Бумажная оса

Глава вторая

Аэропорт Лос-Анджелеса был светлый и просторный, и люди, казалось, порхали по его пастельному ковровому покрытию, как перышки. И я стала одним из них, парила под указателями наземного транспорта, волоча за собой свой чемоданчик. Мне нужно было сходить в уборную, но я не решалась остановиться. Наконец, очутившись среди толпы воссоединяющихся пар, солдат, вернувшихся домой со службы, таксистов и водителей, я вытащила телефон и нашла твой номер, который ты сама для меня записала. Словно во сне, я нажала кнопку вызова и прижала телефон к уху.

Послышался щелчок, и голос на записи велел мне оставить сообщение. Наблюдая, как маленькая девочка в желтом платьице бежит навстречу своим бабушке и дедушке, я почувствовала, как мое сердце замерло.

– Привет, Элиза, – пискнула я, все еще глядя на девочку. – Это Эбби Грейвен. Угадай, где я!? В Лос-Анджелесе! Не могу дождаться встречи с тобой. Я в аэропорту. Перезвони мне.

Я положила трубку и прижала к себе телефон, тяжело дыша. Маленькая девочка с семьей направилась к раздвижным дверям и исчезла. Я вдруг ощутила присутствие окружающих меня таксистов, смесь запахов пота и одеколона.

Я пристально смотрела на вывеску на ленте выдачи багажа и ждала. И вдруг телефон завибрировал в моей руке, и вот я уже слышу твой голос, как давно забытую мелодию. Я улыбнулась в никуда, встретившись глазами с незнакомцами, которые тут же отвели взгляд.

– Эбби? – воскликнула ты. – Вот это да! Не думала, что ты приедешь.

– Сюрприз, – выдохнула я.

– Это действительно сюрприз, – сказала ты, и на заднем плане я услышала чужие голоса. – Ты надолго?

– Еще не знаю.

Минутное молчание.

– Где ты остановилась?

– Пока не знаю, – ответила я. – Я сейчас в аэропорту.

– В аэропорту, – повторила ты мои слова.

– Да. Я стою в зоне выдачи багажа.

– Ты не бронировала гостиницу?

Я слегка растерялась:

– Нет, гостиницы пока нет. Только я и мой чемодан. Что мне делать?

Последовала долгая приглушенная пауза. Может быть, ты прикрыла телефон рукой. Может быть, ты была не одна, и нужно было отойти в сторону, чтобы поговорить. Пауза была мучительной. Я хотела снова услышать твой голос.

И я сказала в пустоту:

– Это ничего, что я приехала, так ведь?

Наконец ты заговорила с тонкой металлической ноткой в голосе:

– Да, конечно, все в порядке. Почему бы тебе не взять такси и не приехать ко мне? У тебя есть ручка? Запиши адрес.

В такси стоял тошнотворный запах раскаленной кожи и синтетической обивки. По радио не было слышно ни музыки, ни новостей. Машина молча двигалась по проспектам и широким автострадам и наконец свернула на узкую извилистую дорогу через заросли холмов. В какой-то момент все признаки городской жизни исчезли. Это был Лос-Анджелес, такой, каким я не ожидала его увидеть: неплодородная холмистая местность, больше подходившая для диких котов, чем для кинозвезд. Где ты жила, я точно не знала, но предположительно где-то у воды.

– Как называется этот район? – откашлявшись, спросила я водителя.

– Малибу, – последовал быстрый ответ.

Вероятно, у него было странное чувство юмора. Я, конечно, мало что знала, но была уверена, что это не Малибу. И как раз в тот момент машина замедлила ход и остановилась перед коваными воротами.

– Здесь подойдет? С вас сто долларов.

Взглянув на водителя, я протянула ему мамину кредитную карту. В следующее мгновение такси бесследно исчезло, а я осталась стоять перед воротами, защищая глаза от яркого солнца. Сквозь ослепляющий свет я заметила кнопку звонка, которую мне нужно было нажать. Долго рассматривая ее, я вдруг почувствовала, как медленно просыпаюсь. Помешательство охватило меня настолько, что казалось, будто кто-то похитил мое тело и управляет им.

