Быстрая смерть. Тайна Камня друидов

Глава IГость, оставшийся без ужина

Двое молодых людей прождали ровно два часа и три минуты.

– Если она не приедет поездом в 6.15, – не выдержал тот, кто помоложе, покрупнее, более раздраженный и возмущенный, – то я, черт возьми, вернусь без нее. Что позволяют себе эти девушки, особенно когда собираешься на них жениться? Воображают, будто им позволено опаздывать. Теперь не избежать ссоры.

– Выше голову, приятель, – посоветовал ему второй молодой человек. – Гляди-ка, поезд в 6.15 уже на подходе. Наверняка она в нем.

Так и оказалось.

– Наверное, я последняя! – вскричала она, сияя румянцем и улыбкой. Она, безусловно, была красива, особенно в глазах двух влюбленных в нее молодых людей – от полей своей шикарной новой шляпки до пряжек блестящих туфелек.

В голосе ее было больше безыскусного довольства, чем раскаяния, сожаления, страха, но два молодых человека прождали ровно два часа четыре минуты и теперь сопровождали ее к машине.

– Садись же, Дороти! – воскликнул крупный молодой человек. – Эй, носильщик! Сюда! Живее! Ну наконец-то!

Расплатившись и отпустив носильщика, он повернулся к девушке:

– Мы так спешили к поезду в 4.30! А сейчас уже почти половина седьмого! Ужин в половине восьмого – ну не возмутительно ли? Дом полон идиотов, а старик вечно возмущается, если его заставляют медлить с трапезой. Дорога вся в острых камешках, так что нам не избежать прокола колеса, а я как последний болван забыл захватить запасное. И ты еще, такая чертовка, заставила нас столько ждать! Поделом нам!

Дороти со смехом села в машину, говорливый молодой человек с негодующим видом прыгнул за руль, а его спутник, худощавый, низкорослый розовощекий брюнет, устроился рядом с пассажиркой и захлопнул дверцу.

– Трогай, капитан! – радостно крикнул он.

– Приятно снова тебя видеть, Берти, – сказала Дороти. – Чем ты занимался после нашей последней встречи?

– Сам не знаю… – Берти Филиппсон озабоченно свел брови. – То одно, то другое.

Она вопросительно уставилась на него.

– По-прежнему бездельничаешь? Почему бы тебе не приняться за что-нибудь серьезное?

– Что толку? Вот если бы ты… Если бы все было по-другому… Ты понимаешь, о чем я.

Тонкие пальцы Дороти нашли его запястье и ласково сжали.

– Понимаю. И прошу у тебя прощения, Берти. Ничего не могу с собой поделать. Видишь ли, ты мне очень нравишься, но Гард… С ним все иначе. В нем есть нечто такое…

– Еще бы! Рост и мерзкий нрав, – с усмешкой подхватил Берти, уставившись на широкие плечи, загородившие от него дорогу. – После замужества тебе придется быть покладистее.

Дороти усмехнулась:

– Знаю. Ты не представляешь, как это замечательно – бояться своего будущего мужа! Он ведь страшный негодник? В двадцать шесть лет все еще сдает экзамены!

– Это мягко сказано! – бросил Берти. – Утешает одно: ему не придется зависеть от пациентов. Старый Бинг слышать не хочет о том, что его сын метит в доктора! Что, конечно, не повлияет на долю Гарда при разделе семейного состояния.

– И имя у него говорящее – Гард, – усмехнулась Дороти.

Водитель оглянулся:

– Вы это обо мне?

– Не волнуйся, дорогой, будь осторожен. Водителю не следует обращать внимание на разговоры у него за спиной.

Дороти снова обратилась к своему соседу, озорно улыбнувшись:

– А теперь расскажи мне про гостей. Они так же ужасны, как обычно? Мне опять, как в прошлый раз, суждено быть единственной одинокой женщиной или найдутся другие?

Берти решил подыграть ее приподнятому настроению.

– Сейчас соображу… Кажется, все, кроме тебя, съехались в наше отсутствие. Не хотелось бы начинать с упреков, но почему, пообещав прибыть поездом в 4.30, ты приехала в 6.15? Наш неугомонный водитель пытался дозвониться на станцию Паддингтон и выяснить, не подавилась ли ты в местном буфете сандвичем с ветчиной? Что произошло?

– Просто я опоздала на поезд в 4.30, – ответила Дороти, устраиваясь поудобнее на сиденье. – Кажется, Гард возмущается? Я заметила, что, испугавшись, люди часто переходят на грубости. Теперь мы опоздаем, ужин будет испорчен, мистер Бинг станет браниться, кухарка предупредит, что все остыло, присутствующие останутся голодными, Элеонор будет со мной мила, а я от безутешности зачахну и испущу дух. Во всяком случае, не смогу сдержать слез.

– А ты дыши поглубже, – с усмешкой посоветовал Берти.

– Так и сделаю. А ты расскажи про гостей. Знаю я хоть кого-нибудь из них?

– Вряд ли. Знаком тебе некто Маунтджой?

– Исследователь? Нет, но я о нем слышала. Здоровенный, лохматый, громкоголосый, примитивное существо в красном галстуке с черной бородой.

– Вздор! – возразил Берти. – Наоборот, он маленький, тощий, чисто выбрит, робок и все больше помалкивает.

– Значит, я попала пальцем в небо! Он даже не сердцеед?

– Какой из него сердцеед! Ему делается до смерти страшно, когда с ним просто заговаривают. Бормочет первое пришедшее на ум и спешит уйти. Со львами и слонами он на короткой ноге, но собеседник из него никакой. В гольф не играет, автомобилями не увлекается, не гуляет, не скачет, не плавает, не теннисист. Знаешь, кто та единственная, умеющая вытянуть из него хотя бы пару слов?

– Уж не Элеонор ли? – весело предположила Дороти.

– Она самая, – важно кивнул Берти. – Дражайшая сестрица нашего Гарда – Элеонор.

– Не верю! – воскликнула Дороти. – Не могу вообразить, чтобы Элеонор проявляла интерес к мужчинам – хоть к молодым, хоть к моложавым, хоть средних лет. Монастырь – вот где ей самое место!

– В общем, она как будто высокого мнения о нашем могучем охотнике. Приедем – сама увидишь. Следующая на очереди – миссис Брэдли. Знаешь такую? Маленькая высохшая старушенция, но умная и насмешливая. В менее терпимые времена ее заклеймили бы как колдунью. По-моему, она колдунья и есть. В общем, славная, тебе понравится. Идем дальше. Некто Карстерс – достойный персонаж. Как-то связан с наукой – кажется, что-то по части жучков. Ну, как вам компания?

– Приехали! – воскликнула Дороти, когда Гард сбил чешуйку краски с ворот. – Мой молодой человек – никудышный водитель!

Поводом для сбора гостей послужил день рождения Алистера Бинга. Его жилище «Чейнинг-Корт» было поместьем в стиле королевы Анны, приобретенным нынешним владельцем после получения крупного наследства от дядюшки по материнской линии.

Алистер Бинг называл себя археологом, мнил ученым и джентльменом, а являлся, в сущности, всего лишь вспыльчивым, бестолковым, упрямым и властным субъектом, вполне сносным при редком общении с ним и совершенно невыносимым при частом. Уже семнадцать лет он был вдовцом, и все это время дочь Элеонор состояла при нем экономкой и секретарем. Его сын Гард был моложе Элеонор на несколько лет, он пошел внешностью в родню по материнской линии: был высоким, сильным и храбрым. К неудовольствию папаши, избрал медицинскую стезю. Алистер мечтал, чтобы сын стал преподавателем в Кембридже. Характерно, что никто из их знакомых не сомневался, кто одержит верх – раздражительный и мстительный старик или его мрачный сын. Гард всегда добивался своего, не сходил с избранного пути и неизменно отвергал попытки втянуть себя в спор. Ярче всего раскрыл его характер способ, каким он предложил руку и сердце популярной красавице Дороти Кларк.

«Послушайте, Дороти, в каком месяце лучше всего венчаться?»

«Даже не знаю. В июне?»

«Вы правы! Значит, июнь. Когда выбираем обручальное кольцо?»

«Но, Гард…»

Но того уже след простыл.

Ужин по случаю празднования дня рождения был торжественным, но разговор за столом получился скучным. Хозяин уморил всех тоскливым рассказом о результатах своих недавних изысканий в Египте. Наступившую тишину нарушил голос его сына, завершавшего пренебрежительное замечание относительно поданной еды.

Элеонор Бинг – пухлая, незлобивая, сдержанная, слишком хорошо воспитанная и вообще будто замороженная, отчего никогда не могла завоевать популярности, с собранными в скромный викторианский пучок длинными волосами, в тусклом, хотя и дорогом платье, в ладных туфельках на маленьких ножках – ответила брату четко и спокойно. Тот бросил на нее сердитый, по своему обыкновению, взгляд и опять склонился над тарелкой.

Между его сестрой и Дороти Кларк сидел седовласый мужчина с капризной улыбкой, приятным голосом, внушающими симпатию робкими манерами. Это был натуралист Карстерс, друг молодости Алистера Бинга. Его изысканный разговор, дружелюбные интонации и вспышки незлобивого юмора привлекали внимание всех остальных всякий раз, когда он подавал голос.

Место напротив Дороти Кларк пустовало.

Самой неуместной участницей застолья была женщина, сидевшая справа от Алистера Бинга, миссис Лестрендж Брэдли. Никто не знал толком, кто она такая и почему приглашена. Ходили слухи, что она спасла Гарда, чуть было не пошедшего ко дну во время гребных гонок, но никто не понимал, зачем ему понадобилось снова ее «выкапывать», как выразился с неприязнью Алистер, и привозить в поместье. Возможно, как безжалостно предположила Дороти, дело было в пристрастии к ископаемым, унаследованном сыном у отца.

Миссис Брэдли была суховатой, хотя не высушенной, и напоминала птицу. Назвать ее миловидной не повернулся бы язык. Алистеру Бингу она казалась реконструкцией птеродактиля, которую он однажды видел в немецком музее. В чертах ее лица он усматривал ту же нечеловеческую злобность, что и в доисторическом птицеящере. Рот был цинично ухмыляющимся, даже когда ее лицо ничего не выражало. Пальцы у нее были неприятные – сухие и когтистые, руки желтые и отталкивающие, как ощипанные птичьи крылья.

– Маунтджой сильно опаздывает, – заметил Карстерс. – Уже четверть девятого. Что его задержало? Наверное, увлекся замыслом новой книги, и теперь ему не до еды.

Алистер Бинг, грозно подкручивая ус, с ненавистью сверкая голубыми глазами и мотая белой бородкой-эспаньолкой, разразился в адрес отсутствующего гостя гневной тирадой. Как выяснилось, несколькими часами раньше Эверард Маунтджой выступил с доводами в пользу того, что курган на Белдон-Доун являлся не валом древних бриттов, а остатком рва с песком на местном поле для гольфа, семь или восемь лет назад передвинутом ближе к морю.

– Это смехотворно! – бушевал Алистер Бинг, сотрясаясь от ярости. – Клоун!

– Прошу прощения, сэр, – произнес дворецкий.

Алистер выпрямился.

– В чем дело? – Он уставился на покорного слугу так, словно тот был ученым, нанесшим ему оскорбление.

– К вашему сведению, сэр, – продолжил дворецкий, – Парсонс сообщил мне, что мистер Маунтджой час назад пошел принимать ванну наверху и с тех пор не появлялся.

Алистер вытаращил глаза:

– Не появлялся? Он что, бесплотный дух? Что за идиотизм?

– Он пошел принимать ванну, сэр, – невозмутимо повторил дворецкий. – Наверху, час назад.

– Меня это не касается! – крикнул раздражительный хозяин. – Пусть Парсонс постучит в дверь и спросит, не требуется ли мистеру Маунтджою помощь.

– Будет исполнено, сэр.

– Надеюсь, он не заболел? – заботливо проговорила Элеонор. – Ты не считаешь, отец, что тебе самому следует сходить посмотреть, что с ним?

– Не считаю! – отрезал Алистер Бинг. – Совершенно не считаю. Если человеку хватает дерзости и нахальства, если склонность к клоунаде заставляет его бросать мне в лицо, что я не способен опознать земляной вал бриттов, то о чем…

– Но, сэр… – начал Берти Филиппсон. – Я хочу сказать, что… – Но никто так и не узнал, что он хотел сказать, потому что в этот момент дворецкий снова приблизился к хозяину.

– Сэр, – сказал он с настойчивостью, не выходящей за пределы дозволенного вышколенному дворецкому.

– Что? – проворчал Алистер Бинг с важной холодностью раздраженного человека, считающего, что суматоха поднялась из-за сущей ерунды. – Что теперь, Мендер?

– Парсонс долго стучал в дверь ванной комнаты, сэр, но не добился ответа. Парсонс и я, сэр, опасаемся, что джентльмену нездоровится.

– Чушь! – вскричал Алистер, вставая из-за стола. – Чушь и вздор!

Сопровождаемый дворецким, раздраженный археолог, бормочущий что-то о несносной склонности к клоунаде и о древних земляных валах, удалился.

Гости и родственники переглянулись, после чего заговорила миссис Лестрендж Брэдли. Странно, но ее голос не соответствовал облику: вместо птичьего щебета, какого можно было ожидать, учитывая сходство ее рта с клювом, зазвучало нечто неторопливое, сладкозвучное, тягучее, даже маслянистое, густое, отчасти слащавое.

– Помнится, четыре года назад одна моя знакомая потеряла сознание в ванне, – сообщила она, смакуя каждое слово. – Она утонула.

– О! – всплеснула руками Дороти. – Какой ужас!

– Пожалуй, я схожу проверю, все ли в порядке, – произнес Гард, резко вставая. – Возможно, мне понадобится помощь, – добавил он тоном, далеким от любезности.

Гости смущенно заерзали, поглядывая на хозяйку дома. Та, однако, выглядела невозмутимой, и они, успокоившись, возобновили еду. Застольная беседа стала общей и даже приобрела оживленность.

Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать. Безмолвные вышколенные слуги деловито сновали вокруг стола. Трапеза близилась к завершению. При этом хозяина дома и его наследника все не было. Карстерс, с трудом справлявшийся с волнением, часто поглядывал на дверь. Один раз, напряженно прислушиваясь, он промокнул платком лоб.

– Вам душно, мистер Карстерс? – спросила Элеонор, кивком веля слугам шире отрыть окно.

– Нет, – ответил ученый. – Но, должен признаться, меня не покидают опасения. Прошу прощения, но я, пожалуй, пойду и узнаю, как там наш друг Маунтджой. – И, вскочив из-за стола, он выбежал из комнаты.

– У него в роду шотландцы – забыла, с материнской или с отцовской стороны, – беззаботно произнесла Элеонор. – А их порой посещают странные мысли!

– Иногда среди шотландцев встречаются ясновидящие, – подхватила Дороти. – Взять хотя бы одного знакомого моего отца. Он предчувствовал, когда человек умрет. Скажу я вам, это было ужасно…

Миссис Брэдли улыбалась, но к беседе не присоединялась. Видимо, для нее природные способности шотландцев интереса не представляли. Разговор постепенно увял и прекратился. Атмосфера стала напряженной. Казалось, все в доме, и не только гости, сдерживают дыхание в ожидании каких-то событий. Тишина действовала угнетающе, безмолвная компания напрягала слух, ловя любой звук, который подсказал бы, что происходит наверху.

– Все тихо. Надеюсь, он жив-здоров, – нарушил молчание ерзающий на стуле молодой Филиппсон.

Дороти повела изящными плечиками, будто ей было тяжело нести непривычный груз.

– Полагаю, это ложная тревога, хотя отцу, по-моему, следовало бы держать нас в курсе дела, – заметила Элеонор. – Боже, что за стук?

Стук раздавался этажом выше. Решительные удары в дверь ванной комнаты оставались без ответа.

– Вдруг он потерял сознание? – предположил Гард. – Надо ломать дверь. Я знаю случаи, когда люди теряли сознание в ванне и тонули. Сердечникам противопоказана горячая вода. Я принесу табурет и сломаю дверь.

Когда он шел к двери ванной с прочным табуретом в руках, снизу появился Карстерс. Гард размахнулся и ударил тяжелым деревянным табуретом по двери.

– Подождите! – воскликнул ученый. – Почему не начать с замка?

Он повернул ручку, и дверь, к их изумлению, открылась.

– Будь я проклят! – крикнул Гард, который как студент-медик ворвался в ванную первым. – Это женщина! Вот это да! Она мертва!

– Врача, врача! – закричал его отец. – Я позвоню. Вынесите ее отсюда. Несите ее в комнату Маунтджоя. Кстати, куда подевался сам Маунтджой?

И, не дожидаясь ответа, он с удивительным для его возраста проворством бросился по лестнице вниз, чтобы позвонить по телефону врачу, хотя в данном случае это было излишне: на вполне опытный взгляд Гарда Бинга, в мокром худом теле, выуженном из ванны, жизнь уже не теплилась.

Гард и Карстерс долго предпринимали отважные попытки вдохнуть в бедняжку жизнь искусственным дыханием, но тщетно.

– Безнадежно, – заключил Карстерс, выпрямившись.

Гард, сидевший на краю кровати в комнате, куда они перенесли мертвую, обреченно покачал головой:

– Верно. Нам лучше спуститься вниз.

Молодой человек уже собрался последовать за отцом по лестнице, но Карстерс задержал его:

– Минутку, мальчик мой…

– Вам не по себе? – сочувственно произнес молодой человек. – Да уж, невеселое дело – возиться с мертвецами! Но в госпиталях к ним привыкли. Выпьем-ка бренди, это то, что вам сейчас нужно. Нет, как вам это нравится? Какого черта ей понадобилось принимать ванну в нашем доме? Кто она такая? Как сюда попала? И еще уйма вопросов.

– Каких? – быстро спросил Карстерс.

– Распахнутое окно в ванной, незапертая дверь… А этот Маунтджой? Терпеть не могу таких сладкоречивых типов, но все же где он?

– Он мертв, – тихо ответил Карстерс, указывая на спальню, где лежал женский труп. – Он здесь.

Гард побелел, ноги у него стали ватные, он схватился за перила, чтобы удержаться.

– Где?! Что вы несете? – пролепетал он.

Карстерс крепче взял его за руку.

– Держитесь сами, старина, – властно сказал он. – Такого здоровяка, как вы, я могу и уронить. Знаю, какой это шок, но мы должны смотреть правде в лицо. Это и есть Маунтджой, только лучше не говорить вашей сестре.

– Не говорить моей сестре? Но она все равно узнает!

– О смерти Маунтджоя – конечно, – ответил Карстерс, удивленный малодушием молодого здоровяка. – Но не о том, что Маунтджой был женщиной.

– Теперь я начинаю понимать… Какая неудача: узнать, что твой жених – женщина! – Гард захихикал.

– Чем дурачиться, лучше вытащите из ванны затычку! – прикрикнул на него Карстерс.

Маленькая компания внизу, безмолвная, но все сильнее волновавшаяся, напряженно ждала дальнейших событий. И дождалась. Дверь распахнулась внезапно и бесшумно – в таком безупречном доме дверям не полагалось скрипеть, – явив им бледного, в холодном поту Гарда.

– Он мертв, – хрипло и отрывисто сообщил он.

– Кто? – спросила миссис Брэдли.

– Маунтджой, конечно. Потому и не спустился к ужину. Не смог. Он уже лежал мертвый. Утонул в ванне.

Будь известие не настолько серьезным, Дороти не удержалась бы от смеха, хотя смех у нее вырвался бы истерический, а не веселый. Хорошо зная своего жениха, она понимала – и от этого понимания у нее холодело сердце, – что о естественной смерти он сообщил бы иным тоном.

– Гард! – Она боролась с истерикой из последних сил и чуть не сорвалась на визг. – О чем ты, Гард? Как это – мертв?

– Я не настроен шутить, – проговорил молодой человек, угрюмо уставившись на миссис Брэдли. – Хотя сегодня вечером в этом доме изрядно повеселились. Маунтджой умер еще до того, как все мы вышли к ужину. Вам понятно? Никто еще не спустился, а в наличии уже был мертвец.

– Но послушай… – начал Берти Филиппсон.

– Не перебивай! Врач приедет с минуты на минуту. Я должен буду проводить его наверх. Хотя он, конечно, ничего не сможет сделать. Труп – он труп и есть. Маунтджой утонул, как вам уже известно.

Гард исчез так же внезапно, как появился, с такой силой стукнув дверью, что сидевшие за столом невольно приподнялись с мест. Спокойная, как опускающееся на западе солнце, Элеонор оглядела присутствующих.

– Полагаю, теперь мы можем перейти в гостиную, – произнесла она как ни в чем не бывало.

Все удивились, даже миссис Брэдли.

Глава IIНесчастный случай? Самоубийство? Убийство?

– Семейке Бинг не позавидуешь, – сказал Берти Филиппсон на следующее утро, изящно прислонившись к деревянной колонне веранды.

Миссис Лестрендж Брэдли кивнула.

– Да и нам тоже, – добавила она.

Берти, пытавшийся отвлечься от сложной ситуации, не мог с ней не согласиться.

– Это еще мягко сказано! – подхватил он. – Но что поделаешь? Остается сожалеть, что Карстерс вообще заговорил об этом. Разумеется, случившееся – результат несчастного случая.

– Вы так считаете? – спросила миссис Брэдли с серьезным видом. Встретившись глазами с Берти, она, невзирая на его заметное смущение и беспокойство, не отвела взгляд.

– Что вы имеете в виду?

– Все, – произнесла миссис Лестрендж Брэдли. – Все это. Чему требуется объяснение.

– Минутку, – промолвил Берти. – Вот и Карстерс.

Карстерс приблизился по гравийной дорожке и поднялся по белым деревянным ступенькам.

– Вы здесь, Филиппсон? – сказал он. – И миссис Брэдли…

– Доброе утро, мистер Карстерс.

Миссис Брэдли изобразила улыбку Медеи.

– Вы как раз вовремя, присоединяйтесь к серьезному интеллектуальному разговору.

– Вот как? – вежливо откликнулся Карстерс.

– Да. Мистер Филиппсон полагает, что вчера вечером в доме произошел несчастный случай.

– Неужели?

– А я считаю это самоубийством, – сообщила миссис Брэдли с таким видом, будто хвалила утреннюю погоду, благоприятствующую прогулке.

– Правда?

– Послушайте, – вмешался Берти, – вы считаете, мы долго будем здесь нужны? Я хочу вернуться в город.

Карстерс сделал вид, будто обдумывает его вопрос, потом резко произнес:

– Надеюсь, вы оба не наделаете глупостей, если я скажу вам кое-что неприятное?

Берти кивнул и вопросительно взглянул на Карстерса. Миссис Брэдли показала зубы в невеселой улыбке и разгладила рукав своей яшмово-зеленой блузки, совершенно не шедшей к ее желтой коже.

– Вчера вечером в этом доме было совершено убийство, – заявил Карстерс.

– Надо же! – Миссис Брэдли вздохнула и оставила в покое свой рукав.

Ее собеседникам оставалось лишь гадать, что это означает: удивление, испуг, облегчение или просто удовольствие оттого, что что-то в конце концов случилось. Она сорвала бутон с росшего у лестницы розового куста и понюхала его.

Что до Берти, то он не скрыл сильного удивления. Будучи хорошо воспитанным молодым человеком, он не ахнул и не позволил своей нижней челюсти отвиснуть, но его лицо выражало изумление.

– Что?.. Что вы сказали?

– Убийство, вот что, – важно произнес Карстерс. – Хорошо спланированное и тщательно осуществленное убийство.

Он выдержал паузу. Его собеседники молчали. Потом миссис Брэдли опять понюхала розу.

– Пойдемте в беседку? – предложила она. – Я должна с кем-то это обсудить.

– Кто-то из членов семьи? – спросил Берти.

Карстерс покачал головой.

– Они, каждый по-своему, потрясены трагедией, – ответил он. – Бинг немолод и был привязан к своему другу. Гард испытал потрясение, как все мы, к тому же я вчера намекнул ему, что считаю это убийством. Конечно, бедная Элеонор была обручена с Маунтджоем, как вы, очевидно, знаете, хотя, помнится, помолвка должна была оставаться в тайне, поэтому я вряд ли могу быть с ней откровенен.

– Я знал об их помолвке, – заметил Берти.

– Я тоже, – важно проговорила миссис Брэдли.

После этого оба они зашагали за Карстерсом по лужайке к маленькой, очень удачно расположенной деревянной беседке.

– Думаю, здесь нас никто не потревожит, – сказал Карстерс. – Итак…

Они уселись поудобнее, и Берти, вопросительно приподняв бровь и получив от миссис Лестрендж Брэдли улыбку, означавшую согласие, достал сигареты. Карстерс отказался от протянутого ему серебряного портсигара и начал разговор:

– Первое, что я хочу довести до сведения вас обоих: вы вправе покинуть этот дом, как только пожелаете. Тем не менее я обязан повторить сказанное вчера: чем бы ни оказалась эта смерть – несчастным случаем, как полагаете вы (поворот головы к Берти), самоубийством, как утверждает миссис Брэдли, или (он понизил голос) убийством, как уверен и намерен доказать я, остается фактом, что все это чрезвычайно загадочно. Давайте вместе обсудим главные обстоятельства, и тогда, уверен, вы меня поймете.

И он продолжил, загибая пальцы:

– Первое место по праву занимает тот причудливый факт, что хотя в ванную зашел мужчина, известный ученым сразу двух континентов как Эверард Маунтджой, в той же самой ванне была потом найдена утонувшей неизвестная женщина, от нашего же друга не осталось и следа, не считая его халата.

Если целью Карстерса было удивить слушателей, то он ее достиг.

– Женщина! – вскричал потрясенный Берти Филиппсон. – Кто же она такая? И как, скажите на милость, она умудрилась утонуть в ванне Маунтджоя? И, и… Нет, об этом не будем. Где сам Маунтджой? Ведь я, как и все, считал, что мертвец… Сам Гард сказал, что это Маунтджой!

– Верно, – бросил Карстерс, глядя через лужайку на превосходную клумбу штамбовых роз.

– Вы хотите сказать, – произнесла миссис Брэдли, – что Маунтджой зашел в ванную, запер дверь, снял халат и превратился в женщину? Невероятно!

– Вот именно, – кивнул Карстерс. – Тем не менее так оно и есть. Кроме того, – он нахмурил брови, – дверь он не запирал.

– Не запирал дверь? – воскликнул Берти. – В каком смысле – не запирал дверь?

– В прямом. Да, дверь уже начали выламывать, но тут я лично повернул дверную ручку, потому что не выношу, когда бессмысленно причиняют ущерб имуществу, и дверь открылась.

– Удивительно, – заметила миссис Брэдли.

– О да! – поддержал ее Берти. – Особенно потому, что… – Он осекся, и Карстерс продолжил за него:

– Особенно потому, что логично было бы предположить, что Маутнджой заперся бы на случай вторжения, раз был – а мы теперь думаем именно так – женщиной, прикидывавшейся мужчиной. Но это еще не все…

Берти подался вперед, чрезвычайно всем этим заинтригованный.

– Окно ванной комнаты было широко открыто.

– Да, но… – Берти нахмурился от непривычного умственного усилия. – Разве это не доказывает, что настоящий Маунтджой – мужчина Маунтджой – покинул ванную через окно, а женщина, кем бы она ни была, проникла туда таким же способом или через дверь, которую забыла за собой запереть?

– А потом огорчила весь дом тем, что потеряла сознание в ванне и захлебнулась? – усмехнулся Карстерс. – Нет, Филиппсон, я бы тоже хотел, чтобы все было именно так, но слишком уж много получается возражений. Во-первых, куда делась одежда женщины? Мы не нашли в доме вообще никакой женской одежды, которая не принадлежала бы Элеонор, Дороти и миссис Брэдли. Во-вторых, зачем Маунтджою было покидать ванную через окно, когда проще и гораздо менее подозрительно уйти через дверь? В-третьих, зачем незнакомке, залезшей в дом, принимать ванну? Мягко говоря, это как-то необычно, не так ли? В-четвертых, даже если допустить, что ей пришла в голову такая блажь, то разве она забыла бы запереться – в чужом-то доме? Да еще оставив широко открытым окно? Приоткрыть сверху – еще куда ни шло, но распахнуть, подняв снизу? Если бы она встала в ванне, то ее непременно увидел бы любой, прогуливающийся в саду по эту сторону дома! Нет-нет, Маунтджой был женщиной, а женщина – Маунтджоем. – Он помолчал. – Это не отменяет факта, что я ему симпатизировал и намерен отомстить за его гибель, потому что твердо уверен, что он – вернее, она – была подло убита.

Повисла тяжелая тишина. Ее нарушил спокойный и разумный вопрос миссис Лестрендж Брэдли:

– Когда вы намерены начать? – И второй: – У вас есть доказательства?

– Есть одна улика, но пока о ней рано говорить, – загадочно ответил Карстерс. – Для начала я с разрешения мистера Бинга принял на себя обязанности частного детектива и останусь здесь дольше, чем собирался, чтобы во всем разобраться. Позднее, возможно, придется обратиться в полицию. Но полиции подавай улики, иначе она пальцем не пошевелит, а у меня, откровенно говоря, их пока нет. Пока то, что является истиной – преднамеренное убийство человека по имени Эверард Маунтджой, – я не могу доказать так же, как не могу достать луну. Но обязательно докажу! А теперь вернемся в дом.

Посередине лужайки они поравнялись с дворецким, размахивавшим телеграммой.

– Это мне? Благодарю, Мендер. – Карстерс взял оранжевый конверт и вскрыл его. –  Ответа не будет, – сказал он.

Дворецкий ушел, и Карстерс на глазах у молодого человека и дамы, смахивающей на рептилию, перечитал телеграмму.

– Отлично! Мои сотрудники нашли мне временную замену. Надо сообщить об этом Бингу.

Оставшись вдвоем, миссис Брэдли и Берти Филиппсон молча побрели по великолепной лужайке. Когда настал момент поворачивать обратно, миссис Брэдли спросила:

– Вам когда-нибудь хотелось совершить убийство? Не хотите – не отвечайте.

– В детстве я ненавидел своего отца, – произнес Берти. – Странно, ведь он никогда не был со мной груб или даже неласков. Когда я немного подрос, оказалось, что он достоин всяческого уважения, и мы подружились, особенно после смерти моей матери.

Миссис Брэдли кивнула.

– Конечно, это дело рук кого-то в доме, – печально промолвила она. – Понимаете?

Берти остановился и уставился на нее:

– Вы верите во весь тот вздор, который несет Карстерс?

Миссис Брэдли поморщилась:

– Верю. И это не вздор, молодой человек. Советую вам хорошенько поразмыслить о том, что вы делали и где находились вчера вечером между семью и половиной восьмого вечера. По возможности найдите человека, который подтвердит ваше алиби. Всем нам грозит смертельная опасность: за то, что произошло вчера вечером, любого из нас могут повесить.

– Не хотите же вы сказать, что это я убил беднягу?

– Ни в коем случае, – поспешила заверить миссис Брэдли. – Однако в жизни случаются еще более странные вещи. А у вас есть склонность к убийству. Как и у всех – почти… Я бы исключила одного Карстерса: он, насколько я могу судить, полностью ее лишен.

– Ну знаете! – вскричал Берти. – Кого же вы обвиняете в убийстве?

– Никого, – холодно ответила миссис Брэдли. – Я лишь делаю выводы. Обвинять не мое дело. Я психолог, а не полицейский. Есть убийцы, есть неспособные убивать. Что до вас, молодой человек… – Миссис Брэдли покачала головой, как игривый аллигатор. – Желаю вам хорошо повеселиться. Подождите, то ли еще будет! Наберитесь терпения.

– Вы шутите? – возмутился Берти. – Уверяю вас, мне совершенно не до смеха. Лучше честно, как ответственный человек, убедите меня, тоже ответственного человека, что мистер Карстерс в здравом уме, а не перегрелся на летнем солнышке и не сошел с ума. Вы что же, ждете, чтобы я поверил, будто кто-то из этих совершенно обыкновенных, воспитанных, достойных, культурных людей совершил вчера вечером жестокое, ничем не оправданное, ненужное и нелогичное преступление? Нет, я не в состоянии в это поверить!

– Придется! – бросила миссис Брэдли. – Вбейте это себе в голову, представьте и поверьте. А затем, – она сделала выразительную паузу и покачала перед его носом желтым пальцем, – займитесь изготовлением надежного, прочного алиби, причем поспешите, молодой человек, пока этим загадочным делом не занялась полиция графства. Карстерс не успокоится, не затянув у кого-нибудь петлю на шее. Зарубите себе на носу!

Берти только и мог, что таращить на старую даму глаза.

– Будь я проклят! Любой решил бы, что вы считаете виновным меня! – воскликнул он. – Но на самом деле вы ведь так не думаете, миссис Брэдли?

– Мне безразлично, вы это сделали или нет. Меня другое волнует: чтобы вас, молодой человек, не обвинили в этом. Потому что кого-то все равно ждет виселица. И это, клянусь Богом, буду не я! – закончила она со своим пугающим кудахтаньем.

Берти широко разинул рот, немного подумал и закрыл рот.

– Ну же! – подбодрила миссис Брэдли. – Выкладывайте!

– Нет уж, – сказал Берти. – Чего доброго, это будет использовано против меня. Простите, но я вам не доверяю.

Миссис Брэдли довольно расхохоталась.

Глава IIIНедостающая улика

Точку зрения Карстерса обсуждали не только миссис Брэдли и Берти Филиппсон. Он, правда, не стал делиться ею с членами семьи Бинг, но сказанное им накануне, вызвав острое любопытство, заставило Бинга-младшего прийти к отцу и озвучить кое-какие подозрения и предположения.

– Видишь ли, отец, – начал молодой человек, – вряд ли кто-либо оставил бы ванную незапертой. Особенно женщина, годами нас дурачившая, притворяясь мужчиной.

– Не верю и никогда не поверю, – возразил Алистер Бинг, – что несчастная женщина, чье тело лежит сейчас на верхнем этаже этого злосчастного дома, – мой давний друг Эверард Маунтджой. Нет, это невозможно! По каким-то своим причинам, станут они известны или нет, мой друг счел необходимым исчезнуть из моего дома. Однако если ему понадобится вернуться, то я приму его. Больше этого, – величественно закончил Алистер, – я сказать не могу.

– Но послушай, отец…

Алистер поднял руку:

– Не надо, прошу тебя!

– Отец, мистер Карстерс говорит, что женщина была… В общем, все это странно.

– Не могу, – холодно молвил Алистер, – не могу, да и не хочу переводить твои слова на внятный английский. Объясни сам, что тебе странно.

– Нам морочили голову! – воскликнул Гард и мысленно добавил: «Старый дурень!»

– Меня чрезвычайно огорчает, что, по мнению Карстерса, в моем доме может произойти подобное! – важно сказал Алистер. – Попроси его заглянуть в библиотеку и уделить мне несколько минут. И раз уж распространился этот нелепый слух, соблаговоли передать дамам, что я считаю его чепухой.

По дороге Гард повстречал Карстерса, уже шедшего из сада к Алистеру.

– Насчет того, что я говорил этим утром, Бинг, – решительно начал Карстерс, входя в библиотеку. – Я получил от своих сотрудников телеграмму, что некоторое время они смогут обходиться без меня. Поэтому с вашего разрешения я готов заняться загадкой смерти Маунтджоя.

Алистер заговорщически оглядел помещение своей библиотеки, на цыпочках подкрался к двери и закрыл ее.

– Только что я был вынужден резко поговорить о данном деле с сыном, – признался он. – Не хватало появления всяческих диких слухов! Мы должны помнить о слугах и о чужаках. Но, сознаюсь, сказанное вами вчера утром впечатлило меня сильнее, чем я сознался Гарду. Считаю, мы должны предпринять шаги, и решительные, чтобы непременно доказать, что тело принадлежит Эверарду Маунтджою. Непонятно, как женщина могла так долго притворяться и не быть разоблаченной. Поэтому у меня возникли серьезные сомнении по поводу личности скончавшегося человека.

– Для сомнений нет места, – возразил Карстерс. – Не лишился ли ваш Маунтджой двух пальцев левой руки из-за несчастного случая с ружьем на охоте?

– Да. Я неоднократно видел его увечье.

– Я обратил внимание на левую руку трупа, когда мы переносили его в спальню, – объяснил Карстерс. – На ней недостает двух пальцев.

– Разумеется, проведут дознание. Нам не избежать скандальных россказней. Элеонор очень огорчится. Здесь у нас всегда было так спокойно…

– Не вижу необходимости в скандале, – заметил Карстерс. – Никому не надо знать, что умершая женщина выдавала себя за мужчину. Полагаю, никому из жителей деревни о ней не известно? Меня другое тревожит – то, что ее убили.

– У вас нет доказательств! Как и права делать подобные заявления! – крикнул Алистер. – Ума не приложу, зачем вам говорить такие ужасные вещи. Вы обвиняете кого-то в этом доме в причинении смерти ближнему? Предполагать такое по меньшей мере чудовищно. Кроме того, где ваши улики?

– Будь у меня хоть одна улика в доказательство моего утверждения, Бинг, нам пришлось бы вызвать полицию, – ответил Картерс. – Что до предположения, будто убийство совершил кто-либо из находящихся здесь, то я не считаю, что это обязательно так.

– Если это именно убийство, то совершил его кто-то из находящихся в этом доме, хорошо в нем ориентирующийся. Взять хотя бы время суток. Ужинают у меня необычно рано, тем не менее преступник – если это преступление – совершил эту мерзость именно тогда, когда все одевались к ужину. То есть в то время, когда никто не может привести исчерпывающих доказательств своей невиновности. Понимаете?

– Вы правы, Бинг. Твердого алиби не может быть ни у кого, однако любому достаточно заявить, что он одевался к ужину, – и на каком основании этому можно не доверять? Чрезвычайно тяжелая ситуация!

– Повторяю, – продолжил Бинг, для большой убедительности загибая пальцы, – вы только взгляните, какое продемонстрировано знание дома! Ванная, которой пользовался в тот момент покойный, то, что окно было открыто сверху…

– И уверенность злоумышленника, – подхватил Карстерс, – что бедная Маунтджой даже не вскрикнет при его появлении в окне. Вот что меня озадачивает! Видите ли, обычно людей не навещают в ванной… То, что Маунтджой не кричала, не вызывает сомнения: сегодня утром я провел эксперимент и выяснил, что даже при обоих включенных кранах крики о помощи услышали бы. Следовательно, злоумышленник и Маунтджой не были незнакомы друг с другом. Напротив…

– Продолжайте, – подбодрил его Алистер Бинг. – Хотя, признаться, для меня ваша версия совершенно недопустима. Это не могло быть убийством. Как убийца попал в ванную? Не допускаете же вы, что Маунтджой сама оставила дверь незапертой, чтобы облегчить ему задачу? Окно было открыто сверху, так что убийца мог бы проникнуть туда через него, если бы это не было невозможно.

– Почему невозможно? – поинтересовался Карстерс.

– Не забывайте, что окно ванной расположено на высоте не менее сорока футов над землей и под ним не на что опереться. На той стене нет крыльца и выступов. Пойдемте, я вам покажу.

– Это я и так знаю, – сказал Карстерс. – Зато есть балкон. Я рассматривал стену снизу и из самого окна ванной комнаты и пришел к заключению, что человек с ясной головой и с нормальной мускулатурой без труда сумел бы перелезть с железной ограды маленького балкона той спальни, какую в настоящий момент занимает мисс Кларк, в окно ванной, где было совершено преступление. Если окно было открыто сверху для выпуска пара, то убийца смог бы открыть его и снизу, поскольку это, как я заметил, обыкновенная скользящая рама, легко опускающаяся и поднимающаяся. Шаг с балкона, подъем окна – и остается совсем немного: перелезть через подоконник.

– Ерунда! – фыркнул Алистер Бинг. – Легко сказать! Это очень опасно. Никто в здравом уме на такое не решился бы.

– Никто? – Карстерс заморгал, потом пожал плечами и продолжил скороговоркой: – Послушайте, скоро мы разберемся, возможно это или нет. Ступайте в ванную и выгляните из окна. Я найду кого-нибудь, кто согласится повторить нехитрый фокус.

– Не хочу подвергать людей бессмысленному риску! – возмущенно возразил Алистер.

– Что ж, тогда я сам!

Карстерс покинул помещение, а Алистер Бинг, нервно дергая себя за ус, последовал за ним.

– Ванная! Сдалась вам эта ванная! – ворчал он на ходу.

Ванная не отличалась от других: простая кафельная, залитая солнцем.

– Окно было открыто вот так, – произнес Карстерс, опуская раму дюйма на четыре.

– Так широко? Мне как-то не запомнилось…

– Именно так. Низ тоже был поднят, вот так. – И Карстерс поднял вторую раму, сделав отверстие, достаточное для мужчины обычного телосложения.

– Вот это я помню, – кивнул Алистер. – Я еще подумал: странно принимать ванну с открытым окном! Человека в ванне можно было увидеть из сада и конюшен, как только он встанет.

– Совершенно верно. По-моему, окно должен был открыть убийца, жертва вряд ли бы это сделала.

– Конечно, главный недостаток вашей версии – отсутствие следов насилия на трупе или признаков отравления в нем, – заметил Алистер.

– Их и быть не может! Маунджой утопили!

– Утопили? Милый мой, люди не позволяют себя топить, они сопротивляются!

– Неужели? Разве вы не слышали о деле «невест в ванне»?

– Что-то такое припоминаю… Какой же негодяй тот человек!

– Еще бы! Знаете что, Бинг, снимите пиджак и залезьте в ванну. В ней сухо, вашей одежде ничего не угрожает. Но сначала один вопрос: кто из нас двоих, по-вашему, сильнее?

– Без всякого сомнения, я, – без колебаний ответил Алистер. – Я выше и тяжелее вас.

– Разумеется, вы регулярно занимаетесь физкультурой в отличие от меня, легковесного любителя флоры и фауны. Что ж, это только делает весомее мои доводы. Полезайте! Это не розыгрыш, а серьезный эксперимент.

Алистер Бинг молча снял пиджак, разулся и, чувствуя себя на редкость глупо, оказался в ванне.

– Сядьте! – велел Карстерс.

Алистер, возмущаясь бессмысленной тратой времени, но одновременно испытывая любопытство, подчинился.

– Я сижу на краю ванны и веду с вами беседу на интересующую меня тему. Эта тема жизненно важна для нас обоих, недаром я влез в окно, чтобы поймать вас в ванной: здесь нас точно не побеспокоят. Возможно, вы знали, что я влезу, возможно, нет, но так или иначе не слишком удивлены моим появлением, а если удивлены, то все-таки не зовете на помощь. Представьте себе эту сцену!

– Какая чушь! – вспылил Алистер. – Вы утомили меня своими глупостями. Все, сейчас я…

– Осторожно, поберегите голову! – крикнул Карстерс.

Бинг испуганно оглянулся. В этот момент Карстерс схватил его за лодыжки и дернул. Чтобы не грохнуться, Алистер вцепился руками в края ванны, но его пальцы заскользили по гладкому фарфору, он неуклюже пополз вниз и несильно ударился затылком о дно ванны. Карстерс отпустил его ноги и, превозмогая его сопротивление, не позволил поднять голову. Потом, прекратив насилие, отряхнул колени брюк, позволил возмущенному хозяину дома, массировавшему себе макушку, вылезти из ванны, и беспечно объяснил:

– Видите теперь, почему невесты тонули в ванне? Как вам метод? Просто, не правда ли? Не спорьте, я вас убедил!

Алистер, еще не справившийся с возмущением, вдел руки в рукава поднесенного Карстерсом пиджака.

– Бессмысленная возня, – проворчал он.

– Простите, я не предусмотрел, что может пострадать ваша голова. Но сама демонстрация того, как Маунтджой могла принять смерть, прошла, по-моему, успешно. Разве вы не согласны?

– Если вы обращаетесь ко мне как к коллеге-ученому, то я готов встать на вашу точку зрения, – признал Алистер. – Вижу, куда вы клоните. По вашей версии, убийца залез сюда этим способом, утопил Эверарда Маунтджоя, отпер дверь и ушел. Если вы правы, то тем более прав я, когда утверждаю, что он хорошо знал дом. Собственно, – он посмотрел Карстерсу в лицо, – это мог быть любой из нас. Или кто-либо из слуг.

Карстерс промолчал. Алистер подошел к окну и выглянул из него.

– Надо же, балкон спальни действительно близко. Я об этом запамятовал. Любой мог бы перелезть через ограждение, встать на плоский, с украшениями водосточный желоб и оттуда шагнуть на внешний подоконник. Это и ребенку под силу, ни малейшей опасности. Окно было открыто сверху. Он просунул руку, потянул вторую раму наверх и влез… – Алистер сделал выразительную паузу. – Не высоковато ли расположено окно? На что он должен был ступить, чтобы спуститься? Если бы он просто спрыгнул, то все затряслось бы, как при землетрясении, и кто-нибудь наведался бы сюда узнать, что случилось. Куда же он…

– Табурет в ванной! – вдруг воскликнул Карстерс. – Это и есть моя улика. Я еще вам о ней не говорил. Ну конечно! Видите? Табурет!

– Где? – спросил хозяин дома, обводя взглядом белую кафельную ванную.

– В том-то и дело, что он пропал! Табурет стоял под окном, убийца встал на него, оставив следы, способные его выдать, поэтому, уходя после своего злодейства, он унес его с собой. Вот и объяснение!

– Где же табурет? – раздраженно спросил Алистер.

– В том-то и дело, что его нет! Исчез, как сквозь землю провалился! Это самое главное, понимаете? Табурет его выдал бы!

Теперь до Алистера Бинга дошло.

– Понимаю вас… – протянул он. – Надо найти табурет из ванной, обувь, оставившую на табурете какую-то отметину, попортившую или испачкавшую его. Отыскать владельца обуви. Он и есть преступник! Так просто, что даже не верится!

Карстерс кашлянул.

– Мы еще не нашли того, кто его взял. Мы вообще не знаем, где этот табурет, – мрачно произнес он.

Алистер кивнул, водя пальцем по краю плитки в поисках пыли.

– Пойдемте на балкон.

Вид оттуда был чудесный, но они не обратили на него внимания.

– Предлагаю восстановить картину преступления, – предложил Карстерс. – Если, конечно, здесь совершено преступление. Мне лезть, или вы предпочитаете сами, дом все же ваш?

– Лучше найти помощника, – промолвил Алистер Бинг, входя во вкус игры. – Это занятие как раз для молодого Филиппсона. Я позову его.

И он окликнул Берти, как раз шагавшего через лужайку. Молодой человек поспешно вернулся в дом и вскоре уже стоял рядом с ними.

– Значит, так, Филиппсон, – начал Карстерс, – мы хотим, чтобы вы выяснили, можно ли, находясь на этом балкончике, влезть в окошко. Понимаете?

– Отлично понимаю, – ответил Берти, глядя на окно ванной. – Я перелезаю через ограждение балкона, становлюсь носком одной ноги на плоский водосток и ставлю колено на наружный подоконник ванной. За окном же ванная?

– Да, – подтвердил Карстерс.

– Та самая? – восторженным шепотом осведомился Берти.

– Та самая.

