Царевич [The Prince]

Scan: Ирина Скобленко,

для группы «Творчество Франсин Риверс» на vk.com,

OCR: TANYAGOR,

SpellCheck: Валя Огир

«THE PRINCE» by Francine Rivers, 2005

Пер. с англ. — Москва: CER/PXO, 2008. — 304 с.

ISBN 1–933479–12–4 (рус.)

ISBN 0–8423–8267–4 (англ.)

Благодарность

Я благодарна моему мужу за постоянную поддержку и ободрение. Если бы не он, возможно, мне так и не достало бы храбрости отправить в редакцию мою первую рукопись. Он выслушивает мои идеи и вносит финальные правки в рукописи. А в холодное утро он даже разводит огонь для меня.

Господь дал мне бесценный источник воодушевления в лице моих друзей. Хочу особенно упомянуть двоих: Пегги Линч и пастора Рика Хана. Они оба с детства любят Иисуса, являются страстными ценителями Божьего Слова и одаренными учителями. Оба сыграли важную роль в истории нашего с мужем обращения к Господу и по сей день продолжают учить и поддерживать нас. Да благословит вас Господь!

Хочу также поблагодарить редакторов и всех сотрудников издательства «Тиндэйл» за помощь и поддержку. Многие из вас уже много лет помогают мне добрыми словами и молитвами! Я чувствую себя частью единой команды.

И еще я хочу поблагодарить всех, кто молился за меня — все эти годы. Когда меня охватывают сомнения — я вспоминаю о ваших молитвах. Пусть Господь благословит каждого из вас за отзывчивое сердце.

Пусть эта история, материалом для которой стало Слово Божье, послужит к славе Иисуса Христа. Пусть она вдохновит вас любить Господа всем сердцем, всей душою, всем разумением своим и каждый день ходить Его путями. Жизнь с избытком, вечная жизнь — в Иисусе Христе! Да будет имя Господа благословенно.

Предисловие

Дорогой читатель!

Перед вами третий из пяти романов о библейских героях веры, которые служили в тени других. Они были людьми востока, жившими в древние времена, тем не менее, их истории не так уж далеки от нашей жизни и помогают решать нелегкие вопросы, с которыми мы сталкиваемся в наши дни в современном мире. Эти герои ходили по лезвию ножа. Были отважны. Рисковали. Совершали неожиданные, дерзновенные поступки. Иногда они делали ошибки — большие ошибки. Эти люди были несовершенны, и все же Бог по Своей бесконечной милости использовал их в Своем совершенном замысле явить Себя миру.

Мы живем в отчаянное, тяжелое время, когда миллионы людей ищут ответы на свои вопросы. Эти мужи веры указывают нам путь. Уроки их жизни так же актуальны сегодня, как были в современную им эпоху — тысячи лет назад.

Герои повести — исторические личности, все они действительно жили на свете. Их истории рассказаны мной на основании библейского повествования. Факты, известные нам о жизни Ионафана, можно найти в Первой и Второй Книгах Царств.

Книга «Царевич» написана в жанре исторической повести. Основная линия повествования была заимствована из Библии, и я отталкивалась от фактов, которые предоставляет Писание. На этом основании я попыталась воссоздать сюжет, диалоги, внутренние мотивы персонажей, а в некоторых случаях — и дополнительные характеры, которые, как мне кажется, соответствуют библейскому повествованию. Я старалась нигде не отходить от Священного Писания, добавляя только то, что необходимо, чтобы лучше понять его смысл.

В заключение каждой повести мы поместили краткий учебный раздел. Высшим авторитетом в вопросах жизни библейских персонажей является сама Библия. Я рекомендую вам прочитать материал этого раздела и ответить на вопросы — для более глубокого понимания библейских истин, о которых вы прочли в книге. И молюсь, чтобы, читая Библию, вы уразумели целостность, непреложность и неизменность извечного Божьего замысла — на все века — частью которого являетесь и вы сами.

Франсин Риверс

Глава первая

— У нас и оружия–то нет!

— Сделаем.

— Как? На весь Израиль — ни единого кузнеца! Филистимляне постарались. Даже если кто и жив — так у них в плену.

Сидя в тени масличного дерева вместе с отцом, Саулом, Ионафан слушал горестные речи родных. Раздосадованные и разозленные, братья Саула обсуждали последний набег филистимлян.

— Ладно, допустим, мы сделаем мечи. Что с того? Видели, из чего филистимские мечи выкованы? А наконечники копий? Что против них наши бронзовые? Разлетаются на куски!

— Каждый раз, когда идешь в Аиалон на поклон к поганому филистимлянину и отдаешь ему свои кровные, чтобы он наточил тебе лемех или серп, приходится забыть всякую гордость!

— Даже топор просто так не заострить: сперва изволь ответить на тысячу вопросов.

Один из братьев угрюмо усмехнулся: — Мне вилы в этом году надо починить. И наконечники новые для рожнов воловьих нужны. Интересно, во что это обойдется.

Саул устремил взор в пространство: — Ничего не поделаешь.

До заставы филистимлян в Геве было рукой подать. На вениамитянах, колене, из которого происходил Саул, лежала обязанность нести за ней дозор.

— Отец говорит, царя нам надо!

Саул покачал головой: — Вы же знаете, что говорит про царя пророк Самуил.

— У филистимлян есть цари. Поэтому у них и порядок.

— Вот был бы Самуил, как Самсон, тогда другое дело. А он только и может, что винить во всем нас.

Ионафан взглянул на отца.

— Дедушка Ахимаац говорил, что Господь наш Бог сильнее всех богов филистимских.

Дядья кисло переглянулись.

Ионафан подался вперед. — Дедушка Ахимаац рассказывал, что когда филистимляне убили сыновей первосвященника и забрали Ковчег, Господь пошел на них войной. И их бог Дагон упал на землю перед Ковчегом, и голова и руки у него отлетели. А еще, Господь наслал на филистимлян мышей и болезни. И они так перепугались, что поставили Ковчег на повозку, нагрузили ее золотом, впрягли двух дойных коров и отправили назад!

Саул покачал головой. — Это было давно.

Дядя Ионафана подкинул на ладони круглый камень. — Бог нас оставил. Мы теперь сами за себя.

Ионафан смешался. — Но если Господь…

Саул посмотрел на него. — Мать слишком забивает тебе голову рассказами своего отца.

— Но это же правда?

Другой дядя фыркнул в негодовании: — Говорят тебе, давно это было! Когда Бог в последний раз хоть что–то сделал для нас?

Саул обхватил Ионафана за плечи. — Этого, сынок, тебе пока не понять. Это мужской разговор…

— Саул!

Услышав сердитый крик Киса, Саул отпустил Ионафана и вскочил.

— Ну, что еще? — проворчал он. — Здесь я!

По наполовину вспаханному полю шествовал дед Ионафана. Нарядные одежды развевались, яркие пятна на щеках красноречиво свидетельствовали о его настрое. Младших братьев как ветром сдуло, перед лицом отцовского гнева остался один Саул.

Он вышел из тени оливкового дерева.

— Что случилось?

Вопрос подлил масла в огонь.

— Что случилось?! И ты еще спрашиваешь?

Саул помрачнел. — Знал бы — не спрашивал.

— Ты тут в тени прохлаждаешься, а мои ослицы пропали!

— Пропали? — Саул наморщил лоб и уставился в сторону горы.

— Именно! Пропали! Ты что, глухой?

— Я Меше велел за ними смотреть.

Ионафан закусил губу. Меша — дряхлый рассеянный старик, неудивительно, что ослицы потерялись.

— Меше? — Кис с отвращением плюнул. — Меше!

Саул развел руками. — Ну, я же не могу разорваться. Я пахал.

— Пахал? Сидел под деревом и чесал языком со своими братьями — это называется «пахал»? — Теперь Кис орал на всю округу — старался, чтобы всем было слышно. — Вы тут рассиживаетесь, болтаете, а есть мы что будем?

— Мы планы строили.

— Какие еще планы?

— Военные.

Кис издал резкий смешок. — Чтобы вести войну, нужен царь. А у нас нет царя! Где мои ослицы? — он замахнулся кулаком.

Саул сделал шаг назад, увертываясь от горячей руки отца. — Я не виноват, что Меша не сделал, как его просили!

— Так ты скоро потеряешь и вола! А плуг кто, по–твоему, будет тянуть? Придется мне запрягать тебя!

Лицо Саула побагровело. Он отступил обратно в тень.

Кис напирал на него: — Я тебе дал поручение! Я своих ослиц не хотел оставлять, на кого попало! Я хотел, чтобы за ними смотрел мой сын!

— У тебя не один сын!

— Но ты же старший сын! — Кис выругался. — Меша дряхлый, и он наемник. Что ему до моего добра? Это ведь ты, а не он, когда–нибудь его унаследуешь! Если тебе так надо было кому–то перепоручить это дело, так почему не Ионафану? Уж он–то бы уследил за моим добром.

Ионафан съежился. Зачем деду понадобилось втягивать в ссору его? Самолюбие отца так легко задеть.

Глаза Саула блеснули. — У тебя я один всегда во всем виноват!

— Папа, я пойду поищу…

— Никуда ты не пойдешь! — разом воскликнули оба.

— Я пошлю человека… — Саул повернулся, чтобы уйти.

— Нет! Пойдешь сам! И без возражений! Нечего задницу просиживать, пока другой будет искать то, что ты проморгал! Возьми кого–нибудь из слуг и ступай! — Кис двинулся в обратный путь к Гиве, продолжая оглашать воздух криками. — И на осле ехать даже не рассчитывай! Осел всего один остался, и он будет здесь. Пешком потопаешь! И еще: не вздумай прихватить с собой Мешу!

Саул топнул ногой и что–то пробормотал. Сверкая глазами, ринулся домой через поле. Ионафан — за ним.

Его мать, Ахиноамь, ждала их на пороге. Видимо, весь город слышал, как кричал Кис на поле.

— Я приготовила тебе два меха воды и два мешка хлеба.

Отец нахмурился: — Что, не терпится выпроводить меня поскорее?

Она прижала руку к сердцу: — Раньше выйдешь — раньше вернешься, дорогой.

— Папа, я с тобой!

Ахиноамь зашла в дом, следуя за Саулом.

— Иехиил разбирается в ослах лучше всех в Гиве, Саул. Возьми его с собой. А Ионафан будет пахать дальше.

— Но мама…

Она посмотрела на него так, что он примолк. — Если вы оба уйдете, вся работа встанет.

— Отец, может, это филистимляне украли ослиц и увели в Геву! — Совсем неподалеку находился их охранный отряд. — Давай сначала сходим туда.

Мать преградила ему путь. — Ты никуда не пойдешь! Не хватало отцу еще за тобой присматривать.

Кровь бросилась Ионафану в лицо. — Я умею стрелять из лука не хуже любого мужчины в Гиве. Даже лучше!

— Твой отец идет не воевать. Он идет искать ослиц.

— Хватит! — рявкнул Саул. — Дай мне хлеба и сушеных фруктов на несколько дней. Кто знает, куда занесло этих тварей.

Жена бросилась исполнять его приказание.

Саул метался по комнате, ругаясь себе под нос и пиная все, что подворачивалось под ноги. Увидев, что Ионафан все еще стоит на том же месте, он дернул подбородком.

— Ступай, найди Иехиила. Пусть поторопится!

— Иду, — Ионафан направился к двери. — Но что если все–таки ослицы в Геве?

Саул махнул рукой. — Это будет значить, что они пропали, так? И Меша пожалеет, что не сделал того, что ему было велено!

— Они просто куда–то забрели, — голос Ахиноамь звучал успокаивающе. — Только и всего. Ты найдешь их еще до темноты, дорогой, — она запихнула в мешок еще несколько лепешек. — У Филистимлян и так предостаточно ослов. К тому же, их больше интересуют лошади.

— Скажи Иехиилу: я готов и жду его! — крикнул Саул вслед Ионафану.

Ионафан нашел Иехиила трудящимся в поте лица над починкой пустой овчарни.

— Кис отправил моего отца искать ослиц. Отец хочет, чтобы ты пошел с ним. Он уже готов и ждет.

Иехиил выпрямился и отряхнул руки. — Сейчас соберусь и приду.

Ионафан последовал за ним.

— Может, ты скажешь моему отцу, что овцы разбегутся, если ты не доделаешь работу? И что я могу пойти с ним вместо тебя? — Ведь он облазил все горы и долы вокруг Гевы, даже подбирался к самым стенам и слышал, как разговаривают между собой стражники.

— Овцы сейчас на пастбище, Ионафан, под присмотром пастухов.

— А если вы нарветесь на филистимлян?

— Не беспокойся об отце, Ионафан. Мы не попадемся филистимлянам. Даже если вдруг мы столкнемся с ними, какое им дело до двух пеших путников, с которых и взять то нечего, кроме хлеба и воды?

Ионафан вздохнул.

Перед самым уходом Саул взял Ионафана за плечо.

— Закончи пахоту на западном поле. И смотри за братьями. Ты же знаешь: за ними нужен глаз да глаз.

— Я хочу с тобой.

Глядя мимо него — на Ахиноамь — Саул сказал: — Придет время…

Ионафан отправился работать на западное поле. Прошло совсем немного времени после ухода отца и Иехиила — и к нему вышла мать. Это было не в ее обычае, поэтому он придержал вола и остановился.

— Что–то случилось?

— Нет. Ничего. Посиди со мной в тенечке, отдохни.

— Отец велел мне пахать…

— Я не буду долго тебя отрывать от работы, сынок.

Он привязал вола и пошел за ней. Она вела его к тому самому дереву, под которым он недавно сидел с отцом и дядьями и слушал разговоры про царей и про войну.

Ахиноамь опустилась на колени, достала свежий хлеб, вино, сушеные финики, изюм.

Брови Ионафана поползли вверх. Наверняка мать хочет подсластить какие–то горькие слова, что окончательно испортят ему настроение. Он приготовился защищаться.

Она взглянула на него. — Ты все еще расстраиваешься, что тебя не пустили с отцом.

— Времена беспокойные, мама, а с ним только один слуга. Этого мало. Что если они наткнутся на филистимлян?

— Отец ищет ослиц, а не драки.

Ох уж эти женщины! Им не понять!

— Драки не надо искать — она сама тебя найдет.

Мать вздохнула. — Ты любишь отца, Ионафан. С сердцем у тебя все в порядке — я знаю. Но тебе пора научиться думать головой, сынок. Я видела, как ты смотрел вслед отцу и Иехиилу. Они что, пошли к отряду филистимлян? Обвинять их в пропаже? Пытаться отбить свое добро? — она сложила руки на коленях. — Тебя послушать, так ты бы настоял, чтобы сперва пойти в Геву. Это что означало бы: защитить отца — или подвергнуть его опасности?

— Но ослицы, может быть, там.

— Если ягненок потерялся, это еще не значит, что он в самой пасти у льва. Иехиил попытается найти ослиц по следам. Будем надеяться, что филистимляне тут не при чем. А если это их рук дело, тут уж ничего не остается — только смириться.

Ионафан, расстроенный, потер лицо рукой.

— Филистимляне забирают все, что к ним только попадет в руки.

— Я сюда пришла не из–за ослов и не из–за филистимлян. Уж Бог–то знает, где эти ослицы. И если есть на то Его воля, твой отец, с Божьей помощью, их найдет. Мой сын значит для меня куда больше, чем какая–то скотина. — Она встала и сжала его руку в своей. — Я пришла сказать, что горжусь тобой, Ионафан. Ты очень храбрый. Но тебе надо быть осторожнее.

Она нагнулась накрыть хлеб тряпицей. — Если народ Израиля будет и дальше стоять на своем, скоро у нас появится царь — как у всех остальных народов. А что сделает царь? Заберет у нас сыновей в войско или заставит бегать перед колесницами. Сестры твои в один прекрасный день окажутся кухарками или будут печь хлеб, или составлять масти при дворе где–нибудь во владениях Иуды — ведь колено Иудино считает, что править достойны только они, а уж никак не вениамитяне. А царь будет отнимать у нас лучший урожай, лучший скот — для своей челяди. Он наложит руку на все, что у нас есть. Так сказал пророк Самуил твоему деду и всем остальным, кто ходил в Раму просить царя. А Самуил говорит правду. Достаточно оглядеться вокруг…

— Мама, мы отданы на милость филистимлян. Что же нам, сидеть, сложа руки, и ничего не делать?

— Мой отец, Ахимаац, был замечательный человек. Он говорил, что нужно уповать на Бога. Господь — наш царь.

— Бог оставил нас.

— У людей, которые так говорят, нет веры, а без веры у нас нет надежды, — мать огорченно всплеснула руками. — Да, я всего лишь женщина. Что я могу знать? — Она подняла голову, черные глаза заблестели. — Но вот что я точно знаю — ты мой сын. Ты внук Ахимааца. Послушай его, не меня. Если человек хочет идти за Богом, ему нужно равняться на Божьих людей. Самуил — пророк, помазанник Божий. Он возвещает слово от Бога. Будь внимателен к тому, что он говорит.

— Я не был в Раме. — Откуда ей знать в таких подробностях, что там говорили?

— Жаль, что не был. Услышал бы сам слова из уст пророка, а не то, что подслушала твоя мать, — она вздохнула. — Я пришла сказать, что многое может измениться, и очень скоро. Будешь работать на поле — молись. Спрашивай у Господа, чего Он от тебя хочет.

А чего может хотеть от него Господь? Сражаться! Очистить землю от идолопоклонников!

Мать изучала его лицо. Глаза ее потемнели, на них навернулись слезы. Она медленно покачала головой, поднялась и пошла прочь.

Прошел день, потом другой, а отец с Иехиилом все не возвращались. Мать молчала.

За столом у Киса собрались мужчины: жаловались сначала на Филистимлян, потом на негодных сыновей Самуила, недавно поставленных судьями над Израилем. Ионафан сидел с младшими братьями — Мелхисуа, Аминадавом и Иевосфеем — и молча ел, тревожась об отце.

Авенир, двоюродный брат Саула, отрезал кусок жареной козлятины.

— Самуил был недоволен, что мы пришли к нему в Раму. Когда мы попросили дать нам царя, он воспринял это как личное оскорбление.

Кис макнул кусок хлеба в чечевичную похлебку. — Ему уже осталось недолго, а нам нужен кто–то, кто будет нами править, когда он отойдет в путь всякой плоти. Таких, как Самуил, больше нет в Израиле.

— Это точно! Но сыновья его — никчемные людишки.

— Когда они судят народ в Вирсавии, то берут взятки, совсем как язычники!

Дядя Ионафана потянулся за гроздью винограда. — В прошлом они сослужили нам кое–какую службу.

Кис невесело усмехнулся.

— Только потому, что мы заплатили им больше, чем те, кто судился с нами! Иоилю и Авии нельзя доверять. Они люди жадные и всегда вынесут решение в пользу того, кто лучше сумеет им угодить.

— А запросы у них меняются день ото дня.

— И как только у такого человека, как Самуил, могли вырасти такие сыновья?

— Кис, братец, ты ведь убедил Самуила? Он сказал, что у нас будет царь.

Кис налил вина. — Вопрос в том, когда? И кто это будет? Иудеянин? Судя по пророчеству Иакова, должно быть так.

— В колене Иудином нет достойных править нами!

— А почему не ты, Кис? Ты богат.

Братья и сыновья Киса, все страстные ревнители колена Вениаминова, поспешили поддержать эту идею.

— Ты вождь в Израиле.

— Самый достойный из всех колен.

— Ты влиятельный человек.

— Другие колена могут возмущаться, но всякому ясно, что их старейшины всегда принимают решения с оглядкой на наш дом.

В темных глазах Киса загорелся огонек.

— Знаю, что они смотрят на нас. Но я уже старик. Нужен человек помоложе, посильнее, видный, способный произвести такое впечатление, что все колена пойдут за ним.

Ионафан наклонился вперед, ловя каждое слово. Нет человека выше и внушительнее с виду, чем его отец, Саул.

— Двенадцать колен должны объединиться. Нам нужен царь, как у всех народов, воитель, который будет сражаться за нас.

Ионафан вспомнил, что рассказывала мать об Ахимааце. Ахимааца убили филистимляне, и своих воспоминаний у Ионафана осталось о нем немного — пожалуй, только то, что он был совсем не такой, как Кис. Кис был злой. Шумный. Постоянно лелеял какие–то воинственные замыслы. Ахимаац учил Ионафана словам: «Уповай на Господа и могущество силы Его». Кис считал по другому: на Бога надейся, а сам не плошай. Бог, мол, помогает тем, кто помогает себе сам. И Кис был главой людей, собравшихся в этой комнате. Все они полагали, что Бог предоставил их самим себе, а, значит, чтобы устоять перед филистимлянами, необходимо перенять опыт остальных народов, народов, у которых могущественные цари и большие армии. Некоторые даже допускали мысль, что филистимские боги сильнее Бога Авраама, Исаака и Иакова. Как иначе объяснить, что филистимляне так жестоко угнетают их?

Кис отломил еще кусок хлеба. — Самуил сказал: Бог даст нам то, что мы хотим.

Все мужчины в комнате понимали, кого имеет в виду Кис. Они часто говорили об этом между собой. Саул был на целую голову выше всякого жителя Гивы и отличался той благородной красотой черт, которой славились истинные потомки Вениамина — младшего сына Иакова и прекрасной любимой жены праотца — Рахили. Появляясь в собрании народа в дни священных праздников, он приковывал к себе взгляды и мужчин и женщин. Надо сказать, посещал он священные праздники не часто: предпочитал пахать, сеять и жать, а не тратить время на религиозные церемонии, хоть и обязан был посещать их по крайней мере трижды в год. Но выглядел Саул вполне царственно, пусть даже и не имел царских амбиций.

Ионафан знал: не имеет значения, чего хочет Кис. Бог сам укажет Самуилу, кого ему избрать.

Как ни любил и ни уважал он своего отца, представить Саула царем он не мог.

Но кто, если не Саул? Авенир? Он хороший предводитель, горячий и бескомпромиссный. Или Амессай, Авениров брат? Оба мужи сильные и храбрые, только и рассуждают, как изгнали бы филистимлян, дай только Бог им царя, который соберет вместе израильские колена. Говорить–то они умеют, а вот править?

Ионафан оглядел родичей. Все жаждут царя: они добьются своего, нравится это Самуилу или нет. А если царем сделают его отца?! Тогда все будет по другому. Ионафана вдруг охватило тревожное осознание, что ему самому, в таком случае, предстоит стать наследником престола.

Где–то в самом сердце екнуло: «Уповай на Господа. Он — наш царь». Слова матери.

Почему же тогда Господь не уничтожил всех врагов? Почему дозволил филистимлянам угнетать Израиль? Если Богу все еще есть дело до Своего народа, почему Он никак не вступится за него? Он же послал когда то на помощь Моисея. И других. В тяжелые времена Бог, казалось, видел нужду народа и давал ему избавителей. Но теперь годы идут — а избавителя все нет. И Бог безмолвствует — лишь одно слово от Него передал народу Самуил: что они сами во всем виноваты.

Если так, что же остается человеку? Делать то, что правильно в собственных глазах? Ясно ведь, что на сыновей Самуила надеяться нечего. Кто поверит, что они будут принимать решения мудро и справедливо, подобно своему отцу!

Ионафан лишь раз в жизни слышал Самуила, но память до сих пор хранила, как забилось сердце при его словах, когда пророк напоминал людям, что праотцы их были рабами в Египте, и Бог послал Моисея вывести их из рабства. Бог наслал казни на Египет, чтобы вызволить их из–под руки фараона, дал им воду среди пустыни и манну с небес. Сделал так, что морские воды расступились, пропустив израильтян, а потом сомкнулись, потопив войско фараоново. Все, в чем люди нуждались, получали они от Бога. За все годы скитаний в пустыне под палящим солнцем никогда не испытывали они недостатка ни в пище, ни в питье. Ни одежда, ни обувь их не изнашивались. А когда все, кто не захотел уповать на Господа, умерли, дети их перешли через реку Иордан и взяли во владение землю, издавна обещанную Богом. Ханаан, земля, текущая молоком и медом.

Самуил поведал, что Господь Бог сам изгнал множество хананеев перед их лицом и повелел своему народу покончить с остальными. Так Он испытывал — станут ли дети Израиля единодушно исполнять Его заповеди. Пока были живы Иисус Навин, Халев, потом Гофониил, израильтяне повиновались. Но со временем устали от войны и забросили попытки окончательно очистить землю. Что с того, что кое–где в пещерах и расселинах скал еще укрывались враги? Не приложил ли уже народ Божий достаточно стараний, чтобы избавиться от них? Разве мог Бог ждать от них большего? Слишком много усилий уйдет на то, чтобы выследить и истребить всех до одного оставшихся недругов, рассеянных по стране. И что такого страшного произойдет, если просто оставить их в покое? Настала пора радоваться богатому урожаю, пасти тучные стада, собирать спелые фрукты. Наслаждаться, вкушая молоко и мед!

Но уцелевшие враги были живучи, как сорняки на полях. И как сорная трава, стремительно множились и распространялись.

И вот филистимляне — целый отряд — уже в двух шагах отсюда, за соседними холмами. Эти люди, пришедшие из–за моря, были сильны, вооружены и надменны. И каждый год продвигались все дальше вглубь страны. Никто из израильтян даже не пытался прогнать их со своей земли. Кто посмел бы, в особенности теперь, когда во всем краю не сыскать было ни единого кузнеца, способного изготовить оружие! Да и могли ли двенадцать разрозненных колен, предводительствуемые многочисленными вождями, противостоять мощному, хорошо организованному войску под командованием царя?

— Нам нужен царь, как у них. Без царя мы разобщены и потому беззащитны.

— Когда царь объединит Израиль, нам больше не придется жить в страхе, изо дня в день ожидая набега и дрожа за свои поля и скот.

Скот!

На Ионафана накатил страх. Отец до сих пор не вернулся. Сколько можно искать этих ослов?

Господь, пожалуйста, пусть отец благополучно доберется до дома.

А Бог вообще слышит еще их молитвы? Или Он на самом деле давно оставил их, как заявляли некоторые родичи? И теперь ждет, что они будут выживать лишь собственными силами да хитростью?

Самуил сказал, что если они вновь обратятся к Господу, Он избавит их от врагов. Но Ионафан не понимал, в чем смысл слов пророка. Как это он оставил Господа? Филистимляне постепенно наводняли страну, завоевывая земли, поражая израильтян во всякое уязвимое место, воздвигая новые и новые твердыни. И Бог не остановил их. Он не вмешался, не смел врагов с лица земли своей мощной дланью. А ведь из истории Ионафан знал, что этому Богу, когда–то наславшему на Египет целых десять казней, ничего не стоило бы наслать еще парочку на филистимлян! Так почему Он этого не сделал?

Мать рассказывала ему, что дедушка Ахимаац всегда говорил: «Всякое испытание приходит либо укрепить нашу веру, либо подорвать ее».

С каждым годом филистимляне умножались и усиливались. Они носили нарядные одежды и доспехи, густые волосы, заплетенные в косы, горделиво венчали их головы, подобно коронам. Они были высокомерны и насмешливы, вооружены до зубов, готовы убивать без раздумий, неистовы в поклонении своим идолам. Это надо было видеть! Были ли их боги настоящими? А откуда еще могла проистекать такая самоуверенность и презрение ко всем прочим? Захватчики, завоеватели, они наживались за счет тех, кого угнетали. Народ Израиля обирали до нитки, а Бог молчал.

— Бог говорил к Самуилу и сказал ему, что царь будет избран, — Кис поставил чашу. — Либо он согласится, что нам нужен царь, либо больше не будет править нами.

Кого имел в виду Кис: Бога или Самуила? В любом случае, у Ионафана похолодело внутри.

Сумеет ли его отец — или любой другой — успешно управлять Израилем? Всякий раз, когда старейшины собирались вместе, они неизменно начинали пререкаться между собой. Может, они и верили в Бога, а вот друг другу — вряд ли.

Мысли Ионафана унеслись далеко.

Каково это было — жить под защитой Бога: днем облачный столп, ночью — огненный? А видеть, как прямо из камня появляется вода? А какая на вкус была манна? Ионафан часто тосковал, что опоздал родиться, не застал тех давних времен. Он чувствовал себя обделенным, душа томилась.

Его, бывало, посещали мечты изучать Закон — может быть, даже в Навафе, у самого Самуила. Господь разговаривал с Самуилом. Самуил знал бы ответы на вопросы, которыми мучился Ионафан. Что значит: уповать на Бога и повиноваться Ему совершенно? Что надо делать, чтобы Ему угодить? Очевидно, жертв не было достаточно. Бог оставался далеким и безмолвным. Слышал ли Господь еще кого–нибудь, кроме Самуила?

Но хоть и был Самуил великим человеком и честным и праведным судьей, образ его тускнел рядом с Моисеем, который принес Закон Божий с горы Синай, и Иисусом Навиным, отвоевавшим землю. В те дни Господь царствовал над Израилем! В битве шел впереди и охранял их с тыла. Поражал неприятелей градом камней с неба! Кто бы устоял перед таким Богом? Он превратил рабов в свободных, стадо перепуганных овец — в армию отважных львов.

Где ныне войско Израиля? Славные воины, некогда с боем взявшие свое наследие, породили трусливых овец, которые только и знают, что блеять над скудным урожаем и пересыхающими колодцами да жить в вечном страхе перед филистимскими волчинами.

А что, если Кис добьется своего и увидит, как Саула помажут в цари над Израилем? На Ионафана новой волной нахлынул страх. Его отец — не воин, он простой земледелец. Может статься даже, его уже нет в живых. Разве можно так долго искать ослов?

Ионафан решил высказать свои опасения вслух:

— Отца уже долго нет. Может, я пойду поищу его?

Авенир нахмурился:

— Что–то Саула и впрямь долго нет.

Кис призадумался на секунду, потом махнул рукой:

— Рано еще беспокоиться, сынок.

— Но прошло целых два дня, дедушка.

Кис презрительно усмехнулся: — День поищет, день подуется, да еще день на обратный путь. Если до послезавтра не вернется, тогда начну беспокоиться.

— Разреши, я завтра пойду его искать. Вдруг он попал в беду!

— Мальчишка думает управиться с филистимлянами!

Ионафану было уже тринадцать лет. Он мужчина. Когда же они это поймут?

— Замолчите. Стоит ли запрещать сыну любить отца? — Во взгляде Киса промелькнула гордость, когда он посмотрел на Ионафана, однако он покачал головой. — Твой отец медлит с возвращением, потому что злится. Через пару дней он будет дома.

Ионафану бы такую уверенность.

До Ионафана донесся крик. По полю бежал один из пастухов.

— Ослицы у колодца!

С отцом точно что–то стряслось! Ионафан пустился бежать.

— Дедушка!

Кис вышел из дома. Ионафан рассказал ему про ослиц, и Кис окликнул пастуха:

— Ты видел моего сына?

— Нет, господин. Никаких следов.

— Отпусти меня! — Ионафан боялся, что и так уже слишком промедлил. — Я пойду искать отца!

На зов Киса сбежалось несколько мужчин.

Ионафан не хотел оставаться в стороне:

— Я должен идти!

— Пойдет Авенир.

— Пустите меня с ним.

Кис стиснул плечо Ионафана: — Ступай! Только не ищи неприятностей на свою голову.

Шли они быстро, останавливались только расспросить, не видал ли кто Саула с Иехиилом. Да, видели, но они прошли мимо. Следуя добытым по пути указаниям, Ионафан и Авенир миновали гору Ефремову, землю Шалишу и достигли местности под названием Цуф.

Авенир выглядел озадаченным.

— Здесь живет прозорливец.

Неужели отец пустился в такой долгий путь, чтобы узнать у Самуила, где ослицы?

Блестя глазами, Авенир вступил в город Наваф.

— Здесь мы точно услышим о Сауле. Я уверен.

Да. Саул и его слуга были здесь. В городе об этом до сих пор судачили.

— Самуил позвал Саула к себе на обед. — мужчины толковали о прошедшем празднике. — Он отложил для него лучшую часть ягненка.

Лучшую часть? Что бы это значило?

— Почему?

— Откуда нам знать. Но, похоже, Самуил его ожидал.

Ионафан огляделся вокруг: — А где мой отец сейчас?

— Ушел.

Голос Авенира звенел от волнения: — А что Самуил? Мы можем с ним поговорить?

— Он тоже ушел.

— Они пошли вместе? — настаивал Авенир.

Один старейшина пожал плечами, другой махнул в сторону дороги: — Нет. Саул направился в Вефиль.

Авенир схватил за руку Ионафана:

— Идем. Надо торопиться!

— Как ты думаешь, что случилось?

— Найдем твоего отца — узнаем.

Саула и Иехиила в Вефиле не было. По всей видимости, Саул со слугой и еще тремя путниками вошли в город, где им дали хлеба, и двинулись в Гиву.

— Может, до них дошел слух, что ослицы нашлись, — предположил Ионафан.

Авенир рассмеялся как–то странно:

— А может и что другое!

По дороге им повстречалась кучка людей, которые тоже видели Саула и вовсю обсуждали недавнее происшествие.

— Твой отец столкнулся с процессией пророков, которая как раз сходила с холма в Гиве. Он пошел с ними и тоже пророчествовал!

Отец Ионафана — пророк? Как могло статься такое?

Заслышав их разговор, подошли еще прохожие.

— Что там случилось с Кисовым сыном?

— Он пророчествовал!

— Что? Неужто и Саул во пророках?

Ионафан протиснулся между ними: — Где мой отец?

— Пошел на высоту!

Но когда они взобрались на холм, ни Саула, ни Иехиила там уже не было.

— Давно они ушли?

— Недавно.

Ионафан с Авениром бросились вдогонку. И вот, наконец, Ионафан разглядел далеко впереди, на склоне, высокую фигуру, и рядом еще одну, поменьше.

— Отец! — воскликнул Ионафан и припустился еще быстрее. Авенир следовал за ним но пятам.

Саул обернулся и остановился. Обнял Ионафана, потрепал по спине и улыбнулся.

— Мы забеспокоились и пошли тебя искать. — Ионафан совсем запыхался. Чем это пахнет от отца? Чем–то сладким. Волосы отца были все в масле.

Саул поприветствовал Авенира.

— Что с тобой стряслось? — потребовал объяснений Авенир.

Лицо Саула вмиг стало отчужденным.

— Я искал ослиц.

Авенир подступил к нему. — Ты обедал у Самуила!

Саул пожал плечами и зашагал по направлению к дому. — Когда мы увидели, что ослиц и след простыл, пошли к нему. У Иехиила было с собой кое–какое серебро, мы преподнесли это ему в дар.

— И Самуил взял его? — Авенир, казалось, удивился.

— Нет, — быстро ответил Иехиил.

— Расскажи мне, что было дальше.

Саул сердито глянул на Авенира. — Самуил велел мне идти на высоту.

Ионафан почувствовал перемену в поведении отца. Произошло что–то важное, но отец явно не желал вдаваться в подробности.

Авенир положил руку на плечо Саула.

— Что сказал тебе Самуил?

Саул дернулся, сбросил руку с плеча. — Заверил, что ослицы нашлись. — Он пристально посмотрел на Авенира. — Они же нашлись, не так ли?

— Да.

Не произнеся больше ни слова, Саул продолжал путь к Гиве.

Раздосадованный Авенир отвернулся.

— Иехиил! — он пошел рядом со слугой. Они тихо говорили о чем–то. Иехиил разводил руками и пожимал плечами.

Ионафан поравнялся с отцом и шел рядом с ним.

Саул отрывисто усмехнулся. — Иехиил ничего не знает.

— Не знает о чем, отец?

Саул сжал губы.

Сердце Ионафана колотилось. — От тебя пахнет благовониями…

Саул бросил быстрый взгляд на сына. Краска залила его лицо. — Держи язык за зубами. Понял?

— Да.

Ионафан замолк, опасаясь в глубине души, что, возможно, Кисовы молитвы возымели результат.

Саул так и не захотел никому рассказать о встрече с Самуилом. Он вернулся к работе и продолжал пахать, предоставив Кису и прочим теряться в догадках. Вместе с отцом трудился и Ионафан, дожидаясь, что тот хоть словом обмолвится, что случилось с ним в Навафе. Но отец работал в молчании, был задумчив и раздражителен. Ионафан и не пытался ничего вытянуть из пето, как остальные.

Зато поговорил с матерью.

— Конечно же, там что–то произошло, — прошептала она. — Боюсь даже и предположить, что бы это могло быть. Ты держись рядом с отцом, не отходи от него. Делай все, что он попросит. Когда придет время, наверняка услышишь все от него первым. Думаю, он будет сильно нуждаться в тебе в дальнейшем.

— А тебе он что–нибудь сказал?

— Нет. Но иногда молчание мужчины говорит громче всяких слов.

На поле явился Кис. — Пусть слуги пашут, сын мой. Эта работа не для такого человека, как ты.

Саул сердито посмотрел на него. — Я простой земледелец, и только.

— Да, мы земледельцы. Но, возможно, ты призван к большему.

— Я не могу жить твоими мечтаниями, отец.

— Нас созывают в Массифу.

— Созывают?

— Самуил прислал повеление всем явиться в Массифу.

Лицо Саула покрылось мертвенной бледностью. — Зачем?

— А ты как думаешь? — Кис буквально подскочил от возбуждения. — Самуил объявит нам, кого избрал Бог царствовать над Израилем.

Саул положил руку на плуг. — Править будет Иуда.

— Иуда? — Кис саркастически рассмеялся. — В колене Иудином не было ни одного сильного мужа со смерти Халева и Гофониила. Иуда!

— Так гласит пророчество! — Саул не поднимал головы. — Иаков сказал…

— И что, ты думаешь, это дает иудеянам право господствовать над нами? Сколько веков прошло с тех пор?

— Вот ты и иди! Ты глава нашего клана! Может, нам повезет, и царствовать будешь ты! А я остаюсь здесь.

Кис побагровел. — Мы все пойдем! Самуил созывает весь народ. Нас всех! Ты что, не понимаешь? — он затряс головой, увидев, что Саул схватил вожжи и изо всех сил навалился на плуг. — Мы выходим завтра! — крикнул Кис ему вслед. Посмотрел на Ионафана. — Выходим на рассвете! — и удалился.

Ионафан подозвал одного из слуг, велел присмотреть за своими волами и устремился за отцом. Саул остановился в конце поля и провел дрожащей рукой по лицу. До слуха Ионафана донеслась невнятная сердитая молитва. Саул стоял столбом, уставившись вдаль. Ионафан встал рядом и ждал, не зная, что сказать.

— Что–то не так?

Саул горько усмехнулся. — А что может быть не так? За исключением одного: почему–то другие решают за меня, как мне жить! — он смотрел на Ионафана глазами раненого зверя. — У человека ведь должна быть возможность говорить «да» или «нет», верно?

Ионафан не знал, что ответить.

Саул покачал головой и оглянулся на свежевспаханное поле. — Не может быть такого, чтобы он оказался прав.

Кто, Кис? Или кто–то другой?

— Что бы ни случилось, отец, я буду с тобой.

Саул тяжко выдохнул.

— Ничего другого тебе не останется.

Он передал Ионафану поводья и, понуро опустив плечи, медленно зашагал к Гиве.

В Массифе собрался весь Израиль. Никогда в жизни Ионафану не доводилось видеть сразу столько народу! Тысячи тысяч шатров раскинулись в поле, толпа напирала, и шум ее был подобен реву надвигающейся бури, готовой излиться дождем хвалы на избранного Богом царя.

Когда появился Самуил, все голоса: мужские, женские, детские — разом смолкли. Время от времени то тут, то там раздавался младенческийиплач, но ребенка тотчас успокаивали, и вновь воцарялась тишина.

— Так говорит Господь, Бог Израиля! — Самуил воздел руки.

Сердце Ионафана колотилось.

— Я вывел вас из Египта и избавил вас от руки Египтян и от руки всех царств, угнетавших вас. А вы теперь отвергли Бога вашего, который спасает вас от всех бедствий ваших и скорбей ваших, и сказали Ему: «царя поставь над нами». Итак предстаньте пред Господом по коленам вашим и по племенам вашим.

