Буря. Двенадцатая ночь. Зимняя сказка

Король и принц давно уж на молитве.

Пойдем и присоединимся к ним:

У нас одна судьба.

Я вне себя!

Мы погибаем из-за этих пьяниц!

Проклятый спорщик! В море десять раз

Чтоб ты погиб!

Его еще повесят, —

Хотя б все капли нам клялись в противном

И поглотить его старались.

Отец, когда своею властью волны

Ты взбушевал, утишь их. Небеса

Низвергли б, кажется, смолы потоки,

Когда бы море, до небес вздымаясь,

Огня не угашало. Я страдала

С несчастными, когда корабль прекрасный

И с ним пловцы – достойные, наверно, —

Пошли ко дну. О, этот вопль отдался

Мне прямо в сердце! Бедные! Погибли!

Будь я могучим божеством, я б море

Низвергнула во глубь земли скорее,

Чем дать ему так поглотить корабль

И с ним людские души.

Успокойся.

Пусть знает сострадательное сердце:

Я зла не сделал.

Горе!..

Все спаслись,

Я все свершил, заботясь о тебе,

О дорогая дочь моя! Ведь ты

Не знаешь, кто ты и откуда я.

Ведь для тебя я – Просперо, и только,

Владелец очень бедного жилья

И твой отец.

Знать больше мне на ум

Не приходило.

Но настало время,

Чтоб все тебе открыл я. Помоги мне

Мои волшебные одежды снять.

Покойся, власть моя! – Отри глаза:

Ужасное крушенье корабля,

Внушившее тебе такую жалость,

Я силой магии своей устроил

Так, что из них никто не пострадал

Ни на волос: никто из тех, чью гибель

Ты видела, чьи стоны ты слыхала.

Все целы! Но теперь садись и слушай:

Ты все должна узнать.

Отец, ты часто

Мне начинал рассказ о том, кто я,

Но, смолкнув, оставлял меня в сомненье,

Сказав: «Стой… нет еще!»

Теперь – пора.

Минута наступила все услышать.

Вниманье! Можешь ты припомнить время,

Когда мы не жили с тобой в пещере?

Не думаю: ведь не было тебе

Трех лет тогда.

Нет, батюшка, я помню.

Что? Дом иной или иных людей?

Попробуй описать мне все, что память

Уберегла.

Все так далеко, смутно —

Скорее сон, а не воспоминанье.

Как будто, помнится, за мной ходили

Четыре или, может быть, пять женщин.

И даже больше. Но скажи, Миранда,

Как это помнишь ты? И что еще

Ты видишь в темной пропасти времен?

Коль помнишь ты, как раньше ты жила,

Так помнишь и приезд сюда?

Не помню.

Двенадцать лет тому назад, Миранда,

Отец твой герцогом миланским был

И мощным государем.

Как! Но разве

Ты не отец мне?

Живая добродетель – мать твоя —

Сказала мне, что ты мне дочь. Отец твой

Был герцогом миланским, и его

Наследница-принцесса – ты.

О небо!

Какой же нас обман изгнал оттуда?

Иль это было к счастью?

Дочь моя,

То и другое: нас изгнал обман,

Но счастье привело сюда.

Как больно,

Что я в тебе печали пробудила,

Которые мне чужды. Продолжай же.

Антонио, мой брат и дядя твой…

Прошу, внимай: чтоб брат родной мог быть

Таким коварным – он, кого любил

Я после дочери всех больше в мире!

Ему правленье государством вверил;

Оно в стране из княжеств первым было,

А Просперо – из герцогов был первым.

В достоинстве и в знании искусств

Я равных не имел. Но, поглощенный

Наукой, брату отдал я правленье

И отошел от дел, предавшись страстно

Наукам тайным. Твой коварный дядя…

Ты слушаешь?

Отец, со всем вниманьем.

Он изучил, когда склоняться к просьбам,

Когда их отвергать; кого возвысить,

Кого за дерзость покарать. Моих

Приверженцев своими сделал он;

Умел перевоспитывать людей

Или сменять их; овладев ключами

От дел и от людей, он все сердца

На свой настроил лад. Он стал плющом,

Обвившим, скрывшим мой державный ствол, —

И высосал все соки. Слышишь ты?

Я слушаю, отец.

Прошу, вниманье!

Презрев земные цели, я в тиши

Мечтал усовершенствовать себя

В науке, что` – не будь так недоступна —

Стояла б выше всех других. Но в брате

Натура злая пробудилась. Вера

Моя в него в нем развила коварство

Такое ж сильное, как эта вера,

Поистине не знавшая границ.

Доверье без предела. Он, владея

Не только что доходами моими,

Но всем, что мог я требовать как герцог, —

Подобно тем, кто, правду искажая,

Так память затемнит свою, что верит

Сам лжи своей, поверил, что он герцог,

Не только заместитель. Он имел

Все знаки внешние верховной власти,

И честолюбье в нем росло. Ты слышишь?

Рассказ твой излечил бы глухоту.

Чтоб роль свою действительностью сделать,

Он возмечтал стать герцогом в Милане.

Мне, бедному, моей библиотеки

Для власти хватит! А к земному царству

Меня негодным счел. Так жаждал власти,

Что с королем Неаполя сошелся:

Ему покорность обещал и дань,

Венец свой подчинил его короне

И герцогство, свободное дотоле,

Милан мой бедный, отдал в рабство.

Небо!

Ты все узнала. Но скажи мне: мог ли

Брат поступить так?

Грех помыслить дурно

О бабушке; но добрая утроба

Подчас родит плохого сына.

Дальше:

Король Неаполя, мой давний враг,

Склоняется на убежденья брата,

Чтобы взамен покорности его

И дани – я не знаю, сколь великой, —

Изгнать меня со всем моим семейством

Навеки, а прекрасный мой Милан

Ему с почетом передать немедля.

И вот, собрав изменников отряд,

В глухую ночь миланские ворота

Антонио открыл, и в полном мраке

Меня с тобой отправили в изгнанье.

Ты плакала…

Увы! Какая скорбь!

Не помню я, как плакала тогда,

Но плакать я сейчас готова: слезы

Рассказ твой вызвал.

Но еще немного —

Дойдем мы до сегодняшнего дня

И до событий нынешних; иначе

Некстати был бы мой рассказ.

Но как же

Они нас не убили?

Верно, дочка!

Вопрос твой правилен. Они не смели:

Народ всегда меня любил; боялись

Кровавым делом повредить себе.

Но цель свою прикрасили дурную:

Они нас в лодку спешно посадили,

Далеко в море вывезли – и там

Они челнок нам дали полусгнивший,

Без паруса, без мачт – такой, что крысы

С него давно бежали. Нас спустили —

Взывать к бушующим валам, слать вздохи

К ветрам, чья жалость, этим вздохам вторя,

Вредила нам, любя.

Ах! Я обузой

Была тебе!

Была ты херувимом,

Что спас меня. Ты улыбалась, словно

Исполненная силою с небес,

Когда я море окроплял слезами,

В тоске стеная; и твоя улыбка

Мне мужество дала перенести

Все, что нам было суждено.

Но как мы

Спаслись?

Святою волей провиденья.

Запас воды и пищи был у нас.

Советник короля, Гонзало честный,

Назначенный заведывать тем делом,

Из жалости снабдил нас всем – одеждой,

Припасами, холстом, ну, словом, всем

Необходимым. В доброте своей

И зная, как люблю я книги, он

Мне дал с собой те книги, что ценю я

Дороже герцогства.

О, если б мне

Его увидеть!

А теперь я встану.

Ты ж слушай наших бедствий окончанье.

На остров мы попали. Здесь тебя

Я сам учил всему. Ты знаешь больше

Других принцесс, живущих в суете,

Без ревностных наставников таких.

Воздай тебе господь! Теперь, отец,

Ответь на то, что мне тревожит душу:

Зачем ты эту бурю вызвал?