– Понимаю… Вы считаете, что он попал туда этим способом? Молодчина! Я про него, про убийцу!

– Минуточку, – вмешался Алистер, вспомнивший, что является местным судьей. – Полагаю, одному из нас следует перейти в ванную, чтобы наблюдать за экспериментом оттуда. Вы согласны, Карстерс?

– Отлично! Ступайте.

– Хорошо. Дождитесь, пока я закрою окно снизу. Когда буду готов, махну платком в верхнем отверстии.

– Прекрасно! – одобрил Карстерс. – Теперь о вашей задаче, Филиппсон. – Он повернулся к Берти. – Полезайте так, как сами только что предлагали. Проникните в ванную, как вам будет удобнее. Ясно?

– Конечно, – кивнул Берти. – Удобнее всего поднять нижнюю раму на высоту верхней, правильно?

– Сами разберетесь, – уклончиво ответил Карстерс. – Для большей убедительности эксперимента я не должен был позволять вам видеть открытое снизу окно.

Спустя считаные секунды мелькнувший вверху окна платок засвидетельствовал, что Алистер занял свою позицию, и Берти приступил к делу. Оно оказалось несложным. Вскоре Карстерс увидел, как Берти поднимает раму вверх и перебрасывает через подоконник ногу в изящной брючине. В этом положении Берти, правда, застыл – так надолго, что в конце концов любопытство заставило Карстерса пересечь комнату, выходившую на балкон, чтобы заглянуть в ванную. В коридоре он успел увидеть спускающуюся сверху с табуретом в руках Элеонор Бинг. Подойдя к двери ванной комнаты, она уставилась на своего отца. Карстерс отпрянул в тень.

– Вот ты где, отец, – произнесла она, отдавая табурет Бингу-старшему, наблюдавшему за акробатикой Берти в окне. – Поставь его здесь, пожалуйста. Я нашла его утром. – Хотя, – она нахмурила брови, – непонятно, почему горничные ставят два табурета в одну ванную и ни одного в другую. Слуги преподносят один сюрприз за другим… Что такое, мистер Карстерс?

Ее восклицание было вызвано тем, что Карстерс, не извинившийся и не предложивший объяснений, метнулся к ней, схватил злополучный табурет и подверг его тщательному обследованию.

К его разочарованию, на табурете не обнаружилось никаких отметин и следов – ни изобличающих, ни каких-либо еще. Его пробковый верх был девственно чист, ножки сияли незапятнанной белизной. Это был великолепный, завидной сохранности образчик табурета для ванной двадцатого века. Оставалось только похвалить слуг и вместе с ними Элеонор.

Карстерс тяжело вздохнул. Улика, на которую он так надеялся, подвела его. Собственно, как впоследствии заметил Алистер, это даже не было уликой.

Элеонор, уже собиравшаяся выходить, внезапно остановилась, изумленная неожиданным зрелищем: друг ее брата застрял в окне, неизящно болтая ногой и издавая крики. Глядя на Берти из-за отцовского плеча, она явно не одобряла это поведение, хотя воспитание не позволяло ей осудить его вслух. Она лишь негромко кашлянула.

– Боже мой, Берти, – промолвила Элеонор, поджав губы, – если вам хочется поупражняться, то советую избрать менее опасный способ. Почему бы вам не…

– Не могу спуститься! – взвыл Берти дурным голосом, изображая безутешность.

Алистер и Карстерс бросились ему на выручку.

– Почему вы не спрыгнули, молодой осел? – осведомился Карстерс. – Захотелось похныкать?

– Если бы я прыгнул, то пробил бы пол и обрушился кому-нибудь на голову, – объяснил Берти, отряхиваясь. – Если желаете продолжения клоунады, то извольте снабдить меня запасными брюками. Полюбуйтесь на мои колени! Ну и пылища!

Успевший присоединиться к ним Гард отвесил Берти в целях борьбы с пылью увесистый шлепок, вызвав в ответ протестующий вопль и заставив остальных разнимать сцепившихся друзей.

– Итак, – уныло промолвил Карстерс, когда неумолимая Элеонор развела бойцов по углам, после чего удалилась, уведя с собой Берти, – наш небольшой эксперимент завершен.

– Да, – кивнул Алистер, – боюсь, табурет поставил крест на вашей версии, Карстерс. Как видите, влезть сюда через окно без посторонней помощи или не имея опоры для ноги никто не сумел бы, не устраивая страшный шум и даже, как верно заметил Филиппсон, не ломая пол. Дом старый.

– Насчет табурета сомнений больше нет, – согласился Карстерс, – но это еще не доказывает, что Маунтджой умерла естественной смертью.

– Если табурет никого не изобличает, то какие еще улики остаются?

– А открытое окно? А незапертая дверь?

– Возможно, только это вовсе не доказательства. К тому же где мотив? Нет, Карстерс, – продолжил Бинг, спускаясь вниз, – боюсь, вы занимаетесь самообманом. Смерть друга повергла вас в шок, отсюда эта ваша склонность воображать всякие ужасы и фантазировать, не в обиду вам будет сказано.

– Повторяю, – не унимался тот, – я убежден в своей правоте. Я не истерик, Бинг, о чем вы прекрасно осведомлены. У меня есть голова на плечах и нет манеры фантазировать. Если говорю, что нашего друга убили, значит, я уверен. И докажу это, помогут мне или нет.

Алистер пожал плечами и достал свою трубку.

– У вас заскок, Карстерс. Отбросьте мысль, что мой дом приютил преступника. Вы на ложном пути. Это ужасный несчастный случай, я чрезвычайно огорчен и встревожен и меня тошнит при мысли о дознании и обо всем, касающемся этого бедняги – вернее, несчастной леди. Все это неприятно! Что ж, не повезло! Мне всегда не везет. Не сомневаюсь, что разразится скандал из-за того, что женщина выдавала себя за мужчину – это ведь непременно выплывет наружу. Элеонор была с ним – с ней – обручена, вот ведь чертовщина! Все графство поднимет бедняжку на смех, а заодно с ней и меня. Понятно, что я проклинаю всю эту историю от начала до конца!

Он замолчал. Карстерс посмотрел на него с улыбкой и произнес:

– Представляю, какими проклятиями вы разразитесь, когда откажется раскуриваться ваша трубка. А именно это и произойдет, если будете так сильно приминать в ней табак.

Глава IVПерерыв

Семейство Бинг, а также Дороти и Берти собрались в гостиной, высокое французское окно которой выходило в сад. Темой беседы не могла не стать позавчерашняя трагедия.

– Так вы подняли тело? – обратилась Элеонор к брату.

Ее спокойствие – она так и не пролила ни единой слезинки – было одним из удивительнейших обстоятельств происшествия. Четыре пары глаз, в том числе глаза ее отца, сидевшего в дальнем углу и делавшего вид, будто читает газету, уставились на нее в изумлении: вопрос прозвучал неожиданно.

Гард, расположившийся на подлокотнике кресла Дороти, немного поерзал и сдержанно ответил:

– Нет, сестрица. Я только вытащил затычку и выпустил воду. Затем я спустился вниз, где меня стошнило. – Он погладил кота, именно в этот момент решившего запрыгнуть к Дороти на колени. – Вывернуло наизнанку, – уточнил Гард.

– Не надо таких подробностей, – покровительственно посоветовала Дороти. – Успокойся.

– Знаешь, – обратился к ней молодой человек, беря ее двумя пальцами за подбородок и прижимая затылком к креслу, – если ты не перестанешь нервничать всякий раз, когда кот покусится на кресло, то придется отвезти тебя к ветеринару и попросить избавить тебя от страданий. Я опасно балансирую на подлокотнике и не желаю оказаться на полу. Мои нервы не выдержат. В общем, осторожнее, я тебя предупредил!

– А все это ужасное происшествие! – подхватила Элеонор. – Оно всем подействовало на нервы. Как неудачно! Нет ничего хуже, чем когда в вашем доме гостит человек, подверженный сердечным приступам.

– Бедняжка! – подал голос Берти и замолчал, поскольку все помнили требование Алистера Бинга не доводить до сведения Элеонор душераздирающего факта, что жених принадлежал к ее, женскому, полу.

«Бедняжке и так досталось, – говорил Алистер сыну, – ни к чему добавлять к разбитому сердцу еще и уязвленную гордость».

Все, однако, замечали, что пока что сердце Элеонор пребывает в поразительно бестрепетном состоянии. Казалось, на нее трагедия подействовала меньше, чем на остальных.

«Впрочем, трудно разобраться, что она на самом деле думает или чувствует по тому или иному поводу, – делился Гард с Дороти. – Моя сестра всегда бесстрастна».

Сам он как будто полностью отошел от потрясения и выглядел, как обычно, жизнерадостным здоровяком.

Элеонор сообщила, что ей необходимо удалиться, чтобы отдать распоряжения слугам, иначе обед может задержаться. После ее ухода присутствующие облегченно вздохнули и разговор стал оживленнее.

С утренней прогулки вернулся Карстерс. Ему потребовалось размяться, чтобы убедить себя, что его страхи, сомнениия и подозрения беспочвенны. Тем не менее возвратился он еще более убежденным, что многие факты требуют объяснения, иначе смерть Маунтджой нельзя считать случайностью.

«Во-первых, – размышлял он, – надо выяснить, кем был (была) мужчина (женщина) и сообщить родственникам, если они имеются. Во-вторых, разобраться, знает ли Бинг что-нибудь о частной жизни Маунтджой. Этим я и займусь. Посмотрим, куда это меня приведет». С этими мыслями он вошел в гостиную.

– О, мистер Карстерс! – приветствовал его Гард. – Подсохла ли утренняя роса ваших версий?

– Я не хочу обсуждать мои гипотезы, хоть тяжкие, хоть легковесные, – ответил он. – Лучше поиграем в теннис.

– Как, после… Я бы не смогла! – воскликнула Дороти. – Какое черствое предложение!

– Не смею навязываться, – сухо промолвил Карстерс.

– Отвратительно! – Дороти сморщила носик. – Разве можно так меня расстраивать?

– Дело не в этом, – вмешался Берти, краснея, но бросаясь защищать ее от ухмыляющегося пожилого человечка. – Дело не в том, что нам так уж дорога Маунтджой, просто…

– Просто старинные британские предрассудки не позволяют вам поступать так, как хотелось бы, – усмехнулся Карстерс. – Кто-то умер – не важно, кто, как и почему, но играть после этого было бы неприлично.

Берти промолчал. Карстерс повернулся к Гарду.

– Где Элеонор? – неожиданно спросил он.

– Подгоняет слуг, – пренебрежительно ответил Гард. – А что?

– Хотел узнать, как она.

– В полном здравии, в полном здравии! – Гард махнул рукой и чуть не упал с подлокотника кресла.

– А вы, мисс Кларк? – обратился Карстерс к Дороти.

Солнце светило прямо в миловидное, но бледное этим утром лицо Дороти. Та поежилась.

– Я напугана, – призналась она.

Алистер Бинг шумно сложил газету и бросил ее на журнальный столик, после чего резко поднялся и прошествовал в сад.

– Слава богу, – пробормотал Гард.

– Мистер Карстерс, – жалобно заговорила Дороти, наклоняясь вперед, – это же не было… То есть я хочу сказать… это же был несчастный случай?

– Вы о чем?

Дороти откинулась в кресле и укоризненно уставилась на него.

– Вы отлично знаете, о чем я, – сказала она, немного выпячивая губки. – Это… происшествие в ванной… было несчастным случаем? О, скажите, что это так!

– Моя дорогая юная леди, – немного смущенно произнес Карстерс, уловив в ее мольбе страх. Но прежде чем он смог продолжить, вернулась Элеонор, и снова воцарилась напряженная тишина. Пришлось Карстерсу пробормотать что-то о заждавшемся его микроскопе и удалиться.

– Где миссис Брэдли? – спросил Берти, желая нарушить вызванное приходом Элеонор молчание.

«Чертовски неудобно постоянно помнить, что Элеонор не знала, что ее молодой человек – женщина», – пожаловался потом Гард в разговоре с Берти.

– Еще не спускалась, предпочитает завтракать в постели, – ответила Элеонор на вопрос Берти с легким неудовольствием в голосе. Завтрак в постели вызывал у нее неодобрение.

– Что ж, – мирно отозвался Гард, – годы берут свое. Да и нам без нее проще. Хотя миссис Брэдли – славная старушенция, – мечтательно добавил он.

– Рада, что ты такого мнения о ней, – заметила Элеонор.

Это было одно из тех подводящих черту высказываний, которых у дочери хозяина дома был целый запас.

Глава VДознаватели

Вместо того чтобы прильнуть к своему микроскопу, Карстерс нашарил у себя в карманах трубку, табак и спички, прогулялся до очаровательной беседки и устроился там, чтобы поразмышлять.

«Я уже запутался в этой истории, – сказал он себе. – Пора привести мысли в порядок». Но мысли мелькали путаные, ведущие в никуда.

– Умный слушатель – вот кто мне нужен! – вслух сказал он.

– Я вам подойду? – спросила миссис Лестрендж Брэдли, с проворством Чеширского кота появившаяся из-за беседки и представшая перед ним.

– Отлично подойдете! – ответил Карстерс, учтиво привстав. – Если только вы не убийца.

– Конечно, я могла бы ею оказаться, но то же самое можно сказать о каждом из нас. Любой из слуг и даже все они вместе могут оказаться злоумышленниками. Все это очень странно, если не сказать запутанно, поразительно и тревожно. Я лежала и ломала над всем этим голову.

Карстерс засмеялся.

– Давайте присядем и обменяемся мнениями, – предложила миссис Брэдли. – Начните первым.

Она села, сложила руки и выжидательно уставилась на него. Карстерс сел с ней рядом и вытянул ноги.

– Да, вот так. Начинайте! – потребовала миссис Брэдли, по-птичьи впившись в Карстерса взглядом. Но он молчал. – Возьмите мой зонтик, можете чертить им на земле. – И она сунула ему свой зонтик от солнца.

Карстерс со смехом подчинился и стал тыкать кончиком зонтика в маленький камешек.

– Я уверен, что Маунтджой убили, и то, что старый Бинг изображает тупицу, не поколебало моей уверенности.

– Значит, наш хозяин с вами не согласен? Забавно! – воскликнула миссис Брэдли.

– Меня это выводит из себя, – ответил Карстерс.

– Он оставляет нас на милость убийцы или убийц, – продолжила миссис Брэдли сладким тоном. – Что тоже забавно.

– Я бы много отдал, чтобы узнать, зачем кому-то в этом доме понадобилось убивать Маунтджой, – продолжил Карстерс.

– Одной смертью дело не ограничится, и двумя тоже, – пробормотала она.

– Что?! – встрепенулся Карстерс, заставив миссис Брэдли удивленно уставиться на него.

– Прошу прощения?

– И я у вас, за то, что повысил на вас голос. Нет, если говорить серьезно, не полагаете же вы, что мы снова…

– Полагаю. Я много думала об этой внезапной гибели как будто всеми любимой и совершенно безобидной женщины и чую в этом доме нечто странное. Не спрашивайте, что я имею в виду: я сама не знаю. Но здесь что-то происходит, и это меня сильно тревожит.

Карстерс нахмурился.

– Не попробуете объяснить?

– Нет! – отрезала миссис Брэдли.

– Итак, по-вашему, это убийство? Но полиция…

– Там служат здравомыслящие люди, – перебила его миссис Брэдли, – но обычно у них нет ни воображения, ни чувствительности. Им подавай факты, тогда как мы с вами довольствуемся ощущениями.

– Мне тоже нужны факты, – возразил Карстерс, – и между прочим, мы ими располагаем. Факты здесь, перед нами и вокруг нас, мелкие факты, но по отдельности, без помощи своих собратьев, любой из них бессилен и бесполезен. А мы даже не способны их разглядеть. Позор, не правда ли?

– Отчего же, с некоторыми фактами мы знакомы, – возразила миссис Брэдли. – Позвольте, я их вам назову, и вы убедитесь, сколько их на самом деле можно свести вместе. Готовы?

Карстерс открыл маленький блокнот.

– Я буду записывать.

Она слегка подалась вперед и начала:

– Открытое снизу окно. Вряд ли это дело рук покойницы. Незапертая дверь. Вряд ли покойница забыла бы о двери или намеренно не стала ее запирать, особенно если для нее по-прежнему было важно скрывать свой пол. Отсутствие табурета в ванной.

– Его уже нашли, – брезгливо сообщил Карстерс. – Пропала моя лучшая улика!

– Вот как? – Миссис Брэдли повернулась к нему, не скрывая любопытства. – Нашли? Где же?

– В ванной этажом выше. По недосмотру горничные поставили в ванной верхнего этажа два табурета, так что на нижнем этаже не осталось ни одного.

– Забавно, – сухо заметила миссис Брэдли.

Карстерс покосился на нее, удивленный ее необычным тоном.

– Боюсь, я не понимаю…

– Не понимаете? – На ее тонких губах заиграла странная улыбка. – Боюсь, мистер Карстерс, сегодня утром вы и наш бесценный мистер Бинг немного сглупили, ведь так? Оказались слепцами.

– Неужели? На что вы намекаете?

– Дорогой мой, – миссис Брэдли схватила его за руку своей клешней, – вы удосужились расспросить об этом горничных? О табурете – ускользнувшей улике?

– Признаться, нет. Но, конечно, это можно сделать, раз вы считаете, что это принесет пользу.

– Уже не принесет, – вздохнула она. – На основании своего опыта управления домашним хозяйством и слугами могу вас заверить, что горничные никогда не перемещают табуреты. Если не настаивать, они даже не станут вытирать с них пыль, а если станут, то прямо на месте. Причем речь идет не только о табуретах в ванных комнатах, а о табуретах вообще. Заметьте, я опираюсь на свой глубокий и горький опыт. – Она хрипло хохотнула. – Вот скажите мне, чего ради горничной взбредет в голову тащить табурет из ванной на другой этаж? Согласна, девушки глупы, но даже у горничных есть глаза, а ванные не так уж велики и не загромождены мебелью. Они непременно заметили бы, что табурет очутился не на своем месте.

– Не хотите же вы сказать, что мисс Бинг солгала?

– Так это Элеонор принесла его сверху? Что именно она при этом сказала?

– Только то, что нашла табурет этажом выше и не понимает, зачем горничным понадобилось поставить в одной ванной два табурета, а в другой не оставить ни одного.

– О, если Элеонор сказала, что нашла наверху два табурета, то, вероятно, так оно и было. А она побывала в другой ванной, взглянула на другой табурет?

Карстерс хлопнул себя по колену.

– Боже правый! Каким же я был ослом! Вы хотите сказать, что другой табурет…

– Совершенно верно, – кивнула миссис Брэдли, глядя в дальний угол сада.

Карстерс вскочил, бегом преодолел лужайку и влетел на террасу.

– Поздно, друг мой, – прокомментировала миссис Брэдли, заметив с веселой улыбкой, что Карстерс не выпускает из рук ее зонтик от солнца.

Через десять минут он вернулся с разочарованным и удрученным видом.

– Не доказано, – буркнул он, снова садясь рядом с ней.

– Капля скипидара способна творить чудеса.

– Вы колдунья? – спросил Карстерс.

– Нет, просто наблюдательный человек, – ответила миссис Брэдли, задумчиво улыбаясь и не глядя в его сторону.

– В общем, вы оказались совершенно правы. Вчера, поднимаясь по лестнице, я как будто уловил запах скипидара. Табурет в ванной на втором этаже был недавно приведен в порядок. Встреченная мной на лестнице горничная сказала, что мисс Бинг заметила темное пятнышко на пробковом сиденье табурета и распорядилась его отчистить.

– Что за пятнышко?

– Девушка утверждает, что это была краска, смола или лак.

– Сдается мне, Элеонор не могла бы защитить преступника лучше, если бы знала, кто он.

– Думаете, она что-то знает?

– Не думаю, а уверена. Дороти Кларк тоже в курсе дела. И Берти Филиппсон. Да и все мы! Трудность в том, чтобы вытянуть из нас информацию.

– Вы всерьез утверждаете, что люди в этом доме сознательно выгораживают убийцу? – возмутился Карстерс.

– Может, и не сознательно. Вам доводилось учить детей?

– Нет.

– А мне доводилось. Детям известны многие мелкие факты. В этом они значительно опережают любого взрослого.

– Неужели? – вежливо спросил Карстерс, борясь с зевотой.

– Представьте. Но вы не представляете, наверное, и того, сколько требуется мастерства, чтобы извлечь из детей их знания в связном и понятном виде.

До Карстерса стал доходить смысл данного сравнения.

– Вы хотите сказать, что эти люди могут обладать полезной информацией, но, если можно так выразиться, не знают, что владеют ею в требуемом объеме?

– Совершенно верно. Их нужно расспрашивать медленно и терпеливо, пока не появится то, что педагоги называют «точкой контакта». После этого на вас может хлынуть столько всего, что вы растеряетесь, не зная, что со всем этим делать!

– На нынешней стадии расследования я даже отдаленно не могу вообразить такой удачи, – усмехнулся Карстерс. – Но непременно воспользуюсь вашим советом. Вот только вопрос: вдруг эти люди будут возражать, чтобы их спрашивали? В конце концов, я не из полиции.

– Им понравится! – заявила миссис Брэдли. – Люди любят делиться информацией, особенно о самих себе. Этим объясняется, к примеру, популярность исповеди. Что до преступника, независимо от его пола, то вы читали, конечно, «Убийство на улице Морг» Эдгара По и «Скво» Брема Стокера: он будет вынужден изображать энтузиазм, чтобы не отличаться от остальных, иначе…

– Да, конечно, – кивнул Карстерс и посмотрел на часы. – До обеда еще есть время. Начнем?

Миссис Брэдли засмеялась, отчего ее желтое лицо сморщилось.

– Нужна осторожность, – добавил Карстерс. – Не хотелось бы навязывать людям чуждые им мысли.

– Вы, как всегда, правы, – согласилась миссис Брэдли, позволяя морщинам разгладиться и возвращая своему лицу обычное выражение немного циничного оживления. – Идемте! Нас ждет гостиная с видом на сад. Знаю, там будет Алистер Бинг и, уверена, все остальные. Я начну, вы продолжите. Полагаю, нам больше всего поможет игровая манера.

И она изобразила гримасу игривого аллигатора, с которой шагнула через французское окно в гостиную. Следом за ней туда вошел и Карстерс.

– Внимание, дети, – начала она, улыбаясь всем присутствующим, в том числе своему отражению в овальном зеркале, – как насчет того, чтобы поиграть в новую игру? Это вполне комнатная игра. Она не потребует усилий. – Миссис Брэдли злобно взглянула на Берти Филиппсона, который покраснел. – Ничего неподобающего и излишне веселого, это не теннис. Знаю, меня не было среди присутствующих здесь, но я слышала, как вы, мистер Филиппсон, выступали за соблюдение приличий. – Она помахала ему своей желтой клешней. – Нет, игра в самый раз для данного случая. Согласны?

– Только если игра не сопровождается идиотскими звуками, – подал голос Карстерс, давая остальным понять, что он не во всем заодно с миссис Брэдли; он решил, что заговорщическая атмосфера не принесет успеха.

– И поцелуями, – добавила Элеонор.

– И чтобы не пришлось прятаться не чердаке, – поежилась Дороти.

– Ну и заплесневевшая публика, – промолвил Гард. – Я с вами, миссис Брэдли. Полагаю, это не охота на человека?

– В некотором смысле да, – ответила она. – Мне понадобится помощник. Идите сюда, мистер Карстерс. Я выбираю вас. Остальные отойдите на минутку, чтобы я объяснила ему, что от него требуется.

Миссис Брэдли отвела Карстерса в сторону и сделала вид, будто шепчет ему на ухо. Тот, подыгрывая ей, цокал языком и кивал.

– Ну, все готовы? – спросила она после нескольких секунд этой пантомимы.

– Начинайте быстрее! – потребовал Гард, усаживаясь поудобнее и опираясь о спинку кресла Дороти.

– Прежде чем начать, Карстерс, – встрепенулся Алистер Бинг, – я должен взглянуть на шишки у них на головах. Пару дней назад я уже смотрел, но куда-то задевал свои записи.

– Я не позволю, чтобы меня осматривали! – твердо воскликнула Дороти. – Ужас какой-то! В прошлый раз вы меня огорошили, заявив, что я не в состоянии говорить правду и отличаюсь слабыми умственными способностями.

– Совершенно верно, отец, – одобрительно произнес Гард. – Верно то и другое. Но не лучше ли на сей раз обойтись без шишек и позволить мистеру Карстерсу приступить к вопросам? Все, что угодно, лишь бы сменить тему! В последнее время кто-то злоупотребляет нашей тягой к сенсациям кладбищенского свойства. Начинайте, мистер Карстерс!

– Как вам будет угодно, – раздраженно буркнул Алистер.

– Если не возражаете, Бинг, я бы начал с вас. – Карстерс покосился на миссис Брэдли, потом посмотрел на остальных.

– Игра требует, чтобы все вы ненадолго вышли, позволив нам с миссис Брэдли все здесь подготовить. Даже вы, Бинг. Вернетесь, когда вас позовут. Окна лучше закрыть.

Берти закрыл и запер высокие окна. Остальные, недовольно ворча, покинули гостиную.

– Кресло для меня, кресло для вас, кресло для свидетеля, – пыхтел Карстерс, расставляя кресла. Затем он открыл дверь: – Входите, Бинг.

– Подождите! – спохватилась миссис Брэдли. – О чем вы намерены их спрашивать? Мы еще не условились о вопросах. – Она прошипела эти слова как отъявленная заговорщица, чуть не заставив Карстерса покатиться со смеху.

– Понадеемся на помощь свыше, – усмехнулся он.

– Сюда, мистер Бинг! – позвала миссис Лестрендж Брэдли. – Садитесь в это кресло, пожалуйста. Мистер Карстерс будет задавать вопросы, я – записывать ответы.

– Вы серьезно? – проворчал Алистер, усаживаясь. – Полагаю, разговор пойдет о Маунтджой?

– Да, – кивнул Карстерс. – По крайней мере миссис Брэдли будет говорить о ней. А начну я.

– Валяйте. Что вам хочется узнать?

– Прежде всего, – произнес Карстерс, пристально глядя на хозяина дома, – объясните, почему все в доме – я не веду речи о слугах и о себе самом – так равнодушно отнеслись к событию, которое нельзя не назвать трагедией? В теннис не играют, не шумят, но все равно…

– Что-то я вас не пойму… – Алистер Бинг побледнел. – Вы о чем, Карстерс?

Тот напустил на себя еще больше серьезности.

– Смерть Маунтджой была внезапной и в определенном смысле загадочной, – сказал он. – Но не менее загадочно ее невероятное воздействие на присутствующих. Почти все вы испытали скорее облегчение, чем ужас, в связи с тем, что несчастная женщина отправилась на тот свет. Подобное отношение требует объяснения.

Пока Карстерс говорил, Алистер Бинг сидел злой и напряженный. Теперь он взирал на своего друга холодно.

– Ваши замечания, дорогой Карстерс, тоже требуют объяснения. На что вы, собственно, намекаете?

– Бросьте, Бинг, не надо обижаться. Просто я говорю: странно, что бедняжку Маунтджой никто не оплакивает.

– Даже вы? – промолвил Алистер.

– Я намерен отомстить за ее смерть, – тихо произнес Карстерс. – Вы мне поможете?

– Если помощь включает ответы на дурацкие и совершенно нелепые вопросы, то так помогать я отказываюсь! – заявил Алистер. – Я не любил Маунтджой, и мне все равно, знают об этом или нет. Полагаю, это ни для кого не составляло секрета. Конечно, его – то есть ее – смерть меня потрясла, да еще как! Но мы никогда не ладили. Последний вздорный спор насчет земляных валов на старом поле для гольфа – ерунда, я не разозлился. Но Маунтджой такого мне наговорил, то есть наговорила, на археологические темы, что хотелось сбить ее с ног. Не стану отрицать, я чувствовал, что во мне закипает гнев, утолить который смогло бы только кровопролитие. Да, я не намерен оплакивать ее. Мне не жаль, что она умерла! Другое дело, что все это чрезвычайно досадно, особенно если выяснится, что это не несчастный случай…

Он замолчал, от его лица отхлынула кровь. Он немного стыдливо улыбнулся Карстерсу и миссис Брэдли.

– Как вам такое признание? Мне уже полегчало. Бедная Маунтджой!

Карстерс задумчиво почесал подбородок.

– Большое спасибо, Бинг. Теперь я бы попросил вас прислать вместо себя Дороти Кларк.

– Дороти? Послушайте, Карстерс, я не позволю запугивать этого ребенка! Перед приездом сюда она побывала в автомобильной аварии, поэтому нервы у нее на взводе. Лучше ее не трогать.

Тот пожал плечами.

– Ей что-то известно о гибели Маунтджой, – со значением произнес он.

– На каком основании вы это утверждаете? – взвился Алистер.

– Говорить с Дороти лучше мне, – вмешалась миссис Брэдли. – Я позабочусь об ее нервах.

– Что ж, раз вы считаете, что это необходимо… – уступил Алистер.

– Да.

– Прекрасно. Вы увлекаетесь психоанализом и должны понимать, как за это взяться, – проворчал Алистер. – Хотите, чтобы она вошла прямо сейчас?

– Да, будьте так добры.

– Минуточку, – спохватился Карстерс. – Бинг, что вам известно о родне Маунтджой?

Алистер наморщил лоб:

– Послушайте, Карстерс, что все-таки у вас на уме? К какому выводу вы пришли? По-прежнему считаете это убийством?

– Даже не знаю, что ответить, Бинг. Не сомневаюсь, что ее смерть – не несчастный случай. Желательно было бы раскопать что-то в ее прошлой жизни, что могло бы пролить свет на эту загадку.

– На каком основании вы пришли к такому заключению, помимо того, что мы обсуждали вчера утром? – спросил Алистер.

– Оснований множество, – ответил Карстерс. – Во всяком случае, их достаточно для уверенности, что поиск правды надо продолжить.

– Раз так, вы обязаны изложить свои подозрения полиции. Ваш гражданский долг – обратиться за помощью к закону, если думаете, что смерть моей гостьи произошла при подозрительных обстоятельствах.

– Я вовсе не тороплюсь обращаться в полицию. И сейчас я объясню почему. – Он поднял ладонь, чтобы не дать нетерпеливому Бингу обрушить на него поток слов, и важно продолжил: – Я уверен, что Маунтджой убили. Убежден: это дело рук кого-то в доме. Уверен даже, что уже знаю, кто убийца!

Алистер Бинг, лишившись дара речи, вытаращил на него глаза, а миссис Лестрендж Брэдли бесшумно выскользнула из комнаты.

Глава VIКлюч к отгадке

– Конечно, вы вправе сами обратиться в полицию, если считаете, что так нужно, – произнес Карстерс. – Откровенно говоря, мне стало бы легче, если бы ответственность легла на плечи подготовленных людей. Но я бы советовал вам ко мне прислушаться и не торопиться вызывать полицию.

– Так что вам известно?! – не выдержал Алистер Бинг.

– Я бы предпочел не говорить этого. Вы знаете столько же, сколько я, и могли бы прийти к тем же самым умозаключениям, что и я, если бы постарались.

– То есть вы толком ничего не знаете, – усмехнулся Алистер Бинг.

– Бинг, я знаю об этом деле не больше, чем вы – о римской вилле, где нашли прошлым летом кусочки мозаичного пола, помните? Тем не менее вы очень достоверно восстановили вид виллы и написали по этому поводу пространный научный трактат, хотя, повторяю, располагали данными всего лишь о найденных кусочках мозаики. Я прав?

Алистер просиял:

– Мой труд похвалил сам Бетермейер! Он был от него в восторге!

– Уверен, не зря, – улыбнулся Карстерс. – Вы улавливаете мою мысль?

– Нет!

– Она состоит в следующем. Я тоже нашел свои кусочки мозаики, а именно: открытое окно; незапертая дверь; исчезновение и новое явление табурета, но не в той ванной; тот самый табурет, сначала испачканный, а потом очищенный скипидаром и потому переставший служить уликой. Наконец маленькая – но очень значительная – капля темно-зеленой краски, оставленная кем-то на балконе. Вы не заметили ее сегодня утром? Далее, разумеется…

– Пропавшие часы, – подсказала миссис Брэдли, снова появляясь с внезапностью Чеширского кота и с такой же ухмылкой на лице.

– Что?! – вскричал Карстерс.

– Пропавшие часы? – удивился Алистер Бинг. – Какие пропавшие часы? Я ничего не знал о потере кем-то каких-то часов. Почему мне ничего не сказали?

Язвительная ухмылка миссис Брэдли сменилась невинным выражением.

– Я пошутила, – призналась она. – Не сказали ли вы, мистер Бинг, чего-либо любопытного или забавного в мое отсутствие?

– Я намерен вызвать полицию! – крикнул тот. – Это то, что я сказал и что намерен сделать. Причем незамедлительно! Отказываюсь превращать свой дом в жилище новоявленного Шерлока Холмса! – И он выбежал из комнаты, хлопнув дверью.

Сразу после ухода Бинга миссис Брэдли запустила руку во вместительный карман на юбке, скрытый полой блузки, и достала оттуда серебряные мужские часы.

– Бедный Алистер, – проговорила она, кладя часы на каминную полку. – Я думала, он уйдет, как только я появлюсь. Сочувствую ему: ох уж это частное расследование! Но его необходимо было удалить, не так ли? Вы узнаете часы, мистер Карстерс?

Тот открыл заднюю крышку часов, заглянул внутрь, резко захлопнул крышку и отложил часы.

– Это вещь Маунтджой, – сказал он. – При чем тут это?

Миссис Брэдли села, разгладила юбку и ответила:

– После смерти Маунтджой в ее спальне не было часов. Я их искала и не нашла.

– Я вас не понимаю!

– Конечно, не понимаете.

Карстерс долго смотрел на нее, пока она не засмеялась.

– Нет, я не сумасшедшая. Я в здравом уме, – заверила миссис Брэдли. – Но, думаю, должна объяснить вам, при чем тут часы.

– Это не обязательно, – поспешно ответил Карстерс. – Кажется, я уже догадываюсь.

Миссис Брэдли, как будто собиравшаяся что-то добавить, опустила голову.

– Итак, вы знаете то же, что и я, – мрачно изрек Карстерс. – Отчасти я даже рад этому. Вдруг вы ответите, как мы поступим теперь, все выяснив?

– Никак, – тихо отозвалась она.

– Никак? Но, моя дорогая леди…

Она несколько раз кивнула, напомнив ему птицу.

– Молчите, не утруждайте себя, – произнесла миссис Брэдли все с тем же почти гипнотическим спокойствием. – Я все знаю. Это убийство, и мы как добропорядочные граждане обязаны немедленно позаботиться о задержании преступника. Если не выполним свой долг, значит, мы сообщники, то есть люди, молчаливо согласившиеся на преступление: ведь мы выгораживаем убийцу.

Карстерс усмехнулся, но его лицо сохранило выражение тревоги:

– Прошу вас, продолжайте.

– Я скажу, где нашла часы, – заговорщически продолжила она. Посмотрев вправо, потом влево, она оглянулась, издала хрип, заменявший ей веселый смех, и наконец забормотала: – Они лежали на дне туалетного кувшина на умывальнике Маунтджой. Не пойму, почему Элеонор так привержена старым вещам, – добавила она как будто невпопад. – Древние туалетные принадлежности – это кошмар!

Она помолчала, словно ожидая от Карстерса какого-нибудь замечания, но он промолчал.

– Кувшин был на две трети наполнен водой, – сообщила миссис Брэдли.

Карстерс встрепенулся, будто это его выудили из кувшина с водой, а не серебряные часы, и озадаченно воззрился на собеседницу.

– Чего ради ему – то есть ей – понадобилось держать часы в кувшине? – спросил он. – Уж больно это глупо!

– Теплее, – сказала миссис Брэдли со своим устрашающим смехом-кудахтаньем. – Замените слово «глупо» другим – и попадете в точку.

– «Глупо»? – Карстерс поджал губы. – Заменить слово «глупо»? – Он ударил кулаком по столу. – Безумно! Маунджой была не в своем уме, а значит, это, слава богу, не убийство, а самоубийство. Как я рад, что вы нашли часы!

– Вот как? Не хочется вас разочаровывать, но это не самоубийство. Самое что ни на есть убийство, а безумцем был преступник, а не Маунтджой.

– Но тогда…

– Прошу вас, продолжайте. Или мне самой закончить вашу фразу?

– Сомневаюсь, что вы сможете, – сказал он со смехом. – Но продолжайте, если считаете, что знаете окончание.

– Вы собирались сказать, что в этом случае ваше заключение о личности убийцы неверно.

– О небо! – вскричал Карстерс. – Вы ясновидящая?

– Прикладная психология, не более, – усмехнулась миссис Брэдли. – А теперь признавайтесь, на кого вы думали и когда пришли к такому выводу.

– На вас! – признался Карстерс. – К этому выводу я пришел, когда беседовал с Бингом перед тем, как вы отсюда выскользнули. Меня словно осенило, удар прямо в переносицу – вот что это было!

Миссис Брэдли радостно кудахтнула:

– Великолепно! А когда поняли, что ошиблись?

– Пару секунд назад, – признался он со вздохом. – И очень рад этому.

– Но почему я? Мне, конечно, очень лестно, однако… Это, конечно, был прекрасный способ избавления от неприятного человека, вот только я не забыла бы закрыть окно в ванной. А главное, – она выразительно осмотрела себя, – у меня не такие длинные ноги для подобной акробатики. Я примерилась сегодня утром, пока все спали, и выяснила, что мне это не под силу. Хотите, покажу, если у вас остались какие-нибудь сомнения?

Карстерс покачал головой.

– Это очевидно, и я обязательно обратил бы на нее внимание позже, обдумывая свои умозаключения, – проговорил он. – Но, уверяю вас, теперь я полностью убедился, что вы не отнимали жизнь у Маунтджой. Вы же не безумны, а убийца, как вы утверждаете, безумен.

– Мои утверждения не могут иметь веса, – со смехом возразила миссис Брэдли. – На самом деле вы хотите сказать, что вас поразил другой аспект ситуации. Он привел вас к выводу, в котором нет места для меня, – во всяком случае, о моем участии в преступлении не может быть речи.

– Объясните яснее, – попросил Карстерс.

Миссис Брэдли отмахнулась от его просьбы.

– Куда ни посмотришь, – продолжил он, – натыкаешься на одну и ту же сложность: у кого был мотив для убийства Маунтджой? Я не могу разглядеть его ни у кого – по крайней мере в доме. При этом не сомневаюсь, что утопил бедняжку кто-то из нас. Никто не убедит меня, что я ошибаюсь.

– Бедная женщина, – прошептала миссис Брэдли, – бедная женщина…

Она выжидающе посмотрела на Карстерса, состроила гримасу и пожала плечами.

– Хотя бы кивок или намек, – многозначительно произнесла миссис Брэдли.

Карстерс усмехнулся:

– Боюсь, сейчас от меня намеков на добиться.

Их отвлек громкий стук в дверь.

– Войдите! – крикнула Карстерс, и в двери появилась Дороти.

– Мы терпеливо дожидаемся своей очереди, – сказала она. – Как вы разозлили бедного мистера Бинга! Да, еще: с нами ужинает начальник полиции графства. Вероятно, он останется здесь на день-другой. Тоже будет нас вызывать и расспрашивать. Жду своей очереди.

– Что ж, – произнесла миссис Брэдли. – Сядьте лицом к свету, возьмите бумагу и карандаш и напишите противоположное тому, что я говорю.

После этого небольшого фарса Дороти отпустили. Карстерс вопросительно приподнял брови.

– Тот, кто поумнее, сегодня за ужином случайно или намеренно устроит сцену, – пояснила миссис Брэдли. – Как только начальник полиции пронюхает о наших подозрениях, покоя не будет ни для кого, так что нам с вами, друг мой, придется, возможно, выйти из игры. Я этому только рада.

– А я нет! – заявил Карстерс. – Я взялся разгадать эту загадку. Если вы правы и полиция решит провести дознание, я уже не смогу ничего выяснить.

Миссис Брэдли подняла палец.

– Слышали? Гонг на ленч. Но я успею задать вам вопрос: что, по-вашему, самое странное в данном деле?

– Помимо самого убийства, – медленно ответил Карстерс, обдумывая каждое слово, – самое вопиющее то, что Маунтджой оказался женщиной.

– Да, именно вопиющее, – подхватила миссис Брэдли.

– Вы мало мне помогаете!

– Я и не собиралась, друг мой. Но если та мысль, которая посетила меня, не посетит до завтрашнего утра вас, то я сильно удивлюсь.

Карстерс открыл для нее дверь и добавил:

– Я знаю, что вы не убийца, но в иных обстоятельствах подумал бы именно на вас. Не исключаю, что вы пытаетесь заморочить мне голову своими намеками, хотя, может, это, наоборот, попытки указать на что-то, что я проглядел. Маунтджой был мужчиной, потом превратился в женщину, но никто… А вот и нет, кто-то как раз… Так вот что вы имели в виду, миссис Брэдли! Блестяще! Преступление с целью мести?

Глава VIIРасследование

Обед получился веселым. Все ждали друг от друга жизнерадостной, даже легкомысленной беседы. Карстерс и миссис Брэдли выслушивали от обоих молодых людей критику придуманной ими нескончаемой скучной игры. Дороти засыпали вопросами о ее участи в ней в отличие от Алистера Бинга, которого никто не расспрашивал, что неудивительно: он был единственным, кто не смог избавиться от мрачного настроения и не принял участия в шуточном разговоре.

– Тебе здорово досталось, Дороти? – участливо интересовался Гард.

– Еще как! – отвечала та, кротко улыбаясь. – Это было ужасно! На твоем месте я бы не согласилась. Придется все выложить о своем предосудительном прошлом!

– Тогда следующей будет Элеонор, – решил Гард. – Не возражаешь, старушка?

– Возражаю, – чопорно ответила Элеонор, – когда ты так меня называешь. Что до участия в этой детской игре, то против нее у меня нет возражений, хотя я считаю, что после гибели мистера Маунтджоя прошло слишком мало времени, так что я буду серьезной, не желая, впрочем, лишать остальных их простых радостей.

Гард возвел глаза к потолку, а потом, подмигнув Дороти, со здоровым юношеским аппетитом приступил к еде.

После обеда Алистер Бинг отвел Карстерса в сторонку:

– Я пригласил сюда на день-два начальника полиции графства, чтобы попросить его провести неофициальное предварительное расследование. Будет и полицейский врач, хотя, конечно, не в своем официальном качестве. Пусть осмотрит тело. Вы довольны?

– Полагаю, я не должен мешать вам действовать так, как считаете правильным, Бинг, – угрюмо произнес Карстерс. – Жаль, что вы не обратились ко мне за советом и не позволили завершить мое собственное расследование, прежде чем приглашать помощь извне.

– Хотите обижаться – обижайтесь, – заявил Алистер. – Если в смерти этой женщины присутствует загадка, то пусть ее разгадывают власти. Вам нет смысла в это соваться. Кроме того, все будет неофициально. Ваши версии необоснованны. Начальник полиции сам во всем разберется.

Карстерс добродушно рассмеялся:

– Поступайте как знаете. Надеюсь, вы не пожалеете, только и всего. Мне трудно представить, что начальник полиции графства сможет провести неофициальное расследование. Он будет обязан вспомнить о своем долге.

Алистер Бинг усмехнулся.

На следующий день начальник полиции графства и полицейский врач, друг семьи, осматривали тело и ванную комнату. После того как врач завершил осмотр, мужчины во главе с Алистером спустились в библиотеку.

– Что ж, доктор, поделитесь вашим мнением, – попросил начальник полиции.

– Причина смерти – утопление, мой коллега прав. Кстати, проблем с сердцем я не заметил.

– Это совершенно точно?

– У меня нет ни малейших сомнений.

– Благодарю вас. Где джентльмен, высказывающий версии?

– Мистер Карстерс? Желаете увидеть его?

– Да.

Алистер позвонил в колокольчик:

– Попросите заглянуть к нам мистера Карстерса.

Полицейский и врач встретили Карстерса улыбками, он ответил им тем же и сел.

– Итак, мистер Карстерс, объясните, пожалуйста, на каком основании вы сочли смерть мисс Маунтджой насильственной?

Сжато, как того требовал профессионализм, Карстерс изложил причины, соображения и умозаключения. Начальник полиции делал пометки в блокноте.

– Это все, мистер Карстерс? – спросил он, после чего зачитал записанное.

– Да, сэр Джозеф.

– Вы математик? – Полицейский внимательно рассматривал Карстерса.

– Отчасти да, – ответил Карстерс.

– Так-так, понятно… Кто нашел тело?

– Я, – произнес Алистер Бинг. – Было очень неприятно, скажу я вам!

– Вы один?

– Нет, вместе с сыном, мистером Карстерсом и двумя слугами.

– При каких обстоятельствах?

– Мы ужинали…

– Время?

– Примерно в четверть девятого.

– Благодарю вас. Значит, вы ужинали. Все вместе?

– Конечно, Маунтджоя не было. Мы начали без него – без нее.

– Это не показалось вам необычным?

– Что именно? То, что она отсутствовала? Нет. Порой ее охватывал профессиональный азарт, заставлявший забыть о еде. Мы его – ее – в таких случаях не беспокоили. Просто отправляли наверх поднос с едой.

– Она давно у вас гостила?

– Около полутора месяцев. Ходили слухи о скором обручении умершей и моей дочери. Разумеется, мы все считали, что Маунтджой – мужчина. Кстати, я бы очень просил не открывать моей дочери правду об этом.

– Мужчина? Ах да, мистер Карстерс объяснял, что умершая выдавала себя за мужчину. Неужели никто не заподозрил, какого она пола?

– Нет. Мы всегда… Никому из нас не пришло бы в голову…

– Ваша дочь тоже ничего не подозревала?

– Ни в коем случае! Она очень спокойная, скромная девушка. Все это станет для нее шоком.

– Несомненно, как же иначе! Значит, все, кроме Маунтджой, сидели за столом. Что произошло потом?

– Вошел дворецкий. Обратившись ко мне, доложил, что Маунтджой все еще в ванной, его человек стучался, но не добился ответа.

– Его человек?

– Правильнее сказать, мой человек, которого я приставляю к гостям-мужчинам, приезжающим без своих слуг.

– Он обслуживал Маунтджой?

– Нет, Маунтджой никогда не требовалось много помощи. В ванной он выкладывал для нее чистую рубашку и вешал костюм, отворачивал краны – вот, собственно, и все. Теперь понятно почему…

– Если можно, я хотел бы увидеть слугу.

Алистер позвонил в колокольчик:

– Попросите сюда Парсонса.

Через две минуты появился тихий, бледный лакей.

– Вы меня вызывали, сэр? – обратился он к Алистеру Бингу.

– Садитесь. – Хозяин указал ему на стул.

Лакей бесшумно затворил дверь и послушно сел.

– Отвечайте начальнику полиции графства с максимальной ясностью.

– Конечно, сэр. – Лакей смущенно откашлялся.

– Парсонс, – начал сэр Джозеф, заглянув в свои записи, – вы помните, как включали воду в ванне для мистера Маунтджоя в вечер его смерти?

– Да, сэр.

