Бывшая

Пролог

Варя

— Мама! — слышу Машкин голос в трубке и всхлипываю.

— Доченька моя любимая, я так скучаю по вам!

Дальше дочка рассказывает о том, что сегодня с ней приключилось, а потом, забывшись, случайно прерывает разговор. Несмотря на то, что ей уже шесть лет, она совсем ещё малышка.

Моё сердце не на месте. Я не могу перестать думать о своих девочках. Закрываю глаза и вижу их перед собой. У Дашки, младшенькой, глаза, словно пуговки. Зелëно-карие, такие интересные, в обрамлении густых тёмных ресниц. Когда её маленькие пухлые ладошки обхватывают мою руку, хочется улыбаться. А у Маши глаза зелёные, внешне она совсем на меня не похожа, только характером, такая же творческая натура. Уже сейчас наряжается в платья и крутится перед зеркалом. Я так сильно по ним скучаю.

— Варвара, ты была великолепна! — наклоняется над моим креслом режиссёр-постановщик, наши глаза встречаются в зеркале гримерки. — Думаю, что со следующей недели мы попробуем тебя на главную роль.

Сдавленно улыбаюсь. Стол завален цветами и открытками с восхищениями и пожеланиями. В зале всё ещё слышны нестихающие аплодисменты.

Нет, я больше не хочу никаких ролей. Я отучилась в театральном, получила диплом, пора возвращаться домой. В нашем городе тоже есть театр, пусть и не такой большой, но я буду рядом со своими девочками. Мне нужен мой муж и мои дети. Только вот Макар не желает со мной даже разговаривать. Он мог пойти мне на встречу, мог найти компромисс, но он предпочел быть самодуром, разорвавшим на куски моё сердце. Ему легче было развестись и выкинуть меня из своей жизни и жизни дочерей, чем выслушать, понять, помочь, принять меня такой, какая я есть. Разве так поступают любящие люди? Разве они не должны прислушиваться друг к другу?

Глаза снова наполняются слезами. Как же больно. Даже глубоко вздохнуть не получается.

Но ему придется со мной поговорить, я не отступлюсь и верну свою семью.

Глава 1

Макар

— Какой же он твердый, просто каменный, — млеет специалистка по контекстной рекламе.

Позволяю ей пощупать свой правый бицепс еще раз.

Две особенно активные сотрудницы поймали меня на внутреннем балконе ночного клуба «Бакарди». Здесь правят почти кромешная темнота и идеально чистые звуки музыки. Сегодня у меня праздник, я вложил массу труда в этот проект — моя компания раскрутила безнадежный клуб на окраине, позволив ему стать самым модным местом такого плана в городе.

— Огромный и сильный босс, — всхлипывает еще одна моя подчиненная, совсем еще юный менеджер по маркетингу и рекламе. — Макар Романович очень похож на Тора из кино, — хлопает ресничками девчушка, решившись поддержать подружку и трогая мою руку выше локтя. — Неужели эти мышцы настоящие?

Спорт я действительно уважаю, и после многочисленных совещаний в собственном маркетинговом агентстве таскаю штангу не меньше трех раз в неделю.

— С ума сойти, — заглядывая мне в рот, с придыханием шепчет рекламщица, — настоящий скандинавской бог грома и молнии.

Усмехаюсь, комплименты мне приятны. Хотя явно ощущаю в них прозрачные намеки на горизонтальную плоскость. Но трахать своих подчиненных? Ну уж нет. Я никого не осуждаю, многие боссы так и поступают, гадят не отходя от стола, но сам я в этом не заинтересован. Во-первых, скучно, во-вторых, проблемно, поэтому на потуги сотрудниц смотрю с некоторой ленцой.

— Ты неплохо соображаешь, несмотря на три коктейля, — поощрительно хлопаю рекламщицу по щеке.

И что удивительно — этот дрессировочно-небрежный жест ей нравится.

— Макар Романович когда-нибудь позволит себя соблазнить?
— Только если выучите по пять сказок для моих дочерей.

Беседа мне откровенно наскучила, и я разглядываю дергающуюся внизу разноперую толпу. Отцом-одиночкой я стал благодаря стерве, которая бросила наших детей и укатила в неизвестном направлении. Я очень люблю своих девочек, а кукушку, родившую их, выкинул из мыслей, как ненужный, давно запылившийся хлам. Шесть лет назад я влюбился в нее как пацан, гнулся перед ней куском пластилина, но ей наша семья оказалась не нужна. Впрочем, это дела давно минувших дней. Сегодня я заслужил свой законный выходной.

— Извините, дамочки, труба зовет, — вспоминаю о прилипчивых сотрудницах.
— Ну, Макар Романович! — виснут они на мне с двух сторон, поскуливая.

Отклеиваю от себя блондинок, как застаревший, наполовину отодравшийся пластырь. Не обращая внимания на попытки приставучих девиц остановить меня, засовываю руки в карманы удобных брюк от Бриони, спускаюсь по ступеням вниз и ныряю в разношерстную танцующую массу.

Зевнув, оглядываюсь по сторонам и замечаю человека, которого здесь никак не должно быть. Тимур Назарович Айвазов, бизнесмен года и мудак, разбивший мою тачку. За машину он заплатил в трехкратном размере, но осадочек остался. А повздорили мы, слегка не поделив его тогда еще бывшую, а теперь уже нынешнюю жену. Ох, Татьяна, шикарная женщина, жаль увели из-под носа.

 Эта паскуда что-то вынюхивает. Просто так он бы сюда не приперся. На танцора диско турецкий орел похож совсем слабо, а левые телки ему и вовсе неинтересны. Он по жене своей тащится так, что убить за нее готов. Причем убить без преувеличения, от души почикав турецким рифлёным ножом-пилочкой для хлеба. Хитрый жук, изворотливый.

— Добрый вечер, господин Айвазов.
— Заболоцкий? — не поворачиваясь. — Не скажу, что жутко рад.

Я с женой его много и страстно целовался, видимо, он меня так и не простил.

— Слышал, твоя местечковая конторка раскрутила это чудесное заведение. Неплохо, — прищуривается Айвазов, — народу тьма.

— Да, все верно. Это наш проект. А как дела у супруги?
— Еще раз про жену мою заикнешься — я тебе кадык вырву.
— Не допрыгнете, - ухмыляюсь, попивая пиво.

С тех пор, как я понял, что Айвазов без ума от своей бывшей, подкалывать его – сплошное удовольствие.

Айвазов уходит не попрощавшись, а я забрасываю горстку орешков в рот и, усевшись на высокий стул, разворачиваюсь к залу и откидываюсь на барную стойку.

Настроение отличное. Гости заведения довольны. Танцуют, пьют, знакомятся. Веселье полным ходом. Стриптиза здесь нет, но на пилонах танцуют девчонки, выделывая крутые, захватывающие дух пируэты.  Замечательный субботний вечер и бутылка темного гринсборо.

Щелкнув пальцами, заказываю себе еще одно пиво.
Время течёт незаметно. Сначала классный видеоряд, затем крутая музыка. Становится все веселее и веселее.

Моя бутылка медленно пустеет и перед лицом возникает официантка с подносом, на котором лежит золотистый конверт.

Кручу его в руках.
— Господин Заболоцкий, для вас выкуплен приватный танец.

Удивленно шарахаюсь.

— Ничего себе, здесь даже так?

— Для vip-персон особые услуги.

— Избалуете, — ухмыляюсь, — стану постоянным гостем.

— Наше заведение открыто с шести вечера каждую пятницу, субботу…

— Ладно-ладно, понял.

Ну какой мужик в здравом уме откажется от приватного танца красивой девушки? Больной, влюбленный, женатый? Я ни под одну из этих категорий не попадаю. Так что, почему бы и нет?

— И что же, и твёрк будет? — смеюсь, уверенно следуя за официанткой.

— Извините, этого я знать не могу, — улыбается работница клуба, указывая нужное направление.

Возле серой двери с цифрой «шесть» девушка-официант разворачивается ко мне, протягивая красную бархатную повязку для глаз.

— А это зачем?

— Обычная практика.

Пожимаю плечами и натягиваю на глаза мягкую ткань, через которую, естественно, многое видно. Детский сад какой-то. Прохожу в комнату, плюхаюсь на стул, широко расставив ноги. Стоило отпраздновать тридцатичетырехлетие, чтобы в салочки начать играть. В комнате гаснет свет, начинает звучать орущая «Ан брейк май харт» начала девяностых. И вместо того, чтобы настроиться на чувственно-эротический лад, я сжимаю губы, едва сдерживая смех. Подписался на какую-то хиромантию.

Глава 2

Макар

Девочка старается. Крутится вокруг моего стула, пытаясь попасть в такт чересчур громкой музыке. Конкретно так трется о мой торс и ноги разными выпуклыми частями тела. То отбежит в угол комнаты, то с размаху усядется на колени. Затем грудью потрясет прямо перед лицом, да так активно, что в глазах от впечатления просто двоится. И хотя танцы — это явно не ее, и я бы посоветовал сменить профессию, самоотдача просто на зависть. Хоть сейчас в балет Духовой записывай, стремительно и четко убирать со сцены реквизит между номерами.

Через плотную ткань повязки плохо видно и, возможно, всему виной субботний вечер, успех в бизнесе и пара бутылочек пива, но девочка в моем вкусе и очень хочется ее потрогать. Она не толстая и не худая, не высокая и не низкая, меня завораживают ее длинные, танцующие вместе с ней волосы.

Пока я еще не определился, что  буду со всем этим делать. Как я в люди выйду в таком — подаюсь бедрами вперед — кх-м, приподнятом настроении? И я не дебил, хорошо понимаю, что в подобных заведениях лапать танцовщиц запрещено. Именно поэтому я никогда не посещаю подобные места, смотреть и течь слюной – можно, трогать – нельзя, извращение какое-то.

А еще я не особо догоняю — на хрена мне повязка на глаза, если я здесь для того, чтобы наслаждаться приватным танцем? Ну да ладно, дареному коню в зубы не смотрят, и я пытаюсь расслабиться.

Дамочка гладит свои фигуристые бока и мечется по комнате. Я верчу головой, едва поспевая за ее призывными телодвижениями. И в какой-то момент она в очередной раз усаживается ко мне на колени, откидываясь на грудь и слегка прогибаясь в пояснице. От близости приятного женского тела пульс ускоряется, а девушка, очевидно заигравшись, открывает рот, подпевая орущей из динамиков музыке.

А я четко слышу ее голос и узнаю его. Понимание того, что здесь происходит, разрядом тока простреливает тело от макушки до самых пяток.

Первая реакция — спихнуть ее с колен, не позволяя и дальше делать из себя идиота. Но мне нужно убедиться в своей догадке полностью. Потому не стесняясь лапаю горе-танцорку за бедра, грубо прижимая к себе, стараясь узнать предоставленное мне тело. Руки лихорадочно шарят по ее ногам и талии. И логичнее было бы снять маску, но я и так узнал ее, поймав знакомые ощущения. Она поправилась, округлилась во всех стратегически важных местах. Раньше у нее были светлые волосы средней длины, а сейчас передо мной жгучая длинноволосая брюнетка.

Танцовщица вскрикивает, когда, отпустив бедра, я хватаю ее за сиськи. Точно. Ошибки быть не может. Моя бывшая жена зачем-то пляшет передо мной, как пуделек на арене цирка.

— Варвара!?

Стряхиваю ее с коленей и встаю со стула, сдергивая с глаз повязку.

 — Ты как всегда переигрываешь, — смеюсь, не испытывая особого желания разбираться в причинах этого концерта.