Знай же:

Чудесный случай – добрая Фортуна,

Моя владычица, врагов моих

На этот берег привела. Мое

Предвиденье звезду мне указало

В моем зените: коль ее влияньем

Я не воспользуюсь, моя удача

Пойдет к уклону. Но оставь расспросы.

Ты хочешь спать. То будет сон благой:

Противиться ему не в силах ты.

Сюда, слуга мой! Я готов. Приблизься,

Мой Ариэль. Ко мне!

Привет, могучий властелин! Привет,

Мудрец! Я здесь готов служить тебе:

Лететь иль плыть, кидаться в пламя, мчаться

На облаке кудрявом. Повели,

И Ариэль – весь твой!

Скажи мне, дух,

Ты вызвал бурю, как тебе велел я?

Все по приказу.

Напал на королевский я корабль;

То там, то здесь – на палубе, в каютах —

Я зажигал тревогу; рассыпался

И сразу начинал пылать на мачтах,

На реях, на бугшприте. И сверканье

Тех молний, что Юпитер посылает

Предвестием громам, быть не могло бы

Нежданней и быстрей. Огня и треска

Ревущей серы сам Нептун пугался;

Дрожали волны в ужасе, и даже

Его трезубец трепетал.

Отлично,

Мой славный дух! Кто ж был из них так тверд,

Чтобы в смятенье сохранить рассудок?

Никто. Как бы в горячечном безумье,

В отчаянье, все, кроме моряков,

Кидались в бездну моря с корабля

Пылавшего. Принц Фердинанд был первым.

Со вставшими от страха волосами

Он прыгнул, крикнув: «Опустел весь ад,

И дьяволы все тут!»

А! Славно, дух!

А берег близок был?

Да, повелитель.

И все они спаслись?

Ни волоска

С голов их не упало; их одежды

Свежей, чем прежде. Как ты повелел,

Теперь я их по острову рассеял;

Но принца я оставил одного,

И вздохами он воздух прохлаждает,

В пустынном уголке сидит печально,

Вот так, скрестивши руки.

А корабль

И моряки? Что сделал с ними ты?

Где остальной весь флот?

Корабль стоит

В надежной пристани – в глубокой бухте,

Куда ты в полночь как-то звал меня

Сбирать росу Бермудских островов —

Добычи вечной бури; там он спрятан.

Матросов всех я крепко запер в трюме:

От утомленья и от чар моих

Спят сладким сном. А остальной весь флот,

Что разогнал я, вновь соединился,

И моряки по средиземным волнам

Печально держат путь домой, в Неаполь,

Уверенные, что они видали,

Как их король погиб.

Задачу ты

Исполнил точно. Но еще есть дело.

Который час?

За полдень перешло.

Две склянки. Время до шести часов

Использовать с расчетом мы должны.

Опять за труд? Опять даешь работу?

Позволь мне обещание твое

Забытое напомнить.

Что? Капризы?

Чего ты можешь требовать?

Свободы.

До срока? Ни за что.

Прошу я, вспомни:

Тебе служил я верою и правдой,

Не лгал, не ошибался; ты не слышал

Ни ропота, ни жалоб. Обещал ты

Год целый сократить мне.

Ты забыл,

От мук каких я спас тебя?

О нет!

Забыл! И трудным кажется тебе

Скользить по глади глубины соленой,

На крыльях ветра северного мчаться

Иль для меня спускаться в глубь земли,

Иссохшей от мороза?

Нет, властитель!

Ты лжешь, лукавый дух! Ты позабыл

Колдунью Сикораксу, что от злобы

И старости совсем в кольцо согнулась?

О нет!

Забыл, где родилась она?

Ну, говори!

В Алжире.

Так, в Алжире.

Раз в месяц должен я напоминать

Забытое? Ту ведьму Сикораксу

За колдовство, за страшные злодейства,

Которые мне тяжко вспоминать,

Изгнали из Алжира, но за что-то

Решили ей оставить жизнь. Не так ли?

Так, повелитель.

Колдунью мутноглазую с ребенком

Здесь моряки оставили. А ты,

Мой раб, был у нее тогда слугою.

Но так как ты был слишком нежный дух,

Чтоб помогать делам земным и гнусным, —

Не слушался ты ведьмы, и она

При помощи других, сильнейших духов

Тебя в своей неукротимой злобе

Засунула в расщеп сосны; и там

Ты должен был в мученьях провести

Двенадцать лет. Но умерла колдунья,

Забыв тебя. Там ты стонал и плакал

Шумнее мельничных колес. Наш остров

Не знал тогда присутствия людей;

Один бродил здесь пащенок колдуньи,

Уродец.

Да, сын ведьмы, Калибан.

Да, да, тупица Калибан, тот самый,

Что ныне раб мой. Помнишь ты ту пытку,

В какой тебя нашел я? Стоном муки

Ты заставлял выть волка и пугал

Свирепого медведя. Муки ада

То были. А заклятье Сикоракса

Снять не могла уже. Моим искусством

Я расщепил сосну и на свободу

Пустил тебя.

Тебе я благодарен.

Начни роптать – так расщеплю я дуб,

И там, в его узлистой сердцевине,

Провоешь ты двенадцать зим.

Прости,

О повелитель! Буду я послушен

И кроток.

Хорошо. Тогда свободу

Через два дня получишь.

О властитель!

Что должен делать я? Скажи скорей!

Ступай и обернись морскою нимфой.

Будь видим мне – и никому другому.

Во образе ее вернись сюда.

Ступай! Исполни порученье точно.

Проснись, дитя! Ты хорошо спала.

Проснись!

Рассказ твой странный на меня

Навеял словно тяжесть.

Сбрось ее.

Где Калибан, что никогда добром

Не отвечает?

Это негодяй;

Я видеть не могу его.

Но он

Необходим нам. Он дрова приносит,

Огонь разводит. Труд его полезен. —

Эй, Калибан, презренный раб, откликнись!

Ты, ком земли!

Там дров еще довольно.

Сюда! Кому я говорю? Есть дело.

Когда ж тебя дождусь я, черепаха?

Как ты хорош, мой нежный Ариэль!

Поди, тебе шепну я…

Все исполню.

Эй, гнусный раб, ты, порожденный ведьмой

От черта самого, иди сюда!

Пусть вредная роса, что мать сбирала

Пером вороньим с гибельных болот,

Падет на вас! Пусть тело волдырями

Вам ветер юго-западный покроет!

За это, будь уверен, нынче ночью

Поплатишься ты колотьем в боку.

Ты не вздохнешь: ведь злая нечисть будет

Всю ночь тебя терзать, щипать и мучить;

Изрешетит тебя, как сот медовый,

Больней, чем пчелы.

Дай мне пообедать.

Ведь остров – мой: он матерью в наследство

Оставлен мне, а ты его украл.

Как ты меня сперва ласкал и гладил!

Давал питье из ягод! Научил,

Как называть огонь большой и малый,

Что светят днем и ночью! И тебя

Я полюбил и показал весь остров:

Где соляные ямы, где ключи,

Где пустыри… Будь я за это проклят!

Пусть чары Сикораксы, жабы, крысы

Вас заедят! Единственный ваш раб,

Я был здесь царь! Вы ж заперли меня

В скалу, как в хлев, оставив для себя

Весь остров.

Лживый раб! Тебе побои

Нужней, чем доброта. Тебя я принял —

Грязь жалкую – совсем как человека;

Ты с нами жил, пока не попытался

Дочь обесчестить.

Го-го! Го-го! Жаль, что не удалось!

Ты помешал; а то бы Калибанов

Я расплодил на острове!

Раб гнусный!

Ты добрым впечатленьям недоступен,

Способен лишь на зло! Тебя жалел я:

Тебя учил я говорить, работать.

Когда, подобно дикарю, не мог ты

Желанье высказать и лишь мычал,

Как зверь, – я объяснял тебе, какие

Слова тебе нужны. Но злой природы

Не мог добром в тебе искоренить,

Как ни учил. Вот почему тебе

Я для жилья отвел утес пустынный,

Хоть заслужил ты злейшую тюрьму.