– Оба крана сразу?

– Нет, сэр.

– Сначала горячий?

– Да, сэр. Затем я измерил термометром температуру воды и сделал ее похолоднее при помощи холодного крана, как просил мистер Маунтджой. Он просил строго определенной температуры.

– Вы не припомните, до какого уровня была налита ванна к моменту, когда вы завершили ваши сложные приготовления?

– Я помню, сэр.

– Отлично! – С этими словами начальник полиции отодвинулся от стола. – Пойдемте. Вы мне покажете?

– Разумеется, сэр.

Лакей посмотрел на Алистера Бинга, пропустил в дверь четверых человек (к ним присоединился врач) и последовал за ними, после чего закрыл дверь.

– Итак, – произнес сэр Джозеф, войдя в ванную, – как высоко поднялась в ванне вода?

Парсонс с непроницаемым видом показал пальцем уровень в десяти дюймах от верха ванны. Начальник полиции достал из кармана складную линейку и померил расстояние.

– Девять целых три десятых дюйма. Вы записываете, Бреннер? – обратился он к врачу. Тот кивнул со скучным видом.

– Послушайте! – воскликнул Карстерс.

Начальник полиции покровительственно улыбнулся.

– Сейчас, мистер Карстерс. – Он повернулся к Парсонсу. – Вы сильно удивитесь, если услышите, что мистер Маунтджой был не мужчиной, а женщиной?

– Нет, сэр.

– Вот как? Почему?

– Слуги судачат об этом с тех пор как… Со времени смерти бедного джентльмена, сэр.

– Пока это все.

– Благодарю вас, сэр.

Лакей посмотрел на Алистера Бинга, дождался его кивка и удалился.

– Образцовый свидетель, – заметил начальник полиции. – Спустимся вниз, джентльмены.

– Нет, подождите! – крикнул Карстерс.

– Ах да, вы хотели что-то сказать. Простите, что прервал вас раньше, но я подумал, что лучше не говорить лишнего при Парсонсе, хотя он, похоже, не из болтунов.

– Можете не извиняться, – сказал Карстерс. – Мне недостает самообладания. Просто учтите, что он неправильно показал уровень воды.

– Вот как? – оживился начальник полиции.

– Вода дошла до отверстия переливной трубы, на три дюйма выше, чем он показал.

Начальник полиции опять вооружился линейкой и произвел измерение.

– Пять целых одна десятая дюйма. Записали, Бреннер?

Врач кивнул.

– А теперь – вниз! – скомандовал сэр Джозеф. – Это становится интересно.

– Итак… – начал Алистер Бинг, когда все четверо снова расположились в библиотеке.

– Итак, – подхватил начальник полиции, – уровень воды. Любопытно. Или один из вас двоих ошибается, мистер Карстерс?

– Я не ошибаюсь, – возразил тот. – Я отчетливо помню, что подумал, когда мы вынимали тело из ванны, как глупо для человека, подверженного обморокам, набирать в ванну столько воды. Это было непосредственно перед тем, как я предположил, что Маунтджой убили. Сначала я решил, будто смерть вызвана сердечным приступом.

– Так-так… А водоизмещение? Об этом вы не подумали?

– Оно не может объяснить такую большую разницу между показаниями Парсонса и моими – четыре целых две десятых дюйма. Ведь в Маунтджой было всего пять футов пять дюймов росту, и она была стройной, даже худой.

– Вы понимаете, что из всего этого следует, джентльмены?

– Нет, – признался Алистер Бинг.

Карстерс нахмурился:

– Вы хотите сказать, что Парсонс прав?

– Совершенно верно, – ответил начальник полиции. – Возня с термометром позволяла ему хорошо запомнить высоту воды.

– Согласен. А моей памяти вы доверяете?

– Доверяю, особенно с учетом доказательств памяти, которые вы можете предоставить.

– А раз мы оба правы…

– Вот именно. Это значит, что между уходом Парсонса из ванной и вашим появлением там кто-то, один человек или несколько, опять отвернул краны, и вода в ванне дополнительно поднялась.

– Это был убийца! – торжествующе воскликнул Карстерс.

– Он самый, – кивнул начальник полиции. – Во всяком случае, мы имеем основания так думать.

– А я так не думаю, – вмешался Алистер Бинг. – По-моему, это необоснованный вывод. Ясно, что краны отвернула сама Маунтджой. Вода получилась слишком горячей или слишком холодной, вот она и изменила температуру. Я сам много раз так делал.

– Вы тоже предварительно вручали лакею термометр и инструктировали его насчет температуры воды?

– Подумаешь, термометр! – усмехнулся Алистер Бинг.

– Кажется, вопрос можно решить, – примирительно произнес сэр Джозеф.

– Только не за мой счет! – воскликнул Алистер.

– Можно ли повторно позвать Парсонса? – попросил начальник полиции.

Алистер Бинг позвонил в колокольчик.

– Послушайте, Парсонс, – обратился сэр Джозеф к вошедшему лакею, – я прошу вас хорошо подумать. Сколько было времени, когда вы услышали, что мистер Маунтджой снова открывает краны?

Лакей помолчал и ответил:

– Семь часов семнадцать минут, сэр. Я запомнил время, потому что обычно мистер Маунтджой не слишком задерживался в ванной. На мытье, вытирание и одевание у него уходило четверть часа. Я удивился, когда в тот вечер его ванна заняла больше времени. Даже встревожился, но, услышав шум льющейся воды, успокоился.

– Были отвернуты оба крана?

– Да, сэр, оба крана сразу. Разницу между шумом одного крана и обоих сразу легко распознать. Кроме того, я как будто услышал, как вода уходит в переливную трубу.

– Утверждать такое, конечно, трудно, – задумчиво проговорил начальник полиции. – Но все равно интересно! Хорошо, Парсонс, продолжайте. Звук льющейся воды вас успокоил?

– Да, сэр. Перед этим я испугался, что что-то произошло.

– Что именно?

– Ничего страшного, сэр. Просто один молодой спортивный джентльмен, у которого я раньше служил, страдал болезнью сердца и постоянно терял сознание в ванне. Мне всегда приходилось находиться там с ним. Я никогда не осмеливался оставить его там одного даже на минуту.

– Ясно. Услышав шум кранов, вы испытали облегчение.

– Да, сэр, облегчение. Но также и удивление.

– Вот так?

– Да, сэр. Для мистера Маунтджоя это было очень необычно. Он любил, чтобы ему приготовили ванну подходящей температуры, чтобы он мог залезть в нее и вылезти, а не проводить в ней полчаса, а потом добавлять воды, вы меня понимаете?

– Да. Еще один вопрос: кто вышел из ванной комнаты сразу после того, с табуретом?

– Сразу после чего, сэр?

– После того, как вы опять услышали, как из кранов льется вода!

– Никто, сэр. Там находился один мистер Маунтджой, а он, бедняга, выйти не мог, так ведь?

Начальник полиции пристально смотрел на лакея.

– Вы уверены, что никто не выходил?

– Я смотрел на дверь ванной из спальни мистера Маунтджоя, сэр, как делал всегда, когда он принимал ванну, чтобы быть наготове, когда ему понадобится моя помощь при одевании.

– Вы все время сидели там?

Лакей задумался.

– Припоминаю, что отлучился минуты на три, сэр.

– Ага! – Карстерс взволнованно взглянул на начальника полиции.

– Зачем? – спросил сэр Джозеф без всякого выражения, но с опасным блеском в глазах.

– Мисс Элеонор попросила меня поговорить с Мендером о цветах.

– Странная просьба, не так ли?

– Да, сэр.

– Что вы подумали?

– Мне платят не за размышления о поручениях, а за их выполнение.

– Отлично сказано! Парсонс, вас удивило бы, если бы я приказал арестовать вас за умышленное убийство мистера Маунтджоя?

Лакей напрягся, но выражение его лица не изменилось.

– Да, сэр.

– Удивило бы? Почему?

– Потому что я этого не совершал, сэр.

Глава VIIIУбийца?

– Нет, – успокоил Парсонса начальник полиции графства, – я не думаю, что это совершили вы. Но кто-то это сделал, и если не вы, то кто, черт возьми? Теперь о той просьбе хозяйки. Когда вы ее получили?

– Сразу после обеда, сэр.

– От кого?

– От самой мисс Элеонор, сэр. Она сказала примерно так: «Скажите Мендеру, Парсонс, что я заказала Уильямсу на вечер еще роз. (Уильямс – наш старший садовник, сэр.) Пусть займется этим прямо сейчас». Я совершенно забыл о поручении, сэр. Вспомнил, пока сидел в ожидании мистера Маунтджоя, и подумал, что успею сбегать вниз и поговорить об этом с Мендером, пока мистер Маунтджой будет вытираться.

– Понятно, – протянул начальник полиции. – Благодарю вас, Парсонс. Вы оказали нам огромную помощь.

– Спасибо, сэр. – И невозмутимый слуга бесшумно закрыл за собой дверь.

– Мы познакомились с невиновным слугой отменной выправки и поведения или с умнейшим преступником из всех, гуляющих на свободе, – заметил начальник полиции.

– Вы хотите сказать, что тоже считаете, будто Маунтджой убили? – удивился Алистер Бинг.

– У меня нет ни малейших сомнений, что это так. И я постараюсь предоставить коронерскому жюри правильное заключение. Все это дело должно быть тщательно расследовано, джентльмены.

– Готов ручаться головой, что Парсонс ни при чем, – заявил Карстерс. – Он не убийца.

– Убийство – причудливое преступление, – задумчиво проговорил начальник полиции. – Бывали случаи… – Он помолчал, просматривая свои записи. – Преступление совершено до семи тридцати. В этот час, как вы говорите, у вас ужинают, и Маунтджой была единственной, кто не явился к столу? Во сколько она вошла в ванную? Кому-нибудь из вас, джентльмены, это известно?

– Без десяти семь, – ответил Карстерс. – Вчера я задал этот вопрос Парсонсу, и он не колебался с ответом.

– Хорошо! Что ж, джентльмены, мы сталкиваемся здесь с одной огромной трудностью.

– Мотив! – подхватил Карстерс.

– Он самый. Найти истинный мотив – в девяносто девяти случаях из ста означает отправить виновного на виселицу. Кто же в этом доме имел такой сильный мотив убрать Маунтджой со своей дороги, что отважился на убийство?

– Минуточку, сэр Джозеф! – включился в разговор доктор Бреннер. – Вы не слишком торопитесь? Еще не установлено точно, что убийство совершил кто-то в этом доме. Это мог оказаться какой-то враг Маунтджой, прокравшийся сюда вслед за ней. Я хорошо знаю всех в доме и могу вас заверить, что не представляю кого-либо из них преступником!

– Понимаю ваши чувства, сэр, и принимаю возражения. Но факты таковы. Кто-то – один человек или несколько – знал дом достаточно хорошо не только для своевременного проникновения в ванную к несчастной женщине, но и чтобы воспользоваться коротким промежутком времени, когда лакей покинул свой пост, для незаметного ухода из ванной…

– …с испачканным табуретом, – вставил Карстерс. – Затем он поднялся на следующий этаж и поставил испачканный табурет в другой ванной…

– Впервые об этом слышу! – воскликнул начальник полиции. – Вы уверены?

– Доказательств у меня нет, но есть полная уверенность. – И Карстерс пересказал свой разговор с миссис Брэдли и то, как он выяснил, что один из табуретов подвергался очистке.

– Любопытно! По вашим словам, мисс Бинг вернула табурет в ванную второго этажа?

– Да. Но это, конечно, не обязательно связывает ее с преступлением?

– Разумеется, нет, – улыбнулся начальник полиции.

Алистер Бинг при упоминании о дочери нахмурился.

– Естественно, – примирительно продолжил сэр Джозеф, – мисс Бинг как хорошая хозяйка должна следить за расположением предметов мебели и немедленно удалять с них любую грязь. Но сейчас мы не станем обсуждать это. Хочу только внести ясность по одному-двум мелким обстоятельствам. Прежде всего уточнить, кто в доме, включая слуг, может быть освобожден от подозрения. Боюсь, я вынужден просить вас, Бинг, вызвать всех сюда по одному. Начнем со слуг.

Проверка слуг и их алиби заняла немного времени. Начальник полиции графства был тверд, но тактичен, поощрял робких и удерживал болтливых в рамках дознания. Он установил, что за тот отрезок времени, когда могло быть совершено преступление, все они выполняли свои обязанности и могли представить по одному и более свидетелей этого. Даже у лакея Парсонса обнаружились союзники: Дороти Кларк, видевшая, как он ждал Маунтджой на пороге спальни, и горничная миссис Брэдли, которую отправляли на другой этаж за оброненным хозяйкой на лестнице шелковым платком. Рассказ самого лакея о цветах получил подтверждение от дворецкого, а также от малолетнего чистильщика приборов и ботинок, со слезами признавшегося, что дразнил Парсонса, когда тот следовал из кладовой в кухню.

– Вот и все, – сказал начальник полиции графства, положив свой блокнот с записями на стол. – А теперь, Бинг, нас ждет более тонкая операция: опрос ваших гостей и родственников.

Алистер позвонил в колокольчик и с хмурым видом уселся в свое кресло.

– Я схожу за остальными, – предложил Карстерс.

– Окажите любезность!

После его ухода начальник полиции деловито повернулся к Бингу.

– Что ж, Бинг, – начал он поощрительным тоном, – где находились вы сами между шестью пятьюдесятью и семью двадцатью пятью вечером тринадцатого августа? Этот вопрос – чистая формальность.

Алистер Бинг поджал губы и нахмурился:

– Полагаю, я был у себя в комнате, одевался к ужину.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Конечно, нет! – раздраженно воскликнул Алистер. – Я не созываю всех в спальню, любоваться, как я одеваюсь к ужину.

– Видите, Бреннер? – Начальник полиции хлопнул себя по колену. – Здесь действовали с умом!

– Вы правы, сэр Джордж, – согласился врач, изображая воодушевление. – Умная работа.

– Вы уловили смысл, Бинг?

– Какой еще смысл? – буркнул тот.

– А такой! – радостно воскликнул сэр Джозеф. – Полагаю, почти все окажутся в одной с вами лодке.

– В каком смысле?

– Все одевались к ужину. Видимо, никто не сможет предоставить неопровержимого алиби. Теперь поняли?

– Как интересно! – вздохнул Алистер Бинг.

– Нельзя ли позвать мистера Карстерса? – обратился к нему сэр Джозеф.

Алистер вышел, его место занял Карстерс.

– Конечно, у меня нет алиби, – сказал он еще до того, как прозвучал вопрос начальника полиции. – Вышло так, что все мы – все мужчины – опоздали к ужину. Дамы собрались вовремя.

– То есть?

– В ванной засела Маунтджой.

– Никто из вас не стучал в дверь, не пытался как-нибудь привлечь ее внимание?

– Не знаю. Поняв, что ванная по-прежнему заперта, я отправился наверх. Мне повезло, в ванную я попал. Когда выходил, мне повстречался Берти Филиппсон, но я понятия не имею, который был час. Я поспешно оделся и побежал вниз. Филиппсон пришел позже меня.

– Иными словами, вы успели бы совершить преступление, а потом подняться наверх, в другую ванную?

– Вполне! – радостно воскликнул Карстерс. – Как и Филиппсон, впрочем.

– Знаю, – мрачно кивнул сэр Джозеф. – В этом вся трудность. Твердого алиби не будет ни у кого, разве что какая-нибудь из дам не отпускала от себя горничную.

Таковой оказалась миссис Брэдли, которую расспрашивали последней.

– Полагаю, я могу вычеркнуть вас из списка подозреваемых, – с улыбкой произнес начальник полиции.

– Нет, не делайте этого, сэр Джозеф! – игриво запротестовала она. – Мне было бы слишком одиноко! К тому же меня назначил убийцей мистер Карстерс.

Начальник полиции засмеялся, закрыл блокнот и встал.

– Со свидетелями покончено, – сказал он.

После опроса вся семья и гости собрались в кабинете и радостно заверили начальника полиции, что жертв больше не будет.

– Раз так, – заключил сэр Джозеф, – я должен с вами попрощаться, надо еще завершить кое-какие формальности. Но не воображайте, что совсем от меня избавились. Я вернусь. – Он повернулся к Алистеру Бингу. – После официальной процедуры опознания мы попросим отложить дознание. До свидания, Бинг, мне очень жаль, что это произошло. Постараюсь, чтобы никого не беспокоили больше необходимого, хотя в данной ужасной истории придется покопаться, чтобы разобраться до конца. До свидания, выше голову!

После этого дружеского пожелания начальник полиции графства уехал.

Карстерс нашел миссис Брэдли в саду.

– Помните, вы обещали показать мне тропинку на утесе? – спросила она и, заметив удивленный взгляд Карстерса, рассмеялась. – Вы разгадали мой позорный секрет: я хочу с вами поговорить. Но только не здесь.

– Нет, сюда уже идет юный Филиппсон, – сказал Карстерс и улыбнулся молодому человеку, который шел к ним через лужайку.

– Я в замешательстве, – пожаловался Берти. – Все это развлечения для сильных духом, а моя уязвимая нервная система уже кричит «караул!».

– Неужели? – воскликнула миссис Брэдли. – Не хотите же вы сказать, что молодой здоровый мужчина огорчился из-за необходимости сообщить полицейскому, в какое время вечером тринадцатого августа он надевал свежую рубашку и в чьем присутствии?

– Хорошо вам надо мной насмехаться! – вздохнул Берти. – Нет, для моей чувствительной натуры это невыносимо!

– Главное, что вы себя не выдали! – похвалил Карстерс. – Никто не считает вас виновным.

– Все равно… – Берти понизил голос и посмотрел на веранду, где удобно расположились Гард и Дороти. Те были так заняты друг другом, что Берти отвел взгляд от них и продолжил: – Я должен вам кое-что сказать. Вы мне посоветуете, говорить об этом полицейскому или нет.

– Выкладывайте! – потребовала миссис Брэдли.

– Я хотел всего лишь… – Берти еще раз украдкой огляделся. – Знаете, сколько времени Маунтджой пробыла в ванной?

– Знаем, – кивнул Карстерс.

– Я ждал и ждал, думал, он – то есть она – вот-вот выйдет. Потом не выдержал и подергал ручку, чтобы поторопить его.

– Ее, – тихо поправила миссис Брэдли.

– Ну да, ее… Голову даю на отсечение, дверь была заперта! Ручка повернулась, но дверь не открылась. Я не рвался внутрь, ведь там было занято. Изнутри пискнули: «Не входите!» Вот так, высоким нервным голосом. Я, конечно, крикнул «Простите!» и ушел. Тут мне и встретились этажом выше вы, мистер Карстерс: вы выходили из другой ванной.

– Я помню. Только не пойму, зачем вы это рассказываете. Естественно, раз Маунтджой находилась в ванной, она должна была потребовать, чтобы вы не входили.

– Затем, что это был не голос Маунтджой, – заявил Берти.

– Что?!

– Я уверен, это был чужой голос. Голос Маунтджой был низкий и довольно хриплый, а этот высокий, даже визгливый. Испуганный голос. Я наслушался женских криков во время воздушных налетов в войну: мужчины и женщины кричат по-разному.

– Это вполне объяснимо, – произнесла миссис Брэдли. – Маунтджой испугалась, что вы войдете и раскроете тайну, которую она много лет успешно хранила, вот она и вскрикнула своим природным, а не притворным голосом.

– Как я сам до этого не додумался! – воскликнул Берти. – Это все объясняет. Какая же вы умная, миссис Брэдли!

– Филиппсон… – Карстерс заколебался, не зная, нужно ли продолжать.

– Да?

– Когда вы услышали голос из ванной, женский голос, хотя ожидали мужского, он не показался вам знакомым?

Берти нахмурился.

– Учитывая сложившиеся обстоятельства, мистер Карстерс, не знаю, вправе ли я отвечать, – медленно произнес он.

– Но вы все равно ответили!

– Проклятие! Извините, миссис Брэдли… Значит, ответил. Что ж, если все зашло так далеко, то…

– Подождите, мистер Филиппсон! – прервала миссис Брэдли. – Может, вам лучше будет закончить свою историю после чая?

Карстерс и Берти Филиппсон удивленно уставились на нее.

– У меня есть кое-какие соображения, – с улыбкой объяснила она. – Договорились, мистер Филиппсон?

– Конечно, – заверил Берти. – Не следует ли мне предупредить полицию?

– Если вы позволите мне дать вам совет, то я бы сказала: пока нет. – Это им не поможет, более того, на данной стадии дознания только помешает.

– Вам, разумеется, виднее, – улыбнулся Берти. – Я буду нем как рыба.

– Уж постарайтесь. Пока никому об этом ни слова. Вы же еще не проболтались?

– Кажется, нет. Очень вам благодарен. – И он зашагал к дому.

– Мы же хотели прогуляться! – напомнила миссис Брэдли таким довольным тоном, что Карстерс не удержался от вопроса:

– То, что знает этот молодой человек, очень важно?

Миссис Брэдли улыбнулась, и они вышли из сада на дорогу. Примерно четверть часа оба молчали. Потом Карстерс предупредил:

– Осторожно, здесь заборчик.

Они перешагнули через преграду, прошли ярдов сто по низкой траве и оказались на вершине утеса, под которым шумело море.

– Очень мило! – воскликнула миссис Брэдли. – Спустимся на берег.

По крутой, но совершенно безопасной тропинке они спустились к морю и, пользуясь отливом, побрели по песку.

– Восхитительно! – сказала миссис Брэдли, глубоко вдыхая свежий морской воздух.

– Да, – кивнул Карстерс. – Но ведь вы привели меня сюда не для того, чтобы любоваться пейзажем? Выкладывайте, рассейте окутавший меня туман! Хотелось бы мне, чтобы Алистер ничего не рассказал сэру Джозефу об этом кошмаре… Боюсь даже представить, что они теперь раскопают.

– Я тоже, – призналась миссис Брэдли, останавливаясь.

– А голос, который слышал молодой Филиппсон? – задумчиво продолжил Карстерс. – Я склоняюсь к тому, что это был голос самой Маунтджой. Вы тоже это предположили.

– Невозможно, – произнесла миссис Брэдли, запустила руку в свой бездонный карман и достала крохотную тетрадку. На серебряной цепочке, которую она носила на шее, висел серебряный карандашик. – Невозможно, – повторила миссис Брэдли, отворачиваясь от Карстерса и что-то записывая на страничке. – Он не мог услышать голос бедняжки Маунтджой, потому что она уже была мертва.

– А как же ваше собственное разумнейшее объяснение? – воскликнул пораженный Карстерс.

– Всего лишь способ сбить юного Филиппсона со следа, – с улыбкой ответила миссис Брэдли, вырвала из своей тетрадки страницу и протянула Карстерсу. – Когда вы начали задавать этот вопрос, я подумала, что в огонь плеснули масла. Понимаете, что бы ни произошло, виновный не должен знать, что кто-то что-то подозревает. Это все испортило бы. Результат был бы смертельным. Если мои умозаключения верны – а они основаны на психологии и потому вряд ли ошибочны, – то мы имеем дело с человеком, так мало ценящим жизнь, что она ничем не побрезгует…

– Она? Но ведь преступление совершила не женщина?

– Не стану вас обманывать, друг мой. Уверена, это женщина.

– Но влезть с балкона в окно…

– Совершенно нетрудно. Это проделал юный Филиппсон, я сама проделала бы, вот только ноги немного короче, чем требуется. У вас тоже получилось бы, не говоря о двух девушках, которые выше меня на два-три дюйма. Горничные, но не кухарка, страдающая ревматизмом, и не Мэри Питерс – она ниже меня, тоже не исключаются.

– Да, но сколько нужно самообладания, – заметил Карстерс.

– Мы говорим об убийце, – напомнила миссис Брэдли. – Сдается мне, тот, кому хватает самообладания для убийства, уж как-нибудь перелезет с балкона.

– По-моему, не всегда, – возразил Карстерс. – Но предположим, что вы правы. Опишите, как было совершено само преступление? У меня, конечно, есть своя версия, но я не могу представить убийцей женщину, ведь теперь я уверен, что это не вы… Я убежден, что это дело рук мужчины.

– Я могу ошибаться, – произнесла миссис Брэдли, – но вероятность ошибки невелика. Посудите сами: кто знал, что Маунтджой – женщина?

– До ее смерти?

– Да.

– Никто.

– Вы уверены?

Карстерс пожал плечами.

– Не хочется фантазировать, – признался он, усмехнувшись. – Но даже если предположить, что это была женщина, как именно она совершила преступление?

– Очень просто. Для начала я сказала бы, что мне не верится, что она намеревалась убить Маунтджой, когда влезала в окно ванной, хотя наверняка ненавидела его – ее – лютой ненавистью.

– Ненавидела Маунтджой? Самого безобидного человека из всех, кого я встречал? – удивился Карстерс. – Вы на ложном пути.

– Вот как? – Миссис Брэдли улыбнулась своей улыбкой рептилии. – У меня другое мнение. Разве вы не можете указать в этом доме на человека, который ненавидел Маунтджой лютой бесконечной ненавистью, того, кто оскорблен в своих лучших чувствах, подвергся осмеянию и издевательствам?

Миссис Брэдли не сумела скрыть возбуждения, смутилась и выжидающе уставилась на Карстерса. Когда в его глазах мелькнула догадка, она издала звук дьявольского торжества.

– Боже правый! – прошептал он, недоверчиво качая головой. – Ну конечно! Теперь я понимаю, на что вы раньше намекали. Знаете, это не приходило мне в голову, хотя вы не жалели намеков. И вряд ли пришло бы, если бы не вы…

– Вернемся в дом, – предложила миссис Брэдли.

Они шагали молча, пока не показались высокие трубы «Чейнинг-Корт». Карстерс указал на красивый старый дом.

– И вы умудрялись жить под этой крышей, зная ужасную правду, изображать неведение, беседуя со всеми, сидеть с убийцей за одним столом… – Он покачал головой. – Я бы так не смог. Не знаю, как я поступлю, что скажу, когда мы снова увидим их всех.

– Вам не придется долго сгибаться под тяжестью осведомленности, – спокойно произнесла миссис Брэдли. – Полагаю, то, что известно нам, вскоре станет очевидно для всех. Бедная, бедная девушка…

– Вы это серьезно? Лично я вряд ли смог бы искренне пожалеть убийцу.

– Все мы убийцы, друг мой. Одни подтверждают это делом, другие остаются убийцами в мыслях. Вот и вся разница.

– Разница весьма существенная, – возразил Карстерс, попытавшись придать своему голосу легкомыслия.

– С моральной точки зрения никакой разницы нет, – заметила миссис Брэдли. – Одним хватает храбрости следовать своим убеждениям, а другим нет, вот и все. Эта особа увидела удачную возможность и воспользовалась ею. Человек в ванне обычно располагается спиной к окну, лицом к двери. Убийца проникла туда через окно, тихо обратилась к Маунтджой, спустилась на пол при помощи табурета, оставив на нем след от зеленой краски, принесенной с балкона, который позднее был удален, и продолжила разговор. Потом, создав у бедной Маунтджой ложное чувство безопасности, подошла к ванне, отвернула краны, вытащила затычку и, не дав Маунтджой запротестовать, схватила ее за горло или за ноги и таким способом погрузила головой в быстро поднимавшуюся воду. Вы обращали внимание, какое скользкое у этой ванны дно? – вдруг спросила она.

– Да, – признал Карстерс.

– Я тоже знаю. Воспользовалась ею однажды, еще до этой истории, и шлепнулась, когда хотела сесть в воду. Любой, на кого внезапно набросятся сверху…

– Я демонстрировал то же самое Бингу, – сказал он.

У высоких ворот миссис Брэдли попросила:

– Ничего не говорите Берти Филиппсону сегодня вечером, когда он назовет вам имя – если назовет. Может, он промолчит.

– Скорее всего забудет.

– Да, я, видимо, рассеяла его подозрения. Чудесный юноша! Хотите взглянуть, что за записку я вам дала?

– Это лишнее, – угрюмо отозвался Карстерс. – Полагаю, вы записали ее имя? Не желаю его видеть!

– Ошибаетесь. – Миссис Брэдли вздохнула. – Нам навстречу идет Элеонор. Наверное, мы опоздали к чаю.

– В кои-то веки я могу посочувствовать дамам, придающим такое значение пятичасовому чаю. Зачем убийца вытащила затычку? Ах да, чтобы заглушить крик Маунтджой или звуки борьбы.

– Простите, что я его задержала, Элеонор, – произнесла миссис Брэдли, не обратив внимания на реплику Карстерса. – Это моя вина.

– Чай подан на балконе, но при желании вы можете пройти с чашкой в дом, – чинно сообщила Элеонор.

– Веранда… – пробормотал Карстерс, поднимаясь следом за ней по деревянным ступенькам. Никто его не услышал.

Глава IXЗнаки и знамения

По молчаливому согласию участников ужина на нем царило веселье. Озабоченным выглядел один Берти Филиппсон: он с затравленным видом косился влево, а потом спохватывался и вспоминал о еде у себя на тарелке. Казалось, им владеет тайный страх и он боится, что его состояние все заметят.

После ужина миссис Брэдли отвела Берти в сторону. Остальные перешли в гостиную, и завязалась громкая беседа, вызванная каким-то замечанием Карстерса.

– Рассказывайте! – потребовала миссис Брэдли. – Мне важно это услышать.

Сначала Берти не был склонен откровенничать, но она проявила настойчивость.

– Выкладывайте, мистер Филиппсон! Вас что-то гложет. Я могла бы вам помочь. Такие старухи, как я, часто помогают таким молодым людям, как вы.

– Да, вы здорово помогли старине Гарду с той женщиной с табачной фабрики, он рассказывал мне. Но здесь… В общем, это другое дело. Я не могу об этом говорить, извините! Спасибо за предложенную помощь.

– Бросьте! – отмахнулась миссис Брэдли. – И потом, – она впилась в него взглядом, – в чем разница?

Такой неловкости Берти не ощущал с четвертого класса школы. Он густо покраснел. Миссис Брэдли схватила его за руку.

– Как бы мне хотелось увидеть их при лунном свете! – крикнула она так громко, что беседовавшие в гостиной замолчали и дружно обернулись. – Прошу вас, мистер Филиппсон, пойдемте, вы их мне покажете!

И она так решительно потянула молодого человека за руку, а остальные стали наблюдать за ними с таким интересом, что ему пришлось подчиниться, чувствуя себя крайне глупо, как злосчастный Филч из «Оперы нищих», которого непреклонная госпожа Питчем тащит в сад.

– Вы ничего не должны мне показывать, – объяснила она ему, – просто нам не нужны чужие уши. Вас донимает Элеонор?

Берти открыл рот, заморгал, захрипел и, наконец, прошептал:

– Откуда вы знаете?

– Расскажите, когда это началось! – велела миссис Брэдли.

Берти поддел мыском ботинка раннюю астру, посмотрел на полную луну и поморщился.

– Это началось, когда я гостил здесь два года назад, – произнес он. – С Дороти Кларк мы знакомы с детства. Тогда ее пригласили и попросили привезти мужчину, потому что в этой части графства мужчин не хватало, особенно для танцев. Она выбрала меня. Я знал старину Гарда. Все шло неплохо, близилось Рождество, помню, мы катались на коньках, Элеонор немного расслабилась, я учил ее чарльстону и еще чему-то, Дороти показывала ей новые прически. Через пару дней, познакомившись с домом, я стал захаживать в кабинет к старику Бингу и листать его книги – это мое любимое занятие, а у него, как вы знаете, приличная библиотека. Однажды утром я застал там Элеонор. Я знал, что старика лучше не беспокоить, когда он погружен в работу, поэтому дружески с ней поздоровался и погрузился в книгу. Тут она подходит, садится на подлокотник моего кресла и заводит беседу: обо мне самом, о моем будущем, о моих родителях, вообще обо всем.

Сначала я не обратил на это внимания, но вскоре заметил, что Элеонор меня преследует, когда я гуляю один, и нагоняет, когда вокруг никого нет, да и вообще всячески намекает, что пора мне в нее влюбиться – так это, видимо, называется. Дошло до того, что она напрямую предложила мне жениться на ней. Я отказался – не помню, в каких словах, но попытался превратить все в шутку. Элеонор расплакалась, повисла у меня на шее… Ужас! Я чувствовал себя болваном и подлецом, хотя, клянусь, никак не поощрял ее к подобному поведению.

После этого она дня на два оставила меня в покое, а затем сделала… предложение. Нет, об этом я распространяться не могу. Достаточно сказать, что я дал ей понять, в какой ужас она меня привела. Следующим утром, принеся старому Бингу извинения, я уехал с мыслью больше никогда сюда не возвращаться. Полагал, что для меня все закончилось, ведь Элеонор никогда не бывает в Лондоне и не наносит визитов.

Миссис Брэдли молчала. После короткой паузы Берти продолжил:

– Вскоре я обо всем забыл. Наверное, тогда это меня мало впечатлило. Решил, что бедняжка попросту заскучала от чересчур спокойной сельской жизни и захотела встряхнуться. В общем, все это вылетело у меня из головы. И вот неделю назад я получаю письмо от Дороти с просьбой снова сюда приехать и с сообщением о ее скором замужестве с Гардом Бингом. Мол, если я хочу еще разок повидать ее незамужней, то мне лучше не отказываться. Но я бы все равно не согласился, если бы не приписка: «Представляешь, Элеонор обручилась с гостящим у них путешественником. Наверное, ты о нем слышал: Эверард Маунтджой. Только никому не говори, они еще об этом не объявляли». Дальше она писала, что еще его не видела, но приедет в поместье в один день со мной. Получилось, правда, днем позже.

Мне захотелось увидеться с Дороти. Мы всегда дружили. Еще я подумал, что обручение Элеонор с этим Маунтджоем избавляет меня от опасности новых приставаний. Вот я и приехал.

– И что? – спросила миссис Брэдли так тихо, что он едва расслышал вопрос.

– Ничего, – вздохнул Берти. – Ничего – до вечера понедельника, когда после ужина она настигла меня в гостиной и опять взялась за свое: стала хватать за руку и… и вообще! Ужас какой-то!

– В понедельник? Вы уверены, что это происходило в понедельник? Накануне гибели Маунтджой?

– Без сомнения, – подтвердил Берти. – Пусть это и выставляет меня черствым истуканом, но после этого происшествия, во вторник, я подумал: «Хоть одно утешение: Элеонор должно хватить ума и чувства приличия, чтобы хотя бы сегодня оставить меня в покое!»

Он помолчал. Миссис Брэдли, уверенная, что это еще не все, затаила дыхание, чтобы не помешать откровенности молодого человека.

– Вечером во вторник у меня была передышка, – продолжил он медленно, нехотя, – но в среду, то есть вчера вечером… – Берти замолчал и остановился на гравийной дорожке, по которой они шли. – Знаете, миссис Брэдли, я чувствую себя мерзавцем, когда выкладываю вам все это о бедной девушке. Однако я должен поделиться этим именно с женщиной. В общем, в среду вечером, то есть вчера, Элеонор пришла ко мне в спальню в половине первого ночи и изъявила желание там остаться. Мне стоило огромного труда выпроводить ее. Фактически мне пришлось вскочить с постели и вытолкать Элеонор за дверь. Ну, как вам это нравится?

Спустя продолжительное время, когда они опять побрели вокруг лужайки, миссис Брэдли произнесла:

– Не сомневаюсь, что сегодня вечером вы запрете дверь своей спальни.

– Еще и креслом припру! – вспылил Берти. – Ничто не принудит меня ее открыть, разве что пожар!

– Хорошо. Остальное предоставьте мне. Возвращаемся?

Обратный путь они проделали молча. Берти гадал, правильно ли поступил, открывшись этой женщине, похожей на ящерицу, а та обдумывала одно примечательное место в рассказе Берти. В конце концов она решила при первой же возможности воспроизвести его Карстерсу.

– Вот и вы! – воскликнул Гард, увидев их в двери гостиной. – Как насчет того, чтобы немного подвигаться, папаша? Или это значит наступить тебе на любимую мозоль: в доме траур и все такое прочее?

– Что такое? – проворчал Алистер Бинг, утративший былую остроту слуха, но не желавший в этом признаваться.

– Я предлагаю устроить танцы, – объяснил Гард.

– Сколько угодно, сынок, если того же желают остальные. Поступайте как знаете. Я пойду к себе в кабинет.

– Я с тобой, отец, – сказала Элеонор. – Если хочешь, я могу поискать в библиотеке ссылки.

– Хорошо, что сестрица покинула нас, – заявил Гард после их ухода. – Она ненавидит танцы. Что завести?

– Мне доступен только фокстрот, – сказал Карстерс.

– Значит, фокстрот! – провозгласил Гард, выбирая пластинку.

Из граммофона раздался треск, а потом зазвучала музыка. Берти, радостно улыбаясь, пригласил на танец Дороти, Карстерс учтиво подал руку миссис Брэдли.

– Полагаю, ты симпатизируешь этой старушенции? – спросил Берти свою партнершу.

– Еще бы!

– Ты не думаешь, что это она угробила Маунтджой?

– Боже сохрани! – воскликнула Дороти. – Ни в коем случае!

– Тем лучше. Хотя, – продолжил он, мастерски исполняя танец, – мне она кажется реинкарнацией Екатерины Медичи, способной укокошить удовольствия ради собственную мамочку. Ты согласна со мной?

– Она талантливая особа, – уклончиво ответила Дороти.

Берти, ловко залезший в щель между японской лаковой ширмой и пальмой в кадке, умудрился поцеловать ее прямо в губы.

– Вот и я о том же, – сказал он, выводя Дороти на открытое пространство.

– Скотина! – со смехом воскликнула она. – Ты забыл, что я без пяти минут жена Гарда Бинга?

– Это мы еще посмотрим, – улыбнулся Берти. – Собственно…

– Только не здесь! – Дороти сняла руку с его плеча и закрыла ему рот. Берти воспользовался тем, что она врезалась в него в танце, обнял ее за талию и за шею и снова поцеловал с юношеским пылом.

– Отпусти, дурень! – потребовала Дороти. – Что за невежа!

Она поймала на себе неодобрительный взгляд Элеонор Бинг, вышедшей из библиотеки с большими часами в руках.

– Элеонор, попроси Гарда поставить вальс. Он мне больше по настроению, – сказала Дороти, совершенно не смущенная происшедшим.

– Я вижу, – холодно промолвила Элеонор.

– Лучше скажите ему, – крикнул Берти, решивший, что хуже уже не будет, – что я отдам ему партнершу через три танца, если он будет хорошо себя вести!

– Какой ты гадкий, Берти! – ахнула Дороти, закрывая лицо руками. – Ты заставляешь меня краснеть. Все вы, мужчины, мерзавцы, даже те, что с ангельскими мордашками!

Берти поднял ее и заулыбался.

– Видишь? – воскликнул он. – Я ограбил пещеру Али-Бабы! Я – Макбет! Нет, Чу Чин Чоу!

– Верно, Берти, – раздался от двери гостиной голос Элеонор. – Но тебе достались только чулки, хоть это утешает!

– Отпусти меня, осел! – приказала Дороти. – Быстрее, а то я пожалуюсь жениху. Что ты себе позволяешь?

Берти аккуратно поставил ее на пол.

– Слушаю и повинуюсь, красотка. – И он с преувеличенной нежностью пригладил ее всклокоченные волосы.

Раздался удар, сопровождаемый звоном. Оба со смехом оглянулись: что там уронила Элеонор? Это оказались часы.

– Мои часы! Негодница! – вскричала Дороти и бросилась подбирать осколки.

– Осторожно, Дороти, не порежься! – предостерег ее Берти.

– Никто не пострадал? – осведомился Карстерс, входя в гостиную.

– Какая досада! – сказал из-за его спины Гард.

– Ваши часы? Не беда, их можно починить, – произнесла миссис Брэдли, просунувшая голову между мужчинами и тут же ее втянувшая, совсем как черепаха.

– Господи, что за суматоха? – вмешался всклокоченный и раздраженный Алистер Бинг, вылезший на шум из своего логова и сразу же снова там скрывшийся, гневно хлопнув дверью.

«Если б вы любили Сьюзи так, как я!» – звучало из граммофона, безразличного к часам и к их участи.

– Вы звонили, сэр? – обратился к Гарду слуга.

– Да. Приберитесь здесь и отправьте в починку часы, – распорядился тот, подавая Дороти руку. – А мы возвращаемся в гостиную, не будем мешать уборке.

– Прости, Дороти, – вежливо произнесла Элеонор.

– Что ты! – махнула рукой Дороти. – Ерунда! – Гарду она сказала вполголоса: – Ума не приложу, зачем она носила мои часы по дому.

– Дороти, милочка! – позвала миссис Брэдли сахарным тоном.

Дороти отстала от Гарда и повернулась на звук голоса миссис Брэдли.

– Говорите, это были ваши часы? Ваша собственность?

– Да. – Дороти смущенно усмехнулась. – Звучит глупо, но я люблю эти старинные часы. Они у меня уже шесть лет, и я всюду беру их с собой. Приятно слышать их, просыпаясь ночью. Элеонор в шутку прозвала их «Дороти»: дескать, у меня и у них родственные души. Я по-прежнему недоумеваю, зачем они ей понадобились.

– Чем вы занимались, когда она их уронила? – поинтересовалась миссис Брэдли.

– Ничем, – ответила Дороти, краснея. – Этот осел Берти пытался меня поцеловать. Но это, конечно, ничего не значит!

Глава XТревожная ночь

– Ничего не значит? – проворчала миссис Брэдли. – Понятно… А теперь окажите мне услугу. Сегодня вечером я задумала провести эксперимент, в случае успеха которого вы не сможете воспользоваться своей спальней. Вам это сильно помешает?

– Да, – ответила Дороти, – особенно если придется просить у Элеонор другую комнату. Она терпеть не может нарушать домашние правила.

– Зачем что-то нарушать? – удивилась миссис Брэдли. – Вы вполне могли бы переночевать один раз в моей комнате, у меня целых две кровати.

– Не хотелось бы вас затруднять…

– Я обо всем распоряжусь. Вы ничуть не помешаете. Только обещайте никому не рассказывать об этом.

– Даже Гарду? Дело в том, что после… убийства ни с кем в этом доме, кроме Гарда, я не чувствую себя в безопасности. Вас не возмущают мои слова? Разумеется, я никого не хочу обидеть и уверена, что вы совершенно ни при чем, но ведь обо всех того же не скажешь? Я в недоумении. Единственный человек, у кого могли быть хоть какие-то основания это сделать, – последний, на кого можно подумать: она такая тихая, такая… правильная!

– Вы о ком?

– Об Элеонор, – прошептала Дороти. – Но я уверена, что она не могла этого совершить.

– А почему вы говорите, что у нее могли быть основания для убийства?

– Даже не знаю… Она была обручена с мистером… получается, что с мисс Маунтджой. Я знаю, это ее не очень радовало, а то она бы не пришла ко мне в комнату вся в слезах со словами: «Дороти, Дороти, как мне быть? Как поступить?» Я спрашиваю: «Ты о чем, Элеонор?» А она: «Я о Маунтджое! Я не знаю, что делать! Не знаю, как быть!»

Я не могла сообразить, о чем она говорит, но должна была что-то ответить, поэтому сказала: «Если ты несчастлива из-за помолвки, Элеонор, то откажись, пока о ней не объявлено». А она мне в ответ: «Это такой позор, Дороти! Подумай, какой позор! Нет-нет, теперь мне некуда деваться. Нет, мое положение ужасно!» Вы понимаете, миссис Брэдли, как я расценила ее слова, но тогда мне в голову не могло прийти, что наша брезгливая, чопорная Элеонор попадет в подобную ситуацию. Теперь я знаю, что она не могла иметь в виду ничего такого. Она просто…

– Продолжайте! – потребовала миссис Брэдли с горящими глазами.

– Наверное, Элеонор узнала, что Эверард Маунтджой – не мужчина, – тихо произнесла Дороти. – Можно считать благословением, что он, то есть она утонула до оглашения их помолвки, с точки зрения самой Элеонор, конечно.

– Да. Полагаю, точка зрения Элеонор была именно такой, – сухо промолвила миссис Брэдли. – Но во всем этом есть еще кое-что, незаметное для вашего невинного взора. Вы переночуете в моей комнате?

– Если надо.

– Отлично! Вы скажете о нашем намерении Гарду Бингу? Только ему, иначе мой эксперимент провалится.

– Что вы собираетесь доказать? – поинтересовалась Дороти.

– Не важно. Маленькие девочки должны быть на виду, но безмолвны. – Миссис Брэдли издала свой дьявольский смешок. – А теперь слушайте, как вам нужно будет поступить…

– Хорошо, Селестина, – обратилась миссис Брэдли к своей горничной. – Довольно. Как мило, что вы пришли пожелать мне доброй ночи, дорогая Дороти! – громко продолжила она, чтобы услышала горничная.

– Я к вам на минуточку, – произнесла Дороти заранее обговоренную фразу.

Горничная ушла.

– Теперь, ангел мой, – сказала миссис Брэдли ласково, но властно, – ступайте в свою комнату и разденьтесь. Приготовьтесь лечь в постель и обязательно наденьте одну из двух ваших одинаковых пижам. Вы меня поняли?

Дороти тяжело вздохнула.

– Я до смерти напугана, – прошептала она. – Может, все-таки объясните, что произойдет?

– К счастью, я сама не знаю, что произойдет, – честно ответила миссис Брэдли. – Я не наделена даром провидения. Вы идете?

– Да, – нехотя откликнулась Дороти. – Но сначала мне придется сходить пожелать доброй ночи Элеонор.

– Я с вами. Жаль, что нет традиции желать доброй ночи также и молодым людям. Мне хотелось бы убедиться, что сегодня вечером все намерены мирно лечь спать.

Дороти приподняла брови, но миссис Брэдли явно не собиралась удовлетворять ее любопытство, поэтому она пожала худыми плечами, набралась храбрости и шмыгнула в дверь.

Их путь лежал в спальню Элеонор, но дверь туда была распахнута, внутри было темно. Они решили, что хозяйка комнаты отсутствует. Миссис Брэдли удалилась; Дороти, жизнерадостно насвистывая, чтобы взбодриться, поспешила к себе в комнату.

Дом был четырехэтажный. На нижнем этаже располагались столовая, гостиная, библиотека, вторая, меньшая, гостиная, кабинет Алистера Бинга, кухня и помещения для слуг. На втором этаже находились спальни Дороти, миссис Брэдли, самой Элеонор и злосчастной Маунтджой. Последнее помещение со дня ее гибели пустовало. Рядом со спальней Дороти, но не соединяясь с ней, была та ванная, где произошло преступление. Первые несколько часов дня, последовавшего за обнаружением тела, в эту ванную никто не совался, но миссис Брэдли первой, за ней Элеонор и, наконец, Дороти преодолели суеверие и брезгливость и стали пользоваться ею из соображений удобства.

Дороти зажгла свет, заперла дверь и стала готовиться ко сну. Затем, следуя подробным инструкциям миссис Брэдли, достала такую же пижамную пару, как та, какую надела, набила штанины чулками, а в верхнюю часть заправила внутрь шерстяное пальто, которое, повесив на плечико, заполнила подушкой и застегнула на пуговицы. В рукава пальто она сунула купальник и полотенце. Весь муляж был уложен в постель и укрыт одеялом. Потом Дороти достала из-за горки шелкового белья подобие головы, сделанное из маски Гая Фокса, несессера и темно-коричневых шерстяных ниток, напоминавших волосы.

