Царица Савская (пер. Кившенко)

II

Но это еще не конецъ. Четыре года спустя она снова появляется на моемъ горизонтѣ, именно теперь, всего недѣлю тому назадъ.

Я поѣхалъ изъ Копенгагена въ Мальмё, чтобы повидаться съ однимъ человѣкомъ, который меня тамъ ожидалъ;- я опять разсказываю все просто, какъ было. Я отправилъ свои вещи въ отель, и мнѣ отвели тамъ комнату. Я вышелъ, чтобы отправиться къ ожидавшему меня человѣку, но сначала рѣшилъ прогуляться къ желѣзнодорожному вокзалу, чтобы собраться съ мыслями. На вокзалѣ встрѣтилъ я одного знакомаго и разговорился съ нимъ.

И вотъ какъ разъ въ ту минуту, когда стоялъ и разговаривалъ, я внезапно увидалъ одно лицо въ поѣздѣ, уже готовомъ къ отходу. Лицо это обернулось въ мою сторону, и два глаза пристально устремились на меня. Боже, да вѣдь это «Царица Савская!»

Моментально вскакиваю я въ поѣздъ, и черезъ мѣсколько секундъ мы отъѣзжаемъ. Это судьба! Развѣ это не судьба, что я очутился въ этомъ мѣстѣ, снова увидѣлъ ее по прошествіи четырехъ лѣтъ и вскочилъ въ отходящій поѣздъ, тогда какъ всѣ мои вещи остались въ отелѣ? Въ судьбѣ своей никто не властенъ! Я даже и свой плащъ отослалъ въ гостиницу.

И вотъ, въ этомъ настроеніи я вскочилъ въ поѣздъ.

Я оглядѣлся кругомъ. Это было купэ перваго класса, и тамъ сидѣло только двое пассажировъ; я сѣлъ рядомъ и устроился поуютнѣе съ сигарой и книгой. Куда теперь приведетъ меня судьба? Я хотѣлъ ѣхать туда, куда ѣхала «Царица Савская»; нужно было только внимательно слѣдить за нею: гдѣ она сойдетъ, тамъ сойду и я; вся моя задача состояла въ томъ, чтобы встрѣтиться съ ней. Когда пришелъ кондукторъ и спросилъ билетъ, у меня, конечно, его не оказалось.

Но куда же я собственно ѣду?

Этого я и самъ не знаю хорошенько, но…

Ну, тогда мнѣ придется заплатить до Арлефа съ доплатой въ сорокъ ёръ. Въ Арлефѣ я долженъ взять билетъ дальше.

Я сдѣлалъ такъ, какъ сказалъ кондукторъ, и съ радостью доплатилъ. Потомъ въ Арлефѣ я взялъ билетъ до Лунда: «Царица Савская», можетъ быть, ѣхала въ Лундъ, и я не хотѣлъ упускать ее изъ виду.

Но она не сошла въ Лундѣ. Теперь мнѣ снова пришлось уплатить кондуктору — на этотъ разъ до Лакаленга и, сверхъ того, снова 40 ёръ доплаты — это составляло уже восемьдесятъ ёръ. Въ Лакаленгѣ я рѣшилъ взять билетъ прямо до Хецлехольма, для большей вѣрности, и потомъ снова усѣлся въ купэ, приведенный въ нервное состояніе усложнявшейся поѣздкой.

Кромѣ того, меня раздражала болтливость пассажировъ. Какое мнѣ, чортъ возьми, дѣло, что въ Гамбургѣ появилась эпизоотія. Мои спутники были, навѣрное, шведскіе торговцы скотомъ, такъ какъ битыхъ два съ половиною часа говорили только объ эпизоотіи въ Гамбургѣ. Да, это поистинѣ необыкновенно интересно! А, кромѣ того, развѣ меня не ждутъ въ Мальмё? О, Господи, пусть ждутъ!

Но «Царица Савская» не вышла и въ Хецлехолмѣ.

Я взбѣсился, я уплатилъ котщуктору до Балинглофа, опять съ доплатой 40 ёръ — это уже составило одну крону и двадцать ёръ — и въ Валинглофѣ взялъ со стиснутыми отъ ярости зубами билетъ прямо до Стокгольма. Это стоило 118 кронъ — чортъ побери, порядочная сумма! Теперь ясно, что «Царица Савская», точь въ точь какъ тогда, ѣхала въ Стокгольмъ.

