Бывшие в падении

Пролог

Каждый должен об этом знать

Так устроена жизнь

Если хочешь что-нибудь потерять

Привяжись

И как только поверишь в Эдем, благодать

Всё разрушит удар судьбы

Если хочешь что-нибудь потерять

Полюби

© Fleur – Розовый слон

40 — 06.2018

Я стояла под холодным дождем, на пронизывающем ветру, глядя на слабо светящиеся окна его квартиры. Пять шагов до парадной. Но я не знала, как сделать эти пять шагов. Просто сжимала в ладони ключ так, что резьба до боли впивалась в кожу.

Что он мог мне сказать? Что можно сказать после того, что я сделала? Я предала его и предала нас. Я его не слушала. Я ему лгала. Теперь я знала, что тому причиной, но не нашла способа примириться с содеянным. Я потащила за собой чертову уйму людей. И в первую очередь — его. Мне пронзительно стыдно.

Интересно, он спрашивал, как там я? Было ли ему это важно? Или он окончательно вычеркнул меня из жизни, перелистнул страницу? Вспоминал ли он обо мне? Человек его воли вполне способен проститься за одну минуту. Я же — слабачка. 

Гадать, что случится, нет никакого толку. Нужно подняться — и все. 

Я хотела бы выглядеть не такой жалкой во время этой встречи, но теперь это невозможно. 

Психотерапевт повторял, что это не моя вина, и я даже научилась прислушиваться. Но пока не до конца приняла эту мысль. И даже не осознавала этого, пока не пришла сюда. 

Теперь я стояла около его дома — и все умные, утешающие слова превратились в фантомное эхо. Уверенность исчезла, как не было.

Но внутри оставались мои вещи. Все, что у меня было. Я не могла себе позволить их оставить. Не после потери работы. Даже если Кифер не стал бы меня слушать — я должна была забрать свое.

Забрать у него ту частичку себя, что обронила. Ее следовало поставить на место. Что-то такое сказали мне врачи.

Я пришла не просто так. Я не настолько жалкая, чтобы вымаливать его прощение. Я его не получу. Я просто пришла за вещами. Но еще я должна извиниться.

Все. Теперь иди, Дия. Иди.

Рука с таблеткой от домофона так дрожала, что в магнитный кружок я попала только с третьей попытки. И со сдавленным смешком отметила, что прежде смуглая кожа стала серой. Забавно. Когда-то он называл меня красивой. Но он определенно предпочтет избавиться от напоминаний о том, кем я стала.

Нет. Стоп. Хватит! 

Каждый шаг по лестнице был подобен раскату грома. Трясущиеся пальцы цеплялись за перила. Сквозь стрельчатое окно парадной лился на удивление холодный белый свет фонаря, щедро омытый ледяным дождем. Еще два этажа. Только два. Дыши, Дия. Терпи. Уж это ты умеешь.

Перед знакомой темно-коричневой дверью меня начало заметно колотить. Прихорашиваться было глупо — чем это поможет? Но я тем не менее нервно подняла руки и вытащила из волос несколько шпилек, чтобы привести размокший пучок в более приличный вид. Стянула пальто с одной руки и вытерла рукавом кофты мокрое лицо. Но ничто из этого не было способно скрыть черные круги под глазами и болезненную серость кожи. Хотя теперь ли жаловаться?

Я насильно заставила себя расправить плечи. Я пришла за тем, что мое. Имела право.

Я была абсолютно честна: он больше никогда не будет моим. В этом виновата я сама. Но… у меня еще осталась капля гордости. Последнее, чего не отнять.

Вдавила кнопку звонка. С каждой проходящей секундой ожидания в моей спине ломалось по позвонку, пригибая к земле. А тугой комок поднимался из живота к горлу, грозя исторгнуть съеденное. Шум крови в ушах нарастал, отсекая все звуки. Я даже не расслышала шагов из-за двери. Просто раз — и свет ослепил меня после полумрака парадной.

— Здравствуй, Поль, — сказала я сдавленным шепотом.

Вот и вся бравада.

— Дияра, — ответил он голосом, способным взрезать металл, не то что мое хрупкое сердечко. — Рад видеть тебя… живой. Зачем явилась?

И я осознала, что никакие извинения мне не помогут. В голове застучала набатом предательская мысль: а любил ли меня этот человек хоть когда-нибудь? И глаза внезапно защипало от подступивших слез. Его ведь всегда интересовала в первую очередь карьера. Постановка. Он до последнего сомневался, стоит ли связываться с эмоционально нестабильной восемнадцатилетней девчонкой, и был абсолютно прав. Не стоило. Это я в него влюбилась до беспамятства. Это я к нему пришла. Я. Все — я.

— За вещами, — сказала я уже тверже и громче, но так и не подняла глаз к лицу. Я боялась увидеть на нем брезгливость, презрение, ненависть… Или что еще полагается таким, как я.

— Достаточно было позвонить, я бы прислал их по нужному адресу, — уничтожил меня он все так же холодно. И — не отступил, не пропустил меня.

Его слова пробили мне грудь навылет. Плечи сами собой сжались. Он даже видеть меня не хотел. И та самая неуверенность выплыла на поверхность. Потеснила здравый смысл. Я недостаточно хороша для него. И никогда не была достаточно хороша.

= 1 =

Как хорошо, что есть рамки,
Не отнимай мои рамки
Не просто так, не для декора,
Построены стены, крепки и заборы,
Не разрушай мои рамки, не расширяй мои рамки.

Вдруг это странное что-то
Сдвинется с точки отсчёта.

@Fleur «Рамки»

45 – 07.2020

Едва ступив на перрон Ленинградского вокзала, я почувствовала, будто с плеч свалилась бетонная плита. Не сдержавшись, я преступно стащила с носа маску и глубоко вздохнула. Мне нужен был этот глоток Москвы. И воздух втек в меня, тотчас вытеснив остатки беспокойства.

Я знала, что однажды удача мне изменит, и я встречу Поля Кифера вновь. Балетный мир слишком тесен, чтобы тешить себя подобными иллюзиями. Так что я не очень любила поездки в Петербург, но каждый раз соглашалась: всем нужны деньги. Пока мне везло.

После первых гастролей меня трясло так сильно, что потребовалось встретиться с психотерапевтом. А я, уж поверьте, недолюбливаю эти встречи ровно настолько, чтобы ими не злоупотреблять. Но прошло уже более двух лет, как я не видела Поля, и ощущения начали притупляться. Равно как и уверенность, что я встречу его за каждым поворотом на новую питерскую улицу. Хотя едва ли можно назвать нормальным то, как я реагирую на упоминание города, в котором остался человек, которого я некогда любила. Должно быть, день, когда я хладнокровно назову имя Кифера и внутренне не вздрогну, станет первым днем моего окончательного исцеления. Хотя жаловаться, по словам врача, не на что: за два года ни единого срыва. Наверное, потому что цена, заплаченная за ошибки, оказалась слишком высокой.

Что ж, опять не встретила, опять спаслась. И это прекрасно.

В нашей съемной квартирке, ака наиболее известном творении Леонида Ильича, царили тишина… и беспорядок. Мои громкие, неорганизованные соседки уже убежали в театр, и потому я, игнорируя Пизанскую башню из грязной посуды, направилась к холодильнику. И задумалась: точно ли Эви со Светкой на репетиции, не померли ли с голоду. Иногда у меня создавалось впечатление, что единственный знакомый с хозяйством человек в этих стенах — я, хотя еще два года назад едва ли обратила бы на эту прискорбную черту внимание. Пришлось повзрослеть, да.

Заварив себе мюсли как последнее оставшееся в доме, я силком впихнула в себя половину, а остальное выбросила. Внимательно прислушалась к себе и успокоилась. Дело только в моей ненависти к мюсли. Я вообще с некоторых пор стала очень привередлива в вопросах питания: уж лучше не есть вовсе, чем есть невкусное.

Зато в душ я залезла с наслаждением. Квартирка старенькая, мебель в ней старше меня, но на какое-то дикое, беспечное мгновение я попыталась представить, что живу в ней одна. Не стою в очереди в ванную по утрам между Эви и ее бесчисленными ухажерами, не просыпаюсь по ночам от скрипа створки шкафа, когда Светка переодевается в пижаму, вернувшись посреди ночи от своего парня. Увы, ничего такого мне по-прежнему не светило. Даже единоличная аренда.

Я ненавидела опаздывать, даже если причины на то более чем объективные. Но и задерживаться дома дольше необходимого не стала. Наверное, это следствие синдрома хронической отличницы, но для меня всегда существовал только один вид отдыха: легальный и коллективный. Поэтому в театр я явилась примерно ко времени окончания класса.

Дошла до дверей зала… И тогда это случилось.

Я врезалась в его голос, как в невидимую стену, и застыла на месте. Ладони вспотели, а сердце ускорило свой бег, грозя разломать грудную клетку. Низкий, глубокий, вибрирующий, пробирающий до мурашек. Настолько отличный от женского, что встревожит своей инаковостью любую.

Здесь. В моем настоящем. В Москве. Что он здесь делает?

Это совершенно невозможно. Он же остался моим питерским фантомом. Тем, кого я снова не встретила!