«Лицо» она замаскировала пододеяльником, а «волосы» оставила снаружи. Закончив, погасила свет, отперла дверь, вернулась к кровати и посмотрела на свое изделие. Падавший на кровать лунный свет заставил Дороти содрогнуться. Фигура на кровати так сильно смахивала на человека, что она ужаснулась.

Дороти на цыпочках направилась к двери. Босиком – для полноты иллюзии она, следуя совету миссис Брэдли, оставила на привычном месте домашние туфли, – и чувствуя себя почти голой – та же советчица подсказала ей оставить халат на кресле, а шелковая пижама была слишком тонкой, – она вышла в темный коридор. Там ее посетила новая мысль. Мрачные приготовления завершились, но дополнительная предусмотрительность была нелишней. Она на цыпочках вернулась обратно и затворила за собой дверь. В спальне, подойдя к гардеробу, Дороти в зеленоватом, вгонявшем в страх лунном свете, стала рыться в верхнем ящике. Вскоре она задвинула ящик, решительно подошла к кровати и, сжав зубы, пристроила на темноволосой «голове» розовый сетчатый чепчик. Затем Дороти бесшумно достигла двери миссис Брэдли и без стука вошла.

Миссис Брэдли, в постели выглядевшая еще более отталкивающе, читала, подперев себя подушками, томик современной поэзии, держа его клещеобразной правой рукой. Появление Дороти застало ее за переворачиванием страницы. Она поманила девушку крючковатым пальцем. Тихо закрыв дверь, Дороти подошла к ней. Миссис Брэдли жестом велела ей наклониться и спросила:

– Все закончили?

– Да, все, – кивнула Дороти. – Я замерзла.

– Это от испуга, – объяснила миссис Брэдли. – Ничего, на вашем облике это не сказалось. Полезайте в постель! Подождите, сначала я повернусь с громким скрипом. Скрипеть буду не я, а кровать. Под скрип вы юркните под одеяло. Самое главное – чтобы никто не узнал, что вы здесь, иначе от моего эксперимента не будет толку. Спокойной ночи, дорогая. Я сдвинула кровати, так что если вам станет одиноко, достаточно будет протянуть руку – и я проснусь. Помните: никто не должен догадаться, что вы здесь.

– Хорошо, – прошептала Дороти, дрожа от возбуждения и страха.

Рука миссис Брэдли легла на ее плечи, как стальной обруч.

– В постель! – прозвучала едва слышная команда.

Дороти коснулась кончиками пальцев ее умного циничного лица.

– Спокойной ночи, – промолвила она и шагнула к своей кровати.

Матрас под миссис Брэдли издал долгий жалобный скрип. Пока он не затих, Дороти успела растянуться под одеялом, устроиться поудобнее и повернуться на бок. Теперь тишину нарушало лишь назойливое тиканье часов миссис Брэдли. Взбудораженной Дороти казалось, что оно становится все громче. Ей представлялось, будто тикают двое часов, каждые в своем ритме. Потом к ним присоединились третьи, басовитые, врезавшиеся ей в мозг барабанным боем.

Дороти уснула. Ей снилось, будто она бродит по просторным комнатам какого-то дома. Очередная комната была пуста, только у дальней стены возвышался черный трон с отделкой из слоновой кости. Дороти попыталась подойти к нему, но не смогла приблизиться ни на шаг. То ей казалось, что на троне кто-то восседает, то трон становился пустым. Все ее старания до него добраться ничего не давали.

Внезапная вспышка – и ее сон разлетелся на тысячи осколков. Откуда-то донесся истошный вопль. Очнувшаяся в поту, Дороти почувствовала, что дрожит всем телом, перед ее глазами мелькали огненные сполохи, в голове сверкали зеленые и синие молнии. Забыв наставления миссис Брэдли, она села в постели, включила свет и, схватив своего безмолвного, но бодрствующего ангела-хранителя за плечо, хрипло спросила:

– Что это было?

– Крик, – невозмутимо ответила миссис Брэдли, приподнявшись на локте и широко улыбаясь. – Что же еще?

– З… знаю… – пролепетала Дороти. – Это же не… ну, вы знаете, о чем я!

– Ложитесь! – велела миссис Брэдли.

– Не могу! Какой ужас! – простонала Дороти, лязгая зубами.

– Согласна. Но могло быть гораздо хуже.

– Что вы хотите сказать? Разве мы ничего не предпримем?

– Если это вас успокоит, дорогая, – вперед! Насколько я могу судить, мой эксперимент блестяще удался.

Миссис Брэдли резво соскочила с кровати, сунула ноги в домашние туфли, накинула халат поразительной горчичной расцветки и провела по волосам расческой. Дороти опасливо покинула постель и вцепилась в руку миссис Брэдли.

– Я не останусь здесь одна, – пискнула она, дрожа.

– В таком виде вам нельзя присоединяться к всеобщему веселью, – сказала миссис Брэдли, восхищенно разглядывая шелковую пижаму Дороти. – Обернитесь-ка пуховым одеялом! И подберите концы, а то споткнетесь и упадете!

Лестничная площадка, откуда доносился такой шум, словно сошлись противоборствующие армии, имела непривычный вид. Там удивленно разглядывали друг друга люди: Алистер Бинг, Гард, Элеонор, Дороти…

– Что случилось? – спрашивали они друг друга.

– Выходит, орала не ты, – сказал Гард Дороти.

Миссис Брэдли шагнула к Карстерсу, смотревшемуся вполне прилично в темно-коричневом халате и кожаных домашних туфлях. Он расспрашивал Элеонор Бинг. Ту оставило ее обычное спокойствие, сменившееся отчаянной жестикуляцией. Ее голос взлетал сразу на две-три октавы, как бывает с ломающимися голосами у мальчиков-подростков.

– Успокойся, Элеонор! Приди в себя, говори связно! – крикнул Алистер Бинг, метавшийся, как обезумевшая курица. – Тише, всем замолчать! Слуг я попрошу удалиться!

Слуги сделали несколько шагов назад и остановились около лестницы. Вид у них был напуганный, они постоянно оглядывались.

– Теперь объясни нам, что случилось! – обратился Алистер к дочери.

– У меня началась невралгия, – произнесла Элеонор, стараясь успокоиться, – и я решила, что у Дороти может быть аспирин. Я зашла к ней попросить таблетку, а там… Пойдите сами полюбуйтесь! Какой ужас! – Она закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Миссис Брэдли поманила пальцем Гарда.

– Не отходите от Дороти, пока я не вернусь, – распорядилась она и взяла Элеонор за руку. – Идемте! Я с вами.

Почти насильно волоча за собой спотыкающуюся Элеонор, миссис Брэдли отвела ее к ней в спальню и заставила лечь. Отлучившись на минуту, она вернулась с сильным снотворным.

– Спокойной ночи, – сказала она, когда Элеонор приняла настойку. – Закройте глаза, и вы сразу уснете. Я кого-нибудь пришлю посидеть с вами.

– Нет, никого не присылайте! – тихо взмолилась Элеонор. – Я хочу всего лишь остаться одна. Пожалуйста, уйдите.

Вернувшись на лестничную площадку, миссис Брэдли увидела, что под яркой люстрой стояли и оживленно беседовали Дороти и Гард.

– Я обязательно должна увидеть, что произошло! – воскликнула Дороти при виде миссис Брэдли. – Ты невыносим, Гард! Это моя спальня, и я туда пойду, если захочу.

– Отпустите ее, молодой человек, пусть поступает как знает, – посоветовала миссис Брэдли. – А лучше давайте пойдем туда втроем. Почему бы не повеселиться вместе? Посмотрим, что там такое.

И она повела их в спальню Дороти. Там они застали Алистера Бинга и Карстерса. Бинг обернулся и обратился к миссис Брэдли:

– Вот и вы! Полюбуйтесь! Похоже, в нашу компанию затесался маньяк.

На кровати лежал изготовленный Дороти муляж, но уже не в прежнем аккуратном виде: на его «голове» красовалась ужасная вмятина, оставленная могучим ударом, а на одеяле валялась тяжелая кочерга, словно выпавшая из нанесшей удар руки.

Глава XIНовая загадка

– Вдруг здесь лежала бы я, а не… а не это!

Серые глаза Дороти были черны от ужаса, безумный взгляд уперся в миссис Брэдли. Гард воспользовался ситуацией, чтобы покровительственно обнять ее за плечи.

– Тебя тут не было, вот и хорошо, – промолвил он.

– Была бы, если бы не миссис Брэдли, – пискнула Дороти.

– Как это понимать? – воскликнул Алистер Бинг.

– Это правда, – сказала Дороти, испуганно озираясь. – Я спала бы здесь, если бы миссис Брэдли не… не…

– У вас были основания считать, что… Были какие-то подозрения, что… – Алистер угрожающе уставился на миссис Брэдли.

– Всего лишь интуиция, – небрежно отозвалась она. – Просто пришла в голову такая мысль.

– Чепуха! Чепуха! – отмахнулся Алистер.

– Как вам будет угодно.

– В любом случае, отец, – вмешался Гард, – по-моему, мы с Дороти перед миссис Брэдли в долгу. Она не заслужила, чтобы на нее гневались. Кстати, где сестрица?

– Элеонор в постели, – ответила миссис Брэдли. – Я дала ей снотворное и надеюсь, что теперь ее никто не потревожит. Бедняжка! Представляю, какой шок она испытала!

– Не сомневаюсь, – произнес Алистер Бинг. – Перед вашим приходом, миссис Брэдли, она рассказала, что пришла к Дороти, потрясла это… это жуткое пугало, не получила ответа, включила свет и… – он указал на постель, – увидела вот это!

– В том числе кочергу? – сурово осведомилась миссис Брэдли.

Он пожал плечами.

– Так или иначе, – проговорил Гард, – миссис Брэдли избавила тебя от необходимости оповещать полицию о новом убийстве.

– К кому ты обращаешься? – взревел Алистер, поворачиваясь к сыну.

– К тебе, – невозмутимо ответил молодой человек с внешностью древнегреческого божества. – Ясно, что тебе не по себе. Мне тоже. Но грубить миссис Брэдли нет необходимости. Ручаюсь, сестрице тоже не позавидуешь: ну и зрелище! Это удар великана, скажу я вам! – Он с мрачным одобрением осмотрел размозженную голову чучела.

– Ну, такие маски легко сгибаются, – раздался бесстрастный голос Карстерса.

– Хотелось бы мне знать, кто ее погнул, – сказал Гард. – И зачем… Никогда не поверю, что это было сделано шутки ради. Вы согласны, мистер Карстерс?

Тот благосклонно взглянул на чучело и осторожно потрогал пальцем изуродованную маску.

– Поразмыслив, я склонен с вами согласиться, – изрек он. – Полагаю, перед нами последствия одного из самых отвратительных покушений на убийство. О, прошу прощения за эти слова! Что на меня нашло?

Обойтись без этой оговорки было нельзя: Дороти покачнулась и едва не лишилась чувств. Правда, поддерживавшая ее рука Гарда предотвратила падение, и на пол соскользнуло только пуховое одеяло, в которое она куталась. Гард поднял ее на руки, как пушинку, и прижал к груди, как ребенка.

– К вам в комнату, миссис Брэдли? – спросил он и, получив в знак согласия птичий кивок, понес свою легкую ношу к двери.

– Какая кровать? – осведомился Гард, остановившись посередине спальни.

– Вот эта, – ответила миссис Брэдли, откидывая одеяло.

Дороти открыла глаза и поблагодарила обоих за заботу полуобморочной улыбкой:

– Мне ужасно стыдно!

– Что вы, милая! – отмахнулась миссис Брэдли.

– Думаете, с ней все в порядке? – озабоченно спросил Гард, щупая у Дороти пульс. Нежные пальцы девушки сомкнулись на его запястье. У миссис Брэдли дрогнуло левое веко.

– Подождите минуту-другую, сами увидите, – произнесла она, плотнее запахнулась в халат, включила электрический камин и опустилась в просторное плетеное кресло, чтобы снова приняться за книгу современной поэзии.

Гард присел на край кровати Дороти, любовно сжимая ей руку. Они улыбались друг другу. Миссис Брэдли, украдкой наблюдая за ними, сентиментально вздыхала. Отложив томик поэзии и махнув рукой на условности, она закрыла глаза.

Когда она снова их открыла, было уже утро. Гард сидел на полу, положив голову на подушку Дороти. Ее рука лежала у него на плече: она уснула, гладя ему волосы.

– Чисто ангелочки… – прошептала миссис Брэдли и на цыпочках покинула свою спальню, чтобы не позволить своей чудесной Селестине, склонной, увы, к сплетням, прийти ее будить и обнаружить влюбленных.

Столкнувшись с горничной на лестнице и облегченно переведя дух, она решила пройти в ванную. Дверь ванной была заперта. Миссис Брэдли поворачивала ручку, толкала дверь – безрезультатно.

– Конечно же, Элеонор! – громко сказала она.

– Чем я могу вам помочь? – осведомился спускающийся по лестнице Карстерс.

– Мне нужно в ванную, но она занята. Полагаю, там Элеонор Бинг. Как вам спалось? Ночные осложнения не лишили вас сна?

– Боюсь, лишили, – признался Карстерс. – Странная история!

– Это еще мягко сказано! – подхватила миссис Брэдли со своей неповторимой гримасой.

– Как вам удалось… удалить нашу юную подругу с места действия? – поинтересовался он. – Я о Дороти Кларк.

– У меня было предчувствие. Сначала подозрение, потом полная уверенность, появившаяся вчера вечером, на танцах.

– Вот как? Что навело вас на эту мысль?

– Это преследовало меня уже некоторое время, но спусковым крючком послужили часы.

– Часы?! – Карстерс озабоченно свел на переносице брови. – Ча-сы? – медленно повторил он.

– Они самые! – Миссис Брэдли наслаждалась произведенным впечатлением. – Вспоминается одно место в дневнике Марии Башкирцевой, только там оно не получает такого блестящего завершения! – И она, дьявольски ухмыляясь, проследовала в свою спальню, оставив Карстерса в замешательстве.

Ее возвращение разбудило Дороти. Вопросительный взгляд старухи, направленный на спящего Гарда, заставил девушку залиться краской.

– Милое дитя! – промолвила миссис Брэдли. – Хотелось бы мне научиться смущаться так, как вы! Приятно на него смотреть!

Дороти немилосердно тряхнула Гарда за плечо. Тот очнулся, вытаращил глаза, размял затекшие суставы и неуклюже поднялся.

– Ничего себе… – протянул он, озираясь. – Я уснул прямо здесь?

– Прямо здесь, – подтвердила миссис Брэдли. – А теперь выметайтесь! Так, чтобы вас никто не заметил!

Гард нагнулся и поцеловал Дороти, не позволив ей отпрянуть, после чего удалился.

– Я тоже пойду, – объявила миссис Брэдли, шагнув к двери следом за ним. – Вдруг теперь я попаду в ванную?

Но ванная все еще была заперта.

– Ну и ну! – возмущенно бросила она, вернувшись. – Терпеть не могу умываться в спальне!

– Я тоже, – призналась Дороти. – А поскольку ничто меня не заставит вернуться в мою жуткую спальню и умыться там, то придется сидеть здесь, пока вы не закончите.

– Что поделаешь! – буркнула миссис Брэдли, скривившись.

Спустившись к завтраку, они увидели, что все мужчины уже собрались. Единственной темой беседы стало, естественно, ночное приключение.

– Я решил, что наступил конец света и мы слышим последний вопль обреченных, – делился пережитым Берти Филиппсон, аккуратно намазывая мармелад на поджаренный кусок хлеба.

– Я тоже, – подхватил Гард. – Или что к нам вторглись большевики. – Он делал то же самое, что Берти, только мармелада расходовал раза в три больше.

– Похоже, Элеонор смывает с себя последствия потрясения, – заметила миссис Брэдли, жуя сухой тост и с наслаждением потягивая простую горячую воду. Сейчас, при четком утреннем освещении, она еще больше обычного смахивала на ящерицу.

– Можно было бы ее опередить, – сказал Берти, – но мы не знаем, когда она обычно спускается к завтраку. Бедная Элеонор! Представить только: прийти к Дороти и наткнуться на этот кошмар!

– Кстати, где находился ты сам в разгар веселья? Я не заметил тебя среди сбежавшихся на шум, – обратился к нему Гард.

– Я собирался спуститься, но при виде столпотворения этажом ниже решил вернуться в постель. Кто-нибудь наверняка спас бы меня, если бы дом загорелся, и защитил бы мои пожитки, если бы сюда вломились грабители!

Неся этот вздор, он глупо улыбался Дороти, которая не удостаивала его вниманием. Берти как ни в чем не бывало протянул свою чашку, желая еще кофе.

– Тем не менее ты знаешь, что произошло? – не отставал от него Гард.

– Полагаю, ты имеешь в виду пострадавшие вещи в спальне у Дороти? – Тон Берти стал еще более идиотским, заставив Дороти презрительно усмехнуться. – Да, я там побывал утром по настоянию мистера Карстерса и пощупал чучело на кровати. Признаться, я удивлен, что Дороти, взрослая девочка, все еще забавляется с куклами. Хотя о вкусах не спорят… Например, мой кузен, которого уже дважды выгоняли из…

– Заткнись, болван! – крикнул Гард. – Лучше передай мармелад.

– Жадина! – сказал Берти. – Миссис Брэдли, не желаете пройтись в розарий? Не будем мешать Дороти наливать ему пятую чашку кофе. Пусть привыкает, после замужества ей придется каждое утро этим заниматься.

– С меня довольно, – сообщил Гард, разламывая кусок хлеба с маслом и мармеладом надвое и отправляя все сразу себе в рот. – Идем, Дороти, поможем им любоваться одуванчиками.

– Никто не покинет дом и территорию вокруг! – объявил диктаторским тоном Алистер Бинг, отрываясь от «Таймс». – Скоро прибудет полиция, у нее будут к нам вопросы.

– Полиция? – переспросила побледневшая Дороти.

– Она самая! – подтвердил Алистер. – Если предпринята попытка убить вас, когда вы лежали в постели, – а Карстерс убеждает меня, что произошло именно это, – то чем быстрее полиция найдет безумца, затесавшегося в наши ряды, тем лучше.

– Хорошо сказано! – одобрила миссис Брэдли.

Алистер взглянул на нее, заподозрив, что над ним подтрунивают, но выражение ее лица не изменилось: она делала вид, будто наслаждается видом из окна. Он недоверчиво фыркнул и опять зашуршал газетой.

Остальные поднялись из-за стола и потянулись в чудесный сад, находившийся в зените летнего великолепия.

– Знаешь, – обратился Гард к Берти, – это прекрасный повод для шуток, однако я очень рад, что Дороти ночевала у старухи, а не у себя. Я, конечно, знал, что так произойдет.

– Как и я, – неожиданно ответил Берти.

– Правда? Дороти сказала мне, что я – единственный, кто в это посвящен, не считая ее саму и миссис Брэдли.

– Я услышал начало вашего разговора и бессовестно дослушал его до конца, – с ухмылкой сознался Берти.

– Черт! – Гард беззлобно усмехнулся. – То есть ты знал, где она находилась?

– Да. – Берти посерьезнел. – Но история от этого не делается менее страшной. Ума не приложу, как ее объяснить.

– По-твоему, кто-то вздумал пошутить?

– Больше ничего не приходит в голову. Но кому понадобилось так подло шутить? Дороти – просто прелесть. Мысль устранить ее могла прийти в голову только сумасшедшему.

– Разумеется! – вмешалась миссис Брэдли, подошедшая к ним вместе с Карстерсом. – Мы с мистером Карстерсом говорили о том же. Именно сумасшедшему!

– Такого безответственного поступка можно ожидать лишь от маньяка-убийцы, – продолжил Гард. – Не могу представить, чтобы кто-то другой вооружился кочергой. Кто бы он ни был, он не в себе!

– Именно поэтому люди боятся сумасшедших – из-за их безответственности, – заметил Берти.

– Безответственность им, конечно, присуща, – продолжила миссис Брэдли, – но их всегда обуревает какая-то идея. Удивительно, до чего логично маньяки объясняют свои поступки, которые для нас…

Тут их окликнули сзади. Оглянувшись, они с удивлением увидели спешащего к ним через лужайку Алистера Бинга: фалды его сюртука развевались, волосы стояли дыбом, лицо выражало столько ужаса и неистовства, сколько они еще не видывали, даже при всей природной выразительности этой физиономии.

– Элеонор! Элеонор! – выкрикнул он, подавился собственным воплем и повалился на землю.

– Бренди! – скомандовала миссис Брэдли.

Пока молодые люди бегали за этим напитком, она опустилась рядом с Алистером на колени и ловко ослабила ему воротник.

– Через минуту ему полегчает, – радостно сообщила она. – Не надо так пугаться, Дороти.

– Но он назвал имя Элеонор… – пролепетала побелевшими губами Дороти. – Вы не думаете…

– Примерно на минуту я отказываюсь от любых мыслей. А вот и молодые люди с бренди. Попросите одного из них послать за врачом. Вряд ли это так необходимо, но не помешает.

– Но Элеонор… – пробормотала Дороти. – Разве я не…

– Подождите, он приходит в себя! – прервал ее Карстерс.

Он поддержал за плечи Алистера, пытавшегося сесть. Старик тихо спросил:

– Ее достали оттуда?

– Вы про Элеонор? Где она?

– В ванной! В этом ужасном месте! Надо было запереть его и отключить воду! Теперь я понимаю, что надо было запереть эту ванную!

– Боже, – простонал побледневший Карстерс. – Новое преступление?

Он помог Алистеру опустить голову на землю и побежал к дому, крича на бегу Берти Филиппсону:

– Отдайте бренди Гарду и ступайте со мной!

Берти послушался и помчался с ним через лужайку.

– Что на сей раз? – спросил он, не сбавляя бег.

Карстерс, экономивший дыхание, молчал, пока они не достигли ступенек веранды.

– Нижняя ванная? – простонал он. – Какой ужас!

Они влетели в столовую, где напуганные слуги, убиравшие со стола, сгрудились в кучу, словно всем им что-то угрожало.

– Можете продолжать! – распорядился Карстерс, указав на еще не убранный после завтрака стол, после чего ринулся вместе со своим спутником к двери, ведшей в холл.

Слуги не послушались и остались стоять, боязливо перешептываясь.

– Сэр, – произнес дворецкий, выступив вперед, – что с мисс Элеонор? Она еще не выходила, и… О, сэр, я так надеюсь, что ничего не произошло!

– Разумеется, нет, Мендер, – ответил Карстерс и рванул на себя дверь. – Выполняйте свою работу и не думайте ни о чем постороннем.

Он захлопнул за собой дверь столовой, и они с Берти бесшумно поднялись по покрытой толстым ковром лестнице.

Дверь ванной по-прежнему была заперта. Карстерс громко постучал. Повернул ручку, толкнул дверь – безрезультатно. Тогда он ударил в дверь плечом, но она не поддалась

– Помогите, Филиппсон. Навалимся вместе на счет «три». Готовы?

– Да, – ответил Берти, стискивая зубы.

– Раз, два, три!

Защелка не выдержала их напора, и дверь распахнулась так резко, что они оба ввалились внутрь. От падения их спасла противоположная стена, в которую они больно врезались.

– Вы целы? – простонал Берти. – О господи! – вскричал он, не дождавшись ответа.

На краю ванны – в халате, ноги на полу, голова на дне, цепочка с пробкой намотана не левую руку – повисла Элеонор Бинг.

– Боже всемогущий! – медленно произнес Карстерс. – Захлебнулась! При том что в ванне не осталось воды…

Он приподнял бесчувственное тело. Мокрая голова Элеонор тяжело упала ему на плечо.

– Подхватите за ноги, Филиппсон! – хрипло распорядился он. – Лучше отнесем ее в комнату мисс Кларк, она ближе остальных. Лицом вниз. Вот так…

Они медленно перенесли Элеонор в спальню и уложили на кровать. Оба не надеялись на успех своих усилий, тем не менее прибегли к искусственному дыханию. Полчаса, сменяясь каждые несколько минут, они бились над утопленницей, но так ничего и не достигли.

Наконец Карстерс – снова наступил его черед – медленно выпрямился и покачал головой. Его лицо было серым, крупные капли пота на лбу свидетельствовали о том, что он не пожалел сил на воскрешение бедной Элеонор.

– Боюсь, все бесполезно.

Шуршание автомобильных колес по гравию под окном заставило его выглянуть наружу.

– Доктор, сюда! – Открыв окно, Карстерс выбежал на балкон и сложил ладони рупором.

Врач затормозил и выскочил из машины

– Что такое? – крикнул он, задрав голову.

– Скорее поднимайтесь к нам!

Затем Карстерс вернулся в комнату и опять опустился на колени рядом с неподвижной женщиной.

– Попробуем еще разок, – предложил он и возобновил свои безнадежные усилия.

Берти наблюдал за ним с сосредоточенностью человека, перенесшего сильнейшее нервное потрясение. Взглянув на него, Карстерс посоветовал:

– Вам лучше спуститься вниз и глотнуть джина с содовой, на вас лица нет.

– Я в порядке, – не очень внятно, едва ворочая языком, ответил Берти, изобразив признательную улыбку. – Вас сменить?

– Боюсь, все это напрасный труд, просто я не могу сидеть сложа руки. Как я после этого буду смотреть в глаза Бингу?

– О господи! Конечно, ведь ему придется все сказать… Вот ужас! Сначала бедняга Маунтджой – ничего не могу с собой поделать, никак не представлю его женщиной, – ночное покушение на Дороти, а теперь это! Поневоле задумаешься, кто окажется следующей жертвой!

– Нет, – возразил Карстерс, – держу пари, больше жертв не будет. Скорее всего эта – последняя. Бедняжка! – произнес он с бесконечной жалостью, не отрывая взгляда от безжизненного тела.

В дверь постучали, и в спальню вошел врач в сопровождении миссис Брэдли.

– Где Бинг? – спросил Карстерс.

– Внизу, с сыном.

– Ого! – проговорил врач, оценивая происшедшее своим профессиональным взором. – Что здесь случилось?

– Боюсь, она захлебнулась.

Врач опустился на колени рядом с телом. Через некоторое время он встал, отряхнул брюки и отрывисто распорядился:

– Позовите молодого Бинга!

– Я здесь, – донесся от двери голос Гарда. – Кто меня звал?

– Я. Знаете, что такое насос?

– Да.

– Тогда берите ее за руки. Я выдохся. Здесь уборки на целый день! Давайте, не жалейте сил!

Гард резво взялся за дело – и не подкачал.

– Отлично! – похвалил врач. – Кажется, она будет жить. Кто-нибудь, смените его, потом моя очередь. Глядите, она приходит в себя. Так я и думал!

Элеонор начала проявлять признаки жизни.

– Оживает! – обрадовался врач, гордый своим профессионализмом. – Ну-ка, уступите место мне!

В тот самый момент, когда Элеонор, возвращавшаяся к жизни, привлекла к себе всеобщее внимание, Берти Филиппсон, словно вступив с ней в соревнование, внезапно хлопнулся в обморок и придавил ее собой.

– Вот болван! – раздраженно бросил врач. – Уберите его, Бинг. Эдак бедняжка могла откусить себе язык! Не мог, что ли, подождать со своим обмороком, пока она совсем не очухается?

Глава XIIДопрос

Как обещал начальник полиции графства, дознание по делу о смерти Эверарда Маунтджоя было коротким. Свидетелями выступили только врачи и те, кому надлежало опознать тело. Никого из окрестных жителей не удивило, что набирается жюри присяжных в связи с подозрением в умышленном убийстве. Расследование официально поручили инспектору уголовной полиции, который был представлен начальником полиции обитателям поместья в тот момент, когда миссис Брэдли с гувернанткой укладывали в постель спасенную Элеонор.

– Ей требуется покой, – предупредил врач перед уходом. – Она испытала шок.

– Как она смогла упасть в ванну? – спросил врача провожавший его Алистер, поприветствовав начальника полиции графства и полицейского инспектора.

– Это не мое дело. Не стану строить догадок. Внезапное недомогание, головокружение, мало ли что?

– Казалось бы, вода должна была привести ее в чувство, – недоуменно сказал Алистер начальнику полиции.

– Я не знаком с обстоятельствами, о которых вы говорите, поэтому, боюсь, не смогу ничего ответить. Неужели в вашем доме, дорогой Бинг, снова произошло нечто из ряда вон выходящее?

Врач поспешно откланялся, и Алистер пригласил обоих полицейских в холл.

– Прошу ко мне в кабинет, там я все объясню.

Они молча выслушали его до конца, ни разу не перебив.

– Что ж, Боринг, – обратился сэр Джозеф к инспектору, – что вы обо всем этом думаете?

Невозмутимый инспектор нахмурил брови:

– Правильно ли я понял, сэр Джозеф, что вы спрашиваете мое мнение о событиях прошлой ночи и о неприятности с мисс Элеонор Бинг в ванной этим утром в связи с расследуемым нами делом? По-моему, одно никак не связано с другим.

– Что?! – Голос Алистера прозвучал резко, как пистолетный выстрел. – Вы хотите сказать, что подлое покушение на жизнь мисс Кларк и невероятное событие с моей дочерью не имеют связи с тем, что среди нас находится преступник, убийца?

– Прошу прощения, сэр, но таково мое мнение, и я намерен его придерживаться, пока оно не будет опровергнуто, – спокойно возразил инспектор. – Джентльмены, кочергу, маску Гая Фокса и другое наверху кто-нибудь трогал?

– По моему настоянию, – заявил Алистер, – все оставлено в том виде, в каком было найдено. Прошу со мной, вы сами все увидите. Надеюсь, после этого инспектор сочтет возможным изменить свое мнение.

Он повел полицейских наверх, в комнату Дороти, приведенную горничными в порядок после того, как ее покинула пришедшая в себя Элеонор. Кровати, впрочем, остались нетронутыми.

– Видите? Вот кочерга, вот муляж, вот поврежденная маска. Лично мне все это вовсе не кажется шуткой.

– Вынужден с вами не согласиться, сэр, – упрямо произнес инспектор. – Первое: у кого имелся зуб на юную леди? По вашим же словам, ни у кого. Но об этом я впоследствии постараюсь выяснить больше, а пока оставим данную тему. Второе: разве не опасно покушаться на спящего при лунном свете? Если спящего не удастся убить, он может успеть узнать покушающегося и поднять крик. Очень рискованно! А включить свет тем более опасно. Третье: не слишком ли это грубо? Подумайте сами: так мог бы поступить пьяница с Ист-Энда или какой-нибудь умственно отсталый, но вспомните, вы же совершенно уверены, что это дело рук кого-то, кто находится у вас в доме! Найдется здесь хоть кто-то, способный ударить хорошенькую девушку кочергой по голове? Вообразите устрашающее зрелище: разбитая голова, все залито кровью! А звук сокрушаемых костей? А…

– Уймитесь вы, наконец! – не выдержал Алистер. Казалось, надувшиеся у него на лбу вены сейчас лопнут и моря крови не избежать. – Хватит меня запугивать!

– Я делал это намеренно, сэр. Говорю же, это всех здесь повергло бы в ужас. Вы меня понимаете? – Инспектор позволил себе скромно улыбнуться и почти без паузы продолжил: – Теперь взглянем на ситуацию с другой стороны. Двое молодых людей – молодых, горячих – испытали потрясение в связи со смертью Маунтджой. Разве не естественно для них придумать такой неприятный розыгрыш? Муляж, маска Гая Фокса, да еще этот дурацкий чепец – как раз то, что может прийти в голову двум озорникам! У меня двое сыновей учатся в Лондонском университете, уж я-то знаю, что считает остроумным молодежь! И потом…

– Не стану больше с вами спорить, – проворчал Алистер. – Полицию не переубедить. Главное, что все остались целы.

– Вам подействовало на нервы случившееся с Маунтджой, сэр, – примирительно произнес инспектор. – Вот что следует тщательно расследовать. Дело нешуточное.

– Напоминаю вам о дочери, Бинг, – вмешался сэр Джозеф. – Ее теперешнее состояние позволяет ее допросить? Неприятности с нею, при всем отличии от причин гибели Маунтджой… – Начальник полиции запнулся, будто ждал от Алистера вопроса, но тот лишь махнул рукой.

– Задавайте ей любые вопросы. Она говорит, что ей стало дурно и она чуть не захлебнулась.

Оба полицейских проследовали за ним в комнату Элеонор. Та была еще бледной, но этим последствия случившегося внешне ограничивались. Она сидела, подпертая подушками, одетая в нечто бледно-голубое, только усугублявшее ее необыкновенную бледность. Летняя ночная рубашка имела глубокий вырез, и Элеонор куталась в простыню, словно замерзла, хотя день был теплый, даже жаркий, и ее старания согреться вызывали недоумение.

Инспектор кашлянул и подошел к кровати:

– Полагаю, мисс Бинг, вам полегчало…

– Да, благодарю, – ответила Элеонор с присущей ей чопорностью.

– Рад слышать. Если не возражаете, мы зададим вам несколько вопросов.

Элеонор с презрением посмотрела на него.

– Для начала… – проговорил инспектор.

– Для начала, – бесстрастно перебила его Элеонор, – я бы попросила отца спуститься в кабинет и принести оттуда что-нибудь на латыни.

– Какого автора, дорогая Элеонор? – осведомился Алистер заботливым тоном, так сильно контрастировавшим с его обычной ворчливостью, что его дочь не удержалась от ироничной усмешки.

– Любого, на ваше усмотрение, – ответила она. – Главное, принесите книгу не ранее чем через четверть часа. Полагаю, за это время у джентльменов иссякнут вопросы.

Алистер, беззвучно раскрыв рот, как выброшенная на берег рыба, спешно покинул комнату. Начальник полиции на цыпочках приблизился к двери и закрыл ее.

– Итак, мисс Бинг, – начал инспектор, усаживаясь и извлекая блокнот и карандаш, – нам нужен от вас ответ, что вызвало утром ваше падение в ванну вниз головой.

– Меня охватила дурнота, – холодно промолвила Элеонор, – и я, не успев позвать на помощь, лишилась чувств. Удивителен не обморок, а, как сказали мои спасители, то, что я осталась жива и сейчас с вами говорю.

– Да, вашу семью, мисс Бинг, отличает сплоченность, – небрежно заметил начальник полиции, выглядывая в окно.

Элеонор оглянулась на его голос, отчего на мгновение перестала удерживать подбородком простыню на груди. Она как будто приготовилась ответить на последнюю реплику гневной отповедью, но не успела, потому что ее опередил инспектор.

– Бросьте, мисс Бинг! – повысил он голос. – Запираться бессмысленно! Кого вы выгораживаете? Кто покушался на вашу жизнь сегодня утром в ванной?

Снова закутавшись, Элеонор повернулась на правый бок и воскликнула:

– Я запираюсь? Кого-то выгораживаю? Извольте объясниться!

– Кто пытался убить вас? – прямо спросил инспектор. – Отвечайте немедленно!

Если бы презрение во взгляде могло разить наповал, убийцей стала бы сейчас Элеонор.

– Дорогой инспектор, вы несете чушь! Никаких попыток не было! Повторяю, у меня случился обморок, а потом мне повезло: меня успели спасти. Это все, что я могу сказать. Поскольку я все еще слаба и чувствую усталость, то, уверена, теперь вы избавите меня от своего присутствия.

Инспектор открыл дверь, пропуская вперед своего начальника. Элеонор проводила их высокомерной улыбкой.

– Ну и ну, – пробормотал инспектор Боринг. Его начальник только фыркнул. – Разумеется, она лжет.

– Как? – Начальник полиции удивленно поднял брови.

– Сэр, молодую женщину сначала душили, а потом толкнули в ванну, сочтя умершей. Я видел у нее на шее кровоподтеки.

– Можно подумать, будто вы сочувствуете покушавшемуся, – пошутил начальник полиции.

– Во всяком случае, я понимаю его чувства, кем бы он ни был, – угрюмо промолвил инспектор. – Это не значит, конечно, что у меня самого чешутся руки. Но некоторые молодые женщины ведут себя совершенно несносно, и, если вы позволите поделиться сугубо неофициальным мнением, без таких жилось бы легче. Мисс Элеонор Бинг – одна из них. Вот я и гадаю, кто тот, кого она выгораживает. Найти его значило бы разоблачить убийцу Маунтджой, сэр.

– Сомнительно, – покачал головой сэр Джозеф. – Что ж, дальше видно будет. Каков ваш следующий шаг?

– Я хотел спросить вашего совета, сэр.

– Дело поручено вам, вы и решайте. К тому же, будучи знаком с этим семейством, я внушаю некоторое… В общем, я служу противовесом тому опасению, какое вы внушаете как официальное лицо.

– Тогда благодаря вам они перестанут ощущать угрозу. Это было бы полезно, – заметил инспектор. – Как вы отнесетесь к маленькому общему опросу, сэр? Можно было бы начать с покушения на мисс Бинг и вернуться к делу Маунтджой.

– Действуйте, – разрешил сэр Джозеф. – Хотя, повторяю, я не усматриваю тесной связи между двумя событиями.

– А место действия – одна и та же ванная? Это не наводит вас на подозрения, сэр?

– Грубовато. Даже, если хотите, Боринг, слишком грубо. Похоже на попытку сбить с толку. Думаете, люди ничему не учатся у таких преступников, как Джордж Смит?

– Я не улавливаю связи, – сконфуженно признался инспектор. – Вы о том, кто топил своих жен ради страховки?

– О нем самом. – Начальник полиции мечтательно вздохнул. – Смит совершил роковую ошибку, свойственную многим умным преступникам: решил не улучшать того, что и так хорошо. Пять раз он выходил сухим из воды, но в шестой раз попался.

– Я помню, сэр. Но какое отношение это имеет к…

– Допустим, я преступник. Совершаю преступление: топлю в ванне женщину. Меня не разоблачили, даже не заподозрили. Что я делаю, решив совершить новое преступление?

– Что угодно, но топить следующую жертву в ванне вы не станете, если у вас есть голова на плечах!

– Верно. Я учту печальный пример покойного Джорджа Смита и не стану повторяться. Зачем мне совершать ту ошибку, которую, как говорят, рано или поздно делают все преступники? Ведь тогда на меня повесят оба преступления. А теперь изменим задачу: предположим, в некой ванной некоего дома совершенно успешное убийство, и есть человек, тоже затевающий убийство.

– Он постарается максимально имитировать первое убийство, чтобы подозрение пало на первого преступника, а не на него, – медленно проговорил инспектор. – Теперь я понимаю, на что вы намекаете, сэр.

– Полагаю, именно так и произошло в этом доме, – заключил начальник полиции. – Но, конечно, мы не должны упускать из виду версию, что убийца – второй Джордж Смит и ему захотелось повторить свою удачу. То есть не артист, а ремесленник.

Они уже спустились вниз и продолжали беседовать вполголоса, когда к ним подошел Гард Бинг.

– Мистер Бинг, мы хотели бы задать кое-какие вопросы всей семье… – начал инспектор.

– Можете воспользоваться библиотекой, – предложил Гард. – Мендер, – обратился он к безупречному дворецкому, немедленно явившемуся на звонок, – подежурьте здесь. Джентльменам понадобятся ваши услуги. Вы поступаете в их распоряжение. Будете приводить тех, кого они вызовут, держать дверь закрытой и вообще выполнять все, что они скажут.

– Понятно, сэр.

– Если понадоблюсь, то я в малой гостиной. Вы знаете, где остальные?

– Да, сэр. – И дворецкий проводил взглядом удаляющегося молодого хозяина.

«Они с мисс Элеонор не очень любят друг друга, – подумал он, – но все равно это стало для него ударом…»

– Будьте добры, пригласите мисс Кларк, – попросил инспектор. Оба полицейских уже шагали за Гардом в библиотеку, из которой молодой человек тотчас вышел и направился в малую гостиную.

– Конечно, сэр.

Первой была вызвана Дороти.

– Мисс Кларк?

Она кивнула, инспектор что-то записал в своем блокноте.

– Все это очень печально, мисс Кларк.

Сделав над собой усилие, Дороти ответила почти шепотом:

– Ужас!

– Что вы имеете в виду? Будьте с нами откровенны, мисс Кларк. Ужас – это вы о чем?

– Ну… – Он постаралась собраться с мыслями. – Сначала бедная мисс Маунтджой – но вы ведь и так все об этом знаете? – Она посмотрела на начальника полиции, и тот кивнул. – А потом кто-то пытался… пытался…

– Договаривайте! – Инспектор был резок, но при этом как будто дружелюбен.

– …убить меня! – со страхом и содроганием выпалила Дороти.

– Неужели? Что потом?

– А потом была бедная, бедная Элеонор! Ее чуть не утопили! – Дороти не выдержала и расплакалась. – Она чуть не умерла! Мы все решили, что она…

– Бедное дитя, – произнес начальник полиции, отечески гладя ее по плечу. – Успокойтесь, не плачьте! Просто расскажите нам все, что знаете, о событиях вчерашнего вечера. Будьте умницей. Смелее!

Дороти подняла голову, вытерла глаза и смущенно улыбнулась.

– Я попала в автомобильную аварию, – объяснила она, – после этого нервы у меня расшатались. Что вы хотите узнать?

– Главным образом, – сказал инспектор, – что происходило в этом доме вчера вечером. Расскажите своими словами все, что помните, а мы зададим вопросы, на которые хотим получить ответы. Ну, приступайте!

Дороти положила руку на стол, уставилась в пространство между двумя полицейскими и начала:

– Миссис Брэдли знала, как я взволнована гибелью бедной мисс Маунтджой, и пригласила меня переночевать у нее в комнате. Но перед этим я должна была кое-что сделать…

– Что именно? – поинтересовался начальник полиции. Инспектор записывал каждое слово Дороти.

– Я должна была изготовить муляж – вы видели его в спальне – и положить его на свою кровать, причем по возможности в том положении, в каком обычно сплю я сама. Для большего сходства мы даже приладили маску, чтобы получилось… лицо.

Начальник полиции кивнул, повернулся к инспектору и еле слышно произнес:

– Значит, не молодые люди!

– И я… я даже надела на голову чучелу чепчик для сходства. Какая гадость! – вспоминая, Дороти вздрогнула.

– Что за чепчик? – спросил начальник полиции.

– Такая шелковая сетка для волос, сохраняет форму прически ночью, иначе встаешь всклокоченная. Сначала она раздражает, а потом привыкаешь, – простодушно ответила она.

– Спасибо, вы все очень ясно изложили, – важно проговорил начальник полиции. Инспектор не смог скрыть улыбки.

– Итак, вы надели эту… сетку для волос на голову муляжа. Что потом?

– Оставила на привычных местах свой халат и ночные туфли, чтобы не было сомнения, что в постели я сама, и ушла в комнату миссис Брэдли. Там две кровати, на одной спала я.

– Миссис Брэдли уже лежала?

– Сидела в постели. Читала. Сказала мне пару слов, легла и, кажется, уснула. Нас обеих разбудил жуткий вопль.

– Ясно. А теперь, мисс Кларк, я хочу, чтобы вы хорошенько поразмыслили, прежде чем ответить на мой следующий вопрос.

Дороти насторожилась: фраза была произнесена со спокойной учтивостью, но звучала угрожающе. По спине у нее пробежал холодок: она вспомнила, что добродушный седовласый человек напротив нее представляет закон, и тяжело вздохнула.

– Я вас слушаю. – Она облизнула губы.

– Вы знаете, оставалась ли миссис Брэдли в комнате постоянно, с тех пор, как вы обе улеглись, до того, как дом всполошил этот крик?

Дороти наморщила лобик.

– Я уверена, – кивнула она. – Говорю вам, нервы у меня натянуты, как струны, после аварии: меня будит малейший шум. А в ту ночь я не просыпалась. Никакого снотворного я на сон грядущий не пила, вообще ничего. Дверь миссис Брэдли поскрипывает, когда ее открываешь, а моя кровать находилась ближе к двери. А ее кровать скрипит, когда на нее садишься, тем более когда ворочаешься или вообще как-то двигаешься. А еще…

Начальник полиции со смехом перебил ее:

– Полагаю, вы доказали свои слова, мисс Кларк. Я готов поверить, что миссис Брэдли не покидала спальню между упомянутыми мною моментами времени. А теперь про вопль. Говорите, он вас напугал?

Дороти выпрямилась в кресле.

– Напугал?! – крикнула она. – Это был такой кошмар! Я чуть не умерла. Если опять услышала бы такое – точно умерла бы. У меня сердце ушло в пятки!

– Миссис Брэдли тоже испугалась?

– Она проснулась, но не подала виду, что напугана. Просто встала с кровати и пошла посмотреть, что произошло.

– А вы?

– Я пошла с ней. Мне, конечно, не хотелось, но остаться одной было еще страшнее. Знаете это чувство?

– Могу представить, – ответил начальник полиции, пряча улыбку. – Что же вы обе увидели?

– Столпотворение: все, в том числе слуги, собрались вокруг Элеонор и голосили, перекрикивая друг друга.

– Вот оно что! Вы к ним присоединились?

– Я держалась за миссис Брэдли. Отец отослал слуг. После этого мы смогли расслышать голос бедной Элеонор.

– Что же она говорила?

– Элеонор зашла ко мне за аспирином от невралгии, не застала меня, увидела что-то пугающее и с криком выбежала.

– Так и сказала? Вы записали, инспектор?

– Да, сэр. – Инспектор протянул блокнот своему начальнику.

– Вижу. Теперь я зачитаю вам это, мисс Кларк, и вы ответите, правильно ли мы зафиксировали ваши показания.

Он громко, без всякого выражения зачитал записанное инспектором.

– Все верно? – осведомился он.

– Да, – кивнула Дороти.

– Готовы ли вы повторить свои слова под присягой в суде?

– Неужели в этом будет необходимость?

Не получив ответа, она добавила:

– Так все и было, насколько я помню.

– Будем полагаться на вашу память, – произнес инспектор и улыбнулся своему начальнику.

– Конечно, – сказала Дороти, – я ничего не забыла.

– Прекрасно. А теперь, мисс Кларк, перейдем к главному. Кто в доме имел основания желать вам смерти?

Шокированная его прямотой, Дороти привстала, потом снова села, прикусила губу, сглотнула, покраснела, побледнела и выпалила:

– Что за вопрос? Понятия не имею! Это была просто моя причуда, я могла бы вообще об этом не упоминать!

– Бросьте, мисс Кларк! Отвечайте! Только правду!

Она вскочила, резко отодвинула свое кресло от стола и с вызовом проговорила:

– Теперь это не важно, но я вам отвечу: меня ненавидит Элеонор. Всегда ненавидела. Однако попытку убить меня ночью она не предпринимала. Уверена, Элеонор этого не делала!

– Откуда такая уверенность? – спросил начальник полиции.

– Нет, она не могла! Это было бы слишком ужасно.

– Согласен, мисс Кларк, – сказал инспектор и обратился к начальнику: – Ответом могут послужить отпечатки пальцев, сэр.

– На кочерге? Вероятно. Но это опасная улика, очень опасная. Посмотрим…

Сэр Джозеф подошел к двери и открыл ее, выпуская из комнаты Дороти, потом позвонил в колокольчик и попросил Мендера пригласить Гарда Бинга.

