Буря на озере

- Войдите! - крикнул капитан и застыл с покрывалом в руках; меньше всего надеялся увидеть сейчас Чепака.

Чепак стоял в открытой двери, держал в руках скомканную хлопчатобумажную кепку, смущенно мял ее и стыдливо улыбался.

- Заходите, пожалуйста, - капитан придвинул стул. - Честно признаюсь, кого-кого, а вас не ждал.

Чепак сел и сразу успокоился. Положил на колени кепку и вопросительно посмотрел на Шугалия, продолжавшего стоять. "Сейчас он пригласит меня сесть", - мелькнула у капитана мысль, бросил покрывало на кровать и сел верхом на стул, опершись подбородком на спинку.

- И напрасно не ждали, - начал Чепак без всякой подготовки. - Вы что же, думаете, будете собирать на меня материалы, а Чепак будет сидеть сложа руки?

Дудки, не на того напали!

- Какие материалы? - изобразил недоумение Шугалий, но Чепак не позволил ему поиграть в кошки-мышки.

- Будто я не знаю, о чем расспрашивал Малиновский соседей? Вы бы подсказали лейтенанту, как надо, - грубо работает...

- А зачем нам скрываться? - возразил Шугалий. - Пока что факты против вас: боюсь, что вам придется серьезно защищаться. Я же спрашивал вас, чем можете опровергнуть утверждение Завгородней, что она слышала ваш голос утром восемнадцатого августа.

- Затем и пришел, товарищ капитан. Не хотел я говорить - неудобно перед товарищами, приходится выдавать их, да что поделаешь! Не мог я быть утром у Завгородних, потому что еще в субботу вечером мы отправились в Пилиповцы. Село на том берегу, километрах в пятнадцати. Ну, а у одного из компании - сеть. Сетью рыбу ловили, и выдавать их неудобно.

- А нас запутывать удобно? - рассердился Шугалий. - Мы из-за вас знаете сколько времени могли потерять?

Чепак снова скомкал кепку.

- Черт попутал... - повторил он растерянно. - Я же сетью не ловлю. А тот знакомый из Камня привез сеть - новую, капроновую. Ну, и закинули...

- Фамилия?

- Того, из Камня?

- И не только его, а всех из вашей браконьерской компании, - не удержался от того, чтобы не подколоть, Шугалий.

- Точно, браконьерской, - не обиделся Чепак. - Пускай штрафуют. Сраму сколько будет, по всему Озерску шум пойдет! Я им, сукиным сынам, говорил, но не послушались.

- Кто был с вами?

- Еще двое. Этот - из Камня - Иван Марчук.

Работает на кирпичном заводе мастером, кирпичный там один, легко найдете, потому что адреса не знаю.

И Яков Сахаров, здешний, на Красноармейской живет, дом сорок восемь. Товаровед универмага.

Шугалий записал фамилии в блокнот.

- И когда вернулись в Озерск?

- Ветер с утра поднялся, какая уж тут рыбная ловля! Так, поймали чуточку... А потом шторм начался, не рискнули через озеро идти, до вечера под Пилиповцами стояли, пока ветер не утих. Уже ночью вернулись.

- Мы проверим то, что вы говорите, - встал Шугалий, давая понять, что вопросов у него больше нет.

Дождался, пока Чепак закрыл за собой дверь, и тихо рассмеялся. Кажется, аргументы Чепака разрушили первую так хорошо уже построенную версию, и это должно было бы смутить капитана, но он, наоборот, почувствовал облегчение. Ведь этот несколько мешковатый ветфельдшер подсознательно понравился ему, и ошибиться было бы неприятно. А ошибаться Шугалию приходилось, не так уж и часто, но все же приходилось, и каждый раз капитан чувствовал, будто его предательски надули.

Что ж, на сей раз интуиция не подвела его, и если люди действительно подтвердят алиби Чепака, он только порадуется за него.

Шугалий залез под прохладную простыню, смял подушку, чтобы была тверже, подложил под щеку и долго лежал с открытыми глазами.

Сегодняшний день не прошел напрасно. Во-первых, они абсолютно достоверно установили, что смерть Завгороднего произошла не от несчастного случая.

Тело ветврача нашли приблизительно в том же районе озера, где и плавала перевернутая лодка.

Если бы Андрий Михайлович ударился сам затылком и упал за борт, его тело сразу погрузилось бы в воду и осталось приблизительно в том же месте.

А лодку снесло бы к озерскому берегу. Следовательно, ветврача убили, вернее, оглушили первым же ударом, выбросили потерявшего сознание за борт, а потом добрались до камышей в районе Ольхового, перевернули там лодку, имитируя катастрофу, - ветер снес ее на середину озера.

Интересно, подумал он, найдет ли Малиновский кого-нибудь из этих львовских туристов, может, видели лодку с двумя людьми, ведь Завгородний должен был пройти мимо острова. Может, даже видели лица людей в лодке? Все может быть, но самое главное - установить, где был Стецишин чуть ли не час в Озерске семнадцатого августа. Мог просто пройти к озеру, зайти в магазин, в парикмахерскую, наконец, посидеть в скверике. Но кто-то же должен был видеть его в это время - между тремя и четырьмя. Не так уж и много в Озерске жителей, ну, десять тысяч, не больше. Кстати, подумал он, а что, если Роман Стецишин ходил посмотреть на дом, принадлежавший его родителям, где теперь разместился детский сад? Может, он предался каким-то сентиментальным воспоминаниям юности?

Вряд ли, судя по рассказу Олены Михайловны, но чего не бывает в жизни!

Капитан знал, что даже закоренелые преступники умиляются и раскисают, вспоминая детство. А тут человек не был в родных местах тридцать лет.

Шугалий перелистывал страницы дела, присланного ему из области, и перед глазами предстала та страшная декабрьская ночь сорок четвертого года.

Все началось с того, что в области получили информацию, будто банда куренного атамана Стецишина находится на лесном хуторе в сорока километрах от Любеня. Сообщили также, что бандеровцы заночуют на хуторе и утром снимутся, чтобы передислоцироваться в другое место.

Командир небольшого Любенского гарнизона (в его распоряжении была неполная рота внутренних войск)

получил приказ окружить хутор ночью и ликвидировать банду. Операцию провели молниеносно - в одиннадцать ночи рота на машинах двинулась в район хутора, окружила его и на рассвете атаковала. Но бандеровцев на хуторе не было. Приблизительно же через час после того, как машины с бойцами оставили Любень, на городок напали бандеровцы.

Они были прекрасно информированы, головорезы из отряда Стецишина. Шли, почти не прячась, - прежде всего ворвались в районные отделы госбезопасности и милиции. В райотделе госбезопасности дежурный успел заблокировать двери и, пока их выламывали, передал в область сигнал тревоги. Но было уже поздно.

С любенской ротой связи не было, подняли солдат, дислоцированных в Озерске, но прошло почти три часа, пока они добрались до Любеня.

Три часа кровавого разгула бандитов.

У куренного Стецишина был подробный список и адреса районных активистов, поэтому бандеровцы вламывались прежде всего к ним. Подымали с постелей, измывались, насиловали женщин и девушек, расстреливали из автоматов. Не щадили ни женщин, ни детей.

В начале четвертого утра грузовики с солдатами из Озерска наконец добрались по разбитым лесным дорогам до Любеня. Как только на его окраинах завязалась перестрелка, солдаты пытались окружить Любень, чтобы не выпустить бандеровцев из города, но банда Стецишина начала быстро отходить. Ей удалось оторваться от преследователей и затеряться в окрестных лесах.

Весной остатки банды перебазировались в предгорья Карпат, потом с боями пробились на территорию Польши. Но в ту декабрьскую ночь несколько бандитов из отряда Стецишина попали в плен, а среди них и некий Ворон из службы безопасности. Выдержки из протоколов допросов арестованных лежали сейчас перед Шугалием.

Ворон показал, что куренной Стецишин имел в Любене своего тщательно законспирированного агента по кличке Врач. Даже служба безопасности не знала настоящей фамилии этого агента. Акция против Любеня была разработана с помощью Врача. Ему удалось через верного человека передать ложный сигнал в область о расположении отряда Стецишина. Когда же любенская рота двинулась на операцию, он лично встретился в заранее условленном месте с куренным и сообщил, что город остался беззащитным.

Следователи, допрашивавшие бандеровцев, пытались узнать хотя бы какие-нибудь приметы Врача, но безрезультатно, - очевидно, Ворон говорил правду:

тот был личным агентом Стецишина, и куренной никому и никогда не раскрывал его.

Тогда же, в конце сорок четвертого и в начале сорок пятого годов, органы госбезопасности незаметно проверили всех медицинских работников Любеня, но прозвище Врач могло быть и условным, по крайней мере подозрительного среди любенских медиков не оказалось.

И вот теперь, через тридцать лет, по всей вероятности, любенский Врач появился в Озерске. Человек, с которым общался Андрий Михайлович Завгородний.

Шугалий еще раз просмотрел составленный в райотделе милиции список людей, переехавших в разное время из Любеня в Озерск. Семнадцать фамилий, из которых капитан оставил лишь одну. Шестнадцать абсолютно вне подозрений. Тринадцати в сорок четвертом году было от двух до четырнадцати лет, трое вообще родились после сорок четвертого года. Только одного следовало проверить.

Евген Маркович Луговой. Бригадир рыболовецкой бригады, 1921 года рождения. В декабре 1944 года был шофером грузовой машины, принадлежавшей Любенской районной больнице.

Шугалий решил встретиться с Луговым сразу.

Шофер машины районной больницы... Может быть, поэтому и "Врач".

Совсем уже собрался ехать на рыбозавод, когда позвонил из Львова Малиновский. Шугалий слушал его приглушенный расстоянием голос и думал, что лейтенант,, должно быть, никогда так активно не работал:

только одиннадцать часов, добрался же до Львова лишь на рассвете, успел -перекусить где-то в забегаловке и уже выяснил положение и звонит в Озерск. Такую оперативность следовало поддержать, и Шугалий, выслушав Малиновского, сказал:

- Молодец, Богдан, поздравляю вас с успехом. Говорите, Виктор с электролампового завода в отпуске и уехал на юг? Жаль, но пусть себе загорает спокойно.

А Владимира привезите сюда. Я жду вас вечером, лейтенант, вместе с Владимиром, разумеется.

До рыбозавода было довольно далеко, начальник райотдела госбезопасности уехал в какое-то село, и Шугалий попросил машину в милиции. Ему дали старый, видавший виды "Москвич", должно быть, автомобилю давно надо было сделать капитальный ремонт, потому что мотор чихал и из выхлопной трубы шел дым, как из дизеля, но бравый шофер, заметив колебания капитана, высунулся из окошечка и заверил:

- Не бойтесь, доедем, эта стерва масло жрет, но тянет. - Он дал газ, чтобы продемонстрировать, что "стерва" еще имеет в запасе лошадиные силы, мотор затарахтел на всю улицу, но именно этот грохот почему-то придал Шугалию уверенности, и он потянул на себя дверцу.

Рыбозавод был расположен, вопреки логике, довольно далеко от озера, и выловленную рыбу возили от прибрежного зловонного барака на машине. Конечно, если было что возить.

Директор, которого предупредили о визите Шугалия, ждал его возле барака. Пожав руку, сразу же начал жаловаться, что в последние дни рыбозавод плана, к сожалению, не выполняет, ибо план зависит и от погоды, и от многих-многих других факторов, даже чуть ли не от настроения рыбы, но там, в области, на это не обращают внимания, им подавай центнеры и центнеры, хотя, если не обновлять рыбпоголовья (он так и сказал: "рыбпоголовья"), откуда же взяться улову?

Директорский катер качался на волнах рядом, у причала, неплохой скоростной катер, который небось выдерживал тут, на Светлом озере, любые штормы.

Шугалий спросил, где сейчас бригадир Евген Маркович Луговой, и почувствовал облегчение, узнав, что тот рыбачит в пятнадцати километрах отсюда, под Пилиповцами, а у него, директора, сейчас, к сожалению, нет времени...

Под Пилиповцами озеро выгибалось круто влево, создавая большой залив. Шугалий еще издали увидел рыбацкие лодки-баркасы, вдвое больше, чем плоскодонки городских жителей. Они стояли у берега, а рыбаки растягивали на колышках сети для просушивания.

Катер причалил к специально оборудованным мосткам, Шугалий выпрыгнул на причал, закачавшийся у него под ногами, и увидал, как отделился от толпы рыбаков и пошел ему навстречу высокий, широкоплечий мужчина в голубой майке и белых полотняных брюках, босой и без шляпы. Наверно, ждал какое-то рыболовное начальство, но, увидев незнакомца, остановился на полдороге, стоял, независимо положив руки в карманы и почесывая большим пальцем правой ноги щиколотку левой.

- Товарищ Луговой, Евген Маркович? - спросил Шугалий, остановившись и с любопытством разглядывая его.

- Ну да, Луговой, - с достоинством ответил крепыш и протянул большую, как лопату, руку. Смерил Шугалия оценивающим взглядом: - Откуда будете, потому как, извиняюсь, раньше не доводилось...

- Не доводилось, - подтвердил капитан, предъявляя удостоверение: - Я из госбезопасности. По делу ветврача Завгороднего.

Говоря это, пристально смотрел на Лугового, но на лице бригадира не дрогнул ни один мускул.

Луговой сказал:

- Я знал ветврача и жалею, что так случилось.

Уважаемый был человек.

- Откуда знали Андрия Михайловича?

- В одном городе живем.

- Город не так уж мал.

- Старожилы мы.

- Вы, кажется, из Любеня?

- А вам откуда это известно?

Шугалий пожал плечами так, что Луговой понял всю неуместность своего вопроса. Ответил:

- Когда-то жил в Любеке. После войны.

- Тут лучше?

- Человеку хорошо там, где его нет.

- Грех про Озерск такое говорить.

Луговой ковырнул голыми пальцами ноги теплый сухой песок. Спросил, бросив взгляд на капитана:

- А вам, собственно, что нужно? Может, рыбы?

