Будуар Анжелики

V Последний писк моды

Утром следующего дня Анжелика вместе с остальными приглашенными отправилась на королевскую охоту, куда я не мог за ней последовать, поскольку все охотники передвигались верхом, так что пристроиться незамеченным, даже если вы невидимка, на крупе чьей-либо лошади было абсолютно невозможно.

Я остался во дворце, наблюдая, слушая, жадно впитывая в себя аромат неповторимой эпохи, которая наложила свой элегантный отпечаток на все иные эпохи, как совпадающие с нею в историческом времени, так и последующие…

Среди прочих ее особенностей следует особо отметить ту, что двор Людовика XIV был признанным законодателем европейской моды.

Придворный костюм каким-то непостижимым образом органично сочетал в себе оба господствующих в искусстве и архитектуре того времени стиля: барокко и классицизм. С одной стороны — вычурность, обилие украшений и драгоценностей, с другой — гораздо большая, чем еще в начале XVII века, строгость линий.

Стиль барокко

Например, женское платье стало одновременно и более нарядным, и более открытым, обнажая плечи и значительную часть груди, что ранее, скажем, при дворе феноменально развращенного Генриха III, было бы воспринято как верх неприличия.

Кардинально изменился силуэт женского платья. Такая техническая новация, как корсет, позволила достичь эффекта узкой талии при соблазнительно широких бедрах, что достаточно убедительно указывало на несостоятельность средневековой асексуальности.

В конце первой четверти XVII столетия, когда по Европе катился огненный смерч Тридцатилетней войны, мода в значительной мере испытывала на себе влияние всеобщей милитаризации, но во второй половине века, когда война окончилась, наступила резкая разрядка батального азарта, как это всегда бывает с приходом безмятежного мирного времени.

Милитаризация еще некоторое время проявлялась в мужском костюме, но лишь в общих тенденциях, как это можно было наблюдать на примере такого вида мужской придворной одежды, как жюстокор (just-au-corps), крой которого был заимствован у военной формы.

Жюстокор очень скоро стал своеобразной униформой короля и его приближенных. Это был род сюртука с прилегающим силуэтом, расширенным книзу, с поясом-шарфом по линии талии и множеством мелких пуговиц. Рукава, сверху узкие, книзу заметно расширялись и заканчивались широкими отложными манжетами.

Под жюстокор надевали контрастирующий с ним по цвету камзол, облегающий, без рукавов и воротника, короче жюстокора примерно на 10–15 сантиметров.

Еще одна деталь мужской одежды — веста — разновидность камзола, распашная, с короткими рукавами, надеваемая под жюстокор.

Образ мужчины-рыцаря, характерный для периода Тридцатилетней войны, во второй половине века сменился образом мужчины-придворного, мужчины — галантного кавалера, но при этом сохранившего молодцеватость воина.

Военная форма также претерпела значительные изменения в сторону легкости и элегантности. Короткие испанские штаны в виде надутых шаров, крайне неудобные и сковывающие движения, заметно удлинились и приобрели свободный силуэт. Узкий пояс сменился широкой кожаной перевязью, на которой была привешена шпага, а также целый ряд подсумков и пороховниц. Со временем нарядная парчовая перевязь стала принадлежностью и цивильного костюма.

Жюстокор

Впрочем, господа военные отнюдь не гнушались парчой и золотым шитьем на своих перевязях, о чем свидетельствуют достаточно характерные эпизоды из «Трех мушкетеров» и биографии подлинного д’Артаньяна.

Туфли, в которых было крайне неудобно передвигаться по пересеченной местности во время военных действий, сменились высокими, выше колен, сапогами, как правило, желтыми, с широкими голенищами и раструбом, на каблуках, оснащенными отчаянно звенящими шпорами.

Такое нововведение, как каблук, было прямым следствием того, что по мере развития огнестрельного оружия рыцарские доспехи становились все более легкими и защищали уже не все тело всадника, а лишь верхнюю его часть, оставив ногу без надежного стального прикрытия, имеющего специальный упор для фиксирования ступни в стремени.

Роль такого упора теперь должен был сыграть каблук. Каблуки, как правило, были разных цветов и оттенков, но красные считались исключительной привилегией дворянства.

Военные носили довольно элегантные желтовато-коричневые куртки из буйволовой кожи.

Принадлежностью офицерской формы стал колет из такой же кожи, украшенный галунами и позументами. Он в достаточной мере мог заменить стальной панцирь.

