Будущий король (не)желает познакомиться

Глава III

Первое, что я услышала, придя в себя, это приглушенный разговор. Одним из говорящих был Сократ, его мурлыкающую болтовню было невозможно не узнать. Второй голос, высокий и мелодичный, явно женский, показался мне не знаком.

– Ты балбес, – тихо и вкрадчиво заявила женщина, скрытая от меня высокой, расписанной золотыми вензелями на черном фоне ширмой.

– Да почему сразу «балбес»? – возмутился кот.

– Потому что из-за тебя девочке стало плохо, – заявила женщина и загрохотала чем-то тяжелым.

– Ну, я же не виноват, что она дохлая, как сопля, – резонно заметил кот.

– Не выражайся! – прикрикнула на него явно хозяйка дома и, очевидно, та самая колдунья, про которую блохастый упоминал ранее.

– Зачем ты вообще её сюда притащил? – проворчала женщина и прошагала совсем рядом с ширмой. Я сжалась, ощутив себя нежеланным посетителем, которого и видеть не хотят, но и выгнать не могут, воспитание не позволяет.

Почему-то стало обидно.

– Она видит, Мила, – уверенно заявил Сократ. – О, молочко! Спасибо!

– Мало ли, кто и что видит, – продолжила спорить с ним скрытая от меня ширмой Мила. – Не всех же в Межмирье тащить! Она – человек, ей здесь не место!

– А где ей место, Мила? – вдруг очень тихо и с явной горечью спросил кот. – Ты же видишь её ауру. Она серая, это плохо. Очень плохо. Девчонка потерянная, она сама себя не понимает. И ты не хуже меня знаешь, что такие, как она, всегда плохо заканчивают.

– Всех не спасти, Сократ, не мне тебе это объяснять, – тяжело, но строго выдохнула Мила.

– Но её спасти можно, – не отступал Сократ и я вдруг ощутила теплоту по отношению к этому шерстяному сосредоточению вредности и ехидства. – И я хочу её спасти. Тем более, что раз она видит меня, раз она может со мной разговаривать, значит, в ней есть зачатки магии. И их можно развить!

– Как минимум, в одной десятой всех жителей человеческого мира есть задатки магии, – ответила ему Мила.

– Но за триста с лишним лет моего существования, она – первая из всего человеческого вида, кто меня слышит! – воскликнул кот с угадываемой радостью в сопровождающем его речь мурлыканье. – В ней точно что-то есть!

– Глисты в ней есть, наверное, тощая и мелкая, как новорожденный котенок, – беззлобно проговорила Мила.

– Нет у меня глистов, – отозвалась я из-под одеяла, которым меня кто-то заботливо укрыл. – Просто наследственность такая. У нас все в семье все худые и невысокие.

– Ой, проснулась! – с неподдельной радостью воскликнул Сократ и уже через несколько мгновений его внушительная тушка заскочила на кровать, и принялась по мне топтаться.

– Отстань, – недовольно пробурчала я, повыше натягивая одеяло.

– Слушай, – мурлыкнул кот, прошествовав по мне и усадив свою толстенькую пушистую пятую точку рядышком с моей головой. – А как тебя зовут?

Первым моим порывом было не отвечать. Или представиться чужим именем. И я уже открыла рот, как в последний момент правда буквально сорвалась с моего языка.

– Мира, – проговорила я, против своей воли. – Мирослава.

– Ай-яй-яй, Мирослава, – поцокал языком кот, поднялся и вновь принялся ходит туда-сюда по кровати, периодически задевая ткань когтями. – А ты ведь соврать собиралась. Собиралась?

Я хотела сказать «нет», но опять помимо воли выдала громкое:

– Да!

Не выдержав, я резко скинула с себя одеяло и села:

– Что происходит?

Сократ, в этот момент прохаживающийся по кровати с видом скучающей интеллигенции, остановился, уселся у меня в ногах и невозмутимо поинтересовался:

– А что?

– Я не могу соврать, – хмуро проговорила я. – Хочу, но не могу. Почему так? Это ты что-то делаешь?

– Я хоть и волшебное создание, – с достоинством зевнул Сократ и улегся, вытянув вперед передние лапки, словно Сфинкс. – Но сам колдовать практически не умею.

– Тогда что? – допытывалась я, внимательно наблюдая за выражением морды мохнатого.

– Горицвет, – хитро прищурил свой единственный глаз Сократ и, дернув треугольной мордочкой, указал на потолок. – Видишь эти желтые цветы?

Я задрала голову, осмотрелась и увидела связки растений с зелеными стеблями и темно-желтыми продолговатыми лепестками, которые были развешены по всему периметру потолка.

