Царство красоты

Вот так легко и непринужденно мой лайнер отправился в свободное плавание: я съехал из казённого фешенебельного жилья в арендованную дешёвую студию безо всякого вида на море, но зато с живой кирпичной кладкой, отчего Янг пришла в неописуемый восторг и явилась со мной жить …без приглашения.

Янг не из тех женщин, которые готовят блинчики по утрам. Не из тех, кто с нежностью трогают твой лоб в том случае, если ты плохо выглядишь, но зато она не даёт цвести моей депрессии и клёво трахается. Вот прямо клёво, настолько улётно, что уже это одно становится моим героином, помимо основного…

Да, я пробовал наркотик и раньше, но до этого момента моё баловство никогда не приобретало характер системности, и именно последнее уже давно не смущает мою трезвую половину сознания. Я привык к мысли, к идее, что наркозависим, и у моего пути имеется вполне определённый не слишком дальний маршрут.

Из плюсов: под кайфом я гениально рисую... ну, так полагают мой наставник и Янг. В художественной школе, куда меня занесло, я стал делать успехи с самого начала, поразив преподавателя своим видением композиции и особенной философией цвета.

Мы с Янг, которая, не желая оставаться в квартире одна на время моего отсутствия, тоже увязалась со мной на уроки, не устаём ржать над его комплиментами, потому что свои творения я создаю в крайне обдолбанном состоянии. Мы прозвали мой талант «пьяным вдохновением Геры», не стесняясь обращаться к нему всё чаще и чаще.

Самое смешное, что после выставки, куда случайно попали несколько моих героиновых работ, их стали покупать настоящие живые люди! Причём продавались не только абстрактные разливы краски на белом или чёрном полотне, но и мои потуги рисовать человеческие лица.

- А кто эта девушка, которую ты всё время рисуешь? - интересуется однажды Янг.

- Не знаю… я думал, они разные! – честно отвечаю.

- Разные, но все с синими глазами и коричневыми волосами. Это твоя бывшая?

- Нет.

- Тогда почему ты рисуешь её без одежды?

А хрен его знает, почему я рисую её без одежды? И кто это вообще на моих рисунках? Но на выставку эти работы я отправлять не стал.

Из этого эпизода вышла ссора: Янг сфотографировала моих девушек и выложила в сеть. Тут же нашёлся желающий приобрести, но я отказался продавать. Покупатель попросил продать ему, по крайней мере, один рисунок, где девушка лежит со связанными руками, её глаза закрыты, а по щекам ползут грязные из-за косметики слёзы. Я не знаю, чем его привлекла именно эта картина, но менять своего решения не стал, и тогда он предложил сумму в десять раз больше стандартного гонорара. Я снова отказался, и это вызвало самую большую ссору в истории наших… отношений?! Я и сам не знаю, что это между нами было, но Янг ушла.

Спустя две недели она вернулась, и у неё была куда как более веская причина, нежели желание меня видеть – её попросту безбожно ломало. Конечно, у меня было чем ей помочь, но сам я тогда… испугался? Да, наверное, впервые понял, как гадко им будет, когда однажды они увидят меня таким. А это неизбежно: точка невозврата давно осталась позади.

Янг резко открывает дверь в квартиру, моя и без того уже неуверенная рука вздрагивает и предательская игла пробивает вену…

- Чёрт… Синяк останется… В эту жару такое палево!

- С длинным рукавом наденешь что-нибудь, в первый раз что ли?

- Да какого чёрта, Янг? Нельзя нормально, входить без такого грохота?!

- Если я так раздражаю тебя, зачем мы живём вместе?!

- А я знаю? Ты припёрлась, вот и живём!

Девушкам нельзя говорить подобные вещи, я в курсе. Но мне плевать. И по большей части потому, что я знаю: Янг не обидится. Она вообще уже очень давно разучилась обижаться, её интересует только одно: получит ли она вовремя то, что ей так нужно. И она получит, потому что у меня это есть. И хватит нам обоим надолго.

Дрейф беззаботного вольного художника длился недолго. В один прекрасный день происходит то, что я, в сущности, предвидел и чего ждал, я получаю сообщение:

«Ещё 5 миллионов»

Еду в Париж к матери, продаю подаренную отцом квартиру, выручив за неё 800 тысяч евро, повторяю всю известную уже процедуру со счетами, но мой далёкий «друг» не удовлетворён:

«Ещё 4 миллиона»

« У меня их нет!»