Самуил глядел на колена, проходящие перед ним: Левиты, Рувим, Симеон, сыны Иуды, за ними колена Даново и Нефалимово. Только шарканье сандалий было слышно да топот босых ног, никто не смел произнести ни слова, а пророк смотрел и ждал, на кого укажет ему Господь. Прошли Гад, Ассир, сыны Иссахаровы и Завулоновы. Потом Манассия и Ефрем — потомки Иосифа. Оставалось лишь одно колено Вениаминово.

Внутри у Ионафана все сжалось. Чем ближе подходили они к Самуилу, тем сильнее стучало сердце. Отца рядом не было. Его вообще нигде не было. Где же он? Ионафан ощущал напряжение, разлитое в воздухе. Кис выступал впереди — голова гордо поднята, глаза горят, на лице рдеет румянец. Знал ли он, что Саула нет с ними?

— Вениамин! — провозгласил Самуил, и сердце Ионафана приготовилось выпрыгнуть из груди.

По толпе пробежал шепоток, как звук ручейка, стекающего по камням.

— Подходите по племенам, — сказал им Самуил.

Вениамитяне повиновались.

Кис огляделся вокруг. Схватил за руку Ионафана. — Где твой отец?

— Не знаю.

— Матрий! — воззвал Самуил.

Кис вертел головой, глаза безумные.

— Кис! — прозвенел голос Самуила. — Господь избрал царем над Израилем Саула.

Вениамитяне ликовали: кричали и скакали от радости.

— Саул! — Кис обернулся и выкрикнул. — Саул!

Послышались голоса: в одних звучало торжество, в других — недоумение.

Ионафан обвел толпу глазами, ища знакомую фигуру. Ох, отец, отец! Куда же он запропастился?

Лицо Киса потемнело. Он вцепился в одного из сыновей и махнул другим. — Найдите брата! Быстро! Сейчас же! Пока вместо славословий его не освистали! Бегом!

— А он вообще здесь? — поинтересовался кто–то.

Самуил был мрачен. — Да. Он прячется в обозе.

Ионафан почувствовал, как кровь сперва отхлынула от его лица, а потом залила щеки густой краской смущения. Он втянул голову в плечи и начал протискиваться сквозь толпу.

Раздался ропот.

— Прячется? Ему ли спасать нас?

— Что это за воин?

Ионафан бежал к обозу, стремясь поскорее найти отца и в то же время скрыться от презрения и уничижительных слов. Прячется? Конечно нет! Его отец не трус!

Он нашел отца, съежившегося среди тюков и мешков, скорчившегося, обхватив голову руками.

— Ты царь, отец. Господь избрал тебя царем!

Саул страдальчески простонал: — Скажите Самуилу, что это ошибка.

— Бог сказал Самуилу, что это ты. Бог не делает ошибок. — Ионафан присел на корточки рядом с отцом. — Ты должен идти.

Он едва сдерживал слезы унижения, подступавшие к горлу. Что если кто–то еще увидит отца в таком положении? Ему этого не перенести.

— Господь будет помогать тебе. Ведь Он не оставит того, кого Сам избрал, даже если оставит всех нас.

Саул поднял голову. Протянул руку. Ионафан помог отцу подняться на ноги. Почувствовал, как тот вздрогнул, услышав чей–то крик:

— Вот он!

Нахлынувшая толпа окружила Саула с Ионафаном. Саул скрыл страх и выпрямился во весь рост. Он возвышался над всеми на целую голову. Красивый, сильный, он и впрямь выглядел царственно. Толпа подхватила его, повлекла, словно бурный поток — упавший с дерева лист, и Саул предстал перед Самуилом.

Пророк простер руку. — Вот человек, которого Господь избрал в цари вам. Нет подобного ему во всем Израиле!

Ионафан заметил, как презрительно усмехаются и перешептываются между собой иудеяне. К счастью, подавляющее большинство народа восклицало:

— Слава царю!

— Слушайте слово Господне! — обратился к народу Самуил. Саул стоял рядом с прозорливцем, лицом к людям. Самуил развернул свиток и начал читать из него. Одни стояли тихо, прислушиваясь. Многие другие проявляли нетерпение. Некоторые перешептывались. Самуил оглядел народ.

— Господь предупреждал, что наступит день, когда вы попросите себе царя. Он сказал, что царь должен быть из среды братьев ваших израильтян, не иноземец, — он обернулся к Саулу. — Царь не должен расширять свои конюшни и посылать людей своих в Египет покупать себе коней, ибо Господь заповедал вам: «Никогда не возвращайтесь в Египет». Не должен царь брать себе много жен, чтобы не отвратили они его сердце от Господа. И не должен накапливать себе серебра и золота чрезмерно.

Самуил взял свиток поменьше, возложил на алтарь, сооруженный им из камней, и передал Тору Саулу.

— Саул, сын Киса, сына Авиила, сына Церона, сына Бехорафа, сына Афия, Вениамитянина, тебе надлежит сделать для себя список Закона сего со свитка и присутствии священников левитов, чтобы он был у тебя, и ты читал его во все дни жизни своей. Так научишься ты бояться Господа Бога своего, исполняя все слова Закона сего и постановления сего. Если будешь читать его постоянно, это не даст тебе возгордиться, поставив себя выше братьев своих из народа твоего в сердце твоем. И поможет не уклониться от Закона ни на йоту. И тогда будешь долго на престоле своем, и потомки твои будут царствовать над поколениями Израиля.

Саул взял свиток и держал, как держат меч. Самуил повернул его лицом к народу. Стиснув челюсти, Саул смотрел на тысячи тысяч обращенных к нему лиц. Смотрел и молчал.

Ионафан был исполнен гордости, глядя на отца. Никто не сказал бы, что тот жаждал царской власти. Пожалуй, он относился к ней со всем энтузиазмом человека, которому только что вынесен смертный приговор. Но ни единый человек во всем Израиле не походил на царя более, чем Саул, сын Киса.

— Господь, помоги мне быть хорошим помощником отцу, во что бы то ни стало, — молился Ионафан. — Когда он будет нуждаться в защите, дай мне сил. Когда ему нужен будет совет, дай мудрости. Окружи его сильными мужами, храбрыми воинами, которые будут бояться Тебя и верно служить своему царю.

Ионафан думал, что теперь жизнь их изменится, но едва семейство добралось до Гивы, отец вернулся на поле, оставив без приказаний всех, кто последовал за ним, желая исполнить любое царское распоряжение. Они разбили шатры вокруг города и ждали.

— Ты будешь делать список Закона, отец?

— Сначала поле.

Обеспокоенный, Ионафан пошел к матери.

— Так повелел ему прозорливец, мама. Самуил, конечно же, будет недоволен, если отец не исполнит то, что он сказал.

— Ионафан, Саул теперь царь Израиля, а всякий царь делает то, что ему угодно. Если отец не захочет переписывать Закон, ничего не поделаешь. Не трать время, пытаясь его переубедить. Возьми Киса. Уж на что силен твой дед, удалось ли ему хоть раз одолеть Саула?

— Нет.

— Твой отец не рвался царствовать, но нравится ему это или нет, он теперь царь. А ты, хочешь — не хочешь, — царевич, наследник престола.

Мать Ионафана была не из тех, кто бросает слова на ветер. Каждое из них говорилось не просто так.

— К чему ты клонишь, мама? Лучше скажи прямо.

Она развела руками. — Женское ли дело — указывать мужчине, как ему поступать?

— Все, что я хочу — это служить отцу.

Она сложила руки на коленях и загадочно улыбнулась. — Так служи.

Ну что же. Если у отца нет времени переписывать Закон, тогда этим займется он.

Он пошел на поле и попросил разрешения отправиться в школу пророков в Навафе. Саул кивнул. — Покончи с этим делом как можно скорее и возвращайся домой. — Он обнял Ионафана, поцеловал его и отпустил.

Вернувшись домой, Ионафан обнаружил, что мать уже собрала ему вещи в дорогу.

Глава вторая

Ионафан развернул свиток дальше, закрепил и аккуратно обмакнул стило в чернила. Он тщательно перерисовывал каждую букву, йоту, титул — в точности как значилось в Законе, переданном Моисеем. Нижняя губа была вся искусана, в затылке ныло, плечи сводило от напряжения, но все же он завершил строку, отложил стило и откинулся назад, отирая пот со лба.

— На сегодня хватит.

Вздрогнув, Ионафан поднял глаза и увидел наблюдавшего за ним Самуила. Лицо прозорливца было серьезно и торжественно, глаза горели внутренним огнем. Ионафан всегда испытывал некоторое стеснение, глядя в лицо Самуилу — человеку, который слышал голос Бога и возвещал людям Его Слово.

Ионафан встал, и Самуил взял свиток, аккуратно скатал его, вложил в чехол и убрал прочь.

— Буква Закона важна, царевич, но столь же необходимо и понимание его сути.

Ионафан повторил затверженное наизусть: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе». Он заметил, как нахмурился прозорливец, и его самого бросило в жар. Что если Самуил счел это за дерзость, или еще того хуже — за неуважение к себе? Слова, опрометчиво произнесенные Ионафаном, можно было принять за порицание сыновей пророка, репутация которых отличалась от репутации Самуила, как небо отличается от земли, — зря он это сказал. Ионафан сглотнул, размышляя, что делать дальше. Извиниться? Но вдруг тогда придется объясняться?

— Ты явился издалека, чтобы сделать список с Закона в этой школе пророков. Почему ты не выбрал место поближе к дому?

— Потому что здесь ты, господин.

Глаза Самуила потемнели.

— Не называй меня так, — он указал на небо. — Есть только один Господин. Господь Авраама, Исаака и Иакова, Бог на небе и на земле.

Ионафан совсем повесил голову. Лучше уж молчать, чем сболтнуть еще что–нибудь, что обидит пророка.

— Тебя послал сюда твой отец, царь?

Как же ответить? Он не хотел, чтобы пророку стало известно, что поля интересуют Саула больше, чем Божий закон.

— Не хочешь отвечать?

— Он дал мне свое разрешение.

— Почему он не пришел с тобой сам?

Сердце Ионафана гулко застучало в груди. — У царя много важных дел…

— Важнее, чем переписывать Закон?

Это упрек!

— Нет. Я ведь сделаю ему свиток.

Самуил покачал головой.

— Весь народ слышал, что сказал я твоему отцу в Массифе. Ты стоял рядом с ним, верно?

— Да, — у Ионафана вспотели ладони. Прислушивается ли Бог к их разговору? — Ты сказал, что у царя должен быть список со свитка Закона, царю нужно читать его каждый день и всегда иметь при себе.

— Царь должен сделать список собственной рукой.

Ионафан не мог пообещать, что отец найдет время, чтобы самому переписать Закон. Саул упорно продолжал заниматься своими полями, хотя воины, последовавшие за ним в Гиву, все еще ожидали приказаний. Может быть, отец надеялся, что те устанут ждать и отправятся домой. Но допустит ли Бог такое? Одно дело — самому желать стать царем, и совсем другое — быть царем, призванным Богом на царство.

— Ты боишься что–то сказать?

Ионафан поглядел на прозорливца. — Я не знаю, что думает мой отец. На него и так давят со всех сторон. Я не хотел обременять его еще больше.

Лицо Самуила смягчилось. Он протянул руку.

— Сядь, — он подошел и сам сел рядом с Ионафаном, сложив руки на коленях. — Хочешь по–настоящему почитать отца и служить ему — говори ему правду. Если всегда будешь говорить царю правду, у него будет основание тебе верить, даже если твои слова ему не понравятся.

— Как люди верят тебе.

В глазах прозорливца мелькнула боль.

— Если Саул будет послушен Закону, Господь дарует ему победу над врагами, и, возможно, Израиль исполнит, наконец, то, что Бог заповедал ему по вступлении в Ханаан.

— Мой отец будет слушать.

— Слушать недостаточно, сын мой. Надо слушаться.

Ионафан был уверен, что отец, конечно же, и сам пошел бы переписывать Закон, не будь у него так много других обязанностей. Он беспокоился о посевах. О том, хороши ли семена. О солнце и дожде. У него всегда хватало поводов для беспокойства. А теперь его забота — целый народ.

— Неужели будущее Израиля — в руках одного человека?

Самуил покачал головой. — Будущее в руках Бога.

— Можно задать один вопрос? — Ионафан с надеждой ждал согласия, потому что вопрос этот не давал ему покоя. Из–за него он не спал ночами.

Самуил кивнул.

— Ты сказал в Массифе, что мы согрешили, попросив царя. Простил ли нас Бог, отче? Или его гнев изольется на моего отца? Саул не просил, чтобы его сделали царем.

Взгляд Самуила стал еще мягче.

— Бог призывает того, кого призывает, Ионафан. Люди получили, что хотели: царя, который от плеч выше всех мужей израильских. Господь милостив к своему народу. Когда мы исповедуем свой грех перед Ним, Он прощает. Богу ведомы человеческие сердца, царевич. Он дал нам заповеди, чтобы предостеречь от греха. Он знал, что придет день, когда Израиль попросит о царе, и заповедал Моисею, каким должен быть царь: братом, мужем, который перепишет Закон собственной рукой, который сам будет изучать его, учить ему других и пребывать в нем во все дни жизни своей.

Когда Ионафан вернется домой, он передаст отцу все, что сказал Самуил.

— Я вижу, ты веришь в своего отца, да?

— Да! — кивнул Ионафан. Он гордился отцом. — Мне кажется, я верю в него больше, чем он сам верит в себя.

— Он еще узнает, что значит — быть царем.

Кому же еще довериться Ионафану, как не Божьему пророку? — Теперь, когда он царь, его окружают враги. Некоторые колена роптали против него, когда Бог его избрал.

— У всякого, кого Бог призывает на служение, всегда будут противники, — Самуил повернулся к Ионафану, положил правую руку ему на плечо. — Почитай отца своего, сын мой, но уповай на Господа Бога нашего и веруй в Него. Я знаю: ты любишь Саула, как должно сыну. Но не дай этой любви ослепить тебя. Не молчи, если увидишь, что царь, твой отец, согрешает. Изучай Закон — будь мудрым советником царю. Ты его старший сын, начаток силы его и наследник его престола. От тебя ожидается много. Ищи мудрости у Господа. Поучайся в Законе сам и побуждай к тому отца. Только никогда не воображай, что ты можешь исполнить за него эту обязанность. Царь сам должен знать Господа Бога нашего и могущество силы Его.

Ионафан снова кивнул, внимая каждому слову Самуила, как если бы оно исходило от Самого Бога.

— Я смотрел, как ты работаешь, сын мой. Ты моешь руки прежде, чем войти в комнату, и трепещешь, развертывая свиток.

— Держать в руках Закон — чудесно, отче, но переписывать его — страшно.

Глаза Самуила увлажнились. Уперевшись руками в колени, он поднялся.

— Я буду следить за твоей работой.

— Спасибо, отче.

Самуил потрепал Ионафана по плечу. — Если бы все относились к Закону с таким почтением, как ты!

Ионафан смущенно склонил голову. — Надо признаться, изучать Закон мне больше по душе, чем быть царевичем.

Самуил положил руку Ионафану на голову. — Одно другому не мешает.

Ионафан возвращался домой со списком Закона, тщательно упаковав его перед тем, как пуститься в путь. Часть его, вложенная в кожаный чехол, была спрятана под одеждой — на груди. Все время — у самого сердца.

Он предвкушал, как они с отцом усядутся рядом и станут вместе разбирать Закон, постигая глубину его сути, наслаждаясь неисчерпаемым богатством смысла! Каждый день, переписывая свиток, он думал, как замечательно будет поделиться всем этим с царем.

Он нашел отца все там же — в поле, а воины, разместившиеся в окрестностях Гивы, по–прежнему ожидали царских повелений. Кис совсем осунулся. Ионафан случайно услышал его слова, сказанные Авениру приглушенным негодующим тоном:

— Я не смею говорить Саулу ничего, не предназначенного для чужих ушей, не то эти люди сочтут его еще большим трусом! Чего только ждет мой сын?

Ионафана встревожили эти разговоры. Бог избрал отца царем. Может ли кто в этом усомниться? И Бог сам скажет Саулу, что и когда ему делать.

Чтобы скоротать время, воины сражались друг с другом. Целыми днями оттачивали свое умение, готовясь к войне. И ждали приказа. Саул же не изменял своему обыкновению: утром вставал с рассветом, запрягал волов и шел работать. Возвращался вечером, ужинал дома с семейством и гостями.

Ионафан неоднократно предлагал почитать отцу Закон, но всякий раз слышал в ответ: «Не сейчас. Я устал».

Протянув руку за новым куском хлеба, Кис заговорил с сыном тихим резким шепотом: — Ты должен что–то делать, или эти люди уйдут от тебя! Они не станут вечно дожидаться, когда же ты соизволишь принять бразды правления.

Вокруг глаз Саула собрались напряженные морщины.

— И тогда все твои великие замыслы и жертвы пойдут прахом. Так, отец?

— Я не ради себя старался, — Кис цедил слова сквозь зубы. — Ради тебя, ради твоей семьи, ради нашего народа! Ты тянешь, потому что злишься на меня?

— Нет.

— Тогда что тебя держит?

— Я буду ждать, пока не получу знака, что делать.

— Знака? — Кис отшвырнул свой кусок хлеба. Увидев, что глаза остальных устремлены на него, он осклабился в улыбке и потянулся за финиками. Когда разговоры за столом возобновились, Кис взглянул на Ионафана, затем опять на Саула. — Знака? От кого? Какой еще тебе нужен знак? Тебе мало царского венца на голове и всех этих людей, которые только и ждут, чтобы исполнить твою любую прихоть?

Задетый сарказмом деда, Ионафан подался вперед. — Бог укажет царю, что и когда делать.

— Что за глупая детская вера!

Кровь бросилась Ионафану в лицо.

Саул сжал руку в кулак. — Мой сын говорит более разумные вещи, чем все прочие за этим столом!

Комната замолкла.

Залившись краской, Кис прикусил язык. Саул поднялся из–за стола, Кис тоже. Ионафан последовал за ними.

— У тебя от силы три тысячи человек, — взорвался Кис, когда они оказались вне досягаемости для чужих ушей. — Остальные не хотят идти за царем, который прячется в обозе!

Саул обернулся. Лицо его раскраснелось не меньше, чем лицо его отца. — Я чувствовал, что недостоин быть царем Израиля, но ты, отец, ты ведь добился своего, верно? — он взмахнул рукой в воздухе. — Ты и вся моя честолюбивая родня, жаждущая филистимской крови!

— Тебя избрал Бог.

— Надо же. как вовремя ты об этом вспомнил!

Ионафан стоял, глядя на них. Не в первый раз они вот так ссорились на его глазах.

Кис понизил голос. — Да. Мы хотели, чтобы царем стал один из наших. Какое–то время во главе стоял Иуда, но ныне пробил час колена Вениаминова вести народ к славе.

Вениамин, младший из двенадцати сыновей Иакова. Вениамин, сын любимой жены патриарха, прекрасной Рахили. Вениамин, возлюбленный брат Иосифа. Это колено, хоть и меньшее из двенадцати, в честолюбии не уступало никому!

— Ты должен доказать, что достоин уважения, сын мой. Ты должен покарать тех, кто отказался поднести тебе дары, приличествующие царю. Ты должен…

— Должен? — Саул глянул пристально, на шее вздулись жилы. — Это я ношу царский венец. А не ты. Бог сказал Самуилу возложить его на мою голову. Не на твою. У тебя нет больше права указывать мне, что я должен делать. Будешь давать советы, когда я попрошу. Если попрошу. И не забывай: Ионафан — мой наследник.

Кис оглянулся. Интересно, понимает ли дед, что Ионафан все время был здесь? Кис удалился, бормоча что–то себе под нос. Саул перевел дыхание и покачал головой. — Мне нужно остаться одному.

Когда отец ушел, Ионафан нашел тихий уголок и светильник. Вынул свой свиток из футляра и стал читать. Кто–то рядом негромко кашлянул. Он повернулся на звук.

Из тени выступил слуга.

— Ваша матушка просит Вас оказать ей честь своим приходом, царевич.

Скатав свиток, он снова убрал его в чехол. Мать. Ни единое слово, сказанное в доме, не оставалось ей неизвестным.

Когда он вошел на половину матери, та сидела за прялкой. Не поднимая головы, произнесла: — Твой отец поругался с дедом, — она повернулась к нему лицом. — Когда придет время, ты станешь правой рукой отца. Ты будешь помогать ему командовать войском.

Несколько озадаченный, Ионафан смотрел на своих сестер.

Мать подозвала их. Мерова подбежала тотчас, Мелхола же не обращала на них никакого внимания.

— Позови свою сестру, шерсть надо еще чесать. От нее еще попахивает. — Она взглянула на него с досадой. — Мне так много нужно тебе сказать.

Братья Ионафана — Мелхисуа и Аминадав — громко стучали деревянными палками — сражались друг с другом наподобие тех воинов, что ждали за стенами города. Ионафан усмехнулся.

— Да уж, в Гиве есть мужчины, готовые следовать за царем.

Слуга принес матери самого маленького братика, Иевосфея. Малыш плакал и посасывал кулачок.

— Саул — первый в народе, Ионафан, — мать взяла ребенка на руки. — А ты — второй. Тебе надо быть мудрым, как змей. Кис теперь будет приходить к тебе со своими советами. Слушай его и держись того, что будет лучше для отца, так будет лучше и для тебя.

Иевосфей требовательно закричал.

— И да даст нам Господь свой мир.

Ионафан вышел с облегчением: что бы там еще ни нужно было матери ему сказать, с этим придется подождать.

«Кто–то идет!» — раздался крик дозорного. Ионафан бросился к городским воротам, где разбирали чью–то тяжбу его дед с дядьями. Вошедшие незнакомцы валились с ног от усталости, по лицам, покрытым толстым слоем пыли, струился пот. Ионафан пробился через толпу, чтобы лучше расслышать, что они говорят.

— Мы пришли из Иависа Галаадского… — этот город, принадлежащий колену Манассии, находился в его уделе: на восточном берегу Иордана, к югу от Галилейского моря, — …спросить у царя, что делать.

— Дайте воды нашим братьям. — Кис взмахнул рукой. — Быстрее, пусть расскажут, что случилось!

Пока вестники, задыхаясь, глотали воду из деревянных чаш, собрались воины.

— Наас, — только и сумел произнести один из гонцов, перед тем, как осушить очередную чашу. Люди зашептались между собой: «Этот змей!» Все уже слышали о царе Аммонитян и опасались вторжения. Освежившись, посланцы обратились к Кису и другим старейшинам.

— Наас осадил наш город. Старейшины просили его о союзе, обещали ему служить. Он согласился, но только при одном условии: он выколет правый глаз каждому жителю города — на позор для всего Израиля!

Если Маас получит желаемое, Иавис Галаадский на годы останется беззащитным, а путь во владения других Израильских колен будет открыт врагам.

Мужчины подняли вопль, раздирая одежды: «Бог нас оставил!»

Женщины кричали и плакали.

Завидев отца, возвращавшегося с волами с поля, Ионафан выбежал ему навстречу. Саул не смотрел на него — взгляд его был устремлен на рыдающую толпу.

— Что такое? Почему все плачут?

Ему передали известия из Иависа.

— Змей осадил Иавис Галаадский.

Один из вестников успел рассказать все Саулу еще до того, как к ним приблизились Кис с Авениром.

Саул распростер руки и издал звук, подобного которому Ионафану никогда в жизни не доводилось слышать из уст человеческих. В ужасе он отшатнулся от отца. Люди замолкли, уставившись на Саула. От его рева волосы у Ионафана на затылке встали дыбом.

Весь побагровевший, сверкая глазами, Саул сорвал со своих волов ярмо. Шагнул к человеку, рубившему дрова у ворот, выхватил у него топор и, с криком воздев его над головой, обрушил на шею ближайшего вола. Животное забилось в предсмертных судорогах, а Саул тем временем прикончил второго. Никто не шелохнулся; никто не издал ни единого звука, а царь Израиля продолжал махать топором, пока не рассек туши своих волов на части.

В окровавленной одежде, не выпуская из рук топора, Саул развернулся к народу. Дети попрятались за спины матерей. Мужчины отпрянули, отпрянул даже Кис, который, побледнев, как полотно, неотрывно следил глазами за сыном.

— Шлите послов! — царь Саул вонзил топор в отрубленную голову вола. Он указал на трупы животных. — Так будет с волами всякого, кто не пойдет на битву вслед Саула и Самуила! Смотр войска в Везеке!

Усмехаясь, Авенир выкрикнул одиннадцать имен и отдал приказ нести весть ко все колена.

— И скажите всем, что в Израиле правит царь!

Ионафан не сводил глаз с отца, убежденный, что только что слышал глас Божий, исходящий из его уст.

— Царь Саул! — выкрикнул он, потрясая в воздухе кулаками. — Царь Саул!

И все воины подняли руки и кричали вместе с ним.

В Везеке собрались триста тысяч Израильтян, еще тридцать тысяч из колена Иудина. Даже те, кто ранее отворачивался от Саула, те, кто насмехался над ним, теперь со всей готовностью ожидали приказаний! По правую руку Саула стоял пророк Самуил, Ионафан — по левую.

Саул обратился к своим приближенным: — Где послы из Иависа Галаадского?

Вопрос прокричали в толпу. Послы выступили вперед из рядов воинов.

— Здесь, мой господин!

— Возвращайтесь в свой город и передайте: «Завтра будет к вам помощь, когда обогреет солнце!» Пусть старейшины скажут аммонитянам, что город сдается, и Наас может поступать с ними, как ему заблагорассудится, — он холодно усмехнулся. Откуда знать аммонитянам, что царь Израиля уже собрал войско. — Пускай возвращаются в свой стан и празднуют победу. В последний раз. Потому что мы нападем на них во время утренней стражи!

Мужи Израиля ликовали, потрясая копьями и палицами. Ионафан гордо улыбнулся. Кто сейчас усомнится, что его отец — истинный царь! Враги Израиля еще увидят, каков избранник Божий на поле брани!

— Авенир! — сделал знак Саул.

— Да, господин мой!

— Раздели народ на три отряда. Если один будет разбит, два других будут сражаться дальше. Падут два — останется один. — Каждый командир должен знать свою задачу.

Откуда у отца такие познания, такая уверенность? Это могло придти только от Бога!

Самуил простер руки над войском. — Да будет Бог отцов наших впереди вас!

Ионафан был подле отца и тогда, когда ночью они прокрались мимо семнадцати спящих на посту дозорных.

— Пора! — скомандовал Саул. Ионафан и еще несколько человек, подняв бараньи рога, затрубили. Боевой клич Израиля донесся до небес.

Саул высоко воздел свой меч. Их было два во всем Израиле. Ионафан обнажил второй и поднял его над головой. С тысячеголосым криком войско ринулось к стану аммонитян, где царило замешательство.

Когда на Саула напали сразу трое, в крови Ионафана вскипела ярость. Он срубил мечом одного аммонитянина, резанул другого. Третьего прикончил отец. Кровь Ионафана бурлила в жилах от возбуждения.

Сила не покидала Ионафана все утро, пока он защищал отца. Всякий, посмевший поднять руку на царя Израиля, находил свою смерть. Когда над головой встало палящее солнце, поле было усеяно телами: это лежали замертво Наас и его армия. Крики умирающих быстро утихли. Оставшиеся в живых рассеялись под гибельным огнем Господа.

Взмахнув в воздухе окровавленным мечом, Ионафан издал победный клич: — За Господа и Саула!

Голоса слились в восторженной хвале.

Но пробужденная истреблением аммонитян жажда крови требовала новых жертв. Тучи сгустились над теми, кто насмехался над Саулом в день, когда Самуил объявил его царем.

— Где те, кто говорили: «Саулу ли царствовать над нами?» Дайте их нам, и мы умертвим их! — кричали вениамитяне.

Мужи, только что бок о бок бившиеся с аммонитянами, теперь обратились друг против друга.

Ионафан вспомнил переписанный им Закон.

— Отец! — Ему пришлось перекричать чужие голоса, чтобы его услышали. — Мы же братья, сыны Иакова!

Саул вытащил его из начавшейся было потасовки и крикнул: — В сей день не должно никого умерщвлять! — толпа умолкла. Саул взглянул на Киса и прочих и возвысил голос, чтобы слышали все. — Ибо сегодня Господь совершил спасение в Израиле!

Самуил поднял жезл. — Пойдем в Галгал и обновим там царство.

— В Галгал! — закричали люди. — В Галгал!

Сердце Ионафана пронзил страх, превосходивший тот, что только что был им пережит в битве с аммонитянами. Эти люди, так быстро ополчившиеся друг на друга, могли в любой миг восстать и на его отца. Он не отходил от Саула ни на шаг.

Толпа разгоряченных битвой мужчин текла по холмам, как огромная отара. Долгие годы они сбивались в маленькие стайки недовольных, блеяли в страхе и неуверенности, не внимали голосу Пастыря, ища кого–то себе подобного, кто встал бы во главе. Теперь они шли за Саулом.

Да, сегодня Саул показал, на что способен. Но Ионафан понимал: отцу придется доказывать это снова и снова, иначе этих людей не удержать: они рассеются опять.

Народ Божий был подобен овцам, но сегодня Ионафан увидел, как быстро эти овцы превращаются в волков.

Галгал! Ионафан упивался видом этого места, вспоминая историю, которую собственноручно переписал из Закона и ныне хранил на груди. Здесь сыны Израиля перешли Иордан и вступили в Обетованную землю. Здесь, на этой равнине, разбили они свой первый стан и обновили завет с Господом. И здесь Ангел Господень явился Иисусу Навину и передал ему план завоевания Иерихона, врат Ханаана.

Есть ли лучшее место, чтобы утвердить царя Израиля в его царских правах! После стольких лет, когда все жили в страхе, и каждый делал то, что правильно в собственных глазах, Бог, наконец, дал народу царя, который соберет его воедино!

Наставь Саула и благослови Израиль, о Господь!

Самуил стоял у памятника, сложенного из двенадцати камней — по числу колен Израилевых, — взятых из реки Иордан, чтобы увековечить память о чудесном переходе. Людское море стихло, и старый пророк — согбенный телом, но по–прежнему крепкий разумом и духом Господним — заговорил.

— Я послушался вас и поставил над вами царя. Теперь ваш царь ходит перед вами. Я же состарился и поседел — и сыновья мои с вами.

Презираемые всеми.

— Вот я! — Самуил распростер руки. — Я ходил пред вами и служил вам с юности своей и до сего дня. Свидетельствуйте на меня пред Господом и помазанником Его. У кого взял я вола, у кого взял осла? Кого обидел? Кого притеснил? Взял ли у кого дар, и закрыл в деле его глаза мои? Скажите, и возмещу вам, если сделал какое зло.

Ионафан почувствовал в голосе Самуила слезы боли. Все из–за его сыновей, они навлекли позор на дом отца. Господь, помоги мне никогда и ничем не опозорить своего отца! Дай поступать достойно.

Он выступил вперед, не в силах видеть боль на лице Самуила.

— Ты не обижал нас, отче, — голос дрогнул.

Самуил взглянул на Ионафана.

Там и тут раздались еще голоса.

— Нет! Ты не обижал нас и не притеснял нас, и ничего ни у кого не взял.

По щекам Самуила потекли слезы. Он обернулся к Саулу:

— Свидетель мне Господь и свидетель помазанник Его в сей день, что вы не нашли ничего за мною и руки мои чисты, — голос старика звучал отрывисто, почти надрывно, он с трудом сдерживал чувства.

— Я свидетель, — склонил с почтением голову Саул.

— Он свидетель! Царь свидетель!

— Бог свидетель! — выкрикнул Ионафан.

Голос Самуила окреп и усилился, когда он напомнил о Моисее и Аароне и праотцах, исшедших из Египта. Со скорбью говорил он о грехах народа, который стал служить Ваалам и Астартам Хананеев, а не Господу Богу своему, который с чудесами и знамениями вывел их из рабства. Люди забыли Господа! И Господь предал их в руки врагов их! И на протяжении многих лет, всякий раз, когда они взывали к Нему и каялись, посылал избавителей — Гедеона и Варака, Иеффая и Самсона — чтобы спасти и избавить народ от рук притеснителей.

— По увидев, что Наас, царь аммонитский, идет против вас, вы пришли и сказали мне: «нет, царь пусть царствует над нами», — тогда как Господь, Бог ваш — Царь ваш.

Ионафан поник головой. Ему и не приходило в голову задуматься: а каково это было Богу — отстраниться от Своего народа, позволить людям идти своим путем? Он называет нас Своими детьми, а мы отвергли Его. Ионафан ощутил комок в горле. Господь! Никогда не дай мне забыть, что Ты — мой Царь.

Самуил указал рукой:

— Итак, вот царь, которого вы избрали, которого вы требовали. Вы просили, и вот, Господь поставил над вами царя!

Ионафан посмотрел на отца. Саул стоял, высоко подняв голову, и обозревал колена Израиля. Это уже не тот перепуганный человек, что прятался в обозе. Его лицо было жестким, взгляд вызывающим. Ионафану вдруг показалось, что свиток Закона камнем давит на грудь.

— Если будете бояться Господа и служить Ему, и слушать гласа Его, и не станете противиться повелениям Господа, то будете и вы, и царь ваш, который царствует над вами, ходить вслед Господа, Бога вашего, и почтите Его. А если не будете слушать гласа Господа и станете противиться повелениям Его, то рука Господа будет против вас, как была против отцов ваших.

Ионафан положил руку на сердце, нащупал футляр со свитком. Смилуйся, Господь. Помилуй нас!

— А теперь — голос Самуила вдруг обрел необычайную глубину — стойте и смотрите на дело великое, которое Господь совершит пред глазами вашими. Вы знаете, что во время жатвы не бывает дождя: не жатва ли пшеницы ныне? Но я воззову к Господу, и пошлет Он гром и дождь, и вы узнаете и увидите, как велик грех, который вы сделали пред очами Господа, прося себе царя!

Толпа нервно забурлила, задвигалась. Если Бог сейчас пошлет дождь — урожаю конец. Ионафан глядел на небо. Там собирались тучи, потемнело.

Саул застонал.

Ионафан знал: весь тяжкий труд отца пойдет прахом. Он закрыл глаза: Господи, мы согрешили! Я люблю отца, но все мы сделали зло, прося себе царя. Прости пас.

Сердце Ионафана бешено билось, а над головой вились тучи. Сверкнула молния, гулкий раскат грома придавил его к земле. А потом хлынул ледяной ливень — остужая горячие головы гордецов–победителей.

Ионафан склонил голову: Ты — Бог! Ты — Бог Ахимааца. Ты мои Бог, и нет других богов!

Саул почти рыдал: — Пшеница уже поспела. Колосья вымокнут. Зерно сгниет.

Ионафан поднял голову и улыбнулся отцу. — Господь усмотрит.

Самуил повернулся, посмотрел на Ионафана, и печаль медленно сошла с его лица.

Ионафан поднял руки к небу, почувствовал, как острыми, холодными копьями впиваются в ладони капли дождя.

— Омой нас, Господи. Очисти от греха. Ты Царь!

Люди кричали: — Самуил! Помолись за нас твоему Господу Богу, чтобы нам не умереть! Ибо ко всем грехам нашим мы прибавили еще грех, когда просили себе царя.

Ионафан молился: — Без Тебя мы не сумеем сделать ничего для Твоего народа. Ты повелевай нами, Господь. Пусть будет как раньше. Иди впереди нас и защищай с тыла.

Снова сверкнула молния. Ионафан содрогнулся и упал на колени. Он приник лицом к земле, струи дождя хлестали его тело.

— Прости нас, Господи.

— Не бойтесь! — громогласно возгласил Самуил. — Грех этот вами сделан, но вы не отступайте только от Господа и служите Ему всем сердцем вашим. И не обращайтесь вслед ничтожных богов — они не спасут и не избавят, ибо они — ничто! Господь же не оставит народа Своего ради имени Своего. Ибо Ему было угодно избрать вас народом Своим.

Ионафан плакал. Он встретился глазами с Самуилом: взгляд пророка был полон нежности и сострадания.

— А я… — Самуил раскинул руки, посмотрел сперва на Саула, потом на людское множество перед ним, — А я не допущу себе греха перед Богом, чтобы перестать молиться за вас. И буду наставлять вас на путь добрый и прямой. Только бойтесь Бога и служите Ему истинно, от всего сердца вашего. Ибо вы видели, какие великие дела Он сделал с вами!

Ионафан поднялся на ноги, вспоминая переписанный им свиток. Бог вывел их из Египта, дал землю — пахать и сеять. Детям. Ты сотворил нас, Господь. 'Гы дал нам жизнь и дыхание.

Дождь стихал, прохладные капли освежали лицо.

Самуил окинул народ взглядом: — Если же вы будете делать зло, то вы и царь ваш погибнете.

Господи, я сын Саула, но хочу быть мужем Твоим. Хочу иметь такое сердце, как у Самуила. Цельное. Преданное Тебе, все, безраздельно. Господи, сделай так.

Саул отобрал три тысячи лучших воинов, а остальных распустил по домам. Ионафан был озадачен: — Мы что, не пойдем на филистимлян?

— Я не собираюсь ссориться с филистимлянами.

Не ссориться?

— Но отец, они же годами угнетали нас.

— У нас на всех два меча и ни единого кузнеца. Достаточно веская причина не затевать с ними войну.

Неужели отец так быстро забыл урок Нависа Галаадского?

— Господь — наша сила!

— Если мы победили в одной единственной схватке с аммонитянами, это еще не значит, что мы способны одержать победу в войне с филистимлянами.

— Но Господь даровал нам победу над Наасом. Нам незачем возвращаться домой, поджавши хвост.

Пальцы Авенира предостерегающе впились в плечо Ионафана.

— Обсудим это по пути на юг.

Войско расположилось в Михмасе. Нападение на филистимский отряд в Геве, находившийся в угрожающей близости от Гивы, не входило в планы царя. Ионафан внимательно прислушивался всякий раз, когда заседал военный совет, но не слышал ничего такого, что развеяло бы его тревоги. Если филистимляне из Гевы двинутся на Гиву, царствование отца окажется в опасности.

И он заговорил снова. — Не мудро оставлять врага так близко к дому. Саул — царь Израиля. Гива теперь — столица царства. Что остановит филистимлян, если они захотят напасть на отца?

Саул посмотрел на Авенира, потом на остальных. ожидая ответа. Так и не услышав его, пожал плечами.

— Я останусь в Михмасе, покуда мы не увидим, как филистимляне примут весть о смерти Нааса.

Куда делась отвага отца? Где тот неистовый царь Саул, что разрубил двух волов на куски и повел Израиль в бой?

— А мать? А твои сыновья и дочери? Гива…

Саул нахмурился. — Можешь сам отправиться туда и охранять ее. Закрой ворота и стереги город. Ионафан вспыхнул. — Я не могу прятаться за городскими стенами, когда ты здесь. Мое место — рядом с тобой. Охранять тебя от врагов Господних.

— Ты пойдешь в Гиву. Меня охраняют Авенир и три тысячи лучших воинов Израиля. Я останусь здесь, в Михмасе, и мы рассудим, что делать дальше. А ты — домой!

Неужели он так и не понял?

— Аммониты боятся нас. Будут бояться и филистимляне!

Кис фыркнул. — Глупость горячит кровь юнцам.

Саул сверкнул глазами на отца и вновь обернулся к Ионафану. — С нами больше нет Самуила.

— С нами Бог, — сказал Ионафан.

— Бог был со мной в Иависе Галаадском, но сейчас я не чувствую Его присутствия.

— Отец…

Взляд Саула помрачнел. — В отличие от аммонитян, филистимляне — не трусы.

Ионафан придвинулся ближе и понизил голос, чтобы не слышали посторонние. — Если аммонитяне — такие трусы, отец, что же мы так долго их боялись?

Саул поднял голову, глаза его блеснули, однако Ионафан знал: за гневной вспышкой царя скрывается страх.

Кис улыбнулся и похлопал Ионафана по спине. — Всему свое время, Ионафан.

