Бункер. Смена

58

Бункер № 1

2345 год

— Сэр?

Под его ногами гремели кости. Дональд пробивался сквозь тьму. Крылатые псы разбегались при звуке голосов.

— Вы меня слышите?

Завеса тьмы раскололась. Веко приподнялось с легким потрескиванием, как крышка его капсулы. Боб. Дональд съежился внутри этой капсулы, как боб.

— Сэр? Вы очнулись?

Кожа такая холодная. Дональд сидел, от его голых ног поднимался пар. Он не помнил, как его укладывали спать. Он помнил врача, как был в его офисе. Они разговаривали. А сейчас его будят.

— Выпейте это, сэр.

Это Дональд вспомнил. Он помнил, как его будили снова и снова, но не помнил, как засыпал. Только пробуждение. Он сделал глоток. Ему пришлось сосредоточиться. Чтобы заставить горло работать, заставить его глотать. Таблетка. Ему полагалось дать таблетку, но ее не предложили.

— Сэр, мы получили указание разбудить вас.

Указания. Правила. Протокол. У Дональда опять проблемы. У Троя. Может, проблемы у этого Троя. Кем он был? Дональд выпил столько, сколько смог.

— Отлично, сэр. Сейчас мы вас извлечем из капсулы.

У него проблемы. Его будят только тогда, когда у него проблемы. Извлекли катетер, затем иглу из руки.

— Что я?..

Он кашлянул в кулак. Голос у него стал как оберточная бумага, тонкий и хрупкий. Невидимый.

— Что случилось? — спросил он, крича, чтобы добиться хотя бы шепота.

Двое подняли его и усадили в кресло-коляску, которую удерживал третий. Вместо бумажного халата его накрыли мягким одеялом. На этот раз не было ни шуршания бумаги, ни зуда.

— Мы кое-кого потеряли, — сказал кто-то.

Бункер. Погиб бункер. И в этом опять будет виноват Дональд.

— Восемнадцатый, — прошептал он, вспомнив свою последнюю смену.

Двое переглянулись, открыв рты.

— Да, — подтвердил один из них с трепетом в голосе. — Из восемнадцатого бункера, сэр. Мы потеряли ее за холмом. Утратили зрительный контакт.

Дональд попытался сосредоточиться на этом человеке. Он помнил, что потерял кого-то за холмом. Элен. Жену. Ее до сих пор ищут. Надежда еще осталась.

— Расскажите, — прошептал он.

— Мы сами не понимаем, как такое произошло, но одна из них скрылась из виду…

— Чистильщица, сэр.

Чистильщица. Дональд обмяк в кресле. Кости у него были холодными и тяжелыми, как камень. Это была вовсе не Элен.

— …за холмом.

— …и нам позвонили из восемнадцатого…

Дональд приподнял руку — она дрожала и все еще была частично онемевшей после сна.

— Подождите, — прохрипел он. — Говорите по очереди. Зачем меня разбудили? Мне больно разговаривать.

Один из будивших кашлянул. Дональда укрыли одеялом до подбородка, чтобы он не дрожал. Он даже не сознавал, что дрожит. С ним были так почтительны, так вежливы. Но почему? Он попытался разогнать туман в голове.

— Вы приказали разбудить вас…

— Таков протокол…

Взгляд Дональда переместился на капсулу. Она все еще исходила паром, отдавая холод. В основании капсулы находился экран. Сейчас Дональда внутри не было, и показатели его жизнедеятельности не выводились, только значение медленно поднимающейся температуры. Температура и имя. Не его имя.

И Дональд вспомнил, что имена ничего не значат — кроме тех случаев, когда у человека нет ничего, кроме имени. Если никто не помнит другого, если пути людей не пересекаются, тогда имя означает всё.

— Сэр?

— Кто я? — спросил он, глядя на небольшой экран и ничего не понимая. Это же не его имя. — Почему меня разбудили?

— Вы сами приказали, мистер Турман.

Одеяло уютно окутывало плечи, кресло развернули. С ним обращались уважительно, как с человеком, обладающим властью. У этого кресла колесики совершенно не скрипели.

— Все хорошо, сэр. Голова скоро прояснится.

Он не знал этих людей. А они не знали его.

— Доктор введет вас в курс дела.

Никто никого не знает.

— Сюда.

И тогда любой может быть кем угодно.

— В эту дверь.

До тех пор пока не имеет значения, кто командует. Один может поступить правильно, а другой может поступить справедливо.

— Прекрасно.

Одно имя не хуже другого.

59

Бункер № 17

2312 год

Час первый

Бунт происходит перед наступлением тишины. Это всемирный закон, потому что шуму и крикам нужно от чего-то отражаться, подобно тому, как телам необходимо пространство, чтобы падать.

Джимми Паркер находился в классе, когда начался последний из больших Бунтов. Это был день накануне очистки. Завтра у них отменят занятия в школе. Из-за смерти человека Джимми и его друзьям подарят несколько лишних часов сна. Отец будет работать в Ай-Ти сверхурочно. И завтра днем мать настоит на том, чтобы они отправились вместе с его тетей и кузенами смотреть, как светлые облака плывут над ясно видимыми холмами, пока небо не станет темным, как сон.

Дни очистки предназначались для валяния в кровати и общения с семьей. Для успокоения недовольных и усмирения Бунтов. Так сказала им миссис Пирсон, выписывая на доске законы из Пакта. Мел постукивал и поскрипывал, оставляя пыльные линии, перечисляющие все причины, по которым человек может быть отправлен на смерть. Уроки гражданского права накануне изгнания. Предупреждения перед еще более суровыми предупреждениями. Джимми и его друзья ерзали и учили законы. Всемирные законы, которые очень скоро утратят силу.

Джимми было шестнадцать. Многие его друзья скоро переедут и станут чьими-то «тенями»-стажерами, но ему предстояло учиться еще год, чтобы пойти по стопам отца. Миссис Пирсон закончила писать на доске и заговорила о серьезности выбора партнера по жизни, о регистрации отношений в соответствии с Пактом. Сара Дженкинс слегка повернулась и улыбнулась Джимми. Уроки гражданского права и биологии переплелись, гормоны заговорили одновременно с законами, карающими за невоздержанность. Сара Дженкинс привлекательная. В начале года такая мысль не приходила Джимми в голову, но теперь он это увидел. Сара Дженкинс была привлекательной и умрет всего через несколько часов.

Миссис Пирсон попросила добровольца прочесть отрывок из Пакта, и в этот момент за Джимми пришла его мать. Она ворвалась в класс без предупреждения, смутив сына. Для Джимми конец его мира начался с горячих щек и шеи и перекрестных взглядов одноклассников. Мать ни слова не сказала миссис Пирсон, даже не извинилась за вторжение. Она быстро прошла между партами той походкой, которая у нее бывает, когда она злится. Вытащила Джимми из-за парты и вывела из класса, крепко держа за руку, заставив парня гадать, что же он натворил в этот раз.

Миссис Пирсон буквально онемела. Джимми взглянул на своего лучшего друга Пола, увидел, что тот улыбается, прикрывая рот ладонью, и удивился, почему неприятности обошли его стороной. Они с Полом редко попадали в неприятные ситуации поодиночке. Единственной, кто произнес хотя бы слово, оказалась Сара Дженкинс.

— Ты рюкзак забыл! — успела она крикнуть до того, как захлопнулась дверь класса и ее голос поглотила тишина.

Другие матери еще не тащили детей по школьному коридору. Если они и придут, то случится это намного позднее. Отец Джимми работал среди компьютеров и многое узнавал первым. На этот раз он опередил других лишь на секунды. По лестнице уже шли люди, и поднятый ими шум пугал. Лестничная площадка на школьном этаже гудела, вибрируя из-за топота множества далеких ног. Постукивал ослабевший болт в одной из опор перил, создавая впечатление, что вскоре бункер просто развалится из-за вибрации. Мать ухватила Джимми за рукав и потянула к спиральной лестнице, как будто ему все еще было двенадцать.

Озадаченный Джимми на секунду уперся. За прошедший год он перерос мать и сравнялся с отцом, и было странно получить такое напоминание, что он уже сильный и почти мужчина. Куда они идут? Топот ног внизу становился громче.

Когда он стал сопротивляться, мать обернулась. В ее глазах он не увидел гнева, брови не хмурились. Глаза у нее были распахнутые и влажные и блестели совсем как в те дни, когда скончались дедушка и бабушка. Шум внизу пугал, но настоящий страх охватил Джимми именно в тот момент, когда он заглянул матери в глаза.

— Что случилось? — прошептал он.

Джимми не выносил вида расстроенной матери. В его душе заскреблось что-то темное и непонятное — наподобие того бродячего кота с верхних этажей, которого никак не удавалось поймать.

Мать не ответила, а лишь развернулась и потащила его вниз по лестнице, навстречу грохочущему приближению чего-то ужасного, и Джимми сразу понял, что мать не собирается его за что-то наказывать. Неприятности были не у него.

Беда у всех.

60

Джимми не мог вспомнить, чтобы лестница когда-нибудь так тряслась. Казалось, раскачивалась вся ее стальная спираль. Она словно стала резиновой, примерно так, как кажется резиновым карандаш, если его покачивать, держа за кончик, — этому фокусу Джимми научился в классе. Хотя его ноги редко касались ступеней — он бежал, чтобы не отставать от матери, — они слегка немели от вибрации, передаваемой от стали напрямую в кости. Джимми даже ощутил вкус страха — как сухая ложка на языке.

Снизу доносились гневные вопли. Мать крикнула что-то ободряющее, велела поторопиться. Они бежали вниз навстречу тому плохому, что поднималось наверх.

— Быстрее, — снова крикнула мать, и дрожь в ее голосе напугала Джимми больше, чем вибрация сотни этажей стали.

И он торопился.

Они миновали двадцать девятый этаж. Затем тридцатый. Люди бежали в противоположном направлении. Многие в таких же комбинезонах, что и у отца. На площадке тридцать первого Джимми увидел первого мертвеца. Казалось, что на затылке упавшего человека раздавили томат. Джимми пришлось обойти руки мертвеца, лежащие на ступени. Красные капли просачивались сквозь решетку площадки и падали на лестницу внизу, делая ее скользкой.

На тридцать втором этаже вибрация стала такой сильной, что он ощутил ее зубами. Мать начала впадать в ярость, потому что они все чаще натыкались на людей, торопящихся наверх. Казалось, они не замечают друг друга. Каждый был занят только собой.

Теперь бегство стало слышимым, превратившись в топот множества ног. Звенящие шаги смешивались с громкими голосами. Джимми остановился, перегнулся через перила и заглянул вниз. Там, где лестница буравом уходила в глубины бункера, виднелись локти и руки пихающейся толпы. Джимми обернулся, когда кто-то протопал мимо. Мать крикнула, чтобы он не задерживался, потому что толпа уже окружила их, становясь все плотнее. Джимми чувствовал панику и гнев мчащихся мимо людей, и ему захотелось побежать наверх вместе с ними. Но мать кричала, чтобы он шел с ней, и ее голос пробился сквозь его страх до глубины его существа.

Джимми протолкался ниже и взял мать за руку. Недавнее смущение уже сгинуло. Теперь ему хотелось, чтобы мать прижимала его к себе. Бегущие мимо кричали, что им надо идти в другую сторону. У некоторых были обрезки труб и стальные прутья. У других виднелись синяки и ссадины. У одного рот и подбородок заливала кровь. Где-то была драка. Джимми подумал, что она произошла на самых нижних этажах. Остальные, похоже, всего лишь поддались стадному инстинкту, потому что были безоружны и оглядывались. Это толпа, напуганная толпой. Но что стало причиной? Чего все так испугались?

Среди топота послышались громкие хлопки. Крупный мужчина врезался в мать Джимми и толкнул ее к перилам. Джимми держал ее за руку, и они стали спускаться на тридцать третий, прижимаясь к внутренним перилам.

— Остался последний этаж, — сказала мать, и он понял, что они идут к отцу.

Нарастающая толчея двумя оборотами лестницы выше тридцать четвертого превратилась в давку. Людей стиснуло по четыре в ширину там, где было место лишь для двоих. Джимми ударился запястьем о перила и втиснулся между ними и теми, кто пробивался наверх. Продвигаясь по паре дюймов — люди рядом пихались, толкались и кряхтели от усилий, — он понял, что в этой пробке застрянут все. Люди напирали, и он выпустил руку матери. Та рывком продвинулась вперед, пока его зажали. Он слышал, как она выкрикивает снизу его имя.

Крупный мужчина, мокрый от пота и с отвисшей от страха челюстью, пытался протиснуться наверх.

— Отойди! — рявкнул он на Джимми, как будто ему было, куда отодвинуться.

Путь был только один — наверх. Пока мужчина протискивался мимо, Джимми прижался к центральной колонне. От наружных перил донесся вопль. Толпа дернулась, кто-то ахнул, кто-то крикнул «Держись!», кто-то заорал, чтобы его отпустили, а затем послышался пронзительный вопль, быстро затихший внизу.

Натиск тел ослабел. Джимми едва не затошнило от мысли, что кто-то рухнул с лестницы совсем рядом с ним. Вывернувшись, он вскарабкался на внутренние перила, обнял центральную колонну и стал держаться, тщательно следя за тем, чтобы ноги не соскользнули в шестидюймовый просвет между перилами и колонной, куда мальчишки так любят плевать.

Кто-то немедленно занял его место на ступенях. Плечи и локти толкали его в лодыжки. Перила подрагивали, улавливая шаркающие шаги тех, кто поднимался. Он переместил ноги вдоль узкой стальной полоски, отполированной трением тысяч ладоней, и немного сдвинулся вниз, к матери. Нога скользнула в просвет между перилами и колонной — казалось, ему не терпится проглотить его ногу. Джимми выпрямился, боясь упасть в бредущую толпу и представляя, как испуганные руки швырнут его поперек лестницы в пустоту за перилами.

Мать он увидел, лишь когда прошел половину оборота вокруг колонны. Толпа выдавила ее к наружным перилам.

— Мама! — крикнул он.

Джимми ухватился за край ступеньки сверху и протянул к матери руку. Где-то в глубине толпы закричала женщина, и ее голова исчезла под ногами тех, кто занял ее место. Ее топтали, и вскоре ее вопли стихли. Толпа рванулась вверх и увлекла за собой мать Джимми, подняв ее на несколько ступеней.

— Доберись до отца! — крикнула она, сложив ладони рупором. — Джимми!

— Мама!

Кто-то ударил его по голени, и пальцы Джимми соскользнули со ступеней над головой. Он взмахнул руками — раз, другой, — пытаясь удержать равновесие, но упал на море голов и покатился. Кто-то, защищаясь от его тела, врезал ему по ребрам.

Другой отшвырнул его в сторону. Джимми покатился к наружным перилам по волнистой платформе из острых локтей и твердых черепов, и время для него резко замедлилось. За пределами толпы, теперь упакованной по пять в ряд, его ждали только пустота и долгое падение. Джимми пытался ухватиться за толкающие его руки. Перила все приближались, и внутри у него все сжалось. Он не мог разглядеть край. Он услышал голос матери — пронзительный вопль, различимый сквозь гул чужих голосов: она могла лишь смотреть на него, не в силах что-либо изменить. Когда он соскальзывал по спирали из голов, перекатываясь и хватаясь за все подряд, кто-то крикнул, что надо помочь этому парню. Он и был тем парнем.

Джимми выкатился на открытое пространство — его отбросили в сторону те, кто пытался защититься. Он соскользнул между двумя людьми — чье-то плечо угодило ему в подбородок — и увидел наконец-то перила. Он вцепился в них, обвил одной рукой стойку. Когда его ноги задрались выше головы, тело скрутило, а плечо болезненно вывернуло, но он все же удержался. Джимми так и завис, вцепившись в перила одной рукой и обхватив вертикальную стойку другой. Ноги его болтались в воздухе.

Чье-то бедро прижало его пальцы к перилам, Джимми вскрикнул. Кто-то потянулся к его рукам, чтобы помочь, но напирающее снизу безумие оттеснило этих людей.

Джимми попытался подтянуться и встать. Он взглянул мимо своих лягающихся ног на пихающуюся толпу внизу за перилами. Двумя оборотами ниже находилась площадка тридцать четвертого этажа. Он снова попытался вытянуть себя, но вывернутое плечо вспыхнуло огнем. Кто-то мазнул ладонью по предплечью, желая помочь, и его отнесло наверх.

Заглянув вниз, Джимми увидел, что площадка тридцать четвертого плотно набита людьми. Кого-то выталкивало с переполненной лестницы, кто-то пытался втиснуться обратно. Несколько человек выбрались из дверей Ай-Ти в комбинезонах чистильщиков и с надетыми шлемами. Они бросились в толпу, и серебристые руки замелькали среди голов. Все лезли наверх, и снизу опять донеслись крики и хлопки, похожие на звуки лопающихся воздушных шариков, только намного громче.

Пальцы Джимми на перилах разжались: вывихнутое плечо сильно болело и больше не могло выдерживать его вес. Соскальзывая, он вцепился в стойку перил другой рукой, влажная ладонь не удержалась на стальном пруте, и он завис, цепляясь за ступеньку возле основания опоры. Он пытался нащупать ногами перила внизу, но ощущал лишь руки, гневно отталкивающие его ботинки. Поврежденное плечо снова вспыхнуло болью. Джимми закачался на одной руке, на мгновение завис.

От испуга Джимми вскрикнул. Он звал мать, вспоминая, что она ему сказала.

«Доберись до отца».

Подняться и снова залезть на лестницу он не мог: у него не осталось сил. И места там не было. Никто ему не поможет. Вокруг него толпа, и все же он висит здесь совершенно один.

Джимми сделал глубокий вдох. Повисел еще секунду, глядя на набитую людьми площадку под собой, и разжал пальцы.

61

Два оборота спиральной лестницы промчались мимо. Два оборота распахнутых глаз в плотно стиснутой толпе. Ветер рванул волосы на затылке. Желудок взлетел к горлу. Джимми успел заметить повернувшееся к нему встревоженное лицо.

В толпу на нижней лестничной площадке он врубился с тошнотворным шлепком, придавив человека в серебристом комбинезоне, безликом из-за надетого шлема с окошком.

На него заорали. Несколько человек стали выползать из-под него. Джимми откатился в сторону. Через ребра как будто пропускали ток в том месте, где он в кого-то врезался, колено пульсировало от боли, плечо горело. Хромая, он торопливо направился к двойным дверям. Из них выскочили двое со свертком в руках. Увидев толпу на лестнице, они резко остановились. Один из них крикнул, что выходить наружу запрещено, но его никто не слушал. На завтра была назначена очистка. Возможно, она опоздала. Джимми подумал, сколько дополнительных часов работы вложил в ее подготовку отец. Сколько же еще человек будет выслано в наказание за все это насилие?

Повернувшись к лестнице, он стал высматривать мать. Из-за криков и воплей людей, требующих продвигаться вперед, уступить дорогу, расслышать что-либо другое было невозможно. Но голос матери все еще звучал в ушах. Он вспомнил ее последнюю команду и мольбу на лице, вошел и отправился на поиски отца.

За дверями царил хаос. Люди носились по коридорам, о чем-то громко спорили. Возле турникета стоял Яни. Промокшие от пота волосы крупного охранника прилипли к голове. Джимми побежал к нему, стискивая локоть, чтобы прижать руку к груди и зафиксировать плечо. Боль в ребрах не давала вдохнуть полной грудью. Сердце все еще колотилось, не успокоившись после долгого падения.

— Яни… — Джимми прислонился к турникету и глотнул воздуха. Казалось, охранник не сразу заметил его существование. Глаза его распахнулись, взгляд заметался по сторонам. Джимми заметил в его руке пистолет вроде того, что носил шериф. — Мне надо пройти. Надо отыскать отца.

Буйный взгляд охранника уперся в Джимми. Яни был хорошим человеком, другом отца, и имел дочь всего на два года младше Джимми. По праздникам их семьи иногда обедали вместе. Но перед ним стоял не тот Яни. Этого Яни, похоже, стиснул за горло непонятный страх.

— Да, — кивнул он. — Твой отец… он меня не впустил. Никого из нас не впустил. Но ты… — Его глаза стали еще безумнее.

— Можешь меня пропустить? — спросил Джимми, кивнув на турникет.

Яни схватил его за воротник. Джимми не был мальчишкой, он уже стал почти взрослым, но мощный охранник буквально перенес его над турникетом, как мешок с грязным бельем.

Джимми задергался, пытаясь высвободиться. Яни прижал к его груди дуло пистолета и потащил через вестибюль.

— Я сцапал его мальчишку! — крикнул он непонятно кому.

Джимми старался вывернуться, но Яни тащил его мимо офисов, где все было перевернуто вверх дном. Весь этаж казался опустевшим. Джимми вспомнил, сколько людей в серебристых и серых комбинезонах он недавно видел на лестнице, и на миг испугался, что среди них был и его отец. В толпе оказалось много людей с этого этажа — они или возглавляли бегство, или стали объектами преследования.

— Я дышать не могу… — попытался он сказать Яни.

Джимми подтягивал ноги, цеплялся за мускулистое предплечье Яни — делал все, что мог, лишь бы разжать душащий воротник.

— Куда вы все подевались, сволочи? — орал Яни, заглядывая в коридоры. — Помогите справиться с этим…

Послышался хлопок, словно одновременно лопнула тысяча воздушных шариков. Джимми почувствовал, как Яни дернуло в сторону, как будто его пнули. Его пальцы на воротнике разжались. Джимми отскочил, когда охранник рухнул, захлебываясь кровью и хрипя. Черный пистолет отлетел в сторону.

— Джимми!

В конце коридора, наполовину высунувшись, стоял его отец, зажав под мышкой длинный черный предмет, нечто вроде костыля, не достающего до пола. Конец костыля дымился.

— Быстрее, сынок!

От облегчения Джимми завопил. Отойдя от Яни, который корчился на полу, издавая жуткие звуки, он побежал к отцу, прихрамывая и сжимая руку.

— Где мать? — спросил отец, оглядывая вестибюль.

— На лестнице… — Джимми задыхался, пульс превратился в барабанную дробь. — Папа, что происходит?

— Внутрь. Внутрь.

Он подтащил Джимми к большой двери из нержавеющей стали. Из-за угла доносились крики. Джимми увидел вены, вздувшиеся на лбу отца, струйки пота под редеющими волосами. Отец набрал код на панели возле массивной двери, и после жужжания и пощелкивания та приоткрылась. Отец навалился на дверь и давил, пока не получился просвет, в который можно было протиснуться.

— Давай, сынок. Шевелись.

В вестибюле кто-то завопил, приказывая им остановиться. Затопали приближающиеся ноги. Джимми пролез внутрь, опасаясь, что отец может запереть его здесь одного, но отец тоже втиснулся в просвет и навалился на дверь изнутри.

— Толкай! — велел он.

Джимми стал давить на дверь. Он не знал, для чего они это делают, но никогда не видел отца настолько испуганным, и у него тоже начали от страха слабеть ноги. Топот снаружи приближался. Кто-то выкрикнул имя отца, кто-то стал окликать Яни.

Когда стальная дверь захлопнулась, снаружи по ней зашлепали ладони. Снова послышались жужжание и щелчок. Отец набрал какую-то комбинацию на панели, потом задумался.

— Число, — сказал он, переводя дыхание. — Четыре цифры. Сынок, быстро скажи число, которое ты не забудешь.

— Один два один восемь, — сказал Джимми.

Двенадцатый этаж, куда он ходил в школу, и восемнадцатый этаж, где он жил. Отец набрал эти цифры. Снаружи все еще слышались приглушенные крики и мягкие шлепки ладоней, отчаянно бьющих по толстой стали.

— Пошли, — сказал отец. — Нам надо присматривать за камерами. И отыскать маму.

Он повесил черную штуковину за спину. Теперь Джимми понял, что это нечто вроде крупного пистолета. Его конец больше не дымился. Отец не ударил Яни — он его застрелил.

Джимми застыл, пока отец шел через помещение, заставленное большими черными ящиками. До него дошло, что он уже слышал об этом месте: отец рассказывал ему о комнате, полной серверов. Казалось, машины наблюдали за ним возле двери. Они были черными часовыми, негромко гудящими, стоящими на страже.

Джимми отошел от стальной двери с ее приглушенными шлепками и криками и стал догонять отца. Как-то раз ему довелось посетить его офис — тот находился за поворотом коридора, — но здесь, в этой огромной комнате, он не был никогда. Джимми даже стал прихрамывать, когда пересек ее, выбирая путь между серверами и выясняя, куда пошел отец. Возле дальней стены он обогнул последний черный ящик и увидел отца, стоящего на коленях, как будто в молитве. Пошарив за воротником, отец снял с шеи тонкий черный шнурок. На его конце что-то серебристо поблескивало.

— Так что с мамой? — спросил Джимми.

Он не понимал, как они ее впустят, если возле двери толпится столько людей. И почему отец стоит на коленях.

— Слушай внимательно. Это ключ от бункера. Их только два. Он должен всегда быть с тобой. Понял?

Отец вставил ключ в скважину на задней стенке одного из серверов.

— Это узел связи, — пояснил он.

Джимми понятия не имел, что такое узел связи, но решил, что они в нем спрячутся. Таков был план. Забраться в большой черный ящик, пока снаружи все не утихнет. Отец повернул ключ, отпирая замок, повторил эту операцию еще трижды с тремя другими замками и снял заднюю панель. Джимми заглянул внутрь и увидел, как отец потянул за рычаг. Неподалеку в полу раздался скрежет.

— Держи его в надежном месте.

Он сжал плечо Джимми и протянул ему шнурок с ключом. Джимми взял его и рассмотрел зазубренный кусочек металла. На одном из его концов был изображен круг с тремя клиньями внутри — символ бункера. Джимми повесил шнурок на шею. Отец тем временем сунул пальцы в решетку под ногами и поднял небольшой прямоугольник напольного покрытия, за которым открылся черный провал.

— Давай, спускайся. Ты первый.

Он показал на отверстие в полу и стал снимать длинный пистолет. Джимми робко приблизился и заглянул вниз. Вдоль стены висели опоры, похожие на лестницу, но такой высокой лестницы он никогда в жизни не видел.

— Давай, сынок. У нас мало времени.

Джимми уселся на край, свесив ноги, потом развернулся, нашарил ступнями стальные опоры и начал долгий спуск.

Воздух под полом оказался прохладным, а свет приглушенным. Ужасы и шум лестницы стали забываться и слабеть, а у Джимми начало зарождаться нехорошее предчувствие, а то и страх. Зачем отец дал ему ключ? Что это за место? Он спускался, держась в основном здоровой рукой, — медленно, но равномерно.

У подножия лестницы обнаружился узкий коридор. В дальнем его конце пульсировала тусклая лампочка. Посмотрев наверх, он увидел силуэт спускающегося отца.

— Нам туда, — сказал отец, махнув рукой в узкий коридор.

Длинный пистолет он прислонил к лестнице.

Джимми показал наверх:

— А не надо ли закрыть?..

— Я закрою, когда буду уходить. Пошли, сынок.

Джимми зашагал по коридору. По потолку тянулись параллельными рядами трубы и провода. Впереди мигала красная лампочка. Шагов через двадцать коридор вывел в помещение, напомнившее Джимми школьную кладовую. Вдоль двух стен тянулись полки. Тут были и два стола: на одном — компьютер, на другом — раскрытая книга. Отец сразу подошел к компьютеру.

— Ты там был с мамой?

Джимми кивнул:

— Она забрала меня прямо из школы. Нас разделили на лестнице.

Он потер больное плечо. Отец тяжело опустился на стул возле стола. Экран компьютера был расчленен на четыре квадрата.

— Где ты ее потерял? Насколько высоко отсюда?

— На два поворота выше тридцать четвертого, — ответил он, вспомнив падение.

Отец не потянулся к мышке или клавиатуре, а взял черную коробочку с кнопками и переключателями. От нее тянулся провод к задней стенке монитора. В одном из углов экрана Джимми увидел движущееся изображение троих мужчин, стоящих возле чего-то неподвижного на полу. Картинка шла в реальном времени. Это было изображение, окно, подобное экрану в кафетерии. Джимми видел вестибюль, откуда они только что ушли.

— Гребаный Яни, — пробормотал отец.

Взгляд Джимми переместился с экрана на отцовский затылок. Он и раньше слышал, как отец ругается, но это слово тот произнес впервые. Плечи отца поднимались и опускались: он глубоко дышал. Джимми вернул внимание на экран.

Четыре окна превратились в двенадцать. Нет, в шестнадцать. Отец подался вперед, едва не утыкаясь носом в экран, и стал вглядываться в окна-квадратики. Его пальцы бегали по коробочке, та негромко пощелкивала, когда нажимались кнопки регулировки. В каждом квадратике Джимми видел ту же суматоху, которую наблюдал своими глазами на лестнице. На всю ширину, от перил до центральной колонны, ступени были забиты людьми. Они пробивались наверх. Палец отца перемещался от квадратика к квадратику, что-то отслеживая.

— Пап…

— Шш-ш-ш…

— Что происходит?

— У нас случился прорыв. И теперь нас пытаются отключить. Ты сказал, что это произошло на два оборота выше площадки?

— Да. Но толпа потащила ее наверх. Было трудно идти. Я свалился за перила…

Скрипнул стул: отец развернулся и осмотрел сына сверху донизу. Его взгляд задержался на руке Джимми, прижатой к груди.

— Ты упал?

— Я в порядке, пап. Так что происходит? Что пытаются отключить?

Отец повернулся к экрану. Несколько щелчков на коробочке, и квадратики на экране мигнули и сменились другими. Теперь они как бы смотрели через другие окошки.

— Отключить пытаются наш бункер. Эти сволочи открыли шлюз на выходе, сказав, что наш запас газа был заражен… Погоди. Вот она.

Несколько окошек сменилось одним, большим. Картинка чуть сместилась. Джимми увидел мать, зажатую между толпой и перилами. Рот и подбородок окровавлены. Цепляясь за перила и сражаясь за каждый клочок места на ступенях, она пробивалась вниз шаг за шагом, преодолевая встречный напор толпы. Создавалось впечатление, будто все обитатели бункера стремятся выбраться наружу, словно для них это единственный путь к спасению.

Отец шлепнул по столу и резко встал.

— Жди здесь, — бросил он.

Он шагнул к коридору, остановился, оглянулся на Джимми и о чем-то задумался. Его глаза как-то странно заблестели.

— Слушай, только быстро. На всякий случай.

Он почти пробежал в другую сторону — мимо Джимми и через дверь, ведущую во вторую комнату. Испуганный и озадаченный Джимми, прихрамывая, направился следом.

— Вот плита, она очень похожа на нашу, — пояснил отец, похлопывая по предмету в углу соседней комнаты. — Модель старая, но работает так же. — В его глазах мелькнуло странное выражение. Повернувшись, он указал на другую дверь. — Кладовая, спальня, душ — все там. Еды здесь хватит на десять лет для четырех человек. Будь умницей, сынок.

— Пап… не понимаю…

— Спрячь ключ за воротник, — посоветовал отец, показав на грудь Джимми. Шнурок с ключом так и болтался поверх комбинезона. — И не потеряй его, хорошо? Какое ты назвал число? То, что никогда не забудешь?

— Двенадцать восемнадцать.

— Хорошо. Подойди сюда. Давай покажу, как работает рация.

Джимми обвел взглядом вторую комнату. Ему не хотелось находиться здесь одному. А отец как раз и собирался оставить его тут, между этажами, в бетонном укрытии.

— Я пойду за мамой с тобой, — заявил он, думая о тех, кто бился в большую стальную дверь. Отцу нельзя уходить одному, даже с тем большим пистолетом.

— Дверь никому не открывай, только мне и маме, — велел отец, проигнорировав его слова. — Теперь смотри внимательно. У нас мало времени. — Он показал на ящик, висящий на стене внутри металлической клетки. Некоторые его переключатели и шкалы располагались снаружи. — Питание здесь. — Отец щелкнул переключателем. — Эта ручка регулирует громкость. — Отец повернул ее, и комнату наполнило громкое шипение. Он снял со стены какую-то штуковину и протянул ее Джимми, она соединялась с шумным ящиком витым растягивающимся шнуром. С настенной полки отец взял какую-то другую коробочку — их там лежало несколько. — Как слышно? Как слышно? — произнес отец в переносную коробочку, и его голос сменил шипение в настенном ящике. — Нажми эту кнопку и говори в микрофон.

Он показал на штуковину в руке Джимми. Тот выполнил указание отца.

— Я тебя слышу, — неуверенно произнес Джимми.

Странно прозвучал его голос из коробочки в руках отца.

— Какое число?

— Двенадцать восемнадцать, — ответил Джимми.

— Хорошо. Оставайся здесь, сынок.

Отец оценивающе взглянул на него, затем подошел и опустил руку на его затылок. Он поцеловал сына в лоб, и Джимми вспомнил, когда отец делал так в последний раз. Это случилось как раз перед тем, как он исчез на три месяца, став стажером в Ай-Ти. Джимми тогда был еще совсем маленьким.

— Когда я поставлю решетку на место, она заблокируется сама. Внизу есть рукоятка, чтобы ее открыть. У тебя все хорошо?

Джимми кивнул. Отец взглянул вверх на пульсирующие красные лампочки и нахмурился.

— Что бы ни произошло, не открывай дверь никому, кроме меня и мамы. Понял?

— Да. — Джимми стиснул руку отца и постарался быть храбрым. К стене был прислонен еще один длинный пистолет. Он не понимал, почему не может пойти вместе с отцом. Джимми потянулся к черному оружию. — Папа…

— Оставайся здесь! — отрезал отец.

Джимми кивнул.

— Вот и молодец.

Отец поворошил волосы Джимми, улыбнулся, потом развернулся и пошел к выходу по темному и узкому коридору. Красные лампочки над головой мигали, как пульс. Джимми услышал отдаленный стук подошв по металлическим скобам, но вскоре смолк и он. И тогда Джимми Паркер остался один.

62

Бункер № 1

2345 год

Дональд не ощущал большие пальцы на ногах. Его голые пятки еще не оттаяли. А вокруг него были ботинки. Повсюду. Ботинки людей, везущих его по проходу между поблескивающими капсулами. Ботинки неподвижные, пока у него брали кровь, велев помочиться. Жесткие ботинки, которые скрипели в лифте, когда взрослые мужчины нервно переминались с ноги на ногу. И наверху, когда вестибюль встретил его суматошным топотом спешащих куда-то людей, нервными возгласами, нахмуренными бровями. Его привезли в квартирку и оставили одного — привести себя в порядок, помыться и оттаять. В коридоре за дверью тоже туда-сюда топали ботинки. Все куда-то торопились. Он проснулся в мире тревоги, смятения и шума.

Все еще полусонный, Дональд сидел на койке, и его сознание плыло где-то над полом. Его стискивала глубокая усталость. Это напомнило ему дни из прошлой жизни, до бункера, когда, если ты садился на кровати, это вовсе не означало, что ты проснулся. Когда по утрам он окончательно просыпался лишь в душе или за рулем по дороге на работу, много позже того, как начинал шевелиться. Сознание отставало от тела; оно плыло сквозь пыль, взметенную тупоносыми шаркающими ботинками. Пробуждение после десятилетий в заморозке ощущалось именно так. Смутно припоминаемые сны куда-то неуловимо уплывали, и Дональд был лишь рад от них избавиться.

Квартирка, куда его привезли, находилась дальше по коридору, в котором располагался его старый офис — они миновали его по пути. Это означало, что он сейчас в командном крыле — там, где прежде работал. В ногах койки стояла пара ботинок, на каждом сзади черным выцветшим маркером было выведено «Турман». Непонятно почему, но эти ботинки предназначались ему. После пробуждения его стали называть «мистер Турман», но он не был этим человеком. Произошла ошибка. Или жестокая подстава. Какая-то игра.

Пятнадцать минут, чтобы приготовиться. Так ему сказали. Приготовиться к чему? Дональд сидел на койке, закутавшись в одеяло, и время от времени дрожал. Кресло-каталку оставили рядом. Мысли и воспоминания неохотно собирались, как усталые солдаты, которых подняли посреди ночи и приказали построиться на плацу под ледяным дождем.

«Меня зовут Дональд», — напомнил он себе. Он не должен это забыть. Это первое и самое главное. Знать, кто он такой.

Ощущения постепенно возвращались вместе с просыпающимся сознанием. Дональд ощущал вмятину в матрасе, размером и формой с чье-то тело. Это углубление, оставленное другим человеком, притягивало его. На стене за дверью виднелась другая вмятина в том месте, где по ней ударила ручка распахнутой двери. Наверное, было что-то срочное. Драка или несчастный случай. Кто-то ворвался в комнату. Сцена насилия. Сотни лет событий, прошедших мимо него. И пятнадцать минут на то, чтобы собраться с мыслями.

На столике возле кровати лежала табличка-удостоверение со штрих-кодом и именем. К счастью, без фотографии. Дональд потрогал ее, вспомнил, как ею пользоваться. Оставил ее на столе, неуверенно встал на ноги, держась за кресло-каталку, и направился к крохотной ванной.

На руке была повязка в том месте, где врач брал у него кровь. Доктор Уилсон. Он уже сдал образец мочи, но ему требовалось помочиться снова. Сбросив одеяло, он встал над унитазом. Струя оказалась розовой. Дональд вспомнил, как в прошлую смену видел мочу угольно-черную. Закончив, он встал под душ.

Вода была горячей. Окутанный паром, Дональд дрожал. Открыв рот, он позволил каплям падать на язык и смачивать щеки. Потом он оттирал воспоминание о яде в его теле — воспоминание, из-за которого было невозможно ощутить себя чистым. На мгновение ему показалось, что это не горячая вода обжигает кожу, а воздух. Наружный воздух. Но потом он выключил воду, и жжение уменьшилось.

Вытершись, он нашел оставленный для него комбинезон. Тот оказался слишком большим, но Дональд все равно его надел, ощущая, как грубая ткань слегка царапает кожу, пробывшую обнаженной неизвестно сколько. Он уже застегивал молнию спереди, когда послышался стук в дверь. Кто-то окликнул его по имени — то было чужое имя, написанное на ботинках и на именной табличке на прикроватном столике.

— Заходите, — отозвался Дональд все еще слабым и хриплым голосом.

Сунув табличку в карман, он тяжело уселся на койку. Закатав слишком длинные и просторные рукава, надел по очереди ботинки. Повозился со шнурками, встал и обнаружил, что может свободно шевелить пальцами в этой обуви с чужой ноги.

Много лет назад Дональда Кини возвысило простое изменение обращения. Власть и важность пришли к нему мгновенно. Всю жизнь он был человеком, к которому мало кто прислушивался. Человеком с дипломом, цепочкой из нескольких работ, женой, скромным домом. А затем, всего за одну ночь, компьютер подсчитал голоса, и Дональд Кини стал конгрессменом Кини. Одним из сотен тех, кто дотянулся до большого руля, — и эти сотни рук тянули и толкали руль, судорожно управляя кораблем.

Такое произошло за ночь и теперь происходило снова.

— Как вы себя чувствуете, сэр?

Стоящий возле двери человек озабоченно всмотрелся в Дональда. На шее у него висела табличка с именем «Эрен». Он был начальником оперативного отдела и сидел за столом психолога в кабинете дальше по коридору.

— Все еще пошатывает, — негромко ответил Дональд.

Кто-то в ярко-синем комбинезоне пробежал по коридору и скрылся за поворотом, обдав их ветерком, пахнущим кофе и потом.

— Вы в состоянии идти? Очень извиняюсь за такую спешку, но не сомневаюсь, что вы к такому привычны. — Эрен указал в другой конец коридора. — Нас ждут в комнате связи.

Дональд кивнул и пошел следом. Он помнил эти коридоры тихими, без топота и громких голосов. Он заметил на стенах потертости, которые показались ему новыми. Напоминание о том, сколько времени пролетело.

Когда они вошли в комнату связи, все взгляды устремились на него. Кто-то попал в беду — Дональд это чувствовал. Эрен подвел его к креслу. Все смотрели и ждали. Дональд уселся и увидел перед собой на экране замершее изображение. Кто-то нажал кнопку, и картинка пришла в движение.

В воздухе плотно висела и вихрилась пыль, затрудняя обзор. Клочковатыми полотнищами проплывали облака. Но все же он разглядел в мутных просветах фигуру в мешковатом комбинезоне на запретном ландшафте, бредущую по пологому склону спиной к камере. Кто-то находился снаружи.

Уж не он ли сейчас на экране, снятый камерами много лет назад? Комбинезон выглядел знакомо. Возможно, камеры тогда засекли его дурацкий поступок, попытку умереть свободным человеком. А теперь разбудили, чтобы продемонстрировать эту проклятую улику. Дональд приготовился к обвинениям, к наказанию…

— Это произошло сегодня утром, — пояснил Эрен.

