Будущее без будущего

МИСТЕР «НИКАКИХ НЕОЖИДАННОСТЕЙ»

Представьте себе гигантскую корпорацию, имеющую более двухсот тысяч держателей акций и около полумиллиона служащих. Представьте себе грандиозный международный конгломерат, владеющий в 93 странах 331 дочерней фирмой, у которых в свою очередь водятся еще 708 дочерних фирм, производящих буквально все — от телефонов до губной помады, от автомобилей до ветчины. Представьте себе, что эта корпорация, считающая себя американской, в годы второй мировой войны производила в фашистской Германии бомбардировщики «фокке-вульф», которые топили американские суда, предоставляла германской разведке свои средства связи в Латинской Америке для оповещения подводного флота гросс-адмирала Деница, а после войны имела наглость потребовать у правительства США 27 миллионов долларов «компенсации» за то, что союзническая авиация «нанесла ущерб» ее заводам «Фокке-Вульф», потребовать и… получить! Представьте себе, наконец, что эта корпорация-конгломерат, занимающая, согласно знаменитым индексам журнала «Форчун», девятое место в списке индустриальных левиафанов с годовым оборотом в девять миллиардов долларов и фиксирующая непрерывный рост прибылей вот уже на протяжении многих лет, ухитряется тем не менее платить государственной казне столь же непрерывно убывающие суммы налогов. И вот это чудо-юдо, начиненное сюрпризами, как бомба тринитротолуолом, имеет в качестве председателя совета директоров человека по прозвищу «Никаких неожиданностей»!

Корпорация, о которой идет речь, называется «Интернэшнл телефон энд телеграф» (ИТТ). Имя мистера «Никаких неожиданностей» — Гарольд Сидней Дженин.

Согласно мифологии американского бизнеса, происхождение прозвища Дженина таково: почти сразу же после того, как он возглавил «Интернэшнл телефон энд телеграф» в качестве ее президента, Фидель Кастро объявил о национализации средств связи на Кубе, принадлежавших ИТТ еще с конца двадцатых годов. В течение продолжительного времени мистер президент пребывал в состоянии глубокого шока. Наконец, несколько отдышавшись, он созвал своих подчиненных из всех 93 стран, пораженных раковым метастазом ИТТ, в штаб-квартиру корпорации — 33-этажный небоскреб в готическом стиле на улице Брод-стрит в Даун-тауне. Сидя в кабинете-салоне эпохи короля французского Людовика XIV под портретом папы римского Пия XI, Гарольд Дженин, буравя своих вассалов взглядом потревоженной совы, грозно изрек:

— Я не желаю, слышите, не желаю и не потерплю никаких неожиданностей!

С тех пор фраза эта стала сакраментальной. Дженин неустанно повторяет ее на собраниях акционеров и заседаниях совета директоров, на светских банкетах и конфиденциальных инструктажах — брифингах. Недавно штаб-квартира ИТТ перебазировалась из готического небоскреба с Брод-стрит в небоскреб из стекла и стали на Парк-авеню, и остряки советуют пустить по его фронтону неоновой вязью: «Никаких неожиданностей». Но людям, знающим прошлое ИТТ и ее настоящее, знающим характер Дженина, имеющего еще одно прозвище — «Микеланджело бизнеса», которым его наградил французский журнал «Антреприз», совсем не до смеха. Ведь «Интернэшнл телефон энд телеграф» с неменьшим на то основанием может именоваться «Интернэшнл плащ энд кинжал». Корпорация располагает своей собственной разведывательной сетью, которую когда-то сравнивали с немецким абвером, а сейчас — с ЦРУ. (Кстати, в годы войны на ИТТ работали рука об руку в Швейцарии Аллен Даллес и банкир — генерал СС Курт фон Шрёдер.) Руководители ЦРУ признают, что разведка ИТТ «более мобильна и лучше экипирована», чем их собственная. «О многих важнейших событиях, происходящих в той или иной части земного шара, мы узнаем позже Дженина», — говорят они. Причиной тому не только бесконтрольный бюджет и чудеса коммуникаций. Некоторые из этих событий непосредственно инспирируются мистером «Никаких неожиданностей».