Господи, открой им глаза!

— Да, и это время — сейчас. Наас мертв! Аммониты рассеяны. Филистимлянам наверняка уже известно, что царь Саул собрал армию и истребил захватчиков. Они боялись нас раньше, мой царь, и будут бояться снова. Бог на нашей стороне! У нас преимущество!

Авенир положил руку Ионафану на плечо. Ионафан ее сбросил.

Взгляд Саула просветлел. — Никто не сомневается в твоей храбрости, сынок.

Кис сощурился. — Но храбрость должна быть приправлена мудростью.

Ионафан посмотрел на деда. — Я думал, ты хочешь войны, — он оглядел остальных. — Не сбрасывайте мои слова со счетов.

— Есть разница между аммонитами, которые только пытались захватить землю, — Саул взмахнул рукой над картами, — и филистимлянами, которые уже много лет хозяйничают на ней. У них здесь твердыни.

— Это наша земля, отец, — земля, данная нам Богом. Пора нам прогнать их обратно — в море, из которого они пришли!

Саул воздел руки. — Интересно, чем? У них — оружие из железа. У нас — два меча. Все вооружение наших воинов — тупые мотыги, дрянные топоры, зазубренные серпы и пики. И даже будь у нас кузнец, где мне взять столько денег в уплату, чтобы он привел в порядок оружие для целой армии? А если бы даже и были деньги… Филистимляне узнают, что мы готовимся к войне. Они опередят нас, и мы захлебнемся в собственной крови.

— Значит, будем ждать? Пусть приходят за нашим урожаем?

— За каким урожаем? — процедил сквозь зубы Кис. — Бог загубил пшеницу на корню.

— Будем ждать, сын. И строить планы.

Израилем по–прежнему правит страх!

Отец обхватил Ионафана за плечи и повел к выходу.

— Ты отправишься в Гиву с людьми, которых я тебе дам. Охраняй город.

Ионафан склонил голову и вышел из шатра. Он отправится в Гиву и в точности исполнит отцовский приказ.

А потом уничтожит филистимский отряд в Геве, чтобы не дать им времени напасть на отца и разбить его!

Разъяренный Саул вышагивал перед Ионафаном, который все еще пребывал в ликующем состоянии после разгрома Гевы.

— Что скажет весь Израиль, когда узнает, что мой родной сын не слушается меня?

— Я защитил Гиву.

— И разрушил Геву! И навлек беду на всех нас! Ты что, думал, что прикончить пару сотен филистимлян и спалить один несчастный сторожевой пост — это что–то решает? Ты просто дернул льва за хвост, а теперь он развернется и сожрет нас всех! Едва только распространится слух о том, что ты натворил, вся земля филистимская возжаждет нашей крови! Мы не готовы к этой войне!

Внутри у Ионафана все сжалось. До сих пор он был уверен: это Бог хотел, чтобы он напал на филистимлян. Теперь уверенность пошатнулась. Неужели мною двигала обычная гордыня? Но ведь если дети Израиля будут послушны Богу, разве не даст Он им победу во всякой битве? Неужто не поможет им Господь избавить землю от филистимлян, как помог сокрушить аммонитян в Иависе Галаадском?

— Самуил сказал…

— Помолчи! Я — царь. Дай подумать… — Саул схватился за голову. — Не ждал я от тебя, что ты пойдешь против моей воли!

Авенир кашлянул: — Господин мой, какой приказ отдать людям?

Саул уронил руки и уставился в пустоту.

— Господин?

Сжав челюсти, Саул повернулся к нему. — Разошли глашатаев, пускай грубят в трубы. Пусть все услышат, что я разбил филистимский отряд, — он вперил горящий взгляд в Ионафана. — Лучше людям думать, что я совершил храбрый поступок, чем знать, что мой сын действовал опрометчиво, без ведома и разрешения царя.

Униженный, Ионафан молчал, чувствуя, как его уверенность разлетается на кусочки.

Ионафан похолодел, узнав, что дозорные видели три тысячи филистимских колесниц. На каждой — возница и могучий воин, вооруженный луком, стрелами и несколькими копьями.

Саул побледнел. — Сколько у них людей?

— Не счесть, господин мой. Они бесчисленны, как песок морской на берегу, и они уже в Беф — Авене.

На следующее утро вести были еще хуже. Ночью часть людей Саула бежала. Другие, в ужасе перед надвигающейся мощью филистимлян, разбившись на группки, перешептывались между собой. Мужи Израиля разбегались по пещерам и зарослям, укрывались среди скал, прятались во рвах и пересохших колодцах.

Саул возвратился в Галгал и ждал там Самуила. Ионафан последовал за ним вместе с юным оруженосцем. Саул настоял, чтобы тот прислуживал его сыну. Хотя Авен — Езер не вышел ростом, этот недостаток с лихвой восполнялся его чрезвычайным усердием. У Киса, Авенира и прочих было для царя наготове множество советов, но царь никого не желал слушать.

Измученный сознанием собственной вины, Ионафан часами молился без отдыха: просил у Господа прощения и умолял Его показать, что делать. Хотя победа в Геве порадовала многих, большинство людей были поражены страхом и готовы в любой момент унести ноги, куда глаза глядят.

Раздражение Авенира дошло до предела, и он прямо высказал царю: — У нас осталось не больше двух тысяч войска, и число дезертиров растет с каждым днем. Надо принять какое–то решение.

Ионафан боялся давать советы. Он сейчас ни за что не взялся бы утверждать, что сделает Бог. Никто не смел поставить под сомнение Божью силу, однако, никто из живущих в Израиле не был и уверен, что Бог этой силой защитит их. И, что было еще хуже, Ионафан уже понимал, что его единственная пустяковая победа может теперь ввергнуть Израиль в огромную войну. Он оглядывал шатры стана и не мог отогнать от себя мысли о том, как таким малым числом противостоять великому множеству. Он хотел воодушевить отца и его армию, а вместо этого лишь выпустил наружу страх, и тысячи разбежались по укрытиям.

На кого мы похожи! Господи, ну почему Твоему народу так трудно довериться Тебе, когда Ты уже столько раз доказывал нам Свою верность и силу? Это потому что мы знаем, что по прежнему грешим? Как нам искоренить в себе грех? Отцы наши не слушали Тебя, а теперь и мы поступаем не лучше. Всего–то несколько дней прошло с тех пор, как Ты наслал молнию и гром, и дождь, а все, о чем эти люди способны думать — так это о погубленном урожае, о том, что будут они есть зимой! Но Ты же Бог! Ты держишь всю нашу жизнь в Своих руках!

Страх распространялся, как плевелы среди пшеницы, и, в конце концов, даже Ионафан ощутил, как он пускает корни в его сердце. Ушли некоторые из бывших с ним в Геве. Каждое утро редели ряды Сауловых «лучших в Израиле».

Царь раздражался все больше и больше. — Пока этот старик доплетется сюда, вся армия разбежится!

Ионафан вздрогнул. Этот старик? Самуил — пророк Божий, глас Бога для людей.

— Он придет.

— И где он? Что он медлит? Он сказал, что будет через семь дней.

— Семь дней еще не прошло, отец.

— Скоро от моего войска ничего не останется.

Авенир, как только мог, изо всех сил ободрял оставшихся, но вера в царя почти угасла, а предостережение пророка было еще свежо в умах людей. Царь навлек на них бедствие. Победа над аммонитянами была забыта. Люди не могли думать ни о чем, кроме нависшей над ними угрозы войны, готовой разразиться не сегодня, так завтра, о трех тысячах колесниц и бесчисленных пеших воинах, которые идут их убивать.

Ионафан чувствовал: ему нужно что–то сделать, чтобы искупить вину перед отцом. Но что? Что, Господь? Ответа не было.

На заре седьмого дня Ионафан разбудил Авен — Езера.

— Если отец хватится меня, скажешь, что я пошел встречать Самуила.

Ионафан вышел на край с каждым днем уменьшавшегося стана. Люди, сгрудившиеся у своих костров, ниже опускали головы под его взглядом. Ему не хотелось думать, о чем они говорят между собой.

Господи, они потеряли надежду на Твоего царя, и все из–за меня.

Взошло солнце. Самуила не было видно. Ионафан начинал тревожиться. Неужели из–за его поступка с Гевой и Самуил попал в беду? Что если его захватили филистимляне? Или, хуже того, они убили старого пророка? При одной только мысли об этом его прошиб холодный пот.

Господи, он так нужен нам. Он возвещает нам Твое Слово. Пожалуйста, сохрани его и приведи сюда. Боже, помоги нам. Скажи, чего хочешь от нас! Мне казалось, я поступаю по вере, но, возможно, отец и его советники правы, и я сделал глупость. Если так, прости меня, Господи. Пусть беда падет на мою голову, но не на моего отца. Не на этих изнывающих от страха людей. Не оставь нас всех из–за меня одного, Господь.

Прибежал оруженосец Ионафана, Авен — Езер.

— Царь, — у него перехватило дыхание, но он прохрипел, — Царь послал за тобой. Он будет приносить жертву.

— Что? — Ионафан пустился бежать со всех ног, Авен — Езер не отставал. Добежав до отцовского шатра, он ворвался внутрь и похолодел: царь был одет в священнический ефод.

— Нет!

В груди все горело. Сердце колотилось так, что ему казалось: сейчас он задохнется. Он схватил свиток, который носил на шее. — Тебе нельзя, отец! В Законе сказано: только священник…

— Священника нет!

В совершенном ужасе Ионафан приблизился к отцу. — Господин мой, еще даже не полдень. Самуил будет здесь.

На лбу Саула выступили капли пота. — Я звал его, и он не явился. Больше ждать я не могу, — лицо его было бледным и напряженным.

— Господь не поможет нам, если ты так сделаешь.

— Мое войско! Мои люди уходят от меня! Что, по–вашему, я должен предпринять? — он окинул взглядом всех своих советников.

— Делай, что у тебя на сердце, царь, — по–видимому, все они были солидарны.

Ионафан перевел взгляд с Авенира на Киса, потом на остальных — и снова на отца.

— Самуил придет! — Он шагнул вперед, встал прямо перед отцом. — У Гедеона людей было меньше, чем у нас, и он победил мадианитян.

— Я не Гедеон!

— Ты был простым земледельцем, как он. И Дух Господень сошел на тебя, как на него. Ты собрал триста тридцать тысяч воинов и поразил аммонитов!

— И где сейчас все те воины? — Саул рывком отдернул в сторону полог шатра. — Нету!

— У тебя все равно больше, чем было у Гедеона. Наас и аммонитяне ведь разбиты!

— Филистимляне — беда пострашнее, чем мадианитяне или аммонитяне. — Саул отпустил полог. И простонал, закрыв рукой глаза: — Я не просил делать меня царем. Никогда ничего такого не просил!

— Бог избрал тебя, отец, — Ионафан старался говорить как можно спокойнее, хотя страх присутствующих постепенно передавался ему. — Уповай на Господа и могущество силы его!

— И что это значит? — выступил вперед Авенир. — В практическом и тактическом смысле? Что, Ионафан?

— Бог мог бы послать на врагов огненные стрелы, — поддакнул Кис. — Отчего же Он этого не делает?

Саул резко развернулся: — Где Ковчег? — Глаза всех устремились на него. — Может быть, если бы со мной был Ковчег… Когда–то филистимляне боялись его. Помните?

У Ионафана засосало под ложечкой. Неужели отец хочет сделать из Ковчега идол?

— Они захватили Ковчег.

— Да. И тогда мыши и крысы опустошили их поля. А у филистимлян появились опухоли. И все закончилось тем, что они отправили его обратно, нагрузив колесницу золотом. — Саул взглянул на Авенира. — Сколько понадобится времени, чтобы доставить его сюда?

В шатер пошел один из воинов.

— Господин, Самуила до сих пор нигде не видно.

Авенир нахмурился: — Времени нет. Нужно что — то делать сейчас, пока все не разбежались.

Присутствующие согласились единодушно.

— Нет. — В общем хоре одобрения одиноко прозвучал голос Ионафана. Он смотрел отцу прямо в лицо. — Подождите. Пожалуйста. Дайте прозорливцу еще время.

Авенир покачал головой: — Ты плохо знаешь людей, Ионафан. Если мы будем тянуть и дальше, лагерь опустеет, и царь окажется в одиночестве. Как ты думаешь, сколько проживет твой отец, после того как у него не останется защитников, кроме тех, кто сейчас в этом шатре?

Слова Авенира положили конец колебаниям Саула.

— Приведите ко мне то, что назначено для всесожжения и мирных жертв. Чтобы просить у Бога помощи, надо сперва Ему что–то дать.

Сердце Ионафана тяжело стучало в груди, под ложечкой свернулся тугой холодный ком страха. Он достал свиток Закона.

— Этого нельзя делать, отец. Прошу, послушай. Я покажу…

— Ты что, не понял? — Саул кричал. — Я не могу ждать. — Глаза его полыхали огнем. — И не буду ждать! Самуил обещал придти. Он не сдержал слова! — Саул вышел из шатра. — Собирайте камни. Мы поставим жертвенник вот здесь. — Он схватил Ионафана за руку. — А ты стой тут. И больше ни слова! — Он дернул подбородком. — У других народов цари приносят жертвы перед войсками. Почему бы и мне не поступить также? — Саул повернулся к Авениру. — Созови людей. Они должны видеть, что я делаю. Скажи им, что я приношу жертву Богу, чтобы Он нам помог.

Ионафан оглянулся на Авен — Езера и шепнул оруженосцу: — Встань так, чтобы увидеть всякого, кто приблизится к лагерю. Как только покажется Самуил, стрелой лети сюда и кричи, что он идет. Быстрее!

— Да, господин мой. — Мальчик скрылся за спинами окружающих, развернулся и помчался исполнять приказ Ионафана.

Глядя на отца, юный царевич задавался вопросом: примет ли Бог во внимание, что Саул напуган? Господи, прости его. Он не знает, что творит.

Собравшимся, по–видимому, происходящее было по душе. Если бы его отец прочел, переписал и изучал Закон, он знал бы, что нельзя так оскорблять Бога! А те, кто идет за ним, понимали бы, что не стоит вверять свои жизни человеческим замыслам.

Солнце клонилось к западу. Саулу привели хромого тельца. К чему убивать здорового и невредимого, как велит Закон? Казалось, что раз решив пренебречь одной деталью Закона, отец махнул рукой и на все остальное. Ионафан смотрел, как царь Саул возложил руку на голову животного, громко помолился Богу, прося помощи, а затем перерезал жертве горло. Царевич закрыл глаза, его тошнило. Вскоре до него донесся запах дыма, к которому примешивалось зловоние непослушания.

Люди разошлись, чтобы вернуться к привычным обязанностям. Саул глянул на Ионафана и улыбнулся — уверенно, как прежде. И направился в шатер — говорить с советниками.

Ионафан сел на землю, обхватил голову руками.

Подбежал Авен — Езер. Лицо мальчика пылало. Запыхавшись, он выпалил: — Пророк идет.

Ионафана захлестнул стыд. Как он посмотрит в глаза Самуилу?

Саул вышел из шатра: — Идите сюда! Встретим его вместе! — Он раскрыл объятия и широко улыбнулся. — Приветствую тебя, Самуил!

Глаза Самуила сверкнули. Пальцы, сжимавшие жезл, побелели.

— Саул! Что это ты сделал?

Удивленный, Саул нахмурился. Перевел взгляд с пророка на людей, стоящих вокруг.

— Я видел, что народ разбегается от меня, — глаза его холодно сощурились, — а ты не приходил к назначенному времени, и филистимляне собрались в Михмасе. Тогда я подумал: «Филистимляне вот–вот пойдут на нас в Галгал, а я еще даже не вопросил Господа о помощи!» Поэтому я был вынужден… — он взмахнул рукой, как бы указывая на советников, — я решил принести всесожжение. Сам, не дожидаясь твоего прихода.

Ионафан переводил глаза с одного на другого. Неужели отцу недостаточно уже содеянного греха? А теперь он еще и пытается переложить вину на прозорливца.

Самуил обвел всех взглядом.

— Оставьте нас!

Ионафану хотелось одного: скорее скрыться подальше от неизбежного грядущего гнева.

— Мой сын останется здесь, — Саул сделал повелительный жест.

Ионафан занял место рядом с отцом. В этот момент он просто не мог бросить его одного: ведь все началось с Гевы.

Самуил пристально посмотрел на Саула: — Ты поступил глупо, что не исполнил повеления Господа, Бога твоего, которое дано было тебе. Исполни ты его, и Господь ныне упрочил бы твое царствование над Израилем навсегда. Но теперь не устоять царствованию твоему: Господь найдет Себе мужа по сердцу Своему. И повелит ему Господь быть вождем народа Своего, так как ты не исполнил того, что было повелено тебе Господом.

Ионафан съежился.

Саул в ярости скрипнул зубами, однако, когда пророк повернулся к нему спиной, царь шагнул к нему.

— Ты отворачиваешься от меня, Самуил? Отворачиваешься от царя Израиля? Куда ты идешь?

— Я иду в Гиву, — голос Самуила звучал устало и опустошенно. — Советую тебе сделать то же.

Саул в ярости топнул ногой. — Иди и скажи Авениру: пусть посчитает, сколько у нас осталось людей.

При виде того, как старый пророк удаляется прочь, в глазах Ионафана защипало от слез: — Надо пойти за Самуилом, отец.

— Сначала узнаем, сколько с нами осталось.

Ионафану хотелось зарыдать от горя. Какая разница, сколько людей останется с царем, который отвергнут Богом?

— Позволь, я поговорю с ним от твоего имени.

— Иди, если думаешь, что это что–то даст. — Саул отвернулся.

Ионафан пустился вдогонку за Самуилом.

Когда он приблизился, Самуил обернулся и сказал несколько слов сопровождающим. Те отошли в сторону. Самуил тяжело оперся на жезл, на лице его лежал отпечаток скорби и крайней усталости.

Ионафан опустился на колени и прижался лицом к земле.

— Встань!

Дрожа, Ионафан поднялся.

— Зачем ты гонишься за мной? Хочешь поднять на меня свой меч?

— Нет! — Ионафан побледнел. — Мой отец не желает тебе зла! И я тоже. Пожалуйста… Я пришел попросить прощения. Это я во всем виноват!

Самуил покачал головой.

— Не ты принес жертву.

Слезы слепили Ионафану глаза.

— Отец испугался. Из–за того, что я сделал в Геве… — Он не видел лица Самуила и не мог угадать мыслей пророка. — Это я напал на Геву и навлек на нас гнев филистимлян. Когда мы услышали, что они идут на нас с сильным войском, люди стали разбегаться. И отец…

— Каждый человек сам решает, что ему делать, Ионафан. И сам пожинает последствия собственных решений.

— Но ведь и обстоятельства властвуют над нами? Разве нет?

— Ты ведь знаешь ответ.

— А если человек просто оступился? Поддался страху? Это не оправдание?

— А кто враг, Ионафан?

— Филистимляне, — Ионафан разрыдался. — Я не хочу, чтобы Бог был нашим врагом. Что же мне теперь делать, как мне все исправить?

Самуил положил руку на плечо Ионафану.

— Что ты носишь на груди, сынок?

Ионафан притронулся рукой к доспехам.

— Закон.

— Ты переписал его собственной рукой, потому что думал когда–нибудь сам стать царем?

Ионафан моргнул. Так ли это? Самуил сказал, что царство Саула не устоит. Значит, Израиль падет? Значит, весь народ будет истреблен врагами?

— Ты не отвечаешь.

Ионафан заглянул ему в глаза.

— Мне хотелось бы сказать «нет», — он тяжело сглотнул. — Но знаю ли я сам себя настолько, чтобы ответить на этот вопрос?

— Говори царю правду, что бы ни говорили ему другие. И молись за него, сынок. — Самуил убрал руку.

Ионафану хотелось получить ободрение. — А ты будешь молиться за моего отца? — Конечно же, Бог услышит молитвы праведника.

— Да.

Это был проблеск надежды. Ионафан ухватился за соломинку.

— Тогда Господь Бог не оставит нас совсем.

— Бог не оставляет людей, сынок. Это люди оставляют Бога. — Старый пророк направился к Гиве, и свита последовала за ним.

Ионафан долго смотрел ему вслед и молился, чтобы с Самуилом ничего не случилось и чтобы царь, его отец, покаялся.

В Гиве ждал Самуил, в Михмасе стояли станом Филистимляне. Царь Саул воротился в Гиву и расположился станом под сенью большого дуба. Не встретив никаких признаков сопротивления со стороны израильского войска, филистимляне стали высылать отряды. Сперва набегу подверглась Офра, затем Вефорон. Вскоре были разграблены приграничные территории в долине Цевоим на краю пустыни.

Самуил вернулся в Раму. Саул ожидал какого — нибудь знака от Бога или ободрительного слова от пророка. Ничего не было. С каждым днем царь становился все мрачнее и угрюмее. Его войско, в котором осталось шестьсот человек, погрузилось в отчаяние. Авенир и другие военачальники что–то советовали, но Саул не слушал. Нескончаемые планы, предлагаемые ему, отклонялись. Царь казался неспособным к каким–либо действиям. И, хуже того, он сделался подозрительным.

— Пошлите соглядатаев следить за Самуилом. Куда бы он ни направился — проследить и донести мне!

— Самуил молится за тебя, отец.

— Это ты так говоришь. Но можно ли ему доверять? Он сказал, что Бог изберет кого–то другого.

Пришла весть, что еще один отряд Филистимлян пустился в набег.

Ионафан вслушивался в каждое слово и внимательно наблюдал за происходящим. Он так же томился от бездействия, как и остальные. Так вот что такое война? Долгие недели, порой месяцы ожидания? А затем — жуть и упоение битвы?

Филистимляне тешились жестокостью, совершая набеги в свое удовольствие, где и когда бы им ни заблагорассудилось, ведь царь Саул не делал никаких попыток их остановить. У него не шло из головы пророчество Самуила.

Нужно было что–то делать, чтобы царь и мужи Израиля воспряли, что–то, что сплотит их, как в тот день, когда Господь даровал им Иавис Галаадский!

Ионафан молился: — Господи, помоги мне! Я не хочу повторить ошибку с Гевой!

Если Ионафан что–то сделает, на этот раз он будет один, чтобы в случае неудачи вина пала на него одного.

Отряд филистимлян расположился у Михмасской переправы. Это место было хорошо известно Ионафану. Там возвышались друг против друга обрывистые, покрытые зарослями утесы: Боцец и Сене. И там, наверху, было одно местечко — небольшое углубление, — закрепившись в котором, можно было бы в одиночку отбиваться от неприятеля. Пара десятков Филистимлян нашли бы там верную смерть. Может быть, даже больше.

Может статься, и он погибнет. Ну и пусть. Лучше с честью умереть в бою, чем вечно жить в страхе перед идолопоклонниками. Он поднялся, забросил за плечо колчан, полный стрел, взял свой лук и направился вон из города.

Авен — Езер подхватил щит Ионафана, собственный лук и стрелы и рванулся вдогонку. — Куда мы идем, господин мой?

— Посмотреть, что сделает Господь.

Мальчик все время держался рядом, но Ионафан спрашивал себя, хватит ли у маленького оруженосца смелости остаться с ним до конца.

Когда Гива осталась позади, Ионафан посмотрел Авен — Езеру в лицо.

— Пойдем, перейдем к отряду этих необрезанных. Может быть, Господь поможет нам. Ведь Ему нетрудно одержать победу, будь то через многих или через немногих!

Глаза Авен — Езера засветились. Его лицо озарила широкая улыбка.

— Делай все, что у тебя на сердце. Вот, я с тобою — иди, куда тебе угодно.

Ионафан рассмеялся. Что поделают филистимляне с двумя такими молодцами?

Добравшись до скалы напротив филистимского лагеря, Ионафан оглядел ущелье, отделявшее их от врагов. Господи, дай мне знак, что отдаешь их в паши руки!

Его охватило возбуждение, огонь пробежал по жилам, он ощутил прилив уверенности: да, иди. Он показал оруженосцу:

— Хорошо, мы перейдем вон туда и встанем на виду у них. Если они скажут нам: «Стойте, не то убьем вас», — мы останемся и не пойдем к ним. А если скажут: «Поднимитесь к нам, сразимся», — то мы взойдем. Это будет знаком для нас, что Господь предал их в руки наши и даст нам победу.

Так или иначе, им предстоит сразиться с врагами Бога. В одном случае их ждет верная смерть. В другом — победа.

Авен — Езер кивнул головой: — Им не добраться до нас, пока у нас не закончатся стрелы, мой господин. А потом — у нас есть твой меч!

Ионафан крепко сжал плечо оруженосца. Этот мальчик готов был биться до конца, до самой смерти: все равно — в ущелье или на скалах — как и он сам. Ионафан начал спускаться первым, задавая темп. Раз нога соскользнула, но он уцепился за что — то, устоял.

— Осторожно, друг. Правее. Вот так.

Когда оба достигли подножья скалы, Ионафан выступил из скрывавшей их тени. Встал на открытом месте, устойчиво уперев ноги в землю, поднял голову. Рядом встал Авен — Езер.

— Смотрите! — наверху раздался хохот. — Евреи выползают из ущелий, в которых попрятались!

К дозорному поспешили другие филистимляне. Над краем скалы показались головы нескольких воинов. Один плюнул. Между скалами разнеслось эхо смеха.

Сердце Ионафана колотилось, готовое к бою.

Господи, прошу тебя, предай их в наши руки! Пусть они узнают, что есть Бог в Израиле!

И знак был им дан!

— Поднимайтесь к нам, мы вас проучим!

— Пошли, лезь за мной, Авен — Езер, Господь поможет нам их одолеть!

Ионафан подбежал к утесу и полез наверх, за ним Авен — Езер. Ионафан подтягивался, цепляясь за ветки терновника, находил опору для ног и взбирался по скале, как ящерица по крепостной стене, а по пятам следовал маленький оруженосец.

Все еще смеясь, филистимские солдаты отошли от края. Ионафану было их слышно. Взобравшись на самый верх, он шагнул вперед, занял позицию и ухмыльнулся, увидев удивленные лица филистимлян.

— Пара мальчишек!

Один из филистимлян вытащил меч.

— И обоим сейчас придет конец!

Авен — Езер встал рядом с Ионафаном.

Другой филистимлянин хохотнул.

Одним плавным движением Ионафан стряхнул лук с плеча, выхватил стрелу, натянул тетиву и выпустил ее в цель — прямо и верно. Гогочущий филистимлянин завалился навзничь со стрелой между глаз. Остальные в изумлении уставились на Ионафана, а потом с боевым кличем и с мечами наголо устремились к ним с Авен — Езером, а они продолжали слать стрелы — одну за другой, — и один за другим падали на землю филистимляне. Всего двадцать.

Крики услыхали остальные. Откуда–то сзади раздались вопли.

Выпустив последнюю стрелу, Ионафан обнажил меч и издал свой клич: «За Господа!»

Земля затряслась от топота разбегавшихся в панике филистимских воинов. Ионафан бросился в гущу растерянных врагов и зарубил главного. Авен — Езер схватил копье и швырнул в бегущего филистимлянина. Воздух прорезали новые крики.

— Трубит шофар! — воскликнул Авен — Езер. — Царь идет!

Ионафан закричал от радости. Наконец–то Израиль воспрянул! Филистимляне в ужасе бежали прочь. Среди них Ионафан заметил нескольких евреев. Кто они были — перебежчики, пленники, или подоспевшие на помощь воины, — теперь уже не имело никакого значения.

— Сражайтесь за Израиль или умрите! — крикнул Ионафан, и все они, как один, встали за него.

— Ковчег! — выкрикнул Авен Езер.

Ионафан оглянулся и увидел Ковчег. Нет! С воплем он развернулся в ярости при одной мысли о том, что неприятели могут снова им завладеть. Он устремился в стан врага, размахивая мечом. Никто не отберет у нас Ковчег! Он разил мечом направо и налево. Никто не откроет и не осквернит его! Он рубил сплеча. Никто не отнимет у нас Закон! Он колол и резал. Никто не откроет священный сосуд и не рассыплет манну! Он отсек вражескому солдату руку и отрубил голову. Никто не сломает жезл Аарона, который выпустил листья, расцвел и принес плоды за один день!

Ионафан выкрикивал в пылу и ярости битвы: — Иегова Роэ! Эль Шаддай! Адонай! Бог — наш Царь! Бог Всемогущий! Господь!

И филистимляне в трепете разбегались от него.

Евреи появлялись отовсюду. Армия царя в шестьсот воинов разрослась и продвигалась на север от Гивы. С юга подходили мужи Ефремовы.

Среди филистимлян царило замешательство. Одни бросились к Аиалону, другие — в направлении Офры — в надежде укрыться в Беф — Авене, своей твердыне, обители зла.

Схватив копье, Ионафан преследовал филистимлян, подбадривая присоединившихся к нему израильтян. Но те утомились, чуть ли не валились с ног и едва поспевали за ним. Вступив в лес, Ионафан заметил пчел, роившихся на поляне.

— Мед! — он обмакнул конец палки в углубление в земле и вытащил медовые соты.

— Бог дает нам пищу! — Он поел и почувствовал, как прибывают силы.

Люди стояли и смотрели на него, но никто не последовал его примеру, не потянулся за медом.

— Ешьте! — Ионафан озадаченно оглядел воинов. — Да что это с вами? — Он снова макнул палку в мед, протянул им. — Мед подкрепит вас!

— Нельзя!

— Твой отец заклял народ. Он заставил все войско поклясться, что всякий, кто вкусит пищи до конца боя, будет проклят. Вот почему воины слабеют и падают.

Ионафана бросило в холод, потом к жар.

— Смутил отец мой землю! — Неужели теперь ему умирать из–за того, что он вкусил меду? — Такой приказ никому не на пользу. Смотрите, я поел немного меду, и у меня сразу прибавилось сил. Это Божий дар!

— Если будем есть, царь казнит нас.

Он не стал больше их уговаривать. Отец простит его, но не помилует других.

— Эх, будь народу позволено есть из добычи, которую он нашел у врагов, сколько еще филистимлян могли бы мы поразить! — До захода солнца никого из них не осталось бы в живых.

Ионафан повернулся и снова пустился в погоню. Кто мог — поспешил за ним.

Филистимлян поражали от Михмаса до Аиалона. И все же многим удалось спастись: люди Саула слишком ослабели от голода, чтобы продолжать преследовать врагов. Наткнувшись на скот, евреи накинулись на овец, волов и телят, убивали их прямо в поле, на земле, отрезали куски сырого мяса, кровь текла по подбородкам, а они ели и ели, пытаясь унять дикий голод.

— Остановитесь! Вы нарушаете Закон! — кричал им священник.

Но люди не слушали.

Саул воздвиг жертвенник и велел людям приводить животных к нему.

— Закалывайте их здесь и сливайте кровь. Не грешите перед Господом, не ешьте мяса с кровью.

— Не грешите перед Господом! — священник побежал по полю, оглашая приказ царя. — Не ешьте мяса с кровью!

Ионафан отвернулся, к горлу подступила тошнота. Слишком поздно, содеянного людьми уже не исправить.

В стане израильтян началось беспокойство. К Ионафану пришли те, кто был с ним в бою.

— Мы никому не скажем, что ты сделал в лесу.

Их страх начал тревожить Ионафана. Неужели они действительно думают, что царь убьет собственного сына? Неужели убьет? Неужели он на это способен?

Саул позвал его.

— Итак, ты снова меня ослушался?

Внутри у Ионафана все похолодело от страха. Он почувствовал, как за шиворот сбегают струйки пота. Кто–то рассказал царю про мед? Царские советники глядели на Ионафана, наблюдая за ним с каменными лицами.

— Ты совершил вылазку без моего разрешения!

Ионафан поднял голову. — Бог дал нам победу.

— Тебя могли убить! О чем ты только думал, когда отправился в стан филистимлян с одним оруженосцем? Кстати, где он? — Саул огляделся вокруг. — Почему он не при тебе?

— Он спит, — Ионафан улыбнулся натянутой улыбкой. — Сегодня был тяжелый день, отец.

Саул расхохотался и хлопнул Ионафана по спине.

— Мой сын! Вот это воин! — Он обвел взглядом своих людей. — Влез на скалу, перебил два десятка филистимлян — все не чета ему: опытные, хорошо вооруженные, все не чета ему. Он обратил в бегство всю филистимскую армию! — Он посмотрел на Ионафана сияющими глазами. — Воистину, сын, достойный царя.

В похвале отца Ионафану виделось что–то мрачное. — Это Господь наслал панику на филистимлян. Сегодня спасение Израилю пришло от Господа.

— Точно! — Саул снова хлопнул его по спине. — От Господа. — Он улыбнулся остальным. — Но потом–то уж они улепетывали от нас, верно? — Он подошел к столу и развернул карту. — Пойдем в погоню за ними ночью и оберем их до рассвета. Не оставим у них в живых ни одного человека. Подумать только, какое богатство мне достанется!

Ионафан подумал, что это не мудро.

— Люди сильно утомились. А теперь, наевшись, будут спать, как убитые.

Саул сверкнул глазами. — Люди будут делать то, что я сказал.

И потому погибнут! Ионафан прикусил язык, надеясь, что прозвучат разумные возражения кого–нибудь из советников.

Но все они согласились с царем. И сказали именно то, что хотелось услышать Саулу.

— Мы сделаем то, что хорошо в глазах твоих. Погонимся за ними и соберем богатую добычу.

Ионафан посмотрел на Ахию. — Мы не вопросим Господа?

Священник нервно шагнул вперед. — Твой сын выказывает большую мудрость, господин мой. Давай сперва приступим к Богу.

Согласились и остальные. Саул пожал плечами:

— Идти ли мне в погоню за филистимлянами? Предашь ли их в руки Израиля?

Ахия возложил руки на Урим и Тумим в ожидании ответа.

Саул молчал.

Люди ждали.

Бог не отвечал.

Над Ионафаном сгустилась темная ночь. Даже когда занялась заря, легче на душе не стало. Вот уже и встало солнце, и начало неспешный путь по небу, а в ушах все отдавались эхом слова солдат на лесной поляне: «Твой отец заклял народ… всякий, кто вкусит пищи сегодня, будет проклят.»

Ионафан склонился лицом к земле. Господь, я не давал этой клятвы. Я ничего о ней не знал! И я все равно связан ею? Ты отказываешься говорить с царем, потому что я согрешил? Да не будет так! Неужели народ снова пострадает из–за меня?

Поднявшись, он уселся на корточки. И понял, что должен сделать.

Его перехватил Авенир. — Куда это ты собрался?

— Я должен поговорить со своим отцом — с царем.

— Рассказать ему про мед?

— Так ты знаешь…

— Да! Знаю. Я знаю все, что происходит среди моих людей. Должен знать! — Он потянул Ионафана в сторону. — Никто не сказал царю ни слова. И не скажет.

— Я снова его подвел.

— Он поторопился со своей клятвой, Ионафан. И что, эта клятва будет стоить народу царского сына?

Ионафан попытался обойти его.

Авенир, блестя глазами, преградил ему путь. — Думаешь, Бог желает смерти своего поборника?

Ионафана охватил жар. — У Бога нет нужды в поборниках!

Авенир ухватил Ионафана за руку, потянул назад. — Подумай сам, разве твоя смерть прославит Господа?

Обернувшись, Ионафан увидел, что отец наблюдает за ними, откинув полог своего шатра.

С мрачным видом Саул вышел из шатра и принялся отдавать приказы.

— Что–то тут не то! — Он взглянул на Авенира. — Пусть сюда придут все начальники войска.

Командующие быстро собрались. Они все стали перед царем.

Саул оглядел каждого. — Мы должны узнать, на ком сегодня грех.

Ионафану стало страшно. Никогда еще не видел он на лице отца такого выражения. В глазах царя мерцало подозрение. Неужто отец сейчас видит во мне врага? Ему было тошно.

— Вы все встаньте по одну сторону, а мы с Ионафаном встанем по другую.

Ионафан встал сбоку от царя. Неужели отец его убьет?

«Мы хотим царя, как у всех народов…»

Сердце Ионафана тяжело застучало. Ему приходилось слышать истории о тех, языческих народах: как там, чтобы удержать власть в руках, казнили собственных сыновей. Иных даже приносили в жертву на стенах города, дабы снискать благоволение своих богов. На лице выступили капли пота.

Отец убьет меня, Господи? Пожалуйста, только не мой отец!

— Я клянусь именем Господа, спасшего Израиля: на ком окажется грех, тот умрет непременно, даже если это будет мой сын Ионафан!

Ионафан слышал ответ, но не в силах был ему поверить. Нет. Не мог он так сильно измениться. Он поглядел на Авенира, потом на остальных. Люди смотрели прямо перед собой, стараясь не встречаться с ним глазами. Никто не произнес ни слова.

Раздраженный, Саул велел скликать войско.

— Кто–нибудь должен сказать, в чем дело! — Когда воины собрались, царь начал громко молиться: — О Господи, Боже Израилев, дай знамение: кто виновен, а кто нет.

Ионафан смотрел на отца. Что делать? Если сейчас признаться во всем, отец нарушит клятву? Или сдержит ее? В любом случае, отец вновь оказался приперт к стенке — и опять по вине Ионафана. Его трясло от страха: ясно, что этот день добром не закончится!

Священник стал бросать жребий. Военачальники со своими людьми оказались невиновны.

Ионафан чувствовал, как отца с каждой минутой все больше охватывает напряжение. Лоб царя покрылся каплями испарины. Ионафан ощутил острый запах пота. Запах страха. Он знает! Он боится, что это я! Он не знает, как ему быть! Он не убьет меня. Он меня любит. Не может он убить своего собственного сына!

Саул вытянул дрожащую руку. — А теперь бросьте жребий между мною и Ионафаном.

Ахия бросил. И с облегчением поднял глаза. — Это Ионафан, господин мой.

Когда отец с горящим взором повернулся к нему, Ионафан поразился: в глазах царя стояли слезы ярости, и все же во взгляде его явственно читалось облегчение.

— Расскажи мне, что ты сделал!

— Я отведал немного меду, — сознался Ионафан. — Чуть–чуть, всего лишь концом палки. И за это я должен умереть?

— Да, Ионафан, — произнес Саул, — ты должен сегодня умереть! Если ты не умрешь, да поразит Господь смертью меня самого. — Саул обнажил меч.

Изумленный, потрясенный, Ионафан не в силах был шевельнуться.

— Нет! — Между царем и царевичем бросилось сразу несколько начальников. — Ионафан принес Израилю великую победу. Ему ли умереть? Да не будет этого!

Со всех сторон кричали люди.

Авенир — громче других.

— Жив Господь, и волос не упадет с головы его на землю, ибо с Богом он действовал ныне. Ты не сделаешь этого, Саул!

Ионафан съежился. Он видел — гнев отца уходит. Саул посмотрел в одну сторону, в другую. И, в конце концов, убрал меч в ножны. — У меня не поднимется рука на собственного сына.

Он положил руку Ионафану на плечо и велел народу расходиться.

Они тоже пошли. Саул убрал руку и скрылся в шатре. Ионафан нырнул туда вслед за отцом: хотел попросить прощения. Вокруг него стояли Авенир и советники.

Саул обратился к ним: — Бог погубил пшеницу, но скоро поспеет остальное. Войску нужно продовольствие, — на Ионафана он не смотрел. — Мы не пойдем в погоню за филистимлянами. Вернемся в свою землю. Велите своим людям сниматься с места. Выступаем через час.

— Отец…

— Не сейчас. Поговорим позже, по дороге домой.

Когда войско двинулось в обратный путь, Ионафан пошел рядом с отцом: — Прости меня.

— Прости… — Саул говорил ровным голосом, глядя прямо перед собой. — Самуил против меня. Мой сын тоже сделается мне врагом?

Сердце Ионафана упало, глаза наполнились слезами. — Знай я о твоем заклятии, в жизни не притронулся бы к этому меду.

Саул посмотрел на него, затем снова устремил взгляд вперед. — Ионафан, ты либо со мной, либо против меня. На чьей ты стороне?