Дональд кивнул и постарался успокоиться. На экране не он. Они не знают, кто там. Его окатила волна облегчения, резко контрастирующая с нервной обстановкой в комнате и торопливыми шагами в коридоре. Дональд вспомнил, что ему говорили про кого-то ушедшего за холм, еще когда извлекали из капсулы. Это было первое, что ему сказали. И вот человек на экране. Из-за него Дональда и разбудили. Он облизнул сухие губы и спросил, кто там.

— Сейчас мы собираем на него досье, сэр. Скоро будет готово. Пока нам известно лишь то, что в восемнадцатом сегодня утром была запланирована очистка. Вот только…

Эрен запнулся. Отведя взгляд от экрана, Дональд увидел, как Эрен смотрит на других, ища у них поддержки. Ему на помощь пришел один из операторов — крупный мужчина в оранжевом комбинезоне с вьющимися волосами и болтающимися на шее наушниками.

— Очистка не была проведена, — ровным голосом пояснил оператор.

Некоторые в комнате напряглись. Дональд обвел взглядом набившихся в комнату связи и увидел, что они за ним наблюдают. Ждут его слов. Их начальник уставился в пол, признавая вину. На вид ему было под сорок, он являлся ровесником Дональда и все же ожидал наказания. Значит, проблемы у этих людей, а не у него.

Дональд напряженно размышлял. Те, кто здесь руководят, ждут указаний от него. Со сменами что-то не так, и очень серьезно не так. Он работал с человеком, за которого его принимают и чье имя значится на его табличке и ботинках. Турман. Казалось, только вчера Дональд стоял в этой же комнате, на краткий миг чувствуя себя равным этому человеку. В прошлую смену он помог спасти бункер. И, хотя голова все еще была тяжелой, а ноги подкашивались, он знал, что сейчас важно поддерживать это заблуждение. Хотя бы до тех пор, пока он не поймет, что происходит.

— Куда он шел? — шепотом спросил он.

Остальные сидели или стояли совершенно неподвижно, чтобы даже шуршание их комбинезонов не заглушило его слова.

— В направлении семнадцатого, сэр, — ответил кто-то из глубины комнаты.

Дональд мысленно собрался. Он помнил, что написано в «Правилах» о том, как опасно выпускать кого-либо из виду. Люди в бункерах, с их ограниченным видом на мир, полагали, что живы только они. Они обитали внутри пузырей, которые ни в коем случае не должны лопнуть.

— Есть информация из семнадцатого? — спросил он.

— Семнадцатого нет, — тем же ровным голосом выдал еще одну плохую новость сидящий рядом оператор.

Дональд прокашлялся.

— Как это — нет?

Он обвел взглядом лица и тревожно нахмуренные лбы. Эрен смотрел на Дональда, а оператор рядом поерзал в кресле. Чистильщик на экране перевалил за вершину холма и скрылся из виду.

— Что этот чистильщик сделал? — спросил он.

— Это был не ее бункер, — сказал Эрен.

— Семнадцатый отключили несколько смен назад, — добавил оператор.

— Да, верно.

Дональд взъерошил волосы. Его руки дрожали.

— Вы себя хорошо чувствуете? — спросил оператор.

Он взглянул на своего начальника, затем на Дональда. Он знал. Дональд чувствовал, что этот человек в оранжевом и с наушниками на шее знает — что-то не так.

— Голова все еще немного кружится, — пояснил Дональд.

— Его разбудили всего полчаса назад, — сказал оператору Эрен.

— Да-да, все в порядке. — Оператор откинулся на спинку. — Просто… он ведь все-таки Пастырь. Вот я и представил, как он будет грызть ногти и писать кипятком, когда проснется.

Кто-то за спиной Дональда хихикнул.

— Так что нам делать с этой чистильщицей? — раздался чей-то голос. — Нам нужно разрешение, чтобы послать кого-то за ней.

— Она не могла уйти далеко, — добавил кто-то.

— Восемнадцатый сообщает, что ее комбинезон был модифицирован, — заговорил связист справа от Дональда. Все это время он сидел, не снимая наушников, лишь сдвинул один с уха, чтобы слышать разговоры. Его лоб блестел от пота. — Невозможно предсказать, сколько он продержится. Вполне может быть, что она еще там и жива.

Все зашептались. Шепот напоминал звук, с каким ветер бросал песок в щиток шлема. Дональд смотрел на экран, на безжизненный холм — с той точки, с какой он виден из восемнадцатого. Пыль накатывала темными волнами. Он вспомнил, каково ему пришлось на этом ландшафте, как тяжело было ходить в таком комбинезоне и подниматься даже по пологому склону. Кто эта чистильщица и куда она направляется?

— Мне нужно досье на нее, и как можно быстрее, — приказал он. Все в комнате замерли и перестали шептаться. Голос Дональда звучал повелительно, потому что был негромким и потому что его принимали за другого человека. — И еще мне нужно все, что у нас есть по семнадцатому. — Он взглянул на оператора, чей лоб был нахмурен то ли из-за тревоги, то ли из-за подозрения. — Чтобы освежить память, — добавил Дональд.

Эрен опустил руку на спинку кресла Дональда.

— А как насчет протоколов? — осведомился он. — Следует ли нам запустить беспилотник или послать кого-нибудь за ней? Или отключить восемнадцатый? Там назревает бунт. Еще не было такого случая, чтобы кто-то не провел очистку.

Дональд покачал головой — та уже начала проясняться. Взглянул на свои руки и вспомнил, как срывал перчатку там, снаружи. Он должен был умереть. Хотел бы он знать, что бы сделал на его месте Турман, что бы приказал? Но он не Турман. Однажды ему кто-то сказал, что руководить должны такие люди, как он. А теперь он здесь главный.

— Пока ничего делать не будем, — решил он, закашлял и прочистил горло. — Далеко она не уйдет.

На него уставились с потрясением и одобрением, но через какое-то время несколько человек кивнули. Они предположили, что ему лучше знать. Его разбудили, чтобы управлять ситуацией. Все в соответствии с протоколом. Системе можно доверять — она была создана, чтобы работать. От каждого лишь требуется делать свое дело, а все остальное предоставить другим.

63

Его квартирка располагалась рядом с центральными офисами, и Дональд предположил, что это сделано специально. Это напомнило ему как-то виденный кабинет одного топ-менеджера с примыкающей спальней. То, что на первый взгляд смотрелось впечатляюще, становилось печальным, когда ты понимал, почему оно так.

Он постучал в открытую дверь с табличкой «Кабинет психологической помощи». Прежде он думал об этих людях как о психологах. И что они нужны здесь, чтобы все сохраняли здравость рассудка. Теперь он знал, что они возглавляют безумие. И табличку на двери он теперь воспринимал как «Руководитель». Начальник начальника начальников. В этот кабинет стекалась вся тяжелая и нудная работа. Дональду это напомнило, что в каждом бункере есть мэр — пожимать руки и изображать начальство. Точно так же в прежнем мире были президенты, которые приходили и уходили. А реальной властью обладали люди, остающиеся в тени — и бессрочно. И нет ничего удивительного, что и бункер управляется по такой же схеме — просто эти люди не знают других методов управления чем угодно.

Стоя спиной к своему бывшему офису, он постучал чуть громче. Эрен оторвался от компьютера, и маска серьезной сосредоточенности на его лице растаяла, сменившись усталой улыбкой.

— Заходите, — сказал он вставая. — Вам нужен этот стол?

— Да, но вы останьтесь.

Дональд осторожно пересек комнату — ноги все еще не отошли после сна. Он заметил, что его белый комбинезон новый и чистый, а комбинезон Эрена выглядит потертым и поношенным — его шестимесячная смена явно подходила к концу. Невзирая на это, смотрелся Эрен энергичным и бодрым. Его аккуратно подстриженную на уровне шеи бороду лишь слегка припорошила седина. Он помог Дональду сесть в роскошное кресло возле стола.

— Мы все еще ждем полный отчет по этой чистильщице, — сказал Эрен. — Руководитель восемнадцатого предупредил, что тот будет объемистый.

— Она кто-то из бывшего начальства?

— О да. Сказали, что она служила шерифом. Правда, не очень-то мне в такое верится. Хотя это будет уже не первый представитель закона, которому захотелось выйти.

— Но она первая, кому удалось скрыться из виду, — заметил Дональд.

— Насколько я понял, да. — Эрен скрестил на груди руки и прислонился к столу. — До сих пор единственным, кому это удалось, был тот человек, которого вы остановили. Полагаю, именно поэтому протокол и предписывал вас разбудить. Я слышал, кто-то из парней называл вас Пастырем.

Эрен рассмеялся.

Дональд передернулся, услышав это прозвище. Он был скорее овцой, чем пастухом.

— Расскажите о семнадцатом, — сменил он тему. — Кто возглавлял смену, когда этот бункер погиб?

— Можно посмотреть. — Эрен показал на клавиатуру.

— У меня… пальцы все еще неловкие, — сказал Дональд.

Он пододвинул клавиатуру Эрену, и тот, помедлив, склонился над клавиатурой и вывел на экран список смены, снабженный ссылкой. Дональд постарался отследить его действия на дисплее. Там были файлы, к которым он не имел доступа, а также незнакомые меню.

— Похоже, это был Купер. Кажется, я однажды заканчивал смену, а он заступал. Имя звучит знакомо. Я послал человека вниз, чтобы он принес для вас эти папки.

— Хорошо.

Эрен приподнял брови.

— Вы ведь изучали отчет по семнадцатому в прошлую смену?

Дональд понятия не имел, бодрствовал ли с тех пор Турман. Насколько ему было известно, старик не спал, когда это произошло.

— Трудно помнить все подробности, — сказал он чистую правду. — Сколько лет с тех пор прошло?

— Да, вы правы. Вы ведь были в глубокой заморозке?

Дональд предположил, что да. Эрен постучал по столу пальцем, а взгляд Дональда переместился на человека за компьютером в офисе на противоположной стороне коридора. Он вспомнил, каково было ему на месте того человека: номинальному руководителю смены, гадающему, что обсуждают врачи в помещении напротив. А теперь он сам стал одним из этих людей в белом.

— Да, я лежал в заморозке, — подтвердил Дональд. Они ведь не перемещали его тело? Эрскин или кто-то еще мог просто поменять записи в базе данных. Возможно, все и было проделано настолько просто. Быстрый вход в базу, замена местами двух номеров — и жизни одного человека на жизнь другого. — Мне нравится быть рядом с дочерью, — пояснил он.

— Да, тут я вас не виню. — Морщины на лбу Эрена разгладились. — У меня внизу лежит жена. И я до сих пор делаю ошибку, навещая ее в начале каждой смены. — Он вздохнул и указал на экран. — Семнадцатый был потерян более тридцати лет назад. Пришлось искать сведения, чтобы уточнить эту цифру. Причина до сих пор неясна. Не было никаких признаков, указывающих на грядущие беспорядки, поэтому у нас осталось мало времени, чтобы отреагировать. Уже назначили очистку, но шлюз открылся на день раньше и без соблюдения должной процедуры. Это могла быть или непредвиденная проблема, или вмешательство. Мы попросту не знаем. Датчики сообщили о выбросе газа на нижних этажах, а потом вспыхнул бунт. И мы выдернули пробку, когда они уже выбегали толпой из шлюза. Едва успели.

Дональд вспомнил двенадцатый бункер. Тот тоже погиб очень похоже. Он вспомнил, как люди разбегались по склону холма, как росла завеса белого тумана и как некоторые возвращались и пытались пробиться обратно.

— Там кто-нибудь выжил? — спросил он.

— Несколько человек вроде бы уцелели. Информацию по радио и данные с камер мы потеряли, но продолжали делать стандартные вызовы на случай, если в убежище кто-то есть.

Дональд кивнул. Все по инструкции. Он вспомнил, как вызывали на связь двенадцатый бункер. И как никто не отвечал.

— В тот день, когда это произошло, там кто-то ответил, — сказал Эрен. — Думаю, то был или молодой стажер, или техник. Целую вечность не читал расшифровку этого разговора. — Он пролистал отчет по смене. — Похоже, мы послали коды обрушения бункера вскоре после того разговора, просто из предосторожности. Так что даже если чистильщица туда доберется, то увидит лишь дыру в земле.

— Быть может, она пойдет дальше. Какой бункер на другой стороне? Шестнадцатый?

Эрен кивнул.

— Почему бы вам с ними не связаться? — Дональд постарался вспомнить схему расположения бункеров. Такую информацию ему полагалось знать. — И свяжитесь еще с бункерами по сторонам от семнадцатого — на случай, если наша чистильщица решит прогуляться.

— Сделаем.

Эрен встал, и Дональд вновь изумился, что к нему относятся как к начальнику. Из-за такого поведения у него стало зарождаться ощущение, что это действительно так. Совсем как после избрания конгрессменом, когда на него за ночь навалилась огромная ответственность…

Эрен протянул руку через стол и нажал на клавиатуре две функциональные клавиши, выходя из режима доступа. Потом поспешил в коридор, а Дональд уставился на экран, где отобразилось окошко с просьбой ввести имя пользователя и пароль.

И внезапно почувствовал, что не такой уж он здесь и начальник.

64

На противоположной стороне коридора за столом, некогда принадлежавшим Дональду, сидел мужчина. Взглянув на него, Дональд увидел, что тот смотрит на него. Когда-то и Дональд так пялился через коридор. И пока этот человек в его бывшем офисе — более крупный и заметно лысеющий — сидел за компьютером, наверняка раскладывая пасьянс, Дональд бился над решением своей загадки.

Его прежний пароль, пароль Троя, не сработал. Дональд испробовал старый код от своей кредитки, но тот оказался столь же бесполезным. Он сидел и думал, опасаясь сделать слишком много ошибочных попыток входа. Казалось, еще только вчера его старый пароль на вход в систему работал. Но с тех пор многое произошло. Много смен. И кто-то поменял часть паролей.

Все указывало на Эрскина, этого старого британца, оставленного для координации смен. Тот вроде бы симпатизировал Дональду. Но в чем смысл смены пароля? Каких действий Эрскин ждал от Дональда?

У него мелькнула мысль — может, надо встать, выйти в коридор и заявить: «Я не Турман, не Пастырь и не Трой. Меня зовут Дональд, и меня здесь быть не должно».

Ему следует сказать правду. Выплеснуть эту правду, каким бы бессмысленным ни показался всем такой поступок. «Я Дональд!» — хотелось ему завопить, как однажды завопил старик Хэл. И тогда его уложат на каталку и снова погрузят в блаженный сон. Или выгонят наружу, на холмы. Или похоронят, как они уже похоронили его жену. Но он будет вопить и вопить, пока не поверит в это сам: что он тот, кем себя считает.

Вместо этого он ввел Эрскина как пользователя, добавив свой пароль. Снова красное предупреждение о том, что имя пользователя неправильное, и желание раскрыть себя исчезло столь же быстро, как и появилось.

Дональд уставился в монитор. Похоже, защита, срабатывающая после определенного числа ошибочных попыток входа, все же не установлена. Но сколько у него осталось времени до возвращения Эрена? Сколько времени до момента, когда ему придется объяснять, что он не в состоянии войти в систему? Может, надо перейти коридор, оторвать номинального начальника смены от пасьянса и попросить его восстановить его пароль? Сослаться на то, что его только что разбудили и память подводит. До сих пор это оправдание срабатывало. Хотелось бы знать, долго ли еще он сможет им прикрываться?

Шутки ради он испробовал комбинацию из имени Турмана и своего старого кода 2156.

Окошко входа в систему исчезло, сменившись главным меню. Ощущение, что он замещает другого человека, усилилось. Дональд пошевелил пальцами ног. В просторных ботинках ему было удобно. На экране появилось знакомое изображение конверта. Турмана ждала почта.

Дональд щелкнул по конверту и прокрутил список сообщений до самого старого непрочитанного в прошлую смену Турмана — там могло отыскаться объяснение, как он здесь оказался. Даты уходили в прошлое на столетия, и длиннющий список раздражал. Демографические отчеты. Автоматические сообщения. Ответы и пересланные письма. Он увидел сообщение от Эрскина, но это оказалась лишь записка о переполнении помещения для глубокой заморозки на одном из нижних этажей. Похоже, бесполезные тела продолжали накапливаться. Еще одно, более раннее письмо, было помечено как важное. В колонке отправителей стояло имя Виктора, и оно привлекло внимание Дональда. Судя по дате, его написали до второй смены Дональда. Когда Дональда будили в последний раз, Виктор был уже мертв. Дональд открыл письмо.

Дональд перечитал последний абзац. Это была записка самоубийцы. И Турман знал. Все то время, пока Дональд в свою последнюю смену разбирался в судьбе Виктора, Турман знал. У него имелась эта записка, но он никому про нее не сказал. И Дональд почти пришел к убеждению, что Виктора убили. Если только записка его не фальшивая… Нет! Дональд отбросил эту мысль. Такая паранойя может выйти из-под контроля, и конца ей не будет. Надо придерживаться какой-то одной версии.

Он закрыл письмо с тяжестью на душе и прокрутил список вверх, отыскивая другие подсказки. Почти в самом начале списка он увидел письмо с темой: «Срочно — пакт». Дональд щелкнул по нему и открыл. Текст оказался очень коротким и простым:

Увидев ее имя, Дональд моргнул. Потом взглянул через коридор на начальника смены. Прислушался, не приближаются ли к нему чьи-то шаги. Руки покрылись мурашками. Он потер их, поморгал и перечитал записку.

Подписано Анной. Он не сразу понял, что письмо адресовано не ему. Это была записка от дочери отцу. Даты отправления он не увидел, и это было странно, но компьютер отсортировал его, поставив почти в начало списка. Может, оно было отправлено еще до их совместной смены? Может, этих двоих недавно разбудили вместе? Он всмотрелся в номер в конце записки. 20391102. Он выглядел как дата. Старая дата. Возможно, она выгравирована на медальоне? И для отца с дочерью она имеет какое-то значение. И почему в теме письма упоминается пакт? Так во всех бункерах называли их конституции. Что тут может быть срочного?

Его размышления прервали шаги в коридоре. Эрен вышел из-за угла и несколькими шагами пересек офис. Он обошел стол и положил возле клавиатуры две папки, потом взглянул на экран, на котором Дональд, щелкнув мышкой, свернул окошко с письмом.

— Как все прошло? — спросил Дональд. — Со всеми удалось связаться?

— Да. — Эрен фыркнул и почесал бороду. — Начальник шестнадцатого плохо это воспринял. Он уже долго сидит на своей должности. Полагаю, слишком долго. Он предложил закрыть кафе или отключить экран — на всякий случай.

— Но он этого не сделает.

— Нет. Я сказал, что так можно поступать лишь в крайнем случае. Нет нужды поднимать панику. Мы просто хотим, чтобы они были готовы действовать, если что.

— Хорошо. — Дональду понравилось, что кто-то думает за него. Это снимало с него часть руководящего бремени. — Вам нужен ваш стол?

Дональд демонстративно вышел из системы.

— Нет. Вообще-то вы пока побудете за меня, если не возражаете. — Эрен взглянул на часы в углу экрана. — Я могу взять на себя дневную смену. Кстати, как вы себя чувствуете? Уже не трясет?

— Нет. Хорошо чувствую. С каждым разом становится легче.

— Да, — рассмеялся Эрен. — Я видел, сколько смен вы отработали. А недавно и двойную смену. Тут я вам совершенно не завидую, друг мой. Но, как вижу, держитесь вы хорошо.

— Угу. — Дональд кашлянул. Взяв верхнюю папку, он прочитал надпись на обложке. — Это то, что у нас есть по семнадцатому?

— Да. А толстая папка — это ваша чистильщица. — Он постучал по второй папке. — Возможно, вы захотите сегодня пообщаться с начальником восемнадцатого. Он здорово потрясен случившимся и всю вину берет на себя. Его зовут Бернард. У него на нижних этажах уже пошли разговоры о том, что очистка не состоялась, так что ему светит вполне вероятный бунт. Уверен, что он захочет поговорить с вами.

— Да, конечно.

— И еще… у него сейчас нет официального заместителя. Его последний стажер не справился, и он сейчас подыскивает ему замену. Надеюсь, вы не возражаете, но я ему сказал, чтобы он с этим не затягивал. На всякий случай.

— Нет-нет, все в порядке. — Дональд махнул рукой. — Я здесь не для того, чтобы за вас решать.

Он не стал добавлять, что понятия не имеет, зачем он вообще здесь.

Эрен улыбнулся и кивнул:

— Отлично. Словом, если вам что-то понадобится, вызовите меня. А парня, что сидит напротив вас, зовут Гейбл. У него прежде была здесь должность, но у него не очень получалось. И когда ему предложили выбор, он выбрал стирание памяти вместо глубокой заморозки. Хороший парень. Командный игрок. Его смена продлится еще месяца два, и он добудет все, что вам понадобится.

Дональд всмотрелся в Гейбла. Он вспомнил ощущение пустоты, когда сидел за тем столом. Пустоты, заполняющей его целиком. Ведь он оказался здесь случайно, поменявшись в последнюю минуту со своим другом Миком. И он никогда не задумывался, по какому принципу отбирали остальных. Сама мысль о том, что кто-то мог добровольно вызваться на такую должность, наполнила его печалью.

Эрен протянул руку. Дональд на секунду уставился на нее, затем пожал.

— Я искренне сожалею, что нам пришлось так внезапно вас разбудить, — сказал он, пожимая руку Дональда. — Но должен признать, что я чертовски рад тому, что вы здесь.

65

Бункер № 17

2312 год

День первый

Ящик на стене был неумолим. Отец назвал его радио. Он издавал шум, похожий на то, как если бы человек шипел и плевался. Даже стальная клетка вокруг него напоминала рот с растянутыми губами и железными прутьями вместо зубов.

Джимми хотелось приглушить звук радио, но он боялся прикоснуться к нему или что-то настраивать. Он ждал известий от отца, оставившего его в странной комнате — скрытой норе между этажами.

Сколько в бункере еще таких потайных мест? Он взглянул через открытую дверь на соседнюю комнату, похожую на квартирку с плитой, столом и стульями. Когда родители вернутся, останутся ли они здесь ночевать? Сколько пройдет времени, пока безумие на лестнице не прекратится и он не сможет увидеться с друзьями снова? Он мог лишь надеяться, что ожидание не затянется.

Он с ненавистью уставился на шипящую черную коробку, похлопал по груди и ощутил под ладонью ключ. Ребра все еще ныли после падения, а в бедре, там, где он ударился, свалившись на кого-то, набухала шишка. Плечо болело, когда он поднимал руку. Он повернулся к монитору, чтобы снова поискать мать, но ее на экране больше не было. Там рывками перемещалась бурлящая толпа. Лестница подрагивала — на такую нагрузку она не рассчитывалась.

Джимми взял пульт, которым пользовался отец. Повернул одну из ручек, и картинка сменилась. Он увидел пустой холл. В левом нижнем углу кадра виднелось число «33». Джимми снова повернул ручку и увидел коридор с дорожкой брошенной одежды на полу, как будто кто-то прошел по нему с протекающей корзиной для белья. Никакого движения в кадре не было.

Он для пробы повернул другую ручку, и число внизу сменилось на «32». Значит, он переместился вверх. Джимми покрутил первую ручку, пока снова не увидел лестницу. Что-то промелькнуло сверху вниз и исчезло за границей экрана. Люди стояли возле перил, вытянув руки и открыв рты в безмолвном ужасе. Звук отсутствовал, но Джимми помнил, как вопила женщина, упавшая ранее. Он утешился тем, что на этом этаже его матери быть не могло. Отец отыщет ее и приведет сюда. У него есть оружие.

Джимми повертел ручки и попытался отыскать любого из родителей, но, похоже, не все точки лестницы просматривались камерами. И он не мог догадаться, как вывести на экран несколько окон сразу. Он был достаточно умелым пользователем компьютера и собирался когда-нибудь работать в Ай-Ти, как отец, но коробочка пульта явно не была рассчитана на интуицию. Он вернул картинку на «34» и отыскал главный вестибюль. В дальнем конце длинного коридора он увидел блестящую стальную дверь. Ближе к выходу неподвижно лежал Яни — несомненно, мертвый. Люди, стоявшие возле его трупа, уже ушли, а возле выхода появилось еще одно тело. Цвет комбинезона на нем подсказал Джимми, что это не его отец. Наверное, отец и застрелил этого человека, когда пробивался на лестницу. Джимми опять пожалел, что его оставили здесь одного.

Красные лампы под потолком продолжали сердито мигать, изображение на экране оставалось неподвижным. Джимми стало тревожно, и он принялся ходить по комнате кругами. Затем подошел к деревянному столику у противоположной от компьютера стены и полистал толстую книгу. Одна лишь бумага в ней стоила целое состояние, идеально ровно обрезанная и поразительно гладкая на ощупь. Стол и стул были сделаны из настоящего дерева, а не выкрашены, чтобы имитировать древесину. Он понял это, когда поскреб стол ногтем.

Захлопнув книгу, он взглянул на обложку. На передней крышке блестящими буквами было вытиснено слово «Правила». Он снова поднял обложку и понял, что потерял прежнее открытое место. Радио продолжало громко шипеть. Повернувшись, он взглянул на экран компьютера, но в вестибюле ничего не происходило. Шипение начало действовать ему на нервы. Он задумался над тем, как уменьшить громкость, но по-прежнему опасался, что может случайно выключить радио. А если он что-то сглупит в настройках, отец не сможет с ним связаться.

Он походил по комнате еще какое-то время. В одном из углов располагался высокий — от пола до потолка — открытый шкаф с полками, заставленными металлическими контейнерами. Вытащив один из них, Джимми удивился, насколько тот тяжелый. Повозившись с защелкой, он догадался, как ее открыть. Крышка снялась с негромким вздохом, а внутри он обнаружил книгу. Взглянув на полки с контейнерами, Джимми понял, какую кучу читов все это стоит. Он вернул книгу на место, предположив, что в ней нет ничего, кроме множества скучных слов, как в предыдущей книге.

Подойдя к другому столу, он осмотрел стоящий под ним компьютер и увидел, что тот не включен и индикаторы на нем не светятся. Он проследил идущий от пульта провод и обнаружил другой, ведущий от монитора к компьютеру. Компьютером же, который показывал изображения с камер, управляло что-то другое. Сетевой выключатель на этом компьютере щелкнул, но тот не заработал. Джимми увидел гнездо для ключа, наклонившись, принялся изучать провода на задней стенке, проверяя, все ли подсоединено, и тут затрещало радио.

— …нужен твой доклад. Алло…

От неожиданности сидевший под столом Джимми ударился макушкой о крышку стола. Выбравшись из-под него, он подбежал к радио, из которого опять доносилось шипение. Схватив коробочку на конце растягивающегося шнура — отец назвал ее микрофон, — он нажал кнопку.

— Папа? Папа, это ты?

Он отпустил кнопку и взглянул на потолок. Джимми слушал, не раздадутся ли шаги и не перестанут ли мигать лампы. Монитор показывал пустой вестибюль. Может, надо пойти к двери и ждать?

Радио затрещало.

— Шериф? Кто говорит? — послышался чей-то голос.

Джимми надавил кнопку.

— Это Джимми. Джимми Паркер. Кто… — Кнопка выскользнула из-под пальца, шипение возобновилось. Его ладони стали мокрыми. Он вытер их о комбинезон и снова нажал кнопку. — Кто это?

— Сын Расса? — Пауза. — Сынок, ты где?

Он не хотел отвечать на этот вопрос. Радио продолжало шипеть.

— Джимми, это помощник шерифа Хайнс, — произнес голос. — Дай мне поговорить с отцом.

Джимми уже хотел нажать кнопку и ответить, что отца здесь нет, но тут в разговор вклинился другой голос, который он мгновенно узнал:

— Митч, это Расс.

Отец! Его голос прозвучал на фоне шума, кто-то вопил и кричал. Джимми стиснул микрофон ладонями.

— Папа! Пожалуйста, вернись!

— Джеймс, помолчи. Митч, мне надо, чтобы ты… — несколько слов заглушил шум, — …и остановил движение на лестнице. Здесь, наверху, люди уже давят друг друга.

— Понял.

Это отец разговаривает с помощником шерифа. И помощник ведет себя так, как будто отец здесь главный.

— У нас тут прорыв наверху, — продолжил отец, — поэтому не знаю, сколько у тебя времени, но тебе, наверное, придется поработать шерифом, пока все не кончится.

— Понял, — повторил Митч.

Джимми показалось, что его голос дрогнул.

— Сынок… — Отец уже кричал, чтобы Джимми расслышал его сквозь вопли и шум. — Я найду и приведу маму, понял? Просто оставайся там, Джеймс. Никуда не уходи.

Джимми повернулся к монитору.

— Хорошо.

Он дрожащими руками повесил микрофон на крючок и взял коробочку пульта. Он ощущал себя беспомощным и одиноким. Ему бы сейчас быть рядом с отцом, помогать ему… Сколько еще придется ждать, пока вернутся родители, пока он сможет опять встретиться с друзьями? Оставалось лишь надеяться, что недолго.

66

Проходили часы, и Джимми все больше хотелось оказаться где угодно, но только не в этой тесной каморке. Он прокрался по темному коридору к лестнице, посмотрел вверх на решетку, прислушался. Время от времени раздавалось и смолкало негромкое жужжание, источник которого он не мог определить. На другом конце коридора еле слышно шипело радио. Он боялся отходить от него слишком далеко, но его тревожило, что помощь может понадобиться отцу и возле двери. Ему хотелось находиться в двух местах одновременно.

Он вернулся в комнату со столами. Посмотрел на прислоненную к стене винтовку — такую же, из какой отец убил Яни. Джимми боялся к ней прикоснуться. Лучше бы отец ее не оставлял. Только Джимми виноват в том, что их с матерью разделили. Он должны были спуститься вместе. Но потом он вспомнил давку на лестнице. Если бы он спускался быстрее, то они бы не застряли в толпе. И тут ему пришло в голову, что мать вообще оказалась на лестнице только из-за него. Иначе родители уже сидели бы в этой комнате в полной безопасности.

— Джеймс…

Джимми обернулся на голос отца и лишь через секунду осознал, что радио перестало шипеть.

— …сынок, ты там?

Он бросился к радио, схватил микрофон. Казалось, прошли часы с тех пор, как он слышал хоть чей-то голос. Как давно это было. Когда он нажал кнопку, глаз уловил движение. На экране монитора кто-то шевелился.

— Папа?

Он вытянул шнур микрофона через комнатку и всмотрелся в экран. Отец стоял перед стальной дверью. Ближе к камере все так же лежал неподвижный труп Яни. Второе тело исчезло. Отец стоял спиной к камере с переносной рацией в руке.

— Я иду! — крикнул Джимми в микрофон, бросил его и помчался по коридору к лестнице.

— Сынок! Нет…

Крик отца оборвался, сменившись стоном. Джимми резко развернулся, ухватившись за стол, чтобы не упасть. На экране из-за угла появился другой человек, а отец согнулся пополам от боли. Второй человек держал длинный пистолет. Подойдя к отцу, он что-то поднял и поднес ко рту. Это была переносная рация, которую отец взял перед уходом.

— Это парень Расса?

Джимми не сводил глаз с человека на экране.

— Да, — ответил он экрану. — Не трогайте моего отца.

Комнату наполняло шипение статики. Красные лампы на потолке продолжали мигать.

Джимми выругался. Они же его не слышат. Отойдя от стола, он схватил болтающийся микрофон.

— Пожалуйста, не трогайте его, — попросил он, нажав на кнопку.

Человек повернулся и уставился точно в камеру. Это был один из охранников. Джимми успел заметить, как из-за угла на миг кто-то высунулся. Значит, там прячутся еще люди.

— Тебя Джеймс зовут?

Джимми кивнул. Отец на экране с трудом поднялся, затем помахал кому-то невидимому, словно успокаивал.

— Какой новый код? — спросил человек с рацией.

Джимми не хотел ему говорить. Но хотел впустить отца. И теперь не знал, что ему делать.

— Код, — повторил охранник и нацелил пистолет на отца.

Джимми увидел, как отец что-то сказал и протянул руку к рации. Охранник чуть помедлил и дал ее отцу. Тот поднес рацию ко рту.

— Они убьют тебя, — произнес отец совершенно спокойно, как будто велел сыну завязать шнурки на ботинках. Человек с пистолетом подал знак рукой, кто-то подбежал и стал вырывать у отца рацию. — Они в любом случае убьют нас всех, — крикнул отец, с трудом удерживая аппарат. — А тебя они убьют, как только ты откроешь дверь!

Джимми завопил, когда один из мужчин ударил отца. Отец не остался в долгу, но его стали бить вдвоем. А потом человек с пистолетом велел второму отойти. В комнате шипела статика, поэтому Джимми не услышал выстрел, но увидел, как из ствола метнулось пламя, как отец дернулся от удара пули, рухнул и замер, как Яни.

Джимми выронил микрофон и вцепился в края монитора. Он что-то кричал в это жестокое окно в мир, пока охранники в серебристых комбинезонах обыскивали тело отца. А потом из-за угла вышли еще несколько человек. И они тащили к двери его мать, которая лягалась и что-то безмолвно кричала.

67

— Нет, нет, нет, нет…

Комнату наполняли шипение статики и его пульс. Двое мужчин на экране боролись с матерью Джимми. Она буквально висела у них на руках, дергаясь и лягаясь. Возле двери лежало неподвижное тело отца.

— Открой проклятую дверь! — заорал человек с рацией.

Радио на стене просто оглушало. Джимми его ненавидел. Он подбежал к нему, потянулся к шнуру с микрофоном, но передумал и схватил с полки другую портативную рацию. Одна из рукояток на нем была помечена «Питание». Он покрутил ее, пока из рации не послышалось шипение, повернулся к экрану и поднес рацию ко рту.

— Не надо, — произнес Джимми и осознал, что плачет. Слезы капали на комбинезон. — Я иду.

Он с трудом отошел от экрана, на котором была мать. Пробегая по темному коридору, он продолжал мысленно видеть, как она кричит и дергается, лягая ботинками воздух.

— Назови код! — снова потребовал человек с рацией, и на фоне его голоса Джимми расслышал крики матери.

Зажав ремешок рации в зубах, Джимми полез по лестнице, не обращая внимания на боль в плече и колене. Нашарил рычаг подъема решетки и с лязгом отодвинул ее в сторону. Выложив через люк рацию, он выбрался следом, встав на четвереньки. Лампы на потолке полыхали огнем. В груди тоже пылал огонь. Его отец мертв, как Яни.

— Иду, иду, — произнес он в рацию.

Охранник с рацией крикнул что-то в ответ. Но Джимми слышал лишь вопли матери и звон пульса в ушах. Он помчался под мигающими лампами между рядов темных машин. Шнурки на ботинках развязались и шлепали на бегу по лодыжкам, напоминая о ногах матери, которые так же дергались в воздухе.

Джимми врезался в дверь. Из-за нее доносились приглушенные крики, повторяясь в рации. Он шлепнул по двери ладонью и крикнул в рацию:

— Я здесь, я здесь!

— Код! — потребовал охранник.

Джимми подошел к панели. Руки его тряслись, в глазах мутилось. Он представил за дверью мать, нацеленный на нее пистолет. И что всего в нескольких футах от него, за этой стальной дверью, лежит мертвый отец. Слезы струились по щекам. Он набрал первые две цифры — номер этажа, на котором они жили, — и замер. Неправильно. Верный код 12–18, а не 18–12. Или наоборот? Он набрал две оставшиеся цифры, и клавиатура вспыхнула красным. Дверь не открылась.

— Что ты там делаешь? — орал человек в рацию. — Просто скажи мне код!

Джимми нашарил рацию, поднес ее к губам.

— Пожалуйста, не трогайте ее…

— Если не сделаешь, как я говорю, мы ее убьем. Понял?

Голос охранника был испуганным. Возможно, он боялся не меньше, чем Джимми. Джимми кивнул и протянул руку к клавиатуре. Он правильно ввел две первые цифры, но остановился и вспомнил, что говорил отец. Они его убьют. Если он их впустит, они убьют и его, и мать. Но это же его мама…

Клавиатура нетерпеливо мигала. Из-за двери кричали, чтобы он поторопился, и что-то насчет трех ошибочных попыток подряд, и что придется ждать еще день. Джимми замер, парализованный страхом. Клавиатура вспыхнула красным и погасла.

За дверью громыхнул выстрел. Джимми стиснул рацию и завопил. Отпустив кнопку, он услышал за дверью крики матери.

— Следующий выстрел уже не будет предупредительным. А теперь не трогай кнопки. Ничего не трогай, просто скажи мне код. Быстрее, парень.

Джимми что-то забормотал, попытался назвать человеку за дверью цифры в правильном порядке, но не смог произнести ни слова. Прижавшись лбом к стене, он слышал, как за ней сопротивляется и борется мать.

— Код! — уже спокойнее потребовал охранник.

Джимми услышал бормотание. Кто-то заорал: «Сука!» Мать крикнула Джимми, чтобы он этого не делал, и о стену с другой стороны что-то шлепнуло, и кого-то к ней прижали. От матери его отделяло всего несколько дюймов стены. А потом он услышал приглушенное попискивание — четыре раза, когда вводили тот же номер, — а потом сердитое жужжание панели, когда третья попытка набрать код оказалась неудачной.

Снова раздались крики. А потом грохот выстрела — более громкий и резкий, потому что его голова была прижата к двери. Джимми завопил и стал лупить кулаками по холодной стали. Ему что-то орали по рации, те же вопли просачивались сквозь массивную стальную дверь, но голоса его матери там не было.

Джимми сполз на пол, прижал рацию к животу и свернулся клубочком под гневные крики из-за двери. Его тело содрогалось от рыданий, решетка пола под щекой была жесткой. И под нестихающие вопли лампы на потолке продолжали равномерно мигать. И это мигание совсем не напоминало пульс.

68

Бункер № 1

2345 год

Когда Дональд вернулся в свою комнату, на кровати его ждал пластиковый мешок. Он закрыл дверь, отрезая какофонию шагов и офисной болтовни, поискал взглядом замок и обнаружил, что его нет. Здесь находилась лишь спаленка на одного человека, предназначенная для тех, кто всегда на посту и должен быть доступен столько, сколько потребуется.

Дональд представил, что именно тут обитал Турман, когда его будили для разруливания проблем. Потом вспомнил имя на своих ботинках и понял, что ничего представлять не надо — именно это сейчас и происходит.

Он увидел, что кресло-каталку уже увезли, а на столике возле кровати стоит стакан с водой. Дональд бросил на постель папки, которые ему дал Эрен, сел рядом и взял странный пластиковый мешок.

На нем крупными буквами было выведено одно слово: «Смена». Прозрачный пластик оказался сильно помят, а несколько предметов внутри сбилось в непонятный комок. Дональд сдвинул застежку и открыл мешок. Когда он его перевернул, оттуда, звякнув, вывалилось два металлических армейских медальона, за которыми испуганной змейкой потянулась металлическая цепочка. Осмотрев медальоны, Дональд понял, что они принадлежали Турману. Поцарапанные и тонкие, без резиновой окантовки, которую он видел на медальонах сестры, они смотрелись как антикварные безделушки. Пожалуй, как раз такими они и были.

Следующим стал небольшой карманный нож с рукояткой, отделанной материалом, выглядящим как слоновая кость, но, скорее всего, имитацией. Дональд открыл лезвие и проверил остроту. Обе кромки были одинаково тупыми. Кончик оказался отломан — наверное, им что-то пытались вскрыть. Нож производил впечатление вещицы, оставленной на память и уже непригодной для использования.

Оставался последний предмет из мешка — монета в четверть доллара. От формы и веса этого когда-то такого обычного предмета у него даже перехватило дыхание. Дональд подумал о целой исчезнувшей цивилизации. Казалось, такое невозможно просто взять и стереть, но потом он вспомнил монеты римлян и майя, оказавшиеся в музеях. Он вертел монету и размышлял, что единственное необычное сейчас то, что он сидит и держит вещицу из мира, обратившегося в прах, — и что именно он дивится этой утрате. Обычно людям полагается умирать, а культуре жить дальше. Теперь же все получилось наоборот.

Что-то в монете привлекло его внимание. Обе ее стороны были одинаковыми: «орел». Усмехнувшись, он присмотрелся внимательнее, гадая, не может ли эта монета быть шуткой или сувениром, но по весу и ощущениям она воспринималась как настоящая. На одной из сторон виднелась еле заметная дуга в том месте, где штамп не сделал полагающийся оттиск. Ошибка? Или эту монету подарил Турману приятель из казначейства?