В прошлом, XVI, веке панцири и шлемы с забралом были характерной принадлежностью военной формы, как и полный доспех, защищающий все тело, но в XVII столетии их сменили гораздо более легкие нагрудные кирасы и шлемы — каски. Эти доспехи принято было делать воронеными (отсюда «черные всадники» — рейтары).

Понятие о единообразии военной формы возникло в ходе Тридцатилетней войны, когда шведский король Густав II Адольф ввел для своих полков одежду определенного цвета, но окончательно решил проблему создания военной униформы Людовик XIV, который, создав регулярную армию, приказал, чтобы на парадах его полки маршировали в сюртуках (от surtout) одного покроя, одного цвета и с одинаковым количеством пуговиц.

Прообразом военного сюртука, по указанию короля, послужил жюстокор.

Каждый род войск носил сюртуки определенного цвета.

Верхней одеждой королевских мушкетеров был так называемый казак — разновидность плаща, имеющего до 150 застежек, с помощью которых можно было его трансформировать в куртку с длинными рукавами, в короткий закрытый плащ или накидку с разрезами для свободного движения рук.

Конные королевские мушкетеры носили красные мундиры, на которые были наброшены темно-голубые короткие плащи типа «казак» с большими крестами из серебряных нитей, обрамленные лучами алого или желтого пламени — в зависимости от принадлежности к тому или иному подразделению мушкетерской гвардии.

Шляпы мушкетеров были украшены плюмажами из перьев белого и желтого цвета.

Принадлежностью и военной формы, и цивильного костюма становится галстук.

Прообразом галстуков стали шейные платки, которые носили наемники хорваты, называемые кроатами.

При Людовике XIV возникла мода на «кравате» — дорогие шейные платки из венецианских или фламандских кружев. При дворе был специальный поставщик, который занимался исключительно снабжением короля необходимым количеством «кравате».

Королевский мушкетер

Луиза де Лавальер завязывала шейные платки бантом, который известен и в наши дни как «лавальер».

Во время войны за испанское наследство одно из подразделений армии Людовика XIV было внезапно атаковано неприятелем под деревней Стейнкерк, что расположена на территории нынешней бельгийской провинции Эну. Французским офицерам в возникшей ситуации было некогда завязывать шейные платки так, как это предписывал устав, и они просто обмотали их вокруг шеи, заткнув свободные концы в петли для верхней пуговицы мундира. Так возникла модная манера завязывания шейных платков, называемая «стейнкерк».

Что и говорить, это был век творчества, и в моде — прежде всего.

Модной стала безумная роскошь одежды, и здесь тон задавал, разумеется, «король-солнце», которому изо всех сил старались подражать многочисленные придворные и просто дворяне, желающие стать таковыми.

Один из парадных костюмов Людовика XIV был украшен двумя тысячами крупных алмазов. Вместе с тем его повседневные костюмы отнюдь не отличались столь вызывающей роскошью, что отмечают и авторы одного из наиболее впечатляющих в мире романов: «Анжелика тут же узнала короля в сопровождении свиты. Скромный костюм короля контрастировал с роскошью остальных дворян. Луи XIV одевался небрежно, и поговаривали, что он надевал парадные одежды лишь на официальные встречи, снимая их сразу, как только они заканчивались. Когда он выезжал на охоту, то отказывался цеплять на себя кружева и меховые накидки.

Сейчас он был одет в коричневый костюм для верховой езды, скромно отделанный золотыми нитями у петелек пуговиц и клапанов карманов. Ноги короля были заключены в огромные сапоги, доходившие почти до самого паха. Он был похож на зажиточного крестьянина. Но если вы заглянете в его лицо, то тут уж ни с кем не спутаете. Надменность его жестов, которые, тем не менее, были изящны, и спокойное выражение лица придавали ему королевскую манеру держаться, не обращая внимания на окружающих».

Гардероб придворного должен был состоять минимум из 30 костюмов, которые надо было менять ежедневно. Повтор допускался не чаще одного раза в месяц.

Людовик издал специальный указ относительно сезонной одежды. Весной и осенью придворным предписывалось ношение костюмов и платьев из легкого сукна, зимой — из бархата и атласа, летом — из шелка и кружев.

Что касается сугубо мужской моды, то именно в эпоху Людовика окончательно сформировались те три компонента костюма, которые стали достоянием грядущих веков: сюртук, жилет и штаны.

Утвердилась мода на вышитые шелковые чулки красного, голубого и белого цвета.

И, конечно же, парики.

Возникновение моды на них приписывают стараниям Людовика, который на определенном этапе жизни стал испытывать беспокойство по поводу поредения своей роскошной шевелюры, но, возможно, это лишь досужая болтовня.