Я смутно помнила, как на рассвете нацарапала родителям записку «Уехала в Калифорнию повидаться с Элизой, буду на связи» и выехала на проезжую часть на своем стареньком «шевроле», с его потрескивающим от холода двигателем. Словно все это происходило не со мной… Я помнила, как парковала свой автомобиль в аэропорту в специальной зоне, отведенной для длительной стоянки, и как дрожала от волнения, стоя в своих красных капри у стойки регистрации и оплачивая билет в одну сторону маминой кредиткой Mastercard. Что я наделала, зачем приехала сюда? Хоть теперь уже было слишком поздно, но мне казалось, что по телефону я услышала смятение в твоем голосе. Неужели ты не была мне рада? Я дрожала, стоя у твоих ворот. Теперь ты так близко. На мои глаза навернулись слезы. Нажав на звонок, я постаралась отпустить все мысли. Возможно, я совершила самую большую ошибку, но вскоре ты предстанешь передо мной, и все остальное потеряет смысл.

В ожидании я всматривалась вглубь сквозь калитку. Твой дом оказался на удивление скромным и заурядным. Я представляла себе нечто большее. Снаружи дом был отделан штукатуркой, с красной черепичной крышей, ставнями зеленого цвета и деревянной дверью в деревенском стиле. Увидев открывающуюся дверь, я ощутила, как земля уходит из-под ног. И тут появилась ты, озаренная солнечным светом, в свободном платье и сандалиях. Ты улыбалась, но не так широко, как мне хотелось бы.

– Это действительно сюрприз, – произнесла ты.

– Извини, что я заранее не сообщила о своем приезде.

Ты посмотрела мне в глаза, и мое тело невольно загудело от удовольствия. Твое лицо, такое знакомое, оказалось намного милее, чем на страницах журналов. Я улыбнулась тебе, и ты, возможно, рефлекторно расплылась в ответной улыбке.

– Все в порядке, – сказала ты. – Заходи, я покажу тебе дом.

Я последовала за тобой по мощеной дорожке, усеянной фиалками по краям. Ты казалась немного меньше ростом, чем я тебя помнила, миниатюрная, как кошечка. И все же одновременно я видела только часть тебя: твои волосы, непринужденно спадающие естественными волнами, с несколькими прядями, заправленными за ухо; обнаженные пятки нежно-розового цвета; длинное платье из плотного хлопка в ромбик, облегающее твое тело при ходьбе. Я никак не ожидала увидеть тебя в таком образе, похожую на коренную жительницу Калифорнии.

– Я купила дом всего несколько месяцев назад, – пояснила ты, прикрывая глаза от солнечного света. – Мне он очень нравится. Хоть он и небольшой, но зато с характером. Эти дорожки вымощены совсем недавно.

Оставив чемодан и рюкзак на крыльце, мы с тобой обошли вокруг дома и приблизились к бассейну и веранде, выполненной из голубого песчаника. Твоя веранда будто сошла со страницы журнала Dwell. В ней располагалась мягкая мебель с декоративными подушками, словно целая гостиная вдруг переехала на улицу. Задняя часть дома представляла собой стеклянную стену с видом на каньон. Вдалеке виднелась темная полоса океана. Я никогда не видела ничего более великолепного в своей жизни. Ты наслаждалась этим потрясающим видом каждый день. В этом месте ты засыпала и просыпалась. Возможно, все это являлось фреской, нарисованной специально для тебя: природа в своем непринужденном величии, не уступающая твоему собственному великолепию.

Я проголодалась, и к тому же мне было нужно в ванную комнату, но я не могла собраться с духом, чтобы перебить тебя. Ты оживилась, увлеченная экскурсией по дому, как ребенок, демонстрирующий свои игрушки. Я следовала за тобой по тропинке, по обеим сторонам которой стояли искривленные лимонные и апельсиновые деревья, из-за которых больше ничего не было видно. Это была твоя личная затененная беседка. Подняв с земли спелый лимон, ты поднесла его к моему лицу. И, прикоснувшись носом к восковой кожуре, я уловила его утонченный аромат, ощутив прилив радости.

– Я люблю океан, – начала ты, – но мне не нравится, что вокруг всегда так много людей. Все пытаются найти укромное местечко на пляже, но дома внизу расположены слишком близко друг к другу. Наверху мне нравится больше. Тут так тихо и безмятежно, что иногда я забываю, что нахожусь в Лос-Анджелесе.

Меня вдруг осенило, что именно так ты разговариваешь с журналистами. От близости, витавшей между нами на том самом диванчике на вечере встречи выпускников, не осталось и следа. Но она вернется, я точно знала. Тебе просто нужно было время, чтобы привыкнуть ко мне.

Следуя за тобой в дом, я сжимала лимон в своей руке, как грушу механического тонометра. В фойе висело зеркало в медной раме в мексиканском стиле, в котором я увидела свое собственное отражение, похожее на призрак, и на мгновение мои глаза с черной каймой стали какими-то чужими. Ты водила меня по заставленным вещами комнатам, залитым солнечным светом. Полы были устланы выцветшими турецкими коврами, на которых красовалась модная мебель с признаками искусственного старения. Рядом стоял разобранный диван и висело плетеное кресло-кокон. С потолка на меня смотрел светильник из оленьих рогов. Стены были от пола и до потолка увешаны картинами в не сочетающихся друг с другом рамах и багетах. Я не могла переварить все увиденное сразу.