– Горицвет ядовит, – сообщил мне Сократ, – употребив даже малую его часть в пищу есть шанс умереть от сильного кровотечения. Но зато в качестве противодействия вранью горицвету равных нет.

Я округлила глаза и уставилась на кота.

– Если рядом висит горицвет, то солгать практически невозможно. Кроме того, как только кто-то хочет обдурить, то цветок сразу же начинает меня свой цвет. Видишь, сейчас горицвет темно-желтый, практически оранжевый. А должен быть как солнечный свет. Это значит, что поблизости врунишка, – насмешливо фыркнул кот.

– И что, соврать вообще-вообще никто не сможет? – заинтересовалась я, присматриваясь, какую из связок можно будет стащить домой.

– Справиться с его воздействием может только очень сильный колдун, – лениво пояснил Сократ. – Но вранье такой слабой человечишки, как ты, горицвет в миг распознает.

Пассаж про слабую человечишку был вполне ожидаем, но все равно неприятен. Ничего не ответив, я вытащила ноги из-под одеяла и удивленно уставилась на свои голые пятки. Потом взгляд поднялся выше, с изумление обозрел широкую прямую женскую ночнушку в красный горошек с рукавами-фонариками и мелкой кружевной оторочкой по краям.

– Что это на мне? – наконец, смогла выговорить я.

– Ночное платье, – Сократ покосился на моё одеяние и удовлетворенно кивнул. – А тебе идет.

– Этот бабулин кошмар? – едва не икнула я.

– Почему бабулин? – не понял кот.

– Потому что даже моя бабушка не надела бы такое!

– Ну, твоей бабули здесь нет, – поднялся Сократ. – А у тебя нет выбора, потому что гардероб у Милы очень ограничен. В лесу не так уж много лавок с парадно-выходными нарядами, как ты понимаешь.

– Где моя одежда? – спросила я, чувствуя себя крайне неловко. – Я бы хотела просто переодеться в то, в чем сюда пришла.

– Это невозможно, – Сократ спрыгнул на пол и, деловито вертя задницей, направился за ширму. – Твою одежду постирали и вывесили сушиться. На самом деле, она была насквозь мокрой от пота, поэтому оставаться в ней было бы не самой лучшей идеей. От тебя бы разило до небес.

Я пронаблюдала за показным уходом кота, сама оставаясь сидеть на кровати и в нерешительности кусая нижнюю губу.

– Эй, Мира! – позвал кот. – Если ты не собираешься устроить голодовку, то иди сюда. Пора за стол.

Идти на его зов не хотелось, ведь там находилась та самая Мила, которая была против моего присутствия. Да и я сама была против своего здесь присутствия.

«О чем только думала? – мысленно поругала я саму себя. – Теперь уже деваться некуда».

Я встала с кровати, поправила ночнушку, которая доходила мне до середины икр и которая смотрелась на мне, как бальное платье на корове, и пошла на голос Сократа.

За ширмой оказалась большая светлая комната, украшенная уже знакомыми мне цветами, с теми самыми виденными мной до обморока занавесками на окнах, сквозь которые просматривался лес. В правом углу находилась дверь на улицу. Рядом вдоль стены стояла длинная деревянная лавка, на которой лежали разные малопонятные мне вещицы.

– Мира? – я повернулась налево и увидела высокую статную женщину, с молодым румяным лицом, большими влажными карими глазами и длинной, почти до пола, толстой темно-русой косой. Одета она была в длинное темно-коричневое платье в пол, прикрывающее руки и шею.

– Здравствуйте, – чуть отступила я и с трудом сдержала всколыхнувшееся во мне желание поклониться.

– Меня зовут Милена, – светло улыбнулась женщина, пронизывающим взглядом глядя на меня. – Я – хозяйка этого дома.

– Вы… ведьма? – непроизвольно вырвалось у меня. – Ой, простите. Я не хотела вас обидеть.

– Ничего, – склонила женщина голову на бок, не прекращая улыбаться и изучать меня. – Я не обижаюсь. Но я не ведьма, а колдунья.

– А в чем разница? – нерешительно поинтересовалась я.

– Колдуньи занимаются ритуальной магией, черпают силы из своего внутреннего источника и, как правило, имеют определенную специализацию. Колдуньей можно стать, получив образование и обретя определенные навыки. Ведьмы же передают свои знания исключительно по наследству, никому не раскрывают своих секретов и живут вдалеке от людей, так как им необходим непосредственный контакт с природой, именно она питает и поддерживает ведьм.

– А какая специализация у вас? – непроизвольно сорвалось с моего языка.