Он положил все предметы на столик и вспомнил записку Анны отцу. Теперь его удивило, что он не обнаружил в мешке упомянутый в записке медальон. Записка была помечена как срочная, и в ней упоминался медальон с датой. Дональд сложил мешок и сунул его под стакан с водой. За дверью слышались торопливые шаги. В бункере царила паника. Наверное, если бы здесь был настоящий Турман, он бы тоже носился по коридорам, выкрикивая приказы, отключая бункеры и повелевая лишать кого-то жизни.

Дональд кашлянул в согнутую руку — в горле царапало. Кто-то поставил его на место Турмана. Эрскин или Виктор уже из могилы. Или какой-то хакер с более гнусными замыслами. Но никакой зацепки для ответа у Дональда не имелось.

Взяв папки, он подумал о панике, вызванной человеком, скрывшимся из виду. Подумал о насилии, зреющем в глубинах другого бункера. И о том, что это не его тайны. Ему же хотелось знать, зачем его разбудили и почему он вообще жив. Что реально находится за стенами бункеров? Что было запланировано для мира после окончания этих смен? Настанет ли день, когда людей из подземелий выпустят на свободу?

У него никак не получалось представить, как завершится последняя смена. Дональда глодало подозрение, что все не закончится настолько просто. Каждый покров, который ему удавалось сорвать, содержал свою порцию лжи, и вряд ли он уже добрался до последнего. Не исключено, что кто-то поставил его на место Турмана, чтобы он продолжал копать.

Дональд вспомнил слова Эрскина о том, что руководить должны люди вроде него. Или это Виктор сказал такое Эрскину? Он не мог вспомнить. Зато он знал, похлопав по карману с именной табличкой — табличкой, которая откроет двери, прежде для него запертые, — что теперь он вполне реальный начальник. Имелись вопросы, ответы на которые он хочет узнать. И теперь его должность позволяет эти вопросы задать.

Дональд снова кашлянул в согнутую руку — царапание в горле никак не смягчалось. Открыв папку, он потянулся к стакану. Сделав несколько глотков, он начал читать, так и не заметив пятнышко крови на сгибе руки.

69

Бункер № 17

2312 год

Неделя первая

Джимми не хотелось шевелиться. Он не мог шевелиться. Он так и лежал, свернувшись на стальной решетке, под вспышками алых ламп над головой.

Люди за дверью орали на него и друг на друга. Джимми спал урывками, часто просыпаясь. Иногда глухо хлопали выстрелы, что-то со звоном било в дверь. Жужжал пульт с клавиатурой. Вводили только одну цифру, а он уже жужжал. Весь мир разгневался на него.

Джимми снилась кровь. Она просачивалась под дверь и наполняла комнату. Затем поднималась, приобретая облик отца и матери, которые его сердито за что-то отчитывали. Но Джимми их не слышал.

Крики за дверью то вспыхивали, то прекращались. Эти люди сражались между собой. Дрались за то, чтобы попасть внутрь, где безопасно. Но Джимми не чувствовал себя в безопасности. Он был голоден и одинок. И ему требовалось отлить.

Никогда еще он не вставал с таким трудом. Щека Джимми прилипла к решетке. Он вытер с нее присохшую слюну и ощутил, что на щеке отпечатались выпуклости и впадины решетки. Его руки и ноги онемели. Ресницы слиплись от засохших слез. Он проковылял к дальнему углу комнаты, теребя застежки комбинезона и стараясь расстегнуть их быстрее, чем случайно обмочиться.

Моча полилась на решетку и заструилась на пучки кабелей в разноцветных оболочках. В его животе забурчало, потом свело, но Джимми не хотел есть. Ему хотелось умереть. Он с ненавистью взглянул на мигающие лампы, чей ритм въелся в его мозг. Желудок разгневался на него. Все вокруг гневалось на него.

Вернувшись к двери, он подождал, не окликнет ли его кто-нибудь. Подошел к панели и нажал на единицу. Дверь немедленно зажужжала. Она тоже гневалась.

Джимми хотелось снова лечь на решетку и свернуться калачиком, но желудок требовал поискать еду. Внизу. Там, внизу, есть кровати и еда. Джимми побрел между рядами черных машин. Его пошатывало, и он касался их теплых корпусов, удерживая равновесие, слышал, как они гудят и пощелкивают, как будто все в порядке. Красные лампы все мигали и мигали. Джимми брел между машинами, пока не отыскал дыру в полу.

Поставив ногу на скобу лестницы, он услышал прерывистое негромкое жужжание. Оно совпадало по длительности с пульсацией ламп. Джимми вылез из лестничной шахты и пополз на четвереньках по полу, отыскивая источник звука. Он исходил из сервера со снятой задней стенкой. Отец назвал его узлом связи. А куда ушел отец? Искать мать. Он говорил еще что-то…

Джимми не мог вспомнить. Он похлопал себя по груди и ощутил под ладонью ключ. Жужжание продолжалось, идеально синхронизированное с миганием ламп. Значит, именно эта машина управляет их пульсацией, сверлящей ему череп. Он заглянул внутрь корпуса. Или узла связи, как его назвал отец. Там на крючке висела гарнитура — наушники с микрофоном. Джимми хотелось бы, чтобы отец был рядом, но это невозможно. Джимми снял гарнитуру. От нее тянулся провод. Разъем на конце провода был ему знаком — такие он видел на занятиях по работе с компьютерами. Он поискал, куда можно его воткнуть, и увидел панель с гнездами. Одно из них мигало, а над ним светилась цифра «40».

Джимми надел гарнитуру, поднес разъем к гнезду и вставил его до щелчка. Лампы над головой мгновенно перестали мигать, а в наушниках послышался голос — как в рации, только чище:

— Алло?

Джимми не ответил. Он ждал.

— Там есть кто-нибудь?

Джимми кашлянул.

— Да, — ответил он.

Было странно говорить с пустой комнатой. Еще более странно, чем по шипящему радио. Казалось, будто он разговаривает сам с собой.

— Все в порядке? — спросил голос.

— Нет. — Джимми вспомнил лестницу, падение, Яни и ужасы за дверью. — Нет, — повторил он, вытирая слезы с щек. — У нас не все в порядке.

На другом конце линии послышалось бормотание. Джимми шмыгнул.

— Алло? — окликнул он.

— Что случилось? — спросил голос.

Джимми показалось, что собеседник зол — как те люди за дверью.

— Все бежали… — Джимми вытер нос. — Все бежали наверх. Я упал. Мама и папа…

— Есть погибшие?

Джимми вспомнил увиденное на лестнице тело с ужасной раной на голове. Вспомнил женщину, упавшую через перила, ее затихающий и оборвавшийся крик.

— Да.

Человек на другом конце линии негромко выругался. «Мы опоздали», — услышал Джимми. Похоже, тот человек с кем-то разговаривал.

— Куда опоздали? — спросил Джимми.

Послышался щелчок, затем равномерный тон. Число «40» на панели погасло.

— Алло?

Джимми подождал.

— Алло?

Джимми поискал внутри какую-нибудь кнопку, какой-то способ вернуть голоса. На панели имелось пятьдесят пронумерованных гнезд. Но почему только пятьдесят этажей? Он взглянул на сервер за спиной и задумался: может, остальные этажи обслуживают другие узлы связи? А этот, наверное, только верхние. Значит, должен быть узел для средних и узел для нижних этажей. Он вытащил разъем из гнезда, и тон в наушниках смолк.

А вот интересно, сможет ли он позвонить на другой этаж? Может, удастся связаться с магазином неподалеку от дома. Он провел пальцем по ряду гнезд, отыскивая «18», и вдруг заметил, что номера «17» нет. И гнезда с таким номером нет. Пока он размышлял над этой загадкой, лампы на потолке замигали снова. Джимми взглянул на гнездо сорокового этажа, но оно не светилось. Его вызывали с самого верха: мигал номер «1». Джимми посмотрел на разъем в руке, поднес его к гнезду и вставил до щелчка.

— Алло?

— Что за чертовщина у вас происходит? — спросил чей-то голос.

Джимми съежился. Отец иногда кричал на него таким же тоном, но недолго. Он не ответил, потому что не знал, что отвечать.

— Это Джерри? Или Расс?

Рассом звали его отца. А Джерри был начальником отца. Джимми понял, что шутить с этим нельзя.

— Это Джимми.

— Кто?

— Джимми. Парень с сорокового этажа сказал, что они опоздали. Я рассказал ему, что у нас произошло.

— Опоздали? — В наушниках послышались приглушенные разговоры. Джимми взялся за разъем. Он делает что-то неправильное. — Как ты сюда попал?

— Меня отец привел, — ответил он, с испуга сказав правду.

— Мы вас отключаем! — заявил голос. — Отключайте их немедленно.

Джимми не знал, что делать. Где-то раздалось шипение. Сперва он решил, что оно в наушниках, пока не заметил белый пар, выходящий из решеток вентиляции над головой. Облако тумана опускалось на него. Джимми помахал рукой перед лицом, думая, что это едкий дым — как-то в детстве он надышался дымом во время пожара, — но этот туман не имел запаха. От него лишь возникал во рту металлический привкус, как от сухой ложки.

— …и угораздило же именно в мою смену… — процедил тот же голос в наушниках.

Джимми закашлял. Он попытался что-то ответить, но поперхнулся слюной. Поток пара из вентиляции прекратился.

— Ну вот и все, — пробормотал голос. — Ему конец.

Не успел Джимми что-то сказать, как мигающие огоньки на панели погасли. В наушниках щелкнуло, и наступила тишина. Он стянул наушники, и в этот момент где-то в потолке раздался громкий хлопок, и свет в комнате погас. Гудение и пощелкивание серверов вокруг него смолкли. В комнате стало абсолютно темно и тихо. Джимми не мог разглядеть даже свой нос, а помахав перед лицом рукой, не увидел и руку. У него мелькнула мысль, что он ослеп. А может, он умер? Но тут он ощутил биение пульса на висках.

В горле у него застрял всхлип. Ему хотелось к отцу и матери. Хотелось вернуть свой рюкзак, который он, как идиот, оставил в классе. Он долго сидел, ожидая, что к нему кто-то придет или осенит идея, что ему делать дальше. Подумал, что рядом лестница, а внизу комната. И когда он уже пополз к лестнице, осторожно похлопывая по полу, чтобы не провалиться в колодец, наверху что-то снова защелкало. После ослепительной вспышки лампы на потолке замерцали, несколько раз загорелись и погасли, но потом засветились ровно.

Джимми замер. Красные лампы опять замигали. Он вернулся к фальшивому серверу и заглянул внутрь. Число «40» мигало снова. Он подумал о том, чтобы ответить и узнать, на что эти люди так рассердились, но… Возможно, отключение света служило предупреждением? Может, он сделал что-то неправильное?

От ярких ламп на потолке шло ощутимое тепло. Они напомнили ему, как несколько лет назад они всем классом отправились на экскурсию по ферме где-то на средних этажах, и там растения освещали такие же яркие лампы.

Джимми вернулся к серверу со снятой задней стенкой и отыскал внутри провод наушников. Он возненавидел эти мигающие лампы, но не хотел, чтобы на него кричали. Поэтому он вставил разъем наушников в мигающее гнездо до щелчка.

Лампы немедленно перестали мигать. В наушниках, так и оставшихся висеть внутри, послышалось бормотание. Джимми его проигнорировал. Он отошел на шаг, настороженно взглянул на лампы, ожидая, что яркие снова погаснут, а сердитые красные замигают. Но ничего не изменилось. Разъем остался в гнезде, провод свисал, а голос в наушниках стал далеким и неслышимым.

70

Джимми спускался по лестнице, пытаясь вспомнить, когда он ел в последний раз, но так и не смог. Он позавтракал перед школой, но это было вчера. Или позавчера. На полпути вниз он представил себя куском еды, скользящим по огромному металлическому пищеводу. Так, наверное, чувствует себя проглоченная еда. У подножия лестницы он немного постоял — опустошенное существо, затерянное в недрах другой пустоты. Если бункер станет пережевывать нечто пустое вроде него, он никогда не утолит голод. И они вместе будут голодать. В животе у него бурчало — есть хотелось отчаянно. Джимми побрел по темному коридору сквозь кишки бункера.

Радио на стене продолжало шипеть. Джимми повернул ручку и сделал шипение еле слышным. Отец уже никогда больше не свяжется с ним. Он не помнил точно, откуда знал о том, но это теперь был новый всемирный закон.

Он вошел в потайную квартирку. Там стоял стол, за который могли сесть четверо, на нем лежали страницы книги, игла и смотанная кольцами нитка, похожая на змею, охраняющую свое гнездо. Джимми потыкал страницы и увидел, что кто-то сшивал места соединения страниц. Желудок его был настолько пуст, что начал болеть. В голове тоже зародилась тупая боль.

Напротив него стоял призрак отца. Он показывал на двери и рассказывал, что находится за ними. Джимми похлопал себя по груди, достал ключ и открыл им кладовую напротив плиты. Там хранится еда для четырех человек на десять лет, как сказал отец. Так ли это?

Дверь в кладовую открылась с чмокающим звуком, затылок Джимми обдало ветерком. Снаружи возле двери отыскался выключатель света, а рядом и выключатель шумного вентилятора. Вентилятор Джимми отрубил — тот напоминал ему шум радио. Внутри он увидел ряды полок, плотно забитых банками. Полки тянулись настолько далеко, что ему пришлось прищуриться, чтобы разглядеть дальнюю стену. Протиснувшись между полками, он обшарил их взглядом сверху донизу. Желудок громким урчанием умолял его поторопиться с выбором. Джимми попросил его немного подождать.

Томаты, свекла и кабачки — все это он терпеть не мог. Полезная еда. А ему хотелось еды настоящей. Он увидел целые полки консервированной кукурузы с этикетками, похожими на разноцветные бумажные цилиндрики, а не написанными черным маркером прямо по жести, как он привык. Джимми схватил одну из банок и осмотрел ее. С этикетки ему улыбался большой мужчина с зеленой кожей. По этикетке тянулись слова, напечатанные мелкими буквочками, как в книгах. Все банки выглядели совершенно одинаково, и от этого Джимми ощутил себя не в своей тарелке, как будто он спит и видит все это во сне.

Прихватив банку с кукурузой, он вскоре отыскал полки консервированных супов с красно-белыми этикетками. Вернувшись в квартирку, он принялся рыться вокруг в поисках консервного ножа. По бокам от плиты были выдвижные ящики, набитые лопаточками и ложками. Рядом стоял шкафчик с кастрюлями и крышками. В нижнем ящике отыскались угольные карандаши, катушка с нитками, раздувшиеся от старости батарейки, покрытые серым налетом, детский свисток, отвертка и множество прочей всячины.

Но консервный нож он все же нашел. Он был ржавый и выглядел так, словно им годами не пользовались. Но тупой резак все же вонзился в мягкую жесть, когда Джимми надавил как следует, а ручка прокручивалась, если вращать ее с достаточным усилием. Джимми взрезал крышку на полный оборот и выругался, когда крышка провалилась в суп. Он достал из ящика нож и выудил крышку из банки. Еда. Наконец-то. Он поставил на плиту кастрюльку и включил горелку, думая о своей квартире, об отце с матерью. Суп подогревался. Джимми ждал под бурчание в животе, но при этом смутно сознавал, что никакая еда не сможет приглушить его настоящую внутреннюю боль, это неугасающее стремление завопить изо всех сил или рухнуть на пол и заплакать.

Дожидаясь, пока суп закипит, он стал рассматривать висящие на стене листы бумаги размером с небольшое одеяло. На первый взгляд казалось, что их повесили сушиться, и ему даже пришло в голову, что толстые книги делают, складывая или разрезая эти листы. Но на этих больших листах уже был отпечатан текст и рисунки. Джимми провел ладонью по гладкой бумаге и всмотрелся в схему: набор кругов с тонкими линиями внутри и пометками вокруг. Каждый круг был обозначен цифрой, а три — перечеркнуты красными линиями. Каждый помечен как «бункер», что показалось ему глупостью.

За спиной послышалось шипение, как будто кто-то вызывал его по рации. Шепот призраков. Отвернувшись от странных чертежей и схем, Джимми увидел, что суп бурно кипит, выплескиваясь через край и шипя на раскаленной горелке. И он сразу забыл о большом и странном чертеже.

71

Шли дни, грозя превратиться в неделю, и Джимми легко представил, как недели могут со временем стать месяцами. За стальной дверью в верхней комнате люди все еще пытались прорваться внутрь. Они ругались и спорили по радио. Джимми иногда слушал их переговоры, но они говорили только о мертвых и умирающих, а еще о запретных вещах — например, о том, что находится снаружи.

Джимми переключался с камеры на камеру, видя лишь безлюдье и огромную пустоту. Иногда эти неподвижные картинки сменялись вспышками активности и насилия. Джимми наблюдал, как несколько мужчин избивали одного лежачего. Видел, как по коридору волокли отбивающуюся женщину. Как мужчина напал на ребенка из-за буханки хлеба. Ему пришлось выключить монитор. Весь остаток того дня и даже ночью его сердце колотилось, и он решил больше не смотреть, что показывают камеры. В ту ночь, лежа в одиночестве в комнате с несколькими пустыми кроватями, он почти не спал. А когда заснул, ему приснилась мать.

Наутро он подумал, что теперь все его дни будут такими. Каждый станет тянуться вечно, но их подсчет не затянется надолго. Он закончится сам. Его дни сочтены, и число это уменьшается — он это чувствовал.

Он перетащил матрац в комнату с компьютером и радио. Тут была хоть какая-то имитация того, что он не один. Сердитые голоса и сцены насилия были лучше, чем пустота других коек. Он забыл про данное себе обещание и ел суп перед монитором камер, отыскивая людей. Слушал, как они негромко грызутся по радио. А когда он в ту ночь заснул, его сны были полны маленькими квадратными картинками из далекого прошлого. Из этих окошек на него смотрел он сам, только моложе.

Делая вылазки в комнату наверху, Джимми подкрадывался к стальной двери и прислушивался к спорам людей за ней. Они пробовали коды, трижды вводили разные комбинации цифр, после которых звучало сердитое жужжание панели. Джимми гладил стальную дверь и благодарил ее за то, что она не открывается.

Потом он тихонько отходил и бродил между рядами машин. Они гудели, пощелкивали и подмигивали светящимися глазками, но молчали. Они не шевелились. Их присутствие рождало у Джимми еще большее ощущение одиночества — как в классе со старшими парнями, которые его игнорируют. Прошло всего несколько таких дней, и Джимми вывел для себя новый всемирный закон: люди не созданы для того, чтобы жить в одиночестве. Это он и обнаруживал, день за днем. Обнаруживал и столь же быстро забывал, потому что напомнить об этом было некому. Вместо этого он разговаривал с машинами. Они пощелкивали в ответ и металлическим шипением сообщали, что человек вообще не должен жить.

Похоже, голоса в радио были с этим согласны. Они говорили о смерти и грозили смертью друг другу. Некоторые раздобыли оружие в полицейских участках. На девяносто первом этаже засел человек, пожелавший сообщить всем, что у него есть пистолет. Джимми хотелось рассказать этому человеку о кладовке возле спальной комнаты, которую он открыл своим ключом. Там было множество полок с винтовками — такими же, как и та, из которой отец застрелил Яни. И бесчисленные ящики с патронами. Ему хотелось рассказать всему бункеру, что у него оружия больше, чем у них всех, и он просит оставить его в покое. Но что-то подсказывало Джимми, что тогда эти люди еще сильнее захотят добраться до него. Поэтому он сохранил этот секрет.

На шестую ночь одиночества Джимми, не в силах заснуть, попытался убаюкать себя, перелистывая лежащую на столе книгу под названием «Правила». Странная это оказалась книга: на каждой странице шли ссылки на другие страницы и перечислялись жуткие события, которые могли произойти, а потом объяснялось, как их предотвратить и как справляться с неизбежными катастрофами. Джимми стал искать там инструкции о том, что делать, если ты остался совершенно один. В указателе ничего похожего не нашлось. И тут Джимми вспомнил, что он видел в сотнях металлических футляров на полке возле стола. Может, в этих книгах обнаружится нечто такое, что сможет ему помочь?

Он просмотрел этикетки в нижней части каждого футляра и снял футляр, помеченный «Li-Lo», решив поискать там что-нибудь про одиночество, «loneliness». Футляр распахнулся с легким вздохом, совсем как банка с супом, когда ее вскрываешь. Джимми извлек книгу из футляра и открыл ее с конца, где предполагал найти нужную главу.

Вместе этого он увидел огромную машину с большими колесами, похожую на игрушечную деревянную собачку, которой он играл в детстве. Страшная и черная, с заостренным носом, эта машина смотрелась невозможно большой по сравнению со стоящим рядом человеком. Джимми ожидал, что человек начнет двигаться, но, потерев страницу, обнаружил, что это всего лишь картинка, вроде лица отца на его удостоверении, но настолько четкая и с такими яркими цветами, что выглядела совсем реально.

«Локомотив», прочитал Джимми. Он знал эти слова. «Локо» — значит «сумасшедший». А «мотив» — это причина, по которой человек что-то делает. Он долго рассматривал картинку, гадая, по какой сумасшедшей причине ее кто-то изготовил. Джимми осторожно перевернул страницу, надеясь узнать больше об этом локомотиве…

…И с воплем уронил книгу. Потом запрыгал и стал отряхиваться обеими руками, чтобы это чудовище не забралось ему в комбинезон и не укусило. Вскочив на матрац, он стал ждать, пока успокоится колотящееся сердце. И все это время он не сводил глаз с лежащего на полу раскрытого тома, ожидая, что из него вылетит рой насекомых, подобно вредителям на фермах. Но ничего не произошло.

Он осторожно приблизился и перевернул книгу ногой. Проклятое насекомое оказалось еще одной картинкой на согнувшейся странице. Джимми разгладил ее, прочел вслух слово «саранча»[13] и задумался: что же это за книга? Она совершенно не походила на детские, на которых он вырос, а бумага… Изумительная бумага. Переработанная из макулатуры бумага, на которой они писали в школе, ей и в подметки не годилась.

Посмотрев на обложку, Джимми увидел, что и надпись на ней отличается от обложки книги на столе. Та называлась «Правила», а эта — «Наследие». Он стал просматривать ее, перебрасывая по несколько страниц сразу, и увидел на каждой яркие картинки, абзацы текста и описаний, множество рассказов о невозможных деяниях и невозможных вещах. И все это в одной книге.

Нет, не в одной. Он поднял взгляд на массивные полки, плотно забитые металлическими футлярами, помеченными и расставленными в алфавитном порядке. Он снова поискал локомотив, машину на колесах, великанскую по сравнению со взрослым мужчиной. Нашел нужную страницу, вернулся к матрацу и мятому комку простыней. Неделя одиночества подходила к концу, но теперь Джимми уже не смог бы заснуть. И очень долго.

72

Бункер № 1

2345 год

Дональд ждал в комнате связи, когда руководитель восемнадцатого отзовется и он проведет для него свой первый инструктаж. Чтобы убить время, он вертел ручки настройки, позволявшие переключаться на разные камеры в этом бункере. Не сходя с места, он мог наблюдать за всеми жителями целого мирка. При желании он мог влиять на их судьбы. Мог нажатием кнопки убить их всех. Пока он жил и жил, замораживаясь и оттаивая, эти смертные занимались своими делами, жили и умирали, даже не подозревая о существовании Дональда.

— Это как жизнь после смерти, — пробормотал он.

Оператор за соседним пультом связи повернулся и молча взглянул на него, и Дональд понял, что произнес эти слова вслух. Он уставился на оператора, чьи вьющиеся черные волосы смотрелись так, словно их в последний раз причесывали сто лет назад.

— Просто это… как будто смотришь на них с небес, — пояснил Дональд, показав на монитор.

— Да, впечатляющее зрелище, — согласился оператор и откусил от бутерброда.

На экране какая-то женщина орала на другую, тыча ей пальцем в лицо. Это была комедия, только без записанного смеха за кадром.

Дональд заставил себя промолчать. Он переключился на кафе в восемнадцатом и стал наблюдать за людьми, собравшимися перед большим экраном. Там была уже небольшая толпа. Они смотрели на безжизненные холмы, то ли ожидая возвращения ушедшего чистильщика, то ли молча грезя о том, что находится за ними. Дональду хотелось поведать им, что она не вернется и что за этим холмом ничего нет, — хотя и сам втайне разделял их мечты. Ему очень хотелось послать беспилотник, чтобы взглянуть на окрестности, но Эрен сказал, что беспилотники предназначены не для осмотра местности, а для сбрасывания бомб. И еще у них ограниченный радиус действия, потому что наружный воздух разорвет их в клочки. Дональду хотелось показать Эрену свою руку, веснушчатую и розовую, и сказать, что он уже побывал за тем холмом и вернулся. И спросить, действительно ли наружный воздух настолько опасен.

Надежда. Вот что это было такое. Опасная надежда. Он видел, как люди в кафе смотрят на экран, и чувствовал родство с ними. Именно так древние боги попадали в неприятности, влюблялись в смертных и ввязывались в их дела. Дональд мысленно рассмеялся. Он подумал о той чистильщице, о толстой папке со сведениями про нее и о том, как он вмешался бы, если бы имел такую возможность. Он подарил бы ей жизнь, если бы смог. Аполлон, умирающий от любви к Дафне.

Оператор посмотрел на монитор Дональда, на изображение кафе и экрана, и Дональд почувствовал себя под наблюдением. Он переключился на другую камеру и увидел коридор, похожий на школьный, — вдоль его стен выстроились шкафчики. Ребенок встал на цыпочки, открыл одну из верхних ячеек, достал оттуда сумочку, повернулся и что-то сказал кому-то вне поля зрения камеры. Там продолжалась обычная жизнь.

— Вызов прошел, — сообщил оператор, сидящий позади них.

Оператор с бутербродом отложил еду и подался вперед. Стряхнул крошки с груди и переключил свой монитор с картинки двух ругающихся женщин на комнату с черными корпусами серверов. Дональд надел наушники с микрофоном и взял со стола две папки. Верхняя, с информацией об исчезнувшей чистильщице, была толщиной дюйма два. Под ней лежала гораздо более тонкая папка с именем кандидата в стажеры. В его наушниках раздался мужской голос:

— Алло?

Дональд взглянул на свой монитор. Позади одного из черных серверов стоял мужчина — невысокий и толстенький, если только его фигуру не исказили линзы камеры.

— Докладывайте! — приказал Дональд.

Он раскрыл папку, помеченную «Лукас Кайл». По опыту прошлой смены он знал, что компьютер сделает его голос механическим и однотонным. Он все голоса делал одинаковыми.

— Я выбрал стажера, как вы и велели, сэр. Хороший парень. Он уже работал с серверами, так что допуск ему был разрешен.

Насколько этот человек послушен? Дональд подумал, что и сам демонстрировал бы послушание, зная, что с его миром можно покончить нажатием кнопки. Подобного рода страх усмиряет любое эго.

Сидящий рядом с Дональдом оператор подался вперед, достал верхний лист из лежащей перед Дональдом папки и постучал пальцем по нескольким строчкам. Дональд пробежал глазами отчет.

— Вы указали на Кайла как на возможного заместителя еще два года назад.

Взглянув на экран, Дональд увидел, как мужчина возле сервера вытер платком вспотевшую шею.

— Правильно, — согласился руководитель восемнадцатого. — Но тогда мы сочли, что он еще не готов.

— В вашем отчете Кайл описан как возможный «наблюдатель». Там написано, что он около двухсот часов просидел перед экраном в кафетерии. Почему же вы передумали?

— Это был предварительный отчет, сэр. Его составил другой… потенциальный стажер. Несколько нетерпеливый. Мы сочли, что он более пригоден для работы в службе безопасности. Могу вас заверить, что Кайл не мечтает выйти наружу. Он поднимается в кафе только по ночам… — Руководитель кашлянул и чуть помедлил. — Чтобы смотреть на звезды, сэр.

— На звезды?

— Именно так.

Дональд скосил глаза на оператора рядом. Тот доедал бутерброд и лишь пожал плечами. Молчание прервал руководитель бункера:

— Он наилучший кандидат для этой работы, сэр. Я знал его отца. Решительный сукин сын. Вы ведь знаете поговорку о ступенях и перилах, сэр.

Дональд никогда не слышал эту поговорку, но тут была какая-то аналогия с лестницей. Интересно, что сказал бы этот… Бернард, если бы увидел лифт. Подумав об этом, он едва не усмехнулся.

— Ваш выбор стажера-заместителя одобрен, — сообщил Дональд. — Посадите его за «Наследие» как можно быстрее.

— Он его уже изучает, сэр.

— Хорошо. Каковы последние новости по восстанию?

Дональд поймал себя на том, что торопится, работая механически, чтобы быстрее вернуться к своим, более срочным исследованиям.

Бернард посмотрел точно в камеру. Этот смертный отлично знал, где спрятаны глаза бога.

— Механический отдел прочно закупорен. Они еще огрызались, пока отступали, но мы гнали их до самого низа. Там у них… небольшая баррикада, но мы вот-вот ее преодолеем.

Соседний оператор коснулся руки Дональда, привлекая внимание. Потом указал сперва на свои глаза, потом на один из темных экранов в верхнем ряду, намекая на одну из камер, отключившихся во время восстания. Дональд все понял.

— Есть соображения о том, как они узнали про камеры? — спросил он. — Вы ведь знаете, что мы утратили информацию о том, что происходит ниже сто сорокового этажа?

— Да, сэр. Мы… могу лишь предположить, что они уже какое-то время про них знали. Они ведь там сами тянут проводку. Я был там лично и видел мешанину из кабелей и труб. Мы не думаем, что им кто-то намекнул на камеры.

— Не думаете?

— Нет, сэр. Но мы работаем над тем, чтобы заслать к ним кого-нибудь. У нас есть священник, которого мы можем к ним отправить, чтобы благословить мертвых. Хороший человек. Был стажером в службе безопасности. Обещаю, много времени нам не понадобится.

— Прекрасно. Проследите за этим лично. Мы тут за вами прибираем, так что приведите остальной ваш дом в порядок.

— Да, сэр, сделаем.

Трое в комнате связи уставились на экран, где Бернард снял гарнитуру и убрал ее в корпус сервера, потом вытер лоб платком. Пока другие отвлеклись, Дональд сделал то же самое. Он взял папки и взглянул на соседнего оператора. У того на комбинезоне появились новые крошки.

— Присматривайте за ним внимательно, — велел Дональд.

— Обязательно.

Дональд положил свою гарнитуру на полочку и встал. Подойдя к двери, он обернулся и увидел, что экран перед оператором разделен на четыре окошка. В одном черными часовыми стояли серверы. В другом все еще ссорились две женщины.

73

Прихватив свои заметки, Дональд поднялся в лифте в кафе. Как оказалось, для завтрака было рано, но в кофеварке еще остался вчерашний кофе. Он достал из сушилки щербатую кружку и наполнил ее. Работник за раздаточным прилавком нажал на ручку промышленной посудомойки, и ящик из нержавеющей стали открылся, выпустив облако пара. Работник махнул полотенцем, разгоняя пар, затем тем же полотенцем вытянул металлические лотки, которые вскоре наполнятся яичницей из яичного порошка и ломтиками тостов из хлеба, законсервированного методом сублимационной сушки.

Дональд попробовал кофе. Тот был холодный и слабый, но его устроил и такой. Он кивнул работнику, готовящему завтрак, тот наклонил голову в ответ.

Отвернувшись, Дональд посмотрел на экран. Изображение на нем было тайной, по сравнению с которой документы в его папках казались чепухой. Он подошел к экрану, где в утреннем полумраке восходящее за холмами и пока невидимое солнце едва начало подсвечивать клубящиеся облака. Так что же творится снаружи? Люди погибали там, когда их отправляли на очистку. Они умерли на холмах, когда их бункер был отключен. Но он-то выжил. И, насколько он знал, выжили и те, кто затащил его обратно.

Он рассмотрел свою руку в тусклом свете от экрана. Ладонь показалась ему розоватой, слегка воспаленной. Но опять-таки он тщательно отмывал ее по несколько раз два последних вечера и каждое утро. Он не мог отделаться от ощущения, что руки грязные. Дональд достал из кармана платок и кашлянул в него.

— Картошка будет готова через пару минут, — сообщил ему человек за прилавком.

В кухню вошел второй работник в зеленом комбинезоне, завязывая сзади фартук. Дональду захотелось узнать, кто эти люди, какой была их прежняя жизнь, о чем они думают. Шесть месяцев они готовят и раздают еду три раза в день, а затем несколько десятилетий спят. Потом снова работают шесть месяцев, и так раз за разом. Они должны верить, что движутся к какой-то цели. Или же им все равно? И они просто идут по тропе, проложенной вчера? След в след, снова и снова. Видят ли они себя матросами какого-то огромного ковчега, плывущего к благородной цели? Или они ходят по кругу просто потому, что знают эту дорогу?

Дональд вспомнил, как избирался в Конгресс, полагая, что принесет реальную пользу будущему страны. А потом обнаружил себя в офисе, захлестываемого ураганом правил, документов и писем, и быстро научился молиться о том, чтобы очередной день поскорее завершился. Он перешел от мыслей о том, что спасет мир, к просиживанию времени в офисе… пока это время не кончилось.

Он сидел на потертом пластиковом стуле и рассматривал папку в руке. Два дюйма толщиной. На обложке написано «Николс, Джульетта», ниже идентификационный номер для внутренних целей. Он ощущал запах тонера от недавно отпечатанных страниц. То, что потратили так много бумаги на чепуху, показалось ему расточительством. Где-то внизу, в огромном хранилище, постепенно таяли запасы. И где-то еще, неподалеку от его офиса, сидел человек, ведущий учет этих запасов, — он должен обеспечить, чтобы картошки, тонера и лампочек им хватило до самого конца.

Дональд пролистал отчеты. Разложил их на пустом столе и подумал об Анне и своей предыдущей смене, когда он поступал так же, и как они засыпали всю штабную комнатку листками с заметками. Его кольнуло чувство вины и сожаление, что Анна столь часто попадает в его мысли, опережая мысли об Элен.

Отчеты стали желанным отвлечением, пока он ждал рассвета и завтрака. Это была история чистильщицы, служившей шерифом, хотя и недолго. Одним из верхних документов в папке лежала докладная записка от нынешнего руководителя восемнадцатого бункера, где тот писал, что для шерифа у нее недостаточно квалификации. Дональд прочел список причин, почему этой женщине нельзя надеть мантию власти, и у него создалось впечатление, что он читает о себе. Похоже, что мэр восемнадцатого — пожилая женщина по фамилии Джанс, политик вроде Турмана — уговорила эту Джульетту стать шерифом и назначила ее, несмотря на ее возражения. Было даже неясно, хотела ли вообще эта Николс, механик с нижних этажей, становиться шерифом. В другом отчете руководителя бункера Дональд прочитал о ее вызывающем поведении, кульминацией которого стал отказ провести очистку, после чего она и вовсе ушла неизвестно куда. И это снова показалось Дональду знакомым. Или он выискивает эти признаки сходства? Разве не так люди поступают? Ищут у других то, что боятся или надеются увидеть в себе?

Холмы снаружи чуть посветлели. Дональд оторвал взгляд от отчетов и уставился на изображение. Он вспомнил видео, на котором чистильщица скрывается за такой же серой дюной. И теперь среди его коллег вызывала панику мысль о том, что обитателей восемнадцатого может наполнять опасная надежда — та разновидность надежды, которая ведет к насилию. Но гораздо серьезнее, разумеется, другая угроза — что женщина смогла дойти до другого бункера и обитатели того бункера могли обнаружить, что они не одиноки.

Дональду не верилось, что такое возможно. Снаружи она не продержалась бы долго и мало что обнаружила бы в той стороне, куда забрела. Он вытянул вторую папку, о семнадцатом бункере.

Перед наступившей в нем катастрофой не было никаких предупреждений, никакого возрастания насилия. Графики состава населения выглядели нормально. Он просмотрел отпечатанные страницы документов, составленных руководителями разных отделов. У каждого имелась своя теория, и каждый, само собой, разглядывал тот коллапс сквозь очки собственной компетенции или же приписывал его некомпетентности других отделов. Контроль населения обвинял в небрежности отдел Ай-Ти, те ссылались на неисправность оборудования. Инженеры обвиняли программистов. А дежурный офицер, обеспечивающий связь между Ай-Ти и руководителями всех бункеров, считал, что это был саботаж, попытка предотвратить очистку.

Дональд почуял нечто знакомое в том, как погиб семнадцатый, но что именно, он никак не мог понять. Камеры там отключились, но успели перед этим ненадолго показать, как люди вырываются из шлюза. Там был исход, паника, массовая истерия. А потом — все. Связисты сделали несколько звонков. На первый ответил стажер из Ай-Ти, заместитель руководителя семнадцатого. С этим Рассом состоялся короткий разговор, стороны забросали друг друга вопросами, а потом Расс прервал связь.

На следующие вызовы несколько часов никто не отвечал. За это время в бункере отключился свет. А потом на вызов ответил кто-то другой.

Дональд кашлянул в платок и прочитал расшифровку этого необычного разговора. Дежурный оператор утверждал, что голос отвечавшего звучал очень молодо. Голос был мужской, но не принадлежал руководителю или его заместителю, и он задал целую кучу вопросов. Один из вопросов бросился Дональду в глаза. Тот человек из семнадцатого, которому жить оставалось несколько минут, спросил, что происходит на сороковом этаже.

Сороковой этаж. Дональду не требовалось искать чертеж бункера — он сам его проектировал. И что находится на каждом этаже, знал, как свои пять пальцев. Сороковой этаж был смешанного предназначения — половина отводилась под жилье, четверть — под легкое сельское хозяйство, еще четверть — под коммерцию. И что могло там происходить? И почему это должно было заботить того парня, который сам находился на грани выживания?

Он перечитал запись разговора. Создавалось впечатление, что последним контактом парня был кто-то с сорокового этажа и разговор их состоялся только что. Может, он сам пришел с того этажа? Ведь их разделяло всего шесть этажей. Дональд представил испуганного парнишку, бегущего вверх по лестнице с тысячами других людей. Новость об открытом шлюзе, о смерти внизу, о том, что их преследуют. Парень добрался до тридцать четвертого, но там толпа стала настолько плотной, что дальше пробиться было невозможно. Ай-Ти уже опустел. Он забрел в серверную…

Нет. Дональд покачал головой. Не так. Что-то во всем этом было не так. Так что же за фактик выпадает из этой картины?

Отключение света. По спине Дональда пробежал холодок. Это был сороковой номер. Сороковой бункер, а не сороковой этаж. Листок с распечаткой задрожал в руке. Ему хотелось вскочить и расхаживать по кафе, но сейчас у него появился лишь зародыш подозрения, намек на истину. И он мысленно попытался сложить истинную картину, пока идеи не растаяли, смытые адреналином.

Значит, он говорил с сороковым бункером. Парень оказался возле узла связи семнадцатого бункера. Он понятия не имел, что ему звонили из другого бункера. Вот почему он назвал его этажом и стал гадать, что же там происходит. А отключение света, потеря контакта… все произошло так же, как и в бункерах, с которыми разбиралась Анна.

Анна…

Дональд подумал о записке, которую она оставила, прося Турмана ее разбудить. Она сейчас спит внизу. И она знала бы, что делать. Следовало поднять и поставить во главе смены ее, а не его. Он собрал листки и отчеты, разложил их по папкам. Из лифтов начали выходить работники. Из кухни донесся запах порошковой яичницы, распашные двери гнали его в кафе, когда через них суетливо проходили сотрудники кухни, но Дональд позабыл о голоде.

Он посмотрел на экран. Знает ли кто-нибудь из текущей смены о сороковом бункере? Возможно, нет. Они еще не пришли к этому заключению. Турман и остальные держали в тайне сведения о том, что там происходило, чтобы не создавать паники. Но что, если сороковой уцелел? Что, если они связывались с семнадцатым? Анна говорила, что главную систему хакнули и что хакнули ее из сорокового. Они успели отрезать несколько бункеров от первого, прежде чем Анну и Турмана разбудили и те уничтожили сороковой. А если не уничтожили? Что, если сороковой уцелел? И та чистильщица забрела в его «чашу» и обнаружила…

У Дональда возникло сильнейшее желание сходить и проверить самому. Выйти, подняться на вершину холма, и к черту защитный комбинезон. Он отошел от экрана и направился к шлюзу.

Наверное, ему понадобится разбудить Анну, как это уже делал Турман. Устроить ее можно на оружейном складе. Схема была отработана в прошлую смену, но имелась проблема: он ни к кому не мог обратиться за помощью, потому что никому не доверял. А сам он ничего не знал о том, что надо делать, разбудив человека. Но ведь он здесь начальник. И он может потребовать, чтобы ему все рассказали.