Да, говорить ты научил меня, —

Чтоб проклинать я мог. Сгнои тебя

Чума за это!

Прочь, отродье ведьмы!

Неси дрова, да поскорей: есть дело

Еще тебе. Плечами пожимаешь?

Смотри! Коль неохотно иль небрежно

Приказ исполнишь, я тебя замучу:

Наполню кости болью, выть заставлю

Так, что от страха звери содрогнутся.

О, пощади!

Повиноваться надо:

Искусством он сильней, чем Сетебос,

Бог матери моей.

Ступай же, раб.

Все на золотой песок,

Скорей в кружок!

Поцелуйтесь меж собой.

Утих прибой.

В легкой пляске полетев,

Духи, пойте мой припев!

Внимайте вы!

Бау! Уay!

Бау! Уay!

Чу, слышно – вот

Глашатай дня, петух, поет:

Кукареку!

Где ж музыка? На небе? На земле?

Вот смолкла… Верно, эти звуки служат

Какому-нибудь божеству. Пока

Оплакивал я гибель короля,

Она по морю вдруг ко мне подкралась,

Смиряя ярость волн и грусть мою.

Она меня влекла – и вдруг умолкла.

Нет, вот опять!

Отец твой спит на дне морском.

Кораллом стали кости в нем.

Два перла там, где взор сиял.

Он не исчез и не пропал,

Но пышно, чудно превращен

В сокровища морские он.

Вот похоронный слышен звон:

Звонят наяды: динь-динь-дон!

Динь-дон! Динь-дон!

Песнь об отце погибшем говорит.

Не смертных это дело: не земные

Те звуки. Я их слышу в вышине.

Приподними-ка длинные ресницы.

Скажи, что видишь ты?

Что это? Дух?

Как смотрит он! Поверь мне, мой отец:

Прекрасен вид его, но это дух.

Нет, дочь: он спит и ест, как мы, и чувства

Все, как и мы, имеет. Этот щеголь

Крушенье потерпел. Когда б его

Не грызло горе – язва красоты, —

Могла бы ты назвать его прекрасным.

Друзей погибших ищет он.

Могла б я

Божественным назвать его: в природе

Я лучше не видала ничего.

Прекрасно! Дух, мой чудный дух, свобода

Через два дня – твоя.

Ах! Вот богиня,

Чей гимн я слышал! – Снизойди к мольбе:

Скажи – на этом острове живешь ты?

И дай мне благостное указанье:

Что делать мне? Но первая мольба,

Хоть сказана в конце: ответь мне, чудо,

Ты – смертная?

Поверь мне, я не чудо,

А просто девушка.

Родной язык!

Я – первый там, где говорят на нем.

О, будь я там!

Ты – первый? Чем ты стал бы,

Услышь тебя Неаполя король?

Все тем же: человеком, изумленным,

Что говоришь о короле. Он слышит,

И оттого я плачу. Я – король.

Я видел, как погиб король, отец мой.

С тех пор не осушаю глаз.

Несчастный!

И все погибли с ним: миланский герцог,

Его прекрасный сын…

Миланский герцог

С прекрасной дочерью тебя легко бы

Мог опровергнуть. Но не время. Сразу

Они уж обменялись взглядом. Славно,

Мой Ариэль! Свободен ты!

Два слова:

Боюсь я, что не тот вы, кем назвались.

Зачем отец мой говорит так строго?

Он третий из людей, кого я знаю;

Но первый он, о ком вздохнула я.

Когда б в отце проснулась жалость!

Если

Ты дева и свободна, – королевой

Неаполя ты будешь!

Тише, сударь!

Они во власти друг у друга: надо

Любовь их затруднить – не обесценить

Доступностью и легким достиженьем.

Изволь меня ты слушать! Ты присвоил

Чужое имя и сюда на остров

Прокрался как шпион, чтобы отнять

Мои владенья.

Нет, клянусь вам честью!

Не может быть в подобном храме зла.

Когда злой дух в таком живет жилище,

С ним добрые поселятся.

За мной! —

Не защищай его: изменник он. —

Идем! Тебя я закую в оковы.

Ты будешь пить морскую воду, есть

Морские ракушки, сухие корни

И шелуху от желудей. За мной!

Нет, не снесу такого обращенья,

Пока мой враг не победит меня.

Отец, к чему такой суровый искус?

Он смел, хоть кроток.

Как! Моя нога

Меня же учит? – Спрячь свой меч, изменник!

Храбришься, но удар нанесть не смеешь, —

Так совесть тяготит тебя. Довольно!

Тебя могу обезоружить палкой

И выбить меч твой.

Я молю, отец мой…

Уйди! Не висни ты на мне!

О, сжалься!

Я за него порукой!

Замолчи,

Иль ненависть, не только гнев, пробудишь.

Как! Защищать обманщика! Уймись!

Ты думаешь, что нет людей красивей?

Ты лишь его да Калибана знаешь.

О глупая! В сравненье с большинством

Он – Калибан, другие – боги.

Значит,

Неприхотлива я: прекрасней мне

Не надо никого.

Ну, повинуйся!

В тебе все мышцы снова впали в детство:

В них больше силы нет.

Да, это правда:

Мой дух как бы во сне и точно связан.

Мне смерть отца, бессилие мое,

Друзей погибель и угрозы эти

Легко снести. Когда б я только мог

В окно моей темницы в день хоть раз

Ее увидеть, остальной весь мир

Отдам свободе, а с меня довольно

Такой тюрьмы!

Отлично!

Ну, за мною! —

Прекрасно, умный Ариэль!

Иди же!

Вот что еще ты сделаешь…

Мужайтесь!

Отец добрей гораздо, чем он мог

Сейчас вам показаться. Я не знаю,

Что с ним случилось.

Будешь ты свободен,

Как горный ветер. Но сперва докончи

Все, как я приказал тебе.

Исполню.

Идем! —

Ты за него просить не смей.

Молю вас, государь, развеселитесь!

Есть повод к радости: спасенье наше

Превыше всех потерь. Несчастье это

Обычно: что ни день, судовладельцы

Иль жены моряков его встречают;

Но мало кто из миллионов душ

Поведать мог бы о подобном чуде

Счастливого спасенья! Взвесьте ж мудро

И скорбь и благо.

Замолчи, прошу!

Вы пичкаете уши мне словами,

Но их ума утроба не приемлет.

Ах, лучше б этой свадьбы злополучной

Не затевать! Я сына потерял

Из-за нее, да, в сущности, и дочь.

Так далеко она, что, верно, больше

Мне не видать ее. А мой наследник,

Мой сын, – какому же морскому чуду

Ты на обед пошел?

Он мог спастись:

Я видел, как боролся он с волнами,

Верхом на гребнях воду рассекая;

Вражду стихии отбивал он смело,

Встречая грудью самый бурный вал,

И голову держал он над водою.

Как веслами, руками мощно греб

Он к берегу, который понижался,

Как бы принять его готовясь. Верно,

Он жив и невредим.

Нет, нет, погиб он!

Что ж, государь, себя благодарите:

Вы дочерью своей не пожелали

Европу наградить, а предпочли

Ее утратить ради африканца;

Прогнали с глаз, которым остается

Лить с горя слезы.

Замолчи, прошу.

Мы все вас умоляли на коленях.

Сама прекрасная душа не знала,

Колеблясь меж покорностью дочерней

И отвращеньем, как ей быть. Ваш сын,

Боюсь, погиб. Неаполь и Милан

Имеют больше вдов, чем есть мужчин,

Чтоб их утешить. Ваша тут вина.

И самая ужасная потеря.

Любезный Себастьян, для ваших истин

Немного мягкости бы не мешало.

Не время им. Не растравляйте рану,

А пластырь приложите к ней.

Отлично!

Он говорит, как истинный хирург.

Нам всем темно, мой государь, когда

Вы пасмурны.

Темно?

Темно ужасно.

Вот если б я плантатором был здесь…

Посеял бы крапиву он.

Репейник.

А будь я королем, что б тут я сделал!

Все, только б не напился: нет вина.

