Было — не было

Что будет вчера

…И машина времени с Гешкой и Ленькой на борту плавно, без толчков и дерганья, опустилась с небес на землю.

Стояла тишина.

Как на чердаке.

Гешка открыл глаза первым. За ним и Ленька.

— Ну, что?

Чердака не было. Машина стояла на опушке леса. Далеко впереди, за редеющими деревьями, просматривались холмы и перелески. Позади хмурой стеной высились вековые сосны. Их темные морщинистые стволы струились прямо в небо.

— В прошлое! В прошлое попали! — завопил Гешка и от радости сделал неудачную попытку пройтись на руках.

А вот Ленька еще не знал, что ему делать: радоваться вместе с Гешкой или совсем наоборот.

— А от-ткуда т-ты знаешь, что в прошлое?

— Откуда?.. Где наш город? Нет города — еще один только лес кругом. Теперь ясно?

Ленька начал уже было радоваться потихоньку — вот попали в прошлое, и ничего такого не случилось. Но тут новая мысль подняла в нем волну смятения.

— А куд-куда м-мы все-таки попали? В гражданскую или не в гражданскую?

Гешка потянул носом воздух:

— Похоже, в гражданскую. Чуешь — порохом пахнет.

— Ой, тогда не надо отходить далеко от машины, — забеспокоился Ленька. — В случае чего прыгнем на нее — и будь здоров!

Но Гешка не согласился:

— Что ж теперь, ходить вокруг машины, как коза на веревочке? Так ничего и не увидим.

— А если ее кто найдет? Как тогда домой вернемся?

Будь они в настоящем, наверняка разгорелся бы приличный спор. Но здесь, в прошлом, Гешке не хотелось терять времени на пустяки. Да и Леньке при всей его осторожности тоже не терпелось хоть одним глазком глянуть на мир, знакомый только по книгам и кинофильмам. Глянуть — и ходу!

Поспорили на скорую руку и решили: машину надо хорошенько замаскировать. Оттащили ее волоком подальше в кусты, наломали веток, прикрыли.

Отошли на несколько шагов — не видно.

Вот теперь можно было со спокойной душой начинать разведку местности.

— Знаешь что, — предложил Гешка, — разделимся для быстроты. Ты иди вон к тому холму, а я поглубже в лес. Если что увидишь…

Ленька завопил чуть ли не в голос:

— Нет, нет!

— Давай тогда ты в лес, я к холму, — с готовностью уступил Гешка.

— Нет, нет!

Ленька ни за что не захотел разделяться. Только вдвоем! Так безопаснее.

Затопали вместе вдоль опушки.

Кругом — никого!

— А вдруг мы далеко проскочили, и люди совсем даже еще не родились? — Гешка сделал большие глаза. — Бродят одни эти… бронтозавры. Сам ростом с девятиэтажный дом, зубки — каждый по метру.

Ленька оглянулся. Не то, чтобы он сильно испугался, а все-таки…

Лес. Один только лес, и никакого подозрительного движения в нем. А ведь если пробирается по лесу такой вот зверюга, то деревья должны качаться, как в бурю.

— А ч-что они ели, не помнишь?

В школе по истории у Леньки железобетонная пятерка, а тут сразу свои знания порастерял.

— Все подряд! — продолжал путать Гешка. — Гам — и нет тебя!

Но Ленька уже успел кое-что заметить — и на сердце у него сразу полегчало.

— Какие там бронтозавры, когда люди вовсю землю пашут.

— Где ты видел?

— Вон, у холма.

— Заплатки эти?

— Не заплатки, а пашни. — Стоило только Леньке успокоиться, как к нему опять вернулись его отличные знания по истории. — Маленькие — бедняков, большие — кулаков… Ой, кажется, мы правда в самую гражданскую угодили!

Чтобы не бродить вслепую, было решено забраться на дерево и хорошенько осмотреться по сторонам. Нашли одиноко стоящую сосну. Гешка с Ленькиной помощью ухватился за первый сучок, а уж там быстро вскарабкался чуть ли не на самую верхушку.

— Ну? — торопил снизу Ленька. — Что ты там видишь?

— Деревню вижу. Церковь… Слушай, — завопил Гешка радостно, — так это же наш спортклуб «Спартак»! Купол точь-в-точь. Только с крестом и сильно блестит.

Значит, деревня эта — их город в прошлом. Ничего себе вырос!