Если деятельность «Интернэшнл телефон энд телеграф» на международной арене напоминает хитросплетения ЦРУ, ее деятельность в рамках Соединенных Штатов напрашивается параллелью к ФБР. Согласно порядку, заведенному Дженином, копии всех телеграмм, отправляемых или получаемых сотрудниками ИТТ — деловых и личных, с финансовыми отчетами или с весточкой любовнице о приглашении на завтрак, — отсылаются на просмотр высшим жрецам корпорации. «Наши копировальные машины работают круглосуточно. От них пар валит», — невесело шутят сотрудники ИТТ. И хотя от электронных компьютеров пару валить не положено — не та эпоха — в этих словах нет ни грана преувеличения. Почта ИТТ рассылается в конвертах, запечатанных особым клеем; ее открытые депеши, как правило, зашифрованы. «Тайны ИТТ охраняются строже хитросплетений Ватикана и личной жизни английской королевы», — пишет журнал «Нью-Йорк». Чистка аппарата и промывка мозгов поставлены Дженином на научную основу. Ее катехизис — книга под классическим названием: «Обучение, переобучение и перепереобучение служащих». Когда двойное «пере» не помогает, служащий превращается в безработного…

«Микеланджело бизнеса» стремится сделать из ИТТ Сикстинскую капеллу мира монополий. «Гарольд начинает свой день с просмотра шкалы доходов корпорации, как обычные смертные — с бритья. Она — его зеркало», — говорят люди, близко знающие Дженина.

Из этого зеркала на мистера «Никаких неожиданностей» смотрит хитрое и жестокое лицо, напоминающее одновременно лисью морду и голову совы. За очками в легкой оправе — их называют бухгалтерскими — мигают глаза, умные и колючие. Мистер «Никаких неожиданностей» знает себе цену, хорошо знает. Его годовая зарплата, которую он сам себе платит — 813 311 долларов, — самая высокая в Америке среди менеджеров гигантских компаний. Впрочем, как без ложной скромности поведал Дженин журналу «Форбс», сие не так уж много, если учесть, сколько миллиардов долларов он заработал для ИТТ.

Дженин, надо отдать ему должное, щедр не только к себе. Жалованье сотрудников ИТТ, как правило, на десять процентов выше, чем в других компаниях. «Старик платит нам чуть-чуть больше той суммы, в которую мы сами себя оцениваем. Зато дерет с нас семь шкур», — жалуются его подданные. ИТТ стоит на первом месте в пирамиде американского бизнеса по количеству алкоголиков и разведенных. «Людей ИТТ легко можно опознать по блуждающему взгляду и синякам под глазами. Они всегда немножко того», — говорят физиономисты с Уоллстрита. Потогонная система мистера Дженина носит вполне благопристойное и даже научное название: «Философия агрессивного ожидания и эффективных акций для достижения конечной цели». Конечная цель, разумеется, прибыли и сверхприбыли. Здесь Дженин не терпит никаких неожиданностей. Если джентльмены из ИТТ своими эффективными акциями не удовлетворяют агрессивные ожидания босса, им указывают на дверь. Исключений не бывает. Чем выше стоит джентльмен на иерархической лестнице ИТТ, тем больнее он шлепается. «Мой лимузин — моя тюрьма», — говорят директора «Интернэшнл телефон энд телеграф». Их юмор — юмор висельника. Надзирает за ними некто Герберт Кнортц, правая рука Дженина, о котором говорят, что у него мозги, как компьютер, глаза, как телевизор, а уши, как подслушивающее устройство. Иные предпочитают сравнивать Кнортца с Гиммлером, а эрудиты — с Жозефом Фуше.

По слухам, ибо воочию этого еще никто не видел, Кнортц — единственный человек в ИТТ, который осмеливается перечить Дженину. Более осведомленные утверждают, что это лишь трюк Дженина — он делает паблисити своему Фуше: пусть его посильнее боятся. Мистер «Никаких неожиданностей» — полновластный хозяин корпорации. Энтони Сэмпсон, известный английский публицист, автор «Анатомии Британии», характеризует его как диктатора и деспота, который усвоил девиз британского колониализма — «разделяй и властвуй» — и правит своей компанией «не как океанским лайнером или хотя бы броненосцем, а как пиратской шхуной».