« Это твои проблемы, парень. Срок – неделя».

А у меня нет денег даже на билет до Сиэтла.

Я в тупике и отчаянии. Настолько беспомощным не чувствовал себя даже в то время, когда одна за другой операции не приносили желаемого результата, оставляя мне перспективу хромого. Я прожил часть своего детства в боли, госпиталях и страхах, но так как в этот момент мне ещё не было страшно, как и не было такого засасывающего в депресняк чувства безысходности.

Rhodes - Home

Я долго не мог подсчитать разницу во времени: в Сиэтле на 18 часов меньше, чем у нас – этот город одним из самых последних завершает наши земные сутки. Я звонил ночью, так, чтобы у них было десять утра – рабочее время.

- Здравствуй, отец.

- Здравствуй, Эштон.

- Мне нужна помощь.

Он некоторое время молчит

- Деньги?

- Да.

- Сколько?

- 4 миллиона.

- Много.

- Да, много.

- Зачем, скажешь?

- Меня шантажируют.

Отец некоторое время молчит, затем спрашивает изменившимся голосом:

- Сколько у тебя времени?

- Неделя.

- Подожди, не вешай трубку.

Я слышу, как отец зовёт свою помощницу Хелен, о чем они говорят разобрать сложно, но спустя некоторое время он уже обращается ко мне:

- Я буду в Брисбене через двое суток. В это время оставайся в своей квартире, ни с кем не контактируй и не принимай никаких телодвижений. Это ясно?

- Да.

- Очень хорошо. Просто дождись меня.

Спустя двое суток, как он и сказал, мы встретились в Старбаксе, расположенном на пятом этаже торгового центра на побережье. Отец приехал не один - с Пинчером. Этого следовало ожидать.

- Выкладывай, - требует без приветствий.

- Всё дело в видео, снятом служебными камерами в клубе. На нём я и Софья.

Отец с шумом выдыхает.

- Все записи той ночи удалены со всех носителей, - Пинчер знает всё.

- Это я удалил.

- Мы так и думали. Так в чём проблема тогда?

- Проблема в том, что его успели увидеть и сохранить копию… скорее всего, охрана. Те парни, что должны были работать в ту ночь.

- Разве не ты их уволил?

- Нет. Когда я приехал, их уже не было. Клуб был пустой.

- Тааак… - тянет Пинчер. – И когда они впервые связались с тобой?

- Примерно месяц спустя… после эпизода.

- Ты поэтому продал свою квартиру в Сиэтле?

- Да, поэтому. И в Париже тоже.

Отец разочарованно качает головой, но ничего не говорит – для этого у него есть Пинчер:

- Слушай, парень, почему ты сразу не обратился ко мне с этой проблемой?

- Потому что хотел сам разобраться. Надеялся, что смогу.

- Для решения ТАКИХ вопросов у твоего отца существует служба безопасности, и в нашу сферу входят все члены семьи, включая и тебя и Софью! Мы с тобой эти моменты обсуждали и не раз! Так я повторяю свой вопрос, почему ты не поставил меня в известность об этой вопиющей ситуации?! Ты хоть понимаешь, кого под удар поставил?

- Почему?

- Да! Почему?!

- Стыдно было. Стыдно, что отец увидит видео.

И он, отец, медленно проводит рукой по лицу, изо всех сил стараясь смять свои эмоции.

Пинчер нервно выдыхает и добавляет, глядя на отца:

- Детсад какой-то у тебя, ей Богу!

- Сможешь это решить? – с невероятным спокойствием спрашивает отец.

- Ну, разумеется! Какие могут быть сомнения? – с улыбкой. – Это ж песочница для моих ребят! Сам что ли не знаешь?!

- У него ещё пять дней осталось.

- Уже завтра у меня будут данные этих ублюдков. Через трое суток вопрос будет решён.

- Как вы их найдёте? – спрашиваю.

- Эштон, ни один человек не принимается в нашу охрану, если у него нет нитей, привязывающих к земле: это семья, девушка, родители, дети, спорт, увлечения.

- И эти люди выдадут своих родственников в такой срок?

- Даже в меньший. Всё зависит от профессионализма того, кто будет спрашивать. Если я – то уже через час, если мои ребята – то ещё быстрее! - смеётся.

- Я в тебе не сомневаюсь, Пинч. Могу я с сыном наедине поговорить? – спрашивает отец.

- Само собой, босс!

Пинчер удаляется, а я, глядя ему вслед, обдумываю тот факт, что отец назвал меня сыном…

- Давно ты колешься? – вопрос в лоб.

