Бумажные самолёты

Эмили

Между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом

Вот и всё.

Я понимаю, что ничего не вернуть, когда шасси отрываются от полосы; когда огромный терминал становится больше похожим на каплю воды среди песков Сахары; когда крылатые суда, принимающие сотни пассажиров, с высоты начинают казаться крошечными. Город, погрязший в ярком свете фонарей, рассыпается на тысячи огоньков. Нью-Йорк медленно догорает, пока экипаж ведёт мой Боинг в сторону Калифорнии. «Пути назад нет, – повторяю я, прислонившись к стеклу иллюминатора. – Когда мы приземлимся, я окажусь совсем в другом месте». От этой мысли меня трясёт.

До этого момента я считала, что была рада покинуть Нью-Йорк. Сидя в аэропорту и разглядывая свой билет, я радовалась, как ребёнок, думая, что в моих руках – решение всех проблем. Но я и представить не могла, как тяжело будет оставить место, где когда-то всё было хорошо. Нью-Йорк был домом, который я любила от первой до последней ступеньки.

Ремень, который я снова и снова поправляю, выскальзывает из ладоней, и я обессилено откидываюсь в кресле. Я не знаю, что меня ждёт в Калифорнии, но уверена в одном: всё точно будет не так, как я планирую. Я чувствую это. А меня раздражает, когда что-то идёт не по плану.

Вдруг всё будет ещё хуже?

«Не драматизируй».

Легко сказать, сердце, ты же спрятано глубоко в груди, тебе нечего бояться!

«Я боюсь, и ты это знаешь».

Не могу поверить, что оно так болит, когда в мыслях всплывает та самая ночь.

И вот опять. Тук! Тук! Тук!

Когда мы набираем высоту, я отстёгиваюсь и, бросая извинения сидящим рядом пассажирам, выскакиваю в проход. Дождавшись своей очереди, я закрываюсь в уборной и, упершись руками в раковину, смотрю на своё отражение. Освещение оставляет желать лучшего, но даже в полумраке я замечаю, как сильно покраснела. Если я сейчас же не возьму себя в руки, то меня в лучшем случае примут за сумасшедшую и изолируют где-нибудь в багажном отделении, а проблемы мне не нужны – куда уж больше! Брызнув в лицо холодной водой, я вытираюсь бумажными полотенцами и стараюсь не думать о том, что меня ждёт.

Я возвращаюсь на своё место под пристальным взглядом стюардессы и снова пристёгиваюсь, хотя в этом и нет необходимости. Сейчас мне больше всего хочется, чтобы люди перестали смотреть на меня так, будто я отобрала их курицу или рыбу. Чтобы отвлечься, я достаю из сумки смартфон и вставляю в него наушники. Лететь ещё долго, и было бы неплохо хотя бы попытаться расслабиться. Когда на экране появляется окошко плеера, я нажимаю на «старт» и закрываю глаза.

Передо мной Итан.

Иногда мне кажется, что я проклята.

Надо успокоиться. Теперь между нами лежит пропасть. Но когда-то она была равна всего пятнадцати шагам между нашими домами. Вот выходишь поздней осенью из дома – тебе четырнадцать, кажешься себе взрослой и самостоятельной, отговариваешь родителей проводить тебя и отключаешь телефон Вот идёшь через дорогу и внезапно оказываешься у высоких дверей, за которым тебя ждёт или радость, или грусть, или всё вместе. Вот нажимаешь на кнопку звонка и понимаешь, что сделала это неосознанно. Потом выходит он – и день пролетает, словно час.

Но в одну ночь всё меняется. Люди, которые вчера клялись в вечной любви, сегодня смеются тебе в лицо.

Я увязла в воспоминаниях, словно в болоте, в котором каждое движение – шаг навстречу смерти.

И тысячи миль будет мало, чтобы разделить нас с Итаном, потому что расстояние – всего лишь условность. Он ближе, чем я думаю. Он давно стал отпечатком в моей памяти.

Глава 11

Даррэл

Странное чувство дежавю крадётся за мной по пятам. Гладкое зеркало океана, помада на моей рубашке, запах постели на коже… Я словно корабль, вернувшийся в родную гавань. Вот только моя жизнь – не штиль, а шторм здесь в порядке вещей. Но тогда почему, когда я смотрю на Кэрри, дремлющую в пассажирском кресле, на меня накатывает волна спокойствия? Когда я разворачивал дорожную карту Калифорнии, спрятанную в моё бардачке, я и подумать не мог, что буду мчать по бесконечной сетке перекрёстков с женщиной, заменившей мне кислород. Течение жизни может бесконечно бросать нас из стороны в сторону, но если это единственный способ найти свой причал, то, наверное, это того стоит?