Никогда еще слова не причиняли Ионафану такой боли.

— Тебе не найти человека, преданнее меня.

— Может, тебе так и кажется, но если ты будешь и дальше действовать сам по себе, как в Геве и сейчас, в Михмасе, в народе начнется раскол. Ты этого добиваешься? Хочешь отнять у меня царский венец, чтобы Самуил возложил его на твою голову?

— Нет! — Ионафан остановился, повернулся к отцу лицом. — Нет!

— Не стой на месте!

Ионафан пошел рядом, стараясь попасть в ногу. Отец снова заговорил, не глядя на него.

— Все, как один, встали против меня — на твою защиту.

Этого Ионафан отрицать не мог. Несложно было расположить к себе людей геройским поступком, но ведь победа — от Бога, — он тут не при чем.

— Я просто хотел поднять у людей боевой дух.

— У меня тоже?

Разве этим он бросил тень на отца? Если так, то что он может сказать, чтобы исправить дело?

Саул, нахмурившись, посмотрел на Ионафана. — Самуил сказал, что Бог уже избрал в цари другого… Тебя?

Ионафан воскликнул с сокрушением, от волнения у него перехватило горло: — Нет, отец! Ты — царь Израиля. Я никогда не пойду против тебя!

Глаза Саула больше не смотрели подозрительно. Положив руку на плечо Ионафана, он сильно сжал его.

— Нам нужно крепко стоять друг за друга, сын. Хочешь — не хочешь, а жизнь — и твоя, и моя — под угрозой. И не только наши жизни. Твоих братьев тоже. Если у нас отнимут царский венец, Мелхисуа, Аминадава, Иевосфея, да и твоих сестер — их всех убьют, чтобы полностью искоренить наш род. Понимаешь? Так делают цари: не оставляют в живых никого из врагов. Даже детей — ведь те когда–нибудь вырастут и будут мстить.

Он еще раз сжал плечо Ионафана — и отпустил. — Никому не доверяй, Ионафан. Вокруг враги. Повсюду враги.

Это была правда. Израилю угрожали со всех сторон. На побережье были филистимляне, на востоке — Моав, на севере — Аммонитяне, на юге — Сувские цари. Казалось, весь мир ополчился против Божьего народа! А всякое войско легче всего поразить, обезглавив его: убив царя.

Но, похоже, отец видит врагов и среди своих.

— Мы объединим все колена, отец. Научим их уповать на нашего Господа Бога.

Саул глядел вперед. — Ты будешь моей правой рукой, — на ходу вымолвил он. — Мы создадим свою династию.

Ионафан уставился на него. Он вспомнил, что Самуил сказал…

Саул сжал кулак: — Я не отдам власть, — рука дергалась, а он продолжал говорить сам с собой — тихим резким шепотом. — Я не отдам власть. Не отдам. — Резко опустив руку, он высоко вздернул подбородок. — Не отдам!

Глава третья

Самуил пришел к царю с повелением от Господа: идти и поразить амаликитян: тех, что когда–то, во времена исхода из Египта, подстерегали в пустыне и убивали беззащитных детей Израиля.

— Хорошая возможность снискать себе славу! — Саул хлопнул Ионафана по спине. — Бог точно благословит нас!

И они победили. Но Ионафана беспокоило, что отец медлит исполнить все, что велел Самуил.

— Он сказал истребить всех!

— Царь Агаг — ценная добыча, — Авенир поднял чашу за царя Саула. — Нам больше пользы от него живого, чем от мертвого. Когда весь Израиль увидит его уничижение, все будут твердо знать: единственный, кого стоит бояться — это царь Саул!

Ионафан переводил взгляд с отца на дядю. — Но Самуил говорил, что надо предать смерти всех Амаликитян, и весь скот их тоже…

Отец хлопнул его по плечу. — Празднуй победу, Ионафан. Хватит тебе беспокоиться.

— В Законе сказано: возлюби Господа Бога Своего всем сердцем своим…

Саул взмахнул рукой. — … и душой, разумением и крепостью своей, — видишь, я тоже знаю Закон.

Правда ли это? Саул так и не переписал Закон собственноручно, а когда Ионафан читал ему, никогда не был особенно терпеливым слушателем.

— Ты не до конца исполнил…

— Хватит! — Саул швырнул свою чашу на землю. В их сторону обратились взгляды. Саул великодушно махнул людям. — Ешьте! Пейте! Веселитесь! — Он склонился к Ионафану и хрипло прошептал: — Уноси–ка ты отсюда свою угрюмую физиономию куда–нибудь подальше.

Ионафан начал подниматься на ноги. Саул схватил его за руку: — Оглянись вокруг, Ионафан, — широким жестом он обвел пирующих, вино выплеснулось из чаши. — Видишь, как довольны люди. А нам надо следить, чтобы они были довольны!

Ионафан видел в глазах отца страх, но знал: этот страх не по адресу.

— Надо, чтобы Господь был доволен, отец. Господь.

Саул отпустил его и только махнул рукой вслед.

Ионафан вышел на воздух, сел, глядя на холмы.

Что скажет Самуил, когда придет?

Он поник головой от стыда.

Царь Саул повел войско в Кармил с трофеями, захваченными у амаликитян: отборными овцами, козами и волами, откормленными тельцами и ягнятами. Там он приказал воздвигнуть памятник — в свою честь. И, в продолжение торжеств, выставив перед всеми пленного царя Агага, отправился обратно в Галгал.

Туда и пришел к нему Самуил.

— Благословен ты у Господа! — распростер объятия Саул. — Я исполнил слово Господа.

— А что же это за блеяние овец в ушах моих и мычание волов, которое я слышу?

Ионафан съежился от гнева, звучавшего в голосе Самуила.

Отец обозрел начальников и старейшин. — Пойдем! Тебе надо подкрепиться. — Саул направился к шатру, оставив свиту.

Самуил вошел в царский шатер. Саул налил вина, но пророк не притронулся к нему.

Саул нервно принялся объяснять: — Да, народ и вправду пощадил лучших овец и волов, — он оглянулся на Ионафана. Что–то промелькнуло в его глазах, он повернулся к Самуилу и быстро добавил, — для жертвоприношения Господу Богу Твоему. А прочее мы истребили…

— Остановись! — воскликнул Самуил. Он опустил голову, закрыл уши руками.

Царь Саул отступил назад с пепельно–бледным лицом.

— Оставь нас, Ионафан.

Ионафан охотно вышел: от страха у него сводило живот. Но ушел недалеко. Он не сводил глаз со входа в шатер и слышал каждое слово.

Самуил нарушил молчание первым.

— Я скажу тебе, что сказал мне Господь прошлой ночью!

— Что? Говори!

— Не малым ли ты был в глазах твоих, когда сделался главою колен Израилевых? Господь помазал тебя царем над Израилем. И послал тебя Господь в путь, сказав: «иди и предай заклятию нечестивых амаликитян и воюй против них, доколе не уничтожишь их всех». Зачем же ты не послушал гласа Господа? Зачем бросился на добычу и сделал зло в очах Господа?

С каждым словом пророка сердце Ионафана билось все быстрее.

— Я послушал гласа Господа!

Не спорь, отец! Лучше признайся!

— Я пошел в путь, куда послал меня Господь. Я все исполнил.

Отец, не надо лгать!

— Я привел Агага, царя Амаликитянского. А остальных амаликитян я истребил. Народ же из добычи, из овец и волов, взял лучшее из заклятого для жертвоприношения Господу Богу твоему, в Галгале.

Краска стыда залила лицо Ионафана: он не мог слышать, как лжет и изворачивается отец.

Самуил повысил голос: — Что приятнее Господу: твои всесожжения и жертвы или твое послушание Его гласу? Слушай же! Послушание лучше жертвы и повиновение лучше жира овец. Непокорность — такой же грех, как волшебство, и противление — это то же, что идолопоклонство. И за то, что ты отверг слово Господа, — и Он отверг тебя, чтобы ты не был царем.

В страхе Саул вскричал: — Хорошо! Признаюсь: да, я согрешил. Я преступил повеление Господа и слово твое; но я боялся народа и послушал голоса их. Но теперь же, прошу, сними с меня грех мой и воротись со мною, чтобы я поклонился Господу.

Весь в холодном поту, схватившись за голову, Ионафан шагал взад–вперед перед шатром. Не Бога, не Бога боялся его отец, а людей. Смилуйся, Господь. Смилуйся, Господи.

— Не ворочусь я с тобой! — Голос Самуила звучал совсем близко. Он уходит! — Ибо ты отверг слово Господа, — и Господь отверг тебя, чтобы ты не был царем над Израилем.

Ионафан услышал шум борьбы, звук рвущейся ткани, и у него замерло сердце. Он откинул полог и увидел отца на коленях. Царь цеплялся за полу разорванного одеяния пророка. Лицо его было бледным, как смерть, глаза обезумели от страха.

Самуил с мукой глядел вниз, на него: — Ныне отторг Господь царство израильское от тебя и отдал его ближнему твоему — лучшему, чем ты, — Самуил поднял голову и закрыл глаза. — И Верный Израилев не скажет неправды и не изменит Свое решение, ибо не человек Он, чтобы меняться Ему!

— Я знаю: я согрешил, — простонал Саул. — Но прошу тебя: хотя бы окажи мне уважение пред старейшинами народа моего и пред Израилем и воротись со мною, и я поклонюсь Господу Богу твоему.

Сердце Ионафана совсем упало. Он отпустил полог. Отец больше страшился людей, ожидавших его за пределами шатра, чем самого Господа Бога, в крепкой руке Которого — всякая человеческая жизнь.

Самуил вышел из шатра вместе с Саулом. Если кто и заметил, что одеяние пророка разорвано, никто не сказал ни слова. Саул делал вид, что все в порядке. Он что–то говорил, улыбался, постоянно перебегая глазами от одного приближенного к другому.

Ионафан был натянут, как струна. Он ждал. Бог не переменит своего решения.

— Приведите ко мне царя Агага, — приказал Самуил.

Все глаза обратились на Саула.

— Идите! — вымолвил царь. — Делайте, как он говорит.

Через несколько мгновений Ионафан увидел царя амаликитян. Тот шествовал перед стражами с высоко поднятой головой. Ясное дело: он считал, что самое горькое позади, смерть уже не грозит ему, и в руках Саула он в безопасности. Кивнув Саулу, он поднял глаза на Самуила и задрожал.

Самуил выхватил меч из ножен Саула: — Как меч твой многих матерей лишал детей, так мать твоя пусть лишена будет сына. — Он взмахнул мечом и стремительно опустил его на голову амаликитянина, не успевшего даже пошелохнуться.

Бездыханное тело Агага рухнуло на землю с разрубленным черепом.

Все разом заговорили. Вновь завладев мечом, Саул размахивал им в воздухе. Он приказал начальникам войска распустить своих людей. Пусть идут по домам. Амаликитяне больше не угрожают Израилю. Подозвал Авенира:

— Возвращаемся домой, в Гиву.

Ионафан пошел за Самуилом. Долгое время они шли вместе в молчании, наконец, Самуил остановился и взглянул на Ионафана.

— Господь раскаялся, что воцарил Саула над Израилем.

Он стоял, прямой и безмолвный.

Ионафан с небывалой остротой почувствовал себя отверженным: как будто это он несет ответственность за все грехи своего отца. Плечи его содрогнулись. Слезы заструились по щекам.

Самуил сделал шаг вперед, стиснул руку Ионафана в своей руке: — Господь — спасение твое. Да будет благословенно имя Господне.

— Да будет так, — выдавил Ионафан.

Самуил разжал руку: — Я иду в Раму, — и, сгорбившись под тяжестью горя, зашагал прочь.

Ионафан не знал, что видит любимого наставника в последний раз.

С того дня отец изменился: Ионафану это было очевидно. Когда с ним случился первый из странных его припадков ярости, Саул, схватившись за голову, стал громко разговаривать с неведомым собеседником: — Не буду тебя слушать! Не буду! — Схватив чашу, он швырнул ее в стену. — Почему я должен слушать тебя? — Он перевернул стол.

Придворные с опаской наблюдали за ним из–за дверей, прячась, как только царь поворачивался в их направлении. Ионафан отослал всех и один остался у дверей отцовых покоев. Он не хотел, чтобы царя видели таким. Стоит разнестись вести о том, что Саул сошел с ума — в Израиле настанет смута, и он станет легкой добычей для врага.

— Он сказал: моей династии конец! — Глаза Саула дико блестели. Что–то невнятно бормоча, он рвал на себе одежду. По лицу стекал пот. Изо рта шла пена. — Почему я должен тебя слушать: ты ведь ненавидишь меня? — Он сорвал с головы тюрбан. — Убирайся прочь! Оставь меня в покое! — Он раскачивался из стороны в сторону. — Авенир!

Авенир схватил за руку Ионафана, глаза его расширились от страха: — Мы должны как–то помочь твоему отцу, иначе мы все погибнем.

— Я не знаю, как ему помочь. Говорить с ним бесполезно.

— Авенир!

— Поговори со своей матерью, — шепнул Авенир. В голосе его ощущалось напряжение.

Иногда женщине бывает известно, как успокоить мужчину. — Он развернулся и вошел к царю.

— Я здесь, господин мой.

— Ты послал соглядатаев следить за Самуилом?

— Да, господин.

— Я хочу, чтобы с него не спускали глаз. Я хочу знать о каждом его шаге…

Ионафан пошел к матери. Она теперь жила в новых покоях, отдельно от царя, который взял себе наложницу. Слуга ввел его в комнату, и он увидел мать за ткацким станком. Она с улыбкой подняла на него глаза, но сразу же нахмурилась.

— Садись. Скажи, что тебя тревожит.

Он пытался подобрать слова. Глядя на разноцветный пояс, который ткала мать, он выдавил из себя улыбку.

Она проследила за его взглядом, провела рукой по ткани. — Это подарок. Для твоего отца.

— Он с гордостью будет носить его.

— Это он тебя послал?

— Нет.

Она скрестила руки. — Я слышала о его припадках, хотя вы с Авениром и остальные пытаетесь сохранить это в тайне.

Ионафан стоял и смотрел в решетчатое оконце. Он даже и думать не хотел о том, что будет, если молва о безумии отца распространится. Сейчас его отец уязвим, как никогда.

— Расскажи мне, что с ним делается, Ионафан. Я сижу здесь практически взаперти со своими служанками.

— Некоторые говорят, что отец одержим злым духом. — Сам он скорее полагал, что Саула сводит с ума чувство вины. — Но мне кажется, дело в другом.

— В чем?

— Иногда, когда я слышу, что он бормочет, я думаю: может, это Бог пытается говорить с ним. Он же ожесточает сердце и разум и противится Ему. — он обернулся. — Не знаю, что делать, мама.

Мать сидела, опустив голову. Потом поднялась, подошла к нему, встала рядом у окна. Мгновение посмотрела во двор и повернулась к нему.

— Твой отец всегда любил звуки гуслей. Возможно, если кто–то будет играть ему во время приступов, — она нежно погладила его по плечу, — он успокоится.

Ионафан упомянул о предложении матери личным слугам царя, а те передали его Саулу.

— Хорошо, — сказал царь. — Найдите хорошего музыканта и приведите ко мне.

Тут подал голос один слуга — из колена Иудина: — Я видел у Иессея Вифлеемлянина сына, умеющего прекрасно играть на гуслях. И не только. Он храбрый и разумен в речах. И выглядит он неплохо. И Господь с ним.

Саул приказал послать за ним.

Парнишка появился при дворе через несколько дней, ведя за собой осла с поклажей: хлебом, мехом вина и козленком — дары, чтобы не оставаться должным царю за его содержание. Среди ночи, когда злой дух сошел на царя, музыканта вызвали к нему, подняв с постели.

При первых же звуках гуслей царь затих.

— Господин — пастырь мой, — негромко и протяжно запел мальчик. —

я ни в чем не буду нуждаться.

Он покоит меня на зеленых лугах

и водит меня к водам тихим.

Царь сидел, сжимая виски пальцами.

— Он подкрепляет душу мою,

направляет меня на стези правды,

ради имени Своего.

Если я пойду и долиною смертной тени,

не убоюсь я зла, потому что Ты со мною.

Саул подался вперед на подушках, слушая пение отрока. Ионафан видел, как отец постепенно расслабился, закрыл глаза. Голос певца был чист и приятен, но дело было не в нем. Слова этой песни несли мир в царские палаты.

Кто–то рядом прошептал: — Отрок хвалит царя.

— Нет, — Ионафан смотрел на мальчика. — Он поет хвалу Богу.

Песня продолжалась, комнату наполняли слова и звуки настолько свободные и сладостные, что, слыша их, смирялись и неистовые мужи.

— Твой жезл и Твой посох —

они успокаивают меня.

Ты приготовил предо мною трапезу

на виду у врагов моих,

умастил елеем голову мою.

Чаша моя преисполнена.

Так, благость и милость

да сопровождают меня

во все дни жизни моей,

и я пребуду в доме Господнем

многие дни.

Когда умолкли слова и замер последний дрожащий звук струны, Ионафан выдохнул. О, какая уверенность в Боге! Ему так хотелось испытать ощущение мира с Богом. Именно таких отношений с Ним жаждала душа.

— Спой еще, — царь Саул махнул рукой.

Мальчик вновь взялся за гусли и запел:

— Небеса проповедуют славу Божью,

и о делах рук Его вещает твердь.

День дню передает речь;

и ночь ночи открывает знание…

— Смотрите, — шепнул кто–то. — Царь спит.

Ионафан уже несколько недель не видел отца таким умиротворенным. Он почувствовал, как у него самого спадает напряжение во всем теле. Казалось, всем окружающим стало легче дышать. Когда мальчик замолк, царь слегка встрепенулся.

— Пой дальше, — сказал мальчику Авенир.

На сей раз мальчик пел о Законе. Слово Божье совершенно! Откровение Господа верно. Закон истинен и праведен! Страшно предостережение, кроющееся в нем, но велика и награда! Следуй путями его и живи!

Ионафан взмолился про себя: «Слушай, отец! Вкушай эти слова во сне».

— Да будут слова уст моих

и помышления сердца моего

благоугодны пред Тобою, Господи,

твердыня моя и избавитель мой.

Мальчик склонил голову, перебрал последние аккорды и сидел в тишине.

Сердце Ионафана забилось: «Господь, вот тот, кто способен меня понять».

Саул медленно пробудился от сна:

— Мне нравится этот отрок. Пошлите к его отцу, скажите, что я беру его к себе на службу. Будет одним из оруженосцев.

— Хорошо, господин мой. Будет сделано.

Царь удалился в опочивальню.

Ионафан подозвал слугу (того самого, из колена Иуды), который вел мальчика к дверям: — Посели его поближе к царским покоям, чтобы был под рукой, если понадобится царю.

Слуга кивнул головой.

— И дай ему одежду получше. Теперь он при царе — а не при своих овцах.

Филистимляне собрали войска в Сокхофе в земле Иуды и встали станом в Ефес — Даммиме. И снова царь Саул с Ионафаном отправились на войну. Враждующие армии расположились строй против строя: Филистимляне на склоне одной горы, израильтяне — на другой, а между ними — долина дуба.

В былые времена сыны Израиля храбро сражались здесь и гнали филистимлян. Ныне они были охвачены страхом. Дважды в день: поутру и ближе к вечеру — предводитель филистимлян высылал из своего стана единоборца Голиафа — воина более чем двух с половиной метров ростом, настоящего великана. На голове у него красовался медный шлем, ноги были закованы в медные наколенники. Что же это за исполин, способный проворно передвигаться даже в чудовищных доспехах весом почти в пятьдесят килограммов? Перед ним шел оруженосец, немногим уступавший самому Голиафу, а великан уверенно вышагивал за ним на середину долины.

День за днем Саул с Ионафаном и все остальные содрогались при одном виде филистимского единоборца. Ужасаясь, слушали они раскаты мощного голоса, разносившего по долине презрительные слова. Все мужество израильтян улетучивалось от наглости филистимлян. Враги, выстроившиеся на дальнем склоне горы, сполна наслаждались их унижением.

— Зачем вышли вы воевать? — рычал Голиаф. — Я филистимлянин, а вы рабы Сауловы. Выберите одного человека, и пусть пойдет и сразится со мной! Если убьет меня — мы будем вашими рабами.

Филистимляне гикали и гоготали.

Голиаф стукнул по щиту мечом: — А если я убью его — вы будете нашими рабами!

Филистимляне одобрительно взревели, потрясая мечами и копьями.

— Кто за вас? — скандировали они. — Пусть идет на поединок!

Саул ушел в шатер.

— Сколько еще мне это терпеть? — простонал он, закрыв уши ладонями. — Кто пойдет сражаться за меня?

— Пусть за нас идет Ионафан, — поднял на него глаза один из советников.

Ионафан похолодел при одной мысли, что ему придется противостоять Голиафу. Кто он против этого великана, чуть ли не вдвое больше его ростом!

— Нет! — отрезал Саул. — Я не позволю, чтобы у меня на глазах прикончили родного сына.

Вперед выступил Авенир: — Предложи награду всякому, кто выйдет на поединок.

Саул нахмурился: — Какой наградой можно заманить человека на верную смерть?

Военачальники хором заговорили:

— Одари его большим богатством.

— Отдай в жены одну из твоих дочерей.

— Освободи его семью от податей. Все, что угодно, если только он заткнет пасть этому чудищу!

— Если… — Саул отер пот с лица. — В нашем царстве нет ни единого воина, который устоял бы против Голиафа из Гефа!

— Не говоря уж об остальных.

— Каких еще остальных? — Глаза Саула метали молнии: то на одного, то на другого.

— Сафут, например. — Авенир был мрачен.

— А у Голиафа есть еще брат — такой же вели кан, — добавил кто–то.

— Говорят, в Гефе таких воинов по меньшей мере четверо.

— Пусть даже мы найдем человека, способного убить филистимского единоборца, господин мой, разве можно поверить, что их предводитель сдастся после этого? Да никогда!

— Он будет посылать их на нас одного за другим.

— И не говорите! — Саул погрузился в отчаяние.

Неделя проходила за неделей — и каждое утро армии вновь становились в боевой порядок — строй против строя, по обе стороны долины. Каждый день раздавался боевой клич израильтян. И каждый день выходил вперед Голиаф, насмехаясь над израильтянами и их Богом.

— Сегодня я посрамлю полки израильские! Дайте мне человека, и мы сразимся вдвоем!

И не было ответа на этот призыв.

Ионафан думал: сколько еще продержатся люди, пока не разбегутся снова прятаться по рвам и пещерам. Господи, помоги нам! Пошли нам воина, который сотрет испарину ужаса с нашего чела! Не оставь нас, Бог мой!

— Что там такое? — рявкнул Авенир, услыхав какой–то шум неподалеку.

— Обычная ссора. Чего–то не поделили.

Ионафан разгневался: — Филистимлянам только того и нужно. Разберитесь с этими людьми!

Не хватало еще разлада среди своих. Пускай вымещают злость на врагах, а не на собственных братьях. Он отправил посыльного. Через несколько минут явился стражник, ведя за плечо парнишку.

— Это из–за него весь шум–гам. Рвется поговорить с царем.

— Я помню, ты играл на гуслях, — нахмурился Ионафан. Что этот мальчик делает здесь?

— Да, господин мой.

— Идем со мной.

Саул возбужденно обернулся к вошедшим в шатер.

Ионафан снял руку с плеча мальчика. Почувствовав свободу, тот храбро шагнул вперед. — Мой отец, Иессей, послал меня отнести еды старшим братьям. Елиав, Аминадав и Самма пришли воевать за царя.

— Оставь свои припасы и ступай домой, — отмахнулся от него Саул. — Здесь тебе не место.

— Не падайте духом из–за этого филистимлянина, — мальчик сделал еще один шаг вперед. — Я пойду и сражусь с ним!

Военные советники уставились на него.

— Ты? — расхохотался один из них. — Глупый мальчишка! Этот филистимлянин больше тебя чуть ли не вдвое.

Что–то во взгляде юного пастуха внушило Ионафану надежду. — Пусть говорит!

Все умолкли. Возможно, вспомнили, что сам Ионафан был немногим старше этого мальчика, когда взобрался на утес в Михмасе, и Бог обратил перед ним в бегство целое войско филистимлян. Мальчик посмотрел на Ионафана: в глазах светились признательность и уважение.

Саул оглядел мальчика. — И ты думаешь отстаивать Израиль в поединке? — Он покачал головой. — Не смеши людей! Ты не можешь драться с этим филистимлянином и победить! Ты еще мальчишка, а он — тренированный воин, с самой юности своей.

Но это не разубедило мальчика, вспыхнувшего от негодования.

— Я пас овец и коз у своего отца. Когда, бывало, приходил лев или медведь и уносил овцу из стада, я гнался за ним с дубиной и нападал на него и вырывал добычу у него из пасти. — Он сделал жест, будто показывая, как он это делал. — А если он нападал на меня, я хватал его за космы и забивал его дубиной до смерти.

Он стукнул по ладони кулаком.

Советники прыснули от смеха. Ионафан взглядом заставил их замолчать.

— Так делал я со львом и медведем, и так я сделаю с этим необрезанным филистимлянином, потому что он поносил воинство Бога живого!

Этот мальчик понимал то, чего не уразумели ни царь, ни его советники. Чудовищный исполин не просто глумился над царем и его войском — он наносил оскорбление самому Господу — Богу небес и земли!

— Господь, который спасал меня от льва и медведя, спасет меня и от руки этого филистимлянина!

Саул оглянулся на Ионафана. Ионафан кивнул. Конечно же, Сам Господь был с этим мальчиком, как был Он с Саулом в Иависе Галаадском, как был Он с ним самим, когда он взбирался на утес при Михмасе. Откуда еще у парнишки такая страсть, такая вера?

— Ладно, ступай, — промолвил Саул. — И да будет Господь с тобою!

— Принести мои доспехи!

Саул надел на мальчика свои одежды с гербом. На голову — медный шлем. С каждой новой деталью тяжелого вооружения мальчик, казалось, становился меньше ростом. Наконец, Саул вручил ему свой меч.

— Иди. И да будет Господь с тобою.

Ионафан нахмурился. В царских доспехах мальчик еле передвигался. Меч нелепо бился об ноги при каждом шаге. Он попытался извлечь его из ножен — и чуть не уронил.

Авенир глядел на это с ужасом. — Мы отправляем на мужское дело ребенка?

Ионафан блеснул глазами. — А ты что, хочешь, чтобы пошел царь? Я то, понятно, трушу! А как насчет тебя, Авенир? Может, сам выйдешь? — Он оглядел остальных. — Достанет ли хоть у кого–нибудь из нас храбрости идти на Голиафа?

Мальчик протянул меч обратно царю Саулу. — Я не могу ходить в этом.

Снял шлем, броню, дорогую тунику. — Я не привык к этому.

Отстегнул от пояса пращу и вышел вон.

Заговорили все разом.

Ионафан покинул шатер и увидел, как мальчик направился к пересохшему ручью. Он нагнулся и стал взвешивать на ладони камни. Выбрал круглый гладкий камень и положил в карман своей пастушьей сумки.

— Как тебя зовут?

Мальчик выпрямился и почтительно склонил голову перед Ионафаном.

— Царевич, я Давид, сын Иессея из Вифлеема.

— Ты знаешь, что у Голиафа есть брат?

— Да? — Давид выбрал еще один камень.

— Говорят, в рядах филистимлян еще три исполина из Гефа.

Давид подобрал еще три камня, добавил их к содержимому пастушьей сумки.

— Мне еще что–то нужно знать?

Ионафан ощутил уверенность, какой не испытывал со времен Михмаса.

— Бог с тобой!

Давид низко поклонился и начал спуск в долину.

Ионафан бегом вернулся на гору, встал рядом с отцом и стал смотреть.

Саул стоял понурый, опустив плечи. — Я послал мальчишку на смерть.

— Давай посмотрим и увидим, что сделает Господь.

Еврейские воины выстроились в боевой порядок, неодобрительно бурча при виде Давида, который спускался в долину почти с голыми руками: с одной своей пращей, да сумкой, где лежали пять гладких камней, да с пастушьим посохом.

В рядах раздался гвалт: это родичи Давида заметили, как он движется вниз по склону.

— Что он тут делает? Ну–ка убирайся отсюда!

Их утихомирили начальники.

Ионафан снова устремил взгляд в долину. Он истово молился: — Бог мой, будь с ним, как Ты был со мной при Михмасе. Пусть весь Израиль увидит, что может сотворить Господь!

Голиаф в сопровождении оруженосца двинулся вперед, крича с омерзением: — Что я тебе, собака, что ты идешь на меня с палкой? Разрази тебя Дагон!

Филистимлянин изрыгал ругательства, кляня мальчишку и весь Израиль всеми филистимскими богами, а воины хохотали и бряцали щитами.

Ионафан сжал кулаки.

— Подойди сюда, мальчик! — ухмыльнулся Голиаф. — Я отдам твое тело на съедение птицам небесным и зверям земным!

— Ну вот и все! — простонал Авенир.

Ионафан глядел и ждал, и молился, а Давид выпрямился и посмотрел врагу в лицо. Прозвенел юный голос: — Ты идешь против меня с мечом и копьем, и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств израильских, которые ты поносил.

Голиаф раскатисто расхохотался, вслед за ним и другие воины–филистимляне.

Давид продолжал идти вперед. — Сегодня Господь поразит тебя, и я убью тебя и сниму с тебя голову. И отдам трупы твоего войска птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле!

Давид вложил камень в пращу и побежал навстречу Голиафу.

Ионафан шагнул вперед. Правда ли он слышит жужжание пастушеской пращи, рассекающей воздух? Или это его кровь стучит в висках, когда каждый шаг Давида отдается в его сердце? Рука мальчика взлетела, в руке дернулась праща.

Голиаф отшатнулся, камень вонзился ему в лоб. По лицу хлынула кровь. Он расставил ноги, пытаясь сохранить равновесие. А потом рухнул — как подрубленный дуб.

Оба войска потрясенно застыли в молчании. Оруженосец Голиафа побежал от Давида прочь, когда тот поднял меч Голиафа и с криком опустил его. Схватив за волосы отрубленную голову Голиафа, маленький пастух поднял ее высоко, чтобы всем было видно.

— За Господа!

Торжествуя, Ионафан выхватил свой меч, взмахнул им над головой в ответ:

— За Господа и Израиль!

Со страхом было покончено, царь Саул с Ионафаном повели армию на врага, и снова могучие филистимляне в ужасе бежали от воинства Господнего.

Когда битва увенчалась победой, Ионафан пошел искать Давида.

— Где он?

Саул покачал головой.

— Не знаю. Когда Авенир привел его ко мне, мальчишка еще держал в руках голову Голиафа! Но он куда–то запропастился.

— Его зовут Давид, отец. Он младший сын Иессея из Вифлеема.

— Знаю. Тот самый, что несколько месяцев бренчал во дворце на гуслях и распевал песни у меня в покоях. — Саул как–то скованно усмехнулся. — Кто же знал, что у него такое бравое сердце!

— Он сражается за Господа и своего царя, Ионафан радостно рассмеялся. — Вся земля узнает о том, что сделал он сегодня. Я должен его найти.

Он хотел побольше узнать об этом мальчике, которого так могущественно использовал Господь.

— Авенир ищет, где его поселить, — крикнул ему вслед Саул. — Нам надо держать его поближе к себе.

— Из него выйдет замечательный телохранитель! — Ионафан взмахнул мечом в воздухе и пошел искать дальше.

Когда Ионафан увидел Давида среди других иудеян и окликнул, тот обернулся. Ионафан с победным возгласом поднял руки, приветствуя его.

Давид низко склонился перед ним. — Я к вашим услугам, царевич.

Ионафан схватил мальчика за руки: — Я знал, что Господь с тобой!

— Как был Он с тобою при Михмасе, мой царевич. Мои братья только и твердили об этом несколько месяцев!

— Идем. Пошли со мной!

Давид зашагал рядом, с ним в ногу.

— Тебя прилично вознаградят за то, что ты сделал сегодня.

— Я ничего не прошу.

— Тебе дадут людей под начало.

Давид застыл, широко распахнув глаза: — Но я понятия не имею, как ими командовать.

Ионафан рассмеялся, потрепал Давида но курчавой голове.

— Я научу тебя всему, что умею сам.

— Я всего лишь пастух.

— Уже нет, — хмыкнул Ионафан. — Ты будешь сочинять песни, которые поведут нас в бой.

— Но это Господь одержал победу. Он был моей скалой. Это Господь избавил меня от руки Голиафа!

Ионафан взглянул ему в лицо. — Да! И вот такие слова из уст твоих и будут обращать к Нему сердца людей.

Голос Ионафана не будет больше одиноко звучать при дворе. — Они все видели.

У этого мальчика есть вера, так же, как и у него.

— Они будут слушать тебя.

Давид покачал головой. — Пусть те, кто видел, что случилось сегодня, знают, что могут положиться на Господа!

— Я знаю, что ты чувствовал, когда спускался в долину. Я тоже пережил это однажды — когда карабкался по скалам у Михмаса, — Ионафан поднял глаза. — Я бы все отдал за то, чтобы только еще хоть раз ощутить присутствие Господа.

Все, что угодно! Все. без остатка!

— Я мечтал сражаться за царя Саула, но братья только смеялись надо мной.

— Теперь больше не будут смеяться.

— Да. Но, наверное, и слушать не будут.

— А царского сына будут слушать?

— Ну, конечно.

— Так сделаем тебя таковым.

— Как это?

Ионафан стащил с себя тяжелый нагрудник и бросил ему. Давид поймал его, прижав к груди. Ионафан скинул верхнюю одежду, бросил Давиду. — Надевай.

Давид растерялся.

— Делай, что тебе говорят.

Ионафан прицепил Давиду на пояс свой меч в ножнах. И, наконец, сгреб свой лук и колчан со стрелами и всучил ему в руки.

— Теперь мы братья.

Давид моргнул.

— Но что же я дам взамен?

— Свою пращу.

Путаясь, Давид все же справился с пращей, отстегнул ее от пояса: потрясенный, он протянул ее Ионафану. — Это великая честь для меня, господин.

— Неужели?

Из всех людей, окружавших его с тех пор, как отец стал царем — ни единого ни разу не захотелось ему видеть даже в друзьях. А Давид — о, ему так хочется, чтобы он был ему братом!

— Ведь ты царевич, наследник царского трона, сын самого даря Саула.

Если бы у отца моего было сердце, как у этого мальчика! Что это был бы за царь!

Ионафан крепко сжал руку Давида в своей. — Отныне, с этого дня, ты брат мой. Наши души связаны узами братской любви. Клянусь перед Господом Богом нашим, никогда рука моя не поднимется против тебя.

В глазах Давида блеснули слезы. — А моя — против тебя!

Ионафан развернул Давида лицом к стану. Хлопнул по спине и подтолкнул по–дружески.

— Пошли. Пора строить планы! Надо изгнать врагов Господа с нашей земли!

— Поставить мальчишку командовать людьми вдвое старше и опытней? — Саул скептически поглядел на Ионафана. — Ты что, с ума сошел?

— А что такого? Я же командую! Я уже все устроил, отец.

— Ты — мой сын, царевич, наследник престола! А он — всего лишь какой–то мальчишка–пастух, который по счастливой случайности удачно метнул камень!

По счастливой случайности?

— Сам Бог был вчера с ним, отец!

Саул сердито посмотрел на Ионафана, а тот обвел взглядом Авенира, советников и военачальников. — Разве кто–то здесь может оспорить, что Давид — наш герой? Нельзя не отличить его перед всеми.

Они молчали.

— Скажите что–нибудь. Или вы боитесь дать царю здравый совет? — Ионафан отвернулся с отвращением. — Отец, можно поговорить с тобой наедине? Давай пройдемся по лагерю.

Они с царем вышли наружу. Они шли между шатрами, и люди склонялись перед ними.

— Все только и говорят о том, как Давид сошел в долину смерти и поразил силача! Почти его, отец. Пусть все народы услышат, что один еврейский пастух лучше целой филистимской армии!

Не поворачивая головы, Саул вымолвил: — А ты что думаешь, Авенир?

Авенир не отходил от царя ни на шаг. Он его охранял.

— Люди будут довольны, господин мой.

Саул посмотрел на Ионафана. — Ты ведь не просто восхищаешься его храбростью, так? Он тебе нравится.

— И тебе он должен нравиться, отец. Господь использовал Давида, чтобы даровать тебе победу. Приблизь его к себе, и мы будем одерживать одну победу за другой.

Саул опустил глаза и застыл. Поднял голову. — Где твой меч?

— Я отдал его Давиду.

— Что–что ты сделал?

— Я дал ему свою одежду, лук и пояс.

— А что еще ты дал этому выскочке? Свой перстень с царской печатью?

Ионафан покраснел. — Нет, конечно! — Он вытянул руку в доказательство. — Я побратался с ним. Теперь он — твой сын.

— А меня ты спросил? О чем ты только думал, оказывая ему такую великую честь?!

— А кто более достоин этой чести, чем он, отец? — Ионафан похолодел под взглядом отца. — Ты — помазанник Господа. Давид сражался во славу Того, Кому ты служишь.

Саул сверкнул глазами. Он открыл было рот — и стиснул зубы: что бы там ни пришло ему на ум, об этом он решил молчать. Тяжело дыша, он устремил взгляд в пространство, поверх тысяч шатров.

— Не за меня он сражался.

— Давид — твой слуга.

— И лучше всего пусть остается таковым. — Саул поиграл желваками, медленно перевел дыхание. — Но, может быть, ты и прав. Он показал, что может быть полезен. Посмотрим, на что еще он сгодится.

Он явно досадовал все больше. — Послушай только, как они празднуют победу! А помните, как в Иависе Галаадском мое имя было у всех на устах?

— И в Галгале, — напомнил Авенир.

— Пусть не забывают об этом.

Саул развернулся и зашагал прочь.

Ионафан оглянулся на бегу. Рассмеялся:

— Давай, братишка! Поднажми!

Давид собрал последние силы, и разрыв между ними чуть сократился. Ионафан летел вперед, ноги его едва касались земли. Он перескочил несколько кустов и достиг цели намного раньше, чем Давид.

Давид, задыхаясь, упал на колени. — Ты летишь, как орел!

Тяжело дыша, Ионафан согнулся в поясе, втягивая ртом воздух. Он усмехнулся: — Ты меня чуть не перегнал.

Давид распластался на спине, раскинул руки. — У тебя ноги длиннее.

— Заяц способен обогнать лису.

— Разве что хитростью. А я не такой.

В груди горело. Ионафан облокотился на большой камень. — Это все отговорки! Ноги вырастут. И сил прибавится.

Давид засмеялся. — Я бежал бы быстрее, если бы на карте стояла моя жизнь.

Ионафан прошелся по кругу, уперев руки в бедра, чтобы сердце успокоилось, а разгоряченное тело остыло.

— На этот раз ты бежал много быстрее. Однажды ты поравняешься со мной, а, может, и оставишь меня позади.

Давид сел, свесив руки меж колен. — Ты всегда обгоняешь меня. Ты отменно стреляешь из лука. Ты можешь метнуть копье в два раза быстрее.

Издалека послышался крик. Это был Авенир.

Ионафан протянул руку Давиду. Обхватил его за шею, пробежался костяшками пальцев по вьющимся волосам. — Всему свое время, братишка. Всему свое время.

Навстречу воинам выбежали женщины. Они окружили их хороводом: пели и плясали, играли на тамбуринах и кимвалах, в воздухе разлились песни хвалы.

— Смотри, как они тебя любят! — Ионафан рассмеялся, увидев лицо Давида: одна из танцующих девушек, приблизившись, одарила того улыбкой. — Да ты покраснел!

— Никогда в жизни не видал таких девушек! — Давид разглядывал девичий вихрь, вьющийся вокруг. — Какие красавицы!

— Да. Точно. — Ионафан любовался плясуньями, пока они шли к городским воротам.

Под предводительством Саула они вступили в Гиву при всеобщем ликовании — их приветствовали все: мужчины, женщины, дети. Саула окружили царедворцы. Ионафан заметил среди них мать и схватил Давида за руку.