– Я зайду в ванную комнату, если ты не против.

Я уединилась в уборной, обклеенной обоями с повторяющимся изображением башен-пагод на черном фоне. Это была самая эффектная ванная, которую я когда-либо видела, и я приметила каждую кропотливо выбранную деталь: фарфоровые ручки на кране, дымчатое зеркало, выкрашенное в золотой цвет, с потертостями, мыльницу из зеленого стекла в форме спящей кошки. Мое лицо в отражении казалось затуманенным, и это навеяло мне воспоминания о той ванной комнате, в которой я стояла в пьяном угаре в день встречи выпускников, как раз перед тем, как ты меня спасла.

Когда я вышла, ты ждала меня в коридоре. Ты вдруг улыбнулась мне, и я улыбнулась в ответ. Мы смотрели друг на друга. Это было началом. Прямо здесь и сейчас. Я знала это и чувствовала, что ты тоже знаешь. Это было началом нашей новой совместной истории.

Ты повела меня вверх по лестнице, каждая ступень которой была устлана расписной плиткой «Талавера»[14] в мексиканском стиле, а стены увешаны фотографиями, рисунками и картинами.

– Мне нравится, как ты все тут обставила, – сказала я тебе вслед. – Должно быть, это потребовало много усилий.

– Если честно, не очень. Я наняла дизайнера. Но основную часть предметов искусства выбирала сама.

Мы поднялись по лестнице и вошли в комнату, заставленную книгами.

– На самом деле я не читала ни одной из них. Я выбирала их в основном по торцевой части, – говорила ты, стоя посреди комнаты в свободном платье, опустив руки по бокам; внезапно вдруг ты показалась мне такой уязвимой. – Я особо никогда не читала, ты знаешь.

– Знаю, – улыбнувшись, кивнула я.

Заметив, что мой взгляд упал на розовую люстру в форме осьминога, висящую над твоей головой, ты пояснила:

– Это из магазина «Антрополоджи»[15], но ее дизайн выполнен настоящим художником из Филадельфии. А вот посмотри на это, – и ты указала на расположенный в углу пьедестал со стеклянным куполом. Внутри купола была диорама: миниатюрный домик, нависающий над колодцем. Одна из внешних стен дома была разрушена, обнажая обставленные мебелью комнаты внутри и таких же миниатюрных людей, занимающихся своими делами. Там была женщина с крошечным пылесосом в руках, мужчина, смотрящий телевизор и не подозревающий о катастрофе. Дом коричневого цвета был выполнен в стиле обычного ранчо, со ставнями и водосточными трубами, маленьким автомобилем c кузовом седан, припаркованным на подъезде к дому, и металлическими качелями. Деревья перед домом стояли совсем голые.

– Это работа одного мастера из Нью-Йорка, – пояснила ты тихим голосом, как будто эти маленькие человечки могли услышать. – Мне это напоминает о доме.

– Я не знала, что ты увлекаешься искусством, – рискнула вымолвить я.

– Мне нравится ходить здесь в галереи. В них представлены работы художников со всего мира. Я вроде как пристрастилась к коллекционированию.

Еще несколько минут я стояла, глядя на диораму. Унылый задний двор дома был окружен стеной, и я увидела ребенка, присевшего к ее подножию и смотрящего сквозь дыру, пробитую камнем. За стеной и по ее периметру виднелась зеленая роща, в густой листве которой кучно висели плоды, напоминающие золотые шары в мифическом саду.

– О, а вот как раз та, которую я действительно пролистывала, – воодушевленно сказала ты, снимая с полки огромных размеров книгу. – Эта, наверное, не в счет, потому что в ней в основном картинки, а текст написан на немецком. – Ты рассмеялась. – Но она классная, не правда ли?

Это была тяжелая книга в красном кожаном переплете, на корешке которой виднелась надпись: «К. Г. Юнг».

– Ты читала Юнга в колледже? – поинтересовалась ты.

– Нет, – ответила я, слегка замешкавшись, не зная, как объяснить весьма снобистский рейтинг мыслителей в академических кругах и почему Юнг оказался в самом его конце.

– Что же, эту книгу мне рекомендовал мой наставник в Ризоме, куда я хожу для своего рода профессиональной терапии. Мой наставник считает, что мне важно знать о работе Юнга, понимать идею коллективного бессознательного.

