Совершение поминовений по усопшим известно было на востоке с незапамятных времен. Там, по сожжении тела покойника, родные и друзья заключали печальный обряд веселым угощением. Такое обыкновение господствовало долгое время между греками и римлянами, можно сказать, и до введения христианской веры. Некоторые из наших писателей несправедливо замечают, что поминовение по усопшим перешло к нам от греков. Напротив, это было общее между германскими племенами, и нет сомнения, что наши предки, находясь с ними в сношениях, приняли некоторые семейные их обычаи и потом приноровили их к своей потребности.
Во многих славянских землях соблюдалось долгое время празднество в честь мертвых. В Силезии, Польше, в Верхнем и Нижнем Лаузице народ ходил с рассветом дня, марта 1, с зажженными факелами на кладбище и приносил жертву усопшим. В Богемии строили еще молельни на распутиях для успокоения души, и представляли усопших в личинах, а в память их совершали игры.
У словаков, чехов, лузийцев и поляков совершали в древности смертную или цветную неделю[68].
Российские славяне праздновали над мертвым тризну и после поминовения показывали свою силу в разных играх перед самой могилою[69].
Этот поминальный обряд, сохранявшийся между кривичами, северянами, радимичами и вятичами, был в употреблении еще во времена нашего летописца Нестора, в пол. XI и нач. XII в. Киевские, волынские и польские славяне совершали после погребения мертвых пиршества, состоявшие из разных кушаний, такое действие называлось оправою, которая на польском яз. значит кушанье Обыкновение угощать кушаньем после погребения известно издавна между славянскими племенами.
Христианская набожность произвела особый умилительный обычай. Близ Москвы было кладбище, названное селом скудельничьим, куда сходились люди добровольно в четверг на седьмой неделе после Пасхи рыть могилы для странников и петь панихиды в успокоение душ тех, коих имена и отечества были им неизвестны. Они не умели назвать их, но знали, что Бог слышит и знает, за кого воссылаются к Нему чистые, истинно христианские молитвы[70].
Чествования на могиле, совершаемые в разных краях России, почти единообразны, и только носят разные на именования или имеют церковные, как-то: Вселенской, Родительской субботы, Дмитриевской субботы, Радониц; или народные, как-то: Осенин и Больших Осенин, Хавтурей, Дзядей и дедин. Во время поминальных дней[71] родные и знакомые служат или в церкви, или на самой могиле панихиды и потом раздают задушие (милостыню за упокой душ). Поплакав и порыдав над могилами своих родных, усаживаются тут кружком и начинают поминальную трапезу.
В некоторых местах Белоруссии катают на кладбище на Фоминой неделе во вторник окрашенные яйца, поливают могилу пивом, брагою, водкою и потом ставится кушанье. Приступая к поминальной трапезе, делают воззвание к родителям: «Святые радзицили! Ходзице к нам хлеба-соли откушаць». Потом, садятся в кружок. После пира обращаются к могиле покойника с извинением: «Вы бачете, наши радзицели, и не дзивицесь; цо маем, то и несем». Почитается за грех, если кто не почтет память родителей поминальным кушаньем.
В Белоруссии поминальный обряд называется хавтурами[72]. Между жителями некоторых уездов Смоленской губер., (слово) хавтуры употребляется в разговорах вместо похорон[73].
В Олонецкой губ. поминовение совершается иногда целою деревней: для этого назначают день и налагают на себя пост. За два или за три дня до срока собираются к кому-нибудь из соседей, у кого побольше изба, и начинают стряпню сами гости. Хозяева выдают только припасы и ходят по углам избы с плачем и причитаньем. В назначенный день накрывают столы: один на крыльце, другой в сенях, третий в комнате, и толпою выходят навстречу воображаемым покойникам, приветствуя их: «Вы устали, родные, покушайте чего-нибудь». После угощения на крыльце идут тем же порядком в сени, и наконец в избу. Тут хозяин, обращаясь к покойникам, предполагая их присутствующими невидимо, говорит: «Чай, вы зазябли в сырой земле, да и в дороге-то, может быть, было не тепло. Погрейтесь, родные, на печке». Живые садятся между тем за стол и кушают. Перед киселем же, когда по обыкновению поют «Вечную память», хозяин открывает окно, спускает из него на улицу холст, на коей опускали покойника в могилу, и начинают провожать с печки невидимых покойников. «Теперь вам пора бы домой, да ножки у вас устали: не близко ведь было идти. Вот тут помягче, ступайте с Богом». Для такого обряда выбирают обыкновенно урожайный год. Здешние поселяне пашут еще могилы родных во время поминок, т. е. сметают с могилы сор, стелют на нее платок и потом рассказывают вслух покойникам, что случилось после их смерти[74].