— Отец пообещал выдать одну из своих дочерей за того, кто убьет Голиафа. Ты должен познакомиться с моими сестрами. Я советую Мерову. Она старше тебя, зато умнее Мелхолы.

Давид упирался. — Нет, Ионафан! Я недостоин!

— Лучше ты, чем какой–нибудь старый солдафон, у которого несколько жен и куча наложниц!

Он окликнул мать. Та обернулась к нему, улыбаясь, вытянулась, чтобы разглядеть. Ионафан пробивался сквозь толпу: каждый норовил поздравить его, приветственно похлопать по спине. Наконец, добравшись до цели, он представил Давида: — Тот, кто победил исполина.

— Хвала тебе, — отозвалась мать.

Мелхола глядела на Давида во все глаза, зарумянившись.

Давид явно чувствовал себя не в своей тарелке. — То, что я сделал с Голиафом, не идет ни в какое сравнение с тем, что совершил царевич при Михмасе.

— Мой сын очень храбрый. — Мать Ионафана улыбнулась.

— Храбрее всех! Это большая честь для меня — служить царю Саулу и нашему царевичу.

— Ты из колена Иудина, не так ли?

— Давид оказался у нас по твоему совету, мама.

— Тот самый мальчик, что поет и играет на струнах. — Она на миг закрыла глаза, лицо ее побледнело.

Давид уважительно поклонился. — Я буду рад петь для царя, когда бы он ни пожелал. Я раб его.

— Отец пожаловал Давиду воинский чин. Он заслужил и другие награды. — Ионафан посмотрел на Мерову. — Пожалуй, пора познакомить его с будущей женой.

Давид съежился от смущения.

Мать Ионафана упорно не поднимала на него глаз. — Не говорит ли Закон, что жену надлежит брать из своего колена?

Ионафан вытаращил глаза. Мать что, специально так ухитрилась: разом и попрекнуть их с царем, и оскорбить Давида?

Давид, заикаясь, выговорил: — Я, я… никогда не сочту себя достойным одной из царских дочерей.

Кто–то из родственников Давида звал его, протискиваясь через толпу.

— Можно мне идти, господин?

— Да.

Давид убежал.

Ионафан обжег мать взглядом. — Ты нарочно его обидела?

— Я просто сказала правду, Ионафан.

— Правда в том, что отец дал клятву. И кто будет лучшим мужем для Меровы, как не спаситель Израиля, мама?

— Куда ты?

— За Давидом. Отыщу его и приведу обратно. Сегодня он будет сидеть за царским столом вместе со всеми именитыми военачальниками.

Воины разошлись. Они отправились по домам — к семьям, а Саул созвал родственников, советников и военачальников праздновать торжество. Все пировали и говорили о битве. Давид сидел напротив Ионафана, лицом к царю. Вечер тянулся медленно. Саул облокотился о стену, зажав в руке копье. Большой палец его ходил по древку — туда–сюда.

— Давид, ты нам споешь? Песнь избавления. Гусли передавали из рук в руки, и, наконец, инструмент оказался у Давида. Он склонился над ним, заиграл. Разговоры прекратились: все слушали. Царь закрыл глаза и откинулся назад.

Пока Давид пел, через комнату пробрался слуга. Наклонившись, прошептал на ухо Ионафану: — Ваша мать, царица, просит оказать ей честь и доставить удовольствие Вашего присутствия.

Ионафан встал в удивлении. Не в обычае матери отвлекать его таким образом.

— Отец, разреши выйти?

— Иди. — Саул не поднял век.

Давид играл.

Слуга провел Ионафана через царские покои, в большую комнату, где сидела и ткала его мать.

Улыбаясь, она поднялась с места и подошла к нему.

— Это по поводу твоего друга, того молодого пастушка.

Ионафан ощетинился. — Давид, мама. Его зовут Давид. Тебе следует запомнить это имя. Я поклялся ему в вечной дружбе. Он — мой побратим, и ему надлежит оказывать уважение наравне со мной.

Она ничего не сказала на это, и он счел нужным продолжить. — Наша дружба укрепит союз между Иудой и Вениамином.

— Эти колена связывает дружба со времен Иосифа, сын мой. Иуда, четвертый сын Иакова, в Египте предложил себя в заложники вместо Вениамина. Я тоже знаю историю, Ионафан. Со временем колена стали соперничать. Когда народ начал требовать царя, сыны Иуды поспешили напомнить нам пророчество Иакова о том, что царский скипетр не отойдет от их рук.

— Саул — парь Израиля.

— И поэтому иудеяне склоняются перед ним, но затаив недовольство.

— Они встали за Саула при Иависе Галаадском. Они праздновали его царство в Галгале. Они были с нами при Михмасе и… — он остановился, потому что мать подняла руки. Ведь Закон говорит; почитай отца своего и мать свою.

— Ты чересчур доверчив, Ионафан.

Он никогда не сумел бы объяснить ей, каким образом душа его так привязалась к душе Давида. Как объяснить, если он и сам себя до конца не понимает? Потому он попытался убедить ее доводами рассудка. — Может ли быть лучший способ положить конец соперничеству, чем если царь выдаст свою дочь за сына своего противника?

— Закон говорит…

Ионафан тяжело вздохнул. — Знаю, мама. Никто чаще меня не напоминает отцу о Законе. Но еще важнее то, что он поклялся перед народом и должен сдержать свое обещание. Царь стоит столько, сколько стоит царское слово.

Покачав головой, она подошла к окну и сказала, глядя в ночное небо: — Твоему отцу не понравились песни, которые сегодня пели люди у ворот.

— Они восхваляли своего царя.

Она обернулась к нему. — Но еще больше — твоего друга. «Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч!» Видел бы ты лицо отца.

— Я ничего не заметил.

— Не заметил. А надо замечать, Ионафан. Надо смотреть в оба. — Она снова выглянула в окно и тихо проговорила: — Боюсь, надвигается гроза.

Ионафан узнал, что мать была права, когда вернулся к обществу и обнаружил все в полном смятении.

— Где Давид?

— Его нет. — Вид у Авенира был потрясенным.

Вокруг Саула толпились советники, что–то обсуждая негромкими голосами.

— Он против меня! — выкрикивал Саул. — Он лишь мальчишка, только и всего! Почему его так превозносят?

— Что случилось?

— Твой отец вышел из себя и метнул копье. Вот и все. Он мог бы убить Давида…

— Он бросил копье в Давида? Почему?

— Ты же понимаешь, в чем дело.

Ионафан отыскал Давида у костра, где тот сидел со своим семейством. Вступив в круг, освещенный огнем, он был встречен ледяными взглядами, однако Давид сразу же вскочил: — Царевич!

— Я слышал, что произошло.

Давид увлек его прочь от остальных. — Твой отец пытался убить меня. Он дважды бросил в меня копьем. — Давид нервно усмехнулся. — Я подумал, что будет мудро убраться оттуда, пока царь не пригвоздил меня к стене.

— Ты же видел, что бывает, когда на него находит злой дух. Из–за этого тебя и позвали во дворец.

— Сегодня мои песни его не успокоили.

— Иногда отец говорит и делает то, чего никогда бы не сделал, если бы… — Если бы что? Если бы был в здравом уме? Если бы не мучился страхом и чувством вины? Иона фан не мог сказать этого Давиду.

— Он слишком много выпил сегодня. — Он скривился в улыбке. — Может быть, он принял тебя за филистимлянина.

Шутка не удалась.

Они поднялись по лестнице, ведущей на стену, и стояли, облокотившись на ее ограду и глядя на поля. Ионафан качнул головой.

— Мой отец — великий человек, Давид. — Он почувствовал, как об грудь стукнулся кожаный чехол со списком Закона. — Но лучше было бы, если бы он иногда слушал меня.

— Мой отец тоже меня не слушает. И дядья. И братья. — Давид оперся подбородком на сложенные руки. — Хотя теперь но чину я выше их.

— Каждый муж в Израиле должен изучать Закон. Если бы они знали Господа, которому служат, то не боялись бы так тех народов, что окружают нас. Перестали бы подражать обычаям наших врагов. — Понимает ли хоть кто–нибудь из них, что в Писании сказано: Бог отвратится от них, если они будут так поступать? Помнят ли они, что Бог предупреждал: сама земля извергнет их вон?

— Может быть, когда–нибудь так и будет. — Давид вздохнул. — Мой отец говорил, что Закон так велик, что изучить его не под силу, а кроме того, это отнимет у него чересчур много времени.

Ионафан помнил, как его собственный отец предпочитал пахать свои поля вместо того, чтобы углубляться в Закон.

— Я часто мечтал отправиться в Наваф, — Давид улыбнулся, не сводя глаз с темного неба. — Те, кто учится в школе пророков — счастливейшие из людей. Что может быть чудеснее и удивительнее, чем провести всю жизнь в чтении и изучении Закона?

Ионафан взглянул на него. Он ощутил связь между ними в долине дуба. И с тех пор она крепла с каждым днем. Будто бы сам Господь скрепил их сердца невидимой нитью.

— Я переписывал Закон в школе в Навафе.

Давид выпрямился, широко раскрыв глаза. — У тебя есть список Закона?

Ионафан улыбнулся и неторопливо кивнул. Он видел, как глаза Давида засияли от возбуждения. Разве не те же чувства были ведомы и ему: жажда познавать Господа, ненасытное желание поглощать Слово Божье, как пищу и питье, питая им саму жизнь?

— Весь, целиком? — Давид смотрел на него с великим изумлением.

— До последнего слова. — Ионафан потянул плетеный кожаный ремешок и извлек из–под рубахи футляр со списком. — Часть его — вот здесь. Самуил наблюдал за моей работой, чтобы я не отступил ни на йоту, ни на черточку.

Глаза Давида засветились. — О, какое сокровище у тебя в руке.

Ионафан оттолкнулся от стены. Улыбнулся, положил руку Давиду на плечо. Тряхнул головой.

— Что скажешь, если мы с тобой сейчас разыщем светильник и пойдем разбирать мои записи?

Они читали Закон, пока слова не начали сливаться перед их слипающимися глазами. Уставший Давид побрел к своим, а Ионафан возвратился во дворец. Растянувшись на ложе, закрыл глаза.

Наконец то он нашел кого–то, кто любит Господа так же, как Самуил. Друга, который ближе, чем брат.

Ионафан улыбнулся. И заснул, усталый. И довольный.

Филистимляне снова совершили набег, и Саул отправил Давида разбираться с ними. Ионафан радовался, узнав об успехах Давида. Успех в бою сопутствовал и самому Ионафану: он изгнал филистимлян с земель, принадлежавших Вениаминову колену. По возвращении в Гиву он отужинал с отцом.

— Я слышал, Давид одержал еще одну победу.

Саул поджал губы, вытянув их в ровную линию. — Да.

— К свадьбе все готово?

Саул ел виноград. На лице у него явственно выступили желваки, он скрипнул зубами. — Я еще не решил.

У Ионафана враз пропал аппетит. — Ты же поклялся. Тот, кто убьет Голиафа, должен получить богатство и …

— Ему и так достаются богатые трофеи от военных побед.

— …освобождение от податей для семьи…

— Так Иессей сам посылает мне несколько овец — почему я должен отказываться?

— … и твою дочь в жены.

— Я предлагал ему Мерову, он отказался.

— Он считает себя недостойным.

Саул едко усмехнулся. — А, может, этот заносчивый иудеянин считает, что моя дочь недостаточно хороша для него.

Ионафан пристально посмотрел на отца. — Ты же знаешь, что это неправда.

— Давид! — имя прозвучало в устах Саула как плевок, будто бы ему было противно во рту. — Что за смирение!

С презрительной ухмылкой он отхватил кусок от жареного барашка.

— Я отдал Мерову Адриэлу из Мехолы. Она отправится туда послезавтра.

Слова эти как будто ударили Ионафана.

— Когда было принято решение?

— А тебе что за дело, когда было принято решение? Я царь! — Он швырнул кусок мяса обратно на блюдо.

— Иуда уже и так в союзе с нами. — Он вытер жирные руки об скатерть. — А жители Мехолы были под вопросом. Теперь они союзники. Это хорошее решение.

Ионафан онемел от гнева.

Отец взглянул на него. — Не испытывай меня, Ионафан. Я знаю: Давид — твой друг, но я лучше тебя разбираюсь в своих людях! Мне нужны союзники.

— Ты заключил бы союз с иудеянами, отдай ты Мерову за Давида. Думаешь, им понравится, что ты забыл, что обещал в долине дуба?

Лицо Саула побагровело. — Они знают, что я предлагал ему Мерову. Я сдержал обещание.

Ионафан понимал: этого нельзя так оставлять. Нужно строить мосты между коленами, а не разрушать. Он подождал, пока отец закончит трапезу и выпьет вина, и снова завел разговор. — Мелхола влюблена в Давида.

Из младшей его сестры, конечно, не выйдет такой хорошей жены, какой стала бы Мерова, но красота ее с лихвой восполняет присущий ей недостаток рассудительности. Этот брак породнит Давида с Вениамином, и если сестра родит Давиду сыновей, они будут причислены к дому Саулову. Но, что самое важное, это утвердит доброе имя царя, умеющего держать свое слово.

— Да?

— Сегодня она сказала мне, что краше его нет никого во всем Израиле.

Саул пожевал челюстями, что–то мелькнуло в его глазах. Он издал хриплый звук и отпил еще вина. — Что помешает ему отвергнуть Мелхолу, как он отверг Мерову?

— Он не сделает этого, если ты ясно дашь ему понять, что считаешь его достойным быть твоим сыном. Он уплатил выкуп за невесту, убив Голиафа.

— Вено за невесту. — Саул поднял голову. — Об этом я не подумал. Хорошая идея.

— Значит, ты предложишь ему Мелхолу?

— Конечно. — Саул оторвал несколько виноградин, кинул одну в рот. Откинулся назад, скривив губы в самодовольной улыбке.

Давид возвратился в Гиву. Ионафан был так загружен государственными делами, что не находил времени повидаться с ним. А когда, наконец, ему представилась такая возможность, Давид вовсю готовился к новому походу.

— Помолись за меня, друг! — Давид крепко сжал руку Ионафана, приветствуя его. Он весь дрожал от возбуждения. — Я только что говорил с людьми царя. Очень может быть, я все–таки стану тебе братом!

— Ты уже и так брат мне. — Ионафан порадовался, что отец всерьез собрался осуществить свое решение выдать Мелхолу за Давида.

Давид отпустил его руку, и они зашагали рядом. — Я отправляюсь через час.

— Отправляешься? Куда?

— Царь назначил вено за твою сестру Мелхолу. И времени у меня — до следующего новомесячия.

— Давид! — окликнул друга Ионафан, пока тот был еще недалеко. — Какую цену назначил царь?

— Сотню краеобрезаний!

Сто убитых — и доказательство, что все это — необрезанные филистимляне. Ионафан внутренне содрогнулся: вот еще одно свидетельство, что отец его последовал обычаям соседних народов. Египтяне отрубали у своих жертв кисти рук, приносили их в качестве военных трофеев, чтобы похвалиться числом убитых. Филистимляне отрезали головы. Ионафан подумал: интересно, понимает ли отец, что, возможно, посылает Давида на смерть. И если Израиль лишится своего героя, что тогда? Не лишится ли он и веры? А Мелхола уже и так по справедливости принадлежит Давиду в силу царского обещания.

Но может быть, отец и прав. Давид так рвется доказать, что он достоин царской милости.

Храни его, Господь. Иди перед ним и защищай его с тыла. А когда Давид вернется, пускай Мелхола покажет себя суженой ему под стать!

Ионафан был на совете с отцом и его приближенными, когда снаружи послышались ликующие крики. Саул раздраженно поднял голову.

— Что там происходит?

Весь город пришел в волнение.

— Давид! — кричали повсюду. — Давид!

Лицо Саула на миг помрачнело, а потом он встал. — Твой друг возвращается. Иди, встречай его. — Он оглядел остальных. — Мы последуем за гобой.

Ионафан рванулся с места. При виде Давида он рассмеялся: нет нужды спрашивать, исполнил ли тот наказ. Окровавленный мешок в руке говорил сам за себя.

— Ты добыл их!

— Две сотни. — Давид поднял мешок.

— Да будет с тобой Господь во все дни жизни твоей! Мелхола будет плясать от радости, когда услышит эту новость. — Скорее всего, уже слышала. Благословенна его сестра: у нее будет муж, способный ее защитить. Он увидел, что отец вышел из шатра.

— Идем, Давид! Царь ждет!

Ионафан подвел друга к Саулу. — Двести краеобрезаний, отец. Вдвое больше, чем ты просил!

Давид с поклоном протянул мешок царю. — Вено за твою дочь, царь.

Под правым глазом Саула дернулось веко, и тут он широко улыбнулся и распростер руки. — Сын мой!

Царь заключил в объятия Давида, и народ встретил это неистовым ликованием.

Не откладывая, начали готовиться к свадьбе. Ионафан, как лучший друг жениха, взял на себя заботу обо всем, до мелочей. Яств хватит на тысячи гостей, вино будет литься рекой. Царь хмурился, но царевич не скупился на расходы. В конце концов, царская дочь выходит замуж за величайшего героя Израиля. Вениаминово и Иудино колена вступают в вечный союз.

Никто даже не пытался переубедить Ионафана.

Ионафан собственноручно надел Давиду на голову венец жениха.

— Ты готов. — Он уверенно положил руку Давиду на плечо. — Прекрати трястись.

На лбу Давида выступала испарина. — Я с ранних лет следовал Закону, Ионафан, но мне кажется, я неважно подготовлен к женитьбе. — Он нахмурился.

— Мелхола тебе не враг, дружище. И она любит тебя.

Давид зарделся. — Как она ко мне относится, мы увидим завтра утром.

Еле сдерживая смех, Ионафан подтолкнул его к выходу.

Никогда еще Мелхола не сияла такой красотой и счастьем, как в тот момент, когда она стояла рядом с Давидом под свадебным балдахином. Она смотрела на него, и темные глаза ее горели. Когда Давид взял ее за руку, на шее под нежной кожей затрепетала жилка. Люди улыбались, перешептывались между собой.

На свадьбу прибыли гости от каждого колена, весь цвет колена Иудина. Местность вокруг Гивы пестрела огнями костров. В ночном воздухе плыл звук гуслей и тамбуринов, разносился радостный смех.

На пиру царь Саул пожаловал новобрачным подарок: дом рядом с царским дворцом. Давид, изумленный и благодарный за такой щедрый жест, прославлял великодушие царя. Саул поднял чашу с вином. Гости пели и плясали.

Ионафан наклонился к царю. — Смотри, отец, люди довольны.

Царь Саул отпил из чаши, глядя поверх ее краев на всеобщее веселье.

— Что ж, остается только надеяться, что мы не посеяли сейчас своими руками семя собственной погибели!

Глава четвертая

Ионафану было непросто собраться с мыслями и выслушать жалобные излияния Мелхолы: он только что вернулся к себе после напряженного разговора с отцом. В следующий раз, когда сестра попросит о встрече, пожалуй, придется отказать.

Мелхола, что и говорить, обожала Давида, но постоянно плакалась о тяжком бремени возложенных на него забот. Ионафан мысленно поблагодарил Бога, что у него самого нет жены. Как, должно быть, нелегко Давиду сосредоточиться на угрозах филистимлян, когда непосредственная угроза — скандал с женой — поджидает его в собственном доме.

— Лучше бы он не был таким героем — защитником Израиля. Я была бы счастлива, будь он простым воином, — ныла она.

Ионафан прекрасно понимал, к чему она клонит.

— Во всяком случае, тогда он мог бы провести дома целый год! Без него бы обошлись!

Прохаживаясь по комнате, Ионафан попытался ее успокоить: — Вас с Давидом не трогали целый месяц. — Вполне достаточно, чтобы зачать ребенка. — Теперь царь желает, чтобы он вернулся к своим обязанностям. Так нужно народу, и жалобами тут не поможешь, Мелхола.

— Стоит случиться набегу на какую–нибудь деревушку, и туда непременно должен отправиться мой муж. Почему не ты? У тебя нету жены.

Ионафан и сам бы рад, но царь слишком часто задействует его в других делах: в основном, касающихся объединения колен израилевых.

— Тебе следовало бы гордиться Давидом.

— Я и горжусь. Но …

Ну вот, началось…

— Ты же более других сведущ в Законе, Ионафан. Разве не говорится там, что если кто недавно взял жену, то пусть не идет на войну, и никаких обязанностей не должно возлагаться на него, кроме одной — увеселять жену свою?

Губы Ионафана искривились в саркастической усмешке. — Очень рад, что ты проявляешь такой интерес к Закону, хоть и с сомнительными мотивами. Но нельзя выбирать из Закона что–то одно и не обращать внимания на все остальное.

В глазах ее сверкнул огонь: — А мне не до веселья! Хотя в Законе говорится, что муж должен быть со мной достаточно времени, чтобы увеселять меня.

Хм, интересно, а будет ли для нее когда–нибудь достаточно?

— Ты же дочь израильского царя. Не пристало ли тебе больше заботиться о благе народа?

Нагнув голову, она посмотрела на него исподлобья. — Это несправедливо!

— А справедливо, что филистимляне обирают бедняков до нитки? Давид более преуспел в битвах со врагом, чем кто–либо из военачальников. Разумно, что царь посылает именно его.

— Или ты хочешь, чтобы война подошла вплотную к нашим дверям? — раздался от входа голос Давида.

Мелхола подняла глаза, покраснев. Сконфуженная, разозлилась. — Если сосчитать, сколько раз мой отец посылает тебя в бой, можно заподозрить, что он желает твоей смерти!

Ионафан приподнялся в гневе. — Только глупый человек может сказать такую нелепость!

— Глупый? — Она обожгла его взглядом. — Я говорю правду, Ионафан! Единственный глупец здесь — это…

— Замолчи! — прервал ее Давид.

— А ты…! Ты проводишь с моим братом больше времени, чем со мной!

Побагровев, Давид подошел к ней, поднял с места и отвел в сторону. Наклонился к ней, стал что–то говорить тихим голосом. Любой другой на его месте ударил бы женщину. Ионафан порадовался, что друг его умеет прощать. Остается надеяться, что Мелхола по достоинству оценит терпение и участие мужа. Ее плечи поникли. Она низко опустила голову. Всхлипнула и вытерла глаза. Он взял ее за подбородок, повернул лицом к себе, поцеловал в щеку, что–то снова сказал, и она вышла из комнаты.

Давид понуро стоял перед Ионафаном. Было очевидно, что он совершенно подавлен поведением жены.

— Служанка проводит ее домой. Прости, Ионафан. Она не думает, что говорит.

— Ты–то что извиняешься? Это моя сестра не умеет сдерживать язык.

— Она моя жена, Ионафан.

— Это упрек?

Он видел, что Давид чувствует себя неловко.

— Сядь. Расслабься. — Ионафан улыбнулся. — Тебе делает честь, что ты защищаешь свою жену. И она права насчет Закона, друг. Он говорит, что, вступив в брак, муж должен целый год оставаться дома, чтобы женщина была счастлива, а чтобы осчастливить ее, надо дать ей ребенка.

Увы, этому закону царь уж точно следовать был не намерен. Филистимлян он боялся больше, чем Бога.

— Я стараюсь.

Ионафан рассмеялся. Привстал и хлопнул Давида по спине.

— Ну что, друг, пора взглянуть на карты. — Они провели следующие несколько часов в размышлении, обсуждая тактические ходы и строя планы. Слуга принес им еды подкрепиться.

Давид отломил кусок хлеба, обмакнул в вино.

— Почему ты не женишься, Ионафан?

Наблюдая за бурными взаимоотношениями Давида с Мелхолой, Ионафан не испытывал особого желания ввести женщину в свой дом.

— У меня нет времени для жены.

— Тебе понадобится наследник. А женщина скрашивает жизнь мужчины.

Скрашивает ли жизнь Давида Мелхола? Может быть, в физическом смысле, но как быть с прочими потребностями? Мир, покой, убежище от тревог…

— Сварливая жена хуже козы, блеющей под окном.

— И все же тебе нравятся женщины.

Ионафан ухмыльнулся. — Ага, только отчего–то они не водят вокруг меня хороводы с песнями, как вокруг тебя.

— Они водят вокруг меня хороводы, потому что я такой же, как они — простой человек, пастух, младший сын в доме моего отца. Но ты, Ионафан — ты так же статен, как и твой отец, и, судя по разговорам, которые мне доводилось слышать, женщины считают, что ты даже красивее его. Ты — царевич — наследник престола в Израиле. Они ждут у ворот в надежде удостоиться одного твоего взгляда, а поймав его, краснеют. Всякая женщина будет твоей, стоит тебе только захотеть, мой друг.

Ионафан знал, что нравится женщинам. И они привлекали его.

— Всему свое время, Давид. Сейчас Израиль — моя возлюбленная.

Народ мой — жена моя. А вот когда наступит мир, тогда, пожалуй…

— До того, как наступит мир, могут пройти долгие годы. Господь сказал: нехорошо человеку быть одному.

Временами душа Ионафана жаждала домашнего очага, семейного уюта, однако на первом месте должны быть другие вещи.

— Когда мужчина любит женщину, сердце его разделяется на части. Помнишь, как Адам пожелал угодить Еве, когда та предложила ему вкусить плод запретного древа? Он знал, что Господь заповедал не делать этого, и все–таки взял плод. — Он покачал головой. — Нет. Израиль — вот кому принадлежит мое сердце. Когда враги Бога будут изгнаны с нашей земли, вот тогда я возьму себе жену. — Он усмехнулся. — И буду целый год сидеть дома и ее увеселять.

Каждый день они встречались: уходили в поля на несколько часов поупражняться во владении оружием. Ионафан очень дорожил временем, которое проводил с другом, и знал: Давид испытывает те же чувства. На просторе, за воротами города, вдали от домов они стреляли из луков и метали копья, а пока оруженосец бегал за ними, могли свободно поговорить.

— Даже при всех твоих успехах до полной победы нам еще далеко. — Стрела Ионафана полетела в цель. — Филистимляне идут на нас волна за волной. Нужно остановить этот прилив.

— И как это сделать? — Давид на этот раз метнул копье дальше, попав почти в самый центр мишени.

— Филистимляне значительно превосходят нас в вооружении.

— Но мы забираем себе оружие убитых.

— Этого недостаточно. — Ионафан потряс головой. — Когда трофейное оружие выходит из строя, мы не в состоянии его починить. Мы не умеем ковать такие мечи, как у них. Наконечники их копий и стрел пробивают медь. — Он взял пучок стрел из рук Авен — Езера, закинул в колчан за спиной.

— Что ты предлагаешь? — Давид бросил еще одно копье.

— Найти людей, готовых отправиться в Геф.

— И выторговать там секрет оружия? — спросил Давид.

Ионафан пустил стрелу точно в цель. — Филистимлян не простаки и так легко свою тайну не продадут. Чтобы узнать, как делается их оружие, надо будет войти к ним в доверие.

— Жаль, они знают, что это я убил Голиафа.

— Да уж, кого–кого, а тебя там точно не встретят с распростертыми объятиями.

— А как насчет тех, кто жил среди филистимлян до битвы при Михмасе? Они встали в ряды израильского войска, но, пожалуй, кто–нибудь из них мог бы согласиться вернуться назад и…

— Думаю, на них тоже будут смотреть с подозрением. Стал бы ты сам доверять перебежчику, который то на одной стороне, то на другой — в зависимости от того, кто побеждает в битве? Я таким не доверяю. — Ионафан послал еще одну стрелу: прямо и точно. — Переставь мишень подальше. Так слишком просто.

Он повернулся к Давиду: — Господь мог бы одним своим дуновением ниспровергнуть всех наших врагов, но заповедал очистить от них эту землю нам. Я лично верю: так Он хочет испытать нашу верность. Будем ли мы исполнять Его наказ? Наши предки следовали ему, но последующие поколения потеряли из виду цель — и Бога.

Оруженосец крикнул, что мишень готова, Ионафан развернулся и выстрелил из лука.

— Точно в яблочко! — воскликнул парнишка и присвистнул.

— Еще отодвинь! — Ионафан натянул тетиву. — Надо научить народ сначала молиться, а потом сражаться. Однако неплохо было бы и иметь мечи покрепче!

После очередного филистимского набега Давид с Ионафаном отправились в погоню вместе. В лагере, раскинутом прямо под звездным небом, Давид перебирал струны гуслей, играл победную песнь, торжествуя над врагами.

— Почему ты никогда не поешь, Ионафан?

Ионафан хмыкнул. — Бог наделяет каждого дарами, друг мой. Пение явно не входит в число даров, которыми Господь счел нужным меня пожаловать.

— Петь может любой. Пой со мной, Ионафан! — К Давиду присоединились и другие, стали упрашивать царевича подать голос.

Смеясь, Ионафан решил, что существует только один способ их переубедить. В глазах Давида запрыгали искорки, но он ничего не сказал. Остальные запели громче, кто–то осклабился. Когда песня закончилась, Ионафан откинулся на спину, закинув руки за голову.

Давид продолжал играть, перебирая струны, пробуя новые созвучия.

— Царю это понравится, — сказал Ионафан.

Когда они вернулись в Гиву и ужинали у царя, Саул приказал Давиду петь для него. — Спой новую песню.

Покои наполнила прекрасная, завораживающая музыка: Давид то ударял по струнам, то нежно перебирал их. Никому кроме него не удавалось извлечь из этого инструмента таких сладостных звуков, найти таких благодатных слов. Но вот Давид запел — и Ионафан ухмыльнулся, вспоминая свой опыт пения.

— Восшумите гласом радости… — Давид усмехнулся ему в ответ и продолжал петь.

Проведя несколько недель в погонях за филистимлянами и укреплении сторожевых отрядов, Ионафан вернулся в Гиву и там узнал, что Давид отразил еще один набег неприятелей, да так, что те еле унесли ноги.

Его вызвал отец. Ионафан полагал, что царь будет доволен. Но нет — с помертвевшим лицом Саул яростно вышагивал взад вперед, а советники, стоя поодаль, беспокойно наблюдали за ним. В чем причина дурного настроения на сей раз? Вести с полей сражений только хорошие, особенно славные — у Давида.

Авенир притворил дверь за Ионафаном. — Мы все здесь, господин.

Саул повернулся. — Я хочу, чтобы Давида умертвили.

Ионафан застыл на месте. Что за безумие?

— Этот иудеянин угрожает моему престолу! Вы слышали эти крики, когда люди вчера славили его имя, в то время как он подходил к воротам моего города?

Ионафан потряс головой, не в силах уразуметь, что так разозлило отца. — Конечно же, это потому, что он обратил в бегство врага.

— Ты ничего не понимаешь! Мой враг — тот, кого ты зовешь своим другом!

Кровь бросилась Ионафану в лицо, сердце гневно и тревожно забилось. — Давид и твой друг, господин мой. И он также твой сын — он ведь муж Мелхолы!

Саул отвернулся от него. — Если мы позволим этому пастуху прибрать к рукам еще больше власти, он убьет меня и завладеет царством.

Ионафан оглядел собравшихся в комнате. Неужели никто из них не вразумит царя? Авенир поймал его взгляд, кивнул головой. — Давид может стать угрозой.

— Разве есть доказательства, что он замышляет мятеж?

— Когда появятся доказательства, я буду уже в могиле! — взревел Саул.

Ионафан протянул к отцу руки. — Ты сильно ошибаешься насчет Давида. Все его устремления — это служить тебе.

— Он ворует у меня любовь народа!

— Народ любит тебя! Твое имя тоже славят вместе с Давидом, отец.

— Не так громко. И не так долго.

Ионафан пристально поглядел на остальных. Неужели они позволят подозрениям и дальше разрастаться в сердце Саула, потому что боятся сказать правду? Нет вернее союзника у Саула, чем Давид!

— Неужели тебе мало врагов в лице филистимлян? Не нужно искать их среди своих!

Авенир высказался от лица остальных. — Но именно враг из среды своих способен принести больше всего вреда.

Ионафан знал, что ему просто необходимо найти возможность поговорить с отцом наедине: эти люди станут твердить только то, что угодно слышать царю. Страхи Саула передались им, и, потакая ему во всем, они невольно еще больше раздувают пламя уязвленного самолюбия.

Но прежде чем ему удастся вырвать Саула из круга этих людей, необходимо позаботиться о том, чтобы Давид оказался в безопасности. Он нашел Давида на военном совете с его людьми.

— Нам нужно поговорить. Прямо сейчас.

Давид вышел вслед за ним в соседнюю комнату.

В чем дело, Ионафан? Что стряслось?

— Мой отец ищет твоей смерти.

Давид побледнел. — Почему?

— У него опять припадок. Ты видел, как это бывает. Это пройдет.

— Дай Бог, чтобы прошло!

— Завтра утром укройся в полях. — Ионафан взял его за руку и назвал условленное место. — Я попрошу моего отца пройтись туда со мной и поговорю с ним о тебе. Потом расскажу все, что удастся узнать. Но тебе ни в коем случае нельзя рисковать, друг мой. Некоторые царские советники видят врагов там, где их нет.

Перед утренней трапезой Ионафан явился к царю.

Саул выглядел усталым и измученным, под глазами залегли темные тени. Когда он потянулся взять чашу с вином, его рука дрожала.

— Ты не выспался. — И не удивительно, если все мысли царя исполнены страха о возвышении соперника. Ионафан был намерен развеять эти страхи.

Саул, насупившись, взглянул на него. — Как я могу спать, когда мое царство в опасности?

Придвинув чашку с медом, Ионафан отломил кусок хлеба и протянул отцу. Саул принял его, все еще задумчиво хмурясь. В передней стояли люди, дожидавшиеся приема у царя. Нужно на время вывести его из дворца на свежий воздух.

— Помнишь, отец, как мы вместе расчищали поле?

Бросив взгляд в сторону окон, Саул слабо издал неопределенный звук.

— Жатва почти подоспела. В этом году Господь дал хороший урожай. — Он пододвинул отцу финики.

— Ты уже много дней безвылазно сидишь во дворце. — И всегда в компании своих советников. — Ты изрядно потрудился для народа, отец. И, конечно же, имеешь право чуть–чуть прогуляться по полям Господним.

Поднимаясь, Саул сердито глянул на устремившихся к нему приближенных. — Убирайтесь.

Слуги поспешно отступили назад.

Ионафан даже не ожидал, что это окажется так просто.

Они гуляли почти все утро, а потом уселись под оливой.

Саул вздохнул. — Мне этого не хватает…

— Отец, я хотел поговорить с тобой о твоем вчерашнем приказе.

— О каком?

— Убить Давида.

Саул повернул голову и посмотрел на него. — Ты поэтому привел меня сюда?

— Да. И нет.

— Что это значит?

— Я вижу, как ты отягощен заботами. Не проходит и недели, как опять приходится посылать войска защищать нашу землю от набегов захватчиков. А еще эти вечные склоки между коленами по мелочам. Но не забывай: все они собираются воедино по твоему повелению, господин мой. — Он заглянул отцу в глаза. — Ты знаешь, что я люблю тебя. Что я почитаю тебя. Ты мне доверяешь?

— Да.

— Да не согрешит царь против раба своего Давида. Он никогда не делал тебе ничего дурного. Он всегда помогал тебе, как мог. Неужто ты забыл, как он подвергал опасности собственную жизнь, чтобы убить филистимского исполина, и как Господь через это даровал всему Израилю великую победу? Тогда ты видел это и радовался.

Плечи Саула дрогнули. — Нет. Я никогда этого не забуду.

— Для чего же ты хочешь согрешить против невинной крови и умертвить Давида? Для этого нет причины! — Он говорил спокойно, мягко, надеясь вразумить отца, наслушавшегося трусливых советов, напомнить ему правду. — Если есть в твоем царстве хоть кто–то, кому ты можешь доверять даже больше, чем мне, так это твой зять Давид.

Лицо Саула перекосилось, как от боли. — Когда я слышу об его подвигах… — он затряс головой.

— Все свои подвиги Давид совершал во славу Господню — и твою, отец. Он твой верный слуга. — Ионафану хотелось еще и еще говорить о заслугах Давида, но он боялся, что отца это не утешит, а только раздражит. — При всем уважении к твоим советникам, отец, — они изрядно перепуганы. Пусть же в Израиле царит не страх, а мудрость.

Привалившись затылком к сучковатому стволу оливы, Саул со вздохом закрыл глаза.

Ионафан хранил молчание. Он не хотел давить на отца, как другие. Устремил взор вдаль — в поля, потом выше — в голубое небо.

— Ты мой старший сын, Ионафан, начаток силы мужества моего. У народа ты в большом почтении. После моей смерти престол перейдет к тебе.

— Как Богу будет угодно.

Увидев глаза отца, Ионафан ощутил, как дрогнуло сердце. Он не хотел напомнить ему слова Самуила.

— Интересно, что думал Бог, когда избрал меня царем.

От сердца отлегло.

— Что ты тот, кого хочет народ.

— Да. — Как мрачно это прозвучало. — Народ хотел. Когда–то.

— И по сей день. Тебе нет нужды беспокоиться, отец. — Господи, пусть он услышит мои слова. — Люди всегда будут любить царя, который правит ими с мудростью и по чести.

— Любовь народа подобна ветру, Ионафан, который сегодня дует на восток, а завтра — на запад.

— Значит, нужно укротить этот ветер духом спокойствия.

— Я устал.

— Так отдохни. Я покараулю.

И Саул последовал совету. Он проспал несколько часов, а Ионафан сидел подле него в оливковой рощице. Когда появились слуги, разыскивающие царя, Ионафан жестом отослал их прочь. Каждый человек нуждается в отдыхе, в особенности, царь.

Пробудившись от сна, отец улыбался. — Мне приснилось, что я снова простой земледелец.

— Господь призвал тебя к другому.

Отец начал подниматься на ноги. Ионафан вскочил первым, протянул руку. Саул ухватился за нее, подтянулся.

— Ты уже не мальчик, — на лице Саула мелькнула улыбка, — а я все об этом забываю.

Он положил Ионафану руку на плечо.

— Жив Господь, Давид не умрет.

Ионафан низко склонился перед ним. — Да вознагради т тебя Господь за твою мудрость, отец.

— Будем надеяться. — Саул увидел, что к нему торопятся слуги. — Меня ждут дела.

Он зашагал им навстречу.

А Ионафан — дальше в поле.

— Давид!

— Я здесь. — Давид вышел из укрытия и поспешил к нему. Ионафану было больно, что друг пребывает в такой беззащитной неопределенности. Когда он подошел ближе, лицо Давида озарилось улыбкой.

— Судя по твоему виду, ты считаешь, что разговор с царем удался.

Ионафан обхватил друга за плечи. — Тебе не нужно больше опасаться, мой друг, — он отпустил Давида. — Идем. Я отведу тебя к нему. Вот увидишь: все будет, как раньше. И захвати свои гусли.

И впрямь, отношения между царем и его верным рыцарем снова наладились. Ионафан видел, какой мир несут царю песни избавления, сложенные Давидом. Филистимляне на время затихли, и Гива купалась в лучах солнца. Позже Ионафан будет вспоминать эти дни, как самый мирный период в своей жизни. Они с Давидом проводили вместе нескончаемые часы, углубляясь в Закон и рассуждая о нем. Никто из их друзей и родственников не разделял этого увлечения.

— Пока я не вышел на Голиафа, братья считали, что я гожусь только на то, чтобы пасти овец. Что бы я ни говорил, они всегда ко мне придирались. В тот день в долине дуба Елиав сказал, что во мне говорит мое высокомерие и дурное сердце.

— Плохо же они тебя знали.

— Интересно, узнают ли когда–нибудь получше. — На лице Давида промелькнуло и исчезло угрюмое выражение, какого прежде Ионафан не видел у него.

Ионафан поднял кувшин родниковой воды, наполнил кубок.