В республике моей я все б устроил

Иначе, чем везде. Я б уничтожил

Торговлю, уничтожил бы чины

И грамотность. Богатство, бедность, рабство,

Наследство, договоры и границы —

Долой! Пахать бы строго запретил.

Изгнав вино, металлы, хлеб и масло,

Изгнал бы труд: все в праздности бы жили,

Но были бы невинны и чисты.

Изгнал бы власть…

Но был бы королем?

Конец его республики позабыл свое начало.

Давала бы свои дары природа

Без горького труда. Измен, предательств,

Ножей, мечей, и копий, и мушкетов,

И пушек – вообще нужды в оружье

Не допустил бы я. Сама природа

Давала б все, что нужно, в изобилье

Невинному народу моему.

А брак он признавал бы?

Для потаскух с лентяями? – К чему?

Правленьем мудрым превзошел бы я

Век золотой.

Да здравствует король!

Привет, Гонзало!

Вам угодно ль слушать?

Брось! Для меня твои слова – ничто.

Как! Все уж спят? О, если бы и мне

Сомкнуть глаза и отдохнуть от мыслей!

Мне дремлется.

Прошу, не отвергайте

Услуг печальных сна: мой государь,

Сон в горе – редкий гость; когда ж приходит,

Он утешение несет.

Мы оба

Вас будем охранять, пока вы спите.

Благодарю. Ко сну так странно клонит!

Какой на всех напал вдруг странный сон!

Такой здесь, верно, климат.

Отчего же

На нас он не влияет? Спать нисколько

Я не хочу.

Я тоже. Дух мой бодр!

Они свалились, точно сговорившись,

Как будто громом их пришибло. Слушай:

Вот хорошо бы… Тсс! Ни слова больше.

И все ж в твоем лице читаю я

Твою судьбу. Да, случай за тебя.

Мое воображение уж видит

Твое чело в венце.

Как! Ты не спишь?

Но я ведь говорю. Ты слышишь?

Слышу.

И ты, конечно, говоришь во сне.

Ты бредишь! Что такое ты сказал?

Вот странный сон – с открытыми глазами.

Ты движешься, стоишь и говоришь,

И все – во сне?

Нет, это ты даешь

Своей фортуне спать иль умереть,

Хоть сам не спишь.

Храпишь ты очень внятно;

Есть в этом храпе смысл.

Серьезен я,

Как никогда, – так будь и ты серьезен.

Пойми меня – и возрастешь ты втрое.

Ну вот, я – как стоячая вода.

Тебе я дам теченье.

Лишь отливам

Наследственная лень меня учила.

Когда б ты знал, как любишь ты мечту,

Смеясь над ней! Ее с себя срывая,

В нее врастаешь. Но людей отлива

Выкидывает на берег подчас

Их собственная лень или боязнь.

Но объяснись. Твои глаза, твой вид

Скрывают что-то: мысль, что в тяжких муках

На свет родится.

Слушайте. Хотя

Синьор с короткой памятью (такой же,

Как та, что он оставит по себе),

На уверенья щедрый, короля

Почти уверил в том, что спасся принц, —

Ему, конечно, так же трудно было

Спастись, как трудно плавать тем сейчас,

Которые здесь спят.

Да, нет надежды,

Что спасся он.

Такое «нет надежды»

Несет тебе великие надежды,

Такие, что не может так высоко

И честолюбье заглянуть без страха.

Предположив, что Фердинанд погиб…

Да, он погиб.

…скажи – кто остается

Наследником престола?

Кларибель.

Туниса королева, что живет

За тридевять земель и (разве солнце,

А не медлитель – лунный человек —

Доставит почту) не получит вести,

Пока младенец бороды не сбреет.

Из-за нее мы гибли; но кой-кто

Остался, чтобы дело совершить.

Все, что прошло, ему прологом было;

Что будет, то у нас в руках.

Ты шутишь!

Но правда, что Туниса королева —

Наследница Неаполя, и правда,

Что до него ей все же путь немалый.

И каждый фут кричит: «Как Кларибель

Меня измерит, чтоб попасть в Неаполь?»

Пускай живет в Тунисе. Ты ж проснись!

Когда бы их сейчас постигла смерть,

Была бы смерть не хуже сна такого.

Поверь, что для Неаполя найдется

Король не хуже вон того, что спит.

Найдутся и болтливые синьоры

Не хуже, чем Гонзало: я сумею

Болтать сорокой. Если б только ты

Моей проникся мыслью!.. Что б их сон

Тебе принес! Меня ты понимаешь?

Да, кажется.

Ну, как ты отнесешься

К своей фортуне?

Помню: ты лишил

Престола брата своего.

А разве

Не больше мне к лицу мои одежды,

Чем раньше? Слуги брата были мне

Товарищи, теперь они – мне слуги!

Однако совесть…

Скажи мне, где она? Будь то мозоль,

Ее я в туфлю спрятал бы. Признаться,

В моей груди нет божества такого.

О, я бы двадцать совестей, стоящих

Меж мною и Миланом, растопил бы,

Чтоб не мешали! Вот лежит твой брат,

Не лучше той земли, где он лежит.

Будь он лишь тем, на что сейчас похож:

Покойником! Три дюйма этой стали —

И уложу его я навсегда.

А ты отправишь старца на покой —

Ходячую мораль, чтоб не мешал он

Теченью дел. За остальных ручаюсь:

Проглотят все, как кошки молоко,

И будут нам покорны.

Друг мой, ты

Примером будешь мне: как ты – Милан,

Я – получу Неаполь. Вынь свой меч:

Один удар – свободен ты от дани,

И короля любовь – твоя.

Мечи

Мы вынем разом. Как подам я знак,

Ты поражай Гонзало.

Стой, два слова!

Властитель мой провидел, что грозит

Опасность другу, и прислал меня

Спасти им жизнь, – иль план его погибнет.

Спите вы, сомкнувши взор,

Но не дремлет заговор.

Пробудитесь!

Если жизнь вам дорога,

Берегитесь вы врага

И проснитесь!

Скорей! Давай…

О ангелы! Спасите короля!

Что здесь? Проснитесь! Наголо мечи?

Что смотрите так страшно?

Что случилось?

Пока мы здесь покой ваш охраняли,

Мы услыхали вдруг ужасный рев

Быка иль льва скорей; он разбудил вас

И устрашил меня.

Я не слыхал.

Шум был такой, что испугать бы мог

Чудовище, землетрясенье вызвать:

Рев стада львов…

А ты, Гонзало, слышал?

По чести, государь, я слышал только

Какое-то жужжанье; от него

Проснулся я и разбудил вас криком.

Вдруг вижу их с мечами наголо.

Но шум здесь был. Быть надо наготове;

Уйдем отсюда; обнажим мечи.

Пойдем. Нам надо поиски начать.

Где бедный сын мой?

Только б спасся он

От злых зверей! Он, верно, здесь.

Идем.

Все Ариэль расскажет властелину.

Иди ж, король, смелей на помощь сыну.

Пусть вредные пары, что солнце тянет

Из топей, из трясин, болот, болезнью

Замучат Просперо! Хоть слышат духи,

Я не могу не проклинать его.

Но мучить и щипать меня, и в грязь

Толкать, и в темноте водить не станут

Они, пока он не прикажет им.

За пустяки – они все на меня!

То, как мартышки, дразнятся, болтают,

Потом кусаются; то, как ежи,

Мне на пути босые ноги колют;

То, как ехидны, мне все тело жалят

И так шипят двойными языками,

Что я с ума схожу.

О! Вот опять!

Вот дух! Меня за то пришел он мучить,

Что медленно дрова ношу. Свалюсь

Ничком: вдруг он меня и не приметит.

Не хочу я в море, в море!

Здесь, на суше, я помру!

Боцман, пушкарь, и штурман, и я —

Каждый с красоткой гуляет:

Кто с Молли, кто с Мегги; у всех есть своя;

Только Китти все обегают.

Язык ее дерзок, и нрав упрям,

Матросов она посылает к чертям:

Не нравится, видишь, ей дух смоляной.

