Царство костей

8

24 апреля, 06:05 по центральноафриканскому времени

Кисангани, Демократическая Республика Конго

«Мы все-таки опоздали…»

Грей быстро шел по кампусу университета Кисангани, словно пришпоренный предчувствием неминуемой катастрофы. За годы в армии он научился доверять своей интуиции. Коммандер осмотрелся по сторонам, словно пытаясь определить, отчего у него так разболтались нервы.

Солнце ярко поднималось над новым днем, дочиста выметенным ночными грозами. На небе все еще висели густые тучи с темными космами дождя по краям, отбрасывая на землю густые тени, но над залитыми солнечным светом коричневыми просторами джунглей за рекой Конго играли разноцветные радуги. Прогноз обещал перерыв в муссонных грозах – по крайней мере, на ближайшую пару дней.

Грей и остальные приземлились в международном аэропорту ровно час назад. Директор Кроу уже ввел их в курс дела относительно ночных событий, поведав и о налете неизвестных на лагерь беженцев ООН, и о том, что Такеру Уэйну удалось спасти нескольких выживших. Чтобы расследовать нападение, туда еще до рассвета вылетело подразделение конголезских военных – буквально за несколько минут до того, как приземлился самолет с отрядом «Сигма». Пейнтер и Кэт постоянно отслеживали ситуацию и должны были сразу сообщить, как только что-нибудь узнают.

А тем временем группу Грея направили в университет, чтобы основать оперативную базу и подготовить группу к ее собственному расследованию – как похищения медицинской бригады «Врачей без границ», так и возможного заражения, распространяющегося по Центральной Африке. Пирс представил себе, как заболевание наносит удар здесь, в городе с почти двухмиллионным населением, куда из удаленных районов стекается все больше и больше беженцев.

Кисангани располагался на слиянии главных водных путей региона. Именно здесь все основные реки и их притоки – Люалаба, Чопо и Линди – сливались воедино, образуя могучую Конго, самую глубокую реку в мире и лишь вторую по водности[40] после Амазонки. Город в джунглях, основанный в 1883 году Генри Мортоном Стэнли и до 1966 года носивший название Стэнливиль, отмечал самую дальнюю судоходную точку в Конго. Хотя поначалу исследователь назвал это место Водопадной станцией Стэнли – из-за целой цепи водопадов, блокирующих дальнейшее продвижение по воде. Приглянулось оно ему еще и тем, что все вымываемое из джунглей неизбежно оказывалось здесь.

Это также означало, что если в этом регионе и вправду распространялось какое-то неизвестное заболевание, то Кисангани оказывался у него в самом перекрестье прицела.

– Похоже, это вот тут, – произнес Монк, прерывая беспокойные мысли Грея. Его товарищ по группе показывал сложенной картой кампуса на трехэтажное здание светло-коричневого кирпича, в котором располагался факультет естественных наук.

Именно здесь группа и планировала устроить свой штаб. Такер с доктором Уитакером прибыли сюда ночью и уже успели развернуть мобильную лабораторию.

– По крайней мере, на вид не какая-то развалина, – пробурчал Ковальски, явно раздраженный тем, что пришлось подняться в такую рань, да еще и остаться без завтрака.

По дороге из аэропорта они долго пробирались сквозь забитый транспортными пробками город, полный вконец обветшавших, запятнанных сажей и разрисованных граффити колониальных зданий. Однако на улицах вовсю кипела жизнь, полная энергии и буйства по-африкански ярких красок – особенно вокруг центрального рынка, пристроившегося по соседству с красивым старинным собором.

Лиза прикрыла глаза ладонью от солнца, изучая место, в котором им предстояло обосноваться.

– Не переживай. Пару лет назад это здание практически полностью перестроили. В том числе оборудовали здесь изолятор третьего класса биологической защиты. Который нам может понадобиться, прежде чем все это закончится.

– Учитывая то, с чем мы можем столкнуться, – заметил Монк, – меня куда больше устроил бы четвертый класс защиты – то, что способно противостоять самым лютым инфекциям.

Лиза затолкала несколько выбившихся прядок светлых волос за ухо.

– А вот доктор Уитакер настроен довольно оптимистично касательно имеющихся здесь ресурсов. Вдобавок, у него есть коллега в Габоне, который обещал доступ к модулю четвертого класса защиты, если это действительно будет необходимо.

Грей вздохнул.