Неохотно сталкиваюсь взглядом со знакомыми карими глазами и направляюсь к двери.

Музыка заканчивается, в штанах полный штиль, можно возвращаться в зал.

— Макар, послушай меня, я просто пытаюсь наладить контакт.
— Какой еще контакт? Внеземной, что ли? — усмехаюсь, разглядывая бывшую жену. — Дорогая, я в тебя верю. Сделай шапочку из фольги, может получится, глядишь — слава наконец-то обрушится на твою голову. И о Варваре заговорит весь мир.

— Макар, я ошиблась. Я так виновата!

— Ты же вроде была другого цвета? — оборачиваюсь в плохоосвещенном коридоре, лениво зевнув и впечатав взгляд в ее темную макушку.

— Да, я нарастила волосы и перекрасила для роли, — игриво убирает она пряди за уши.

Ведет себя так, будто я с ней флиртую. Делать больше не хрен.

— Ну и как?

— Что как?

— Роль получила? — саркастически улыбаюсь, смотрю на неё сверху, отчего складка на её лбу становится глубже.

Бывшая мнется, опустив глаза, не решаясь ответить. А меня разбирает приступ смеха. Ничего за эти годы не изменилось. Она по-прежнему мечтает стать великой актрисой. Семья никогда не входила в ее наполеоновские планы.

— Мне сказали, что позвонят.

Утвердительно киваю.

— А тебе этот цвет волос нравится больше? — с наигранной надеждой спрашивает Варвара.

Актриса, как никак, театральное училище закончила. Чего только ей от меня надо, никак не пойму.

— Не знаю, — отвечаю на вопрос о волосах. — Я давно не воспринимаю тебя как женщину!

Отвлекаюсь на танцы и шум в зале, оставляя бывшую позади.

 — Эй, Коль! — щелкаю пальцами бармену. — Такси вызови, пиво пил.

—  Макар, пожалуйста, подожди!

— Варь, устал сильно. Вот честно, не до тебя сейчас.

— Я хочу видеть девочек.

— Тебе посещения никто не запрещал. — Улыбаюсь ребятам у стойки, приветственно махнув рукой. — Созвонись с моей мамой, погуляете в парке все вместе, сходите на какой-нибудь мультик.

Прохожу через зал и, заметив одну из бывших любовниц, приобнимаю ее за талию. Однажды мы неплохо покувыркались.

— Марин, ты сейчас как? Свободна? — Красавица смущается. — Можем по городу прокатиться. Ты как? — подмигиваю, намекая на поездку в ближайший отель.

— Макар, — звенит она тонким смехом, — я тут вообще-то со своим парнем.

— Понял, не дурак, — демонстративно убираю руки, направляясь к выходу.

На улицу выхожу один. И, поёжившись от ветра, отмечаю, что к ночи сильно похолодало. Неплохо было бы надеть пиджак или ветровку. Зависнув взглядом над кронами деревьев, растущих вдоль проспекта, всматриваюсь в даль, где почти у самого горизонта горят огни ночного города.

Такси пока не подъехало и, взглянув на часы, мысленно тороплю желтую тачку с черными шашечками. Потому что, если моя Дашка, которой всего четыре годика, проснется, а меня не окажется дома, она станет реветь.

Мать не сможет ее успокоить.

Глава 3

Варя

Аккуратно снимаю обувь, чтобы не ударить каблуком и не создать лишний шум. Даже дышать стараюсь потише. Свет не включаю и ручку двери опускаю медленно-медленно, почти беззвучно.

Но в середине коридора всё равно наступаю на скрипучую половицу, и восьмимесячная племянница реагирует на звук, как сигнализация с автозапуском.

— Нельзя поаккуратнее, Грета Гарбо? — пробегает мимо меня взлохмаченная старшая сестра, одетая в какую-то совершенно дикую ночную рубашку в цветочек, хватает на руки Злату, которая орет так, будто ей прищемили ручки и ножки сразу.

От детского крика сердце обливается кровью, и я сразу же вспоминаю собственных дочерей. Мне очень стыдно, что я перебудила весь дом. Прижимаю туфли к груди. Мимо меня, поправляя трусы-семейники и почесывая затылок, проходит зять, тут же спрыгивает с двухъярусной кровати старшая племянница и даже кот с истеричным мяуканьем бежит к своему лотку.

— Как прошла встреча с бывшим мужем? — покачивая малышку, ходит туда-сюда по кухне София.

Я рассказала ей, что планирую с ним увидеться, но, конечно же, не призналась, что Макар настолько безразличен ко мне, что ему даже разговаривать со мной неинтересно.

— Нормально, — подхожу к электрическому чайнику и нажимаю на кнопку.

Стеклянный кувшин начинает «бухтеть», а Злата гулить, присасываясь к груди моей сестры.

— Приватный танец не зашёл?

Никак не реагирую на усмешку. Мне и так больно, от равнодушия бывшего мужа в горле до сих пор стоит комок, когда-то он кричал на меня, а теперь ему настолько фиолетово, что и в лицо не смотрит. Пришлось импровизировать. А что мне делать, если по-другому Макар со мной даже разговаривать не желает?

— Сидела бы в Москве, чё сейчас-то принесло? — отодвигает меня муж сестры от холодильника, заставляя прижаться к подоконнику.

Я ставлю чашку на стол и ухожу в ванную комнату, за дверью слышу Софию.

— Ну вот тебе-то какое дело? Спал бы в своей берлоге, чё выперся? Как с ребенком посидеть, так тебя нету, а тут пришел советы давать.

— А чё ты защищаешь эту кукушку?  Я, например, Макара понимаю, бросила детей и свалила хер знает куда. Славы ей захотелось, ну вот пусть воет сидит. Я бы никогда её не простил, никогда!

— Ой, етит твою мать, тебя-то кто спрашивает, папаша года?! Пива нажраться и в телек пялить.

— Кукушка и есть кукушка. Мужик за детьми смотрит, а баба со сцены стишки читает.

— Ой, да что ты понимаешь? Иди отсюда!

Дальше я уже ничего не слышу. Зажимаю уши руками и закрываю глаза, сидя на маленьком влажном коврике в ванной. По щекам текут слёзы. Я всё знаю сама. Моя рваная душа заслужила каждое гадкое слово зятя. Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я увидела Макара. Невероятно взрослого и очень красивого. Он старше меня на десять лет и гораздо опытнее. Будучи совсем ещё девчонкой, я просто таяла, когда он хриплым глубоким голосом произносил моё имя. Умнее и интереснее моих сверстников, он произвел на меня невероятно сильное впечатление.

Не ищу себе оправдания, просто так было на самом деле. Мы ставили «Вишневый сад», я играла Аню — дочь Раневской, мне нравились мои реплики. На сцене местного ДК я ощущала себя живой, яркой и дико талантливой. Макар приводил двоюродного брата на кружок моделирования и оставался в зале. Он сидел, положив руки на спинку впередистоящего кресла, и просто смотрел, а я играла для него одного.

Мы занялись любовью на первом же свидании. Превратившись в кусочек расплавленного шоколада, я позволила будущему мужу абсолютно всё.  Ему нравилась моя юность, нравился азарт, с которым я принялась изучать его тело, а мне — его сила, мощь и страсть. Он, конечно же, был моим первым, и я отдавалась ему с невероятной любовью и нежностью. Это было настоящее безумие, мы сходили друг по другу с ума, мы проводили множество часов абсолютно голые и потные, счастливые и одуревшие в объятьях друг друга. Тогда я думала, что Машка появилась у нас случайно, теперь же уверена — Макар сделал всё, чтобы я никуда не делась. Я так часто рассказывала ему о своих мечтах и Москве…

Но я любила его, я так сильно его любила, при этом по-прежнему мечтала поступить в театральное. Ещё в школе я чувствовала себя актрисой, видела себя в свете софитов, учила стихи и выступала со сцены, участвуя во всех подряд мероприятиях. Я думала — во мне есть нечто особенное.

Макару эта идея казалась глупой и бессмысленной. Он радовался, как же сильно он торжествовал, когда оказалось, что я беременна. Он сразу же сделал предложение, а я… я дико испугалась. Ведь ребёнок казался мне концом света. Я ничего не знала о детях. Я была такой юной, сама была ребенком. Глупой, безмозглой, витающей в облаках и мечтах дурочкой. Считала себя особенной, талантливой и достойной чего-то высокого, яркого, недостижимого обычным людям. Видела себя получающей награды, в моих фантазиях мне аплодировали, меня встречали люди с цветами, восхищаясь моим талантом. По факту, заделав мне Машку, Макар привязал меня к себе, желая на корню убить идиотские фантазии на тему театральных подмостков. Ему было двадцать восемь, семейная жизнь его совсем не пугала.

А мне было плохо, одиноко, словно меня лишили чего-то важного и интересного в жизни. Всё, что я видела — это орущая дочурка и её испачканные пелëнки. Ребенок был беспокойным, я не могла даже толком выйти из дома, помыть голову или спокойно сходить в туалет. Макар в это время строил свою фирму. Мне надо было быть умнее и чаще молчать, но я срывалась на нём. Ждала его с работы, чтобы поругаться.

Я была слишком молодой для такого испытания! Сама была ребёнком. Вскоре стало немного легче. Мы продержались два года и вроде бы всё стало лучше, я начала готовиться к поступлению. Местные преподаватели, как один твердили, что у меня талант. По-прежнему мечтала о Москве, я хотела учиться в театральном училище. Мне нужны были все эти декорации, пыль сцены, кулисы, парики, душераздирающие крики и миниатюры. Это было мечтой всей моей жизни.

Глава 4

Варя

Просыпаюсь и, едва разлепив глаза, жмурюсь от громких голосов сестры и её мужа. Они снова ссорятся, разговаривая на повышенных тонах. Дети плачут, а эти двое орут, как бешеные. Теперь я понимаю, как ужасно это смотрится со стороны. Дети не должны становиться свидетелями ссор родителей. Старшая ведь всё уже понимает.

— Ты родила детей, значит ты должна за ними смотреть! — доносится через дверь лающий голос зятя.

— Я прошу сорок минут — сходить в парикмахерскую, у меня уже волосы до пола!

— Тебе идет! — ржëт этот идиот.

— Ты посидишь с ними или нет?

— Мне надо на работу. Попроси свою сестрицу, чё, даром кормить будем что ли?

— Твоя смена только через четыре часа!

Они так кричат, будто стоят в километре друг от друга. Вздыхаю, растирая пальцами глаза и ноющие виски. Слышать о себе в таком духе неприятно.

— Не вздумай заходить в магазин! — требует зять.

— Я отведу старшую в садик, а потом мне ещё нужно купить колбасы, чтобы давать тебе с собой бутерброды на работу.

— Ооооо!  — слышен недовольный вздох. — Начинается! Потом ещё в булочную, за овощами и за молочкой, а я малую таскай на руках всё это время.

— Это и твой ребенок тоже.

Слышится хлопок входной двери. Крики взрослых прекращаются. Остаётся только малышка с её сиротливым, затихающим плачем. В Москве я жила в общежитии и к шуму привыкла, но даже там не чувствовала себя настолько неуютно. Я как будто в чужой шкаф залезла и копошусь там среди трусов, носков и колготок. Спустив ноги с узкой кровати, нащупываю чужие тапочки. На мне пижамные штаны и майка. Очень хочется в туалет. Младшая племянница продолжает плакать. Я прохожу мимо кухни и, приветственно кивнув зятю, забегаю в совмещённый санузел. Пока делаю свои дела, постепенно становится тише, слышится звук погремушки и неумелое мужское пение.