Страсть к диктатуре у Дженина — род недуга. Недуг этот наследственный. Им заразил ИТТ еще основатель компании, ее первый президент полковник Бенн. Международные связи «Интернэшнл телефон энд телеграф» находились и находятся в теснейшем переплетении с диктаторскими режимами. Контрагентами ИТТ были Примо де Ривера и Франко, Гитлер и Муссолини, Батиста и Антонеску. В кормушке ИТТ кормятся латиноамериканские марионетки. Мистер «Никаких неожиданностей» упрямо ставит на диктаторов, требуя от них взамен «представительских расходов» лишь одного — никаких неожиданностей. Политических и тем более социальных. Конгломерат, находящийся на передовом рубеже научно-технической революции, исторически прикован к средневековью. Вот почему, патентуя выдающиеся открытия, он одновременно пытается закрывать Америки, если последние не вписываются в карту мира, висящую в кабинете Гарольда Сиднея Дженина. Не вписываются по своей политической конфигурации и социальной окраске.

Но ставить на диктаторов — значит играть в испорченный телефон. Диктаторы приходят и уходят. Тут нет никаких неожиданностей. Тут все закономерно. Мистеру Дженину известно это из первых рук. Сколько раз, поднимая трубку своего телефона, чтобы перекинуться веским словечком с тем или иным призраком дня вчерашнего, он слышит на том конце провода многозначительное молчание, а сквозь него высокочастотное дыхание века. Своды телефонно-телеграфной Сикстинской капеллы обрушиваются на «Микеланджело бизнеса», но он упорно затыкает уши себе и глотки другим. Казалось бы, непогрешимый жрец, о котором говорят, что он возвысился благодаря «двойной бухгалтерии в постижении человеческих ошибок», афоризмы которого на сей счет широко цитируются в многочисленных руководствах по менеджменту и зазубриваются наизусть будущими капитанами американского, европейского и японского бизнеса, упорно отказывается применять к самому себе эту двойную бухгалтерию. Отравленный «философией агрессивного ожидания и эффективных акций для достижения конечной цели», он тщетно пытается повернуть вспять колесо истории, словно оно диск его телефонного аппарата. Он засылает своих людей в Пентагон, госдепартамент и ЦРУ, он предоставляет генералам Пентагона, дипломатам госдепартамента и агентам ЦРУ сочные директорские синекуры в ИТТ, он штурмует во главе могущественного лобби Капитолийский холм и кулуары конгресса. Не находя выхода, он, холодный игрок и высохший бухгалтер, теряет голову, голову мудрой совы, и, забывая о декоруме, совершает опрометчивые поступки.

Так произошло, например, с «делом о чилийском миллионе». Но, прежде чем перейти к рассказу об этой цифре, необходимо хотя бы вкратце упомянуть еще о двух — ста пятидесяти миллионах и тридцати шести процентах. Первая цифра — ее следует рассматривать в долларах — отражала сумму капиталовложений ИТТ в Чили. Вторая цифра — ее следует рассматривать в голосах — отражала количество бюллетеней, полученных Сальвадором Альенде на президентских выборах 4 сентября 1970 года. Вторая цифра угрожала первой. Тридцать шесть процентов гарантировали Альенде победу на заключительном этапе выборов, который должен был состояться 24 октября того же года в чилийском конгрессе. А Альенде обещал национализировать имущество ИТТ и был полон решимости сдержать это свое обещание.

Оказавшись перед лицом столь неприятной неожиданности, мистер «Никаких неожиданностей» послал к шефу ЦРУ Ричарду Хелмсу его близкого друга, бывшего шефа ЦРУ, а ныне директора ИТТ Джона Маккоуна с предложением пошуровать в четыре руки за кулисами чилийской политики. Хелмс проявил «живейший интерес» к предложению Дженина. Вскоре в Вашингтоне состоялась секретная встреча между мистером «Никаких неожиданностей» и эмиссаром Хелмса Вильямом Брё, «гроссмейстером шпионажа», руководителем подрывных операций ЦРУ в западной хемисфере, то есть в Латинской Америке. Человек дела, Дженин с ходу предложил своему понятливому и податливому собеседнику «значительный фонд» — миллион долларов за «незначительную услугу» — не допустить водворения Альенде в президентский дворец «Ла Монеда».