А где хочет, щекочет красотку портной.

Так в море, ребята, а Китти к чертям!

Тоже паршивая песня! Но вот мое утешение.

Вот чудные созданья или духи!

Вот славный бог с напитком неземным!

Я перед ним колени преклоню.

Я укажу тебе ключи, и ягод

Нарву тебе, и рыбы наловлю.

Чума на моего тирана! Больше

Не буду дров ему таскать; пойду

Я за тобой, о чудный человек!

Дай к яблоням я провожу тебя;

Когтями трюфелей тебе нарою;

Я научу, как гнезда сой искать,

Ловить мартышек ловких, рвать орехи;

С утеса чаек молодых достану

Я для тебя. Пойдешь теперь со мной?

Прощай, мой хозяин, прощай, прощай!

Больше ставить сеть не буду,

И таскать не стану дров,

И не буду с первых слов

Чистить стол и мыть посуду!

Бан-бан, Ка… Калибан!

Тебе хозяин новый дан!

Есть в трудностях порою наслажденье,

И униженье можно благородно

Сносить. Порой смиренные дела

Приводят к славной цели. Труд мой был бы

Несносно тяжким, если бы не та,

Кому служу. Она животворит

Все мертвое и труд мой превращает

В блаженство. Кротость дочери – превыше

Суровости отца. Он мне строжайше

Велел сложить здесь тысячи полен.

Она ж в слезах твердит, смотря на это,

Что никогда подобный низкий труд

Работника такого не имел.

И мне светло от этой сладкой мысли,

И труд мне легок.

Ах! Я вас прошу,

Не надрывайтесь так. Хотела б я,

Чтоб молния спалила эти бревна!

Оставьте их и сядьте. Загоревшись,

Они заплачут, что терзали вас.

Отец в науку погружен теперь:

Свободны вы часа на три, не меньше.

Как вы добры! Но до заката солнца

Я должен кончить все.

Так вы присядьте:

Я поработаю за вас. Давайте,

Я отнесу бревно.

Нет, дорогая;

Я б мускулы порвал, сломал бы спину

Скорей, чем вас таким трудом унизить,

А самому лениться.

Труд приличен

Мне, как и вам, но мне он будет легче:

К нему вас принуждают, я ж охотно

Исполню это все.

Попалась, птичка!

Иначе б не пришла.

Устали вы?

Нет, чудная! Со мною свежесть утра

И ночью, если близко вы. Молю вас:

Скажите, – чтоб в молитвах поминал я, —

Как вас зовут?

Миранда.

О отец мой,

Я твой запрет нарушила!

Миранда!

Чудесная Миранда! Вы прекрасней

Всего на свете! Много женщин раньше

Мне нравилось: их голоса нередко

Пленяли слух мой. Нескольких любил

За их достоинства; но ни одной

Я не встречал, чтоб в прелести ее

Какой-нибудь не вкрался недостаток

И не испортил их. Но вы, Миранда,

Вы несравненны, бесподобны вы

И сотканы из лучших совершенств.

Не знаю женщин я, и их черты

Я только в зеркале своем видала.

Мужчин я тоже знаю только двух:

Вас, милый друг, и моего отца.

Не представляю, каковы другие.

Но скромностью моей клянусь (она

В моем приданом – лучший перл), что в мире

Мне, кроме вас, товарища не надо.

Воображенье лучше вас не может

Себе представить никого на свете.

Но, кажется, я слишком заболталась,

Забывши наставления отца…

Узнай, Миранда: по происхожденью

Я принц и даже, может быть, король

(Не дай-то бог!), – и рабства выносить

Не стал бы я, как овода укусов.

Но слушайте, что говорит душа!

Увидя вас, я вашу власть признал

И сердце отдал вам навеки в рабство:

Для вас стал терпеливым дровосеком.

Вы любите меня?

Землей и небом

Клянусь! Коль правду говорю, пускай

Они желания мои исполнят!

А если нет, пусть обратят во зло

Все доброе, что в жизни ждет меня!

Я вас превыше всех сокровищ мира

Люблю, ценю, боготворю.

Как глупо:

От радости я плачу…

Как прекрасно

Сочувствие сердец! Пусть милость неба

Сойдет на их союз!

О чем же плакать?

О том, что недостойна я. Не смею

Отдать то, что хотела бы, и взять

То, без чего умру. Ах, все пустое:

Чем больше я стараюсь чувство скрыть,

Тем явственней оно. Прочь, ложный стыд,

И помоги мне, чистая невинность!

Хотите – буду вашею женой,

А нет – тогда умру служанкой вашей.

Отвергнете меня вы как подругу, —

Рабой вам буду.

Нет, моей царицей,

А я твоим рабом!

Так вы – супруг мой?

О да! И счастлив этим, точно раб

Своей свободой. Вот моя рука.

А вот моя; с ней – сердце. Ненадолго

Прости!

Сто тысяч добрых пожеланий!

Хоть не могу я ощущать восторга

Подобно им, кому все это ново,

Но радости моей предела нет.

Вернусь, однако, к книгам: мне еще

До вечера осталось много сделать.

Нет, это ты лжешь нагло, обезьяна!

Хоть бы мой храбрый господин тебя

Убил! А я не лгу.

Волшебством захватил он этот остров,

Лишив меня его. Своею мощью

Отмсти ему. Я знаю; ты ведь можешь,

А этот вот не может…

Да, господин; его во сне застигнем,

И гвоздь ему ты в голову вколотишь.

Вот пестрый шут! Вот негодяй презренный!

Побей его, прошу твое величье,

И отними бутылку у него.

Пусть пьет морскую воду: я ему

Не покажу источников.

Как я сказал, он отдыхает днем:

Во сне ему ты череп раздробишь,

Но раньше книги у него возьми.

Тут размозжишь ты лоб ему бревном,

Иль брюхо ты колом ему распорешь,

Иль в горло всадишь нож. Но помни: книги!

Без книг он глуп, как я: его приказов

Не станут духи слушать. Все они

Его, как я, жестоко ненавидят.

Сожги все книги. У него немало

Есть утвари, чтобы украсить дом;

Всего ж прекрасней – дочь его: он сам

Зовет ее красу непревзойденной.

Двух женщин только в жизни я видал —

Ее да Сикораксу, мать мою;

Она же превосходит Сикораксу

Во много раз!

Так хороша девчонка?

Она достойна ложа твоего

И народит тебе отличных деток.

Он через полчаса заснет, наверно,

И ты его убьешь.

Убью, клянусь!

Я это господину расскажу.

Ух, как я весел! Как я рад! Давайте

Повеселимся! Повтори ту песню,

Которой ты меня учил.

Смейтесь над ними, глумитесь над ними.

Глумитесь над ними и смейтесь над ними:

Ведь мысль свободна!

Не бойся: этот остров полон звуков

И голосов отрадных и безвредных.

Порой как будто сотни инструментов

Звенят в моих ушах; порой проснусь я,

А пенье вновь баюкает меня,

И в сладком сне, раскрывшись, облака

Меня осыпать золотом готовы.

Так это радостно, что, пробудившись,

Я снова сон зову.

О государь, клянусь святою девой,

Не в силах я идти: все кости ноют.

Мы исходили целый лабиринт

И впрямь и вкось! Позвольте, ваша светлость,

Мне отдохнуть.

Мне ль упрекать тебя,

Старик? Я сам устал, и так устал,

Что отупел совсем. Сядь, отдохни.

Я брошу все надежды: обольщаться

Не буду больше ими. Он погиб;

И море насмехается над нами,

Что на земле его мы тщетно ищем.

Я рад, что он надежду потерял.

Но не бросай от первой неудачи

Ты своего намеренья.

Дай случай —

И я покончу с ним.

Сегодня ж ночью!

Усталостью измучены они

И бодрствовать не будут и не смогут,

Как раньше.

В эту ночь. Ни слова больше!

О, что за звуки? Слышите, друзья?

Вот музыка волшебная!

О небо,

Пошли своих хранителей! Кто это?