Он покинул кафе и подошел к шлюзу, большой желтой двери в открытый мир снаружи. И там не было настолько плохо, как его старались убедить. Если только у него не иммунитет. В его крови есть машины, поддерживающие тело в целостности, пока он лежит в заморозке. Возможно, именно они и сохранили ему жизнь снаружи. Он подошел к внутренней двери шлюза и заглянул в него через окошечко. Воспоминание о пребывании там поразило его внезапной жестокостью. Он сунул папки под мышку и потер руку в том месте, где когда-то давно в нее вонзилась игла, погрузив его в сон. Что там, снаружи? Свет, просачивающийся сквозь решетку камеры, замерцал, когда по экрану проползло облако пыли, и он вдруг осознал, насколько странно, что у них в первом бункере есть экран. Люди здесь знали, что они сделали с миром. Так зачем им нужно смотреть на оставшиеся от него руины?

Если только…

Если только смысл этого не был таким же, как и в остальных бункерах. Чтобы удерживать их от желания выйти, навязчиво напоминая, что планета стала для них опасна. Но что они реально знают о ней, кроме того, что есть и другие бункеры? И могут ли они надеяться увидеть правду своими глазами?

74

Несколько дней Дональд планировал и набирался смелости, прежде чем обратился с просьбой, и прошло еще несколько, пока доктор Уилсон назначил ему встречу. За это время он рассказал Эрену о подозрениях насчет причастности сорокового бункера. Волна активности, поднятая этим предположением, быстро захлестнула бункер. Дональд подписал распоряжение о бомбардировке, хотя и не совсем понял, что подписывает. Началась некая активность на малоиспользуемых этажах — уже знакомых Дональду. Через несколько дней он не почувствовал сотрясения грунта, но другие утверждали, что оно было. Сам он увидел лишь новый слой пыли на своих вещах, осевшей с потолка после далекого взрыва.

В день встречи с доктором Уилсоном он прокрался на этаж главного криохранилища, чтобы проверить свой код доступа. Дональд все еще не полагался полностью на маскировку из просторной одежды и таблички с чужим именем. Всего лишь накануне он увидел в спортзале человека, которого, как ему показалось, он встречал в свою первую смену. После этого он сменил важную начальственную походку на крадущуюся. Так он и прошел через зал с замороженными телами и настороженно набрал на панели свой код, ожидая увидеть красную лампочку и услышать сигнал тревоги. Но над табличкой «Аварийный персонал» загорелся зеленый свет, а замок негромко щелкнул. Дональд обернулся на зал, проверяя, видит ли его кто-нибудь, приоткрыл дверь и скользнул внутрь.

По размерам эта малоиспользуемая криокамера была совсем небольшой, глубиной всего в один этаж. Стоя возле двери, Дональд мысленно представил, как главные залы хранилища охватывают комнатку со всех сторон. По масштабам это был лишь бугорок на огромной стене, тянущейся настолько далеко, что конца ее нельзя разглядеть. И все же в ней хранилось нечто очень дорогое. Во всяком случае, для него.

Он пошел мимо капсул, вглядываясь в застывшие лица. Ему было нелегко думать о том, как он приходил сюда с Турманом в предыдущую смену, поэтому он с трудом отыскал точное место, но все же ему это удалось. Он взглянул на экранчик и вспомнил, как подумал, что не имеет значения, как ее сейчас называют. Но имени на экранчике не оказалось, только номер.

— Привет, сестричка.

Пальцы с легким скрипом прошлись по стеклу, стирая изморозь. Дональд с грустью вспомнил родителей. Много ли знала Шарлотта об этом месте и о планах Турмана до того, как приехала сюда? Он мог лишь надеяться, что ничего. Ему было приятно думать, что она менее виновна, чем он.

Увидев Шарлотту, он вспомнил о ее приезде в Вашингтон. Она потратила свой драгоценный отпуск на участие в предвыборной кампании Турмана и на общение с братом. Шарлотта устроила ему нахлобучку, когда узнала, что Дональд живет в Вашингтоне два года, но еще не побывал ни в одном из музеев. Она заявила, что занятость — не оправдание. Такое непростительно.

— К тому же они бесплатные, — добавила она, как будто одной этой причины уже было достаточно.

И они отправились в Музей воздухоплавания и космоса. Дональд вспомнил очередь желающих войти. И модель Солнечной системы в масштабе на тротуаре перед входом. Хотя внутренние планеты разделяла всего пара-тройка шагов, Плутон находился за несколько кварталов, аж за Музеем Хиршхорна, непостижимо далеко. И сейчас, когда он смотрел на замороженное тело сестры, тот день в его памяти казался таким же — непостижимо далеким. Крохотной точкой.

После она потащила его в Музей холокоста. Дональд избегал его с того дня, как переехал в Вашингтон. Наверное, по той же причине он уклонялся и от посещения Национальной аллеи.[14] Все ему говорили, что такое он обязан увидеть. «Ты должен пойти, — говорили ему. — Это важно». Произносили слова «мощный» и «захватывающий». Говорили, что это изменит его жизнь. Ему говорили — но их глаза его предупреждали.

Когда сестра буквально потащила его по ступеням ко входу, сердце отяжелело от страха. Здание музея было спроектировано как напоминание, но Дональд не хотел, чтобы ему напоминали. К тому времени он уже сидел на транквилизаторах, пытаясь забыть о том, что читал в «Правилах», избавиться от ощущения, что конец света может наступить в любой момент. Такое варварство, что наполняло это здание, уже похоронено в прошлом, твердил он себе, и никогда не должно быть извлечено из могилы или повторено.

Здесь все еще виднелись следы мероприятий, посвященных шестидесятилетию музея, — мрачные символы и плакаты. Открылось новое крыло, жерди и бечевки оберегали только что посаженные деревца, в воздухе пахло мульчей. Дональд вспомнил, как увидел группу выходящих из музея туристов — они вытирали глаза платками и прикрывали их от солнца. Ему хотелось развернуться и убежать, но сестра держала его за руку, а билетер уже улыбнулся ему из будочки. Его утешило лишь то, что близился вечер, поэтому долго в музее они не пробудут.

Дональд опустил руки на капсулу, похожую на гроб, и вспомнил и музей, и то, как пахла мульча. Он увидел сцены пыток и голода. Помещение, наполненное бесчисленными парами обуви. На стенах висели фотографии спрессованных обнаженных тел — мертвые глаза открыты, ребра и гениталии торчат, — которых целыми кучами сваливали в ров. Дональд не смог на такое смотреть и попытался переключить внимание на бульдозериста, на его невозмутимое лицо, зажатую в губах сигарету, его спокойную сосредоточенность. Работа. В этой сцене нигде он не мог найти облегчения. И самым страшным в ней был человек за рычагами бульдозера.

Дональд уклонялся от этих жутких экспонатов и в какой-то момент оказался один, без сестры. Это был музей ужасов, которые никогда не должны повториться. Массовые захоронения проводились с полнейшим равнодушием.

Он попытался найти убежище на новой экспозиции под названием «Архитектура смерти», привлеченный чертежами, обещанием чего-то знакомого и упорядоченного. А вместо этого оказался в клаустрофобном пространстве, стены которого увешивали схемы и чертежи массовых убийств. Вынести такое оказалось ничуть не легче. На одной из стен рассказывалось о движении, отрицающем факт холокоста даже после того, как тот произошел.

Доказательствами тут было множество чертежей. Для этого их здесь и собрали. Чертежи, уцелевшие после отчаянных попыток сжечь и уничтожить улики, чтобы они не достались наступающим русским, на многих подпись Гиммлера. План Аушвица, газовые камеры, все ясно обозначено. Дональд надеялся, что хотя бы чертежи принесут ему облегчение после всего, что он увидел в музее, но тут он узнал, что и делать их заставляли евреев-чертежников. Их перья выводили линии стен, которые их окружат. Их вынудили чертить планы места, где их будет ждать смерть.

Дональд вспомнил, как нашаривал в кармане бутылочку с таблетками, когда вокруг него завертелись стены комнатки. Как изумлялся тому, что люди могли согласиться на такое, могли видеть, что они чертят, и не знать. Как они могли не знать и не видеть, для чего все это?

Моргая, чтобы избавиться от слез, он заметил, где стоит. Аккуратные ряды капсул были для него чужими, но пол, стены и потолок — вполне знакомыми. Дональд помогал все это проектировать. И все это возникло благодаря ему. А когда он попытался выйти отсюда, сбежать, его приволокли обратно, вопящего и лягающегося, сделав пленником внутри созданных им стен.

Попискивание панели у входа прогнало тревожные мысли. Обернувшись, Дональд увидел, как толстенная стальная дверь поворачивается на петлях толщиной с мужскую руку. Вошел доктор Уилсон, врач текущей смены. Заметив Дональда, он нахмурился.

— Сэр?

Дональд ощутил, как по затылку стекла струйка пота. Сердце все еще колотилось после воспоминаний о музее. Ему было жарко, хотя дыхание превращалось в облачка пара.

— Вы не забыли о нашей встрече? — спросил Уилсон.

Дональд вытер лоб, а потом ладонь о брюки.

— Нет-нет, — отозвался он, пытаясь справиться с дрожью в голосе. — Просто утратил чувство времени.

Уилсон кивнул.

— Я увидел вас у себя на мониторе и примерно так и подумал. — Он взглянул на ближайшую к Дональду капсулу и нахмурился. — Там кто-то из тех, кого вы знаете?

— Что? Нет. — Дональд снял руку, замерзшую от контакта с капсулой. — Тот, с кем я работал.

— Итак, вы готовы?

— Да. Спасибо, что согласились освежить мои знания. Я уже давно не заглядывал в инструкции.

— Конечно. — Уилсон улыбнулся. — Как раз пора будить техника-реакторщика на его четвертую смену, вот и посмотрите всю процедуру. Мы только вас и ждали.

И он жестом пригласил Дональда к выходу.

Дональд похлопал по капсуле сестры и улыбнулся. Она ждала сотни лет. Еще день-другой может подождать. А потом они посмотрят, что именно он помогал создавать. Они выяснят это вместе.

75

Бункер № 17

2313 год

Год второй

Джимми не мог заставить себя писать на бумаге. Он утопал в бумаге, но не осмеливался делать пометки даже на полях. Эти страницы неприкосновенны. Эти книги невероятно ценны. И поэтому он отсчитывал дни, пользуясь висящим на шее ключом и черными панелями сервера с номером «17».

Он узнал, что это его бункер. Этот номер был оттиснут с внутренней стороны обложки его экземпляра «Правил». Он значился на схеме всех бункеров, висящей на стене. И он знал, что это значит. Возможно, он один в этом мире, но его мир — не единственный.

Каждый вечер перед сном он выцарапывал очередную серебристую черточку на черной краске массивного сервера. Прошедшие дни Джимми отмечал только по вечерам. Делать это по утрам он счел преждевременным.

Этот «проект» начался неуклюже. Он не предполагал, что пометок будет много, поэтому делал их посередине боковой стенки, да еще слишком длинными. Через два месяца у него стало заканчиваться свободное место, и он понял, что нужно начинать новый ряд, поэтому он перечеркнул все нанесенные пометки и начал подсчет дней на другой стенке сервера. Теперь он делал черточки маленькими и аккуратными. Четыре черточки и черта через них — так мать отмечала подряд дни, когда он вел себя хорошо. Шесть таких подряд он теперь считал как месяц. Двенадцать таких рядов плюс еще пять дней — и получится год.

Он нанес последнюю отметку в последнем ряду и отступил на шаг. Год занял половину боковины сервера. С трудом верилось, что прошел целый год. Год жизни на промежуточном этаже под серверами. Он знал, что дальше так продолжать нельзя. Представить остальные серверы, покрытые царапинами, было выше его сил. Отец сказал, что здесь достаточно еды на десять лет то ли для двух, то ли для четырех человек — он уже не мог вспомнить точно. Для него одного это означало как минимум двадцать. Двадцать лет. Он вышел из-за сервера и посмотрел в проход между рядами. В самом его конце виднелась массивная серебристая дверь. Он знал, что рано или поздно ему придется выйти. Он сойдет с ума, если этого не сделает. Он уже сходит с ума. Дни слишком сильно походили один на другой.

Он шагнул к двери и прислушался. За ней было тихо, как иногда случалось, но память услужливо подсунула ему слабое эхо ударов. Джимми задумался: может, набрать четыре цифры и выглянуть наружу? Нельзя было представить ничего хуже, чем невозможность увидеть, что происходит за дверью. Когда экраны камер перестали работать, Джимми ощутил себя так, словно его лишили зрения. У него осталось сильнейшее желание открыть дверь, приподнять веко, остававшееся закрытым слишком долго. Год подсчитывания дней. Подсчитывания минут в эти дни. Парень не мог считать их бесконечно.

Он не прикоснулся к панели. Не сейчас. Там, за дверью, плохие люди. Они хотят войти, хотят узнать, что здесь есть, почему свет на этом этаже все еще горит и кто он такой.

— Я никто, — говорил им Джимми, когда у него хватало храбрости. — Никто.

Он редко набирался этой храбрости. У него доставало лишь смелости слушать, как те люди ругаются по радио. Смелости позволять их спорам заполнять его мир и голову, слушать, как они бранятся и сообщают, кто кого убил. Одна группа работала на фермах, другая пыталась остановить воду, которая просачивалась из шахт и затапливала механический отдел. Еще у других было оружие, и они отнимали даже крохи, которые те сумели наскрести. Как-то раз в эфир вышла одинокая женщина и кричала, чтобы ей пришли на помощь, но чем Джимми мог ей помочь? По его оценке, в закутках на разных этажах осталось около сотни или больше людей, которые сражались и убивали. Но скоро это прекратится. Должно прекратиться. Еще день. Еще год. Они ведь не могут сражаться вечно?

Возможно, и могут.

Время стало каким-то странным. Это теперь было то, во что больше веришь, чем видишь. Ему приходилось верить в то, что время вообще течет. Не существовало больше ни затемнения на лестнице, ни приглушенного света в коридорах, означающего, что наступила ночь. Ни восхождений наверх и солнечного света, означающего, что наступил день. Были просто цифры на экране компьютера, и менялись они настолько медленно, что хотелось вопить. Цифры, смотревшиеся одинаково что днем, что ночью. Приходилось внимательно считать, чтобы точно знать, что день уже прошел. И этот подсчет давал ему знать, что он еще жив.

Джимми задумался: не поиграть ли в салки между серверами перед сном, но это он уже делал вчера. Может, расставить банки с консервами в том порядке, в каком он будет их есть? Но он расставил их уже на три месяца вперед. Можно пострелять в мишень, почитать, поиграть в компьютере, заняться домашними делами, но ничто из этого его не привлекало. И он знал, что, наверное, просто заползет в постель и будет смотреть в потолок, пока цифры не подскажут, что наступило утро. И тогда он подумает, чем заняться.

76

Проходили недели, накапливались черточки, а кончик ключа на шее Джимми стерся. Очередным утром он проснулся со слипшимися ресницами, как будто плакал во сне, и прихватил завтрак — банку персиков и банку ананасов — к большой стальной двери, чтобы съесть их там. Сняв с плеча винтовку, Джимми уселся, прислонившись к восьмому серверу и наслаждаясь тем, как работающая машина греет ему спину.

С винтовкой он разобрался не сразу. Когда отец исчез, его винтовка уже была заряжена, и когда Джимми обнаружил ящики с оружием и патронами, способ заряжания блестящих патронов в винтовку стал для него загадкой. Он сделал эту работу «проектом» — так отец всегда называл свои задачи на работе. С раннего детства Джимми наблюдал за тем, как отец разбирает компьютеры и другую электронику, раскладывая все детали — каждый винтик, каждый болт с навинченной на него гайкой — аккуратными рядами, чтобы всегда знать, в каком порядке они понадобятся при сборке. Джимми поступил так же с одной из винтовок. А потом и со второй, когда случайно зацепил ногой детали первой.

Разобрав вторую, он понял, куда ложится патрон и как он попадает в винтовку. Пружина в держателе патронов оказалась жесткой, поэтому вставлять их было трудно. Потом он узнал, что держатель называется «магазин», прочитав статью «Винтовки» в одной из книг. Но узнал уже через несколько недель после того, как самостоятельно разобрался с устройством винтовки, подтвердив это дыркой в потолке.

Винтовку он положил на вытянутые ноги поперек, а банки с фруктами поставил на широкую часть ложа. Ананасы ему нравились больше всего. Он съедал по банке в день и с грустью наблюдал, как тает запас этих банок на полках. Прежде он никогда не слышал об ананасах, и ему пришлось отыскать статью о них в другой книге. Ананасы стали началом головокружительного путешествия по коробкам с книгами. Статья про «пляж» вывела его на статью «океан», которая смутила его масштабностью прочитанного. Потом он узнал про рыб. В тот день он забыл о еде, а комнатка с рацией и матрацем была забита раскрытыми книгами и пустыми коробками. У него ушла неделя, чтобы снова привести все в порядок. С тех пор он множество раз с головой уходил в подобные экскурсии.

Достав из нагрудного кармана ржавый консервный нож и любимую вилку, Джимми вскрыл банку с персиками. Когда он сделал первый надрез, послышался легкий хлопок входящего в банку воздуха. Джимми научился не есть содержимое банок, если они не издавали такой звук. К счастью, туалеты еще работали, когда жизнь преподала ему этот урок. Сейчас ему отчаянно не хватало туалетов.

Он съел персики, наслаждаясь каждым кусочком, затем выпил сок. Он не был уверен, можно ли его пить — на этикетке про сок ничего не говорилось, — но он ему очень нравился. Потом он взял банку с ананасами и консервный нож и собрался проткнуть крышку, но тут пискнула панель с клавиатурой на большой стальной двери.

— Рановато вы сегодня, — прошептал он непрошеным гостям.

Джимми отложил банку, облизал вилку и сунул ее обратно в карман. Зажав приклад под мышкой, он сидел и смотрел, шевельнется ли дверь. Если она хоть чуть-чуть приотворится, он откроет огонь.

Панель четырежды пискнула, когда был введен набор цифр, потом зажужжала, указывая, что код неправильный. Когда пришельцы попробовали второй код, Джимми стиснул винтовку. На экранчике панели было место для четырех цифр. Это означало десять тысяч комбинаций, если включить и четыре нуля. Панель разрешала делать три попытки и, если коды оказывались неправильными, отключалась на сутки, Джимми знал это уже давно. У него осталось чувство, что про панель ему рассказала мама, но это было невозможно. Если только они не говорили во сне.

Он дождался, когда панель снова зажужжала. Еще один код долой, и это означало, что время истекает. Правильный код был «1218». Джимми проклял себя за то, что произнес это число хотя бы мысленно, и его палец выжидательно лег на спусковой крючок. Но мысли подслушать нельзя. Он все время про это забывал, потому что свои-то мысли он слышал всегда.

Началась третья и последняя на сегодня попытка, а Джимми не терпелось съесть ананасы. У него с людьми за дверью сложилась своего рода ритуал — три попытки каждое утро. Хоть это и было страшно, но они остались его единственным контактом с людьми. На стенке одного из серверов он проделал вычисления, предположив, что они начали с четырех нулей и двинулись по нарастающей дальше. Три попытки в день означали, что они наткнутся на правильный код на четыреста шестой день, со второй попытки. До этого дня осталось меньше месяца.

Но расчеты Джимми не учитывали все обстоятельства. Оставался томительный страх, что они могли пропустить некоторые числа, что начали с какого-то другого или что им может тупо повезти, если они перебирают коды наугад. Насколько Джимми было известно, дверь можно открыть несколькими кодами. А поскольку он не обратил внимания на то, как отец изменил код, он не мог увеличить числовое значение своего кода. А что, если он этим только облегчит им задачу? Вдруг они начали с «9999»? Конечно, он мог и уменьшить число кода, надеясь, что проскочит числа, которые они уже испробовали, но что, если они это число еще не брали? Предпринять какое-то действие и случайно впустить их — это хуже, чем ничего не делать, а потом умереть. А Джимми умирать не хотел. И убивать кого-то тоже.

Вот о чем он думал, пока набирали очередные четыре цифры. Когда панель прожужжала в третий и в последний на сегодня раз, он разжал стиснувшие винтовку пальцы. Джимми вытер вспотевшие ладони о штаны и взял банку с ананасами.

— Привет, ананасы, — прошептал он.

Наклонившись, он проткнул крышку и внимательно прислушался.

И ананасы прошептали ему, что их можно съесть.

77

Суть жизни, как понял со временем Джимми, заключается в чередовании еды и опорожнения кишечника. Ее немного разбавляет сон, но на него требуется мало усилий. Он узнал этот великий закон природы, только когда сливной бачок унитаза перестал наполняться. Пока бачок полон, никто не думает о содержимом своего кишечника. А потом думает только об этом.

Джимми начал опорожняться в углу серверной, как можно дальше от двери. Он мочился в раковину, пока из крана не прекратила идти вода и запах не стал слишком сильным. Когда это произошло, он переключился на подачу воды из цистерны. «Правила» подсказали, какую страницу надо отыскать и как это сделать. Книга была жутко скучная, но временами все же полезная. Джимми предположил, что как раз для таких случаев ее и написали. Он понимал, что вода в цистерне рано или поздно закончится, поэтому решил ее экономить, выпивая как можно больше жидкости из банок. Он терпеть не мог томатный суп, но выпивал его по банке каждый день. Моча у него стала ярко-оранжевой.

Как-то утром Джимми допивал сироп из банки с консервированными яблоками, когда люди пришли испытать очередные коды. Все произошло быстро. Четыре цифры — и панель издала другой звук. Она не зажужжала. Не залаяла, не завопила, не разгневалась. Она пискнула, но по-другому. И вместо красной лампочки, которая загоралась уже больше года, вспыхнула яркая и пугающая зеленая.

Джимми вздрогнул. Открытая банка с персиками свалилась с колена и покатилась, заливая пол сиропом. Он ждал случившегося только через два дня.

От большой стальной двери донеслись звуки. Джимми бросил ложку и нашарил винтовку. Снять с предохранителя. Щелчок под большим пальцем, глухой удар со стороны двери. Голоса, голоса. Восторг с одной стороны, ужас — с другой. Джимми прижал приклад к плечу и пожалел, что вчера не тренировался стрелять. Завтра. Он планировал быть готовым завтра. А у них получилось на два дня раньше.

В двери что-то щелкнуло. Джимми стал гадать: не пропустил ли он день или два? Однажды он заболел, и у него подскочила температура. И еще был момент, когда он заснул, читая, а проснувшись, не смог вспомнить, какой наступил день, возможно, он пропустил один. А может, те люди пропустили число. Дверь чуть-чуть приоткрылась.

Джимми еще не был готов. Винтовка скользила в потных ладонях, сердце колотилось. Настало событие, которого ждешь. Ждешь так сильно, с такой страстью и сосредоточенностью — например, надуваешь пластиковый мешок, смотришь, как он набухает перед глазами, знаешь, что он вот-вот лопнет, знаешь, знаешь — и когда событие происходит, оно пугает тебя так, как будто ты его совсем не ждал.

И это было таким же событием. Дверь приоткрылась шире. За ней стоял человек. Человек. И на секунду, на кратчайший миг, Джимми едва не отбросил целый год планирования, календарь страха. Вот человек, с которым можно поговорить, которого можно послушать. С которым можно по очереди орудовать отверткой и молотком — теперь он вскрывал банки ими, потому что консервный нож сломался. Это «проект-партнер», как любил говорить отец…

Лицо. Человек со злобным оскалом. Год планирования, стрельбы по банкам из-под томатного супа, звона в ушах и перезарядки, чистки винтовки и чтения — и теперь лицо за приоткрывшейся дверью…

Джимми нажал на спусковой крючок. Ствол подпрыгнул. И злобный оскал сменился другим выражением: смесью удивления и печали. Человек упал, но в дверь уже торопливо протискивался другой, и в руке у него было что-то черное.

И ствол снова дернулся. При каждом выстреле Джимми моргал. Три выстрела. Три пули. Второй мужчина еще двигался вперед, но на его лице отразилась такая же печаль, а глаза потускнели, когда он рухнул всего в двух шагах от двери.

Джимми ждал следующего. Он слышал, как тот громко ругается. А тот, в кого он выстрелил первым, все еще двигался — как пустая банка, которая подскакивает и катится еще долго после того, как ее пнешь. Дверь была распахнута. Миры по обе стороны двери соединились. Мужчина, открывший дверь, приподнял голову, на его лице отразилось нечто более глубокое, чем печаль, и Джимми внезапно увидел перед собой отца. Его отец лежал снаружи возле двери, умирая в коридоре. И Джимми не мог понять, как такое возможно.

Ругань стала тише — третий уходил от двери по коридору, и Джимми сделал первый полный вдох с того момента, когда от двери донесся сигнал и загорелась зеленая лампочка. Пульса у него не было: сердце безостановочно колотилось с такой частотой, что все удары слились в один. В низкий гул, как внутри работающего сервера.

Он прислушался к удаляющимся шагам третьего и понял, что у него появился шанс закрыть дверь. Он встал и пробежал мимо мертвеца, упавшего в серверную. Возле его руки валялся пистолет. Опустив винтовку, Джимми уже собрался навалиться плечом на дверь и закрыть ее, но тут он подумал, что будет завтра, или ночью, или через час.

Уходящий третий теперь знал код. И уносил его с собой.

— Двенадцать восемнадцать, — прошептал Джимми.

Он быстро выглянул за дверь и успел заметить, как третий скрылся в каком-то офисе. На миг мелькнул зеленый комбинезон, и остался лишь пустой холл, невозможно длинный и ярко освещенный.

Умирающий возле двери застонал и пошевелился. Джимми его проигнорировал. Он прижал винтовку к плечу и прицелился, как на тренировке. Мушка и прицел совместились и нацелились на край офисной двери. Джимми представил, что там висит банка из-под супа. Он равномерно дышал и ждал. Стонущий мужчина подполз чуть ближе, шлепая окровавленными ладонями по полу. В глубине черепа у Джимми затаилась боль, застарелый шрам на его воспоминаниях. Джимми целился в пустоту коридора и думал об отце и матери. Часть его сознания понимала, что их уже нет, что они куда-то ушли и никогда не вернутся. Ствол дрогнул, мушка чуть сбилась.

Умирающий подполз еще ближе. Его стоны превратились в хрип. Джимми скосил на него глаза и увидел на его губах кровавые пузыри. Длинную бороду мужчины пропитала кровь. Джимми отвернулся. Он смотрел в точку, куда была нацелена винтовка, и считал.

На счете «тридцать один» он ощутил прикосновение пальцев к ботинкам.

На счете «сорок один» из двери показалась голова.

Джимми нажал на спуск. Приклад толкнул его в плечо, а в коридоре на миг раскрылся ярко-красный цветок.

Он выждал секунду, глубоко вдохнул и отвел ногу от пальцев, тянущихся к его лодыжке. Прижал плечо к опасно распахнутой двери и надавил. Зажужжали замки, где-то в глубине стены с глухим стуком клацнули запоры. Но Джимми их почти не слышал. Он выронил винтовку и уткнулся лицом в ладони, сидя возле мужчины, умирающего в серверной. Внутри серверной. Джимми плакал, а панель радостно пискнула и смолкла, терпеливо дожидаясь, когда наступит новый день.

78

Бункер № 1

2345 год

На стене кабинета доктора Уилсона висел ряд уже знакомых дощечек с зажимом для бумаги. Дональд вспомнил, как с наигранной церемонностью подписывал на них документы. И как однажды подписал распоряжение на собственную заморозку. Он тогда испытывал легкую неловкость, подписывая эти бланки. Что он напишет? У него рука задрожит, когда он выведет чужое имя.

Стоящая в кабинете пустая каталка пробудила и неприятные воспоминания. На ней уже лежала свежая простыня, сложенная с военной аккуратностью и дожидающаяся следующего кандидата на заморозку. Пока два его помощника готовились, Уилсон проверил по компьютеру, кого следует разбудить. Один из помощников размешал две ложки зеленого порошка в емкости с теплой водой. Дональд через всю комнату ощутил знакомый запах этого раствора, заставивший его поморщиться, но это не помешало ему запомнить, из какого шкафчика достали порошок и сколько его отмерили.

Другой помощник сложил чистое одеяло и накинул его на спинку кресла-коляски. Там уже лежал бумажный халат. Распаковали и снова сложили аптечку первой помощи: перчатки, лекарства, марлю, бинты, пластырь. Все было проделано спокойно и деловито. Дональду это напомнило работников кафетерия, которые с такой же привычной ловкостью выставляли на прилавок подносы с завтраком.

Уилсон произнес номер, подтверждая, кого они станут будить. Этот техник-реакторщик, подобно сестре Дональда, оказался уменьшен до номера, до ячейки в таблице. Хотя и вымышленные имена в этом смысле были не лучше. Дональд неожиданно понял, как легко могли совершить подмену одного человека другим. Он подождал, пока бумаги заполнялись — его подпись не требовалась — и складывались в ящик стола. На эту часть процесса он мог не обращать внимания. То, что он запланировал, следов не оставит.

Уилсон вывел их за дверь. Помощники покатили следом кресло со всем необходимым, Дональд пошел за ними.

Техник, которого предстояло разбудить, лежал двумя этажами ниже — значит, придется спускаться в лифте. Один из помощников вскользь заметил, что ему осталось всего три дня до конца смены.

— Счастливчик, — сказал второй.

— Это точно, так что будь аккуратнее с моим катетером, — пошутил первый, и даже Уилсон рассмеялся.

Дональд смеяться не стал. Он в тот момент размышлял над тем, какой окажется последняя смена. Похоже, здесь никто не загадывал дальше, чем на смену вперед. Все ждали окончания текущей смены и страшились начала следующей. Это напомнило ему Вашингтон, где все, с кем он работал, надеялись переизбраться на следующий срок, хотя с отвращением думали об очередных выборах. Дональд угодил в такую же ловушку.

Двери лифта открылись в другой холодный зал. Здесь находились помещения, наполненные сменными работниками, — большая часть ждущих обитателей бункера располагалась на двух одинаковых этажах. Уилсон провел команду через вестибюль и далее через третью дверь направо, набрав на ней код. Зал со спящими телами уходил вдаль, пока не упирался в бетонную оболочку бункера.

— Двадцать рядов вперед и четыре в сторону, — показал Уилсон.

Они подошли к нужной капсуле. Эту часть процедуры Дональд видел впервые. Он помогал укладывать других, но еще ни разу не помогал кого-то будить. Когда они укладывали тело Виктора, это было совсем иное — похороны.

Помощники расположились возле капсулы. Уилсон опустился на колени перед панелью управления и выжидательно посмотрел на Дональда.

— Да, конечно, — спохватился Дональд.

Он тоже опустился на колени и стал наблюдать из-за спины доктора.

— Большинство процессов автоматизировано, — застенчиво признал Уилсон. — Если честно, то меня можно заменить дрессированной обезьяной, и никто не заметит разницы. — Он ввел код, нажал на красную кнопку и посмотрел на Дональда. — Я тут совсем как вы, Пастырь. Только на тот случай, если что-то пойдет не так.

Доктор улыбнулся. Дональд — нет.

— Крышка откроется через несколько минут. — Он постучал по дисплею. — Температура внутри поднимется до тридцати одного по Цельсию. Когда индикатор мигает, это означает, что в кровь вводится инъекция.

Индикатор мигал.

— Инъекция чего?

— Наномашин. Процедура заморозки убьет нормального человека. Полагаю, из-за этого ее и запретили.

«Нормального человека». Черт, а кто же тогда он? Он поднял ладонь и уставился на крохотные красные пятнышки. Вспомнил, как по склону холма катилась перчатка.

— Двадцать восемь, — сообщил Уилсон. — Когда будет тридцать, крышка разблокируется. В этот момент я должен подтвердить и переустановить шкалу, а не ждать до окончания процесса. Это нужно просто для того, чтобы я не забыл. — Он повернул диск под индикатором температуры. — Тем самым не остановить процесс. Начавшись, он идет только в одном направлении.

— А если что-то пойдет не так?

— Я же сказал, — нахмурился Уилсон. — Для этого я здесь и нахожусь.

— Ну а если что-то случится с вами? Или вас куда-то вызовут?

Доктор потеребил мочку уха, размышляя.

— Посоветую уложить его обратно до моего прихода. — Он рассмеялся. — Конечно же, наномашины смогут все исправить, и быстрее меня. Как только вы включаете понижение температуры, от вас требуется лишь одно — закрыть крышку. Но я даже представить не могу, как может возникнуть такая ситуация.

А Дональд мог. Он смотрел, как температура подбирается к двадцати девяти градусам. Помощники готовились, ожидая, когда крышка откроется. Первый отложил в сторону полотенце вместе с одеялом и бумажным халатом. Открытая аптечка уже стояла на кресле. Оба надели голубые резиновые перчатки. Второй отрезал полоску липкой ленты и повесил ее на ручку кресла. Пакет с марлей был уже вскрыт, горький напиток взболтан.

— А мой код запустит процедуру? — спросил Дональд, думая, не забыл ли он о чем-то спросить.

Уилсон усмехнулся, уперся ладонями в колени и медленно встал.

— Полагаю, ваш код откроет даже наружный шлюз. Есть ли нечто такое, к чему у вас нет доступа?

Щелкнула застегнутая перчатка. Замок крышки сработал, послышалось шипение.

«К правде», — хотел ответить Дональд. Но он планировал вскоре добраться до нее сам.

Крышка приоткрылась, один из помощников поднял ее до конца. Внутри лежал симпатичный молодой мужчина, щеки у него подергивались, пока он приходил в себя. Помощники принялись за работу, и Дональд постарался запомнить каждую мелочь этой процедуры. Он подумал о сестре в зале над ним, как она спит и ждет.

— Когда привезем его в кабинет, проверим общее состояние и возьмем образцы на анализ. А если у человека есть какие-то вещи в шкафчике, то я посылаю за ними кого-то из своих парней.

— В шкафчике?

Помощники извлекли катетер, затем иглу из руки. На это место наложили марлю и закрепили ее лентой, мужчина в капсуле тем временем пил через соломинку раствор, морщась от его горечи.

— Да, с личными вещами. Отложенными с предыдущей смены. Мы их выдаем после пробуждения.

Мужчину одели в бумажный халат, затем помощники, покряхтывая от усилий, подняли его из исходящей паром капсулы. Дональд убрал из кресла аптечку и придержал его, пока усаживали разбуженного. Пока его там устраивали, Дональд подумал об оставшемся на койке мешке с надписью «Смена» и личными вещами Турмана. На нем еще был мелко выведен номер, похожий на тот, что значился в записке Анны. Следовательно, номер в записке не дата…

И тут его озарило. «Медальон» в записке — опечатка. Дональд мысленно представил клавиатуру, где на ней расположены «R» и «T». Да, они находятся рядом, и в записке, скорее всего, ошибка. Она хотела напечатать «шкафчик».[15]

Слияние разгадок пробилось сквозь холод в зале, и на миг он забыл о намерении разбудить сестру. Другие спящие призраки поманили его и зашептали, туманя разум.

79

Дональд помог отвезти приходящего в себя техника в офис медиков, а один из помощников остался, чтобы вымыть капсулу и привести ее в порядок. Не заинтересовавшись тем, как Уилсон станет брать образцы для анализа, Дональд вызвался сходить за личными вещами техника. Помощник объяснил, как добраться до хранилища на одном из средних этажей бункера.

Всего этажей-хранилищ было шестнадцать, не считая арсенала. Дональд вошел в лифт и нажал сильно потертую кнопку пятьдесят седьмого этажа, где располагалось нужное хранилище. Личный номер разбуженного техника он записал на клочке бумаги. Номер из сообщения Анны он хорошо запомнил. Он предположил, что это дата: 2 ноября 2039 года, поэтому вспомнить его было нетрудно.

Лифт остановился, и Дональд вышел в темноту. Он провел рукой по выключателям на стене. Лампы на потолке начали оживать с далекими и приглушенными хлопками — заработали древние трансформаторы и реле. Лабиринт высоких полок начал появляться из темноты по мере того, как лампы загорались то в отдалении, то рядом, то где-то справа, подобно мозаике, открываемой по кусочку в случайном порядке. Шкафчики оказались в самой глубине, за полками. Дональд отправился в долгое путешествие, когда последние лампы еще с мерцанием загорались.

Его проглотили утесы стальных полок, уставленных закрытыми пластиковыми ящиками. Казалось, они нависают над ним. Если поднять голову, то создавалось впечатление, будто высоко над головой полки вот-вот соприкоснутся, подобно уходящим вдаль рельсам. Дональд увидел огромные упаковки таких ящиков, пустых и непомеченных, — они дожидались, когда будущие смены их наполнят. Все документы и заметки, которые они с Анной создали в его прошлую смену, наверняка оказались в одном из этих ящиков. Они сохранят рассказ о сороковом бункере и других бункерах, которым не повезло оказаться вокруг него. Они поведают о людях из восемнадцатого и о попытках Дональда спасти их. Может, не стоило их спасать? Что, если причина нынешнего переполоха, эта сбежавшая чистильщица, отчасти и его вина?

Он проходил мимо ящиков, рассортированных по дате, по бункеру, по имени. Между полками были сделаны перпендикулярные узкие проходы — их ширины как раз хватало для проезда тележки, чтобы вывезти чистую бумагу и блокноты, а потом вернуть их уже чуть потяжелевшими на вес чернил. С облегчением избавившись от клаустрофобии, Дональд оставил за спиной полки и вышел к дальней стене хранилища. Обернувшись и глядя в проход, он представил, как здесь вдруг погаснет свет и он уже не сможет найти дорогу обратно к лифту. Наверное, он так и будет ходить кругами, пока не умрет от жажды. Взглянув на лампы, Дональд осознал, насколько он уязвим, насколько зависит от электричества и света. Его окатила знакомая волна страха, паника от мысли оказаться похороненным заживо. Он на миг прислонился к шкафчику и отдышался. Кашлянул в платок и напомнил себе, что смерть — не худшее из того, что может случиться.

Когда страх ослабел и он преодолел желание помчаться обратно к лифту, Дональд вошел в ряды шкафчиков. Их тут было, наверное, несколько тысяч. Многие оказались маленькими, наподобие почтовых ящиков, всего около шести дюймов высотой и глубиной примерно по локоть, судя по внешнему виду. Он пробормотал номер из записки Анны. Где-то здесь должен быть шкафчик Эрскина, да и Виктора тоже. Он задумался: не припрятаны ли в их шкафчиках какие-нибудь секреты? Надо будет вернуться сюда и проверить.

Проходя по одному из рядов, он увидел, что номера на шкафчиках увеличиваются. Первые две цифры сильно отличались от номера Анны. Тогда он свернул в один из перпендикулярных проходов, стал искать нужный ряд и увидел группу, начинающуюся с 43. А первыми цифрами его идентификационного номера были 44. Возможно, где-то рядом и его шкафчик.

Дональд полагал, что тот окажется пуст, хотя и поймал себя на том, что мысленно повторяет свой номер. Он никогда не брал с собой что-либо из смены в смену. Номера сменялись в предсказуемой последовательности, пока он не оказался перед металлической дверцей с его номером — идентификационным номером Троя. Засова на ней не было, только кнопка. Он нажал ее костяшкой пальца, опасаясь, что на кнопке может оказаться сканер отпечатков пальцев или нечто другое, столь же заслуживающее его паранойи. Что могут подумать, если увидят, как Турман заглядывает в шкафчик этого человека? Про уловку с подменой забылось легко. Примерно так же Дональд не сразу откликался на имя сенатора — надо было сообразить, что обращаются к нему.

Дверца с тихим вздохом приоткрылась, скрипнув ветхими несмазанными петлями. Этот вздох напомнил Дональду, что все в бункере — и ящики, и шкафчики — защищается от воздуха. Хорошего, нормального воздуха. Даже воздух, которым они дышат, полон невидимых опасностей наподобие разрушительного кислорода и других голодных молекул. Единственная разница между плохим и хорошим воздухом заключалась в скорости, с какой они делали свое дело. Люди жили и умирали слишком быстро, чтобы заметить разницу.

«Во всяком случае, прежде», — подумал Дональд, открывая шкафчик.

К его удивлению, шкафчик не был пуст. Там лежал пластиковый мешок — сморщенный и запечатанный под вакуумом, как мешок Турмана. На этом мешке наверху было написано «Наследие», а не «Смена». Внутри Дональд увидел свои знакомые просторные брюки и красную рубашку. Одежда мгновенно подстегнула его воспоминания. Она напомнила, каким человеком он был и в каком мире жил. Дональд стиснул мешок — плотный из-за выкачанного воздуха — и быстро взглянул вдоль безлюдного прохода.