Мое сердце застучало. Ты спокойно переворачивала страницы, на каждой из которых была изящная и красочная иллюстрация мандалы. В узорах переплетались змеи, деревья и глаза.

– Ты посещаешь Ризому?

– Слышала о ней? – взглянув на меня, удивилась ты. – Я и подумать не могла. – Твоя фраза прозвучала больше вопросительно.

Мое лицо сперва похолодело, а затем вспыхнуло.

– Конечно. Это же пристанище Перрена.

– А, значит, ты все еще увлекаешься Перреном?

Я молча кивнула.

– А помнишь, как мы вместе смотрели фильм «Долина Эврика»? – спросила ты, улыбаясь. – Это навсегда изменило мою жизнь.

Твой взгляд устремился в точку где-то над моей головой.

– Как бы то ни было, пару месяцев назад я начала ходить в Ризому, и это кардинально все поменяло. Это научило меня мыслить как по-настоящему творческая личность.

Поставив огромную книгу Юнга обратно на полку, ты вывела меня из комнаты через холл. Шагая впереди меня, ты перекинула прядь волос через плечо. Я вдруг ощутила странное беспокойство глубоко внутри, бурление какого-то темного гейзера. Ты с излишней небрежностью произнесла имя Перрена, назвала себя творческой личностью, и это резануло мне слух как фальшивая нота. Я наблюдала, как твое тело плавно двигается под свободным платьем. Твоя детская спинка теперь вытянулась во всю длину, та самая спина, по которой я когда-то нежно, ритмично колотила кулаками. Мне вспомнились песенки, которые мы разучивали, когда я оставалась у тебя с ночевкой, нам было тогда по девять или десять лет: «Люди умирают, младенцы плачут. Сконцентрируйся! Сконцентрируйся!» Затем мой взгляд скользнул на твой затылок – то место, по которому я когда-то стучала костяшками своих пальцев: «Разбейте яйцо о голову и почувствуйте, как стекает желток»; и позвоночник, по которому я скользила пальцами: «Воткните нож в спину, почувствуйте, как стекает кровь». На мгновение закрыв глаза, я продолжила идти за тобой по коридору.

Остановившись, ты открыла дверь в следующую комнату. Отойдя в сторону, ты жестом попросила меня войти первой. Комната была полностью выкрашена в черный цвет. На минуту я потеряла ориентацию, а когда мои глаза привыкли к темноте, передо мной открылась коллекция цветных стеклянных сфер, свисающих с потолка, напоминая сложные фасеточные глаза насекомых, преломляющие яркий свет. Их было не меньше сотни.

– Войди, – скомандовала ты.

Я вошла в комнату, лавируя между сферами, которые висели на разной высоте. Некоторые из них изнутри как будто сияли, другие ярко вспыхивали. Это было похоже на пребывание в открытом космосе.

– Это невероятно, – прошептала я, задев один из шаров, который начал раскачиваться и вертеться, посылая лучи света на стены.

– Я заказала это у одного японского художника, – пояснила ты. – Это было мое первое отчетливое видение во сне на одном из моих начальных сеансов. Ну, знаешь, те круглые штуки, будто плавающие у тебя под веками, которые появляются, как только ты закрываешь глаза?

Я наблюдала, как твои веки поднимаются и опускаются, пока ты говоришь, под тяжестью густых пышных ресниц, столь обожаемых многими. Сейчас ты стояла передо мной как ребенок, ожидающий похвалы. Для тебя это было чем-то новым, необыкновенным – сделанное тобой открытие, танец геометрических фигур, точно такой же, как видела я и многие другие люди.

– Да, я понимаю, о чем ты, – промолвила я.

– Ризома помогает воплотить в жизнь видения из твоих снов любым творческим способом. Поэтому я попыталась физически воплотить свои сны в реальном мире. У меня теперь есть собственный дом, так почему бы и нет?

Ты смотрела на меня как бы вопрошая, и я поняла, что ты ждешь от меня подтверждения сказанного тобой. Ты хотела, чтобы я излила свою душу, восхищалась тобой и поддерживала так же, как в детстве, чтобы я сказала, что ты особенная, несравненная. Но в горле пересохло, и какое-то время я не могла вымолвить ни слова. Нарастало ощущение внутренней трещины, и темный гейзер внутри меня вновь угрожающе зажурчал.

Наконец-то мне удалось прохрипеть:

– Очень красиво.

– Спасибо, – поблагодарила ты. – Сперва я думала, что излишне потакаю своим желаниям, но мне это нравится.