Однако эталоны мужественности явно изменились в пользу галантности, вальяжности и общительности, разумеется, не без обрамления дорогих тканей, кружев и драгоценностей.

Мужская шляпа была не просто головным убором. Она играла роль некоего символа, при помощи которого ее владелец мог выразить тончайшие нюансы своего отношения к окружающим. Каждое его движение приобретало особый смысл: и то, как он снимал шляпу, и тот вензель, который он выписывал ею в воздухе при поклоне, и то, какое положение она занимала после поклона. Умение владеть шляпой так же высоко ценилось, как и умение владеть шпагой.

Мужской костюм был щедро украшен дорогими кружевами, которые обрамляли даже отогнутые раструбы мягких сапог, называемых лазаринами, на высоких каблуках и непременно со шпорами.

Пользовались популярностью и так называемые рингравы (по имени голландского посла в Париже Ренгрэйва ван Сальма) — род юбки или коротких штанов, которые заканчивались бахромой или кружевом.

В «Анжелике» встречается упоминание и о них: «Но, дитя мое, это же рингравы. Не правда ли, они — сама элегантность? К тому же скрывают обычные панталоны, которые неизящны и хороши только для верховой езды. А рингравы можно обшивать галуном и лентами. В них очень удобно».

Рингравы надевали на шоссы — шерстяные или полотняные чулки-штаны.

Обычные, то есть шелковые чулки с кружевными отворотами (канонами) поддерживались подвязками с бахромой, называемыми жарретьер.

Носили также и ба-де-ботт — простые полотняные чулки, которые, однако, заканчивались кружевом, достаточно эффектно заполнявшим раструб сапога.

Дворянская обувь была обычно желтого, черного или белого цвета, на довольно высоких (до 7 см) каблуках и толстых пробковых подошвах, обтянутых красной кожей.

В ненастную погоду на туфли надевали некий прообраз калош — обувь из более грубой кожи, на деревянной подошве и без задника.

Туфли были украшены на подъеме бантом, а на носке — шелковой розеткой.

Нечего и говорить о том, что рубашки не уступали туфлям в пышности отделки и были щедро украшены вышивкой и кружевами.

Верхняя одежда была более строгой. Кроме обычных плащей, в основном темных тонов, в моде был брандебур — плащ с короткими рукавами, застегивающийся на длинный ряд пуговиц.

Не гнушались дворяне и довольно скромным с виду гамбизоном — длинной узкой курткой, набитой волосом и простеганной. До того, как она была признана цивильной одеждой, ее поддевали под доспехи.

Мужской костюм дополняли очень узкие изящные (в моде была маленькая мужская рука — признак аристократичности) перчатки с широкими раструбами, трость и розетки из лент, которые по старой рыцарской традиции были окрашены в любимые цвета дамы сердца, вернее, той дамы, которая в определенный период времени являлась объектом сексуальных притязаний.

Объекты подобного рода сменяли друг друга с головокружительной скоростью, находясь в постоянном движении подобно небесным телам, вращающимся вокруг Солнца, которым, естественно, был король Людовик.

Мода наделяла эти небесные тела сугубо земными характеристиками, делая их все выразительнее.

Женское платье избавилось от непомерно широких юбок на стальных обручах. Линии юбок стали гораздо более мягкими, плавными, подчеркивающими тонкость талии и крутизну бедер.

Женская красота должна была отвечать двум основным требованиям: величественная парадность и одновременно — непринужденная кокетливость.

Да, именно так: «Анжелика тем временем уже надела корсаж из золотой парчи и теперь стояла неподвижно, пока Маргарита прикрепляла шемизетку — настоящее произведение искусства из шелка и филигранного золота. Золотые кружева сверкающей пеной окутывали ее обнаженные плечи, придавая нежной коже прозрачность фарфора. Щеки, горевшие мягким румянцем, чуть подкрашенные ресницы и брови, волнистые, отливающие, как и платье, золотом волосы, безмятежная, ясная глубина зеленых глаз — вот что увидела Анжелика в зеркале, и она сама себе показалась необыкновенным божеством, созданным только из драгоценного материала: золота, мрамора, изумруда».

Основа дамского гардероба — платье — состояло их двух частей: лифа и юбки, которая не имела жесткой основы, но была весьма пышной за счет своих накрахмаленных составляющих: нижней юбки, называемой фрипон, и верхней — модест.

Фрипон шили из тафты или муара, а модест — из более тяжелых тканей.

Верхняя юбка была спереди распашной от самой талии, края разреза отворачивались в стороны, открывая часть шелковой подкладки на фоне нижней юбки.