- Нет, рыбой не интересуемся.

- Знаем... Сперва про жизнь, а потом все равно про рыбу, - усмехнулся бригадир. - Но где теперь возьмешь рыбу? Браконьер за хорошего леща рубашку снимет. Вот и едут к нам... А сегодня улов был хороший:

центнера три с гаком.

- Лещи? - полюбопытствовал Шугалий.

- Несколько щук больших, сазаны да белая мелочь - красноперки, подлещики. - Вынул из замусоленного кармана пачку дорогих болгарских сигарет с фильтром. - Угощайтесь, капитан.

По всем признакам он должен был курить "Памир"

или, по крайней мере, "Приму", но "Стюардесса" тут, на берегу Светлого озера, в глухом Полесье... Шугалий и в области уже давно не видел таких сигарет:

осторожно вытащил из пачки одну, заметив:

- Богато живете!

- Угощают... - Луговой ловко выбил заскорузлым пальцем сигарету и себе.

- Уважают?

- Сазанов больше уважают...

Шугалий не надеялся на такую откровенность, посмотрел Луговому в глаза, и оба засмеялись.

- У меня к вам, Евген Маркович, несколько вопросов, - сказал капитан.

- Так прошу в дом.

Оттуда несло тухлой рыбой, и Шугалий поморщился. Бригадир сразу же повернул обратно.

- У нас вон там, под деревьями, скамейка стоит, в затишке, мешать не будут.

Направляясь к скамейке, Шугалий спросил:

- Где вы были, Евген Маркович, в субботу и воскресенье семнадцатого и восемнадцатого августа?

Луговой остановился и сказал, снисходительно глядя на капитана:

- Вот оно ч-то... Капнул кто-то на меня? У нас слух пошел: убили ветврача... А ежели убили, то должен быть убийца. На меня наговаривают?

- Но вы не ответили...

- Мы уже десять дней в Пилиповцах. - Бросил окурок, затоптал голой пяткой. - Всей бригадой.

- И никуда не отлучались?

- Ребята в село за пивом ходят, а у меня и без того разных дел много.

- Значит, семнадцатого и восемнадцатого августа были тут, в бригадной усадьбе.

- Если можно это назвать усадьбой... Восемнадцатого буря была, мотор ремонтировали. Помпа отказала, греться начал. Полдня просидели.

- А накануне?

- С утра сети выбрали, отдыхали и "козла" забивали. Вечером снова за сети. Эй, Микола и Степан, идите-ка сюда, - крикнул он парней, ремонтировавших сети. - Расскажите товарищу, что делали семнадцатого и восемнадцатого. - Он деликатно отошел в сторону, чтобы даже своим присутствием не влиять на подчиненных, и через несколько минут Шугалий убедился в безупречном алиби Лугового. Подошел к скамейке, на которой сидел бригадир.

- А кто капнул? - неожиданно спросил тот. - Конечно, - вздохнул он, не скажете, но все равно дознаюсь и морду набью. Пускай потом судят за хулиганство, но, ей-богу, набью!

Шугалий закурил и начал издалека:

- Вот вы из Любеня, а мне рассказали, как в сорок четвертом бандеровцы...

- Это вы про нападение Стецишина?

- Ага, слышал, что бандеровцы полгорода вырезали.

- Ну, полгорода - это брехня, но по официальным данным что-то около двухсот убитых.

- И вы были в ту ночь?..

- Был. - Глаза у Лугового потемнели. - Был, черт бы их побрал, и еле выбрался из переделки. Если бы помощь опоздала, и я бы там лежал.

- Работали шофером в больнице?

- А вы успели изучить мою биографию.

- Просто заглянул на заводе в отдел кадров. Вы сами об этом писали...

- Листок учета?

- Анкетные данные. Иногда за одной строчкой...

- Точно! - оживился Луговой. - Вот и в ту ночь...

- Расскажите.

- Зачем это вам?

- Но ведь такое невозможно забыть.

- Невозможно, - согласился Луговой. - Сколько буду жить, не забуду. Я тогда только из армии демобилизовался. Тяжелое ранение. Легкое зацепило... - Он пожал плечами, и Шугалий увидел у плечика майки белый рубец. - Рана еще не совсем зажила, да попросили в больнице пошоферить, людей нет, а им какуюто списанную машину выделили. Почему же не выручить - пошел. А в ту ночь бандеровцы и на больницу напали. Слава богу, у главврача знакомые офицеры ночевали. Три автомата да у сторожа карабин. Я из этого карабина двоих уложил. Кое-как отбивались, пока из Озерска помощь не пришла. Медалью меня еще наградили - "За отвагу". На фронте о ней мечтал, а получил в тылу.

С Луговым все было ясно, но Шугалию хотелось еще посидеть тут, в тенечке, может, угостили бы ухой, - из ведра, висевшего над костром рядом со скамейкой, шел аппетитный запах, да надо было ехать; капитан нехотя встал, и Луговой сразу угадал эту его нерешительность.

- Уха уже готова, - подмигнул он, - и у нас найдется... - Растопырил большой палец и мизинец, показывая, что именно у них есть, и капитану тоже захотелось выпить рюмочку, даже проглотил слюну, но все же отказался.

- Ну хорошо, капитан, - совсем уж фамильярно похлопал его по плечу Луговой, переходя на "ты", - ты не того... не думай, что я хочу подольститься, не надо мне, но парочку сазанов...

- В гостинице их зажарить?

- Может, у кого-нибудь из знакомых...

- Нет, нет...

- Жаль. Будешь уезжать, загляни. Я тебе угрей подброшу. Хоть жену удивишь.

- Еще испугается, никогда не видела.

- Так свистни, когда будешь отчаливать. И не думай, что у нас шарага леваков - заплатишь, что положено.

- А я и не думаю, - ответил Шугалий, но все же вспомнил бригадирскую "Стюардессу". Должно быть, надо иметь огромную выдержку, чтобы, имея дело с сазанами и угрями, дымить "Памиром". Наверно, Луговой со своими ребятами не совсем придерживаются всех параграфов, приказов и постановлений, и все же бригадир был симпатичен Шугалию; капитан на прощанье с удовольствием пожал ему руку.

Он вернулся в Озерск под вечер. Еще издали увидел: на площади перед гостиницей маячит Олекса.

Заметив капитана, обрадовался:

- Я вас уже полчаса жду.

Шугалий предложил Олексе пообедать в чайной.

- И вы хотите, чтобы я накликал на свою голову грозу? - сказал тот. Знаете, что будет, когда София Тимофеевна узнает о таком моем падении?

- Кто такая София Тимофеевна?

- Моя будущая теща.

- Тещу следует уважать, но держать на расстоянии.

- Мы будем жить во Львове.

- Полтораста километров для хорошей тещи - не расстояние, - пошутил Шугалий.

- Но сегодня, надеюсь, вы не откажетесь познакомиться с нею. Учтите, вас ждет не простой обед...

- В вашей чайной варят такие борщи, что за уши не оттащишь.

- Не говорите этого Софии Тимофеевне, она начнет вас презирать.

- Но удобно ли это?

- Они с Федором Антоновичем приглашали нас обоих. И очень настойчиво.

- Если настойчиво приглашали, отказываться грешно. Но ведь скоро шесть...

- Федор Антонович как раз вернулся с работы.

- Тогда не следует испытывать его терпение.

Федор Антонович, коротконогий лысый мужчина, лет пятидесяти с гаком, наверно, увидел их из окна, потому что вышел на крыльцо и ждал, придерживая спиной открытую дверь.

- А Соня как раз начала накрывать на стол, - сказал он вместо приветствия. - Слыхал о вас от Олексы, - сказал, глядя как-то сбоку. И капитан так и не понял, приветствует Федор Антонович его приезд в Озерск или наоборот. - Прошу в хату, потому что перед борщом полагается... - Он быстро потер ладони и отступил от двери, уступая гостям дорогу.

"Хата" Бабинцов оказалась более чем комфортабельной. Пол в большой светлой гостиной покрывал цветастый ковер, и Шугалий еще раз вытер ноги о лохматый коврик.

Федор Антонович легонько подтолкнул его сзади.

- Проходите, уважаемый, и не обращайте внимания, у нас скромно, по-местечковому... - Он самодовольно хохотнул, тут же опровергая версию о местечковой скромности. Видно, ему понравилась и нерешительность Шугалия, и то, как капитан осматривал стены прихожей, обклеенные импортными ситцевыми обоями и украшенные оленьими и лосиными рогами.

Капитан подумал, что рога не очень идут к таким обоям, но промолчал и осторожно ступил на ковер.

Сразу ощутил какое-то неудобство, вероятно потому, что у них с Верой не было ни одного ковра, все время не хватало денег; в конце концов, можно было бы уже и приобрести, но всегда что-то мешало. Однажды даже приценились в универмаге - неплохой цветастый ковер, как раз к их мебели, и сравнительно недорогой, но пока возвращались за деньгами, Вера передумала:

Варюша перешла в пятый класс и совсем уже выросла из старой шубки, лучше они купят девочке шубку, а ковер подождет.

А тут в передней лежит толстый китайский ковер с фантастическими цветами - вот тебе и аптекарь!..

Шугалий подумал, что Федор Антонович небось придерживает дефицитные лекарства и получает с них какой-то "навар", но сразу же устыдился своей мысли, - его встречают как самого почетного гостя и будут угощать обедом, а он уже начал подсчитывать доходы хозяина...

На пороге комнаты, из которой пахло чем-то вкусным, стояла Нина.

Она улыбалась им, чуть ли не излучала из себя радость. Шугалий не сразу сообразил, что у этой радостной улыбки вполне конкретный адрес, но, даже осознав свою ошибку, не мог расстаться с иллюзией, что хоть какая-то малая толика Нининой приветливости принадлежит и ему.

На девушке было простенькое платьице - штапельное или ситцевое - синее, в белую горошину, обшитое по вырезу кружевом. То ли платье шло Нине, то ли девушка была так хороша, что могла не обращать внимания ни на фасон, ни на моду, но Шугалий невольно залюбовался ею. Нина заметила это, покраснела, но не очень, должно быть, привыкла к восторженным мужским взглядам.

Большая комната на первом этаже, где был сервирован для обеда стол, тоже была обклеена ситцевыми обоями - бледно-розовые цветы на светлом фоне, а на тумбочке у окна в хрустальной вазе стояли белые и розовые гладиолусы: они словно подчеркивали утонченность узоров на стенах, и Шугалий догадался, что именно такие, нежных оттенков гладиолусы поставила тут Нина, а может, и у хозяйки дома тоже утонченный вкус.

Капитан поискал ее глазами, но не нашел. Вместо хозяйки увидел Федора Антоновича, перебиравшего бутылки в зеркальном, освещенном электрическими лампочками баре серванта. Когда Бабинец отлучился, капитан так и не заметил, но факт оставался фактом - Федор Антонович успел надеть домашнюю куртку, роскошную стеганую куртку из темно-зеленого атласа, с гладкими шалевыми бортами. Она делала его еще импозантнее, он как-то посолиднел, и улыбка у него стала торжественнее, хотя, как определил Шугалий, в то же время куртка сковывала его движения, - видно было, что он не часто надевал ее, должно быть, лишь в торжественных случаях, по крайней мере подобных сегодняшнему.

- Прошу вас, - Федор Антонович не без гордости поднял граненую бутылку с длинным горлышком, - есть виски, настоящее шотландское виски и лед к нему.

Олекса, кажется, не против, лично я отдаю предпочтение водке с перцем, а что вам по вкусу, Микола Константинович?

Шугалий понял, что хозяин напрашивается на комплимент, - он внимательно осмотрел бутылки в баре:

поцокал языком, коснувшись бутылки, на этикетке которой куда-то бежал по своим делам шустрый шотландец в красном фраке.

- "Джонни Уокер"! Это фирма! Если позволите...

- О боже мой, для чего же все тут стоит? - засуетился Федор Антонович. - Разрешите, я вам со льдом, потому что содовой в нашей глуши...

Шугалий пригубил ароматный напиток с чуть заметным привкусом самогона. Федор Антонович стоял лицом к окну, и только теперь Шугалий понял, чем удивил его хозяин, - у него были белые глаза. Они были удивительно прозрачны, казалось, сквозь них можно было увидеть, что делается за Федором Антоновичем, и даже странно было, как можно что-то видеть глазами, не отражающими света,.

Но Федор Антонович видел, и видел неплохо, потому что дождался, пока Шугалий отопьет, и подлил ему еще виски.

- За наше знакомство, - поднял он бокал, - приятное знакомство, ведь Нинуся рассказала, как вы выручили их там в тот вечер у клуба от проклятых хулиганов.

Он указал Шугалию на стул и сам сел рядом, сразу принявшись угощать его.

- Должен признаться, - сказал он с улыбкой, - что в этом доме, извините за откровенность, любят поесть. Я сам не чураюсь плиты и вовсе не стыжусь этого. Уверен, что дичь, например, может готовить только мужчина. Ну, как бы вам это объяснить? Дичь требует остроты, вина или уксуса, перцу и иногда пряностей, даже запах здесь имеет значение, а женщины с их склонностью к сладкому и парфюмерии вряд ли смогут приготовить ее. Кстати, сегодня у нас вепрятина. Конечно, не то, не то... Мороженое мясо - это уже не то... - Выпятил губы и осуждающе помахал в воздухе короткими, поросшим-и рыжими волосами пальцами. - А пока прошу вас отведать этих помидоров. Раннего посола, с чесноком и сельдереем, и в дубовой бочке. Федор Антонович взял двумя пальцами большую красную сливу и, зажмурясь, высосал ее, оставив сморщенную кожуру. - Помидоры хороши только из дубовой бочки, кстати, огурцы тоже. Позвольте я налью вам еще рюмочку под грибочки. Возьмите из этой тарелки, прошу вас: соленый рыжик - лучший гриб, белый по сравнению с ним...

Он таки был прав, и Шугалий отдал должное и соленым рыжикам и действительно вкусным помидорам.

Вдруг Федор Антонович вскочил.