Я оторопел настолько очевидно, что отец не посчитал нужным дожидаться моего вопроса, ответил сам:

- Суженные зрачки, заметная заторможенность и одежда.

- Что не так с моей одеждой?

- А много ли ты видишь здесь людей в одеянии с длинным рукавом? В этом пекле и в трусах можно заживо свариться, а в джинсах и рубашке… мне дурно на тебя смотреть.

Я отворачиваюсь, потому что он прав – я весь взмок в этом одеянии. Синяк на руке всё ещё виден, да и следы от других инъекций если присмотреться, то легко можно обнаружить.

- Какого чёрта ты это делаешь?

- А какого чёрта ты это делал?! – в моих глазах вызов.

- От дури. От жалости к себе. От недостатка ума и настоящей мужской выдержки. Ты?

- Вероятно, по тем же самым причинам.

Я и сам толком не знаю, зачем сел на иглу, ведь раньше только нюхал и то, крайне эпизодически.

- Как давно? – и это уже строгий голос заботливого отца.

Заботливого?! Может ещё любящего?!

- Полгода.

- Как часто?

- Каждый день.

- Чем?

- Героин.

- Чистый, я надеюсь?

- Да.

- Не мешай с кокаином ни в коем случае!

- Я знаю, не дурак.

Отец никак это не комментирует.

- Деньги есть?

Я молчу.

- Я открою на твоё имя счёт. Найду толкового врача – тебе нужна помощь.

- Деньги не нужны. Я продаю картины – нам хватает.

- Нам, это кому?

- Мне и … моей девушке.

- И она, естественно, тоже колется!

- Почему естественно?

- Потому что ни одна НОРМАЛЬНАЯ девушка никогда не допустит, чтобы её парень это делал. Но тебя же нормальные не интересуют?

- Почему не интересуют? Я почти женился на одной… Если бы не одно небольшое недоразумение! - скалюсь.

Зачем я упрекаю его? Затем, что его дочь так и не понесла никакого наказания за то, что сделала с моей жизнью. Он прощает ей всё и позволяет тоже всё.

- Ты любил Маюми?

- Какая разница?! Я её выбрал!

- Большая разница, Эштон! Очень большая! Поэтому я повторяю: ты любил Маюми?

- Да любил. Мне было с ней хорошо.

- Ни черта ты её не любил.

- Ты откуда можешь знать?

- Достаточно давно по земле хожу, сын.

Опять «сын»?! Что это на него нашло? Неужели пожалел своего нелюбимого ребёнка?

И мне вдруг становится так сладко… Точно так же, как в детстве, когда из дома сбежал и знал, как матери плохо, и как жалеет она о том, что притащила в дом того мужика… И тут же вспомнилось, как стало потом гадко и мерзко от самого себя, когда увидел её поседевшие волосы. Точно так же гадко и мерзко мне от себя сейчас, потому что продолжаю желать Софье… А разве я продолжаю? Я, как истинный «нарик», заглядываю вдруг внутрь себя… и больше ничего не вижу: ни ненависти, ни злости, ни ревности. И на отца напал не из-за чувств своих ущемлённых, а просто по… инерции? Потому, что привык винить отца и его дочь в своих неудачах?

- О чём думаешь? – внезапный голос отца вынимает меня из состояния «зависания».

- Думаю, что ты прав. Настоящее так легко не развалилось бы.

- Слава тебе, Господи! Хоть одна умная мысль!

Меня «улыбнуло» упоминание Бога в речи этого отъявленного атеиста: это присказка Валерии. Он говорит её фразами…

- На самом деле, если б у тебя были чувства к той японке, ты бы не дал ей уйти. Но ты даже не шелохнулся. Я не заметил страданий на твоём разъярённом фейсе, зато видел на нём злобный оскал, удовлетворение и довольство тем, что Соня всё-таки сделала глупость, достойную наказания. И у меня в итоге сложилось чувство, что ты нарочно приволок эту несчастную японку, чтобы подразнить Софью и спровоцировать её на очередной косяк! Я не знаю, что там было в том лесу вашем, но не сомневаюсь, что ты, Эштон, дал ей повод. Вот руку на отсечение даю!

Чёрт… он что? Ведьмак? Как он это делает? И снова отец угадывает мои мысли:

- Слишком давно живу и притом «весело». «Дыма без огня не бывает» – так моя Лерочка говорит в подобных случаях.

