Будни русского доминанта

Глава 1. Квадратиш. Практиш. Гуд.

– Ты, блядь, Белкин, совсем охуел?

Лев никогда не матерится – разве что клиент попросит – так что его вокабуляр сейчас – нехилый такой звоночек. А то, что он по фамилии меня обозвал, вообще орущая аварийка.

А я что? Я как лучше хотел.

– Слушай, Лёв, я откуда знал… Хрен ли он не предупредил? Я прихожу в темницу – там насрано, ну я и убрал. Откуда мне знать, что у него на мусор кинк? Вот высеки его, чтобы в следующий раз при записи сразу докладывал.

– Ты мне еще указывать будешь, кого и когда высечь?

Есть у Льва такой взгляд – будто он батя, и застал тебя за дрочкой в его любимый носок. Десять лет из жизни выжигает, и ты опять подросток: стыдно, потно и очень хочется кончить. Клиенты от этого взгляда бухаются на пол и лижут носки его ботинок. А я стою. Бычусь – и только в тысячный раз напоминаю себе, почему я на него работаю. И это не потому что глаза у него цвета хаки, коричневые с зеленым, а волосы – латунная проволока, хоть в цветмет сдавай. Ну ладно, не только из-за этого.

– Значит так, Белкин, – говорит он, свирепо выдыхая. – Я сейчас иду в приемную зубы клиенту заговаривать, а ты все карманы выворачиваешь, но делаешь тут рай для мусорного фетишиста, ясно?

Ясно.

Я растерянно оглядываю темницу. Черные стены, кровавая подсветка, андреевский крест, конь, рама с цепями под потолком, маски, ошейники, флоггеры и паддлы на стенах. И все чистенькое, ни пылинки. Да е-мое.

Инспекция карманов выявляет чек из «Пятерочки», пачку жвачки, презерватив, красную упаковку «Риттер Спорт» с марципаном и водительские права. Приходится пожертвовать всем, даже шоколадом, но права – фигушки, от спермы их потом еще отмывать.

Я как раз успеваю раздербанить плитку и фигурно выложить композицию из обрывов чека, как приходят они.

Клиент уже в одних трусах, а Лев так и остался в темных брюках и тонком голубом свитере. Все эти прибамбасы, вроде кожаных курток и берцев в заклепках, он надевает только для новичков, постоянные клиенты знают, что ему для повиновения нужны только взгляд и голос. Ну и иногда стек.

Льву сейчас лучше не мешать, они с клиентом уже каждый в своем спейсе, так что я на цыпочках вытекаю из комнаты – что при моих габаритах дело нелегкое – и закрываю дверь. Вместе с щелчком замка слышу первый удар плетки.

***

Вообще Лев – не доминант. Точнее, не только доминант, за ваши деньги – любые фантазии, отымеет хоть тушкой, хоть чучелком. В прошлые выходные мы арендовывали в кукольном театре осьминожьи щупальца.

За пару месяцев ассистентства я вычислил, что в его рабочем кодексе всего три правила, зато непрекословные.

Правило первое. Он никогда не осуждает клиентов за их желания.

Правило второе. Он никогда не работает без стоп-слова.

И правило третье. Он никогда – никогда – не занимается с клиентами сексом.

Он старше меня на три года, но это по паспорту. В жизни мы почти ровесники, с ним можно выпить пива и сходить в качалку, мы даже сошлись в извращенной любви к старым японским фильмам про самураев, – но на сессии разница ощущается лет в тридцать. Меня не особо пускают, но иногда нужно в чем-то помочь, и в такие моменты я вижу, как перед ним прогибаются мужики – любые, а ему хоть бы хны. С ледяной рожей порет их, запаковывает в собачьи маски, трахает резиновыми членами. «Это работа, – говорит он мне как-то. – И я делаю ее хорошо». Еще говорит, что это тоже своего рода терапия – просто не словами, а делом. А еще он говорит, что у каждого человека есть тараканы, просто у его клиентов они любят, чтобы их высекли. Я тогда спросил, какие тараканы у него. «Усатые, Сань», – сказал он мне, улыбаясь.

Льву двадцать восемь, он аспирант психфака, пишет кандидатскую у большого профессора. Но это секрет, клиенты не знают о профессоре, профессор не знает о клиентах, и Лев надеется, это так и останется – по крайней мере до защиты.