Проходилъ часъ за часомъ, и мы все ѣхали; я наблюдалъ на каждой станціи, но она не сходила. Я видѣлъ ее въ окно, и она тоже внимательно смотрѣла на меня. Ахъ, ея чувства ко мнѣ остались тѣ же — это было мнѣ ясно. Но она была чуточку смущена и опускала глаза, когда я проходилъ мимо. Я не кланялся, — всякій разъ я забывалъ объ этомъ. Не сиди она, какъ привязанная, въ дамскомъ купэ, я бы давно уже, конечно, засвидѣтельствовалъ ей свое почтеніе, напомнилъ бы ей о нашемъ старомъ знакомствѣ и о томъ, что я когда-то спалъ на ея кровати; я бы могъ порадовать ее тѣмъ, что превосходно проспалъ вплоть до девяти часовъ.

Какъ похорошѣла она въ эти четыре года! Теперь она стала еще болѣе величественной, чѣмъ тогда.

Снова проходилъ часъ за часомъ; не случилось ничего особеннаго, кромѣ того, что около пяти часовъ поѣздъ переѣхалъ корову; мы слышали, какъ захрустѣли кости, и остановились на минуту, чтобы изслѣдовать рельсы, а потомъ снова поѣхали дальше. Мои спутники стали говорить о поѣздкѣ на пароходѣ въ Орезундъ, что тоже было необыкновенно интересно. Какъ я страдалъ, какъ страдалъ! А вѣдь этотъ человѣкъ все ждалъ меня! Чортъ бы побралъ этого молодца въ Мальмё!

Дальше, все дальше: мы проѣхали Эльмгутъ, Ліаторпъ, Висландъ. Въ Висландѣ «Царица Савская» сходитъ, — я ни на минуту не выпускаю ее изъ виду, — но она возвращается. Хорошо, ѣдемъ дальше. Пріѣхали въ Альфвесту. — «Пересадка въ Кальмаръ!» Здѣсь «Царица Савская» опять сходитъ, но на этотъ разъ она пересаживается въ поѣздъ, идущій въ Кальмаръ. Этого я не ждалъ и былъ крайне смущенъ, такъ что чуть не прозѣвалъ поѣздъ. Сломя голову влетѣлъ я въ вагонъ, какъ разъ въ моментъ отхода. Въ купэ былъ одинъ единственный пассажиръ; онъ даже не взглянулъ на меня, такъ какъ читалъ. Я бросаюсь на мѣсто и также начинаю читать. Минуту спустя слышу:

— Вашъ билетъ!

Другой кондукторъ!

— Билетъ? хорошо, — отвѣчаю я и протягиваю билетъ.

— Это не годится, — говоритъ онъ, — это Кальмарская линія.

— Что такое, не годится?

— Это не та линія.

— Это не мое дѣло. Разъ мнѣ продали билетъ, какъ онъ можетъ не годиться?

— Да вы куда ѣдете?

— Конечно, въ Стокгольмъ, — отвѣчаю я, — куда же еще?

— Ну, а это кальмарскій поѣздъ; слышите, этотъ поѣздъ идетъ въ Кальмаръ, — говоритъ онъ сердито.

Гм… этого я не зналъ, — но, во всякомъ случаѣ, это несносный педантизмъ съ его стороны такъ придираться. Навѣрное, онъ это дѣлаетъ потому, что я норвежецъ, изъ политической ненависти. Я его не забуду.

— Ну, такъ что же намъ теперь дѣлать? — спрашиваю я,

— Это уже ваше дѣло… Такъ куда же вы теперь ѣдете? По этой дорогѣ вы не попадете въ Стокгольмъ!

— Ну, ладно, тогда я ѣду въ Кальмаръ. Я, собственно, въ Кальмаръ и хотѣлъ ѣхать, — возражаю я. — Вѣдь Стокгольмъ никогда и не привлекалъ меня особенно.

Итакъ, эта проклятая царица ѣдетъ въ Кальмаръ. Наконецъ-то окончатся мои мученія!