Я представляла нашу встречу по-всякому. Надеялась, что покажу себя успешной и перешагнувшей свою жизненную катастрофу, боялась, что застыну перед ним безвольным истуканом. Но никогда, даже в худшем из кошмаров, я не допускала и мысли, что увижу Поля Кифера своим наставником снова. Что попаду от него в зависимость. От человека, который просто обязан меня ненавидеть.

В пользу того, что я брежу, говорил и тот факт, что Поль ненавидел Москву. Не мог он согласиться на должность хореографа в нашем театре. Никак! Мне померещилось. Это игры подсознания. Должно быть, я так боялась встретить Кифера в Питере, что, вернувшись, придумала его тут, в Москве. В моем настоящем.

Убедив себя, что галлюцинирую, я медленно и бесшумно подошла ближе к двери и заглянула в маленькое, мутноватое окошко. Сквозь прикрытые жалюзи окна пропускали едва достаточно света, чтобы рассмотреть крепкую мужскую фигуру, стоявшую лицом к классу. По бугрящимся мышцами рукам вилась загадочная знакомая темная вязь татуировки. Черные коротко остриженные волосы лежали один к одному, просто на зависть. Он не изменился ни в чем. Все такой же идеальный. И последние надежды на то, что я обозналась, растаяли как дым.

Хотя глупо было думать, что я обозналась. Я бы узнала этот голос и этот акцент из миллиона других. В хоре, наедине, в шепоте, даже будучи в бессознательном бреду. Голос, что вытаскивал меня на поверхность в самые темные мои дни, а затем, навсегда поселившись в моей голове гулким шепотом, утягивал на самое дно. Голос, за которым я когда-то не пошла.

= 2 =

41 – 01.2018

Я влюбилась в Поля Кифера бездумно, бесповоротно и молниеносно. И так, что это увидели буквально все.

Вот я стояла на сцене одна под светом софитов, едва закончив адажио, как вдруг музыка смолкла, и вместе со стуком каблуков мужских туфель в мою жизнь вошел он. Директор нашего театра вроде бы хвалил меня, но я ничего этого не видела и не слышала.

Балет — вид искусства, где красота приравнена к абсолюту. Мы помешаны на ней, начиная с балетных школ, где девочек отбирают по строго определенным параметрам, в числе которых не только танец и предрасположенность к нему. Еще рост, вес, длина шеи, форма лица… Через какое-то время эти параметры завладевают сознанием настолько, что ты начинаешь оценивать окружающих тебя людей именно по таким критериям.

Так вот, я с уверенностью говорю, что вслед за директором театра на сцену ступил самый красивый мужчина из всех, кого я видела. Это было прямое попадание, один прицельный выстрел. Если бы я встретила другого черноволосого черноглазого смуглого мужчину с аккуратной бородой, я бы, пожалуй, без запинки ответила, что он не в моем вкусе. Потому что, вообще-то, таких множество. И ни один из них не производил на меня впечатления. До Поля Кифера я вообще не понимала, кто в моем вкусе. И, если честно, спустя два с половиной года он все еще оставался единственным мужчиной, сумевшим меня взволновать.

Мы стояли с ним на сцене, сцепившись взглядами, и… что-то происходило. Я не понимала, что это такое. Для этого мне не хватало опыта, но не могла не чувствовать. И не мечтать, чтобы все остальные исчезли, и я смогла с ним заговорить не как того требовали условности. А с той искренностью, к которой располагала сцена и свет прожекторов, очерчивавший две наши фигуры.

Кто ты? И кем станешь для меня?

Словно почувствовав что-то неладное, директор театра, Максим Андреевич Беспалов, обернулся к своему спутнику, но, не найдя на лице Кифера восторга, ответного моему, немного успокоился. И я тоже попыталась взять себя в руки и поблагодарить мужчину за теплые слова в адрес моего танца. Но взгляд так и соскальзывал на незнакомца.

— Дияра Огнева, наша маленькая звездочка, — представил меня тем временем Беспалов. Я выдавила улыбку. — Поль Кифер, ваш новый хореограф. В этом сезоне он будет ставить «Эсмеральду». И если этот человек не отдаст тебе главную партию — можешь смело мне на него жаловаться, — пошутил Максим Адреевич, хотя шутка была ужасная. И вообще выставляла меня не с лучшей стороны. Будто мне лет пятнадцать, а то и меньше. Или будто у нас есть какие-то взаимоотношения… Я перевела взгляд на Кифера, пытаясь понять, какое впечатление произвели на него слова директора театра. Но его бесстрастный вид не пропускал настоящего отношения.

— Очень приятно познакомиться, — постаралась я улыбнуться как можно более непринужденно.

Мысленно взмолилась: скажи хоть что-то. Я хочу узнать, какой у тебя голос. Однако Кифер просто кивнул, из-за чего я задумалась, понимает ли он вообще русский язык. Впрочем, он тоже изучал меня. Я это чувствовала на уровне интуиции. Той самой, женской, о которой я до этого дня еще не подозревала.

К восемнадцати годам во мне успел сформироваться забавный раскол. Я родилась и выросла в Казани, до тринадцати лет, несмотря на принадлежность к последователям Терпсихоры, воспитывалась в мусульманских реалиях. А потом переехала в Петербург, где нравы были совсем иными, сексуальные метафоры звучали сплошь и рядом, а балетмейстер и другие мужчины иной раз заходили в женскую раздевалку, как к себе домой. И в моем теле, все еще принадлежавшем девочке, уже росла и крепла женщина. Но до встречи с Полем Кифером она как будто спала. 

— Ну, продолжайте, — сухо улыбнулся Беспалов, подозрительно глянув на меня, вновь прилипшую взглядом к Киферу.

Я кивнула, поблагодарила его еще раз и попыталась сосредоточиться на продолжении репетиции. Но я знала, что он остался где-то за кулисами. Его взгляд жег меня. Огонь, закованный в броню его ледяного самообладания.

И я им загорелась. Думала ли я, что в итоге сгорю?

45 – 07.2020

Я наклонилась к крану, прополоскала рот и с чувством сплюнула. Несколько раз. Казалось, таким образом я пыталась исторгнуть из себя остатки унизительного просмотра и воспоминаний о Поле Кифере. Чтоб ему в Петербург вернуться и смыться дождем в Финский залив. Москва — моя! Ну почему было не оставить меня тут в покое, в кордебалете, с моими кровными сорока тысячами зарплаты?! Серьезно, у меня ведь ничего кроме этого не осталось. Неужто так необходимо растоптать последнее?

— Что это вообще было?! С чего в Кифера как сам бес вселился? — воскликнула шумная Эви, влетая в туалет сразу следом за мной.

Я поморщилась. Энтузиазм подруги неожиданно ударил по нервам вместе с пониманием: рано или поздно вскроется, что это он мой мужчина-катастрофа. Эви со Светкой были в курсе части моих проблем — жить под одной крышей и все скрывать не выйдет, — но имен я не называла.

— Кажется, нынче я в «любимчиках», — попыталась я отделаться шуткой.

— Это уж точно. Что он сказал тебе, когда подсел рядом?

Подруга плюхнулась пятой точкой на соседнюю со мной раковину. Не то чтобы среднестатистическая балерина могла ее обрушить, но я все же покосилась на ни в чем не повинный очень даже нужный предмет обихода.

= 3 =

45 — 07.2020

Домой после посещения психотерапевта и четырех круглосуточных аптек в поисках лекарств я добралась глубоко за полночь. Вошла в прихожую, проверила вешалку при входе на предмет мужской одежды. Все на месте, все как всегда. Я тяжело вздохнула: если однажды Эви выйдет замуж, ее избранник станет самым счастливым мужчиной на планете. Балерина-нимфоманка в личном пользовании. Уверена, многие продали бы за такое одно яйцо. Думаю, то, которое висит выше, чтобы оставшееся казалось более внушительным. Вы ведь знаете, что у мужчин они не бывают на одной высоте? А я вот знаю.

Спасибо, Эви. Не пойму, как я жила без этой информации целых девятнадцать лет до встречи с тобой.

Короче, первое, что я сделала, въехав в эту квартиру, — отодвинула диван подальше от стенки, разделяющей комнаты. Второе — научилась проверять содержимое вешалки при входе. Третье — даже если там вещей не обнаружилось, все равно никогда не появляться в коридоре неодетой. Случалось, что особо страстные ухажеры направлялись в комнату соседки, не задерживаясь в коридоре, и раздевались, соответственно, там. В общем, я была не понаслышке знакома с трудностями проживания в общежитии, арендная плата за которое составляла примерно треть моей зарплаты.

По пути в нашу со Светой комнату я заглянула в кухню. За льдом. Пизанская башня из посуды посмотрела на меня с немым укором. Как же здорово, когда в жизни все предсказуемо! Не думала же я всерьез, что в девчонках в кои-то веки проснется совесть и они помоют посуду? В этом вечном противостоянии «у кого первого сдадут нервы» я проигрывала в ста процентах случаев. Ведь то, что с нервами хуже всех у меня, отражено даже в моей медкарте. И еще утром я бы поморщилась и навела порядок, забив на гордость, но теперь вот обиделась.