За несколько дней до голосования в чилийском конгрессе Вильям Брё и вице-президент ИТТ Эдвард Геррити разработали «возможные акции американских компаний для создания нарастающей экономической нестабильности в Чили» (из показаний Брё в подкомиссии сената по мульти-национальным корпорациям). Предполагалось, что ИТТ вместе с другими «заинтересованными юридическими лицами», вроде «Анаконды», «Кеннекотт коппер», «Бэнк оф Америка», «Пфицер, инк» и «Ралстоун пюрина», развернет форменную войну-саботаж против правительства Народного единства. Банки должны были отказывать ему в кредитах, монополии — в поставках оборудования, запасных частей и технической помощи. Предполагалось искусственное создание финансового хаоса, взрыва паники с последующим закрытием страховых компаний, сберегательных и ссудных касс.

Пока Брё и Геррити занимались «техническими деталями», Дженин подбивал Вашингтон на организацию в Чили коалиции реакционных сил, чтобы остановить Альенде на пути к «Ла Монеда» или свергнуть его, если он все-таки попадет туда. Так родилась «формула Алессандри» — меморандум Дженина. Смысл его сводился к следующему: противопоставить Альенде экс-президента Алессандри, который после победы должен был уйти в отставку и передать бразды правления хунте генералов-компрадоров. Формула пришлась по вкусу обитателям вашингтонских коридоров власти, и американский посол в Сантьяго Эдвард Корри получил соответствующие инструкции. Как сообщал Дженину его чилийский проконсул, сообщал, захлебываясь от восторга, «послу дали зеленую улицу, чтобы удержать Альенде от прихода к власти». (Много позже в ходе сенатского разбирательства Корри охарактеризовал эту реляцию, как «вводящую в заблуждение», однако наотрез отказался раскрыть характер полученных им инструкций, воскликнув с наигранным возмущением и благородством, что «было бы аморально разглашать детали привилегированных коммуникаций между посольством и правительством…». Ах уж эти некоммуникабельные моралисты!)

Однако несмотря на все меры, принятые мистером «Никаких неожиданностей», его ожидало горькое разочарование: Альенде стал президентом Чили и вскоре подписал закон о национализации «Интернэшнл телефон энд телеграф». Плакали сто пятьдесят миллионов долларов Гарольда Сиднея Дженина.

Сам Дженин, утерев невидимые миру слезы и протерев знаменитые бухгалтерские очки, стал готовиться к реваншу, подстегиваемый все той же «философией агрессивного ожидания и эффективных акций для достижения конечной цели». Сидя за столом эпохи Людовика XIV («Государство — это я») и молясь на портрет папы римского Пия XI («Не укради» или «Не убий»?), мистер «Никаких неожиданностей» сочинял очередной наказ госдепартаменту и ЦРУ. Назывался этот наказ «Программой из 18 пунктов». Все восемнадцать пунктов Дженина, выдержанные в духе «дипломатии канонерок» (помните слова Сэмпсона о пиратской шхуне?), выдавали его пунктик: Латинская Америка семидесятых годов XX века по-прежнему мерещилась мистеру «Никаких неожиданностей» связкой банановых республик в авоське «Юнайтед фрут» или «Джерси стандарт».

Вооруженный «Программой» своего повелителя, шеф вашингтонского отделения ИТТ Вильям Мерриэм постучался в кабинет Питера Петерсона, занимавшего тогда пост помощника президента США по международным экономическим проблемам. Подобно мифологической сирене, Мерриэм услаждал слух Петерсона: «Надо сделать все тихо, но эффективно, для того чтобы Альенде не продержался более шести месяцев». В отличие от мифологического Одиссея Петерсон не дал себе труда привязаться к мачте корабля (государственного), дабы не впасть в искус. Было решено употребить джениновский миллион на финансирование оппозиционной правительству Альенде печати и на создание «надежных источников в чилийских вооруженных силах».