– Присядьте, мистер Бинг, – предложил он вошедшему Гарду. Тот подчинился. – Вы сильно привязаны к сестре?

Гард резко выпрямился, посмотрел начальнику полиции в лицо и ответил:

– Нет!

– Нет? Вы стали относиться к ней так после того, как узнали об ее враждебности к вашей невесте, или раньше? Насколько я понимаю, мисс Кларк – ваша невеста?

– О, Дороти… Да. Я не знал, что Элеонор враждебна к ней. Уверяю вас, для меня это новость. Она вообще-то скрытная.

Начальник полиции покосился на инспектора.

– Нет, благодарю вас, сэр, – сказал тот в ответ на немой вопрос, после чего Гарда вежливо отпустили.

– Кстати, мистер Бинг! – окликнул его инспектор уже в коридоре. Гард вернулся к двери. –  Никому не давайте трогать эту кочергу, хорошо? Вы знаете, о какой кочерге речь. Полагаю, нам придется забрать ее с собой.

– Я прослежу, чтобы к ней никто не прикасался, – пообещал Гард. – Вряд ли ее кто-то трогал.

Вскоре позвали Карстерса.

– Вот и вы, мистер Карстерс! – Начальник полиции с улыбкой пожал ему руку. – Извините, что приходится задавать вам вопросы об этом деле, но долг есть долг.

– Я в вашем распоряжении. – Карстерс сел в кресло.

– Итак, кто убил Маунтджой?

– Насколько я понимаю, – ответил тот в присущей ему четкой, бесстрастной манере, – с Маунтджой произошел несчастный случай.

– Вы действительно так считаете? – поинтересовался инспектор.

– Теперь – да.

Полицейские впились в него взглядами, но он лишь вежливо улыбался, не изъявляя желания что-либо объяснять.

– Что ж, спасибо, мистер Карстерс, – сказал начальник полиции, скрывая разочарование.

Тот встал, чтобы уйти.

– И все же, мистер Карстерс, – не выдержал инспектор, – я готов поклясться, что вчера вы считали по-другому.

– Ученый, – произнес Карстерс, берясь за дверную ручку, – редко придерживается одного мнения два дня подряд. – И он с учтивым кивком ушел.

– На свидетельской трибуне он не сможет так хитрить, – заметил начальник полиции.

– Полагаете, до этого дойдет, сэр? Я того же мнения, – сказал инспектор. – Как, впрочем, и он сам. Как он ни храбрится, эта мысль его не радует.

– Думаю, следующей надо послушать миссис Брэдли. Возможно, она соблаговолит объяснить, зачем прошлой ночью забрала эту девушку ночевать к себе.

Миссис Брэдли не возражала раскрыть им глаза на эту тему, и не только.

– Для начала я хочу дать показания, – заявила она. – Потом вы зададите мне вопросы.

Начальник полиции, почувствовавший себя вдруг первоклашкой перед грозной учительницей, кивнул.

– Запишите, инспектор, – распорядился он.

– Я даю показания совершенно добровольно, – начала миссис Брэдли, – поскольку считаю, что меня принуждает к этому долг. Я гражданин своей страны, – прочувственно добавила она.

– Воистину так, – пробормотал начальник полиции графства, приучая глаза к радужным разводам на блузке миссис Брэдли и готовя себя к смиренному выслушиванию ее показаний.

– Меня пригласил в дом мистер Фрэнсис Гард Бинг в благодарность за мою помощь ему в спасении от препровождения в полицию во время оксфордско-кембриджских лодочных гонок. Подробности инцидента, как они ни интересны и ни поучительны с психологической точки зрения – я включила их в свое «Малое руководство по психоанализу», которое выйдет из печати через месяц, – здесь не важны, и я их опускаю. Молодой человек любезно пригласил меня провести в его доме каникулы, и после того, как приглашение было подтверждено его сестрой Элеонор Бинг, я приняла его и прибыла сюда в конце июля. Меня сразу заинтересовала Элеонор.

Эта женщина, сказала я себе, хороша собой, пышет здоровьем, однако остается невольницей в отцовском доме, обслуживая отца. Какие подавленные желания, неудовлетворенное стремление к удовольствиям и свободе кроются за этим близоруким взглядом? Элеонор Бинг вызвала у меня сильнейшее любопытство, и я стала составлять ее психологический портрет.

Она помолчала. Оба ее слушателя кивнули.

– Одновременно со мной, – продолжила миссис Брэдли, – в доме находилась эта дама, Маунтджой. Мы все считали ее мужчиной. Очевидно, Элеонор Бинг была того же мнения, поскольку вскоре после моего приезда они объявили о помолвке. Но не прошло и двух недель, как Маунтджой прибрала смерть.

После новой паузы она повернулась к начальнику полиции.

– Полагаю, вчера у вас возникли подозрения в связи с ее гибелью, – добавила миссис Брэдли, пристально глядя на него своими маленькими глазками.

– Откровенно говоря, я считаю, что Маунтджой убили, – спокойно проговорил сэр Джозеф. – Собственные расследования и весьма существенная помощь, оказанная мистером Карстерсом, только утвердили меня в этом мнении.

– Благодарю вас, сэр Джозеф. В таком случае если я скажу, что имела основания думать, будто убийца Маунтджой замыслил отнять жизнь также и у Дороти Кларк, то вы не удивитесь тому, что я втайне от всех остальных в доме забрала ее ночевать в свою комнату?

– Нам хотелось бы услышать, на чем вы основывали свой вывод, что жизнь девушки находится под угрозой. Интересно было бы также услышать имя преступника.

Миссис Брэдли улыбнулась:

– У меня нет доказательств, которые убедили бы присяжных. Но я поделюсь с вами своими мыслями. Меня нелегко шокировать или запугать, джентльмены, и я сразу признаюсь, что, услышав о смерти Маунтджой, почувствовала смутное раздражение. Смерть всегда вызывает приступ болезненного благочестия, ты начинаешь слышать какие-то голоса, смерть связана с похоронными принадлежностями, смерть не позволяет веселиться, вести легкую беседу, ссориться, спорить… Но мне интересно было наблюдать за реакцией обитателей дома на это известие. Мистер Карстерс испытал искреннюю скорбь, остальным же было безразлично. Любопытно, джентльмены, не правда ли?

Она посмотрела сначала на одного, потом на другого, по-птичьи резко вертя головой и весьма смущая этим собеседников.

– Чрезвычайно любопытно, – выдавил начальник полиции. – Пожалуйста, продолжайте.

– Потом возник Карстерс, убежденный, что Маунтджой убили. Он провел небольшое собственное расследование. Мы обратились к полиции, и результаты, достигнутые ею, вам известны лучше, чем мне. Мы с Карстерсом обсуждали дело, и, по-моему, я успешно подсказала ему, кто убил Маунтджой.

– Вот как? – Начальник полиции подался вперед. – Кто же, миссис Брэдли?

– До сегодняшнего утра я бы ответила, что это была Элеонор Бинг. Но теперь я далеко не уверена, что Маунтджой убили. Скорее всего с ней произошел несчастный случай.

Глава XIIIОткровения

Начальник полиции графства задумчиво постучал кончиками пальцев по столу.

– Любопытно узнать, как вы заподозрили Элеонор и как доказывали бы свою правоту, – произнес он.

– Я говорила, что ничего не могла доказать, – напомнила миссис Брэдли. – Но даже в отсутствие доказательств я могла бы предположить мотив.

– Мотив? – Теперь вперед подался инспектор. – Меня со вчерашнего дня озадачивает именно кажущееся отсутствие мотива.

– Предлагаю на ваше рассмотрение следующую картину, – начала миссис Брэдли. – Женщина лет двадцати восьми – тридцати, умная, здоровая, но на голодном эмоциональном пайке. Однажды в ее жизни появляется мужчина. Правда, он не рослый могучий полубог из ее детских грез, но, как-никак, мужчина, ученый, где только не побывавший, бросавший вызов стихиям, эпидемиям, диким зверям и еще более диким людям. Она и он находят общество друг друга привлекательным. Однажды вечером женщина признается себе, что ее сердце принадлежит этому мужчине. Элеонор и Маунтджой обручаются.

– Одного обстоятельства данного дела я еще не постиг, – медленно проговорил начальник полиции. – С какой стати было Маунтджой, женщине, идти на помолвку с бедной Элеонор Бинг? Это же жестоко – так обманывать женщину. Уж она-то должна была знать, что брак невозможен!

– Я представляла два возможных объяснения, – сказала миссис Брэдли, – и оба согласуются с известными теперь фактами. Предположим, Маунтджой срочно понадобились деньги. Элеонор Бинг обладала хоть и небольшим, но все же приличным состоянием. Маунтджой могла задумать трагикомедию венчания с Элеонор, полагаясь на то, что страх оказаться посмешищем позволит ей сохранить в тайне свой истинный пол.

Начальник полиции кивал, инспектор быстро писал в блокноте.

– Второе объяснение может вас поразить, но как раз оно скорее соответствует истине. Слышали о половых извращениях?

Начальник полиции важно кивнул:

– Неприятная тема.

– Я не предлагаю ее обсуждать, – успокоила миссис Брэдли. – Просто представьте, что у Маунтджой могла возникнуть подлинная и сильная привязанность к Элеонор Бинг.

– Это, конечно, не исключается, – произнес начальник полиции тоном, свидетельствовавшим, что он категорически не намерен рассматривать подобную версию.

– Так или иначе, – продолжила миссис Брэдли, – одно не вызывает сомнения: Элеонор Бинг вскоре узнала правду о своем возлюбленном.

Инспектор хлопнул себя по колену.

– Мотив! – воскликнул он. – Мотив для убийства! Месть обманщице!

– Совершенно верно, – безмятежно промолвила она. – То же самое и я говорила себе – до сегодняшнего утра.

Воцарилось тяжелое молчание. Наконец начальник полиции графства нарушил его:

– Спору нет, искусная версия. Она со всей очевидностью предлагает мотив – и какой! – для совершения преступления.

Миссис Брэдли одарила его своей улыбкой рептилии.

– Вам рассказывали о часах? – осведомилась она.

– О часах?

– На дне кувшина у умывальника я обнаружила наручные часы, принадлежавшие Маунтджой.

– При чем тут часы, миссис Брэдли? – удивился начальник полиции.

– Утопленные часы и утопленница, – загадочно произнесла миссис Брэдли. – Еще одно маленькое доказательство того, что Маунтджой была убита, а не погибла в результате несчастного случая. – Она презрительно усмехнулась и добавила: – Полагаю, джентльмены, на этом мои добровольные показания завершены.

– Иными словами, если мы хотим еще, то должны попросить, – сказал, тоже усмехаясь, начальник полиции. – Что ж, благодарю за ваши любопытнейшие соображения, миссис Брэдли. Позвольте задать всего один вопрос: зачем, собственно, вы пригласили мисс Кларк переночевать в вашей комнате? Без сомнения, вы подумали, что кто-то покусится на ее жизнь, но откуда у вас взялось подобное опасение? Полагаю, это была не просто догадка и не желание припугнуть ее?

– О, на то у меня имелись свои причины, – ответила миссис Брэдли. Некоторое время она рассеянно смотрела в окно, потом уставилась своими глазами василиска на полицейских. – Я знала, что при возможности Элеонор убьет эту девушку.

– Как вы могли знать? – вскричал начальник полиции. – Именно это нас интересует! Откуда у вас взялась такая мысль?

– Начнем с того, что Элеонор совершенно безумна, – заявила миссис Брэдли. – А безумцы, знаете ли, совершают странные поступки.

Начальник полиции графства заерзал в кресле.

– Полагаю, вы заблуждаетесь. Я беседовал с мисс Бинг сегодня утром и должен заметить, что никогда не видел человека, настолько уверенно владеющего своими умственными способностями, – холодно проговорил он.

– В таком случае мне больше нечего сказать. Я думала, вы хотели узнать, зачем я увела Дороти ночевать к себе в комнату. Я вам ответила.

– Вы говорите, что знали о намерении Элеонор Бинг совершить покушение на ее жизнь?

– Совершенно верно. – Миссис Брэдли поощрительно улыбнулась полицейскому, как любимому ученику. Инспектор тайком ухмыльнулся. – Полагаю, обнаружение муляжа с разбитой головой и тяжелой кочерги рядом с ним подтверждает мои предположения.

Инспектор раздраженно передернул плечами.

– На мой взгляд, можно с тем же успехом предположить, что вы проникли туда и все это натворили! – выпалил он. – Это тоже не исключается, не так ли?

Миссис Брэдли радостно хихикнула.

– Вот это да! – весело воскликнула она. – Умная мысль! Разумеется, я могла бы это сделать! Как я сама об этом не подумала? Но, учтите, существуют также комнатные часы. О них вы еще не слышали.

Инспектор невольно выругался, попытался заглушить ругательство кашлем и смущенно опустил голову под осуждающим взглядом начальника. Однако миссис Брэдли хранила серьезность.

– Я не рассказала вам, как она разбила часы, – сказала она. – Хотите послушать про часы?

– Очередные часы? – уточнил начальник полиции, снова ерзая.

– Фрейдистские часы. Часы Дороти. – И миссис Брэдли сделала жест, который должен был бы все объяснить, но только добавил туману.

– Боюсь, я не понимаю… – признался начальник полиции.

– Нет? – Миссис Брэдли, напоминавшая птицу, склонила набок голову и клювообразно вытянула губы. – Где вам! Предлагаю поверить мне на слово. Уничтожить часы – значит мысленно уничтожить женщину. Дорогой мой, она швырнула их на пол, увидев, как они целуются! Ничего интереснее этого я в жизни не видела. Непременно включу данный случай в свое «Руководство по психоанализу». Какая красота! Я о самом происшествии, а не о своей книге, хотя сотрудники полиции смогут приобрести ее за полцены, да еще без уплаты почтового сбора. За автограф автора – дополнительная гинея. Внести вас в список получателей?

Ее слова заставили начальника полиции вскочить.

– Полагаю, мадам, мы зря тратим время. – Он шагнул к двери и распахнул ее. – Знаете, Боринг, – обратился он к инспектору, тоже поднявшемуся и тщетно изображавшему хладнокровие, – настало время запросить ордер на обыск дома. Я предпочитаю доверять тому, что вижу собственными глазами.

– Красота, красота! – восторженно прошелестела миссис Брэдли, покидая комнату. Трудно было определить, что она имеет в виду: глаза начальника полиции графства или что-то еще.

Когда за ней закрылась дверь, сэр Джозеф минуту постоял, хмуро глядя в окно, а потом резко повернулся к инспектору.

– Пойдемте перекусим? – предложил он. – Эта женщина действует мне на нервы.

– Вы же не думаете, что она оставила на кровати кочергу, разбив на муляже маску? – спросил инспектор.

– Ничего не могу сказать, пока с кочерги не снимут отпечатки пальцев. Они что-нибудь подскажут, хотя они все равно что цифры: умный преступник может обернуть их себе на пользу. Мы, конечно, взглянем на них, прежде чем делать выводы. Если они принадлежат миссис Брэдли, то я ей не завидую. Да, еще одно. Нам понадобится еще раз поговорить с мисс Элеонор. Это утопление не было, конечно, случайностью, потому что, даже если забыть о выразительных кровоподтеках на шее жертвы, человеку, которому становится дурно, хватит ума отвернуться от ванны, полной воды, прежде чем хлопнуться в обморок. Если же это было самоубийство, то, согласитесь, для него избран странный способ. Нужна, знаете ли, немалая смелость, чтобы свеситься внутрь ванны и не вынимать голову из воды, пока не захлебнешься… Ну и сами следы на шее: надеюсь, они позволят сделать выводы.

– Да и вообще, с чего ей было кончать с собой? – подхватил инспектор.

– Правильно. Это тоже надо учитывать. Поэтому я хочу обыскать дом. Бумаги, письма, дневники – все, что могло бы навести нас на след. Видите ли, на таких людей не надавишь, это вам не деревенщина. Они слишком образованны и уравновешенны, знают, что полиции приходится отчитываться за каждый свой шаг. Мы окружены красными флажками, и диву даешься, что нам вообще удается иногда изобличить преступника. Как глупо! Я ведь знаю, что им все известно, но они ничего не скажут, пока мы не арестуем подозреваемого. Взять, к примеру, миссис Брэдли. Наверное, она надеется остаться безнаказанной после двух покушений и обдумывает новые. – Он добродушно засмеялся, но инспектор нахмурился.

– Мне не нравится ни сама миссис Брэдли, ни ее речи, – признался он. – Конечно, я могу ошибаться, но она та еще штучка, за ней нужен глаз да глаз. Ее показания – ложь от начала до конца. Зачем еще было все это на нас вываливать, если не с целью запутать?

– Нет, – возразил начальник полиции с улыбкой, – мы не можем обвинять ее в лживости. Во всяком случае, пока.

– В наши дни все только и делают, что врут, – угрюмо пробормотал инспектор.

– Как насчет того, чтобы пообедать в «Синем борове»? – предложил начальник полиции, желая его подбодрить.

Миссис Брэдли застала Карстерса в саду: он курил трубку.

– Допрос окончен? – спросил он, когда она подошла.

– Бедняги, они не знают, чему верить, а что решительно отвергать. Они в неведении, что имеет отношение к делу, а что надо отмести. Сейчас спорят, Элеонор ли совершила убийство и не пыталась ли она покончить с собой из страха разоблачения или от угрызений совести. Не благое ли Провидение едва не сокрушило ее в момент наивысшего триумфа? Не я ли попыталась ее убить, тщательно подстроив улики против нее: муляж в маске, кочерга, колдовство в неверном лунном свете…

Карстерс, смеясь, перебил ее:

– Полагаю, наши стражи закона вас не слишком впечатлили!

– Они не так уж плохи, – произнесла миссис Брэдли, пожимая плечами. – Но как они меня возненавидели! Вот что поразительно. А ведь я поведала им правду. – И она хрипло хихикнула.

– Боюсь, сегодня у вас не лучший день, – посочувствовал Карстерс. – Кто станет их следующей жертвой?

– Скорее всего вы. Хотя вы для начальника полиции persona grata.

– Я его единственное сокровище, – скромно признал Карстерс. – Собственно, я мог бы перебить вас всех, и даже если бы в живых остался один, сэр Джозеф счел бы недружественным арестовывать меня, и я скрылся бы безнаказанным. При том что считаю его умнейшим человеком.

– Вот как? – пробормотала миссис Брэдли. – Этого я и опасаюсь.

– Час от часу не легче, – проворчал он. – К нам приближается Алистер.

– С него как с гуся вода! – бросила миссис Брэдли. – Эти родители – такие лицемеры!

Алистер заговорил, когда ему оставалось до них еще несколько шагов.

– Полиция продолжает расследование! – провозгласил он. – Насколько я понимаю, они намерены взять у нас всех отпечатки пальцев.

– Что они собираются с ними делать? – спросил Карстерс.

– Не имею ни малейшего понятия, зачем им отпечатки и вообще что-либо, – ответил Алистер, – но обязательно попрошу разрешения пощупать шишки у них на головах.

Это заявление вызвало у миссис Брэдли приступ такого неудержимого хихиканья, что ей пришлось ретироваться в дом за водой, оставив мужчин одних.

Как только она удалилась на расстояние, не позволявшее ей подслушивать, Алистер Бинг приблизился к Карстерсу вплотную и понизил голос до еле слышного заговорщического шепота:

– Не выношу эту женщину. Знаете, что я думаю? Это она пыталась убить бедную Элеонор. Да, именно она. С виду она – настоящая тигрица, вы так не считаете?

Требуя подтверждения, он больно ткнул Карстерса под ребра костлявым пальцем, заставив вздрогнуть.

– Дружище Бинг, – простонал тот, отодвигаясь. – Не надо говорить мне таких вещей. Согласен, миссис Брэдли – не красавица и не слишком располагает к себе, но вряд ли справедливо называть ее убийцей на столь недостаточном основании, как ее внешность. Лучше не позволяйте себе подобных рискованных заявлений. Я, конечно, ни за что их не воспроизведу, но есть люди, которые сделали бы это и тем самым сильно навредили бы вашей репутации.

– Но кто-то ведь пытался убить Элеонор! – не унимался Алистер Бинг, хватая Карстерса за руку. – Уж я-то знаю! Она была совершенно нормальной, здоровой девушкой. Как могло получиться, что Элеонор едва не захлебнулась? Зачем ей было кончать с собой? То и другое – отъявленная глупость. А моя книга «Римские древности Дорсета»? Кто еще искал бы для нее материал? Кто печатал бы на машинке, кто вычитывал бы гранки и переписывался с издательствами? Сколько ни болтают об обмороках и о попытках самоубийства, я видел синяки у Элеонор на шее. И хочу, чтобы убийцу нашли. Слышите? Я хочу, чтобы его нашли! – И он разрыдался, залился старческими слезами. Карстерс утешил его, как мог, и, когда старик успокоился, предложил отвести его в дом.

Там они застали интересную церемонию. Инспектор и сержант уголовной полиции – начальник полиции не стал возвращаться в поместье после обеда – снимали отпечатки пальцев.

– Не трогайте слуг, если без них можно обойтись, – просила Дороти полицейских, когда вошли Алистер Бинг и Карстерс. – Иначе бедный мистер Бинг на следующей неделе останется без них.

За происходящим с мрачным любопытством наблюдали двое – Берти Филиппсон и миссис Брэдли.

– Остались только вы, отец, и мистер Карстерс, – сказал Гард, внимательно рассматривая пальцы своих смуглых рук. – Подходите! Это бесплатно. А сколько удовольствия!

Сержант посмотрел на руки Карстерса и покачал головой:

– Ваши ни к чему, сэр. Самый отчетливый отпечаток на кочерге оставлен большим пальцем, а ваши, с завитком посередине, с ним не совпадают. Насколько я понимаю, сэр, – продолжил он, обращаясь к инспектору, – мы еще не взяли отпечатков у молодой леди, лежащей в постели наверху. Есть шанс, что она прикасалась к кочерге последней, поэтому…

Алистер Бинг повел полицейских к Элеонор. Постучавшись, он просунул голову в дверь и объяснил дочери, что от нее требуется.

– Зажмите эту пластинку большим и указательным пальцами, мисс Бинг. Нет, другой рукой. Вот так, благодарю.

Забрав пластинку, инспектор аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Что ж, Тодди, сравнения, полагаю, излишни?

Сержант осклабился:

– Вы правы, сэр. Мисс Элеонор Бинг действительно прикасалась к кочерге последней.

– Почему-то я ожидал именно этого. Хотя пока не могу сказать, как это повлияет на расследование, – позднее объяснял инспектор сержанту. – Понимаете, мы ищем убийцу Эверарда Маунтджоя, а не выясняем, зачем мисс Бинг бродит ночью по дому и лупит Гая Фокса кочергой. Кстати, это напомнило мне об одной небольшой обязанности. Попросите кого-нибудь из дам снова проводить меня в комнату мисс Элеонор. Мне надо заглянуть в ее шкафчик с медикаментами. Какой предлог придумать? Скажу, порезал палец и мне нужен бинт! – Инспектор извлек перочинный нож. – Придется устроить себе маленькое кровопускание! Лучше не врать, когда так же просто сказать правду.

Глава XIVОбъяснения миссис Брэдли

– Сегодня утром вы очень бодры, сэр, – обратился инспектор Боринг к Карстерсу на следующий день.

Карстерс, прогуливавшийся после завтрака, набрел на него и остановился поболтать.

– Через час я отправляюсь на венчание, – сообщил он. – Гард Бинг и Дороти Кларк венчаются по специальному разрешению в Уэвертри.

– Какая новость! – воскликнул инспектор и, понизив голос, спросил: – Как это понимать, сэр?

Тот улыбнулся и покачал головой.

– Но послушайте, сэр, – почти взмолился Боринг, – вы должны согласиться, что это необычно! Вчера мы брали у них отпечатки пальцев, а сегодня они женятся. Наверняка неспроста!

– Не вижу в этом ничего необычного, инспектор. – Карстерс откровенно забавлялся и не пытался это скрывать. – Какая связь между тем и другим?

– В том-то и дело! Как относящиеся к данному делу факты связаны друг с другом? Мне необходимо это выяснить, и я не отступлюсь, будь я проклят! Знаете, что сказал мне нынче утром начальник полиции? Он спросил, не хочу ли я обратиться за помощью в Скотленд-Ярд!

Карстерс присвистнул.

– Да, так и сказал! Конечно, до этого еще может дойти. Послушайте, мистер Карстерс, почему бы некоторым из вас не поделиться тем, что известно? Мне это очень помогло бы, а главное, сэр, избавило бы многих от необходимости подниматься на свидетельскую трибуну.

– Вы о чем?

– О том, что непременно узнаю, кто убил Эверарда Маунтджоя. Вам известен вердикт коронерского суда. Коронер, вняв нам, рассудил, что на суде непременно должно прозвучать слово «убийство». Пока я не могу доказать, что это убийство, сэр, однако я, как и вы, знаю, что совершено именно оно.

– А вот я как раз сомневаюсь, убийство ли это. Вчера я говорил вам и сэру Джозефу, что сначала был уверен, что Маунтджой утопили, и даже как будто знал, чьих это рук дело. Но потом изменил свое мнение.

– Похоже, у вас с миссис Брэдли одинаковый взгляд на большинство проблем, – заметил инспектор, скривившись от необходимости упомянуть несносную старуху.

– На большинство проблем мы с ней смотрим по-разному, – возразил Карстерс. – Просто в данном случае… – Он оставил фразу незавершенной и подмигнул инспектору, но тот не клюнул на удочку.

– Что ж, сэр, вы намекаете, что не станете помогать мне. Не беда, полиция к этому привычна. Просто мне казалось, что умный человек, как вы, готов предоставить любые сведения, которыми обладает, хотя бы с целью избежать дальнейших неудобств. Особенно, – Боринг помолчал, словно тщательно подбирая слова, – учитывая, что я удалил ваше имя из списка подозреваемых.

– И правильно сделали, инспектор. Чем я обязан такой чести?

– Себе самому, а также, разумеется, влиянию начальника полиции графства. По его словам, вы состояли с ним в одном лондонском клубе.

Карстерс прищелкнул языком.

– Вот видите, как полезно посещать респектабельные места, – улыбнулся он и уже серьезно продолжил: – Послушайте, инспектор! Мне нравилась Маунтджой, и я не меньше вашего хочу найти ее убийцу. Я вам объясню, на кого думал раньше и почему переменил свое мнение.

– Давайте я сам вам скажу то и другое. Вы думали, что это сделала мисс Бинг, а переменили мнение, заподозрив то, что нам известно доподлинно: случившееся с мисс Бинг вчера утром, когда ее нашли в ванне почти захлебнувшейся, явилось не последствием обморока, а попыткой хладнокровного убийства.

– Да, – кивнул Карстерс. – Так я и рассуждал. Поэтому мне пришлось сделать вывод, что смерть Маунтджой была несчастным случаем.

– Перестаньте, мистер Карстерс! В чем вы пытаетесь убедить меня? Если бы Маунтджой не убили, то зачем кому-то было покушаться на жизнь мисс Бинг? Кто-то все еще считает ее убийцей, даже если вы теперь иного мнения. А теперь ответьте, почему этим двоим понадобилось так спешно жениться? Если бы они знали то, что знаю я, – закончил инспектор нарочито туманно, – то дважды подумали бы. Специальное разрешение, говорите? Зачем, мистер Карстерс?

Тот беззаботно пожал плечами.

– Молодости присуща пылкость, – заметил он. – А может, они думают, что мисс Кларк пригодится защита мужа.

– Защита? – Инспектор помолчал, а потом воскликнул: – Вы попали в точку, мистер Карстерс! Они боятся нового покушения на ее жизнь! Насчет Гая Фокса я ошибся: это не было розыгрышем. Мы поняли это, услышав, что все устроили мисс Кларк и миссис Брэдли, а молодые люди, Бинг и… забыл фамилию… Филиппсон – ни при чем. Значит, они могут догадаться, кто орудовал кочергой в спальне Дороти, и опасаться, что он повторит это. Потерпите полминуты, прежде чем сказать что-то еще, мне надо развить эту серьезную версию.

Инспектор достал из кармана газету, развернул, постелил на земле, уселся, вооружился блокнотом, лизнул карандаш и несколько секунд деловито писал. Карстерс пристроился на краю каменной ограды сада и замурлыкал себе под нос песенку.

Вскоре инспектор встал и аккуратно сложил газету.

– Это возвращает нас к Элеонор Бинг, – произнес он безмятежным тоном.

– То есть как? – удивился Карстерс.

– А вот так. – Инспектор вынул из кармана пузырек, заполненный более чем наполовину белыми круглыми таблетками, и показал его Карстерсу, чтобы тот мог прочесть наклейку. Но отдавать ему в руки не стал.

– Аспирин, – сказал Карстерс. – Ну и что?

Инспектор спрятал пузырек в карман:

– Вещественное доказательство номер один. Свидетельствует, что мисс Элеонор Бинг не умеет врать.

– Не умеет?

– Разве она не говорила всем вам, что в ту ночь пришла в комнату мисс Кларк за аспирином, мучаясь от невралгии? Пузырек стоял на виду в шкафчике в ее собственной комнате. Нетрудно определить, был ли он куплен вчера и брали ли из него… Подождите! – Он снова достал пузырек. – Согласно этикетке, здесь пятьдесят таблеток. А на самом деле, – он вытащил пробку и вату и вытряс маленькие таблетки себе на ладонь, – их только тридцать одна. Нетрудно заключить, что она не приняла все девятнадцать штук с позапрошлой ночи. Если я смогу доказать, что никто другой тоже не вынимал из пузырька девятнадцати таблеток, то буду иметь основания обвинить мисс Бинг во лжи: она ведь уверяла, будто наведалась в комнату мисс Кларк за аспирином. Это в сочетании с тем фактом, что на кочерге остались отпечатки пальцев мисс Бинг, позволяет мне предположить, что именно она нанесла удар бедняге Гаю Фоксу. Теперь загвоздка в том, чтобы выяснить, что` она думала: что убивает мисс Кларк или лупит безмозглое чучело. Если верно второе, то зачем ей было совершать такую глупость, тем более глубокой ночью?

Инспектор помолчал, восстанавливая дыхание.

– Надеюсь, я не нагнал на вас скуку, – смущенно сказал он. – Обычно я не мучаю собеседников такими длинными тирадами, просто захотелось оформить свои мысли.

– Инспектор, вы опровергаете свою фамилию Боринг![1] – со смехом воскликнул Карстерс. – Вы совершенно не скучны!

И они вместе зашагали к дому.

Завтрак уже завершался, о чем их уведомил Гард, когда они вошли в холл. Элеонор, вполне оправившаяся после пережитого накануне и вернувшаяся к своим обязанностям за столом, наливала последнюю чашку кофе лентяю Берти, вечно спускавшемуся к завтраку с опозданием, когда все уже собирались встать из-за стола. Любой другой вызвал бы возмущение Элеонор, но только не Берти: на него она реагировала всего лишь стонами, в которых звучал материнский упрек.

Инспектор, не теряя даром времени, взял быка за рога.

– Полагаю, вы так крепко спите не из-за привычки к аспирину, мистер Филиппсон? – заявил он.

– Аспирин? Нет уж! Это безвредное, никому не нужное снадобье я оставляю дамам, – со смехом отозвался Берти.

– У вас, Берти, – вмешалась Элеонор, тут же клюнув на удочку, – нет ни малейших оснований говорить так, когда среди присутствующих женщин представляю одна я. Лично я редко прибегаю к подобным способам уснуть. Держу в доме аспирин разве что для горничных, на случай, если у них заболят зубы или случится другая неприятность, свойственная низшим сословиям. Я не устаю повторять Мейбл: «Когда ты займешься своими зубами? У тебя страховка, тебе это ничего не будет стоить. Я изменю график, чтобы ты могла побывать у дантиста в удобное тебе время!» Но где там! – Элеонор оседлала своего любимого конька. – Низшие слои общества такие непредусмотрительные! Мейбл стала совершенно несносной, я вынуждена постоянно призывать ее к порядку!

– А вы сами никогда не принимаете аспирин? – осведомился инспектор. – Когда вы покупали его в последний раз?

– Не понимаю ваш интерес к этой теме, инспектор, – холодно промолвила Элеонор, – но если вы спрашиваете, то я отвечу, что в последний раз покупала аспирин… – Она задумчиво потянула за золотую цепочку, которую вопреки установившейся женской моде носила на шее, пряча ее изгиб в большом кармане на груди фартука. На свет была извлечена черная книжица. Заглянув туда, она важно сообщила: – Пятнадцатого мая я купила в аптеке в Уэвертри пузырек с пятьюдесятью таблетками аспирина.

– И с тех пор не покупали? – не унимался инспектор.

Элеонор вернула книжицу на место, поджала губы, повела плечами и, игнорируя инспектора, обратилась к Берти:

– Еще кофе?

Карстерс и инспектор вернулись в сад.

– Итак, сэр, – произнес Боринг после первого круга по гравийной дорожке вокруг лужайки, – что вы о ней скажете?

– Полагаю, она подзабыла, что побывала ночью в комнате мисс Кларк, вооруженная кочергой.

– Подзабыла? – повторил инспектор.

Карстерс сочувственно улыбнулся и кивнул:

– Совершенно очевидно, что ваши вопросы про аспирин оставили ее равнодушной.

– Вероятно, она не так проста, как вы считаете, сэр, – заметил инспектор. – Диву даешься, как упорно некоторые из этих людей отказываются выдавать себя.

– Верно, – кивнул Карстерс. – Знаете, на войне я набрался опыта допросов. Я говорю по-немецки, поэтому мне поручали беседовать с пленными германцами. Я научился почти безошибочно определять попытки что-либо утаить. Когда вы беседовали с Элеонор Бинг, я с нее глаз не спускал. Уверен, ваши вопросы раздражали ее потому, что она не видела в них смысла.

– Только что вы сказали, что она забыла о своем ночном посещении комнаты мисс Кларк, – напомнил инспектор, хмурясь. – Намекаете, что у нее провалы памяти?

– Нет. Скорее стресс оттого, что она чуть не захлебнулась, еще не прошел. Ее голова полна всем тем, что вызвало этот стресс, и для всего остального там уже не остается места.

– Вы хотите сказать, что позднее Элеонор могла получить аспирин и забыть об этом? – не отставал инспектор.

– Маловероятно, – возразил Карстерс, набивая трубку. – Начнем с того, что она, похоже, записывает все свои покупки в книжечку, которую время от времени достает из кармана. К тому же весь вчерашний день Элеонор провела в постели, а значит, никак не могла отправиться за покупками, не так ли? Вам остается всего лишь…

– Благодарю, сэр, учить меня моему ремеслу излишне, – перебил инспектор. – Я выясню, что позавчера и вчера доставили в дом, кто занимался покупками и что приобретал. Нет, я не курю при исполнении, премного вам признателен, сэр.

Оставшись один, Карстерс удалился в беседку, чтобы спокойно покурить, но обнаружил там миссис Брэдли, которая, к его удивлению, сосредоточенно читала популярнейший роман месяца. Увидев его, она отложила книгу и хищно ухмыльнулась:

– Доброе утро! Во сколько состоится поход в церковь? Как видите, я пытаюсь настроиться на предстоящее событие. Ах, молодежь, молодежь! Надеюсь, они будут очень счастливы вдвоем. А как рада наша Элеонор! Вы обратили внимание?

– Нет, – признался Карстерс. – Если мои подозрения на ее счет верны, то реакцию Элеонор приходится признать по меньшей мере странной.

– Ничуть! Реакция вполне соответствует ее поведению на протяжении всех этих событий.

– Извольте объяснить, – попросил Карстерс. – В нашем распоряжении есть еще целых полтора часа.

– Час из этого времени у меня уйдет на облачение в праздничные наряды, – предупредила миссис Брэдли. – Но минут сорок я могу вам посвятить. Сначала я хотела бы услышать вашу версию того, что произошло после нашего последнего разговора.

– Вряд ли я располагаю толковым объяснением, – начал Карстерс. – Я думал, что Элеонор убила Маунтджой и собиралась убрать Дороти Кларк. Но позднее кто-то покушался на саму Элеонор, поэтому я поневоле прихожу к выводу, что либо гибель Маунтджой была случайностью, хотя ни на мгновение не готов в это поверить, либо убийца – маньяк, расправившийся с Маунтджой, покушавшийся сначала на Дороти Кларк, потом на Элеонор Бинг. А теперь, чем черт не шутит, способен прятаться за этой беседкой, собираясь прикончить нас с вами. Единственный вопрос, кто он?

Миссис Брэдли усмехнулась:

– Вы такой смельчак, что сидите здесь и спокойно обо всем этом разглагольствуете? Бегите, спасайте свою жизнь!

– Что ж, если у вас есть более приемлемое объяснение, то поделитесь им. Но сначала я хочу указать на одно обстоятельство, которое ставит меня в тупик. Согласен, это пустяк, но он меня сильно беспокоит.

– Вот видите! – воскликнула миссис Брэдли, не скрывая удовольствия. – Так и знала, что вы не оставите без внимания крик.

– Вы и впрямь ведьма! Я давно об этом догадывался, а теперь знаю наверняка. Как вы проникаете в мои мысли?

– Никак. Просто крик – такое вопиющее обстоятельство, что вы не смогли его проигнорировать.

– Оставляя за скобками ваше неподражаемое умение читать мои мысли, – сказал Карстерс, – я признаю вашу правоту. Почему Элеонор издала такой визг?

– Почему женщины вообще визжат?

– От страданий, осознании опасности, из-за сильного испуга.

– Уточняю: от неожиданного испуга, – поправила миссис Брэдли. – Отлично. Вариант страданий мы, полагаю, можем исключить. Элеонор как будто пребывала в отменном здравии и до, и после визга.

– Она жаловалась не невралгию, – напомнил Карстерс.

– Это были ее собственные слова, но, даже в случае если она сказала правду, людям не свойственно издавать один громкий, ужасающий вопль, будящий весь дом, по причине невралгии. И потом, если бы Элеонор закричала от боли, то так и объяснила бы. Что бы ей помешало?

– Нам остается выбрать одно из двух: опасность или внезапный испуг.

– Да. Проанализируем то и другое. Возникшую в спальне опасность не следует сбрасывать со счета, как и то, что Элеонор там что-то напугало, – последнее вообще не вызывает сомнений. Она сама это признала, но ее объяснение звучит неубедительно. По словам Элеонор, включив свет, она увидела не кровати муляж вместо Дороти Кларк. А я утверждаю, что Элеонор лжет. Во-первых, ей хватило бы одного взгляда, чтобы понять: перед ней именно муляж. Конечно, испугаться она могла, но не до такой же степени, чтобы поднять истерический визг! Элеонор не истеричка.

Карстерс кивнул:

– Продолжайте. Вы все верно говорите: зрелище муляжа на кровати не должно было исторгнуть из нее такого вопля. Остается вопрос: что заставило Элеонор завопить?

– Позвольте, я завершу свое объяснение про муляж, – произнесла миссис Брэдли. – Думаю, Элеонор соврала, сказав, что включила свет. На кочерге обнаружены отпечатки ее пальцев. Голову муляжа размозжили сильным ударом. Вывод: удар нанесла Элеонор. Кочерга тяжелая, ее держали и использовали в столовой. Зачем Элеонор вооружилась кочергой глубокой ночью? Уж не для того ли, чтобы убить Дороти Кларк? А имея такое намерение, стала ли бы Элеонор включать свет? Ни в коем случае! Ей вполне хватило бы лунного света. Она нанесла удар, а потом…

– Заорала, – подхватил Карстерс. – Любопытно, с чего бы?

– Той ночью в спальне Дороти кто-то прятался, – тихо промолвила миссис Брэдли. – Этот человек выскочил из своего тайника и предстал перед Элеонор сразу после того, как она нанесла удар кочергой. Это он включил свет. При виде его, появившегося внезапно, да еще со свирепым выражением лица, Элеонор и издала жуткий вопль. Она не только поняла, что кто-то видел, как она убила Дороти, но и решила, что от свидетеля преступления исходит опасность для ее собственной жизни.

– На будем забывать, что Дороти выжила, – напомнил Карстерс.

– Да, но Элеонор-то считала, что убила ее. Только когда незнакомец показал на постель, она поняла, что ее жизни ничего не угрожает.

– Откуда вы берете эти факты? Ума не приложу, из какого источника?

– Это не факты, а всего лишь моя реконструкция ночных событий. Согласитесь, она объясняет жуткий вопль Элеонор, которого не могло вызвать зрелище жалкого муляжа на кровати.

– Согласен, что вашей реконструкции в убедительности не откажешь, – улыбнулся Карстерс.

– Разве она не объясняет также и покушение на жизнь Элеонор? Если бы удар Элеонор достался не муляжу, а самой Дороти, то та не вышла бы из этой комнаты живой. Но Дороти уцелела, поэтому неизвестный свидетель отпустил Элеонор. Однако позже решил, что напрасно отпустил ее, поскольку это позволяет ей опять покуситься на жизнь Дороти. Утром он вошел и утопил Элеонор в ванне – во всяком случае, думал, что расправился с ней.

Миссис Брэдли завершила изложение своей бесчеловечной версии взрывом смеха:

– Полагаю, вчера утром он очень старался привести ее в чувство! Представляю, каким шоком стало для него то, что она ожила: он понял, что старался и рисковал напрасно.

Карстерс нахмурился:

– Вы постоянно повторяете «он». Значит ли это, что вы не испытываете сомнений насчет того, о ком ведете речь?

– Я не знаю, кто это, хотя могла бы предположить, – ответила миссис Брэдли. – Правда, я уверена, что это мужчина, а не женщина, потому что за Элеонор можем поручиться все мы, а мы с Дороти можем поручиться друг за друга, поскольку ночевали в одной спальне. Вряд ли мы станем подозревать кого-либо из горничных, – продолжила она со смешком. – Остаются, не считая слуг, вы, Алистер, Гард и Берти Филиппсон. Выбирайте! На кого укажете?

Карстерс помолчал, а потом произнес:

– Самый вероятный ответ – Гард Бинг. Но вы не убедите меня, что он и был тем неведомым свидетелем, даже если будете приводить доводы до самого моего смертного часа!

Миссис Брэдли покачала головой:

– Догадка имеет право на существование, но она, по-моему, неверна. Как насчет Берти Филиппсона?

Глава XVПризнание

– Берти Филиппсон? – Карстерс от души расхохотался. – Вот уж где ваша блестящая реконструкция дала слабину!

– Прекрасно! – откликнулась миссис Брэдли без малейшего смущения. – Тогда вы, может, объясните, почему из всех обитателей дома, включая слуг, один Берти не присоединился к тем, кто толпился перед комнатой Дороти?

– Разве Берти там не было? – спросил Карстерс, хотя память подсказала ему ответ еще раньше.

– Вы отлично знаете, что нет. Не помните, как потом за завтраком Гард подтрунивал над ним из-за этого? Кроме того, я сосчитала головы и знаю, что он отсутствовал. Он все еще прятался в комнате Дороти! Потому и не мог выйти и выдать себя. Обычно молодые мужчины не проводят ночь под чужой кроватью, тем более если кровать принадлежит молодой незамужней женщине. К тому же ему пришлось бы давать объяснения про тяжелую кочергу и погнутую маску. Берти, услышав шум, последовавший за истошным воплем Элеонор, снова растянулся на полу. Кто я такая, чтобы сурово судить его за то? – усмехнулась миссис Брэдли. – Ручаюсь, он провел чрезвычайно неудобные полчаса: к нелепой позе примешивался страх, что его обнаружат. Вдруг Элеонор выдала бы его?

– Если ваша версия верна, то непонятно, почему она его не выдала, – заметил Карстерс. – Ей не пришлось бы ничего менять в своей истории, зато визг получил бы исчерпывающее объяснение, как и отпечатки на кочерге: вполне можно было бы утверждать, что Элеонор дотронулась до кочерги последней, вырвав ее из руки Берти после того, как он нанес удар.

Миссис Брэдли игриво покачала головой.

– В вас гибнет мастер сенсационной беллетристики! – заявила она.

– Как будто это я предложил объяснение событий той ночи!

– Проверяйте мою версию как хотите, выясняйте, как одно сочетается с другим. Я не нахожу в своей логике ни малейшего изъяна.

– Минуту назад вы сами указали мне на один недостаток своих рассуждений, – сухо возразил Карстерс. – Почему Элеонор не выдала Берти?

– Она в него влюблена.

После этого простого довода миссис Брэдли поведала пораженному Карстерсу историю, которую услышала от самого Берти, – историю, начавшуюся двумя годами раньше и теперь приближавшуюся к завершению.

– Что ж, – промолвил он, когда она закончила, – теперь, в свете услышанного от вас, мне хотелось бы все обдумать заново…

– Обдумывайте на здоровье, – любезно разрешила миссис Брэдли. – Все эти несчастные, но занятные события пронизаны одним – страстью Элеонор к Берти Филиппсону. А теперь прошу меня извинить, мне пора идти переодеваться. Кто, говорите, будет второй подружкой невесты?

– Ее зовут Памела Сторбин. Милейшая девушка. Я дружу с ее опекуном и знаю Памелу с трехлетнего возраста.

– Сначала она заглянет сюда?

– По-моему, нет. Венчание устраивается так поспешно, что Памела встретится с остальными только в церкви, а сюда приедет обедать.

– Понимаю… – со значением произнесла миссис Брэдли, и Карстерс спросил:

– Почему бы ей здесь не появиться?

– Трудно не пожалеть о том, что Берти – такой неотразимый ухажер. Кстати, это возвращает нас к началу нашего разговора. Вы сказали, что не заметили, как Элеонор довольна известием об этом венчании.

– Нет, не заметил, – подтвердил Карстерс. – Но если она действительно довольна, то я понимаю, чем именно: свадьба разлучит наконец Берти и Дороти, правильно?

– Да, – кивнула миссис Брэдли. – А теперь мне надо спешить переодеваться. Вы тоже идете? Как мило!

Но Карстерсу не довелось спокойно заняться своим туалетом. Он сражался у себя в комнате с норовистым галстуком, когда в его дверь громко постучали. В двери стоял инспектор уголовной полиции.

– У вас есть для меня новые полезные сведения? – осведомился тот. – Я видел, как вы толковали в беседке с миссис Брэдли, но не разобрал ни слова. Однако я не сомневаюсь, что она делилась с вами ценными сведениями. Выкладывайте, сэр! Что вы от нее узнали?

Карстерс расхохотался:

– Сейчас я знаю не больше, чем час назад, когда беседовал с вами. Миссис Брэдли изложила причудливую и весьма красочную реконструкцию событий последних двух-трех дней, включающую все известные факты, а также ее собственные измышления.

Инспектор был разочарован, но схитрил и не стал настаивать.

– От версий на данном этапе мало толку, сэр. Мы еще не собрали достаточно фактов, чтобы начать строить версии. Между прочим, в этом деле есть всего одна не дающая мне покоя загвоздка…

– Какая же?