Темачит он пять лет, попал благодаря другу. Тот хотел избавиться от тяги к мазохизму, а в итоге втянул своего психолога в тему. Лев быстро влился. За пять лет заработал репутацию и набрал внушительный список клиентов. На него молятся. Серьезно. Говорит, раньше мотался по отелям и чужим шаражкам, а теперь вот обустроил собственную темницу: неприметное офисное здание, приемная – самая обычная, и даже внутреннее помещение легким движением руки превращается в «ИП «Иванов», все для анонимности клиентов. А желающих стало так много, что пришлось даже искать помощника – администратора плюс водителя плюс дезинфектора резиновых дилдо. Тут-то я и нарисовался. Не один, конечно, еще трое кандидатов было. Но Лев выбрал меня – из-за языка. Гм, английского.

А я его выбрал из-за репутации и профессионализма. Зачем? Ну, секрет ведь может быть не только у Льва. У меня тоже имеется. Мой секрет лежит в бардачке машины, погребенный под бумажными носовыми платками, пачкой жвачки и шоколадкой «Риттер Спорт» с марципаном.

Журналистское удостоверение.

***

Секс-машина весит как слон.

На двенадцать у нас сегодня Валентин Олегович, он по ролевушкам, а на два тридцать – Петечка, он как раз по машинам. Только в прошлый раз Петя-Петушок так разошелся, что в кранты ускакал нашего стального коня – пришлось мне тащиться и сдавать «Казанову-2000» в ремонт быттехники. Я-то думал, столько всего перевидал, краснелка уже закалилась, а вот ведь.

Но пока наш ударник дилдового труда восстанавливается в заботливых руках бородатого ремонтника из дома быта «Изумруд», придется искать временное решение.

Лев как раз дал номерок…

– Анна Астаховна? Здравствуйте, это Белкин вас беспокоит, от Льва Альбертовича. Да, я по поводу секс-машины. – Прощально киваю ковыляющему к выходу клиенту. Хорошо его Лев обработал: идет осторожно, щеки горят, дрожащими пальцами не с первого раза застегнул пиджак. Зато улыбка по-новогоднему счастливая, аж завидно. – Ага, я бы сам подъехал через часик и забрал у вас машинку. – Хлопает входная дверь. Из темницы шуршат аккуратные шаги. – Да, на вечер, сколько это выйдет?

Я записываю нолики, а над плечом у меня гневно сопят. Лев вырывает трубку.

– Госпожа Виолетта, ты совсем совесть потеряла? Ну Саня у меня щегол, но, думаешь, я не замечу? Давай, короче, по-дружески, в половину. Ай, не ной, у тебя расценки вдвое выше. Ладно-ладно, должен буду… – Он стоит у окна, прижав телефон к уху плечом, а сам протирает стек влажной салфеткой. Вверх-вниз по гибкому кожаному хлысту. Руки породистые, невозможно не залипнуть взглядом. – Кстати, как там у тебя любитель выхухолей? – Хмыкает. – Ну, все бывает в первый раз, госпожа Виолетта, хорошо в мехах будешь смотреться… – Слушает, потом хмурится. – Когда? Во сколько? Слушай, я бы еще пошел на манч, там все прилично, но тусы эти тематические в клубе, где сплошной разврат… – Салфетка замирает, Лев молчит. – Он будет, ты уверена? Приедет специально? Черт… Ладно, я подумаю. Ага, бывай.

– Ты с Анькой осторожнее, – говорит он, возвращая трубку. – Она та еще лиса.

Он говорит еще – что женщинам в бизнесе коммерческих доминантов проще – сплошной сексизм! – но я слушаю вполуха. Все думаю, кто же это будет на вечеринке. Никогда еще не видел, чтобы у Льва так блестели глаза.

***

Костюм Красной Шапочки размера икс-икс-эль в магазине хрен найдешь. Но Валентин Олегович хорошо платит, все пошито на заказ.

– Сюда ногу, – говорю я, протягивая белые кружевные панталоны нужной стороной.