— Ну, такъ заплатите до Гемлы и сорокъ ёръ доплаты, — говоритъ кондукторъ, — а въ Гемлѣ вы должны взять билетъ до Кальмара.

— Но я только что уплатилъ 118 кронъ, — протестую я. Но мнѣ все-таки пришлось уплатить и даже 40 ёръ доплаты, — это составило одну крону и 60 ёръ. Но мое терпѣніе истощается. Въ Гемлѣ я бросаюсь къ окошку кассы и кричу кассиру:

— Далеко могу я проѣхать по этой линіи?

— Далеко? До Кальмара, — отвѣчаетъ онъ мнѣ.

— Но, быть можетъ, можно проѣхать и дальше?

— Совершенно невозможно, потому что тамъ начинается уже море.

— Хорошо, такъ билетъ до Кальмара!

— Какого класса?

Вотъ! Онъ еще спрашиваетъ, какого класса! Очевидно, этотъ человѣкъ совсѣмъ меня не знаетъ, совершенно не читалъ того, что мною написано. Я отвѣтилъ, какъ онъ заслуживалъ:

— Само собой разумѣется — перваго класса!

Я заплатилъ и занялъ свое мѣсто. Наступила ночь; мой необщительный спутникъ растянулся на своемъ сидѣньѣ и закрылъ глаза, молча, не взглянувъ на меня ни разу. Чѣмъ бы наполнить время? Я не могъ спать, я вставалъ каждую минуту, изслѣдовалъ двери, открывалъ и закрывалъ окна, мерзъ и зѣвалъ. Да, кромѣ того, каждый разъ, какъ поѣздъ останавливался, я долженъ былъ стоять у окна и наблюдать — все это изъ-за моей царицы. И постепенно, дойдя до крайняго раздраженія, я сталъ даже проклинать ее.

Наконецъ-то наступило утро. Мой спутникъ приподнялся и выглянулъ въ окно. Потомъ онъ сѣлъ, совершенно бодрый, и сталъ читать, опять не взглянувъ на меня. Его книгѣ, казалось, конца не будетъ. Я злился на него, пѣлъ и свисталъ, чтобы ему досадить. Онъ ни на что не обращалъ вниманія. Въ глубинѣ души я пожалѣлъ о своихъ прежнихъ спутникахъ въ виду этой напыщенности.

Наконецъ я не вытерпѣлъ и спросилъ:

— Позвольте узнать, куда вы ѣдете?

— Ахъ! — отвѣтилъ онъ, — мнѣ еще только одну станцію.

Это было все.

— Вчера мы переѣхали корову.

— Что?

— Вчера мы переѣхали корову.

— А-а! — и онъ снова погрузился въ чтеніе.

— Не продадите ли вы мнѣ эту книгу? — сказалъ я внѣ себя.

— Книгу? Нѣтъ, — отвѣтилъ онъ.

— Не продадите?

— Нѣтъ.

Тѣмъ дѣло и кончилось, Онъ ни разу не оторвался отъ книги. Въ противоположность его стойкости у меня совершенно подкашивались ноги. Вѣдь, собственно, по винѣ этой злосчастной «царицы» я попалъ въ компанію съ такимъ человѣкомъ.

Правда, она причинила мнѣ уже много непріятностей, но все это забудется при встрѣчѣ съ ней. Ахъ! я такъ хотѣлъ описать ей всѣ свои неудачи, разсказать ей о моей художественной критической статьѣ, о человѣкѣ, который ждалъ меня въ Мальмё, и котораго я оставилъ на произволъ судьбы, о своемъ путешествіи — сначала по стокгольмской линіи, а потомъ по кальмарской. Да, я, конечно, опять произведу на нее впечатлѣніе. И ни слова о жалкихъ нѣсколькихъ ёрахъ доплаты и о 118 кронахъ.

А поѣздъ все несется.

Отъ скуки я начинаю смотрѣть въ окно.

Все одно и то же: лѣсъ, поле, пашни, мелькающіе дома, телеграфные столбы вдоль пути и у каждой станціи обычные пустые товарные вагоны и на каждомъ вагонѣ надпись: «Гольфита».

