Бусины

Вдаль бежит дорога

Полотно дороги серой лентой вьётся

Меж высоких сосен и прямых берёз,

Золотое солнце на деревья льётся,

Погружая тихо в сказку русских грёз.

Побежит дорога вдоль лесов, петляя,

И полей янтарных, луговых цветов,

По мостам бетонным, реки оставляя

С россыпью песчаной жёлтых берегов.

Над дорогой небо красками играет,

Горизонт калиной огненно расцвёл,

И, раскинув крылья, высоко летает

Боевая птица – молодой орёл.

Вдаль бежит дорога по родному краю,

Сердцу дорогому широтой своей,

Обгоняя ветерс журавлиной стаей,

Приведёт нас к дому, что всего милей.

Покров

Трамвай по рельсам за окном промчался до угла,

Заря малиновый сироп по крышам разлила,

Покров. Сплетёны кружева осеннего шатра,

И гривой львиною листва бульвар метёт с утра.

Сбривает ветер озорной одежды с тонких лип –

Стоят в бессыжести нагой, прикрыв ветвями всхлип,

Хрусталиками глаз ледок глядит со стылых луж,

Воздушной дрожи холодок – знаменье зимних стуж.

Лебяжья пара на пруду, исполнив свой каприз

Кружась, танцует как в бреду под музыку реприз,

И ресторан роняет тень в гладь плюшевой воды,

И разольётся мёдом лень на Чистые Пруды.

Уж многие года живем мы трудно

Уж многие года живем мы трудно

И прячем по углам своим картечь,

Порой жестокий ветер безрассудно

Срывает скальпы судьбоносных встреч.

Но ни за что не променяем славный

Наш белый город гомонящих гнёзд,

Рубиновый дымок далеких звёзд,

В литой решетке с вензелями мост

Трамвайчика речного ход исправный.

И полноводность улиц по весне

В которой тонут ялики-машины,

А по асфальту рвущиеся шины

Шуршат истёртой лысенькой резиной

Среди домов, уснувших в старине.

Монастырей священный чинный вид,

Смотрящих вдаль бойницами-глазами

С древлянских стен, сверкая куполами

В кровавые ордынские цунами

Веков прошедших пеплов, панихид.

Старинный пруд с зелёной поволокой

Старинный пруд с зелёной поволокой

И синевою омутов на дне,

Закутавшийся тайною глубокой,

Рисует смелой кистью Клод Моне.

Макнув величье в полную безмерность

Лучей воздушных собранной воды,

Волшебная открылась сокровенность –

Кувшинки с лепестками из слюды.

Пурпурных, жёлто-розовых и белых

Феерия разбросанных цветов,

Теплящихся, как светлячки незрело,

Мерцающие в свете огоньков.

Еще пару мазков создаст художник,

Закончено, доволен Клод Моне,

Возникшие из тьмы цветы роскошны,

Картина оживает в полотне:

Крылом прозрачным стрекоза коснётся

Кувшинку, поцелует налегке,

Зависнет, снова на сирень вернётся,

Где я сижу с журналом в гамаке

Пробьют куранты древнего Кремля

Пробьют куранты древнего Кремля,

Проснётся город в утреннем тумане,

Витые облака, как кренделя,

Плывут неспешно в сонном караване.

Прозрачной пылью сыпет мелкий дождь,

Упали в реку мраморные звёзды,

Расходится кругами капель дрожь,

Танцуя по воде небесным хлёстом.

На кухонном столе готовый ждёт

Нехитрый завтрак, полностью остывший,

И наспех доедая бутерброд,

Накинув плащ, на улицу я вышла.

Под множеством зонтов народ бежит

Потоком разлетевшихся горошин,

Спускается по лестнице, спешит

В метро. При входе в двери ветром вброшен.

Московский воздух свежестью пьянит,

Кофейным ароматом тянет тонко,

Ванилью сладкой выпечка парит

В кафе уютном на углу Волхонки.

Пробкой скованы

Стоит Садовое кольцо, Бульварное,

Нервы на пределе у людей,

Резко воет сирена коварная,

Под капотом сотни лошадей.

Белой шалькою дома закутаны,

Вечерних окон зажигают свет,

Вихрем северным поземки спутаны,

Природой данные – зиме обет.

На лобовом стекле снежинки крупные

Ещё не знают, что их век прожит,

Резные звёздочки все тают глупые,

И тонкой струйкою вода бежит.

Стальной оковою мы пробкой скованы,

Теряем время на свои дела,

Как биороботы парализованы,

Жизнь без движенья – просто кабала.

Мотыльки

Под стрекотание цикад

В свеченье розовых лампад

Абхазия открыла взору,

Как в аметистовой дали

Блистали в море корабли

И удалялись вслед за гору.