Живые куклы! Ну, теперь я верю,

Что есть единороги, что в Аравии

Есть дерево, трон Феникса, что Феникс

Там царствует…

И я всему поверю;

Пусть все невероятное случится, —

За правду все сочту и поклянусь,

Что путешественники нам не лгут,

Хоть домоседы глупые бранят их!

Когда б в Неаполе я рассказал

О том, что видел, – кто бы мне поверил,

Что существуют здесь островитяне

(Конечно, это здешний был народ),

Которые под образом чудовищ

Таят такую прелесть обращенья,

Какую редко встретишь у людей?

Да, честный человек, ты прав: есть люди

Средь вас, которые гораздо хуже,

Чем дьяволы.

Я не могу очнуться!

Какие образы, движенья, звуки!

Как выразили все они понятно

Без слов!

Дождись конца: потом похвалишь.

Как странно все они исчезли!

Что ж,

Еду они оставили, а мы —

Так голодны. Угодно ль вам отведать?

О нет!

Не бойтесь, государь. Мы в детстве

Не верили, что люди есть в горах

С подгрудками, как у быков, с мешками

Мясистыми у горла, что есть люди

Без плеч и с головами на груди;

А ведь теперь рассказам краснобаев

Придется верить.

Что ж, я буду есть.

Пусть трапеза моя последней будет, —

Не все ль равно? Все – в прошлом. —

Герцог, брат…

Последуйте примеру моему.

Передо мной три грешника. Судьба,

Которая всем в мире управляет,

Вас морю ненасытному велела

Извергнуть на пустынный остров, ибо

Вы недостойны жить с людьми. Я вас

Безумью обрекаю!

Это храбрость,

С какою топятся самоубийцы.

Безумцы! Мы – орудия судьбы.

Как эта сталь не может ранить ветер

Или убить ударом смехотворным

Сходящуюся в тот же миг волну, —

Так ни одной пушинки с этих перьев

Не сбросить ей. Товарищи мои

Неуязвимы все. А если б даже

Иначе было, вы поднять не в силах

Своих мечей! Но вспомните (за этим

Я послан к вам): когда-то из Милана

Вы Просперо достойного изгнали,

Вы предали его на ярость морю

И с ним – дитя невинное. Но море

Вернуло их; а ваше преступленье

Власть высших сил хоть медлит покарать,

Но не забыла. Эта власть – и море,

И землю, и всех тварей подняла

На кару вам. Тебя, король, она

Лишила сына; и через меня

Вам возвещает медленную гибель,

Что хуже смерти. Шаг за шагом будет

Тебе она сопутствовать; спастись

От праведного гнева можешь только

Раскаяньем своим чистосердечным

И жизнью беспорочною потом.

Прекрасно ты роль гарпии исполнил,

Мой Ариэль; хорош был, их терзая.

Ты мой урок запомнил превосходно, —

Ни слова не забыл. Другие духи,

Приказ мой точно соблюдая, живо

Сыграли все. Подействовали чары:

Мои враги окованы безумьем;

Теперь они во власти у меня.

Но я пойду проведать Фердинанда,

Которого считают все погибшим,

И ту, что нам обоим дорога.

Что с вами? Всем святым вас заклинаю:

Во что вы взор вперили, государь?

Чудовищно! Чудовищно! Я слышал,

Как волны мне об этом говорили,

Как ветер выл, а гром органом мощным

Гласил мне имя Просперо и грозно

Мой грех напоминал… Из-за него

Мой сын теперь лежит в подводном иле.

Спущусь же глубже, чем достанет лот,

И вместе с ним в могиле я улягусь.

Готов избить я легионы бесов

В единоборстве с каждым!

Я – с тобой!

Все трое обезумели. Их грех,

Как сильный яд, что действует не скоро,

Им начинает душу разъедать.

Прошу вас: кто проворнее, ступайте

За ними; помешайте безрассудствам,

Что могут совершить они.

Идемте.

Пускай тебя наказывал я строго, —

Вознагражден сторицей ты: ведь я

Нить жизни собственной тебе вручаю,

Все, чем живу, в твои вверяя руки.

Я лишь испытывал твою любовь.

Ты испытанье выдержал прекрасно:

В присутствии небес я подтверждаю

Свой щедрый дар. О Фердинанд! Не должен

Ты улыбаться, коль хвалю ее:

Увидишь сам – хвалы она превысит

И за собою их оставит.

Верю,

Хотя б оракул вас опровергал.

Возьми ж мой дар и собственность свою,

Которую достойно заслужил ты.

Вот дочь моя. Но помни: если только

Ее девичий пояс ты развяжешь,

Пока обряд священный не свершится,

То небеса не окропят союз ваш

Росою чистой. Нет, раздор, презренье

И ненависть бесплодная насыплют

Такие плевелы на ваше ложе,

Что ненавистным станет вам оно.

Так жди, чтоб Гименей зажег вам факел!

Как верю я в ряд долгих дней, в потомство

Прелестное, в жизнь, полную любви, —

Так ты поверь, что ни пещеры мрак,

Ни злого гения совет, ни случай

Не смогут страсти волю подчинить

И омрачить тот день, когда я думать

Начну, что кони Феба захромали

Иль ночь цепями скована.

Прекрасно!

Сядь, побеседуй с ней: она твоя. —

Мой Ариэль, мой верный Ариэль!

Я здесь, мой повелитель. Что прикажешь?

Ты с низшими собратьями своими

В последний раз мне славно послужил.

Еще услуга мне нужна. Веди

Сюда всю шайку; власть тебе даю —

Заставь их шевелиться. Обещал

Свое искусство молодой чете

Я показать; хочу сдержать я слово.

Сейчас же?

В единый миг!

Не промолвишь: «Дух, сюда!»,

Не вздохнешь, не скажешь: «Да»,

Как уже народ мой весь

С пляской, с пеньем будет здесь.

Любишь ты меня иль нет?

Люблю, мой нежный Ариэль. Явись,

Как только ты мой зов услышишь.

Понял.

Будь верен слову. Ласкам не давай

Ты много воли: клятва – что солома

В огне горячей крови. Будь воздержан,

Иль ваш союз расторгну.

Я ручаюсь:

Снег чистый целомудрия на сердце

Умерит страсти пыл.

Так, хорошо. —

Мой Ариэль! Веди к нам толпы духов;

Не позабудь ни одного из них.

Явись! —

Теперь – ни слова. Тсс!.. Молчанье!..

Церера-мать! Богатые поля,

Где злаки и хлеба растит земля;

Холмы твои – жилище мирных стад —

И пастбища, что корм для них хранят;

Ручьи, что влажный твой апрель кругом

Убрал пионами и тростником,

Чтоб чистых нимф венчать; сень чащи темной,

Чью тень всегда любовник ищет томный,

Когда он в горе; заросль винограда

И брег морской, где строгих скал прохлада

Влечет тебя, – скорее все покинь:

Тебя зовет царица всех богинь!

Я – водный мост и вестница богини:

Она с тобой сойтись желает ныне.

Спеши! Ее павлинов быстр полет.

Явись скорей: она сюда придет.

Привет мой пестрой вестнице, доныне

Служащей верно всех богинь богине!

С шафранных крыльев на мои цветы

Медвяную росу ссыпаешь ты.

Твой синий лук мою венчает землю,

Леса и долы ровные объемля,

Как пышный шарф. Скажи: зачем на луг

Зовет меня твоя царица вдруг?

Отпраздновать союз любви священный

И принести чете благословенной

В дар счастье.

Но сперва скажи скорей:

Венера с сыном будут ли при ней?

С тех пор, как дочь мою их козни злые

Предали власти сумрачного Дия,

Я от общенья с ними отреклась.

Ты можешь здесь остаться, не боясь:

Богиня в облаках мне повстречалась —

На голубях в свой Пафос с сыном мчалась.

Они хотели соблазнить чету,

Что соблюдать решила чистоту,

Пока не вспыхнет факел Гименея.