«Моя Лерочка» - он даже не стесняется выглядеть подкаблучником.

- Я хочу сказать тебе «спасибо», - внезапно заявляет.

- За что?!

- За то, что позаботился о Соне. Если бы это видео попало в сеть, она не вынесла бы такого удара. Соня – достойная дочь своей матери, для них обеих подобное равносильно концу света.

Да, ни его самого, ни меня не смутило бы видео своих сексуальных подвигов в интернете, но для хороших, правильных девочек это катастрофа.

- Спасибо, что позвонил мне. Иногда продать квартиру бывает легче, чем переступить свою гордыню. Ведь так?

Я подавлен… Какого он мнения обо мне? Теперь это очевидно: он считал и считает меня ублюдком и искренне удивлён, что его сын способен на нормальные поступки.

- Ты думал, что я способен спустить всё это на тормозах?

- Ничего я не думал. Благодарю, потому что считаю нужным. А ты не додумывай то, чего нет – это плохая привычка.

На его смартфон приходит сообщение.

- Мне нужно лететь обратно. Пинчер уже в аэропорту. Пишет, что личности шантажировавших тебя людей уже установлены. Похоже, мы закроем этот вопрос даже быстрее, чем предполагали. Пожелания есть?

- Есть. Не смотри видео.

- Я бы не смог. Там двое моих детей в самой отвратительной ситуации, какую можно себе представить.

Вот это «двое моих детей» выводит меня на какую-то совершенно новую орбиту.

- Мне нужно встретиться с ней. Хотя бы раз! - прошу.

- Зачем?

- Зачем?! Чтобы извиниться!

- Эштон… извиняются, когда на ногу наступят! А такие поступки как твой извинений не предполагают. Что сделал, то сделал, главное - результата добился. Теперь просто забудь и живи дальше, устраивай свою жизнь!

- Какого ещё результата?!

- Она успокоилась, как ты и хотел. Ты ведь этого добивался? Чтобы с дороги твоей ушла, чтобы не мешала, не создавала тебе проблем своими необдуманными поступками. Многое в ней изменилось, и, несмотря на… мои чувства по этому поводу, твой метод оказался эффективным. Но если позволишь себе ещё раз нечто подобное – я убью тебя, и это не угроза. Это твоя перспектива.

- У неё кто-то есть?

- Да, конечно.

- Ты доволен?

- Сложно сказать, но на данном этапе - это лучшее из доступного.

И в голове эхом: «доступного...».

- Она любит его?

- Думаю, да. Но не так, как любила тебя.

- Любила?

- Всё прошло у неё, Эштон. После твоего лечения больно ей было, но и легко в тоже время. Призналась мне, что словно очистилась, будто тяжелую ношу скинула. Да я и сам это вижу, то, насколько легче ей теперь дышится. Так что… ты и в этом преуспел. Поздравляю!

И это «поздравляю» сквозь зубы.

- Позволь мне увидеть её хотя бы раз! – прошу, как побитая собака.

- С каких пор тебе требуется моё позволение?

- С тех самых. Сколько ни пытался – её охрана не подпускает ближе ста метров.

Он выгибает брови, поджимая при этом губы, скорее в разочаровании, нежели возмущённый тем фактом, что я всё же пытался приблизиться к его дочери, хоть он и запретил.

- Я в своё время совершил почти невозможное – нашёл свою жемчужину среди тысяч камней. У меня ушёл на это год. Целый год: ни адреса, ни телефона, ни даже фотографии. Только имя и город, не мегаполис, конечно, но и шестьсот тысяч – немало для одного ищущего.

- Что?! – моё лицо вытягивается. – Ты искал её?

- Да, целый год.

- Подвиг?

- Вряд ли. Скорее, акция по спасению самого себя.

Я так и не понял его последней фразы, а уточнить не успел – отец уже поднялся, приняв от официанта счёт, поблагодарил его за обслуживание.

- Эштон, у меня через час вылет. Боюсь, мне пора.

Поднимаюсь. Он не протягивает мне руки, и мы оба какое-то мгновение чувствуем эту неловкость. Он поворачивается, чтобы уйти, и я не выдерживаю:

- Отец!

Он возвращает мне свой карий взгляд, а я тяну руку, и это не русская традиция мужского прощания, нет: это немая просьба о прощении.

И мой отец жмёт мою руку, не прерывая диалога наших глаз, в котором за эти мгновения сказано больше, чем за весь последний час, чем за всю историю нашего знакомства.