- Борщ готов, - сказал он уверенно. Откуда он узнал об этом, так и осталось для Шугалия загадкой, но действительно в двери появилась женщина с огромной фарфоровой супницей. Она поставила ее на середину стола, улыбнулась Шугалию и сама представилась:

- София Тимофеевна.

Шугалий встал, не зная, выходить ли ему из-за стола, чтобы пожать хозяйке руку, или ограничиться поклоном, но она сама разрешила его сомнения.

- Сидите, пожалуйста, у нас без церемоний, всегда рады гостям...

- И закармливаем их! - весело засмеялась Нина.

- Лучше бы помолчала. - Мать сердито сверкнула на дочку глазами и снова улыбнулась Шугалию: - Диеты не признаем и вам не рекомендуем. - Взяла его тарелку и начала наливать борщ. - Какая же это жизнь без еды?

Шугалий с любопытством смотрел, как проворно орудует она половником. От Софии Тимофеевны веяло домашним уютом и покоем, должно быть, она была абсолютно убеждена в том, что ее образ жизни - самый лучший, и никому бы не удалось разубедить ее.

Капитан посмотрел, как шепчутся, не обращая внимания на закуски и борщ, Нина с Олексой, как Олекса небрежно ковыряет вилкой соленый рыжик, лучший на свете гриб, и ему стало смешно. Однако все же с аппетитом доел борщ.

- Еще тарелочку? - заметила это София Тимофеевна, но Шугалий отказался.

А Федор Антонович попросил добавки, отхлебнул из ложки, положил ее и спросил у Нины:

- Ты снова не будешь есть?

- Мы же договорились, папа...

- И как же вы станете жить?

- А мы будем покупать пельмени в пачках, - не без иронии ответил Олекса, но Федор Антонович не принял его тон.

- Хоть отправляй с вами тетку Олену...

Олекса переглянулся с Ниной.

- Свадьба откладывается, мы же условились.

На год.

- А как тетка О лена?

- Она на все согласна.

- Но вы же не можете ютиться в общежитии.

- Снимем комнату.

- И никаких перспектив?

- Да. Вряд ли скоро дадут квартиру!

- Значит, будете скитаться по углам...

- Какое это имеет значение? - вмешалась Нина.

- Эвва, деточка моя! - всплеснула руками София Тимофеевна. - Оно, конечно, дело молодое... Но не иметь своего гнездышка!

- Кооперативного, трехкомнатного гнездышка, - улыбнулся Олекса.

- А я, уж извини меня, на твоем месте не смеялся бы. - Федор Антонович с недовольным видом хлебнул борща. - Жизнь надо устраивать сразу.

- Как-нибудь образуется.

- Все как-нибудь, как-нибудь... - Федор Антонович проглотил ложку борща, зачерпнул еще, но вылил обратно: - Я это к тому, что есть покупатель дома.

Олекса непонимающе посмотрел на него.

- Какого дома?

- Вашего.

- А как же тетка .Олена?

- Возьмете с собой.

- Но ведь тут вся ее жизнь. Сад и цветы...

- Жизнь, мой мальчик, это такая штука...

- Тетя никогда не согласится.

- Если ты не попросишь...

- И вы хотите, чтобы я лишил ее всего?

- Я ничего не хочу, - вдруг рассердился Федор Антонович. - Я только знаю, что и вам было бы лучше с Оленой Михайловной, и ей с вами. Она тебя любит и будет счастлива.

- Мы будем приезжать к ней летом.

- Разве у нас мало места? - обвела рукой вокруг себя София Тимофеевна. - А тетке Олене будет скучно одной. Да и зачем ей такой дом.

- Пусть сама решает.

- Но ведь половина дома принадлежит тебе.

- Нет, - понял ее Олекса, - я на это не пойду.

- Жаль, покупатель хороший, - вздохнул Федор Антонович, - где еще такого найдешь? Но тебе виднее.

Подавай, мать, вепря, потому что наш гость... - Он повернулся к Шугалию, - скоро умрет с голоду. И не забудь о брусничном варенье. Без брусничного варенья, извините, вепрятина совсем не вкусна.

Шугалий развел руками в знак своей полной неосведомленности в этом деликатном вопросе, а Федор Антонович извинился за неинтересные для гостя разговоры. Вепрятина действительно оказалась вкусной.

Шугалий поймал себя на мысли, что не отказался бы еще от куска мяса, однако решительно отодвинул тарелку.

Федор Антонович предложил завершить обед кофе.

Честно говоря, Шугалию больше нравился компот, поданный детям, но как-то не хотел ронять себя в глазах Федора Антоновича и согласился выпить кофе.

Дети, допив компот, побежали в сад. София Тимофеевна ушла варить кофе, а Федор Антонович предложил гостю перейти в кабинет.

Одну стену кабинета занимали стеллажи с подписными изданиями, у окна стоял шкаф со стеклянными дверцами; он был заполнен какими-то пробирками, фарфоровой и фаянсовой посудой, пакетиками и коробочками, напоминавшими о профессии Федора Антоновича. На столе стояли аптекарские весы, валялись мешочки с травами. И в кабинете пахло травами; Шугалию был приятен горьковато-сладкий запах полыни, и он с удовольствием расположился в кресле у журнального столика.

Федор Антонович сел напротив, непринужденно вытянув ноги, и придвинул гостю пачку сигарет. Прищурился, и глаза у него потемнели, а может, это только показалось капитану, потому что Федор Антонович повернулся к окну, и они снова сделались белыми и прозрачными.

- Как подвигаются ваши дела, капитан? - спросил он небрежно, лишь бы начать разговор. - Мы тут все надеемся, что вы найдете преступника, убившего нашего друга. Олекса рассказал мне о записке Андрия Михайловича...

"Языкастый паренек, - недовольно подумал Шугалий. - Хотя, это же его будущий тесть, зачем от него скрывать?"

- Андрия Михайловича уважали в Озерске, - продолжал Бабинец, - и нам очень жаль... Лучшего свата я бы не хотел...

Шугалий промолчал, давая возможность Федору Антоновичу выговориться.

- У нас тут прошел слух, что Андрию Михайловичу отомстили. Есть у нас некий Кузь... Наверно, слышали. И надо сказать, что-то здесь нечисто. Такие люди, как Кузь, могут пойти на все...

- Откуда вы его знаете?

Федор Антонович несколько смутился.

- Фактически я его не знаю, но слышал...

София Тимофеевна принесла кофе и сразу же исчезла, оставив мужчин одних. Федор Антонович поставил на стол бутылку армянского коньяка. Шугалий отказался, и Бабинец не настаивал. Капитан отхлебнул кофе и сказал, что такой коньяк могут позволить себе только люди с достатком.

- А мы не бедные, - ответил Бабинец.

- Даже не представляю, сколько получает заведующий аптекой.

- Не так уж и мало, учитывая прогрессивку, - улыбнулся Федор Антонович. - Но вы правы - на коньяк не хватает. Да я еще и с лекциями выступаю и печатаюсь... - Он быстро снял со стеллажа две брошюры о лекарственных растениях.

- Теперь это модно.

- Химией увлекаемся, а о природе забываем, - поучительно произнес Бабинец, и Шугалий не мог не согласиться с ним. И все же подумал, что гонорара за две брошюры вряд ли хватило бы на ковры и армянский коньяк. А если каждый день устраивать такие обеды...

Однако конечно же не каждый, и вепрятина и соленые рыжики поставлены на стол для него. И все же какоето неприятное ощущение того, что столкнулся с чемто не совсем порядочным, едва ступив на роскошный ковер в прихожей, не только не исчезло, а стало еще отчетливее, и Шугалий быстро допил кофе и распрощался с Федором Антоновичем.

На следующее утро возле райотдела госбезопасности остановился запыленный "Москвич" с львовским номером. Шугалий улыбнулся: Малиновский неплохо устроился, - вернулся в Озерск вместе с Володей и на Володиной машине. И действительно оба они ждали его в райотделе.

Владимир Маковей, высокий и худой брюнет, похожий то ли на цыгана, то ли на армянина, посмотрел на Шугалия весьма неприязненно и пробормотал, что некоторые не умеют уважать время рабочего человека, который занимается важным государственным делом - сборкой автобусов.

- Но ведь ты еще в отпуске, - возразил Малиновский.

- Может, я не имею права на отдых? - не без ехидства спросил Маковей. А полдня гнать собственную машину...

- Во-первых, не полдня, а три часа. Во-вторых, могли воспользоваться автобусом. Надеюсь, вас никто не заставлял использовать личный транспорт? - полюбопытствовал Шугалий.

- Но ведь он сказал, - Маковей бесцеремонно ткнул пальцем в Малиновского, - что я смогу тут порыбачить. А как потом рыбу во Львов тащить?

- Конечно, - поддержал его Шугалий, - и место в гостинице вам уже заказано. Машину можете оставить тут, в гараже райотдела, или в гостиничном дворе.

- Лучше уж в гостиничном, - решил Володя, - люблю, чтобы была под рукой. Но все же чего вам от меня надо?

- Завтра... завтра, товарищ Маковей, а сейчас отдыхайте.

- Я бы мог сегодня блесну побросать...

- Кто же вам запрещает? Бросайте на здоровье, а когда понадобитесь, мы вас найдем.

Володя уехал, а Шугалий спросил у Малиновского:

- Устали?

- Не от чего! Машина хорошая, ехали без приключений.

- Тогда вот что: найдите сейчас Якова Сахарова, товароведа универмага. Чепак ссылается на него, - восемнадцатого утром под Пилиповцами ловили рыбу сеткой, поэтому и не признался сразу. Возьмите у него показания А я в Камень - разыскивать третьего из их компании. Какой-то Иван Мирчук, мастер кирпичного завода. До завтра, Богдан, встретимся утром в райотделе.

Комары кусали нещадно, и Шугалий отмахивался от них камышинкой.

- Вы, капитан, вкусный, - пошутил Маковей, - видите, над вами целые тучи, а на меня с лейтенантом - ноль внимания.

- Лучше уж быть вкусным... - смерил Шугалий Володю ироническим взглядом.

- Нежели таким скелетом, как я? - захохотал Володя, ничуточку не обидевшись. Задрал рубашку, пошлепал себя по впалому животу. - Вот таким, - уточнил Маковей, - что позвоночник через живот прощупывается.

- И лещи тебе на пользу не идут, - сказал Малиновский.

- А мне и так хорошо. Девушки жирных не любят. На толстом брюхе джинсы не держатся.

- Ну что ж, начнем смотреть и вспоминать, - предложил Шугалий. - Где стояла ваша палатка?

Маковей показал на осокорь неподалеку от берега.

- Под этим деревом.

- А лодка?

- Вот здесь. Чуть левее. Мы забили железный шкворень и привязывали ее к нему.

- Согласно протоколу, составленному следователем райотдела милиции, перешел Шугалий на официальный тон, - вы с гражданином Виктором Борисовичем Солнцевым утром девятнадцатого августа обнаружили в Светлом озере в километре к востоку от острова перевернутую лодку ветеринарного врача Завгороднего.

- Но мы тогда не знали, что это лодка Завгороднего, - перебил его Маковей. - Просто лодка с подвесным мотором плавала вверх дном.

- Вы прибуксировали ее к берегу и сообщили органам власти?

- Председателю Ольховского сельсовета.

- И ничего возле перевернутой лодки не увидели?

- Ничегошеньки. Это уже днем, когда милиция начала искать утопленника, тогда они что-то выудили.

- Весло, - уточнил Малиновский.

- Да, - согласился Шугалий, - а накануне, восемнадцатого августа, видели кого-нибудь на озере?

- Буря ведь была. Кто же пойдет?

- Я прошу хорошенько вспомнить, так как это очень важно: утром восемнадцатого августа, между пятью и шестью часами, кто-то проезжал мимо острова?

Володя задумался.

- Утром ветер уже гнал волну, - начал он припоминать. - Мы собирались порыбачить спиннингами, но какая же рыбалка в такую непогоду? Принялись уху варить. Я рыбу на берегу чистил. Тогда и лодка прошла. К Ольховому, в ту сторону, по крайней мере.

Лодку здорово качало, но шла быстро.

- Сколько человек было в лодке?

- По-моему, двое.

- Подумайте и вспомните поточнее.

- Двое.

- На каком расстоянии от острова прошла лодка?

- Из Озерска на Ольховое идут по прямой. Около километра от острова.

- Точно, - подтвердил Малиновский.

Шугалий задумчиво посмотрел на него.

- Вот что, Богдан, - предложил он, - заводите мотор и проедьте мимо острова на Ольховое. Так, будто едете из Озерска. А мы посмотрим отсюда.

- Сегодня видно лучше.

- Сделаем поправку на видимость.

Малиновский развернул лодку, дал полный ход, и она словно встала на дыбы. Действительно, у Завгороднего была хорошая лодка, да и мотор после ремонта работал безотказно. Олекса еще вчера передал ключ Малиновскому, намекнув, что у него свободный день, - Нина собиралась с родителями на чьи-то именины, но Шугалий вежливо отказал ему. Мол, пусть лучше помогает тетке по хозяйству.

Лодка стала уже точечкой на горизонте - Малиновский гнал ее теперь в Ольховое. Постепенно лодка увеличивалась, и на чистом небе четко вырисовывались ее очертания.

- Смотрите, видно, что в лодке только один человек! - Маковей прикрыл глаза ладонью, внимательно вглядываясь в даль.

- Верно, - согласился Шугалий, - теперь видно.

- Я даже увидел тогда - в их лодке был велосипед.

- Да ну?.. - не поверил Шугалий.

- Точно говорю: что-то блестело на солнце. Присмотрелся - на носу велосипед.

- Конечно, будет блестеть - много никелированных деталей.

- Я еще подумал: зачем везти велосипед через озеро?

- Всякие бывают прихоти у людей... Но как же он мог блестеть, когда была буря?

- Ветер гнал волну, но не дождило. С утра было холодно. И потом, до середины дня, пока не нагнало туч. А дождь пошел уже вечером, когда ветер утих.