Они посовещались: идти в деревню или не идти? Ведь неизвестно, кто там? Вдруг не наши, а белые? Скажешь: «Здравствуйте, товарищи!» — и прямым ходом на виселицу.

Решили идти не в деревню, а дальше по дороге, ведущей из деревни в лес. Залечь где-нибудь в чаще и наблюдать незаметно, кто проедет или пройдет.

В лесу было сумрачно, хмуро. У солнечных лучей не хватало сил пробиться через двойной заслон: вверху им преграждали путь могучие сосновые шапки, внизу — густая листва молодых осин и берез. Ребята примолкли, то и дело опасливо озирались по сторонам.

— Давай здесь, — предложил Гешка тихо. — Мох, мягко, и дорога рядом.

Залегли у подножья толстой ели, тесно прижались друг к другу.

Сколько они так лежали? Минут десять? Двадцать? Никто не ехал мимо, никто не шел. Лишь один скворец, вызывающе поглядывая на друзей, нахально прыгал по песчаной колее, отыскивая жучков. Наконец ребятам надоело — сколько можно без движения. Гешка поднялся первым, отряхнулся.

— Так всю гражданскую пролежим. Пошли в деревню.

— А если белые?

— Что-нибудь наврем. Мой папа — царский генерал, твой — поп.

— Умник! — пробурчал обиженно Ленька. — Давай лучше наоборот.

Гешка спорить не стал:

— Пожалуйста! Еще неизвестно, кто из них хуже.

Они зашагали по усыпанной сосновыми иглами тропинке, петлявшей между деревьями чуть в стороне от дороги.

Но далеко уйти не удалось.

— Эй, хлопцы!

Из густых зарослей вблизи тропинки наполовину высунулся рыжебородый дядька. И хотя вид у дядьки был совсем не страшный, Леньку сразу словно ветром сдуло. И чего он только испугался? Неужели сучковатой дубины в руке у дядьки? Так ведь это же не пулемет и даже не ручная граната…

— Куда побежал? — Бородач, тяжело опираясь на дубину, выбрался из кустов. — Вы чьи?

— А вы? — на всякий случай Гешка отступил подальше.

— Ишь чего захотел!

Дядька хитро сощурился. И без того маленькие глазки потонули в набежавших снизу и сверху складках. На лице остался один лишь красный, с фиолетовыми прожилками, нос да окладистая рыжая борода.

— Вот попробуй угадай. Небось грамоте учен.

— Я и так уже угадал.

Гешкин взгляд скользнул по ветхой рубахе, по выцветшим, потерявшим всякую форму штанам и задержался на босых, черных от пыли ногах. Да, угадать нетрудно. Бедняк из бедняков, его-то опасаться нечего. Зря Ленька сбежал.

— И я угадал. — Бородач подошел вплотную, но теперь Гешка его уже не опасался. — Нетутошный ты, верно? — Он грубыми потрескавшимися пальцами пощупал Гешкину курточку. — Добротная одежка, не нашему рванью чета. А башмачки! — он восторженно зачмокал. — Уж не нового ли гарнизонного сынок? Сказывают, всем домом пожаловал.

— Угу, — неопределенно промычал Гешка, не очень понимая, о каком «гарнизонном» толкует дядька; просто решил уйти от дальнейших опасных расспросов.

— Фу! — шумно выдохнул бородач. — Не иначе, господь бог тебя послал. Вот что, паренек, беги скорей в село, — мне самому отсюда никак не отойти… Хотя нет, — передумал он, — уж больно ты видный, еще перехватят; их тут шныряет вокруг… Как же быть-то?

Гешка сгорал от любопытства. Что-то интересное! Что-то оч-чень интересное!

Бородач стоял в раздумье, морщины прорезали коричневый лоб. Потом вдруг двинулся в сторону от дороги, припадая на левую ногу и кривясь от боли, и жестом поманил Гешку за собой.

Гешка пошел — отчего не пойти? Страха он не чувствовал совсем. Да и кого бояться? Этого чудного дядьку со щелочками вместо глаз? А с чего, спрашивается, его бояться надо? Идет себе впереди и даже ни разу не обернулся. И потом, он хромой, от него убежать ничего не стоит.

Вот Леньки нигде не видно — это хуже. Еще заблудится, ищи его в лесу до вечера.

Бородач остановился.

— Вот.

— Что? — не понял Гешка, озираясь по сторонам.

— Да не здесь, не здесь! Ты туда, на сосну, погляди.