Бурлил прозрачный водопад,

Со скал летяший камнепад

Гремел к подножью косогора,

В саду магнолии цвели,

Медовым запахом влекли

И тенью влажного узора.

И аромат неукротим

Внушает мотылькам экстрим,

Сверкающие крылья-банты

Расправлены ночной порой,

И все ватагой озорной

Летят отлаженной командой.

Мерцаньем крылья золоты,

И безо всякой суеты

Танцуют в шебутной гирлянде,

Слетаются они к огню

И попадают в западню,

И гибнут в винном амаранте.

Желтоглазый город блаженно спал

Желтоглазый город блаженно спал,

Обручённый плясками сновидений,

Выпуская души гулять в астрал

Синевой ажурной бродили тени.

Ипотечной вечностью нудный день

Отступил трусливо в накате ночи,

Бестолковой свахой держала лень

На коленях плачущий тамагочи.

Неподвижность век задрожит в тиши,

Содроганье скажется, как знаменье,

По стеклу холодному мельтешит

Мотылек залётный, ища спасенья.

Тишину вспорол, как гнилой клобук,

Звук стальной игрой в партитуре баса,

Вереницей транспортною ползут,

Как подранки, беженцы из Донбасса.

Напряжённость плечи согнет дугой,

Заморщинит губы в сухие складки

Мамкин шёпот нежный, еще живой:

«Засыпай сынок, будет всё в порядке».

Вот в жизни наступает полоса

Вот в жизни наступает полоса:

Пустеют города, народ беднеет,

Потуже затянувши пояса

Коронавирус нынче свирепеет.

Побита экономика, лежит,

Трещат многострадальные бюджеты,

Лекарства нет, в аптеках дефицит,

Взамен дают в пакетах сухоцветы.

Вверх цены бешено взлетели вновь:

На ЖКХ, продукты и одежду.

Достойно жить и не иметь долгов

Мы потеряли всякую надежду.

Но нацпроекты надо выполнять,

Поскольку их ещё не отменили,

Поэтому на улицах опять

Всю плитку и бордюры заменили.

Всю эту смуту мы переживём

И выйдем из воды сухие,

Как динозавры, все не перемрём –

Был опыт в девяностые лихие!

Дивный сон

Был подарен мне дремотой

Дивный сон, тем утром ранним, –

Мандаринной позолотой

Небосклон весь затуманен.

С высоты туман раскинув,

Трон спустился филигранно,

И, подобно исполину,

Мастер – наяву, в багряном.

Сидит гордо, молчаливо,

Взгляд пронзительный и ясный,

Преклонив колени, тихо

Говорю я с ним, бессвязно:

– Прошу ответ нам дать скорейший,

Страну знобит, когда же выход?

Иль Воланд к нам во тьме страшнейшей

На бал летит, с собой взяв свиту?

И голос слышится спокойный:

– Не поменять Земли вращенья,

На Ваш вопрос, вполне резонный,

Ответ в Писании Священном.

Я думаю, как прекрасна Земля

Я думаю, как прекрасна

Земля и на ней человек,

Но сколько жизней напрасно

Ковид забирает навек!

Стремительно и внезапно

Незваным он гостем пришёл,

Свитком страданий масштабных

По миру чумою прошёл.

И многие не прожили

Тех дней, что должны были жить,

Надежды не утолили,

Дела не смогли завершить.

Ушли они в царство теней,

Безмолвных, пустынных огней,

За кованой страшной дверью

Не видно любимых очей.

Кто-то свой дом не достроил,

Фруктовый не высадил сад,

Личную жизнь не устроил,

Детей не отвёл в детский сад.

Творчество многих закрылось

Иль стало совсем уж другим,

Недолюбили, не сбылось

Поездить по странам чужим.

В мире большие потери,

Непросто их нам пережить,

Будем работать и верить,

Что сможем Ковид победить.

На Карибы летят самолёты

На Карибы летят самолёты,

На Сардинию и Сейшелы,

На Мальдивы проводят полёты

Комфортабельные бизнес-джеты.

А в порту белоснежные яхты

Олигархов своих поджидают,

Веселится элита, яркий

Новогодний огонь зажигает.

На чужих берегах блещут шиком,

Жгут на деньги народа буржуи,

А Россия святым своим ликом

Просто смотрит на свору большую.

Ей милей и любим – кто остался,

Кто любовью своей не торгует,

Ни сбежать, ни продать не пытался,

Землю предков бросить родную.

У чужбины объятия крепки,

В отношениях много шлама,

Постсоветские братья, цепкие,

Не получат любви ни грамма!

Босою нищенкой пройду

Босою нищенкой пройду

Я по лугам земли российской,

Обозом мысли,как в бреду,

Тяжёлым грузом олимпийским.