- Во что были одеты люди в лодке?

- Разве можно было разглядеть?

- К сожалению, нельзя, - вздохнул Шугалий. - Я думал, что они шли ближе к острову.

- Приблизительно на таком же расстоянии, как сейчас Малиновский.

Шугалий подумал, что из лодки тоже не могли не заметить людей на берегу. Следовательно, преступник подождал, пока лодка отдалится от острова, и лишь тогда ударил Завгороднего. Километрах в двух отсюда, потом течением утопленника снесло южнее.

Но велосипед? Почему в лодке был велосипед?

Олекса Завгородний ездит на велосипеде, значит, это велосипед Андрия Михайловича.

- В то утро не видели других лодок на озере? - спросил капитан.

Маковей немного заколебался.

- Кажется, была еще одна. Но не могу утверждать - пятнышко какое-то, может чайка. Да и отлучался я в шалаш.

- А куда это пятнышко двигалось - в Озерск или в Ольховое?

Володя подумал и пожал плечами.

- Вот чего не могу, того не могу сказать...

- Спасибо, товарищ Маковей, вы очень помогли нам.

- Что видел, то видел...

Малиновский уже подруливал к берегу, и на песок накатывались поднятые моторкой волны. Шугалий пропустил вперед Володю, не замочив ног, прыгнул на нос, приказал лейтенанту:

- В Ольховое.

Не доезжая до села, капитан велел выключить мотор. Малиновский сел на весла, и они долго шныряли по прибрежным камышам, - Шугалий надеялся найти место, где преступник переворачивал лодку. Должен был сделать это подальше от людских глаз, в камышах, и не мог не вытоптать их. Однако поиски так ничего и не дали, и к полудню капитан сдался.

- Обедать, - приказал он. - Кажется, Богдан, вы говорили, что тут есть чайная?

- Хуже чем районная.

- Гуляшом накормят?

- Яичница всегда есть.

- Я согласен на яичницу, - облизнулся Володя. - И на кусок жареной рыбы.

- Может, еще и на сто граммов? - ехидно спросил Малиновский.

Маковей бросил на него подозрительный взгляд и не попался на удочку.

- Нет, - гордо отказался он, - мы с товарищем капитаном при исполнении служебных обязанностей.

- Так я тебе и налил бы... - пошел на попятный Малиновский.

Лейтенант напрасно хулил сельскую чайную. В ней нашлись и рыба, и ветчина, и вареные яйца, был даже горячий борщ и отбивные с зеленым горошком - настоящие отбивные, занимавшие почти всю тарелку, и поэтому буфетчица положила гарнир уже сверху, тоже не жалея ни горошка, ни жареной картошки.

Володя раскраснелся, но съел все до конца, до последней горошины, и Шугалий, осиливший едва ли половину сельской порции, проникся к нему еще большим уважением: это ж надо так - через живот позвоночник прощупывается, а отбивной как не бывало!..

Пообедав, Шугалий попросил Малиновского показать дом Кузя. Он стоял на центральной улице, а вокруг росли вишни.

Через дорогу - нарядный домик; вдояь забора из жердей сплошь росли подсолнухи, длинная ровная шеренга подсолнухов, свесивших желтые головы на улицу и рассматривавших прохожих.

Шугалий вынул красную записную книжку, полистал странички.

- Усадьба Лопатинского? - спросил лейтенанта.

- Да.

- Зайдем.

Лопатинского не было дома, но старенькая бабушка объяснила, что найти его можно в колхозной мастерской, она вышла к подсолнухам и даже показала, как пройти к мастерской напрямик, огородами: совсем рядом видна была почерневшая тесовая крыша.

Маковей оказался деликатным человеком, понял, что может помешать чекистам, и попросил разрешения побыть возле моторки. Шугалий только похлопал его по плечу, и Володя поплелся к озеру с твердым намерением поспать где-нибудь в тенечке.

Лопатинского долго искать не пришлось: ремонтировал задний мост "ЗИЛа" прямо возле эстакады, куда загнали машину. Он уже знал лейтенанта, с достоинством и тщательно вытер руки ветошью, с любопытством посмотрел на Шугалия и, узнав, кто хочет поговорить с ним, рассудительно произнес:

- Почему ж не поговорить? Можно и поговорить, ежели нужно... Чем сможем, тем и поможем.

Они сидели возле железной бочки с ржавой водой, где плавали окурки. Шугалий угостил Лопатинского сигаретой с фильтром, тот аккуратно взял ее черными от машинного масла пальцами, глубоко затянулся и откинулся на спинку скамейки, сбитой из необструганных досок, почерневших от времени. Вообще все тут казалось Шугалию темным: и затоптанная тракторными гусеницами трава, и черные деревянные стены мастерской, даже синий комбинезон Лопатинского замаслился до черноты. Только белела сигарета в темных пальцах, и были удивительно белыми ровные зубы Лопатинского; он улыбался, и капитану было приятно смотреть на него: открытый взгляд, умные глаза и доброжелательная улыбка. Молчит, ожидая вопросов, небось знает себе цену, ведет себя с достоинством, нет в нем суетливости и угодливости, которые выдают людей с мелковатой душой или не совсем чистой совестью.

Шугалий решил начать откровенный разговор, без намеков и умолчаний. Ему уже не раз приходилось встречаться с людьми этого типа, знал, что на них можно положиться, даже доверить тайну, и они часто помогали капитану. К сожалению, подумал Шугалий, ему приходится иметь дело, главным образом, с отбросами человеческого рода, но что поделаешь - такая уж у него профессия, кто-то ведь должен исполнять и эти обязанности. Тем более приятно было капитану видеть умные глаза и приветливую улыбку.

Сказал, так же приветливо улыбнувшись и подсев к Лопатинскому поближе:

- Вот надеемся на вашу помощь, Степан Степанович.

- Почему же не помочь? Если только смогу, - повторил он. - У нас одно дело - я машины ремонтирую, вы что-то другое делаете, тоже нужное. Такова уж жизнь...

- Лейтенант Малиновский уже спрашивал вас о Кузе. Что он делал утром восемнадцатого августа? Где и с кем был? Не приезжал ли кто-нибудь к нему накануне или восемнадцатого на рассвете?

- Эва, сколько вопросов сразу! Давайте помаленьку. Первый - что Кузь делал утром восемнадцатого августа?

- Да.

- Мне на работу в шесть заступать, жена будит в пять Кузь в эту пору уже во дворе возится. В пять еще темно было, но я видел его.

"Значит, он не мог быть в это время в Озерске, - подумал Шугалий, - и к Завгороднему заходил кто-то другой". Спросил:

- И что же делал Кузь?

- Что-то вынес из сарая - и огородами к озеру.

Мимо моего двора. А переулком ближе и удобнее.

Я еще удивился: зачем полную канистру дальней дорогой переть?

- Почему считаете, что канистра была полной?

- А для чего на озеро пустую нести? За водой?

Так ее в колодце хоть залейся. И знаете, когда полную несут - руку оттягивает.

- Логично, - согласился капитан. - И что, думаете, было в канистре?

- Бензин, что же еще?

- Допустим, действительно, бензин. Значит, Кузь заправил бак и куда-то поехал.

- Точно, поехал.

- Видели?

- А он мотор завел. Он у Кузя кашляет, пока не разогреется. И дергать надо долго, магнето плохое.

Прогрел и уехал. Ветер уже поднялся, кто же будет рыбачить? Волна шла еще небольшая, ехать можно, а рыбачить - ни-ни.

- Куда мог поехать?

- Кто ж его знает, может, в Озерск... Но навряд ли. В девять уже был дома. У него крепящий болт полетел, так приходил ко мне в мастерскую.

- Не расспрашивали, куда ездил?

- А на что это мне? Если б знать... Небось в "Серебряный бор". Турбаза у нас, может, слышали?

- Между Ольховым и Пилиповцами?

- Точно. Какие-то дела там у Кузя, несколько раз видел - туда шастает.

- Семнадцатого августа никто к Кузю не приезжал?

- Не видал.

- А не слышали, чтоб Кузь угрожал ветврачу?

- Тому, что утопился? Это уже все знают, ветврач

махинации Опанасова брата раскрыл, да и у самого Опанаса рыльце в пушку. Три года дали, однако отсидел лишь полсрока. Когда вернулся, похвалялся: я, мол, ветеринару не прощу, за Опанасом Кузем ничего не пропадает, ни хорошее, ни плохое!

- И как вы считаете, мог он осуществить свои угрозы?

Лопатинский покачал головой.

- Пустое. Этот Опанас - трепач.

- Человек иногда такое делает, что никогда не подумаешь.

Лопатинский промолчал, но было видно - остался при своем мнении.

- Не могли бы вы оказать нам одну услугу? - спросил Шугалий после паузы.

- Ежели это мне под силу.

- Восемнадцатого утром кто-то мог в камышах возле вашего села перевернуть лодку. Перед бурей или во время нее. Потом оттолкнул лодку на чистую воду, и ее снесло в озеро. Надо найти место, где вытоптан камыш.

- Много времени прошло, - возразил Лопатинский. - Примятый камыш поднялся, а сломанный он мог вырвать с корнем.

- То-то, - вздохнул Шугалий, - мы сегодня искали и не нашли это место.

- Я посмотрю.

- И вот что, - добавил Шугалий. - Возможно, что тот человек вез в лодке велосипед.

Лопатинский кивнул.

- Поискать следы?

- С восемнадцатого не было ни одного дождя. Может быть, и остались.

- Попробую.

- Кстати, у Кузя есть велосипед?

- Даже два. У него и у жены.

- Мы вам благодарны, Степан Степанович, и прошу нас извинить...

- За что же извиняться? Чем смогу, помогу. И не только я - мы с ребятами камыши прочешем.

Шугалий забеспокоился:

- Не хотелось бы, чтобы много народу знало...

Слух пойдет...

- Не волнуйтесь. У меня два товарища - люди надежные и умеют язык за зубами держать.

- Так я на вас надеюсь!

Шугалий пожал Лопатинскому руку, с удовольствием отметив, какая она крепкая и шершавая.

- Вот это человек, - сказал Малиновский, когда они возвращались на берег.

- Наши люди - ого-го! - засмеялся Шугалий. - Народ!

- Любому шею свернет!

- Не любому, - возразил Шугалий. - Он сперва разберется - что и к чему! А рука какая сильная...

и шершавая. Вот и у меня когда-то такие же были.

Я до юрфака тоже слесарем был.

- В гараже? - совсем не удивился Малиновский.

- В депо.

- Мой отец тоже в депо работал. Сейчас на пенсии.

- Каждого из нас ждет пенсия, Богдан.

- Вот уж не подумал бы, что вы ждете ее. Что ж, дослужитесь до полковника... - Он улыбнулся так, что Шугалий понял - это главная мечта Малиновского.

В конце концов, почему бы и нет? Ведь недаром говорят, что плох тот солдат, который не мечтает о генеральских погонах.

- Завгородний не посадил бы Кузя к себе в лодку, - неожиданно без всякого перехода сказал Малиновский.

- Да, не посадил бы, - согласился Шугалий.

- Но Кузь мог перехватить его утром на берегу и ударить веслом.

- Конечно мог.

- Однако Кузь, может, и не причастен к этому делу.

- Я тоже думал об этом.

- И тогда Завгороднего убил кто-то другой.

- А вы уже совсем отказались от версии о несчастном случае?

- Отказался.

- А я еще нет.

- Вы?!

- Все может быть, Богдан.

- Но ведь наши данные...

- Девяносто девять сотых, Богдан. А если остается хотя бы одна сотая...

- То есть пока не поймаем убийцу?

- Ищи и найдешь! - оптимистически сказал Шугалий.

- А все-таки найдем, - подтвердил Малиновский, и в тоне его не было ни капли сомнения.

Воскресный базар в Озерске всегда собирал много народу. Подводы из окрестных сел заняли всю площадь; тут прямо с возов продавали свиней и птицу, овощи и фрукты. Визжали поросята, гоготали гуси, резко и недовольно кричали индюки, и вдруг сквозь весь этот гвалт прорвалось и повисло над базаром петушиное пение.

Шугалий остановился, пораженный: казалось, любой звук потонет в базарном шуме, а петух перекричал всех. Но тот вдруг оборвал свое пение, будто устыдившись собственной голосистости.

Капитан походил между подводами, наблюдая, как торгуются люди, хотя и не собирался ничего покупать.

Просто любил базары, шум толпы, ее возбуждение, деловитость и даже какую-то праздничность, любил смотреть, как суетятся женщины - каждая стремится купить быстрее и дешевле, боится, что именно того, что ей нужно, не будет или перехватят из-под носа.

А степенные мужчины долго прицениваются, рассматривают товар и обязательно купят не то, чего хотелось бы жене; тут же, на базаре, по этому поводу возникают ссоры, но долго спорить недосуг; говорят, что на другом конце площади поросята почему-то дешевле, и женщины бросаются именно туда, хотя подсознательно понимают, что гоняются за химерой.

Шугалий перешел к деревянным столам с широкими проходами между ними. Миновал рыбный ряд, немного постоял у полуторапудового сома; тот свисал с обеих сторон стола, доставая хвостом и головой до земли, и мордастый, с красным носом мужчина победно смотрел на людей, выражавших свое восхищение его добычей, - такие красавцы сомы даже в Светлом озере попадаются крайне редко.

На соседнем столе лежала куча красных, только что сваренных раков, и Шугалий не смог пройти мимо: купил полтора десятка, решив заглянуть в чайную, куда привезли несколько бочек "Жигулевского".

Больше покупать было нечего. Капитан перешел в ряд, где торговали ягодами, дал себе самому слово обязательно купить перед отъездом ведро брусники - Верочка любит брусничное варенье, а вепрятина с брусникой у Бабинцов была действительно хороша.

Воспоминание о жене несколько опечалило Шугалия: который уже день он в Озерске, а так и не позвонил домой. Вечером надо непременно заказать разговор. Сегодня воскресенье, и Вера дома. Последнюю неделю ночевала в больнице и сейчас отдыхает. Посмотрел на часы - уже проснулась, поэтому решил позвонить сразу: зачем дожидаться вечера?