– Видите ли, мистер Карстерс, вы знакомы с мисс Бинг лучше, чем я, поэтому сможете, вероятно, объяснить кое-какие вещи, наблюдать которые лично у меня не было возможности. Кажется ли она вам, сэр, женщиной, способной залезть в ванную через окно и утопить голого человека? Как представляется мне, подобной чопорной особе подумать-то о раздетом человеке неприлично, не говоря о том, чтобы влезть к нему и убить! Вы ведь меня понимаете, сэр? Просто не могу вообразить такую картину! Я научился не верить в нелепости.

– Вы знали, что Эверард Маунтджой выдает себя за мужчину и Элеонор Бинг помолвлена с ней? – осведомился Карстерс.

– Господи, сэр! Ну конечно! Я совершенно упустил это из виду! – воскликнул Боринг. – Это сразу обеспечивает нас мотивом – так, кажется, видится ситуация начальнику полиции графства.

– Миссис Брэдли была того же мнения. Дескать, Элеонор узнала правду о своем возлюбленном и не смогла этого вынести.

– Подождите, сэр, дайте сообразить… Позвольте оценить и зафиксировать факты с новой точки зрения. В темноте лишний свет не помешает.

Инспектор извлек свой блокнот и карандаш и методично записал все улики против Элеонор Бинг.

– Разумеется, – продолжил он, убрав блокнот, – в ванную она проникла не с целью убить Маунтджой, а чтобы разобраться с ней: ванная в наши дни – одно из немногих мест, где вас вряд ли побеспокоят. Но потом эмоции затмили разум мисс Бинг, и она…

Он продемонстрировал выразительным жестом, что произошло в ванной, и Карстерс кивнул.

– Нет ничего проще, – сказал инспектор, не скрывая интереса к теме, – чем утопить человека в ванне. Удивительно, почему убийцы не идут на это чаще. Ни вам орудия убийства, ни следов насилия, ничего – только мертвое тело, от которого даже не обязательно избавляться, ведь всегда велика вероятность, что коронерское жюри вынесет вердикт о смерти в результате несчастного случая. О чем всегда пекутся преступники, сэр? – все больше распалялся инспектор. – О том, куда деть тело, конечно! Взять хоть Криппена, хоть Патрика Мэхона! Труп – всегдашняя беда убийцы! Помните труп альбатроса, висевший на шее героя в стихотворении, которое мы учили в школе? Вот и мертвое тело для убийцы – в девяти случаях из десяти та же дохлая птица. То они сжигают трупы в извести, то поджигают дома, где оставляют трупы, то так их уродуют, что даже опытный мясник не разобрал бы, где что… Но все равно, – инспектор гордо приосанился, – рано или поздно мы их хватаем!

Он кивнул и оставил Карстерса наедине с его галстуком.

Карстерс со вздохом облегчения принялся за прерванное дело, после чего, довольный, помчался вниз, где его в нетерпении дожидались все остальные.

Церемония длилась недолго. Элеонор и юная шатенка Памела Сторбин сыграли роль подружек невесты, Берти Филиппсон выступил шафером, отец Дороти, вызванный вместе с ее матерью телеграммой, отвел невесту к жениху. Как подобает современным легкомысленным родителям, они отказались поехать вместе с остальными в поместье, а всего лишь расцеловали дочь и пожелали ей всего наилучшего, пожали руку новоиспеченному зятю и укатили в курортный городок Экс-Ле-Бен.

Памелу, вторую подружку невесты, без труда удалось уговорить поехать вместе со всеми в «Чейнинг-Корт». Берти обещал отвезти ее вскоре после ужина домой. Но весь этот план оказался разрушен внезапно разразившейся грозой, сопровождавшейся ливнем.

– Из тенниса сегодня днем ничего не вышло, – сказал Берти. – Что ж, посмотрим, что получится после ужина, Синеглазка.

Но после ужина ливень только усилился.

– Нечего и думать ехать домой в такой дождь! – сказал Гард.

– Ни в коем случае! – засуетился Алистер Бинг. – Ни за что!

– Что ж, – произнес Берти, хмуря лоб, – если всем безразлично, я, пожалуй, не заставлю свою колымагу мокнуть.

– Сомневаюсь, что после такого дождя ты преодолеешь лощину Хендли, – заметила Дороти. – Там сейчас наверняка наводнение.

Памела покосилась на Элеонор, но та ограничилась словами «тогда я займусь подготовкой комнат», не проявив интереса к ее обществу.

– Что за муха укусила Элеонор? – спросил Гард, слегка озадаченный недостатком гостеприимства у сестры.

– Твоя сестра утомлена после долгого дня, – лицемерно объяснил отец, обращаясь больше к Памеле, чем к сыну.

– Надеюсь, она позаботилась о нашей комнате. Идем, Дороти! Как там наш брачный чертог?

– Боюсь, Гард порой бывает грубоват, – заметила Элеонор, услышавшая слова брата. – Я провожу вас в вашу комнату, мисс Сторбин.

– Очень вам признательна! – ответила юная Памела, отворачиваясь от окна, в котором она наблюдала зигзаги молний над деревьями.

– Вас проводить? – дурашливо предложил Берти.

Кувшин с алыми розами, задетый локтем Элеонор, полетел на пол.

– Боже мой, – вяло отозвалась на звон разбитого стекла миссис Брэдли. – Вот беда.

Элеонор раздраженно позвонила в колокольчик, вызывая служанку, и бросила через плечо:

– Идемте, мисс Сторбин!

Никем, кроме Карстерса, не замеченная, миссис Брэдли устремилась за ними следом. Через десять минут она вернулась вместе с Памелой.

– Милая Дороти, будьте так добры, одолжите ей ночную рубашку. Кажется, Элеонор не догадалась, что она ей понадобится.

– Конечно! – воскликнула та, которая, разумеется, не вняла приглашению мужа исследовать «брачный чертог». – Пошли, Пам! Тебя, видимо, поселили в мою прежнюю комнату?

Так и оказалось. Две девушки, вывалив на кровать весь обильный гардероб Дороти, посвятили целый час болтовне об одежде, общих знакомых и друзьях.

– Можно взять вот эту? Какая прелесть! – воскликнула семнадцатилетняя Памела, плененная кружевной вещицей.

– Забери ее себе, если хочешь, – добродушно разрешила Дороти. – К ней прилагается еще чепчик. То и другое идет тебе гораздо больше, чем мне.

– Ты ангел, Дороти! Надеюсь, вы с Гардом будете счастливы. Ты с ним справляешься? По-моему, он очень горячий. Не то что Берти Филиппсон… Ой, что это?

– Грохочет такой гром, что других звуков не разобрать, – ответила Дороти, резко побледнев.

Расслышать что-либо действительно было трудно, но зрению ничего не мешало. Внимание Памелы привлекло шуршание одежды и покашливание. Проследив ее взгляд, Дороти заметила блеск очков Элеонор в приоткрытой двери.

– Слышала ты что-либо или нет, – заявила Памела, тряхнув каштановой головой, – но я открою дверь и узнаю, кто там. Что с тобой, Дороти? Ты так напугана! Разве в доме живут привидения? Вот весело-то будет!

Но Дороти первой метнулась к двери и рывком распахнула ее. За дверью было пусто, но по лестнице кто-то спускался.

– Это всего лишь Элеонор, – сказала она, попытавшись придать своему голосу беспечность. Но Памела была зоркой и чуткой.

– Вижу, тебя обуял страх! – Она пылко обняла старшую подругу и прижала ее к себе. – Сейчас я схожу к твоему горячему мужу и потребую, чтобы он позаботился о тебе.

– Ничего не говори Гарду, он примет меня за дурочку. Лучше я посоветуюсь с мистером Карстерсом. Обещай, что ничего не скажешь Гарду, Пам!

Подруги рука об руку спустились по лестнице вниз.

– Карстерс лечит тебе нервы? – спросила Памела. – Мы все слышали про страшную аварию. Неудивительно, что ты вся напряжена, бедняжка.

Ничего больше не объясняя, Дороти нашла Карстерса, который укрылся в бильярдной, чтобы спокойно покурить в одиночестве, и сбивчиво поведала ему о своих страхах.

– Элеонор ненавидит эту девушку. Не знаю, в чем причина, мистер Карстерс. Я очень напугана! Вы не думаете, что… Такое страшно даже вообразить, но…

– Тогда не воображайте, милая, – посоветовал Карстерс с покровительственной улыбкой, припасенной у него для Дороти. – Выбросьте из головы свои страхи. Я все отлично понимаю и обещаю, что будут приняты все необходимые предосторожности.

– Благодарю. Вы ко мне всегда так внимательны, – произнесла Дороти, смахнув с глаз слезы. К удивлению Карстерса, она подкрепила свою благодарность тем, что бросилась к нему на шею и осыпала его поцелуями.

– Сообщите, пожалуйста, миссис Брэдли, что я здесь и это удобное местечко для беседы с глазу на глаз, – попросил он.

Через семь минут миссис Брэдли в пурпурно-золотисто-зеленом уродливом вечернем платье жеманно проскользнула в бильярдную и затворила дверь.

– Я все устроила, – тихо промолвила она. – Слушайте. Я отвела Памелу в свою комнату, как раньше – Дороти. Вы приведете Берти Филиппсона в прежнюю комнату Дороти, где полагается ночевать Памеле, и если ночью возникнут какие-то… – она поискала подходящее слово, – ситуации, то поступайте так, как сочтете нужным. Я проведу ночь полностью одетая и не сомкну глаз. Если я вам понадоблюсь, достаточно будет трижды постучать мне в дверь.

– Отлично! – сказал Карстерс и застенчиво улыбнулся. – Все это кажется полнейшим безумием. – Он потер лоб. – У меня ощущение, будто я сплю и вижу сон.

– Скорее всего так оно и есть. Не серчайте, но моя философия позаимствована у злосчастного Полония из «Гамлета». – Она кисло улыбнулась и продолжила: – Я заключу с вами пари. Ставлю пятьдесят тысяч фунтов на то, что во время ночной вахты Берти поведает вам ту же самую забавную басню, которую я рассказала вам сегодня утром в беседке.

– Отказываюсь от пари, когда и так все ясно. Он ничего подобного не скажет, – заявил Карстерс. – Как насчет свечей и наших молитв?

Дороти, наученная миссис Брэдли, сказала Памеле шепотом, поднимаясь с ней по лестнице:

– Элеоноре пришлось поменять тебе комнату. Сама она не хочет об этом сообщать и попросила меня. Только ничего ей не говори, хорошо? Она очень щепетильно относится к вопросам домашнего устройства. Ты будешь в комнате не одна, твоей соседкой будет миссис Брэдли. Она, вероятно, станет бодрствовать всю ночь. Обычно сидит и читает. Пусть это тебя не беспокоит. Миссис Брэдли безобидная, даже хорошая.

Памела безропотно проследовала за миссис Брэдли в комнату с двумя кроватями.

– Хороших снов, милая! – пожелала ей соседка.

Не прошло и двадцати минут, как Памела крепко уснула.

Миссис Брэдли поставила комнатные часы рядом со своими, подняла жалюзи и залюбовалась небом, залитым лунным светом. Гроза стихла, только с юга еще доносились глухие раскаты грома, и ночь очаровывала покоем. Миссис Брэдли сентиментально вздохнула, подошла на цыпочках к двери, на две минуты застыла там, напрягая слух, потом вернулась к окну.

Позже она включила электрический светильник у своего изголовья, открыла томик стихов и целый час сидела неподвижно, перелистывая страницы. Часы на церкви пробили четверть первого, луна стала опускаться. Где-то скреблась мышь. Миссис Брэдли продолжила чтение. Вскоре она встала, отложила книгу, подкралась к туалетному столику, выдвинула ящик, достала из него чашку, блюдце, фляжку-термос, налила из фляжки кофе, выпила его и вернулась к книге.

Карстерс и Берти поднялись наверх последними. Когда все остальные разбрелись и даже Элеонор, заглянув в бильярдную, пожелала им спокойной ночи, Карстерс произнес как бы невзначай, прислоняя к стене кий:

– Надеюсь, вас еще не клонит в сон. Хочу поручить вам одно дельце…

– Какая скука! – простонал Берти, давясь зевком. – Я думал, все мои знакомые понимают, как для меня важен здоровый сон. Даже залп всех пушек Фландрии не сможет ему помешать!

– Пушки Фландрии? – удивился Карстерс. – Возраст позволил вам их застать?

– Мне уже исполнилось тридцать, – похвастался Берти. – А что за дельце? Что вы там для меня припасли?

– Помогите мне стеречь бывшую комнату Дороти, где должна была ночевать молодая Памела Сторбин.

– Стеречь комнату?! В чем правила игры, сэр?

Берти выглядел таким удивленным, что Карстерс заподозрил, что невероятный рассказ миссис Брэдли мог оказаться правдой. «Но даже если и так, – мысленно успокоил себя он, – вряд ли молодой мошенник покусится на меня самого».

Они поднялись по лестнице, разошлись по своим комнатам, сосчитали до пятисот (эту предосторожность предложил Карстерс), а потом в одних носках спустились к комнате Дороти.

– Терпеть не могу разгуливать в одних носках, – пожаловался Берти. – Босиком я чувствую себя беспомощным и очень нервничаю. Как вы велели, я принес туфли в руках.

– Теперь можете обуться, – разрешил Карстерс. – Только смотрите не топайте громко! Видите, я отодвинул кровать на четыре дюйма, чтобы нам было удобнее прятаться здесь, чем вам в прошлый раз.

Выстрел был произведен наугад, но возымел немедленный результат.

– Так вы знаете? – Румянец на лице Берти сменился мертвенной бледностью. – Как мне теперь поступить? Заткнуть вам рот или сознаться инспектору в покушении на убийство?

– Убивать меня нет смысла, – ответил Карстерс с обезоруживающей улыбкой. – Миссис Брэдли все знает, инспектор, похоже, тоже что-то подозревает.

Все это было сказано шепотом. Берти, последовав его примеру, тоже тихо ответил:

– Вы с ней на меня донесете?

– Конечно, нет!

– Вот и славно! – с чувством промолвил Берти. – Я все вам расскажу. Какое облегчение – снять грех с души! Дело было так…

– Только потише! – предупредил Карстерс. – Никто не должен знать, что мы здесь.

– Верно, – кивнул Берти. – Между прочим, в чем суть замысла? Для чего эта засада?

– Сам не знаю, – признался Карстерс. – Просто сидим и ждем. Хотите подложить себе под спину еще одну подушку? Ну вот, а теперь выкладывайте.

Глава XVIНочные тревоги

Берти заговорил – сначала сбивчиво и неуверенно, потом все более твердо и даже красноречиво:

– Вы, конечно, знаете, что я неровно дышу к Дороти. Это продолжается давно, но ей самой всегда нравился Гард. Неудивительно. А я всегда знал, что ради нее готов на все. Мы с ней знакомы с самого детства, даже тогда я врал ради нее и спасал ее из разных затруднительных ситуаций.

В общем, едва очутившись здесь, Дороти вбила себе в голову, будто Элеонор ненавидит ее. Она боялась, и не за саму себя – хотя не очень приятно знать, что тебя кто-то ненавидит, – а за Гарда. Тот принадлежит к мускулистым молчунам, которые сначала говорят, а потом думают, так что потом бестактные замечания коронера заставляют их недоуменно выпучивать глаза. Знаете таких? Дороти тем более знала, с кем имеет дело, и боялась, что если Элеонор на нее напустится, Гард не даст сестре спуску. Он сам нас предупредил в самых красочных выражениях. Вот я и подумал, что до этого лучше не доводить.

Миссис Брэдли догадывалась, куда ветер дует, и в ту ночь, как вы помните, увела Дороти спать к себе в комнату. Я догадался об их приготовлениях, узнал о муляже, так похожем на живую Дороти, и мне стало ужасно любопытно, что произойдет дальше. Пока мной руководило одно лишь любопытство. Вы меня понимаете?

– Разумеется! – заверил Карстерс.

– Очень надеюсь, – с застенчивой улыбкой продолжил Берти, – потому что мои последующие действия без снисхождения не понять. Честно говоря, мне так хотелось разгадать загадку, что я спрятался на другом этаже, дождался, пока Дороти уйдет в комнату миссис Брэдли, тихонько спустился, прошмыгнул в комнату Дороти – знаю, как нехорошо, даже постыдно это звучит, но я по крайней мере думал, что ночью она туда не вернется, – и спрятался за изголовьем кровати, как мы с вами сейчас. Видите, оно срублено из цельного куска красного дерева, и тут довольно уютно. На мне был темно-коричневый халат и носки.

Карстерс затаил дыхание. Каким он был болваном, заподозрив миссис Брэдли в фантазиях! Умная женщина! Он решил, что обязан принести ей извинения.

– Через час, когда я уже заскучал, отсидел себе все, что только мог, и уже подумывал, не растянуться ли мне на кровати, спасаясь только памятью о смертельном вреде излишнего любопытства, в комнату вошла Элеонор с кочергой наперевес.

Не сочтите меня беспечным. Честное слово, ничего страшнее я в жизни не видывал! На небе была яркая луна, и Элеонор не включила свет. Минуту она стояла неподвижно, вся залитая лунным светом, сжимая в правой руке тяжелую кочергу. Уверен, глаза у нее горели в темноте, как у кошки!

Наверное, Элеонор слышала, как я дышу и как у меня колотится сердце, но, видимо, решила, что это Дороти, крепко спящая на кровати.

Я уже извелся и готовился появиться перед ней и что-то сказать, чтобы снять напряжение, но тут она сделала то, ради чего явилась.

Боже, какой это был кошмар! Элеонор занесла тяжелую кочергу над головой. В тот момент, когда она опустила ее на неподвижную голову лежащей в постели фигуры, я отчетливо услышал ее смех. Клянусь, я едва сдержал вопль ужаса. В тот момент она была совершенно безумна. Не вызывало сомнений, что ее обуревает мания убийства.

Как только кочерга опустилась на голову муляжа, я выскочил из своего тайника. При виде меня Элеонор и издала свой истошный визг.

У вас и то от этого звука кровь застыла в жилах, а представляете, каково было услышать его, стоя с Элеонор нос к носу? Как я с ума не сошел от испуга? Раньше я не знал, что человеческая глотка способна исторгнуть такой нечеловеческий крик! Я опустил руки, и она, швырнув кочергу на кровать, бросилась прочь, в коридор. В следующее мгновение я услышал голоса, скрип открываемых дверей, шаги на лестнице. Не знаю почему – мне ведь нечего было опасаться, – я подумал, что лучше избежать объяснений, и опять спрятался за изголовьем, надеясь на лучшее. В тот момент я не видел для себя другого выхода. В случае если бы меня там обнаружили, я бы объявил себя сомнамбулой.

Так я провел за изголовьем кровати еще полчаса. Дом ходил ходуном, я слышал все ваши голоса, слышал даже, как Гард спрашивает, куда подевался лентяй Филиппсон. Утром я, как вы помните, объяснил, что слышал шум, но не проявил интереса к происходящему, решив, что меня оно не касается, и снова уснул. Удивительно, что никто из вас ни в чем меня не заподозрил.

Можете представить, каково мне было, когда вы всей толпой таращились на останки муляжа на кровати и на кочергу, особенно когда кто-то сообразил включить свет. Я ждал, что кто-нибудь увидит на стене мою тень и извлечет меня из убежища. Но мне повезло: бедняжка Дороти находилась на грани истерики, и все внимание присутствующих было приковано к ней.

Наконец все вышли. После этого я прождал минут двадцать, прежде чем решил вернуться в свою комнату. Я благополучно добрался до нее, но, как вы понимаете, уснуть мне удалось далеко не сразу…

Карстерс размышлял. Теперь он допускал, что его первое впечатление от предложенной миссис Брэдли реконструкции событий было верным: старуха дала волю своей фантазии, предложив его вниманию отъявленный вымысел.

– Чрезвычайно интересное заявление, мистер Филиппсон, – проговорил он веско, забыв в сложившейся ситуации о чувстве юмора. – Чрезвычайно интересно, поверьте.

– Подождите, мистер Карстерс, то ли еще будет, – тихо пообещал Берти.

Карстерс от неожиданности вздрогнул.

– В самом деле?

– Я даже не берусь объяснить, что произошло позднее, – продолжил Берти. – Не знаю, как передать словами этот кошмар. Что ж, я твердо решил снять всю тяжесть со своей души, так что не обессудьте. Я только хочу сказать, что если бы мне пришлось повторить все сначала, то я поступил бы так же. Знаю, все произошло бы без всяких изменений. Ужас, конечно, но тогда мне казалось – как, впрочем, кажется и теперь, – что иного пути нет.

– Что вы натворили? – не выдержал Карстерс. «Наконец-то, – мелькнуло у него в голове, – я получу объяснение этой загадки!»

– Я решил убить Элеонор, прежде чем она причинит вред моей Дороти.

Карстерс обратил внимание на использование собеседником словечка «моей».

– С утра пораньше, часов в шесть, – произнес Берти, – я покинул свою комнату. В одних носках спустился сюда, на нижний этаж, и снова проник сюда. Помните, как вы и старик Бинг попросили меня перебраться с балкона Дороти в окно ванной?

Карстерс, не желая рвать нить его повествования, молча кивнул.

– Я снова проделал то же самое. Для начала открыл и оставил распахнутыми двери на балкон. Потом спрятался за дверью, выходящей на лестницу, и стал ждать, глядя в щелку, когда Элеонор отправится в ванную. Мне повезло: она оказалась ранней пташкой. Как только Элеонор заперлась в ванной, я перебрался с балкона Дороти на внешний подоконник ванной и заглянул внутрь. Элеонор отвернула оба крана и не слышала меня из-за шума воды, поэтому я вернулся на балкон и прождал столько времени, сколько, по моим расчетам, требовалось, чтобы ванна наполнилась.

Опять-таки на мое счастье, Элеонор оказалась любительницей свежего воздуха. Несмотря на утреннюю прохладу, она оставила окно приоткрытым сверху. Я решил, что сумею попасть в ванную не наследив, то есть не разбив стекла, и остался доволен.

В этом месте своего рассказа я прошу вас поверить мне, когда я говорю, что сомневался, как мне поступить дальше. Я не склонен к насилию. Пока я дожидался за дверью комнаты Дороти появления Элеонор, мне пришло в голову, что можно было бы обеспечить безопасность Дороти, не покушаясь на жизнь Элеонор. Подумал: если бы я столкнулся с Элеонор так же, как неизвестный с Маунтджой, да еще до того, как она успела наплести с три короба о причинах своего появления в комнате Дороти прошлой ночью, то просто напугал бы ее, заставив оставить Дороти в покое в будущем. Вы меня понимаете? Я мог бы ограничиться шантажом.

Карстерс кивнул, хотя в темноте этого нельзя было заметить.

– В общем, открываю я окно ванной и готовлюсь перелезть через подоконник, как вдруг происходит нечто странное. До сих пор не знаю, увидела меня Элеонор или ей стало нехорошо по какой-то другой причине, но факт тот, что она вскидывает с хриплым стоном руки и падает вниз головой в ванну, которая, между прочим, уже наполовину наполнилась водой.

Сам не знаю, что со мной стряслось, но я по-кошачьи перепрыгнул через подоконник и с какой-то дикой радостью набросился на девушку. Меня сотрясал восторженный смех, пока я держал ее голову под водой. В это время черти отбивали у меня в мозгу чечетку и весело плескались в воде… Когда я решил, что она мертва, то обмотал цепочку от пробки вокруг ее руки и выпустил воду. Оставив ее лежать со свешенной в ванну головой, я вылез из ванной тем же путем, каким влез, оставив дверь запертой. Дьявольская удача сопровождала меня до самого конца: на обратном пути в свою комнату я не встретил ни души. Я лег, а когда слуга обратился ко мне, уже спал, что называется, без задних ног. Потом никак не мог сообразить, надевая носки, почему они мокрые…

Карстерс отреагировал на завершение рассказа Берти тихим вздохом. Следующие десять минут оба молчали. Неожиданно Берти вскинул голову и прошептал:

– Что это?

Из-за двери доносился странный шаркающий звук. Он прекратился так же внезапно, как начался. С напряженными мускулами, уставившись на дверь, двое мужчин ждали возобновления странного звука. Карстерс успокаивающе положил руку Берти на плечо, чтобы не позволить ему раньше времени покинуть укромное место. Неподвижные, как два валуна, она ждали, напрягая слух и зрение. Наконец звук возобновился, в щели под дверью мелькнул свет.

Последовала пауза, в которой Карстерс успел сосчитать до тридцати. Потом свет свечи пришел в движение, дверь медленно открылась от несильного толчка. Карстерс вцепился в руку Берти.

В открытой двери стояла как воплощение маниакального мстительного гнева Элеонор Бинг. Свечу, мерцающий огонек которой кое-как освещал комнату, она держала в левой руке. В правом кулаке сжимала огромный разделочный нож.

– Боже всемогущий, – тихо промолвил Берти сквозь стиснутые зубы.

Элеонор замерла на месте, прислушавшись. От ее обычной пуританской мины и чопорной манеры не осталось и следа, как и от насмешливой улыбки и аккуратной викторианской прически. Это было само олицетворение злобы – с безумным взглядом, с распущенными волосами, форменное исчадие ада!

От ее смеха у Карстерса застыла в жилах кровь.

– Она безумна, – прошептал он, зачарованно, пусть и с отвращением, наблюдая за Элеонор, подступавшей к пустой постели с высоко поднятым ножом.

Выбравшись из-за изголовья кровати, он стал, стараясь не попасть в круг слабого света свечи, красться вдоль стены. Берти, угадав его замысел, последовал его примеру, избрав противоположную стену.

– Хватаем! – крикнул Карстерс.

Элеонор с визгом, достойным дикого зверя, видя, что кровать пуста и жертва опять ускользнула от нее, полосовала постельное белье, вспарывала перину, драла на лоскуты одеяло, ножом и ногтями превращала в труху простыни. Карстерс обхватил ее руками со спины, Берти отнял у нее чудовищный нож. Элеонор бурно сопротивлялась, с ее губ, привычных к выражениям, лишенным даже подобия чувства, срывалась отборная грязная брань, позорящая английский язык.

– Умоляю, остановите ее! – крикнул Берти и сам попытался зажать ей ладонью пенящийся рот, но был больно укушен и со стоном отдернул руку.

Кто-то включил в комнате свет.

– Это что еще такое? – раздался голос миссис Брэдли. Таких повелительных интонаций мужчины от нее еще не слышали.

Извивающаяся Элеонор заскулила, как собака, ожидающая побоев, и попыталась спрятаться за спиной у Берти Филиппсона.

– Ну-ка! – прикрикнула миссис Брэдли. – Что ты себе позволяешь? Ты устала. Немедленно в постель! Иди-ка сюда. Сюда! – Она шагнула к Элеонор и крепко взяла ее за руку. – И без глупостей! Живо обратно в постель!

Мужчины вышли из комнаты следом за ними и проводили их до комнаты Элеонор.

– На всякий случай нам следует находиться неподалеку, – тихо обратился Карстерс к Берти.

Впрочем, Элеонор как будто не ставила под сомнение власть миссис Брэдли: вся дрожа, она молча подчинилась ее командам.

– Вам больше нет нужды бодрствовать, – заявила миссис Брэдли мужчинам. – Я уложу ее и напою сильным снотворным. Побуду с ней, пока она его выпьет, а потом запру дверь снаружи. Спокойной ночи! Большое спасибо за помощь.

Из кресла, в которое упала Элеонор, донесся жалобный стон.

– Да-да, теперь все хорошо, – пробормотала старуха.

Карстерс и Берти прождали пару минут за дверью, но, не услышав иных звуков, кроме скрипа кровати Элеонор и звяканья стекла, побрели прочь.

– Полагаю, приступ сумасшествия, или что там у нее еще, миновал, – прошептал Карстерс. – Доброй ночи! Наши с вами комнаты соседствуют, так что если опять произойдет нечто, требующее вашего участия, я трижды постучу в стену.

– Обязательно сделайте это. Доброй ночи, – отозвался Берти, после чего они разошлись.

Через пять минут Карстерс, успевший снять рубашку и брюки, вздрогнул от настойчивого стука в дверь. Открыв ее, он оказался лицом к лицу с Алистером Бингом, за спиной которого стояли Гард и Дороти.

– Вы слышите, Карстерс? Что происходит? В доме ужасный шум! Ужасный шум! – прокричал Алистер. – Надеюсь, здесь не творится никаких глупостей?

– Боже! – воскликнул Карстерс. – Что за безобразие?

– Это безобразие, как вы выражаетесь, и есть тот шум, о котором я говорю, – произнес Алистер. – Он доносится из спальни моей дочери. Она утверждает, что не может выйти оттуда. Почему? Почему, я вас спрашиваю?

– Объясню позже, – ответил Карстерс, хватая с вешалки халат и поспешно продевая руки в рукава. – Отправьте Дороти обратно в постель и идемте со мной, оба.

Перед дверью Элеонор они встретили миссис Брэдли, а через пару секунд к ним присоединился всклокоченный Берти, спустившийся на шум.

– Пожалуй, я к ней зайду, – сказала миссис Брэдли, достала из кармана халата ключ от двери Элеонор и громко крикнула, заглушая доносившийся изнутри стук: – Все хорошо, все хорошо, мы здесь!

Элеонор, в ночной рубашке, при виде миссис Брэдли метнулась назад, к кровати, и жалобно заскулила.

– Немедленно в постель! – приказала миссис Брэдли. – Спать! Ты ведь устала? Да, ужасная усталость!

Она помогла Элеонор лечь и аккуратно укрыла ее.

– Да что тут творится, в конце концов? – заорал Алистер Бинг. – Она больна?

– У нее сильнейший нервный припадок, – ответила миссис Брэдли, радуясь, что догадалась прибегнуть к этой вежливой современной формуле. – Боюсь, завтра вам придется вызвать к ней специалиста.

– Столько ужасов, столько мерзостей, – вздохнул Алистер Бинг. – Неудивительно, что у бедняжки помутилось в голове. Похоже, все мы здесь – сборище маньяков. В постель! Всем в постель! – вдруг скомандовал он, замахав на собравшихся руками, как на стаю кур. – Убирайтесь, убирайтесь!

Однако в этот момент Элеонор попросила пить, и Гард вызвался сбегать вниз. Миссис Брэдли вспомнила, что в ее фляжке-термосе остался кофе.

– Разве ей можно кофе? – вмешался Карстерс. – Он же возбуждает, а не успокаивает. Лучше немного теплого молока…

– Мой кофе – все равно что молоко, – возразила миссис Брэдли. – Сейчас принесу, сами убедитесь.

Через десять секунд она вернулась с тем же термосом, из которого несколько часов назад налила себе полчашки кофе.

Гард, брянясь себе под нос, долго искал в кухне выключатель, наконец нашел и вернулся с большой бело-золотой чашкой. Миссис Брэдли щедро налила в нее кофе, и Элеонор выпила его до дна.

– Теперь все будет хорошо, – удовлетворенно сказала миссис Брэдли, благосклонно глядя на растянувшуюся в постели Элеонор.

Когда та, насколько можно было судить, крепко уснула, ее оставили одну, только миссис Брэдли позаботилась на всякий случай запереть снаружи дверь.

– Возьмите-ка ключ, дом все-таки ваш. – Она отдала ключ Алистеру Бингу.

– Вы не считаете, что лучше было бы прямо сейчас пригласить медика? – спросил он.

– Нет. Теперь это излишне. К тому же она уже спит.

Когда Алистера увели, Карстерс подкрался к двери миссис Брэдли и тихонько постучал.

– Вы сказали Алистеру? – спросил он.

Миссис Брэдли, похожая сейчас на взъерошенного орла, покачала головой:

– Мне нечего ему сказать. Элеонор не сумасшедшая, если вы об этом.

– Не сумасшедшая?! – не поверил собственным ушам Карстерс. – Мне она показалась спятившей!

– Никакой специалист этого не подтвердил бы, – возразила миссис Брэдли, качая головой.

– Но, черт возьми, она опасна!

– Я знаю. Но Элеонор начинает представлять опасность только тогда, когда кто-то проявляет симпатию к Берти Филиппсону. Даже Маунтджой ничего не угрожало, пока не появился Берти, хотя в этом случае мотивы Элеонор были разные. Она без ума от Берти, а тут еще Маунтджой оказывается женщиной! Сочетание того и другого привело ее рассудок в смятение, чего не сделало бы каждое из этих обстоятельств по отдельности. Потом она совершила покушение на жизнь Дороти Кларк, обнаружив, что Берти влюблен в Дороти. Этим вечером Берти по неосторожности обращается с нежными речами к малышке Памеле – отсюда намерение Элеонор уничтожить Памелу. Так и будет продолжаться, пока ее не осудят за убийство. Ужасное положение! И все же, – добавила она со своим пугающим смешком, – мы должны надеяться на лучшее.

Ничуть не успокоенный этим благочестивым заклинанием, Карстерс отправился спать. В его снах царил хаос, и он проснулся совершенно не отдохнувшим.

Ранним утром из соседней спальни донеслись звуки, свидетельствовавшие о том, что Берти Филиппсон тоже бодрствует. В ответ на стук Карстерса в стену он открыл дверь, соединявшую их комнаты, и вошел.

– Послушайте, – произнес Берти, – мы действительно видели ночью Элеонор с ножом для разделки мяса или мне приснилось?

– Вот и мне хотелось спросить о том же самом, – подхватил Карстерс. – Но есть вопрос пострашнее: как нам теперь поступить? Без сомнения, сегодня они вызовут врача. Между прочим… – Он замялся, соображая, как лучше выразить свою мысль.

– Что?

– Дело в том… В общем, так! – решился Карстерс. – Почему бы вам уже сегодня утром не отвезти Памелу домой и не побыть немного со Сторбинами?

– Я сам об этом подумывал, – хмуро проговорил Берти, – но вряд ли проклятому инспектору понравится, если один из нас укатит до того, как он завершит расследование этого жуткого дела.

– Ну, не знаю… – протянул Карстерс. – Ни на кого из нас у него ничего нет. Кроме того, никто не мешает ему установить за нами наблюдение.

– Я поговорю с ним после завтрака. А сейчас – ванна, бритье, короткая прогулка. Этот кошмарный дом начинает действовать мне на нервы.

Он взял в своей комнате полотенце и прочие принадлежности и, спускаясь по лестнице, бросил через плечо:

– Даже Элеонор вряд ли понадобится ванная в такой безбожно ранний час! Шесть пятнадцать утра!

Но именно это и произошло, в чем они убедились через час, когда Берти, устав ждать, махнул рукой на вежливость и нетерпеливо замолотил кулаком в дверь. Наконец он в панике сбегал за Карстерсом, и вдвоем они подняли такой крик, что собрали всех обитателей, приготовившихся узнать про несчастье, в очередной раз свалившееся на злополучный дом.

Пришлось выломать только что починенную дверь. За дверью их ждал труп.

Элеонор лежала в ванне. Когда ее подняли, она оказалась холоднее воды, в которой лежала.

Глава XVIIДознание

Дознание в отношении Элеонор Бинг проводилось в просторной и светлой гостиной «Чейнинг-Корт». Солнце в окне, еще более яркое по контрасту с мрачными одеждами и бледными напряженными лицами родственников и гостей, казалось неуместным и лишним.

Присяжные принесли присягу, медэксперты отправились наверх освидетельствовать тело, хотя к этому времени все присутствующие знали, что заключение местного врача уже подтверждено крупным лондонским специалистом и причина смерти не вызывает сомнений.

– Не захлебнулась? – воскликнул, узнав об этом, Алистер Бинг. – Тогда что же, доктор? Сердечный приступ?

– Мистер Бинг, – важно проговорил врач, – вам все сообщат в свое время. А пока вынужден предупредить вас, что не смогу сделать заключение о причине смерти без вскрытия.

– Но ведь… Как же так? – забормотал Алистер.

– Мне чрезвычайно жаль, – вздохнул врач и, поколебавшись, продолжил: – Я предпочитаю испросить другое мнение. Дело в том, что… Я даже не знаю как… Одним словом, вам следует быть готовым к новому потрясению. Полагаю, смерть вашей дочери наступила от действия яда.

Первым вызванным свидетелем был Берти Филиппсон, отвечавший на вопросы об обнаружении тела. Затем настала очередь результатов судебно-медицинской экспертизы.

– Вы говорите, что смерть наступила не от утопления? Какова же, по вашему мнению, причина смерти?

Судмедэксперт показал, что смерть была вызвана чрезмерной дозой медикамента. В ответ на дальнейшие вопросы коронера было сказано, что вскрытие обнаружило следы средства под названием гиоцингидробромид.

– В достаточном количестве, чтобы не возникло сомнений, что именно оно вызвало смерть? – спросил один из присяжных.

– В желудке обнаружено одна целая три четвертых грана данного вещества.

В ответ на последующий вопрос прозвучало разъяснение, что смертельная доза равняется четверти или половине грана.

Инспектор Боринг высказал мнение, что препарат не был принят жертвой самостоятельно. Он заявил, что присутствовал при обнаружении тела, а затем обыскал дом в поисках яда.

– До или после того, как вы узнали о результате вскрытия? – уточнил коронер.

– Как только тело вынесли из ванной комнаты, – ответил Боринг.

– Что заставило вас заподозрить яд?

– Дело в том, сэр, что когда волосы трупа почти сухи, странно было бы подозревать утопление.

До этого положение тела в ванне было подробно описано другими свидетелями, поэтому присяжные сразу поняли мысль инспектора.

– Но почему яд? – спросил присяжный.

– Днем раньше мисс Бинг прихворнула, ее осмотрел врач. Я подробно расспросил его о состоянии ее здоровья, и он заверил, что она совершенно здорова, все органы в хорошем состоянии, телесные повреждения отсутствуют. Врач, осмотревший умершую, не обнаружил ран и других свидетельств насильственной смерти. Мне осталось предположить, что ее отравили.

– То, что мисс Бинг умерла от отравления, является доказанным фактом, – заявил коронер. – Жюри остается установить, приняла ли она яд сама, и если так, то по ошибке ли или с намерением покончить с собой, и не был ли яд получен от кого-то другого – опять-таки случайно, ошибочно или намеренно.

Дальнейшие показания инспектора подтвердили последнюю версию. Он повторил, что обыскал дом, и заявил, что нашел в спальне лауданум, гамамелис и пузырек с дезинфицирующим средством. Он был осведомлен о том, что она неоднократно приобретала аспирин. Смерть вызвало другое вещество, однако более тщательный обыск, произведенный после ознакомления с врачебным заключением, не позволил обнаружить следов гиоцина. По мнению инспектора, умершая вряд ли могла раздобыть данное средство и тем более не могла так спрятать емкость с ним, чтобы профессионально проведенный обыск не позволил обнаружить ее.

Судмедэксперт показал, что смерть должна была наступить вскоре после приема столь значительной дозы препарата, поэтому у умершей не должно было остаться времени на то, чтобы уничтожить все следы емкости с ядом.

Из спальни Элеонор принесли рюмку, в которую миссис Брэдли, по ее словам, налила снотворное. Вторая горничная по фамилии Кобб вспомнила, что забрала с того же столика использованную чашку.

– Почему, забрав чашку, вы не тронули использованную рюмку? – спросил коронер.

Девушка ответила, что «мисс Элеонор всегда отчитывала нас, если мы что-то разбивали, поэтому я побоялась трогать рюмку, зная, что она из сервиза, и оставила ее на месте в надежде, что Флорри, вытирая пыль, увидит ее и отнесет в кухню. Но офицер полиции пришел раньше Флорри. Бело-золотая чашка – другое дело: кухарка разбивает в нее яйца, поэтому я отнесла ее вниз и вымыла вместе с остальной посудой».

– Где теперь эта рюмка? – поинтересовался присяжный.

Инспектор Боринг ответил, что рюмка отправлена на анализ остатков содержимого и он надеется получить результаты анализа через день-другой.

Вскоре вызвали миссис Брэдли и подробно расспросили об ее перемещениях в ночь смерти Элеонор. Ее рассказ о странном поведении Элеонор получил подтверждение из уст Карстерса и Берти Филиппсона. Миссис Брэдли признала, что дала умершей снотворное, а затем, уступив умелому давлению, показала, что это был безвредный раствор брома, который часто прописывают от бессонницы.

Затем возникли вопросы про чашку кофе. Миссис Брэдли утверждала, что чашка была чистая, ее принес из кухни Гард Бинг (он позже подтвердил это), и она налила в нее кофе из своего термоса на глазах у нескольких очевидцев.

После этого коронер приостановил дознание, заявив, что жюри присяжных не в состоянии вынести вердикт, пока нет результатов анализа содержимого рюмки.

Разбирательство оставило инспектора Боринга озадаченным, при этом пробудив в нем острое любопытство. Он сразу доложил обо всем начальнику полиции графства. Тот внимательно выслушал его и сказал:

– По словам мистера Бинга, миссис Брэдли отдала ему ключ от комнаты Элеонор, и он не понимает, как его дочь сумела утром покинуть свою спальню и запереться в ванной.

– Да, сэр Джозеф, – кивнул инспектор. Эта мысль уже приходила ему в голову.

– Что ж, – продолжил начальник полиции, пристально глядя на мрачного инспектора, – я бы попросил у мистера Бинга ключ, если он еще у него. Ключик достоин раздумий, Боринг.

На угрюмой физиономии инспектора появилось подобие усмешки.

– Вы хотите сказать, сэр, что я найду…

– Не один ключ, Боринг, а целых два. А если всего один, то он, наверное, не подойдет к замку двери мисс Элеонор. Если он подойдет, то это будет не тот ключ, который вручила Бингу миссис Брэдли, а если тот и если подойдет, то, значит, никто не проверял, действительно ли она заперла дверь.

– Вы полагаете, сэр…

– Боринг, – прервал начальник подчиненного, глядя в потолок и сложив кончики пальцев, – я не полагаю, а уверен. Но доказательства, Боринг, – совсем другое дело.

– Так точно, сэр. Я разузнаю про ключи. Спасибо за подсказку, сэр. Еще мне хотелось бы допросить девушку, ночевавшую у них. Кажется, ее фамилия Сторбин.

– Это я обеспечу, – пообещал начальник полиции. – О чем вы намерены расспрашивать ее?

– Главным образом, сэр, о том, где и как провела ночь миссис Брэдли после того, как напоила кофе мисс Бинг.

– Прекрасно, – кивнул Джозеф, вставая из-за стола. – Мне предстоит деловая встреча с сэром Томасом Сторбином, заодно я задам все ваши вопросы мисс Памеле.

Возвращаясь в поместье в коляске мотоцикла под управлением сержанта, Боринг пребывал в глубокой задумчивости.

– Высадите меня перед воротами, – попросил он. – Дальше я пойду пешком. Ни к чему объявлять, что я снова вернулся сюда.

Сержант понимающе ухмыльнулся и остановился на изгибе гравийной дорожки, за кустами, чтобы мотоцикл и пассажира не было видно из дома.

– Приезжайте за мной в пять часов, – велел инспектор. – Ждите чуть поодаль, я могу выйти из калитки в ограде.

Он быстро зашагал к дому, а сержант уехал.

Первым, кто повстречался Борингу, был Берти Филиппсон, приветствовавший его со страдальческой усмешкой.

– Ну как, инспектор, наручники начищены? – спросил он.

Инспектор улыбнулся:

– Скоро увидим, сэр.

– Надеюсь, полиция знает, кто это сделал? – проговорил Берти, продолжая усмехаться, но уже с тревогой, не прошедшей мимо внимания инспектора.

– Может, знает, сэр, а может, и нет. Где мне найти мистера Бинга?

– Нет уж, тревожить старого беднягу Бинга пока рано! – воскликнул Берти. – Несчастный старикан сам не свой. Где ваша деликатность, инспектор? Как можно волновать человека в таком состоянии?

Инспектор лишь пожал плечами.

– Долг есть долг, сэр, – промолвил он нравоучительным тоном. – Я неизменно привержен долгу. Даже неприятным долгом нельзя пренебрегать. Уверен, что старый джентльмен перенес сильнейший удар, но не сомневаюсь, что он первый желает раскрытия убийства дочери.

– Послушайте, а вам не приходит в голову, что она могла совершить самоубийство? Так думаем все мы, кроме…

– Кроме кого? – насторожился инспектор.

– Кроме миссис Брэдли. Она утверждает, будто Элеонор убили.

– Вот как? Очень интересно, сэр, что миссис Брэдли придерживается такого мнения. На чем она его основывает? Или это всего лишь женская интуиция? – Инспектор сопроводил свое предположение саркастической улыбкой.

Берти хихикнул:

– Она говорит, что Элеонор ни за что не завладела бы таким ядом, хотя яду в доме столько, что, будь у нее желание совершить самоубийство, она могла бы сделать это раз двадцать. А еще она много рассуждает о психологии: дескать, такая, как Элеонор, ни за что не наложила бы на себя руки. Цитирует разные книжки и статьи, главным образом американских и немецких авторов, доказывая свою правоту. По мне, все это ерунда, хотя я, если честно, ничего в подобном не смыслю.

– Как и я, сэр, – сознался Боринг. – А миссис Брэдли бывала в Америке? – неожиданно спросил он.

– Вроде бы да. Впрочем, я ничего толком про нее не знаю.

– Понятно. Что ж, я пойду. Вы возвращаетесь в дом, сэр?

– Только в гараж, – ответил Берти. – Хочу заскочить к Сторбинам и проведать юную Памелу. Вероятно, останусь на чай. Полагаю, у полиции нет возражений?

– Ваше предположение верное, сэр, – ответил инспектор с потугой на юмор. – Полиция, надо полагать, будет знать обо всем, что вы там делаете и даже говорите.

– Благодарю за намек, – улыбнулся Берти, расставаясь с инспектором у края террасы. – Буду нем как рыба.

Боринг поднялся по ступеням и заглянул в дом. Миссис Брэдли сидела одна, читая книгу. Инспектор зашагал дальше и исчез за углом дома.

– Ха-ха! – вдруг произнесла миссис Брэдли. – Нас не покидает око закона.

И она продолжила чтение. Тем временем инспектор Боринг, решивший, что заметил мелькнувшего за углом Алистера, ускорил шаг и убедился, что не ошибся.

– Мистер Бинг, я хочу с вами поговорить, – начал он.

Тот повернул голову и остановился:

– Это вы? В чем дело? Прошу покороче. Я не в том настроении, чтобы выдержать допрос.

– Что вы, сэр! – возразил Боринг. – Я просто хотел узнать, остался ли у вас ключ, полученный от миссис Брэдли.

– Ключ? – нахмурился Алистер. – Какой ключ? Тот, который мне дала миссис Брэдли? У меня его нет. Дело в том, инспектор, – он кашлянул и опасливо оглянулся, – что я его куда-то задевал…

– Жаль, сэр. Придется потратить бесценное время на поиски. Вы не могли бы поручить это горничным? Ключ мне необходим.

– Они уже искали! Искали! – повысил голос Алистер, как всегда, сварливо.

– Что ж, тогда я сам, – небрежно бросил Боринг и, больше ничего не сказав, проник в дом через дверь для слуг.

Упитанная женщина в кухне поместья закатила глаза.

– Ради всего святого, инспектор, вы же на отправите меня на виселицу? – воскликнула она. – Это не я. Честно, не я!

– Пока что вы вне опасности, – усмехнувшись, заверил он. – Мне нужны обе горничные.

– Значит, так, девушки, – обратился он к напуганным, близким к истерике горничным, – мне необходимо знать, где ключ от двери спальни мисс Элеонор Бинг.