Глава

10.

Прощение

Not every mistake deserves a consequence. Sometimes the only thing it deserves is forgiveness.

Не всякая ошибка заслуживает наказания. Иногда всё, что ей нужно - прощение.

Luca Fogale – Shelter

Спустя месяц я получаю сообщение от Лурдес.

Lu: Привет, Эштон. Как ты?

Ash: Привет, Лу. Замечательно, а ты?

Lu: А я очень скучаю по тебе, брат. Очень. Хочу увидеть, но, увы… Я наказана.

Ash: За что?

Lu: За тот случай с Маюми.

Ash: ?!

Lu: Принимай исповедь: это я всё подстроила, Эштон. Я подпоила Соньку и надоумила её переспать с тобой. И это я сказала Маюми о том, что у вас наверху происходит.

Ash: Зачем ты это сделала?

Lu: Потому что меня бесила твоя… эта японская девушка. Прости. Мне просто очень хотелось, чтобы у Соньки шанс был. Она очень любила тебя, очень… Как безумная. Я много раз влюблялась, но ни разу так, как она… Это больше на папу похоже, чтобы вот так вот, одержимо. Хотелось помочь ей, а вышло… а вышло, что наоборот ещё хуже сделала. Не вини её, пожалуйста. По крайней мере, так сильно постарайся не ненавидеть…

Ash: Не парься, сестра. Всё нормуль, все обиды давно в прошлом. И я не ненавижу Софи.

Lu: Ладно. Я чего пишу-то… Предки сейчас рядом с тобой, в Байрон-Бэе отдыхают.

Пауза.

Lu: С ними Софья.

Ещё большая пауза.

Lu: Я не знаю зачем, но отец попросил позвонить тебе и сказать об этом. Вот. Поэтому пишу… Ну и потому что соскучилась. Когда ты приедешь?

Очень хочется ответить: «наверное, никогда», но что-то останавливает.

Они здесь, всего в двух часах езды от меня. Отец привёз её ко мне сам, чтобы дать возможность извиниться и показать ей, что я не такой мудак… и животное.

Меня сковывает странная боль в груди, давящая, щемящая. Чувствую, как щиплет в носу, и знаю: пора наведаться к Гере.

Отвечаю сестре:

Ash: Спасибо, что сообщила.

Звоню Янг, спрашиваю, когда та явится домой – часа через три. Отлично, время есть, и этот кайф я хочу отхватить в полном покое, в тихом одиночестве. Повышаю дозу, потому что прежняя уже не так эффективна, а мне очень нужно кайфануть, очень.

Мне больно, внутри больно, оттого, что нужно ехать и сделать самое большое в моей жизни дело – вернуть девушке, моей сестре, отцовской дочери веру в людей и… мужчин.

Я знаю, что физическая зависимость развилась уже почти в полной мере, что у меня при отмене все признаки абстинентного синдрома, известного в простонародье под ёмким термином «ломка». И почему-то в этот момент очень хочется вернуть всё обратно: свою жизнь, своё сильное и здоровое тело, не страдающее от внезапных приступов насморка, проблем с пищеварением, дикого для меня состояния подверженности таким эмоциям как плач и беспричинный смех. Я потерял почти пятнадцать килограмм веса, мне не так просто даются физические нагрузки как раньше, и я уже не подниму свою девушку на руки.

Я не художник, я наркоман.

Отцовское поручение посетить врача так и не выполнил. Конверт с адресом клиники и контактами найденного им специалиста давно потерял. Он просил, но я не сделал, потому что с самого начала знал, что не хочу, нет в этом смысла.

Потому что я наркоман не от слабости, я наркоман по собственному осознанному выбору. Весь этот год я наказывал себя за то, что сделал с ней, с моей девчонкой…

Моей?!

Нет не моей. Она никогда не была моей. Мы были… врагами? Нет, вряд ли… но и родственниками тоже не были, как и друзьями. На друзей так не смотрят, как смотрела на меня она… почти постоянно, если только мы случайно или неслучайно попадали в одно помещение.

Игла входит в вену, но я не чувствую боли, мой мозг занят воспоминаниями: я вижу Рождество, жёлтые огни, и два синих блестящих блюдца, переполненных восхищением и надеждами…

Влюблённые глаза… Красивые, наивные девчачьи глаза. Как много было в них веры в те глупости, которые называют сказками. И она зачем-то решила, что я – тот самый принц из её волшебной сказки.