Облив лицо холодной водой, рассматриваю своё отражение в зеркале. Сегодня в десять часов у меня первая репетиция на новом месте. Зря я плакала так много, теперь глаза опухли и отекли, выгляжу слегка приболевшей.

Дверь в ванную резко открывается. Испугавшись, вздрагиваю. Неужели я забыла закрыться? Зять протискивается мимо меня к стиральной машине. В ванной очень мало места, висят распашонки и несколько рядов носков. Я прижимаюсь к раковине как можно сильнее, но всё равно замечаю, что муж моей сестры будто специально прошел так, чтобы потереться о моё тело. Внутри возникает паршивое ощущение, хочется поскорее отгородиться от этой липкой, тошнотворной мысли.

— Куда сегодня пойдёшь? Софа сказала, что у тебя репетиция, — как ни в чем не бывало спрашивает муж сестры, а я, кивнув, быстро возвращаюсь в выделенную мне комнату.

Мне надо дотянуть до первой зарплаты, а потом съехать отсюда. Даже если мне показалось, что он специально прижался ко мне, всё равно я не хочу теснить  своих родственников.

— Привыкла к другой жизни, да? — Покачивая малышку, без приглашения заваливается в мою комнату, на лице мерзкая улыбочка. – Небось, в хоромах жила?

Снова это липкое ощущение.

— Я жила в общежитии. — Мечусь по комнате взглядом.

Мне неуютно, нужно готовиться к репетиции, но из-за родственника я вынуждена стоять и ничего не делать, тратить время на идиотские разговоры.

— Ну, ты же в кино снималась, Варюша, денег, небось, куча, прогуляла что ли?

— Я снималась в сериале. Служила в театре, но роли были второстепенные. На самом деле, это не такие большие деньги.

— Надо было хахаля богатого завести! Папика какого-нибудь с тачкой и хатой, внешность вроде позволяет. — Продолжает он трясти ребенка. — Тогда бы сейчас горя не знала.

Изо всех сил стараюсь не слушать убогую философию этого доморощенного мудреца. Но и совсем не пропускать мимо ушей не могу. В голове странным образом переплетаются мысли о вчерашнем — о моих мечтах и планах, и о насущном — о деньгах и выживании. Приватный танец для бывшего мужа обошелся мне дорого. Упертая стриптизëрша никак не хотела меняться и затребовала двойную стоимость. Мой творческий ум ничего лучше не придумал, пришлось импровизировать. А в итоге это не принесло желанного результата.  Только деньги потеряла. Которых, к слову, у меня и так очень и очень мало. За возможность вернуться в родной город я вынуждена была заплатить приличные отступные из-за нарушения нескольких договоров с руководством театра и продюсерами.

Зять почти выходит из комнаты, а потом неожиданно возвращается.

— Думаешь, я не знаю, зачем ты приехала, Варвара? Это Софка, дура моя, поверит, что ты по малым соскучилась. А меня не проведешь, — смеется. — Прознала, небось, что у твоего дела в гору пошли? Квартира чуть ли не полэтажа занимает, тачку недавно с салона взял. Я видел, очень крутой внедорожник, на солнце горит, не то что та поносная кия…

Я отворачиваюсь, испытывая дикое желание сбежать из этого места. Тошно мне.

— Думаешь, ему нужна такая баба? — презрительно усмехается. — Если бы Софка моя в актерки подалась и малых наших кинула, я б её на хер потом не пустил на порог дома. И он тебя не простит, так что возвращайся в Москву, мой тебе совет, — поучает зять, звеня погремушкой перед лицом толстощëкого малыша и щедро посыпая мои открытые раны солью. — Он мужик молодой, спортивный, да ещё и богатый. Это удивительно, что он до сих пор не нашел новую мамку для ваших отпрысков.

— Мне переодеться нужно, — перебиваю пламенную речь родственника, широко улыбаясь, не показывая виду, как мне больно от его слов.

Я же актриса и умею держать лицо.

— Переодевайся, — ухмыляется зять, ползая по мне своими пожелтевшими от сигарет и бесконечного пива глазами.

Выходить из комнаты не собирается, смотрит прямо на меня. Не знаю, что делать. Мои ноги прирастают к полу, деревенея, сердце застывает, а внутри расползается противный липкий страх. Сестра никогда в жизни мне не поверит, если он сейчас полезет ко мне. А ещё  — так больно от его слов. Они кипящей желчью капают на мое израненное угрызениями совести сердце.

Глава 5

Макар

Специально смотрю на неё долго и очень внимательно. Меня заводит, как эта почти что акула бизнеса под моим до неприличия проникновенным взглядом, теряется, волнуясь как девчонка. Женщина всегда женщина, даже если она мужиков-конкурентов в два счета зубами перекусывает.

— Твой завтрак будто сошёл с обложки журнала, — приподнимаю бровь и, улыбнувшись красивой блондинке напротив, окидываю ее заинтересованным взглядом. — Как тебе яйцо с ветчиной на блинчике? Эта еда прекрасно сбалансирована и содержит в себе ровно столько витаминов, минералов и питательных веществ, сколько нужно.

Регина весело смеётся, почему-то кажется, что так она себя отпускает очень редко.

— Откуда ты только такой взялся? — как будто даже смущается, осматривая мои руки, плечи, поднимается к лицу.

Я познакомился с ней пару дней назад в самолете, но, ввиду нашей общей занятости, встретиться мы смогли только сегодня, на совместном завтраке.

Регине тридцать один, она владеет агентством наружной рекламы. Множество билбордов на выбор. Под любой бюджет. Быстрое размещение под ключ. Индивидуальный дизайн и изготовление макета командой профессионалов. Можно сказать, коллега. Разведена, детей нет, сейчас свободна. Ножом и вилкой орудует, как заправская леди, туфли на шпильках носить умеет, ногти, волосы — всё идеально. Не женщина, а мечта.

Больше никаких малолеток. Взрослая, самодостаточная женщина — то, что надо. С такой не стыдно появиться на людях там, куда принято приходить парой. Можно провести вместе отпуск, отправиться на курорт и разделить с ней прочие прелести жизни. И я уверен, что она не устроит истерику и спокойно поймёт, если нам окажется не по пути. А ещё — у Регины красивые полные губы и на вид весьма сочная задница.

— Эмм, откуда я взялся? — развожу руками. — Полагаю, что так же, как и все остальные: вылез из мамы.

Она опять улыбается, заправляя белокурую прядь за ухо. Её синие глаза замирают на мне, мы смотрим друг на друга и она, смутившись, отводит взгляд первой. А ведь вчера вечером я прочёл в интернете, что она разорила какого-то парня — перекупила все его заказы, и мужик сдулся. А тут, смотри-ка, краснеет. Просто умная, интересная женщина, чем плохо?

— А у тебя что? — Заглядывает Регина в мою тарелку.

— Фасоль, яйцо и бекон. Завтрак более сытный и питательный. А ты ешь, не стесняйся. Женщина не должна ходить голодной.

— Какой ты заботливый, — переходит на шёпот.

Разглядываю её. Обычно бизнес-леди более искушëнные, но щеки Регины розовеют, как у девчонки. Я что ли на неё так влияю? Это хорошо, стервы и сучки не мой профиль. Довольно милая, мне нравится. Ради неё сегодня, как проснулся, так ничего и не ел. Забросил девчонок в сад и сразу сюда. В этом году Машка пойдет в школу, вожу её на подготовку два раза в неделю. Возвращаемся поздно и сразу падаем спать, поэтому с ужином накануне пролетел, но встретиться с Региной хотелось. Пришлось проехать через полгорода голодным, с урчащим желудком. Было бы тупо притащиться на свидание и не есть на нём. Поэтому на свой бекон я накидываюсь, будто не ел неделю.

Интересно, почему она развелась с мужем? Задавать такие вопросы рано, но дама шикарная, всё при ней, ещё и деньги зарабатывает. Хотя эта часть меня не волнует, я считаю, мужик сам семью должен обеспечивать. Может, детей не смогла родить? Или характером не сошлись? Возможно, бывший дебилом оказался.

— Мужчина должен следить за тем, чтобы женщина хорошо питалась и не падала в обморок.

— Ну, ты прям идеальный.

— Я? — морщусь. — Неет. Я тот ещё несговорчивый говнюк. — Опрокидываю в себя стакан воды.

Регина звонко хихикает. Не верит, а зря. Смех у неё приятный, звонкий. Она облизывает свои пухлые губы, и я тут же представляю, как она становится передо мной на колени. Всё же отсутствие регулярного секса сказывается. Надо что-то с этим решать.

Небольшая пауза и, аккуратно отрезав кусочек блина, Регина интересуется:

— И какой же сейчас у вас проект в работе?

Ещё из плюсов — Регина не тараторит о себе без умолку, как делают многие женщины. Она внимательно слушает, давая мужику возможность похвастаться своими достижениями. Ну разве не прелесть? Умненькая и горячая. Глаза такие яркие.

— Мы сейчас работаем над раскруткой одного ресторанного комплекса. Гибкая настройка схем залов, резервирование столов, курсы подачи блюд, удобная работа с заказом, разделение чека по гостям, отчеты по реализации и многое другое — всё, что необходимо для работы в зале реализовано в модулях айкоФронт. Слышала о таком?

— Да, — Регина аж подпрыгивает на стуле от нетерпения. Ей явно интересно то, что я рассказываю, мы на одной волне. — Это очень интересная тема. Это тот модуль, — подхватывает она, — который позволяет контролировать время приготовления и подачи, измерять эффективность работы поваров и управлять качеством сервиса в реальном времени. Я на конференции недавно была, углублялась в эту тему. А ты, — смеётся, — тоже там был, мы же на одном самолете летели. Слушай, а ты где учился?

Я говорю название универа и тут оказывается, что мы один и тот же ВУЗ заканчивали, только она, естественно, позже.

В общем, дальше мы болтаем без умолку. Тем общих масса. Всё интересно и ново. С Региной я забываю о времени. Очухиваюсь только, когда замечаю вибрирующий на столе телефон. Моя секретарша потеряла меня и не знает, что делать с толпой посетителей, скопившихся у моего кабинета.

Каждый из нас приехал на своей тачке, поэтому подвозить Регину до работы нужды нет. Я провожаю её до вишневой «мазды», и девушка, опережая какие-либо мои действия, пожимает на прощание руку. Скромница — это хорошо. Так-то лезть с поцелуями я к ней не собирался — рановато, но все равно приятно, что она не пристает ко мне сама.

— А если я скажу, что боюсь ехать на машине один? — улыбаюсь и совершенно неприкрыто флиртую.

Глаза Регины блестят, так бывает, когда женщина чувствует себя сексуальной и красивой. Мне льстит её реакция.

Глава 6

Варя

Первое время театр казался мне чем-то невероятным. Сказочное место, пропитанное миллионом историй. Я стремилась туда, как мотылек на лампочку, горящую на крыльце дома. Мне нравилась возможность проживать уйму жизней сразу. Неповторимая, дружная атмосфера, где вся труппа живёт как один живой организм. Спектакли, репетиции и совместные капустники. Играть в театре я начала ещё в училище, позже меня заметил режиссёр сериала, и я получила незаменимый актёрский опыт. В кино зарабатывают больше, но, когда ты выходишь на сцену и остаешься один на один со зрителем — это совершенно другая вселенная.

Но сейчас всё изменилось. Весь этот мир, ранее наполненный необъяснимой магией, скрыл от меня свои краски и ощущения, словно спрятал за дымкой тумана ту яркость, что я всегда в нём видела. Или это я изменилась?