И только теперь, посмотрев в сторону, куда указывал дубинкой бородач, Гешка увидел совсем близко от себя обвитый кругами веревки толстенный сосновый ствол. Он несмело, маленькими шажками обошел дерево.

К стволу был привязан человек. Руки, ноги, туловище — все крепко-накрепко схвачено веревками.

— Кто это? — Гешка наконец обрел дар речи.

— Бандитка, известное дело!

Девушка! Совсем еще молоденькая. В изодранном сереньком сарафане. На лице, на руках кровоподтеки. Боролась, видно, с ним, с таким здоровым. По ноге, наверное, стукнула — оттого он и хромает.

— Бандитка? — переспросил недоверчиво. — Она — бандитка?

— Бандитка и есть! — подтвердил бородач.

Вот, оказывается, какие бывают бандитки. А Гешка думал — все они старые, злые, крючконосые, вроде Бабы-яги. А эта… Эту даже жалко немножечко.

— Такая молодая! — Он подошел к пленнице вплотную. — Совесть у тебя есть?

Ответить девушка не могла. Рот был заткнут тряпкой. Но она шевельнулась угрожающе, и Гешка отскочил от дерева.

— Ух ты!..

— Прихвачено намертво, — усмехнулся бородач, расчесывая пятерней бороду. — Не бойсь!

— Грабила или убивала?

— Шпионка ихняя.

— Шпионка?!

С новой силой вспыхнул интерес к пленнице. Так она еще не просто бандитка — белобандитка! Вот гадина! Шпионить, вредить, предавать… Чтобы потом вот таких бедняков, как рыжебородый, мучили, вешали, расстреливали…

— Ну как, паренек, постоишь тут возле нее, покараулишь, не побоишься?

Гешка решительно затряс головой:

— Не побоюсь… А вы сами куда?

— За нашими сбегаю, в село. Меня-то не перехватят, я тут свой, все кругом знаю.

Бородач стал торопливо наставлять Гешку. В его обязанности вменялось следить, чтобы пленница не вытолкнула тряпки изо рта или, хуже того, не освободила рук.

Затянув напоследок веревку потуже и пообещав через час вернуться с подмогой, бородач захромал по направлению к селу и быстро скрылся из вида. Гешка, как и подобает настоящему караульному, зашагал возле дерева, ни на секунду не выпуская девушку из поля зрения. Десять шагов туда, десять шагов обратно. Десять туда, десять обратно…

Очень скоро появился Ленька. В руке палка, сам улыбается смущенно.

— Я тут рядом был. Если бы этот дядька тебя… я бы его — во! — Он угрожающе потряс своей палкой.

— Герой! — Гешка хмыкнул. — Он свой!

— А она? — Ленька не сводил глаз с дерева.

— Шпионка!

Ленька сразу осведомился:

— Крепко привязана?

— Будь здоров!

— Может, допросим ее, а?

— Не подходи! — крикнул Гешка, хотя Ленька и так не подошел бы ни за какие коврижки. — Дядька сказал, я за нее головой перед нашими отвечаю!

Но не прошло и нескольких минут, как он сам стал томиться от одолевавших его вопросов. Интересно, кто она: переодетая княжна или графиня? Интересно, как она: добровольно или заставили? Интересно, лет ей сколько? А звать как?..

Ответить на все эти бесчисленные вопросы могла только она сама. Но для этого нужно было вынуть кляп.

А если, как вынешь кляп, она сразу заорет на весь лес, призывая к себе на помощь?

Ну и что?

Во-первых, вблизи никого нет — это они установили точно.

Во-вторых, можно сразу же заткнуть ей рот.

Хм…

А как думает Ленька?

Ленька, как всегда, боится. Вдруг то. Вдруг это. Вдруг то и это. Но и ему тоже интересно. Еще как интересно!

— Ну, давай. На одну только секундочку вытащим — и все.

— За секунду ничего не спросишь.

— Ну, один только маленький вопросик — и все!

Ладно, там будет видно, один вопросик или два. Важно, что Ленька тоже не прочь участвовать в допросе шпионки.

Они вдвоем подступили к дереву. Гешка одним рывком выхватил тряпку.

— Ну, спрашивай.

— Нет, ты! — Ленька укрывался за его спиной.

Так получилось, что первой заговорила сама девушка.

— Тьфу, щенки колчаковские!

— А? — опешил Гешка.

— Ишь, расфуфырились! — взгляд, которым его смерила девушка, был красноречивее всяких слов. — Ничего-ничего, скоро пошерстят вас всех, толстопузых!