Затем ты показала мне свою спальню. Декор в ней был минималистичным по сравнению с остальной частью дома. На ворсистом коврике из сизаля на небольшой платформе располагалась широкая и высокая кровать, а стены были просто выкрашены в бежевый цвет. Эта кажущаяся простота была противоположностью интерьеру твоей детской комнаты, украшенной рюшами и оборками. Тем не менее в комнате царил беспорядок: сбившиеся в углу дизайнерские сумки, разбросанная обувь и запутанные украшения из камней на комоде.

– Дизайнер специально оставил комнату полупустой, – объяснила ты. – Мой наставник в Ризоме считает, что простая спальня активизирует сновидения. Но я хочу, чтобы ты увидела ванную.

Ты открыла дверь ванной комнаты, и я увидела светящийся куб ультрамаринового цвета. Потребовалось время, чтобы понять, что передо мной огромный аквариум. Он продолжался вверх и вниз, образуя стены и потолок. Какие-то плоские существа серого цвета скользили по голубой воде и, волоча за собой хвосты, проплывали прямо над головой. Было слышно лишь приглушенное журчание аквариумного фильтра.

– Это тоже из моего сна, – сказала ты. – Никогда раньше я не считала скатов красивыми, но в моем сновидении они были волшебными, и теперь я без ума от них. Они кажутся такими древними и изящными. Это вышло намного дороже, чем я рассчитывала, да и обслуживание стоит безумных денег, но теперь это мое любимое место в доме. Иногда я просто лежу в ванне и наблюдаю за ними.

Наличие раковины, ванны и туалета здесь казалось кощунственным, но тем не менее я бы не отказалась полежать в такой ванне и посмотреть водный балет в исполнении этих плененных созданий, бесконечно ищущих выход. А может, они даже не подозревали о своем заточении, инстинктивно плавая туда-сюда снова и снова.

– Это великолепно, Элиза. Просто невероятно.

– Спасибо. Я показывала его не всем, естественно. Рада, что ты не считаешь это глупым.

– Это не может быть глупым, – ответила я. – Ничего из того, что ты делаешь, не может быть глупым. Никогда.

Поймав твой взгляд в нежно-голубом свете лампы, мне вдруг показалось, что я вижу любовь в твоих глазах. А потом ты спросила:

– Так где ты остановилась?

Я смотрела на тебя в изумлении. Теперь стало ясно, что я неправильно поняла твой взгляд. Ты ждала, пока я уйду. Теперь, когда экскурсия по дому подошла к концу, со мной было покончено.

– Я… я еще не думала об этом, – замешкалась я.

– Хочешь – оставайся у меня.

– Нет-нет, – ответила я, и тепло снова разлилось по моему телу. – В этом нет необходимости.

– Я знаю, но мне бы хотелось, чтобы ты осталась. Значит так, сегодня я тебя приглашаю на ужин, – ты снова бросила на меня свой взгляд, и твоя улыбка стала шире. – Знаешь, ты сумасшедшая. Не могу поверить, что ты вот так взяла и приехала.

Ты проводила меня в комнату для гостей. Это была небольшая комната, обставленная темной лакированной мебелью. Каркас кровати был инкрустирован перламутром, а китайская ширма расписана цветками вишневого дерева. На стене напротив кровати красовалась большая цветная фотография.

– Это сделал тот, о ком мы только что говорили, – пояснила ты. – Угадаешь?

На фотографии была изображена женщина в темно-синем платье с обнаженной спиной. Ткань ее платья была текучей, точь-в-точь как на картине Уистлера или Сарджента, а ее кожа цвета слоновой кости казалась безупречной. На картине женщина смотрела в камеру, и было видно, как ее кожа как бы отслоилась, обнажая под собой изуродованную хрящевую ткань.

– Перрен, – выдохнула я.

Стоя в дверях, ты задумчиво улыбалась, поглаживая рукой дверной косяк.

– Итак, устраивайся тут и отдохни. Если хочешь, поспи немного.

Как только ты ушла, я присела на край кровати и почувствовала, как комната будто бы вращается вокруг меня. Должно быть всему виной смена часовых поясов. Еще бы, не часто ведь пересекаешь континент всего за один день. Я не могла оторвать глаз от работы Перрена. Его фильмы были полны зловещих образов, но они проносились мимо так же быстро, как и появлялись. Но эта картина навязчиво засела в моем поле зрения.

Проснувшись в комнате для гостей, я обнаружила темное пятно от слюны на атласном покрывале. Я поднялась с кровати и взглянула на свои капри – они были жутко помяты: глубокие складки раскинулись веером между ног. Посмотрев на себя в зеркало, я поняла, что моим длинным волосам уже ничто не поможет. Я нанесла консилер на фиолетовые мешки под глазами и наложила румяна, купленные в аптеке.