У меня случилась поездка в Питер, ночной переезд, Кифер, сложнейшая унизительная репетиция и визит к психотерапевту. Я понимала, что единственный человек, заинтересованный в моем благополучии, — я сама, но в данный момент мне очень нужно было на кого-то злиться от бессилия. А девчонки подставились.

В дверном проеме комнаты я появилась, угрюмо глядя на Свету. Она чинно пришивала ленты к пуантам, не спеша радовать меня бездельем. Атласные туфельки несомненно важнее немытой посуды, а на усадку можно запросто потратить добрых два часа. Даже не придерешься.

И Эви, судя по звукам из соседней комнаты, была очень занята. Вышло бы странно, попроси она разгоряченного ухажера подождать, пока она помоет посуду.

Злость, еще недавно готовая пролиться на двух бездельниц, осела внутри, трансформируясь в глухое бессилие.

— Как прошло в Питере? — бездумно спросила Света, явно не заметившая моего состояния.

— Нормально, — ответила я.

Больше всего мне хотелось воткнуть в уши наушники и отрешиться от реальности. Желательно, остаться наедине с собой и вообще ни о чем не думать, в том числе о словах психотерапевта. Но они как медленный яд впитывались в кожу, заковывая меня в токсичный кокон и парализуя бездействием. А еще подкидывая сцену за сценой из прошлого.

Нестеров говорил, что я неверно истолковала наше с Полем прошлое и процесс исцеления из-за этого застопорился. Но что, что там было неверно истолковывать? История-то простая. Глупенькая девочка откусила больше, чем сумела проглотить. Влюбилась в хореографа, сумела добиться его внимания. Он ей уступил, написал под нее партию, пытался всеми силами контролировать ее болезнь. Не сумел. Девочка ему все испортила. Он выставил ее из своей жизни и сделал звездой ту, что была под номером два. Ведь после моего ухода он остался в театре. И писал другие балеты, где танцевала в том числе Лебковская. Очень поучительно. Берите на вооружение.

От воспоминаний о том, как мы воевали с Аленой не только за партию, но и внимание хореографа, к щекам бросилась кровь. Я дико к ней ревновала. К девушке, которая была по уровню, возрасту и классу куда ближе к Полю Киферу, нежели я. Как же все вышло глупо! Мне следовало отступиться и, осенив себя святым знамением, бежать при первых же признаках жестокости Поля Кифера. Я ведь знала, что он совсем не мягкий и не безобидный. Я обманула не только его, но и себя.

— Нормально — и все? — вторглась в мои мысли Света.

— Слабо организованная толпа приехавших капризных знаменитостей, скомканные съемки и все в масках. А так — сцена и сцена, надо просто станцевать с открывающим рот под фонограмму накрашенным мужиком в парике.

Света закрыла дверь, хмыкнув:

— Ты на вид такой ангел, Дийка, а потом как рот откроешь… Кстати, как тебе наш новый хореограф?

— Кстати? — немного напряглась я. Хоть убей, не видела в ее словах никакой связи с Кифером. Разве что… Да нет, не могла она знать. Иначе начала бы расспросы не с гастролей. И не продолжила бы меланхолично «усаживать» пуанты.

— Он тоже меняется, как только рот открывает. Кажется, что красавчик, но ему достаточно начать считать, чтобы по жилам вместо крови лед побежал.

Вот это характеристика! Да какая точная! И почему у меня два года назад было так мало мозгов, чтобы не заметить за Кифером эту маленькую, очаровательную особенность? Что он говнюк, способный без зазрения совести заставить танцовщицу стошнить, чтобы проверить, ела ли она сегодня. Или бросить на реабилитации в полном одиночестве. О нет, мне понадобилось сначала потонуть в нем, заполучить с его помощью дополнительную порцию проблем и выгребать на поверхность в гордом одиночестве. И то не хватило! Иначе почему я до сих пор дергалась в его присутствии?

= 4 =

Близка неизбежность
Так мало любви, так много слов
Совершенная нежность
Превращается в совершенное зло
Отвергая законы природы
Стоит у перил моста
Безумно глядя на воду
Совершенная красота

@Fleur «Кто-то»

Я начала заниматься балетом после того, как к нам на танцы пришла незнакомая женщина. Она подошла к моей матери и сказала, что девочку с такими данными следовало бы отдать в балет. Тем же вечером мама спросила у меня, не хочу ли попробовать стать балериной. Я пожала плечами. В семь лет я знала о балете лишь то, что девочки там танцуют на самых пальчиках в атласных туфельках. Вроде бы это красиво.

Балериной я пытаюсь стать до сих пор.

Та женщина не соврала, я заметно выделялась на общем фоне с самого начала. Когда мне было тринадцать, на одном из всероссийских конкурсов меня заметили и отметили преподаватели петербургской школы балета — пригласили. Это было чудо, счастье, полный и неконтролируемый восторг, награда за старательность. А затем мне исполнилось четырнадцать — и все сломалось. Тело взбунтовалось, началась стремительная гормональная перестройка. Там, где у других учениц еще долго не было ни намека на формы, у меня появились недостойные балерины округлости. И остро встал вопрос: нужна ли в балете такая «сложная» девочка. Он вставал каждый год. Каждый отбор. Именно из-за моей недостойной фигуры. Не будь я более одаренной, чем другие девочки, меня бы наверняка отправили обратно. Но каждый раз оставляли со словами «Тебе нужно еще похудеть».

Однако, как я уже сказала, обидными словами можно ранить не каждого. Зерно не прорастет в пустыне: ему нужна подходящая почва.

Ситуация в моей семье банальная до невозможности, но оттого не менее травмирующая.

Через полтора года после того, как я уехала учиться в Питер, моя мать попала под машину. Посреди бела дня, на регулируемом пешеходном переходе. Она ничего не нарушала. Она просто не предусмотрела, что по дальней полосе будет на всей скорости лететь пьяный мальчишка. Виновата ли мама? Да, разумеется. Потому что после этого она навсегда осталась инвалидом, и ее жизнь превратилась в кошмар. Кто же еще может быть виноват?

Мама выжила, осталась полностью в здравом рассудке, но перелом позвоночника в поясничном отделе навсегда лишил ее способности ходить. Отец продержался в семье еще четыре месяца. А еще через четыре женился на другой женщине. Узнав об этом, я впервые в жизни не съела за весь день ни крошки, но это нормально. Ненормально, что голодной почувствовала себя лучше.

Шли месяцы — все становилось только хуже. И дома, и у меня. Мой младший брат Рамиль обвинил мать в уходе отца. Не знаю, как он дошел до этой светлой мысли. Ему было тринадцать, мне — пятнадцать. Едва ли он имел в виду невозможность исполнять супружеский долг и тонкости семейной жизни, с ним связанные, — даже я сообразила это далеко не сразу. Наверное, он подразумевал, что маме следовало чувствовать вину за невозможность соответствовать своему мужу-бизнесмену и пытаться ее искупить. Короче, она была виновата. В том числе и в том, что отец предпочел общаться не с собственными сыном и дочерью, а с новоявленной падчерицей.

Впрочем, по сравнению с Рамилем я «выиграла». Любви отца мне не досталось, но гордости перепало в избытке… и в не шибко понятной фразе: «Успешным людям стоит держаться друг друга, Дияра». В остальном о моем существовании отец вспоминал постольку-поскольку, чуть ли не исключительно во время визитов в Петербург.

Раньше я была уверена, что перенесла уход отца из семьи стоически, в отличие от Рамиля. Брат изо всех сил пытался вернуть родительское внимание вовсе не оригинальным способом: вылетая из школы за прогулы и отвратительное поведение, связываясь с неподходящими компаниями и раз за разом попадая в полицию за хулиганство. Он останавливался, только когда отец начинал вправлять ему мозги. Пока они общались, все шло сносно, затем отец снова уставал от заботы о своих неблагополучных бывших родственниках… и все повторялось.

От Рамиля доставалось всем. В том числе мне. Пока я наслаждалась «сладкой жизнью балерины», он ужасно тяжело заботился о маме. И обвинял меня в том, что я скрываю от них миллионы, которыми со мной расплачивались спонсоры-толстосумы. Не знаю, кто лил ему в уши эту гадость, но его слова били по мне очень больно.

И в какой-то момент я неминуемо задумалась: а ведь и правда, зачем все это? Зачем я это делаю? Зачем я здесь? Да я же эгоистка, не желающая отказаться от себя ради семьи. Подумала так — и написала заявление об отчислении.

Мама ничего не знала о моем желании бросить балет, вернуться в Татарстан и устроиться на работу по достижении шестнадцати. Работу она, само собой, потеряла, но начала вязать по заказам, стараясь разобраться собственными силами. Увы, выходило у нее не очень. Заказчики попадаются разные, но при этом стоимость ручной работы не так уж и высока. А еще мама очень быстро уставала, так как вязание давало нагрузку на и без того травмированную спину. Но я очень надеялась, что в итоге все получится и мне не придется отказываться от мечты. Эгоистично, да. Я медлила, тянула целых два месяца, якобы дожидаясь окончания семестра…

И тут в моей жизни появился Анатолий Романович Савельев, пригласивший меня в театр. Тогда все запуталось еще сильнее. Я решила дать себе еще один шанс, последний. Сделать танец не блажью, как все думали, а последним выходом, моей жертвой и главной ответственностью. С того дня я лишила себя морального права облажаться и всех подставить. Я обязана была получить роль любой ценой, стать примой, стать идеальной. Тогда бы мамина жертва была не напрасной. Я бы сумела обеспечить ей достойное существование. Ведь она исполнила мою мечту, позволив мне учиться в Петербурге.