— Как хорошо и приятно было бы всем братьям жить вместе в мире и гармонии! — Он жадно выпил и отставил кубок в сторону. — Вот моя мечта, Давид! Я верю, это мое призвание от Господа. Помочь отцу объединить все израильские колена. Нельзя уподобляться рассеянным стадам, вечно блеющим друг на друга. Если мы хотим одержать верх над врагами, необходимо объединиться с нашими братьями и твердо встать за царем — помазанным Божьим. Мы должны помнить свой завет с Господом, ибо именно завет с Богом — это то, что скрепляет нас вместе.

— Благословен ты, — улыбнулся Давид. — У тебя всегда под рукой список Закона везде, куда ты ни пойдешь.

Ах, если бы царь, его отец, сделал когда то такой список для себя! Если бы Саул серьезно воспринял это повеление, может, он и не согрешил бы. И изучай его отец Закон, он знал бы, что Господь медлен на гнев, скор на милость и прощение.

— Сколько бы дней ни отмерил мне Бог на этой земле, Давид, всех их не хватит, чтобы познать все то, что вложил Он в Закон свой для нас. Каждое утро, читая его, я открываю что–то новое. Я желал бы, чтобы Господь по милости своей написал его прямо в наших сердцах, ибо, кажется мне, разум человеческий не в силах вместить всю глубину и широту той любви, какой возлюбил Бог нас — Свой избранный народ.

И снова Саул отправил Давида на войну, и снова тот нанес филистимлянам великое поражение, и они бежали от него. Он вернулся домой с победой, и города и села торжествовали. Царь с начальниками войска, в числе которых были Давид и Ионафан, пировал во дворце. Снаружи доносились голоса воинов, они распевали победные песни, сложенные Давидом.

Многие изрядно напились.

— Спой нам песню, Давид!

— Да! Спой нам!

Давид поглядел на царя Саула.

Ионафан почувствовал: что–то недоброе повисло в воздухе. Он ждал, что скажет отец, дивясь, как тот застыл, привалившись к стене, с копьем в руке, — будто спит с открытыми глазами.

— Отец?

— Да, — взмахнул рукой Саул, — пой!

Слуга Давида принес гусли. Когда царские палаты наполнились звуками, один советник заметил:

— Он околдовывает нас своей музыкой.

Взгляд Саула изменился.

Ионафан нахмурился: — Полагаю, вас ждут обязанности в другом месте. — Советник посмотрел на царя, но Саул молчал. Ионафан не сводил глаз с придворного, пока тот не поднялся и, извинившись, не вышел из комнаты.

Откинувшись на подушки, Ионафан слушал, как поет Давид:

Воздайте Господу славу, имени Его!

Несите дары и идите во дворы Его.

Поклонитесь Господу во благолепии святыни.

Трепещи пред лицом Его, вся земля!

Раздался последний аккорд и все захлопали. Царь улыбнулся и кивнул.

К Ионафану склонился слуга. — Ваша матушка послала за вами, ваше высочество.

Удивленный, Ионафан попросил у отца разрешения удалиться. Непохоже на мать вот так звать его к себе.

— Ступай. — Саул даже не повернулся к нему, он во все глаза смотрел на Давида: тот заиграл новую песню.

Мать Ионафана теперь обитала в роскошных хоромах, окруженная слугами, готовыми исполнить любую ее прихоть. Он вошел. Хорошенькая служанка поклонилась ему и провела в покои матери.

Она лежала на кушетке, лицо было бледно нездоровой бледностью, какого–то землистого оттенка.

— Прости, что не дала тебе вдоволь повеселиться, сын.

— Ты заболела, — встревожено воскликнул Ионафан. — Почему мне никто не сказал?

— Я не настолько больна, чтобы кто–нибудь об этом знал. Принеси моему сыну подушку, Рахиль.

Ионафан сел, взял мать за руку.

— Что говорят лекари?

Мать погладила его по руке, как ребенка. — Лекари ничего не знают. Мне просто нужен покой. Ионафан, познакомься: это Рахиль, дочь моего троюродного брата. Ее отец — ученый книжник.

Ионафан посмотрел на зардевшуюся девушку. Она была очень хороша собой.

Мать кивнула, и девушка выскользнула из комнаты.

— Правда, красивая? И из хорошей семьи. — Мать попыталась приподняться, чтобы сесть на постели, и Ионафан рванулся помогать ей. — Мне так удобно. Сиди. — Она улыбнулась. — Отец Рахили знаком с Самуилом.

— Ты хотела меня видеть. Зачем?

— Думаю, это вполне очевидно. — Она сжала губы. — Тебе нужно жениться, сынок, и поскорее.

— Не время сейчас.

— А когда будет время? Ты гораздо старше, чем был твой отец, когда взял меня в жены.

— Мама, мои обязанности не дают мне возможности…

— Давид женат. Ты сам настоял на этом браке, помнишь? А он младше тебя.

Ионафан удивленно покачал головой. — Я полагаю, каждая мать желает пристроить детей получше. — Он нагнулся к ней — успокоить, чтобы она так не волновалась. — Женитьба Давида на Мелхоле скрепила союз между нашим коленом и Иудой, мама. К тому же, разве можно было найти лучшего мужа для твоей дочери, чем самый отважный герой Израиля?

Глаза ее потемнели. — Это ты самый отважный герой Израиля, сын мой. Ты был едва ли старше Давида, когда разбил филистимлян при Михмасе. Прошло много лет, но люди до сих пор помнят об этом. У тебя есть не менее веские причины, чтобы жениться, Ионафан.

Он почувствовал, как дрожит ее рука.

— Почему ты так настаиваешь, мама?

Глаза ее налились слезами. — Потому что я живу от битвы до битвы и не знаю, не убьют ли моего сына на этот раз. — Голос ее прервался. — Неужели я прошу слишком много, когда хочу подержать на руках внука?

— У Мелхолы и Давида…

— Нет!

Он нахмурился, обеспокоенный ее горячностью.

Она села на постели, подалась к нему. — Женись и роди своих сыновей, Ионафан. Тебе и твоим братьям нужны сыновья, чтобы укрепить дом Саула.

— Почему ты так непреклонна?

— Нам нужно умножаться числом.

— Ты лучшего обо мне мнения, чем я сам, если полагаешь, что я способен настолько приумножить численность населения…

— Здесь не до шуток, сын.

Он вздохнул. — Да. И все же — сейчас не время.

— Я…

— Нет, мама.

— Если царю будет угодно, чтобы ты женился…

— Будь это у него на уме, он сам бы предложил. А если теперь он заведет об этом речь, я скажу ему, что его надоумила жена. — Ионафан поцеловал ее в щеку и встал. — Вы с Давидом…

Она подняла голову. — Причем тут Давид?

— Вы будто сговорились. Он твердит мне, что в Писании говорится, что нехорошо человеку быть одному и ему нужна жена. — Он дернул головой, увидев выражение ее лица. — Почему это тебя так удивило?

— Если ты не слушаешь мать, может быть, тебе стоит послушать друга.

— Может быть. Позже.

Ионафан резко пробудился от сна и услышал голос Мелхолы.

— Мне нет дела, спит он или не спит! Я должна видеть брата! Прямо сейчас!

Ионафан сел и провел рукой по лицу. Он спал неспокойно, то и дело просыпаясь от странного сна. В городе разбой. Бесчинствуют филистимляне. В стенах пробоины. Дважды он срывался с постели, хватался за меч, подскакивал к окну — и перед ним открывался вид мирно спящей Гивы.

В дверях стоял слуга. — Господин, простите, что потревожил Вас. Ваша сестра…

— Я слышал. Скажи ей, что сейчас буду. — Он сбросил рубаху, плеснул в лицо водой, вытер насухо. Накинул чистое одеяние и вышел к ней.

Мелхола бродила по комнате: по лицу размазаны слезы, глаза сумасшедшие.

— Наконец–то!

Она напомнила ему отца в минуты дурного настроения.

— В чем дело? — И тут он заметил синяк у нее на щеке. — Отец ударил меня! Тебе надо с ним поговорить. Он так рассвирепел, я думала, он меня убьет! — Она зарыдала. — Он сошел с ума! Ты должен мне помочь!

Он почувствовал внезапный укол страха.

— Где Давид?

— Сбежал!

Он взял ее за руку, силой усадил.

— Куда, Мелхола?

— Откуда я знаю, куда. Шкуру свою спасать. Он удрал! А меня бросил — объясняться с царем! — Она захныкала, как плачут испуганные дети, и вдруг взвизгнула. — Это все твоя вина, Ионафан!

— В чем моя вина?

— Мой муж сейчас спокойно лежал бы дома в постели со мной, останься ты на пиру! Куда тебя понесло?

— Меня позвала мать.

Она глотнула воздуха и вытерла глаза и нос собственной шалью.

— Она умирает — ее сердце разбито, потому что отец теперь спит с этой девкой Рицпой. А на нее ему наплевать.

Ионафану не нравилось, когда он слышал такие вещи. — Мать все равно его царица, Мелхола. И мать его детей.

Она встала в раздражении. — Я пришла сюда не затем, чтобы обсуждать ее несчастья. Когда ты ушел, на отца снова напал злой дух. Ты знаешь, какой он бывает, когда с ним это случается.

Да уж, он знает…

— Отец сидел с копьем в руке.

Как подобает царю после большой победы.

— Только что все было в порядке, а в следующий миг он швырнул в Давида копье! Вогнал его в стену! Давид убежал и пришел домой. Он думал, советники утихомирят отца, но я, как только услышала, что произошло, поняла: отец твердо решился убить моего мужа. Я сказала Давиду: если сегодня же ты не унесешь ноги из Гивы, до утра не доживешь. И оказалась права! Не успел он уйти, как явились люди отца. Я сказала им, что он заболел. Так что они вернулись к царю, но отец снова послал их к нам и приказал принести к нему Давида, ему, дескать, безразлично, болен он или нет! Хочешь знать, как он спасся? — Она стиснула руки. — Я спустила его из окна. Потом взяла статую идола и положила на постель. Накрыла одеждой, а на голову вместо волос положила козью шкуру. — Она дико расхохоталась. — Ну что, умная я? Правда же?

— Да. — Ионафана передернуло при мысли, что его сестра держит в доме статуи идолов.

— И тут снова приходят люди отца. Увидели, что Давида нет, и вместо него притащили к царю меня. А отец обвинил меня, что я его обманула и отпустила его врага, чтобы тот убежал. Его врага! Ох, Ионафан, я думала, он казнит меня за измену!

Ионафан с трудом сдерживал себя, чтобы говорить спокойно. — Он не стал бы убивать родную дочь, Мелхола.

Она разозлилась. — Ты не видел его лицо. Не смотрел ему в глаза. Я сказала ему, что Давид грозился меня убить, если я не помогу ему сбежать.

Ионафан отшатнулся, пристально посмотрел на нее.

— Что ты на меня так уставился?

— Что ты за жена, если возводишь такой поклеп на мужа? Давид в жизни бы и волоска на твоей голове не тронул!

— Зато отец готов был снести ее с плеч!

— Что ты говоришь! Ты здесь, Мелхола. Живая и здоровая. Не под стражей. Что бы ты там себе ни выдумала, буря, скорее всего, уже миновала.

Она вскочила с места, лицо ее скривилось от злости.

— Ошибаешься! Иногда можно подумать, что ты совсем не знаешь нашего отца. Как это ты умудряешься видеть во всех только хорошее!

— А ты зато очень быстро видишь во всех плохое.

Она напряглась.

— Может, ты и в Давиде ошибаешься. Тебе это не приходило в голову? Твой распрекрасный друг и не подумал остаться и защитить свою жену, так? Только его и видели. Нет, чтобы подождать минутку, подумать, что будет со мной?

— Ты и сама неплохо вышла из положения, верно?

— Ненавижу тебя! Почти так же сильно ненавижу, как…

Ионафан сильно встряхнул ее за плечи. — Тише!

Мелхола, плача, повисла на нем, уткнулась головой ему в грудь.

— Как же я теперь без него? Я его люблю! Я не хочу остаться вдовой.

Ионафан представил, как бежал Давид, спасаясь от смерти. — Куда он направился?

Она отпрянула. — Откуда мне знать? К своим, наверное. Не помню. В Вифлеем. — Она без сил опустилась на подушки, закрыв лицо, плечи вздрагивали от рыданий. — Ты замолвишь за меня словечко перед отцом? Прошу тебя, Ионафан. Я боюсь. Что он со мной сделает?

На следующий день царь был в хорошем настроении, и Ионафану пришло в голову: не преувеличивает ли сестра?

— Ты вчера рано ушел, сын. Нездоров был?

— Меня позвала мать. Все ли в порядке?

— Да! Конечно. Почему ты спрашиваешь?

— Вчера ночью ко мне приходила Мелхола.

Саул нахмурился. — Твоя сестра доведет до беды. Не упоминай о ней больше. — Он взмахнул рукой, будто отгоняя мысль. — А что мать? С чего это ей вздумалось оторвать тебя от праздника?

Он придвинулся поближе к отцу и шепнул, чтобы не расслышали советники: — Она считает, что мне пора жениться.

— Да? — Брови Саула поползли вверх. Какое — то время он размышлял над услышанным, а потом кивнул головой. — Неплохая идея. Надо найти тебе подходящую девицу.

Ионафан знал, что в понимании отца означает подходящая. Невеста должна укрепить политический союз.

— Надо, чтобы она была из колена Вениаминова, отец. Так велит закон.

Саул изменился в лице. — С этим пока придется подождать. — Он приобнял Ионафана за плечо. — Филистимляне разорили еще одно селение.

Они принялись разбирать донесения.

Ионафан объяснил свою стратегию.

— Разреши, я возьму с собой Давида.

Саул помрачнел, как туча. — Делиться с ним славой? — Он покачал головой. — Не в этот раз.

— Я не славы ищу, отец. Я хочу закончить, наконец, эту войну. Нельзя больше отдавать филистимлянам ни единой деревушки, ни единого поля. Надо окончательно изгнать их с нашей земли, иначе мира не будет.

— Возьми своих людей — и ступай! — Саул повернулся к нему спиной. — А насчет Давида у меня другие планы.

Прошло несколько недель. Тут и там вспыхивали мелкие стычки, но крупного филистимского отряда, о котором свидетельствовали донесения, нигде не было видно. Что–то было не так.

Он вернулся в Гиву и узнал, что отец отправился в Раму.

— Его позвал Самуил?

— Нет, господин. Царь послал людей в Наваф, в Раму, за Давидом, но его уже не было у Самуила.

Давид был у Самуила?

— Царь еще два раза посылал людей, но на них сходил Божий Дух, и они начинали пророчествовать прямо при Самуиле. И тогда царь пошел сам. И на него сошел Дух Господень, и он стал пророчествовать.

Странные события, что и говорить, но для Ионафана блеснул луч надежды. Может быть, отец раскаялся!

Пусть будет так, Господи! Пусть будет так!

Ионафан встал пораньше, читал Закон, а потом отправился в поле пострелять из лука. Давид вышел из–за скал, окликнул его. Ионафан бросился к нему навстречу.

— Что я сделал, Ионафан? В чем мое преступление?

Ионафану вспомнился ночной приход Мелхолы. Может быть, тогда он отпустил ее слишком поспешно.

— О чем ты?

— Чем согрешил я против твоего отца, что он так твердо решил убить меня?

— Неправда! — Ионафан схватил его за руку. — Ты не умрешь!

— Царь пытался пригвоздить меня к стене копьем. Если бы не Мелхола, меня бы уже не было в живых. Я спрятался в груде камней. Не придумал ничего лучше, как пойти к Самуилу и просить его о помощи. Царь три раза посылал за мной людей, а потом явился сам.

— И помирился с Самуилом. Я слышал. Все хорошо. Он пророчествовал. Он обратился к Господу! — После катастрофы в Галгале царь ни разу не виделся с Самуилом. Отца передергивало при одном упоминании имени пророка. Теперь все должно быть иначе!

Давид с мукой покачал головой.

— Я вынужден спасать свою жизнь, Ионафан. Ты — единственный, кому я могу довериться, единственная надежда для меня узнать, почему царь так серьезно вознамерился убить меня!

Ионафан ощутил, как Давид дрожит от страха и усталости. Да что все, с ума посходили?

— Успокойся. Вот, поешь. Здесь немного зерна. — Он снял с пояса мешочек. — Пей. — Протянул ему мех с водой. — Все это какое–то недоразумение.

Послушай, отец мой не делает ничего, не открыв мне: ни большого, ни малого. Я знаю: он не утаил бы от меня это дело. Этого не будет! Ты же знаешь, на него иногда находит. Пройдет. Копье, брошенное в припадке ярости, еще не означает, что царь замыслил тебя убить. Зачем ему это надо? Твои победы поднимают дух Господнего воинства. — Однако, говоря все это, он чувствовал неотвязное щемящее беспокойство. Господи, только не это. — Нет! Неправда! — Он не хотел этому верить.

— Ионафан, отцу твоему прекрасно известно, что мы друзья, и потому он говорит сам в себе: «Пусть не знает Ионафан чтобы не огорчился». Но клянусь тебе: один только шаг между мной и смертью. Клянусь Господом и твоею собственной душой!

Давид был перепуган не на шутку, — чтобы его разубедить, понадобятся веские доказательства.

— Скажи, что я могу сделать для тебя.

Давид с затравленным видом огляделся по сторонам. — Послушай, завтра праздник новомесячия. В этот день я всегда сидел с царем за столом. Отпусти меня, я скроюсь в поле до вечера третьего дня. Если отец твой спросит обо мне, скажи ему, что я выпросился у тебя сходить в свой город Вифлеем, потому что мои родные приносят там годичное жертвоприношение. Если он скажет: «Хорошо!» — ты поймешь, что все в порядке. Если же он разгневается и выйдет из себя, знай, что злое дело решено у него. — Он говорил срывающимся голосом, едва сдерживая эмоции. — Окажи мне милость свою, как верный друг — ибо ты принял меня в завет Господень с тобою — или, если есть какая вина на мне, умертви меня сам. Только не выдавай ему!

— Никогда! — воскликнул Ионафан. — Знай: если у меня появится хоть малое подозрение, что у отца моего решено убить тебя, неужели я не извещу тебя об этом? — Конечно же, Давид ошибается. Конечно, Мелхола преувеличивала. На следующее утро, когда он был у отца, тот опять казался самим собой.

Но почему тогда он отослал меня из Гивы?

И донесения оказались ложными. Потерянное время.

Или?

— Кто известит меня, если отец твой ответит тебе сурово?

— Идем, выйдем в поле.

Вместе они пошли за холмы. Туда, где проводили так много часов в играх с луком и копьем, где бегали наперегонки.

— Ты мне веришь, Ионафан?

— Я не знаю, чему верить. — Он повернулся к Давиду. — Но вот что я тебе скажу. Обещаю перед Господом Богом Израилевым, что завтра около этого времени, или послезавтра, я выспрошу у отца, как он к тебе относится, и немедленно дам тебе знать. Если он благосклонен к тебе, я тотчас же пошлю к тебе вестника. Если же отец замышляет сделать тебе зло, да поразит меня Господь, пусть даже и смертью, если я не открою этого тебе и не отпущу тебя с миром, чтобы ты был жив. — Он сжал руку Давида. — И да будет Господь с тобою, как был Он с отцом моим.

Ионафан знал, что сам Давид не претендует на царский престол, а вот насчет семейства Давида был не так уверен. Что если их амбиции по отношению к Давиду сродни тем, что когда–то питали Кис и Авенир насчет Саула? Родственники Давида — Иоав, Авесса и Асаил — известны были своей военной хитростью. И они стали бы склонять Давида последовать обычаям соседних народов.

— Но и ты, если я буду жив, окажи мне милость Господню. А если я умру, то не отними милости твоей от дома моего вовеки, даже и тогда, когда Господь истребит с лица земли всех врагов Давида.

— Никогда не нарушу я своего завета с тобой, Ионафан. Я останусь твоим другом до последнего вздоха!

— А я — твоим. — Ионафан чувствовал: сейчас происходит что–то очень важное, нечто, намного превосходящее его разумение. Но одного он держался изо всех сил. Может, его отец и страдает приступами ярости, но он не враг Давиду. Однако, возможно, у него есть враги среди царских советников. Змеи сплелись в клубок и готовы ужалить.

— Да низвергнет Господь всех врагов твоих, кто бы они ни были.

Ионафан попытался сообразить, где будет самое безопасное место для Давида, чтобы тот затаился там и дождался, пока он не успокоит его насчет намерений Саула.

— Ты говоришь, завтра новомесячие. И о тебе спросят, если твое место за столом будет незанято. — Ионафан позаботится о том, чтобы это место больше не пустовало. Давида никем не заменишь. — На третий день, к вечеру, спустись и поспеши на то место, где скрывался прежде. Сядь около тех камней. Я в ту сторону пущу три стрелы, как будто стреляя в цель. Потом пошлю отрока — оруженосца найти стрелы. Если услышишь, как я скажу отроку: «Стрелы позади тебя, возьми их», — знай тогда: все хорошо, жив Господь, ничего тебе не будет. Если же я скажу: «Иди дальше, стрелы впереди тебя», — значит, сразу уходи, ибо Господь отсылает тебя прочь.

Давид поблагодарил. Они обнялись и разошлись — каждый своей дорогой.

Ионафану вспомнились слова Мелхолы — резкие, как предостережение. Могли он ошибиться в друге? Нет. Не мог он ошибаться в Давиде. Он знал его, как самого себя. Но не забыл он и пророчества Самуила. Бог отторг царство от Саула и отдал его другому. Вскоре после этого Самуил ходил в Вифлеем. Саул посылал людей допросить его, и Самуил сказал им, что приносил жертву. Но почему там? И сейчас, когда у Давида стряслась эта беда с отцом, его друг отправился к Самуилу.

Господи, это Давид? Или царствовать после отца буду я? Если Самуил в Вифлееме помазал Давида, это вполне может объяснить ненормальное поведение отца. Но Самуил сказал, что ходил туда для жертвоприношения. Разве стал бы лгать пророк?

Возможно, колено Иуды по–прежнему жаждет венца.

Ионафан развернулся.

— Давид! — Когда друг оглянулся, Ионафан крикнул ему, — А тому, что мы говорили: ты и я, Господь свидетель: пусть Он усмотрит, чтобы мы исполнили свои обещания.

Пока они верные друзья, все будет хорошо, что бы ни случилось.

— Вовеки! — поднял руку Давид.

Ионафан улыбнулся и помахал ему. Достаточно слова Давида. Он его не нарушит.

Когда начали праздновать новомесячие, Ионафан сел на свое обычное место: напротив отца. Саул держал в руке копье. Рядом с царем сидел Авенир, несколько раз они перешептывались. Оттуда обоим было хорошо видно весь зал и вход в него, а родня занимала стратегические места, чтобы в случае опасности защитить Саула.

Царь бросил взгляд на пустое место Давида. В нем мелькнуло раздражение, но Саул ничего не сказал по поводу его отсутствия. У Ионафана отлегло от сердца, и он принялся за еду. Давид зря тревожился. Ионафану не терпелось сказать ему об этом. Однако, нужно подождать до завтра — не спросит ли царь о Давиде на второй день.

И царь спросил. — Почему сын Иессеев не пришел к обеду ни вчера, ни сегодня? — Было в лице отца что–то такое, отчего при этом вопросе по спине Ионафана заструился холодный пот.

Нет. Давид ошибается. Мелхола преувеличивала. Отец не замышляет убийство. Этого не может быть!

За столом повисло молчание. Ионафан оглядел родственников. — Давид очень просился у меня сходить в Вифлеем. — Он посмотрел отцу в глаза. Только бы это все было неправдой! — Он сказал: «Отпусти меня: у нас в городе родственное жертвоприношение. Мой брат пригласил меня; если я нашел благоволение в очах твоих, я схожу и повидаюсь со своими братьями». Поэтому он и не пришел к обеду царя.

Глаза Саула потемнели от злобы. — Ты недоумок, сын шлюхи!

Сначала Ионафан потерял дар речи. Потом кровь вскипела в жилах от негодования. Назвать шлюхой его мать?

— Думаешь, я не знаю, что ты хочешь, чтобы он стал царем вместо тебя? Что ты подружился с ним на срам себе и на срам матери своей? — Лицо Саула покрылось пятнами, он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, глаза метали молнии, под правым глазом билась жилка.

Значит, все это правда! Правда все, что сказал Давид! Боже, помоги нам!

— Пока жив сын Иессеев, тебе, Ионафан, не быть царем.

— Не о моем царстве ты заботишься, отец!

— Теперь же иди и приведи его ко мне, ибо он обречен на смерть!

Ионафан вскочил с места. — За что умерщвлять его? Что он сделал?

С бешеным воплем Саул изо всех сил швырнул копье в Ионафана.

Ионафан едва успел уклониться от удара, который чуть не пригвоздил его к стене. Начался переполох. Разбежались слуги. Закричали родственники. Потрясенный, негодующий, Ионафан шагнул к дверям.

— Ты воюешь не с Давидом, отец, и не со мной! А с самим Господом Богом. — Он покинул комнату, скрежеща зубами от ярости.

Ворвавшись к себе, он отослал прочь слуг, запер все двери и дал волю гневу. Схватившись за голову, он кричал от боли и сокрушения. Я что, стану таким, как отец? Господи, я не хочу быть заложником страха! Ему хотелось уйти из Гивы. Убраться как можно дальше от Саула. Как же он мог так ошибаться? Неужели можно так много времени проводить с человеком и не догадываться, что у него на уме?

Как же мне теперь поступить? Как правильно?

Он подвинулся к светильнику, вытащил из–за пазухи список Закона.

Боже, помоги мне! Что мне делать?

«Будьте святы, ибо Я свят…»

Но как, Господи? Как быть теперь со словами: «Почитай отца своего…», как почитать человека, который замышляет хладнокровное убийство, который цепляется за власть, как дитя за погремушку? Как почитать царя, которого не заботят нужды народа — только собственные похоти: жажда власти и роскошной жизни. Что случилось с отцом, которого я знал, с человеком, который не хотел быть царем?

— Покажи мне путь, Господи! Помоги мне! — Он читал, и руки его дрожали, потому что такие любимые слова теперь пронзали сердце, и оно истекало кровью.

«Почитай отца твоего…»

Встав на сторону Давида, он пойдет против отца. Встав на сторону отца, согрешит против Бога. Почтение? Или истина?

Я люблю их обоих!

Душа его терзалась жестоко.

Ты помазал моего отца царствовать над Израилем. Но если теперь ты избираешь Давида… кому из них мне служить, Господи?

СЛУЖИ МНЕ.

На пергамент капали слезы. Он осторожно вытер их — чтобы не пятнали Слово Господа. Скрутил свиток, вложил в футляр, спрятал под рубаху. Взял лук со стрелами, отворил дверь.

Там ждал Авен — Езер. — Я с тобой.

— Нет. — Ионафан шагнул за порог. Он шел по улицам Гивы, а за ним бежали мальчишки. Он выбрал одного и позвал с собой.

— А вы все идите обратно, в город. — Он взглянул на стражника на стене, над городскими воротами. Тот торжественно кивнул в ответ.

Они вышли в поле.

— Беги, ищи стрелы, которые я пускаю.

— Да, господин. — Мальчик с готовностью подпрыгнул и понесся вперед, как олень.

— Смотри, стрелы впереди тебя! — крикнул Ионафан. Услышал ли его Давид? Ионафан оглянулся. Что если отец послал за ним соглядатаев? Они могут схватить Давида, и тогда на руках отца будет невинная кровь.

— Беги, беги, не останавливайся!

Мальчик побежал еще быстрее, собрал стрелы и поспешил назад.

Чувства переполнили Ионафана, когда он увидел, как Давид чуть приподнялся из–за камней, за которыми прятался. Доверится ли ему Давид? А почему он должен доверять кому–то из дома Саулова? Ионафан сложил стрелы в колчан и отдал отроку вместе с луком. — Ступай. Отнеси это в город.

Теперь Давид видел: он безоружен. Ионафан медленно подошел к груде камней.

Давид вышел, рухнул на колени, трижды поклонился, припадая лицом к земле.

У Ионафана перехватило горло. — Встань, Давид. Я не царь. — Ионафан заключил его в объятия. Они поцеловались — как братья. Ионафан плакал. Когда они увидятся снова? Когда опять смогут усесться бок о бок и при светильнике разбирать Закон?

— Теперь я знаю правду, Давид. Да поможет Бог нам обоим. Нехорошо, что так с тобой случилось, но Господь обратит это во благо. В этом я твердо уверен.

Давид был в слезах. — Мне нельзя идти к жене. Нельзя вернуться домой — Саул тогда причислит к своим врагам всю мою родню. Нельзя пойти к Самуилу — и подвергнуть его жизнь опасности. Куда же мне деваться, Ионафан?

Слезы струились по щекам Ионафана.

— Не знаю, Давид. Знаю только: Господь не оставит тебя. Уповай на Господа!

Давид заплакал навзрыд.

Ионафан оглянулся в сторону Гивы. Времени нет. В любой момент могут нагрянуть люди отца.

Что ждет их в будущем?

Ионафан схватил Давида за руку, слегка сжал ее в своей. — Иди с миром, а в чем клялись мы оба именем Господа, то да будет вовеки. Господь да будет свидетелем между тобою и мною — и между нашими детьми.

Давид казался совершенно опустошенным. Губы его беззвучно шевелились, но он не мог вымолвить ни слова.

Ионафан боролся с нахлынувшим чувством стыда. Как мог его отец ненавидеть Давида? Как можно не видеть всего доброго, что есть в нем, его желания служить Господу с радостью и сражаться за своего царя? Любил ли кто в Израиле Господа, как Давид? Его захлестнула печаль.

— Ступай! — Он подтолкнул его. — Поспеши, мой друг, и да будет Бог с тобою!

Обливаясь слезами, Давид побежал прочь.

С комом в горле, со слезами, Ионафан поднял глаза к небу. Воздел руки. Слов не было. Он не знал, о чем молиться. Просто стоял одиноко среди полей Господних и молчаливо соглашался принять Божью волю, какой бы она ни была.

Глава пятая

Саул приказал привести Ионафана к нему. Царевич был почти уверен, что его казнят, как изменника. Не склоняя головы, он стоял в ожидании перед отцом.

Что он мог сказать? Царь не хочет слышать правды. Жизнь моя в Твоих руках, Господь. Делай со мной, что хочешь.

— Мне известно про твой завет с Давидом! Ты подстрекал его к заговору против меня!

— Все знают, что я дружил с Давидом. И знают, что он никогда не был заговорщиком, и что я не предавал тебя. Он — твой самый сильный союзник, и еще он твой сын, потому что женат на твоей дочери.

— Ты мой сын! Твой долг — верность!

— Так вот тебе моя верность! Кто из твоих придворных подхалимов будет говорить тебе правду, слушаешь ты ее или нет? — Ионафан весь дрожал от гнева.

Глаза Саула вспыхнули. Он отвернулся. Прошелся по комнате, сел.

— Я был не в себе, когда метнул копье. Ты должен точно знать, я не желал твоей смерти.

Ионафан не знал, верить ему или нет. — Мне кажется, я уже ничего не знаю.

И меньше всего — сердце родного отца.

Саул все время держал Ионафана при себе, он неотлучно находился с ним и на заседаниях совета, и когда царь вершил суд, восседая под сенью дуба. Поступили донесения: родители Давида живут теперь в Моаве под защитой тамошнего царя. А Давида видели в Гефе. При этой новости сердце Ионафана встрепенулось. Неужто Давид сумел обвести вокруг пальца царя Анхуса, и тот поверил в его измену Израилю?

— Теперь ты видишь, что Давид — предатель? Он бежал к врагам!

Авенир мрачно ухмыльнулся. — Анхус его прикончит. Голиаф был не просто филистимский единоборец, он был любимец всего Гефа.

Саул взмахнул в воздухе куском пергамента, отбросил его в сторону. — Он притворяется сумасшедшим. Они не тронут его, побоятся: вдруг в него вселился кто–нибудь из их богов.

Ионафан наклонил голову, чтобы скрыть свое волнение от отца с Авениром. Если Давид и вправду скрывается в Гефе, как утверждают доносчики, тогда он там не просто для того, чтобы переждать гнев Саула.

Он узнает секрет железного оружия!

Проходили месяцы. Все было спокойно. Ионафан служил отцу и, когда тот просил, давал ему разумные советы. Наконец Саул ослабил хватку и предоставил Ионафану больше свободы. Ионафан по–прежнему изучал Закон, а тем временем Авен — Езер, который теперь нес службу при дворе и вошел там в большое доверие, держал его в курсе последних новостей.

Однажды Авен — Езер явился к Ионафану.

— Твой отец в ярости, господин. Давида больше нет в Гефе. Человек твоего отца видел Давида у Ахимелеха, главного священника города Номвы. Царь готовится выступить туда с отрядом через час.

Ионафан знал: что бы он ни сказал, это, скорее всего, лишь подольет масла в огонь. Он бросился к Авениру. — Ты должен непременно отговорить царя от похода. Ничего доброго из этого не выйдет!

Авенир повесил на пояс меч. — Возможно, твой друг не такой верный, как тебе кажется. У каждого свои амбиции. Ты слышал о доносе Доика?

— И ты поверишь Доику? Идумеянину? Ты же знаешь, каковы они. Это негодный человек, он наговорит на всякого, только бы царь его отличил.

— Царь с этим подождет.

— Давид никогда не поднимет руку на царя!

— Почему ты так в этом уверен?

— Потому что я знаю его! И весь народ знает!

— Царь — твой отец!

— Никто не понимает этого лучше Давида, никто не воздал царю такой чести, не доказал свою верность больше, чем он. Я не пошел в долину сражаться с Голиафом. И ты не пошел. И, несмотря на это, Давид отправился в Геф. Как ты думаешь, зачем? Чтобы узнать, как делается оружие из железа!

Авенир, похоже, колебался.

— Если так, почему бы ему не явиться к Саулу?

— И не получить удар копьем, не успевши и рта раскрыть?

— Мне пора.

— Ты принесешь больше пользы царю Саулу и всему народу, если скажешь ему правду, а не будешь следовать за ним, как баран!

Авенир обернулся к нему с помертвевшим лицом.

— Пожалуй, тебе стоит поискать себе других союзников, Ионафан. Падет Саул — и ты падешь вместе с ним! Может быть, Давид и твой друг, но есть среди иудеян те, кто был бы рад увидеть тебя мертвым, если бы это помогло Давиду взойти на престол! — Он направился к выходу.

— Авенир! — Ионафан двинулся к нему. — Я знаю твою верность и твое горячее сердце. Но помни, Бог видит все, что ты делаешь. И Он будет судить твои дела. Не забывай об этом в Номве.

Всякий раз, когда в город приходил вестник, Ионафан со страхом ждал новостей. Молил Бога, чтобы Давиду удалось уйти: не хотел услышать о смерти друга. Молил Бога, чтобы отец раскаялся и вернулся из Номвы: не хотел услышать, что отец повредил Ахимелеху или какому другому из священников Номвы. Все, казалось, пребывали в напряжении, между людьми то и дело вспыхивали ссоры, и Ионафан неизменно оказывался в роли посредника.

Ионафану не хотелось делиться опасениями ни с Авен — Езером, ни с кем–нибудь из своих людей, но мать всегда готова была его выслушать.

— Ничего не поделаешь, сынок, остается только ждать. Давид один, с ним лишь несколько людей. Он быстрее отца с его отрядом. Царь его не догонит.

— Надеюсь, что так.

— Твой отец не сдастся так легко. Из–за пророчества Самуила у него есть причина страшиться и подозревать всякого, кто приобретает влияние. Давиду хватило одного–единственного камушка, чтобы вознестись на вершину, и каждая победа только добавляла ему популярности.

— Это Бог даровал ему успех, мама.

— Да — к еще большей досаде отца. Вряд ли стоит напоминать, что на карту поставлено и твое будущее, Ионафан.

— Будущее мое — в Божьих руках, мама. Только Он властен над ним.

Она изучала его лицо. — Ты должен взять бразды правления в отсутствие царя, Ионафан. Понимает это Саул или нет, он оставил нас без защиты от врага.

Никто не сознавал этого лучше Ионафана. — Гива хорошо укреплена. — И он уже разослал приказ всем сторожевым отрядам пристально следить за всеми передвижениями филистимлян.

— Ты не можешь предоставлять все царским советникам. Кто они такие? Что они из себя представляют? Ты — его старший сын. Ты в почтении у народа. Ты храбро бился в сражениях, и Бог был с тобой. Ты честен, отважен и смел.

— От такой лести я краснею.

— Это не просто гордость матери. У тебя благо родное сердце, сын мой. — Она накрыла его руку своей. — Если с отцом что–нибудь случится, ты будешь править, хочешь ты того или нет. — Глаза ее засветились. — И тогда Израиль узнает, что значит иметь воистину великого царя!

— Мама, когда–то у нас был самый великий царь на всей земле. Господь Бог Израиля был нашим царем. И Он отверг Саула. Не стоит возлагать на меня надежд, мама. Династии не будет.

Она покачала головой.

— Ионафан, Ионафан. — Глаза матери увлажнились. — Господь отверг твоего отца. Тебя — не отвергал.

Вестник был мертвенно бледен, по лицу сбегали струйки пота.

— Я пришел из Номвы. — Он дрожал. — Ахимелех мертв! Он мертв, и весь дом отца его, и все священники в Номве.

Ионафан вскочил на ноги. — Напали филистимляне?

— Нет, господин мой. Он опустил лицо к земле и не поднимал головы. — Царь приказал убить Ахимелеха и всю его родню. А потом — всех священников Господних.

— Нет! — Ионафана затрясло. — Не может быть. Нет! Саул не мог! Авенир не пошел бы на это! Никто не посмел бы так согрешить против Господа!

— Это не Авенир и не его люди, господин мой. Они отказались исполнить приказ царя, но вызвался Доик. Он убил восемьдесят пять мужей, в священнических одеждах! А потом предал мечу всю родню священников — даже женщин, отроков, детей. Даже грудных младенцев, и волов, и ослов, и овец. Все дышащее в Номве — он умертвил!

Ионафан зарыдал, разорвал одежды. Он пал на колени, бил себя по бедрам. Гнев и отчаяние переполняли его. Доик, этот негодяй, навлек позор на народ Божий! Кто кроме Идумеянина посмел бы поднять меч на священников и их семьи? Кто другой подчинился бы безумному царскому приказу и сотворил бы такое зло?

Его отец всю жизнь будет жалеть об этом. Это будет мучить его больше, чем потеря престола, потеря венца. Это будет преследовать его до последнего вздоха.

Терзаясь стыдом из–за отцовского повеления, Ионафан воздел руки к небу. — Да обратит Господь лицо свое против Доика! Да исчезнет сама память о нем с лица земли! Пусть дети его останутся сиротами, а жена вдовой! Да прервется его род, и изгладятся их имена в поколениях!

Даже когда из горла рвались проклятия, Ионафан не мог отделаться от мысли: как же любить царя, как служить царю, который повелел совершить такое злодеяние? Как я могу почитать этого человека? Я стыжусь, что кровь его течет в моих жилах!

Закон разбивал ему сердце, выжигал душу. Закон велел почитать, он не говорил, что отец должен быть достоин почтения.

— Боже!!!

Как теперь надеяться на милость? Как надеяться на прощение царю, который убивает священников? На что надеяться его народу?

Царь Саул возвратился в Гиву под покровом ночи и на следующее утро приступил к своим обычным обязанностям.

Авенир казался постаревшим на много лет. — Теперь народ боится Саула. Они боятся его больше, чем любят Давида.

— Господа надо бояться. — Ионафан отвернулся. Он не мог смотреть на отца. Пока не мог.

Он уединился. Читал Закон, и, когда уже не сумел разомкнуть глаз, заснул со свитком в руке.

Соглядатаи донесли, что Давид скрывается в огромной, хорошо защищенной пещере Одолламской. Туда пришли к нему его братья и вся отцовская родня. Присоединились и другие, слышавшие о том, что сделал Саул со священниками из Номвы и их семьями. К Давиду стекались должники, недовольные, разбойники, мародеры. Примкнуло к нему даже целое колено — колено Гадово.

Ионафан непрестанно молился, чтобы Давид устоял в вере в Бога и во всех обстоятельствах поступал правильно, что бы ни творил Саул и что бы ни советовали ему его сподвижники.