— Кто толстопузый? Я — толстопузый?

Гешка оглядел себя растерянно, увидел вельветовую куртку на молнии и все понял.

— Вот это дает так дает! Думаешь, я капиталист? Слышишь, Ленька, она решила, что я капиталист.

— Заткни ей рот поскорее, — посоветовал Ленька. — Сейчас заорет, вот увидишь. Уже приготовилась!

Но Гешка не стал затыкать ей рта. Забеспокоило другое. Ну не странно ли получается? Она бандитка, шпионка — и обзывает их колчаковскими щенками. Она переодетая графиня или княгиня — и говорит ему: толстопузый.

Что-то тут не так. Что-то не так…

Девушка по-прежнему смотрела на него ненавидящими глазами. Кого же она ненавидит? Колчаковского щенка?

Гешка сообразил. Быстро расстегнул куртку, вытащил концы пионерского галстука.

— Это видишь?

— Красный! — она, обрадовавшись, рванулась вперед. Веревки еще сильнее впились в тело. — Так развязывай, развязывай же поскорей! Воротятся — в контрразведку утянут!

Но не решался еще Гешка ее освободить. Разве тот, рыжебородый, в тряпье босиком, — за белых?

— А он, этот дядька, тоже наш?

— Иуда он! Предатель! Меня в Николаевку от ревкома послали о карателях предупредить, а он тихонько вслед подался и вот тут, в лесу, перехватил. У-у, гад! — она опять рванулась от дерева, но веревки держали крепко. — Ну, развязывай же!

— Сейчас, сейчас…

Правильно! Дядька этот бородатый принял его за богатого белогвардейского сынка — то-то он все про одежду да про ботинки.

Гешка обежал дерево, стал распутывать тугие узлы. Подавалось плохо. А тут еще Ленька цеплялся за руки, горячо нашептывал в самое ухо: «Ты сначала подумай, ты сначала подумай хорошенько. Вдруг врет? Пусть партбилет покажет или справку от партизан».

— Да отстань ты! Какая у нее справка! — разозлился Гешка. — Беги к машине, если боишься!

Ленька надулся, запыхтел — он за Гешку беспокоится, ведь не ему, а Гешке головой отвечать, и на него же еще и орут.

Но Гешка не обращал на его пыхтение ни вот столечко внимания, и Леньке не оставалось ничего другого, как тоже приняться за веревку. А то будет потом Гешка кричать на всех перекрестках, что освободил девушку сам, без Ленькиной помощи.

Помогая рукам еще и зубами, ребята наконец распутали все узлы. Девушка, освободившись от веревок, бессильно опустилась к подножию дерева.

— Ох, ноженьки затекли, совсем не держат… — Она потирала ладонями то онемевшие ноги, то руки с глубокими синими следами от врезавшихся в тело веревок. — Ничего, посижу вот так минутку — пройдет.

Гешка присел на корточки, не сводя с нее умиленных глаз. Смотри-ка, живая партизанка гражданской войны! И он с ней рядом!.. Правда, бабушка тоже партизанкой была, но ведь она старенькая, семьдесят скоро. А эта совсем молодая. Ну разве что чуть их с Ленькой постарше…

— А вы бегите, бегите, хлопчики! — вдруг забеспокоилась девушка. — Ведь поймают — уконтрапупят! — Они недоуменно переглянулись. — Ну, убьют!.. Что это вы? — Партизанка переводила взгляд с одного на другого. — Вроде ненашенские какие-то.

Они не знали, что делать. Сказать ей или не сказать?

— Нет, мы нашенские, — осторожно начал Гешка. — Только мы другие нашенские. Из другого времени, понимаешь?

Ленька вставил:

— Из светлого будущего. — Ему показалось, так ей будет понятнее.

— Во-во, — поддержал Гешка, — из социализма. Вы завоевываете, а у нас уже построили.

Но девушка не понимала:

— Где это уже построили? В Москве, что ли?

— Да нет же, здесь, здесь! В нашем городе, — убеждал Гешка.

— Что мелешь-то? У нас тут и города никакого нет на двести верст вокруг.

— Сейчас нет, а потом стал, понимаешь?

Нет, она так и не могла понять. Больше того, улыбалась недоверчиво, словно Гешка плел невесть какие небылицы. Да он и сам чувствовал, как невероятно должны звучать для нее его слова. Вот подошел бы к нему на перемене пацан из второго класса и стал бы уверять, что только сейчас прилетел с Марса.