= 5 =

45 — 07.2020

В раздевалке царило небывалое оживление.

— Ну, кто сегодня рискнул позавтракать? — шутили девчонки, облачаясь в миллион и одну одежку для разогрева.

Задеть меня цели у них не было, и я выдохнула с облегчением. Так-то пусть треплются. После провала двухлетней давности вчерашний досадный инцидент даже унижением назвать сложно. Пришлось отрастить шкуру носорога — иначе бы я не выжила.

— Я думала, преувеличивают, когда говорят, что Кифер обращается с танцовщиками по-скотски.

— Зато он эффективен.

— Чем эффективен? Тем, что заставляет блевать?

— До этого он работал в Питере… — заговорили девчонки.

У меня остановилось сердце. Я застыла с одной надетой штаниной комбинезона и прислушалась. Конец или нет?

Я понимала, что однажды правда вскроется. Кто-нибудь прогуглит Кифера дальше «Википедии», почитает про злосчастную «Эсмеральду», заинтересуется тем случаем и обязательно докопается до правды.

Театр пытался скрыть мое имя, опасаясь, что я не выкарабкаюсь и тогда им будет уже никак не отмыться. Им очень повезло, что все, чего я хотела, — свалить из Питера, причем как можно быстрее, иначе СМИ бы их на куски порвали. Тема расстройств пищевого поведения в балетных школах и далее поднимается ими регулярно. А тут — бинго! — дирекция театра, балетмейстер, хореограф и все танцовщики были в курсе запущенного случая анорексии у первой солистки и ничего не предпринимали. Ну, кроме назначения психотерапевта, задачей которого было не вылечить меня, а заставить работать как машина и дальше. Они платили — они заказывали музыку. И меня это тоже устраивало: врач мне не мешал скатываться в проблемы все глубже и глубже.

Отправив меня в клинику, театр сделал единственное доброе дело. И громкое заявление о том, что расходы на лечение «девушки» будут покрыты из их кармана. Они солгали. Они оплатили только пятьдесят процентов. Остальное дал отец, после чего окончательно забыл о нашем с Рамилем существовании.

Когда я устраивалась в труппу, Мерхеев тактично намекнул, что будет лучше, если никто не будет знать об этой истории. Не до фанатизма, но по возможности. Ну, никто и не знал. Что я когда-то танцевала, как богиня, игнорируя пищу, как та же богиня, а потом чуть не померла под вспышками фотоаппаратов, запоров премьеру века. Как и то, что мужчина, забравший мое сердце, — ублюдок, приехавший со мной поквитаться.

— Там одна девчонка с ним трахалась. — Я с силой зажмурилась. — И — вуаля — теперь она прима. Как же ее зовут, имя вылетело из головы...

— Лебковская, — словно со стороны услышала я свой ровный голос.

— Ага, точно, — щелкнула она пальцами.

Я наконец сунула вторую ногу в комбинезон, с трудом удерживаясь от смеха. Боялась, что меня раскроют? Вот ведь наивная дура.

Таких неудачниц, как ты, Дияра, все и всегда стараются побыстрее забыть, стереть, вычеркнуть. Ты — ноль. Ты — ничто. Ты — родилась полтора года назад, в труппе Рената Мерхеева. До этого дня тебя просто не существовало. И так даже лучше. Если тебя нет, никто не помнит, что ты наделала. Ну почему Киферу этого недостаточно, чтобы принять мое наказание как свершившийся факт и убраться восвояси?

Я сунула голову в горловину кофты, а вынырнув, наткнулась на озадаченный взгляд Светы. Неужели она заметила мою заминку с переодеванием? Да ну, даже если так, ей ни за что не составить такую длинную цепочку.

Они с Эви знали лишь то, что у меня анорексия, из-за этого какой-то питерский козел меня кинул. Я не уточняла, что кинул он меня потому, что я сорвала этому козлу спектакль, что он, вообще-то, ни разу не питерец и вообще все настолько сложно, что впору выть на Луну.

— Идешь? — невозмутимо спросила я Свету, как будто подумала, что ее взгляд мог относиться к этому.

В любой непонятной ситуации — игнорируй. Вот мое новое кредо.

— Ага, — ожидаемо отреагировала соседка. — Эви?

Соседка с напряженным видом копошилась в сумке.

— Не ждите меня.

— Опять «счастливую» заколку потеряла, — хмыкнула Света, выйдя в коридор. К счастью, о Кифере она как будто забыла.

Знаете то самое чувство, когда вы поворачиваетесь в поисках машины позади себя, обнаруживаете ее, но все равно вздрагиваете в испуге? Точно то же самое случилось со мной, когда я вошла в зал и увидела там Поля. Мой взгляд уперся в его спину, и я дернулась. У меня случился внутренний раздрай. Я не хотела, чтобы он наблюдал за мной во время занятий, но очень радовалась, что он рядом. Отлично, да?

В зеркале я поймала его взгляд, устремленный на меня, хотя более чем уверена, что он не следил за входом. Просто почувствовал. Как вчера у двери. Я не опустила глаза, я вообще не собиралась прятаться. Доктор Нестеров уверен, что я неправильно оценивала ситуацию с Полем два года назад. Мне нужно было как-то докопаться до правды, и я собиралась хотя бы попытаться с ним поговорить. Не об отношениях между нами, а о чем-то постороннем. О чем угодно. Даже если это будет жесткий, призванный уничтожить меня разговор — прекрасно. Меньше романтических бредней навоображаю. Главное, чтобы он вообще со мной заговорил.

Я чувствовала себя как под пытками уже от одного его присутствия и неприкрытой ненависти ко мне. Вспоминая свою вчерашнюю браваду перед Нестеровым о том, что приняла правила игры сильных мужчин, в которой осталась крайней, теперь я чуть не хохотала над собой. Ничего подобного я не чувствовала. Мне хотелось закричать: неужели же я так виновата, как ты пытаешься показать? Неужели не расплатилась по счету?

= 6 =

41 — 01.2018

Попытка принарядиться и накраситься для отца вышла мне боком. Тушь растеклась от слез по щекам некрасивыми разводами, а коктейльное платье требовало надеть сверху отнюдь не куртку. Поэтому я облачилась в осеннее пальто. В январе, конечно, лучший выбор, особенно когда идет ледяной дождь. Но до театра была всего одна станция метро, причем в центре города, и я решила пройти ее пешком и прочистить голову. Мне следовало успокоиться до того, как вернусь в театр и встречу кого-нибудь из наших.

А пока я просто распустила волосы, спрятав таким образом лицо, и шла по улице, сверля взглядом носки своих сапог. Когда рядом резко притормозила машина, я сначала испугалась, механически вздернула голову одновременно с тем, как Кифер толкнул дверь.

— Залезай, — велел он.

Я на мгновение замялась. Нет, конечно, никаким маньяком я его не считала, но хотелось, вообще-то, провалиться сквозь землю оттого, в каком я виде! Кифер мне, черт подери, так нравился, что в его присутствии язык к небу прилипал, а колени становились ватными.

— Дияра, — раздраженно повторил Кифер. — Садись немедленно.

Стрельнув глазами в собравшуюся очередь за его машиной, я вздохнула и нырнула в салон.

— Ревем? — мазнув взглядом по моему лицу, спросил он.

Я закусила губу. Отвечать не хотелось. Из-за дождя определить, что именно стекало по моим щекам вместе с косметикой, было и впрямь проблематично.

— Нет, — севшим голосом ответила я и чуть не застонала: он выдал меня с головой.

— Неужели из-за меня? — фыркнул Кифер.

— Что? Нет!

Сначала я даже не поняла, о чем он. А потом вспомнила вчерашний день.

Угрозу следить за моим состоянием он исполнил сполна. Сорвал меня с репетиции и отвел к театральному доктору на осмотр и взвешивание. Потребовал от меня раздеться и встать на весы в белье, чтобы некуда было спрятать утяжеляющие предметы. Я была в шоке. Для понимания: Казань — мусульманское место. Разумеется, я крайне далека от религии, как, впрочем, и родители, ибо иначе как бы я стала балериной? Но в моем детстве хватало женщин в хиджабах, соблюдавших правило показывать на публике только стопы и ладони. Даже в моей родне. Переехав в Петербург, я стала относиться ко многому куда проще, но раздеться перед двумя мужчинами, один из которых даже не доктор..? Нет, ради партии, ради мамы я бы это сделала. И даже начала, но врач правильно оценил мое состояние и попросил Кифера выйти. Тогда я впервые услышала от него французский. И это было, очевидно, какое-то ругательство.

— Тогда зачем врать?

