Царская охота на «Десятого»

Цель оправдывает средства

Итак, прежде всего было необходимо прорваться с посольством в Москву и там объяснить Алексею Михайловичу, что происходит на самом деле. Борьбу православных христиан против поляков-католиков он, царь и защитник православия, должен одобрить – по крайней мере, не посылать в Украину карателей по просьбе Владислава IV. Гетман дал указание всем полковникам в приграничных с Московией полках: пропускать московских гонцов на свою территорию, следить за ними, а на обратном пути задерживать и направлять с почтой в Чигирин. Так и было сделано. Первым 25 мая схватили гонца Григория Климова, который вез письмо от Севского воеводы к сенатору Адаму Киселю в Киев. С письма, где речь шла о московской военной помощи полякам, сняли копию. Климов предстал перед гетманом, и тот пояснил гонцу ситуацию, прекрасно понимая, что в посольском приказе в Москве Климов расскажет все думному дьяку, тот – ближнему боярину Борису Морозову, а боярин Борис – царю. Так оно и вышло, и Алексей Михайлович сообразил, что из защитника православия его заставляют стать гонителем православных христиан-черкасцев, а это уже позор на всю православную конфессию.

Но такой способ все равно не сработал бы в необходимый срок, и гетман принимает весьма оригинальное решение. Из Константинополя он получил известие, что царь пригласил патриарха иерусалимского, отца Паисия, посетить Москву, и тот, приняв приглашение, едет через Константинополь, Кишинев в Киев. Гетман решил достойно встретить Паисия в Киеве, обговорить с ним свои проблемы, предоставить для защиты от поляков и воров конвой во главе с полковником Силуяном Мужиловским и, таким образом, прорваться с письмом к московскому царю, наладив обмен посольствами. Идея была богатая, и оставалось ждать Паисия, ловить московских гонцов, брать у них информацию и готовить досье для иерусалимского патриарха. Помимо этого гетман писал к московским пограничным воеводам письма для передачи царю, где просил о военной помощи и протекторате, но ответов из Москвы не было. Мало того, в письме, перехваченном у гонца сенатора Адама Киселя из Киева в Варшаву, 17 июля 1648 года сенатор сообщал канцлеру, что московский царь, согласно договоренности, готов выступить против бунтовщиков-черкасцев. От московской интервенции Войско Запорожское спас Соляной бунт в Москве, проходивший 2-4 июня 1648 года, в ходе которого пал фаворит царя боярин Борис Морозов. Отголоски бунта прокатились по всему царству, и это остановило приказ Алексея Михайловича двинуть свои войска на землю Войска Запорожского.

Гетман ждал Паисия. Наконец, в конце июля гонцы известили, что патриарх приблизился к южным границам Войска, и в августе Богдан, выслав торжественный конвой под командованием полковников Силуяна Мужиловского и Михайла Крисы. Мужиловский должен был войти в доверие к Паисию и сопровождать его до Москвы. В первых числах декабря патриарх иерусалимский прибыл в Киев, где его встретил и поселил в своих покоях митрополит Киевский Сильвестр Косов, а вскоре Паисий встретился и с гетманом. По просьбе Богдана Хмельницкого патриарх обвенчал гетмана с Еленой Чаплинской. Потом, до 28 декабря включительно, гетман по нескольку часов в день беседовал с Паисием.

Как считает историк Юрий Джеджула, именно тогда Паисий рассказал Богдану про Тимофея Акундинова. О нем он слышал в Константинополе от греческого архимандрита Анфилахия, который следил через своих монахов за этим человеком, проживавшим во дворце Великого визиря Алем-Асалих-паши и выдававшим себя за сына московского царя Василия Иоанновича Шуйского. Лжешуйский заметил слежку и пожаловался Великому визирю, а тот передал греческому архимандриту, что если последний будет и дальше беспокоить гостя своим вниманием, то жизнь свою окончит на каторге.

Можно лишь предполагать, в какой форме обсуждались вопросы, связанные с прорывом блокады московского царя, используя Лжешуйского. Но весьма достоверно, что Паисий и Хмельницкий стали союзниками в решении проблемы «крестоцелования» и протектората Московского царства над Войском Запорожским: 28 декабря гетман написал московскому царю письмо, а иерусалимский патриарх взялся передать его из рук в руки. Мало того, Паисий обещал доказать Алексею Михайловичу целесообразность протектората, так как при этом, во-первых, южные границы царства были бы надежно защищены от Крымского ханства, количество защитников православия от католического Рима увеличилось бы на несколько сотен тысяч мушкетов и сабель, а, во-вторых, при слиянии московской и казацкой православных церквей выигрывала московская, что было понятно и царю, и московскому патриарху.

Итак, на следующий день после последнего свидания гетмана с патриархом, 29 декабря 1648 года, Паисий в сопровождении эскорта под началом полковника Силуяна Мужиловского выехал из Киева в Москву. В тот же день Богдан Хмельницкий направился из украинской столицы в столицу Войска Запорожского Чигирин.

В 1616 году Зиновий Богдан Михайлович Хмельницкий, будучи 21 года от роду, окончил иезуитскую коллегию во Львове, где проходил науки у доктора богословия и известного католического проповедника, иезуита Андрея Гонцеля Мокрського. Вне всякого сомнения, он был знаком с иезуитской доктриной «цель оправдывает средства». Анализируя дипломатию казацкого гетмана, весьма нетрудно это доказать на фактах. В частности, на примере разработки и реализации плана против «крестоцелования» с использованием Лжешуйского, к чему гетман приступил сразу же после свидания с иерусалимским патриархом Паисием.

Гетман знал, что Москва более всего боялась повторения Смутного времени, и нейтрализация Лжешуйского, начиная с октября 1646 года, стала главной задачей московской дипломатии и разведки. Поэтому, заполучив самозванца в Чигирин и оказав ему соответствующие знаки внимания, гетман получал все предпосылки к оказанию аналогичного внимания к Войску Запорожскому. Самозванец становился козырным тузом в той дипломатической игре, которую вынужден был вести Хмельницкий для получения протектората московского царя, – цель оправдывала средства ее достижения.