Что это за «Гольфита»? Это не можетъ быть ни номеромъ, ни человѣческимъ именемъ. Что такое «Гольфита»? большая рѣка въ Шоаенѣ, или фабричное клеймо, или даже религіозная секта? Ну, теперь я вспомнилъ: «Гольфита» — это извѣстный вѣсъ. Въ одной «Гольфитѣ», насколько я помню, содержится 132 фунта, и притомъ это добрые старые фунты. Какъ же, значитъ, тяжела эта «Гольфита», если на одну идутъ 132 такихъ фунта!..

А поѣздъ все мчится.

И какъ только можетъ этотъ нѣмой идіотъ свдѣть цѣлыми часами и все читатъ и читать! Я бы уже трижды прочиталъ такую книжонку, а онъ важничаетъ, чванится своимъ невѣжествомъ и не стѣсняется нисколько. Его глупость переходитъ, наконецъ, всѣ границы; я не могу этого дольше выносить. Я вытягиваю голову, смотрю на него и говорю:

— Что вы сказали?

Онъ поднимаетъ глаза и смотритъ на меня, точно свалился съ неба.

— Что вамъ угодно? — спрашиваетъ онъ.

— Что? — Онъ не понимаетъ.

— Что вамъ нужно? — спрашиваетъ онъ съ досадой.

— Что мнѣ нужно? что вамъ нужно?

— Мнѣ?… Ничего!

— Ну, и мнѣ ничего.

— Зачѣмъ же вы со мной заговариваете?

— Я! Развѣ я съ вами разговаривалъ?

— А то нѣтъ! — говоритъ онъ и съ бѣшенствомъ отворачивается. И опять наступаетъ молчаніе. Проходитъ часъ за часомъ. Наконецъ, поѣздъ даетъ свистокъ, подходя къ Кальмару.

Наступаетъ рѣшительная минута. Я дотронулся до своихъ щекъ, — такъ и есть, я не бритъ! Вѣчная исторія! Но, однако, это большой недостатокъ, что на такой длинной линіи нѣтъ станціи, гдѣ бы можно было выбриться, чтобы походить на человѣка въ такой важный моментъ. Я вѣдь не требую, чтобы на каждой станціи былъ парикмахеръ, но вы должны согласиться со мной, что было бы не лишнимъ, если бы можно было найти парикмахера черезъ каждыя четыре станціи, — по крайней мѣрѣ, таково мое мнѣніе.

Но вотъ поѣздъ останавливается…

Я сейчасъ же выхожу, останавливаюсь и вижу, что «Царица Савская» тоже сходитъ. Но ее вдругъ такъ окружаютъ, что совершенно невозможно пробраться къ ней. Одинъ молодой человѣкъ даже цѣлуетъ ее. — Итакъ, здѣсь живетъ ея братъ, у него здѣсь дѣла, и она пріѣхала провѣдать его. Минуту спустя подъѣзжаетъ экипажъ, она входитъ въ него, за ней еще двое-трое, и они уѣзжаютъ.

Я остаюсь. Она, нисколько не задумываясь, уѣхала у меня, такъ сказать, изъ-подъ носа.

Ну, нечего дѣлать! Впрочемъ, если хорошенько подумать, такъ я еще долженъ быть ей благодаренъ за то, что она даетъ мнѣ время выбриться и прифрантиться, прежде чѣмъ показаться ей. Надо пользоваться временемъ.

Ко мнѣ подходитъ носильщикъ и предлагаетъ снести мой багажъ.

— Нѣтъ, у меня нѣтъ багажа.

— Развѣ у меня нѣтъ никакого багажа?

— Да, у меня нѣтъ совсѣмъ никакого багажа.

Понялъ онъ меня тедерь? Но этимъ я не отдѣлался, онъ хотѣлъ знать, не ѣду ли я дальше.

— Нѣтъ! Я не ѣду дальше.

— Такъ, значитъ, я здѣсь хочу поселиться?

— Можетъ быть, на нѣкоторое время! Есть ли по близости гостиница?

— Но что же мнѣ, собственно, здѣсь нужно? Moжетъ быть, я агентъ или контролеръ?

Еще одинъ человѣкъ, который не читалъ моихъ произведеній.

— Нѣтъ! Я не контролеръ.

Но что же я такое?

— Прощайте! — кричу я ему въ лицо и ухожу.