Подхожу к металлической двери служебного входа и жму на кнопку домофона. Чтобы понять театральную кухню, нужно прийти сюда к девяти утра и проследовать через все служебные помещения. Актеры — особенный народ, порывистый, неординарный, живущий на какой-то своей волне. Людьми этой профессии не становятся, ими рождаются.

В коридоре на меня налетают ребята из нашей труппы.

— Привет, Варвара-краса, длинная коса! — здоровается наш «заслуженный», при этом приветствуя рукопожатием суфлера. И, зажав в ладони кусочек сухого льда, оставляет совсем ещё юному артисту на руке ожог.

Молодой орёт во всё горло, а рядом проходящий статист, вместо того, чтобы оказать помощь, комментирует происходящее репликой царя Гвидона из сказки Александра Сергеевича.

Обхожу их стороной и по дороге на сцену встречаю Игоря Игоревича Богомолова. Наш режиссёр перед репетициями часто играет на фортепьяно. Богомолов — наш мозг, объединяющий усилия всех остальных: декораторов и актёров, композиторов и гримёров. Именно он, как никто другой, умеет сплотить всех работников театра, заставить их проникнуться смыслом и вложить в постановку душу. Игорь Игоревич отличный психолог, при этом умеет управлять собой. Ему не позавидуешь. Режиссёр театра — профессия непростая. Богомолов — напористый, серьёзный, грамотный, умный и оригинальный. Этот человек трактует все наши пьесы — разумеется, согласно своему видению, так, что они звучат по-новому, заинтересовывают зрителей.

При этом ему всего тридцать лет.

— Ты рано, Варвара, — не поднимая головы, касается клавиш, явно вынашивая очередную идею.

— Здравствуйте.

Нет настроения вслух восхищаться его талантом. Когда внутри всё выжжено, и гложет чувство вины, оставаться нормальным человеком нельзя. Поэтому молча иду дальше, захожу в зал, сейчас здесь темно и пусто. На меня из всех углов смотрят черные бархатные сиденья.

С некоторых пор зрительный зал кажется большим и враждебным. Воздух затхлый и пропитался пылью. В узком проходе нахожу свою гримëрку, номер двадцать семь на двери с перечислением фамилий, среди которых: «Варвара Заболоцкая». Включаю лампочки, они белоснежным ореолом освещают зеркало. Смотрю на свое отëкшее лицо, щупая синяки под глазами. Гримерку я делю ещё с одной актрисой, её зовут Элла и, несмотря на юный возраст, она давно трудится в этом театре на главных ролях.

Сегодня ранний сбор, труппа давно не играли этот спектакль, будем вспоминать, разминаться, распеваться, настраивать свет, звук. Спектакль сегодня в пять. Мы ставим братьев Карамазовых по Достоевскому, я играю Лизу Хохлакову.

Раньше в такие дни я чувствовала радостное предвкушение, теперь мне как-то ровно.

По громкоговорителю приглашают всех артистов, я прячу свои вещи в тумбу и разворачиваюсь к выходу. Заглядываю в моечную. Это обязательный ритуал, если хочешь ходить по сцене — надень сменку, либо вымой обувь. Артисты уважают сцену, она для них главная богиня. Они преклоняются перед ней. Омываю подошвы душем и иду к кулисам, мысленно повторяя реплики.

Репетиция длится два с половиной часа, ко мне нареканий нет, но ошибаются другие, поэтому я раз за разом повторяю свои слова. Немного раздражает, что некоторые ребята ничего не помнят и, вообще, как будто с похмелья. Сегодня это просто работа. Нет никакой сказочной ауры или неземного провидения. Театр — тот же самый магазин, как супермаркет впечатлений.

Около двух все идут на обед. Кто-то заказывает пиццу, ещё кто-то суши, я такой роскоши позволить себе не могу, поэтому, соврав, что иду в кафе, сворачиваю в магазин и беру пачку вафель.

Через пару часов бесконечных повторений одно и того же текста нас приглашают занять свои гримерки, где девушки-мастерицы трудятся над нашими лицами и прическами, помогая войти в образ. От запаха лака щиплет глаза, раздражают начесы и шиньоны, от шпилек чешется голова. Когда меня выпускают готовиться к выходу, я засовываю в рот пробку и начинаю речевую разминку, повторяя скороговорки.

Вокруг меня шум. Кто-то распевается, кто-то повторяет текст, кто-то кашляет, прочищая горло. А есть те, кому скучно, и они валяют дурака. Безразлично повторяю: «Два щенка щека к щеке щиплют щётку в уголке», бесконечно прокручивая в голове, что моя жизнь течет неправильно. Я ошиблась и всё в ней сделала не так.

После спектакля нам приносят виноград и шампанское, цветы и конфеты. Все радуются, смеются, в гримерку врываются дети. Маленькие отпрыски актеров и актрис, задействованных в спектакле. Камень на душе набирает ещё два килограмма. Даже дышать больно.

В Москве у меня была лучшая, яркая роль второго плана, через пару лет наш постановщик пророчил мне главную, но… ко мне некому было прийти в гримерку. Ради чего выступать на сцене, если тебя не увидят самые близкие и родные люди? В Москве у меня были только общежитие, учёба и театр. Богемная жизнь меня интересовала мало, всё, чего мне хотелось — это добиться мастерства, получить знания. Но аплодировать мне было некому. Я ездила домой, как могла, но, конечно, не так часто, как хотелось бы, слишком редко для матери.

Я считалась перспективной актрисой и у меня были неплохие виды на карьеру. При этом дело было вовсе не в романах. Мне повезло, наш режиссёр был нетрадиционной ориентации, а продюсер телесериала и вовсе оказался женщиной. Просто моё лицо ей казалось идеально подходящим. Мне не пришлось добиваться ролей через постель, да я и не смогла бы, хотя об этом ходили легенды. В действительности у меня не было никакой личной жизни, ни для карьеры, ни для души.

Глава 7

Варя

— Вроде понемногу снижается, — расклеиваю манжетку тонометра, снимая её с предплечья бывшей свекрови.
Валентина Павловна лежит на диване, свесив руку. Недавно была скорая, сделали укол, но я продолжаю контролировать давление.
— Я ведь тебя ненавидеть должна, — говорит слегка осипшим голосом, едва шевеля пересохшими губами, — за то, что внуков моих бросила, а отчего-то не получается.

Вздыхаю. Мне нестерпимо стыдно перед ней. С Валентиной Павловной мы видимся часто, именно она передает мне девочек. Понимаю её, для их семьи я как бельмо на глазу.

— Он, когда на тебе жениться захотел, я сразу была против. Ну кому понравится невестка, — кашляет, вздыхая, — мало того, что на десять лет младше, так ещё и актрисулька? Но он был так сильно влюблен. Как он был влюблен, Варвара! Кто я такая, чтобы противостоять такой любви?

От её слов по коже пробегает мороз. Сердце бьётся от волнения, и я как будто бы даже плохо вижу. Я люблю его до сих пор, очень сильно, несмотря ни на что. Дурной, никому ненужной любовью к мужчине, который меня в суд потащил и развёлся сразу же, как будто нас и не было.

— Как только давление спадëт, я сразу поеду. Девочки спят, я их уложила. Дашкину любимую «Красную шапочку» два раза читали, а Машка возмущается: «Что за детский сад?». Взрослая она уже, — улыбаюсь через силу, сердце гложет какая-то несвобода, всё не так и всё неправильно.

Больно очень.

— Прям судьбоносный момент, Варь, ты не находишь? — разглядывает меня Валентина Павловна. — Мне прихерело и я не смогла никому дозвониться, даже тетя Вера из пятой квартиры куда-то уперлась. А Макар ускакал на свидание, трубку не берёт, наверное, занят.

Желудок сводит судорогой. Не решаюсь взглянуть на свекровь, вот так издалека слежу за его жизнью — и ничто больше не увлекает мою душу, почти дотла опустошëнную безответным чувством. Не знаю, как я переживу, когда в этой квартире поселится другая женщина. А если девочки начнут звать её «мамой»?

— Он в активном поиске. Очень хочет новую жену сюда привести и новую мать для детей. Взрослую ищет, самодостаточную, чтобы не такая, как ты.

И пока я размешиваю для Валентины Павловны зеленый чай, снижающий давление, по щеке скатывается непрошеная слеза.
— Да ты не реви.
— Я нет, я в порядке, день тяжелый просто, — быстро вытираю щёки. Всё нормально.
— Раньше надо было реветь. Я знаешь, как бы там ни было, считаю, что настоящую мать никто не заменит. Тяжело мне уже с девочками, но я против нянь этих всех, — машет рукой, снова кашляет, отпивая глоток чая. — Только Макара ты моего забудь, вижу, что не перегорело у тебя, но его теперь бульдозером с места не сдвинешь. Он с детства такой. Я своего сына знаю. Помню, щенка захотел в семь лет, принёс домой . А я всю эту живность в квартире не люблю. Спросила: «Кто будет выгуливать?» А Макар упертый мальчик был всегда. Так вот, он сообщил нам с отцом, что сам будет жить на улице, раз друга его выгоняют. Сел на лавку и с утра до глубокой ночи сидел, как будто прикопали. Так что вернуть ты его не сможешь, Варь, и не рассчитывай.
Тут я уже в голос реветь начинаю.
— Ну-ка соберись, ты же актриса. Чему тебя только в Москве учили? Ты виду не должна показывать, особенно ему.

Болезненно улыбаюсь, лихорадочно убирая со стола, собирая чашки, ложки и блюдечки, иду на кухню, мою посуду.

Валентина Павловна засыпает ближе к часу ночи, как раз в это время у неё нормализуется давление, а я обращаю внимание на часы. Макара всё ещё нет.

Подхожу к детским кроваткам, поправляю одеяльца, ещё раз любуюсь тем, как смешно спит старшая, обняв сразу десять плюшевых игрушек, Машке нравится, когда кровать завалена медведями и зайцами.

Обуваю кроссовки в коридоре, и в этот момент замок щёлкает. Я, понимая кто это пришел, выпрямляюсь, поправляю на себе одежду, быстро заглядывая в зеркало. Бешеный пульс эхом отдается в ушах, будто кто-то сжимает мое сердце грубой ладонью. Оно стучит громко, почти как боевой барабан!

— О, а ты что здесь делаешь? — равнодушно чиркнув по мне взглядом, Макар снимает туфли, проходит мимо, разговаривая со мной издалека, — а мать где? С девочками всё нормально? Она звонила, сразу не услышал, а потом не стал перезванивать, чтобы не перебудить весь дом.

Я не отвечаю, разуваюсь и машинально иду за ним, застываю на входе в кухню, разглядываю его. Макар смотрится просто отлично. Так, как и должен выглядеть тридцатичетырехлетний преуспевающий красивый мужчина, довольный своей жизнью. Кажется, у него всё прекрасно, кожа будто блестит, нет намека на усталость или раздражение. На нём серый костюм, белая рубашка, стрижка, словно только что из салона, легкая аккуратная щетина. Макар всегда следил за своим телом, а сейчас, кажется, стал ещё шире в плечах. А мне становится стыдно за джинсы и простой свитер, небрежный хвост на голове.

Он скидывает пиджак, вешает его на стул, я не справляюсь с собой и жадно разглядываю твердую грудь, обтянутую белоснежной хлопковой тканью, ему очень идет. Ворот рубашки расстëгнут. Мой бывший выглядит довольным, спокойным и весёлым. И каким-то удовлетворенным, что ли. Встреча со мной приносит ему стеснение, но не вызывает особого беспокойства. Наверное, он хотел принять душ и лечь спать, завтра на работу, а из-за меня вынужден стоять на кухне и разговаривать. Так бывает, когда в твою квартиру неожиданно приходит кто-то чужой, без приглашения, и ты вроде бы не можешь его выгнать, но и предлагать что-то из-за банального гостеприимства не хочется. Макар совершенно спокоен.