В Малороссии и России есть свое мнение между простолюдинами, но там и здесь приносят кушанья и напитки, и чем побольше и повкуснее, тем, по мнению простолюдинов, приятнее покойникам, которые ниспосылают за то благословение на их дома. В иных местах Малороссии поминовения сопровождаются кутьею на медовой сыте и оканчиваются разными приправами на кореньях, закусками и водкою. В России употребительнее, в таких случаях, пироги с яйцами, печеное и тоже водка. Женщины и дети пьют тогда пиво и мед. Многие из женщин не отказываются и от крепких напитков. Из важнейших поминальных дней примечательна родительская суббота[75].
В Галиции по погребении покойника, все идут в корчму и там совершают по нему страву. Во время поминок поют жалобные песни, называемые похоронными.
Oj! umar Maciek, umar,
luz sie nic nie rusza;
Po kacie to taka sprawa,
Wyszla z Ma?ka dusza,
Oj! a wiezac go wieza,
Przez sam srodek wioski.
Oj! schodza sie do niego
Z calej wsi kumoski.
Oj! a wiezac go wieza,
W marmurowej trumnie.
Oj! a wychodzi harendarz:
«Wroc sie Macka do mnie!»
Umar Maciek, umar, juz ci go nie staje,
Odpusc jemu grzechy, milosciwy Panie.
Boc to czlek grzeczny,
Skoda ze nie wieczny.
Umial nas uciesyc, umial pieknie spiewac.
Lubial czesto takze w karczmie przesiadowac,
Piwa czesto kupil.
Kazdy sie z nich upil.
Sprawial nam ochoty i skrzypce najmowat,
Czasem do bialego dnia z nami tancowal;
Az nam wspomniert milo,
Jakto z Maikiem bilo.
Iuz teraz do karczmy niema po со spiesyc,
Macie juz nie przyjdze, kto nas bedzie ciesyc;
Juz nam nie zaspiewa,
Juz nie kupi piwa…
<Ой! умер Мачек, умер,
Уж не шевельнется;
Такое дело:
Вышла из Мачека душа.
Ой! везут его, везут
На повозке.
Ой! идут за ним
Все его знакомые.
Ой! везут его, везут
В мраморном гробу.
Ой! выходит могильщик:
«Вручайте мне Мачека!»
Умер Мачек, умер, больше нет его,
Отпусти ему грехи,
Господи милостивый.
Хоть он человек грешный,
Не вечно же <об этом> жалеть.
Умел нас утешить, умел красиво спеть,
Любил также часто в корчме просиживать,
Вино покупал,
Всех угощал.
Нанимал скрипачей,
Порой всю ночь с нами плясал,
Так что вспомнить мило,
Как нам с Мачеком было.
Уж теперь в корчму спешить нечего,
Мачек не придет, некому нас веселить:
Никто нам не споет,
Никто нас не напоит.>
Ojca, matki nie mam,
Przyjacieli nie znam;
Sierota ubogo,
Ken ia sie podziec mam?
A moia mamuniu,
Co ty w grobie lezysz!
Ja sie poniewiram.
A ty о tem nie wiesz!
Ja sie poniewiram.
Jak ptaszek po polu:
Nie moge zaplakal,
Od wielkiego bolu!
Od wielkiego zalu,
Padne do Dunaju;
Od wielkiej litosci,
Padne do chorosci[76].
<Отца-матери нет у меня.
Друзей не знаю,
Сирота убогая,
Куда пойти мне?
А ты, моя маменька, в гробу лежишь!
Я пропадаю
А ты о том не знаешь!
Я пропадаю
Как пташка в поле,
Нет сил плакать,
Такая боль. От такой тоски
Прыгну в Дунай…>