«Сойдет и это, пока мы не узнаем больше».

И все же со следованием основному принципу «Сигмы» – всегда быть первыми – на сей раз вышла осечка. Припомнился рассказ Пейнтера про нападение и похищения в лагере ООН. Это не могло быть простым совпадением. Несмотря на все усилия «Сигмы»…

«Кто-то тут нас опередил».

Когда группа Грея подошла к зданию факультета, стеклянные двери перед ними открыла знакомая фигура.

– Похоже, вся шайка опять в сборе, – объявил Такер.

Четвероногий напарник армейского рейнджера тоже выбрался на крыльцо поприветствовать их. Помахивая пушистым хвостом, Кейн ткнулся Ковальски носом в промежность.

Здоровяк оттолкнул пса.

– Тоже рад тебя видеть, дружок… Просто не настолько рад.

Последовали быстрые рукопожатия и похлопывания по мохнатому боку.

Такер махнул им на двери.

– Фрэнк устроился на верхнем этаже. Вам предстоит много чего услышать.

Он быстро повел их группу через здание общей площадью в тридцать тысяч квадратных футов. Несколько студентов проводили их любопытными взглядами, особенно приметив собаку. Поднялись на третий этаж, на котором размещались различные лаборатории и рабочие кабинеты, и наконец подошли к прочной двери с кодовым замком.

– Место только наше, – сообщил Такер, нажимая на подсвеченные клавиши. – Благодаря связям нашего директора.

Отперев дверь, он провел их в большое рабочее пространство с рядом окон, выходящих на реку. Это была явно биологическая лаборатория, оборудованная центрифугами, микроскопами, спектрометрами и хроматографами. Вдоль стен выстроились застекленные шкафы с лабораторной посудой и шеренги высоких холодильников и морозильников из нержавеющей стали, между которыми втиснулся инкубатор со стеклянной передней панелью.

Монк и Лиза изучали обстановку одновременно с любопытством и завистью, особенно длинный стол, разделяющий помещение. На нем красовался набор лабораторного оборудования, рядом с которым вполне органично смотрелся бы безумный профессор из какого-нибудь научно-фантастического фильма – трубки, колбы, реторты, набор помеченных этикетками пробирок с реактивами… На краю стола пристроился ноутбук, на экране которого крутилась заставка какой-то биоинформационной программы в виде стилизованной спирали ДНК.

Лиза показала на монитор.

– Это генетический банк НЦБИ[41] – база данных большинства известных генетических последовательностей.

«Похоже, все это добро доктора Уитакера».

Грей перевел взгляд влево, где большие окна выходили в соседнее помещение, которое отделял небольшой шлюз, увешанный костюмами биологической защиты – судя по всему, там и располагался упомянутый карантинный блок.

Такер повел группу Грея в противоположную сторону, где стояли две фигуры в лабораторных халатах. Пара склонялась над накрытым колпаком вытяжки длинным столом, пристроенным вдоль дальней стены. Доктор Фрэнк Уитакер коротко кивнул подошедшим оперативникам «Сигмы». Молодой человек рядом с ним, пониже ростом, оказался Бенджамином Фреем, аспирантом из Великобритании, работавшим в джунглях над кандидатской диссертацией, когда там разразился весь этот ад, про который все уже были в курсе.

Пока Такер представлял друг другу собравшихся, аспирант неловко переминался с ноги на ногу, явно испытывая дискомфорт при виде такого количества незнакомых людей.

Фрэнк сохранял невозмутимость, хотя держался вроде как несколько настороженно.

– Мы как раз собирались подготовить кое-какие образцы для анализа, – сообщил ветеринар. – У меня ушла бо`льшая часть ночи, чтобы разгрузить и собрать мою лабораторию. Пожалуй, стоило бы хотя бы часок поспать.

Лиза придвинулась ближе.

– Образцы откуда? – спросила она. – Я думала, вы так и не попали в лагерь.

Фрэнк повернулся к аспиранту.

– Да вот Бенджи удалось собрать несколько особей, прежде чем лагерь подвергся нападению… Давайте я вам покажу.

Грей и остальные столпились вокруг стола под вытяжкой.

Бенджи обхватил себя руками за грудь.

– Я… нескольких особей я потерял. Выронил где-то, или разбились пробирки, но несколько штук все-таки удалось сохранить.