В отличие от меня, испытывающей чувство трепета по поводу нашей встречи. Когда он вот так, в метре от меня, моё сердце просто скулит от боли.

— Твоей маме стало плохо, — выталкиваю из себя слова, — я помогла, девочек уложила.

Макар резко разворачивается, в синих глазах вспыхивает беспокойство за мать.

— А сейчас как она? — потирает подбородок, мельком взглянув на меня, снова отворачивается, опирается двумя руками на стул и смотрит в стену перед собой.

Глава 8

Варя

Чтобы добраться до дома сестры, я вынуждена сесть в машину к совершенно незнакомому человеку. Я совсем ещё молодая женщина и мне очень страшно. У обочины притормаживает старый «Фольцваген-Гольф». За рулем невзрачного вида лысоватый мужичок в крупных очках. Вроде бы ничего подозрительного, но разве у маньяков на лбу написано, что они убивают девушек, подбирая их среди ночи под фонарным столбом на остановке? Страшно остаться здесь, в темноте этого города, выброшенной где-нибудь на пустыре. Никому не нужной. Но мой случайный попутчик просто ведет машину.

Смотрю в темноту несущихся мимо кварталов и боль немного притупляется, щекой приклеиваюсь к окну, всё ещё потрясённая, измученная, отчаявшаяся.

Благодарна мужчине за рулем за отсутствие интереса ко мне. Наверное, подобрал из жалости. Он спрашивает, куда ехать, и просто крутит свою баранку, не задавая вслух вопрос, от чего на моем лице засохли нелепые дорожки туши.

Я предлагаю ему деньги, но, к моей радости, он отказывается.

Сестра не спит. Она, оказывается, переживает, куда я запропастилась. Раньше в этой квартире мы жили вчетвером. Я, София и папа с мамой. Но вначале замуж вышла сестра, затем я, а во время моего проживания в Москве умерли, будто ушли друг за другом, родители.

В квартире, ещё при жизни родителей, обосновались София с мужем, а потом и с детьми, я же жила у Макара. Тогда это было само собой разумеющимся. Но вот по возвращении оказалось, что жить мне негде. Я могу претендовать на площадь, заставить их выплатить мою часть деньгами, но знаю, что сестре эти деньги взять просто негде. Для этого нужно разменивать родительскую квартиру, а я этого не хочу.

— Вы что, гуляли после спектакля? — укачивает младшую София, активно поворачиваясь из стороны в сторону.

— Я с дочками была, — отворачиваюсь, стараясь не показывать ей своего заплаканного лица.

— Ух ты, почти два часа ночи. А Макар был? — улыбается.

Она переживает за меня, хоть и часто ругает, выговаривая.

— Значит, всё ещё наладится, Варюш. Тебя Макар привёз?

Её слова режут без ножа, я и сама всё знаю. Мой бывший муж даже не удосужился узнать, куда я пошла посреди ночи, на чём доберусь, где я живу? Он ведь знает, что своего жилья у меня нет. Его бывшая жена ушла, не вызвав такси, а ему всё равно. Он даже в подъезд не вышел, поинтересоваться моей дальнейшей судьбой, а ведь это нормальное поведение мужчины по отношению к любой женщине.

Видимо, ему было не до меня.

Мы стали чужими, и я просто не знаю, чего от него ждать. Плеснув холодной воды в лицо, выталкиваю сестру в коридор, нет сил отвечать на её вопросы.

Слишком больно. И, закрывшись на замок, сдираю с себя одежду, чтобы залезть под душ и попытаться водой смыть накопившиеся проблемы.

— Он не подвозил тебя, верно?

Уже без ребёнка ждет меня у ванной сестра.

— София, я спать хочу.

— Как ты добралась?

Вздыхаю.

— Козлище! Вначале детей отобрал, теперь…

— Я сама виновата.

— Варя, в разводе всегда, слышишь меня, всегда виноваты двое! Это аксиома, как и то, что если мужик хочет, он ужом будет крутиться, но свою женщину никому не отдаст.

Не могу её слушать, просто не могу. Ложусь в кровать и накрываюсь с головой одеялом.

На следующий день в театре у меня ничего не получается. Богомолов недоволен. Он повышает голос, просит собраться, но я все равно путаю реплики, перед глазами всё ещё стоит бывший муж, его идеально красивое, довольное жизнью лицо. Это в пятнадцать кажется, что в жизни торжествует справедливость и в конце победит любовь. В двадцать четыре, хлебнув по полной, я понимаю, что мои неразделенные чувства, моя боль, мои страдания — это только моя проблема. Нет этой справедливости. Не будет ничего хорошего. Дочки растут без меня, а муж уже счастлив с какими-то другими женщинами. И больше не надо беспокоиться о деньгах на обед. Потому что нет аппетита. А смысл жизни в чём? В семье, в детях. Никогда не думала, что попытки вернуть этот смысл жизни, будут интересовать меня больше, чем сама возможность жить.

Но в конце дня мой телефон снова звонит.

— Варя, заберёшь девочек из сада? — просит, откашлявшись, Валентина Павловна. — Я к врачу сижу, не успеваю. Чтобы выписать таблетки нужно продать душу дьяволу, ну или вломиться в кабинет участкового без очереди. Это немыслимо, сколько тут народу!

Сегодня нет спектакля и от понимания, что я снова увижу девочек, за спиной вырастают крылья.

Машины у меня нет и приходится ехать за ними на автобусе. Макар выбрал элитный частный садик вместо обычного, он расположен в трёх остановках от дома. По дороге Дашка, как царица, сидит у окна. Мест больше нет, Машка бурчит о том, что ей, такой большой, приходится сидеть у мамы на коленях, а я прижимаю её к себе, вдыхая приятный аромат дочкиных волос.

Когда мы добираемся до квартиры Макара, Валентина Павловна уже оказывается дома. Я не знаю, как вести себя правильно, и просто подталкиваю девочек вперёд, прошу разуться и помыть руки. Мне, конечно же, хочется побыть здесь ещё немного и поиграть с ними. Но я не могу стеснять свекровь. А ещё, как это ни жалко звучит, в глубине души мне, несмотря ни на что, хочется увидеть Макара.

— Я в аптеку схожу, тут недалеко. Варь, побудешь с девочками? Не хочу Макара напрягать. Через пару дней снова к врачу, надо бы начать принимать лекарства сразу же.

Ни минуты не раздумывая, разуваюсь. Девчонки радостно прыгают вокруг меня. Это как бальзам на душу.

Сначала я, Дашка и Машка складываем легодинозавра, потом деремся подушками, я по очереди катаю девчонок на спине, после чего мы переходим за кухонный стол, где Машка высыпает из коробки и начинает собирать огромный пазл «Доктор Плюшева», а Дашка постоянно ворует у неё детали.

— Надо приготовить для папы салат, — деловито объявляет старшая. — Он каждый вечер себе его режет, я думаю ему будет приятно, если мы сделаем его сами.

Глава 9

Варя

— Спасибо большое. Я отдам после получки.

Складываю заветные купюры в кошелёк. У сестры просить не хочу, опять начнет выговаривать, что надо было выбрать нормальную профессию. У неё периодами — то она за меня, то снова против.

С девочками мне хорошо, скучаю, хочется делать всё, что пропустила: укладывать их в постель, мыть в ванной, расчесывать перед сном. Я так люблю их смешные истории о том, что волосы путаются, потому что живые, а игрушки ругаются между собой, когда выходишь из комнаты. По возможности буду забирать их из сада и гулять на улице, по крайней мере, пока погода позволяет. Потому и беру в долг, мне нужны деньги. Хотя бы просто на мороженое для девчонок.

— Да не торопись. — Ещё раз прокрашивает губы помадой Элла, а затем разравнивает слой, причмокивая. — Кем работает твой бывший муж?

— Маркетологом.

Вопрос о Макаре вызывает тупую ноющую боль в висках. Я была такой жалкой в своем желании вернуть его. А этот танец, теперь я понимаю, насколько нелепым он выглядел. Мне стыдно за него.

— Плохо зарабатывает?

Не хочу о нём говорить.

— Да нет, наоборот, он обеспеченный.

— Зачем же тогда деньги берёшь? — Приподнимает неестественно темную бровь моя соседка по гримерке.

Потому что двух встреч на его территории мне хватило, чтобы понять, что у него я денег никогда не возьму.

— Он мой бывший муж.

— Ты родила ему детей, дорогая, пользуй. — Снова красит губы, будто они успели потускнеть. — Он обязан о тебе заботиться. Именно твоя матка стала пристанищем его биоматериала.

Хмыкаю, усмехнувшись.

— У нас не те отношения.

— Мужики всегда так — раскатают бабу по столу, высосут из неё красоту и молодость, а потом: «А что это ты так хреново выглядишь?» Да ты, блин, сам с собой поживи, а потом спрашивай. Мой совет: найди богатого любовника.

Я не хочу любовника, ни богатого ни бедного. Я свою жизнь хочу вернуть, домой приходить к мужу и детям. Рассказывать о том, что роль у меня забрали и премии лишили, потому что я выгляжу как квашеная капуста, потерявшая вдохновение.

Глаза закрываю, зажмурившись, и мне так больно становится, что я эту резь в сердце почти физически ощущаю.

— У меня свидание со старичком по имени Леопольд, не бог весть что, но на внедорожнике катается.

— До завтра.

Облокотившись на стол и подперев рукой голову, я сижу лицом к зеркалу и сверлю своё отражение взглядом, пересиливая в себе дурное чувство. На самом деле мне ужасно хочется встать и заорать во всё горло от несправедливости. Разве должно быть так, что у человека всё есть, а на самом деле ничего нет?

Сидеть в театре смысла нет, а в квартиру сестры идти совсем не хочется. У меня есть две подруги, но обе они замужем и вряд ли в их планы входит развлекать меня вечерами.

Прикончив очередную банку черничного йогурта, я неспешно иду на остановку. Добравшись до дома, аккуратно открываю дверь своим ключом и тут же натыкаюсь на сваленные у входа пакеты мусора. От них исходит неприятный запах.

— Утром вынесу. Сейчас в падлу переться, — ржëт зять, покачивая младшую на руках, — заходи, Софка в ночную сегодня. Какая-то дура заболела, некому выйти, так моя поперлась, а мне теперь за ребенком следи. Чего её на работу понесло?

— Может, потому что вам едва на коммуналку и еду хватает? — произношу очень тихо.

— Что? Не расслышал?

— Я говорю, что могу вынести мусор. — Разворачиваюсь.

Но зять не даёт мне шанса и, отпихивая в сторону, дёргает ручку, захлопывая дверь.

— Ой, не надо этих жертв, Варя.

Проскальзываю мимо него в комнату. Прикрываю за собой дверь. Сегодня в театре было жарко и очень хочется в душ, но почему-то идея пойти сейчас мыться, когда мы с зятем вдвоем дома, меня не радует совсем.

— К своим сегодня не пустили?  — Заваливается он в мою комнату, как раз когда я думаю переодеться, сменить уличные джинсы на домашние штаны.

Его выражение «не пустили» такое отвратительное, скользкое и оно так точно передает сложившуюся ситуацию, что мне хочется застрелиться.

— У меня другие планы.

Скалится.