– Может быть, мы сначала пообедаем, а потом уже сядем в кружок, возьмемся за руки и начнем обмениваться историями из жизни? – вмешался кот, с самым требовательным видом усевшийся за накрытый к трапезе стол.

– Да, Сократ прав, – поспешно кивнула колдунья и широким жестом пригласила меня присаживаться на один из деревянных стульев, которые выглядели предельно неудобно. Жесткое, грубо обтесанное сидение, высившееся на четырех квадратных ножках и оборудованное абсолютно прямой спинкой. Эти предметы мебели больше напоминали средство для пыток, чем то, на чем можно с удобством отдохнуть, но едва я аккуратно приземлила на один из стульев свою пятую точку, как сразу же все поняла.

Да, действительно, я оказалась в логове самой настоящей колдуньи. Потому что сделать что-то, настолько неказистое и пугающее с виду, настолько комфортным и удобным надо действительно обладать настоящей магией.

– Приятного мне аппетита, – заявил кот, усевшийся задними лапками на стул, а передние взгромоздив на стол напротив большого белого блюдца. На шее у него болталась белая салфетка, прикрывающая белую грудь пушистика.

– Приятного тебе аппетита, – рассмеялась мягким грудным смехом Милена, севшая с другого конца стола, между мной и Сократом. – Мира, налетай.

Я благодарно кивнула в ответ и присмотрелась к выставленным передо мной блюдам. Крынка молока, нарезанный крупными ломтями свежий домашний хлеб, запеченное мясо какой-то птицы, свежие и соленые овощи, маринованные грибы со свежим луком. Последние выглядели так соблазнительно, что я сглотнула мгновенно выступившую слюну. Венчало всё это великолепие большая плошка с крупной отварной картошкой, посыпанной укропом и исходящей паром.

Вот к ней я и потянулась первым делом, так как от блюда веяло восхитительным сливочным ароматом. И в то время, как я выкладывала на тарелку белые картофелины, Сократ, не стесняясь, прямо лапой таскал куски мяса к себе на тарелку.

– Сократ, – укоризненно покачала головой Милена. – Как ты ведешь себя при гостье?

– А фто такова! – сквозь набитый рот пропыхтел явно голодный кот. – Я сегодня отлично поработал, устал и заслужил хороший, плотный и вкусный обед.

– Это где ты так отлично поработал, что аж устал? – уголком губ улыбнулась Милена, наливая себе молока.

– А ты думаешь, легко было этого ангела со всех сторон оббегать? – возмущенно воскликнул Сократ и, на минуту отвлекшись от мяса, пододвинул к хозяйке маленькую пиалу с явственным намеком. Ничего не сказав, Милена налила молоко и усатому. – Я, между прочим, не какая-нибудь там левретка, и шнобеля, как у них у меня нет. У меня маленький нос!

– Да, с этим трудно поспорить, – с очаровательной улыбкой кивнула Милена. – И как? Узнал что-нибудь?

– А то! – уверенно заявил кот. – Узнал… что от статуи разит абсентом.

– Думаешь, это он? – Милена потянулась к овощной тарелке, положила себе маринованных огурчиков и не забыла обо мне. Коту она огурцы предлагать не стала. Видимо, он не настолько волшебный, чтобы быть еще и травоядным.

Кот чихнул и кивнул.

– Да, я уверен.

– Вы, вообще, о чем? – тут же вмешалась я в разговор. – О том, как изменился ангел? У него пропало лицо. Вы из-за этого им заинтересовались?

И хотя эта парочка попыталась сделать все незаметно, от моего взгляда не ускользнуло то, как колдунья и кот обменялись быстрыми взглядами.

Я решительно отложила вилку с наколотой на неё картофелиной.

– Я имею право знать. Я должна знать, – и помолчав, тихо добавила: – Это не просто статуя, это памятник. На могиле моей мамы.

Повисло гнетущее молчание, в течение которого я угрюмо созерцала наполненную ароматной едой тарелку.

Есть совершенно расхотелось.

– Ты права, – заговорила Милена мягким успокаивающим голосом, таким, которым только сказки на ночь детям читать. Даже немного на сон потянуло. – В непосредственной близости от упомянутого ангела творилась магия. Сильная магия, страшная и запретная, не имеющая лицензии на использование.

– Лицензии? – повторила я, подумав, что мне послышалось. Здесь, в этом домике, которому только куриных ножек не хватало для полного соответствия образу сказочной избушки, слово «лицензия» воспринималось, ну… как ступа, летающая по торговому центру.

– Лицензия выдается при пересечении границы, – вроде как пояснил кот, после чего он, наверное, решил, что мне стало все понятно, но…

– Ничего не понятно, – помотала я головой и чуть не свалилась со стула от внезапного головокружения.