Жизнь в моём лице вырвала страницы из её книги и написала в ней новые: чёрной, нестираемой тушью.

Валерия сказала тогда, что её дочь изменилась: нет больше доверчивой Сони, открыто и без боязни смотрящей на мир, щедро дарящей ему свою любовь.

Вот он источник моей боли: не стыд, не страх, не вес моего поступка - мне обидно, до слёз больно, что она больше никогда не вернётся, та самая юная, прекрасная в своей доверчивости и наивности Соня из-под ёлки.

И я как человек, какое-то совсем небольшое в своей жизни время считающий себя будущим врачом, могу с уверенностью сказать, что то, что тогда между нами случилось, страшно не физической болью, а психологическими последствиями. И меня душит понимание того, что она вполне возможно останется сексуально искалеченной на всю свою оставшуюся жизнь, не способная получить от мужчины то, что он может ей дать – сексуальное удовольствие. Фригидность – явление, в большей степени обусловленное не физиологическими особенностями женского организма, а психосоматическими причинами, одна из которых – неудачный первый сексуальный опыт.

Можно ли Сонин первый раз назвать неудачным? Это вряд ли. Принц, превратившийся в животное, в жестокого насильника – это я, это Сонин кошмар, её причина не желать мужчин в свою жизнь вообще ни в какой роли.

И это сделал я! Я лишил её даже возможности найти своё счастье, познать то, насколько прекрасным может быть время, проведённое в постели с мужчиной.

Более высокая доза не помогла: кайфа нет, кайф не идёт ко мне, только тоска и слабость. Буквально физическое ощущение собственного разложения.

Есть ещё кокаин. У меня есть. Кокаин с героином умеют дружить, и дружба эта фантастически приятна. Соблазн хотя бы вдохнуть, втянуть носом порошок, который принесёт, даст желаемое велико, как никогда. Но я наказываю себя – запрещаю. И чтобы мозги не плавило от желания это сделать, высыпаю содержимое пластикового пакета в унитаз.

Это было дорого. Янг, когда узнает, точно убьёт меня. Но если б я не избавился от него, не удержался бы. Наверняка принял бы. Я же уже не совсем человек, это уже случилось: моя личность медленно деградирует в животное состояние… Хотя, наверное, она была такой всегда.

От Брисбена до Байрон-Бэя два часа езды. Я выезжаю утром, чтобы иметь в своём распоряжении наибольшую часть дня, но, прибыв на место, так долго собираюсь с мыслями, что дотягиваю уже почти до вечера.

Jesse Ruben - This Is Why I Need You

2CELLOS - Benedictus

Их виллу найти не сложно, сложно – не найти. Я долго не решаюсь выйти из машины, но знаю: чем дольше тяну, тем тяжелее будет эта встреча. Нужно уже просто собрать волю в кулак и пойти туда.

Пойти, чтобы взглянуть в её такую чистую и такую обиженную мною синеву...

Да, это самое тяжелое. Не сложно сказать «Прости», тяжело заставить себя посмотреть в глаза человеку, которого так сильно обидел. Если то, что я сделал, вообще можно назвать обидой.

Они все трое валяются на шезлонгах. Время: четыре дня, и я знаю, что они только-только вышли на солнце - в этом семействе днём никогда не загорают – это вредно для здоровья и для кожи.

Валерия замечает меня первой, но ничего не говорит. Отец, увидев моё стремительное приближение, резко поднимается, отшвыривает свою газету в сторону, берёт за руку Валерию и ведёт её в дом. Мне становится очевидным его намерение оставить нас с Софьей наедине.

Я просил его о встрече с ней – он удовлетворил мою просьбу и сделал это, как всегда, виртуозно.

Спасибо, отец, так действительно будет НАМНОГО легче!

Софи, похоже, единственная, кто искренне удивлён. В её глазах испуг, ожидание чего-то неизбежного и растерянность.

Она изменилась… Сильно. Если бы не её лицо, со спины я никогда бы теперь её не узнал – она округлилась, оформилась, грудь стала ещё больше, а бёдра напоминают материнские. Я знаю, что причина, скорее всего – гормональный сдвиг, случившийся во время её беременности. Она стала женщиной не только внутренне, но и внешне. Девочка и девушка остались теперь уже навсегда в прошлом.