— Не хочу об этом говорить, — пробормотала я и полезла в клатч за влажными салфетками. Отогнула козырек, постаралась стереть подтеки туши. Превратилась из среднестатистической заплаканной девочки в панду и не придумала ничего лучше, чем отвернуться к окошку и не смотреть на Кифера.

В этот момент мы как раз проехали мимо нашего театра.

— Куда мы едем?! — воскликнула, обернувшись.

— Не похоже, чтобы ты была в состоянии репетировать или хотя бы поела. А поскольку сегодня в твоем расписании занятия только у меня, с тобой такой я работать отказываюсь.

— Но…

— Мы едем обедать.

— Я с вами? — недоверчиво уточнила я, хотя внутри что-то глупое сладко оборвалось.

— Тебя возмущает предложение пообедать с собственным хореографом?

Внутри все задрожало от предвкушения. Взгляд уперся в крепкую шею, скользнул выше, по его профилю и черным волосам. Мне всегда казалось, что людям, которым досталось больше красок во внешности, чем мне, повезло. Разве светлые волосы и зеленые глаза — это не красиво? Так я всю жизнь думала — и без памяти влюбилась в жгучего брюнета. Последовательная, да.

— Н-нет, — опомнившись, пошла я на попятную.

В моей голове для сравнения возникла сюрреалистичная картинка, где я в ресторане с Шадриным. Точнее, попыталась возникнуть, потому что за его стол усаживались кто угодно: хоть костюмерша, хоть Беспалов, но уж точно никак не я. Это как из другой реальности. Так почему Кифер считал это нормальным? И почему мне так грела душу идея посидеть с ним за одним столом?

Этот человек мучил меня на множестве уровней, да и отношения с ним складывались вовсе не просто. Он требовал от меня полного доверия и полной отдачи. Но если работала я на пределе, то с доверием никак не складывалось. После того, как он объявил, что заменит меня Лебковской при первых признаках снижения веса, — какое доверие? Да и реагировала я на этого человека неправильно. Каждое его прикосновение заставляло меня зажиматься и «выключало» свет, благодаря которому я выделялась среди других девочек. Один раз Кифер пытался танцевать со мной вместо партнера, но это сделало ситуацию только хуже. И, по-моему, он после этого на меня сильно разозлился.

В теплом салоне ненавязчиво и очень приятно пахло кожей и автомобильным парфюмом. Поль подкрутил температуру печки, и меня начало неумолимо клонить в сон.

— Так из-за кого ревешь? — негромко спросил Кифер.

Я вздохнула. Вдаваться в подробности моей печальной жизни при мужчине, который вызывал у меня эстетический оргазм, совсем не хотелось. Но я чувствовала, что если ничего не скажу, то на следующей репетиции наверняка увижу вместо себя Лебковскую.

= 7 =

44 — 07.2020

Когда доктор Нестеров сказал мне подумать, что именно в наших отношениях с Кифером было не так, я сразу вспомнила диван. Каким был ваш опыт взросления? Букеты, конфеты, поцелуи перед подъездом, петтинг в машине или, может, на родительском диване? Ну, петтинг на диване в моей жизни случился сразу после первого поцелуя и с окончанием в виде обоюдных оргазмов при неприглушенном свете. Это — шок.

Поль Кифер ставил «Эсмеральду» три месяца. И за это время я прошла путь от девочки к женщине. В плане психики. И достаточно оценить темп, взятый еще на старте, чтобы понять: это не был здоровый переход. Он меня сломал и кое-как совместил по этой линии разлома с собой, игнорируя тот факт, что во мне оставалось еще очень много детского.

Конечно, тогда я так не думала, я вообще мало что понимала. Если честно, в полной мере впервые прочувствовала только что. Поняла, каково это — по-настоящему хотеть мужчину. Не просто отвечая на его желание, не позволяя, не поддаваясь, а… независимо. Потому что это нужно мне.

Надави Поль немного, и я бы определенно ему все позволила. Но, по-моему, он даже не хотел меня. И большой вопрос, только ли сейчас не хотел.

Как при всех его возможностях два года назад он польстился на костлявую, больную, проблемную девчонку-подростка? Я вижу только один ответ на этот вопрос: он хотел, чтобы именно я танцевала его «Эсмеральду», и действительно сделал все, чтобы уничтожить во мне эту робость перед ним. Он дал мне то, о чем я бы никогда не отважилась попросить сама.

Обед у него дома был тщательно спланирован.

Я почти бегом бежала, спеша покинуть театр. На лестнице чуть не влетела носом в опешившего Мерхеева. Пробормотала что-то среднее между приветствием и извинением [вы, кстати, за «здравините» или за «извидрасьте»?))] и ринулась к служебному выходу.

Где, как оказалось, уже некоторое время мялся Глеб. От неожиданности я встала как вкопанная.

— Дияра, добрый вечер, — улыбнулся он немножко нервно. По-моему, он не был уверен, что я с ним заговорю.

— Добрый. Эви ушла примерно полчаса назад, — продекламировала я.

— Очень жаль, потому что я хотел ей отдать…

В его руках мелькнула та самая «счастливая» заколка. Я с трудом подавила желание отчитать нерадивого фетишиста. Придумал на свою голову тырить вещи у людей театра, мы же все до одури суеверные! Куда ни плюнь — везде дурные предзнаменования мерещатся. Эви ушла с репетиции прямиком домой, минуя кишащие симпатичными мужчинами заведения, словно в воду опущенная. Она была уверена, что по ней сегодня жестко проехались именно потому, что потерялась любимая заколка! Как по мне, виной всему было то, что она целый день эту самую заколку искала и растеряла таким образом львиную долю самоуверенности. А ведь именно в этом ее особый шарм.

Пришлось напомнить себе, что Глеб понятия не имел ни о символах, ни о заколке. С кем бы Эви ни спала, до откровенностей не доходило.

— А еще надеялся с вами увидеться, — закончил Глеб, не подозревая, что только что прошел в миллиметре от гильотины. И снова — голову на плаху? Вот пример человека, лишенного инстинкта самосохранения!

— Вы это серьезно? — не сдержала я смешок.

— Черт, — в сердцах выдохнул он. — Я знаю, что обстоятельства знакомства у нас с вами не очень, но я не мог не попытаться.

— Так, стоп, — подняла я руки, покосилась на правую. Действительно заваливаю плечо. Блин! Ну что за… не было ж такого. Массаж мне нужен, вот что. Это меня, пожалуй, от встречи с Полем так перекосило.

Вспомнив Кифера, я обернулась на окна его кабинета. Свет по-прежнему горел, но не похоже, чтобы Поль наблюдал. Ох, Дияра, с чего бы он стал за тобой наблюдать? Он явно дал понять, что ты ему неинтересна. Даже несколькими способами.

— Стоп, Глеб, — повторила я и, кажется, парень просиял, осознав, что его имя запомнили. Ну, учитывая, что Эви его к утру забыть умудрилась, я, наверное, действительно молодец. — Не все балерины такие, как моя соседка. Я к себе… никого не приглашаю.

— Дияра, Дияра, — испуганно выставил он ладони, краснея. — Я совсем не об этом. Эви, ну… эээ… вы понимаете, мы сидели с парнями, познакомились с ней, а она балерина. Любой из компании бы… — Он замолчал. И правильно сделал! Осуждать его было не за что, но и уважения такие поступки не вызывают. Разве что у друзей, а я ему не друг, я «а она балерина». — Я просто предлагаю пойти поужинать, без каких-либо обязательств.

Мне вот вообще не хотелось с ним ужинать. Но мне вообще ни с кем ужинать никогда не хотелось, при этом доктор Нестеров отчего-то считал это печальным обстоятельством моей жизни и помехой на пути к выздоровлению. Только поэтому я и задумалась.

— Я угощаю, — на всякий случай уточнил парень.

Тут я резко поменяла свое мнение. Вот зачем мне это надо? О чем вообще говорить с человеком, который считает девочек из балета меркантильными и доступными? Во мне же ни того, ни другого! Сломаю еще человеку шаблон, нарвется он в итоге на неприятности, а кто виноват? Я виновата.

— Глеб, — начала я и зачем-то снова обернулась на окна Кифера.

Свет очерчивал темную мужскую фигуру. Меня как током прошило, в висках застучала кровь. Он все-таки за мной следил! Дико захотелось возвести между нами километровую стену, закрыться, защититься, не пустить в свою жизнь. Даже если речь шла всего лишь о Глебе, с которым мы пересеклись случайно.

= 8 =

Останови поток, исчезни, как всё исчезает,

Почему мне так нравится то, что меня разрушает.

Угомони вулкан, сделай так, чтоб твой образ погас,

Почему так нравится нам то, что разрушает нас.

@Fleur «Зов Маяка»

40 — 01.2018

Он ждал меня перед парадной, у своей машины. Я не ожидала. Сто раз обдумала, как себя вести с ним в театре, и не нашла ни одного адекватного, взрослого варианта. Сейчас важнее всего было понять, что собирался делать Кифер. Потому что, приди он на репетиции и безэмоционально вели мне встать в третью позицию, я бы умерла на месте от унижения. Но нет: он приехал к моему дому. Наверное, это хорошо. Или же он собирался меня предупредить не распространяться о случившемся, что тоже возможно.