Практическое осуществление «Программы» поручалось нашему старому знакомому, гроссмейстеру по латиноамериканским гамбитам Вильяму Брё. (Несколько позже, оправдывая перед сенатской подкомиссией «Программу» Дженина, один из директоров ИТТ Джэк Нил, имевший за спиной тридцать пять беспорочных лет службы в госдепартаменте, дипломатически, как это ему показалось, заметил: «Люди ИТТ в долгу не только перед собой, но и перед чилийским народом. Чилийцы — великие демократы, и наша священная обязанность предотвратить превращение их страны во вторую Кубу»… В сентябре 1973 года ИТТ сыграла далеко не последнюю роль в превращении Чили во вторую Германию эпохи начала «тысячелетнего царства». Мистер «Никаких неожиданностей» прочувственно облобызал генерала-палача Пиночета и по телефону, и по телеграфу.)

«Дело о чилийском миллионе» стало достоянием гласности благодаря разоблачениям, сделанным знаменитым «разгребателем грязи» журналистом Джэком Андерсоном. Разразился грандиозный скандал. Пришлось вмешаться сенату. Было назначено слушание. Директора ИТТ, вызванные на Капитолий в качестве свидетелей, давали сбивчивые и противоречивые показания. Вице-президент компании Геррити, постоянно улыбающийся, обворожительный и общительный, как и подобает быть человеку, ответственному за паблисити фирмы, тратящему на ее «духовную косметику» сто миллионов долларов в год и получающему за это двести тысяч долларов жалованья, договорился даже до того, что объявил целью «Программы» своего босса «осчастливить президента Альенде американским присутствием». Уже тогда это звучало чудовищным лицемерием и кощунством. После зверского убийства Альенде фраза Геррити приобрела особый смысл, стала темой рока в чилийской трагедии…

Сенатское разбирательство застигло врасплох главных действующих лиц закулисной трагикомедии. Свидетели от ЦРУ не отрицали существования «чилийского миллиона», свидетели от госдепартамента утверждали, что слыхом о нем не слыхали. Так, Чарльз Мейер, помощник государственного секретаря Роджерса по латиноамериканским делам, разыгрывал из себя человека, свалившегося с Луны, где присутствие ИТТ пока что ограничивается спорадическим оборудованием для космических исследований.

— Совершенно очевидно, что кто-то из вас лжет, — подвел итоги слушания председатель подкомиссии сенатор Фрэнк Чэрч.

А в соответствующей подкомиссии палаты представителей конгрессмен Клиффорд Кэйз в сердцах воскликнул:

— На кого же в конце концов работает ЦРУ — на Соединенные Штаты или на «Интернэшнл телефон энд телеграф» и Дженина?

Краткий, но авторитетный и исчерпывающий ответ на этот во многом риторический вопрос дал сам Дженин. Его появление в конгрессе было кульминационным пунктом разбирательства. Восхождение мистера «Никаких неожиданностей» на Капитолийский холм не имело ничего общего с восхождением Христа на Голгофу. Дженин прибыл в сенат, окруженный свитой адвокатов и телохранителей. Он был в отменном расположении духа, отпускал остроты направо и налево, доверительно подмигивал законодателям и телевизионным камерам. Сверкая неизменными бухгалтерскими очками и тыча указательным пальцем то в телеобъективы, то в физиономии несколько опешивших сенаторов, Дженин, преподав им наглядный урок стопроцентного американского патриотизма, безапелляционно заявил:

— Да, я дважды предлагал деньги Центральному разведывательному управлению, чтобы не допустить избрания Альенде президентом Чили…

Продолжать дальше разбирательство было бессмысленно, и его прекратили. В тот же день. А щуку? А щуку бросили в реку.

Дело в том, что на крючке находилась не щука. Крючок крепко держал самого рыбака, глубоко впившись в его податливые взяткам ладони. Именно в их извилинах, по которым бойкие на язык цыганки читают будущее, чилийский миллион был неразрывно переплетен с майамскими двумястами тысячами.

Итак, еще одна цифра — двести тысяч, разумеется, долларов, но почему майамских? Как известно, съезд республиканской партии в канун президентских выборов 1972 года состоялся на фешенебельном флоридском курорте Майами-бич. Партийная касса республиканцев была к тому времени основательно изрешечена шрапнелью предвыборных боев. Аренда Дворца съездов, дорогих отелей, монтаж коммуникаций, транспортные расходы и прочая проза жизни стоили огромных расходов. Конечно, кое-что можно было добыть в долг, но задаток требовалось выложить на бочку звонкой монетой. И это сделала ИТТ, поручившись двумястами тысячами долларов за «великую старую партию».