— Лень, — обратился он за помощью к Другу.

Но тот стоял, вытянув шею, и настороженно прислушивался к странным, никогда прежде не слышанным звукам, долетавшим со стороны села.

— Что это? — спросил обеспокоенно.

— Палят, — коротко пояснила девушка, не выказав при этом никакого волнения; видно, для нее стрельба была делом привычным, повседневным.

А вот Ленька за всю свою жизнь слышал выстрелы только дважды. Один раз на улице, когда рядом пальнуло так, что он в испуге несся без оглядки два квартала, пока, наконец, не сообразил, что это выстрелил мотор проезжавшей мимо автомашины. Второй раз — в детском тире, куда его однажды в выходной день сводил папа.

Но там, в тире, стреляли из крохотных, почти игрушечных духовых ружей по жестяным зверушкам. Выстрелы звучали не громче щелчка, зверушки смешно опрокидывались, когда в них попадали, и Леньке было совсем не страшно, а, наоборот, очень-очень весело.

Здесь же стреляли из настоящих боевых винтовок по далеко не игрушечным мишеням. И стоит ли после этого удивляться, что у Леньки по спине медленно поползли мурашки.

Скорее, скорее отсюда, опять в свое время! Но как уговорить Гешку? Ведь его теперь от этой девушки-партизанки трактором не оторвешь. Если только захватить ее с собой, — пришла ему в голову спасительная мысль. Тогда и Гешке незачем будет здесь задерживаться.

— Знаешь что, — торопливо предложил Ленька, — давай полетим с нами. У нас знаешь как хорошо!

— Ага, давай! — сразу подхватил Гешка. — У нас правда очень здорово. Спутники советские над всем миром летают.

Девушка откинула со лба светлую прядь, повторила завороженно:

— Над всем миром…

Поднялась, разминая ноги, сделала неуверенный шаг, затем другой.

— Так полетели? — Гешка схватил ее за руку. — Мы тебя к нам в школу, пионервожатой, а? В походы вместе ходить будем, песни петь. Ты песни любишь? Вот такая. — Он пропел: — «И снег, и ветер, и звезд ночной полет…» Нравится? Это ведь про вас!

— «И звезд ночной полет…» — негромко и медленно, словно прислушиваясь к себе самой, повторила девушка и почему-то вздохнула. — Красиво!

Гешка стал распоряжаться, словно полет втроем стал уже решенным делом:

— Тебя в середку, сами по бокам. Я справа, Ленька слева. Уместимся все трос!

— Почему это ты справа, а не я? — возразил Ленька, поглядывая на девушку; пусть она не думает, что Гешка здесь единоличный командир.

— Потому что там рукоятки управления, понял?

— Хватит вам спорить, ребята, все равно я с вами не полечу. — Девушка прикалывала булавкой порванный подол сарафана. — Нельзя мне.

— Почему?

— Вот это даст так дает!

Ленька расстроился — так все хорошо налаживалось; они бы минут через десять были дома. Гешка — тоже, ничуть не меньше Леньки, хотя совсем по другой причине. Он уже видел, как приводит девушку в школу и представляет директору: «Вот, Олег Борисович, знаменитая партизанская разведчица гражданской войны. Можно ее к нам пионервожатой?..»

Но он еще не потерял надежде.

— Ты за Советскую власть? — стал убеждать девушку.

— За Советскую… И все равно нельзя, понимаешь? Вот пойду я с вами…

— Не пойдешь, а полетишь, — поправил Гешка. — Глаза зажмуришь — и там!

— Ну, пускай полечу… Я полечу, а тут кто за Советы драться будет?

Гешка хмыкнул:

— Без тебя, что ли, не обойдутся? Подумаешь, один человек.

А Ленька добавил неосторожно:

— Да еще девчонка.

Вот этого уж никак не следовало говорить. Ее тонкие черные брови сдвинулись к переносью.

— Девчонка? — переспросила. — А ну если одной девчонки как раз и не хватит, тогда что? Вот ревком про карателей послал меня сказать. Кто другой вместо меня скажет?

Они молчали. Что тут возразишь?

Девушка посмотрела на их смущенные лица, улыбнулась и произнесла другим тоном, совсем не сердито:

— Да и шутите вы все, думаете, маленькая, не понимаю… За волю — спасибо! — она низко, в пояс, поклонилась. — Если понадоблюсь зачем, спросите Клашу Гляденгоры. Меня тут все знают.

