Был настоящим трубачом

5

Когда повозка, запряженная парой серых в яблоках лошадей, отъехала подальше от станции, где с грохотом и огнем рвались снаряды, Котя посмотрел на своего спасителя. Фуражка со звездочкой была низко надвинута на глаза. Яшечкин был спокоен. Словно ничего особенного не произошло.

– Это наши бьют по белым? – спросил Котя.

– Кто его знает, – нехотя отозвался Яшечкин. – То ли наши по белым, то ли белые по нашим. Взрывы у всех одинаковые.

Постепенно неразговорчивый Яшечкин как бы оттаял, стал более общительным и сам спросил мальчика:

– Ты-то как на фронт попал?

– Из-за тетушки, – ответил мальчик. – Тетушка не захотела меня оставить у себя. Вот и пришлось меня взять… А вы знаете, что аэропланам нужна касторка?

– Скажешь тоже! – буркнул Яшечкин и замолчал надолго.

– Вы смотрели спектакль? – спросил Котя, чтобы как-то нарушить молчание.

– Смотрел.

– Видали, мальчик размахивал трехцветным флагом? (Яшечкин кивнул.) Так это – я.

– Я знаю, – ответил красноармеец и едва заметно улыбнулся.

– Яшечкин, я про вас напишу стихи. Честное благородное! – вдруг сказал Котя. – Как вы спасли меня.

– Нешто про такое пишут? – Красноармеец покачал головой. – Если про каждого писать стихами, стихов не хватит.

– Хватит! – уверенно сказал Котя.

В это время раздался треск, скрип, и повозка резко наклонилась набок. Котя еле удержался на козлах.

Яшечкин ловко спрыгнул на землю и стал рассматривать повреждение.

– Приехали, – певуче сказал он. – Обод лопнул.

– Что же будем делать? – спросил мальчик, осторожно спускаясь на землю.

– Ночевать будем. Утро вечера мудренее.

Яшечкин распряг лошадей и, ловко стреножив, отпустил их пастись. Потом расстелил под развесистой липой шинель и велел Коте ложиться.

– А вы? – спросил мальчик. – Нам всем места хватит.

– Спи, – сказал боец. – Мне бодрствовать – дело привычное. А сморит сон, я и сидя посплю. Солдат спит, а служба идет…

– Куда идет служба? – спросил мальчик, ложась на расстеленную шинель и подкладывая руки под голову.

– К дому идет служба, – ответил солдат и сел с краю, зажав между ног винтовку. – Идет, идет, и никак не может прийти.

– Почему? – спросил Котя.

– Война долго длится.

Некоторое время мальчик лежал молча, с открытыми глазами. Над ним распростерлось звездное небо – темное поле с желтыми цветами. Когда звезда падала, казалось, что кто-то срывал цветок.

– Яшечкин, а вы любите воевать? – неожиданно спросил мальчик.

– Не-ет, – ответил пожилой боец.

– Чего же вы воюете?

– Питер защищать нужно. Воевать никто не любит… Я траву люблю косить.

– А генералы любят воевать? – спросил мальчик.

– Кто их знает, генералов. Я их только издали видал… Ты спи, спи.

Но Коте не спалось. События сегодняшнего дня ошеломили его. Он никак не мог прийти в себя. Перед глазами снова и снова возникали страшные видения войны. Разрывы. Отблески пожара. Стоны раненых. Ржание испуганных коней. И фургон Героического рабочего театра, освещенный вспышками разрывов. Неужели весь театр умчался и папа с мамой бросили его одного на пылающей привокзальной площади?!

– Яшечкин, а вы могли бы встать и пойти на белых? – спросил мальчик, приподнявшись на локте. – В вас стреляют, а вы идете. Вперед. Но если вас убьют, то больше никого, никого не убьют. И война кончится. Победа!

– Спи, – сказал боец, видимо не зная, как ответить на эту фантазию мальчика. – Спи и не думай.

– А разве можно заставить себя не думать? – спросил мальчик и, не получив ответа, больше уже не приставал к своему спутнику с расспросами. Тем более что усталость начинала брать свое. Он закрыл глаза.

Яшечкин оглянулся и прикрыл мальчика краешком шинели. «А ведь малый прав. Каждый, кто идет вперед под пули, приближает победу. Только одним солдатом тут не обойдешься…»

Коте снилось огромное поле, на котором лежат раненые и убитые. И по полю медленно идет мама с кувшином и дает напиться тем, кто просит. На громоздкой серой кобыле появляется папа и кричит:

«Ты, Ксаночка, пои только красных!»

А мама отвечает.

«Белые тоже хотят пить».

«Они хотят Питер!» – говорит папа.

«Они уже ничего не хотят, – отвечает мама, – только пить. Только пить…»

И еще Коте снится, что он тоже лежит на этом поле, закрытый шинелью, которая колет щеку, и громко кричит:

«Мама, я тоже хочу пить!»

Но мама не слышит его голоса. И не видит его и проходит мимо.

Проснулся Котя оттого, что кто-то сильно тряс его за плечо. Он открыл глаза: перед ним стоял боец, только не Яшечкин, а другой.

– Это что за флаг? – спросил незнакомый боец.

– Где Яшечкин? – вместо ответа спросил Котя.

– Что у тебя за флаг, спрашиваю?

Котя встал на ноги, огляделся. Он увидел Яшеч-кина – без винтовки, руки за спиной.

– Это французский флаг! – ответил Котя.

– Слышь, Хвилиппов, – сказал незнакомый боец другому бойцу, – хранцузский! (Вместо «ф» он говорил «х».) Интервенты, значит.

– Да русские мы! Красные! – угрюмо произнес Яшечкин. – Разве я похож на интервента?

– На кого ты похож – разберемся.

– Красные мы! – крикнул Котя.

– Молчи, барчук. Пшли на батарею. Хранцузы!..