Младшая, Мейбл, повернулась к Флорри, старшей:

– Выкладывай, Флор, иначе угодишь за решетку!

Та, вытирая глаза, поведала, что совершенно не желает причинить хозяину вред, потому что хозяин добрый, когда на него не находит, но все-таки она женщина и признается, что видела, как он что-то выбросил, и даже слышала, как это «что-то» звякнуло о каменное дно круглого пруда. Дело происходило утром, сразу после дознания.

– Ему известно, что вы за ним подсмотрели?

Страх перед полицией не помешал Мейбл истерически хихикнуть. Боринг сурово посмотрел на нее, она икнула и разрыдалась.

– Что вы, сэр! – воскликнула Флорри. – Если бы он знал, то мне бы не жить! Уж такой у него нрав… – Не находя слов для описания нрава Алистера Бинга, горничная закончила: – Когда он зол, в него словно дьявол вселяется!

Вскоре Боринг уже с интересом разглядывал ключ средних размеров. Перед этим он, пожертвовав достоинством, плюхнулся на живот и выудил ключ из круглого декоративного пруда глубиной десять дюймов и диаметром девять футов после того, как четверть часа с бранью шарил рукой по покрытому илом дну.

– Теперь выясним, подходит ли он к замку, – пробормотал себе под нос инспектор. – Почему Алистер Бинг выбросил его? Причем туда, откуда при желании мог бы легко достать его? И вообще, любопытно, какими были отношения между отцом и дочерью?

Тем временем родственники и гости покойной Элеонор Бинг страдали от внезапности и загадочности постигшей ее кончины. Все, за исключением миссис Брэдли, больше обычного смахивавшей теперь на юркую представительницу класса пернатых, были мрачны, озабочены, вели себя неуклюже, пребывали в самом недобром расположении духа. Даже оптимист Карстерс с трудом справлялся с тревогой, вызванной событиями последних дней. Что до Алистера Бинга, то он не мог заставить себя сказать кому-либо хоть одно учтивое слово. Остальные, впрочем, усматривали в его нестерпимой грубости потрясение и горе и мирились с ней, зато вовсю ссорились друг с другом.

– С ума сойти! – повторял Гард, взбешенный трагической новостью и тем, что они с Дороти поругались (она даже расплакалась). Он не выносил ее слез, полагая, как большинство мужчин, что слезы – женская уловка, сродни удару ниже пояса. – С ума сойти! Этот кошмар попал в газеты, все они треплют имя Элеонор и вопят о ее гибели в огромных заголовках. Кто-то даже умудрился сделать и опубликовать фотографию! Сегодня днем я сам прогнал с нашей территории парочку местных репортеров. Держу пари, завтра они нагрянут сюда толпой. Если они пристанут к отцу, он кого-нибудь из них прибьет – и правильно сделает! Никак не возьму в толк, – продолжил он, – почему мы должны терпеть подобные домогательства? Разве мы кому-то причинили вред? Покой – вот все, о чем мы просим. А нас норовят разорвать на куски…

Он свирепо закусил губу и уставился невидящим взглядом в камин.

– Мы так и не нашли ключ, потерянный вашим отцом, – сказала миссис Брэдли, желая сменить тему. – Похоже, его выкрали и выбросили. Может, хорошенько порыться в золе? На этой неделе ее еще не выгребали.

– А что, неплохое развлечение! – встрепенулся Гард, обретая свою привычную жизнерадостность. – Только пускай нас всех потом как следует продезинфицируют. Нет уж, пусть поисками занимается инспектор.

– Уймись, Гард! – не выдержала Дороти. – Через минуту ты скажешь что-нибудь лишнее и недопустимо грубое. Терпеть не могу твою вульгарность.

– Выше голову! – бросил он жене, злобно пиная коврик перед камином. – Лучше ступай спать! Ты вся желтая от раздражения.

– Отлично, – зловеще прошипела Дороти, ловя его на слове и направляясь к двери. – Спокойной ночи.

Гард зажег свою трубку и свирепо запыхтел.

Следующим утром все в доме были вынуждены прятаться от назойливых журналистов и репортеров, надеявшихся раздобыть информацию из первых уст, фотографировавших дом, прорывавшихся в роковую ванную и мечтавших разжиться жизнеописанием всех членов семьи, особенно Элеонор, а также биографиями покойной Маунтджой и здравствующей миссис Брэдли.

– Вот что я вам скажу, – говорил Гард пятидесятому по счету ревностному молодому человеку, приставшему к нему с самого утра. – Лучше бы вам провалиться сквозь землю, да еще прихватить с собой всю эту проклятую толпу!

Репортер, крупный неопрятный субъект, обливавшийся по`том, – он бегом преодолел полмили от станции в тщетной надежде оказаться на месте действия первым, – вытирал лицо платком, с упреком взирая на Гарда.

– Это в ваших же интересах, – продолжил тот. – Если мой отец заметит кого-нибудь из вас, то откроет пальбу: он дал слово пролить кровь и обычно не бросает слов на ветер. Разве не довольно с нас трупов? Так что будьте умником, ноги в руки – и бегом отсюда. Оставьте о себе хорошее впечатление!

– Но послушайте, мистер Бинг! – взвыл репортер, вооружаясь огромным блокнотом.

– Ничем не могу помочь! Бегите отсюда, пока целы. В вашем распоряжении всего минута.

– Послушайте, мистер Бинг… – гнул свое репортер, уже открывший блокнот и деловито лизнувший карандаш.

Гард приблизил свое лицо к его так, что они чуть не столкнулись носами. Они были одного роста, глаза оказались на одном уровне.

– Последуйте моему совету, иначе поплатитесь разбитой физиономией! – пригрозил он.

– Полегче! – Репортер усмехнулся и отступил. – В ближайшее воскресенье я женюсь. Плохо заключать брак с фонарем под глазом.

– Женитесь? Да поможет вам Бог! – набожно изрек Гард, все еще переживавший после вчерашней размолвки с Дороти. Он потряс здоровенную влажную лапищу репортера и с сочувствием потрепал его по плечу. – Да услышит Господь наши молитвы, мой бедный собрат. – И с этими словами он повел непрошеного гостя к воротам, чтобы удостовериться, что тот все понял и уходит.

Слуги действовали по-другому, но результат был не хуже. Кухарка открыто грозила всем чужакам скалкой. Мендер задирал нос и заявлял всем, будто они ошиблись адресом и им следует отправиться в «Чейнинг-Корт» близ Бирмингема, после чего желал обманутым счастливого пути.

Молодой репортер, препровожденный Гардом к воротам, встретил на станции своего коллегу.

– Поздно, дружок, – сообщил он. – Зал полон, все места заняты, в дверях возвращают деньги за билеты. Просмотр действа стоя запрещен. Если хочешь знать мое мнение, они там все убийцы, включая слуг. Ты бы видел, как меня выпроваживали!

– Серьезно? – удивился репортер, сверкая из-под очков в роговой оправе глазами тигра, выискивающего добычу. – Они умудрились избавиться даже от тебя?

– Представь, да! Более того, туда я не вернусь. Малышу Эдди пока рано ложиться в гроб. Последуй моему совету и обходи поместье за добрую милю. Нездоровое местечко для спокойной здоровой молодежи, как мы с тобой! Знаешь, как я поступлю? Сяду вон в том пабе через дорогу и запишу подробности эксклюзивного интервью, которое мне дал мистер Гард Бинг. И ты не отставай. До поезда в три тридцать еще есть время, я успею поделиться с тобой полным описанием этого джентльмена…

Глава XVIIIАрест

Инспектор Боринг, покативший на велосипеде на встречу с начальником полиции графства, встретил его машину по пути: сэр Джозеф решил сам посетить «Чейнинг-Корт».

– Отдайте велосипед Томпсону, – распорядился он, – и сядьте за руль. Вы мне нужны.

Водитель покинул свое место, и Боринг сел в машину вместо него.

– Я намерен присутствовать на возобновленном дознании, – объяснил сэр Джозеф. – Вам известно о каких-либо новых уликах?

– Готов результат анализа содержимого рюмки, – ответил Боринг, – но он подтверждает показания миссис Брэдли. Как она и говорила, в рюмке было обычное снотворное на основе брома.

– Вот оно что! А что там могло бы находиться, по вашему мнению?

– Узнав, что кофейную чашку вымыли, а рюмку оставили для полиции, я был готов именно к такому результату, сэр, поэтому не разочарован, – угрюмо произнес Боринг. – Жаль, что чашка досталась нам в вымытом виде, сэр!

– Бросьте! – Сэр Джозеф махнул рукой. – Зря вы считаете, что анализ остатков из кофейной чашки содержал бы следы яда. Как насчет ключа от двери спальни?

– О, здесь я в недоумении, сэр. Мистер Бинг – старый, а не молодой – выбросил его.

– Как? – Сэр Джозеф удивленно приподнял брови. – Паршиво, Боринг! Пожалуй, я придержу руль, пока вы будете мне об этом рассказывать.

– Вот и я того же мнения, сэр. «Паршиво дело!» – именно это я себе и сказал. Но потом я нашел ключ. Одна из горничных проявила наблюдательность: она видела, как хозяин бросил ключ в декоративный прудик справа от дома. Я попробовал отпереть им дверь спальни покойной сразу после того, как выудил, высушил и очистил. Ключ не подходит для замка!

– Ну и чудеса! – покачал головой сэр Джозеф. – Зачем ему было выбрасывать ключ?

– Я застал его одного, сэр, и задал этот самый вопрос, скрыв, что ключ найден.

Начальник полиции кивнул:

– Полагаю, вы хотели разобраться, знает ли он, что ключ не тот?

– Именно так, сэр. Он смутился, занервничал и в конце концов сознался, что выбросил ключ от испуга, услышав показания на дознании. Похоже, бедняге не пришло в голову, что его дочь могли отравить до того, как миссис Брэдли заперла дверь и отдала ему ключ. Вообще-то я ему верю, сэр. Это невыдержанный старый болван, мгновенно заводящийся по любому поводу.

– И снова мы возвращаемся к миссис Брэдли, – задумчиво проговорил сэр Джозеф. – Давайте съедим по сандвичу, покурим и обсудим положение.

Он откинулся на удобном кожаном сиденье и стал излагать свои соображения:

– Начнем с мотива. Предположим – строго между нами, так, чтобы наши подозрения не просочились раньше времени, – что миссис Брэдли виновна. Ее мотив я способен угадать. Увы, Боринг, присяжные такой мотив не примут. Британское общество не верит в бескорыстие, и я снимаю перед ним шляпу, хотя здесь возможна именно полная личная незаинтересованность, верх альтруизма, то есть крайне необычное явление. Мотивов у преступницы могло быть целых два. Во-первых, намерение спасти жизнь женщин и девушек, а во‑вторых, желание уберечь саму Элеонор Бинг от виселицы или от Бродмура[2].

– Значит, вы верите их россказням про мисс Бинг, орудовавшую разделочным ножом? – удивился инспектор Боринг. – Мне это показалось заимствованием из дешевого бульварного романа.

– Знаю. Как раз поэтому это правда. Видите ли, Боринг, оба человека, рассказавшие это, не относятся к любителям дешевого чтива и лживых воскресных газетенок. Любой из них охотнее изобрел бы что-нибудь менее захватывающее, и вот тогда я бы им не поверил!

– Значит, вы верите, что история с маской Гая Фокса – еще одна попытка убийства? Получается, мисс Кларк, ныне миссис Гард Бинг, чудом избежала смерти?

– Здесь ошибочно только слово «чудом». А вы другого мнения? Более того, я знаю, почему кричала Элеонор: в ту ночь она увидела, что на нее смотрят.

– Миссис Брэдли? Если так, сэр, то она же следующим утром безуспешно пыталась утопить несчастную в ванне. Она проявила упорство и наконец достигла цели.

– Не торопитесь, Боринг, не торопитесь, – усмехнулся сэр Джозеф. – Вы слишком невысокого мнения о характере и способностях миссис Брэдли, если считаете, что она, пойдя на подобный риск, позволила бы своей жертве выжить. Если это было делом рук миссис Брэдли, то почему мисс Бинг не указала на нее, придя в себя?

– Страх? – предположил инспектор.

– Не исключено. Но я склонен думать, что Элеонор Бинг покрывала кого-то, к кому была неравнодушна. Обойдемся пока без имен, иначе мне придется возглавить официальное следствие, а я не хочу обвинять совершенно безобидного человека в покушении на убийство. В общем, не станем будить спящих собак, они заслужили спокойный сон. Вернемся к нашим непосредственным проблемам.

– Отлично, сэр, – ответил Боринг, воспрянувший от начальственных сандвичей, спиртного из фляжки и табака. – А что вы скажете о подложном ключе, сэр?

– Миссис Брэдли необходимо было вернуться в спальню Элеонор Бинг, чтобы довести свой план до конца и избавиться от тела в ванне. Заставьте говорить горничную Мейбл, забравшую кофейную чашку. Разве она не сообщила на дознании, что слышала голос Элеонор Бинг, ответивший из спальни, когда она постучала утром ей в дверь?

– Да, сэр, именно это она и говорила, но я знаком с такими девицами. Они выпаливают первое, что приходит им в голову, не позаботившись хоть немного подумать. Если бы Мейбл Кобб сначала думала, а потом говорила, то сообразила бы, что описывает предыдущий день, а не утро убийства.

– Почему? – спросил с улыбкой сэр Джозеф.

– Начать с того, сэр, что Элеонор Бинг не было в спальне. Она находилась в ванной. Но это не важно, раз уже была мертва, как установлено медицинской экспертизой. Ее нашли менее чем через час после обычного времени, когда горничная звала ее утром, и хотя доктора в наши дни всегда колеблются с точным определением времени смерти, никто из них не утверждал, что она пролежала мертвой так недолго. Поэтому я считаю, что горничная, позвав Элеонор Бинг, не могла услышать в ответ из спальни ее голос.

– Именно к этому я и веду, Боринг, – кивнул сэр Джозеф. – Мейбл Кобб не могла слышать голос Элеонор, поскольку та была мертва. Так чей же голос она слышала? Я вам отвечу: голос убийцы.

– Но как же тогда, сэр…

– Минуточку. Я поделюсь с вами впечатлением от беседы с мисс Памелой Сторбин, и тогда вы поймете меня лучше. В общем, я установил следующие факты. Во-первых, миссис Брэдли увела Памелу Сторбин ночевать к себе в комнату. При этом она могла ей соврать, потому что потребовала обещания не упоминать о перемене комнат Элеонор. Мы знаем, зачем понадобилась эта перемена: надо было уберечь Памелу от Элеонор.

Во-вторых, я выяснил, что миссис Брэдли в ту ночь не ложилась спать. Услышав некие звуки из той части дома, которая расположена недалеко от ее спальни, она выскользнула оттуда и несколько минут отсутствовала. Звуки, видимо, разбудили Памелу, и следующие полтора часа она от испуга не могла уснуть.

В-третьих, миссис Брэдли вернулась в свою спальню, села в то же кресло, в каком сидела раньше, и взялась за книгу, но еще через пять минут новые звуки и сдавленные крики заставили ее опять выйти. Очень скоро она вернулась за термосом. В ту ночь миссис Брэдли в свою спальню больше не возвращалась. Проснувшись утром, Памела ее не увидела.

– Очень интересно, сэр. Можно задать пару вопросов? – спросил Боринг, доставший блокнот и прилежно записывавший слова сэра Джозефа.

– Разумеется. Мне самому пришли на ум кое-какие вопросы, когда я выслушал рассказ Памелы. Я задал их ей. Полагаю, ваши вопросы будут аналогичными.

– Сэр, сколько времени ушло у миссис Брэдли на то, чтобы взять термос и снова выйти?

– Я тоже об этом спросил. Памела утверждала, что миссис Брэдли буквально ворвалась, ударившись рукой о шкаф, схватила термос со столика у кресла и вылетела вон.

– Да, – вздохнул инспектор. – Я надеялся, что мисс Сторбин видела, как она колдует над своим термосом.

– Как я ни добивался, девушка твердо стояла на своем.

– Как же она сумела все это разглядеть?

– Миссис Брэдли пользовалась электрической лампой для чтения, – пояснил сэр Джозеф. – Она не светила Памеле в лицо, иначе это помешало бы ее сну, но света хватало, чтобы наблюдать за миссис Брэдли и за ее действиями.

– И самый главный вопрос, сэр: откуда у мисс Сторбин уверенность, что миссис Брэдли не возвращалась в спальню, выбежав оттуда с термосом?

– Об этом я ее тоже спросил. Она ответила, что была напугана. Миссис Брэдли так долго не возвращалась, что мисс Сторбин встала и приперла дверь креслом. Утром кресло еще стояло под дверью, а девушка оставалась в спальне одна.

– Что ж, звучит исчерпывающе, сэр. Не знаю, правда, ваших мыслей…

Начальник полиции графства грустно покачал головой. Он терпеть не мог Элеонор Бинг.

– Я обязательно расспрошу Мейбл Кобб про голос, который ответил ей, сэр, – сказал Боринг, немного помолчав. – Если она его действительно слышала, то это очень ценная косвенная улика. Похоже, она исключает всех мужчин. Остаются только миссис Брэдли, мисс Сторбин и миссис Гард Бинг. Мисс Сторбин мы тоже можем исключить. Вряд ли это могла быть миссис Гард Бинг, это ведь была ее первая брачная ночь, и трудно представить, чтобы она покинула мужа и залезла в постель Элеонор до шести тридцати утра. Остается миссис Брэдли.

– Похоже на то, – согласился начальник полиции без энтузиазма. – Что ж, можно ехать дальше. Как бы не опоздать на возобновившееся дознание! Если повезет, мы успеем на оглашение вердикта.

– Без меня не начнут, – усмехнулся инспектор, заводя автомобиль. – Я – один из главных свидетелей.

– Между прочим, – заговорил сэр Джозеф, – тот факт, что ключ не подходит к двери спальни, как будто свидетельствует в пользу Алистера Бинга? Виновный не выбросил бы ключ, а сохранил бы его как доказательство того, что не мог с его помощью попасть в комнату Элеонор. Кстати, вы заметили что-нибудь насчет ключа от двери ванной, когда ее взломали?

– К моему появлению в двери ванной с обеих сторон не было ключа, – доложил Боринг, сверившись со своим блокнотом. Для этого ему опять пришлось передать руль начальнику.

Машина въехала в ворота «Чейнинг-Корт».

– Тем не менее дверь ванной была заперта, и пришлось ее ломать, чтобы попасть внутрь, – задумчиво произнес сэр Джозеф.

– Зато ключ, не подходящий к двери Элеонор Бинг, подходит к двери ванной! – торжествующе воскликнул инспектор.

– А замки в дверях нижней и верхней ванных комнат одинаковые, – добавил сэр Джозеф.

Боринг помрачнел, испугавшись, что упустил данный факт, но вскоре опять просиял:

– Тогда миссис Брэдли могла бы отдать Алистеру Бингу один ключ от ванной, а сама использовать другой, оставив при себе ключ от двери спальни Элеонор!

После прибытия инспектора разбирательство возобновилось. Карстерс выступил с показаниями, потом вышел в сад и вскоре вернулся в малую гостиную как раз в тот момент, когда жюри присяжных готовило свой вердикт. Коронер встретил его недовольным взглядом, и Карстерс тихо сел. Миссис Брэдли наклонилась к нему и прошептала так громко, что ее услышали все присутствующие:

– Этот глупый человечек считает, что преступница – я.

Карстерс с трудом подавил побуждение захихикать, как легкомысленная школьница, и покосился на коронера. Тот, конечно, услышал непочтительное замечание, нахмурился, раздраженно постучал по столу и потребовал тишины.

Воцарилось молчание, и в гостиную вернулись отсутствовавшие всего две минуты присяжные. Старшина (в обычной жизни – местный мясник) провозгласил вердикт зычным голосом, который привык применять, расхваливая лучшие куски туши:

– Предумышленное убийство неизвестным или неизвестными!

Карстерс глубоко вздохнул. «Смерть вызвана отравлением, а не утоплением, – мысленно произнес он. – Звучит неважно! Что заставило их признать это убийством? Судя по уликам, вернее, по их отсутствию, это с тем же успехом могло быть самоубийством».

Миссис Брэдли, гордая своим умением читать чужие мысли, увлекла его в сад и заговорила о том же самом, что удивило его самого.

– Ужасный коронер велел им счесть это убийством! – заявила она. – В противном случае они наверняка сочли бы это самоубийством.

– Велел? – удивился Карстерс.

– Как же иначе? Его поведение – сплошной позор. Всем известно, что обычные суды пристрастны, но коронерский суд просто обязан быть беспристрастным! Эти болваны с легкостью назвали бы это самоубийством по одному его намеку. Но нет, ему понадобился вердикт «убийство», и он его добился. Я попала в очень сложное положение: чашку-то вымыли! Ужасный человечек вцепился в данное обстоятельство – и вот вам результат!

– Неудивительно, что вы взволнованы, – сказал он. – Господи! Действительно, жаль, что Мейбл Кобб понадобилось унести чашку.

– Господня милость будет мне как нельзя кстати, – с чувством подхватила миссис Брэдли. – Помяните мое слово, пройдет совсем немного времени, и я угожу на скамью подсудимых.

Карстерс пробормотал что-то сочувственное, но, как обычно, не нашелся с приличествующим случаю ответом.

– Я не признаю вину, – заявила миссис Брэдли. – Меня будет защищать Фердинанд Лестрендж.

– Он же совсем молод!

– Тридцать девять лет, появился на свет в мой восемнадцатый день рождения, – отчеканила миссис Брэдли. – С 1908 по 1911 год – Оксфорд, с 1914 года – барристер, 1914–1917 годы – война. Демобилизован по инвалидности в июне 1917 года. Ныне он королевский адвокат.

– Как подробно вы осведомлены о его карьере! – заметил Карстерс.

– А как же, он ведь мой сын, – усмехнулась миссис Брэдли. – От первого мужа, – добавила она. – Фердинанд – умный человек. Главное, это понравится присяжным: почтительный и снедаемый тревогой сын защищает свою бедную старушку-мать от чудовищного, подлого, клеветнического обвинения в убийстве!

И летний воздух наполнился кудахчущим звуком, свидетельствовавшим о приступе бурного веселья. Карстерс поежился, невзирая на теплую погоду. Невероятная женщина!

– Мне кажется, вы попали не просто в затруднительное, а в адски трудное положение, – промолвил он. – Если я могу хоть что-нибудь сделать… В конце концов, вас еще не арестовали.

– Разве? – бросила миссис Брэдли. – Смотрите!

От дома направлялись в их сторону двое полицейских. Не дойдя двадцати шагов, тот, что повыше, остановился, второй продолжил движение. Карстерс и миссис Брэдли ждали развязки. У Карстерса сжималось сердце. Происходящее напомнило ему первую в его жизни охоту на тигра. Он посмотрел на свою спутницу и с удивлением увидел, как та достает из вместительного кармана на юбке стеклянный пузырек и платок с зеленой каймой. Не вынимая пробку, она провела горлышком пузырька по платку, а потом прямо перед носом у подошедшего полицейского отдала пузырек Карстерсу.

– Поблагодарите Дороти и скажите, что моя головная боль прошла, – тихо произнесла она и обратилась к полицейскому: – Я вас слушаю.

– Вы арестованы за преднамеренное убийство Элеонор Миллисенты Бинг, – проговорил полицейский. – Моя обязанность предупредить, что все сказанное вами может быть использовано против вас.

– Благодарю за любезное, своевременное и крайне заботливое предостережение, – улыбнулась миссис Брэдли. – До свидания, мистер Карстерс. Вижу во всем этом руку доблестного инспектора. У этого человека есть голова на плечах.

– Я сделаю все, что смогу! – воскликнул Карстерс. – Уверен, все обойдется. Невозможно, чтобы вас осудили! Я должен взяться за дело и найти настоящего убийцу. В этом мой долг.

Он проводил хмурым взглядом маленькую процессию. Полиция определенно не собиралась зря терять время.

Карстерс спохватился, что все еще держит в руке полученный от миссис Брэдли пузырек, и с любопытством посмотрел на него. Это была плоская бутылочка темного стекла с ярлыком знаменитой парфюмерной компании и надписью «Лавандовая вода».

Карстерс спрятал ее в карман пиджака.

Глава XIXИщейка

После ареста миссис Брэдли он вернулся в свою холостяцкую квартиру и посвятил время выяснению фактов, связанных со смертью Элеонор Бинг. Сколько Карстерс ни напрягал мозги, картина не прояснялась: указать пальцем на виновного в данном преступлении ему не удавалось. «Подозревать миссис Брэдли неправильно, – размышлял он, – но все-таки кто, если не она? Молодежь, вроде Гарда и Филиппсона, не травит людей. Не знаю уж почему, но они этим не занимаются. Дороти Бинг совершить такого не могла. Алистер? Он способен на убийство в приступе гнева, но отравить кого-то? Нет, увольте: в подобном убийстве маловато жестокости и колорита. Я тоже этого не делал. Остается одна миссис Брэдли – или самоубийство. Но эту версию я уже тщательно обдумал. Если бы Элеонор Бинг захотела покончить с собой, то выпила бы лауданум или наелась аспирина, сунула бы голову в духовку, застрелилась бы из отцовского револьвера, вскрыла бы себе вены хирургическими инструментами брата… Все, что угодно, только не хлопотное добывание гиоцина. Сомневаюсь даже, что она знала о существовании такого яда».

Он схватил блокнот и озаглавил страницы именами участников роковой встречи в поместье. Под каждым именем перечислил все, что знал об этом человеке, и доказательства в пользу и против совершения им преступления.

«1. Алистер Бинг. – Покойная являлась его дочерью, но все же невероятно.

2. Гард Бинг. – Его можно было бы заподозрить. Почти не вызывает сомнения, что Элеонор покушалась на жизнь его любимой. Он – студент-медик и мог бы раздобыть препарат, от которого погибла его сестра.

N. B. Это помогло бы миссис Брэдли. Похоже, Гарду было бы проще обзавестись данным препаратом, чем ей, хотя это еще предстоит доказать. Кроме того, между братом и сестрой существовала неприязнь, пусть и недостаточно сильная, чтобы послужить мотивом для убийства. Это опровергается тем важным обстоятельством, что Г. – нормальный, здоровый, жизнерадостный молодой обыватель и совершенно не соответствует психологическому портрету отравителя. Кроме того, он располагает твердым алиби.

3. Дороти Бинг. – Отравление – такое же женское преступление, как мужское, поскольку мужчина больше женщины склонен полагаться на свою физическую силу. Однако нельзя забывать о важном психологическом обстоятельстве: мысль, что эта очаровательная девушка может оказаться убийцей, невыносима. Но это не должно затмевать фактов. От Элеонор исходила угроза жизни Дороти Бинг.

N.B. Я не набрался смелости спросить, знала ли она об этом, а надо было. Эта необходимость остается. Только так можно снять сомнения. Если она знала о намерении Элеонор убить ее, то могла иметь сильный мотив убрать ее. Без сомнения, после смерти Элеонор она стала совсем другим человеком.

4. Берти Филиппсон. – Не пойму этого молодого человека! С виду мотылек мотыльком, но в его натуре есть некая глубина, которую он не желает демонстрировать. Он был влюблен в Дороти Кларк и собирался совершить самоотверженный поступок – устранить врага Дороти. Конечно, он обладает алиби на ту ночь, когда был применен яд, но это ни о чем не говорит, ведь точное время смерти неизвестно.

5. Миссис Брэдли. – Улики указывают на нее. Обвинение непременно использует такую улику, как грязная кофейная чашка, если защита не сумеет противопоставить ей найденную рюмку…»

Карстерс отложил ручку и уныло усмехнулся. Потом перечитал свои записи, посмотрел на часы и решил прогуляться, чтобы в очередной раз все обдумать.

«Начнем с того, что бедная Элеонор Бинг была безумной», – мысленно добавил он.

Пробродив час, Карстерс так ничего и не надумал и уселся обедать в своем привычном заведении, по-прежнему отягощенный нерешенной проблемой. Хорошо, что за соседними столиками не оказалось знакомых – у него не было настроения для банального обмена любезностями. Но когда Карстерс уже пил кофе, вошел человек, которого он знал несколько лет, – врач и крупный специалист в области тропических болезней. Карстерс решил задать ему кое-какие вопросы. Знакомый жестом поприветствовал его и поманил к себе, и Карстерс пересел за его столик вместе со своей чашкой кофе.

– Как это понять: вы спокойно обедаете, обделяя вниманием своих страждущих пациентов?

Врач усмехнулся. Он был высокий и худой и с легкостью сошел бы за уроженца Востока из-за бесстрастности благородного лица, учтивости манер и обезоруживающей вежливости, каким-то образом сочетавшейся с близкой к непробиваемости уклончивостью.

– Моя жена уехала отдыхать, – объяснил он, изменив собственному правилу. – Должен же я где-то заморить червячка! Терпеть не могу свой дом в ее отсутствие. Сентябрь – худший месяц, если бы не школьные каникулы, верно?

– У меня нет детей, – сухо напомнил Карстерс. – Как поживает ваша дочь?

– Мэвис? Чудесно! Жаль, мы с ней редко видимся. Когда я дома, ее либо нет, либо она в постели, либо в отъезде с Филлис, как сейчас. Они в Нормандии. Как вам Нормандия?

– Я гостил там у своей старой тетки. Ей сто два года. Послушайте, Вудфорд, не возражаете ответить на несколько вопросов?

– Дружище, надеюсь, с вами все в порядке?

– Со мной – да. Вы слышали про дело Бингов?

– Еще бы! Вспомнил, вы как раз у них гостили… Гиоцингидробромид в желудочно-кишечном тракте. Странный препарат для обычного убийцы. Напрашивается сравнение с делом Криппена. Вам известно, где она его взяла?

– Кто «она»? – вздрогнул Карстерс.

– Женщина, которую арестовали. Миссис Брэдли, кажется.

– Я хотел расспросить вас об этом препарате. Между нами говоря, все остальные в доме ни на секунду не верят, что это дело рук миссис Брэдли. Я тоже не верю. Подозреваемых может быть много, но сразу после завершения второго дознания полиция арестовала миссис Брэдли на основании весьма поверхностных, как нам показалось, улик и предъявила ей обвинение в убийстве. По-моему, она сильно рискует, откладывая защиту.

– Опрометчиво с ее стороны. Вызывает подозрение. Гораздо лучше предоставить откровенные показания судье или коронеру, иначе обвинение не даст ей спуску.

Карстерс кивнул:

– Ее не переубедить. А вас я хотел спросить вот о чем. Вы сказали: «странный препарат для обычного убийцы». Как бы вы определили обычного убийцу?

Собеседник Карстерса улыбнулся:

– Я подразумевал человека без медицинского образования.

– Спасибо. Легко ли раздобыть гиоцин студенту-медику?

– Вряд ли. Во всяком случае, не в количестве, достаточном для убийства.

– Какова смертельная доза? В медицинской части дознания она, конечно, упоминалась, но я не записал.

– Смертельная доза? Полагаю, от четверти до половины грана, хотя я в этом не знаток. Если хотите все разузнать о препарате, то отправляйтесь прямиком в сумасшедший дом. Это ведь успокоительное. Кажется, его часто применяют в случаях нимфомании и склонности к насилию: потчуют маньяков-убийц и им подобных. Он популярен в Америке. Можете туда сплавать, если располагаете временем.

Карстерс расстался с врачом еще более подавленным, чем раньше.

Получить гиоцин было совсем не просто. Вряд ли даже Гард, студент-медик, мог располагать им в каком-либо количестве. Зато его применяли для лечения сумасшествия, а миссис Брэдли была психоаналитиком и специалистом по душевным и нервным болезням и посещала частные и государственные дома для умалишенных, когда бывала в Америке.

Будущее миссис Брэдли представало в самых черных красках в случае, если все эти факты станут известны суду.

Необходимо вернуться в поместье, грустно решил Карстерс. Иначе не найти доказательств невиновности миссис Брэдли, которые проглядела полиция.

Он объявился там днем, застав Дороти за срезанием роз, а Гарда – за курением сигареты на веранде.

– Почему вы не предупредили нас, что приедете? – воскликнула Дороти. – Мы встретили бы вас на машине. А так вам пришлось долго плестись по пыльной дороге.

– Я могу увидеть Алистера? – спросил Карстерс.

– Ни за что! – сердито отрезал Гард. – Старый осел подался на Тибет.

– Куда-куда?!

– Действительно, это не может не удивлять! – рассмеялась Дороти, заметив, как поражен Карстерс. – Гард не шутит. Видимо, мистер Бинг успел подготовиться и все заранее устроить, потому что прямо в день ареста миссис Брэдли был таков, ни слова нам не сказав. Мы узнали о его маршруте от инспектора полиции. Теперь полиция опасается, что не успеет его вернуть до суда. Они только позавчера точно определили, куда он держит путь, так что у него была фора почти в месяц. Мистер Бинг не такой уж важный свидетель, но все же…

– Он не мог не знать, что понадобится в качестве свидетеля, – произнес Карстерс. – Не понимаю…

– А я понимаю, – сказал Гард. – Старик ленив и не желает, чтобы его беспокоили. Решил улизнуть, прежде чем ему принесут повестку. Очень надеюсь, что его поймают и адвокат обвиняемой как следует его поджарит. Правда, мы с Дороти совсем не возражаем против его отсутствия: приятно самим хозяйничать в доме.

– В таком случае я хочу попросить вас о той же услуге, о какой собирался попросить Алистера, – сказал Карстерс.

– Конечно, – улыбнулась Дороти. – В чем дело?

– Лучше помолчи, шалунья, – обратился к ней муж, усаживая ее себе на колено. – Нет – женскому диктату!

– Я прошу разрешить мне обыскать дом и территорию в поисках улик, которые оправдали бы миссис Брэдли, – объяснил Карстерс. – Пока, боюсь, ее не ждет ничего хорошего.

– Делайте все, что хотите, сэр! – воскликнул Гард. – Я распоряжусь, чтобы слуги предоставили вам ключи и все остальное. Если мы можем быть вам чем-то полезны, обращайтесь без стеснения.

– Отлично, старина! – ответил Карстерс.

– Между прочим, вы могли бы разговорить Мейбл Кобб, – предложил Гард. – Сдается мне, она решила, что не все сказала на дознании. Пытала меня, что произойдет с тем, кто скажет на суде не всю правду. Я не понял, куда она клонит, и, боюсь, немного напугал ее, поэтому ничего от нее не добился. Вы – другое дело. Вдруг вам повезет?

– А еще загляните в дневник Элеонор, – посоветовала Дороти. – Мы там ничего не разобрали. Вдруг у вас получится лучше?

– Не могу поверить в свою удачу! – воскликнул Карстерс. – Мейбл Кобб и дневник Элеонор! Полагаю, полиция с ним знакомилась?

– С дневником? Да. И начальник полиции графства, и инспектор. Оба пришли к выводу, что Эверард Маунтджой убита той же Элеонор. Но все мы сделали это заключение гораздо раньше, так что опять все это ворошить не имеет смысла, – произнес Гард. – После ареста полиция почти не совала нос к нам в дом, а это значит, что улики спокойно дожидаются вас, если их по неведению не потревожили мы сами.

– Я не слишком рассчитываю на везение, – улыбнулся Карстерс. – Просто чувствую, что должен попробовать.

Первым делом он послал за Мейбл Кобб. Без всяких предварительных расспросов, действуя наугад, выпалил:

– Что вы сделали с той кофейной чашкой утром после гибели мисс Бинг?

– Взяла ее и отнесла вниз, чтобы вымыть, – угрюмо ответила Мейбл, опасаясь подвоха.

– Вот как? А кого вы повстречали на лестнице в то утро?

Выстрел попал в цель. Мейбл сглотнула, покраснела, потом побледнела и схватилась за край стола, будто в попытке усидеть после удара наотмашь.

– Никого я не видела!

Карстерс придал своему взгляду свирепости:

– Так не пойдет! Выкладывайте все как есть!

Но Мейбл уже преодолела приступ страха, ее глупое лицо застыло и уже не выглядело глупым. Она сцепила пальцы. Ее голос превратился в шепот, но речь обрела осмысленность:

– Убирайтесь со своими вопросами куда подальше! Не стану я отвечать! Кто вы такой?

И, выпустив эту парфянскую стрелу, горничная с достоинством покинула библиотеку.

Карстерс закусил губу, заставил себя промолчать и только усмехнулся.

«Надо будет обсудить это с Гардом, – подумал он. – Но сначала заглянем сюда…» Он взял дневник Элеонор и открыл первую страницу. Дневник касался, главным образом, домашних дел. Элеонор писала о том, что` необходимо купить, почистить, когда предоставить тому или другому слуге очередной выходной, когда тот или иной из них был отпущен раньше времени, заболел и прочее. Первая половина дневника не представляла интереса, и Карстерс перешел ко второй половине.

Вскоре тон заметок изменился. Домашние дела упоминались так же часто, но гораздо менее пространно, с сокращениями; гораздо больше внимания стало уделяться другим, более насущным темам.

Под датой «28 мая» значилось: «Слуги. Окна. Ужин: 7 ч.в. Все домашние. Скандальное поведение отца. Не знаю, как быть. Предупредить Мейбл. Мысли не давали спать. Подколодная змея».

«Что за оплошность допустил Алистер и каковы могли быть последствия?» – подумал Карстерс, улыбаясь.

Записи последующих дат напоминали эту, была даже приписка о необходимости «немедленно избавиться от мерзкой девки». Далее Мейбл именовалась «бесстыжей девицей», а Алистер Бинг «безнравственным чудовищем».

«Судя по всему, она принимала все близко к сердцу», – подумал Карстерс, с любопытством переворачивая страницу.

17 июня Элеонор записала: «Отец отказывается «уклоняться от ответственности», как он (благородно!) это именует. Жуткая Мейбл остается. Гард за отца. Остаться в одном доме с ними значит вываляться в грязи».

«Сильно же ее проняло! – усмехнулся Карстерс. – Бедная Элеонор! Она принимала все гораздо ближе к сердцу, чем могли предположить остальные».

24 июня: «Кто-то один, или эта мерзкая змея, или я, должен покинуть дом. Я не могу оставаться с ней под одной крышей».

Наконец Карстерс добрался до записи, которую надеялся найти. Она была помечена 30 июня.

«Отец набрался смелости пригласить гостей, словно ничего не случилось. Ради чести семьи я должна остаться, пока не завершится этот визит. Гард пригласил женщину, миссис Лестрендж Брэдли. Помню ее».

На следующий день Элеонор продолжила: «Эта та ужасная женщина, которая донимала нас во Франции. Правда, она спасла Гарда от беды: вышла бы большая неприятность, если бы выплыла правда», – писала пуританка Элеонор.

Потом возникла Маунтджой: «Здесь находится молодой человек, к которому меня почему-то влечет. Его зовут Эверард Маунтджой».

Внизу страницы автор дневника несколько раз повторила имя Эверард, один раз сопроводив его фамилией Маунтджой и один раз – без нажима, но все же заметно – сокращением Mrs.

Карстерс вздохнул.

«Нетрудно понять, кто хотел этой помолвки, закончившейся так печально», – подумал он.

Далее последовала и запись о помолвке, сделанная твердой и, как показалось Карстерсу, благоговейной рукой. «Она устраняет все мои трудности», – добавила Элеонор.

Это выглядело чистой правдой, поскольку несколько последующих записей снова посвящались подробностям домашнего хозяйства.

Начиная со 2 августа (последняя запись в дневнике, что характерно, датировалась 12 августа – днем, предшествовавшим гибели Маунтджой) автор дневника утратила прежнее спокойствие, исполнившись сомнений и подозрений.

Одна из записей гласила: «Мы помолвлены, но Эверард с тех пор не заговаривал о браке. Возможно, он считает, что я проявила бесстыдство, буквально вырвав у него обещание».

«Это кое-что объясняет, – решил Карстерс. – Значит, она буквально «вырвала обещание»! Иными словами, сама сделала Маунтджой предложение, а не наоборот».

«Настоящая пытка, – писала она дальше, – находиться так много с моим Эверардом, зная, что у него нет желания приласкать меня. Наверное, надо довольствоваться (эта запись залезла на страничку следующего дня) его непонятной платонической любовью, но порой меня охватывают странные желания. Не хочется признаваться в них даже самой себе. Я сказала ему, что Гард и Берти не застегивают тенниску на все пуговицы и лучше и ему делать так же, но он пробормотал в ответ что-то невнятное и не расстегнул воротник. Вид у него был, как у глупого викария, а мне хочется, чтобы Эверард выглядел мужественным и загорелым».

«Бедняга Эверард! Непонятно, что заставило ее обручиться с Элеонор!» – подумал Карстерс.

Прочитав самую последнюю запись в дневнике, Карстерс заморгал и захлопнул его. В комнате горел камин. Он шагнул к нему и предал дневник Элеонор огню.

– Свобода современной девушки, – вслух произнес Карстерс, – имеет свои достоинства. Полагаю, делая последнюю запись, Элеонор готовилась поквитаться за истязания, которым себя подвергала двадцать лет. – Еще раз вспомнив прочитанное, он покраснел. – С убийством Маунтджой все ясно, – пробормотал Карстерс. – Обнаружив после всего этого, что Маунтджой – женщина, бедная девушка тронулась умом. Миссис Брэдли права: Элеонор убила Маунтджой, но кто, черт возьми, лишил жизни саму Элеонор? Приступим к систематическому поиску и поглядим, что сможем найти.

Он решил начать со спальни, в которой раньше ночевала миссис Брэдли, а затем перейти в комнату, принадлежавшую Элеонор.

При всей неспешности и методичности поисков их результаты разочаровывали. Но под конец глаза Карстерса вспыхнули. Он исследовал маленький шкафчик-аптечку в комнате Элеонор и нашел в дальнем углу нижней полки, на уровне своего плеча, мензурку. Как ни странно – Элеонор отличалась аккуратностью, – в ней осталось несколько капель какой-то жидкости.

– Самоубийство? – прошептал Карстерс, не веря своей удаче.

Не прикасаясь к находке, он отправился за Гардом.

– Позвоните инспектору и попросите его устроить анализ жидкости, – предложил Гард. – Скорее всего она окажется аммонизированной настойкой хинина или чем-то подобным.

Инспектор явился, улыбнулся Карстерсу с насмешливой покорностью и спросил:

– Ну что, сэр, взяли ложный след?

Тот пожал плечами:

– Моя знакомая томится в заточении, инспектор, и я использую любые шансы. Вы не откажетесь проверить отпечатки пальцев на мензурке?

– Не откажусь, сэр, – ответил инспектор, – и обещаю сообщить вам результат. Всего хорошего!

– Что, если в мензурке гиоцин, а отпечатки принадлежат миссис Брэдли? – обратился к Карстерсу Гард.

– Я слишком доверяю здравому смыслу миссис Брэдли, чтобы предположить такое, – усмехнулся тот.

Глава XXВерсия обвинения

Миссис Брэдли позабавил арест. Это был новый опыт, и она наблюдала за собственной психологической реакцией, намереваясь использовать результаты этих наблюдений в своей следующей книге. Ей доставили удовольствие беседы с адвокатом о линии защиты и его отчаяние от ее решительного отказа выступить с заявлением до судебного процесса, как он ни доказывал необходимость данного шага, как ни умолял ее послушаться.

«Я сохраняю за собой право на защиту», – твердила она изумленному адвокату и в ответ на все его увещевания лишь показывала в кошачьей усмешке зубы и не соглашалась отказаться от своей позиции, которую он клеймил как «преступно глупую».

«Это очень плохо выглядит, – объяснял адвокат в сотый раз. – Знаю, раньше это было модно, но теперь мода прошла. Присяжные обязательно сделают неблагоприятные для вас выводы – либо инстинктивно, либо под влиянием обвинения. Вот увидите, я окажусь прав. В суде все сыграет против вас».

«Возможно, я именно этого и хочу», – отвечала миссис Брэдли.

Первый день суда доставил ей больше удовольствия, чем что-либо за всю ее прежнюю жизнь. Ее интересы были в основном интеллектуальными, и хотя ей грозила опасность быть повешенной за умышленное убийство по вердикту дюжины «честных, порядочных людей», она находила в себе силы не учитывать эту сторону медали и погрузиться в серьезное исследование психологии главного обвинителя и его свидетелей.

В суде было не протолкнуться. Обведя собравшихся взглядом, миссис Брэдли сразу выхватила из толпы алкоголика и двух наркоманов. Пока она занималась классификацией сидевших в двух первых рядах, жюри присяжных приводили к присяге.

Главный адвокат государственного обвинения был толстяком. Толстых мужчин она презирала. Толстых женщин считала нормальными, здоровыми, уравновешенными обладательницами хорошего нрава, а толстяков – оскорблением природы. Миссис Брэдли надеялась, что он проиграет дело.

Она еще раз оглядела зал судебного заседания. Он был полон – еще один повод испытать удовольствие! Главный адвокат защиты – Фердинанд Лестрендж, ее сын – выглядел, с ее точки зрения, вполне достойно. Никто из присутствующих не знал, что она его мать. Фердинанду не было бы дела до того, признают ее виновной или нет, если бы не была затронута его профессиональная репутация, и за нее он намеревался сражаться до последнего!

Миссис Брэдли посмотрела на толстяка-обвинителя и опять на своего сына. «Фердинанд добьется моего оправдания, – подумала она без малейшей тревоги. – Он умница!»

Она хотела попросить разрешения делать в ходе судебного разбирательства записи, но передумала, положившись на свою память.

– Беатрис Лестрендж Брэдли, вы обвиняетесь в умышленном убийстве Элеонор Миллисенты Бинг восемнадцатого августа сего года. Вы виновны или невиновны?

Миссис Брэдли одарила его благосклонным взглядом.

– Невиновна, милорд, – ответила она и посмотрела на судью.

Его светлость был славным человеком. Она припомнила, что однажды встречалась с ним в Коуз, на острове Уайт. Парик и мантия были ему к лицу. Она радовалась, что побудила Фердинанда избрать адвокатскую карьеру. Возможно, он тоже станет судьей.

Главный адвокат обвинения начал свою вступительную речь гулким голосом, раздававшимся, казалось, у него в брюхе. Он повествовал главным образом о прошлом миссис Брэдли, поведав кое-что поразительное для нее самой.

«Еще немного – и я покраснею, – подумала она, когда всесведущий адвокат в четвертый раз отозвался о ней как о «женщине, заслужившей свою славу». – Видимо, для некоторых из этих людей психоанализ все еще невидаль».

Миссис Брэдли перенесла внимание на присяжных. Один из них, как она решила, обладал всеми душевными свойствами императора Калигулы. Четвертый от конца смахивал на неврастеника со склонностью к садизму. Она даже задумалась, не стоило бы потребовать его отвода.

«Впрочем, если остальные одиннадцать признают меня невиновной, то он не станет упираться, а это немалое утешение», – рассудила она.

Женщина в заднем ряду была светским медиумом Корой Мейсон. Миссис Брэдли признавала ее ум и не сомневалась, что она богатеет день ото дня.

По публике пронесся ропот, свидетельствовавший о возросшем интересе: обвинитель приближался к тому, что Гард Бинг назвал бы «мясом в сандвиче». Она решила прислушаться к словам человека-бочонка: интересно ведь, как воспринимают его слова присяжные!