Какая назойливость! Я отлично могу и самъ найти гостиницу, если на то пошло.

Но я долженъ былъ придумать себѣ положеніе, выдумать цѣль своего пріѣзда, которою я могъ бы воспользоваться, какъ предлогомъ, такъ какъ было очевидно, что если даже голодный носильщикъ такъ любопытенъ, то хозяинъ гостиницы будетъ много хуже.

Итакъ, что же бы я могъ офиціально, для отвода глазъ, дѣлать въ Кальмарѣ? Я долженъ былъ и для того еще выдумать себѣ подходящее дѣло, чтобы не скомпрометировать мою царицу.

И я выходилъ изъ себя, придумывая, что бы такое я «могъ дѣлать» въ Кальмарѣ. Этотъ вопросъ не давалъ мнѣ покоя даже въ то время, когда я находился во власти бритвы парикмахера. Одно было очевидно, — я не могъ показаться въ гостиницѣ, прежде чѣмъ не выясню моего офиціальнаго положенія.

— У васъ есть телефонъ? — спрашиваю я. Нѣтъ, въ парикмахерской не было телефона.

— Но не можете ли вы послать въ ближайшую гостиницу, чтобы заказать мнѣ комнату? Мнѣ некогда самому итти, у меня пропасть дѣлъ!

— Съ удовольствіемъ!

Съ этимъ порученіемъ отправляется ученикъ. Я же отправился гулять по улицамъ, осмотрѣлъ церкви, гавань, при чемъ шелъ довольно быстро, изъ боязни, чтобы кто-нибудь не остановилъ меня и не спросилъ о цѣли моего прибытія въ Кальмаръ. Наконецъ, я дошелъ до парка, кинулся на скамью и погрузился въ размышленія. Я былъ одинъ. Кальмаръ! Что нужно мнѣ въ Кальмарѣ? Названіе казалось мнѣ знакомымъ: гдѣ-нибудь я читалъ о немъ. Богъ вѣдаеть, не изъ области ли политики… какой-нибудь необычный риксдагъ, мирный договоръ? Я произносилъ — «кальмарскій миръ», «перемиріе при Кальмарѣ» — не слыхалъ ли я когда-нибудь о такомъ событіи? Не было ли кальмарскаго договора? Но, поразмысливъ немного, я сказалъ себѣ, что никогда не слыхалъ о договорѣ при Кальмарѣ. Вдругъ я подпрыгнулъ: мнѣ кажется, я нашелъ — была кальмарская битва, сраженіе при Кальмарѣ, какъ битва Вортѣ или Дюппелѣ. Да, теперь я вспомнилъ. Я опрометью бросился въ гостиницу: разъ была битва при Кальмарѣ, такъ я хочу познакомиться съ историческими мѣстностями — вотъ и цѣль моего пріѣзда. Вотъ здѣсь стоялъ корабль Нила Іуля, тамъ вражеская бомба пронеслась высоко надъ землей и взорвала землю въ огородѣ, тамъ Густавъ Адольфъ упалъ на палубу военнаго корабля, тутъ Кольбейнъ Сильный спросилъ: «Что тамъ разрушается?» — Норвегія ускользаетъ изъ твоихъ рукъ! — отвѣтилъ Эйнаръ.

Но, подойдя къ гостиницѣ, я струсилъ и отказался отъ всей своей исторіи битвы. Никогда не было никакой битвы при Кальмарѣ, битва была на копенгагенскомъ рейдѣ! И а опять отправился по городу Все представлялось мнѣ въ мрачномъ свѣтѣ.

Такъ пробродилъ я цѣлый день, на ѣлъ, не пилъ и совсѣмъ выбился изъ силъ. Къ тому же было уже слишкомъ поздно, чтобы зайти въ книжную лавку и купить путеводитель по Кальмару: всѣ книжныя лавки были уже заперты. Наконецъ, я подошелъ къ фонарщику.

— Извините, пожалуйста, — говорю я учтиво, — что это когда-то случилось въ Кальмарѣ?

Фонарщикъ повторяетъ: «случилось?» и смотрить на меня.

— Да, — говорю я, — я отлично помню, что здѣсь въ Кальмарѣ когда-то что-то случилось. Это имѣетъ большой историческій интересъ, и потому мнѣ такъ это и хочется знать.