Шугалий заспешил, словно уже услышал сонный Верин голос совсем близко, так, что можно дотронуться до ее теплого плеча. И на минуту захотелось бросить все - лишь бы сидеть рядом с Верой, смотреть, как причесыва-ется: рукава рубашки опустились, а у нее такие полные и нежные руки. Вера смотрит на него и улыбается только уголками губ; и что за жизнь такая: он дома - она на дежурстве, она дома - он в командировке.

И кто знает, когда ему удастся распутать этот проклятущий клубок?

Шугалий протолкался к воротам, где суровая женщина в мужской соломенной шляпе взимала плату с желающих что-нибудь продать на базаре, и тут увидел Олексу с Ниной. Они стояли чуть поодаль, Олекса держал сетку с картошкой и луком, держал ее как-то неудобно, в полусогнутой руке, а левую положил Нине на плечо и что-то говорил ей - быстро и горячо, может быть, о чем-то умолял. А она не смотрела на него, и глаза у нее были заплаканные.

Народу тут мало, Шугалий подошел совсем близко, мог уже слышать, что говорил Олекса, остановился почти рядом, но они не обратили на него никакого внимания, очевидно не видя и не слыша ничего и никого, занятые только собой.

- Никуда ты не поедешь, - говорил Олекса, заглядывая Нине в глаза, - я не хочу, чтобы ты ехала, и не отпущу тебя.

- Но ведь ты не понимаешь...

- Я все понимаю, и тетка Олена уже сказала тебе...

Хочешь, завтра пойдем в загс?

- Неудобно. На нас уже смотрят...

- Пусть смотрят, лишь бы нам было хорошо.

Шугалий заметил, что Олекса, когда волнуется, краснеет и губы у него смешно выпячиваются, совсем как у ребенка.

- И что ты говоришь! - - Нина сердито сбросила его руку со своего плеча. - И как ты можешь так говорить?

Надька ославит на весь город, и люди перестанут здороваться с нами.

- Если бы отец был жив, он понял бы нас!

- Так это же отец!

- И люди поймут.

- И все же нехорошо это. Уеду в Любень.

- А как же я?

- Будешь приезжать ко мне.

- Я не могу без тебя. Оставайся у нас. Тетка Олена никогда не поступит некрасиво, все это знают.

- Я бы осталась, но...

- Вот и хорошо...

- Нет, уеду в Любень.

- Никуда не отпущу тебя! - Олекса бросил сетку с овощами прямо на землю и взял девушку за руки, будто она и правда могла вот так сразу уйти.

Шугалий сделал шаг вперед. Олекса скользнул взглядом, как по незнакомому, заморгал, узнал, улыбнулся капитану, все еще не выпуская Нининых рук.

- Что случилось? - спросил Шугалий.

Олекса снова заморгал, вопросительно посмотрел на девушку и отпустил ее руки.

- Она... - нерешительно начал юноша, словно ожидая Нининого разрешения говорить; девушка опустила глаза, и он воспринял это как разрешение. - У нас такое случилось... Нина ушла из дому.

- Как это - ушла? - не понял Шугалий.

- Они... то есть ее родители, хотят... Понимаете, они нам сказали... Олекса переступил с ноги на ногу, и Шугалий понял, что юноше неудобно при Нине осуждать ее родителей Нина подняла глаза.

- Говори уж все, - сказала она. - Жадные они, вот... Жадные, а мы не можем...

Олекса положил ей руку на плечо, словно защищая.

- Они хотят, чтобы мы продали дом, - объяснил он уже спокойнее. - И об отцовской лодке договорились, нас даже не спросили. Я думаю, зачем это Федору Антоновичу ключ от лодки, а он, оказывается, покупателю вчера показывал. И Нине скандал устроили, чтобы требовала у меня...

- Не могу я там жить и не вернусь, - со слезами в голосе сказала Нина, - потому что все о деньгах да о деньгах! Сколько стоит, сколько дают... А мне сказали, что я глупа и должна прежде всего подумать о себе, что двадцать пять тысяч на дороге не валяются.

- Столько дают за дом, - уточнил Олекса. - Но ведь половина - тетина. Федор Антонович даже к ней ходил, уговаривал ее.

- И уговорил?

- Разве тетю надо уговаривать? Она согласна на все.

- Но ведь мы не хотим! - решительно вмешалась Нина. - Она все нам отдает, а сама? Пока кооператив построим, где она будет жить? А они говорят, какое нам дело, как-нибудь перебьется...

Шугалий вспомнил белые глаза Бабинца и представил, как тот разговаривал с дочерью.

- Федор Антонович, - заговорил Олекса, - подсчитал, сколько потратил на Нину, и сказал об этом ей...

- И сколько же? Неужели вел бухгалтерию? - Шугалий хотел превратить все это в шутку, но Нина не поняла его.

- Сто рублей в месяц, - ответила она. - Вот сколько я стою. Не считая шубы и платьев.

- И вы решили облегчить родителям жизнь? По крайней мере с материальной стороны?

- Смеетесь? А мне не до смеха!

- Можно ли смеяться над этим? - сразу отступил Шугалий. - Но, может быть, вы неправильно поняли отца?

- А-а... - Видно было, что девушке тяжело говорить об этом, но все же ответила: - Он учил меня жить. Чтобы Олена Михайловна свои деньги отдала нам, а потом... Ну, чтобы устроилась на работу, а там дадут квартиру или место в общежитии. И чтобы деньги положили на мое имя.

Шугалий покачал головой.

- Вот это предусмотрительность! А на чье имя кладет деньги сам Федор Антонович?

- Они с матерью - душа в душу.

- Когда Нина сказала, что уйдет из дому, - перебил Олекса, - Софья Тимофеевна предупредила, что ничего ей не даст. Вот так, в чем была, и ушла.

- Ничего мне от них не надо!

- Может, у вас нет денег?

- У меня есть, - возразил Олекса.

- А послезавтра у нас зарплата, - прибавила Нина.

- Кстати, как же ты можешь уехать к бабушке, если работаешь? - Видно, Олекса нашел главный козырь, потому что посмотрел на Нину с видом победителя. - Не имеешь права уйти без предупреждения.

- А я договорюсь.

- Скажите ей, - в голосе юноши появились умоляющие нотки, - скажите ей, Микола Константинович, что нельзя ей ехать в Любень!

- Бабушка живет одна и будет рада.

- Обрадуешься! - рассудительно возразил Олекса. - Пенсия небольшая...

- У нее сад и огород. А я на работу пойду.

- Так тебя в библиотеке и ждут!

- Где-нибудь устроюсь.

- И ваши родители раньше жили в Любеке? - полюбопытствовал Шугалий.

- Жили когда-то.

"Почему Бабинцов не было в списке тех, что переехали в Озерск из Любеня?" - подумал Шугалий и спросил:

- Когда это было?

- Что? - не поняла Нина.

- Когда родители жили в Любене?

- Давно. Меня еще и на свете не было. Я уже в Озерске родилась.

- А в Озерск откуда родители приехали?

- Из Долины на Ивано-Франковщине. Там после войны жили. А бабушка в Любеке осталась.

- Тетя Олена предлагает Нине поселиться у нас.

Столько комнат пустует! - заметил Олекса.

- А что люди скажут?

- Тебя Надя волнует?

- А хотя бы и Надя!

- Не обращайте на нее внимания, - посоветовал Шугалий. - Живите, как сердце подсказывает.

- Я ей все время это втолковываю, - обрадовался Олекса, - что никто нас не осудит.

Нина робко посмотрела на Шугалия.

- Если уж и вы!..

- Неужто я советую плохое?

- Я хотела сказать, что вам со стороны виднее.

- Виднее, - согласился Шугалий. - Берите свою картошку и идите домой, не то Олена Михайловна не успеет приготовить обед.

- Я сама приготовлю, - заявила Нина.

Олекса посмотрел на нее и, поняв все, засмеялся от радости. Подхватил сетку с овощами.

- Приходите к нам обедать, - пригласил он Шугалия, - мы будем ждать. Потащил Нину за руку, и они побежали, не оглядываясь.

Капитан смотрел им вслед, улыбался, но улыбка не была радостной. Помахал целлофановым мешочком с раками и подумал, что плакало его пиво. И все же раков было жаль - купил в киоске газету и завернул, чтобы не было видно. С пакетом под мышкой направился в библиотеку.

Надя стояла на лестнице и доставала какую-то книгу с полки. Оглянулась на скрип двери и, увидев Шугалия, одернула и без того не очень короткую юбку.

С книгой в руках проворно соскочила на пол, блеснула глазами, но ответила на вежливое приветствие Шугалия едва заметным кивком. Выдала книгу посетителю и принялась наводить на полках порядок, никак не реагируя на присутствие капитана, вероятно, все еще сердилась на него за то, что так бесцеремонно оставил ее на танцах. А Шугалий стоял, опершись на барьер, и тоже молчал, следя за быстрыми движениями библиотекарши.

Наконец Надя не выдержала:

- Принесли "Роман-газету"?

Шугалий покачал головой, и Надя, догадавшись, что капитан пришел не за книгами, оставила свои полки. Поправила прическу и подошла к барьеру, выпятив груди и высоко подняв голову, не шла, а несла свои прелести.

- Есть к вам дело, Надя, - начал Шугалий, пытаясь быть неофициальным, просто человек пришел за помощью или советом, - и надеюсь, вы не откажете мне.

- Охотно. - Девушка манерно протянула Шугалию руку.

Капитан пожал ее не очень сильно. Надя положила обе руки на барьер и пошевелила пальцами, будто намереваясь что-то схватить.

Шугалий чуть отодвинулся от барьера. Кивнул на окно.

- Это тут живет Нина Бабинец? - спросил он. - В доме с красной крышей?

- Будто не знаете? - иронически прищурилась Надя. - Были же в гостях... И хорошо вас накормили?

Она была прекрасно информирована, и Шугалий надлежащим образом оценил это.

- Вы умны и наблюдательны, - польстил он ей. - У вас хорошая память. Скажите, вы случайно не работали в субботу семнадцатого августа?

Из-за стеллажей высунулось курносое женское лицо, должно быть еще одна библиотекарша. Посмотрела на Шугалия светлыми любопытными глазами, улыбнулась и исчезла. Надя недовольно проводила ее взглядом.

- У нас только Нина Бабинец работает через день.

На полставки она. В субботу ее не было, а я всегда тут, кроме понедельника.

Шугалий придал своему лицу таинственное выражение, взглядом подозвал Надю к окну. Должна проникнуться важностью дела и не путаться в ответах.

- У вас стол у самого окна, вы видите, что делается на улице. Может, заметили, не заходил ли к Бабинцам семнадцатого августа, примерно в три часа или в начале четвертого, пожилой мужчина в сером костюме? Полный и лысый, с коричневым чемоданом.

- В роговых очках? - Надя ни на мгновение не поколебалась.

- У вас не память, а кибернетический центр.

- Видела. Я еще удивилась: совсем незнакомый человек, а в Озерске мы почти всех знаем...

Шугалий переплел пальцы, с хрустом сжал их.

- И долго этот человек пробыл у Бабинцов?

У Нади забегали глаза: небось не хотела признаться, что все время следила за домом.

- Ну... Я точно не скажу... Мне книги надо выдавать, а в субботу читателей больше. Кажется, ушел минут через тридцать - сорок.

"Какая точность! - отметил Шугалий. - В четыре уже успел вернуться и ждал машину неподалеку от усадьбы Завгородних..."

- Кто-нибудь может заменить вас? - спросил он. - Ибо нам с вами надо зайти в райотдел госбезопасности.

Надя округлила глаза.

- Зачем?

- Ваши показания очень важны, и мы должны надлежащим образом зафиксировать их.

- Тоня! - крикнула она. Когда курносая девушка высунулась из-за стеллажей, приказала: - Подежуришь в абонементе, так как мне надо... бросила многозначительный взгляд на Шугалия и решила не уточнять, по какому именно делу отлучается.

Когда они вышли на улицу, Надя обогнала Шугалия на полшага, сбоку заглянула ему в глаза и спросила:

- А что это за некто в сером?

Шугалий вспомнил, с каким гонором она вела себя с ним во время первого посещения, но не стал отплачивать ей той же монетой.

- Сам еще не знаю, и мы с вами это выясним.

- Но ведь я его раньше никогда не видела.

- И я не видел.

- Думаете, преступник? Я всегда считала, что эти Бабинцы...

- Неужели? - не удержался Шугалий от иронии.

- Но если вы уже занялись этим делом!..

- Никакого дела еще нет, просто должны выяснить, действительно ли заходил один человек к Бабинцам.

- И для этого надо отрывать человека от работы!

- Неужели вы так заняты? В библиотеке сегодня не очень много посетителей.

- Наши обязанности не ограничиваются только книговыдачей, - сухо отрезала она, и Шугалию стало ясно, что спорить с Надей бессмысленно.

Они молча дошли до райотдела, и капитан предложил девушке посидеть в приемной. Вместе с начальником райотдела, еще молодым и улыбчивым майором Суховым, они разложили на столе десять снимков. Десять человек - пятеро в очках - смотрели с фотографий, и четвертый слева был Роман Стецишин.

Сухов пригласил свидетелей, а Шугалий ввел в кабинет Надю. Библиотекарша не колебалась ни секунды: ткнула пальцем в четвертое слева фото.

- Этот, - сказала она твердо, - этот человек приходил к Бабинцам днем семнадцатого августа.

Шугалий с Суховым составили протокол, Надя и свидетели подписали, и капитан отпустил свидетелей.

Спросил библиотекаршу:

- Ну, а потом? Когда этот человек ушел, к Бабинцам никто не заходил?

- Через несколько минут Федор Антонович куда-то поехал на велосипеде.

- В какую сторону?

- Вниз по улице. К озеру.

- А когда вернулся?

- В шесть я ушла с работы, но его еще не было.

- Почему так считаете?

- Федор Антонович велосипед ставит у крыльца.

Не было его в шесть.