Грей присмотрелся к трем пробиркам, вертикально стоящим в держателе. Две казались пустыми, пока по боку одной не поползла вверх какая-то крошечная красновато-черная букашка. В третьей содержалось большое насекомое с тонкой талией и выпуклым брюшком.

– Мне удалось сохранить несколько куколок кочевых муравьев, солдата и королеву колонии, – объяснил Бенджи.

Монк нахмурился.

– Муравьи? Я слышал, что на лагерь был их набег, но все равно не пойму, какое отношение могут иметь муравьи к потенциальному патогену, за которым вы охотитесь.

– Может, и никакого, – признал Фрэнк. – Но Бенджи уверяет, что муравьи там вели себя необычно, крайне агрессивно. Он также заметил, что во время этого набега несколько разных подвидов этого рода передвигались в одной колонне, что тоже является странным для них поведением. А потом на лагерь напали бабуины. Такая свирепость атипична для данного вида. Так что это заставило меня призадуматься, нет ли тут какой-то связи – некоего единого фактора, объединяющего все эти недавние события.

– Муравьев и необъяснимую кататонию у людей? – спросил Монк.

На помощь Фрэнку пришла Лиза:

– Насекомые часто являются переносчиками различных заболеваний. Москиты, мухи, клещи, блохи… Доктор Уитакер прав. Это явно то, что первым делом следует исключить.

Тот кивнул.

– А потом, нам все равно больше нечего анализировать на данный момент. По крайней мере, такая предварительная работа поможет мне откалибровать оборудование.

Такер перебил его:

– Фрэнк, тебе обязательно нужно поделиться тем, что ты мне недавно рассказывал. Хотя мне ни к чему выслушивать это еще раз. У меня от твоих рассказов и без того мороз по коже. А тем временем мы с Кейном приведем еще двоих, которых ты должен выслушать. Они легли покемарить в соседнем кабинете.

Такер направился к двери.

Когда он вышел, Грей повернулся к ветеринару.

– Так что вы можете нам рассказать?

Фрэнк нахмурился, лицо у него пошло морщинами от беспокойства.

– Не исключено, что мы имеем дело с «Заболеванием Икс»[42].

6:28

Монк склонился над муравьиной королевой, копошащейся в пробирке. Он уже не раз слышал про «Заболевание Икс» – неведомое чудище, которого опасались все специалисты в области здравоохранения. Имелся в виду теоретический и пока неизвестный ученым возбудитель опасного заболевания, применительно к которому у современной науки не имелось ни превентивных мер, ни методов лечения, и которое могло очень быстро распространяться. После последней пандемии эпидемиологи уже ожидали очередного подобного сюрприза.

«Может ли происходящее в регионе оказаться вспышкой как раз такого заболевания?»

Он припомнил озабоченность Кэт касательно характера распространения – ее предположение, что патоген может разноситься ветром по воздуху. Если это так, то это будет бедствие, равного которому еще не знал мир.

Пока Фрэнк объяснял все это группе, Монк изучал огромного муравья. Тот был длиной с его большой палец и казался мертвым. Вытянув палец, Коккалис легонько постукал по пробирке. Муравей тут же стал корчиться, зацарапал лапками по стеклу и зашевелил усиками, показывая, что жив.

Поежившись от отвращения, Монк сжал пальцы в кулак и отдернул руку.

Аспирант, который добыл муравьиную королеву, заметил его внимание и бочком придвинулся к нему.

– А можно… можно спросить? – произнес Бенджи явно извиняющимся тоном. – Как вы потеряли руку?

Коккалис опустил взгляд на свой сжатый кулак. Парнишка оказался довольно наблюдательным. Лишь немногие замечали, что вместо одной кисти у него протез.

Искусственная рука представляла собой высокотехнологичную разработку УППОНИР, и главной задачей разработчиков было сделать ее практически неотличимой от настоящей. Даже Монк частенько об этом забывал. Это была новейшая военная технология: в соматосенсорную кору головного мозга ему имплантировали экспериментальный нейрокомпьютерный интерфейс – микроэлектронные массивы размером с ноготь, благодаря которым Коккалис мог контролировать нейропротез при помощи мысли и даже «чувствовать» предметы на ощупь. Вообще-то выращенная в лабораторных условиях кожа оказалась гораздо более чувствительной, чем его собственная.

Но и это было еще не все.