Укрепи Давида силой Твоей, Господь. Как иначе он удержит этих людей, чтобы им не сделаться хуже филистимлян? Боже, пусть это время будет для него школой веры. Дай ему мудрость и мужество выстоять! Что бы ни делал мой отец, помоги Давиду остаться верным и блюсти Твой совершенный Закон! Господь, не дай ему согрешить против Тебя!

Саул свирепствовал. — Мои враги умножаются с каждым днем!

Когда к Давиду бежало несколько вениамитян, страх Саула усилился. Каждое утро он вызывал Ионафана к себе и не спускал с него глаз. Неужели его предадут свои же?

— Ты ведь не оставишь меня? Ты — мой сын, наследник престола. Ты и Авенир — единственные, кому я могу доверять!

Ионафану было его жаль.

Мелхисуа и Аминадав, теперь уже сами воины, находились рядом с царем. Хоть и приходились они ему родными братьями, у него не было с ними той истинной душевной близости, какую он испытывал с Давидом. Они видели в Боге своего врага и страшились Его суда. Он пытался пробудить в них интерес к Закону, но им всегда было «не до этого». Они стремились на поле брани — прославить Саула и прославиться самим. И, подобно отцу, не понимали истины: победа приходит от Господа!

А мать лежала на смертном одре умирающая, снедаемая стыдом. Она не хотела больше жить и никого не пускала к себе — одного только Ионафана.

— Я рада, что у него есть Рицпа. Призови он меня, я послала бы сказать ему, что никогда больше в жизни не желаю видеть его лица! — Ионафан навещал ее каждый день, пока был дома. А потом его послали воевать с филистимлянами. Когда он возвратился, мать была мертва. Он так и не узнал, не наложила ли она на себя руки. И никогда не спрашивал об этом.

Саул горевал.

— Твоя мать хотела, чтобы ты женился, Ионафан. Ты должен.

Ионафан не хотел, чтобы невесту искал отец. Он не возьмет в жены ни идолопоклонницу, ни дочь другого колена — только вениамитянку. Она должна быть девственницей и иметь веру. Он знал, кого выбрала мать: она подходила ему во всех отношениях. Рахиль была из колена Вениаминова, и очень благочестива. Ее не прельщали ни идолы и ворожба, ни драгоценности и развлечения — в отличие от Мелхолы и многих других.

— Я женюсь на Рахили, отец.

— На Рахили? Кто такая Рахиль?

— Она ходила за матерью последние два года. — Понятно, царю было не до того, чтобы навещать свою царицу. — Родственница по материнской линии.

— Твоя мать происходит из рода простых крестьян.

— Какими были мы все, пока ты не стал царем. И жили счастливее, чем сейчас.

Глаза Саула сузились. — Мы найдем тебе пару получше, чем дочь какого–то бедняка. Ты же, в конце концов, царский сын. И в один прекрасный день станешь царем.

Ионафан устал от притязаний Саула укрепить этой женитьбой какой–нибудь стратегический союз. Он женится в согласии с Законом, чтобы угодить не отцу, а Богу.

— Отец, Закон в этом вопросе предельно ясен, и я не рискну навлечь еще больший гнев Божий на наш дом, взяв себе жену не из колена Вениаминова.

Саул нахмурился.

— Пожалуй, ты прав. — Он улыбнулся. — Ее отец должен быть вне себя от счастья. А нам не придется возиться с брачным выкупом. Хватит с них и года освобождения от податей.

— Надеюсь, ты будешь щедрее, господин мой.

— Ладно, два года. Это более чем щедро.

— А сколько лет ты дал семейству Рицпы? — Спокойствие в голосе нелегко далось Ионафану.

Саул вперил в него огненный взгляд, лицо его налилось кровью. — Ты смеешь упрекать меня?

Чем богаче становился его отец, тем крепче держался за свою мошну. Народ изнемогал под бременем налогов, на которые Саул содержал и вооружал армию — а царь не отказывался ни от одного из своих удовольствий. Зато осыпал все новыми дарами и привилегиями советников и царедворцев. Надеялся купить верность? Похотям человеческим никогда не будет конца!

Разозленный, Ионафан выдержал взгляд отца, не отвел глаз. — Безусловно, царь Саул в состоянии явить семейству будущей царевны его владений не меньшую щедрость, чем семейству своей наложницы.

Отец выпятил подбородок. — Хорошо. Будь по твоему! Царский выкуп за нищую невесту.

Прилагая немалые усилия, чтобы сдержать гнев, Ионафан поклонился. — Благодарю, господин мой. Да будет твоя щедрость вознаграждена во сто крат. — Он не удержался от сарказма в голосе.

— Мне еще троих сыновей женить. Надеюсь, хоть эти будут не так разборчивы.

— Несомненно.

И будут нарушены еще законы, и новые грехи прибавятся к тем, что уже пятнают царствование Саула.

Рахиль несли к Ионафану на помосте через толпу гостей, приветствующих новобрачных, лицо ее было скрыто покрывалом. Невзирая на обычай, он приподнял ее, поставил рядом с собой, взял за руку. Пальцы ее были холодны и дрожали в его руке.

— Не бойся меня, — шепнул он ей на ухо, когда все вокруг, смеясь, осыпали их благословениями.

Когда их обвенчали, он поднял покрывало, заглянул в широко раскрытые невинные глаза, в которых блестели счастливые слезы.

Когда они остались наедине, Ионафан обнаружил, что боится ее больше, чем любого из противников, с кем ему случалось биться. Он чуть не рассмеялся. Как это может быть, что он, который когда–то один влез на скалу и обратил в бегство целую филистимскую армию, трепещет сейчас перед этой хрупкой прелестной девушкой? Ему потребовалось собрать все мужество, чтобы нагнуться к ней и поцеловать. Когда она легко шагнула в его объятия, прижавшись к нему всем телом, он испытал восторг. Сладкий вкус ее губ вознес его на небеса.

Ионафан жалел, что мать не дожила до исполнения своих надежд.

Авен — Езер исполнял обязанности друга жениха, и исправно заботился о том, чтобы пищи и питья было вдоволь. Но он — не Давид. Давид был равным Ионафану. Давид сложил бы песню в честь новобрачных и сам спел бы ее.

Как тосковал по своему другу Ионафан! Сотни гостей собрались на его свадьбу, рядом сидела прекрасная молодая жена, а царский сын еще никогда в жизни не чувствовал себя таким одиноким.

Бог заповедал молодому мужу целый год не делать никаких дел и увеселять свою жену, но Ионафану с Рахилью не суждено было испытать это счастье.

Давид был в Кеиле, воевал с филистимлянами, которые опустошали гумна, и Саул узрел блестящую возможность, которую никак нельзя упустить.

— Бог предал его в руки мои! Давид сам себя запер, войдя в город с воротами и запорами! — Саул с войском выступил в поход и оставил Ионафана охранять Гиву и управляться с государственными делами в его отсутствие.

Ионафан, в конце концов, не стал на этот раз тратить слов в напрасных попытках разубедить отца. Бог защитит Давида. Все силы он отдавал тому, чтобы сплотить израильские колена и объединить их на борьбу с филистимлянами. Каждое утро вставал до рассвета, молился и читал Закон. И только после этого отправлялся судить народ. Он мало что вверял отцовским советникам, которые меняли свое мнение после каждого спора. Решение всегда должно исходить из Закона, который он по–прежнему носил на груди, у сердца. Суд надо вершить в страхе Божьем.

К Ионафану непрерывно шел поток вестников, они приносили новости из разных мест. Давид ускользнул из Кеиля и скрылся. Ионафан принес благодарственную жертву.

Его неотступно преследовало воспоминание о том, что сделал его отец в Номве.

— Господь, пожалуйста, удержи отца от пролития невинной крови. Сохрани Давида. Пусть умножается в нем любовь и праведность, чтобы народ, видя его добрые дела, воздал хвалу Тебе.

Править вместо царя в его отсутствие было тяжким трудом. Ионафан любил Рахиль, но проводил с ней очень мало времени. Его поглощали две страсти: Господь и Израиль.

Стоял он или сидел, был в пути или на поле, на том месте, где стрелял из лука, и даже простершись на ложе, Ионафан говорил с Господом, и душу его наполняла надежда. Он видел, какие открываются перспективы для народа, если люди его всем сердцем обратятся к Богу. Господь, Ты сотворил меня. Ты создал меня для этого времени. Помоги мне почитать своего отца и служить Твоему народу. Я раб твой! Вразуми меня, чтобы я следовал твоим повелениям и учил других поступать так же!

Как ему хотелось поговорить с Давидом! Он воображал, какие военные операции они могли бы спланировать против филистимлян! Если бы только все вышло по–другому. Часто он вспоминал их с Давидом разговоры: о Господе, о минувших битвах, в которых они сражались бок о бок, о будущем Израиля: как двенадцать колен объединятся вокруг одного царя. Сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз виделся с другом?

Авен — Езер сообщил, что явился еще один гонец. — Я не знаю этого человека, господин. И он — хеттеянин.

— Я хочу послушать, что за известие он принес.

Авен — Езер возвратился с незнакомцем. Вестник поклонился, однако поклон этот походил скорее на насмешку над придворным этикетом.

— Меня зовут Урия, и я послан к царевичу с важным поручением. — С виду это был сущий разбойник, весь грязный с дороги. Даже не подумал ни умыться, ни переодеться, прежде чем исполнять свое поручение.

— С каким поручением?

— Я принес подарок. — Он извлек из котомки какой–то предмет.

На ткани, в которую был завернут подарок, Ионафан разглядел полосы: цвета Иуды.

— Оставьте нас одних! — приказал он охране.

— Господин… — запротестовал было Авен — Езер, не спуская глаз с ухмыляющегося хеттеянина.

Ионафан выдавил из себя смешок. — Он один, а я вооружен. Делай, что тебе говорят.

Авен — Езер покинул покои.

Ионафан прошел через всю комнату и взял маленький сверток из рук хеттеянина. Развернул ткань и обнаружил свиток. Быстро прочитал, лицо осветилось улыбкой. Псалом хвалы и упования. Глаза его увлажнились.

— Я прочту жене. Ей понравится. — Сердце было так переполнено, что он чуть не запел во весь голос. Нет, пожалуй, это будет ошибкой. Он снова рассмеялся, на душе полегчало. Скатал свиток и засунул под броню на груди.

— Пожалуйста, передай моему другу, что я принял его дар с великим почтением и смирением.

Хеттеянин молча стоял, изучая его.

— Ты должен поесть и отдохнуть перед дорогой. Я посмотрю, чтобы тебя разместили в безопасном месте. Пока ты здесь, ты под моей защитой. Понимаешь?

На этот раз Урия поклонился, как положено.

Ионафан ожидал услышать новости. — Как живется нашему другу?

— Как жилось бы любому другому при таком раскладе? Он не сделал никакого зла, а царь гонится за ним во главе целого войска и хочет убить.

Ионафана пронзило острое чувство вины за деяния отца. — Я молюсь, чтобы вокруг моего друга были верные люди.

— Их с каждый днем все больше, и любой из них отдаст за него жизнь.

— Хорошо.

Во взгляде Урии мелькнуло удивление.

Ионафан посмотрел ему прямо в глаза.

— Да хранит его Господь и дальше.

Урия склонил голову. — И тебя тоже, господин мой царевич.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Хеттеянин поднял на него глаза. — И не отвечу.

— Где он?

— В надежном месте: куда не дотянутся руки ищущих его погибели.

У Урии не было никаких оснований доверять сыну того самого Саула, который из зависти преследует Давида. Что за дело хеттеянину, что Ионафан изо всех сил пытался отговорить отца от его безумного предприятия. Даже если бы он мог все объяснить, на это ушла бы уйма времени.

— Я хочу увидеть его.

— Он хотел бы повидаться с верным другом.

Ионафан улыбнулся: решено. — Так идем.

— Что?!

— Я пойду с тобой в ваш лагерь.

— Это неразумно. Для тебя это еще опаснее, чем для него, господин. — Хеттеянин покачал головой. — И я не могу гарантировать, что доставлю тебя туда в целости и сохранности.

— Неважно, я иду все равно. — Ионафан наказал ждать его в поле у груды камней. Дал ему два серебряных слитка. — Купи на базаре, что тебе нужно, и позаботься, чтобы стража у ворот своими глазами видела, что ты ушел.

Когда хеттеянин удалился, Ионафан позвал Авен — Езера и сказал, что отправляется «по царскому делу».

— Я с тобой.

— Я знаю, ты хочешь со мной — но нет. — Ионафан хлопнул Авен — Езера по плечу. — Ты нужен здесь.

— Да будет Господь с тобою.

— И с тобой.

Урия ждал у каменной кучи, восседая на филистимском жеребце. Ионафан был впечатлен: — У тебя великолепная лошадь.

Урия осклабился в улыбке. Проскакал по кругу, натянул поводья и остановился рядом.

— Мы взяли коней у филистимлян. Может, мой хозяин подарит тебе одного.

И как Ионафан объяснит такой подарок своему отцу, царю?

— Ты один на один со слугой Давида, царевич. Не боишься?

Ионафан посмотрел Хеттеянину в глаза. — Я под защитой нашего общего друга. Давид послал тебя не за тем, чтобы убить меня.

— Но и не за тем, чтобы привести тебя с собой.

— Возможно. Но я не верю, что Господь Бог, который моей рукой поразил целое полчище филистимлян при Михмасе, дозволит мне пасть от руки одного–единственного хеттеянина! — Он положил руку на рукоять меча. — Твое поведение говорит о том, что Давид и впрямь нуждается в ободрении.

Урия холодно усмехнулся. — Можно сказать и так.

— Тогда вперед!

По пути на юг они стороной обогнули Вифлеем. Лучше по возможности избегать встреч, чтобы никто не донес царю. Преодолев горы, спустились в пустыню. Давид и его люди скрывались в лесу в Зифе.

В лагере объявили тревогу, когда они были еще далеко. Отовсюду высыпали вооруженные люди, готовые к бою. Теперь они обжигали взглядами Ионафана, который верхом продвигался сквозь строй. Он узнал нескольких родственников: недовольные, недоверчивые, несговорчивые люди, пришедшие сюда из селений вениаминовых.

— Урия взял в заложники Саулова сына!

Они кричали, потрясая оружием. Жесткие, настороженные лица.

— Он не заложник! — крикнул Урия, обнажая меч. — Это гость Давида. Назад!

Иоав, который приходился Давиду племянником, но был старше его на несколько лет, стоял впереди других, поигрывая филистимский кинжалом.

— Привет тебе, Ионафан, сын Саула, — он не произнес обычного: «господин мой, царевич».

Тон его изрядно подействовал Ионафану на нервы. Перекинув ногу через седло, царевич соскочил на землю. Лучше не поворачиваться к Иоаву спиной. — Я нахожусь под защитой моего друга, Давида.

— Он что, просил о встрече с тобой?

— Ионафан!!!

Ионафан шагнул мимо Иоава, приветливо улыбнулся.

К нему шел Давид, на лице читалось напряжение. — Назад! Не подходить к нему! — Они повиновались. Давид недобро посмотрел на Иоава. — Царевич — мой гость! Найди для людей более подходящее занятие.

— Да, господин мой, — поклонился Иоав. Его взгляд еще раз остановился на Ионафане, затем он повернулся и крикнул остальным, чтобы занимались своими делами.

Давид переключился на Урию. — Я сказал тебе отвезти царевичу Ионафану свадебный подарок, а не брать его в плен!

— Я пришел по доброй воле, Давид. Если бы Урия не согласился привести меня сюда, я последовал бы за ним тайно. — Он простер руку к Урии. — Да воздаст тебе Господь за то добро, что ты мне сделал.

— И тебе, господин. — хеттеянин исчез, оставив их наедине.

Давид, казалось, был подавлен каким–то мрачным предчувствием. — Не надо было тебе появляться здесь. — Он цепким взглядом обвел вокруг. — Ты что, желаешь смерти?

— Разве так приветствуют друга?

Они обнялись, потрепав друг друга по спине.

Ионафан рассмеялся. — Мы так давно не виделись, друг мой. — Сколько лет миновало после их последнего разговора! — Теперь у тебя есть собственная армия.

— Однажды твой отец доберется до меня. Рано или поздно он меня выследит и застигнет врасплох в какой–нибудь промозглой пещере. С ним три тысячи людей, все отборные воины. А со мной всего шестьсот.

— Я тебе кое–что привез. — Ионафан полез за пазуху.

— Моя праща! — Давид взял ее. Поднял глаза. — Но я же ее тебе подарил.

— Да, а теперь я возвращаю ее тебе. Помнишь, когда она понадобилась тебе в прошлый раз?

— В день, когда я убил Голиафа.

— В тот день ты не испугался, и твоя храбрость передалась каждому из сынов Израиля, кто видел, что ты совершил. И Господь даровал нам победу.

— Тогда я был мальчишкой и ринулся в бой с твердой верой, что Господь со мной.

— Так оно и было.

— Бог оставил меня.

Теперь Ионафан понимал, почему ему так надо было увидеть Давида.

— Что ты, друг мой, Бог не оставил тебя! Лучше бедный, но умный юноша, нежели старый, но неразумный царь, который не умеет принимать хорошие советы. — Он грустно улыбнулся. — Такой может и из простых пастухов сделаться человеком великим. Может даже царем стать, хоть и рожден был в бедности. Любой пожелает оказать помощь такому, даже если это значит — помочь сесть на престол.

Давид пристально посмотрел на него. — Ты же знаешь. Я не хочу престола!

— Как и мой отец. Когда–то. Давным–давно. Теперь он цепляется за него изо всех сил, как кнутом бичуя Божий народ страхом.

— Почему ты мне все это говоришь?

Ионафан сказал бы и больше, но не хотел, чтобы это прозвучало, когда рядом — люди Давида, чтобы ненароком не заронить в них мысль о мятеже. Одно дело — уйти от царя, а другое пойти на него.

— Мы можем выйти из лагеря и прогуляться? Вдвоем?

Давид отдал приказ телохранителям. С недовольным видом те отстали и шли позади, держась на приличном расстоянии.

— Что же мне делать, Ионафан? Ты знаешь, я никогда и ничем не согрешил против царя. — Из глаз его хлынули слезы. — Служил ему всем, что имею. А он все равно меня ненавидит! Он гонит меня, как дикого зверя! Куда бы я ни пошел, везде кто–то предает меня и доносит Саулу. Все хотят получить награду за мою голову. И я должен жить среди людей, привыкших промышлять разбоем, и почти никому вокруг нельзя доверять!

Выслушивая этот взрыв эмоций, Ионафан подумал, что Давид сейчас напоминает ему отца. Взбешенного. Охваченного страхом. Укрепи его, Господь.

— Не надо бояться, Давид. Уповай на Господа, и могущество силы Его защитит тебя. Отец никогда тебя не найдет!

— Отчего ты так в этом уверен?

Пришла пора сказать то, что он знал в глубине души. — Разве не помазал тебя Самуил много лет назад в Вифлееме?

Краска залила щеки Давида. — Откуда тебе это известно?

— С самого первого раза, когда я увидел тебя в доме отца, было очевидно: ты — раб Божий. И потом, когда ты вышел на Голиафа, и позже, всякий раз, когда ты сражался против врагов Господних. Когда мы с тобой сидели и изучали Закон, я знал: ты муж по сердцу Божьему. Ты будешь царствовать над Израилем, а я буду рядом с тобой — и Саул, отец мой — прекрасно знает об этом. Господь — твердыня наша. Он избавитель твой. — Он слегка усмехнулся. — Какая жалость, что я не умею играть на гуслях и не смогу спеть песни, которые внушили бы тебе надежду.

Ионафан распростер руки. — Я часами, даже целыми днями думал о том, каково сейчас тебе. Мне казалось, это я виноват, потому что мой отец — причина всех твоих несчастий. Но я должен верить, что все эти битвы, через которые ты сейчас проходишь, пришли на тебя не без ведома Господа.

— Тогда где же Он?

— Господь хранит тебя, Давид. Он видит, как ты встаешь и как садишься. Он готовит тебя к высшему призванию. А отцу моему… даже сейчас, бывает, предоставляется возможность раскаяться, и у меня нет слов описать, как разрывается моя душа от того, что я вижу, как сердце его, наоборот, все больше ожесточается после каждого испытания. — У него сорвался голос.

Давид схватил его за руку.

Ионафан тяжело сглотнул. — Пусть же твое сердце смягчается, как богатая, вспаханная почва, в которую Бог насаждает семена мудрости и истины. — В словах его звучала глубокая убежденность. — Бог не оставил тебя, Давид. И не оставит. Пока ты держишься за Него и ходишь — или бежишь — Его путями.

Давида отпустило. Напряженные мышцы расслабились, лицо озарила слабая улыбка. — Мне не хватало тебя, Ионафан. Не хватало твоего совета.

У Ионафана перехватило горло.

Давид оглянулся на лагерь. — Видишь, кто у меня под началом. Беглецы. Недовольные. Головорезы. Как мне ненавистна такая жизнь!

— Если сумеешь править такими людьми и обратить их сердца к Богу, представляешь, каким ты станешь царем!

Давид не повернул к нему головы. — Они толкают меня поднять мятеж, убить твоего отца и истребить весь род Саулов.

Таков обычай всех соседних народов.

Ионафан осторожно заметил: — Бог помазал на царство моего отца. Но и тебя — тоже. Что же говорится в Законе?

Давид глубоко задумался. Закрыл глаза.

— Сказано: «Не убивай».

— Так что тебе остается?

— Ждать.

— И учить своих людей тоже ждать и уповать на Господа. — Он подошел к Давиду, встал рядом с ним, глядя на раскинувшуюся вокруг них пустыню. — Кто может достойно предводительствовать людьми, пока сам не научится следовать за Богом?

Давид печально улыбнулся. — Никогда не думал, что это так трудно.

Ионафан положил Давиду руку на плечо, сжал крепко.

— Ты знаешь, как поступать: по правде, как говорили мы в те вечера, когда много лет назад с тобой читали Закон. Не воздавай злом за зло. Не мсти, когда отец и его приспешники возводят на тебя ложь. Делай людям добро. Вот чего Бог хочет от тебя, каковы бы ни были обстоятельства.

— Ты же видишь, как я живу. Не зная, что принесет завтрашний день. В бегах, вечно в бегах.

У Ионафана слезы навернулись на глаза. — Я всего лишь говорю то, что знаю. Очи Господа обозревают всю землю, чтобы поддерживать тех, кто поступает праведно, и уши Его слышат твои молитвы. Господь отвращает лицо Свое от зла. Я видел, как Бог отвернулся от Саула, потому что отец отверг Его. Закон велит мне почитать отца. И не говорит: почитать, только если он достоин почтения. Иногда это очень тяжело и скорбь повергает в отчаяние.

— Мое сердце разрывается, Давид: между царем, сердце которого ожесточается с каждым годом, и другом, которому суждено стать царем. И я не сойду с этой узкой дорожки, потому что хочу оставаться в послушании Господу. Человек, который живет лишь своим собственным светом и согревается собственным огнем, однажды будет ввергнут в вечное мучение. Такова жизнь моего отца, Давид: он видит врагов там, где их нет, он нуждается в Слове Божьем, как в пище и питье, и даже не подозревает об этом. Каждый его шаг, сделанный из противления, только углубляет пропасть между ним и Тем, Кто способен дать ему мир: Господом!

Ионафан с мукой поднял руки к небу. — Господь, я не хочу следовать за отцом. Я желаю следовать за Тобой, быть там, где Ты пребываешь. Не ревнуешь ли Ты о верности Своего народа? Конечно же, Ты дашь нам силу, чтобы мы сохранили веру. Дай нам сил!

Давид глядел на него полными слез глазами. — Я никогда не задумывался, каково тебе.

Плечи Ионафана поникли. Губы дрогнули. — Тебе и без того было, о чем подумать. Например, как жизнь свою спасти.

— Но как же ты, Ионафан? Ты же царевич, наследник отцовского престола.

— Не повторяй ошибки моего отца. Это не его престол. Это престол Божий, и Он Сам избирает, кому его дать. И Господь послал Самуила помазать тебя новым царем в Израиле.

Ионафану так хотелось, чтобы Давид его понял. — Я люблю отца, Давид, но гордиться им не могу. Когда я услышал, что он приказал сделать в Номве, я устыдился, что кровь его течет в моих жилах.

Давид разразился торопливым потоком слов. — Это случилось по моей вине, Ионафан. Я видел Доика. Убей я идумеянина, никто из тех священников бы не погиб. И их жены и дети были бы живы. — Он кивком показал на лагерь. — Сын Ахимелеха, Авиафар, с нами и у нас под защитой.

— Приказ отдал мой отец. От того, что творит Саул во имя своего царствования, кости мои ноют от позора. — Он опустил голову, борясь с нахлынувшими чувствами. — Я не перестаю молиться, чтобы отец раскаялся. Случись так, мы оба узнали бы об этом. Он снял бы с себя царский венец и возложил бы на твою голову.

Как изменилось бы все в Израиле, если бы его отец обратился к Богу.

Если бы, Господь. Если бы…

— Ты проделал долгий путь, чтобы повидаться со мной, друг. — Давид говорил негромко, голос его охрип от переживаний. — Пойдем. Поешь. Отдохни.

— Я здесь, чтобы укрепить тебя.

— Мы укрепим друг друга. — Давид хлопнул его по спине, и они направились назад, в лагерь. — Будем петь нашему Богу песни избавления. Будем славить Его вместе. — Он издал смешок. — Восшумим Ему гласом радости.

Ионафан расхохотался. Это был тот Давид, которого он помнил, которого так любил, друг, который ближе, чем брат.

Они праздновали до глубокой ночи.

И люди Давида смотрели и дивились.

Пробудившись, Ионафан увидел Давида, растянувшегося перед входом в шатер. Он сел, и Давид сразу проснулся, схватился за меч.

— Опасности нет, Давид. Все хорошо. — И тут до Ионафана дошло, в чем причина такого поведения друга. — Я что, по–твоему, ягненок, что ты спишь у дверей овчарни?

— Мои люди…

— Можешь не объяснять. — Он кивнул Давиду и ухмыльнулся. — Я польщен видеть главнокомандующего такого воинства в качестве своего личного стража.

Давид послал слугу за едой. Позавтракали вместе.

— Ты неплохо питаешься.

Давид пожал плечами. — Некоторые к нам благосклонны.

— Будь осторожен, смотри, кому доверять. Хоть ты и избавил Кеиль от набегов, они готовы были выдать тебя Саулу.

Давид задумчиво кивнул. — Как там Мелхола?

Ионафан почувствовал, как загорелись щеки. Мелхола — такая же, как эти, из Кеиля. Поверхностная и непостоянная, никогда не скажет о Давиде доброго слова. Ионафан тряхнул головой. — В порядке. Живет одна. — Он не хотел говорить плохо о сестре.

Давид помрачнел. — Здесь не место такой женщине, как Мелхола. Мы все время в бегах.

— Настанет день — ты вернешься домой, Давид.

— Но пока приходится скитаться в пустыне.

— Вспомни историю нашего народа. Пустыня — место священное для нас. Бог призвал нас в пустыню. В пустыне Бог встретился с нашими отцами и ходил с ними. В пустыне Он сотворил великие чудеса.

— Это унылое бесплодное место, здесь трудно жить, каждый день — настоящее испытание и для тела, и для души.

— В пустыне очищалась вера наших отцов, в пустыне они готовились к тому, чтобы войти в Землю обетованную. В пустыне ты узнаешь, что все в руке Божьей. Господь сделает так, что ты ни в чем не будешь нуждаться. Он научит тебя, как учил Иисуса Навина и Халева. Он приготовил их к войне и даровал победу. Что и говорить, голос Божий легче расслышать здесь, в тиши пустыни, чем в шуме царского двора.

Давид усмехнулся. — А ты хочешь сделать меня царем.

— Только великие мужи, как Моисей, имеют мудрость в точности следовать Богу. — Ионафан встал. — Пора мне возвращаться в Гиву.

Давид помог ему облачиться в доспехи.

Ионафан затянул пояс. Горе всколыхнулось в нем, когда он увидел лицо Давида.

— Царь оставил меня править царством, пока он… — Он не мог говорить. Сколько еще лет пройдет, прежде чем он снова увидится со своим другом?

— Останься со мной, Ионафан!

— Не могу. Но я никогда не подниму против тебя руку. Буду делать все, что в моих силах, чтобы сохранить царство и научить народ чтить пророков и повиноваться Закону. — Он обнял Давида. — Я должен идти.

Они вышли вместе, и Ионафан столкнулся с людьми Давида. На их лицах он увидел смерть, готовность биться до победного конца. Ионафан повернулся к Давиду, они обменялись рукопожатием.

— Если со мной что–нибудь случится, Давид, защити мою жену и детей.

— У тебя есть ребенок?

— Нет еще, но надеюсь, если Богу угодно, у меня будет их, что стрел в моем колчане.

— Так да благословит тебя Господь! Даю слово, Ионафан. Я позабочусь о твоей жене и детях.

Ионафан поклонился ему в пояс, как царю.

Урия держал за повод коня. Ионафан принял поводья у него из рук, взобрался в седло. — Я знаю путь назад.

— Да призрит на тебя Господь Бог твой и да сохранит тебя.

Ионафан в последний раз посмотрел на Давида, поднял руку в знак товарищества и один поскакал прочь.

Царь Саул вернулся в Гиву, больной и угрюмый. Ионафан простился с местом судьи под большим дубом и переключил все усилия на сплочение израильских колен.

Проходили месяцы.

Пришли зифеи. Они рассказали: Давид скрывается у них, в неприступных местах, в лесу. Они выдадут Давида в руки Саула, если царь явится за ним.

— Я тоже получал донесения, отец. Давид защищал их стада и скот. С какой стати им его предавать? Не верь этим людям. Они только того и ждут, чтобы ты покинул Гиву. — Его доводы лишь отсрочили поход Саула и заронили еще глубже семена подозрений.

— Благословенны вы у Господа, — сказал послам зифеев Саул. — Наконец, хоть кому то есть дело до моих забот! Идите, удостоверьтесь еще, разведайте, где он и кто видел его там, ибо я знаю: он очень хитер. Высмотрите и разведайте о всех его убежищах, в которых он скрывается, и возвратитесь ко мне, когда будете знать наверняка. И я пойду с вами. И если он в этой земле, я выслежу его, даже если мне придется обыскать каждый потаенный уголок во владениях Иуды!

Ионафан послал Авен — Езера к Давиду, предупредить его о предательстве зифеев.

Но не прошло и недели, как Саул собрал войско и отправился на юг — в земли Иуды.

Ионафан проснулся среди ночи. Сердце бешено стучало, по всему телу струился пот. Ему приснилось, что отец скачет с воинами по одной стороне горы, а с другой стороны убегают Давид и его люди. Царь загнал их в ловушку. И его воины превосходят в числе.

Кто–то колотил в дверь.

Рядом встрепенулась Рахиль.

— Что там?

Ионафан натянул одежду.

— Я пришлю служанку. Запрись на засов и не открывай, пока я не вернусь. — Он выбежал за дверь, скликая слуг.

Его ждал Авен — Езер. — Филистимляне идут, господин мой.

— Пошли гонца к царю Саулу! Пусть передаст: «Поспешай и приходи! Филистимляне напали на землю!» — Ионафан на бегу затянул перевязь меча.

Пожалуй, нет худа без добра.

Блуждающему царю придется воротиться домой. На время. Но Ионафан знал: как только нынешняя беда пойдет на убыль, отец снова примется за свои безумные попытки убить Давида.

Глава шестая

Опасения Ионафана оправдались: царь Саул продолжал преследовать Давида, несмотря на все более грозные признаки грядущего филистимского нашествия.

— Давид в Ен — Гадди. Теперь то он попался! На этот раз не уйдет!

Год за годом длилась погоня, Саул без устали охотился за Давидом.

— Оставь его в покое, отец! Лучше вспомни о филистимлянах! Ты что, хочешь, чтобы они захватили нашу землю и надели на нас рабское ярмо? Ты нужен Израилю здесь!

— Что пользы, если я больше не буду царствовать?

Саул со своим трехтысячным отрядом вновь отправился на поиски Давида — выслеживать его самого и его возросших числом последователей по горам, где живут дикие серны.

Ионафан, оставленный оборонять царство, созвал представителей колен, чтобы обсудить, как лучше защититься от неприятеля. Он трудился день и ночь: выслушивал донесения, отправлял новые отряды крепить оборону, успокаивал народ, живущий в страхе перед новой войной.

Когда Саул вернулся домой из похода, и на этот раз не увенчавшегося успехом, он умножил свои грехи, отдав Мелхолу в жены Фалтию, сыну Лаиша.

— Так нельзя, отец! Ты же толкаешь ее на прелюбодеяние!

— Фалтий без ума от твоей сестры. И это мне на руку. Если бы она противилась, я бы еще подумал.

Ионафан знал, что спорить бесполезно, и послал гонца к Самуилу, умоляя прозорливца придти и вразумить царя. Так и не дождавшись от него ответа, Ионафан отправился к сестре, однако та была далека от того, чтобы горевать по поводу царских замыслов. Она решила, что Давид ее бросил.

— Разве я не заслужила немного счастья? Давид — такой трус! Единственное, на что он способен — убегать и прятаться по пещерам, как дикое животное.

— Ты предпочла бы, чтобы он защищался и убил нашего отца?

— Почему я должна провести остаток жизни без мужа, сидя взаперти в своих покоях?

— У тебя есть муж! Давид — твой муж!

— Тогда где он? Посылает мне любовные песни? Тоскует обо мне, как я тосковала о нем все эти годы? Ему на меня плевать. И всегда было плевать. Он думал за счет женитьбы на мне подобраться на ступеньку ближе к трону. — Она вздернула подбородок. — И вообще, выдать меня за Фалтия — отцовское желание, и я буду послушной дочерью. Кроме того, Фалтий красивее Давида.

— Это все, о чем ты в состоянии думать, Мелхола? Насколько муж хорош собой?

Глаза ее потемнели. — Фалтий меня любит! Ты видел, как он смотрит на меня? У нас родится много замечательных сыновей. Красивых, сильных сыновей. Я помогу устроить дом Саула!

— Не бросайся так легко словами, сестренка. В один прекрасный день Давид станет царем.

— Твои предательские речи — измена царю, нашему отцу!

— Отец все знает. Самуил сказал ему, что Бог избрал другого. Вот почему Саул так сильно ненавидит Давида, вот почему не устает гоняться за ним. Но Бог превозможет…

— Бог! Бог! Ты только и думаешь о своем Боге.

— Давид будет царствовать, Мелхола. Дождешься его — станешь царицей. А если все–таки вступишь в этот брак, знаешь, что с тобой сделает Давид, когда вернется?

Глаза ее вспыхнули огнем. Она отвернулась, подернула плечами. — Давид заберет меня обратно. — Она снова посмотрела ему в лицо. — Я скажу, что царь Саул приказал мне выйти замуж, и у меня не осталось другого выбора. В конце концов, это правда.

— Это не имеет значения. По Закону ты будешь осквернена. Давид никогда больше не будет спать с тобой.

— Будет!

— Нет, не будет.

Она разразилась бурными рыданиями. — Я не виновата, что все решают за меня.

Ему было тошно смотреть на нее.

— Ты сама идешь на этот шаг, и с большой охотой!

— Ты больше заботишься об этом несчастном пастухе, чем о родной сестре!

— Ты, моя сестра, не лучше блудницы, которая отдается тому, кто предложит цену выше, и развратничает перед идолами!

Потрясенная, она уставилась на него глазами полными страха. — Я любила Давида. Ты сам знаешь: я его любила. — Гневный румянец выступил у нее на щеках. — И что мне с этого? У меня есть сыновья? Тебе то легко меня осуждать. У тебя есть жена. И сын скоро будет!

Рот ее перекосился, выплевывая горький яд: — Она, наверное, народит тебе дюжину сыновей и дочерей, таких же распрекрасных, как ты сам. Божья отрада! Первенец, любимчик царя! А мне хоть какая–то надежда есть самой родить сына? Скажи–ка мне, брат. Если Давид не станет защищаться от отца, он обречен бегать от него еще много лет, пока тот не помрет. А отец у нас с тобой крепкий мужчина, верно? Я буду уже старуха, когда вернется Давид — если он вернется. Слишком старая, чтобы иметь детей! Ненавижу его! Ненавижу жизнь, на которую он меня обрек! Лучше бы отец его убил, и мы все бы с этим покончили!

— Пусть Господь явит наружу, какая ты на самом деле! — Ионафан ушел прочь, поклявшись в душе никогда больше не видеть лица сестры.

Саул возвратился из похода и заперся у себя. Приближаться к нему дозволялось лишь Ионафану да самым доверенным из царских слуг. Саул почти не уделял внимания государственным делам. Сидел, бледный, унылый, отягощенный думами, подперев рукой подбородок, а Ионафан пересказывал ему донесения, поступавшие из разных колен. Но паря интересовали только карты, в особенности, те, на которых были обозначены места, где скрывался Давид.

В раздражении Ионафан послал за Авениром.

— Что могло случиться там, на козьих тропах, что повергло царя в такое дурное расположение духа?

У воина заходили желваки на скулах. — Мы чуть не схватили Давида. Мы были близко. Даже не предполагали, насколько близко.

— Что ты этим хочешь сказать?

Авенир заметно смутился. — Царю понадобилось облегчиться. Он зашел в пещеру на склоне, а охрана осталась караулить снаружи. Когда он спустился к нам, мы вышли на дорогу, и тут появился Давид.

— Где?

— У самого входа в пещеру. Он сидел внутри со своими людьми, все время, пока царь делал там свои дела. — Глаза его потемнели. — Вот, наверное, повеселились.

— И что сделал Давид?

— Окликнул нас. Он сказал: его люди подстрекали его убить Саула.

— Это Иоав с братьями, без сомнения. — Ионафан живо представил, как они уговаривают Давида воспользоваться благоприятным моментом, убить царя и самому завладеть венцом.

— Что еще сказал Давид?

Авенир стиснул челюсти. — Много наговорил. — Воин сердито смотрел на Ионафана, поджав губы.

— Расскажи мне все, Авенир.

— Сказал, что пощадил царя, потому что Саул — помазанник Божий. Зато он потихоньку отрезал край одежды твоего отца, чтобы показать, как близко от него находился. Естественно, заявил, что ни в чем не повинен. А потом стал кричать, чтобы Господь рассудил их с твоим отцом и молиться, чтобы Бог отомстил за все зло, которое, по его словам, царь ему причинил. — Авенир презрительно усмехнулся. — Да, конечно, Давид еще поклялся, что и пальцем не тронет царя. Он сказал: «От беззаконных исходит беззаконие». Смел говорить с царем, как с каким–то самозванцем. Этот человек нанес твоему отцу больший урон, чем все филистимляне вместе взятые!

— А что ты скажешь о том уроне, Авенир, когда Саул поступил с Давидом вероломно?

— Ты должен хранить верность отцу.

— И я ее храню! Разве не я управляю царством, пока он не может управиться с Давидом? Разве не доказал я ему свою верность за все эти годы?

— Давид унизил Саула перед его людьми. И ты не считаешь это уроном? Пожалел бы своего отца. Его враг раз за разом сам шел к тебе в руки!

— Давид — не враг царю!

Авенир наклонился к нему, рассвирепев. — Саул рыдал в голос! А потом пустился исповедоваться — да так громко, что всем было слышно! Он заявил, что этот несчастный пастух–иудеянин лучше, чем он сам. Сказал, что делал Давиду зло, а тот воздавал ему только добром.

Слезы выступили у Ионафана на глазах, слезы радости, но Авениру этого было не понять. У них с Давидовым родичем Иоавом немало общего.

— Господь предал царя Саула в руки Давида, и Давид поступил с ним по чести.

— По чести? — Глаза Авенира стали совсем темными. — Много ли чести — отрезать кусок от царского одеяния? Много ли чести прятаться в темноте и потешаться над царем, который уединился справить самую приватную из человеческих нужд?!