И пошла. Сначала осторожно, небыстро, словно пробуя, крепки ли ноги, потом все быстрее, а затем и вовсе побежала. Между деревьями мелькнул разок-другой серый сарафан и пропал.

Гешка задумчиво смотрел в ту сторону, где исчезла девушка. «Видел ее где-то, видел, видел! — назойливо, как неотвязная муха, вертелась мысль. — Видел, точно!»

Но где?

Спросить у Леньки? Засмеет! Ведь Клаша, если не считать рыжебородого предателя, первый человек, которого они встретили в прошлом.

Он все-таки спросил, о другом:

— Как считаешь, почему она с нами не захотела?

Ленька долго не задумывался над ответом:

— Испугалась, вот и не захотела.

— Кто испугалась? Она испугалась? — Гешка смерил его взглядом. — Может, кое-кто и испугался — только не она!

— Ну, значит, не поверила, — ушел Ленька от опасного для себя спора.

— А поверила бы — захотела? Слышал, как она: «Вдруг здесь одной девчонки как раз и не хватит?»… Эх, надо было с ней! — только сейчас сообразил он и страшно об этом пожалел. — Пошли бы вместе в деревню, нас бы без слова в партизаны взяли. И мы бы с тобой кого-нибудь из беляков поймать смогли.

Ленька поежился.

— Ты ж сказал: посмотреть только.

— Правильно! Посмотреть и поймать… Послушай, Ленька, у меня идея! — Глаза у него заблестели.

Ох эти Гешкины идеи! Ленька боялся их как огня. Всегда начинается вот так же: со внезапно заблестевших глаз. А в результате неприятности. Для обоих — потому что Ленька в конце концов обязательно оказывается участником очередной Гешкиной затеи.

Обычно это кончалось выпачканной в саже одеждой, новой дырой на пальто, сильной простудой, синяком на скуле, при особом невезении — вызовом родителей в школу. А здесь… Ленька и подумать боялся, чем здесь может кончиться, если ему уступить.

Он сделал жалкую попытку отвлечь Гешку от опасных мыслей:

— Смотри, смотри, бабочка! С черепом на крыльях!

Конечно, не удалось. Гешку теперь от его новой идеи не то что бабочка — тигр бы не отвлек.

— У меня идея! — повторил Гешка, и в глазах у него все ярче разгорались огоньки. — Этот тип, этот предатель бородатый, должен ведь сюда вернуться, так?

— Ох! — сразу заволновался Ленька и стал смотреть по сторонам. — Он же придет с подмогой.

— Все равно! Улучим момент — и сцапаем, На машину и…

— Ты что! Ты что!.. Знал бы, ни за что с тобой не полетел!

Как всегда, его нытье и на этот раз лишь подстегнуло Гешку.

— А что, плохо его поймать, да? Плохо поймать и в наше время привести, да?

— Зачем, зачем?

— Как зачем? Как это зачем? Привезем, сдадим в милицию. Пусть судят за предательство. А нам еще по ордену дадут. Ну, пусть хоть один на двоих. Тоже ничего! День ты носишь, день я…

У Гешки уже и план готовый был — планы у него обычно созревали мгновенно, в одно время с идеями. Что надо сделать? А вот что. Свернуть веревку, спрятаться — ну хотя бы в той яме с лопухами — и ждать. Придет рыжий дядька с колчаковцами. Увидят: девушки нет, никого нет. Колчаковцы побегут в разные стороны искать партизанку, а дядька останется здесь их ждать; не побежит ведь он вместе с ними, хромой. Вот тут они и навалятся на него, свяжут…

Ленька был в отчаянии:

— Он же здоровый такой!

— Только на вид. А нас двое. И потом, я приемчик новый знаю — сила!..

И тут они оба одновременно услышали ухающие звуки: хо-хлоп, хо-хлоп, хо-хлоп… Словно кто-то выколачивает пыль из развешанного на веревке ковра.

Хо-хлоп, хо-хлоп, хо-хлоп! Ближе, ближе…

Ленька уже собрался задать стрекача — страшнее всего, когда надвигается что-то неизвестное. Но Гешка, вспомнив прошлое лето у дедушки в деревне, схватил свернутую в круг веревку.

— Лошади скачут. Они на конях. В яму, быстро!

Он не успел еще закончить, как Ленька уже исчез в яме — только лопухи зашуршали. Гешка побежал вслед за ним.

Яма оказалась достаточно глубокой. Гешка навалился грудью на край, осторожно раздвинул толстые стебли растений и стал наблюдать.