Зачем они хранят все эти вещи? Неужели для того, чтобы он вышел из бункера в той же одежде, в какой был в тот день? Примерно как выпущенный из тюрьмы заключенный, моргающий от яркого света и заслоняющий глаза, одетый так, как ходили много лет назад? Или же это хранилище выполняет роль свалки? Выше находилось целых два этажа, где не подлежащий переработке мусор прессовался в кубы до плотности железа и складывался до потолка. А куда еще им было девать мусор? В большую яму? Они и так жили в большой яме.

Дональд размышлял над этим, пока возился с пластиковой застежкой. Сдвинув ее, он открыл мешок. На него пахнуло слабым запахом земли и травы, дуновением прошедших дней. Он открыл мешок шире, и одежда увеличилась в объеме, набрав воздуха. Ему вдруг захотелось переодеться, убедить себя, что его мир не исчез. Но все же он решил убрать мешок обратно в шкафчик — и тут он заметил, как внутри блеснуло что-то желтое.

Сунув руку в мешок, Дональд пошарил там и достал свое обручальное кольцо. Извлекая руку, он ощутил в брюках какой-то твердый предмет. Сжав кольцо, он снова полез в мешок, ощупывая складки одежды. Что у него было с собой в тот день? Не таблетки — их он потерял, когда упал. Не ключи от квадроцикла — их у него забрала Анна. Ключи от дома и бумажник остались в пиджаке и в бункер так и не попали…

Телефон. Дональд нашел его в кармане брюк. Его тяжесть и округлые линии пластикового корпуса сразу уютно пришлись по руке. Дональд вернул мешок в шкафчик, сунул кольцо в карман комбинезона и нажал кнопку включения старого телефона. Конечно же, он не заработал — батарея давно разрядилась. И вообще, он толком не работал еще в тот день, когда Дональд потерял Элен.

Он привычно сунул телефон в карман — над такими привычками время не было властно. Нащупал в кармане кольцо, достал его, убедился, что оно ему до сих пор по размеру, и подумал о жене. Мысли об Элен привели к мыслям о Мике и их детях. Печаль и тошнота смешались. Он затолкал одежду поглубже в шкафчик, запер дверь, снял кольцо и сунул его в карман к старому телефону. Потом отправился на поиски шкафчика Анны. Ему предстояло найти еще и шкафчик с вещами техника.

Пока Дональд искал, что-то не давало ему покоя — какая-то связь, которую он не мог понять.

В стороне виднелся участок хранилища, так и оставшийся темным — лампа там перегорела, — и Дональд подумал о сороковом бункере и о том, как отключались камеры во время прошлой смены. Эрен положил конец тому, что делалось в сороковом. Бомба с беспилотника рванула так, что пыль стряхнуло даже с труб под потолком в его комнате. И теперь у Дональда в голове крутились мысли, создавая более глубокие связи. Что-то насчет Анны. Некая причина, из-за которой его тянуло к своему шкафчику. Он сжал в кармане телефон и вспомнил, для чего ее разбудили в прошлый раз. Вспомнил, что она была специалисткой по беспроводным системам и опытным хакером.

Где-то вдалеке с хлопком погасла лампа, и Дональд ощутил, как вокруг него смыкается тьма. Здесь для него не было ничего, кроме страшных воспоминаний и жутких озарений. Когда у него начала складываться картина, в которую ему отчаянно не хотелось верить, сердце заколотилось. В день, когда упали бомбы, у него очень плохо работал телефон и он никак не мог связаться с Элен. А еще раньше он несколько раз не мог дозвониться до Мика, и происходило это в те вечера, когда они с Анной оставались наедине.

И теперь они снова остались наедине, в этом бункере. Мик поменялся с ним местами в последний момент. Дональд вспомнил их разговор в квартирке еще пустого бункера. Мик устроил ему экскурсию, привел в ту комнатку и сказал, чтобы он запомнил его здесь, что он этого хочет.

Дональд врезал ладонью по шкафчику, громкий удар заглушил ругательство. Это Мику следовало находиться здесь, замерзая и оттаивая, постепенно сходя с ума. Мик украл у Дональда ту самую домашнюю жизнь, над которой часто подшучивал. И он помог ему это сделать.

Дональд обессиленно прислонился к шкафчику. Достал платок, кашлянул в него и представил, как его друг утешает Элен. Подумал об их детях и внуках. И в нем вскипела убийственная ярость. Все это время он винил себя за то, что не смог в тот день встретиться с Элен. Все это время он обвинял Элен и Мика за жизнь, которую они прожили вместо него. А подстроила все это Анна. Она хакнула его жизнь. И сделала так, чтобы он оказался здесь.

80

Вещи из двух других шкафчиков Дональд доставал словно во сне. В каком-то онемении он спустился в лифте в кабинет Уилсона и положил мешок с вещами техника. Попросил Уилсона дать ему что-нибудь, чтобы заснуть, и внимательно проследил за тем, откуда тот достал таблетки. Когда Уилсон вышел в лабораторию с образцами, Дональд отсыпал себе еще таблеток. Раздавив их, он добавил две ложки порошка и сделал горький напиток. Он действовал не по плану. Все его поступки механически вытекали один из другого. В его жизни была жестокость, с которой он хотел покончить.

Теперь вниз, в залы глубокой заморозки. Толкая перед собой нагруженное кресло-коляску, он легко отыскал ее капсулу. Дональд провел по ней пальцем. Прикосновение его было осторожным, словно он опасался порезаться. Он вспомнил, как точно так же касался ее тела — всегда с опаской, так и не решившись ни уступить чувствам, ни отвергнуть их. Чем лучше ему было, тем больнее становилось. Каждая ласка являлась изменой Элен.

Он отнял палец и зажал его в ладони другой руки, чтобы остановить воображаемое кровотечение. Находиться рядом с ней уже было опасно. За этой бронированной оболочкой лежало обнаженное тело Анны, а он собирался эту оболочку вскрыть. Дональд обвел взглядом огромные залы с капсулами. Толпа, и каждый в ней одинок. Уилсон еще некоторое время проведет в лаборатории.

Дональд опустился на колени возле торца капсулы и набрал свой код. Подсознательно ему хотелось, чтобы код не сработал. Он позволяет слишком многое, власть и возможность давать жизнь или отнимать ее. Но панель приняла код и просигналила. И тогда Дональд твердой рукой повернул диск, как ему было показано.

Осталось только ждать. Температура поднималась, а его гнев таял. Дональд взял термос с напитком и взболтал его. Проверил, что все остальное на месте.

Когда капсула с легким шипением приоткрылась, Дональд просунул пальцы в щель и поднял крышку до конца. Наклонившись, он аккуратно отсоединил трубочку от иглы в руке Анны. Из иглы потекла густая жидкость. Он понял, как работает клапан на конце иглы, и повернул его. Жидкость перестала капать. Развернув взятое из кресла одеяло, Дональд обернул им тело, которое было уже теплым. Растаявшая изморозь стекала по внутренней поверхности капсулы и собиралась в канальцах, из которых куда-то сливалась. Он понял, что одеяло больше предназначено для него, чем для Анны.

Женщина шевельнулась. Когда ее веки затрепетали, Дональд отвел волосы со лба Анны. Губы ее приоткрылись, выпуская негромкий стон, наполненный десятилетиями сна. Дональд хорошо знал, как ощущается это окоченение, застывший в суставах холод. Он ненавидел себя за то, что делает с ней. И ненавидел то, что сделали с ним.

— Успокойся, — сказал он, когда Анна стала размахивать дрожащими руками.

Ее голова бессильно перекатывалась с боку на бок, она что-то бормотала. Дональд помог Анне сесть и поправил одеяло, чтобы оно укутывало ее полностью. Рядом стояло кресло с аптечкой и термосом. Дональд даже не попытался помочь ей выбраться и пересесть в кресло.

Моргающие и мечущиеся глаза наконец-то остановились на Дональде. Прищурились, узнавая.

— Донни…

Он и услышал свое имя, и прочитал его по губам.

— Ты пришел за мной, — прошептала она.

Дональд видел, как ее трясет, но подавил желание растереть ей спину или обнять.

— Какой сейчас год? — спросила она, облизнув пересохшие губы. — Время уже настало?

Теперь ее глаза распахнулись и увлажнились от страха. Растаявший иней стекал по щекам.

Дональд вспомнил, что при таком пробуждении мысли все еще затуманивают недавние сны.

— Настало время для правды. Ведь я здесь из-за тебя?

Анна тупо уставилась на него, все еще плохо соображая. Он видел это по подергиванию ее глаз, по тому, как оставались приоткрытыми сухие губы. Эти ощущения были ему хорошо знакомы с тех пор, как будили его.

— Да. — Она еле заметно кивнула. — Отец никогда не собирался будить нас. Глубокая заморозка… — Она все еще говорила шепотом. — Я так рада, что ты пришел. Я знала, что ты придешь.

Из-под одеяла показалась рука, ухватилась за край капсулы — Анна захотела вылезти. Дональд опустил ладонь на ее плечо. Повернувшись, он взял с кресла термос. Отняв ее пальцы от края капсулы, он вложил в них термос. Анна высвободила другую руку и поставила термос на колени.

— Я хочу знать почему. Зачем ты затащила меня сюда? В это место.

Дональд обвел взглядом капсулы, эти неестественные могилы, не впускающие в себя смерть.

Анна посмотрела на него, затем на термос и торчащую из него соломинку. Дональд выпустил ее руку и полез в карман. Достал телефон. Анна перенесла внимание на него.

— Что ты сделала в тот день? Не дала мне с ней связаться, так ведь? И в ту ночь, когда мы увиделись для завершения планов… и во все те дни, когда Мик пропускал встречи… Это ведь тоже было твоих рук дело?

По лицу Анны скользнула тень. Нечто глубокое и темное. Дональд ждал от нее вызывающего поведения, непоколебимой решительности, отрицаний. Но Анна выглядела опечаленной.

— Так давно… — сказала она, покачав головой. — Прости, Донни, но это было так давно. — Ее глаза устремились куда-то в сторону двери, как будто она ждала оттуда опасность. Дональд обернулся, но ничего страшного не увидел. — Нам нужно выбраться отсюда, — хрипло произнесла она все еще слабым голосом. — Донни, мой отец и… они заключили пакт…

— Я хочу знать, что ты сделала. Расскажи.

Она покачала головой.

— То, что мы с Миком совершили… Донни, тогда это казалось правильным решением. Прости. Но я должна рассказать тебе кое-что еще. Нечто более важное. — Она говорила совсем негромко. Облизнула губы, взглянула на соломинку, но Дональд не отпускал ее руку. — Отец разбудил меня во время еще одной смены, когда ты лежал в заморозке. — Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Пока она собиралась с мыслями, зубы ее стучали. — И я кое-что нашла…

— Стоп. Хватит с меня историй. И лжи. Просто расскажи правду.

Анна отвернулась. По ее телу прошла судорога. От волос поднимался пар, конденсат стекал по стенкам капсулы.

— Все так и было задумано. — Признание заключалось в том, как она это сказала, в нежелании смотреть на него. — Так должно было быть. Ты и я вместе. Мы построили все это.

В Дональде стал с новой силой закипать гнев. Его руки тряслись даже сильнее, чем у нее. Анна подалась вперед.

— Я не смогла перенести мысль, что ты умрешь там в одиночестве.

— Я бы не остался там в одиночестве, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. — И не тебе было решать такое.

Он ухватился за края капсулы и стиснул их с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

— Тебе надо выслушать то, что я должна рассказать, — произнесла Анна.

Дональд ждал. Какое объяснение или извинение она придумала? Она отняла у него даже то немногое, что оставил ее отец. Турман уничтожил мир, Анна уничтожила Дональда. И теперь он ждал, чтобы услышать, что она может сказать.

— Мой отец заключил пакт, — начала она крепнущим голосом. — Нас никогда не собирались будить. Нам надо выбраться отсюда. Мне нужна твоя помощь…

Опять то же самое. Ей было наплевать, что она его уничтожила. Дональд почувствовал, как его ярость стихает. Она рассеивалась по всему телу, сливаясь с ним — мощный прилив, приходящий и уходящий подобно океанской волне, недостаточно сильный, чтобы удержаться на высоте, и обрушивающийся вниз с шипением и вздохом.

— Пей, — сказал он, чуть приподнимая ее руку. — Потом можешь все рассказать. Можешь рассказать, как я способен тебе помочь.

Анна моргнула. Дональд протянул руку и поднес соломинку к ее губам. Губам, которые могли сказать ему что угодно, держать его в смятении, использовать его ради того, чтобы она ощущала себя менее одинокой. Он уже слышал достаточно ее вранья, ее фирменного яда. Подставить ей ухо — все равно, что подставить вену.

Губы Анны сомкнулись на соломинке, щеки втянулись. Столбик мерзкой зеленой жидкости пополз вверх.

— Такая горькая, — прошептала она после первого глотка.

— Шш-ш-ш… Пей. Тебе это нужно.

Она пила, а Дональд придерживал для нее термос. В паузах между глотками Анна говорила, что им надо выбраться отсюда, что здесь опасно. Он соглашался и направлял соломинку к ее губам. Опасностью здесь была она.

В термосе оставалось еще немного жидкости, когда она подняла на него удивленный взгляд.

— Почему я… такая сонная?

Анна медленно моргнула, борясь со смыкающимися веками.

— Потому что не следовало тащить меня сюда. Мы не были предназначены для такой жизни.

Анна медленно подняла руку и ухватилась за плечо Дональда. До нее начало доходить. Дональд сел на край капсулы и обнял ее за плечи. Когда она бессильно привалилась к нему, ему ярко вспомнилась ночь их первого поцелуя. Они учились в колледже, Анна выпила слишком много и заснула на диванчике в его комнате студенческого общежития, положив голову на плечо. И Дональд пролежал так всю ночь, чувствуя, как немеет рука, и слушая, как постепенно затихает шум вечеринки. Когда они наутро проснулись, Анна зашевелилась первой. Она улыбнулась, поблагодарила его, назвала ангелом-хранителем и поцеловала.

Казалось, произошло это несколько веков назад. Тысячелетий. Людям не положено жить так долго. Но звук дыхания Анны в ту ночь Дональд помнил столь же четко, словно это было вчера. И вспомнил их последнюю смену, как они лежали на койке и она спала, положив голову ему на грудь. И тут она сделала внезапный, трепетный вдох. Ее тело напряглось, холодные ногти впились ему в плечо. И Дональд держал ее, пока пальцы медленно расслаблялись, потому что Анна Турман сделала свой последний вздох.

81

Бункер № 17

2318 год

Год седьмой

С банками стало происходить что-то неладное. Джимми не сразу это понял. Несколько месяцев назад он заметил бурое пятнышко на банке со свеклой, но ничего плохого ему тогда в голову не пришло. Теперь такие пятна стали появляться и на других банках, все больше и больше. И содержимое некоторых банок на вкус чуть изменилось. Возможно, это ему лишь казалось, но расстройством желудка он начал страдать все чаще, из-за чего вонь в серверной стала просто ужасной. Ему уже не хотелось подходить к облюбованному для опорожнения желудка углу — мухи там развелись в сумасшедшем количестве, — что означало: заниматься этим придется все дальше от того места. А рано или поздно он загадит всю серверную, и мухи не смогут уничтожать его отходы быстрее, чем он их производит.

Он знал, что ему нужно выйти из серверной. В последнее время он не слышал никаких звуков за дверью, и никто уже не пытался подобрать код. Но помещение, которое он поначалу воспринимал как тюрьму, теперь казалось ему единственным безопасным местом. И сама мысль о том, чтобы покинуть его — чего ему когда-то так хотелось, — сейчас наполняла ужасом. Ему стала привычна лишь ежедневная знакомая рутина. И идея поступить как-то иначе казалась безумием.

Он отложил выход на два дня, сделав из подготовки новый «проект». Разобрал любимую винтовку, почистил ее, смазал и собрал. Была у него коробка со «счастливыми» патронами — их редко заклинивало, и они почти не давали осечек при игре «попади в банку», и потому он опустошил две обоймы и перезарядил их только этими, «магическими» патронами. Из запасного комбинезона он сделал рюкзак, связав рукава и штанины и затянув воротник. Молния спереди отлично застегивала и расстегивала рюкзак. Он положил в него две банки колбасного фарша, две банки ананасов и две с томатным соком. Он не собирался уходить надолго, но решил подстраховаться.

Похлопав по груди, он убедился, что ключ висит на шее. Он никогда его не снимал, но обрел привычку таким способом проверять, что ключ там. Фиолетовый синяк на грудине подсказывал, что делал он это слишком часто. В нагрудный карман положил вилку и ржавую отвертку, которой вскрывал банки. Ему уже давно требовалось отыскать консервный нож. И еще батареи для фонаря — в первую очередь. За прошедшие годы свет гас только дважды, но оба этих раза он просидел в темноте, объятый страхом. А частые проверки работоспособности фонаря все больше сажали батареи.

Почесывая бороду, он размышлял над тем, что еще ему понадобится. Воды в цистерне осталось немного, но, может быть, воду он где-нибудь отыщет, поэтому Джимми добавил в рюкзак две пустые бутылки. Чтобы их отыскать, пришлось заняться раскопками в куче пустых банок, накопившихся в углу кладовой. При этом ему сильно досаждали мухи, и он заорал, чтобы они оставили его в покое.

— Я вас вижу, я вас вижу, — твердил он им. — Валите отсюда.

И Джимми рассмеялся собственной шутке.

В кухне он прихватил большой нож с уцелевшим кончиком и тоже положил его в рюкзак. Когда на второй день он набрался-таки смелости, чтобы отправиться в путь, то решил, что сегодня уходить уже поздно. Тогда он снова разобрал и смазал винтовку, после чего пообещал себе, что отправится в путь утром.

В ту ночь Джимми спал плохо. Радио он оставил включенным на случай, если кто-то выйдет с кем-то на связь, и из-за его шипения ему приснилось, будто это наружный воздух просачивается сквозь большую стальную дверь. Он не раз просыпался, задыхаясь, после чего с трудом засыпал.

Утром он проверил камеры, но те все еще не работали. Он особо пожалел, что не действует камера, показывавшая коридор за дверью, — сейчас она отображала только черноту. Джимми сказал себе, что за дверью никого нет. Но скоро там будет он. Он собирается выйти наружу. Наружу.

— Все в порядке, — заверил он себя.

Он взял винтовку, от которой сильно пахло ружейным маслом, и подхватил самодельный рюкзак. Ему внезапно пришло в голову, что тот сможет послужить и запасной одеждой. Он еще немного посмеялся и направился к лестнице.

— Давай, давай, — подбадривал он себя, карабкаясь наверх.

Он попробовал свистеть — обычно у него хорошо получалось насвистывать, но во рту пересохло. Тогда он стал гудеть мелодию, которую ему напевали родители.

Рюкзак и винтовка были тяжелыми. Вися на согнутой руке, они мешали ему отпереть люк над лестницей, но в конце концов он с этим справился. Высунув голову, он задержался, чтобы восхититься негромким гудением серверов. Некоторые чуть слышно пощелкивали — внутри них что-то происходило. За прошедшие годы он поснимал задние стенки у большинства серверов, решив проверить, нет ли в каком из них других секретов, но внутри все они выглядели как те компьютеры, что собирал или чинил его отец.

Пока он шагал между высокими корпусами серверов, его приветствовала вонь собственных отходов. Джимми решил, что не так полагается кого-то приветствовать. Черные коробки производили очень много тепла, из-за чего вонь лишь усиливалась.

Подойдя к двери, он нерешительно помедлил. С каждым днем мир Джимми уменьшался. Сперва ему было хорошо на этих двух этажах — в помещении с черными корпусами и лабиринте под ним. Потом стало уютно лишь внизу. А затем его начали пугать даже темный коридор и высокая лестница. Вскоре он ограничил свой мир лишь задней комнатой с кроватями и кладовыми. И наконец единственным местом, где он ощущал себя в безопасности, стала постель из матраца, брошенного возле стола с компьютером.

А теперь он стоял возле двери, через которую его втащил сюда отец, на месте, где он убил трех человек, и думал о расширении своего мира.

Когда он потянулся к панели возле двери, его ладони уже вспотели. Где-то внутри него затаился страх, что воздух за дверью окажется ядовитым, но ведь он наверняка дышит тем же воздухом, да и люди там жили годами, иногда переговариваясь по радио. Он набрал первые две цифры, двенадцатый этаж, и подумал о двух следующих. Восемнадцать. Ему представилось, как он приходит домой, переодевается, пользуется унитазом в туалете. Представил мать, которая сидит на кровати и ждет его. Увидел ее лежащей на спине, со скрещенными на груди руками — одни кости.

Его рука дрожала, когда он потянулся к единице, поэтому он по ошибке нажал четверку. Вытерев руки о бедра, он дождался, когда панель, прожужжав, даст ему возможность ввести код снова.

— За дверью никого нет, — сказал он себе. — Никого. Я один. Один.

Это его каким-то образом успокоило.

И он снова ввел номер этажа школы и номер этажа, на котором жил.

Панель пискнула. В двери что-то загудело и защелкало. И Джимми Паркер попятился. Он подумал о школе и друзьях: может, кто-то из них все еще жив? Может, хоть кто-нибудь еще жив? Подцепив ремень винтовки, он перевесил его на плечо. Дверь щелкнула в последний раз и открылась. Ему осталось лишь толкнуть ее.

82

В вестибюле его ждали признаки жизни и смерти. Обугленный круг на плитках пола и рассеявшийся пепел отмечали место старого костра. Дверь снаружи оказалась исцарапана и отмечена ямками — они напомнили ему промахи во время стрельбы по банкам, такой след оставляла пуля на стали. Прямо у входа Джимми заметил бурое засохшее пятно и вспомнил, что здесь умирал человек. Джимми отвернулся от этих знаков жизни и смерти и шагнул в вестибюль.

Начав закрывать дверь, он замер. А вдруг его код не сработает, введенный снаружи? Вдруг дверь закроется намертво и он уже никогда не сможет попасть внутрь? Посмотрев на панель, он увидел щербины вокруг стальной пластины — кто-то пытался выдрать ее из стены. Он вспомнил, как отчаянно множество людей все эти годы старались пробиться внутрь. И от этих воспоминаний желание выйти показалось ему безумием.

Не успев испугаться по-настоящему, он захлопнул дверь, и у него екнуло сердце, когда низко загудели шестеренки и запоры скользнули в стены. Раздался глухой стук, ужасный звук, свидетельствовавший о том, что все кончено.

Джимми бросился к панели. Сердце колотилось, ему казалось, что со всех трех коридоров к нему мчатся люди, издавая леденящие кровь вопли и занося над головами дубинки…

Он ввел код, и дверь снова открылась. Нажав на ручку, он слегка надавил на нее, глубоко вдохнул воздух дома… и его едва не стошнило от вони собственного дерьма, нагретого горячими серверами.

Никто к нему не мчался. Ему был нужен новый консервный нож. Требовалось отыскать работающий туалет. И одежду, не заношенную до лохмотьев. И дышать, и найти другой запас консервированной еды и воду.

Джимми неохотно закрыл дверь. И, хотя он только что проверил работу панели, страх, что он никогда не попадет внутрь, вернулся. Шестеренки в двери могут сноситься. Код снаружи может срабатывать лишь раз в день или раз в год. Подсознательно он понимал, что может проверить код хоть сотню раз подряд и все равно не отделаться от мысли, что в следующий раз дверь не откроется. Может проверять вечно и никогда не удовлетвориться результатом. Поэтому, когда он заставил себя отойти от двери, сердце у него все еще колотилось от страха.

Вестибюль был ярко освещен. Взяв оружие на изготовку, Джимми прокрался мимо разграбленных офисов. Вокруг стояла тишина, если не считать гудения умирающей лампы и шелеста листа бумаги, лежащего на столе под коробом вентиляции. На посту охраны у входа никого не было. Джимми перелез через турникет, вспомнив Яни, и представил, что лестничная площадка перед входом забита людьми и человек в комбинезоне чистильщика пробивается туда и растворяется в людской массе, но когда он приоткрыл дверь и выглянул, на площадке никого не оказалось.

И еще там было почти темно. Светились только зеленые аварийные лампы. Джимми закрыл дверь медленно, чтобы ржавые петли простонали, а не заскрипели. На лестничной решетке возле входа что-то лежало. Джимми толкнул это ногой и увидел белый цилиндр длиной с его предплечье с узловатыми концами. Кость. Он узнал ее по останкам человека, умершего внутри серверной, — его тело Джимми оттащил в угол, поближе к кучам дерьма.

И Джимми ощутил спокойную уверенность, что и его кости когда-нибудь обнажатся. Возможно, уже сегодня. Он никогда не вернется в надежный мирок под серверами. И это испугало его меньше, чем должно было. Пьянящее ощущение открытого пространства, прохладный воздух и зеленый свет на лестнице, даже останки другого человека стали неожиданным и желанным избавлением от клаустрофобии заточения. То, что совсем недавно было его тюремной камерой — все этажи и закутки бункера, — стало неизведанным великим простором. Перед ним открылась земля бесконечной смерти и многообещающих возможностей.

83

У него не было ни общего плана, ни выбранного направления, но его тянуло наверх. Батареи в фонарике садились, поэтому он знал, что осматривать этажи надо осторожно. Пробравшись ощупью в квартиру на одном из этажей, он нашарил туалет, облегчился по-человечески и с разочарованием убедился, что слив не работает. И кран в раковине тоже. И кран для подмывания возле унитаза, поэтому пришлось подтираться простыней, да еще в полной темноте.

Он направился вверх. На девятнадцатом, сразу под его прежним домом, находился универсальный магазин. Он решил поискать там батареи, хотя и опасался, что самые полезные вещи из магазина уже растащили. Но в отделе одежды что-нибудь да найдется. Он в этом не сомневался. У него начал складываться план.

Пока его мысли не прервала вибрация ступенек.

Джимми замер и прислушался к шагам. Они доносились сверху. Он видел следующую лестничную площадку, до нее оставался всего один оборот лестницы. Она находилась ближе, чем нижняя, и Джимми побежал наверх. Винтовка билась о привязанные к рюкзаку бутылки, ботинки неуклюже топали по ступенькам, а в душе Джимми боролись страх и облегчение из-за того, что он не один.

Он рванул двери на следующей площадке, спрятался за ними и прикрыл, оставив лишь щелочку. Прижавшись к двери щекой, он уставился в щель, прислушиваясь. Топот становился все громче. Джимми затаил дыхание. Мимо промчалась фигура, держась рукой за перила, ее кто-то преследовал, выкрикивая угрозы. Силуэты мелькнули перед глазами и скрылись. Джимми прождал в темном вестибюле, пока шум не стих. Ему стало мерещиться, что кто-то крадется к нему из тьмы, вытянув в чернильном мраке когтистые руки, чтобы вцепиться в его длинные нечесаные волосы, и Джимми пулей вылетел на площадку под тусклый зеленый свет аварийных ламп, задыхаясь и не зная, чему верить.

Так или иначе, он был один. Даже если в бункере кто-то выжил, здесь можно наткнуться лишь на того, кто за тобой погонится или убьет.

Он снова пошел наверх, внимательно прислушиваясь, чтобы уловить звук шагов, и держа руку на перилах, чтобы ощутить вибрацию. Джимми миновал станцию водоочистки на тридцать втором, фермы на тридцать первом, станции по переработке мусора на двадцать шестом. Он придерживался зеленого света и направлялся в универмаг. Мышцы ног разогрелись от ходьбы, но это было приятно. Он шел мимо знакомых мест, этажей из другой жизни, но уже обветшавших, и переплетения труб и проводов. Мир стал таким же ржавым, как и его воспоминания о нем.

Добравшись до универмага, он обнаружил, что там практически пусто. Под опрокинутой стойкой лежали чьи-то останки — виднелись только ботинки небольшого размера, женские или детские. В промежутке между ботинками и краем штанин белели кости лодыжек. Под стойкой вместе с телом остались и какие-то товары, но у Джимми совершенно не было желания выяснять, какие именно. Он поискал батарейки или консервный нож среди остатков товаров на других полках. Нашел всяческие игрушки, безделушки и прочий бесполезный хлам. Джимми почувствовал, что здесь витает множество душ погибших людей, и выбрался из магазина в темноте, экономя батарейки.

Как выяснилось, осмотр его старой квартиры тоже не стоил потраченного электричества. Ее уже покинул дух родного дома. Внутри поселилась непонятная печаль, чувство, что он подвел родителей, — застарелая боль где-то в глубине сознания, напоминающая чувство вины, которое он испытывал, когда в детстве лизал ледышки. Джимми вышел из квартиры и отправился дальше наверх. Что-то до сих пор тянуло его туда. А что именно, он понял, когда до школы осталось пол-этажа. К нему взывало далекое прошлое. День, когда все началось. Класс, где он в последний раз увидел мать, где все еще сидят ничего не понимающие одноклассники и где если бы он остался, если бы смог просто сесть за парту и промотать события снова, они стали бы развиваться совсем иначе.

84

Войдя в класс, Джимми не выключил фонарик. Он быстро понял, что представляемого возвращения в прошлое не получилось. Посреди комнаты валялся его старый школьный рюкзак. Несколько парт было перекошено, их аккуратные ряды сломались, как кости, и Джимми легко представил, как его друзья вскакивают, как и где они бегут, как мчатся к выходу. Свои рюкзаки они прихватили. А рюкзак Джимми остался и теперь лежал неподвижный, как труп.

Шаг внутрь, фонарик подсветил комнату, и он представил, как миссис Пирсон отрывает взгляд от книги, улыбается и молчит. А Сара сидит за своей партой, сразу возле двери. Джимми вспомнил ее руку в своей во время классной экскурсии на животноводческую ферму. Это произошло на обратном пути, после странных запахов множества животных, после того как дети протягивали руки между прутьев оград и гладили мех, перья и упитанных безволосых свиней. Джимми тогда было четырнадцать, и что-то в этих животных восхитило или изменило его. Поэтому, когда Сара переместилась в конец длинной вереницы одноклассников, поднимающихся по лестнице, и протянула Джимми руку, тот взял ее. Ненадолго.

Это затянувшееся прикосновение напоминало о том, что могло бы между ними произойти. Джимми погладил кончиками пальцев парту Сары и оставил дорожки в пыли. Парта его лучшего друга Пола была сдвинута. Джимми прошел через получившийся разрыв, представляя, как все разом бросились из класса, а он благодаря матери получил фору, и остановился в центре комнаты возле своего рюкзака. В полном одиночестве.

— Я совсем один, — произнес он. — Я одиночка.

Его сухие губы слиплись. Они с трудом разделились, когда он заговорил, как будто такое произошло впервые.

Склонившись над рюкзаком, он увидел, что его успели выпотрошить. Опустившись на колени, Джимми открыл его. Внутри лежала пластиковая пленка, в которую мать заворачивала ленч, но ленча там давно уже не было. Две зерновые плитки и овсяное печенье. Поразительно, как что-то запоминается, а что-то — нет.

Джимми порылся в рюкзаке — что еще из него взяли? Калькулятор, который отец собрал ему из деталей, был на месте. Стеклянный солдатик, подаренный дядей на тринадцатый день рождения, — тоже. Он неторопливо переложил все из самодельного рюкзака в старый школьный. Молния оказалась жестковата, но все же работала. Внимательно рассмотрев завязанный узлами комбинезон, он пришел к выводу, что тот в худшем состоянии, чем комбинезон, который сейчас на нем, поэтому решил его оставить.

Джимми встал и осмотрел класс, обводя хаос лучом фонарика. На доске было что-то написано. Он провел по ней лучом и увидел слово «fuck», начертанное несколько раз подряд и сливающееся в цепочку букв: «fuckfuckfuckfuck».

Тряпку Джимми отыскал возле стола миссис Пирсон. Она стала жесткой и хрупкой, но мел с доски все же стирала. Превратив надпись в размазанное пятно, Джимми вспомнил счастливые дни, когда он писал на доске перед всем классом. Вспомнил письменные задания. Как-то раз миссис Пирсон похвалила его стихи — наверное, чтобы сделать ему приятное. Облизнув губы, Джимми взял из лотка кусочек мела и задумался: что бы такое написать? Он уже не волновался, стоя перед классом, — никто на него не смотрел. Он действительно был совсем один.

«Я Джимми», — написал он на доске, подсвечивая фонариком. Тот создавал удивительное гало — кольцо тусклого света. Кусочек мела постукивал по доске, иногда поскрипывая, когда Джимми выводил линии. Эти звуки создавали иллюзию, будто он не один, и все же он написал стихи об одиночестве и о былых временах:

Насчет последней строки он не был уверен. Джимми провел лучом по написанному и решил, что получилось не очень хорошо. Новые строки не сделают стихотворение лучше, но он все же написал:

Последняя часть была ложью, он знал. Но это стихи, поэтому ложь не считается. Джимми чуть отошел и рассмотрел написанное в неровном свете фонарика. Строчки тянулись неровно, загибаясь вниз, каждая следующая строка кривилась сильнее предыдущей, а буквы становились меньше к концу каждого предложения. Когда он писал на доске, у него вечно проявлялась эта проблема: он начинал крупными буквами и мельчил к концу. Почесав бороду, он задумался: что эти стихи говорят о нем, что выражают?

Пожалуй, в написанном много неправильного. Пятая строка и вовсе вранье — о том, что никто не называет его Джимми. Он ведь назвал стихотворение «Я Джимми». Он все еще мысленно называл себя Джимми.

Он взял тряпку, оставленную в лотке с мелом, встал перед доской и собрался стереть неправильную строку. Но что-то его остановило. Это было опасение ухудшить стихотворение в попытке его исправить. А вдруг он сотрет строку, но не сможет написать взамен ничего хорошего? Ведь это был его голос, а звучал он слишком редко, чтобы так с ним расправляться.

Джимми ощутил на себе взгляд миссис Пирсон. И взгляды одноклассников. Призраки наблюдали, трупы смеялись, а он изучал проблему на доске.

И когда решение пришло, он испытал знакомый трепет, означавший, что оно правильное. Джимми провел пыльной тряпкой по доске и стер название. Слова «Я Джимми» в белом мазке и облачке меловой пыли. Отложив тряпку, он начал писать правду.

«Я Одиночество» собрался он написать. Ему нравилось, как это звучит. Поэтично, с глубоким смыслом. Но, как часто бывает в поэзии, слова обладают собственным разумом: вмешались его подсознательные мысли, и написал он нечто другое. Он сократил мысль до двух аккуратных кругов, изгиба и черточки. Прихватив рюкзак, он вышел, оставив позади старых друзей. Сохранилось лишь стихотворение и призыв помнить. Знак того, что он был здесь.

«Я Соло».[16]

И меловая пыль, которая медленно оседала, подобно призракам ненаписанных слов.

85

Бункер № 1

2345 год

Дональд катил пустое кресло обратно в кабинет доктора Уилсона. Влажное одеяло свисало с подлокотника и волочилось по полу. Его охватило какое-то отупение. Еще утром он мечтал дарить жизнь, а не отнимать ее. До него начала доходить непоправимость содеянного, и стало трудно глотать и дышать. Остановившись в коридоре, он подвел итог тому, в кого он превратился. Неосведомленный архитектор. Пленник. Марионетка. Палач. На нем чужая одежда. И это превращение ужаснуло его. Глаза наполнились слезами, и он гневно стер их. Для гнева оказалось достаточно подумать об Элен и Мике, об отнятой у него жизни. Все, что вело к тому моменту во времени, к его пробуждению в этом бункере, было делом чьих-то рук. Он буквально ощущал веревочки, привязанные к локтям и коленям. Он был сбежавшей марионеткой, катящей пустое кресло.

Дональд привез его на прежнее место и поставил на тормоз. Достал из кармана пластиковую бутылочку и задумался: не украсть ли еще дозу или две? Он опасался, что заснуть ему будет трудно.

Бутылочка отправилась в шкафчик к таким же пустым. Дональд уже собрался уходить, но тут заметил на каталке записку:

Записка была прикреплена к тощей папке. Дональд вспомнил, как передал ее Уилсону вместе с вещами техника. Воспоминания о том, как он искал два других шкафчика, смазались. Он помнил лишь, как стискивал свой телефон, как складывались воедино факты, как пришло осознание, что Анна играла Миком и Турманом, чтобы подстроить в последнюю минуту замену, не имеющую смысла. Такое могло произойти только в том случае, когда дочь пошла наперекор отцу. И так у него украли жизнь.

Папка обнаружилась в шкафчике, номер которого Анна упомянула в записке для отца. Сейчас это выглядело нелогично. Дональд скатал записку Уилсона в комочек и выбросил его в мусорную корзину. Взял папку, намереваясь вернуться к себе, рухнуть на койку и попытаться заснуть. Но вместо этого раскрыл ее.

Внутри лежал единственный лист. Очень старый лист бумаги. Он пожелтел, а края разлохматились — за долгие годы от них отваливались кусочки. Под текстом, напечатанным через один интервал, стояло пять подписей — частью витиеватые, частью аккуратно выведенные. Вверху жирным шрифтом значилось: «КАСАТЕЛЬНО: ПАКТ».

Дональд взглянул на дверь. Затем прошел к столику с компьютером, положил папку возле клавиатуры и сел. В записке Анны в строке темы были те же слова. И пометка «Срочно». Ту записку он перечитал десятки раз, пытаясь угадать ее смысл. И номер из той записки привел его к этой папке.

Он был достаточно хорошо знаком с Пактами бункеров: основополагающими документами, поддерживающими в каждом из них порядок. На их основании население регулировалось с помощью лотерей и назначались наказания за проступки — от штрафов до отправки на очистку. Но этот текст был слишком коротким для такого Пакта. Он скорее выглядел как меморандум времен пребывания Дональда на Капитолийском холме.

Дональд прочитал:

Дональд снова присмотрелся к подписям. Вот простая закорючка Турмана, знакомая ему по множеству документов. Вторая может быть подписью Эрскина. Одна очень похожа на подпись Чарльза Родса, чванливого губернатора Оклахомы. Остальные неразборчивы. Даты на документе не было.

Он перечитал его. Понимание приходило медленно, сперва вперемешку с сомнениями, но становясь все тверже. Он вспомнил список бункеров, увиденных во время прошлой смены, они были ранжированы по какому-то параметру. Восемнадцатый стоял почти в начале списка. Вот почему Виктор так упорно сражался за его спасение. И это решение, которое он упоминал в документе, — нажатие на рычаг… Кажется, что-то такое было в записке для Турмана? В признании, которое Виктор сделал перед самоубийством? Он утратил уверенность в том, сможет ли он принять некое решение.

«Все корзины в одно яйцо». А ведь поговорка звучит иначе. Дональд откинулся на спинку стула. Лампочка на столе Уилсона замерцала. Лампочки не работают так долго. Они сгорают, но их заменяют запасными.

Одно яйцо… Потому что… Что они друг с другом сделают, если допустят, что уцелеет не один бункер, а несколько?

Список.

Дональд так легко догадался о причине, потому что уже знал. Он всегда знал. Как может быть иначе? Эти сволочи даже не планировали освобождение людей из бункеров. Нет. Остаться должен только один. Иначе что они друг с другом сделают, если встретятся через сотни лет после событий на холмах? Дональд выполнял чертежи. Ему следовало всегда это знать. Он был архитектором смерти.

Он подумал о списке бункеров. Только тот из них, что стоял в нем первым, имел значение. Но какой мерой они их сравнивали? Насколько условным станет такое решение? Уничтожить все эти яйца, кроме одного. С надеждой на что? Каков план? На то, что различия и соперничество между обитателями бункера можно преодолеть? И при этом различия между самими бункерами были слишком большими?

Дональд кашлянул в дрожащую ладонь. Он понял, что пыталась сказать ему Анна. Но теперь уже поздно. Время ответов прошло. Это был путь жизни и смерти, и он забыл, что находится там, где игнорируется и то и другое. Ему некого будить. Остались лишь смятение и скорбь. Его единственного союзника не стало.

Но он может разбудить другого человека — он с самого начала надеялся это сделать. Он владеет мрачной властью, способностью пробуждать мертвецов. Дональд содрогнулся, поняв истинный смысл Пакта, этого договора между безумцами, решившими тайно уничтожить мир.

— Это договор о самоубийстве, — прошептал он, и бетонные стены сомкнулись вокруг него, окутали скорлупой.

Скорлупой яйца, из которого никто не должен вылупиться. Потому что в этом гадючьем гнезде они были самыми опасными из всех, и пока они живы, миру будет грозить опасность. Женщин и детей они поместили в спасательные шлюпки только для того, чтобы побудить мужчин из первого бункера работать из смены в смену. Но всем им предстоит утонуть. Всем до единого.