Мы стоимъ другъ противъ друга.

— Гдѣ вы живете? — спрашиваетъ онъ.

— Я именно и пріѣхалъ исключительно для того, чтобы изучить это, — неребиваю я, — это стоило мнѣ довольно дорого, да, это обошлось мнѣ даже въ одну крону и шестьдесятъ ёръ штрафа помимо ста восемнадцати кронъ за проѣздъ, о которыхъ я даже и говорить не хочу. Можете спросить у кондукторовъ, если хотите!

— Вы изъ Норвегіи?

— Да, я изъ Норвегіи!

— Вы агентъ?

Несмотря на все мое утомленіе, мнѣ пришлось поспѣшно обратиться въ бѣгство — вѣдь это было какъ разъ то, что я хотѣлъ отъ него узнать: кто я такой? Но и въ этомъ опять виновата «царица» во всемъ она виновата, и я высказалъ пожеланіе, хотя и въ мягкихъ выраженіяхъ, чтобы она провалилась въ преисподнюю за свои козни.

Потомъ я снова вернулся въ паркъ.

Нѣтъ, теперь я уже не видѣлъ спасенія!

Я прислонился къ дереву, но прохожіе начали на меня посматривать. Я нашелъ, что не безопасно оставаться здѣсь дольше, и поплелся далѣе. Три часа спустя я очутился за городомъ. Я оглядѣлся, — теперь я одинъ. Передо мной возвышается какойто черный колоссъ. Я останавливаюсь, чтобы осмотрѣть этотъ колоссъ: онъ похожъ на гору съ церковью на вершинѣ. Въ то время, какъ я такъ стою, оттуда выходитъ какой-то человѣкъ. Я останавливаю его и спрашиваю:

— Что же это за гора, мнѣ неизвѣстно ея названіе изъ географіи, хотя я знаю очень много горъ?

— Это замокъ, — отвѣчаетъ онъ.

— Замокъ, кальмарскій замокъ!

Хотѣлось бы мнѣ знать, не происходило ли въ немъ все то, что бродило въ моей головѣ.

— Замокъ, конечно, теперь запущенъ и въ развалинахъ въ сравненіе съ тѣмъ, какимъ онъ былъ, когда въ немъ происходили великія событія? — спросилъ я.

— О, нѣтъ, смотритель содержитъ все въ порядкѣ! — отвѣтилъ тотъ.

— Кто живетъ тамъ въ настоящее время? Я хочу спросить, какъ фамилія того князя, который помѣщается въ южномъ флигелѣ? У меня вертится на языкѣ, но…

— Но въ этомъ флигелѣ теперь собраніе оружія, мечей, древностей, всевозможныхъ старинныхъ вещей…

У меня тотчасъ является блестящая идея: я могъ сюда пріѣхать, чтобы осмотрѣть древности въ замкѣ. Я бы обнялъ этого человѣка, если бъ у него не было мѣшка на спинѣ, и я отлично помню, что, прежде чѣмъ мы разстались, я освѣдомился о его женѣ и дѣтяхъ.

Въ полночь я, наконецъ, пришелъ въ свою гостиницу. Я тотчасъ отыскалъ хозяина и сказалъ, что хотѣлъ бы занять комнату.

— Я хочу здѣсь изучать древности, — сказалъ я коротко и рѣзко, — я даже покупаю старинныя вещи; было бы вамъ извѣстно, — это моя профессія.

Хозяинъ удовлетворился моимъ объясненіемъ и велѣлъ провести меня въ комнату.

Затѣмъ слѣдуетъ недѣля разочарованій, потраченныхъ усилій. Цѣлая недѣля! «Царицы Савской» нигдѣ не видно. Я искалъ ее день за днемъ, заходилъ освѣдомляться къ почтмейстеру, бесѣдовалъ съ двумя полицейскими, исходилъ паркъ вдоль и поперекъ въ часы гулянья, осматривалъ каждый день витрины фотографовъ, чтобы увидѣть, не выставленъ ли и ея портретъ, — но все было напрасно. Я нанялъ двухъ человѣкъ, день и ночь сторожилъ на желѣзнодорожной станціи, чтобы она не могла ускользнуть отъ меня, и съ нетерпѣніемъ ожидалъ конца всей этой исторіи.