Наутро слова о том, что он готов позволить мне все, начали казаться не такими уж приятными. Они означали, что хочу я, а меня — нет. Он же раньше никак не проявлял ко мне интереса! Это я виновата. Я его поцеловала, спровоцировала. Но и как вернуться к прежней модели отношений, я вообще не представляла. Это вообще возможно, если делишь настолько личное? Я, на минуточку, теперь знала, как хореограф, от вида которого меня и без того накрывало сладким ступором, выглядел ниже пояса!

Мы встретились взглядами, и между нами натянулась невидимая напряженная пружина. Что-то изменилось в моем восприятии этого человека. Меня как магнитом к нему потянуло. Внутри что-то отозвалось. К щекам прилила кровь, в груди зажгло огнем, губы сами собой разомкнулись, выпуская хрипловатое дыхание. Я сходила с ума. Как справиться с ураганом эмоций — не знала. Утренний стыд поглотило совершенно иное чувство, подсказывающее, что все случившееся было правильным. Как минимум для меня. А он… красивый, взрослый мужчина, точно знающий себе цену и чего он хочет. Вчера он выбрал быть моим. На вечер. Будет ли этому продолжение?

Я чувствовала, что со мной играют, но не могла понять во что.

И тут я увидела, как губы Поля изогнулись в понимающей улыбке. Я вздернула голову и шагнула под мокрый снег из-под козырька.

Чувствовала я себя преотвратно. В голове шумело, немного тошнило и было какое-то странное, незнакомое ощущение между ног. Не боль, но однозначный дискомфорт. Казалось, Киферу хватит взгляда, чтобы понять, как мне паршиво. Но все через это проходили. Неловкость от первого раза, дезориентацию. Я не хотела, чтобы Поль думал, будто я придала случившемуся слишком большое значение.

— Доброе утро, — поздоровалась я первой, так и не выбрав между «привет» и «здравствуйте».

— Доброе, — отозвался Кифер нейтрально. — Как себя чувствуешь?

— Голова немного побаливает, но все в порядке.

Большей лжи я в своей жизни не выдавала. В физическом смысле я была более или менее в норме, а вот эмоционально я была в таком раздрае, что ни о каком порядке не могло быть и речи. Только какая же мне тогда «Эсмеральда»?

На лице Кифера я заметила разочарование. Понятия не имею, на что он рассчитывал, но, видимо, точно не на то, что я постараюсь разыграть равнодушие. Впрочем, о чем это я? Никакой высший балл по актерскому мастерству не мог подготовить меня к тому, что придется разыгрывать равнодушие перед мужчиной, с которым я почти переспала. На деле я была позорно близка к тому, чтобы броситься наутек, сверкая пятками.

Одна из снежинок упала мне прямо на ресницы, и я постаралась ее сморгнуть.

— Садись в машину.

Закинув сумку на заднее сиденье, я пристроилась рядом с водительским креслом, бросая на Кифера задумчивые взгляды. В памяти всплыл вчерашний вечер.

— Думаю, мне стоит извиниться…

— Поехали ко мне вечером? — прервал он меня на полуслове.

Я замолкла и почему-то покраснела. Было совершенно очевидно, что именно он мне предложил.

Я опустила взгляд к его шее. Стало немного легче: смотреть в лицо сил не было. А шея была очень даже ничего. Смуглая, рельефная, во всех смыслах колоритная. Пальто распахнуто, и в вырезе рубашки виднелись завитки черных волос. Совсем не по-балетному! Хорошо, что он перестал танцевать, наверное. Мне стоило представить, как сгорали в его руках партнерши под натиском такой сексуальности, и решила, что либо они завершали репетиции с Кифером в постели, либо были сплошь лесбиянками. Третьего варианта не существовало.

В голове зажурчали предательские слова о том, что я могу получить от него все, но должна думать о последствиях. Последняя часть меня вчера, увы, не интересовала. Классно подумала, супер просто! Но какого ж лешего он меня сам спаивал? Точнее, нет: он дал мне побывать в его спальне, напоил, позволил поцеловать, ответил так, что я потеряла все ориентиры, а потом напоил еще раз… И фактически поимел. А я еще думала, что сесть в машину собственного хореографа не страшно!

Сглотнув ком в горле, я сдавленно кивнула. Потому что, несмотря ни на что, в глубине души знала, что именно он должен стать моим первым. И он сам мне это предложил.

— Если ты этого хочешь.

Поль наклонился ко мне, перегибаясь через консоль между сиденьями, прижался практически вплотную. Щеку защекотали волосы, небольшая пауза — и к шее прижались губы. Я ахнула, задрожала. Подняла руку и провела пальцами по открытой коже. По шее, вдоль ворота рубашки. В голове шумело так, будто я снова выпила слишком много вина. Сама потянулась к его губам. А вместо этого Кифер играючи подхватил меня и потянул к себе, усадил на колени. Ужасно неудобно, но целовались мы жадно, жарко, до хрипов.

= 9 =

44 — 07.2020

Впечатленная рассказами Бехчина, Эви перешла в режим активного поиска. Если до разговоров про бывшую жену она еще подумывала притащить Мишу к нам в пику Светке, то после поставила на нем жирный крест, а то и не один. Она терпеть не могла унылых парней, использующих ее как замену своим бывшим. Весьма здраво.

Соответственно, танцевать она отправилась со мной, предварительно сообщив, что ловить два на два удобнее. Тем более классно делать это с кем-то, кто хорошо двигается. И еще когда выяснится, что по краешку танцпола ходит, «пуская на меня слюни», Глеб, то у нее будет из чего выбирать. А что вы знаете о прагматизме?

По-моему, она здорово погорячилась с заявлением, что вдвоем удобнее. Да будь она хоть одна, хоть в компании пятидесяти мужиков, на нее наверняка кто-нибудь бы клюнул. Потому что для полноты образа ей не хватало только мокрой белой майки. Весь танцпол глаз оторвать не мог. Даже Бехчин, однозначно радовавший глаз на фоне остальных неуклюже дергающихся парней. К нему, кстати, тоже прибилась какая-то девица с подколотыми и стратегически приоткрытыми губами. Да еще вовсю елозила в кудрях парня увешанными кольцами пальчиками.

Короче, не скучал никто. Даже Глеб, ревниво озиравшийся по сторонам, дабы не упустить свою законную добычу, коей я, по его мнению, являлась.

Спустя какие-то десять минут мы с Эви, конечно, обросли двумя настойчивыми носителями тестостерона. Я бы даже сказала, что крайне настойчивыми, но дело было не во мне — и я промолчала. Когда пугающе мощные руки легли на бедра Эв, она лишь призывно засмеялась, присела и поднялась, бесстыдно проведя пятой точкой вдоль… ну, допустим, ног. Мать честная!

Мне очень нравилась Эви как подруга, но едва дело казалось мужчин — ей рвало тормоза и она превращалась в развязную особу, стремящуюся соблазнить весь мир. Сколько ни пыталась, я не могла этого понять или одобрить или хотя бы притвориться, что поняла или одобрила. И чувствовала себя сорокалетней ворчуньей с пятью кошками.

Я поспешно развернулась, оказавшись лицом к лицу с бледнокожей версией Дуэйна Джонсона. Маска на его лице смотрелась случайно прилепившимся кусочком ткани. Просто разрыв шаблона. Я к таким образчикам не привыкла. До этого момента мне внушительным казался Кифер, уж на фоне балетных партнеров — точно. Но у парня напротив кулак был размером с мою голову. И друг его… не едва ли был сильно меньше. Мое предательское воображение попыталось втиснуть этого парня в нашу микроскопическую брежневку, а потом разместить его поверх Эви — оно само, я ни при чем! — и дрожь пробрала.

— Как тебя зовут? — прогнусавил верзила сквозь маску.

Лучше всего было бы сказать, что не знакомлюсь, но, боюсь, попроси он у меня самое ценное — пароль от аккаунта Spotify — я бы и его озвучила. Инстинкт самосохранения, знаете ли.

— Дияра.

— Чем ты занимаешься, Дияра?

В голове мелькнула мысль, что он, должно быть, где-то работает секьюрити. Я бы на его месте именно там и работала. И вопросы он задавал с заметной… профдеформацией.

— Я балерина, — пискнула я.

Тут я почти набралась смелости, чтобы найти причину смыться, так сказать, во избежание, но опоздала. Рядом нарисовался до крайности возмущенный Глеб.

Кажется, у меня в детстве были книжки с баснями Крылова, но лучшей иллюстрации к «Слону и Моське» мне еще видеть не доводилось.

— Она со мной, — лапа Глеба обвилась вокруг моей талии.

«Джонсон», к моему шоку, спорить не стал, лишь виновато поднял ладони и отчалил. Зато Глеб сам не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы бесцеремонно прижать меня к себе поближе и неуклюже задергаться в танце. Не будь ситуация такой неоднозначной, я бы попыталась отбиться, но пришлось терпеть. Мне лишние притязания были ни к чему. Этот хоть выглядел безобидным.

Хихикнув, Эви потянула своего будущего «на одну ночь» в сторону бара. Ну не зараза ли?