К концу XVII века вошли в моду дополнительные драпировки, расположенные сзади на юбке и создающие подобие высоко поднятой пышной кормы фрегата. Но основные украшения юбки располагались спереди, потому что, как известно, к королю спиной не поворачиваются, по крайней мере в официальной обстановке.

Прогресс моды потребовал дополнения к дамскому платью в виде третьей юбки. Жеманницы назвали ее «секретницей», потому что она была самой нижней и непосредственно скрывала женские прелести соответствующего уровня. Следующая юбка получила прозвище «шалуньи», а самая верхняя, распахнутая от талии, именовалась «скромницей».

Лиф был стянут при помощи китового уса и очень туго зашнурован, настолько туго, что женская талия стягивалась до 40 сантиметров. Можно себе представить, как охотно освобождались от одежды наши прелестные прапрабабушки…

Декольте на лифе было окаймлено тонким кружевом. Форма и глубина его выреза соответствовали вкусам и особенностям сложения той или иной фаворитки Людовика.

Лестница

Так, в начале его правления было модным небольшое овальное декольте, затем — довольно обширное, открывающее не только грудь, но и плечи, а вот при маркизе де Ментенон оно сократилось до размеров и формы весьма скромного квадрата.

От выреза декольте до талии тянулась целая вереница бантов, так называемая лестница. На нижних ее «ступенях» располагались самые маленькие банты, а вверху — самые крупные, что создавало иллюзию пышной груди — если это было необходимо.

Тем же целям служила деталь дамской одежды, называемая бюск. Это были всего-навсего две металлические пластины, вставленные в корсет для того, чтобы подчеркнуть округлость груди.

Некоторые модели дамской одежды предусматривали полупрозрачную вставку (шемизетку), призванную прикрыть глубоко открытую грудь, в действительности же привлечь к ней более пристальное внимание, так как еще с незапамятных времен известно, что полуобнаженное женское тело намного заманчивее обнаженного, потому что оставляет весьма значительный простор для фантазии.

Низ лифа (корсажа) был щедро украшен лентами и разнообразными цепочками, к которым были подвешены те или иные аксессуары.

Очередной каприз моды второй половины XVII столетия — съемная распашная юбка со шлейфом, которую надевали в особо торжественных случаях.

Длина шлейфа находилась в прямой зависимости от знатности его обладательницы. Как правило, шлейф нес сопровождающий даму паж. Иногда его несли двое пажей. В ту эпоху особенно престижными считались пажи-негритята, с которыми, между прочим, было связано немало пикантных историй из жизни галантных дам.

Юбка со шлейфом

Были, конечно, из ряда вон выходящие случаи, когда шлейф за Атенаис де Монтеспан несли придворные герцогини, но это уже относилось бы к компетенции придворного психиатра, если б в ту пору существовала подобная должность.

Гардероб аристократок пополняется такой деталью, как кальсон (или калесо) — короткими нижними штанишками обычно из красного шелка, с вышивкой и кружевами, а также амазонкой — платьем для верховой езды.

Специальную одежду для всадниц ввела королева Екатерина Медичи, которая первая надела штаны для этой цели. Позднее поверх штанов стали надевать юбку, а при «короле-солнце» костюм всадницы пополнился нарядным камзолом.

Наша героиня творчески подошла к проблеме женского костюма для охоты, дополнив модную модель некоторыми деталями, призванными представить ее красоту наиболее выразительно: «Наряд для охоты явно нравился ей. Она дала точные указания портному, чтобы придать жемчужно-серому бархатному жакету мужской покрой, облегающий нежные округлости ее фигуры. Огромная шляпа из белого фетра с каскадами страусовых перьев была подобна снежной лавине.

Но что вызывало ее особое восхищение — это шарф. Этот шарф самой последней модели должен был привлекать внимание, и она рассчитывала возбудить любопытство и зависть дам высшего света. Накинутые кольцами вокруг шеи ярды накрахмаленной материи были скреплены в большой бант. Концы шарфа, замысловато отделанные жемчугом, смотрелись, как крылья бабочки…»

Верхней одеждой знатной дамы служили: широкий распашной роб с высокой линией талии и несколькими застежками вверху, и кап — пелерина из черного шелка, с капюшоном.

Был в моде женский головной убор, называемый аттифэ, — маленькая сердцевидная шапочка на каркасе, как правило, из черного бархата, украшенная перьями и драгоценными камнями.