Это странно, но прибавившийся вес сделал её… красивой и… влекущей…

Она снова остригла свои волосы, и это делает её более современной, чем прежде, взрослой, задорно модной. У неё каре, и из-за необычной густоты волос оно выглядит потрясающе: в её пышных каштановых прядях золото, словно кто-то посыпал их звёздной пылью…

Софья натягивает отцовскую футболку – не хочет, чтобы я видел её без одежды. Мне больно это осознавать, но слишком хорошо понимаю логичность и правильность этого неосознанного жеста. Я и её нагота – с некоторых пор несовместимые явления.

- Привет, - в моём голосе столько мягкости, сколько я и не подозревал ни в себе, ни в нём.

- Привет, - она решается взглянуть на меня, но совсем коротко. Даже, наверное, недружелюбно.

Что ж, я не дружить явился, Софи, а просить прощения! И если понадобится, то и умолять стану: нет больше сил жить с этим, не осталось во мне никакой мощи – как бы ни хорохорился, ни скрывался на другом континенте, в кругу чужих моей душе людей, в темноте и промозглости героиновой жизни, только сейчас сам могу себе признаться – погибаю под тяжестью чувства вины…

Наверное, не был я рождён животным. Не должен был быть способным на насилие, жестокость, чёрствость и ту грязь, в которую втянул тебя…

Мы оба зависаем в тягучем облаке ожидания, и я нахожу странным отсутствие неловкости – её нет ни во мне, ни в ней. Софи уже поняла, зачем я здесь, и покорно ждёт моего выхода.

- Прогуляемся?

Она не отвечает, собирает с шезлонга свои вещи: плеер, телефон, книгу, очки, роняет планшет, и я поднимаю его, отряхиваю от песка, выдуваю застрявший в боковых отверстиях для динамиков и протягиваю ей. Её руки принимают его, мы оба на мгновение замираем, но она не решается поднять глаза. Или просто не хочет. Или не может.

Да, последнее – наиболее вероятно. Наверное, не так просто смотреть в глаза того, кто тебя изнасиловал, ведь в глазах – душа, а в душу хочется смотреть тому, кто нравится, кто приятен или, как минимум, не вызывает отвращения так, как я.

- Я не обижу тебя … больше, - выпаливаю.

Не знаю почему, но мне было жизненно необходимо сказать ей это. Пусть так неуклюже, не вовремя и не к месту, но очень хотелось, чтобы она знала, что отныне и никогда с моей стороны не будет ничего плохого в её адрес.

- Просто поговорим. Давно нужно!

- Хорошо, сейчас переоденусь. Подождёшь? – не поднимая глаз.

- Конечно.

Софи не требуется слишком много времени, чтобы натянуть свои шорты и футболку – она выходит всего через пару минут, сжимая в руке сланцы и солнечные очки. Я свои не брал, чтобы не было соблазна прятаться. Извиняются ведь не только словами, вернее не столько… Именно глаза по-настоящему делают эту работу, заглядывая в глубь другого, ищут в них тихую гавань прощения, принятия, снисхождения, отпущения обид в свободное плавание греховной реки истории человечества.

Сколько зла люди причиняли и причиняют другу другу? Сколько душ сгорело в ненависти? Сколько горечи принесли в судьбы многих ревность и зависть?

Lana Del Rey - Change

Мы долго бредём по берегу босиком, и я впервые за весь год жизни у моря радуюсь прибою, замечаю, как прекрасен он в этом мягком, тёплом вечернем свете.

Мне кажется, наши с Софьей души сейчас о чём-то тихо беседуют, потому что испытываю невыразимое чувство комфорта от происходящего. Да, похоже, мы говорим, не произнося ни звука. Многие наши слова, какие могли бы быть сказаны, просто заключены в этом времени, где мы оба и по собственной воле наедине. Потому что у обоих есть потребность в нём, в этом времени. Нам впервые нужно быть максимально честными, чтобы она смогла простить.

Софи останавливается.

- Устала?

- Нет. Просто далеко ушли, поздно будет возвращаться.

- Я провожу…

И я не знаю, хорошо это или плохо, то, что я сказал, потому что быть наедине в сумерках с насильником для девушки – не самая заманчивая перспектива. Я понятия не имею, что она думает обо мне, как относится. А спрашивать – стыдно. Но стыд – не самая моя большая проблема на сегодня.

- Не бойся меня, Софи, - прошу.

- Не боюсь.

- Я бы боялся.

- Отец доверяет тебе – значит, и я тоже.

Отец – всё для неё. Она верит каждому его слову, живёт по его канонам, он рисует её мир, и в этом мире она – его принцесса. Между ними бесконечное доверие, понимание и любовь.