Ты не сказала, что мне делать, когда я отдохну. Спустившись вниз, я нашла тебя в холле, ты говорила с кем-то по телефону. Заметив меня, ты положила трубку, откинув волосы за плечо.

– Ты проголодалась? Пойдем поужинаем. Здесь неподалеку есть небольшое итальянское заведение, если ты не против.

Ты поднялась, вытянув руки в стороны и потянувшись, как будто собиралась взлететь, как бы демонстрируя обыденность этого события, словно мое присутствие не будет для тебя помехой. Я хотела было спросить, можем ли мы остаться дома, но вместо этого сказала:

– Что мне надеть?

– Что угодно. То, что надето на тебе, подойдет.

– Дай мне минутку, – попросила я и поспешила наверх.

Я стала судорожно рыться в своем чемодане, лихорадочно примеряя и сбрасывая одежду, прежде чем, наконец, выбрала самый безопасный вариант: черное платье из дешевого трикотажа на запа́х. Вырез был слишком глубоким, обнажая часть моего бюстгальтера, но с помощью английской булавки мне удалось скрепить два края ткани вместе. Классических туфель я не взяла. Лучшее, что я могла надеть, это туфли на танкетке с открытым носом, которые ужасно смотрелись с платьем, но их можно было принять за местную моду. Ты ждала меня у лестницы. Спускаясь, я ощущала на себе английскую булавку, блеск металла которой, я уверена, был заметен.

А потом мы ехали в твоей машине, синем кабриолете «Мустанг» с поднятым верхом, петляя через каньон. Заходящее солнце озарило растительность легким румянцем. Какое-то время совсем не было видно признаков человеческой жизни, и я задумалась, а не проезжаем ли мы то пустое пространство, которое я видела из самолета. Затем показался океан. Все внутри меня словно подпрыгнуло, разливая по телу детский восторг. Я не говорила тебе, что никогда раньше не видела океан вживую. Людям нравилось хвастаться, что озеро Мичиган само по себе является океаном и что оно даже больше, чем некоторые моря с соленой водой, но я сразу поняла, что вода в океане совсем другая. Ее цвет был более глубокий, с нездоровым желтовато-зеленым оттенком, а движение воды в нем совсем не похоже на движение воды в озере, он как бы втягивал сам себя с необыкновенной силой.

Мы свернули на дорогу, идущую параллельно побережью, проезжая мимо морских ресторанчиков и пустых участков земли с табличками, расставленными агентствами недвижимости. Я была удивлена увиденным – весьма провинциальное местечко, без блеска и лоска, который у меня ассоциировался с Лос-Анджелесом. Припарковавшись перед рестораном, ты отметила вслух:

– Ничего особенного, но в этом месте вкусная пицца, и здесь нас точно никто не побеспокоит.

Симпатичная молодая администратор ресторана взглянула тебе прямо в глаза и спросила, не хотим ли мы присесть во внутреннем дворике. Вечер был тихий, но ты ответила:

– Нет, спасибо, лучше внутри.

Когда она подвела нас к столу посреди комнаты, ты мягко шепнула ей, положив руку на плечо:

– А можно нам присесть в каком-нибудь другом месте? Как насчет вон того столика с диванами?

Администратор провела нас к одному из столов в самом дальнем углу. Я была поражена твоей учтивостью. Первой заняв место на скамье, развернутой к стене, ты предложила мне сесть лицом к залу. И только когда мы расположились и твое лицо, словно прожектор, ослепило меня своим светом, мне стал понятен смысл такого решения. Ты не хотела, чтобы тебя кто-то увидел.

Я наблюдала, как ты читала меню. За нашим столом воцарилась тишина, и мне стало не по себе. Я как будто должна была сказать что-то доброе и искреннее, что заставило бы тебя взглянуть на меня так же, как ты смотрела на меня в тот вечер на встрече выпускников.

– Я так рада, что ты пришла на встречу выпускников, – наконец-то промолвила я.

Оторвав взгляд от меню, ты сказала:

– Я тоже очень рада, что ты пришла.

Ты улыбнулась, и за внешностью знаменитости показалась тень подруги моего детства, как проступает карандашный набросок из-под написанной маслом картины.

Нетерпеливо хмурясь, к нам подошла официантка, но, узнав тебя, тут же расцвела.

– Здравствуйте! – поприветствовала она, широко улыбнувшись сначала тебе, а потом и мне. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить, дамы?