Еще одна разновидность верхней одежды аристократок возникла совершенно случайно и по самому тривиальному поводу: ненастным осенним вечером 1676 года принцесса Елизавета Шарлотта Палатинская, страдая от холода в нетопленом дворцовом зале, набросила на свои открытые плечи широкую полосу из соболиных шкурок.

Это выглядело настолько элегантно, что мода на прямые полосы меха, так эффектно оттенявшего белизну женской кожи, получила мгновенное распространение, а само меховое изделие такого типа стало называться, в честь принцессы Палатинской, палантином (palatine).

Эти виды одежды запрещалось носить простолюдинкам.

А вот домашняя одежда была на удивление простой и легкой, без каких-либо претензий на вычурность.

В эпоху Людовика XIV стало модно принимать по утрам посетителей в полупрозрачном пеньюаре и цветных шелковых чулках.

Но выходной костюм все более и более усложнялся в результате постоянно обновляющихся тенденций прихотливой моды.

Возникали, исчезали и снова возвращались передники, меховые муфты, бархатные маски, косынки, воротники и другие детали костюма в зависимости от перемен в настроениях тех или иных дам, являющихся фаворитками короля или же претендующих на это весьма шаткое положение.

Маски из черного бархата (или атласа) сначала носили самые высокопоставленные придворные, затем они превратились в характерные детали облика куртизанок, а порядочным женщинам позволялось их надевать лишь во время массовых праздников или при посещении театральных представлений.

Женский костюм дополняла масса различных украшений. Это были жемчужные ожерелья, кольца, браслеты, диадемы, не считая многочисленных аксессуаров: поясные кошельки, зеркальца, часы на тонкой цепочке в виде луковицы (нюрнбергское яйцо), различного типа блохоловки и многое другое — в зависимости от материальных возможностей и степени утонченности вкуса.

Из драгоценностей наиболее популярными среди галантных дам были жемчуг и алмазы.

Нити жемчуга носили и в виде поясных и в виде головных украшений, а также вместо браслетов. Алмазами, как правило, были украшены кольца, диадемы, кулоны, серьги. Иногда ими обшивались детали одежды.

Бриллиантов тогда еще не было: гранить алмазы научились лишь к началу XVIII столетия.

Блохоловка — совершенно необходимый аксессуар дамского костюма той эпохи, когда эти мелкие и докучные насекомые еще не научились отличать тело человека от тела собаки.

Блохоловки были самых различных видов. Зачастую они представляли собой полую золотую коробочку с небольшим отверстием, куда капали мед для того, чтобы блохи, привлеченные столь приятным запахом, забирались внутрь, откуда уже не могли вылезти.

Некоторые блохоловки имели вид трубочек или пузырьков, но классической блохоловкой считалась шкурка какого-либо мелкого животного, призванная переключить на себя внимание этих ненасытных паразитов.

Знатные дамы зачастую носили на поясе или держали в руках довольно крупные чучела соболей, хорьков или ласок, способных притягивать к себе блох.

Известно, что герцогиня Феррарская как-то получила в подарок от супруга чучело соболя с золотой головой, к тому же украшенного двенадцатью рубинами, двумя крупными алмазами, тремя изумрудами и четырьмя прекрасной формы жемчужинами…

Среди прочих аксессуаров следует упомянуть веера, флаконы с духами и нюхательными солями, коробочки для косметики, разнообразные брелоки, готовальни, записные книжечки, ухочистки (естественно, золотые), баночки для помады и т. п.

Готовальня представляла собой небольшой футляр с крышкой, где находились миниатюрные ножнички, пилочки, пинцет, карандаш с графитовым или угольным стержнем и многое другое на все случаи бурной придворной жизни.

В «Анжелике» достаточно часто упоминаются дамские аксессуары, значение которых для имиджа их обладательниц трудно было бы переоценить: «…Был здесь и очаровательный дорожный несессер из зеленого бархата на белой камчатной подкладке, отделанный позолоченным серебром, в котором лежали две щетки, золотой футляр с тремя гребнями, два зеркальца итальянской работы, квадратная коробочка для булавок, два чепчика, ночная сорочка из тонкого батиста, подсвечник из слоновой кости и атласный зеленый мешочек с шестью восковыми свечами.

Были еще пояса, маленькие золотые часики и бесконечное количество каких-то мелочей, о назначении которых Анжелика даже не догадывалась, как например, перламутровая коробочка с крохотными кусочками черного бархата, смазанного клеем.

— Это мушки, их принято наклеивать на лицо для красоты, — объяснил граф де Карбон.

— У меня смуглая кожа, и мне незачем подчеркивать это, — сказала Анжелика и закрыла коробку».