– Итак, эта женщина, – веско провозглашал обвинитель, – отлично образованная и превосходящая одаренностью большинство представительниц своего пола, – задумала нечто темное и страшное…

Миссис Брэдли чуть заметно кивнула. Выступал несомненный мастер слова, обладатель завидной дикции – именно то, что требовалось для данной аудитории. «Нечто темное и страшное» – каково!

«Даже его жир, – сказала она себе, – не мешает мне признать в этом субъекте психолога и собрата. Продолжайте, друг мой!»

С возрастающим любопытством миссис Брэдли внимала мастерскому клеймлению своего характера, достигшего кульминации, когда обвинитель приписал ей замысел умертвить Элеонор Бинг с целью занять ее место хозяйки поместья. После устранения Элеонор, любящей дочери, ничто не помешало бы миссис Брэдли стать женой Алистера!

«В этом месте, – писали газеты на следующий день жирным шрифтом, – подсудимая удивила весь суд громким смехом и другими признаками очевидного веселья».

Фердинанд Лестрендж воспользовался волнением, возникшим в зале суда после неуместного взрыва смеха его матери, чтобы прошептать своему помощнику:

– Умная женщина. Это подействовало на присяжных.

Настало время вызова и приведения к присяге первого свидетеля обвинения. Им был Карстерс. Его попросили описать обнаружение в ванной тела Элеонор.

– Вы не заподозрили, что совершено преступление?

– Разумеется, заподозрил, – ответил он, удивленный излишним вопросом.

Публика навострила уши. Ее успел утомить толстый обвинитель, и она возлагала надежды на этого человека с острым профилем.

– Значит, заподозрили? Не объясните ли суду почему?

– Мисс Бинг всегда казалась мне сильной и здоровой молодой женщиной. Трудно было представить ее в обмороке, вызвавшем утопление в ванне, поэтому я предположил, что она убита, то есть что кто-то утопил ее.

– Какие у вас возникли основания для подобного предположения?

– Она лежала в ванне, полной воды.

Карстерс огорчился, что его вызвали как свидетеля обвинения, и он намеревался оказать обвинению как можно меньше помощи, соблюдая рамки принесенной присяги.

После долгого хихиканья в зале обвинитель устремил взгляд на судью, но его светлость воздержался от комментариев, и допрос свидетеля продолжился:

– Это понятно. Но почему, по-вашему, кто-то в доме мог стать жертвой преступления?

– На той неделе у нас уже был один такой утопленник, была бы и еще одна жертва убийства в собственной постели, если бы не подмена…

– Да-да, мы перейдем к этому позже. Я бы попросил вас не отвлекаться.

«Что сказать об обвинителе, запугивающем своего же свидетеля? – подумала миссис Брэдли с усмешкой. – Бедный мистер Карстерс! Он боится сказать что-то вредное для меня. Надеюсь, так и произойдет!»

– Я отвечал на ваш вопрос, – спокойно заметил Карстерс. – Думал, вы спрашивали…

– Здесь не место для раздумий! – крикнул обвинитель.

В этом месте слушаний человек, воскликнувший из глубины зала: «Правильно!», был выведен за нарушение порядка, после чего обвинитель продолжил допрос свидетеля Карстерса в тишине, но ничего нового не добился, кроме точных сведений о положении тела Элеонор в тот момент, когда свидетель вместе с остальными очевидцами протиснулся в ванную.

Адвокат обвиняемой приступил к перекрестному допросу, в результате чего суд узнал, что преступление заподозрил и Алистер Бинг, когда дочь не спустилась к завтраку. Имелась в виду, разумеется, попытка утопить ее, предпринятая Берти Филиппсоном.

– Алистер Бинг? Так зовут отца погибшей женщины? – уточнил Фердинанд своим завораживающим голосом.

Свидетель подтвердил это смелое предположение.

– Человек, замуж за которого предположительно собиралась подсудимая?

Свидетель согласился и с этим.

– Где он сейчас?

Вопрос прозвучал, как удар хлыста, заставивший суд встрепенуться.

– На пути в Тибет. Возможно, он уже туда добрался, – ответил Карстерс.

– Он не в суде?

– Нет.

Обвинитель высказал возражение против подобных вопросов, но судья разрешил продолжить перекрестный допрос.

– Почему он покинул Англию?

Карстерс и Гард договорились, что если этот вопрос прозвучит, то они будут отвечать, что знать ничего не знают, предоставляя защите возможность воспользоваться отсутствием Алистера так, как ей заблагорассудится. Поэтому Карстерс кратко сообщил, что не знает причины, после чего по внезапному вдохновению добавил, что таковой мог послужить роман уехавшего со служанкой.

Защитник кивнул.

– Понимаю, – протянул он, со значением глядя на присяжных, чтобы они уяснили, что он задал свой вопрос неспроста. – Это именно такой человек, ради которого подсудимая стала бы рисковать жизнью!

Смех в зале свидетельствовал, что выстрел попал в цель.

Фердинанд Лестрендж сел, после чего вызвали следующего свидетеля – Берти Филиппсона. Его попросили о немногом: подтвердить показания Карстерса об обнаружении тела.

Третьим свидетелем обвинения оказался врач, повторно обследовавший труп с целью определения причины смерти. От него было получено немало сведений касательно свойств вещества гиоцин, способов его получения, обычных доз, прописываемых пациентам, дозы, влекущей смерть, способа его приема пациентами и вероятного способа его введения в данном случае.

Свидетель показал, что препарат добывают из растения под названием белена и применяют как успокоительное для умалишенных, в случаях острых нервных расстройств и бреда. Его отпускают только медикам, в широкую же продажу он не поступает. Врачи получают его в виде кристаллов, растворяемых в спирту и затем разводимых в воде и вводимых пациентам путем подкожных инъекций. По словам свидетеля, возможен также прием препарата в жидком виде перорально – через рот. В данном случае яд, без сомнения, попал в организм именно так.

Данные показания подтвердил следующий свидетель, тоже врач.

Дальнейшие свидетельские показания касались возможности завладения препаратом подсудимой, являвшейся, как было доказано, психоаналитиком.

– Что такое «психоаналитик»? – осведомился судья.

– Насколько я понимаю, так называют последователя Зигмунда Фрейда, австрийского специалиста по нервным и душевным болезням, – ответил обвинитель.

– Неверно, неверно, – тихо пробормотала подсудимая.

Было доказано, что она посещала психиатрические больницы в Англии и в Америке (где данный препарат использовался шире, чем в Англии) и могла обзавестись достаточным его количеством для своей цели, состоявшей в причинении смерти Элеонор Бинг и в завладении поместьем.

– Мотив – слабое место обвинения, – объяснил Карстерс Берти Филиппсону. – Вот если бы они могли придумать более вразумительный мотив…

Обвинение было не в состоянии доказать, что между миссис Брэдли и Алиcтером Бингом когда-либо прозвучало хоть одно словечко любви или даже обычной вежливости. Их ни разу не заставали вдвоем. Говоря словами одной откровенной местной жительницы (излишне добавлять, что обвинение ее к этим словам не побуждало), «они друг друга на дух не переносили: стоило одному появиться в моей лавке, как другой выбегал вон».

Свидетельницу поспешно отпустили. Насмешливо улыбавшийся Фердинанд Лестрендж не стал подвергать ее перекрестному допросу.

Настало время заняться темой кофе. Карстерс, готовясь слушать новых свидетелей, затаил дыхание. Тема казалась ему опасной: у него в голове крутились слова обвиняемой о безвкусности снотворного в кофе и в чае.

Было заметно, что на присяжных подействовал факт, что подсудимая поила умершую кофе. К моменту завершения первого заседания суда более трех четвертей присутствующих были уверены, что миссис Брэдли признают виновной.

– У нее вид убийцы, – сказала одна женщина своей соседке, проталкиваясь с ней к выходу. – Видите ее презрительную ухмылку? У нее рыльце в пушку, уж поверьте мне! Она выдает себя одним своим видом!

– Вид – еще не все, Марта, – заметила та. – Надо выслушать другую сторону.

Когда суд собрался снова, у обвинения оставалось еще два свидетеля. Первой вызвали горничную миссис Брэдли, чтобы подробно расспросить ее о событиях ночи, предшествовавшей смерти Элеонор Бинг. Ее ответы на ломаном английском – главном привлекательном свойстве французских слуг – скорее помогли хозяйке, чем навредили. Предположение, что миссис Брэдли и убитая ссорились, горничная отвергла с галльской горячностью и убедительностью.

– Нет, нет! Мадам была добра с бедной девушкой. Она такая милая, такая преданная!

Суд, глядя на миссис Брэдли, не верил своим ушам.

– Вы говорите, что ваша госпожа предложила мисс Памеле Сторбин провести ту ночь у нее в комнате. Зачем?

– Мсье! – возмутилась Селестина, отчаянно жестикулируя. – Откуда мне знать? Я не могу говорить мадам: «Зачем это, зачем то?» Мне дают пинок, как это называется у вас, англичан! Я не лезу не в свое дело, это не годится!

К ее словам суд отнесся с одобрением, Фердинанд Лестрендж – с иронической улыбкой. Получив от Селестины полное описание событий той ночи, обвинение отпустило ее и вызвало своего последнего свидетеля.

Им был инспектор уголовной полиции Боринг. Это он распорядился арестовать обвиняемую на том основании, что она последней видела погибшую живой и дала ей чашку кофе, вероятно, содержавшую яд.

Фердинанд Лестрендж встал для перекрестного допроса свидетеля:

– Откуда вы знаете, что подсудимая последней видела мисс Бинг живой?

– Я не могу найти никого, кто бы видел мисс Бинг живой после того, как вечером 18 августа с ней рассталась миссис Брэдли.

– Именно так: никого не можете найти. Вы пытались кого-нибудь найти?

Вопрос как будто смутил свидетеля, и он не дал на него внятного ответа.

– И далее, – продолжил защитник, – на чем вы основываете ваше заявление, что кофе, который подсудимая дала умершей, был отравлен?

– На ее собственном признании, что она дала ей кофе, и на показаниях очевидцев, видевших, как она это сделала, – ответил Боринг.

– Конечно, – промолвил Фердинанд. – Но речь идет о кофе, а не о яде.

– Кроме безобидного снотворного, которое тоже давала умершей подсудимая, я не нашел ничего, что могло бы содержать яд, не выдавая его вкуса.

– Так-так, – проговорил защитник почти игриво. – Не намерены же вы утверждать, что если, как вы воображаете, в чашке с кофе находился яд, убивший мисс Бинг, то убийца не понимала, как опасно давать его при свидетелях?

– Я счел ее действия обманными, – ответил инспектор Боринг, обиженно глядя на него.

– Понятно. – Согласие защитника с инспектором вызвало в суде недоуменный шепот. Но защитник, не дав несчастному свидетелю опомниться, продолжил: – Почему вы не зачитали обвиняемой ордер на арест?

– Я считал, что ей уже зачитали его в обычном порядке. – Инспектор густо покраснел и добавил что-то про «местных олухов».

Защитник улыбнулся:

– Это, конечно, технический вопрос.

Инспектор Боринг покинул свидетельскую трибуну полностью дискредитированным в глазах жюри присяжных, чего Фердинанд и добивался.

Обвинитель, намеревавшийся еще раз вызвать для показаний Берти Филиппсона, вдруг вспомнил, что у того нет алиби на ночь 15 августа на случай, если неприглядные события той ночи будут извлечены на свет Фердинандом Лестренджем. Он благоразумно рассудил, что без его показаний государственное обвинение будет сильнее, чем с ними.

Фердинанд Лестрендж, глядя на свою мать, гадал, сможет ли добиться от нее правды после окончания процесса.

А процесс был тем временем отложен.

Глава XXIЗащита

Фердинад Лестрендж откашлялся и с беспристрастной учтивостью обратился к судье и присяжным. Голос у него был поставленный, облик благородный, он был полон решимости добиться победы. Судьба матери являлась для него при этом второстепенным обстоятельством.

Он сказал, что не желает отнимать время у суда и пространно опровергать доводы обвинения. Жюри присяжных, выслушав свидетельства с обеих сторон, само решит, виновна ли подсудимая в страшном деянии. Ему не пристало упоминать о сомнениях, возникающих у любого разумного человека – ответственного члена общества, разумеется, – насчет способности женщины, которую они видят перед собой, – состоятельной, известной, умной. Нелишне будет напомнить, истинной благодетельницы рода человеческого, врачующей в отличие от целителей тела человеческий разум, этот непостижимый феномен, без которого людей постигла бы участь безмозглых зверей, – сомнениях насчет способности такой женщины повторить чудовищный грех смертоубийства. Убийство – ужасное преступление, ужасное и почти невероятное, и если суд сочтет, что эта женщина совершила его, то он не должен пренебречь своим человеческим и гражданским долгом.

– Но, – тут адвокат сделал паузу и впился в присяжных гипнотизирующим взглядом, – убеждены ли вы в этом? Доказано ли это государственным обвинением? Помните, джентльмены, бремя доказательства возложено на обвинение. Если обвинение не способно доказать вину того, кто предстал перед судом, более того, если существует хотя бы малейшая тень сомнения в вине подсудимого, то он выходит на свободу.

Он выдержал еще одну паузу, чтобы данный принцип английского правосудия запал в головы присяжных.

– Теперь я предлагаю, – продолжил он, – заслушать свидетелей. Они докажут, что в доме в день отравления находилось не менее пяти других людей, бывших совершенно в том же положении, что и женщина, находящаяся в данный момент под судом. У них имелся мотив – или не было никакого мотива – совершить преступление и, это я обязан подчеркнуть особо, была равная возможность совершить это. Но их мы не судим, джентльмены! Нет! Их вызовут в качестве свидетелей, а потом и самой подсудимой предложат выступить с показаниями. Но они, дав свои показания, будут на свободе, а несчастная подсудимая останется там, где сидит сейчас!

Слушателям показалось, что он прервался, как бегун, замерший на середине дистанции.

Настал черед первого свидетеля защиты.

Дороти Бинг, урожденная Кларк, заняла свидетельскую трибуну, и ее привели к присяге. К этой заметно нервничающей свидетельнице Фердинанд обратился с отменной вежливостью:

– Вы – миссис Гард Бинг?

– Да, – прошептала свидетельница.

– Вы жили в поместье, когда произошли эти трагические события?

– Когда мисс Бинг… Когда она умерла? – пискнула Дороти.

– Громче, пожалуйста, миссис Бинг. Да, в то время, о котором я говорю.

– Да, я находилась в доме.

– Вы уже вышли замуж?

– Да. Незадолго до этого я вышла замуж.

– Все поздравляли вас обоих, желали вам счастья?

– Да, все они были очень добры.

– Еще бы! Все, миссис Бинг? Все до одного?

– Да… Ну, может…

– Вот и сомнение! Требуется минута на размышление. Среди всех этих добрейших людей, миссис Бинг, находился ведь человек, не проявлявший доброты?

– Боюсь, я не совсем вас понимаю.

– Я поясню. Как отнеслась к вашему замужеству мисс Элеонор Бинг?

– Наше обручение ее… очень рассердило, – еле слышно ответила Дороти.

Фердинанд торжествующе воскликнул:

– Вот как? Как же вы к этому отнеслись?

– Я… В общем, я полагала, что это нехорошо с ее стороны. Я… Мы… Она была недовольна Гардом, моим мужем!

– Из-за этого вы ссорились?

– Нет. Мы… Все было еще хуже. Вы… Вряд ли мужчина поймет такое…

Фраза была оборвана громким смехом в суде, усугубившим волнение свидетельницы. После восстановления порядка Фердинанд вкрадчиво произнес:

– Предположим. Но мисс Бинг хоть раз раскрыла вам причину своей ненависти?

– Да.

– А в другой раз она в припадке гнева швырнула на пол ваши комнатные часы?

– Может, она уронила их случайно. Не думаю, что она намеренно их бросила, чтобы разбить.

– Миссис Бинг, – пленительный голос Фердинанда стал хриплым от притворного восхищения, – вы чудесное, нежное создание, славная женщина! Вы обладаете даром прощения, какого я желал бы всем нам. На самом деле эта женщина, чье неистовство вы пытаетесь скрыть от нас, не просто покусилась на ваше имущество. Все гораздо хуже: она покушалась на вашу жизнь!

Свидетельница побледнела и покачнулась, но адвокат не ведал жалости.

– Вы станете это отрицать, миссис Бинг? Разве она не прокралась к вам в комнату в ранние утренние часы…

– Не надо! Прошу вас, не надо! – крикнула свидетельница. – Да, так и было! Но, пожалуйста, не нужно об этом говорить!

Вторым свидетелем защиты был Гард, который в своих брюках-гольф выглядел невероятно огромным и рослым. Он обаятельно улыбнулся Фердинанду и стал ждать вопросов.

– Вы ладили с сестрой, мистер Бинг? – спросил защитник, пристально глядя на него.

– Совершенно не ладил!

Если тихий голос Дороти было почти невозможно расслышать, то ее муж раздражал суд своим трубным гласом. При звуке этой иерихонской трубы людям более субтильной комплекции хотелось вобрать голову в плечи.

Фердинанд покосился на присяжных, выглядевших в обществе этого свидетеля пришибленными, и поспешил продолжить:

– Правильно ли я понял, что вы сильно недолюбливали вашу сестру, мистер Бинг?

Имея дело с таким самоуверенным свидетелем, подумал Фердинанд, нелишне подпустить в голос нотку обиженного удивления. Присяжные не должны были думать, что он сдерживает свидетеля, да и сам этот молодой бык не был подвержен какому-либо внушению.

– Недолюбливал? – усмехнулся Гард. – Сказали бы уж лучше «ненавидел»!

– Говоря «ненавидел», – Фердинанд подпустил в свой тон нотку порицания, – вы имеете в виду…

– Я имею в виду то, что говорю! Я знал, что она затевает убийство Дороти, моей жены. Любой здесь поймет мои чувства. Я бы мог вам сказать…

Защитник остановил его властным жестом.

– Нисколько не сомневаюсь, мистер Бинг, – заявил он, и Гард сел на место под смех присутствующих. Многие сделали вывод, что адвокат миссис Брэдли не позволил ему самому сознаться в убийстве.

Настала очередь самой подсудимой занять место на свидетельской трибуне. На жюри произвела впечатление образцовая вежливость защитника по отношению к ней.

– Я не намерена защищаться, – начала миссис Брэдли с самоуверенностью выступающей на собрании мамаши по вопросу о контроле рождаемости, хорошо подготовившейся к отражению любых аргументов. – Я просто расскажу, что произошло той ночью – восемнадцатого августа.

И она кратко изложила события. К этому времени суд уже знал их наизусть. Обвинитель поднялся для перекрестного допроса.

– Как вы ответите на утверждение полиции, что в грязной кофейной чашке содержался яд? – спросил он.

Внимательно на него посмотрев, она ответила:

– Honi soit qui mal y pense, monsieur![3]

Суд взвыл от восторга, некто на заднем ряду, находившийся в начальной степени опьянения, выразил желание пожать миссис Брэдли руку, вызвав суматоху. Когда порядок был восстановлен, обвинитель потребовал, чтобы миссис Брэдли ответила на его вопрос. Она безмятежно улыбнулась:

– Ответить на утверждение? Это не в моих силах. И зачем? Я не готова читать мысли полиции и очень этому рада.

Затем ее подвергли перекрестному допросу с целью выяснить познания во врачевании душевных болезней и знакомстве с американскими лечебницами, где применяется препарат гиоцин. Миссис Брэдли пришлось сделать несколько опасных для себя допущений.

«Затем обвиняемая, – писали на следующий день, – вернулась на скамью подсудимых, где молча просидела до окончания разбирательства».

Разбирательство свелось в основном к формальным показаниям двух врачей, согласившихся с заключением других медэкспертов, что яд, обнаруженный в организме умершей, является гиоцином и его количества было достаточно для причинения смерти. Однако, допрошенные защитником, эти врачи согласились, что оснований предполагать убийство имеется не больше, чем для гипотезы о самоубийстве. На вопрос обвинителя второй врач признал, что раздобыть препарат в достаточном для причинения смерти количестве нелегко, но на вопрос защитника ответил, что безболезненность препарата может побудить самоубийц отдать предпочтение ему, а не другим ядам с болезненным действием. Кроме того, признал, что гиоцин применяют также в офтальмологических клиниках.

Следующим свидетелем стал окулист, показавший, что Элеонор Бинг страдала слабым зрением и обычно носила очки.

Со сценическим мастерством прирожденного актера Фердинанд Лестрендж приберег наиболее внушительную свою улику под самый конец. Удивив суд, он вызвал на свидетельскую трибуну лаборанта из министерства внутренних дел Эллисона Раллери.

Отвечая на вежливые вопросы Фердинанда, тот сообщил суду о медицинской мензурке, найденной Карстерсом и присланной ему для анализа содержимого. Зал замер от напряжения и затаил дыхание, когда он показал, что в мензурке остались следы раствора гиоцингидробромида. Еще более поразительным было заявление следующего свидетеля, невозмутимого сержанта, работавшего с инспектором Борингом, о том, что отпечатки пальцев на мензурке идентичны отпечаткам, какие он раньше снял у самой умершей.

«Это, конечно, ничего не доказывает, – подумал Карстерс, – однако повлияет на вердикт жюри».

Показания свидетелей защиты завершились, и Фердинанд Лестрендж неторопливо поднялся для заключительной речи. По его словам, он построил свое выступление на двух главных допущениях. Присяжных, умных людей, не мог не поразить факт, что настоящих улик против подсудимой приведено не больше, чем могло бы быть приведено против любого, кто находился в поместье в ночь смерти Элеонор Бинг. Какие доказательства совершения миссис Брэдли преступления получили присяжные? Он рискует заявить, что никаких. Упоминалась мензурка. Что ж, по результатам анализа ее содержимого эксперт сделал заявление полностью в пользу подсудимой. Она добровольно призналась, что дала умершей чашку кофе. По версии обвинения, в кофе находился яд. Привело ли оно какое-либо доказательство в поддержку данного предположения, не подкрепляемого никакими фактами? Зато оно привело сильные, пусть гипотетические, улики, что умершая отравилась сама. Если бы мензурку нашли раньше и анализ остатков ее содержимого тоже провели бы раньше, то обвиняемая не подверглась бы аресту. Защитник не стал распространяться об этом дальше, дав ясно понять, что полиция поторопилась, забыв об осторожности.

– Это подводит меня к следующей мысли, джентльмены. Где, спрашиваю я обвинение, человек, которому полагалось бы стать одним из его важнейших свидетелей? Речь идет, разумеется, об отце умершей, Алистере Бинге. Где он? Почему отсутствует на суде? Не защите выдвигать предположение, будто у Бинга имелись основания считать, что его дочь не убили, а она сама наложила на себя руки. Не защите выдвигать еще более страшное предположение, но от него никуда не деться. Этот человек, отец, сейчас на Тибете, а не в суде!

Этот момент, джентльмены, влечет за собой следующий. С точки зрения защиты, версия самоубийства не была толком расследована. Мы помним о трагической гибели мисс Маунтджой, с которой умершая состояла в дружеских отношениях. Это событие могло погрузить Элеонор Бинг в депрессию. Высказывалось предположение, что она убила свою подругу. Приступ отчаяния мог побудить ее к самоубийству. Как известно суду, умершая покушалась на жизнь одного из свидетелей, которого мы уже слушали, – миссис Гард Бинг. Одного этого факта достаточно, чтобы суд счел Элеонор Бинг по меньшей мере ненормальной, умственно неуравновешенной!

Но – и здесь защитник сделал паузу, чтобы до слушателей дошел смысл его дальнейших слов, – жюри присяжных заседает в суде не для того, чтобы выслушивать мои версии о самоубийстве. Их задача – решить, виновна подсудимая в убийстве или нет. Они должны спросить себя, какие из представленных улик побуждают их согласиться на обвинительный вердикт. Продемонстрирована ли им причина – достаточная причина – для того, чтобы подсудимая убила Элеонор Бинг? Был ли у нее больший мотив для этого, чем, например, у свидетельницы, на чью жизнь умершая покушалась? Или чем у мужа этой свидетельницы, признавшегося перед ними в том, как велика была его неприязнь к умершей сестре? Услышали ли они вообще что-либо, убедившее их, что подсудимая – убийца? Я охотно предоставлю двенадцати умудренным мужам ответить на эти вопросы и вынести верный вердикт.

Последовал формальный вызов обвиняемой, затем заключительная речь обвинителя, однако то и другое не вызвало в переполненном зале суда такого же внимания, как заключительная речь защитника.

Миссис Брэдли тоже начала уставать от разбирательств, хотя следила за содержанием заключительной речи маленького толстого обвинителя. По ее мнению, он очень старался спасти проигранное дело, но сообщение лаборанта о содержимом роковой мензурки «выбило из-под обвинения табурет», как потом выразился в беседе с Карстерсом один молодой репортер.

Судья подытожил разбирательства в обычной блестящей манере судейских и обратился к жюри присяжных с вескими, но уважительными словами. Он определил убийцу как «того, кто причиняет смерть другому человеку намеренно и обдуманно», предостерег присяжных от ошибки и отпустил их.

Часы Карстерса свидетельствовали, что отсутствие присяжных длилось двадцать две минуты. Рядом с ним стояли Дороти и Гард. От Гарда не отходил, как всегда, нервный и суетливый Берти Филиппсон. Говорили они мало; Карстерс не реже, чем каждые три минуты, доставал часы и тревожно смотрел на минутную стрелку.

Наконец двенадцать мужчин снова заняли свои места. Их вердикт встретили возгласы облегчения. Дороти без стеснения рыдала на плече у Карстерса, а Гард и Берти с дурацким воодушевлением хлопали друг друга по спине.

Оправданная обвиняемая выглядела наименее заинтересованной в происшедшем среди всех присутствующих в зале суда.

Глава XXIIТочки зрения

– Слава богу, теперь все позади! – Гард завел мотор и напустил на себя сумрачный вид, с которым обычно управлял автомобилем.

Дороти рассмеялась:

– Можно подумать, ты сомневался в вердикте!

– Какие еще сомнения? – проворчал супруг. – Ты идешь или нет? – рассердился он на пожилую женщину, колебавшуюся, переходить дорогу перед ним или ждать посередине, пока он проедет. – Это что еще за осел? Он решил нас задержать? Кажется, нет. Я волновался за попавшего на скамью подсудимых друга.

– Так-то оно так… – Дороти укутала колени пледом: осенняя погода давала о себе знать. – Она, конечно, угодила под суд, и это страшно, но ведь против нее не было ни малейших улик?

– Не знаю. – Гард смотрел на дорогу перед собой, что придавало их разговору беспечности, а его самого делало похожим на диктора в радиостудии. – Когда женщина виновна в убийстве, то где-то должны быть улики, надо только не полениться добыть их.

– Виновна?! – в ужасе ахнула Дороти.

Гард расхохотался:

– Святая невинность! Кто же, по-твоему, это сделал, если не она?

– Но… но… Нет, не верю! Не она! С какой стати? И потом, как же вердикт?

– А что вердикт, дорогая? – Гард ожесточенно загудел клаксоном.

– По вердикту присяжных, она невиновна! Они оправдали ее! Жюри постановило «невиновна»!

– Вот и прекрасно! Я люблю эту старушенцию и очень переживал бы, если бы ей грозила виселица за то, что она избавила нас от Элеонор. Между нами говоря, моя сестрица была совершенно психованная. Разве ты не знала?

– Психованная? – воскликнула Дороти.

– Вот именно. Сумасшедшая, – уточнил Гард. – Я пойду еще дальше и сообщу тебе, что если бы миссис Брэдли не проявила любезность и не взяла это на себя, то я бы сам прикончил сестрицу. У меня уже чесались руки.

Дороти разинула рот от удивления.

– Но почему же ее назвали невиновной, когда она виновна? Осторожно, не раздави поросеночка, Гард!

– Потому что это нужно было доказать, – ответил Гард, объезжая поросенка. – Сомневаюсь, что получилось бы. У обвинения буквально ничего не было, тем более когда против него сражался сам Лестрендж. Вот уж умница из умниц! И в придачу сама честность.

Он свернул в ворота поместья и подъехал к дому.

– Главное, – добавил Гард две минуты спустя, уже в холле, – миссис Брэдли поступила очень великодушно. Таково мое мнение. Она сильно рисковала ради других.

– Конечно, мама, – сказал Фердинанд Лестрендж, любуясь вином в бокале на просвет, – будь обвинителем я…

Миссис Брэдли добродушно рассмеялась. При свечах она еще сильнее напоминала дьявольскую хищную птицу, невзирая на драгоценности, мерцавшие у нее на шее, и на кольца, унизавшие ее руки, похожие на клещи.

– Ведь это сделала ты? – продолжил сын, отставляя бокал и вопросительно глядя на мать.

– О да, – ответила она своим удивительным, завораживающим голосом, – конечно, я. Когда-нибудь я расскажу тебе как.

– Расскажи, зачем, – попросил молодой адвокат.

– Зачем? Разумеется, никаких личных чувств я при этом не испытывала. Скорее это можно назвать логическим устранением чего-то лишнего и, главное, опасного.

Фердинанд задумчиво кивнул.

– Я начинаю понимать, откуда взялись мои исключительные способности, – скромно заметил он.

Миссис Брэдли радостно закудахтала.

– В обычном, газетном смысле слова, я не убивала Элеонор Бинг. Просто стерла ее из семейной хроники Бингов. Все свелось к простым выкладкам. Если бы я не убила Элеонор, то она убила бы Дороти – девушку, на которой женился Гард Бинг.

Или так: если бы я не убила Элеонор, это мог бы сделать сам Гард.

Или еще страшнее: если бы я не убила Элеонор, то Элеонор убила бы Дороти, а Гард потом убил бы Эленор, а правосудие – Гарда.

Или более иррациональное: если бы кто-то не убил Элеонор, то она убила бы безобидное дитя по имени Памела.

– Тебя правосудие оставило в живых, – сухо напомнил сын.

– Я все-таки умная женщина, дорогой, – возразила любящая мать, – тогда как бедняги Гард и Берти – глуповатые молодые люди.

Сын улыбнулся. Свет отразился от его сияющей манишки и от густых гладких волос. Миссис Брэдли сидела неподвижно, глядя на бокал, похожая на насмешливый череп на случайном пиру. Сын встал, взял свой бокал, молча поднял его и поклонился матери.

Миссис Брэдли закудахтала от восторга:

– Благодарю, дорогой! Приятно, когда твои мотивы оценивают по достоинству.

Инспектор уголовной полиции Боринг с упреком посмотрел на спящую жену. Та, словно почувствовав его недовольство, приоткрыла один глаз и тихо застонала, что обозначало у нее возвращение к осмысленной жизни. Открыв второй глаз, она уставилась на небритую укоризненную физиономию в двенадцати дюймах от своего лица.

– Доброе утро, Герберт! Разве уже пора вставать? – пробормотала жена.

– Уже восьмой час, – отрезал мистер Боринг сварливым тоном человека, бодрствовавшего уже давно.

– Неужели? Все равно сегодня воскресенье, можно еще поваляться, – ответила бесчувственная женщина, забывшая о долге.

Повернувшись на другой бок и подоткнув одеяло под подбородок, она мгновенно снова погрузилась в сон.

Инспектор уголовной полиции Боринг почувствовал себя оскорбленным.

– У меня будущее под угрозой, а тебе нет до этого никакого дела! – громко сообщил он спине жены.

Жена вздрогнула и пробормотала что-то себе под нос.

– Вот именно, – проворчал несчастный полицейский. – Спи себе! Что тебе мои беды? Не важно, что муж вынужден подать в отставку, потому что куча слепых и глухих неотесанных болванов из местной полиции и дюжина безголовых тупиц-присяжных не могут распознать убийцу, даже когда ее усадили на скамью подсудимых, прямо под их носом!

– Герберт, дорогой, – всполошилась жена, наконец проснувшись, – потише! Не забывай, оба окна открыты!

Инспектор уголовной полиции высказал свое мнение об открытых окнах с такими ужасающими подробностями, что его супруга встала, надела халат и отправилась заваривать утренний чай, заявив, что даже жену закон не обязывает слушать подобные выражения.

– Тебе самому не хотелось, чтобы бедную старушку повесили, – заметила она, – даже если это ее рук дело. Но преступница не она, таково решение присяжных.

– Не она?! – взревел Боринг, так завертевшись в кровати, что она возмущенно взвыла. – Не она, говоришь? – И он засмеялся с такой горечью, какой от него еще ни разу не слышали за всю его непростую карьеру. –  Я знаю, что это она! – крикнул он уходящей жене. – Откуда? Знаю, и все!

– Только это невозможно было доказать, – возразила она. – Так ведь?

– Доказать? – продолжал бесноваться безутешный супруг. – Докажи мне, что черное – не белое. Давай! Послушаем твои доказательства.

– Не глупи, дорогой, – ласково ответила ему жена с лестницы.

Инспектору уголовной полиции Борингу осталось только поморщиться от безнадежности.

– Вердикт присяжных, конечно, принес мне облегчение, – сказал Карстерс Берти Филиппсону, сидя с ним на трибуне Твикенхема ясным субботним днем в ноябре.

– Как и мне, – рассеянно произнес Берти. – А второй тайм всегда начинается с опозданием в одну-две минуты или мне так только кажется?

– Придется подождать еще три минуты, – успокоил Карстерс. – Ей повезло, что она выпуталась, не так ли?

– Даже не знаю… Сижу и гадаю: кто же, в конце концов, убил старушку Элеонор? Или вы считаете, что это самоубийство?

– Какое самоубийство! – возразил Карстерс. – Нет, самое настоящее убийство, и преступница – миссис Брэдли.

– Да бросьте вы! А как же вердикт?

– Полагаю, вердикт шотландского жюри гласил бы: «не доказано».

– Ну, это все сказки! – махнул рукой Берти. – Лучше ответьте, что же, по-вашему, произошло той ночью?

– После того как Элеонор осталась без своего разделочного ножа, – начал Карстерс, – и миссис Брэдли удалось уложить ее в постель, она вернулась к себе в комнату в сильной тревоге.

– Боялась, как бы Элеонор не набросилась еще на кого-нибудь?

– Совершенно верно. Именно поэтому, думаю, она и прибегла к своему тайному оружию, гиоцину, и накапала смертельную дозу яда в термос, из которого, как она созналась на процессе, уже выпила полчашки кофе. Имея под рукой отраву, она была готова к любым случайностям. Думаю, бедняжка Элеонор отказалась выпить предложенное ей снотворное: вряд ли ей понравился вкус бромного раствора, который дала ей выпить миссис Брэдли в ночь счастливого спасения Дороти. Она всегда ненавидела лекарства. Наверное, ее отказ и принудил миссис Брэдли влить в кофе яд. Если бы Элеонор приняла снотворное, то не выказала бы свою склонность к убийству той ночью вторично. Но вышло так, что Элеонор бодрствовала и была исполнена ревнивой ненависти к юной Памеле Сторбин, да еще кляла вас…

Берти невесело кивнул:

– Миссис Брэдли боялась худшего. Понимаю, что она чувствовала.

– Вот и команды! – обрадовался Карстерс.

– Нет, продолжайте, – попросил он. – Мне не терпится дослушать до конца.

– Смотрев, как миссис Брэдли поит Элеонор кофе, мы наблюдали за убийством.

– Значит, найди полиция чашку из-под кофе, как она нашла рюмку из-под снотворного… – начал Берти.

– …то миссис Брэдли ждала бы петля, – промолвил Карстерс. – Это-то больше всего и озадачивает меня в данном преступлении. Не понимаю, как миссис Брэдли могла проявить такую опрометчивость: не позаботилась о чашке! Совершенно на нее не похоже! Риск – положить тело в ванну – еще куда ни шло, но чашка – нет! Она выбивается из общей картины.

– А кстати, зачем было класть тело в ванну? – встрепенулся Берти. – И, собственно, как ей это удалось? Элеонор весила шестьдесят килограммов, а миссис Брэдли – женщина маленькая и худенькая.

– А ее опыт медсестры? Медсестры справляются даже с крупными беспомощными мужчинами. Да и мускулы у нее стальные. А насчет того, зачем было тащить тело в ванную, то это своеобразный юмор. Жертву Элеонор, Маунтджой, нашли мертвой в ванне, вот миссис Брэдли и решила, что саму Элеонор найдут там же. Может, ей хотелось запутать следствие или создать неверное мнение о времени смерти. Хотя лучше было бы сделать так, чтобы голова убитой находилась под водой. Было ошибкой оставить волосы сухими и положить тело лицом вверх.

– Подобные мысли появились у вас еще до суда? – спросил Берти. – Глядите-ка, гол! Молодчина! Посмотрим, отквитаются ли противники. Отличный матч, сэр, просто загляденье!

Он повернулся к Карстерсу с виноватой улыбкой:

– Простите, сэр. Не хотите продолжить?

– С удовольствием. Нет, до суда я был иного мнения. Да, понимал, что миссис Брэдли может попасть в переплет. Прежде всего ей было нетрудно раздобыть гиоцин. Она известный психоаналитик и, как мы знаем, посещала в Америке лечебницы для душевнобольных. Мне известно – хотя защита постаралась не вытаскивать этот факт на свет, – что в Америке она ассистировала одному видному психиатру, добиваясь разрешения применить к его пациентам свой психоаналитический метод. Что помешало бы ей разжиться препаратом в количестве, достаточном для умерщвления? Это успокоительное средство, свободно применяемое в наших сумасшедших домах, а в Америке и подавно. У психиатра, с которым работала миссис Брэдли, имелся его запас – возможно, несколько гранов. Это при том, что смертельная доза составляет всего от четверти до половины грана.

Итак, мы согласились, что она могла получить яд. Учтите, я ни в коем случае не утверждаю, что миссис Брэдли уже тогда вынашивала преступные намерения. Это я как раз полностью исключаю. Нет, ей передали небольшое количество препарата для профессиональных целей, а потом у нее не было возможности вернуть долг. Сообразив, насколько опасна Элеонор, она вспомнила про яд. Это быстрая, милосердная смерть, она неотвратима и при этом ничуть не жестока. Напрашивается сравнение с хорошо устроенной «камерой смерти». Что ей оставалось? Всего лишь растворить микроскопическое количество кристалликов в спирту – вероятно, раствор уже был готов – либо разбавить его водой, либо подлить в кофе или в чай. В любом случае жидкость получилась бы безвкусной.

– Вы говорили, что Элеонор не пила бромное снотворное, – напомнил Берти. – Однако рюмка была пуста. Что же с ним сделала миссис Брэдли?

– Наверное, выпила сама, – ответил Карстерс, не отрывая взгляда от игроков на поле. – Оно безвредное, а рюмка помогла ей выйти сухой из воды на суде.

– Неужели миссис Брэдли догадалась, что Мейбл оставит рюмку для полиции? – спросил Берти с недоверчивой усмешкой.

– Я бы ничуть не удивился этому. Странно другое: как она могла сглупить и оставить на столике чашку из-под кофе?

– Была уверена, что служанка непременно унесет предмет кухонной посуды, – предположил Берти.

– Возможно. Но все равно это был риск. Риск, которого она должна была избежать. – Он нахмурился. – То, что я нашел мензурку, редчайшее везение.

– Да, но ведь это было важной уликой в пользу версии о самоубийстве Элеонор, – заметил Берти. – Как отнесся к этому старина Боринг?

– Так же, как я. Именно это он и сказал, – улыбнулся Карстерс.

– Что именно?

– Мензурка – ложный след. Ведь я нашел ее там, где уже искала полиция. Она не стала бы снова туда заглядывать, тем не менее обнаружить мензурку было просто, хватило бы желания поискать. Я сразу почуял неладное. Но моей задачей было спасти миссис Брэдли, а вынюхивать неладное – дело полиции. Надо отдать ей должное, она не зря ест свой хлеб. Но обстоятельства, особенно полное отсутствие отпечатков пальцев миссис Брэдли, обернулись против полиции. Пока длился судебный процесс, я сложил два и два…

– И получили пять! – хихикнул Берти. – Простите, что встреваю, но до чего же интересно наблюдать за ходом ваших мыслей! Почему-то вы не учитываете того, на чем споткнулось обвинение. Куда подевался гиоцин? Черт возьми, получается, что пузырек, или где там еще находилась эта дрянь, буквально растворился в воздухе! Его хозяина удалось установить. Только из-за этого вину миссис Брэдли не доказали. Это к лучшему: если старушка избавила мир от Элеонор, то ее можно считать благодетельницей рода человеческого!

– Боюсь, закон не разглядел бы в ее действиях благотворительности, – сухо возразил Карстерс. – Однако сегодня вечером я намерен навестить миссис Брэдли в отеле и поздравить с успешным завершением суда. Непременно передам ей ваши слова!

Свисток оповестил об окончании футбольного матча, и мужчины расстались на выходе со стадиона.

Карстерс, как обещал, отправился в отель, где на несколько дней миссис Брэдли остановилась перед отъездом в Америку, и напыщенно поздравил ее с успехом в противостоянии правосудию. После поздравления, прозвучавшего недостаточно искренне, они несколько минут сидели молча. Тишину нарушил внезапный взрыв своеобразного смеха миссис Брэдли:

– Бедный инспектор Боринг! Он трудился не жалея сил и проявил недюжинный ум. Инспектор заслуживал победы в судебном процессе больше, чем любой полицейский до него. Я в восторге от его профессионализма. Он действует цепко, обстоятельно, без лишнего воображения. У меня не хватит слов, чтобы высказать всю похвалу, которой он достоин!

– То есть как? – удивился Карстерс, хотевший сказать совсем другое, но вовремя опомнившийся.

Миссис Брэдли улыбнулась своей улыбкой рептилии. Карстерс видел в зоопарке боа-констрикторов с таким же выражением «лица». Это воспоминание заставило его содрогнуться.

– Задавайте ваш вопрос, друг мой! – сказала она, снова проявив неприятное умение читать чужие мысли. Карстерс был давно с ним знаком и научился воспринимать его спокойно, поэтому лишь пожал плечами и усмехнулся.

– Боюсь, он вам не понравится, – предупредил он.

– Это по-рыцарски! – усмехнулась миссис Брэдли. – Ничего, спрашивайте!

– Честно говоря, мне любопытно узнать, как вы сумели спрятать пузырек с гиоцином. Именно это стало камнем преткновения на суде! Обвинение постаралось обойти факт, что хозяина яда так и не определили, а защита напирала именно на это.

– И на отсутствие у меня мотива, – заметила миссис Брэдли. – То и другое послужило огромными помехами для обвинения, не говоря о том, как умело вы отыскали грязную мензурку.

– А если бы связь между вами и ядом все-таки установили? – не унимался Карстерс.

– Вот этого, друг мой, никак не могло случиться! Дело в том, что до ареста у меня его не было, тем более я нигде его не прятала.

– Но тогда я не понимаю… – Неужели эта старая сморщенная попугаиха не виновна в преступлении?

– Я расскажу вам, у кого находился гиоцин, – продолжила миссис Брэдли, понизив свой резкий голос до заговорщического шепота. – То-то вы удивитесь! Вас ждет шок, друг мой. Вы, вы сами спрятали пузырек с ядом! А теперь извольте вернуть его мне. Обещаю не совершать больше преступлений с его помощью, но он мне необходим в работе психиатра.

– Ничего не понимаю! Вы смеетесь надо мной? Вам доставляет удовольствие издеваться? Вы сознаетесь, что отравили Элеонор Бинг? Да или нет?

– Поскольку дважды судить меня за одно и то же невозможно, то я сознаюсь вам, что действительно отравила Элеонор Бинг намеренно, или, как выражаются юристы, умышленно. Яд я подлила в кофе, который дала Элеонор вместо снотворного. Дождавшись, пока она скончается, я спрятала тело в шкафу, легла в ее постель и ответила на крик горничной Кобб – этой без пяти минут умственно отсталой, – пришедшей будить Элеонор утром. Самой опасной частью во всем предприятии было перемещение тела в ванную и возвращение в комнату Элеонор незамеченной. На мое счастье, Элеонор всегда вставала ни свет ни заря, поэтому возможность встретить кого-либо из вас в столь ранний час сводилась почти к нулю. Что до яда, то вам лучше меня известно, где он. Что вы сделали с темно-зеленой бутылочкой лавандовой воды, какую я попросила вас вернуть Дороти Бинг?

– Лавандовая вода! – вскричал Карстерс, вытаращив глаза. – Так вот что это было! У Дороти была, конечно, собственная, и она вернула мне вашу. Наверное, она осталась в кармане пиджака, которого я с тех пор не надевал.

– Полагаю, – спокойно промолвила миссис Брэдли, – вам следует выяснить, ту ли бутылочку вам вернула Дороти. Гиоцингидробромид небезопасно оставлять в руках неподготовленных людей. На дне моей бутылочки был крохотный ярлычок, ее нетрудно опознать.

– Значит, у меня ваша, – сказал Карстерс. – Я думал, это ярлычок производителя, и не удосужился расшифровать его.

– Тем лучше. Полагаю, эта маленькая формула имеет один смысл по всей Европе.

– Но, – удивленно продолжил Карстерс, – почему именно я был избран для почетной роли укрывателя после события преступления?

– Потому что инспектор души в вас не чаял! – объяснила миссис Брэдли с радостным кудахтаньем. – Помните свои слова о том, как он и сам начальник полиции графства над вами трясутся? Вы сказали, что если бы всех нас поубивали и в живых остались вы одни, то у полиции все равно не поднялась бы рука арестовать вас. Вот я и решила, что им вряд ли придет в голову, что вы оказываете мне неоценимую услугу – прячете кота в мешке. Однако я сильно рисковала. Уверена, вы мне посочувствуете, когда все узнаете. Мне пришлось мыть в ванной чашку из-под кофе и термос, уложив нашу бедняжку Элеонор в ванну, а потом в страхе красться вниз за остатками кофе, которые слуги Бингов всегда оставляют в кофейнике. Если бы инспектор Боринг пришел в дом раньше, то успел бы отправить чашку на анализ и выяснил бы, что представляло собой ее содержимое: просто кофе! Когда я узнала, что все мои действия, предвосхищавшие его шаги, старательная Мейбл – хвала небу, что у нее хватило ума не тронуть рюмку! – лишила смысла, мне пришлось придумать кое-что другое. Я налила слабый раствор гиоцина в мензурку Элеонор, а затем подсунула под ее дно широкое лезвие кухонного ножа для рыбы. Так мне удалось унести ее, не тронув пальцами. Мои отпечатки не появились поверх отпечатков Элеонор, оставленных ею, когда она пила нюхательную соль после того, как ее чуть не утопил милейший Берти. Я заперла мензурку в аптечке Элеонор и уповала на лучшее.

– Что еще за нож для рыбы?

Миссис Брэдли позвонила в колокольчик, вызывая свою горничную.

– Принесите мне нож для рыбы, Селестина, – распорядилась она и повернулась к Карстерсу. – А что применили бы вы? – спросила она, хрипло хихикая.

– Даже не знаю… – протянул он, стараясь попасть ей в тон. – Наверное, мастерок каменщика.

– Тоже неплохо. Но мастерок еще надо найти, а простые ножи для рыбы есть в любом уважающем себя домашнем хозяйстве! – громко рассмеялась миссис Брэдли.