– Ты бы головой своей поменьше мотыляла, – буркнул кот, доедая последний кусок мяса. – Может быть, тогда и соображала бы получше. В общем так, слушай.

И кот начал рассказывать. Из его слов складывалось следующее. Существует человеческий мир, знакомый и понятный мне. И существует не человеческий мир, а вернее – миры. Бесконечное множество различных миров со своими обитателями, правителями, законами и богами. Каждый мир выступает самостоятельной единицей, независимой от остальных, но при этом существует некоторый свод правил, которому подчиняются все.

Место, в которое меня самым наглым образом заманило мохнолапое усатое создание, называлось Межмирье. Это такой же особенный мир, суть которого заключается в том, что он находится на перекрестке всех остальных миров. Он небольшой, как пояснил кот, по сравнению со всеми остальными практически крошечный. Но на него возложена особенная задача – контролировать перемещение всех разумных существ между мирами.

Припомнив школьные уроки физики, я сообразила, что о чем-то подобном в свое время рассказывал еще Эйнштейн. Кажется, наш учитель называл это многомерностью пространства, где возможно многовариантное развитие каждого события. Теорию мультивселенной развивал в своё время и Хокинг, утверждавший, что после Большого взрыва, породившего нашу Вселенную, последовали другие, аналогичные ему взрывы, каждый из которых создал отдельные пространства для новых форм жизни. И было еще что-то про черные дыры…

Пока я копалась в собственной памяти, пытаясь выудить что-нибудь здравое и объясняющее происходящее с точки зрения дружащего со своей головой человека, Сократ продолжал повествовать о том, что какие-то миры похожи на мой – в них мало магии и соответственно мало тех, кто ею владеет. В других мирах магия, наоборот, является чем-то естественным и обыденным, и даже дети способы создавать что-то из ничего.

У одних – суровая военная диктатура, другие находятся под властью монархов, третьи знакомы с основами демократии и выбирают своих правителей самостоятельно, у четвертых социальная структура общества находится в зачаточном состоянии и их цивилизации олицетворяют собой нечто, что только зарождается, а миры, относящиеся к пятой категории, уже успели пережить взлет, расцвет и падение своей культуры, войдя в пост апокалиптический период.

Каждый мир находится в своей собственной временной стадии, а потому одни из них пребывают по отношению к человеческому миру в будущем, другие – в прошлом, а третьи развиваются параллельно.

Каждый из миров заполнен своими обитателями. Где-то верховенствуют плотоядные ящеры, где-то – высокоразвитые подводные существа, где-то главную угрозу представляют бестелесные духи, паразитирующие на телах обычных жителей. Один мир захватили монстры, питающиеся жизненной энергией. В другом нет ничего кроме тьмы. В третьем небо светится так ярко, что выжигает все живое. Но такие, как я, то есть, люди или же те, кто напоминает их по анатомическим характеристикам, присутствуют во многих мирах. Но не везде их жизнь хороша.

Милена родом из мира, где люди на протяжении многих тысячелетий остаются на одном из низших положений. Многие из них порабощены без какой-либо надежды обрести свободу. Их дети и дети их детей также обречены на неволю. Рабы в этом мире приравниваются к вещам, легко покупаются и продаются, выставляются на аукционе и проигрываются в карты. Убийство раба не наказывается, его судьбой полностью распоряжается владелец и даже после смерти нет гарантии, что несчастного оставят в покое, так как некромантия в этом мире является всенародной забавой. Хозяевами чаще всего являются аристократы, которых в этом мире немногочисленная прослойка, но они обладают крайне сильной магией, имеют многочисленные привилегии и живут так долго, что десятки поколений рабов умирают и рождаются при одном и том же лорде-владельце.

Про самих лордов говорят, что они произошли от спустившихся с небес гигантов, которые были очарованы человеческими женщинами, а потому решили остаться и взять их в жены вне зависимости от желаний последних. От этих связей и начали рождаться особенные дети – исключительно мальчики, которые быстро выросли в физически привлекательных, крепких, выносливых и наделенных поразительными способностями мужчин, которые передавались по наследству.

Несмотря на практически всемогущую силу гигантов, ни одна из возлегших с ними женщин не смогла произвести на свет хотя бы одну девочку. И, наравне с другими, эта особенность быстро вернувшихся обратно на небеса предков передалась и их мужскому потомству, а потому исконной проблемой лордов являлся поиск жен, за которыми они часто оправлялись в другие миры. Такой подход к семейной жизни и к жизни вообще привел к тому, что поставка рабов превратилась в бизнес. Людей выкрадывали из родных домов, хватали на улицах, заманивали в ловушки. Симпатичные молодые девушки превращались в наложниц, всегда рожая только мальчиков, немолодые и несимпатичные становились подневольными домашними работницами, как и мужчины всех возрастов, потому что постепенно расширяющим свою власть лордам постоянно требовался обслуживающий персонал.