86

Бункер № 17

2323 год

Год двенадцатый

Соло не назначал себе какой-то конкретный день для проникновения в глубины бункера — просто так случилось. За несколько лет он исследовал достаточно в обоих направлениях, прятался, когда слышал шум драки, находил то, что после этих драк оставалось, но такие стычки становились все реже, а его вылазки — все смелее. Вниз его увлекли как любопытство, так и отчаяние. Благодаря им и закончились дни его одиночества.

По пути он мародерствовал. На сто двадцатом он обнаружил фермы и следы тех, кто там жил. Так далеко он еще никогда не забирался. Те, кто уцелел в первые дни, протянули на фермы провода и самодельные трубы. Соло прихватил несколько морковок и свекл и ушел с ощущением, что призраки за ним наблюдают. Выйдя на лестницу, он понял, насколько приблизился к легендарному отделу снабжения, о котором часто говорили по радио, и отправился вниз. То была земля изобилия — во всяком случае, так ее называли. Возможность отыскать батарейки и консервный нож гнала его вперед.

Дверь в отдел снабжения оказалась заперта. Соло ощущал направленные на него взгляды, когда присел на корточки возле входа и прижался ухом к холодной стали. За дверью что-то гудело — он это и услышал, и ощутил. Гудение доносилось откуда-то издалека, и ему почудилось, что это хрипят и дребезжат легкие бункера. Он снова подергал дверь, но она не поддалась. Снаружи на ней не было замков, лишь стандартные вертикальные ручки, пригодные лишь на то, чтобы за них потянуть.

Соло отступил на лестницу. Там он сжал перила руками и прислушался. Он слушал долго и внимательно, пока не стал слышать пульс в ушах. Тогда он понял, что еще внимательнее стать уже не может.

Никаких призраков. Никакой вибрации перил. Он проверил винтовку, убедился, что она снята с предохранителя, и крепко прижал приклад к плечу. Прицелился в щель между двойными дверями на уровне ручек. Представил, что там консервная банка, как в нее попадает пуля, и постарался не видеть там грудь человека. Он нажимал на спусковой крючок так легко и постепенно, что даже испугался, когда пуля вылетела из ствола. Грохот выстрела разнесся по всему бункеру — громкий треск, потом множество эхо. Соло еще раз прицелился и выстрелил во второй раз, потом в третий. Бах! Бах! От такого грохота все призраки разлетелись, решил он. Пусть он Соло, но винтовка составила ему шумную компанию.

Повесив оружие на шею, он подергал двери. Одна из половинок чуть сдвинулась. Соло отступил на шаг и лягнул дверь, хотя они и открывались наружу, — просто чтобы добить то, что еще продолжало ее удерживать. Когда он после этого потянул дверь, она со скрежетом открылась. Из-за двери с грохотом посыпался всякий хлам. Выходные отверстия в ней оказались намного больше входных, а отогнувшаяся металлическая обшивка блестела там, где по ней прошлись пули. И еще ее края были острыми, обнаружил Соло, посасывая палец.

После грома выстрелов тишина внутри показалась ему оглушительной. Соло подошел к прилавку, тянувшемуся от стены до стены. Кое-где прилавок не был сплошным, и он прополз под ним. И лишь потом заметил участки прилавка, которые откидывались на петлях, образуя проходы.

За прилавком тянулись высокие полки, перемежающиеся коридорами, где валялась разная всячина. Соло показалось, будто он слышит какое-то царапанье, но это лишь закрылась подпружиненная дверь. Он на цыпочках прокрался дальше, взяв винтовку в руки. На всякий случай.

Ящики на полках уже давно переворошили. Многих вообще не было. Некоторые валялись перевернутыми, их содержимое осталось разбросанным по полу. По мнению Соло, отдел снабжения пока выглядел лишь большим магазином, где продавались разные железяки. Ящики наполнял обработанный на станках металл: заклепки, болты, гайки, шайбы, крючки и петли. Он сунул руку в ящик с крохотными шайбочками, набрал полную горсть и дал им просочиться между пальцами. Они посыпались обратно с легким шуршанием.

Чем дальше он заходил, тем крупнее становились детали. Он увидел насосы и отрезки труб, ящики с приспособлениями для сращивания труб, их изгибания и затыкания. Соло мысленно примечал, где и что лежит, уже думая о том, какие поразительные проекты он сможет начать.

За проходами в оба конца потянулся коридор с дверями по сторонам. Там было темно. Соло достал фонарик из нагрудного кармана и направил слабый лучик в непроглядную тьму. Вообще-то следовало бы поискать на полках батарейки, но его потянуло в глубь коридора. Там что-то было не так. Мусор на полу. И запах томатов. Консервированных, пахнущих соусом, в котором их закатали, а не томатов на кусте.

Он поднял опустошенную банку. К крышке прилипла красная томатная паста. Он потрогал ее. Паста оказалась влажной, а он знал, как она твердеет через несколько дней. Соло мазнул пальцем по языку, и знакомый вкус подстегнул его чувства и нервы. Он сжал винтовку, потянул ремень через голову, прижал приклад к плечу. Держа в одной руке фонарик и винтовку, он удерживал ствол поверх фонарика. Ствол делил идущий вверх свет пополам, создавая над головой тень.

Соло направил ствол в коридор и прислушался. Фонарик подрагивал в руке. Соло стал красться по коридору.

Все двери, которые он проверил, оказались незапертыми. Он толкал двери, не снимая палец со спускового крючка, и находил за ними комнаты, полные теней. Там стояли обесточенные станки. Токарные и сварочные, формовочные и фрезерные, и все заляпанные оранжевой ржавчиной. Они показывались, только когда по ним пробегал луч фонарика. На долю секунды каждый из них становился похож на затаившегося во мраке человека с поднятыми руками, готового броситься на него. В комнатах со станками он увидел и другие двери. Тут был целый лабиринт складов. Повсюду что-то валялось. Следы первоначального исхода затерялись между следами наступившей борьбы за выживание.

В одной из комнат странно пахло — как горячий электроприбор или как его винтовка, выбросившая стреляную гильзу. Стены здесь были обуглены до черноты, поглощая луч фонарика. Соло перешел к следующей двери, все больше удаляясь от зеленого света, просачивающегося с лестницы сквозь высокие полки с болтами и гайками.

И увидел в глубине коридора зловещее свечение. Открытую дверь. Ему показалось, будто он что-то услышал. Затаив дыхание, он подождал. Ни малейшего звука, лишь пульс в ушах. Соло подумал о тысячах людей, населявших когда-то бункер. Скольким удалось выжить? Сколько людей сейчас возится на остатках ферм, выскребает ножом банки, добывая со дна последние калории, высматривает признаки ржавчины? Быть может, остался лишь он. Только Соло.

Из-под следующей двери просачивалась лужица слабого света. К ней Соло приблизился настороженно, раздраженный скрипом своих ботинок, и толкнул ее концом ствола. Он вспомнил, что чувствовал, когда застрелил человека, увидел брызнувшую из его груди кровь. Фонарик стал мигать и гаснуть — батарейка снова капризничала. Соло выпустил винтовку и стал колотить фонариком по бедру, пока тот опять не загорелся. Потом заглянул в комнату, отыскивая источник света.

С пола бил конус света, начинаясь в сияющем круге. Это был еще один фонарик.

От такого неожиданного открытия у Соло даже перехватило дыхание. Он торопливо подбежал, разбрасывая пустые банки и разный мусор, и присел возле фонарика. Выключил свой, сунул его в карман, взял новый. Тот светил ярко, и Соло с восхищением обвел лучом комнату. Как раз за этим он и пришел. И раздобыл нечто лучше новых батареек — еще и новый фонарик. Батареек в нем хватит на годы, если он будет тратить их аккуратно и включать экономно. Но они протянут всего пару дней, если он случайно оставит его включенным.

Пару дней…

Ему словно вылили на спину ведро холодной воды. Тьма надвинулась. Он услышал шепот призраков. Фонарик в руке был теплым. А он был теплым, когда Соло его взял?

Он встал. От ботинка с шумом отлетела пустая банка. Соло понял, сколько шума он создает, как много света и жизни принес он в это темное и полное смерти место. Он попятился к двери, подняв винтовку к плечу, и ему казалось, что со всех сторон к нему тянутся руки, а длинные ногти неуспокоенных мертвецов вот-вот вонзятся в его плоть.

Он едва не выронил фонарик, когда развернулся, собираясь убежать. Винтовка ударилась о дверную ручку, надавила на палец. В угольно-черном коридоре сверкнула ослепительная вспышка, громыхнуло так, словно наступил конец света, винтовка дернулась. И тогда Соло побежал. Он мчался к полкам, куда просачивался свет с лестницы. Он удирал от воображаемых преследователей, и в его перепуганном сознании не нашлось места истине: он сам навел ужас на тех, кто здесь жил. И Соло, размахивая новым, таким ярким фонариком, оставил кого-то в полной темноте, наполненной грохотом выстрела.

87

Он выбежал из отдела снабжения и помчался вниз. Второй фонарик стал его компенсацией за страх. На сто двадцать восьмом он заглянул в какую-то квартиру, чтобы опорожнить мочевой пузырь — тот, похоже, наполнялся всякий раз, когда он чего-то пугался. У него мелькнула было мысль прилечь и отдохнуть на голом матраце в той же квартире, но он предположил, что ночь еще не наступила. А спать ему захотелось, потому что в крови стало меньше адреналина.

Вернувшись на лестницу, он задумался, что делать дальше. Он уже увидел почти все, что осталось от бункера. Здесь обитают только он и призраки. В голове накопились пометочки о том, где и что лежит, он нашел вторую ферму, где полно еды, и запас воды на сто двадцатом, и воспользовался винтовкой, чтобы открыть дверь. Нового консервного ножа все еще нет, но он обойдется и отверткой с молотком. Чем глубже он спускался, тем целее становилось вокруг, поэтому он пошел дальше.

Десятком этажей ниже температура начала заметно падать. Воздух стал прохладным и влажным, а выдыхаемый воздух превращался в облачка пара. На сто тридцать шестом он увидел брошенный пожарный шланг, размотанный из тронутого ржавчиной шкафчика. Шланг спутанными петлями валялся на лестничной площадке. Из его наконечника капала вода, с легким звоном падая на что-то внизу. Он дошел почти до самого низа. До Глубины. Он никогда еще не был в Глубине.

Он пополнил запас воды из шланга. Если бы все было нормально, то даже после легкого поворота крана из наконечника ударила бы мощная струя. Соло открыл кран полностью, но даже после этого ему пришлось поднимать петли шланга, чтобы нацедить половину фляги. Он сделал несколько глотков, поморщился из-за горьковатого привкуса прорезиненной материи и завинтил колпачок фляги. Она висела на рюкзаке, в котором бренчали разные вещички, подобранные уже после того, как он вчера вышел из дома. Если добавить еще и винтовку, то общий груз получался тяжелым.

Соло перегнулся через перила и увидел внизу дно бункера, гладкое и поблескивающее. О механическом отделе — этажах, начинающихся за очередным витком лестницы, — он знал лишь то, что оттуда поступают электричество и воздух. Поскольку в бункере все еще сохранилось и то и другое, возможно, там остались и люди. Соло настороженно сжал винтовку. Он уже не был уверен, захочет ли когда-либо снова увидеть людей.

Он спустился еще на два этажа, топая подошвами. Любой, прижав ухо к перилам, услышал бы его приближение. И от этой мысли у него по рукам пробежали мурашки. Соло представил десять тысяч человек, выстроившихся вдоль перил настолько плотно, что их носы упираются в затылок стоящего впереди, и все они внимают тому, как он спускается, — непрерывная спираль бестелесных голов, прислушивающихся к каждому его движению.

— Уходите, призраки, — прошептал он.

Соло опустил руку на внутренние перила — на всякий случай. Вблизи центральной колонны шаги звучали тише. Он вспомнил тот день, много лет назад, когда на этих ступенях не стало места, когда было трудно дышать из-за спрессованных вокруг людей, а мать кричала, чтобы он уходил без нее. Соло снова ощутил себя шестнадцатилетним, но только слезы, которые он не успел вытереть, скрылись в бороде. Ему снова было шестнадцать. И всегда будет шестнадцать.

Ботинки плюхнулись в холодную воду. Соло вздрогнул и невольно отпустил перила. Он поскользнулся, едва не упал, но тяжело встал на колено. Вода промочила его до паха, винтовка соскользнула с плеча, рюкзак начал намокать.

Выругавшись, он поднялся. Из ствола винтовки струйкой жидких пуль капала вода. Комбинезон мгновенно стал ледяным и прилип к коже. Соло вытер мокрые от слез глаза, и у него мелькнула мысль: уж не накопилась ли вода под ногами из слез, выплаканных им за эти годы?

— Глупости, — буркнул он.

Дурацкая была мысль. Скорее всего, вода ушла вниз из туалетов, переставших работать. А возможно, как раз сюда и стекала вся канализация, а теперь не осталось механиков, чтобы очищать ее и закачивать обратно наверх.

Он отступил на шаг и долго смотрел, как медленно успокаивается потревоженная поверхность воды. Это и был тот блестящий пол, увиденный сверху. Вглядываясь сквозь ее мутноватую поверхность, покрытую радужной пленочкой, Соло увидел, что лестница продолжается под водой, уходя в темную глубину. Бункер оказался затоплен.

Соло всмотрелся в то место, где перила касались воды, — он хотел проверить, не поднимается ли ее уровень. Но если он и поднимался, то настолько медленно, что это не было заметно.

Одна из входных дверей сто тридцать седьмого этажа медленно ходила взад-вперед — ее раскачивали поднятые им волны. Лестничную площадку вода покрывала фута на два. Значит, глубина ее за той дверью примерно такая же. А ведь бункер постепенно наполняется водой. Ушли годы, чтобы она поднялась настолько высоко. Будет ли вода поступать и дальше? И сколько минует лет, прежде чем она затопит его дом на тридцать четвертом? А когда она дойдет до самого верха?

Мысли о медленном затоплении породили у Соло какой-то странный звук, похожий на печальное хныканье. Вода с его одежды уже стекла, и тогда Соло опять услышал это хныканье. Значит, хныкал не он.

Присев, он осмотрелся, прислушиваясь. Вот, опять кто-то заплакал. Звук доносился из-за двери затопленного этажа, и Соло понял, что не одинок.

88

Звук напоминал плач младенца. Соло уставился на воду. Придется брести по ней, чтобы осмотреть этот этаж. Зеленые лампы над головой заливали мир призрачным свечением. Воздух был холодным, а вода еще холоднее.

Поднявшись чуть выше, он положил тяжелый рюкзак на одну из сухих ступеней — ближе к наружной стороне, где ступени были шире. Он присел, устроил рядом винтовку. Штанины комбинезона внизу промокли, он закатал их выше коленей, потом стал развязывать шнурки.

Все это время он прислушивался, но плач не повторился. Уж не придется ли ему преодолевать воду и холод ради чего-то, что ему почудилось? Ради еще одного призрака, который исчезнет столь же быстро, как и появился? Соло вылил воду из ботинок, поставил их на ступеньку. Стянул носки — в одном из дырки торчал большой палец, — выжал их и повесил на перила сушиться.

Рюкзак он оставил на четыре ступеньки выше уровня воды. Уж наверняка она поднимается не так быстро, чтобы тревожиться. На глаз ее уровень совершенно не изменился с тех пор, как он сюда пришел. Он снова посмотрел на дверь, отметил уровень воды и представил, как этаж затапливает вода, отрезая его от выхода. Соло вздрогнул, но не от холода. Ему показалось, что он опять слышит детский плач.

Он подумал, что уже достаточно взрослый, чтобы иметь ребенка. Соло подсчитал. Он редко делал это. Сколько ему сейчас лет? Двадцать шесть? Или двадцать семь? Еще один день рождения миновал, и никто ему про него не напомнил. Ни сладкого пирога, ни свечи, которую надо быстро задуть. «Задувай быстро», — обычно говорила мама. Отец едва успевал зажечь свечу, как Джимми наклонялся и задувал ее. Лишь несколько секунд огня, воск едва успевал нагреться, и семейную свечу убирали, приберегая для дня рождения отца — тот был следующим.

Глупая традиция. Но, наверное, каждая семья отмечает столько дней рождения, насколько хватает воска. Свеча Паркеров видела уже много поколений, но не сгорела и наполовину. Джимми когда-то думал, что станет жить вечно, если сможет задувать свечу достаточно быстро. И родители тоже будут жить вечно. Но это не сбылось. И он останется жить, пока не умрет, так что свеча оказалась ложью.

Он вошел в воду и побрел к двери. Ноги сразу онемели от холода. Радужная пленка на воде вихрилась и обтекала столбики, поддерживающие перила. Соло остановился и заглянул через них. Странно было находиться так высоко от дна бункера и видеть, как вода простирается до бетонных стен. А вот если он свалится туда, то затормозит ли вода падение на дно? Или он останется болтаться на поверхности, как плавающий мусор? Он решил, что все же утонет. Самое большое количество воды, в которое он когда-либо погружался, было в ванной, а он в ней сидел. Сейчас вода доходила ему до лодыжек. Страх провалиться в какую-нибудь невидимую трещину, упасть и утонуть заставил его передвигаться осторожно. Он старательно нащупывал пятками металл, хотя ноги все больше холодели. Ему показалось, что под решеткой лестничной площадки мелькнуло что-то серебристое, но он решил, что это или его отражение, или танец радужной пленки на воде.

— Надеюсь, я не зря за тобой иду, — сказал он призраку ребенка, войдя в вестибюль.

Он прислушался, дожидаясь ответа призрака, но тот больше не плакал. Свет за дверью уступил место темноте, и Соло достал из нагрудного кармана фонарик, включил его. Рябь на воде подхватила луч, сделала его ярче. Волны света заплясали на потолке так чарующе и красиво, что Соло позабыл о ледяной воде. А может, ноги просто онемели и перестали ощущать холод.

— Эй! — крикнул он.

Его голос откликнулся негромким эхо. Соло провел лучом по вестибюлю, из которого выходило три коридора. Два из них загибалось, чтобы сомкнуться за противоположной стороной лестницы. Он оказался на этаже, спланированном в форме колеса со ступицей и спицами. Соло рассмеялся. «В» — «велосипед». Он вспомнил эту статью и понял, откуда знает слова «ступица» и «спица». Для него стало волшебным открытием, как древние слова обретали…

Плач…

На этот раз уже точно, или у него действительно начались галлюцинации. Соло развернулся и направил луч в изогнутый коридор. Подождал. Еле слышно шептали мелкие волны, ударяясь в стену коридора. Соло пошел на этот звук, разгоняя лодыжками новые волны. Он словно парил над водой, потому что ноги окончательно немели.

Здесь был жилой этаж. Но зачем кому-то обитать тут, на затапливаемом этаже? Он задержался возле общественной комнаты отдыха и разогнал фонариком темноту по углам. В центре стоял теннисный стол. По его стальным ножкам поднималась ржавчина, как будто спасаясь от воды. Ракетки все еще валялись на поцарапанном и гниющем зеленом столе. «Зеленый, как трава», — подумал Соло. После книг «Наследия» привычный мир стал выглядеть иначе.

Что-то ткнулось ему в лодыжку. Соло вздрогнул. Подсветив фонариком, он увидел плавающую возле ног губчатую подушку. Он оттолкнул ее и побрел к следующей двери.

Общественная кухня. Он сразу узнал ее по широким столам и множеству стульев. Большая часть стульев валялась на полу, наполовину в воде. В углу располагались две плиты и ряд стенных шкафчиков. Здесь было темно: свет с лестницы сюда практически не просачивался. Соло подумал, что если у него в фонарике сядут батарейки, то выбираться обратно придется на ощупь. Надо было прихватить новый фонарик.

Плач. Теперь уже громче. Рядом. Где-то в комнате.

Соло повел фонариком, но не мог заглянуть во все углы одновременно. Шкафчики, столы… Кажется, движение. Он немного переместил луч обратно, и на одном из столов что-то шевельнулось. Метнулось вверх, царапнув когтями край открытого шкафчика над столом. Мелькнул пушистый хвост, и черная тень исчезла в темноте.

89

Кот! Живое существо, которого ему не надо бояться, которое не причинит ему вреда. Соло побрел через комнату.

— Кис-кис-кис! — позвал он, вспомнив, как подманивали соседи такое бесхвостое животное, жившее у кого-то неподалеку от его старой квартиры.

В шкафчике что-то загромыхало. Дверца приоткрылась, потом громко захлопнулась. Он мог разглядеть лишь то, что находилось в пятне света от фонарика. По лодыжкам опять что-то скользнуло. Соло посветил вниз и увидел плавающий мусор. Послышались писк и всплеск. Пошарив лучом, он увидел клинообразные волны, расходящиеся за плывущим существом, которое он принял за крысу. Ему сразу расхотелось здесь находиться. Он вздрогнул от холода и потер руку свободной рукой. Кот шумно возился в шкафчике.

— Держи, киска, — сказал он уже с меньшим удовольствием.

Сунув руку в нагрудный карман, он достал пищевую плитку и разорвал упаковку зубами. Откусив, он стал жевать, а остальное протянул к шкафчику. Бункер был мертв вот уже двенадцать лет. А сколько живут кошки? И как этот кот или кошка прожил так долго? И чем питался? Или это уже потомство старых котов?

Его голые ноги скользнули по чему-то под водой. В отраженном свете было трудно разглядеть, что это, но тут над водой на миг показалась белая кость. И Соло понял, что у него под ногами чьи-то останки.

Соло решил, что лучше считать это мусором. Он потянулся к шкафчику, откуда доносился шум, взялся за ручку и открыл дверцу. Из темноты послышалось шипение. Кот забился в угол, сдвигая банки и прогнившие коробки. Соло отломил кусочек плитки и положил его на полку. Подождал. В углу снова раздался писк, волны с легким плеском натыкались на мебель, в шкафчике было тихо. Соло опустил фонарик, чтобы не пугать животное.

В темноте показалось два светящихся глаза. Целую вечность они, замерев, разглядывали Соло, и тот уже всерьез начал задумываться, не отвалятся ли у него от холода ноги. Глаза чуть приблизились и опустились. Теперь Соло разглядел, что это черный кот цвета мокрой тени, лоснящийся, как масло. Кусочек плитки захрустел.

— Хороший котик, — прошептал Соло, не обращая внимания на разбросанные под ногами кости.

Он отломил еще кусочек плитки, протянул коту. Тот попятился. Соло положил ему еду на край полки, и на этот раз кот подошел быстрее. Следующий кусочек он взял у него из ладони. Он предложил ему последний, а когда кот приблизился, Соло попытался взять его. И это существо, от которого он не ожидал ничего плохого и хотел сделать другом, полоснуло его когтями по кисти.

Соло завопил и отдернул руки. Фонарик кувыркнулся в воздухе, а кот исчез с громким всплеском. Послышались визг и шипение, потом отчаянное барахтанье. Соло шарил в воде, отыскивая фонарик, который несколько секунд померцал, а потом оставил его в темноте.

Он водил руками вслепую, наткнулся на твердый цилиндр и нащупал его узловатый конец, которым бедренная кость входит в тазовый сустав. Соло с отвращением отбросил кость. Ему попалось еще две, прежде чем он отыскал фонарик, безнадежно погасший. Он все равно сунул его в карман. Отчаянный плеск приближался. Руки у Соло горели: в свете падающего фонарика он разглядел на них кровь. А потом что-то уткнулось в ногу и полезло по ней, жаля коготками бедро: чертов кот полз по нему, словно это была ножка стола.

Соло подхватил беднягу, а заодно избавился и от когтей в ноге. Кот промок насквозь и на ощупь казался лишь чуть крупнее фонарика. Он дрожал и терся о сухие участки комбинезона, жалобно мяукая. А потом стал принюхиваться к нагрудному карману.

Соло уложил животное в гнездышко из согнутой руки и достал из кармана еще одну плитку. В комнате было абсолютно темно. Он разорвал упаковку и поднес коту плитку. Лапки обхватили руку, послышался хруст.

Джимми улыбнулся. И побрел туда, где предполагал отыскать дверь, натыкаясь на мебель и старые кости. Он больше не был Соло.

90

Бункер № 1

2345 год

Жилище Дональда превратилось в пещеру, где, словно кости, валялись разбросанные заметки, а стены украшали тушки папок и куда свежей охотничьей добычей доставлялись заказанные из архива все новые ящики с бумагами. Проходили недели. Топот в коридорах постепенно стихал. Дональд жил в компании с призраками и медленно складывал из кусочков смысл того, что помогал строить. Он начал видеть всю картину, отстраняясь от уровня схем и чертежей, пока не обнажилась вся картина.

Он кашлянул в розовую тряпку и продолжил изучение последней находки — карты, на которую он однажды уже наткнулся в арсенале: на ней от всех бункеров отходили линии, пересекающиеся в одной точке. Это была одна из многих оставшихся загадок. На документе стояла метка «Семя», но никакой другой информации о нем он найти не смог.

Дональд вспомнил, что ему шептала Анна. Она пыталась сказать: записку в почтовом ящике Турмана она оставила для него. Сейчас это было так очевидно. Ее, женщину, никогда бы не разбудили. А она нуждалась в нем, в его помощи. Дональд представил, как она во время какой-то недавней смены складывает все эти кусочки воедино — одинокая и напуганная, боящаяся собственного отца. Ей не к кому было обратиться за поддержкой. Поэтому ей пришлось отстранить отца от власти, довериться Дональду, во второй раз заменить им другого человека и оставить записку с просьбой разбудить ее. А что он вместо этого сделал?

В дверь постучали.

— Кто там? — спросил Дональд, не узнав собственный голос.

Дверь приоткрылась.

— Эрен, сэр. Нам позвонили из восемнадцатого. Стажер готов.

— Минутку.

Дональд кашлянул в платок. Он медленно встал и вошел в ванную, переступив через два подноса с грязными тарелками. Помочился, умылся и уставился на себя в зеркале. Ухватившись за край раковины, он скорчил гримасу своему отражению — этому взлохмаченному мужчине с пробивающейся бородкой. Он выглядел наполовину психом, и все же ему пока доверяли. И это делало их более сумасшедшими, чем он. Дональд улыбнулся, заметил желтеющие зубы и подумал о долгой истории безумцев, которые оставались у власти просто потому, что никто их власть не оспаривал.

Скрипнула дверь — Эрен заглянул в комнату.

— Уже иду.

Он прошелся прямо по отчетам, оставив на папках цепочку следов. И кровавый отпечаток ладони на краю раковины.

— Там сейчас вызывают стажера, — сообщил ему Эрен из коридора. — Хотите освежиться?

— Нет. Я в порядке. — Он постоял в дверях, стараясь вспомнить, для чего устраивается это собрание. А, ритуал посвящения. Он подумал, что такое мог провести и Гейбл. — Почему я опять понадобился? Разве это не смог бы сделать начальник смены? — Дональд вспомнил, как проводил такой ритуал в свою первую смену.

Эрен сунул то-то в рот, прожевал. Покачал головой.

— Знаете, хотя вы и очень много читаете у себя, вам не помешало бы освежить в памяти и «Правила». Похоже, они немного изменились с тех пор, как вы читали их в последний раз. Ритуал проводит вышестоящее лицо смены. При обычных обстоятельствах это был бы я…

— Но поскольку меня разбудили, то это я.

Дональд закрыл дверь. Они пошли по коридору.

— Правильно. С каждой сменой начальники смен делают все меньше и меньше. Были некоторые… проблемы. Но я посижу там с вами, помогу соблюсти сценарий. Да, вы еще спрашивали, когда у пилотов закончится смена. Последнего как раз сейчас укладывают спать. Они там приводили все в порядок.

Услышав это, Дональд оживился. Наконец-то. Как раз то, чего он ждал.

— Значит, арсенал пуст? — спросил он, не в силах скрыть восторг.

— Да, сэр. Распоряжений о полетах больше нет. Я знаю, что вы с самого начала не хотели подвергать их риску.

— Да, конечно. — Дональд махнул рукой, когда они свернули за угол. — Ограничьте доступ в арсенал, когда он освободится. Для всех, кроме меня.

Эрен замедлил шаг.

— Только вы, сэр?

— До конца моей смены.

В холле они прошли мимо Гейбла, который нес в руках сразу три чашки кофе. Гейбл улыбнулся и кивнул. Дональд вспомнил, как посылал за кофе для других, когда был начальником смены. Теперь начальник смены почти только этим и занимался. Дональд невольно подумал, что в этом отчасти виновата и его первая смена.

— Вы ведь знаете его историю? — спросил Эрен, понизив голос, потом снова кинул что-то в рот и прожевал.

Дональд обернулся.

— Чью? Гейбла?

— Да. Еще пару смен назад он был оперативником. Сломался. Попытался отправить себя в заморозку. Дежурный врач той смены уговорил его перейти на другую работу, полегче. Мы теряем слишком много людей, и смены начинают отчасти перекрываться. — Эрен помолчал и откусил еще кусочек. Запах был знакомый. Эрен заметил, что Дональд присматривается, и что-то протянул ему. — Рогалик хотите? Их только что испекли.

Дональд уже понял это по запаху. Эрен оторвал ему кусок, он был еще теплым.

— Я и не знал, что кто-то умеет их печь, — заметил Дональд, отправляя в рот кусочек рогалика.

— На смену недавно заступил новый шеф. Он экспериментирует со всем подряд. Он…

Остальное Дональд не услышал, погрузившись в воспоминания. Прохладный день в Вашингтоне, Элен приехала к нему из Саванны, прихватив собаку. Они обошли вокруг мемориал Линкольна, вишням предстояло зацвести только через неделю, но в ветвях тут и там уже мелькали цветные пятнышки. Они зашли купить свежих рогаликов, еще теплых…

— Прекратите это, — велел Дональд, указывая на остатки рогалика в руке Эрена.

— Сэр?

Они уже почти подошли к началу коридора, ведущего к комнате связи.

— Я не хочу, чтобы этот шеф больше экспериментировал. Велите ему придерживаться обычного меню.

Похоже, его слова озадачили Эрена, но, помолчав, он кивнул:

— Да, сэр.

— Ничего хорошего из этого выйти не может, — пояснил Дональд.

И пока Эрен соглашался, на этот раз более энергично, Дональд осознал, что начал мыслить подобно тем, кого ненавидел. На лице Эрена отразилось разочарование, и у Дональда внезапно появилось желание взять свои слова обратно, схватить Эрена за плечи и спросить, какого черта они тут наводят уныние и тоску. Конечно же, они должны есть то, что пробуждает воспоминания, и говорить об ушедших днях.

Но он промолчал, и они тихо пошли дальше, ощущая неловкость.

— Немало руководителей смен когда-то были оперативниками, — сказал через некоторое время Эрен, возвращая разговор к Гейблу. — Знаете, я и сам первые две смены служил офицером связи. А тот, кого я сменил, начальник предыдущей смены, прежде был медиком.

— Так вы не психолог?

Эрен рассмеялся, и Дональд подумал о Викторе, который вышиб себе мозги. Этот бункер не простоит вечно. В центре холла он увидел потрескавшиеся плитки. Плитки, которым не было замены. Те, что по краям, находились в гораздо лучшем состоянии. Возле комнаты связи он остановился и оценил износ этого места, которому исполнилось уже несколько веков. На стенах виднелись потертости на уровне локтей и плеч. По всему бункеру на полах множеством ног протирались дорожки. Износ помещений, как и людей, не был равномерным.

— Вы в порядке, сэр?

Дональд поднял руку. Он знал, что его ждут в комнате связи. Но думал он о том, как архитектор закладывает в здание запас прочности. Используются определенные расчеты, усредняющие нагрузки и износ по всему сооружению, позволяя каждой балке и заклепке нести свою долю нагрузки. В результате здание способно выдержать натиск урагана или землетрясение, да еще с большим запасом прочности. Но реальной нагрузкой становились вовсе не ураганы, имитируемые на компьютерах. В эти расчеты были заложены грохочущие стальные прутья и бетонные балки. И там, где они ударяли, это было равносильно падению бомбы. И, подобно тому как центр холла выдерживал повышенную нагрузку, некоторые люди будут на смене даже в худшие времена.

— Полагаю, нас ждут, сэр.

Дональд перевел взгляд с потертых стен на Эрена — молодого мужчину с ясными глазами, от которого пахло рогаликами. Без седины в волосах и с чуть приподнятыми уголками рта — слабой улыбкой, подобной шраму надежды.

— Конечно.

Он пропустил Эрена вперед и вошел следом в комнату связи.

91

Пока Дональд освежал в памяти сценарий ритуала, Эрен плюхнулся на соседний стул и надел гарнитуру. Компьютер замаскирует их голоса, сделает бесцветными и одинаковыми. Начальникам бункеров не полагалось знать, когда один человек сдавал смену, а другой его заменял. Для них это всегда был один и тот же голос, один и тот же человек.

Оператор смены поднял кружку и сделал глоток. Дональд увидел, что на ней выведено маркером: «Мы № 1». Что подразумевал тот, кто это написал? Бункер? Оператор оставил кружку и повертел пальцем: это был знак для Дональда — пора начинать.

Дональд прикрыл микрофон и кашлянул. Он слышал, как на другом конце линии кто-то говорит: голос пробивался в соседней гарнитуре. Первую часть беседы следовало вести по сценарию. Большую его часть Дональд помнил. Эрен отвернулся и с виноватым видом доел рогалик. Когда оператор показал им поднятый большой палец, Эрен жестом просигналил Дональду, чтобы тот начинал. Но Дональд мог думать лишь о том, чтобы поскорее с этим покончить и спуститься в опустевший арсенал.

— Имя, — произнес он в микрофон.

— Лукас Кайл, — услышал он в ответ.

Дональд всмотрелся в кривые, выводимые на экран датчиками, встроенными в наушники Кайла. Ему было жаль этого человека — тому предстояло в будущем возглавить бункер с очень низким рейтингом. Безнадега. А он тут сидит и совершает какие-то ритуальные телодвижения.

— Ты был стажером в Ай-Ти.

— Да, сэр, — услышал он после паузы.

У парня повысилась температура — Дональд увидел это на дисплее. Оператор и Эрен сравнивали наблюдения и тыкали во что-то пальцами. Дональд взглянул в сценарий. Там шли простые вопросы, на которые любой знал ответы.

— Какова твоя главная обязанность перед бункером? — прочел он вслух.

— Обеспечивать соблюдение «Правил».

Эрен поднял руку, когда некоторые линии на дисплее превратились в пики. Когда они сгладились, он дал Дональду знак продолжать.

— Что следует защищать превыше всего?

Даже несмотря на помощь компьютера, Дональд старался говорить ровно. На одной из линий появился пичок. Мысли Дональда уплыли к новости о том, что пилоты ушли из пространства, которое он считал принадлежащим ему. Он завершит ритуал и заведет свой будильник. Уже сегодня. Сегодня.

— Жизнь и Наследие.

Дональд отвлекся и не сразу отыскал следующую строчку.

— Что требуется для защиты того, что нам так дорого?

— Требуются жертвы, — ответил стажер после краткой паузы.

Оператор подал Дональду и Эрену сигнал, что все в порядке. С формальной частью покончено. Время приступать к главному, отойти от сценария. Дональд не мог сообразить, что сказать, и кивнул Эрену, надеясь, что тот примет эстафету.

Эрен на секунду прикрыл микрофон, как будто собирался возразить, но пожал плечами.

— Много ли времени ты провел в лаборатории, где делают комбинезоны? — спросил он, всматриваясь в монитор перед собой.

— Немного, сэр. Бернард… э-э… мой босс… он хочет запланировать для меня время в лаборатории после… ну, вы понимаете…

— Да, знаю. — Эрен кивнул. — Как продвигается решение той проблемы на ваших нижних этажах?

— Ну, меня лишь держат в курсе общих новостей, а они неплохие. — Дональд услышал, как стажер прочистил горло. — В смысле, что дело движется и вскоре будет завершено.

Долгая пауза. Глубокое дыхание. Волны на дисплее сглаживались. Эрен взглянул на Дональда. Оператор подал им знак продолжать.

У Дональда был вопрос, навеянный его собственными сожалениями.

— Сделал бы ты что-либо иначе, Лукас? С самого начала?

На мониторах появились красные пики, и Дональд ощутил, что и ему становится жарко. Возможно, он задал слишком провокационный вопрос.

— Нет, сэр, — ответил молодой стажер. — Все было сделано в соответствии с Правилами, сэр. Все под контролем.

Главный оператор протянул руку к пульту и отключил у всех микрофоны.

— Датчики дают пограничные показания, — сообщил он. — У него нервы на пределе. Можете еще слегка на него надавить?

Эрен кивнул. Оператор рядом с ним пожал плечами и глотнул из кружки.

— Но сперва успокойте его, — сказал главный.

Эрен повернулся к Дональду:

— Поздравьте его, а затем, если получится, подогрейте ему эмоции. Выровняйте его, затем подрегулируйте.

Дональд замер. Все выглядело таким неестественным, сплошные манипуляции. Он с трудом сглотнул. Включили микрофоны.

— Теперь ты следующий в командной цепочке по управлению восемнадцатым бункером, — произнес он, опечаленный тем, на что обрекает этого беднягу.

— Спасибо, сэр.

Судя по голосу, бывший стажер испытал облегчение. Волны на дисплее сгладились, словно наткнулись на причал.

Теперь Дональд искал какой-нибудь способ надавить на парня, смутить его. Главный махал Дональду, но от этого идей в голове не прибавлялось. Дональд взглянул на схему бункеров, висящую на стене. Он встал, натянув провод, и долго смотрел на несколько вычеркнутых кружков. Один из них значился под номером «12». Дональд представил серьезность той ответственности, которую только что принял на себя тот парень, и что подразумевала его работа, и сколько людей уже умерли из-за того, что их лидеры их подвели.

— Знаешь, в чем заключается худшая часть моей работы? — спросил Дональд, ощущая на себе взгляды всех, кто здесь находился.

Мысленно он уже вернулся в свою первую смену и проводил инициацию другого парня. И в ту же смену он отключил бункер.

— В чем, сэр?

— Стоять здесь, смотреть на значок бункера на карте, а потом перечеркивать его красным крестом. Можешь представить, что я при этом чувствую?

— Не могу, сэр.

Дональд кивнул, признательный за честный ответ. Он вспомнил, что чувствовал, глядя, как люди выбегают из двенадцатого и умирают. Он моргнул, избавляясь от набежавших слез.

— Примерно то же, что и родитель, потерявший тысячи детей одновременно.

Пауза растянулась на несколько секунд. Оператор и главный уставились в мониторы, высматривая признаки эмоциональной слабины. Эрен наблюдал за Дональдом.

— Тебе придется быть жестоким со своими детьми, чтобы не потерять их, — сказал Дональд.

— Да, сэр.

Волны запульсировали легким прибоем. Главный показал Дональду поднятые большие пальцы. Он увидел достаточно. Парень выдержал проверку, и теперь ритуал действительно завершился.

— Добро пожаловать в «Операцию Пятьдесят» мирового порядка, Лукас Кайл, — зачитал Эрен по сценарию, сменяя Дональда. — А теперь, если у тебя есть вопрос-другой, я могу на них ответить, но коротко.

Дональд вспомнил этот ритуал. Он в нем участвовал. Ощутив внезапную усталость, он откинулся на спинку.

— Только один, сэр. Мне говорили, что это не важно, и я понимаю, почему так. Но я считаю, что знание облегчит мне работу. — Пауза. — Есть ли?.. — Новый красный пик на экране. — Как все это началось?

Дональд затаил дыхание и обвел взглядом комнату, но все смотрели на мониторы. Можно было подумать, что годился любой вопрос. Дональд опередил Эрена.

— Насколько сильно ты хочешь это знать? — спросил он.

Парень глубоко вдохнул.

— Это не очень важно, но я был бы признателен за понимание того, чего мы достигли и что пережили. Думаю, это даст мне… даст нам цель, понимаете?

— Причина и есть цель, — ответил Дональд. Именно это он и начал узнавать из своих поисков истины. — Но прежде чем ответить, я хотел бы услышать, что ты думаешь.

Кажется, парень сглотнул.

— Что я думаю? — переспросил Лукас.

— Идеи есть у каждого. Или ты намекаешь, что у тебя их нет?

— Думаю, это было нечто такое, чье приближение мы увидели.

Ответ Дональда впечатлил. У него возникло ощущение, что парень знает ответ и лишь хочет услышать подтверждение.

— Это одна вероятность, — согласился он. — Представь вот что… — Он помолчал, чтобы лучше сформулировать. — Что, если я скажу, что во всем мире было только пятьдесят бункеров и что мы здесь находимся в бесконечно малом уголке этого мира?