— Сложно жить по чужой указке? А вот не уехала бы, осталась бы с семьей, сейчас бы с детьми жила, а муж массаж ступней делал, а не левых баб топтал.

Вздыхает, якобы сочувствуя. А у меня уже терпение на грани, сдерживаюсь только ради сестры. Знаю, что если пойду на открытый конфликт, прежде всего ей хуже сделаю.

— Мне роль нужно учить.

— Ладно, ничего не сделаешь уже, назад не вернешь то, что просрано. Я яичницу на сковороде оставил, поужинай, если хочешь.

Кивнув, выдыхаю, когда он наконец-то сваливает из моей комнаты. Никогда не понимала, почему сестра вышла за него замуж. Он с первых дней выдвигал свою мерзкую философию по всем вопросам, а когда учил Софку жизни, мне хотелось просто прибить его. Но сестра отчего-то продолжала с ним гулять, пока не догулялась до первого ребенка.

Слышу, как он шаркает обувью в коридоре.

— Пива пойду куплю, за малыми присмотри, — смеется, — опыт есть.

Снова напоминает мне, что я хреновая мать, бросившая своих детей. Дверь хлопает, и я выхожу в коридор. Пакеты с мусором остались на месте. Вздыхаю, он снова забыл взять их с собой.

Малышка притихла, старшая играет в телефоне, а я иду на кухню и, переложив яичницу из сковороды, с удовольствием ем растекающийся по тарелке желток с куском колбасы и небольшим ломтиком хлеба. Кажется, эта простая еда ещё никогда не ощущалась настолько вкусной.

Вернувшись в комнату, действительно учу реплики. Постепенно в квартире становится тихо и я, в надежде всё-таки попасть в душ, медленно выхожу из комнаты. Зять уснул перед телевизором, серый экран мелькает картинками, на полу лежит пустая пластиковая бутылка из-под пива. Дети в кроватках.

Прижимая к себе ночную рубашку, я аккуратно крадусь через коридор в ванну. Мне неприятна даже сама мысль раздеться в квартире догола, когда Софы нет дома, но я очень хочу помыться, а этот придурок спит. И, стянув с себя белье, я залезаю под горячие струи. Как же хорошо! Когда вода бьет меня по лицу, а плечи омывает приятное тепло, немного отпускает сжатая пружина боли внутри. Зажмурившись, наслаждаюсь процессом. Тело размякло и плавится под напором воды. А потом вдруг становится прохладно на долю секунды. Дальше я понимаю, что в ванную кто-то зашел. Думаю, что это старшая дочка Софии. Но резко отодвигается шторка и на меня, абсолютно голую, смотрит этот урод. Его хмельные липкие глаза жадно поглощают картинку, которую он видит перед собой. А я вскрикиваю, дергая шторку обратно и прячась за ней.

Глава 10

— Мне деньги нужны. — Закрываю лицо руками. — Мне надо срочно съехать от сестры. Я там больше ни минуты не могу находиться.

Элла пытается высвободиться из огромного костюма. Запутавшись в ткани, она полностью пропадает в ворохе оборок.

Вчера мой мерзкий зять уснул и больше ко мне не лез. Я подпëрла дверь стулом и даже шкаф немного пододвинула. Спала в одежде, руки тряслись, а зубы выбивали дробь, и справиться с собой никак не удавалось. Его тошнотворный, похабный взгляд, соответствующий ему запах преследовали меня даже во сне.

— Слушай! — Высвобождается наконец из «плена» платья Элка. — У меня есть один знакомый. Театральный закончил, но актер он никакой, поэтому нашел себя в другом. Знакомств у него масса. Все выпускницы нашей сферы у него на карандаше. В общем, он организовывает досуг для очень обеспеченных мужчин.

Я опускаю голову и, слегка отъехав от столика с косметикой, впиваюсь взглядом в геометрический узор, образующийся из линий паркета, изо всех сил пытаясь сглотнуть подступающий к горлу комок тошноты. Я не смогу пасть так низко, я просто не смогу.

— Какой ещё досуг, Элла? — переспрашиваю, поворачиваюсь к ней и, собрав весь негатив в кучу, не даю ему вылиться наружу, избавляюсь от него одним длинным выдохом. — Я не буду проституткой. Это исключено.

— Фу, какими ты словами бросаешься, Варюш. На первых порах мне это очень помогло. Мы актрисы: красивые, умеющие себя подать женщины с идеальными манерами, нам не составит труда притвориться, что мы на спектакле и этот мужчина — любовь всей нашей жизни. А им нравится, когда их сопровождают не просто тупые куклы, а умные, интересные спутницы. Если кто-то привлечёт особенно сильно, можешь предложить более широкий спектр услуг. Вот однажды мне попался некий Владимир Рудольфович. Глаза синие, волосы черные, два метра ростом, метр в плечах. Господи, да я такому красавчику сама за секс готова доплачивать.

— Ну и чем всё закончилось?

Все попытки избавиться от встающих перед глазами картинок с моим участием вызывают приступы тошноты и резкого головокружения.

— Не знаю, — смеётся Элка, — было приятно, но, проснувшись, я обнаружила, что в номере его уже нет. Но сумма на тумбочке лежала крупная, — смеётся ещё громче. — И никто даже не узнает, как ты их заработала, Варь. Налоги платить не нужно, — подмигивает Элка.

А мне вдруг очень хочется вымыться.

Нас отвлекают треск и металлический голос в громкоговорителе. Игорь Игоревич ждёт всех на сцене, для обсуждения моментов прошедшего спектакля.

Разбор полетов длится полчаса, обо мне ни слова: ни похвалы, ни ругани. Из чего я делаю вывод, что мне нужно стараться изо всех сил. Иначе мне быстро найдут замену, хватит того, что Богомолов забрал у меня одну из ролей в другом спектакле. Меня брали, как перспективную актрису из Москвы, а в итоге, со своими переживаниями, я выдаю уровень ниже местных актеров.

Нет ничего хуже, чем когда после работы не хочется идти домой. Хотя какой дом? Дома-то у меня и нет. Решаюсь идти к сестре пешком, так я потрачу больше времени на дорогу и меньше проведу времени в этой ненавистной квартире. Я стала заложником собственных амбиций. У меня нет ничего кроме театра. Да и театра тоже особо нет. Я ведь даже не Элка.

Идти далеко, но так я сэкономлю деньги. Кстати, я сделала очень интересное открытие — чем меньше ешь, тем меньше хочется. Еда — ещё один пункт моей экономии. В сквере присаживаюсь на лавочку. Достаю телефон и листаю страницы с фотографиями текста. Повторяю его снова и снова. Пересматриваю видео спектакля, выискивая свои ошибки.

Ночью я спала очень плохо, поэтому от зубрежки меня клонит в сон, и уже почти заснув, вздрагиваю от неожиданной вибрации телефона.

На экране номер свекрови. С тяжёлым сердцем жму на иконку «принять вызов». Я чувствую – что-то случилось. Сама не знаю, откуда это острое ощущение. В левой стороне груди просто пожар. Не стала бы Валентина Павловна просто так звонить мне вечером.

— Варя! Варя! — несколько раз повторяет свекровь.

—Тише, Валентина Павловна, вам нельзя так волноваться, у вас же давление.

— Варь, послушай, Дашенька упала! — Слышу, как она тяжело дышит, по стуку каблуков определяю — она ходит по кругу в каком-то замкнутом помещении.

Я тоже встаю и начинаю топтаться на месте.

— Как упала?

Внутри всё леденеет, сердце закрывается, и все возможные эмоции попросту исчезают. Остаётся только материнское, сильное: спасти, закрыть собой, найти и убить того, кто виноват.

— Потому что я говорила ему, что чужая женщина — это не выход! Но он же весь в своего отца, он упрямый как чёрт. Она не уследила за ней на горке, и Дашенька неудачно свалилась на свою маленькую ручку.

Я издаю нечленораздельный то ли всхлип, то ли вздох.

— Варь, она боится и тебя всё время зовет, мы не можем её даже на рентген отвести. Там держать надо, но она «мама» и «мама». Макар упрямится, пытается силой, но ей просто нужна мама. Она боится.

— Да, я сейчас, диктуйте адрес больницы.

Валентине Павловне приходится повторить трижды, потому что из-за переживаний и стресса, я никак не могу запомнить название улицы.

Глава 11

Спешу по коридорам приемного отделения и, не доходя до поворота, ощущаю присутствие бывшего мужа. Это так странно — слышать родной, хрипловатый, до боли знакомый голос, но внутренне съëживаться от смысла произнëсенных им фраз.

— Она явилась и задурила им голову!

Конечно же, они говорят обо мне.

— Макар, это Варины дети тоже, не только твои. Не думала, что скажу это когда-нибудь, но мне впервые за тебя стыдно.

— Мама! — Пауза, сопровождающаяся громким выдохом. — Раньше мы справлялись и таких концертов не было.

— Девочки растут! Извини, но они у тебя неглупые. И всё понимают.

Макар недобро смеётся. Я даже знаю, как он при этом выглядит, хотя и не вижу его. Помню его мимику, жесты, знаю, как он злится, как спорит.

— А если завтра она соберётся в Голливуд? Куда ты будешь звонить, мама?

Страх вперемешку с виной и отчаяньем толкает идти дальше. Как бы сейчас ни было больно, мне нужно помочь своему ребенку.

Первое, что я обнаруживаю, заворачивая за угол — зареванную девицу. Макар и его мать резко замолкают. Скорее всего, это няня собственной персоной. Несмотря на скисшее лицо и дрожащие губы, девушка совсем молодая и довольно красивая. Мне непонятно, каким местом Макар выбирал няню для наших детей? Тяжко и глубоко вздыхаю, хочется прибить её. В телефоне, небось, лазила, пока Дашка по горке карабкалась.  Но всё мгновенно исчезает, когда я вижу свою малышку, она тоже плачет, придерживая маленькую, опухшую ручку. Мы бежим навстречу друг другу, и я подхватываю её на руки, обнимаю крепко-крепко, стараясь не причинить боли.

— Почему ты не пошла с папой?

— Я хочу с тобой, — хнычет дочка.

— Даша, ты должна слушаться папу. Папа всегда говорит правильные вещи. Нам нужно сделать фотографию твоей ручки, иначе доктор не узнает, как тебя лечить.

Дочка мгновенно соглашается, я встаю с корточек и провожаю её к кабинету, Дашка сжимает мою руку. Макар, кивнув, отворачивается.

Мы делаем снимок, на котором оказывается небольшая трещина. Врач решает наложить гипс. Дашка больше не плачет и, играя в дежурную, наполовину сломанную игрушку, выданную врачом, позволяет делать со своей рукой всё, что нужно. Кажется, она успокоилась. Всё это время она сидит у меня на коленях. Макар тоже здесь, он стоит в углу и, скрестив руки на груди, делает вид, что рассматривает интерьер кабинета врача, но на самом деле наблюдает за нами. Я чувствую его взгляд, он прожигает меня, мощно, направленно, неотвратимо, словно пламя газовой горелки прожигает металл. Рядом со мной Маша, она помогает отвлекать Дашу и, связав из бинта куклу, заставляет её танцевать и петь на Дашкиных коленях.

Раньше я не понимала дурочек, которые, несмотря ни на что, любят своих мужчин. Должна же быть гордость, чувство собственного достоинства и вся эта лабуда, о которой пишут в психологических книжках. Ну как же так, он же тебе изменил, грубил, ранил, обидел? А теперь я стала той, кто по-глупому рад даже просто находиться с ним в одном помещении. И даже взгляды эти прожигающие насквозь ничего не меняют. Не отменяют этой тяги.