Милене повезло, если это вообще можно назвать везением. Её мать была наложницей, которая родила своему господину трех сыновей, а потом влюбилась в раба и родила от него дочь. Парочку поймали, казнили, а девочку забрали в хозяйский дом, где растили как дочь прислуги, но все знали, кто она такая, включая старших братьев. Один из них так проникся к малышке, что помог ей бежать из мира, где её не ждало ничего хорошего. Милене пришлось пройти долгий и тернистый путь прежде, чем стать уважаемой колдуньей, однако она никогда не жаловалась. Судьба подарила ей самое главное – свободу. И этого уже было достаточно для счастья. Жизнь и полученная в Межмирье работа позволяли ей много путешествовать, а вскоре в одном из миров она обрела верного друга в лице, а вернее, в морде сверхразумного кота, который по совместительству занял пост помощника колдуньи.

На этом моменте рассказа Сократ довольно заулыбался, с многозначительным видом пошевелив шикарными белыми усами. Милена послала ему ласковую улыбку и добавила:

– С тех пор мы вместе живем и вместе трудимся. Я – хозяйкой заставы, – она развела руками, как бы призывая осмотреться вокруг, – и смотрителем за пограничным пунктом, который расположен здесь, в Межмирье, а он – моей правой рукой. В нашу задачу входит следить кто, из какого мира, куда и зачем переходит. Пресекать незаконные перемещения и выдавать разрешения на те или иные действия после перехода в другой мир. Также я обязана оповещать о нарушении законов и помогать в расследованиях.

– То есть, сейчас вы расследуете причину изменения памятника на маминой могиле? – я перевела взгляд с Сократа на колдунью и обратно.

Кот кивнула, а женщина ответила:

– Есть много других дел, но это – одно из наиболее приоритетных. И мы не столько расследуем, сколько… изучаем и отслеживаем. Мы не имеем права на применение силы, да и вряд ли смогли бы справиться с тем, кого унюхал Сократ. Его магия на порядок выше нашей и вступать в схватку с таким противником без должной подготовки опасно. Для этого есть специально обученные… профессионалы. Но разобраться – наша обязанность.

– И что у вас есть на него, кроме следов этой травы? Как её? Полыни? – я пренебрежительно фыркнула.

– Ты зря фыркаешь, как лошадь у водопоя, – насупился Сократ. – В твоем мире эта трава используется еще со времен египетских фараонов. Другое её название – артемизия, в честь богини греков Артемиды. Полынь называют матерью всех трав, так как она считается одним из самых сильных оберегов. С помощью полыни можно защититься от водной нечисти и злых духов, прогнать эльфов и даже демонов.

– То есть, это хорошая трава? – наморщила я лоб в жесте крайней сосредоточенности.

– Всё хорошее может обратиться в плохое при неправильном использовании, – наставительно заметила Милена, возвращая пучок сухой травы на место. – Полынь является основой зелья для сокрытия от чужих глаз.

– Каких глаз? – все еще плохо соображала я.

– Любых! – выдал со своего места Сократ. – Налакаешься этого зелья, которое на вкус, надо сказать, как собачья моча, – и он наглядно изобразил рвотные позывы. Со звуковым сопровождением, булькающей отрыжкой и прочими радостями обратной работы желудка. Очень натурально, настолько, что мне даже немного поплохело. – И никто тебя не найдет.

– Но что здесь плохого? – посмотрела я на Милену, так как изображающий крайнюю степень тошноты кот вызывал тошноту у меня.

– Тот, кто использует подобное зелье явно затевает что-то плохое. Во-первых, он колдует незаконно, – начал перечислять Сократ и от усердия у него аж шерсть на макушке чуть привстала дыбом. Выглядело забавно, как будто кота слегка шибануло током. – Во-вторых, он путешествует между мирами нелегально и не регистрируясь, каким-то образом минуя нашу заставу, что уже является жесточайшим нарушением. И в-третьих, мы не можем установить, что за чары он использует и для чего. А это может значить только одно.

– Он использует древнюю магию, которая вот уже семьсот лет как под запретом, – закончила Милена, удрученно покачав головой и возвращаясь к столу. – Проблема в том, что он проводит ритуалы таким образом, что мы не успеваем установить его конкретное местоположение.

– Да, – вторил хозяйке кот. – Мы лишь засекаем периодические всплески – то там, то здесь, а когда прибываем на место, никого уже нет. Ты единственная, кого я встретил за все время, как это началось.

