II

В конце мая наш девятнадцатый детский дом отправился в деревню на лето. Мы поселились на самом краю села в старом помещичьем доме.

Большие — в два роста — окна выходили на длинную веранду. За верандой шла лужайка, а дальше — обрыв к реке. А внизу, под обрывом, сначала тянулись луга, а дальше речка блестела — Васильевка.

Вот собрались мы однажды вечером и читаем книжку. Книжка попалась интересная, «Том Сойер». Читаем ее, читаем. Букан говорит: — «Интересно, прямо дух захватывает!» — Только добрались мы до того места, где Том Сойер в пещере заблудился, вдруг сзади:

— У-пфуу, у-пфуу.

Обернулись мы, видим — Букан! Забрался на кровать под одеяло и храпит во весь нос.

Тут Горохов погрозил нам пальцем, чтобы мы тише сидели, подошел к Букану на цыпочках и давай его соломинкой щекотать. Спит Букан, только губами пошевеливает. Горохов — дальше-больше, — прямо в нос Букану заехал со своей соломинкой. Чихнул Букан, перевернулся на другой бок и опять спит. А Горохов не унимается.

— Стой, — говорит, — ребята, тащи иголку с ниткой.

Ребята догадались, притащили ниток.

Вот тут и началось! Накрыли Букана одеялом вместе с головой, ноги у него бечевкой связали и давай одеяло к матрацу со всех сторон пришивать. Пришили ребята одеяло, а Горохов и говорит Кольке:

— Берись, Колька, за тот край, тащи Букана на свежий воздух.



Вытащили они Букана вместе с кроватью па веранду, — спит Букан, ничего не слышит.

— Надо дальше тащить, — говорит Горохов, — тут Любовь Николаевна увидит.

А Любовь Николаевна — это завхоз наш.

Вытащили Букана на траву — опять неладно, — будет кровать на самой дороге торчать. Решили ее в кустики отнести подальше.

— Ребята, — кричу я, — не носите далеко: еще в обрыв слетит!

— Ладно, — говорят ребята, — без тебя знаем.

Ну знаем, так знаем. Ребята вернулись, посмеялись мы все вместе над Буканом, и опять за книжку засели. И так зачитались мы Томом Сойером, что не заметили, как и ужин подошел. А про Букана и забыли совсем.

Сели мы ужинать, а Любовь Николаевна спрашивает:

— А что же Буканова не видно, ребята? Тут мы и вспомнили все сразу, Наташа Байкова охнула и покраснела вся. А Горохов как поглядит на нее — Наташа так и поперхнулась.



— А он удилище вырезать пошел, — говорит Горохов, — вы не беспокойтесь, Любовь Николаевна, он сейчас придет.

— Это что же за беспорядки такие? — говорит Любовь Николаевна. — Ужинать — так — всем ужинать, не могу же я вас поодиночке кормить.

Вот сидим мы, ужинаем. А в столовой у нас светло, окошки открыты, и по стене зайчики бегают солнечные. Солнышко уже садиться стало.

И вдруг мы подскочили, словно по команде. На улице кто-то крикнул раз, другой, потом вдруг — глухо, протяжно, и опять все смолкло.

— Букан… — сказал я не своим голосом. И тут уж мы все — без шапок, в чем были — бросились в дверь.

— Стойте, куда вы? — кричит Любовь Николаевна.

А мы — через порог, через классы, на веранду, по крыльцу и туда, в кусты — бежим, торопимся, а сердце так и замирает.

— Неужели упал, неужели упал, неужели…

И вдруг остановились мы, как вляпанные. Около самого обрыва лежала на боку кровать — одна без матраца. Букана не было.

— Так и есть, — кричу я, — слетел! Ах вы, черти, — убили человека! Скорее вниз!

А вправо дорога идет вниз, к речке, — пологая.



Мы — туда! Видим лежит в траве серая кучка, неподвижная совсем, словно неживая.

Подскочил я, рванул за одеяло, затрещали нитки, и к моим ногам вывалился наш Букан — неподвижный такой, на лице ни кровинки, и глаза закрыты.

У нас и ноги подкосились. Поняли мы, что наделали, да уже поздно.

Что было дальше — помню плохо. Завертелось у меня в глазах что-то, искры полетели во все стороны, сел я на траву и сижу, как дурак. И как сквозь сон помню: прибежали Андрей Иваныч, Ольга Михайловна, Евдоким-сторож и еще кто-то, взвалили Букана на матрац и понесли домой.

Я так и остался внизу.

Загрузка...