Потянувшись к запястью, Монк отстегнул манжету, которую удерживали намагниченные контактные точки, и положил протез на стол под вытяжкой. Мысленно приказал руке приподняться на кончиках пальцев и ползти к парню. Это был фокус, который откровенно пугал большинство людей.

Однако Бенджи попросту склонился ближе.

– Беспроводная обратная биосвязь… Круто.

Монк поставил протез обратно, как впечатленный познаниями молодого человека, так и слегка разочарованный тем, что его трюк на сей раз не удался.

«Ох уж эта нынешняя молодежь…»

Бенджи опять переключил внимание на свои образцы.

– А вы в курсе, что биомасса муравьев в мире равняется нашей собственной? А значит, они занимают столько же места на планете, что и мы.

Монк попытался перестроиться на эту неожиданную перемену темы.

– Нет, я этого не знал.

– И они намного умней и искусней, чем может представить себе большинство людей. Взять хотя бы муравьев-листорезов, которые ведут себя как крошечные фермеры. Например, выращивают грибы, выделяя антибиотики, способствующие росту грибницы. И большинство видов умеют ориентироваться в пространстве, используя магнитное поле Земли. Вообще-то мезэнцефалон – средний мозг у насекомых – не так уж сильно отличается от нашего, особенно у больших королев вроде этой, что в определенной степени наделяет их самосознанием и даже позволяет им испытывать определенный набор эмоций.

– У насекомых есть эмоции? – Монк припомнил короткую характеристику, которую дал им директор Кроу касательно этого парнишки, не забыв упомянуть и про легкую степень аутизма.

«Интересно, не в этом ли источник интереса Бенджи к эмоциональному миру вокруг него?»

– Именно так, – настаивал тот. – У насекомых есть рудиментарные эмоции. И, вне всякого сомнения, они способны испытывать страх. И гнев. – Молодой человек наконец поднял на него взгляд. – Когда-нибудь приходилось разворошить гнездо шершней?

– Мысль понятна.

– Также они демонстрируют и некоторую степень эмпатии.

– Эмпатии? Правда?

Монк изучал профиль Бенджи, пока молодой человек присматривался к муравьиной королеве. Многие уверены, что люди с аутизмом лишены способности к сопереживанию, но это не так. Скорее, им просто нелегко интерпретировать эмоциональные отклики окружающих. И можно лишь представить, какие сложности это создает в жизни.

Бенджи кивнул.

– Муравьи матабеле – которые тоже относятся к роду кочевых муравьев – выносят раненых с поля боя после набега на термитники. А потом ухаживают за ними, пока тем не станет лучше. Как и воинственный африканский народ матабеле, в честь которого они названы. Вообще-то исследователи приходят к мысли, что такой сложный внутренний мир и является одной из причин, по которой насекомые выработали столь удивительные стратегии выживания.

Монк чувствовал, что парень подходит к сути дела.

Бенджи прикоснулся к пробирке с сидящей внутри королевой.

– Так что не стоит их недооценивать. – Он бросил взгляд на Монка. – Я полностью согласен с доктором Уитакером. Все они – явно часть всего происходящего, хотя пока и непонятно, каким образом.

Монк выпрямился, наконец дождавшись, когда этот юноша все-таки изложит свою позицию, пусть и довольно окольным путем. Потом бросил взгляд на доктора Уитакера, который явно не решался сделать то же самое, – с гораздо большей тоской на лице.

Судя по тому, как Фрэнк поглаживал пальцем переносицу, Лиза основательно его загрузила. Она сумела бы выжать информацию даже из камня, если б сочла, что это поможет решению какой-либо проблемы.

«Добро пожаловать в мой мир, старина».

6:32

Лиза хмуро посмотрела на доктора Уитакера, чувствуя, что тот едва терпит их присутствие – вмешательство посторонних людей, а тем более женщины. Большей частью он общался с Греем, уделяя внимание в первую очередь его вопросам.

Ветеринар-вирусолог явно обладал острым умом, но и у него имелись свои «слепые зоны», отдельные предрассудки и предубеждения, наверняка укоренившиеся за годы военной службы, которая всегда была «клубом мальчиков» – хотя не сказать, чтобы научный мир был в этом плане хоть сколько-нибудь лучше. Лиза воевала с этим мужским шовинизмом еще с медучилища. Но тем не менее сдаваться не собиралась.

Не способствовало взаимопониманию и то, что доктор Уитакер был типичным полевым исследователем – человеком, который привык работать в одиночку, при минимальном надзоре со стороны или же полном отсутствии такового.