Валентин припечатывает убийственным взглядом:

– Если ты думаешь, я женское надевать не умею…

При накачанном теле у него аккуратные темные кудри, длинные ресницы и очень яркие губы, так что рюши смотрятся не смехотворно, а весьма даже модельно. Особенно на этих красивых мускулистых ногах, он вроде спортсмен – то ли конькобежец, то ли биатлонщик, клиенты не любят трепаться, я даже не уверен, что он на самом деле Валентин. В чем я уверен, так это в том, что кружево у него на крепкой заднице смотрится преотлично. А уж прикрытое пышной юбкой так и просит потрогать.

– Сильнее затяни.

– Вдохните.

Я с силой дергаю шнурки, корсет трещит, Валентин мычит.

Петельки.

Петельки.

Петельки.

Петельки.

Бантик.

Мы оба выдыхаем.

Одного со мной роста, этот бугай стоит и нервно одергивает юбочку.

– Ну как?

Я не кривлю душой:

– Очень. – Осталось одно: – Шапочка?

Он идет к двери в темницу уверенной походкой, и даже лакированные шпильки сорок седьмого размера не сбивают с настроя.

Будь осторожна в лесу, крошка, тебя там ждет злой и серый волк.

Тук-тук.

– Бабушка, какие у тебя сильные руки…

– Это чтобы лучше трогать тебя, девочка.

Валентин открывает рот, дышит быстро и часто. Его хватают поперек корсета и дергают внутрь.

Стук брошенного на пол тела. Сдавленный стон. Хруст раздираемого кружева.

Эх, а как хорошо было пошито…

***

Я прохожу в темницу, не скрываясь. Петечка любит зрителей. Иногда Лев даже вызывает меня по пустякам, чтобы добавить ему ощущений.

Петечка – длинный худенький студент мехмата, и как уж он смог завертеться в тему – для меня загадка. Такие обычно дрочат под одеялом – на крайний случай любятся с фаллоимитаторами из холодильника, а этот ходит регулярно, ласково называет Льва по имени-отчеству, ртом говорит, чего хочет, и не скупясь оплачивает услуги. Молодец.

Сейчас этот решительный мехматовец разложен спиной на кожаной скамье, ноги подтянуты цепочками к бокам, руки закреплены над головой. Рот заткнут шариком-кляпом, а член застегнут в стальную клетку. Красивый какой. Кожа тонко-белая, как простыночка, в розовую полоску от хлыста, на ребрах брызнуты родинки. Соски в зажимах потемнели. Дрожит всем телом, закатывает глаза, сдавленно выдыхает с каждым ударом черного дилдо.

Лев любуется. Неторопливо обходит по дуге довольным котярой и периодически взмахивает стеком, доводя шедевр до совершенства. Люблю смотреть, когда он так вдохновлен. Не потому что мне нравится, как он доминирует, – он мог бы сейчас играть на балалайке, лепить пельмени или стоять регулировщиком на перекрестке – я просто люблю смотреть, как он что-то делает. А может быть, я просто… Так, нет, задний ход, сюда лучше не соваться.

Сосредотачиваюсь на Льве. Вот он мягко шлепает по зажимам на сосках, постукивает по животу, а потом с размахом влепляет по заду. Петечка воет сквозь кляп и пускает слюни. Его блаженным кайфом чуть с ног не сметает.

Заметив меня, Лев поднимает бровь, и я жестикулирую ладонью в области шеи. Есть дело.

Стек скользит по груди, вдоль кадыка, ласково шлеп-шлеп по щекам.

– Ты сегодня такой хороший мальчик, – голос у Льва низкий, с шелковой подкладкой, гладит не хуже ладони. – Только надо еще немного потерпеть, хорошо? Ты сможешь. Я прибавлю скорости, а ты дыши. Кивни, если услышал.

Петечка судорожно кивает, выдувая из-под кляпа счастливые пузыри.

Пульт кликает. Черное дилдо мельтешит. Петечка хрипит, жмурится, подбрасывает бедра.

Лев смотрит на меня: ну чего там?

– Там это, Демидыч пришел, – шепчу я поверх глухих завываний Петечки и мерного железного лязганья секс-машины.

– Что за черт, – так же шепотом. – Он же во вторник.

– А пришел сейчас. Христом-богом заклинает, говорит, очень надо.

Лев украдкой смотрит на часы. Демидыч серьезный клиент, один из первых. Лев им дорожит.

– У Петра еще пятнадцать минут, я не могу его без восстановления… – Кусает губу, задумчиво похлопывая Петечку по коленкам. – Так, отвлеки его, кофе налей… нет, не кофе, чай зеленый, пусть успокоится. Я все здесь закончу и выйду, как смогу.