Но тщетно! Оба, гневом пламенея,

Вернулись вспять: Амур переломал

Все стрелы и с досады клятву дал —

Навек простившись с луком и стрелами,

Играть отныне только с воробьями,

Как мальчуган простой.

А вот она!

Юноны поступь царственной слышна.

Привет, сестра! Идем со мною вместе,

Чтоб жениху и молодой невесте

Благословенье наше ниспослать

И им предречь в потомстве благодать.

Пусть брачный ваш союз несет

Богатство, счастье и почет!

Пусть вечно радость вам сияет!

Юнона вас благословляет.

Природой будет вам дано

Доверху в житницах зерно,

Плодами отягченный сад,

В пурпурных лозах виноград.

Едва сберете урожай,

Опять вернется светлый май.

Лишений дом ваш не узнает.

Церера вас благословляет.

Вот истинно прекрасное виденье!

Волшебная гармония! О, верно,

Все это духи?

Духи, да, которых

Своею мощью вызвал я исполнить

Фантазию мою.

Здесь жить хочу я:

С таким отцом чудесным и с женою

Здесь будет рай.

Но тише! Замолчи!

Серьезно что-то шепчутся богини:

Задумали, наверно, что-нибудь.

Умолкни, а не то исчезнут чары.

Вам, нимфам льющихся ручьев, наядам

В венках из трав речных, с невинным

взглядом, —

Приказ: покинуть лоно зыбких вод.

Сюда, на луг богиня вас зовет!

Нам, девственные нимфы, помогите

Союз любви отпраздновать. Спешите!

Вы, смуглые жнецы, оставьте плуг.

Забыв усталость, все – сюда на луг!

Наденьте шляпы набекрень смелее.

Пусть каждый с юной нимфой веселее

Отдастся сельской пляске!

Я и забыл о заговоре гнусном

Злодея Калибана и его

Сообщников; а час почти настал.

Прекрасно. Но довольно: удалитесь.

Как странно: ваш отец взволнован чем-то.

Я никогда до нынешнего дня

Его в подобном гневе не видала.

Мой сын, ты вопросительно глядишь;

Встревожен ты. Но будь вполне спокоен.

Забава наша кончена. Актеры,

Как уж тебе сказал я, были духи

И в воздухе растаяли, как пар.

Вот так, как эти легкие виденья,

Так точно пышные дворцы и башни,

Увенчанные тучами, и храмы,

И самый шар земной когда-нибудь

Исчезнут и, как облачко, растают.

Мы сами созданы из сновидений,

И эту нашу маленькую жизнь

Сон окружает… Я слегка взволнован.

Прости мне слабость: старый мозг встревожен.

Пусть немощность моя вас не смущает.

Идите же в пещеру, отдохните;

А я пройдусь немного, чтоб утишить

Душевное смятенье.

Успокойтесь.

Мой Ариэль! Явись быстрее мысли.

Мне мысль твоя – закон. Что ты прикажешь?

Дух, предстоит нам схватка с Калибаном.

Да, я, когда изображал Цереру,

Хотел тебе напомнить, государь,

Да рассердить боялся.

Скажи, где ты оставил этих плутов?

Они так распалились от вина,

Так осмелели! Самый воздух хлещут,

Чтоб им в лицо не веял, землю бьют,

Чтоб не касалась их; однако помнят

Свой замысел. Я в барабан ударил, —

Они сейчас же навострили уши

И музыку как будто стали нюхать,

Задрав носы и выпучив глаза.

Я так очаровал их, что вослед

За мною, как за маткою телята,

Они пустились сквозь кусты и хворост,

Сквозь терн колючий. Наконец завел их

В зловонное болото; там по шею

Они в грязи застряли: как ни пляшут,

Не вытащить им ног.

Так, славно, птичка!

Останься невидимкою покуда.

Слетай в пещеру – принеси скорей

Приманку для воров, блестящих тряпок.

Лечу!

Черт, прирожденный черт! Его

Не изменить мне воспитаньем. Тщетно

Потрачены труды мои над ним.

С годами он все безобразней телом,

Да и душа его заражена.

Заставлю взвыть их!

Вешай это здесь.

Тсс, тише, чтобы крот слепой не слышал

Шагов. Вот мы пришли к его пещере.

О, не лишай меня благоволенья!

Мой господин, будь терпелив: добыча

Вознаградит тебя за неприятность.

Но тише: здесь замолкло все, как в полночь.

Молю, спокойней, мой король! Вот видишь:

В пещеру вход… Войди туда бесшумно

И соверши благое преступленье:

Получишь остров ты, а Калибан

Тебе лизать за это будет ноги.

Водянка задави глупца! – Ну что ты

Копаешься с тряпьем негодным? Брось!

Сперва убей его. Коль он проснется,

Он нас исщиплет с головы до ног

И превратит в какую-нибудь дрянь.

Я не хочу. Мы потеряем время,

И он нас превратит в казарок черных

Иль в обезьян противных, низколобых.

Лети, скажи всем духам, чтоб суставы

Сдавили им конвульсией жестокой,

Чтоб судорогой мускулы стянули,

Чтоб испестрили их щипками хуже,

Чем леопардов.

Слышишь, как ревут?

Пусть травят их жестоко. Час настал:

Мои враги в моей отныне власти.

Я скоро кончу дело, и тогда

Свободен будешь ты, как вольный ветер.

Пока – идем: еще послужишь мне.

Мой замысел к концу теперь приходит.

Власть чар не лжет: покорны духи. Время

Несет свой груз легко. Который час?

Шестой. Ты говорил мне, повелитель,

Что в этот срок все кончишь.

Так сказал я,

Когда еще я только поднял бурю.

А что король и свита, дух?

Всех вместе,

Как ты мне поручил, я их оставил

В той роще липовой, что охраняет

Жилье твое от ветра, – все в плену;

Не двинутся, пока их не отпустишь.

Король, брат короля, твой брат – все трое

В безумье полном; прочие на них

Глядят с тоской и ужасом, особо ж

Старик, кого зовешь ты «добрый старый

Гонзало». Слезы с бороды его

Стекают, точно дождь зимою с кровли

Соломенной. Твои так страшны чары,

Что если б ты несчастных увидал,

То пожалел бы их.

Ты полагаешь?

Я б пожалел, будь человеком я.

И мне их жаль. Уж если дух бесплотный

Им сострадает, – неужели я,

Подобный им, с такими же страстями

И чувствами, не пожалею их

Сильней, чем ты? Я оскорблен жестоко,

Но разум благородный – против гнева;

Великодушие – сильнее мести.

Раскаялись они. Достиг я цели,

И больше нет отныне у меня

Ни капли недовольства. Но лети,

Освободи их. Чары я разрушу:

Они придут в себя.

Лечу за ними.

Вас, духи рощ, озер, ручьев и гор;

И вас, что, на песке не оставляя

Следов, за отступающим Нептуном

То гонитесь, то от него бежите;

Вы, малыши, чьи хороводы топчут

Траву, что после овцы не едят;

Вы, чья забава – по ночам растить

Грибы; вы все, кого для игр веселых

Сзывает час тушения огней, —

Вы слабы сами по себе, но мне

Вы помогали затмевать свет солнца

И ветер поднимать, от вод зеленых

Вздымать валы до голубых небес.

Я дал огонь громам, я расщепил

Юпитера величественный дуб

Его ж стрелой; потряс я мыс скалистый

И с корнем вырывал сосну и кедр;

Могилы по веленью моему

Усопших возвращали, разверзаясь, —

Все это силой магии моей…

От мощных этих чар я отрекаюсь.

Еще лишь звуки музыки небесной

Я вызову: чтоб им вернуть рассудок,

Нужны ее возвышенные чары.

А там – сломаю жезл мой, схороню

Его глубоко под землей, и в море

Я глубже, чем измерить можно лотом,

Магическую книгу утоплю.

Торжественная музыка – вот лучший

Целитель для расстроенной души:

Кипящий мозг она тебе излечит.

Остановись, моим покорный чарам. —

Гонзало, добрый, честный человек!