Уверена, Макар считает, что я, а не няня виновата в том, что произошло. Если бы я не уехала, ему бы не пришлось нанимать человека для присмотра за нашими детьми. Если бы я не уехала, он мог бы спокойно работать. Если бы я не уехала, он мог бы жить комфортной жизнью, где по больницам с детьми шляется мать, а отец просто зарабатывает деньги. Если бы, если бы, если бы…

Наши глаза встречаются, Макар смотрит прямо на меня. Как же это ужасно — любить человека, которому на тебя наплевать. Отвожу взгляд первой и, опустив голову, целую Дашу в макушку. Разглядываю девочек. Смотреть на него невыносимо. Он выглядит спокойным и равнодушным, его взгляд дарит лишь муки и слёзы, сердце затягивается ещё большей, почти беспросветной тоской.

Врач заканчивает свою работу, медсестра просит Дашу улыбнуться, а я прижимаю свою доченьку крепче. Она вцепилась в мою шею и не хочет слезать. Я встаю вместе с ней, она поудобнее обхватывает меня ногами.

Дашка уже тяжелая, и меня немного заносит.

— Давай я. — Делает шаг к нам Макар, наши взгляды снова встречаются.

У него невероятные глаза, такие синие и глубокие. До сих пор не могу избавиться от желания смотреть в них. Дашка мотает головой, вцепившись в меня ещё крепче. И Макару приходится уступить. Выхожу в коридор, где всё ещё сидит эта чудо-няня. Хочется дать ей пинок под зад, но я сдерживаюсь, к тому же Валентина Павловна, похоже, уже провела с ней воспитательную беседу. Потому что девица выглядит не просто заплаканной, а почти убитой.

Несу Дашу до машины. Ноги-руки гудят, но мне всё равно.

— Я без тебя не поеду! — кричит Даша, когда я пытаюсь усадить её в кресло.

— Дашенька, милая, тебе надо домой, всё будет хорошо, я скоро к вам приду, пойдем в парк гулять. Хочешь в парк? Тут и места нет. Бабушке некуда сесть. Ты же не хочешь, чтобы бабушка пешком шла?

Машка обычно сидит в бустере на переднем, а Даша в кресле сзади. Рядом с ней, по идее, должна ехать Валентина Павловна.

Дашуня продолжает плакать, я оборачиваюсь на Макара и Валентину Павловну. Когда-то нам с мужем даже разговаривать не нужно было, мы понимали друг друга с полувзгляда. А теперь?! Как быть сейчас? Я должна объяснить этому, как будто чужому человеку, что ребенку и так страшно? Что он испытал стресс и теперь его нужно уложить спать, а не продолжать мучить дальше? Макар медлит секунду и снова на меня смотрит.

— Мама, я тебе такси вызову, ладно? — громко вздыхает, явно недовольный таким раскладом.

Машка оббегает машину и залезает в бустер сама, пристегивается, а я «упаковываю» младшую, но ремень не поддается, я его дергаю, но, чтобы не нервировать моего бывшего мужа ещё больше, оборачиваюсь, молча демонстрируя — у меня не получается её пристегнуть.

Он подходит, довольно резко отбирает лямку ремня. От его близости и знакомого мужского запаха сердце тоскливо заходится волнами боли и нежности одновременно. Хотела бы я его разлюбить, вырвать из сердца и жить дальше, как сделал он, но у меня не получается. Я пытаюсь поймать его взгляд, но Макар на мгновение замирает, держа в руках лямку ремня безопасности. Он смотрит на кисть моей руки, на пальцы, на одном из которых всё ещё надето его кольцо. Я так привыкла к нему. Как будто срослась с этим тонким золотым ободком, украшенным ярким и очень изысканным брильянтом. Даже, когда Макар развелся со мной, я не смогла его снять.

Глава 12

Варя

Макар заезжает на подземную парковку, я отстегиваю себя, молча помогаю высвободиться Даше. Бывший муж выходит из машины и, открывая для дочки дверь, помогает ей спуститься, заранее предупреждая:

— Дашенька сейчас пойдет ножками. Она же не хочет, чтобы мама надорвалась?

Младшей такой расклад не нравится.

— Ну папа?! — хнычет Дашик, надув маленькие губки.

— Даша! — строго одëргивает её Макар.

Раньше я бы подумала, что это забота обо мне. Теперь я почти уверена — ему не нравится, что Дашка висит на мне, не переставая.

В лифт мы с бывшим мужем заходим молча. Старшая держит папу за руку, доставая вопросами о том, почему Дашке перевязали только одну руку, ведь капли закапывают в оба глаза, если один воспаляется. А младшая стоит возле меня, прижимаясь к боку и обнимая здоровой рукой.

Макар снова в костюме, на этот раз коричневом, с идеально выглаженной рубашкой цвета беж. А я всё в тех же свитере и джинсах, желания наряжаться у меня нет совсем. Да и глупо это как-то. С некоторых пор мне совершенно ясно, что бывшему мужу плевать, как я выгляжу.

Он открывает дверь ключом, пропуская нас вперед. Мы с девочками моем руки, я веду их в детскую, помогаю переодеться, но спать они не хотят, обе просят кушать. На кухне мы сталкиваемся с Макаром, который успел переодеться в хлопковые спортивные штаны и белоснежную майку, обтягивающую широкую твердую грудь и открывающую сильные прокачанные руки. Мой бывший поднимает на нас серьезный, сосредоточенный взгляд, а затем возвращается к своим делам — раскладывает мясо и салат по тарелкам. Это так странно, он ведь очень много улыбается и шутит обычно, а тут как будто совершенно другой человек. Я понимаю, Макар терпит всё это ради Даши, меньше всего на свете он хотел бы сегодня ужинать в моей компании. Испытываю ощущение полной безнадёги.

— Я не буду есть, спасибо.

— Как хочешь.

Высыпает мою порцию обратно.

На самом деле, я очень хочу есть, но не могу себя заставить переступить через это его равнодушное выражение лица. Макар не хочет всего этого, он мечтает, чтобы меня здесь не было.

Мой бывший никогда не умел резать тонкие кусочки, у него всегда получались ломти. Вот и сейчас он откромсал несколько кусков сыра, заставив меня грустно улыбнуться.

— Можно, я нарежу?

Макар молча оставляет нож и просто отходит в сторону. Я начинаю резать тонкие ломтики, а в это время Машка принимается петь. Для нашей старшей дочери хорошо петь — это значит петь громко, при этом у неё тяга к драматическим песням с надрывом, в итоге получается немного смешно. Она где-то понабралась взрослых песен и поет об умирающей любви. Даже позу выбрала довольно трагическую, но выступает таким дурным голосом, что улыбку сдержать невозможно.

Макар садится на стул, подхватывает бегущую Дашку, усаживая рядом, помогает ей с едой. И когда Машка выходит на второй виток своей драмы, он не может сдержать смешок. Я любуюсь ими. Макар нарезает для Дашки кусочки мяса, а старшая становится за его спиной и, приобняв отца, завершает свою песню ещё громче. Глупо улыбаюсь, режу сыр, не глядя, и, полоснув острым ножом по пальцу, морщусь от боли.

— Мама, у тебя кровь! — вскрикивают девочки одновременно.

Макар встает со стула и молча достает свою аптечку в пластиковой коробке. Он всегда считал, что дома должен быть определённый набор лекарств. В детстве его старший брат очень сильно поранился и маленький Макар спас его, потому что вовремя перевязал рану и наложил жгут. У него на этом пунктик. Мне кажется, он мог бы стать врачом. Но сейчас он мне не помогает, даже не открывает свой ящичек с лекарствами, просто ставит его передо мной и отходит в сторону.

— Спасибо, — тихо благодарю я.

Девочки причитают, охая и переживая, а Макар полностью игнорирует ситуацию, возвращаясь к ужину.

Я лью на палец перекись, но справиться с пластырем у меня не получается. Первой посодействовать вызывается Машка, но вместо помощи она портит три пластыря, потому что распечатывает их неправильно. Они слипаются. Дальше левой рукой помогает сползшая со стула и жутко переживающая, что из матери вытечет вся кровь, Дашка.

— Пустите, — не выдерживает Макар и, положив вилку, обходит стол.

Он берет мою руку в свои ладони, и я непроизвольно прикрываю глаза от удовольствия, внутри вспыхивает пожар. Он всегда обо мне заботился: доставал занозы, дул на обожжённый палец. Я уверена, мне это будет сниться. Его близость, то, как он нечаянно касается меня плечом. Он стал такой огромный, крупный во всех смыслах, всё бы отдала, чтобы забраться к нему на колени и, положив голову на эту каменную грудь, уснуть в его объятиях, окунуться в его запах, просто обнимать двумя руками и дышать с ним одним воздухом. Я скучаю по его губам, после него меня никто не целовал. Они у Макара особенные, немного сухие, но от того только приятнее. Сердце щемит от любви.

— Где ты живёшь?  — хрипит Макар совсем рядом, вырывая меня из мечты, в которой мы все вместе.

Я, он и наши девочки, на них смотришь и сразу понятно, чьи они дочери. Потому что волосы папины, а пальчики рук и ног мамины. А ещё — старшая улыбается совсем как отец, а хмурится, как тетя Софа — мамина сестра.

— Где ты живёшь? — повторяет Макар.

При этом на меня не смотрит, первую медицинскую помощь оказывает.

Не знаю я, что ему на это ответить, и как теперь с ним общаться. Правду говорить или приукрашивать, демонстрируя что у меня всё отлично? Раньше мне никогда не приходилось подбирать с ним слова.

— Какое это имеет значение? — едва заметно улыбаюсь, отвечая тихим голосом.

— Это имеет первостепенное значение. Если ты живешь у какого-то мужика, то я не хочу, чтобы мои девочки бывали в его квартире.

Желание улыбаться пропадает сразу и надолго. Я живу у мужика?! Хоть плачь.

— Бабушка говорит, что мама любит тебя, а живет с тетей Софой, — опережает меня Машка, пробегая мимо стола и заставляя покраснеть до кончиков волос.

Глава 13

Варя

— Какие бы у нас ни были отношения, женщина не должна шляться по ночам в одиночестве. Этот вопрос надо как-то решить, — глухо отзывается монотонный, чуть хрипловатый голос Макара.

Я оборачиваюсь, а он направляет брелок на свой внедорожник, открывая машину. Интересно, что же мешало ему подумать об этом в прошлый раз, когда я чуть со страху не умерла, добираясь до родительской квартиры на попутках? До сих пор не верю своему везению, меня и в живых могло не остаться после той поездочки.

Останавливаюсь возле шикарной блестящей машины и какое-то мгновение размышляю о том, что мне лучше сесть сзади. Конечно, я очень хочу ехать как можно ближе к своему мужу, у меня мурашки по коже ползут от этой мысли. Каждый раз я надеюсь, что внутри него всё ещё тлеет огонек чего-то такого, что способно разгореться до пожара между нами. Во мне столько чувств! Я едва удерживаю их внутри.

Но бывший муж, заметив моё замешательство, кивает на переднее сиденье.

— Садись.

Я молча повинуюсь. Это доставляет удовольствие. Меня всегда привлекало в нем это мужское. Сильное. Мне нравилось, когда он командовал. И ослушалась я его всего один раз… Но зато, как сильно. В голове снова туман, сердце заходится. Из груди вырывается тяжелый, неконтролируемый вздох.

— Нужно было подумать о том, как молодая женщина доберётся в тот раз, когда матери было плохо. Я просто решил, что тебя заберет какой-нибудь хахаль, ты так уверенно пошла в ночь, — усмехается, покручивая руль из стороны в сторону.