Глядя на монитор, Дональд практически видел, как парень размышляет: волны его показаний змеились, как мозговая версия сердцебиения.

— Тогда я отвечу, что мы были единственными… — Всплеск на мониторе. — Скажу, что мы были единственными, кто знал.

— Очень хорошо. И почему могла возникнуть такая ситуация?

Дональд пожалел, что нельзя записать пляшущие на экране линии. Его успокаивало наблюдение за тем, как другой человек цепляется за тающее здравомыслие, за свои исчезающие сомнения.

— Потому что… Причина не в том, что мы знали, — ответил Лукас, слегка задыхаясь. — А в том, что это сделали мы.

— Да, — подтвердил Дональд. — И теперь ты знаешь.

Эрен прикрыл рукой микрофон Дональда.

— Мы узнали более чем достаточно. Парень годен.

Дональд кивнул.

— Наше время истекло, Лукас Кайл. Поздравляю с назначением.

— Спасибо.

— Да, и вот еще что, Лукас, — добавил Дональд, вспомнив о пристрастии парня смотреть на звезды, мечтать, наполнять себя опасной надеждой.

— Да, сэр?

— Советую в будущем сосредоточиться на том, что у тебя под ногами. Завязывай с этими гляделками на звезды, хорошо, сынок? Мы знаем, где находится большинство из них.

92

Бункер № 17

2327 год

Год шестнадцатый

Джимми не очень понимал, как такая алгебра работает, но чтобы накормить двоих, трудиться пришлось не вдвое больше, а еще больше. И все же эти дополнительные усилия его почти не обременяли. Скорее всего, ему очень понравилось заботиться о живом существе рядом с собой. С удовлетворением глядя, как кот ест и растет, он и сам начал получать большее удовольствие от еды и чаще делать вылазки наружу.

Но начало их отношений было нелегким. Спасенный кот оказался норовистым. Джимми вытерся полотенцем, раздобытым двумя этажами выше, а когда потом стал вытирать кота, тот едва не взбесился. Создавалось впечатление, что это ему одновременно и нравится, и не нравится: он то блаженно перекатывался, то цапал когтями руки. Высохнув, кот оказался вдвое объемистее своей мокрой версии, но так и остался жалким и голодным.

Джимми отыскал под матрацем банку с бобами. Та была не очень ржавая. Он вскрыл ее отверткой и стал по одному скармливать коту скользкие бобы, пока у него согревались ноги — их все время покалывало, как током.

Перекусив бобами, кот обрел привычку ходить за ним по пятам, чтобы сразу увидеть, если Джимми найдет что-то еще. Это делало поиски еды развлечением, а не бесконечной войной с собственным бурчащим желудком. Но развлечение развлечением, а потрудиться пришлось много. Они направились вверх по лестнице — он снова в ботинках, а кот на бесшумных лапках, то чуть отставая, то забегая вперед.

Джимми быстро понял, что чувство равновесия у кота превосходное. В первые несколько раз, когда он увидел, как кот трется о наружные столбики перил, иногда даже лавируя между ними, у него чуть не случился сердечный приступ. Это выглядело так, будто коту хочется умереть или он просто не понимает, чем для него обернется падение. Но вскоре Джимми научился доверять коту, а тот — доверять ему.

И в ту первую ночь, когда он лежал под брезентом на нижней ферме, прислушиваясь к гудению насосов, пощелкиванию то включающихся, то отключающихся ламп и прочим звукам, которые он поначалу принял за чьи-то крадущиеся шаги, кот пролез под рукой, пристроился к животу возле согнутых ног и заурчал, как насос с разболтанными креплениями.

— Тебе было одиноко, да? — прошептал Джимми.

Вскоре ему стало неудобно так лежать, но менять позу он не хотел. Шею немного свело, но зато где-то внутри постепенно растаяло другое напряжение, о котором он даже не знал, пока оно не исчезло.

— Я тоже был одинок, — тихо поведал он коту, восхищенный тем, насколько больше он стал говорить, когда рядом появилось животное.

Так было намного лучше, чем разговаривать с призраком и притворяться, что это человек.

— Это хорошее имя, — прошептал Джимми.

Он не знал, как называют котов, но имя Тень ему подойдет. Подобно тени, в которой он его нашел, кот стал еще одним пятнышком тени, следующим за Джимми по пятам. И в ту ночь, много лет назад, они заснули где-то на ферме среди пощелкивающих насосов, капающей воды, жужжащих насекомых и более странных звуков, которые Джимми предпочел не называть.

С тех пор прошло несколько лет. Теперь кошачья шерсть и усы торчали среди корешков книг Наследия. Джимми подстригал бороду, одновременно читая о змеях. Сжав прядку волос, он отвел ее от подбородка и с хрустом срезал тупыми ножницами. Большую часть он бросил в пустую жестянку, но короткие обрезки просыпались на страницы, усеяв ее сбежавшими знаками препинания, смешанными с кошачьей шерстью. Кот при этом бродил туда-сюда под руками, выгибая спину и расхаживая по предложениям.

— Я ведь читаю, — пожаловался Джимми.

Но все же он отложил ножницы и покорно погладил друга от шеи до хвоста, а Тень прижимался спиной к его ладони. Мяукнув, кот что-то проворчал, намекая, какой он бедный и несчастный, и потребовал еще.

Коготочки сжались в кулачки и проткнули фото змеи, и Джимми отправил кота на пол. Тень улегся на спину, подняв лапы и внимательно наблюдая за Джимми. Это была ловушка. Джимми дозволялось гладить коту живот лишь секунду-другую, после чего Тень вдруг решал, что это ему совсем не нравится, и нападал на руку. Джимми все еще не очень хорошо понимал кошачье поведение, но статью о кошках перечитал раз десять. Тогда-то он с горечью и узнал, что кошки живут меньше, чем люди. Он старался не думать о том дне. О дне, когда он опять станет Соло, потому что ему очень хотелось оставаться Джимми. Ведь Джимми гораздо больше разговаривал. А Соло в голову лезли всякие дурацкие мысли, он смотрел вниз через перила, плевал в Глубину и наблюдал, как трепещущий плевок разрывает на капли от безумной скорости падения.

— Тебе скучно? — спросил Джимми.

Тень ответил ему скучающим взглядом. Похожим взглядом он давал понять, что проголодался.

— Хочешь прогуляться?

Уши кота дернулись — ответ был достаточно ясен.

Джимми решил снова проверить, что делается на самом верху. С тех пор как погас свет, он был наверху всего раз, и то лишь заглянул совсем ненадолго. Если где в бункере еще и остался исправный консервный нож, так это там. И он забудет о ржавых отвертках и порезах о края грубо вскрытых банок.

Они вышли после полудня, немного передохнув в пути на ферме. Когда они добрались до кафе, там царила полная тишина. Туда еще пробивались отсветы зеленых ламп с лестницы. Последние ступеньки Тень пробежал впереди — ему, как всегда, не терпелось. Джимми сразу отправился на кухню и обнаружил, что ее разгромили и обчистили.

— Кто забрал все открывалки? — спросил он кота.

Но кота не оказалось рядом. Он подбежал к дальней стене, и вид у него был возбужденный.

Джимми прошелся вдоль раздаточного прилавка, отыскал вилки и стал их перебирать, чтобы заменить свою старую, и тут услышал мяуканье. Посмотрев через широкий зал кафе, он увидел, что Тень трется о закрытую дверь.

— Веди себя потише, — велел он коту.

Неужели кот не понимает, что лишь навлечет неприятности, поднимая такой шум? Но Тень его не слушал. Он мяукал и мяукал, царапал дверь и становился на задние лапы, пока Джимми не сдался. Он преодолел лабиринт опрокинутых стульев и покосившихся столов и подошел к коту, решив выяснить, из-за чего тот разволновался.

— Там еда? — спросил он.

Тень так себя вел почти всегда лишь из-за еды. Кота тянуло ко всему съедобному, как магнитом, что Джимми в конечном итоге счел очень удобным. Подойдя к двери, он увидел на ручке остатки веревочной петли. Сама веревка за годы превратилась в труху. Повернув ручку, Джимми обнаружил, что дверь не заперта, и приоткрыл ее.

В комнате за ней оказалось темно. Джимми полез в карман за фонариком, а Тень уже юркнул в дверь, взмахнув хвостом.

Испуганное шипение раздалось в тот момент, когда Джимми включил фонарик. Он замер на пороге, когда конус света упал на лицо, смотрящее на него открытыми и безжизненными глазами. Наваленные за дверью тела зашевелились, и по ноге Джимми шлепнула рука.

Он завопил и отпрянул. Лягнув бледную и вялую руку, он позвал кота. Тот с воплем рванулся наружу, шерсть у него стояла дыбом. Джимми ощутил в рту металлический привкус, адреналин хлынул в кровь. Джимми бросился закрывать дверь. Приподняв вялую руку мертвеца, он затолкал ее обратно. Рукав от прикосновения рассыпался, но плоть под ним была на ощупь невредимой и упругой.

Последнее, что он увидел за дверью, — открытые рты и скрюченные пальцы. Гора тел, на вид совершенно целых, словно люди только что умерли и застыли там, где они наползали друг на друга, протягивая руки к двери.

Захлопнув створку, Джимми немедленно принялся стаскивать к ней столы и стулья. Он соорудил из них огромную кучу, ругаясь, пока Тень кружил вокруг.

— Гадость, гадость, — сказал он коту со все еще вздыбленной шерстью.

Осмотрев баррикаду напротив кучи мертвецов, он понадеялся, что она свое дело сделает и что он не выпустил слишком много призраков. С ручки все еще свисали остатки старой веревки, и Джимми мысленно поблагодарил того, кто не дал этим людям выбраться.

— Пошли, — сказал он коту.

Тень потерся об его ногу, успокаиваясь. На погасшем экране смотреть было не на что, еды или чего-то полезного он не нашел. И Джимми решил, что нагляделся уже достаточно; у него внезапно родилось чувство, что весь первый этаж доверху набит мертвецами.

93

Кроме нюха на еду, у Тени был нюх на неприятности. И талант их создавать. Как-то под утро Джимми проснулся от какого-то жуткого звука: из коридора слышалось жалобное шипение. Не успев окончательно проснуться, он поднялся по лесенке и обнаружил кота, застрявшего под верхней ступенькой. Он не знал, как кот туда попал, а кот не понимал, как спуститься. Джимми приподнял и отодвинул люк. Кот вцепился когтями в металлическую сетку за лестницей, упираясь спиной в ступеньку, и выбрался наверх.

Через два утра такое повторилось, и Джимми решил держать крышку люка поднятой постоянно. Ему надоело открывать и закрывать люк, уходя и возвращаясь, а Тени нравилось бродить по серверной, когда ему вздумается. В бункере уже давно не было междоусобиц, и большая стальная дверь все еще подмигивала красной лампочкой.

Серверы коту понравились. Очень часто Джимми находил его на сервере номер сорок, корпус которого так нагревался, что Джимми едва мог к нему прикасаться. Но Тень не возражал. Он или спал на нем, или поглядывал сверху на далекий пол, высматривая насекомых, на которых охотился.

Иногда Джимми находил его в углу, где когда-то лежало тело убитого им давным-давно мужчины. Коту нравилось обнюхивать пятна ржавчины и касаться решетки языком. Ради такой свободы люк оставался открытым. Именно из-за этого плохие люди и пробрались внутрь, когда надолго отключилось электричество. И Джимми, проснувшись однажды утром, увидел склонившегося над ним человека.

Отключение электричества разбудило его посреди ночи. Отгоняя призраков, Джимми спал при включенном свете. Ему даже нравилось, что в динамиках рации негромко шуршит статика — это заглушало перешептывание призраков. Когда после громкого хлопка обрушились тишина и мрак, Джимми резко проснулся и отыскал фонарик, наступив при этом коту на хвост. Он стал ждать, когда включатся лампы, но они так и не включились. Слишком уставший для размышлений о том, что делать дальше, он снова лег спать, обхватив фонарик. Тень настороженно устроился возле его головы.

Позднее его разбудил шум: кто-то спускался по лестнице. Джимми смутно осознал: в комнате кто-то есть. У него часто возникало такое ощущение, но сейчас чужое присутствие изменило тишину и даже звук его дыхания. Открыв глаза, он увидел, что на него светит фонарик, а в ногах его постели стоит мужчина.

Джимми завопил, и мужчина бросился на него, словно желая заглушить его крик. На бородатом лице блеснул оскал желтоватых зубов, попавших в луч света, а потом мелькнул кусок трубы.

Плечо Джимми вспыхнуло болью. Мужчина отпрянул, чтобы снова ударить его отрезком трубы. Джимми взметнул руки, защищая голову. Труба попала по запястью. Возле головы послышались вопль и шипение, и в темноту метнулся черный силуэт.

Незнакомец заорал и выронил фонарик, тот упал на постель. Джимми выполз из нее, все еще не в состоянии осознать, что в его доме кто-то есть. Годы страха мгновенно обрели реальность. Он ослабил меры предосторожности. Часто выходил. «Сам виноват», — подумал он, отползая в сторону на четвереньках.

Тень пронзительно завопил — примерно так, когда ему наступали на хвост. Тут же послышался вскрик от боли. К охватившему Джимми страху стал примешиваться гнев. Он пополз в угол, наткнулся на стол, протянул руку туда, где она должна стоять…

Его пальцы сомкнулись на винтовке. Он уже несколько лет из нее не стрелял. Даже не помнил, заряжена ли она. Но если придется, ей можно будет и отбиваться, как дубиной. Он поднял винтовку к плечу и повел стволом в полной темноте. Кот завопил снова. Послышался глухой звук: тельце ударилось обо что-то твердое. Джимми не был в состоянии ни вздохнуть, ни сглотнуть. Разглядеть он тоже ничего не мог, хотя валяющийся на постели фонарик и отбрасывал тусклый свет.

Он повернул ствол на пятно темноты, которое вроде бы двигалось, и нажал на спусковой крючок. Из дула вырвалась ослепительная вспышка, от грохота комнатушка содрогнулась. Вспышка на миг высветила поворачивающегося к нему человека. Он снова отчаянно выстрелил и на мгновение разглядел незнакомца, вторгшегося в его пространство, худого мужчину с длинной бородой и белыми глазами. Теперь Джимми точно знал, где он, и третий выстрел попал в цель. Его грохот сменился криками, наполнившими темноту, но четвертый выстрел положил конец и им.

Глаза кота светились под столом. Он настороженно разглядывал Джимми и его новый фонарик.

— Ты цел? — спросил Джимми.

Кот моргнул.

— Оставайся здесь, — прошептал Джимми.

Зажав фонарик между щекой и плечом, он проверил обойму в винтовке. Перед уходом он толкнул локтем человека, истекающего кровью на его постели. Джимми ощутил странное оцепенение, видя, что там кто-то лежит, пусть даже мертвый. Подкрадываясь к лестнице, он напряженно вслушивался: не приближаются ли другие незваные гости?

Он подумал, что отключение электричества и это нападение — не совпадение. Кто-то сумел открыть дверь. Они или подобрали код, или вырвали из сети предохранитель. Ему оставалось лишь надеяться, что тот мужчина проделал это в одиночку. Он не узнал его, но ведь прошло много лет. Бороды становились длинными и седели. Серебристый комбинезон намекал на человека, теоретически знавшего, как попасть в серверную. А боль в плече и запястье подсказывала, что он не стал бы его другом.

На лестнице никого не было. Джимми повесил винтовку на плечо и погасил фонарик, чтобы его никто не увидел. Пальцы бесшумно сжимали металлические ступеньки-перекладины. Он уже наполовину поднялся, когда услышал, как кот, постукивая коготками, пробирается наверх между лестницей и стеной.

Джимми шикнул на кота, чтобы тот сидел на месте, но Тень обогнал его и выбрался наружу. Поднявшись, Джимми снял винтовку и взял ее одной рукой. Другой он прижал фонарик к животу и включил его. Чуть отодвигая его от живота, он слегка подсвечивал себе под ноги, пробираясь между серверами.

Впереди послышался какой-то шум — Джимми не смог понять, то ли это был кот, то ли кто-то другой. Джимми замер, потом медленно пошел дальше. Ему показалось, что он целую вечность пересекал большую комнату с темными машинами. Было слышно, что они и сейчас гудят и пощелкивают, испуская тепло. Но когда он подошел ко входу, панель больше не подмигивала ему сторожевым огоньком. А за полуоткрытой дверью царила пустота.

За ней послышался шорох одежды: кто-то перемещался. Джимми погасил фонарик и упер в плечо приклад, чувствуя во рту вкус страха. Ему хотелось крикнуть тем людям, чтобы они оставили его в покое. Хотелось сказать, что он сотворил со всеми, кто сюда проникал. Хотелось бросить винтовку, кричать и умолять, чтобы ему никогда не пришлось делать такое снова.

Он высунул голову за дверь и напряженно всмотрелся в темноту, надеясь, что его не заметят. Во тьме было слышно лишь дыхание двух людей.

— Хэнк? — прошептал кто-то.

Джимми развернулся и нажал на спусковой крючок. Вспышка. Приклад лягнул его в плечо. Джимми отступил в серверную, ожидая услышать крики и топот. Он ждал их долго. Что-то коснулось его ноги, и он завопил сам. Но это оказался кот. Он потерся о него и заурчал.

Рискнув включить фонарик, он выглянул наружу и подсветил. Неподалеку кто-то лежал на спине.

— Оставьте меня в покое! — рявкнул он призракам и тем, кто более осязаем.

Ему не отозвалось даже эхо.

Джимми посмотрел на лежащего и обнаружил, что это женщина. Хорошо, что ее глаза были закрыты. Мужчина и женщина пришли за его едой, пришли украсть у него. Это его разозлило. А когда он разглядел ее разбухший живот, то разгневался еще больше. Он понял, что они пришли убить его не только из-за еды.

94

Джимми отыскал сетевой предохранитель, который отключили плохие люди, и сумел включить электричество, но дверь запереть не смог. Два дня возни с проводами, торчащими из раскуроченной клавиатурной панели, окончились неудачей. Теперь спокойный сон оказался невозможен, даже если решетка была на месте. Тень по ночам забирался наверх по лестнице и мяукал, а так делать не следовало. Поэтому Джимми решил, что им надо уйти. И это предоставило отличный повод заняться одним из любимых дел. Они с котом отправились на рыбалку.

Они сидели на самой нижней из сухих лестничных площадок, и Джимми смотрел, как внизу мелькают серебристые рыбины, проплывая между ступенями затопленной лестницы.

Черный хвост Тени рубил воздух, лапы обхватывали край тронутой ржавчиной стальной решетки, усы топорщились. Но, несмотря на все волнение кота, поплавок оставался неподвижен.

— Сегодня не голодные, — сказал Джимми. Он просвистел рыбацкую мелодию, чтобы рыба лучше ловилась. Кот уставился на него с видом критика с непроницаемым лицом. В животе у Джимми забурчало. — Я не про нас говорил, — пояснил он коту. — Мы-то очень даже голодные. Я про рыбу.

Джимми проголодался, все утро копая червей. Их было нелегко отыскать среди буйно разросшейся зелени на фермах. Когда светили лампы, было очень жарко, но эта работа прогоняла мысли о людях, которых он убил. Он был настолько поглощен этим занятием и перспективой целый день провести на рыбалке, что, орудуя лопатой, даже не съел ничего из овощей, до которых было только руку протянуть. Рыбалка всегда означала чертовски много работы. Чтобы ловить рыбу, сперва требовалось найти червей! Как-то раз Джимми задумался: если уж рыбы так любят червей, то почему бы им с котом не избавиться от хлопот с рыбалкой и просто не есть червей? Но когда он предложил коту червя, тот взглянул на Джимми, как на психа.

— Я не сумасшедший, — заверил он кота.

Джимми поймал себя на том, что настаивает на этом все чаще.

Пока он объяснял, что это рыбы сегодня не голодные, Тень вернулся к наблюдению за мелькающими внизу силуэтами. Джимми последовал его примеру. Рыбы напоминали ему разлитую ртуть из термометра, разбитого несколько лет назад. Они все время меняли направление и плавали очень быстро.

Он взял удочку, поднял поплавок из воды и проверил крючок. Червяк был на месте. Это хорошо. У него осталось всего несколько, а до ближайшей земли надо подниматься на дюжину этажей. Он опустил леску обратно. Поплавок, сделанный из мячика для настольного тенниса, коснулся воды. Про рыбалку он узнал из Наследия. Выяснил, как вязать узлы, закреплять поплавок и грузило, какой наживкой пользоваться — все эти инструкции ему очень пригодились. Создавалось впечатление, что те, кто писал эти книги, откуда-то знали, что когда-нибудь их сведения будут важны.

Разглядывая рыб, он гадал, как они попали в воду. Бассейны, где когда-то разводили рыбу, находились несколькими этажами выше, а сейчас рыбы в них не было. Джимми проверил. Он обнаружил лишь водоросли, которые ужасно выглядели, зато делали воду в бассейнах очень хорошей на вкус. Он нашел возле бассейнов чашки, кувшины и даже начало шланга для подачи воды на другие этажи: остатки чьего-то проекта, заброшенного годы назад. Может, рыбу попросту выбросили через перила? Впрочем, не важно, как это произошло. Он был рад, что рыба тут есть.

Рыбин осталось около десятка. Они размножались медленнее, чем он их ловил. А тех, что остались, поймать стало труднее всего. Они-то видели, что происходило с другими. Они были как Джимми в те ранние дни, когда люди поднимались по лестнице навстречу смерти. Рыбы знали, как знала его мать, что в ту сторону идти нельзя. Поэтому они откусывали кусочки червяка, пока не съедали его совсем, но иногда не могли сдержаться. Входили во вкус и заглатывали червяка целиком, и тогда Джимми выдергивал их из воды, трепещущих и танцующих, и они бились на ржавой решетке, пока Джимми не удавалось ухватить их скользкие тельца, чтобы извлечь крючок.

Но сперва требовалось ждать. Поплавок застыл на подернутой радужной пленкой воде. Тень нетерпеливо мяукнул.

— Ты бы уж помолчал, — заметил Джимми. — Два года назад ты и вкуса рыбы не знал.

Кот улегся на живот и цапнул воздух между площадкой и водой, словно говоря: «Да я их всю жизнь ловил».

— Не сомневаюсь, — сказал Джимми, закатив глаза.

Он посмотрел на воду — та заметно поднялась с тех пор, как он спустился сюда в первый раз. Этаж, на котором он спас кота, уже полностью скрылся под водой. Очень даже может статься, что рыбы живут в комнате, где он его нашел. Джимми взглянул на хвостатого друга, и к нему пришла неожиданная мысль:

— Так ты там рыбу ловил тогда?

Тень взглянул на него, изобразив на морде невинность.

— Вот хитрюга.

Кот лизнул лапу, умылся и стал ждать, когда шевельнется поплавок.

И он шевельнулся.

Джимми подсек и ощутил сопротивление, вес рыбы на крючке. Он радостно вскрикнул, поднял удочку и ухватился за леску. Тень мяукал, вертелся под ногами и старался помочь, размахивая хвостом.

— Спокойно, спокойно, — велел Джимми рыбине. Приподняв леску, он прислонил удочку к перилам и стал вытягивать леску. Рыба билась, из-за этого леска врезалась в пальцы. — Да успокойся ты.

Он сжал губы. Никогда нельзя говорить, что поймал, пока не перебросишь рыбу через перила на решетку лестничной площадки. Иногда они выплевывают крючок, съедают червяка и смеются над рыбаком, с плеском возвращаясь домой.

— Ну, вот и рыбка, — сказал он коту.

Опустив рыбину на металл, он прижал ей хвост ботинком. Эту часть рыбалки он терпеть не мог. Рыба выглядела такой огорченной. В такие моменты он легко мог бы передумать и отпустить ее, но Тень уже кружил под ногами и размахивал хвостом. Прижимая рыбину, Джимми извлек из ее губы самодельный крючок. Зубец, который он изготовил, согнув иглу, а потом заточив новое острие, делал эту задачу трудной, но Джимми давно понял, что для этого зубец и нужен.

Тень заурчал, веля ему поторопиться.

Джимми перебросил леску с крючком через перила, чтобы не мешались. Рыбина несколько раз ударилась о решетку. Она смотрела на Джимми изумленными глазами, отчаянно глотая воздух. Джимми потянулся за ножом.

— Прости, — сказал он. — Мне очень тебя жаль.

Он вонзил нож рыбе в голову, чтобы избавить ее от боли. Сделав это, он отвернулся. Так много смертей. Целая жизнь смертей. Но кот уже радовался. Жизнь каплями выходила из рыбы, стекая в воду. Немногие оставшиеся рыбины метнулись к этому месту, жадно глотая капли крови, и Джимми в очередной раз удивился: зачем они это делают? В самой рыбалке ничто не доставляло ему удовольствия: ни копание червей, ни долгий спуск, ни наживление крючка, ни убийство рыбины, ни ее чистка. Но он все равно это делал.

Он разделал рыбину так, как было описано в Наследии: надрез за жабрами, затем проход ножом вдоль позвоночника к хвосту. Два таких движения ножом — и получалось два куска мяса. Чешую он не стал счищать, потому что Тень никогда ее не ел. Оба филе отправились на щербатую тарелку, поставленную возле лестницы.

Тень обошел ее пару раз, урча животом, и стал рвать мясо зубами.

Джимми отошел к дальнему концу перил. Там у него висело полотенце. Он вытер с рук резко пахнущую слизь, потом сел, прислонившись спиной к закрытым дверям сто тридцать первого этажа, и стал смотреть, как кот ест. Внизу мелькали серебристые силуэты. В бледно-зеленом свете аварийных ламп на площадке и вокруг царило спокойствие.

Вскоре рыбы не останется. Джимми подсчитал, что еще год рыбалки с такой частотой, и он поймает всех.

— Но только не последнюю, — пообещал он себе, глядя, как Тень ест.

Джимми так за все время и не попробовал рыбу и не думал, что когда-либо попробует. Рыбалка требовала слишком больших усилий, почти не доставляла удовольствия и во многом была отвратительна. Но он решил, что, когда однажды придет с удочкой и баночкой червяков и увидит, что осталась всего одна рыбина, он не станет ее ловить. Только ее одну. Ей и так будет страшно плавать там в одиночку. Незачем выдергивать ее из воды в еще более страшный воздух. Пусть бедняжка живет.

95

Бункер № 1

2345 год

Дональд поставил будильник на три часа ночи, но понимал, что вряд ли сможет сегодня заснуть. Этого шанса он ждал несколько недель. Шанса дать жизнь, а не отнять. Шанса на искупление и правду, шанса подтвердить его крепнущие подозрения.

Он смотрел в потолок и размышлял над тем, что намеревался сделать. Это были совсем не те поступки, на которые надеялись бы Эрскин или Виктор в случае, если бы власть оказалась у человека вроде Дональда, но эти люди уже во многом ошиблись — как минимум в том, что он собой представляет. Это был не конец конца мира, а начало чего-то другого. Конец неведения о том, что происходит снаружи.

Он рассматривал свою руку в тусклом свете из ванной и думал о том, что делается снаружи. В половине третьего он решил, что выждал достаточно. Он встал, принял душ, побрился, надел чистый комбинезон, натянул ботинки. Взял свою идентификационную карточку, прицепил ее к воротнику и вышел с поднятой головой и расправленными плечами. Быстрые шаги привели его в холл, где в паре офисов еще горел свет и слышалось пощелкивание клавиатуры: кто-то работал допоздна. Дверь в офис Эрена была закрыта. Дональд вызвал лифт и стал ждать.

Прежде чем отправиться вниз, он проверил, не окажется ли вся его затея невыполнимой: просканировал карточку и нажал блестящую кнопку пятьдесят четвертого этажа. Подсветка кнопки загорелась, лифт тронулся. Пока все в порядке. Лифт не останавливался до самого арсенала. Двери открылись в уже знакомую темноту с высокими тенями: черными утесами полок и ящиков. Дональд придержал дверь, чтобы она не закрылась, и вышел. Огромный размер помещения каким-то образом ощущался, словно эхо его участившегося пульса поглощалось расстояниями. Он ждал, что в дальнем конце вспыхнет свет, что к нему выйдет Анна, расчесывая волосы или с бутылкой виски, но все здесь было неподвижным и безмолвным. Пилотов отправили спать, и временная активность в арсенале завершилась.

Вернувшись в лифт, он нажал другую кнопку. Кабина пошла вниз. Она миновала другие складские этажи, потом реактор. Двери раскрылись на медицинском этаже. Дональд буквально ощущал вокруг себя десятки тысяч тел, уставившихся в потолок закрытыми глазами. Некоторые из них действительно были мертвы. А одно он собирался разбудить.

Он направился прямиком к кабинету врача и постучал. Дежурный помощник оторвался от компьютера. Протер глаза, поправил очки и моргнул, глядя на Дональда.

— Как дела? — спросил Дональд.

— Что? А, все хорошо. — Молодой помощник тряхнул запястьем и взглянул на старинные часы. — Кого-то надо отправить в заморозку? Мне никто не звонил. Уилсон тоже не спит?

— Нет-нет. Мне просто не спится. — Дональд указал на потолок. — Съездил посмотреть, есть ли кто-нибудь в кафе, а потом решил, что раз уже не могу заснуть, то почему бы мне не спуститься сюда и не спросить, не хотите ли вы, чтобы я закончил дежурство за вас? Сидеть и смотреть фильм я могу не хуже любого другого.

Помощник взглянул на монитор и виновато рассмеялся.

— Да, верно. — Он снова взглянул на часы, успев забыть, что совсем недавно проверял время. — Два часа осталось. Я был бы не прочь свалить. Вы меня разбудите, если что-нибудь случится?

Он встал, потянулся, прикрыл зевок ладонью.

— Конечно.

Помощник выбрался из-за компьютера. Дональд обошел его, отодвинул кресло, уселся и положил ноги на стол, как будто несколько часов никуда не собирался уходить.

— За мной должок, — сказал помощник, забирая свой халат, висящий на двери изнутри.

— Да нет, мы в расчете, — пробормотал Дональд, едва помощник ушел.

Он дождался, пока звякнул тронувшийся лифт, и лишь потом начал действовать. В сушилке возле раковины отыскался пластиковый контейнер для напитка. Дональд наполнил его водой, и мелодичное журчание прозвучало как нарастающая тревога.

Теперь долой крышку с банки с порошком. Две ложки. Он размешал порошок длинным пластиковым шпателем, убрал банку обратно в холодильник. Кресло-коляска поначалу не хотело трогаться с места. Он увидел, что оно поставлено на тормоз: металлические рычажки были прижаты к мягкой резине. Он поднял их, взял из высокого шкафа одеяло и бумажный халат, бросил на сиденье. Все, как раньше. Но на этот раз он сделает это правильно. Прихватил аптечку, сперва проверив, что в ней есть новые перчатки.

Побрякивая, кресло выкатилось за дверь, двинулось по коридору, и ладони Дональда вспотели. Чтобы передние колеса не гремели, он приподнял их и катил кресло на больших резиновых шинах. Передние колесики еще некоторое время лениво вращались.

Он ввел свой код, опасаясь, что сейчас загорится красная лампочка, сработает какая-нибудь блокировка. Но лампочка подмигнула ему зеленым. Дональд потянул дверь, открыл ее и направился между капсулами к той, где лежала его сестра.

Его переполняла смесь предвкушения и вины. По смелости этот поступок не уступал его прежнему бегству в холмы. Ставки были даже выше, потому что он вовлек в затею члена семьи, собрался вернуть сестру в этот суровый мир, подвергнуть ее такой же жестокости, какой Анна подвергла его, а Турман подвергал ее саму во время бесконечной цепочки смен.

Остановив кресло, он склонился над панелью управления. Помедлив, он выпрямился и заглянул в стеклянное окошко — для верности.

Сестра выглядела в капсуле такой умиротворенной: наверное, ее не мучили кошмары, как его. У него усилились сомнения. А потом он представил, как она там просыпается, как приходит в сознание и бьет по стеклу, чтобы ее выпустили. Увидел ее отвагу, услышал, как она требует, чтобы ей не лгали, и понял, что если бы она стояла рядом, то попросила бы его сделать это. Она предпочла бы знать и страдать, а не спать в неведении.

Он наклонился к панели и ввел свой код. Потом нажал красную кнопку, и панель радостно пискнула. В капсуле что-то щелкнуло, как открывшийся клапан. Он повернул диск и уставился на шкалу температуры, ожидая, когда та начнет подниматься.

Дональд стоял возле капсулы. Время замедлилось и еле ползло. Он все ждал, что кто-то заметит его раньше, чем процесс завершится. Но послышался второй щелчок, крышка зашипела. Дональд приготовил марлю и пластырь. Разделил перчатки и стал надевать. Белое как мел облако пара затуманило воздух.

Он откинул крышку до конца.

Сестра лежала на спине, вытянув по бокам руки. Она все еще не шевелилась. Дональда охватила паника, и он мысленно повторил процедуру. Может, он что-то забыл? Боже, неужели он ее убил?

Шарлотта закашляла. Изморозь на ресницах таяла, стекая по щекам. А потом ее веки слабо затрепетали, и она прищурилась от бьющего в глаза света.

— Лежи спокойно, — велел Дональд.

Он прижал к ее руке квадратик марли и извлек иглу, ощущая, как сталь скользит под тампоном. Придерживая марлю, он взял свисающую с кресла полоску пластыря и закрепил ей марлю. Потом извлек катетер: накрыл его полотенцем, слегка надавил и медленно вытащил трубочку. И сестра освободилась от машины. Скрестив руки, она дрожала. Он помог ей надеть бумажный халат, оставив спину открытой.

— Сейчас я тебя подниму.

Ее зубы застучали в ответ.

Дональд переместил ее пятки к ягодицам, приподнимая колени. Сунув руку под мышками — ее тело было прохладным — и другую под коленями, он легко поднял сестру. Ему показалось, что она весит совсем немного. От нее неприятно пахло.

Когда он усадил Шарлотту в кресло, она что-то пробормотала. Одеяло было уже развернуто. Устроив сестру, Дональд закутал ее. Она так и сидела, сжавшись и обхватив лодыжки, не желая опускать пятки на подножку.

— Где я? — спросила она голосом, похожим на потрескивание льда.

— Не волнуйся. — Дональд закрыл крышку, попытался вспомнить, не нужно ли сделать что-то еще. Проверил, не оставил ли он что-то после себя. — Ты со мной, — добавил он, толкая кресло к выходу.

Теперь они были вместе. У них больше не было ни дома, ни места на земле, куда один из них мог пригласить другого. Только адский кошмар, в который одна душа могла затянуть другую, тоскуя по компании.

96

Самым трудным было заставить ее подождать с едой. Дональд прекрасно знал, что значит испытывать такой голод. Он помог ей проделать те же действия, какие несколько раз осуществлял сам: выпить горький напиток, сходить в туалет, чтобы избавить тело от отходов, принять теплый душ, переодеться в чистое и закутаться в новое одеяло.

Он смотрел на сестру, пока она допивала. Ее губы из бледно-синих постепенно становились розовыми, но кожа осталась очень белой. Дональд не мог вспомнить, была ли она настолько бледной до ориентации. Возможно, такой она стала во время зарубежных командировок, когда сидела в темных трейлерах, освещенных лишь мерцанием мониторов.

— Мне надо уйти, чтобы показаться, — произнес он. — Сейчас наверх может подняться кто угодно. А на обратном пути я привезу тебе завтрак.

Шарлотта тихо сидела в одном из кожаных кресел возле старого стола для планирования военных операций, поджав под себя ноги. Она подергивала воротник, как будто тот раздражал ей кожу.

— Папы и мамы больше нет, — повторила она слова брата.

Дональд не знал точно, что она вспомнит, а что — нет. Она принимала лекарства от стресса так же долго, как и он. Но это не имело значения. Он расскажет ей правду. Расскажет и возненавидит себя за это.

— Я скоро вернусь. А ты останься здесь и попробуй немного отдохнуть. Не выходи отсюда, хорошо?

Эти слова эхом отзывались в его голове, пока он торопливо шел через склад к лифту. Он вспомнил, как и ему сразу после пробуждения советовали отдохнуть. Шарлотта проспала три столетия. Поднеся к сканеру пропуск и ожидая лифта, Дональд подумал о том, как много прошло времени и как мало изменилось. Мир по-прежнему был в руинах, таким, каким они его оставили. А если нет, то они это узнают.

Он поднялся на этаж управления и зашел к Эрену. Тот сидел за столом, окруженный папками, подпирая рукой голову и прижимая локтем стопку бумаг. От его кружки с кофе уже не исходил пар. Значит, он сидит тут давно.

— Турман, — сказал он, подняв голову.

Дональд вздрогнул и посмотрел вдоль коридора, ожидая кого-то увидеть.

— Есть какое-то продвижение с восемнадцатым?

— Я, э-э… — Дональд попытался вспомнить. — В последний раз они сообщили, что им удалось пробить баррикаду на нижних этажах. Их руководитель считает, что с сопротивлением будет покончено за день или два.

— Хорошо. Рад, что у них теперь есть заместитель. Страшно, когда его нет. Был случай во время моей третьей смены, когда мы потеряли руководителя, не успевшего подготовить заместителя. Чертовски неподходящий был момент для поиска кандидата. — Эрен откинулся на спинку. — Мэр не годился, начальник службы безопасности оказался туп, как пробка, вот нам и пришлось…

— Извините, что прерываю. Мне надо вернуться к…

— Да, конечно. — Эрен махнул рукой, похоже, не огорченный. — Правильно. Мне тоже.

— …просто с утра много всего накопилось. Сейчас быстро позавтракаю, а потом буду у себя. — Он дернул головой в сторону пустого офиса напротив. — Скажите Гейблу, что я сам о себе позабочусь, ладно? Не хочу, чтобы меня отвлекали.

— Да, конечно.

Эрен махнул ему вслед. Дональд вернулся к лифту. Наверх, в кафе. Желудок согласно забурчал. Дональд не спал всю ночь и ничего не ел.

97

Он нарушил график, позволив сестре поесть на час раньше, но ему было трудно ей отказать. Дональд лишь попросил ее откусывать понемногу и медленно. А пока Шарлотта жевала, он рассказывал ей, в каком мире она проснулась. О бункерах она уже знала после ориентации. Он поведал ей об экранах, о чистильщиках и о том, что его разбудили из-за того, что кое-кто исчез. Шарлотта все это воспринимала с трудом. Пришлось повторять несколько раз, пока сказанное не стало звучать странно даже для его ушей.

— Людям в других бункерах позволяют видеть то, что снаружи? — спросила она, пережевывая кусочек печенья.

— Да. Я спросил Турмана, зачем мы поставили там экраны. И знаешь, что он ответил?

Шарлотта пожала плечами и глотнула воды.

— Чтобы у них не возникло желания выйти. Надо показывать им смерть, чтобы удержать внутри. Иначе им обязательно захочется узнать, что там, за холмами. Турман сказал, что такова человеческая природа.

— Но некоторые все равно выходят.

Она вытерла рот салфеткой, взяла вилку дрожащей рукой и подтянула к себе недоеденный завтрак Дональда.

— Да, некоторые все равно выходят, — подтвердил Дональд. — И это надо воспринимать спокойно.

Он смотрел, как она жадно доедает его яичницу, и вспоминал, как выходил наружу через лифт для беспилотников. Он был одним из тех, кто выходит. Но ей про это знать не следовало.

— У нас есть такой экран, — сказала Шарлотта. — Помню, я смотрела, как клубятся облака. — Она взглянула на Дональда. — Зачем он нам?

Дональд быстро достал платок и кашлянул в него.

— Потому что мы люди, — ответил он, убирая платок. — Если мы будем думать, что нет смысла выходить — что мы умрем, если выйдем, — то останемся здесь и продолжим делать то, что нам говорят. Но я знаю способ увидеть, что там, снаружи.

— Да?

Шарлотта подцепила вилкой остатки яичницы и поднесла ее ко рту. Она ждала.

— И мне понадобится твоя помощь.

Они стянули брезент с дрона-беспилотника. Шарлотта провела дрожащей рукой по крылу и обошла самолет. Она еще не окрепла, и ее слегка пошатывало. Шарлотта проверила, как ходят вверх-вниз закрылки крыльев, потом закрылки хвоста. У дрона впереди имелся черный купол и выступающий нос, придающие ему сходство с лицом. Дональд стоял молча и неподвижно, пока Шарлотта осматривала аппарат.

Дональд заметил, что трех дронов не хватает: пол блестел в тех местах, где его прикрывал брезент. А в аккуратной пирамиде бомб, уложенных на полки, несколько верхних опустело. Признаки использования арсенала за последние недели. Дональд подошел к двери ангара и открыл ее.