- Спасибо. Не смеем вас больше задерживать.

Надя нерешительно пошла к дверям, словно колеблясь, и на пороге остановилась.

- Все? - спросила она. - Это все, что вам было нужно?

- Спасибо, - учтиво поклонился Шугалий, - все.

Он догадывался, почему Надя задержалась. Надеялась, что начнут расспрашивать, обрадуются, а тут - все. Наверное, чувствовала себя почти униженной, ибо сердито сверкнула глазами и хлопнула дверью.

Шугалий переглянулся с Суховым.

- Характер... - неопределенно сказал майор.

Шугалий перевел взгляд на фотографии.

- Но что бы мы делали без нее?

- Ну и тип этот Бабинец! Это же надо - столько лет прятался!

- Ты уже уверен?

- Аптекарь - это раз... - загнул палец Сухов. - Бандеровская кличка "Врач" - сходится. В декабре сорок четвертого находился в Любеке, а теперь встретился с сыном куренного атамана Стецишина. Ты знаешь, что это такое и какой шум создастся вокруг этого дела? Готовь майорские погоны!

- Если бы за каждое доведенное до конца дело нам присваивали звания... - махнул рукой Шугалий. - Скоро мы одни только комплименты друг другу будем говорить. А дело только начинается.

- Да, начинается, - согласился Сухов. - Надо установить, где был Бабинец в то воскресенье утром.

- Только осторожно. Чтобы он ничего не заподозрил.

- Аптека работает круглые сутки, и Бабинец часто дежурит по ночам.

- Ясно одно: приходил утром к Завгородним не он.

Олена Михайловна узнала бы его голос. Но ведь направился куда-то после отъезда Стецишина.

- Думаешь, связывался с сообщником?

- А черт его знает, должно быть, так. Стецишин выдал Бабинца Завгороднему, и тут уж не до шуток.

- Но ведь Завгородний мог сразу же позвонить нам.

- Конечно, мог, и тогда Бабинец или кто-то другой уже не гуляли бы на свободе. Однако у них было несколько шансов, и они воспользовались ими.

- Я сам пойду в аптеку, - предложил Сухов.

- А я к Завгородним.

Шугалий вспомнил заплаканные глаза Нины, и ему стало неприятно. Как сейчас разговаривать с девушкой? И как у этой пары вообще все сложится? Если их предположения подтвердятся и Бабинец причастен к гибели отца Олексы, не полетит ли все вверх тормашками? Жаль - такие хорошие ребята!

Капитан уже встал, чтобы идти, но зазвонил телефон, и Сухов передал ему трубку. Шугалий услышал далекий и взволнованный голос Малиновского:

- Вы слышите меня, товарищ капитан? Дела такие... Понимаете, у Кузя видели блесну Завгороднего!

- Какую блесну? - не понял Шугалий.

- Понимаете, неопровержимое доказательство...

- Что за блесна?

- Завгородний был одним из лучших спиннингистов в Озерске. Он сам делал блёсны. Из серебряных ложек, я в этом не совсем понимаю, но, говорят, и правда уникальные блесны. И щуки на них брали - дай бог! Всего было несколько таких блесен, и одну из них сегодня видели в багажнике лодки Кузя.

- Кто видел?

- Мне сообщил об этом Лопатинский. А видел, кажется, Каленик. Они вместе на берегу сарайчик держат - Кузь и Каленик. Так вот, Каленик и видел блесну.

- Откуда знает, что блесна Завгороднего? Был знаком с ветврачом?

- Я этого еще не успел установить. Услышал о блесне и сразу же звоню. Думал, что вам интересно будет услышать.

- Конечно, интересно, Богдан. - Шугалий задумался на несколько секунд. - Я сейчас выезжаю к вам.

Ничего не делайте без меня. - Шугалий подумал, что лейтенант может обидеться, и подсластил пилюлю: - Мы вместе с вами обдумаем, что предпринять. И предупредите Лопатинского, чтобы никому не говорил о блесне. Кузь не должен знать, что нам известно о ней.

- Понятно.

- А если понятно, то ждите. Буду через час-полтора.

Сухов, поняв, что пришло важное сообщение, выжидательно уставился на Шугалия.

- Слушай, ты рыбу ловишь? - спросил у него Шугалий. - Спиннингом?

- Тут почти все ловят, а я что - рыжий?

- Конечно, не рыжий, - согласился Шугалий. - И какими блеснами пользуешься?

- Да всякие есть...

- Завгородний, говорят, был известен среди рыбаков.

- Умел ловить, это все знали.

- И еще, говорят, свои блесны имел...

- Это из серебряных ложек?

- Значит, и ты слышал. Такую блесну видели сегодня у Кузя.

- Ого!

- И я думаю - интересно. Вот что, нужно постановление на обыск у Кузя.

- Сейчас заедем к прокурору.

- От него я прямо в Ольховое. Машиной. А тебя прошу разыскать Олексу Завгороднего и доставить его туда же. Напрямик на моторке. Должен опознать блесну.

- Да, на моторке быстрее, - согласился Сухов.

Малиновский ждал Шугалия на берегу. Стоял, расставив ноги, как монумент; капитан увидел его издали.

- Ну, что тут делается, Богдан?

- Жду вас.

- Это я вижу. А Кузь?

- Крышу дома чинит.

Капитан удовлетворенно хмыкнул.

- Хотелось бы побеседовать с этим Калеником, или как его там?

- Зенон Хомич Каленик, - четко ответил Малиновский, будто отрапортовал. - Кладовщик местного колхоза "Полесье". Сейчас в кладовой.

- Далеко?

Малиновский ткнул пальцем в сторону деревянной церкви без куполов.

- Вот это и есть кладовая.

Зенон Каленик оформлял документы на машину огурцов; он сверкнул глазами на незнакомых посетителей, извинился и быстро закончил оформление накладной. Отдал документы шоферу и предложил гостям сесть. Сам не сел: поправил воротничок несвежей сорочки, стоял, опершись спиной о плохо побеленную стену, и сверлил глазами Шугалия и Малиновского. Человек он уже был пожилой, лет под шестьдесят или даже больше, но еще крепкий.

Большие мозолистые руки высовывались из коротковатых рукавов пиджака, воротничок сорочки был тесен для его красной бычьей шеи, - небось швырял полуцентнерные мешки как игрушки.

Услышав, кто именно к нему пришел, улыбнулся и спросил:

- По какому делу, извините?

Шугалий пристально посмотрел на него.

- Говорят, вы видели в моторке Кузя блесну Завгороднего?

Каленик насупился.

- Ну, видел, так что?

- Где видели?

- Наши лодки рядом стоят. Опанас утром в багажнике что-то искал, смотрю - ветеринарова блесна.

- Откуда знаете, что ветеринарова?

- Как-то с ним рыбу ловил. Ну, тот и хвастался... Мол, серебряная блесна, и щуки на нее здорово берут.

- И брали?

- Не врал. Оно и правда, рыба настоящую снасть любит, голыми руками ее не возьмешь.

- Да, рыба теперь умной стала...

- Я и говорю, - обрадовался Каленик, - к рыбе подход нужен. А у ветеринара голова была, а не глиняный горшок.

- А может, - вмешался Малиновский, - он подарил блесну Кузю?

- Все может быть... - Каленик так пожал плечами, что было видно: он не одобряет наивности лейтенанта.

- Кому говорили о блесне? - спросил Шугалий.

- А что - нельзя?

- Никто вам не запрещает, но мы должны знать.

- Лопатинского на берегу видел...

- А Кузя не спрашивали, откуда блесна?

- Что я - дурак?

Шугалий встал, попросил Каленика:

- Позовите, пожалуйста, Лопатинского и пройдите на берег. Встретимся возле лодок.

В дверях Шугалий оглянулся. Каленик смотрел им вслед. Тяжело вздохнул, как человек, выполнивший неприятную обязанность, взял огромный амбарный замок и начал запирать кладовую.

- Как с понятыми? - спросил Шугалий у Малиновского, когда они немного отошли.

- Все в порядке. Там рядом живут колхозный бригадир и пенсионер один...

- Тогда к Кузю...

Опанас Кузь менял на крыше конек. Сидел, свесив босые ноги, как всадник, и даже равномерно покачивался. Примерившись, согнул под прямым углом жесть, оглядел ее со всех сторон, вытащил из кармана гвоздь, и тут-то его и окликнул Малиновский:

- Добрый день, уважаемый! Не могли бы вы на минутку спуститься?

Кузь вздрогнул, испуганно оглянулся, вцепившись обеими руками в гребень, и гвоздь покатился по шиферу. Узнал Малиновского, и лицо его внезапно искривилось злобой, но только на какое-то неуловимое мгновение. Кузь сразу овладел собой, стукнул молотком по жести, пригоняя, и хмуро пробурчал:

- Дело у меня...

- Да и мы по делу.

Кузь еще раз стукнул по жести, но так, для порядка, сунул молоток в карман и осторожно начал спускаться по лестнице. Он нащупал пальцами ноги перекладину, оперся потрескавшейся пяткой- и вдруг скользнул вниз легко, будто и не касался перекладин.

- Чего надо? - неприязненно спросил, опершись плечом о лестницу, как бы подчеркивая этим, что согласен поговорить тут, у дома, и никуда не пойдет.

- Вот товарищ капитан из области, - объяснил Малиновский. - Он желает посмотреть на вашу лодку, Опанас Лукич.

- Лодка как лодка, что в ней интересного?

- Конечно, но возникла срочная необходимость посмотреть.

Кузь втянул голову в плечи, как-то сразу уменьшившись, но ответил вызывающе:

- У меня нет времени. И вы не имеете права. Где постановление прокурора?

- Вот, прошу ознакомиться, - подал ему документ Шугалий.

Кузь даже не взял его в руки, посмотрел издали и пошел не к калитке, а наискось по усадьбе к забору.

Перепрыгнул его, еле прикоснувшись в жерди кончиками пальцев. Шугалий тоже перепрыгнул через забор, а Малиновский перелез солидно, предварительно осмотрев, не запачкает ли брюки.

Кузь быстро шел посредине улицы по ненаезженному песку, и следы вились за ним, словно живые:

двигались и бежали за босыми ногами и никак не могли отлипнуть от них.

У причала Шугалий увидел Сухова с Олексой Завгородним. Олекса хотел было подойти к капитану, но Сухов остановил его.

- Погоди-ка, парень, - сказал он, - ты нам понадобишься позже.

Малиновский привел понятых.

- А где же Лопатинский с Калеником? - спросил Шугалий.

- Вон едут, - кивнул в сторону левады Малиновский.

И верно, на берег, подпрыгивая на кочках, выскочили два велосипедиста. Каленик аккуратно поставил свою машину возле рыбацкой хижины, а Лопатинский бросил прямо на траву. Протягивая капитану руку, он незаметно подмигнул, отзывая в сторону, но Шугалий сжал ему локоть, и Лопатинский понял его. Сделал шаг назад, с любопытством оглядывая присутствующих.

- Гражданин Кузь, - приказал Шугалий, - прошу вас открыть багажник моторки.

- Зачем?

- Прошу открыть.

Кузь вошел в воду, намочив штанины, подтянул лодку к берегу. Отпер багажник и стал рядом, всем своим видом показывая, что не понимает, для чего все это делается.

- А теперь, - продолжал Шугалий, - достаньте блесну, взятую вами у ветврача Завгороднего.

Кузь подтянул мокрые штаны и схватился за рукоятку молотка, торчавшую из кармана.

- Какую блесну? - отступил он на шаг.

- Которую вы взяли у Завгороднего.

Кузь сморщил лоб, делая вид, что только теперь понял, чего от него хотят.

- А идите вы ко всем чертям! - воскликнул он с такой непосредственностью, что Шугалий подумал, что этот человек далеко не прост. - Нет у меня никакой блесны. То есть, - поправился он, - есть блесны, но мои, понимаете - мои!

- Мы, гражданин Кузь, все понимаем, и я бы не советовал вам вводить нас в заблуждение, - сурово сказал Малиновский.

Кузь вдруг улыбнулся, но с его лица не сходила настороженность.

- Вас введешь! - ответил он. - Насмотрелся уже!..

Но ведь никакой блесны Завгороднего у меня нет, и вы не поймаете меня на этом.

- Позовите Олексу Завгороднего, - приказал Сухов Малиновскому.

Тот привел парня, и Шугалий обратился к нему официальным тоном:

- Товарищ Завгородний! Вы знаете отцовские блесны. Посмотрите, нет ли их в этой лодке.

Юноша нагнулся над багажником, Кузь сделал шаг к нему, и Шугалий предостерегающе поднял руку, вспомнив о молотке в его кармане.

- Назад! - приказал он. - И отдайте мне молоток.

Кузь отступил и швырнул молоток на песок. Малиновский подобрал его и стал рядом, отрезав Кузю путь к бегству. Этот маневр оказался своевременным, так как в этот момент Олекса как-то растерянно выпрямился и протянул руку, на ладони которой лежала блесна.

Кузь метнулся в сторону, но Малиновский успел схватить его за руку.

- Спокойно! - приказал он.

- Вы не имеете права! - завопил в отчаянии Кузь.

- Чего не имеем права?

- Подбрасывать мне чужую блесну!

- Ну, знаете... - Малиновский даже растерялся от такой наглости. - Все же происходит при свидетелях!

Кузь тупо обвел взглядом присутствующих. Махнул рукой.

- Эх... - только и сказал он безнадежно.

- Товарищ Завгородний, - спросил Сухов, - это правда блесна вашего отца?

- Да, - вздохнул юноша.

- Чем можете доказать?

- Вот тут, возле крючков, отец метил свои блесны. - Он подал блесну майору. - Видите, буква "А".

Шугалий подошел, с любопытством принялся разглядывать блесну. Вдруг вытащил из багажника несколько блесен, разложил на носу лодки вместе с серебряной. Подозвал Каленика, остановился с ним в двух шагах от моторки.

- Прошу вас показать, где блесна Завгороднего.

Тот немного поколебался.