Как принято говорить в подобных случаях, «Интернэшнл телефон энд телеграф» раскошелилась отнюдь не ради прекрасных глаз старой республиканской леди. В тот год мистер Дженин, обладающий лицом совы, но аппетитом удава, с особой интенсивностью заглатывал всевозможные компании, расширяя сверх всякой меры границы своего конгломерата. Досье ИТТ в комиссии по антитрестовскому законодательству уже занимало тридцать четыре объемистых ящика и продолжало катастрофически распухать. Когда Дженин присоединил к ИТТ «Хэртфорд файр инщурэнс компани», гигантскую страховую фирму, начальник антитрестовского отдела министерства юстиции некто Ричард Маклэрен аж взвыл от изумления и назначил расследование. К тридцати четырем ящикам прибавился тридцать пятый, но само дело откладывалось в долгий ящик, а затем просто сыграло в оный. Правительство санкционировало захват Дженином страховой компании «Хэртфорд файр». Майамские двести тысяч оказались весьма веским аргументом в пользу удава.

Пока Ричард Маклэрен упражнялся в булавочных уколах правосудия, мистер «Никаких неожиданностей» развил бурную закулисную деятельность. Он делегировал своего вице-президента, вечно улыбающегося Эдварда Геррити к другому внце-президенту — Спиро Агню, а сам занялся обработкой министра юстиции Митчелла, министра финансов Коннэли, министра внутренних дел Мортона, двух министров торговли Стэнса и Питерсона и, наконец, помощников президента — всесильного тогда Джона Эрлихмэна и Чарльза Коулсона.

Подавляющее большинство собеседников Дженина сошло с политической сцены в связи с так называемым «Уотергейтским делом». Имеются весьма веские основания предполагать, что это совпадение далеко не случайное. Сие, конечно, касается не только марки подслушивающих устройств и профиля бывших агентов ЦРУ. Ставшие достоянием гласности меморандумы верхушки ИТТ о встречах с механиками вашингтонской карусели проливают свет на ее нравы. (Это в особенности касается отчетов о завтраках между Геррити и бывшим вице-президентом США Агню, именовавшимся в меморандумах фамильярно «Тед».) Во время разбирательств на Капитолии все участники дела о майамских двухстах тысячах, разумеется, отвергали под присягой какую-либо причастность к махинациям ИТТ и Дженина, ссылаясь на свою «антитрестовскую философию». Но, как свидетельствует все тот же Уотергейт, как свидетельствует позорная и беспрецедентная отставка «Теда» Агню, клятвопреступление стало модой на реках вашингтонских.

Что же касается жертв Уотергейта, то не стоит удивляться, если в самом ближайшем будущем мы обнаружим кое-кого из них в списках директоров «Интернэшнл телефон энд телеграф». Клятвопреступники не краснеют, но долг платежом красен. О них позаботятся. И в этом не будет никакой неожиданности.

…Как правило, в конце года, где-то накануне рождества я получал от пресс-службы ИТТ посылку: настенный календарь, карманную адресно-телефонную книжку в изящном тиснении, итоговый отчет компании перед акционерами, смахивавший и по форме, и по содержанию скорее на торжественный адрес, чем на финансовый документ, и, наконец, предложение услуг — установка телетайпа, посылка телеграмм и так далее. Настенный календарь отписывался сыну, книжка в изящном тиснении — жене, а итоговый отчет и предложение услуг отправлялись в корзину для бумаг. Ритуал этот, ставший рутиной, повторялся из года в год. Лишь однажды под влиянием дела о чилийском миллионе и майамских двухстах тысячах я несколько нарушил обычную процедуру. Конечно, календарь достался сыну, книжка — жене, а предложение услуг — мусорной корзине. Но вот вложенным в итоговый отчет приглашением на ежегодное собрание акционеров «Интернэшнл телефон энд телеграф» я решил воспользоваться. И не пожалел.