– Во всех остальных местах тоже были затронуты памятники? – аккуратно поинтересовалась я, подозревая, что рассказывают мне не всё.

– Да, но каждый раз это разные монументы, – Милена отбросила толстую косу за спину и принялась собирать со стола посуду. Я быстро вскочила и начала ей помогать. Мою инициативу женщина встретила с одобрительной улыбкой, быстро кивнув Сократу. Я сделала вид, что ничего не заметила. Но сегодняшний день приготовил еще немало открытий.

Выяснилось, что еду в этом доме хранили не в холодильнике, а в погребе, готовили в печи или на костре, а посуду мыли, используя стоящую на улице кадушку с водой. Причем ёмкость этой самой водой еще надо было наполнить, то есть, наносить в ведрах из распложенного за домом колодца.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы с Миленой закончили. Я без сил рухнула на ступеньку крыльца с полным ощущением, что встать уже не смогу.

– Утомилась? – заботливо спросила Милена и протянула мне кувшин с холодным молоком.

Я не стала отказываться, обхватила сосуд из обожженной глины двумя руками и сделала несколько жадных глотков.

– Кошмар просто, – выдохнула я, возвращая женщине тару и отирая губы тыльной стороной руки. – И так каждый день?

Милена кивнула, вытирая ладони о передник.

– Как вы справляетесь? Это же так трудно!

– У каждого своя дорога, – задумчиво оглянулась женщина на постепенно темнеющий лес. – Я иду по своей, такой, какой она есть.

– А Сократ сказал, что с любого пути можно сойти, – припомнила я слова кота. – Что если идешь по дороге и чувствуешь, что она не твоя, достаточно лишь сделать шаг в сторону и оказать на пути к чему-то другому.

– Можно, – согласилась Милена, – но будет ли этот путь верным, твоим, вот в чем вопрос. И найдется ли тот, кто пройдет по тому пути, который оставил ты. Каждая дорога, каждый путь должен быть кем-то пройден.

Мы замолчали. Я пыталась сообразить, какую мысль хотела донести до моего убогого понимания хозяйка дома. А сама Милена, тем временем, подхватила корзинку с фруктами и направилась внутрь. Уже у самого порога она оглянулась и спросила:

– Так и будешь тут сидеть?

– Сил нет, чтобы встать, – с улыбкой ответила я.

– Я хотела предложить тебе сходить искупаться на озеро, но, видимо, лучше завтра. А сейчас иди спать. Можешь воспользоваться той же кроватью, где ты проснулась днем. За ширмой. Там тебя никто не потревожит.

Я хотела спросить, кто меня может потревожить в этом глухом лесу, где кроме меня, болтливого кота, самой Милены и ухающих где-то в глубине лесной чащи сов, никого больше нет, но потом вспомнила рассказ Сократа и решила, что не хочу знать ответ.

С трудом доковыляв до кровати я, не раздеваясь, упала на постель. Едва моя голова коснулась подушки, как веки опустились, и я отключилась. Так, словно шнур из розетки выдернули. В последний момент мелькнула мысль о том, что я уже давно не видела Сократа. Но додумать её я так и не успела, погрузившись в сон без сновидений.

Проснулась резко, как от резкого толчка.

Села на кровати, растерянно потерла лицо ладонями и осмотрелась. Комната была погружена во тьму, ширма перед кроватью оказалась сложенной и теперь стояла у стенки. Сквозь маленькое окошко напротив моей постели в дом проникал лунный свет, создавая серебристую дорожку на полу.

Я внимательно осмотрелась, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. Что-то было не так. Какая-то тревожность словно висела в воздухе, делая его гуще, плотнее, удушливее.

Я спустила ноги с кровати, ощутив, как по коже пробежал холод. Откуда-то дуло.

– Милена, – тихо позвала я, ощущая, как начинает сильнее колотиться сердце. Но ответа не последовало. Я позвала еще раз и громче, но в ответ по-прежнему тишина. – Сократ? Сократ!

Раздался протяжный скрип, от которого я взвизгнула и, схватив подушку, выставила её вперед в ожидании нападения.

Но его не последовало. Это всего лишь заскрипела входная дверь, открывшаяся под воздействием ветра. И это было странно, ведь для того, чтобы распахнуть тяжелую, выструганную из цельного дерева и распахивающуюся вовнутрь дверь, поток воздуха должен был быть достаточно сильным и сквозным. А это значит, что в доме где-то еще что-то было открыто. Или же…

Стянув с кровати одеяло, я накинула его на плечи и, медленно ступая босыми ногами по полу, сколоченному из необструганных, а потому неприятно шершавых на ощупь деревянных досок, направилась к двери, попутно пытаясь понять, куда делись Сократ и Милена.