— Без вооружения? — спросила Шарлотта и заглянула под крыло с подвесками для бомб и ракет.

— Без. Сейчас оно не нужно.

Он подбежал к ней и помог толкать. Они подвели дрон к открытой пасти лифта. По ширине он был чуть больше размаха крыльев.

— Тут должен находиться строп или зацеп, — сказала она и, осторожно присев, заползла под крыло.

— В полу есть какая-то штуковина, — подсказал Дональд, вспомнив про утолщение, перемещающееся по направляющим. — Сейчас принесу фонарик.

Он достал из ящика фонарик, убедился, что тот заряжен, и вернулся к сестре. Шарлотта прицепила дрон крюком к пусковому механизму и выползла из-под крыла. Выпрямлялась она с трудом, и Дональд помог ей, протянув руку.

— Уверен, что лифт будет работать?

Она отвела с лица волосы, все еще мокрые после душа.

— Совершенно уверен.

Они прошли по коридору, мимо казарм и душевых. Шарлотта напряглась, когда брат привел ее в комнату управления и стянул пластиковые листы. Он включил пульт управления лифтом. Шарлотта тупо уставилась на одну из станций, с джойстиками, индикаторами и экранами.

— Ты ведь можешь этим управлять?

Она стряхнула оцепенение, взглянула на него и кивнула:

— Да, если они включатся.

— Включатся.

Пока Шарлотта усаживалась, вспыхнула лампочка на управлении лифтом. Остальные станции были накрыты листами пластика, поэтому возникало чувство, будто в комнате слишком тихо и пусто. Но Дональд заметил, что на других станциях пыли нет. Здесь недавно работали. Он вспомнил, как подписывал распоряжения о полетах, каждый из которых обошелся очень дорого. Подумал о риске, что дроны могли заметить на экранах, поэтому им было необходимо летать в клубящихся облаках. Эрен особо подчеркнул, что все дроны одноразовые. По его словам, наружный воздух плохо на них действует, и рабочая дальность у них ограничена. Копаясь в файлах Турмана, Дональд размышлял, в чем тут причина.

Шарлотта щелкнула несколькими переключателями, нарушив тишину, и станция управления ожила, еле слышно шурша вентиляторами.

— Лифт работает довольно долго, — заметил он.

Дональд не сказал, откуда это знает, но вспомнил свой подъем в лифте много лет назад. Вспомнил, как от дыхания запотевало стекло шлема, когда он поднимался туда, где, как он надеялся, его могла ждать смерть. Теперь у него была другая надежда. Он вспомнил слова Эрскина о том, что планету надо стереть начисто. Подумал о предсмертной записке Виктора для Турмана. Их проект был нацелен на возобновление жизни. И Дональд, то ли из-за безумия, то ли по какой-то причине, все более убеждался, что это усилие оказалось более точным, чем кто-либо мог представить.

Шарлотта настроила экран, щелкнула переключателем, и монитор загорелся. Это был блеск стальной двери лифта, освещенной прожектором дрона и показанный его камерами.

— Так давно этим не занималась, — сказала она.

Дональд увидел, что ее руки слегка дрожат. Она потерла их, затем вернулась к управлению. Поерзав на сиденье, она отыскала ногами педали, потом настроила яркость монитора, чтобы тот ее не слепил.

— Я могу что-то сделать? — спросил Дональд.

Шарлотта рассмеялась и покачала головой:

— Нет. Так странно, что не нужно заполнять план полета или еще что-то. Сам знаешь, мне обычно давали цель.

Она взглянула на Дональда и улыбнулась.

Он сжал плечо сестры. Как хорошо, что она рядом. Кроме нее, у него никого не осталось.

— План полета очень простой: лететь как можно дальше и быстрее.

Дональд надеялся, что без бомбы дрон сможет улететь дальше и что его ограниченный радиус полета не запрограммирован каким-либо образом. На пульте управления лифтом замигала лампочка.

— Дверь поднимается, — сообщила Шарлотта. — Кажется, я вижу дневной свет.

Дональд быстро отвернулся и выглянул за дверь в коридор. Ему показалось, что он что-то услышал.

— Проверка двигателя. Есть зажигание.

Она поерзала. Украденный для нее комбинезон оказался велик, и рукава сползали на руки. Дональд стоял за ее спиной и смотрел на монитор, который показывал облака, вихрящиеся над наклонной рампой. Он вспомнил этот вид, и ему стало трудно дышать. Пусковой механизм вытянул дрона из лифта и переместил на рампу. Шарлотта щелкнула очередным переключателем.

— Тормоза включены, — сказала она, выпрямляя ногу. — Даю тягу.

Ее рука двинулась вперед. Камера чуть наклонилась, когда тяга стремилась пересилить тормоза.

— Я так давно не проделывала подобное без катапульты, — нервно произнесла она.

Дональд уже собрался спросить, проблема ли это, как сестра шевельнула ногами, и картинка на экране приподнялась. Металлическая шахта завибрировала и помчалась назад. Облака стали приближаться, пока не заполнили весь экран.

— Взлет, — бросила Шарлотта и тронула правой рукой ручку управления.

Дональд невольно наклонился, когда дрон заложил вираж и на миг показалась земля. Потом все проглотили плотные облака.

— Куда лететь?

Она что-то включила, и на экране появилась местность, показанная радаром: только он мог пробить эти облака.

— Думаю, это не имеет значения. Просто лети вперед. — Он наклонился к экрану, разглядывая проплывающий на нем странный, но знакомый ландшафт. Вот огромные холмы, которые он помогал создавать. Вот башенка другого бункера в центре углубления. Останки партийного съезда — палатки, ярмарки и сцены — давно исчезли, съеденные витающими в воздухе крошечными наномашинами. — Лети по прямой.

Это была теория, безумная идея, но ему требовалось увидеть все собственными глазами, прежде чем он осмелится что-либо сказать.

Впереди уже заканчивалась местность с углублениями. Облака время от времени редели, позволяя на миг-другой увидеть землю. Дональд пытался разглядеть, что находится за углублениями, но тут Шарлотта отпустила рукоятку газа и протянула руку к шкалам и индикаторам.

— Так… кажется, у нас проблема. — Она пощелкала переключателем. — Давление масла падает.

— Нет. — Дональд всматривался в экран, земля на котором словно стала подниматься. Проблемы начались слишком рано. Если только он не упустил какую-то меру предосторожности. — Лети дальше, — прошептал он и машине, и пилоту.

— Теряется управление, — предупредила Шарлотта. — Словно все разболталось.

Дональд подумал о дронах в ангаре. Можно запустить другой. Но он подозревал, что результат окажется таким же. Может, его организм и устойчив к наружным опасностям, но не эти машины. Он вспомнил костюмы чистильщиков и то, как их материалы программировались, чтобы разрушаться через определенное время и в определенном месте. Невидимые уничтожители были настолько точны, что могли сработать, как только чистильщик подходил к холму, забирался на определенную высоту и вообще едва тот осмеливался на подъем. Он достал платок, кашлянул в него и смутно вспомнил, как рабочие начисто драили шлюз после того, как его затащили в бункер.

— Ты уже на краю, — сказал он, показывая, как последний бункер на радаре уползает за край экрана. — Еще чуть дальше.

Но, если честно, он понятия не имел, насколько далеко нужно лететь разведчику. Быть может, облететь вокруг Земли и вернуться в точку старта, и этого все равно не будет достаточно.

— Падает тяга, — сказала Шарлотта, то лихорадочно щелкая переключателями, то хватаясь за рукоятки управления. — Второй двигатель отключился. Я в режиме планирования. Высота двести двадцать.

На экране высота казалась еще меньше. Сейчас дрон летел уже за последними холмами. Облака редели. На земле виднелся какой-то шрам, возможно некогда бывший рекой. Черные палки, похожие на обугленные кости, торчали вверх заточенными грифелями — наверное, все, что осталось от деревьев. Или от стальных балок защитной ограды, съеденных временем.

— Лети, лети, — прошептал он.

Каждая секунда полета дарила новый вид, новую перспективу. Здесь был глоток свободы. Побег из ада.

— Камеры отказывают. Высота сто пятьдесят.

Экран ярко вспыхнул умирающим электричеством, затем гибнущие датчики придали ему багряный оттенок. А потом он увидел яркую голубизну там, где не было ничего, кроме бурого и серого.

— Высота пятьдесят. Посадка будет жесткой.

Когда дрон клюнул носом, а земля рванулась ему навстречу, Дональд смахнул слезы. А слезы у него выступили при взгляде на монитор, потому что камеры продолжали исправно работать.

— Синее… — прошептал он.

Это было мимолетное подтверждение как раз перед тем, как ярко-зеленый ландшафт проглотил умирающий дрон. Цвета на мониторе потускнели и погасли. Шарлотта выпустила рукоятки управления и выругалась, потом ударила по консоли ладонью. Но когда она с извинениями повернулась к Дональду, тот уже обнимал ее, прижимал и целовал в щеку.

— Ты видела? — выдохнул он. — Видела?

— Что — видела? — Шарлотта высвободилась, на ее лице застыла маска разочарования. — Под конец все приборы отказали. Проклятый дрон. Наверное, простоял в ангаре слишком долго…

— Нет-нет. — Дональд показал на темный экран. — У тебя все получилось. Я увидел. Там, снаружи, синее небо и зеленая трава, Шарла! Я их видел!

98

Бункер № 17

2331 год

Год двадцатый

Сам того не желая, Соло стал экспертом по тому, как портятся вещи. День за днем он видел, как сталь и железо рассыпаются ржавчиной, как отшелушивается краска, скручиваясь оранжевыми чешуйками, как собирается по углам черная пыль истертого металла. Узнал, что резиновые шланги со временем твердеют, засыхают и трескаются. Увидел, как сдаются клеи и мастики и на полу оказывается то, что было закреплено на стенах и потолках, внезапно и жестоко побеждаемое богами-близнецами гравитацией и обветшанием. Но больше всего он узнал о том, как разлагаются тела. Они не всегда исчезают быстро — как это случилось с матерью, оттесненной наверх обезумевшей толпой, или с отцом, скрывшимся в тенях полутемного коридора. Тела чаще всего отгрызались и истаивали невидимыми кусочками. И время, и личинки мух отращивали крылья; они улетали и уносили с собой всё.

Соло вырвал лист со скучной статьей из книги «Ри-Ро» и сложил ее «домиком». Он подумал, что бункер во многих отношениях принадлежит насекомым. Там, где появлялись тела, всяких раз темными облаками налетали насекомые. Он прочел о них в книгах. Личинки каким-то образом превращались в мух. Белое и извивающееся становилось черным и жужжащим. Предметы изнашивались и изменялись.

Он продел веревочки по уголкам сложенного листа, чтобы подвесить к ним груз. В этот момент обычно вмешивался Тень, подходил, терся выгнутой спиной о руку Соло и наступал на то, над чем тот трудился, одновременно раздражая его и смеша. Но сейчас Тень ему не мешал.

На концах веревочек Соло завязал узелки, чтобы они не проскочили сквозь бумагу. В тех местах, где были проделаны дырочки, бумага была сложена вдвое, чтобы не порвалась. Он-то хорошо знал, как рвутся и ломаются вещи. Соло был знатоком в том, о чем хотел бы позабыть навсегда. Он мог с одного взгляда определить, давно ли кто-то умер.

Тела тех, кого он убил много лет назад, окоченели, когда он их перетаскивал, но затем раздулись и стали вонять, испуская газы. К ним прилетели рои мух, и вскоре у них начался пир.

От вони у него слезились глаза и першило в горле. А тела быстро становились мягкими. Как-то раз Соло пришлось оттаскивать несколько тел с лестницы, где они лежали вповалку и мешали ходить, и плоть у них буквально разваливалась. Она стала похожа на творог, который он пробовал в те времена, когда еще были козы и молоко. Когда из тела исчезал обитавший в нем человек, удерживавший его в целости, плоть начинала распадаться. Поэтому Соло сосредоточился на том, чтобы удерживать в целости себя. Концы веревочек он привязал к металлической шайбочке, прихваченной когда-то в отделе снабжения. Прикусив от сосредоточенности язык, он затянул аккуратные узелки.

Веревки и ткани тоже не были вечными, но одежда держалась дольше, чем плоть. Через год от трупов оставались лишь кости и одежда. И волосы. Те, похоже, были очень долговечными. Они прилипали к костям, а иногда прикрывали опустевшие глазницы. Волосы ему не нравились: они придавали костям идентичность. В основном это были бороды.

За пять лет распадалась даже одежда. Через десять оставались лишь кости. И сейчас, через очень много лет после того, как в бункере стало темно и тихо, — спустя более двадцати лет с того дня, когда отец показал ему тайное убежище под серверами, — он видел только кости. За исключением тел за дверью в кафе, из-за чего они становились еще более странными.

Соло поднял парашют: бумажный домик с веревочками, привязанными к шайбочке. На раскрытой книге лежал комок из десятков таких веревочек. Шайбочек осталась всего горсть. Он дернул для проверки веревочку и подумал о телах в кафе. За той дверью лежали мертвецы, которые не разлагались, как все остальные. Когда они с котом их обнаружили, он предположил, что они умерли совсем недавно. Там были десятки человек, умерших вместе и лежащих так, словно их свалили в кучу. Или же они наползали друг на друга. Соло знал, что сразу за ними находится запретная дверь для выхода наружу. Но к ней он не пошел. Он закрыл дверь и сбежал, насмерть перепуганный мертвыми глазами и странным чувством: на него смотрели чужие лица. Соло оставил тела за дверью и очень долго не заглядывал туда. Он ждал, пока они станут костями. Но так и не дождался.

Он подошел к перилам, заглянул вниз, убедился, что сложенный листок расправлен и готов подхватить воздух. Из затопленной глубины тянуло прохладным ветерком. Соло перегнулся через перила третьего этажа, держа тонкую бумагу. Шайба лежала на ладони другой руки. А вот интересно, почему некоторые тела разлагаются, а другие нет? Что заставляет тела ломаться?

— Ломаться, — произнес он.

Иногда ему нравилось, как звучит его голос. Он являлся специалистом по тому, как ломаются вещи. Сейчас об его лодыжки должен был тереться кот, но он этого не делал.

— Я специалист, — заявил Соло. — Ломаться, ломаться, ломаться.

Он вытянул руки и отпустил парашют. Тот на миг провалился вниз, пока не натянулись веревочки, а потом закачался в воздухе, погружаясь в сужающуюся глубину.

— Вниз, вниз, — крикнул он вслед парашютику.

До самого дна. Он будет тонуть, пока не упадет в невидимую воду или не зацепится за что-нибудь по пути.

Соло хорошо знал, как гниют тела. Он почесал бороду и прищурился вслед исчезающему парашюту, потом уселся, скрестив ноги. Из продранного старого комбинезона торчала коленка. Соло забормотал себе под нос, оттягивая то, что требовалось сделать, его проект на сегодня, но вместо этого вырвал еще один лист из похудевшей книги, стараясь не думать еще об одном теле, которое скоро растает во времени.

99

Были вещи, на поиски которых Соло тратил дни и недели. Были нужные ему вещи, на охоту за ними уходили годы. Нередко он находил полезные вещи уже тогда, когда переставал в них нуждаться. Как в тот раз, когда наткнулся на припрятанные бритвенные лезвия. Целую большую коробку в кабинете врача. Все важное — марлю, лекарства, пластырь — давно разграбили те, кто дрался за остатки. Но коробка новых лезвий, многие из которых еще блестели, показалась ему насмешкой. Он уже давно примирился с бородой, но было время, когда он мог убить за бритву.

Иногда он обнаруживал вещь до того, как понимал, что она ему нужна. Так произошло с мачете. Он нашел этот большой нож возле тела недавно умершего мужчины. Соло взял его только для того, чтобы эта смертоносная штуковина не попала в чьи-то руки. Он тогда на три дня заперся под серверной, ужаснувшись виду очередного, еще теплого тела. Было это много лет назад. Прошло немало времени, прежде чем зелень на фермах разрослась настолько густо, что мачете стало необходимостью. К тому времени он начал ходить без винтовки — смысла в ней уже не было, — и мачете превратилось в его постоянного спутника, найденного до того, как ему понадобился.

Соло выпустил последний парашютик, и тот едва не зацепился за перила девятого этажа. Постепенно сложенный листок скрылся из виду. Он подумал о вещах, которые Тень все эти годы помогал ему находить. В основном еду. Но был один случай, когда кот убежал от него по собственной воле. Произошло это во время спуска к отделу снабжения: кот обогнал его и скрылся за дверью на одной из лестничных площадок. Соло пришлось включить фонарик и последовать за ним.

Кота он отыскал возле двери одной из квартир — тот стоял и непрерывно мяукал. Соло заподозрил, что внутри еще одна куча тел, но квартира оказалась пустой. Кот вскочил на кухонный прилавок и завертелся возле шкафчика, трогая его лапой. Там отыскалась целая куча баночек. Очень старых и тронутых ржавчиной, но с изображением кота на этикетке. Тень чуть с ума не сошел. А рядом, подключенную к стенной розетке коротким проводом, Соло увидел электрическую открывалку для консервов.

Соло улыбнулся и посмотрел вниз, думая обо всем, что он за эти годы находил и терял. Вспомнил, как нажал кнопку на открывалке, как жадно накинулся на еду кот, как аккуратно отделялись крышечки банок. И как его совсем не впечатлила еда в этих баночках, но у кота на этот счет имелось собственное мнение.

Соло повернулся и с грустью посмотрел на книгу с вырванными страницами. У него кончились шайбочки, поэтому он оставил книгу на лестнице и неохотно направился вниз, к фермам. Пошел делать то, что требовалось сделать.

Прорубаясь сквозь зелень, Соло поражался тому, что фермы давным-давно не погибли без людской заботы. Но освещение здесь было запрограммировано включаться и отключаться автоматически, и более половины ламп все еще работало. Из оросительных труб продолжала капать вода. С сердитым ворчанием и гудением включались и выключались насосы. Электричество, украденное из его владений, подавалось наверх по проводам, змеящимся по стенам лестничного колодца. Ничто не работало идеально, но Соло видел, что отношения людей с растениями в основном сводились к их поеданию. Теперь их ел только он. Да еще крысы и черви.

Он пронес свою ношу сквозь самые густые заросли: ему требовалось добраться до отдаленных уголков фермы, где лампы больше не светили, почва была прохладной и влажной и на ней уже ничего не росло. До особого места. Вдали от тех участков, куда он еженедельно наведывался за едой. До места, куда он будет приходить специально, а не просто идти мимо.

Оставив позади жаркие лампы, он добрался до темного места. Ему нравилось здесь — оно напоминало помещение под серверами, уединенное и безопасное, где можно спрятаться и не опасаться, что тебя потревожат. И здесь, среди прочих забытых или брошенных инструментов, лежала лопата. Вещь, которая понадобилась ему именно тогда, когда понадобилась. Это был другой вариант нахождения вещей. Такое происходило, когда у бункера возникало настроение дарить. Правда, случалось подобное редко.

Соло опустился на колени и положил свою ношу возле изгороди. Тельце в мешке находилось в фазе окоченения. Скоро оно размягчится. А потом…

Соло не хотелось думать, что будет потом. Он был специалистом в некоторых вещах, о каких предпочел бы не знать.

Подхватив лопату, он перелез через изгородь — было слишком темно, чтобы искать калитку. Лопата с хрустом вошла в землю. С тихим шорохом кучки земли мелькали в воздухе и копились рядом. Некоторые вещи находишь именно тогда, когда в них нуждаешься, и Соло подумал о годах вместе с другом, пролетевших так быстро. Он уже скучал по тому, как Тень терся о его лодыжки, когда он чем-то занимался: всегда вертелся под ногами, но так, чтобы на него не наступили. И как мгновенно прибегал, стоило лишь подозвать его свистом, всегда оказываясь рядом в необходимый момент. Он нашел его, еще не зная, что нуждается в нем.

100

Бункер № 1

2345 год

Шаги Дональда эхом разносились по нижнему хранилищу, где поблескивающими валунами тесно располагались тысячи капсул. Он наклонился, проверяя очередную табличку с именем. Идя по проходу, он сбился со счета и уже опасался, что придется начать поиски заново. Поднеся ко рту платок, он кашлянул, вытер губы и пошел дальше. Нечто тяжелое и холодное оттягивало карман и прижималось к бедру. Нечто тяжелое и холодное поселилось и в его груди.

В конце концов он отыскал капсулу, обозначенную «Трой». Дональд протер стекло и заглянул внутрь. Там лежал мужчина. Он был старше, чем Дональд его помнил. Бледная кожа пробрела голубоватый оттенок, а седые волосы и брови стали чуть лазурными.

Дональд смотрел на него, мешкал, снова обдумывал принятое решение. Он пришел сюда без кресла и медицинского набора. Просто с холодной тяжестью. С порцией правды и желанием узнать больше. Иногда кое-что нужно открыть, прежде чем закрыть.

Он склонился над панелью управления и повторил процедуру, освободившую его сестру. Вводя код, он думал о Шарлотте, оставшейся наверху в арсенале. Она не могла знать, что он здесь делает. Не могла. Турман для них был как второй отец.

Дональд повернул диск. Цифры замигали, потом изменились на градус. Дональд то стоял, то расхаживал вокруг капсулы с именем человека, которого они превратили в него. Саркофага, где теперь находился его создатель. Пока Турман согревался, холод из сердца Дональда расползался по конечностям. Дональд снова кашлянул в платок, оставив на нем розовое пятно. Сунул платок в карман и достал кусок веревки.

Пока он стоял, ему вспомнился отчет про обращение ролей из файлов Виктора. Тот описал старые эксперименты, в ходе которых заключенные и охранники менялись ролями и угнетенный быстро становился угнетателем. Дональд счел отвратительной мысль о том, что люди могут измениться настолько быстро. Ему было трудно поверить в такой результат. Но он видел, как хорошие люди появлялись в Капитолии с благородными намерениями и как они потом менялись. Он сам в эту смену получил дозу власти и ощутил ее притягательность. И сделал для себя открытие, что порочные люди появляются из-за порочных систем и что стать таким может любой. Вот почему с некоторыми системами необходимо покончить.

Температура поднялась, крышка с легким вздохом приоткрылась. Дональд поднял ее полностью. Он был готов к тому, что из капсулы взметнется рука и схватит его запястье, но там лежал человек, неподвижный и окутанный паром. Просто человек, жалкий и обнаженный, с трубочкой в руке и другой между ног. Мышцы обмякли. Бледная плоть собралась в складки морщин. Волосы слиплись прядями. Дональд свел руки Турмана, обмотал запястья веревкой. Отошел на шаг и уставился на морщинистые веки, высматривая признаки жизни.

Губы Турмана шевельнулись, разошлись и сделали пробный вдох. Дональд как будто наблюдал за оживающим трупом и впервые оценил чудо, творимое этими машинами. Он кашлянул в кулак. Турман шевельнулся, веки затрепетали. Из уголков глаз скатились капельки подтаявшей изморози, подарив ему немного ложной человечности. Морщинистые руки поднялись, чтобы стереть с глаз корочку льда, и Дональд знал, что сейчас чувствует Турман: веки не желают подниматься, как будто они срослись. Турман чуть простонал, борясь с веревкой. Он начал соображать чуть яснее и понял, что не все идет, как следовало бы.

— Лежи спокойно, — велел Дональд. Он опустил ладонь на лоб старика и ощутил, что холод еще не покинул его тело. — Спокойно.

— Анна… — прошептал Турман.

Он облизнул губы, и Дональд осознал, что не принес горький напиток, не принес даже воды. Теперь у него уже не осталось сомнений, для чего он сюда пришел.

— Ты меня слышишь? — спросил он.

Веки Турмана снова затрепетали, поднялись. Зрачки расширились. Похоже, он пытался разглядеть Дональда — взгляд скользил по его лицу, постепенно узнавая и изумляясь.

— Сынок?.. — хрипло выдавил он.

— Лежи спокойно, — повторил Дональд, когда Турман повернул голову и закашлял в связанные руки. Потом уставился на обмотанные веревкой запястья, и на его лице отразилось непонимание. Дональд повернулся и взглянул на далекую входную дверь. — Мне надо, чтобы ты меня выслушал.

— Что здесь происходит? — Турман ухватился за край капсулы и попытался сесть. Дональд извлек из кармана пистолет. Турман ахнул, увидев черную сталь: ствол был нацелен на него. Его словно ошарашило, и после этого он лежал совершенно неподвижно. Их взгляды встретились. — Какой сейчас год?

— Еще на двести лет ближе к тому, когда ты убьешь нас всех.

Его трясло от ненависти, пистолет подрагивал. Дональд обхватил рукоятку второй рукой и чуть отступил. Турман был еще слаб и связан, но Дональд не хотел рисковать. Старик походил на свернувшуюся кольцами змею холодным утром. Дональд не мог не думать о том, на что тот будет способен, когда пригреет солнце.

Турман облизнулся и пристально всмотрелся в лицо Дональда. От плеч старика поднимались завитки пара.

— Анна тебе все рассказала, — сделал он вывод.

У Дональда возникло садистское желание сообщить ему, что Анна мертва. Хотя его и мучила совесть, он испытывал какую-то странную гордость и желание заявить, что обо всем догадался сам. Но вместо этого он просто кивнул.

— Ты должен понимать, что это единственный путь, — прошептал Турман.

— Есть тысячи путей, — возразил Дональд, перекладывая пистолет в другую руку и вытирая вспотевшую ладонь о комбинезон.

Турман взглянул на пистолет, затем осмотрелся — не может ли кто ему помочь? Помедлив, он сел. Из капсулы понимался пар, но Дональд видел, что Турман начинает дрожать от холода.

— Я полагал, что ты пытаешься жить вечно, — сказал Дональд.

Турман рассмеялся. Еще раз осмотрел узел на веревке, взглянул на торчащую из руки трубочку с иглой.

— Просто достаточно долго.

— Достаточно долго для чего? Чтобы уничтожить человечество? Чтобы выпустить людей из одного бункера на свободу, а потом сидеть здесь и убивать остальных?

Турман кивнул. Он подтянул ноги и обхватил щиколотки. Без одежды и гордо расправленных плеч он смотрелся таким худым и хрупким.

— Ты спас столько людей только для того, чтобы убить большинство из них. И нас в том числе.

Турман что-то прошептал.

— Громче, — велел Дональд.

Турман жестом показал, что хочет пить. Дональд продемонстрировал ему пистолет. Больше у него ничего не было. Турман постучал по груди, снова попытался заговорить, и Дональд настороженно подошел на шаг.

— Скажи почему? — спросил Дональд. — Сейчас я здесь главный. Я. Скажи, или клянусь, что немедленно выпущу всех из бункеров.

Глаза Турмана превратились в щелочки.

— Дурак, — прошипел он очень тихо. — Они убьют друг друга.

Дональд слышал, как гудят вокруг остальные капсулы. Он шагнул еще чуть ближе, с каждой секундой обретая все большую уверенность, что поступает правильно.

— Я знаю, что ты думаешь о том, что они друг с другом сделают. И знаю об этой большой чистке. Перезагрузке. — Он ткнул пистолетом в грудь Турмана. — И знаю, что ты воспринимаешь бункеры как звездолеты, уносящие людей в лучший мир. Я прочитал все документы и файлы, к которым у тебя имелся доступ. Но вот что я хочу услышать от тебя, прежде чем ты умрешь…

У него внезапно ослабели ноги, а приступ кашля согнул пополам. Он стал нашаривать платок, но не успел прикрыт рот, и розовые брызги попали на серебристый металл капсулы. Турман молча смотрел. Дональд успокоился и попытался вспомнить, о чем говорил.

— Я хочу знать, ради чего столько мучений, — хрипло продолжил он. Горло его пылало. — Столько людей рождались, проживали жалкую жизнь и умирали. А тех, кто оказался здесь, ты запланировал убить, не пробуждая их. Свою же дочь… — Он попытался разглядеть хоть какую-то реакцию на лице Турмана. — Почему бы не заморозить нас на тысячу лет, а потом разбудить? Теперь я знаю, что именно помогал тебе строить. И желаю знать, почему мы не могли провести все эти годы во сне. Если ты хотел лучшего мира для всех, то почему бы не доставить нас туда? К чему столько страданий?

Турман не шелохнулся.

— Скажи почему. — Голос Дональда дрогнул, но он сделал вид, что с ним все в порядке. И поднял опустившийся ствол.

— Потому что никто не должен знать, — отозвался наконец Турман. — Это должно умереть вместе с нами.

— Что именно?

— Знание, — ответил Турман, облизнув губы. — То, что мы не включили в Наследие. Способность убить мир нажатием кнопки.

— И ты думаешь, что мы не откроем эти знания снова? — рассмеялся Дональд. — Все эти способы самоуничтожения?

Турман пожал обнаженными плечами. Исходивший от них пар рассеялся.

— Со временем. Но это дольше, чем прямо сейчас.

Дональд указал пистолетом на капсулы вокруг:

— И поэтому все они тоже обречены. По твоему плану, мы должны выбрать одно племя, посадить в один звездолет, а все остальные уничтожить. Такой пакт вы заключили?

Турман кивнул.

— Что ж, кто-то нарушил ваш пакт. И этот кто-то поставил меня на твое место. Теперь я здесь Пастырь.

Глаза Турмана распахнулись, а взгляд переместился с пистолета на именную табличку Дональда, прицепленную к воротнику. Стук его зубов смолк — у него отвисла челюсть.

— Нет, — выдавил он.

— Я никогда не просил об этой работе, — сказал Дональд больше себе, чем Турману.

Пистолет в его руке перестал дрожать.

— Я тоже, — возразил Турман, и Дональд опять вспомнил о тех заключенных и охранниках. Сейчас он мог находиться в капсуле. И любой другой мог стоять рядом с пистолетом в руке. Это была система.

Он еще очень о многом хотел спросить или сказать. Он хотел обратиться к этому человеку, что был для него почти отцом, и узнать, какой в том смысл, если отцы способны проявлять такую же жестокость, как и любовь? Хотел крикнуть Турману о том, какой ущерб тот причинил миру, но при этом понимал, что ущерб был причинен уже давно, причем необратимый. И наконец, какая-то его часть хотела умолять Турмана о помощи, освободить его, а самому занять его место, сжаться в капсуле и заснуть — та его часть, которая узнала, что быть военнопленным гораздо легче, чем стоять на страже. Но наверху ждала его сестра. И вопросов у них накопилось больше, чем требовалось ответов. А в одном из бункеров неподалеку происходила трансформация, заканчивалось восстание, и Дональд хотел увидеть, чем это обернется.

Все это, и не только, промелькнуло в сознании Дональда. Уже совсем скоро Уилсон усядется за свой стол и может взглянуть на экран как раз в тот момент, когда на него будет выведено изображение с нужной камеры. И хотя рот Турмана уже приоткрылся, когда он захотел что-то сказать, Дональд понял: он совершил ошибку, разбудив его, чтобы выслушать оправдания. Здесь он почти ничего не узнал.

Турман подался вперед.

— Донни, — прошептал он.

И потянулся связанными руками к пистолету. Руки его двигались медленно и неуверенно, не с надеждой — как решил Дональд — выхватить пистолет, а возможно, прижать его к груди или ко рту, как сделал Виктор: такая печаль стояла в глазах старика.

Руки Турмана пересекли край капсулы и почти достигли пистолета. И Дональд едва не отдал ему оружие, лишь бы посмотреть, что он с ним сделает.

Но вместо этого он нажал на спусковой крючок. Пока не передумал.

Выстрел прозвучал чрезмерно громко. Блеснула яркая вспышка, грохот разнесся над тысячами спящих, и Турман рухнул обратно в гроб.

У Дональда задрожали руки. Он вспомнил свои первые дни в офисе, и все, что сделал для него этот человек, и ту их раннюю встречу. Его наняли на работу, для которой у него едва хватало квалификации. Наняли для работы, чьего смысла он сначала не мог понять. То первое утро, когда он проснулся конгрессменом и понял, что лишь горстка избранных стоит у руля могущественной нации, наполнило его смесью страха и гордости за свой успех. И все это время он был пациентом, которого попросили возводить стены собственной лечебницы.

На этот раз все будет иначе. На этот раз он примет на себя ответственность и поведет за собой людей, не испытывая страха. Он и его тайно разбуженная сестра. Они узнают, что в мире не так, и исправят это. Восстановят порядок во всем, что было утрачено. В другом бункере начался эксперимент, смена караула, и Дональд намеревался увидеть результат.

Он захлопнул крышку капсулы. На ее блестящей поверхности остались розовые пятнышки. Дональд кашлянул и вытер рот. Сунул пистолет в карман и зашагал к выходу. После совершенного у него бешено колотилось сердце. А капсула с мертвецом внутри негромко гудела.

101

Бункер № 17

2345 год

Год тридцать четвертый

Соло пропустил веревку через ручки пустых пластиковых бутылей. Те соприкоснулись, издав нечто вроде звучной музыки. Подхватив рюкзачок, он постоял немного, почесывая бороду и вспоминая. Что же он забыл? Хлопнув по груди, он проверил, на месте ли ключ. Старая привычка, от которой он все никак не мог избавиться. Ключа, разумеется, там больше не было. Он сунул его в ящик стола, когда запираться уже не оставалось смысла, потому что бояться стало некого.

Он прихватил два мешка с пустыми консервными банками, с грустью отметив, что огромная куча мусора почти не уменьшилась. Заняв обе руки и громыхая на каждом шагу, он зашагал по темному коридору к столбу света на дальнем его конце.

Чтобы перенести все наверх, пришлось дважды подниматься по лестнице. Он прошел между черными серверами, многие из которых за минувшие годы выключились — наверное, перегрелись. Чтобы открыть дверь, пришлось сперва отодвинуть шкаф для бумаг. В бункере не осталось замков и людей, но и дураков тоже. Он потянул массивную дверь, ощущая за ней, как всегда, присутствие отца, и вышел в большой мир, наполненный лишь призраками и настолько плохими вещами, что он не мог их вспомнить.

Пустые коридоры на его этаже были ярко освещены. Соло на ходу помахал в сторону известных ему камер. Он часто думал, что когда-нибудь увидит на мониторах себя, но камеры уже давным-давно перестали работать. Кроме того, для этого ему пришлось бы раздвоиться: чтобы один стоял и махал, а второй сидел перед монитором. Он даже посмеялся над тем, каким глупым когда-то был. Ведь он Соло.

Выйдя на лестничную площадку, он вдохнул свежий воздух и с тревогой подумал о высоте. Ему сразу вспомнилась поднимающаяся вода. Скоро ли она достигнет его этажа? Еще не скоро, решил он. К тому времени его уже не станет. Но все равно грустно было думать о том, что его уютное жилище под серверами когда-нибудь наполнится водой. Пустые банки из большой кучи возле полок всплывут. А компьютер и радио забулькают пузырьками воздуха. Он рассмеялся, представив, как это происходит, банки покачиваются на воде, а ему уже все равно. Соло бросил оба мешка через перила и дождался, пока они шмякнулись на площадку сорок второго этажа. Так, порядок. Он вернулся к лестнице.

Вверх или вниз? Вверх означало томаты, огурцы и кабачки. Вниз означало ягоды, кукурузу и картошку, но ее сперва требовалось выкопать. Если он пойдет вниз, то придется больше готовить. И он отправился наверх.

На ходу он считал ступеньки, шепча: «восемь, девять, десять». Каждая лестница воспринималась иной. И лестниц было много. У каждой из них имелась своя компания, такие же лестницы-друзья с обеих сторон. «Привет, ступенька», — сказал он, забыв о счете. Ступенька не ответила. А он не умел говорить на их языке — звоном и постукиванием одиноких шагов вверх или вниз.

Звук. Соло услышал звук. Он остановился и прислушался, но обычно звуки догадывались, что именно он делает, и застенчиво смолкали. Это был один из таких звуков. Он постоянно слышал то, чего нет. Здесь повсюду имелись насосы и лампы, которые включались и выключались, когда им вздумается. Один из таких насосов год назад стал протекать, и Соло сам его починил. Ему требовался новый проект. Он раз за разом повторял одни и те же проекты, вроде подрезания бороды, когда она начинала доставать до груди, и все эти проекты были скучными.

По дороге на фермы он всего раз остановился, чтобы попить и отлить. Его ноги теперь были крепкие. Даже крепче, чем в молодости. Чем больше и чаще делаешь что-то трудное, тем легче оно выходит. Но от этого трудные дела приятнее не становятся. Жаль только, что они не бывают легкими с первого раза.

Он обогнул последний поворот лестницы перед площадкой двенадцатого этажа и уже собрался насвистывать песенку сбора урожая, но тут заметил, что оставил дверь открытой. Или не оставлял? Соло никогда не оставлял двери открытыми. Любые двери.

В углу площадки к перилам было прислонено нечто похожее на отходы какого-то из его проектов: отломанный кусок пластиковой трубы. Соло поднял его. Внутри оказалась вода. Соло понюхал трубу. Запах ему не понравился, и он начал выливать воду за перила, но тут труба выскользнула из пальцев. Он замер и стал ждать, когда послышится далекий стук. Но не дождался.

Он выругал себя за неуклюжесть и забывчивость. Оставил дверь открытой. Подходя к ней, он заметил, что не дает ей закрыться. Черная рукоятка. Он протянул руку и увидел, что это нож, вставленный в решетку.

Где-то в глубине фермы послышался шум. Соло на секунду замер. Это не его нож. Не настолько же он забывчивый. Он вытащил нож, позволив двери закрыться, а в его пробуждающемся сознании уже мелькали тысячи мыслей. Крыса такого натворить не могла. Только человек. Или могущественный призрак.

Надо что-то сделать. Или связать дверные ручки, или забить клин под дверь. Но он очень испугался, потому вместо этого развернулся и побежал вниз. Стучали пустые бутыли, болтался на спине пустой рюкзачок, а пальцы сжимали чей-то нож. Когда бутыли ударились о перила, веревка зацепилась. Он дважды дернул ее, но сдался и разжал пальцы. Нора. Надо быстрее спрятаться в своей норе. Тяжело дыша, он мчался по лестнице, слыша за спиной топот и ощущая вибрацию: кто-то нарушил его одиночество. И чтобы это почувствовать, не требовалось останавливаться. Это был громкий призрак. Громкий и осязаемый. Соло подумал о мачете, которое сломалось полгода назад. Но у него есть нож. Новый нож. Безумно напуганный, он пробегал этаж за этажом. Выскочил на площадку. Это не та площадка! Тридцать третий этаж. Следовало спуститься еще на один. Он перестал считать. Соло бежал так быстро, что едва не споткнулся. Он вспотел. Все, он дома.

Захлопнув за собой дверь, он глубоко вдохнул, упершись руками в колени. Подхватил с пола щетку, просунул древко сквозь ручки. Дверь удерживала призраков. Ему оставалось лишь надеяться, что и шумные призраки через нее не пройдут.

Соло протиснулся через сломанный турникет и быстро зашагал по коридорам. Одна из ламп на потолке не горела. Он дошел до металлической двери, потянул ее, забежал внутрь. Остановился и поспешил обратно. Навалился на створку, закрыл ее. Присел, уперся плечом в шкаф для бумаг и с жутким скрежетом притолкал его к двери. Ему показалось, что он слышит снаружи шаги. Быстрые шаги. С кончика носа упала капля пота. Соло стиснул нож и побежал через серверную. За спиной послышался скрежет металла по металлу. Соло уже не был один. Они пришли за ним. Они идут, идут. Во рту появился металлический привкус страха. Он подбежал к решетке и пожалел, что не оставил ее открытой. Запоры у решетки сломались. Проржавели. Нет, ничего хорошего в этом не было. Эти запоры сейчас очень пригодились бы. Соло наклонился, ухватился за решетку, начал ее поднимать. Он спрячется. Как в первые годы. И тут кто-то стал выдергивать решетку из его рук. Он отмахнулся ножом. Послышался испуганный вскрик. И какая-то женщина, тяжело дыша и глядя на него сверху вниз, попросила его успокоиться.

Соло задрожал. Вытянутая на решетке нога чуть дернулась. Но он сдержался. Он лежал совершенно неподвижно, пока женщина с ним разговаривала. Ее глаза оказались широко распахнутые и живые. Губы шевелились. Она была ранена, но не собиралась делать ему что-то плохое. Она лишь хотела узнать его имя. А глаза ее увлажнились, потому что она рада его видеть. И Соло подумал, что, возможно, он и сам нечто вроде лопаты, консервного ножа и любого ржавого предмета, что валяются вокруг. Он был тем, что можно найти. Его можно найти. И кто-то его нашел.