— Надеюсь, ты таким образом не набиваешь себе цену, Дияра? — ревниво зашипел мне в ухо Глеб и потерся… маской о висок [эротика 2020+].

— Во-первых, ты прекрасно видел, что он сам подошел, а во-вторых, я ничего тебе не обещала!

Он неожиданно настойчиво развернул меня к себе и опустил ладонь на спину, выше выреза топа, поверх открытой кожи. Само по себе меня это не нервировало, ибо чем только ко мне в танце не прижимались. Но здорово напрягал тот факт, что сам Глеб явно придавал происходящему слишком большое значение. Мужчины есть мужчины. Даже если безобидные.

— Вчера ты сказала, что Эви не оценит, если мы начнем с тобой встречаться. Но ей все равно. Что за сказку придумаешь сегодня? Про парня, которого оставила в Питере?

Парень, которого я пыталась оставить в Питере, увы, был ни разу не сказкой. И вообще там не оставился, но эту информацию следовало придержать. Тем более что виновника моей разбитой вдребезги личной жизни Глеб несколько часов назад встретил у служебки нашего театра.

Но правда, я упорно не понимала, кому я сдалась вся такая насквозь проблемная и не жаждущая отношений. Знала, что Глебу понравилась внешне еще тогда, ночью. И сегодня, когда я спустилась по ступеням крыльца накрашенная и в переливающемся топе, парень слегка подвис. Но этого недостаточно. В смысле, достаточно, ведь когда-то и я повелась на одну лишь внешность, только что из этого вышло? Однобокие отношения добром не заканчиваются.

= 10 =

40 — 01-02.2018

Утром, пока Кифер готовил завтрак, я сидела на кухне в одном белье и футболке. Он запретил мне надевать джинсы под предлогом того, что раз уж весь Петербург видел мои ноги в одних колготках, то ему положено и подавно. Я не стала возражать. К собственным ногам у меня претензий не было: длинные, стройные, с четко прорисованным рельефом. А что икры чуточку слишком мускулистые, так это нормально. Иначе откуда бы взяться прыжку?

Эмоций было невероятно много, но наиболее отчетливо я чувствовала страх за то, что все на этом и закончится. Взгляд блуждал по бугрящейся мышцами спине Поля. В то время как я пыталась прикрыться, он вообще не стеснялся. Теперь стоило мне закрыть глаза, как в темноте, за веками, рождалось зрелище его обнаженного тела. И меня тотчас затапливало сладостью. Я не могла дать этому закончиться. Он ведь хотел меня. И утром тоже. Из-за необходимости накормить вытащил из кровати чуть ли не силком. Так с чего бы всему закончиться? Не может быть, чтобы это утро стало нашим финалом.

Под стеклянной крышкой поднимался омлет, но я, рискуя обжечься, протиснулась между Полем и плитой и прижалась к нему всем телом. Заглянула в лицо и почувствовала острый, ни с чем не сравнимый восторг от того, что теперь имею право без стеснения разглядывать эти черточки. Я ни о чем другом даже думать не могла. Я должна была его удержать!

— Осторожнее, — предупредил Кифер тихо, прижимая ближе к своему телу. Пальцы на бедре как будто инстинктивно сжались. Недовольным он не выглядел. Скорее наоборот. Я тихонько счастливо вздохнула.

Потянулась к нему губами, как всего лишь позавчера на кухне. Но на этот раз с полным пониманием, что делаю. Кифер целовал меня в ответ, но одним глазом не переставал следить за омлетом. И хотя это было логично, я ощутила досаду. Отстранилась.

— Поль, — позвала я, силясь скрыть стеснение. — Ты ведь веришь, что у меня никого не было? — Меня очень волновал вопрос, что же пошло не так.

— Почему ты спрашиваешь? — удивился он.

— Потому что крови не было, — ужасно покраснела я.

— Так случается. Особенно если имеют место высокие физические нагрузки. Это хорошо: никакой боли.

Внутри меня что-то оборвалось. Это со сколькими женщинами надо было переспать, да хоть бы даже впервые, чтобы знать, что «так бывает, особенно если имеют место физические нагрузки»? Я не сомневалась в том, что не стану в постели Кифера ни первой, ни последней, но все равно мне стало больно. И именно это пугало. Я же, получается, ничуть не особенная. Одна была надежда: он оценит то, что у меня первый. Только у меня. Но и то не вышло. Перспектива что надо!

А может, и к лучшему. Потому что все вышло буднично. Раз без крови, то и ничего особенного. Это даже хорошо: никакой боли.

Хотелось ли мне боли? Да! Уж балерины боли не боятся. И было бы правильно ощущать, что что-то во мне изменилось и никогда не будет прежним. На какую-то каплю мне хотелось этой жертвы, хотелось что-то отдать человеку, которого я полюбила. А отдавать оказалось нечего.

Вздохнув, я снова прижалась к Полю губами, на этот раз к шее. Спустилась поцелуями ниже, млея от прикосновений его горячей кожи. Он прикрыл глаза. Щелкнула выключенная конфорка. Пара шагов — и вот я сижу на разделочном столе, а Кифер втискивается между моих бедер.

— Постой, — отодвинулась я от него и уперла в грудь ладонь. — Скажи, что мы вместе. Я по-другому не буду.

Он замер надо мной с нечитаемым выражением на лице. Эта пауза отдалась в груди чем-то болезненным.

— А с чего вдруг ты сомневаешься?

Слова были приятные, но меня не убедили. Червячок сомнений грыз не переставая. Никак не походил Поль Кифер на человека, легко соглашающегося на отношения. Безэмоциональный, продуманный, контролирующий каждое действие.

Ядовитые слова Шадрина, сказанные в первый день, намекали на обилие беспорядочных связей. И улыбка Кифера, адресованная Алене, говорила о том же. В общем, чувствовала я некую неправильность.

Вслух я, конечно, ничего не озвучила, отделавшись нейтральным:

— Есть причина.

— Есть причина? — покачал он головой в неверии. — Тренируешься в умении врать, малышка?

Я чуть было не рассмеялась. Знал бы он, как я водила за нос родных, скрывая прискорбное положение вещей. Знал бы он, сколько я утаила, рассказывая про отца… Тренироваться нужды не было. Он, видимо, предпочитал обманываться моей юностью точно так же, как я — его обещанием быть со мной.

— Рассказывай, — потребовал он, а когда я промолчала, потянул мою футболку вверх и повторил настойчивее: — Рассказывай!

— Нет, — игриво шепнула я ему в губы и поспешила перевести тему: — Если ты говоришь, что мы вместе, значит, я тебе нравлюсь. Я ведь тебе нравлюсь?

Я так боялась услышать «нет», что намеренно построила вопрос так, чтобы отрицательный ответ был сложно объясним. Не оставила Киферу выбора. Проще было согласиться. И если я и понимала, что рою себе яму, то все равно не могла иначе. Если до вчерашнего дня я просто тихо сходила с ума по своему хореографу, то теперь, когда он стал чуточку моим, я хотела его удержать любой ценой. Неважно как.

— Это легко проверяется.

= 11 =

44 — 07.2020

— И пусть я не одобряю ваш поход в клуб, сколько работаю — за двухдневное пребывание в больнице еще никого не понизили!

Света уже раз пятьдесят повторила, как глупо и опрометчиво мы поступили. Я же, хоть убей, не видела в нашем поступке ни того, ни другого. Единственный, кто отличился легкомыслием, — Глеб.

Впрочем, сейчас, когда подруга гнусавила это в маску, изогнувшись немыслимым образом в попытках устоять на ногах, ее серьезность меня забавляла.

Если вбить в Гугле запрос «районы Москвы», то легко нарваться на картинку, где какой-то шутник прозвал область нашего обитания филиалом ада. Тут трудно не согласиться. Китайская зараза, все дела, полтора метра дистанции между людьми. Ну да. Отмените пару поездов метро подряд, пустите пару пригородных поездов, и полтора метра превратятся в полтора сантиметра! Я чувствовала, что еще чуть-чуть — и мне придется на ком-нибудь жениться. Только понять бы, на ком именно!

В данный момент я почти распласталась по мужчине на полторы головы меня выше, но и в бедро сзади упиралось тоже что-то… трудноопределяемое. Странно, что при всем при этом все еще сохраняла примерно вертикальное положение: стояла я на одной ноге, а вторая была зажата где-то между ботинком сидящего молодца и его кожаным портфелем. В поисках еще как минимум одной точки опоры я попробовала дотянуться до поручня, но промахнулась и мягко спланировала на широкую мужскую грудь. Теперь знала, как ощущаются щекой не то чтобы рельефные мужские мышцы. Радовало одно: мы все в масках, никогда друг друга не узнаем и не сумеем никому ничего предъявить!

— Вы же наверняка многое разучили! — кричала я подруге, выглядывая из-за удивительно свежей мужской подмышки.

— Ничего нового не было. Мы репетировали прошлые спектакли, а Кифер Бехчиным занимался. Так загонял, что тот едва на ногах стоит.

— Я, кстати, тоже, — недовольно буркнула моя «не точка опоры».

— На следующей переход на кольцо, — «утешила» я, намекая, что очень скоро нас всех вынесет в двери вместе с намертво прикрученными поручнями и сиденьями.