- Вот та, крайняя, слева... Хотя, нет, средняя, извините, точно средняя, с меньшими крючками.

- Все верно, - одобрил Шугалий и повернулся к Кузю. - Как попала она к вам?

- Ничего не понимаю... - покачал тот головой. - Ерунда какая-то, я это честно говорю и прошу мне верить.

- Мы верим только фактам, и они против вас.

- Все против меня... Всегда все против меня! - Кузь в отчаянии схватился за голову.

- А кто угрожал Завгороднему? - не удержался Малиновский.

У Кузя опустились руки и посерело лицо.

- Вот оно что! - понял он наконец. - И вы считаете?..

- Мы просто хотим знать, откуда у вас блесна Завгороднего? - повторил Шугалий.

- Если бы я это знал!

- Кому же еще знать, как не вам?

- Думайте что хотите. Не видел я Завгороднего, и эта блесна черт знает откуда...

- Тогда мы вынуждены задержать вас. Для выяснения обстоятельств. А сейчас мы составим протокол об изъятии вещественных доказательств.

Малиновский принялся писать протокол, а Шугалий, поймав выжидательный взгляд Лопатинского, кивнул ему.

Они отошли к рыбацкой хижине, и Степан Степанович, увидев, что никто их здесь не услышит, вытащил из кармана обломок велосипедной спицы.

- Вот нашел поблизости от камышей, - объяснил он. - В километре отсюда. Там по ним кто-то хорошо потоптался и зацепился потом велосипедным колесом за корягу. Вот спицу и выломал.

Шугалий внимательно осмотрел ее. Видно, дефект был в металле, потому что вырвало не из гнезда - какая-то частичка стрежня должна была остаться в нем. Кроме того, спица лежала в траве недавно, так как не успела заржаветь. Капитан бережно завернул ее в газету, подумал и попросил:

- Надо бы присмотреться к велосипедистам в селе.

У кого спиц не хватает...

- Точно, - подтвердил Лопатинский, - и мы это сделаем.

- А следов шин не осталось?

- Вам меду, так уж и ложкой...

- Не мешало бы. Честно говоря, не помешало бы, потому что топчемся на месте. - Говоря это, хитро прищурился: не мог же сказать о Бабинце и о том совершенно новом повороте, который, вероятно, приобрело дело Завгороднего. - Топчемся на месте, Степан Степанович, - повторил он, - и единственная надежда на вашу помощь.

- А Кузь? - обескураженно пожал плечами Лопатинский. - Ведь у него нашли блесну! Разве это не доказательство ?

- Косвенное, - вздохнул Шугалий. - А нам нужны прямые и неопровержимые доказательства.

- Тоже скажете - косвенные!..

- Ничего не поделаешь, Степан Степанович, блесна пока ни о чем не говорит. Завтра Кузь вспомнит:

нашел, мол, валялась на берегу, а я положил в багажник и позабыл... Вот вам и доказательство!

- А спица?

- Тоже косвенное доказательство. Но с помощью косвенных улик добываются неопровержимые.

- Хотите сказать, что...

- Надо найти велосипед, в котором не хватает именно этой спицы.

- Мы с ребятами посмотрим.

- Если можно, побыстрее.

- Но ведь, - Лопатинский будто извинялся, - работы много. У меня газик сейчас...

- Как уж выйдет, Степан Степанович, мы и так вам очень благодарны.

- Пустяки...

Подошел Каленик.

- Я еще нужен? - спросил он.

- Прошу вас со Степаном Степановичем подъехать к сельсовету. Надо еще поговорить.

- Так я вытащу свою лодку на берег, а потом на минутку забегу домой. Пока вы дойдете... Я еще не обедал, совсем замотался.

Шугалий кивнул в знак согласия. Он и сам еще не обедал и, вспомнив, как вкусно готовят в сельской чайной, предложил Сухову и Малиновскому:

- Зайдем в чайную? Может, варениками накормят...

- Нет, я в райцентр. Есть еще одно неотложное дело... - Сухов пожал Шугалию руку и зашагал к машине, на заднее сиденье которой уже посадили Кузя. Майор уселся рядом с шофером, помахал рукой.

- До вечера.

Лопатинский посмотрел вслед машине, сказал Шугалию:

- Так вареников хотите? Тетка Орыся сделает, из сельсовета позвоним, у нас тетка Орыся золото. Вы идите, а я еще в мастерскую заеду, предупрежу там. - Он поднял с травы велосипед, покрутил заднее колесо, пробуя шину. Подкачать надо, - пробормотал он. - Я вас догоню.

Шугалий с Малиновским направились в сельсовет.

Они уже проделали более половины пути - сельсовет был далековато, на противоположной стороне села, - когда Степан Степанович догнал их. Он был возбужден, глаза блестели, и капли пота стекали по вискам.

Шугалий сошел с тропинки, и Лопатинский соскочил с велосипеда.

- Каленик... - выговорил он, тяжело дыша. - В его велосипеде нет спицы. Он там его, возле рыбацкой хижины, оставил, смотрю, нет спицы в переднем колесе. Сломана, и кончик из гнезда торчит.

Шугалий хлопнул себя ладонью по лбу.

- Единица с минусом вам сегодня, Микола Константинович! Так опростоволоситься...

Знал же, что Каленик приехал на велосипеде, поставил его возле рыбацкой хижины; после сообщения Лопатинского должен был осмотреть машину. Но как-то позабыл - наверно, потому, что велосипед Каленика все время был на глазах и все уже привыкли к нему. Бывает же такое: нужная вещь лежит прямо перед твоим носом, а ты ищешь, мучительно вспоминая, куда мог ее положить...

- Каленик? - удивленно спросил он.

- Он, бандеровец проклятый!

- Почему бандеровец?

- Да был с ними. В сорок пятом сдался.

"Вот так штука! - подумал Шугалий. - Это становится любопытно".

- Что за спица? - наконец вмешался в разговор Малиновский.

Шугалий рассказал, в чем дело, и приказал лейтенанту:

- Сейчас Каленик придет в сельсовет. Задержи его, а я примерю спицу.

Действительно, кладовщик не опоздал.

- А вы быстро, - похвалил его капитан.

- Так я же на велосипеде...

- Но ведь собирались еще и пообедать.

- Борща похлебал. Не люблю, чтобы ждали меня.

- Прошу вас, лейтенант, у вас были какие-то вопросы к товарищу Каленику. А я сейчас вернусь.

Велосипед Каленика стоял у крыльца сельсовета.

Шугалий вынул обломок спицы, приложил. Сомнений быть не могло - именно с этого велосипеда.

Капитан вернулся в комнату, где Малиновский разговаривал с Калеником. Лейтенант вопросительно посмотрел на него.

- У вас все? - спросил Шугалий.

- Да.

- Так отпустите товарища Каленика, и в чайную.

Когда Каленик вышел, Лопатинский с ноткой

обиды в голосе сказал:

- Но я ведь точно знаю - спица от его велосипеда.

Зачем же отпустили Каленика?

- Всему свое время, - предостерегающе поднял руку Шугалий. - Прошу вас никому ни слова, а мы с лейтенантом - в райцентр. Вареники отменяются.

Вернувшись в Озерск, капитан тотчас же позвонил в областное управление госбезопасности. Доложил руководству об обстановке, о своих планах.

Подполковник Ятко ответил, подумав:

- План ваших действий, капитан, одобряю. Завтра утром встречайте старшего лейтенанта Бурова. Он вам поможет.

- Благодарю вас, - обрадовался Шугалий. Знал Бурова как умного и инициативного работника и был доволен решением подполковника.

Шугалий с Малиновским и Буровым приехали в Ольховое в середине дня. Их уже ждали Лопатинский и председатель сельсовета. Захватив с собой двух понятых, направились в дому Каленика.

Усадьба обнесена высоким забором. Калитка громко хлопнула за Лопатинским, вошедшим последним. Слева, сразу у ворот, хозяин построил из шлакоблоков довольно большой сарай, дверь в него не была заперта, и Шугалий увидел полные, завязанные мешки. Рванулся и захрипел от злости кудлатый пес, цепь зазвенела, и пес едва не задохнулся, став на задние лапы.

Каленик вышел из дому, загнал пса в будку.

- В чем дело? - спросил он, тревожно сверкнув глазами. - Почему такое общество?

Шугалий вынул велосипедную спицу.

- Не помните, где потеряли ее?

Каленик хмыкнул:

- А почему я должен помнить? Дороги лесные, не напасешься этих спиц...

- Тогда я сам вам напомню. Не забыли, как зацепились за корягу, когда из камышей вылезали...

Ни один мускул не дрогнул в лице Каленика.

- На велосипеде в камышах? - вполне естественно переспросил он. - А зачем?

- Вот я и спрашиваю: зачем?

Каленик немного поколебался, вдруг пренебрежительная улыбка заиграла на его губах.

- Почему считаете, что это моя спица? - повысил он голос. - Что она меченая? А я скажу - с твоего велосипеда! - ткнул пальцем в Лопатинского.

- У нас есть основания утверждать, что именно с вашего, - возразил Шугалий. Конечно, окончательно это установят эксперты, но лично у меня сомнений нет.

Вы вытащили из лодки Завгороднего свой велосипед, перевернули лодку, вытолкнув ее на чистую воду, вылезли из камышей и добрались до рыбацкой хижины.

- Ложь, - твердо возразил Каленик. - Теперь я вспомнил: действительно спица у меня сломалась, и я закинул ее в камыши.

- В каком месте?

- Возле хижины. Ну, чуть дальше, там, где начинаются камыши..

- Но ведь спица найдена приблизительно в километре от хижины...

- Это какое-то недоразумение.

- Возможно. Однако в связи с этим мы вынуждены осмотреть ваш дом и усадьбу. Прошу ознакомиться с постановлением прокурора.

- Ищите, - криво усмехнулся Каленик, - все равно ничего не найдете.

Дом Каленика состоял из двух комнат. В первой - драный диван и круглый стол. Этажерка и несколько стульев. На кухне - холодильник, но в сенях обычный ералаш: бочка со свежепосоленными огурцами, какоето тряпье на веревке, в углу, прямо на полу, куча молодой картошки. Шугалий подсел к этажерке, где стояло десятка два разных книг - справочник бухгалтера, сборник стихов, учебник по алгебре и несколько повестей... Папка с какими-то бумагами и альбом фотографий. Буров занялся бумагами, а капитан начал перелистывать альбом.

Фотографии Каленика - детские и в зрелом возрасте. Он с женой во время свадьбы. Суровый, изучающий взгляд. Несколько любительских снимков:

Каленик с большой щукой на берегу озера, Каленик косит сено, стоит в толпе колхозников у кладовой. Каленик среди отдыхающих в Крыму. Стандартные фото невысокого качества. Шугалий перевернул последнюю страницу альбома и хотел уже отложить его в сторону и вдруг увидел, что подкладка его повреждена: может, фабричный брак, а может, разрезано и аккуратно подклеено потом. Лезвием ножа поддел подкладку, она поддалась сразу, и капитан увидел в тайнике фото. Пожелтевшее любительское фото двух мужчин, о чем-то непринужденно беседовавших между собой.

Если бы этот снимок лежал в куче других, Шугалий, возможно, и не обратил бы на него внимания - какие-то знакомые Каленика, судя по одежде, военных лет: на одном, высоком и солидном, немецкий мундир без погон и петлиц, другой - низенький, коротконогий и лысый. Шугалий присмотрелся внимательнее: кажется, он видел где-то лысого коротыша, но где именно? Фото тридцатилетней давности, но черты лица удивительно знакомы.

Шугалий закрыл глаза и вдруг вспомнил. Да, сомнений быть не могло: с фотографии на него смотрел Бабинец, сам Федор Антонович Бабинец, озерский аптекарь.

А кто второй?

Шугалий огляделся: Каленик сидел в другой комнате и не мог видеть, что капитан нашел фотографии в альбоме. Шугалий засунул снимок обратно под подкладку и перешел с альбомом в спальню. Сел напротив Каленика, вытащил снимок, на котором тот был сфотографирован у кладовой.

- Кто это? - ткнул пальцем в первого попавшегося человека на снимке. А это?

Полистав страницы, задал еще несколько вопросов, следя за тем, как настороженно смотрит на него Каленик. Закрыл альбом. Каленик облегченно откинулся на спинку стула, и тогда Шугалий быстро вытащил из-под подкладки фотографию с Бабинцом.

У Каленика округлились глаза, он отодвинулся вместе со стулом - впервые у него не выдержали нервы, но все же попробовал исправить ошибку оглянулся на оперативников, перебиравших вещи в шкафу, и заметил:

- Нельзя ли поаккуратнее? Убирай потом за вами!

Шугалий положил снимок себе на колени так, чтобы Каленик мог видеть его. Спросил:

- Откуда он у вас?

- Когда-то... - пробормотал он, очевидно не зная, что сказать. - Да, когда-то, - наконец нашелся он. - Слыхали небось о грехах моей молодости? У бандеровцев я, значит, был, не скрываю. Вышел с повинной...

А это так, старое фото, хотел выбросить, да черт попутал - почему-то спрятал...

- Это Бабинец? А кто высокий?

Каленик шмыгнул носом.

- Наш командир, значит... Куренной, кто же еще?

Стецишин...

- Куренной Стецишин? - не поверил Шугалий.

- Он, а кто же еще? - повторил Каленик.

- А как попало это фото к вам?

- Так я сам и фотографировал. Случайно, значит...

Никто не знал, что Стецишин с Бабинцом встречались. Я и сфотографировал их незаметно на всякий случай.

Шугалий уже понял все

- А после войны нашли Бабинца и показали ему фото. И он все время был в ваших руках?

У Каленика снова округлились глаза.

- Нужен он мне...

- Еще как нужен! Бабинец работал в Любеке и сообщил Стецишину, когда городской гарнизон оставил город. И тогда вы ворвались в Любень...

- Меня там не было, - быстро возразил Каленик. - Я оставался на базе.

- Разберемся, - весело сказал Шугалий. - Теперь мы во всем разберемся... Когда сделан снимок?