Мерзавки точно по пятам

Преследуют меня, хватают,

Кругом сплошная ложь, обман,

Как с этим жить – не понимаю.

Наверно,проще водку пить

В стране хапуг и шарлатанов,

Не будут думы тяготить

Стальною прочностью капканов.

И затуманит алкоголь

Разумный взгляд на закулисье,

Тоску прогонит прочь и боль,

Но не изменит этой жизни.

Правда

Было время, кажется, недавно,

Завтракая утром за столом,

Увлечённые читали «Правду»,

Видя с человечеством родство.

Статьи в газете занимали

Обещаньем лучшего житья,

Но все прекрасно понимали –

Правда у каждого своя.

Вот пронеслись десятилетья,

Политика менялась и вожди,

Живём в двухтысячном столетье,

Успехи, достиженья впереди.

В сфере информаций, технологий

Прорыв в истории – событье лет,

Жизнь казалась серой и убогой

До появленья сети Интернет.

Лучшие возможности: общенье,

Отправка почты, фото цифровых,

Работать стали в удаленье,

Массив огромный сводок новостных.

Различий стало много колоссальных,

Но всё ж осталось общее звено,

Трудно правду отыскать – нахальных

Троллей-провокаторов полно.

Звенели бубенцы на шапочках шутов

Звенели бубенцы на шапочках шутов,

Крутились и вертелись скоморохи,

Горбун и карлица под визги «дураков»

Отплясывали, всем топтали ноги.

Потешный люд гулял у царского дворца,

Собравшихся всех веселил с изыском,

Шары и обручи кидали, из ларца

Учёную змею достали быстро.

С учёным змием вытанцовывал жонглёр:

Кольцом скрутил, и на руках сплетая,

Легонько тонкий заворачивал он флёр,

Воротником на шею одевая.

На площади пестрел весёлый карнавал

В костюмах ярких, стар и млад включая,

Шутяв частушках народ правду выдавал,

Вельможей в воровстве изобличая.

Шуты не простаки, и, что ни говори,

Скрывался острый ум под маской ложной,

Им всё сходило с рук, прощали их цари:

Юродивые, «дураки» – им можно.

Реформа

Реформой новою подбита,

Не может встать без костыля,

Ворчитсердито-деловито:

«Ох, Медицина всёже я.

Сокращены мои больницы,

Осталось мало койко-мест,

Бюджет урезан, в колеснице

Кручусь, верчусь, неся свой крест.

Врачей, конечно, не хватает

И в поликлиниках аврал,

Не знаю я, как выживает

Весь медицинский персонал.

Аппаратура стара тоже,

Замену ей пора искать,

Парк скорой помощи изношен,

Придётся долго вызов ждать.

В глубинке я бываю редко,

В деревне – просто на нуле,

Не против я, но видишь,детка,

Ведь не дойду на костыле.

Пусть плач услышат мой министры,

Калекой стала, я слаба,

Капитализм капитализмом,

Самой лечиться – мне судьба.

Премьера

Премьера в «Актёре»,

Спектакль скучноватый,

Герой сей LoveStory–

Вагоновожатый;

Нынче на пенсии он почивает,

В восьмидесятых – водитель трамвая.

Помнит народ, кто тогда был в вагоне, –

Полуголодный в тесном загоне,

Закрытом на выезд, душном, больном,

Что тяжкие думы грустны о былом:

Купить бы еды – да прилавки пустые,

Дети не кормлены, ходят босые,

Колготки, сапожки теперь не достать,

Разве чтос вечера в очередь встать.

Каждый тогда размышлял о простом,

Выход не видел за мутным стеклом,

Вдруг прогремело, трамвай занесло,

С рельсов сойдя, под откос понесло.

Разбит и расколот трамвай был могучий,

Вагоновожатый нисколько не скучен,

Ведь был он женат на жене своей Рае,

А лучше б женился тогда на трамвае!

Перестройка

Зинаида вошла в магазин,

Ринулась к продавцу у витрин:

Кукишь полный, продукты – кук,

Рукояти пустующих рук.

Перестройка от слова «у-пёр»,

Терся старой газетой шахтёр,

Колбаса по талонам из колб,

Столовать диетический стол.

Блюдолиз у господ был верблюд,

Дутых сводок отчёты сдадут,

Се-ля-ви, кто ответил и сел?

Ёлки-палки народ нищий ел.

Гудят мартеновские печи

Гудят мартеновские печи,

Даёт машины Автоваз,

А ты сидишь, зубришь весь вечер

И ночью не смыкаешь глаз.

Грядёт зачёт, конспект измызган,

А в голове густой туман,

И тень марксизма-ленинизма

Скользит полоской на диван.