– Бутылка каберне вполне подойдет, – сказала ты, посмотрев на меня.

Посетители ресторана за соседними столиками украдкой поглядывали на нас и тут же отводили взгляд. Мне было интересно, обсуждают ли они тебя, готовясь пересказать свои догадки и наблюдения друзьям, или же у здешних людей уже выработался иммунитет к знаменитостям. Твой взгляд был устремлен прямо на меня, а твои зеленые глаза казались мне чужими и родными одновременно. Принесли вино, и ты, сделав большой глоток, наблюдала за мной сквозь стекло бокала.

– Кстати, – с навязчивой дрожью в голосе начала я, – я видела тебя в журнале Vanity Fair. Новый фильм кажется действительно грандиозным событием.

Я непроизвольно коснулась волос рукой. Мне не нужно было зеркало, чтобы увидеть, что они снова прилипли ко лбу.

И тут твои глаза заблестели.

– Мне действительно очень повезло, что я получила эту роль. Это открывает передо мной новые двери. Я уже начинаю читать сценарии, о которых раньше и не мечтала.

Видимо, от удовольствия на твоих щеках появились восхитительные розовые пятнышки. Когда мы были младше, ты никогда не разговаривала со мной о своих ролях. Мне все еще казалось, что ты ведешь себя немного сдержанно, будто даешь интервью, но я чувствовала, что ты готова рассказать мне гораздо больше, нужно просто подождать.

– Я надеюсь, что не испорчу все, – продолжила ты через мгновение уже более низким голосом. – Это решающий момент в моей карьере, и я должна быть осторожна с выбором ролей, на которые пробуюсь.

– Но разве еще можно что-либо испортить? Ты бешено востребована. Уверена, что режиссеры умоляют тебя сняться в своих фильмах.

– Ну, вроде того. Но именно поэтому для меня важно создать образ, который бы отличал меня от других актрис. Теперь, когда у меня есть кое-какие козыри, я должна взять свою карьеру под контроль. Это большая ответственность. Так много людей делают неверные шаги в молодости и уже никогда не возвращаются на правильный путь.

– Действительно, большая ответственность.

Ты вздохнула:

– Что мне сейчас по-настоящему нужно, так это больше доверия как к актрисе. Важно, чтобы мой следующий фильм был серьезным. Мне нужно держаться подальше от образа слащавых легкомысленных девушек. Понимаешь, о чем я? Но все труднее убедить студии присылать мне серьезные сценарии, так как на меня уже повесили определенный ярлык.

– Уже? Это несправедливо.

– Конечно несправедливо, – закатив глаза, согласилась ты. – Понимаешь, это самая что ни на есть лишенная справедливости работа на планете. Особенно для женщин. Но у меня есть цель. Чего я действительно хочу, так это сняться в фильме Перрена.

Я сделала глоток воды, проглотив кусочек льда целиком. Он пронзил мое горло острой болью.

– Конечно я понимаю, что я не единственная. Все хотят с ним работать, ну, или, по крайней мере, актеры с большими амбициями. Это был бы невероятный взлет для меня. Роль в фильме Перрена принесла бы мне настоящее признание в качестве актрисы, получившей, как говорится, одобрение самого мастера, – взглянув на меня невозмутимо, ты добавила: – Но он печально известен своей избирательностью. Он даже не проводит проб.

– Как же тогда он отбирает актеров?

– Это своего рода загадка, но, говорят, он отдает предпочтение актерам, которые посещают Ризому. Иногда он наведывается туда на свои собственные сеансы, и, я думаю, находясь там, он присматривается к посетителям и составляет свое мнение. Я слышала, он приезжает туда раз в несколько месяцев. Все это остается негласным, но все сходятся во мнении, что посещение Ризомы является предпосылкой для получения роли в кино. Он действительно считает, что это выводит актеров на более высокий уровень, а, по его мнению, посещение Ризомы отражает их преданность делу.

Нам принесли пиццу, от которой исходил горячий пар, струившийся между нами. Последовала долгая пауза, в течение которой я пыталась переварить все, что ты мне только что рассказала. Огюст Перрен жил в Швейцарии и, как известно, вел весьма затворнический образ жизни. Складывалось впечатление, что он основал Ризому больше для блага других, нежели для себя. Никогда не думала, что он сам побывает в ней или даже просто переступит границы этой страны.

Положив кусок пиццы себе на тарелку, ты бросила на меня взгляд, словно что-то прикидывая, и приставила вилку и нож к своему кусочку. Тишина затянулась. Затем, наклонившись ко мне, ты прошептала:

– И, кстати, сменим тему. Я не помню, говорила ли тебе на встрече выпускников, что я начала кое с кем встречаться.