Из-за поворота дороги, мелькая между деревьями, вынеслись три лошади. На двух — верховые в военной форме. На третьей, привалившись к шее коня, грузно колыхался рыжебородый дядька.

Вот они свернули с дороги.

— Тпру! — осадил лошадь один из военных. — Ну? Здесь или не здесь?

— Должно, тут, — отозвался рыжебородый.

— Слезай! — сердито скомандовал военный и спрыгнул сам со взмыленного коня. — Память у тебя отшибло, что ли?

Повернулся боком, и Гешка увидел на нем знакомые погоны. Одна широкая полоса поперек, другая, поуже, вдоль.

— Наши! — крикнул Гешка обрадованно. — Они его поймали!

— Гешка, Гешка!..

Ленька попытался его удержать, но он не стал слушать, лишь отмахнулся. Мигом выкарабкался из ямы и побежал к военному.

— Товарищ старшина! Товарищ старшина!

Все трое оторопело уставились на него: и старшина, и усатый солдат с мятыми красными погонами, и мешком сползший с коня рыжебородый.

— Здравия желаю, товарищ старшина! — бойко поприветствовал Гешка. — Вы Клашу ищите, да? Клашу с Гляденгоры? Это мы ее освободили.

И скромно потупился, ожидая от него похвалы.

— Что за мальчонка? — рявкнул после паузы старшина. — Тот самый?

— Он, — подтвердил рыжебородый. — Вот гаденыш!

Гешка поднял голову:

— Сам ты гад, предатель!

— Молчать! — снова рявкнул старшина. — Куда она пошла? В какую сторону? Ну?

Он размахнулся. Гешка не успел увернуться, и щеку ожгла здоровенная затрещина.

У Гешки потемнело в глазах. Плюхнулся на землю, отполз, вскочил, хотел было ринуться в сторону. Но — поздно! Жесткая рука крепко-накрепко держала его за воротник куртки.

— Куда она пошла? Куда? — Взбешенный колчаковец потряс Гешку в воздухе; у того заболтались, как у куклы, руки и ноги. — Красный?! — Только сейчас он заметил пионерский галстук. — Ну, погоди же, большевистский щенок!.. Лукич!

Рыжебородый подскочил, забыв про больную ногу, вытянулся подобострастно, руки по швам.

— Держи, дура! Этого проворонишь — не сносить тебе головы!

И, сжав Гешку так, что у того дух перехватило, сунул его, как деревяшку какую-то, рыжебородому.

— Ой-ой-ой! — Гешка взвыл на весь лес от обиды и боли. — Фашисты! Гитлеры!

Долго кричать ему не дали. Рыжебородый взял его за голову, больно нажал на скулы вонючими, пропахшими табаком пальцами и, как Гешка ни отбивался, запихнул в рот валявшуюся тут же, у подножья дерева, тряпку.

— Веревка моя здесь была, — пошарил по земле. — Куда он ее задевал!.. Ладно! — снял с себя широченный ремень, приподнял Гешку, как котенка, и, держа на весу, плотно пристегнул ремнем к стволу. — Повиси, привыкай!..

Дальше все произошло так, как предвидел Гешка. Колчаковцы разъехались в разные стороны искать ускользнувшую от них партизанскую разведчицу. Рыжебородый остался на месте.

Все так — с одной только разницей: пленником был он сам!

Нетрудно было предугадать дальнейшее. Поймают колчаковцы Клашу или не поймают, а уж с ним-то разделаются наверняка. Помощи ждать неоткуда. Ленька? Что он сделает один, с голыми руками, против этого здорового дядьки, да еще вооруженного теперь не какой-нибудь дубиной — наганом.

Вдалеке защелкали выстрелы. Неужели Клашу засекли?

Рыжебородый тоже прислушался, криво усмехнулся:

— Каюк ей, кажись.

Ремень впился в ребра, давил на живот. Гешка заерзал на стволе, пытаясь достать ногами землю. Рыжебородый подошел, посмотрел.

— Не балуй!

И, упершись в дерево ногой, затянул ремень еще туже. У Гешки сперло дыхание. На лбу выступил пот, глаза сами собой закрылись…

А когда они открылись снова, ремень уже не давил, куда-то исчезла боль. И Гешка нисколько не удивился, когда увидел рядом с собой партизанку Клашу. Ведь это было в порядке вещей: они выручили ее, она выручила их.