Не буду описывать само собрание. Оно мало чем отличалось от тех, что созывают другие американские компании, и представляло традиционный опыт массового очковтирательства и промывки мозгов, слегка замаскированный правилами хорошего тона, обычно царящими в обществах взаимного восхищения. Доклад и спичи были оптимистическими и монотонными, как песенка «Все хорошо, прекрасная маркиза» без ее иронического подтекста. Люди торопились в буфет, рвались к коктейлям, и мажордомы-устроители шоу охотно шли навстречу священным позывам суеты сует, понимая, что акционера, как и соловья, нельзя кормить одними баснями.

Да, описывать ежегодное собрание акционеров ИТТ, так сказать, «от» и «до» нет смысла. Я хочу рассказать лишь об одном небольшом эпизоде. В какой-то момент финансового богослужения по знаку, незаметно поданному Дженином, он, его вице-президенты и директора, сидевшие за длинным столом президиума, одновременно вскинули ноги и с грохотом обрушили их на зеленое сукно. Ноги жрецов ИТТ были обуты в белые баскетбольные кеды, на подошвах которых красной краской были выведены буквы. Сначала я, как, впрочем, и весь зал, вздрогнул от неожиданности. Придя в себя, я взглянул на красные буквы, бежавшие по белым кедам и зеленому сукну. Они складывались во фразу: «Новый год, быстрый старт». Зал взорвался бурной овацией. Акционеры неистовствовали. Можно было идти в буфет пить коктейли. Лисья мордочка мистера «Никаких неожиданностей» сияла от удовольствия. На ней холодно поблескивали бухгалтерские очки.

Жизненный старт самого Гарольда Сиднея Дженина был на удивление быстрым. Его ноги, обутые, правда, не в баскетбольные кеды, а в черные ботинки стиля «бизнес», протопали не одну сотню километров по заснеженному бумажным мусором паркету фондовой биржи Нью-Йорка. Он начинал в качестве биржевого пажа, то есть мальчика на побегушках, и в этом качестве испытал знаменитый крах 1929 года, травматическое влияние которого, как в дальнейшем революция на Кубе, имело первостепенное значение в формулировании принципа «никаких неожиданностей».

Биржа привила маленькому Дженину большую любовь к большим цифрам и компаниям. Его феноменальный бухгалтерский талант и не менее грандиозный пиратский аппетит сделали свое дело. Он взбирался по ступеням бизнеса с ловкостью горного козла. Все выше и выше: от «Лайбрэнд Росс Брос энд Монтгомери» через «Рэйтеон» к «Интернэшнл телефон энд телеграф». Рассказывают, что Дженин сменил «Рэйтеон» — гигантскую корпорацию в электронном бизнесе — на ИТТ в связи с тем, что ее президент Чарльз Фрэнсис Адамс, потомок великих американских государственных мужей, слишком уж зажился на белом свете, а Дженину, который был старшим вице-президентом, стукнуло пятьдесят лет и ему наскучило «иметь посредников между господом богом и собой». Тогда-то совет директоров ИТТ предложил Дженину ботфорты полковника Бенна, отправившегося в мир иной. Ботфорты, несмотря на их раблезианские размеры, оказались вполне по ноге их новому владельцу, и он бодро зашагал дальше и выше по кручам американского и мирового бизнеса.

Сейчас между мистером «Никаких неожиданностей» и господом богом уже нет никаких промежуточных инстанций. Общаются они по прямому проводу. ИТТ, разумеется. На Уолл-стрите саркастически посмеиваются: Дженин, мол, скоро самого всевышнего за пазуху заткнет; все дело, мол, в его будущем произношении. Каким быть ему — твердым, как у бога, или мягким, как у Иисуса[6]? А пока вопрос о произношении еще не решен, мистер «Никаких неожиданностей» председательствует не на небесах, а на двенадцатом этаже своей штаб-квартиры на Парк-авеню за специально по его проекту сконструированным столом в форме гигантской подковы, установленным в конференц-зале. Подкова не к счастью. Дженин не суеверен. Просто она дает возможность одновременно наблюдать за всеми апостолами. Ни один ангелок за крылышками другого не спрячется. Мистер Дженин не любит никаких неожиданностей. (Заседания за подковообразным столом сотрудники ИТТ за спиной шефа называют «святой инквизицией».)