Створка покачивалась и поскрипывала на ветру, гоняя по дому неприятные струи холодного, вызывающего дрожь воздуха. Но ни рядом с ней, ни за ней никого не было. Выглянув на улицу, я увидела лишь скупую тьму вокруг и, быстренько захлопнув дверь, вернулась обратно в дом.

В неприятно пустой дом.

Ощущение чего-то неправильного не проходило, донимая с каждой минутой все сильнее. Я уже решила вернуться в постель и, не смыкая глаз, дождаться рассвета в ворохе одеял и подушек, имитирующих хотя бы минимальную безопасность, как до слуха донесся какой-то звук.

Он был слабым, с трудом уловимым и напоминал шипение радиопомех. Так, словно кто-то пытался настроить старый транзисторный приемник. Откуда в этой реальности, где коты разговаривают, а женщины носят воду в коромысле мог взяться приемник, об особенностях работы которого мне было известно лишь потому, что мой отец когда-то коллекционировал по его словам винтажную, а по моему мнению просто старую технику, я понятия не имела.

Тряхнув головой, вновь прислушалась. Звук не пропал.

Крепко закрыла уши и даже зажмурилась. Открыла – шипение продолжалось. Единственное, что изменилось – оно нарастало. Становилось громче, сильнее, яростнее, злее. Теперь в этом шипении мне слышалось что-то мистическое, что-то, что вызывало слабость в коленках. По идее, такой трусихе как я следовало бы усесться в уголке и, ничего не трогая, дождаться хозяйку. Но любопытство вдруг оказалось сильнее страха. А потому я двинулась на звук.

Он шел из-за той неприметной двери, про которую Милена накануне вечером, расправляя перед кроватью ширму, сказала мне даже близко к ней не приближаться. Дверь эта находилась в самом дальнем углу дома, практически сливаясь со стеной и выглядя прозаичнее входа в кладовую. И все время, что я пробыла в Межмирье, она оставалась закрытой, ни разу туда никто не заходил и оттуда никто не выходил. Наверняка, мне стоило послушать Милену и никуда не лезть, но меня словно канатом потащило именно к указанной двери. Взявшись за ручку, выполненную в виде изогнутой и расправившей капюшон кобры, я потянула её на себя, и створка легко поддалась. Раздался тихий, едва слышимый скрип и моему взгляду предстало нечто, совершенно неожиданное.

Широкая городская улица, погруженная в ночное безмолвие.

Расставленные по бокам от проезжей части редкие фонари с трудом рассеивали темноту просачивающимся сквозь толстые стекла в металлических светильниках мутным желтым светом. По правую и по левую стороны от мощенной камнем дороги высились четырёхэтажные кирпичные дома, глядящие на мир маленькими узкими прямоугольными окнами, расположенными едва ли не через каждые полметра. Дополняли их железные балконы, выстроенные в несколько вертикальных рядов и соединенные между собой пожарными лестницами, выведенными тут же, на фасад. Последний пролет лестницы заканчивался высоко над землей и, в случае возникновения необходимости воспользоваться запасным выходом, предполагал наличие определенных акробатических навыков.

Пока я рассматривала местную архитектуру, в которой угадывался свойственный американским городам начала XX века стиль арт-деко и которая выглядела весьма экзотично с учетом того, что сама я оставалась стоять на пороге лесного домика колдуньи с трехсотлетним питомцем, послышался шум железной дороги. Откуда-то сбоку, тяжело и со свистом, приближался поезд по загудевшим от напряжения рельсам.

– Мира, – вдруг простонали совсем близко. И в этом стоне я узнала характерное протяжное «мрррр». Так моё имя произносил только один…

Один кот.

– Сократ! – вскрикнула я, поняв, что то маленькое темное пятно под ближайшим к порогу фонарем, было совсем не лужей, как мне сперва показалось.

Пробежав несколько метров, я рухнула на колени рядом с лежащим на боку котом. И сразу стало понятно – Сократ ранен. Кот дышал тяжело и рвано. Шерсть на пушистом боку была измазана кровью. В нескольких местах отчетливо просматривались куски вспоротой кожи. Рана выглядело жутко и навевала мысли о том, что жить болтливому созданию осталось недолго.

– Сократ, – мои руки невольно потянулись к его ране, но я тут же отдернула их, побоявшись сделать еще хуже. – Сократ, миленький, ты только не умирай, ладно? Пожалуйста, не умирай!

– Помоги, – с трудом выдохнул кот.

– Что мне делать? – тут же отреагировала я с нотками зарождающегося отчаяния в голосе.