Затормозив около бензоколонок, я достаю из бумажника пару купюр и выхожу на улицу. Сладость океана щекочет нос. Несмотря на то, что солнце уже высоко, в магазинчике на заправке ещё горит свет. Кажется, что в Лос-Анджелесе вообще не наступает ночь. Может, это и к лучшему? Когда я вхожу в магазин, перезвон колокольчиков заставляет задремавшего кассира встрепенуться. Тут довольно пусто: всего несколько прилавков, два автомата – с кофе и снэками. Кивнув в знак приветствия, я беру два капучино и пачку чипсов и, расплатившись, возвращаюсь в машину. Часы в Лос-Анджелесе показывают шестой час, значит, в Линкольне, Небраска, почти восемь. Мне не привыкать просыпаться так рано, но вот Кэрри уже давно не работает. Да и одного несчастного часа на сон мало даже для такого опытного полицейского.

Поднеся стаканчик к губам, я делаю маленький осторожный глоток. Горячий кофе обжигает язык. И всё же я не могу понять: как только Кэрри пьёт эту дрянь? Морщусь, но сглатываю. Да уж, этот напиток определённо бодрит.

– Купил нам перекусить, – говорю я, вернувшись за руль.

– Спасибо, – Кэрри приподнимается на локтях и берёт у меня кофе с чипсами. – Со вчерашнего утра ничего не ела.

– Может, заедем куда-нибудь?

– Сначала дождёмся результатов экспертизы, а потом – хоть на все четыре стороны.

Глупо улыбнувшись, я бросаю взгляд на океан. Ну, конечно. Расследование должно быть на первом месте. В этом вся Кэрри.

– А можно… спросить у тебя кое-что? – осторожно начинает она.

– Ты уже спросила.

– Да, извини, – Кэрри смущённо убирает за ухо прядь спутанных волос. – Давно ты был на свиданиях? В смысле, на настоящих…

Я усмехаюсь.

– Хочешь спросить, была ли у меня жена?

Кэрри давится кофе и ставит чипсы на бардачок. Утреннее солнце предательски подсвечивает румянец на её щеках.

– Нет-нет, я вовсе не это имела в виду! – выпаливает она.

– А что тогда?

Кэрри замолкает и, кажется, не может подобрать слова. Я решаю не мучить её ожиданием и говорю:

– Я… был женат, – пустой безымянный палец еле заметно покалывает. Кэрри терпеливо ждёт, когда я продолжу, наверное, не заметив, как я напрягся. Кажется, что даже таскать набитые камнями бочки мне будет легче, чем говорить о прошлом. – Её звали Агнес. Она умерла несколько лет назад.

– Соболезную, – я мысленно виню себя за минутную слабость, разрушившую улыбку на её лице.

– Всё в порядке, – вру я.

– Мне незнакома утрата, зато знакомо одиночество. Если ты захочешь поговорить, я рядом.

Рядом. Чем мне это измерить?

– Хорошо. И спасибо, – робко добавляю я.

– В таком случае, мистер детектив, мы просто обязаны сходить на свидание.

– Кэрри, ты не обязана…

– Я знаю, – перебивает она. – Именно поэтому я предлагаю сделать это после работы.

Недолго подумав, я соглашаюсь.

– Идёт.

Достав из бардачка папку с документами по делу Эмили, я передаю ей лист с просьбой внимательно изучить информацию на записке, закреплённой ржавой скрепкой.

– Что это? – спрашивает Кэрри.

– Отчёт судмедэксперта. Я хотел показать тебе это ещё вчера, но… как-то было не до этого.

Понимающе кивнув, Кэрри берет папку и без особого энтузиазма пробегается по строчкам, но, когда она доходит до описания результатов обследования, подносит отчёт поближе. Если верить судмедэксперту, на теле Эмили также были обнаружены следы насилия, которые можно принять за травмы, полученные от падения. Но вот следы полового акта…

Алкоголь.

Окровавленная простыня.

Половой акт.

Пазл в её голове начинает медленно складываться.

– Если ты не готова…

– Я двадцать лет проработала в полиции, – стальные нотки в голосе Кэрри заставляют меня замолчать. – Я абсолютно готова.

Иногда я забываю, сколько опыта у неё за плечами и какой ценой он ей достался. Каждое движение, слово, решение, – всё отточено до совершенства. Но правда в том, что все мы – люди. Бомбы замедленного действия. Никогда не знаешь, какая мелочь выбьет почву у тебя из-под ног. Я тоже думал, что был готов ко всему. Время закалило моё сердце, словно сталь. Но Агнес…

«Нет! Не сейчас», – одёргиваю я себя.

По щекам Кэрри бегут слёзы. Чувство несправедливости распирает грудь.

Я нагибаюсь через подлокотник заключаю её в такие крепкие объятия, на какие хватает сил. Кэрри резко втягивает воздух и содрогается от рыданий. Каждый её всхлип становится для меня маленьким землетрясением. Её слёзы на моих губах превращаются в яд. Вот он – горький вкус жизни, где в любой момент от любимого человека может остаться лишь пятно на асфальте. Я не знаю, что случится через год: может, на Землю упадёт метеорит, который сотрёт нас в порошок, а может, наступит война, в которой не будет победителей. Я даже не знаю, что случится завтра. Но я уверен в одном: если я с ней здесь