Удивительнее было другое. Рыжебородый стоял рядом, задрав вверх руки, выпучив свиные глазки. Позади него, тыча в спину его же собственным наганом, стоял партизан. Настоящий живой партизан, с винтовкой, опоясанный пулеметной лентой с патронами, с красной полоской поперек околыша фуражки.

И еще Гешка увидел других партизан. Низко пригибаясь, они перебегали через дорогу и исчезали в кустах на той стороне…

— Ноги держат? — спросила Клаша, чуть улыбаясь.

Он присел, подпрыгнул.

— Вроде держат.

— Ну, беги! — подтолкнула легонько. — Беги-беги, сейчас тут жарко будет.

— А можно, я…

— Нет! — сказала Клаша твердо, и он понял, что, проси не проси, все равно ничего не выйдет. — Ну!

И он побежал.

Откуда-то сбоку из-за деревьев выскочил Ленька, присоединился к нему.

— А я уже петлю на веревке завязал, — горячо убеждал он друга на бегу. — Если бы не партизаны, я бы ему на шею кинул и как потянул бы…

И хотя Гешка прекрасно понимал, что ничего такого Ленька не сумел бы сделать, да и, скорее всего, даже не попытался бы, лежал, наверное, полумертвый от страха на самом дне ямы, все равно ему было приятно. Как хорошо, что он улетел в прошлое не один, а вместе с Ленькой!

Позади затрещали выстрелы, тяжело ухнули разрывы гранат.

— Скорее!

Тут Леньку не надо было ни подгонять, ни упрашивать. Он понесся со всех ног, легко обогнав Гешку. Когда тот подбежал к машине, она уже стояла освобожденная от скрывавших ее веток.

— Скорей! — умолял Ленька. — Скорей! Догонят, поймают! Уконтра… Как она сказала?

— Не уконтрапупят, не паникуй! — Теперь, когда Гешка держал рукоятки машины времени, к нему вернулась обычная самоуверенность. — Не до нас им. Слышишь?

Стрельба в лесу все разгоралась. К беспорядочным винтовочным выстрелам присоединилось мерное татаканье пулемета.

— Вот черт! — Гешка, морщась, пососал ладонь, разодранную до крови в неравной схватке с колчаковцем. — До чего додумались — под наших маскироваться!

— Не маскировались они… Ну, скорей!

— Как это не маскировались? А старшинские погоны? Я же сам видел.

— Скорей, Гешка, не возись так! — простонал Ленька. — Погоны тогда носили белые, а у красных никаких погон не было.

Гешка не поверил:

— Ну да!

— Видел ты у Чапая погоны? Или у Петьки?.. Ой, скорей! — Ленька чуть не плакал.

— Правда! — вспомнил Гешка. — Не было у Чапая погон. Значит, я ошибся, — признал он наконец. — Нет, не стоит в гражданскую. Одна только путаница. Давай лучше в Великую Отечественную без пересадки. Там, по крайней мере, все ясно. Наши так наши, фашисты так фашисты! Поймаем гитлеровского диверсанта — звездочки золотые на грудь. Запросто! А потом домой, поужинаем — и в будущее. С золотыми звездочками нас там знаешь как встретят!

Ленька сидел ни жив ни мертв. Ему опять послышались те самые звуки: хо-хлоп, хо-хлоп. Он боялся сказать об этом Гешке: вдруг тому снова взбредет в голову ловить колчаковца? Он боялся не сказать об этом Гешке: вдруг враги появятся раньше, чем он успеет повернуть рукоятку машины?

Он не знал, что делать.

Гешка еще разглагольствовал о геройских подвигах, когда на поляну вдруг вынесся верховой на взмыленном коне. Тот самый, с погонами старшины. Они увидели друг друга одновременно и замерли на какую-то долю мгновения.

Колчаковец первым пришел в себя. Выхватил саблю из ножен и с диким гиканьем понесся в атаку на странной формы кресло с двумя ребятишками на нем.

— Гитлер капут! Гитлер капут! — успел еще крикнуть Гешка перед тем, как крутануть рукоятку.

Конь заржал и остановился на всем скаку.

Колчаковец, привставший на стременах, не удержался, перелетел через голову коня и на лету треснулся спиной о щербатый пень.

Вскочил, ругаясь, и обмер. Рука сама собой сотворила крестное знамение, единственное ему известное средство спасения от нечистой силы.

На том месте, где только что стояло кресло, ничего не было.

Совсем ничего.

Ровным счетом ничего!