В театр мы из-за задержки в метро почти опаздывали, и я по этому поводу переживала. Света могла быть сколько угодно права, но после выписки я ждала двух вещей: тяжелого разговора с Ренатом и сообщения, что я разжалована в кордебалет вновь. И совсем не прогадала, так как стоило переступить порог, мне сообщили, что некую Дияру Огневу очень ждут в кабинете художественного руководителя. Оттягивать смысла не было. Грустно-похоронно пошутив и заставив подруг взволнованно переглянуться, я ушла. Понимала, что сама подставляюсь, ведь девчонки правда не понимали, из-за чего я так разнервничалась, и обязаны были однажды догадаться, но настрой был именно такой. Грустно-похоронный, в смысле.

— Ренат Эльдарович, к вам можно? — постучалась я и заглянула в приоткрытую дверь.

— Заходи, Дияра, присаживайся, — пригласил меня худрук.

Но, пройдя внутрь, я поняла, что все не так просто: около книжного шкафа Рената, прислонившись к нему, стоял Кифер. Интересно, он учился позировать перед зеркалом для того, чтобы принимать вид пугающий и восхищающий одновременно, или это врожденное? В любом случае на меня действовало безотказно.

Ну почему Ренат не мог просто передать ему краткую выжимку из нашего разговора? Почему обязательно было приглашать меня «на ковер» к бывшему? Скорее всего, таким образом Ренат пытался мне продемонстрировать тот факт, что вовсе не на моей стороне. Смешно. Будто я не поняла этого в тот миг, когда нежданно-негаданно услышала его голос в коридоре!

Едва представив, как позабавится ситуацией Кифер, услышав о моей несостоятельной личной жизни, я чуть было не вышла из кабинета обратно в коридор. А если бы спросили, что это за ребячество такое, ответила бы, что меня выдавило двукратным авторитетом.

— Доброе утро, — через силу поздоровалась я с Кифером, разумеется не получив ответа.

И садиться не стала, несмотря на приглашение, раз уж Поль стоял.

— Как самочувствие? — спросил Ренат, сверкнув линзами очков, такими же тонкими, как он сам.

— Прекрасно, — бодро ответила я, ничуть не обманываясь добродушием этого человека. Больше — нет.

Если честно, я на Мерхеева была обижена. До приезда сюда Поля в Москве было два человека, знавших мою историю: руководитель труппы и доктор Нестеров. И если перед вторым я каялась, потому что так было нужно мне, то с Мерхеевым все иначе.

Как уже говорила Бехчину, я таскалась по просмотрам, получая отказ за отказом, пока глава нашей труппы сам меня не нашел. Я думала, что это все. Хотела уже сдаться, собрать чемоданы и ехать к матери на радость Рамилю. Но Ренат дал мне еще один шанс. Последний. Правда, установил полугодовой испытательный срок со смешной оплатой и условием: контроль моего состояния под надзором психотерапевта.

Но я не жаловалась. В моей ситуации жаловаться было нелепо. Иногда в жизни случается такое, что заставляет вас пересмотреть буквально всю вашу жизнь И научиться благодарить судьбу за каждую новую возможность.

Наверное, мне следовало сразу догадаться, что приняли меня в труппу только и исключительно благодаря Савельеву. В смысле я знала, что он за меня просил, но надеялась, что в ответ на эту просьбу в Мерхееве что-то откликнулось. Сострадание, например. Нелепо, да?

= 12 =

44 — 07.2020

Ко всеобщему изумлению, Эви не только взяла на себя ответственность за отправку Глеба в больницу, но и повезла ему вечером еду. Домой. Потому что из-за коронавируса парня подштопали, но в стационар класть не стали. Не до драчунов нынче медикам.

Таким образом мы со Светой остались вечером вдвоем. Я уныло готовила ужин, уговаривая себя верить, что поступила правильно, оттолкнув Кифера, но что-то внутри сопротивлялось. Часть меня не желала отпускать этого человека, несмотря на все доводы рассудка. Хотя тот кричал: «Отпускать?! Опомнись, когда он вообще был твоим? И в каком состоянии он тебя оставил? Ну ты и…»

Два года назад чем больше мной завладевала болезнь, тем старательнее я притворялась, что соответствую Полю, чтобы его удержать. Смешно. Меня кидало из крайности в крайность. Перепады настроения становились убийственно неконтролируемыми. Я могла прятаться и рыдать наедине с собой, но в следующий миг щебетать о чем-то, повиснув на шее Кифера. Я очень не любила, когда он видел меня маленькой и жалкой. Делала вид, что более взрослая, сексуальная, раскованная и, конечно же, беспроблемная. Особенно хорошо это помогало, когда нужно было отказаться от еды. Он отвлекался. Должно быть, думал, будто я в порядке, будто такое поведение — норма для всех.

Сколько же глупостей я наделала! А ведь могло быть… нет, не могло. Не будь я больна и так помешана на совершенстве, Поль Кифер не обратил бы на меня внимания вовсе. Он бы сразу связался с кокеткой Аленой, а я бы поплакала пару раз по нему в подушку, поняла всю тщетность затеи и продолжила медленно, но верно двигаться по карьерной лестнице вверх. А так… устроила, понимаешь, себе и народу американские горки вверх-вниз. Может, я по-другому не умею?

— Я скоро буду как Захарова: по две пары пуантов в день убивать, — громко жаловалась Света из комнаты. [Светлана Захарова – прима-балерина Большого театра, помимо того, что она считается одной из лучших балерин мира, она в месяц тратит 60 пар пуантов].

— Предлагаю тебе использовать эту информацию для раскрутки в Сети.

— Как думаешь, она кому-то платит, чтобы ей «пальцы» готовили? Потому что у меня уже на руках живого места нет от иголки. Как поживают твои Gaynor Minden?

— Ах вот ты к чему ведешь, — усмехнулась я. — Вполне себе живы до сих пор. Можешь извиниться за насмешки, если хочешь.

— Ты иногда такая противная, — фыркнула соседка из комнаты. — Можно сравнить состояние новых и ношеных?

— Если я сейчас отойду от плиты, все сгорит. Возьми сама. В сумке и в шкафу.

Следующие пару минут скрипели створки шкафа, но за шкварчанием куриной грудки, замаринованной в медово-горчичном соусе, больше ничего разобрать бы не вышло.

— Сравнивать с этими или вот этими? — спрашивает Света, появившись на кухне с двумя коробками в руках.

Я побледнела. Как она вообще докопалась до той коробки, которую я спрятала в самой глубине шкафа? Должно быть, видела, как я ее доставала когда-то. Интересно, она придумала про пуанты только сейчас или искала повод уже давно?

— Ничего не хочешь рассказать? Например, о том, почему у тебя есть именные пуанты. Или о том, как звали твоего мужчину из Петербурга.

Лопатка замерла, и по кухне поплыл запах подгорающего меда. Опомнившись, я продолжила мешать содержимое сковороды, не поднимая глаз.

— Не в обиду Эви, но только с ее легкомыслием можно было поверить в твой рассказ о том, как Кифер набросился на Глеба, защищая честь посторонней ему девчонки. Он определенно не из защитников бедных и обездоленных. Наверное, из-за сольных репетиций я больше общаюсь с ним, нежели Эви. Но мне, например, совершенно очевидно, что у него очень узкий ближний круг, о посторонних он заботиться не станет.

В этот момент я дрогнула и выключила сковороду. Если курица не совсем готова и сегодня кто-то отравится, то хуже уже не будет. Некуда!

— Это он, да? А ты — его Эсмеральда двадцать восемнадцать.

— Да, — устало ответила я, ощущая, как на меня разом навалился целый мир.

Теперь все узнают о моей маленькой катастрофе. И о том, кто тому причиной. Они бы и так поняли, но Бехчин, Света… тайна начала открываться. Знают несколько — знают все.

— И спустя два года он вдруг приехал в Москву и устроился в театр, чтобы стать твоим хореографом снова? Зачем ему это?

— Он хочет, чтобы я ушла из труппы, — вздохнула я.

— Поэтому он фактически дал тебе повышение? Больше похоже, что он до сих пор к тебе неравнодушен.

— Тебя навело на эту мысль то, что он до сих пор не оторвал мне голову только потому, что вокруг слишком много свидетелей? — огрызнулась я и вздохнула. Света не виновата. Нечего на ней срываться. — Прости. Он просто хочет мне отомстить, потому и держит поближе. Он ставил спектакль со мной в главной роли, мы вместе жили, как настоящая пара. Я любила его. И почти верила, что Поль меня любил. Но затем я сорвала спектакль и разрушила ему репутацию… И он оставил меня в тот же миг. На сцене и в его жизни появилась другая. Намного раньше, чем я вышла из больницы. Не думаю, что он так уж по мне страдал.

Лопатка с грохотом приземлилась в раковину.

Верила ли я, что небезразлична Киферу? Да. Я верила! Я не настолько отбитая, чтобы, вляпавшись по уши и сознавая тщетность всех надежд, продолжать являться к нему в ожидании подачек. Но, конечно, грань так тонка, что и не разберешь. Достоинства в моих поступках, пожалуй, тоже найдется чуть.