Из глаз моих, в сочувствии твоим,

Катятся слезы. – Чары уж слабеют.

Как утро крадется на смену ночи

И расплавляет тьму, так их сознанье

Гнать начинает прочь туман зловещий,

Рассудок затмевавший им. – Гонзало,

Спаситель мой, но и служитель верный

Владыки своего! Вознагражу

На родине тебя я по заслугам. —

Алонзо, ты жестоко поступил

Со мной и с дочерью моей. Твой брат

Был заодно с тобою: он наказан. —

Ты, плоть и кровь моя, мой брат, поправший

Для честолюбья совесть и природу,

Ты с Себастьяном (как теперь он страждет!)

Замыслил короля убить… Прощаю

Я и тебя, хоть ты бесчеловечен. —

К ним разум возвращается, и скоро

Он вступит в берега свои и смоет

С них грязь и муть. Но все еще никто

Меня не видит и узнать не может. —

Мой Ариэль, подай мне меч и шляпу:

Я им явлюсь таким, как был в Милане.

Скорее, дух! Свобода ждет тебя.

С пчелкой я росу впиваю,

В чаще буквиц отдыхаю;

Там я сплю под крики сов,

А в тиши ночных часов

На крылах летучей мыши

В теплом мраке мчусь все выше.

Весело, весело буду жить я в цветах,

Что природа развесила для меня на кустах.

Мой нежный Ариэль, как скучно будет

Мне без тебя! Но ты свободен. Так!

Ступай же невидимкой на корабль.

Там спящими найдешь матросов в трюме.

Ты капитана с боцманом разбудишь

И их сюда скорее приведешь.

Поторопись!

Я выпью воздух пред собой – и раньше

Вернусь, чем дважды пульс ударит твой.

Здесь все кругом чудесно, странно, жутко.

О силы неба, выведите нас

Из этих страшных мест!

Взгляни, король:

Я – Просперо, обиженный тобою

Миланский герцог. Чтобы доказать,

Что я не тень, тебя я обнимаю

И здесь тебя и всех твоих друзей

Приветствую.

О Просперо! Ты ль это

Или одно из тех видений странных,

Что здесь меня преследуют, – не знаю.

Но пульс твой бьется, как у всех, кто создан

Из плоти и из крови, а твой вид

Мне разум прояснил, прогнав безумье,

Объявшее меня. Все это странно.

Твои права на герцогство верну я.

Прости меня. Но, Просперо, как ты

Мог жив остаться и сюда попасть?

Сперва дай мне облобызать седины

Того, чья честь превыше всякой меры.

Ты сон иль явь – поклясться я не мог бы!

Еще вас чары острова смущают,

И трудно вам в действительность поверить.

Привет мой всем друзьям.

А к вам, синьоры,

Немилость короля легко б я вызвал,

Открыв измену вашу. Но не бойтесь:

Не выдам вас.

Сам дьявол говорит

Его устами!

Нет! – Тебе ж, преступник,

Которого не называю братом,

Чтобы уста не осквернить, прощаю

Твой страшный грех, но требую обратно

Я герцогство: вернуть его ты должен.

Когда ты – Просперо, поведай нам:

Как спасся ты, как здесь нашел ты нас,

За три часа лишь до того случайно

Заброшенных на этот остров бурей?

О, как о ней воспоминанье страшно!

Во время этой бури сын мой милый,

Мой Фердинанд погиб.

Скорблю о нем.

Потеря невозвратна, и терпенье

Ее не уврачует.

Полагаю,

Ты помощи в терпенье не искал.

В подобной же потере испытал я

Всю благодать его, и вот – спокоен.

В подобной же потере?

Да, в такой же

Большой и тяжкой, только утешенья

Осталось меньше мне: я потерял

Единственную дочь.

Как! Дочь? О небо!

О, если бы они владели оба

Неаполем, а я лежал теперь

На тинистом и мрачном дне морском,

Где спит мой сын! – Как потерял ты дочь?

Во время бури. Я, однако, вижу,

Что все синьоры в полном изумленье:

У них мутится ум, своим глазам

Они почти не верят и в смятенье

Дар слова потеряли. Все же верьте:

Как странно б вам все это ни казалось,

Я – Просперо; да, я тот самый герцог,

Что из Милана изгнан был и чудом

Попал на этот остров, как и вы,

И завладел им. Но пока – довольно.

Рассказ мой будет летописью целой:

Его нельзя за завтраком закончить

Иль в первой встрече заключить. Прошу вас!

Вот мой дворец-пещера. Слуг здесь мало,

А подданных и вовсе нет. – Взгляни же:

За то, что ты мне герцогство вернул,

Я отплатить тебе сумею чудом,

Которое тебе дороже будет,

Чем для меня все герцогство мое.

Мой нежный друг, вы сплутовали.

Что вы!

Любовь моя, я плутовать не стал бы

За целый мир.

За двадцать царств бы стали,

А я б сказала: «Честная игра!»

О, если это лишь виденье, – дважды

Я потеряю сына.

Что за чудо!

Хоть грозно море, но и милосердно.

Его напрасно проклинал я.

Сын мой,

Благословенье на твою главу!

Встань, расскажи, как спасся ты.

О чудо!

Какие здесь красивые созданья!

Как род людской хорош! Прекрасен мир

Таких людей!

Тебе все это ново.

Кто ж девушка, с которой ты играл?

Ты с ней знаком не больше трех часов.

Иль то богиня, что нас разлучила

И вновь свела?

Нет, смертная она,

Но мне дана бессмертным провиденьем.

Избрал ее без твоего совета:

Я думал, что отца я не имею.

Дочь герцога миланского она,

О ком так часто раньше я слыхал,

Но первый раз увидел здесь. Он дал мне

Вторую жизнь. Отец моей любимой

Стал мне вторым отцом.

Как ей – я буду.

Но странно будет мне просить прощенья

У милой дочери моей.

Довольно:

Не будем отягчать воспоминаний

Минувшим горем.

Плакал я в душе

И оттого молчал. – Взгляните, боги,

И любящих венцом благословите:

Ведь вы же сами начертали путь,

Приведший нас сюда.

Аминь, Гонзало.

Ты изгнан был, чтобы твои потомки

Неаполем владели! О, ликуйте

И золотом вы врежьте на столпах

Неразрушимых: в плаванье одном

Нашли: в Тунисе Кларибель – супруга,

А Фердинанд – супругу там, где ждал

Погибели, а Просперо – престол свой

На бедном острове; мы ж, наконец,

Нашли себя там, где теряли разум.

Давайте руки! Будь несчастлив вечно,

Кто счастья не желает вам!

Аминь!

О государь, смотрите! Я ж сказал:

Пока одна хоть виселица будет

На суше, этот малый не потонет. —

Ну, богохульник? Так кричал на море,

А на земле, как видно, онемел?

Что нового?

Да новости нет лучше,

Что здравствует король наш и со свитой.

А наш корабль, что три часа назад

Разбился в щепы, цел и оснащен

И в полном блеске, как в день спуска в море.

Все это я наладил в миг единый.

Мой ловкий дух!

Все это очень странно.

Тут чудеса! Как вы сюда попали?

Будь я уверен, что не грежу, – право,

Я б рассказал… Мы спали мертвым сном, —

Не знаю, как и кто нас запер в трюме.

Вдруг страшный шум, и вой, и лязг цепей,

И целый ряд других ужасных звуков

Нас разбудил, и вот – мы на свободе!

Увидели наш царственный корабль

Таким нарядным, крепким и исправным,

Что капитан от радости подпрыгнул.

Вдруг в миг один нас что-то подхватило,

И, как во сне, мы очутились здесь.

Что, хорошо все вышло?

Превосходно,

Усердный дух, – и будешь ты свободен.

Мы бродим точно в странном лабиринте.

Таится в этом больше, чем природе

Доступно; лишь какой-нибудь оракул

Все разъяснит нам.

Государь, не надо

Смущать свой ум, разгадывая тайны.

Я скоро на досуге обещаю

Все разъяснить вам; а пока отдайтесь