– Надо… вернуться… в дом…, – едва слышно и с перерывами, во время которых он со свистом выдыхал, проговорил Сократ.

– Мне придется взять тебя на руки, – предупредила я. – Будет больно, потому что я не знаю, сломано ли у тебя что-то. Ты выдержишь?

– Да… быстрее, – практически шепотом взмолился кот. – Надо… уходить… пока… он… не… вернулся.

А дальше, кажется, он потерял сознание.

Я не стала пытаться спрашивать, кто такой «он», а также куда, откуда и зачем этот «он» должен вернуться, вместо этого начав действовать.

Я стянула с плеч одеяло и быстро сложила его в несколько раз, пока не получилась примитивная имитация носилок. Затем аккуратно, стараясь причинять коту как можно меньше боли, просунула руки под пушистое тельце и переложила на одеяло. Едва только мои руки коснулись его тела, как Сократ сквозь зубы застонал.

– Прости, – извиняющимся тоном тут же начала приговаривать я, вцепилась в одело с двух сторон и, стараясь не трясти, поднялась на ноги, одновременно поднимая раненное животное. Не оглядываясь по сторонам, поспешила обратно в дом.

Мне оставалось сделать последний шаг, как за спиной что-то отчетливо взвизгнуло, словно кто-то с силой крутанул виниловую пластинку в проигрывателе. Затем раздался едва слышимый свист, разрезавший тишину погруженной в сон городской улицы, и тут же мне в ногу воткнулось что-то острое.

Вскрикнув от неожиданности, я рухнула на колени, выронив носилки с котом.

– Мира, – охнул Сократ.

Я же, схватившись за лодыжку и сцепив с силой зубы, чтобы не заорать от боли, оглянулась назад. Там, в начале улицы, в ореоле огненных снопов, сверкающих всеми оттенками багрового, стояла высокая темная фигура. Её лицо скрадывала тьма, но по стати и широте плеч, становилось очевидным, что это мужчина.

– Мира, – продолжал стонать у моих ног кот. Ощущая, как под зажимающими рану пальцами растекается что-то теплое, я с трудом оторвала взгляд от незнакомца, начавшего выводить руками какие-то символы в воздухе, и повернулась к Сократу. – В дом, быстро!

Он попытался подняться, но тут же рухнул обратно. Все еще оглушенная болью и действуя исключительно на инстинктах, я бросилась к коту, подхватила пушистое тельце одной рукой и с резвостью, достойной лучшего применения, перепрыгнула через порог, одновременно захлопывая за собой дверь. И, кажется, успела вовремя, потому что с той стороны что-то ударило, втыкаясь в створку. Сильно и мощно, так, что содрогнулась не только дверь, но по ощущениям – и весь дом содрогнулся.

А у меня на глазах начала оживать железная змея, исполнявшая роль ручки.

Полыхнув золотом, волшебное пресмыкающееся издало громкое, угрожающее шипение, выпрямилось и широко раскрыло клыкастую пасть, словно готовясь к атаке. Ощущая, как боль от раненной конечности, на которую я еще и приземлилась при неаккуратном прыжке через порог, ползет вверх, разливаясь по всему телу, в голове мелькнула мысль, что вот сейчас мне и придет конец. Нападение кобры, пусть и той, которая только что была куском металла, украшающим дверь, это не то, что можно легко пережить.

– Мира! – надрывно завопил Сократ. – Лови!

И по полу прокатилось что-то круглое и тяжелое.

Кольцо.

– Надень его! Быстро!

Не задумываясь, я подчинилась приказу и, быстро схватив кольцо, натянула на средний палец левой руки. Короткое мгновение, почему-то показавшееся вечностью, и стремительно рванувшая к моему горлу змея… застыла в нескольких сантиметрах от неё.

Маленькие испытывающие вертикальные зрачки в окружении плавленого серебра уставились в мои, внимательно и изучающе. Я ответила продолжительным изумленно-испуганным взглядом, не решаясь не то, что пошевелиться, но даже вздохнуть.

Змея зашипела, закрывая пасть, а после несколько раз высунула длинный раздвоенный язык, словно пробуя окружающий меня воздух на вкус. Очевидно, то, что она попробовала ей понравилось, потому что, чуть склонив голову набок, оно медленно вернулась обратно, в исходную позицию и мигнув золотом еще раз, вновь обратилась в безмолвный и неподвижный элемент декора.

– Етишкина мышка, – выдохнула я, оседая на пол. – Что это, чёрт возьми, было, Сократ?

Оглянувшись назад с намерением получить ответ, я увидела… совершенно бесчувственное пушистое тельце, лежащее на полу в изломанной позе.