Царевна Нанджана

XI

Идет во дворец Нанджана, а царевич Нассан за ней по пятам идет.

– Вот, – говорит, – ты и вернулась, моя ясная звезда, в родимое царство. На ковре-самолете весь мир облетела, оглядела страны заморские… Любо ли тебе теперь, успокоилась ли твоя душенька, утихло ли сердце беспокойное?

– Нассан! Нассан! – говорит царевна ему. – Как отрадно нести помощь неимущим и страждущим. Не все ли люди друзья, родные, дети земли. Не ко всем ли из них тянет наше сердце и наша душа?

– Нанджана! – вскричал Нассан и тихо склонился, упал к ее ногам. – Я также твой немощный брат. У меня болит сердце, болит душа… Сжалься надо мной, звезда моя сердобольная!..

– Нассан! Нассан! – вскричала она. – Друг мой, брат мой!.. Дай мне опомниться, успокоиться… Я, кажется, теперь, только теперь начинаю жить и думать… Смотри, уже поздняя ночь на дворе. Иди! спи… завтра, завтра!

– Нанджана! Нет мне покоя… одно слово! Одно только слово доброе и милостивое… и я буду спокоен!

– Завтра! завтра, Нассан. Не дают слова темным вечером.

И она протянула ему ручку свою маленькую, и Нассан покрыл ее поцелуями. С грустным вздохом встал и ушел он к себе, ни разу не обернувшись на звезду его ненаглядную.

Пошла Нанджана в свою опочивальню. Ждут ее там прислужницы, приспешницы. Раздели, уложили… И мамка-кормилица тут же вертится, тараторит, юлит.

Отпустила всех Нанджана. Со всеми простилась. Покойно ее сердце… Бьется так тихо, радостно, доброму делу радуется. И прилегла на подушки, тихо-тихо задремала она.

И вдруг сквозь сон слышит она, зовет ее чей-то голос, не громкий, но твердый, голос повелительный.

– Кто ты? – спрашивает в ужасе Нанджана, и ей кажется, что этот голос должен быть страшного злого дива.

– Не бойся, Нанджана, – говорит голос, – я пери Альбара и я послана известить тебя о многом. Идем!

И точно сквозь дымку сна чуть видит Нанджана при тусклом свете ночной ароматной лампы какой-то прекрасный, чуть-чуть светящийся призрак стоит перед ней.

Потянулась к нему Нанджана и, сама не знает как, отделилась от постели, а призрак взял ее за руку; вместе с ним они понеслись, полетели в теплом ароматном воздухе южной прекрасной ночи.

Летят они над спящими садами, летят на край города, где стоит большой дом свояка мамки-кормилицы, и в этом доме идет шум и спор, и сама мамка-кормилица тут присутствует. Идет шум и спор, дележ великий. Спорят, делятся все сродники и свойственники мамки-кормилицы, делят то, что надавала им Нанджана, и всех больше спорит Абенбарбулла, кричит, кулаками стучит, руками размахивает; спорит, кричит, что все должны дать ему по две золотых монеты, так как из всей родни он всех старше и ему первому дала царица горсть серебра.

Побледнела Нанджана, задрожала вся. Хочет она сказать мамке-кормилице:

– Так-то ты, дорогая моя, надула, обманула меня. Ты, которой я с детства так во всем слепо, любовно верила и доверяла себя.

Но ничего не могла сказать она. Только сердце в ней все перевернулось, только вся она залилась слезами горючими; а пери Альбара тихо-тихо притянула ее к себе, обняла, и вдруг очутилась опять Нанджана на постели своей. Сидит, обхватила руками колени свои и горько плачет, разливается… То гнев у ней загорится, сердце зажжется, и хочет она лютой казнью казнить мамку и всех ее сродников; то отхлынет гнев и злоба от сердца, и горько ей, горько станет на людскую неправду, ложь и обман.

До бела утра не может она сном забыться, заснуть. Забелел день-деньской, показалась заря. Накинула она кружевной халат, всунула ножки в серебряные туфельки, все бриллиантами усыпанные, умылась в фонтане водицей ключевою и вышла в роскошный сад. А в саду ходит царевич Нассан, угрюмый, задумчивый, и все думает думу тяжкую: чем пленить сердце холодной красавицы, царицы Бирмиджанской земли.

Вышла к нему царевна хмурая, грустная; все сердце в ней горем тяжелым сжато, наполнено. В нем слезы стоят, давят грудь белую.

– Нассан, – говорит она, – тяжело мне, горестно… Тяжело видеть страдание людей, но еще тяжелее видеть их ложь и обман, тех людей, которых сердце любило и с детских лет с ними слюбилось, срослось.

И говорит Нанджана, рассказывает, как бесстыдно обманула ее мамка-кормилица.

– Нассан, друг мой, Нассан, исполни просьбу мою заветную, достань мне шапку-невидимку. Я той шапкой прикроюсь, облечу я всю землю мою Бирмиджанскую, увижу, узнаю бедных несчастных людей, которым так сильно хочет помочь душа моя.

– Все достану тебе, ненаглядная, – вымолвил царевич Нассан, – для тебя пойду в огонь и в полымя, на дно моря-океана, на край света белого.

И крепко поцеловал ручку царевны Нанжданы царевич Нассан, поцеловал, простился, в путь-дорогу отправился. Едет он на своем сереброголовом коне, а ковер-самолет с собой везет. Едет он к мудрому дервишу Айракуму, что живет в темных Бирмангамских лесах. Три дня, три ночи ждет от дервиша ответа царевич Нассан. На третий день Айракум очнулся, тронулся, и говорит он Нассану-царевичу:

– Сердце человека ищет великого, но нет великого на бренной земле. Сердце человека ищет правды, истины, но нет на земле правды, истины, и ложь всяк человек носит в сердце своем. Поезжай ты к горам Джюрманским высоким. Там, в расселине скал, на дне темной пропасти, в подземной пещере глухой живет злой див Арабан-Тайджи. Живет он тайно от мира, и хранит он у себя шапку-невидимку, за которой послали тебя. Кто наденет ту шапку, того не увидит мир, и полетит он в этой шапке туда, куда захочет душа и воля его. Сторожит дива злой зверь Алубарс. Убей ты большую зеленую жабу Кайги и намажься кровью ее, чтобы не слышал див запаха крови человечьей от тебя. Возьми ты черную овечку и брось ее зверю на съедение, и зверь пропустит тебя в пещеру к диву Арабану-Тайджи. Увидишь дива, скажи ему, что ты послан от брата его Байраджума. Покажи ему ковер-самолет и трехгранный меч дива Байраджума и проси у него для брата шапки-невидимки; а в залог оставь ему ковер-самолет. Я сказал! Ступай!