Видно, что слова даются ему с трудом. Я трактую это, как неконтролируемую злость в мою сторону, Макар по-прежнему обижен и ничего не забыл. Вся его грубость — попытка закрыться от проклятой бывшей жены. Мне хочется так думать, мне нравится фантазировать на эту тему. Я очень надеюсь на то, что именно в этом кроются мотивы его поведения. Спускаю Макару с рук все эти хамские фразочки, лишь бы он одумался. Прощаю, так много всего прощаю, только бы мы вчетвером снова зажили вместе. Знаю, он бы предпочел не общаться со мной вовсе. Это успешно удавалось ему во время моей учебы, но теперь я вернулась и всё ещё раздражаю его, хотя, по идее, не должна.

— Нужно перезванивать маме, особенно если она с девочками.

— Знаю! — Резко.

Он тоже чувствует свою вину.  Меня могло не оказаться рядом.

— Чем бы ты ни занимался, — выдыхаю я с ревностью, не в силах её контролировать.

Главное, не думать, не представлять. Он имеет право, мы в разводе, он свободный, молодой, обеспеченный, красивый. О таком мечтает каждая вторая женщина. Я просто не буду об этом думать. Смогу. Сама виновата, не надо было оставлять его одного, не надо было дарить его другим женщинам. Не надо было уезжать… Ну почему он просто не дал мне шанса самореализоваться, почему? Слёзы подступают к горлу, я их глотаю, нельзя представать перед ним в ещё более жалком виде. Хватит того, что я выгляжу, как женщина, пересëкшая границу в фуре и подтвердившая статус беженки. Люблю его, а потому — выдержу, справлюсь, вытерплю. Ради семьи, ради детей. Ради единственного в моей жизни мужчины. Просто верну его обратно. Любовь никуда не испаряется, если она настоящая. У нас была очень сильная любовь. Она живёт, надо просто дать ей воскреснуть.

— Ты не в том положении, Варь, чтобы указывать мне, — сухо цедит Макар.

Отворачиваюсь к окну. Не могу смотреть на бывшего, особенно в тот момент, когда он вспоминает, чем занимался в ту ночь, а ещё разговаривает со мной таким тоном, будто ежа проглотил. Но это его «Варь»!  Мое короткое имя не остается для меня незамеченным, оно ближе, чем Варвара. И уж, конечно, лучше, чем бескультурное «эта», как он любит называть меня при матери.

Когда мы только познакомились, я была зажигалкой. Я ведь не зря мечтала стать актрисой, а Макар, он будто потушил меня. Жестоко. Хладнокровно. Расчётливо. Много ночей подряд мне снился суд, я научилась жить с этим, вычеркнула из памяти, выкинула из головы его темный, непроницаемый взгляд. Меня захлëстывало чувство вины, и я будто поникла.

В отражении зеркала видно, что он ведет машину, периодически поворачиваясь и зачем-то меня осматривая. Он щурится при этом, как будто что-то для себя решая. А мне сейчас просто нравится в его машине. Здесь столько всего говорит о Макаре. И ёлочка эта, прикрепленная к зеркалу, и брошенная сзади ветровка. И несколько открытых бутылок воды, распиханных по углам. Он всегда так делал — не допив одну, открывал следующую.

— Я не жила ни с какими мужиками в Москве, просто училась и трудилась в театре, снималась, — тихо говорю, разглядывая тёмную улицу, — и тем более не собираюсь делать что-то такое здесь. Я живу у сестры, с её семьёй.

Глупое признание, бесхребетное и бесхитростное, особенно если рассматривать эту ситуацию чисто по-женски. Я всё ещё надеюсь, что у него нет серьезных отношений, что он… Проталкиваю горечь в горле. Что он ни в кого не влюблен. Было бы лучше, если бы Макар узнал обо мне от кого-то другого. Бывший муж молчит, возможно, ему эта информация неинтересна. 

Но я зачем-то произношу это, и мы оборачиваемся к друг другу одновременно. Смотрю в синие глаза и меня затапливает любовью. Он самый красивый, самый желанный для меня мужчина. И чтобы ни произносили эти губы, и как бы сильно ни хмурились брови, я обожаю каждую черточку на этом лице.

— Да, Михаил Сафронович, — резко начинает улыбаться Макар, отвечая на телефонный звонок.

Раньше он улыбался мне, он вообще достаточно улыбчивый человек, с отличным чувством юмора. Но с тех пор, как я вернулась, он не улыбнулся мне ни разу. Только убийственное выражение безразличия.

— Нет, я не сплю. Не побеспокоили, вам можно звонить в любое время, вы же знаете, — смеётся, а только что со мной был мрачнее тучи. — Айвазов? Что опять он учудил? — внимательно слушает своего собеседника. — Ну, я не удивлен. А так это мы с выбором аудитории облажались. Виноваты, Михаил Сафронович. Да, обязательно разберусь. Это как знаете, к себе на работу мы вас ни при каких условиях не возьмём. Но будем платить тройной оклад, если устроитесь на работу к нашим конкурентам, — ещё немного смеха. — Прощаете? Ну хорошо, доброй ночи. Супруге привет передавайте.

Глава 14

Варя

Сегодня у меня настроение гораздо лучше, чем последние несколько месяцев. Во-первых, зятька отправили в командировку. Его не будет целую неделю. А во-вторых, я никак не могу забыть минуты, проведенные один на один с Макаром, и то, как он смотрел на меня через лобовое стекло своей машины. Этот особенный взгляд грел меня во сне. Я впервые за долгое время проснулась с радостью, приняла душ и даже в кои-то веки накрасилась. Перед уходом на работу сестра заставила меня плотно позавтракать блинами с творогом, благодаря чему я не чувствую этой ненавистной ноющей боли в желудке.

Я думаю о Макаре в автобусе и, уткнувшись лбом в стекло, наконец-то осматриваюсь, замечая, что наступила весна и вокруг расцвело целое море одуванчиков. Красиво. Жёлтое бесконечное море. В детстве мы с сестрой любили плести венки. Потом, правда, мама сильно ругалась, так как отстирать это всё было очень и очень сложно, но нам так нравилось чувствовать себя королевами цветов! Радостно спешу на работу. Даже в театре режиссёр хвалит меня, поставив в пример начинающей актрисе.

В обеденный перерыв я созваниваюсь с Валентиной Павловной.

Мы договариваемся собрать для девочек кое-какие вещи, а потом вместе погулять в парке, побегать у моря и дальше всей компанией отправиться к бывшей свекрови домой. Я помогу ей, пообщаюсь и поиграю с девчонками, затем поеду к сестре. А Маша и Даша останутся ночевать у бабушки. Макар заберет их и отвëзет утром в сад.

— Маша, зачем тебе столько игрушек? — причитает бабуля, собирая сумку для девочек. — И медведь, и кот, и собака. Ну просто зоопарк какой-то. Давай возьмём кого-то одного.

— Нет! — Резко мотает головой моя старшая дочь, при этом хмурит брови и складывает руки на груди совсем как отец. — Я должна познакомить Мило с Сериком и Вертушей, которые у тебя в кресле живут!

— Мария, тебе в сентябре в школу, — строго говорит бабушка. — Надо как-то посерьëзнее. Оставим медведя, мы всё это не дотащим.

Валентина Павловна складывает очки и телефон. Она только что кому-то звонила.

— Я сообщила Макару, что мы сейчас уходим и уже не вернёмся. Будем у меня.

Я, кивнув, помогаю Дашеньке надеть кофточку. Ей трудно с гипсом.

— Мама, какой у тебя красивый бакнот! — Здоровой рукой вытягивает Дашка из моей сумки записную книжку, украшенную пайетками, в ней я записываю всё, что касается моих ролей в театре.

— Это не блокнот, а ежедневник! — Выхватывает книжку Машка, убегая от сестры.

— Отдай, — хнычет Даша, пытаясь поймать сестру.

— Машуня, — делаю я замечание, — дразнить сестру нехорошо. И положи мой блокнот обратно в сумку, а то я без него пропаду завтра на работе.

Дашка ноет, я её успокаиваю.

— Плакса-вакса, плакса-вакса! — Прыгает Машка, а я поправляю косички Дашеньке, натягиваю красивые резиночки, закалываю яркие заколки.

Младшая вырывается. А я осматриваюсь, собирая курточки, воду, контейнер с бутербродами на случай, если надо будет перекусить. Машка уже в коридоре.

— Мама, помоги мне шнурки завязать, бабушка не может согнуться! — отрывает она меня от сборов.

— Солнышко, надо говорить «пожалуйста».

— Пожалуйста, мама, помоги.

Смеюсь над дочкой.

— Когда ты будешь бабушкой, ты тоже не сможешь согнуться.

Валентина Павловна качает головой и, вздыхая, выходит в подъезд. Я беру сумку и следую за ней, мы закрываем дверь. Вызываем лифт. И уже через несколько минут оказываемся на улице. Медленно движемся в сторону парка. Машка катается вокруг нас на самокате. Прогулка доставляет мне массу удовольствия. Девчонки задают смешные вопросы. Валентина Павловна интересуется моей работой, особенно тем, планирую ли я ездить на гастроли.

Я ей сообщаю, что отказалась от гастрольной труппы. Чему она, как мне кажется, искренне рада.

Прошло уже больше двух часов, дело близится к вечеру, а мы по-прежнему не очень далеко от дома Макара, потому что девочек интересует каждый куст, ветка, брошенная на землю, и даже яма, разрытая дорожными рабочими. Мне звонит сестра, интересуясь, во сколько я сегодня приду домой. И, роясь в сумке, я обнаруживаю, что Машка так и не положила мою записную книжку. Мне приходится взять у Валентины Павловны ключи и пойти обратно, я не могу на работе без своего блокнота. Девочкам я обещаю, что сбегаю быстро, просто заберу свою книжку и вернусь.

До нужного дома я добираюсь минут за пятнадцать. Набираю код, без труда попадая в подъезд, несколько раз жму на кнопку вызова лифта, но она не срабатывает. Смотрю на часы и решаюсь пойти по лестнице. Слишком долго ждать. Бегу по ступеням, один этаж сменяется другим.  И, достигнув нужного, я опираюсь на колени, задохнувшись. Мышцы ног моментально забиваются и болят, в боку покалывает. Подхожу к большой металлической двери и вставляю ключ в скважину. Полотно поддается не сразу, мне приходится применить силу. Разувшись, осматриваю гостиную, моя книжка брошена на журнальном столике. Беру свою вещь и проделываю всё в обратном порядке. Обуваюсь, захлопываю дверь, не забыв закрыть ключом на ещё один дополнительный замок. И хотя спускаться вниз легче, я решаю поехать на лифте. Всё-таки это быстрее. Жму на кнопку, она загорается красным светом.

По звуку понимаю, что лифт поднимается.  Такое ощущение, что кабину кто-то удерживал стоп-кнопкой. Но какая собственно разница, главное, что она поднимается. Зевнув, прикрываю рот рукой. И просто жду. Наконец металлические створки разъезжаются. Но кабина не пустая, я слышу женский и мужской смех.  Внутри люди. Первое, что я вижу — это крупная мужская фигура.

Он запрокинул голову и, закрыв глаза, с блаженной улыбкой наслаждается процессом. Он глубоко дышит, а внизу, перед ним на коленях, стоит женщина. Её голова движется туда-сюда, совершая вполне понятные поступательные движения. Его крупная рука на её макушке. Пальцы запутались в шелковистых светлых прядях и требовательно прижимают женскую голову к своему паху.