«Но только не на сей раз».

Лиза продолжала нажимать на него.

– Доктор Уитакер, почему вы так убеждены, что в данном случае мы можем иметь дело с «Заболеванием Икс»?

Фрэнк лишь тяжело вздохнул.

Она подняла руку.

– Я вовсе не хочу сказать, что это не так, – просто прошу вас поделиться тем, что именно наводит вас на такую мысль.

Повернувшись к окну, Фрэнк махнул куда-то за реку Конго.

– Вот из-за этого. Из-за джунглей. Мир по-прежнему обеспокоен биологическим оружием – тем, что созданный в военных целях штамм может быть намеренно выпущен или же самовольно вырвется из какой-нибудь военной лаборатории. Но тропические леса – это куда как более коварные биолаборатории матери-природы. В такой среде конкуренция за ресурсы чрезвычайно сильна, и участвует в ней практически бесконечное число видов – позвоночные, беспозвоночные, растения, микробы, все из которых желают выжить. Эта борьба поддерживает постоянную химическую и бактериологическую войну, гораздо более напряженную, чем на любом поле битвы. Чтобы вести эту войну, мать-природа экспериментирует с эволюцией, играет с формой и размерами тел. И это лишь то, что лежит на поверхности. На микроскопическом уровне все это происходит куда более интенсивно. Именно там она выковывает свое самое смертоносное оружие. И в какой-то момент мать-природа неизбежно нацелит этот микробный арсенал против нас. А когда это произойдет, оружием, которое она выберет, будет как раз вирус.

– Почему именно вирус? – спросила Лиза.

– Это вопрос численного превосходства, доктор Каммингс. Вирусов в миллионы раз больше, чем звезд во Вселенной, что делает их наиболее распространенной формой жизни на планете. Это если вы вообще можете назвать вирусы живыми существами.

Грей нахмурился.

– В каком это смысле?

Фрэнк опять сосредоточился на коммандере.

– Может ли обрывок способной к воспроизведению ДНК или РНК – тот, у которого нет собственного источника энергии и который не способен размножаться за пределами организма-«хозяина» – быть классифицирован как живой организм? Для многих вирусы по-прежнему остаются некоей неопределенной промежуточной формой между живым и неживым, между химией и жизнью. Лично я склоняюсь к мнению другого своего коллеги, который описывает вирусы как некую форму «жизни взаймы», основываясь на их зависимости от живых клеток «хозяина». Но численный перевес существующих вирусов – это лишь наименьшая из их угроз.

– Это еще почему? – спросила Лиза, вновь привлекая внимание Уитакера. – Что может быть большей угрозой, чем способность находиться буквально повсюду?

– Способность к постоянному изменению, – ответил Фрэнк. – Помимо своего изобилия, вирусы – это чуть ли не основные двигатели эволюции. Это крошечные машинные станции матери-природы – инструменты, которые она использует для генетических изменений. Вирусы мутируют в стремительном темпе, в миллионы раз быстрее нас. Они постоянно изобретают новые гены и тут же распространяют их направо и налево – гены, которые захватывают ДНК их «хозяев» и становятся их неотъемлемой частью. Мы – всего лишь продукт вирусных инвазий.

– Уж вы-то точно, – вполголоса пробурчал Ковальски.

– Все мы до последнего человека. Уже давно известно, что значительная доля нашего избыточного и вроде бы совершенно бесполезного кода ДНК – это на самом деле обрывочные фрагменты вирусных генов, которые внедрились в наш собственный геном и стали передаваться дальше.

– Наследуемые мутации, – добавил Бенджи, когда они с Монком присоединились к остальным.

– Совершенно верно. Некогда мы думали, что настолько «загрязнена» лишь незначительная часть нашего генетического кода – где-то около восьми процентов, что все равно очень много. Но даже эта цифра постоянно ползет вверх по мере того, как мы продолжаем сравнивать наш геном с генетическими последовательностями различных вирусов – как уже известных науке, так и недавно открытых учеными. В обозрении, опубликованном в две тысячи шестнадцатом году в журнале «Клетка»[43], истинная доля оценивалась аж в восемьдесят процентов. И все же восемь там или восемьдесят, теперь мы знаем, что многие из этих генов, приобретенных от древних инвазий, отнюдь не бесполезны, а жизненно важны для того, что мы из себя представляем. Без этих прошлых вирусных инфекций человечества сегодня просто не существовало бы.