— А много чести преследовать человека, который провинился лишь тем, что верно служил царю и своему народу? — При этих словах Ионафана Авенир откачнулся назад, в глазах пылала ярость. Ионафан выдержал его взгляд. — Что, не отвечаешь, Авенир? Тогда другой вопрос. Ты отправил в пещеру воинов обыскать ее прежде, чем туда зашел мой отец?

Авенир побагровел.

— Наверное, ты больше всего злишься из–за того, что сам. не исполнил своего наиглавнейшего долга. Ты плохо бережешь царя.

Глаза Авенира стали ледяными. — Тебе, возможно, будет небезынтересно услышать, как, по мнению Саула, Господь должен воздать Давиду за такое с ним обращение. Царь Саул сказал, что Давид непременно будет царствовать, и царство Израилево будет процветать под его правлением. О тебе речь не шла, мой царевич. Хотя царь Саул и упрашивал Давида не истреблять всех его потомков подчистую и не стирать его род с лица земли.

Ионафан улыбнулся. — Давид следует Закону Господа Бога нашего. Он не живет по обычаям соседних народов.

— Тогда почему он теперь с ними в союзе?

Умер Самуил. Царь Саул и все израильтяне собрались плакать о нем. Саул обратился к народному собранию. Говорил пылкие слова, восхваляя прозорливца, затем возглавил погребальную процессию к месту упокоения пророка.

Ионафан настоял на том, чтобы народу раздали виноградные лепешки перед тем, как все отправятся в обратный путь. Многие пришли издалека, чтобы отдать Самуилу последнюю дань уважения. Саул громко стенал, твердил, что разорится на таких подарках, но Ионафан настоял на своем.

— Щедрый царь возлюблен народом. Люди будут охотнее платить налоги, зная, что рука царя открыта для них.

Царь восседал на возвышении под роскошным балдахином, не спуская глаз с толпы. Он высматривал только одного: Давида. Повсюду были расставлены его люди, чтобы схватить Давида, если он появится. Авенир лично проследил за тем, чтобы в случае появления беглеца ему не оставалось никакой возможности уйти.

Тысячи людей подходили к огромным грудам лепешек за своей долей. Ионафан и сам раздавал еду, благословляя и подбадривая тех, кто стоял в очередь к нему.

Хромая, приблизился старец, одетый в лохмотья, согбенный под бременем лет. Голова покрыта покрывалом, борода в пыли, он едва ковылял, тяжело опираясь на кривой посох. Тряся головой в нескончаемых поклонах, старик что–то невнятно бормотал.

Ионафан шагнул к нему и, подавая лепешку, поддержал его за руку.

— Господин мой царевич благ к народу своему, — прогнусавил старик.

— Это Бог благ: Он дал нам пшеницу и виноград для этих лепешек. Прославь имя Его.

Тот взял протянутую ему лепешку, запихнул в котомку и вцепился в руку Ионафана. Хватка была отнюдь не стариковская.

— Да благословит тебя Господь за такое великодушие, сын мой. — Давид приподнял голову — ровно настолько, чтобы их взгляды встретились.

Ионафан крепко пожал руку Давида. — Да хранит тебя Господь Бог Авраама, Исаака и Иакова в пути твоем.

Филистимляне опять вторглись в земли Израиля, и Саул с Ионафаном повели войска на войну.

Когда зифеи донесли, что Давид скрывается на холме Гахила в виду Иешимона, Саул взял Авенира и три тысячи отборных воинов из колена Вениаминова и пустился на розыски, а Ионафана оставил отбиваться от филистимлян. Авен — Езер, который теперь был одним из самых преданных военачальников Ионафана, охранял Гиву.

Вернувшись домой, он узнал, что Рахиль родила ему первенца. Но у роженицы началась горячка: Рахиль умирала.

— Ей уже ничем не поможешь, господин, — сказали ему.

Ионафан пошел к пей. — Твой сын. — Рахиль смотрела на младенца, лежащего у нее на руках. — Такой красивый. Как его отец. — Дыхание ее слабело. Она взглянула на няньку, стоявшую подле постели, та, плача, наклонилась и взяла ребенка.

У Ионафана перехватило горло. Его переполняли сожаления. Он любил жену, но главной страстью его всегда оставался Израиль. Ни разу не пожаловалась Рахиль. А сейчас на лице ее лежит бледная тень близящейся смерти. Он чувствовал себя виноватым перед ней.

— Он чудесный, Рахиль. Дар от Господа. — Слова застревали в горле. Он взял руку жены, поцеловал ладонь. — Спасибо тебе.

— Ионафан… Не печалься, любовь моя. — Она едва шептала. — Ты нужен народу.

Он нагнулся к ней, так что губы ее почти касались его уха.

— Наш сын должен носить достойное имя.

Слезы навернулись у него на глаза. — Постарайся отдохнуть.

— Нет времени, — шепнула она. — Мериббаал — хорошее имя.

Кто борется против идолов. Ионафан не мог говорить. Только крепче сжал ее ладонь.

Ее пальцы слабо дрогнули.

— Или Мемфивосфей.

Кто извергнет из уст постыдное идолопоклонство в Израиле. Ионафан с усилием кивнул головой. Да будет так, Господь. Пусть поднимется мой сын, чтобы воздать славу имени Твоему. Он снова поднес к губам руку Рахили, нежно держа ее между своими. Она вздохнула тихо, и свет ее глаз померк. Он закрыл их дрожащими пальцами и заплакал.

Он оставался в ее покоях до утренней зари. На рассвете он омылся, помолился, принес жертвы, как предписано в Законе, и вернулся к своим повседневным обязанностям, которые с каждым днем становились все труднее: обязанности царевича, защищающего государство в отсутствие царя.

Сын рос под присмотром Ионафана. Он вслух читал Мериббаалу Закон, когда младенец еще не сходил с нянькиных рук. Под сенью дуба Ионафан судил народ: заслушивал дела и выносил решения в соответствии с Божьим Законом, а Мериббаал сидел у него на коленях. Когда ребенок начинал капризничать, он передавал его няньке.

Едва начав ходить, Мериббаал путался под ногами у старейшин и советников. Ионафан хотел, чтобы обстановка государственного совета с детства была привычна Мериббаалу. Его сын не должен бояться громких споров. В один прекрасный день, если Богу будет угодно, он сам займет место в совете и станет бороться за искоренение идолов в Израиле.

Ионафан смастерил для сына крошечный лук со стрелами и терпеливо учил его стрелять в цель — плетеную корзину.

Мериббаал, как хвостик, увязывался за Ионафаном повсюду, и часто их вдвоем видели в поле, где отец упражнялся в стрельбе из лука, а сын играл или наблюдал за ним.

— Ты не можешь пойти со мной на войну, сынок. — Возможно, когда–нибудь, когда сын подрастет, ему придется встать в ряды воинов, но Ионафан постоянно молил о том, чтобы до того времени Израиль победил всех врагов и войны бы прекратились. Он молился, чтобы поколение его сына без страха сидело бы в тени масличных деревьев и смотрело, как утучняются стада. Но день, когда царь Саул мирно упокоится с отцами своими, а Ионафан станет правой рукой нового царя — Давида — день этот пока оставался далекой мечтой.

Ионафан по–прежнему старался сплотить израильские колена против общего врага — филистимлян. Уговаривал братьев слушаться прежде Господа, а не людей. Призывал отца раскаяться и веровать в того Бога, который когда–то призвал его быть царем над Израилем.

И зачастую отчаивался, ибо от усилий его мало что менялось. И менее всего — сердца завистливого царя и младших его сыновей.

И снова Саул, услышав о новом убежище Давида, готовился пуститься в погоню за своим заклятым врагом.

— Давид раз за разом щадит твою жизнь! — напомнил ему Ионафан, зная, что его слова тщетны.

— Только чтобы унизить меня!

— Он поклялся, что не поднимет на тебя руку.

— Стоит ли верить этой клятве, когда он собирает войско? Да, он не поднимет на меня руку, потому что не успеет — я убью его первым!

— Сколько же еще лет пройдет, прежде чем ты поймешь, наконец: Давид никогда не будет воевать с тобой?

Саул бушевал, не внимая доводам рассудка.

Авенир был мрачен. Начал уставать от этой охоты?

— Если с твоим отцом что–то случится, я позабочусь о том, чтобы царский венец достался тебе, а не другому.

— Он достанется тому, кого изберет Бог.

— А почему бы Богу не избрать тебя? Народ тебя любит. Вид у тебя царский. И с людьми ты обращаешься по–царски. Всем будет хорошо, если ты будешь царем.

Ионафан похолодел. Боже, сохрани нас от человеческого честолюбия! Он ухватил Авенира за ворот кольчуги и рывком притянул к себе. Стоя нос к носу с начальником войска, он, понизив голос, выговорил:

— Если падет мой отец, тебе, Авенир, лучше пасть вместе с ним!

Сторожевые отряды, выставленные Ионафаном на границе, отслеживали перемещения филистимлян. Ионафан корпел над военными чертежами, будущее страшило его.

Донесения поступали все чаще.

— Царь Саул возвращается из пустыни Зиф.

С чувством облегчения Ионафан вышел к воротам встречать отца. Саул въезжал в Гиву совершенно один, понурив голову, сгорбившись в седле, остальные держались за ним на приличном расстоянии.

— Да благословит Господь твое возвращение домой, господин мой. — Ионафан низко поклонился. Подняв голову, он увидел на лице отца нечто, внушившее ему надежду, что затянувшаяся на годы охота за Давидом, наконец, подошла к концу.

Саул спешился, заключил его в объятия. — Ты — единственный, кому я доверяю, сын мой — больше ни единому человеку! — Он бросил быстрый взгляд на Авенира и повернулся к городским старейшинам, которые пришли поприветствовать его.

Ионафан поспешил за царем во дворец.

Скрывшись от взора ликующей толпы, царь Саул тотчас принялся пинать все, что попадалось под ноги, и орать на слуг, чтобы они убирались с глаз его долой. Даже Рицпа, наложница царя, убежала прочь. Саул упал на трон, уткнувшись лбом в ладони.

— Никому нельзя доверять. — Он застонал, как от ужасной боли.

— Что случилось в пустыне, отец?

С протяжным стоном он крепко обхватил голову руками. — Давид! Как мне ненавистно это имя! — Он вскочил на ноги. — Однажды среди ночи меня разбудил его голос. Я думал, это сон, но это был он — стоял на вершине горы неподалеку от нашего стана. Он кричал Авениру, что тот достоин смерти, — за то, что плохо защищает меня. Авенир и все его люди. — Саул заметался по комнате.

Чтобы как–то успокоить отца, Ионафан протянул ему кубок вина. Кубок, брошенный царской рукой, тут же полетел в стену.

— Знаешь, что он сказал? Давид крикнул: «Оглянись! Посмотри, где копье царя и сосуд с водой, что были у его изголовья?» Мое копье и кувшин были у него в руках! Представляешь? — Взгляд Саула уперся в Ионафана, царя била дрожь. — Скажи мне! Как мог человек незаметно подкрасться ко мне мимо трех тысяч воинов? Он чародей? Призрак? Или же моя собственная стража питает надежду, что он меня убьет?

— Отец…

Саул в гневе воздел руки кверху.

— Я позвал его: «Это ты, сын мой Давид?» — Глаза Саула стали бешеными. — Я назвал его «мой сын». А он стал требовать, чтобы я объяснил, почему я его преследую, за что, в чем он виноват. Обвинил моих слуг, что они натравливают меня на него! И проклял их! Твердит, что они его изгнали, лишили дома и наследства, которое ему Бог обещал. Он сказал, что они дожидаются, что он начнет служить чужим богам. Кричал, что я не должен допустить, чтобы он умер на чужой земле, вдали от Господа.

Лицо Саула перекосилось, как от мучительного горя.

— Он сказал, что я вышел искать одну блоху, что я гоняюсь за ним, как гоняются за куропаткой по горам! — Царь тяжело опустился на трон и всхлипнул. — Да будь он блохой, я бы раздавил его давным–давно!

Ионафан пожалел отца. Гордость предшествует падению.

Саул стукнул кулаком по колену. — Я пообещал, что ничего ему не сделаю. Сказал, что был глуп и очень, очень сильно ошибался. — В глазах царя зияло черное отчаяние. — А он не подходил ближе! Не подходил, и все! Бросил мое копье, чтобы оно упало между нами, и велел, чтобы один из моих людей пришел и взял его. Видишь, как он насмехается надо мной? А потом он сказал, что сам Господь вознаграждает за добро и за верность. Похвалялся, что Господь предал меня в его руки, но он не стал меня убивать.

Саул, закрыв глаза, обхватил голову, будто хотел раздавить слова, навязчивым эхом отдававшиеся у него в мозгу. — Давид сказал так: «Пусть в глазах Господа моя жизнь ценится так же, как твоя жизнь сейчас была драгоценна в моих глазах. Да избавит Он меня от всякой беды».

— Никогда Давид не поднимет на тебя руку, отец.

Саул встал.

— Ему и не придется, если царство встанет на его сторону. Все мои люди стояли и смотрели. Мне осталось только благословить врага. — Рот его перекосился, изрыгая горькие слова. — «Ты совершишь много подвигов и непременно добьешься своего», — так я сказал ему, а он повернулся ко мне спиной и ушел. Он повернулся ко мне спиной! — Саул ударил себя в грудь. — Я царь! Что бы там ни говорил Самуил, власть — в моих руках! Я… — Безумие вдруг ушло из глаз Саула, его сменил испуг. — Как Давид подобрался так близко? Он, должно быть, стоял у меня прямо в изголовье, с моим собственным копьем в руке.

— И все–таки не убил тебя.

Саул, казалось, не слышал. — Подле меня был Авенир. Вокруг — мои люди. Спали! Спали? А может, смотрели и надеялись, что Давид меня прикончит.

— Это Господь позволил Давиду подобраться к тебе так близко. Господь дал тебе еще одну возможность раскаяться.

Саул задрал голову.

— Раскаяться? — Он тряхнул головой. — Я ничего не сделал. Бог избрал меня царем! Что плохого, если царь хочет защитить свое царство? — Он сжал кулаки. — Почему ты не идешь со мной на врага моего Давида? Он пришел бы к тебе, Ионафан, и я смог бы убить его. И тогда с мятежом было бы покончено! Ты — мой сын, наследник царского престола! Почему ты не хочешь сражаться за то, что нам принадлежит?

Когда–то давно Самуил учил Ионафана говорить правду, даже когда царь не желает ее слышать.

— Я буду сражаться вместе с тобой против всех врагов Израиля. Но Давид — не из их числа.

— Давид — мой худший враг! — Ярость исказила лицо Саула. — Давид должен умереть!

Годы разочарований и разбитых надежд сделали свое дело. Стены сдержанности рухнули. Его прорвало. В бешенстве Ионафан вскричал:

— Ложь и обман! Вот что это такое! Ты сам себе худший враг! Это из–за твоей гордыни мы все так страдаем!

Изумленно вытаращив глаза, царь осел на трон.

— Мало того, что Бог ненавидит меня? Теперь и родной сын — мой любимец, мой наследник — тоже меня ненавидит? — Если Саул не кричал, как сумасшедший, то хныкал, словно малое дитя.

— Нет, не ненавижу я тебя. Перед Богом говорю! Я тебя почитаю. Ты мой отец. Но я вижу, как раз за разом Господь дает тебе шанс, а ты все равно Его отвергаешь!

Саул надавил на глаза кулаками. — Господь покрыл меня позором! — Губы его дрожали.

Ионафаном овладело невыразимое сострадание. Слова Закона заполнили его душу и разум: Господь долготерпелив и многомилостив, прощающий беззакония и преступления. «Милует Господь обращающихся к Нему». Род их не будет сидеть на престоле — это обетование утрачено безвозвратно, но разве не дороже мир с Богом любого царского венца!

— Обратись к Господу, отец, а иначе Господь не оставит твои грехи без наказания. Господь наказывает беззакония отцов в детях до третьего и четвертого рода. Если ты и дальше будешь противиться Богу, пострадают Мериббаал и его братья!

— Я устал. — Саул испустил тяжкий вздох. — Я так устал гоняться за Давидом…

— Тогда остановись!

Саул глянул на него, блестя глазами. — Из тебя выйдет замечательный царь. Гораздо лучше меня.

— У меня нет желания царствовать, отец, — только служить. — Ионафан опустился перед отцом на колени. — Когда кто–то любит Господа Бога Израилева всем своим сердцем, всей душою, всем разумением, всей крепостью своей, — тогда, наверно, ему можно попросить о том, чтобы сбылось его заветное желание.

Лицо Саула смягчилось.

— Какое у тебя желание, сын мой?

— Я хочу разбить филистимлян. Хочу изгнать врагов Господа с нашей земли. Хочу объединить наш народ вокруг одного царя — царя, которого помазал Бог. Хочу, чтобы народ был в мире с Богом!

— Ты хочешь, чтобы Бог вернулся на престол.

— Да! — всем своим сердцем Ионафан желал именно этого.

Давид со своим воинством бежал в землю филистимлян и жил в Гефе под покровительством царя Анхуса. Теперь его сопровождали две жены. Одна принесла ему союз с Изреелем, другая — великое богатство Навала с горы Кармил.

Ионафан опечалился, услышав об этом. Неужто Давид позабыл о Законе? Закон учит, что царю не пристало иметь много жен! Из–за них может развратиться его сердце. Или годы в изгнании привели к тому, что наличие военных союзников Давид теперь ставит превыше послушания Господу Богу?

— Вот и вся верность твоего друга. Он живет с нашими врагами, — сказал Саул.

— И, возможно, вернется от них со сведениями, которые нам жизненно необходимы.

Саул покачал головой, отказываясь верить, что в Давиде может быть что–то хорошее. — Если он узнает тайну железного оружия, то использует ее, чтобы выковать оружие против нас.

Авенир мрачно посмотрел на Ионафана. — Анхус отдал Давиду Секелаг.

Саул впал в ярость. — Пока он живет в земле филистимлян, мне его не достать!

В душе Ионафана вскипела злость.

— Вам обоим должно будет приятно вспомнить, что Голиаф был родом из Гефа. Давид в Гефе — не более желанный гость, чем в землях Иуды теперь.

— А я и забыл, — рассмеялся Саул. — Прикончив его, родные Голиафа сослужат мне хорошую службу.

Но Ионафан точно знал: даже всей Голиафовой родне не справиться с Давидом и его сильными воинами. Господь их хранит.

В последующие месяцы до Ионафана доносились слухи. Давид ходил в походы и возвращался с овцами и волами, ослами и верблюдами. Однако его не видели ни в одном израильском селении, пострадавшем от набегов.

Ионафан помнил, как они с Давидом замышляли вылазки против гессурян, гирзеян и амаликитян, которые издавна были врагами Израилю. Хуже всех были амаликитяне: это они убивали в пустыне ослабевших и усталых путников, отставших от соотечественников, бежавших из египетского рабства.

Ионафан подозревал, где Давид приобрел свое богатство. Однако это усугубляло риск, которому и так подвергал себя его друг. Ведь филистимским князьям, слыхавшим еврейские песни о Давиде, который убил десятки тысяч, не было никаких причин доверять этому самому Давиду! И, зная, что он сбежал от Саула, легко было заподозрить, что для него лучший способ оправдаться и вернуть Саулово благорасположение — это предать своих филистимских хозяев.

Ионафан посмеивался над дерзостью Давида: богатеть от набегов на филистимские деревни, живя под покровительством их же царя! Господь, конечно же, тоже посмеивался. Теперь у Давида будет достаточно времени, чтобы вызнать тайну железного оружия.

Ни разу в мысли Ионафана не закралось сомнение насчет друга. Настанет день, и Давид возвратится в Израиль, и все, что он приобрел и узнал у филистимлян, сослужит народу хорошую службу.

Оставался только один вопрос: позволит ли Господь Давиду вернуться вовремя, чтобы успеть спасти Саула от его просчетов.

Полчища филистимлян направлялись к Афеку, и Ионафан боялся, что на этот раз вместе с ними идет Божий суд.

Ионафан посадил Мериббаала на плечи и вышел в поле.

— Беги, Авва! Беги! — Ионафан бежал, а Мериббаал, раскинув руки, как орел крылья, визжал от радости.

У каменной груды Ионафан спустил сына с плеч, поставил на ноги.

— Я снова ухожу, сынок. Так надо.

— И я с тобой.

— Нет.

— Не уходи. — Мериббаал повис на шее у Ионафана.

Ионафан крепко прижал его к себе, потом с трудом отцепил от себя детские ручонки. — Стой спокойно. И послушай меня, Мериббаал. Это важно. Посмотри на меня! — Мальчик поднял залитое слезами личико. — Помни, чему я учил тебя. Всегда поклоняйся Господу Богу нашему — всем сердцем, всей душою, всем разумением, всей крепостью своей.

Ионафан коснулся груди ребенка, его лба, потом провел вдоль его рук своими — от плеч вниз. Он с трудом справился с нахлынувшими чувствами. Не слишком ли мал его сын, чтобы понять его? Господи, сделай так, чтобы он понял. Вложи мои слова ему прямо в сердце.

Ионафан пальцами копнул землю, взял Мериббаала за руку, вложил в руку сына горсточку земли.

— Это земля, которую даровал нам Господь Бог наш. Это наше наследие. Мы — Божий народ. Твой папа идет на войну, чтобы никто у нас ее не забрал. Понимаешь?

— Я не хочу, чтобы ты уходил. — У Мериббаала были глаза его матери. Голубиные глаза, полные невинности и печали.

Боже, защити моего сына! Плач мальчика пронзил Ионафана в самое сердце. Ионафан знал: всякий раз, уходя на войну, он может не вернуться. До сих пор он ни разу не разговаривал с сыном о Давиде, но, пожалуй, тот уже дорос до того, чтобы это понять. Должен был дорасти. Он слегка отстранил от себя ребенка.

— Ты знаешь, кто такой Давид?

— Враг.

— Нет. Нет, Мериббаал. Послушай меня. Давид — мой друг. И твой друг тоже. — Ионафан сжал лицо сына в своих ладонях. — Запомни это, Мериббаал. Однажды ты встретишься с Давидом. И тогда — я хочу, чтобы ты ему поклонился. Поклонись лицом до земли, как кланяются люди твоему деду. Бог избрал Давида быть следующим царем над Израилем. Давид будет твоим царем. Делай все, что попросит Давид. Будь ему другом, как папа. Не огорчай его.

Мериббаал кивнул.

Ионафан поднял сына на руки, опять усадил его на плечи и пошел назад, в Гиву.

Нянька дожидалась их у городских ворот и последовала за ними в дом.

Ионафан опустил сына на землю, обнял и поцеловал. Уткнулся лицом в шею ребенка, вдыхая его запах.

Руки Мериббаала обвились вокруг его шеи.

— Я люблю тебя, Авва.

У Ионафана дрогнуло сердце.

— Я тоже люблю тебя, сынок. — Он зарылся пальцами в густые кудряшки, потрепал мягкие волосы. — Упражняйся с луком. Каждый день слушай, как читают Закон. — Ионафан договорился, чтобы сыну обязательно читали в его отсутствие. — А теперь иди, поиграй. Мне надо поговорить с няней. — Он выпрямился и посмотрел вслед сыну, который вприпрыжку пустился прочь.

— Если услышишь, что филистимляне нас разбили, немедленно спрячь моего сына. Понимаешь? — Если Израиль потерпит поражение, филистимляне прочешут всю землю в поисках родни Саула и кого найдут, предадут мечу.

— Да, господин.

Он видел: она поняла.

— Делай, как я велел. Не жди чужих советов. Уноси Мериббаала из Гивы. Позаботься о нем, пока Давид не станет царем. И тогда отведи к нему сына.

— Но, господин мой…

— Не надо бояться Давида. — Ионафан был уже на пороге. — Мы с ним заключили завет дружбы. Давид сдержит клятву.

Когда царь услышал, что по направлению к Сонаму движется великое множество филистимлян, и среди них видели Давида с его людьми — позади, с царем Анхусом, — Ионафан увидел ужас в глазах отца.

Саул повернулся к Ионафану. — Твой друг теперь воюет на стороне наших врагов.

— Никогда такого не будет. — Ничто не могло поколебать убежденности Ионафана. — Когда начнется сражение, царь Анхус первым падет от его руки, а Давид ударит но филистимлянам с тыла.

Авенир был мрачен. — Если так, у нас, возможно, появится шанс.

Без помощи Давида надеяться не на что. Филистимляне несравненно превосходили в числе израильтян. Дезертиры обескровили войско Саула, пополняя ряды Давида. К нему присоединилось даже колено Манассии и некоторые вениамитяне. Теперь у него была большая армия, такая же, как армия Израиля, воинства Божьего.

— Мы разобьем лагерь у горы Гелвуй.

Когда Ионафан поднялся на гору и увидел внизу филистимский стан, у него перехватило дыхание. Сердце упало. Их было несчетное множество — как песок на берегу морском.

Рядом с ним стоял и смотрел насмерть перепуганный Саул.

— Мы пропали. — Он отшатнулся назад. — Я должен…помолиться. Надо вопросить Господа. — Когда Ионафан собрался последовать за ним, Саул покачал головой. — Иди, проверь, как там наши люди, Ионафан. Подбодри их как–нибудь. Авенир тебе поможет.

Когда, выполнив поручение, Ионафан вернулся к себе, уже стемнело. Отца нигде не было. Ионафан пошел к царскому священнику.

— Где Саул?

— Ушел с двумя слугами.

Близился рассвет, когда царь вернулся в свой шатер, переодетый простолюдином. Ионафан подумал было, что это чужак, и вытащил меч, но царь сбросил одеяние и камнем рухнул на ложе. Сопровождающие мгновенно растворились в темноте.

— Что все это значит? — Ионафан встревожился еще больше. — Где ты был?

Саул уткнулся головой в ладони. — В Аэндоре.

— В Аэндоре! Зачем ты ходил туда?

— Узнать исход сражения.

На Ионафана нахлынул ужас. — Что ты там делал?

Саул поднял голову, во взгляде сквозило безумие. — Я пошел к волшебнице.

— Нет. — Ионафан закрыл глаза. — Нет!

— Я должен был поговорить с Самуилом. Должен был вызвать его дух. Только ей под силу такие вещи!

— Ты же знаешь — это запрещено! — Ионафан закрыл лицо от стыда. — Господь так заповедал! Ты сам изгнал из Израиля всех чародеев и гадателей.

— Она подняла пророка из могилы! — выкрикнул Саул.

— И ты получил ответ? Ты же погубил нас всех! — Ионафану захотелось вцепиться в отца и хорошенько его встряхнуть. — Даже теперь ты идешь против Господа. Ты навлекаешь на нас гнев Божий!

— Я должен был узнать, что случится завтра. — Самуил рассердился. — Он спросил, зачем я его тревожу, когда Господь отступил от меня и сделался моим врагом. Все, что я хотел — это хоть каплю надежды, Ионафан! Что тут плохого?

Всё тут плохое! — если учесть, где он хотел ее получить.

— И что, дал ее тебе Самуил? — Ионафан знал ответ.

— Он сказал, что Господь сделал то, что он предсказывал, — отнял царство у меня и отдал сопернику моему — Давиду! — Саул раскачивался взад вперед с пепельно–бледным лицом. — Все потому, что я не послушался Господа и не выполнил ярости гнева Его на Амалика. Господь предаст нас в руки филистимлян. Завтра я умру. Я умру, и со мной… — он застонал, изо всех сил прижимая руки к глазам — мои сыновья! Мои сыновья!

После первого острого, жгучего укола страха на Ионафана снизошло хладнокоровие. Да будет так, Господи. Да будет воля твоя. Его отец развязал войну против Бога, и за это поплатится вся семья.

Ионафан ощутил нерушимое внутреннее спокойствие. Пожалуй, где–то, в самой глубине души, он всегда знал: ему не суждено дожить до того дня, когда на престоле воссядет Давид. Сначала и ему придется умереть. Переживи он отца, среди вениамитян всегда найдутся такие, как Авенир, — мечтающие надеть на него царский венец. Даже если он принесет клятву верности Давиду, борьба будет вспыхивать снова и снова.

Саул зарыдал в голос.

— Что я наделал? Что я наделал? — Он пал на землю и горько плакал. — Сыновья мои умрут, и вина за это падет на мою голову. Если б можно было прожить всю жизнь сначала, я бы…

— Вставай, отец. — Нет больше времени заниматься самобичеванием. Приближается рассвет. Враг не ждет. — Я помогу тебе надеть доспехи. Мы с тобой выйдем и встретим филистимлян плечом к плечу. И да помилует нас Бог.

Любящим Его Бог обещал творить милость до тысячи родов. Боже, смею ли я надеяться, что Ты благословишь моего сына? Прошу Тебя, защити его. Избавь его от коварства недобрых людей.

— Ты пойдешь со мной? — Глаза Саула расширились от страха. — После того, что я сделал?

— Я не покину тебя. Разве не чтил я тебя всегда, как должен сын чтить отца?

— А я навлек на тебя все это, — в глазах Саула блестели слезы.

Ионафан протянул ему руку. — Я буду там, где должен быть — в бою рядом с тобой!

Он подал отцу доспехи, помог застегнуть броню. Когда царь был готов, они вышли вместе. Авенир и остальные военачальники дожидались их с угрюмыми лицами.

Среди них Ионафан увидел братьев — доблестные мужи, неустрашимые воины. У него перехватило горло: он знал — сегодня они умрут. Все, кроме самого младшего — гот в безопасности в Гиве. Но надолго ли в безопасности?

Оруженосец царя сделал шаг вперед и поклонился. — Меня не позвали.

— Мне помог мой сын Ионафан. Займи свое место. — Юноша взял два щита и изготовился к бою.

Войска выстроились друг против друга. Филистимская орда простиралась до самого горизонта. Раздался боевой клич.

Ионафан обернулся, цепляясь за последнюю соломинку.

— Авенир! Что слышно про Давида?

— Его больше нет с филистимлянами.

Ионафан встретился взглядом с отцом: что–то мелькнуло в глазах Саула. Может быть, ему вспоминалось другое филистимское полчище много–много лет назад, и мальчик, вернувший израильским воинам боевой дух с помощью пращи и единственного камня? Сегодня все бы шло совсем по–другому, будь Давид на их стороне!

Саул кивнул головой.

Ионафан выхватил меч. И бросился бегом в долину смерти.

Затрубили рога.

Закричали воины.

Земля затряслась от топота тысяч ног, устремившихся вниз по склонам. Мстительный враг рвался в бой, жаждал крови.

Ионафан стрелял из лука, пока не закончились стрелы.

Звук сражения стал оглушительным. Крики боли. Стук мечей: железо крушит бронзу. Скрежет колес. Топот копыт. Свист тысяч стрел.

Мелхисуа пал первым из сыновей Саула. Четыре стрелы пронзили его грудь. Потом издал крик боли Аминадав, раненный в бедро. Следующая стрела прошла через его правый глаз и повергла его в пыль.

Умирающие вопили от ужаса и замолкали под ударами мечей. Ионафан приказал отступать. Израильтяне бежали от филистимлян, многие падали, пораженные стрелами в спину.

Филистимляне ринулись на гору Гелвуй.

— Убить царя! Убить Саула!

Саул крикнул: — Защищайте меня! Отбейте их!

Ионафан разил мечом направо и налево. Он отражал и наносил удары, рубил и резал. Но их было слишком много. Слишком много!

Отец устремился наверх. Ионафан — следом за ним. Вокруг дождем сыпались стрелы. Вдруг Ионафан почувствовал сильный удар в бок. Потом еще один — в левое плечо.

— Ионафан! — вскричал Саул.

Ионафан попытался поднять меч, но силы оставили его. Сперва боли не было, потом она пришла — настолько ужасная, что он не мог пошевелиться. Еще две стрелы воткнулись ему в грудь. Колени подогнулись.

— Сын мой! — крикнул Саул. — Мой сын!

Вопль ярости и отчаяния.

Шатаясь, Ионафан воткнул острие меча в землю, но и это не помогло ему устоять на ногах. Когда его ударила еще одна стрела, он тяжело упал, вогнав стрелы еще глубже. Попытался вдохнуть — и ощутил вкус крови. Почувствовал под щекой землю и траву. Он не мог поднять головы. Тьма сгустилась вокруг него.

Напрягая все тело, Ионафан боролся со смертью, цепляясь ногтями за землю.

Давид! Давид!

Господь, будь с моим другом, когда он получит венец. Дай ему мудрости править твоим народом!

Умолкли звуки битвы.

Все его существо сосредоточилось на единственном пятнышке света в темноте. Оставляя борьбу, Ионафан вздохнул — и захлебнулся кровью. А потом ему почудилось, как будто кто–то поднимает его и влечет назад — подобно стреле, которую вкладывают в медный лук, оттягивая тетиву.

Дальше…

Дальше…

Дальше…

И — в воздух!

Боль ушла. Отступило горе. Он вырвался на свободу. Во мгновение ока перенесясь в мир дивных красок и звуков, где мириады ангелов поют стройно, верные небесному камертону.

И он стоял там, изумленный и переполненный радостью, и Сын Истинного Царя принял его в свои объятия и ввел в присутствие Бога.

Эпилог

После битвы филистимляне вернулись на гору Гелвуй грабить убитых. Когда они нашли тела Саула и троих его сыновей, царю отсекли голову, сняли с него доспехи и разослали вестников по всей земле похвалиться победой. Вооружение царя Саула выставили на обозрение в храме Астарты. А тело — вместе с телами его сыновей — в качестве трофеев повесили на стене Беф — Сана.

Когда жители Иависа Галаадского услышали, что сделали филистимляне с Саулом, они вспомнили, как когда–то он спас их от царя Нааса и аммонитян. Их сильные мужи шли всю ночь и сняли тела Саула и его сыновей со стены, принесли в Иавис и сложили погребальный костер.

Перед тем, как предать их огню, с тела Ионафана сняли один предмет.

Останки похоронили под дубом в Иависе и постились семь дней, чтобы почтить мертвых.

Некоторые опасались: что сделает Давид, узнав о таких почестях, оказанных прежнему царю? Ведь Саул был его врагом. Но, возможно, Давид в память о своей дружбе с Ионафаном явит к ним милость?

Они отправили к нему посланника.

— Отнеси это Давиду. Может быть, он вспомнит про завет дружбы, который заключил когда–то с царским сыном. — Глава совета старейшин подал юноше маленький сверток в белой льняной тряпице. — Всему Израилю известно, что царевич Ионафан и Давид были лучшие друзья. Пусть Давид почтит павшего царевича и простит нам, если увидит в нас какое прегрешение. Иди быстрее! И да будет Господь с тобой!

Гонец отправился на юг, прошел опасные земли филистимлян и застал Давида с войском в Секелаге.

Скорбная весть разнеслась быстро. За день до него к Давиду явился один амаликитянин, похваляясь венцом, который снял с головы Саула. Давид приказал его казнить.

Теперь Давид был в трауре и велел своим людям следовать его примеру.

Появившись в лагере, гонец настоял на том, чтобы поговорить с царем наедине. Судьба Иависа Галаадского находилась в руках Давида.

Стражник проводил юношу к Давиду.

Иудейский царь поднял голову.

— Мне сказали, ты из Иависа Галаадского.

— Я принес тебе известие, господин мой.

Глаза Давида потемнели. — Надеюсь, это известие лучше вчерашнего.

Гонец склонил голову. — Царь Саул с сыновьями не висят больше на стенах Беф — Сана, господин мой. Наши воины взяли тела, и мы предали их почетному погребению в память о нашем спасении от аммонитян. Я принес тебе вот это. — Он протянул Давиду сверток. — Это принадлежало твоему другу — царевичу Ионафану. Будет неправильно, если это достанется кому–нибудь другому.

Один из стражников взял у него из рук небольшой предмет и передал Давиду.

Давид развязал кожаные ремешки, развернул ткань. Горе исказило его лицо, по щекам заструились слезы.

— Закон.

Он держал в руках список, который Ионафан когда–то сделал собственноручно и носил с собой все эти годы. Истершийся от ежедневного чтения, залитый кровью Ионафана, свиток красноречиво свидетельствовал о том, каким человеком был его владелец.

Царь Саул преследовал Давида по всей земле, заставляя его скитаться с места на место, однако Ионафан ни разу не принял участие в этой охоте! Ни разу он не поднял руку на Давида! Все силы он отдавал сплочению израильских колен, чтобы они могли устоять против общего врага: филистимлян. В послушании Закону он почитал своего отца и пал вместе с ним на горе Гелвуй.

Давид осторожно скрутил свиток и положил обратно — в разорванный кожаный чехол. Перекинул тесемку через голову и засунул свиток за пазуху — чтобы был на сердце.

— Не было ни у кого на свете друга вернее!

В ту ночь Давид сложил песню в честь Ионафана и царя Саула.

Краса, твоя, о Израиль,

поражена на высотах твоих!

Как пали сильные! …

Саул и Ионафан,

любезные и согласные в жизни своей,

не разлучились и в смерти своей;

быстрее орлов,

сильнее львов они были…

Как пали сильные на брани!

Сражен на высотах Ионафан.

Как скорблю я о тебе,

брат мой Ионафан!

Давид повелел всем мужам Иуды выучить «Песнь лука». Ее будут петь еще долгие годы.

Давид сдержал обещание, данное Ионафану. Почти все внуки Саула были истреблены, уцелел только один: единственный сын Ионафана,

Мериббаал, которого еще звали Мемфивосфеем. Покалеченный нянькой, которая уронила его ребенком во время бегства из Гивы, он скрывался, пока Давид не нашел его и не ввел в свой дом, где тот прожил всю оставшуюся жизнь, как почетный гость у царя.

И еще одно, более великое обещание осуществилось — обетование Господа, который сказал в Законе, что творит милость в роду тех, кто любит Его. У Мемфивосфея было множество потомков, и, так же, как Ионафан, они стали могучими воинами, славившимися искусной стрельбой из лука.

Ищите и найдете

Дорогой читатель!

Вы только что прочитали трогательное жизнеописание царевича Ионафана в изложении Франсин Риверс. И, как всегда, пожелание Франсин — чтобы ее читатели самостоятельно окунулись в Священное Писание и открыли для себя подлинную историю израильского царевича.

Наследием Ионафана была верность. Верный слуга и правитель Израиля, он оставался послушным Богу, чего бы это ему не стоило. Это был надежный друг, почтительный сын и заботливый отец. Он с готовностью принял путь, предначертанный для него Богом, и веровал в Него со всей своей силой и крепостью.

Да благословит и Вас Господь открыть путь, предначертанный Им для Вас, принять его с тою же готовностью и обрести свое наследие в Нем.

Пегги Линч

Верный Богу

Верный слуга

Верный друг

Верный лидер

Верный сын

Верный отец

Наследие

Ионафан был царевичем, прекрасным сыном, любящим другом. Как заботливый лидер он был бескорыстным слугой. Жизнь его — прообраз другого Царского Сына — прекрасного Сына, любящего Друга, заботливого Пастыря, бескорыстного Слуги: Иисуса Христа.

Пусть слова Христа проникнут в твое сердце, и дадут тебе обрести наследие:

Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил нас; пребудьте в любви Моей. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви. Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна. Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего. Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал, дабы, чего ни попросите от Отца во имя Мое, Он дал вам. Сие заповедаю вам, да любите друг друга.

(Иоанна 15:9–17)

Об авторе

Франсин Риверс пишет уже более тридцати лет. С 1976 по 1985 она сделала успешную карьеру светской писательницы, завоевав многочисленные призы и награды. Уверовав в Бога в 1986 году, Франсин написала книгу «Любовь искупительная» как свое провозглашение веры.

Впоследствии писательница опубликовала множество христианских книг, имея постоянное признание со стороны издателей и неизменную популярность среди читателей. Ее роман «Последний пожиратель греха» получил золотую награду Ассоциации евангельской христианской публицистики — ЕСПА, а три других произведения — престижные награды Ассоциации писателей романистов США «Рита».

Франсин использует свой писательский дар, чтобы привлечь людей к Богу, а также воздать благодарность и хвалу Иисусу Христу за все, что Он сделал и продолжает делать для нее.