Между тѣмъ, я ежедневно осматривалъ замокъ и собраніе древностей. Я исписывалъ большіе листы замѣтками, считалъ ржавчины на сабляхъ и сломанныхъ шпорахъ, отмѣчалъ всѣ года и надписи, которые находилъ на старыхъ шкатулкахъ и картинахъ, не преминулъ даже записать мѣшокъ съ перьями, найденный мною среди древностей и который, какъ оказалось, принадлежалъ смотрителю. Я производилъ свои изслѣдованія съ мужествомъ отчаянія; между тѣмъ мысли мои были полны горечи; разъ уже я принялся отыскивать «Царицу Савскую», я не могъ остановиться на полдорогѣ, даже если бы долженъ былъ стать для этого настоящимъ антикваріемъ. Я телеграфировалъ въ Копенгагенъ относительно своей корреспонденціи и вообще началъ устраиваться на зиму. Богъ знаетъ, чѣмъ это еще кончится! Вотъ уже шесть дней, какъ я живу въ гостиницѣ. Въ воскресенье я нанялъ четырехъ мальчиковъ, чтобы они утромъ и вечеромъ караулили у церкви, не пойдетъ ли туда моя «царица». Но это не помогло.

Во вторникъ утромъ пришли, наконецъ, мои письма; этотъ вторникъ чуть не убилъ меня. Одно письмо было отъ того человѣка, который ждалъ меня въ Мальмё: если я не пріѣхалъ до сихъ поръ, то могу совсѣмъ не являться; онъ прощался со мной навсегда. Я почувствовалъ глубокую рану въ сердцѣ.

Второе распечатанное мною письмо было отъ друга и содержало извѣстіе, что двѣ крупныя газеты уличали меня въ плагіатѣ и подтверждали это цитатами. Я почувствовалъ еще болѣе глубокую рану въ сердцѣ. Въ третьемъ письмѣ былъ счетъ — его я вовсе не сталъ читать — съ меня было довольно и этого. Я бросился на диванъ и уставился глазами въ одну точку. Но чаша страданій не была еще выпита мною до дна. Въ дверь постучали.

— Войдите, — сказалъ я слабымъ голосомъ. Вошелъ хозяинъ въ сопровожденіи какой-то старухи; у старухи была въ рукахъ корзинка.

— Прошу извиненія, — сказалъ хозяинъ, — вы вѣдь покупаете старинныя вещи?

Я уставился на него.

— Старинныя вещи? Я покупаю старинныя вещи?

— Да, вы вѣдь сами говорили.

И я принужденъ былъ выказать интересъ къ сгариннымъ вещамъ.

— Да, совершенно вѣрно, я дѣйствительно покупаю старинныя вещи; извините, пожалуйста, что я не сразу понялъ, я былъ занятъ совсѣмъ другимъ. Да, конечно, я покупаю всякія старинныя вещи. Позвольте мнѣ взглянуть на эти драгоцѣнности.

И женщина открываетъ свою корзину.

Я всплескиваю руками отъ восхищенія и объявляю, что желалъ бы пріобрѣсти все, каждую вещь. Какой великолѣпный ушной шприцъ! Хотѣлъ бы я узнать, какой король пользовался имъ въ послѣдній разъ Ну, да это я узнаю, какъ только загляну въ свои бумаги, — пока это не къ спѣху. А сколько хочетъ она за эту роговую ложку? А эти три обкуренныя трубки Набека! [1]. Я ихъ не отдамъ ни за какія деньги, такъ же какъ и эту вилку. Итакъ, сколько же я долженъ заплатить за все это?

Женщина задумывается.

Двадцать кронъ, полагаетъ она. И я, не раздумывая, не торгуясь, отдалъ ей двадцать кронъ, только чтобы поскорѣе отдѣлаться отъ нея. Какъ только она вышла, я побѣжалъ въ паркъ, чтобы перевести духъ. Нѣтъ, это было уже свыше моихъ силъ!