Пластинки слоновой кости, собранные в книжечку, предназначались и для полировки ногтей, и для записи на них необходимой информации.

Иногда на поясе дамы из высшего общества красовался изящный флакончик с блохой, отловленной на теле ее возлюбленного.

Необходимым аксессуаром в эпоху Людовика XIV стал и парасоль — зонтик от солнца, а позднее и от дождя.

Перчатки — суконные, кожаные и шерстяные — непременно были пропитаны дорогими духами и украшены лентами, кружевами и драгоценными камнями.

Ко всему этому следует добавить подвязки, которые подчас могли соперничать с произведениями искусства, пряжки, броши, трости, застежки, бижутерию и, наверное, еще целую тысячу мелочей, каждая из которых приобретала свое значение в нужное время и в нужном месте…

Стиль барокко, наиболее полно отражающий вкусы аристократии, оказал свое преобразующее влияние и на прическу, которая стала необычайно пышной, чопорной, величественной, требующей большого мастерства и старания парикмахеров (куаферов) и к тому же богато украшенной различными деталями, которые в иные эпохи не имели никакого отношения к данному предмету.

Цвет волос имел достаточно большое значение. Эпоха «короля-солнце» отдавала предпочтение, как и эпоха Ренессанса, цвету созревшей пшеницы с рыжеватым, медовым оттенком.

Брюнетки со временем возьмут реванш, но это время наступит несколько позже…

Модным цветом мужской прически также был белокурый.

Мужской парик

Мужская прическа, в отличие от женской, была тогда достаточно простой: длинные волосы, спускающиеся до плеч, в сочетании с маленькой бородкой и усами a la Rua — маленький кустик волос под нижней губой и две узкие полоски по краям верхней губы — нововведение Людовика XIV.

В последней четверти XVII столетия мужчины начинают носить пышные парики.

Наиболее популярным был тип парика, называемый алонж, — длинные волосы, завитые в крупные локоны, ниспадающие на плечи, но имели место и нестандартные модели, такие как, например, парик a la Cadene, обязанный своим происхождением некоему мсье Кадене, который, будучи в гостях у некоей мадам де Морель, нечаянно уснул, а шаловливые дочери хозяйки дома в это время вплели несколько лент в локоны его пышного парика. Этот штрих привел в восторг хозяйку дома и остальных ее гостей, а мсье де Кадене сделал вид, что так и было задумано изначально.

Так вот и возник новый тип мужского парика…

Среди мужских аксессуаров следует особо отметить трости и часы.

Трость стала наследницей традиционного для предыдущих веков посоха, который в эпоху Людовика XIV утратил свое практическое назначение и превратился в аксессуарное дополнение к мужскому, а затем и к женскому костюму.

В «Анжелике» встречается короткое, но достаточно выразительное упоминание об этом аксессуаре: «Людовик XIV, облаченный в свой великолепный парик и стоящий на высоких каблуках, величественно смотрел на придворных. К тому же никто не мог так ловко орудовать тростью, которую он ввел в моду совсем недавно…»

Первоначально длина трости составляла примерно половину человеческого роста, но со временем она укоротилась почти вдвое.

Имели достаточно широкое применение трости-ножны, скрывающие клинок стилета или короткой шпаги, трости-табакерки и трости-фляги.

Что касается часов, то в эпоху Людовика XIV им уделялось огромное внимание, но скорее не как прибору для измерения времени, а как очень престижному аксессуару, поэтому господа из высшего общества зачастую носили при себе на золотых цепочках или шелковых лентах по два, три и даже больше экземпляров.

Дамы старались в этом не отставать от кавалеров, но основное внимание, разумеется, обращали на то, чтобы по возможности обмануть неумолимую природу с помощью одежды, причесок и косметики.

Спектр дамских причесок был довольно широк — от гладких, со строгим узлом на затылке, называемым «узлом смирения», до замысловатых сооружений высотой более полуметра.

Фонтанж

Некоторые дамы, видимо, более других уверенные в своих природных данных, носили прическу бандо — прямой пробор, пряди собраны на затылке в пучок.

Определенная часть дам укладывала волосы в так называемую юрлю-берлю — прическу, состоящую из отдельных локонов, симметрично уложенных рядами, однако большинство предпочитало использовать все потенциальные возможности прически для привлечения к себе внимания представителей противоположного пола, и прежде всего — самого главного, самого желанного и вожделенного из них — короля.