Я ощутила, как что-то натянулось в области диафрагмы.

– Нет, не говорила.

Осмотревшись по сторонам, ты сказала:

– Его зовут Рафаэль Солар.

Произнеся его имя, ты будто снова вернулась в детство, и я внезапно ощутила тот всплеск возбуждения и волнения, который мы с тобой испытывали когда-то, делясь тайнами о своих детских влюбленностях. Оказалось, что он родом из Аргентины, на пару лет моложе, но, по твоему мнению, самый необыкновенный мужчина в Голливуде. Ворвавшись в мир кино несколько лет назад в роли одного из мародеров Чингисхана, с тех пор он неуклонно растет как профессионал.

Широко раскрыв глаза, я осторожно опустила бокал на стол, и мое волнение немного стихло.

– Ух ты, это фантастика.

Кивнув, ты расплылась в дьявольской улыбке, которая была мне хорошо знакома.

– Все случилось так быстро. В первый день на съемках «Вечерни», клянусь, словно что-то перевернулось, и мы будто могли читать мысли друг друга.

Натяжение в области диафрагмы усилилось. Я попыталась переложить кусок пиццы на свою тарелку, и по столу шлейфом потянулись полоски сыра.

– Он родом из аристократической аргентинской семьи, и он самый утонченный мужчина, которого я когда-либо встречала. И гораздо более консервативный, чем можно представить. Возможно, из-за его латинского происхождения для него так важно быть джентльменом. Он всегда галантен, чем заметно отличается от остальных мужчин в этом бизнесе. Он не похож ни на кого, с кем я когда-либо была в отношениях.

Безусловно, я знала о других мужчинах, которые у тебя были. Репортеры все докладывали. Мне казалось, что все твои пассии были парнями на один вечер, напоминающими эльфов, или ухоженными, более зрелыми версиями Тофера, в которого ты была влюблена в восьмом классе. Я помню, как, оставаясь у тебя дома с ночевкой, мы, уютно устроившись в спальных мешках поближе друг к другу, направляли фонарик на блокнот, чтобы поиграть в MASH[16]. Мы писали имена кинозвезд, как будто они – наши будущие мужья, а также самых симпатичных мальчиков в школе (среди которых был Тофер) и самых некрасивых. Разве ты когда-нибудь попадала на имя кинозвезды? Разве ты когда-нибудь попадала на слово «Особняк»?

– Он сказал, что хочет отвезти меня в Аргентину. Его родители разводят поло-пони. У них целая конюшня. А Раф – потрясающий игрок в поло. Он вроде лучший в Лос-Анджелесе. – Снова наполнив свой бокал, ты сделала глоток вина. – Как здорово, что я могу поделиться всем этим с тобой, Эбби! Это, правда, так здорово! Хоть я и была немного навеселе на вечере встречи выпускников, но все, что я говорила, – это правда. Я очень скучаю по друзьям, которые меня действительно знают. Старым друзьям, как ты. Ведь ты же знаешь меня с детства.

Было ясно, что ты опять выпила лишнего, твоя речь стала несвязной.

– У меня здесь есть друзья, но это совсем не то.

Мое лицо горело пламенем и, казалось, было пурпурного цвета. Подмышки вспотели под платьем из джерси, а шея жутко чесалась.

– Была у меня одна подруга, ну, я считала ее своей подругой, одна актриса. Думаю, ее имя тебе знакомо, но я не буду называть его, – и, держа бокал в руке, ты снова закатила глаза.

Чтобы поддержать тебя, я тоже сделала глоток вина.

– До Рафаэля я встречалась с другим актером, и как только она узнала об этом, начала виться вокруг него. Соблазняла его, прямо как в кино. Это было совершенно неуместно. Он мне даже не нравился настолько сильно. Во всяком случае, это открыло мне глаза на то, насколько коварными соперницами могут быть голливудские женщины. – Ты помахала официантке и показала на бутылку вина. – С тех пор мне катастрофически трудно кому-либо здесь доверять.

Разумеется, я уже знала об этой истории из таблоидов, но услышать ее от тебя было чем-то невероятным. Глядя на твои цветущие щеки и на то, как ты накручиваешь свои рыжие волосы на пальцы, я включила фантазию и подсознательно воспроизвела фильм с тобою в главной роли. Я мысленно пробегала по своим рисункам, изображая тебя в каждом из них и оживляя их. Ты была одета как лесная нимфа, собирающая золотые яблоки. Официантка принесла еще одну бутылку каберне и, ничего не спрашивая, наполнила твой бокал.