Грей нахмурился.

– В самом деле?

– Он прав, – ответила Лиза, перебивая вирусолога. – Последние генетические исследования дают объяснение тому, почему эмбриональные стволовые клетки являются полипотентными, то есть могут трансформироваться в любую другую живую клетку, – происходит это благодаря деятельности гена HERV-H, который внедрился в человеческий геном из кода одного древнего ретровируса[44]. Так что развитие эмбриона было бы просто неосуществимо без этой прошлой вирусной инвазии.

Фрэнк выпрямился.

– А если перескочить к относительно недавним этапам человеческого развития, то нельзя не упомянуть еще один вирус, который сделал нам самый большой подарок из всех прочих – одарил нас разумом.

Ковальски скривился.

– Вы хотите сказать, что грипп сделал нас умными?

Фрэнк пропустил этот вопрос мимо ушей.

– Давно доказано, что ген ARC – цитоскелетно-ассоциированный белок[45] – был приобретен четвероногими животными много тысяч лет назад как раз путем включения фрагмента вирусного кода. Этот ген имеет ключевое значение для функционирования межнейронных синапсов, закладывая основу для долгосрочной памяти и способности к обучению. Аномалии с этим геном, как правило, выявляются у людей с различными неврологическими расстройствами, даже у страдающих аутизмом.

Тут Фрэнк покосился на Бенджи, явно испытывая неловкость оттого, что поднял эту тему. Но молодой человек оставался совершенно невозмутимым.

Лиза воспользовалась моментом, чтобы опять вмешаться в разговор:

– Вирусные гены также играют важную роль и в нашей иммунной системе. Даже при борьбе организма с раком. У переболевших гриппом пациентов с лейкемией наблюдается существенное уменьшение числа раковых клеток.

Она внимательно изучила результаты подобных исследований из-за недавнего диагноза Ковальски, надеясь найти альтернативное лечение для его миеломы. Ученые не оставляли попыток поставить вирусы на службу в деле борьбы со злокачественными опухолями – использовать их, чтобы подстегнуть наш иммунный отклик на появление раковых клеток.

– Я этого не знал, – признался Фрэнк, не без уважения склонив голову.

Лиза великодушно приняла этот жест почтения – даже оценила его. На попытки затмить их многие мужчины часто реагируют довольно болезненно, но, по крайней мере, доктор Уитакер не относился к их числу.

Фрэнк продолжал отстаивать свою точку зрения:

– Итак, повторюсь: без вирусов никого из нас просто не существовало бы. Вообще-то некоторые генетики уверены, что как раз вирусы и могли оказаться самим источником жизни на нашей планете.

Лиза продолжала гнуть свое, в его же стиле:

– Итак, повторюсь: почему же вы все-таки считаете, что данное конкретное заболевание является по своей природе вирусным? Вы ведь даже не обследовали ни единого пациента.

Фрэнк принялся отсчитывать причины на пальцах.

– По очень короткому инкубационному периоду, о котором сообщается с мест. По предположительно воздушному способу распространения. По тому, что, опять-таки предположительно, это заболевание может переноситься насекомыми или животными. – Он махнул на образцы под вытяжкой. – Все основные признаки налицо. И, как я уже упоминал, вирусы – буквально повсюду, их сотни миллионов видов. И все же мы присвоили названия лишь семи тысячам из них, так что едва затронули самую верхушку айсберга. Считается, что риск для людей представляют собой как минимум восемьсот тысяч видов вирусов – и это только из тех, что переносятся животными.

– В общем, как вы уже сказали, – заключила Лиза, – они берут числом.

– Добавьте к этому числу способность вирусов быстро мутировать в этой душегубке под названием Конго и можете ждать абсолютно чего угодно.

Бенджи решил поддержать ветеринара:

– И последнее не стоит недооценивать. В Конго полно эволюционных чудес. Благодаря стрессогенным факторам окружающей среды природа меняется буквально у вас на глазах. Бивни африканских слонов становятся короче, даже полностью исчезают, поскольку браконьеры охотятся в первую очередь за слоновой костью. Лапы последних поколений лесных ящериц стали более липкими для удобства лазания – после того, как они были вынуждены переселиться в города. И если вирусы мутируют в темпе, который в миллион раз быстрее, – это проблема, так ведь?