Нальёшь себе чайку покрепче,

Товар за деньги – их в товар,

Железной леди – умной Тэтчер,

Возможно, ясен был муар.

Стипендия маячит близко,

И дискотека на носу,

А наш диджей такой капризный –

Назавтра заплету косу.

Ах, Джо Дассен… Конечно АВВА,

Пинк Флойд – ну если повезёт

И утвердят программу в штабе,

Ах, только сдать бы уж зачёт!

Вот рейганомика зависла,

И Запад сладко загнивал,

А в голову вползают мысли,

Что миром правит капитал.

Платье

Платье красное купила,

О котором я мечтала,

По фигуре село мило

И к лицу оно пристало.

Нарядилась, повертелась

В отражении зеркальном,

Захотелось с кавалером

Закружиться в танце бальном.

По блестящему паркету

Уноситься вихрем в дальность,

Прочь отбросить этикеты,

Окунуться в нереальность.

Разыграть воображенье,

Представляясь королевой,

Росчерком пера волшебным

Миру дать любовь и веру.

Да, мечтать порой не вредно,

Платье чудное, конечно,

Но носить-то его негде,

В шкаф, наверное, повешу.

За окошком тучи плачут

За окошком тучи плачут,

Дождик льёт сегодня рьяно,

За стеной соседка фальшью

Звуков мучит фортепьяно.

Кот, свернувшийся клубочком, –

Первый признак – холодает,

Даже кактус на окошке

Все колючки опускает.

Подождём, пройдёт ненастье

Этих глянцевых времён,

Горсть конфет с начинкой счастья

В кулёк звёздный соберём.

Старик

Держась ладонью за клюку

И волоча с собой тоску,

Старик сквозь город многолюдный

Шел не спеша с сумой пустой,

В потертой курточке простой

И старой шапочке лоскутной.

Давным давно он был силён

И в этом городе рождён

Для жизни с долей наилучшей,

Одной был верен госпоже –

На ложе в чёрном винтаже,

Со старой скрипкой неразлучный.

Мельканьем тонкого смычка,

Как женщина ему близка

В надеждах, думах и сомненьях,

Познал с ней славу и успех

И пору золотых утех

Провёл в азартных приключеньях.

Он был хороший музыкант,

И многим дал его талант

Путевку в жизнь с большим признаньем,

Маститые ученики

Талантом созданной руки

Владели звуком струн касаньем.

Он скрипку бережно хранил,

Хоть не простую жизнь прожил,

Измен, предательств много видел,

Был грех, не раз сам изменял,

И женщин многих поменял,

Но лишь её он не обидел.

Вела дорога к алтарю

И благодарный звонарю

Дин-дон малинный с колокольни

Звучал молитвою живой,

И обессиленный, больной

Старик шёл в храм, как после штольни.

А город был к нему жесток,

Над головами серый смок

Без солнца – фонари да фары,

И равнодушие толпы

Давило стенки скорлупы

В песок хрустящих тротуаров.

Событье

Спокойное теченье дня

Вдруг рвётся, и влетает странно

Событье, сразу усложня

Размерность мысли ураганом.

Незваной птицей принеслось,

Что разбросала крылья рвано,

И, поклевав чужой овёс,

Нагадив, в пляс пустилась рьяно.

Из колеи да в полынью,

Как лошадь, спутавшая ноги,

С повозкой мчит к небытию,

Не чуя под собой дороги.

И безудержно понесло,

А изо рта уж пена льётся,

Жестоких слов водоворот

Воронкой тёмною займётся.

И испытаешь резкий шок

От этой круговерти мрачной,

Так пол уходит из-под ног

На корабле при сильной качке.

Вдруг так же резко всё пройдёт:

Утихнет шторм, прилягут волны,

Песок в осадок упадёт,

Вздох облегченьем грудь наполнит.

Трагедии в казанской школе посвящается

Как можно быть таким подонком,

С гнилою пакостной душой,

Невинного убить ребёнка

Своей поганою рукой!

С гранатой он ворвался в школу,

Стрелял в охранника в упор,

С винтовкою по коридорам

Ломился в классы прямиком.

Оскал звериный он не прятал,

Расчёт жестокий не таил

И подготовился сполна-то,

Себя он Богом возомнил.

Забрал невинные он жизни,

Детей в лицо изрешетил,

Он хуже хунты и фашистов,

Он в плен не брал – жестоко бил.

Он очень слабо попытался

Под полоумного скосить,

Заранье справкой запасался,

Но рысий взгляд не утаить.

Придёт ему за всё расплата,

Ему аукнется сполна,

В кромешный ад своей лопатой

Лепрозой вроет сатана.

Ну, а пока… наш суд гуманный