Внешне Дженин мало чем напоминает легендарных баронов-разбойников эпохи первоначального накопления, массивных, как несгораемые шкафы, и громоподобных, как олимпийцы. Он скорее похож на гнома, вернее, на безбородый вариант пушкинского Черномора. Экстравагантный кабинет-салон в стиле Людовика XIV и портрет папы римского Пия XI достались ему в наследство от полковника Бенна, человека, любившего и умевшего пожить на широкую ногу, джентльмена в грандманере и неисправимого гурмана. Воцарившись в ИТТ, Дженин первым долгом рассчитал шеф-повара своего предшественника, великого искусника плиты, которого полковник сманил из парижского «Максима». Опечаленным директорам мистер Дженин назидательно заметил:

— Полковник был человеком своего времени, я — своего. — И после непродолжительной паузы добавил: — Я предпочитаю обычные гамбургеры[7]…

Поклонник обычных гамбургеров живет неподалеку от штаб-квартиры «Интернэшнл телефон энд телеграф», чтобы всегда быть как можно ближе к своим цифрам и индексам, над которыми он нередко корпит до полуночи. Цифры его единственная страсть, цифры, дающие власть над людьми и событиями, цифры, не таящие никаких неожиданностей, подчиняющиеся законам двойной бухгалтерии. Он не расстается с ними даже тогда, когда отправляется на отдых во Флориду. Его мрачная вилла, прозванная «домом с привидениями», находится по соседству с дачей экс-президента Никсона в Ки-Бискэйн. А у причала стоят бок о бок их яхты. Яхта Дженина «Джени IV» — плавучий вариант конференц-зала небоскреба ИТТ на Парк-авеню. «В то время как гости удят рыбу в Атлантике, Гарольд удит ее в карманах гостей», — утверждают его конкуренты — злые языки. Что же, им виднее. Рыбак рыбака видит издалека. А «Джени IV» при некотором — сущая чепуха — насилии над воображением напоминает пиратскую шхуну, правда, без «йо-го-го» и бутылки рому.

Энтони Сэмпсон пишет, что Дженин не просто управляет ИТТ, а пытается создать «вековечную систему», которая пережила бы его самого. Он не хочет никаких неожиданностей даже после своей смерти. Он еще терпит мебель в стиле Людовика XIV, но теорию Людовика XV «После меня хоть потоп» — не приемлет. Ведь потоп — неожиданность. А Дженин не прожигатель жизни; он страж капиталистического образа жизни. И это далеко не одно и то же. Недаром его идеалом в мифологии американского бизнеса является Альфред Слоэн, крестный отец «Дженерал моторс», который тоже имел свою «вековечную систему», больше пригодную для господства над миром, чем для ведения дел автомобильного концерна. И недаром из этой системы родилась формула-заповедь: «Что хорошо для «Дженерал моторс», хорошо для Соединенных Штатов».

Герб «Интернэшнл телефон энд телеграф» — ангел, между распростертыми руками которого пробегает молния от западного полушария нашей планеты до восточного. Задуманный как символ коммуникаций, он претерпел коренную метаморфозу и воспринимается сейчас как ангел мщения старого мира новому, как падший ангел, жаждущий испепелить неожиданности мира сего. Вглядываясь пристально в огнедышащее лицо электрического ангела, невольно узнаешь в нем черты Гарольда Сиднея Дженина. Он публично песочит Уайтхолл за «поспешность», проявленную британским колониализмом в ликвидации империи… Он требует у Даунинг-стрит, 10 безоговорочной поддержки родезийского расиста Смита. Он призывает Пенсильвания-авеню, 1600[8] ввести войска в арабские страны, чтобы «защитить наши нефтяные интересы». Он ненавидит майора Кастро и обожает генерала Стресснера[9]. На его руках кровь Че Гевары и Сальвадора Альенде. Сверхзадача этого сверхчеловека — сверхприбыли. Ловкий, как горный козел, хитрый, как лиса, мудрый, как сова, прожорливый, как удав, он пытается загнать неожиданности века нынешнего в подземелья прошлого, не понимая всей тщеты подобного предприятия.

Ибо эти неожиданности суть формы проявления исторических закономерностей.