На скамью подлѣ меня сѣла, что-то напѣвая, нянька съ ребенкомъ. Я кинулъ на нихъ свирѣпый взглядъ, чтобы заставить ихъ замолчать. Немного спустя вдоль аллеи, медленно ступая, рука объ руку, показались двое людей. Я вглядѣлся и остолбенѣлъ: «Царица Савская»!

Наконецъ-то, наконецъ-то нашелъ я ее вновь, мою Савскую царицу!

Ее сопровождалъ господинъ, ея братъ, тотъ самый, который цѣловалъ ее при встрѣчѣ. Они идутъ подь руку и тихо разговариваютъ. Я стоялъ наготовѣ. Наступала рѣшительная минута — пусть будетъ, что будетъ! Я хочу начать съ того, что напомню ей, какъ я когда-то спалъ на ея кровати; тогда она, конечно, вспомнитъ меня. А когда, такимъ образомъ, будетъ положено начало разговору, братъ, конечно, пойметъ, что ему слѣдуетъ удалиться.

Я выступаю впередъ.

Оба глядятъ на меня съ изумленіемъ, и отъ этого я смущаюсь и забываю, съ чего хотѣлъ начать.

Я бормочу:

— Фрёкенъ, четыре года тому назадъ… — И умолкаю.

— Что ему нужно? — спрашиваетъ господинъ и взглядываеть на нее. Потомъ обращается ко мнѣ и спрашиваетъ то же самое:

— Что вамъ нужно? — и говоритъ это довольно высокомѣрнымъ тономъ.

— Я хотѣлъ, — отвѣчаю я, — я хотѣлъ только попросить извиненія, что позволяю себѣ привѣтствовать фрёкенъ. Но какое вамъ дѣло до этого? Мы съ фрёкенъ старые знакомые, я даже на ея кровати…

Царица прерываетъ меня и говоритъ:

— Идемъ, идемъ!

Такъ она не хочетъ меня узнавать, она отрекается отъ меня! Гнѣвъ овладѣваетъ мною, и я иду слѣдомъ за быстро удаляющейся парою. Господинъ внезапно оборачивается. Увидѣвъ, что я слѣдую за ними, онъ преграждаетъ мнѣ дорогу.

Онъ выглядитъ, впрочемъ, не слишкомъ отважнымъ, онъ даже замѣтно дрожитъ. Царица проходитъ дальше, наконецъ, начинаетъ почти бѣжать.

— Что вамъ нужно, любезнѣйшій? — спрашиваетъ опять господинъ.

— Отъ васъ мнѣ ничего не нужно, — говорю я, — я хотѣлъ только поздороваться съ фрёкенъ, съ той дамой, которая гуляла съ вами, такъ какъ я и раньше встрѣчался съ ней. Я хотѣлъ только просто, изъ вѣжливости…

— Ну, такъ, во-первыхъ, фрёкенъ, повидимому, не желаетъ видѣться съ вами, а, во-вторыхъ, фрёкенъ — не фрёкенъ, а фру, она вышла замужъ, это моя жена. Теперь вы довольны?

— Она… что такое?.. Она… ваша жена?

— Да, она моя жена! — проревѣлъ онъ. — Теперь вы меня понимаете?

Его жена, его жена!

О чемъ еще разсказывать? Я прямо-таки упалъ на скамью. Это было для меня смертельнымъ ударомъ. Я закрылъ глаза и позволилъ ему уйти. Какое мнѣ было до него дѣло, если солнце моего счастья закатилось навѣки!..

Я просидѣлъ нѣсколько часовъ на скамейкѣ, предаваясь самому мрачному отчаянію.

Къ полудню я вернулся въ гостиницу, заплатилъ по счету и прокрался незамѣтнымъ образомъ на вокзалъ. Прождавъ еще съ добрый часъ поѣзда, я уѣхалъ, обобранный и подавленный, убитый горемъ, терзавшимъ меня всю дорогу.

Купленную мною корзину съ старинными вещами я оставилъ въ Кальмарѣ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Видишь, мнѣ не суждено жениться! Еще никогда я не былъ такъ близокъ къ этому, какъ теперь, и вотъ какой конецъ! Я не жалѣю труда, не отступаю передъ путешествіемъ, не страшусь расходовъ, и все-таки — ничто не помогаетъ! Что же дѣлать? — Судьба!

1905