- А там карандашом на обороте отмечено.

Действительно, на обороте снимка с трудом можно было разобрать цифры: "1943".

Шугалий спрятал фотографию.

- В субботу семнадцатого августа, - сказал он, пристально глядя на Каленика, - приблизительно в пять часов к вам приехал на велосипеде Федор Антонович Бабинец. Он сообщил, что дело дрянь, потому что сын Стецишина Роман, приехавший из Канады, случайно проговорился ветврачу Завгороднему о давнишних связях Бабинца с бандеровцами. Надо было действовать немедленно и энергично, и вы решили убрать Завгороднего. Не так ли?

Каленик внимательно слушал Шугалия. Он успел овладеть собой, сидел прямо и смотрел куда-то мимо капитана. Покачал головой.

- Все это пустые выдумки, - спокойно возразил он. - Я не видел Бабинца уже полгода, а может, и больше. Не видел и видеть не хочу.

- Вы виделись с ним еще вчера или сегодня ночью, - уверенно возразил Шугалий, - когда Федор Антонович передал вам блесну Завгороднего.

Каленик не шевельнулся.

- И надо же выдумать такое!.. Уже и блесну мне приписываете. Это, извините, бессмыслица.

- Не такая уж и бессмыслица, Зенон Хомич, и вы это очень хорошо знаете. Поздно увиливать, ведь все как на ладони!

- Это у вас на ладони!.. Блесна, Бабинец... Чихать я хотел на Бабинца! - взорвался он вдруг от злости. - Вы мне криминал не пришьете! Ну, что из того, что хранил фотокарточку? Хотел - и хранил. Разве это запрещено?

- Конечно, нет. Не запрещено, и вы хорошо придумали - сберечь фото. Сколько платил вам Бабинец?

Ежемесячно или одноразово? Не хотите отвечать?

Не советовал бы. А сейчас должны доставить вас в райцентр, сами понимаете, оставлять вас тут не можем.

Шугалий заглянул на кухню, где Малиновский осматривал шкаф.

- Составим акт об изъятии вещественных доказательств, - сказал он. Потом отвезешь Каленика в Озерск. А мы с Буровым доберемся на моторке. Есть там у меня еще одно дело...

Лейтенант ни о чем не спросил, и Шугалий не стал объяснять. У него и правда не было времени, он ушел с Буровым к озеру.

Солнце уже цеплялось за верхушки деревьев, когда они вернулись в Озерск. Заперли моторку и направились к Завгородним. Вышел Олекса - думал, что капитан сразу зайдет к ним, но Шугалий задержался у калитки, внимательно разглядывая что-то на земле.

Тихо сказал несколько слов Бурову, и тот позвонил в райотдел госбезопасности.

Через несколько минут подъехала оперативная машина. Эксперт, прибывший на ней, сфотографировал землю возле калитки и уехал. Шугалий посмотрел ему вслед и предложил Бурову пообедать в чайной. Олекса, услышав это, запротестовал, но капитан категорически отказался: не мог представить себе, как он будет обедать и смотреть в глаза Нине, - ведь через час должен допрашивать ее отца.

Шугалий вроде бы уже привык к белым глазам Бабинца, и все же его не покидало чувство, что Федор Антонович не видит его.

Они сидели в кабинете Бабинца у открытого окна.

Сладкий запах каких-то цветов тревожил Шугалия, он пытался вспомнить, что это за цветы, и не мог, наконец вспомнил и даже удивился, что сперва не разобрал запаха маттиолы.

Шугалий заглянул к Бабинцам под вечер, когда сумерки уже окутали городок, и Федор Антонович включил торшер с большим круглым абажуром. Он освещал только часть комнаты возле кресел: молочнобелый приятный свет, не резавший глаза и создававший иллюзию интимности. Только иллюзию. Шугалий был напряжен как натянутая струна: прикоснись - и лопнет, а Бабинец удивлен и несколько растерян. Больше того: Шугалий видел в его глазах страх. Он знал, что Бабинец где-то в глубине души боится его, бодрится и сам себя уговаривает, что нет никаких оснований для тревоги, но все равно страх не отпускает его, леденит сердце, он уже привык к этому постоянному страху, ведь он сопровождает его около тридцати лет.

Но внешне Федор Антонович ничем не выдал своего страха. Благодушно улыбался, и лицо его излучало доброжелательность; Федор Антонович всем своим видом выражал, что готов в меру своих возможностей услужить гостю.

- Кофе? - спросил он. - И рюмку коньяка?

Шугалий отрицательно покачал головой.

- У меня к вам дело, и кофе только будет мешать.

- Кофе делает беседу содержательнее и рассудительнее, прочищает мозги и настраивает на деловой лад.

- И все же мне не хотелось бы... - поморщился Шугалий. Не мог же он сказать, что даже сама мысль о бабинцовском кофе внушает ему отвращение.

- А я с вашего разрешения... - Федор Антонович вернулся через несколько минут с полной чашкой действительно ароматного кофе, поставил на столик между собой и Шугалием; горьковатый запах на секунду забил капитану дыхание, он еле удержался, чтобы не проглотить слюну, и подумал, как побелеет Федор Антонович, когда он задаст только один вопрос, один короткий и конкретный вопрос: "Когда вы, уважаемый Федор Антонович, в последний раз виделись со Стецишиным?"

Шугалий пошевелился в кресле, но не позволил себе даже такой маленькой радости.

- Как хорошо пахнет маттиола, - заметил он.

Федор Антонович кивнул, соглашаясь, и все же сидел в кресле не расслабляясь и смотрел настороженно: слова Шугалия о каком-то деле к нему не могли не волновать его. Вдруг улыбнулся: какие же неприятные дела начинаются с разговора о цветах? Очевидно, этот дошлый капитан узнал о ссоре с дочкой и Олексой, - что ж, это их личное дело, и он никому не позволит совать в него свой нос.

А Шугалий действительно начал с этого:

- Сегодня я видел Нину, она была очень расстроена, и я подумал, что родители в таких случаях...

- У вас, кажется, маленький ребенок, капитан, - сухо перебил его Бабинец, - а известно, что малые детки - малые бедки... И мне хотелось, чтобы моя дочь, пока она ест мой хлеб, слушалась меня.

- Но ведь она совершеннолетняя и сама зарабатывает на себя.

- Полставки в библиотеке - знаете, сколько это?

- На питание хватит. Конечно, это не мое дело, но на Олексу с его теткой свалилось такое горе, что нехорошо обременять Олену Михайловну еще и хозяйственными делами.

- Когда-нибудь все равно придется заниматься ими...

- Когда-нибудь - не теперь...

Бабинец потер руки и захохотал.

- Странно, должность у вас не адвокатская и, должно быть, не часто приходится выступать в роли защитника...

- Напрасно так думаете. Мы защищаем наше общество, сами понимаете, от кого, и тут не до сантиментов. Но без гуманизма и доброты не представляю себе настоящего чекиста. Очевидно, ваша дочь не нуждается в защите. Просто вся эта ситуация возникла после вашего разговора с Романом Стецишиным, и я пришел для того, чтобы выяснить, какие проблемы вы решали с этим господином.

Говоря эти слова, Шугалий не спускал пристального взгляда с Бабинца. Федор Антонович ничем не выдал себя, он не побледнел и не покраснел, сидел прямо, не сводил глаз с капитана, и все же что-то в нем изменилось. Шугалий это сразу понял, но ему понадобилось несколько секунд, чтобы определить, что именно происходит с Бабинцом: у него потемнели глаза. Да, белые, неправдоподобно белые глаза Федора Антоновича вдруг стали почти черными, и Шугалий понял, до какой степени испугался Бабинец

Но Федор Антонович не сдался.

- Имеете в виду того канадца? - переспросил он, и Шугалий знал, что эти две-три секунды нужны ему, чтобы придумать более или менее убедительную версию. Старый волк, опытный и опасный, а все же допустил ошибку, был уверен, что визит Стецишина остался незамеченным.

Однако Бабинец нашелся. Пренебрежительно махнул рукой.

- у меня там знакомые... Вот и передали сувенир - бутылку виски.

- Допустим, я вам поверю, - начал Шугалий, весело улыбаясь, - только на минуту допустим. Но все же прошу ответить: куда вы ездили на велосипеде сразу после визита Стецишина и где пропадали около двух часов?

- В лес, - ни на секунду не задержался с ответом Бабинец, - погода была хорошая, и я часто совершаю такие прогулки. Не знал, что туда уже нельзя.

- Чтобы встретиться с Калеником?

- у нас в аптеке много клиентов... Каленик?..

Что-то не припомню такого.

- А он вас хорошо знает. И даже хранит кое-что на память. Фотографию...

- У каждого свои чудачества.

- Довольно, Федор Антонович. Мы сейчас поедем в учреждение, которое, вероятно, не вызывает у вас расположения. Нам нужно выяснить много вопросов, и разговор будет долгим и не очень приятным для вас. - Шугалий высунулся в окно. - Машина уже ждет вас, вот постановление на арест, прошу ознакомиться.

Так уж полагается, Федор Антонович, и, надеюсь, вы знаете, чем вызваны такие крайние меры.

- Нет, не знаю, - ответил Бабинец, - все это - результат какого-то ужасного недоразумения.

- Что ж, бывает и такое, - согласился Шугалий. - Но очень редко. Будете иметь возможность увидеть вашего сообщника - вместе как-то приятнее и лучше вспомнить то, что улетучилось из памяти.

Шугалий уехал из Озерска через день. Перед отъездом они с Буровым встретились на берегу Светлого озера, - разве можно уехать из Озерска, не искупавшись и не отведав настоящей ухи?

Шугалий завел мотор, и они двинулись к острову, куда еще с утра отправился Малиновский; день хотя и будничный, но начальник райотдела в честь успешного завершения операции разрешил ему взять отгул, и лейтенант должен был уже приготовить уху.

Моторка шла быстро. Шугалий подставил лицо солнцу и щурился от удовольствия.

Малиновский стоял на берегу и улыбался так, что Шугалий догадался: рыбачья фортуна сегодня на стороне лейтенанта. И верно: Малиновский вытащил из воды самодельный садок с двумя или тремя большими щуками и полукилограммовыми окунями.

- Возьмете с собой, - сказал он тоном, исключающим всякие возражения. К тому же Шугалий и не возражал: знал, как обрадуется Вера свежей рыбе щуки вон еще живые.

- Уха - во! - поднял большой палец лейтенант.

И действительно, от костра пахло удивительно вкусно. Шугалий съел полную миску прозрачной ухи и принялся за окуньков, а лейтенант налил ему еще миску, и Шугалий не сопротивлялся: когда-то еще доведется полакомиться такой?

Они утолили голод, и только тогда Малиновский спросил:

- Как экспертиза?

- Подтвердила, - лаконично ответил Шугалий и объяснил Бурову: - Каленик приехал к Завгороднему на велосипеде. На рассвете восемнадцатого августа.

Поставил велосипед у калитки, а перед этим ночью прошел дождь, и шины оставили следы. Эти следы сохранились и до сих пор - дождей ведь не было и там никто не ходил. Эксперты подтвердили: следы именно от велосипеда Каленика.

- Но ведь сестра Завгороднего говорила, что приходил Чепак, - заметил Малиновский.

- У Каленика такой же хриплый бас.

- Он уже сознался?

- У нас неопровержимые доказательства, вертелся как угорь, да что поделаешь? Все рассказал.

Малиновский положил ложку.

- А Бабинец? - спросил он.

- Бабинец, узнав от Романа Стецишина, что тот выдал отцу Олексы его тайну, чуть не умер от ужаса.

Но быстро опомнился и решил действовать. Поехал на велосипеде к Каленику, и они разработали план действий. Каленик был когда-то порученцем куренного Стецишина и знал о роли Бабинца в любенской трагедии. Хранил фотографию, чтобы шантажировать аптекаря, и тот подкармливал его. А деньги у Бабинца водились: к сожалению, есть еще дефицитные лекарства...

- Сукин сын, - выругался Малиновский.

- Провал Бабинца лишал Каленика одного из источников дохода, продолжал Шугалий, - и тот решил помочь аптекарю. На рассвете поднял ветврача - мол, корова подыхает. В Ольховое на лодке быстрее и удобнее, преступники учли все, и Андрий Михайлович попал в их западню. Каленик захватил с собой молоток; после первого же удара Андрий Михайлович потерял сознание, и Каленик, еще живого, выбросил его за борт. Один доехал до берега, перевернул лодку в камышах, и волны вынесли ее в озеро.

- А если бы не было ветра? - полюбопытствовал Малиновский. - Бурю же не закажешь.

- Собирался незаметно добраться до берега, взять свою лодку и ночью отбуксировать моторку Андрия Михайловича.

- Рискованно. Могли заметить.

- Рассчитывали, что до вечера никто не станет разыскивать Завгороднего, а лодку можно спрятать в камышах. Но поднялась буря, и это помогло Каленику. Правда, потерял велосипедную спицу - должно быть, и не заметил, как наехал на корягу.

- А как же блесна? - спросил Буров. - Как попала к Кузю блесна Андрия Михайловича?

- Бабинец нашел покупателя на лодку Завгороднего. Он взял у Олексы Завгороднего ключи, пошли осматривать лодку, и Федор Антонович стащил блесну. Передал ее Каленику, а тот подбросил Кузю и донес на него, считая, что теперь уже Кузю не выкрутиться.

И верно: у того не было алиби, все было против него... Но все же мир не без добрых людей: и пока у нас есть такие, как Лопатинский, ни одному преступнику не замести следов.

- А какова штучка Бабинец! Этот старый хорек! - воскликнул Малиновский. - Убил Андрия Михайловича, а потом хотел еще и тетку Олексы обмануть!

- Его будут судить за все преступления, - убежденно сказал Шугалий. Ничто ему не сойдет с рук!

- Ненавижу! - твердо произнес Малиновский. - Вечной ненавистью!

Он поднял крепко сжатый кулак, глаза у него потемнели, стали большими, и Шугалий, всматриваясь в них, видел, какова она - настоящая ненависть.