Вершиной такого рода творчества по праву считается прическа, называемая фонтанж, — воплощение тенденции к бездумному следованию моде — сложная комбинация уложенных рядами и для прочности смазанных яичным белком локонов, поддерживаемых жестким проволочным каркасом. Это сооружение высотой до 70 сантиметров было, как правило, украшено декоративной тканью, кружевами, лентами и цветами. Оно не разбиралось месяцами, и ничего удивительного не было в том, что там весьма вольготно чувствовали себя различные насекомые и, говорят, даже мыши.

Создание такой прически требовало не менее шести часов работы четырех куаферов. Происхождением своим она обязана одной из фрейлин, которую звали Мария Анжелика де Скорайлль де Рувилль-Фонтанж. Белокурая красавица с голубыми глазами и восхитительной фигурой, приводящей в шок как мужчин, так и женщин — по разным причинам, естественно.

Как-то во время охоты в лесу под Фонтенбло она, мчась верхом на коне сквозь ветки кустарника, растрепала свои роскошные волосы. Парикмахера, естественно, в лесу не было, и красавица решила исправить создавшееся положение несколько необычным способом: она обвязала волосы кружевной подвязкой от чулок.

Увидев ее, король пришел в неописуемый восторг и попросил мадемуазель де Фонтанж впредь не носить никакой иной прически.

Придворные дамы мгновенно отреагировали на это новшество не просто слепым подражанием, а его творческой доработкой, которая вскоре приняла вид огромной башни, где и находила себе приют всякая живность.

А мадемуазель де Фонтанж, обратившая на себя благосклонное внимание «короля-солнце», довольно скоро ощутила плоды этого внимания в виде беременности, которая отвратила от нее Людовика и закончилась смертью сначала новорожденного, а затем и его юной матери.

Sic transit gloria mundi[4]…

Проходя по аллее версальского парка, я случайно подслушал диалог двух дам, сидящих под зонтиками на скамье в тени раскидистых деревьев.

Первая дама: У меня сегодня просто не было времени на более приличную прическу, но если бы вы видели, Мари, ту роскошь, которая венчала мою голову примерно с месяц назад, о!

Вторая дама: Фонтанж?

Первая дама: Да, но при этом представьте себе, дорогая, шесть плоских бутылочек, спрятанных в локонах и наполненных небольшим количеством воды!

Вторая дама: Но… зачем?!

Первая дама: Я знала, что вы это спросите! Знала! Так вот… в бутылочки были вставлены живые цветы! Да, живые цветы на стебельках! Буйная весна на голове среди волос, усыпанных белоснежной пудрой! Это непередаваемо!

Вторая дама: Да… пожалуй… Но, как мне рассказывала мадам де Монбазон, по секрету, разумеется, что когда она появилась в центре Лондона в прическе «фонтанж», ей вслед свистели и даже швыряли комья грязи!

Первая дама: Что я могу сказать по этому поводу? Варвары! Они отстали от нас лет на двести, не меньше!

«Нет, мадам, вы не правы», — подумал я, продолжая свой путь по прямой, как стрела, аллее, — европейские столицы в этом плане никак не отставали от Парижа, вернее, от Версаля, который был безоговорочно признан законодателем мод.

Во все концы континента ежемесячно рассылался французский журнал «Галантный Меркурий», где печатались статьи относительно тенденций версальской моды, а также картинки с подробными указаниями портным, как воплощать предлагаемые проекты, на каждый из которых уходило около 150 метров тюля и кружев.

Кроме того, все европейские столицы регулярно получали посылки, содержащие два восковых манекена, наряженные по самой последней моде — так называемые «Большая Пандора» и «Малая Пандора».

«Пандоры» были настолько популярны, что беспрепятственно пересекали даже линии фронтов во время военных действий.

Это было своеобразное, весьма условное, быстро меняющееся, но все же лицо Франции:

«Король разразился хохотом.

— И это спрашиваете вы, женщина! Дорогая моя, подумайте, разве вы можете обойтись без парчи, без атласа, без чулок по двадцать пять ливров за пару? Да скорее мы сможем обойтись без хлеба! Для нас, французов, главным является не зерно, не пряности или какой-нибудь другой вульгарный товар, а МОДА!»

Французская мода всегда была стратегическим товаром.

Огромным успехом пользовалась и французская парфюмерия.

В таких городах, как Грасс, Ницца и Канны, в XVII столетии было налажено промышленное производство духов, благовоний, мыла и косметики.

Забота о надлежащем виде, а главное — о благоприятном восприятии человеческой плоти была одной из характерных черт эпохи барокко, наиболее ярко выраженной на рубенсовских полотнах, где царили пышущие здоровьем дамы, не отягощенные излишним интеллектом, но зато любившие всласть поесть, выпить и заняться любовью.