На пути к двери слышу, как бренчит ключик от клетки на члене, а низкий тягучий голос воркует: «Ты сегодня молодец, я тобой доволен. Давай, скоро станет совсем хорошо…»

…Демидыч – здоровенный седеющий мужик с выправкой, которую тренируют только погоны. Зеленый чай ему как слону дробина. Он рвет и мечет, вышагивает по комнате и фыркает в усы. Телефон пиликает, и он отходит к окну. Орет там на кого-то благим матом – в таких сложноподчинительных фразах, что представить его перед кем-то на коленях сейчас кажется дичью.

Наконец дверь открывается. Петечка уже одет – Лев застегивает ему верхнюю пуговицу рубашки, прикрывая ошейник. На носу у Петечки очки, на плече – рюкзак, от распутного любителя черных дилдо только красные отметки кляпа на щеках. Он не улыбается, но как-то робко светится – а ведь заходил сюда будто с похорон. Вечно таким приходит. Я как-то спросил Льва, что там у него, но он только отмахнулся, мол, все плохо.

– В следующий раз наденешь рубашку – ту, синюю, с ромбами, и джинсы светлые. – Лев подносит к Петечкиным губам ключик, словно крестик, и после поцелуя складывает себе в карман. – Сейчас иди купи себе мороженое – чек сфотографируешь и пришлешь.

– Да, Лев Альбертович. До свидания.

Все это нежно, быстро, на цыпочках – так что когда Демидыч кладет трубку, Петечки уже и след простыл.

– Лев Альбертович! – Демидычу явно невмоготу: он ревет, бросаясь навстречу. – Очень нужно, будьте другом.

Я уже в темнице, прибираю обляпанную секс-машину и кидаю игрушки в дезинфектор, а краем уха слышу их голоса.

– Степан Демидович, как вы так, без предупреждения. У меня полчаса до обеда…

– Да вы меня по-быстренькому…

– Нельзя же без разогрева. Да и я не готовился – подмышки только утром побрил…

– Ну без этого обойдемся. Давайте по-простому, крест и шлепалки. И дилдо поскромнее…

– Степан Демидович…

– Лев Альбертович, спасите! Не доводите до греха, через час с такими долбоебами переговоры – убью же, если пар не спущу.

Я выхожу из темницы, у меня все готово.

Лев смотрит на часы – на меня – снова на часы – на дверь, и поджимает губы. Да, на обед придется мчать, до «Хилтона» путь неблизкий.

– Оплата двойная.

– О чем разговор, Лев Альбертович, – улыбается Демидыч. – Только знаете что, мне бы костюмчик не запачкать, мероприятие ответственное. Можно уж как-нибудь…

У Льва леденеют глаза.

– Рот закрой, – голос тихий, но от него, кажись, пригнулся даже фикус. Звенит оплеуха.

В темницу Демидыч вползает уже на четвереньках.

***

В «Хилтон» я лечу. Лев сидит рядом на пассажирском, откинув голову и прикрыв глаза, но я чувствую, как он напряжен. Растирает правое запястье. Устал. Я мысленно пробегаюсь по оставшимся клиентам на сегодня – любитель ног Эдик, бондажник Степаненко и загадочный русалкодрочер – вроде никого бить не надо, отдохнет.

На верхнем этаже отеля – терраса с рестораном. Здесь зелено и немноголюдно, пускают не всех. Льва проводят за столик в центре, я же пристраиваюсь в глубине. Цены уже знаю, так что быстро делаю заказ и сижу, перемешивая свой платиновый кофе.

Лев не торопится. Выбирает какую-то навороченную хрень, которую я даже распознать по внешнему виду не могу, и ест. Вдумчиво и серьезно. Эффект у процесса гипнотический – не меньше, чем в темнице. Как он подцепляет кусочек вилкой. Как вытирает губы салфеткой. Как обнимает пальцами винный бокал. Движения точные, мужские, в них нет манерности. Рукава свитера поддернуты, видны загорелые предплечья, заштрихованные мягкими белыми волосками. На запястье блестят часы. Лев собран и немного отстранен. Не играет, просто живет, – и эта искренность отзывается не только напряжением в штанах. Хочется смотреть и смотреть.