В моде был цветущий вид, иллюзия которого достигалась прежде всего при помощи румян, особенно в сочетании с белилами. Это сочетание, да еще при напудренных волосах, придавало человеку вид раскрашенной фарфоровой статуэтки, но при этом излучающей волны сексуальной притягательности абсолютно живого человеческого тела.

Косметика применялась согласно принципу: чем больше, тем лучше, а духами обильно орошали не только волосы, тело и одежду, но даже — как ни странно — яства.

Людовик XIV уделял большое внимание и этой сфере придворного бытия. Именно он ввел моду на пудру и составил так называемую «карту нежности», где было самым подробным образом расписано, какие оттенки следует придавать губам, щекам, носам, шеям, векам прекрасных дам, где именно приклеивать мушки и т. д.

Мушки — круглые (или иной формы, даже в виде миниатюрных сцен эротического содержания) кусочки шелка или черного бархата наклеивались на определенные части лица, шеи или груди, причем расположение мушек было частью своеобразной знаковой системы: мушка над губой возле уголка рта должна была означать милое кокетство, в углу глаза — страстность натуры, а на лбу — величавость.

Впрочем, расположение мушек время от времени меняло свое значение в зависимости от воли короля или его очередной фаворитки.

На лицо наклеивали не только мушки, а еще и накладные брови из мышиной шкурки или ворса куницы, причем это делали не только дамы, но и кавалеры.

О, к каким только ухищрениям не прибегали обитатели Версаля, чтобы улучшить свой, как говорится, товарный вид!

Например, чтобы восстановить былую округлость щек, утраченную вследствие удаления нескольких зубов, во рту носили специальные позащечные подушечки, которые, естественно, сильно мешали вести оживленные беседы, не говоря уже о приеме пищи или иных ситуациях.

Считалось, что расширенные зрачки производят впечатление повышенной сексуальной возбудимости, поэтому галантные дамы постоянно закапывали себе в глаза белладонну (или, как ее еще называли, «сонную одурь»).

В Версале я встречал множество таких глаз, производивших впечатление не столько бушующей сексуальности, сколько легкого помешательства, и это обстоятельство должно было бы, вероятно, останавливать элементарно совестливых мужчин в их стремлении воспользоваться столь беспомощным состоянием женщины.

Но… скорее всего, в Версале того времени были свои представления о бушующей сексуальности, как, впрочем, и о помешательстве. В особенности, если принять во внимание прическу «фонтанж», при сооружении которой в качестве клеящего материала зачастую использовалось, кроме яичного белка, еще и свиное сало, на запах которого сбегались разнообразные насекомые, не говоря уже о мышах (в это, честно говоря, не очень верится, однако)…

Совершенно непонятно, как эти дамы спали с таким сооружением на голове и как они занимались любовью. Существует, конечно, немало поз, исключающих контакт прически с подушками или иными поверхностями, да, но как при этом сохранять полную неподвижность, которая, конечно же, была непреложным условием целости столь шаткого сооружения…

Нечего и говорить о том, что в Париже вовсю процветала самая бойкая торговля пахучими мазями, кремами, духами, помадами, румянами, белилами, пудрой и всем таким прочим.

Столь богатый спрос на подобную продукцию не мог не привлечь внимание торговцев заказной смертью, так что производство ядовитых парфумов и косметики было поставлено на широкую ногу. Надо заметить, что такого рода индустрия была присуща не только эпохе Людовика XIV. Известно, что королева Екатерина Медичи, вдохновительница печально знаменитой Варфоломеевской ночи, погубила великое множество неугодных ей людей посредством отравленных парфумов, но в ее эпоху еще не было такого ажиотажного спроса на косметику, как при «короле-солнце», когда косметологи-отравители достигли пика своего процветания. Весь Париж (кроме полиции, разумеется) знал, что на мосту Менял некий Рене Флорентиец почти в открытую торгует отравленными помадами, духами и румянами, и бизнес его был весьма и весьма прибыльным…

Косметический бум охватил всю Европу. Дамы того времени настолько увлеклись возникшими возможностями подправить природу, что, к примеру, законодательное собрание граждан Франкфурта-на-Майне вынуждено было издать указ следующего содержания: «Если кого-либо из мужчин в нашем городе обманом заставят вступить в брак, используя разные подложные средства, как-то: румяна, белила, помаду, духи, вставные зубы, накладные волосы, подушечки вместо грудей и тому подобное, женщина подлежит суду за колдовство и суд может признать брак недействительным».

Что ж, мужчину обмануть можно, в особенности если он имеет склонность к самообману, но вот природу… исключено.