Я смотрю на её волосы, окрашенные в красный свет заката, легко развеваемые ветром, и решаюсь, наконец, сделать то, зачем приехал. Но толку от этого не будет, если мы не посмотрим в глаза друг другу без страха, стыда, ненависти. Поэтому я медленно, так осторожно, как только могу, чтобы не напугать, не внушить ложную идею, поднимаю её очки. Но Софи не готова, ей тяжело принять меня после всего, что делали с ней мои руки и не только, и мне не остаётся ничего другого, кроме как помочь ей: я толкаю её подбородок вверх, заставляя взглянуть на меня, и она вынуждена это сделать.

Я удивлён – она действительно не боится. И я не вижу отвращения, в котором был почти уверен. Презрения тоже нет… Как и нет всего того, что было в этом синем взгляде до той страшной для нас обоих ночи – в них нет ничего. Просто глаза просто умной и спокойной девочки. Девочки, прошедшей через ад разочарования, девушки, познавшей самую мерзкую боль вместо сладкой любви, женщины, не ставшей матерью, …

- Прости меня…

И она прощает. Глазами прощает, я это вижу и чувствую, как медленно стекает по моим плечам весь невыносимый груз последнего года. Самого чёрного года в моей жизни.

- Я не держу на тебя зла, - тихо отвечает.

И это тот момент, о котором я мечтал все последние месяцы, буквально жил им, ничего больше не желая так сильно, как этого.

- Спасибо, - шепчу, борясь с невероятно сильным для меня потоком эмоций.

- И ты прости меня… - неожиданная для меня фраза.

- За что? – я действительно не понимаю, зачем ОНА просит у меня прощения, и чем я заслужил подобное вообще…

- За Маюми…

За Маюми… Чёрт возьми, я даже не помню, что она была в моей жизни. Так глупо было всё то, что случилось тогда, в чём моей вины было не меньше, чем её, но и она, оказывается, тоже тащит груз…

- Не о чем тебе просить. Настоящее так легко не разрушишь. Так просто не рассыпается настоящее.

Софи поджимает губы и опускает свой взгляд. Я знаю, зачем: чтобы не заплакать. Ранимая, нежная девочка. Она не очерствела, или же ей просто не дали, не позволили. Но её взгляд скользит ниже и задерживается на моей руке, я замираю, потому что сознание не сразу объясняет мне происходящее: она видит синяк на сгибе моей руки и множественные проколы более удачных инъекций, потому что, поднимая её лицо с целью заполучить хотя бы один взгляд, я не заметил, как собрались нарочно опущенные ниже локтей рукава.

Это была почти фатальная для меня ошибка. Вижу, как меняется её лицо: теперь в синем взгляде и страх, и разочарование, и боль. Кажется, она жалеет меня, и эта жалость хуже самой извращённой пытки. Я закрываю глаза, чтобы пережить этот момент, и конечно, убираю от неё свои руки – чувствую себя прокажённым, человеком иного сорта, того самого, который не позволяет касаться чистых и светлых девушек – таких, так она.

Софи сжимает свои губы почти добела.

Не плачь, Софи, только не плачь: лучше ненавидь, испытывай отвращение, но только не жалей!

Она надевает очки, чтобы я не видел её глаз, хотя солнца уже почти нет. И мне становится плохо, до ужаса тошно, весь мир окрашивается в черноту, даже не депрессивно-серый, нет, для меня сейчас есть только чёрный и никаких оттенков. Хочется умереть. Перестать существовать и чувствовать, понимать эту жалость и боль разочарования в человеке, которому ты должен слишком много, чтобы отделаться одним словом « прости».

- Как ты живёшь? - внезапно спрашивает.

А как я живу? Что именно ей рассказать о моей жизни? О том, как продаю цветные кляксы и мазню? Или как сам над собой издеваюсь, рисуя её? Или, может, рассказать ей, как я со своей подружкой ширяюсь героином? Как мы валяемся на пару в нирване? Что между нами давно уже нет даже секса, потому что я не способен на него? Что мне плевать на своё худое тело, и я почти нищий? Собственно, такой же нищий, каким и был всегда. Или, может, признаться ей, что считаю себя ничтожеством после того, что с ней сделал, а теперь ещё и живу как ничтожество?

- Нормально живу. Обычно живу.

- Ну, чем занимаешься? Отец говорил, вы больше не работаете вместе?

- Не работаем.

- Почему?

- Надоело.

- Ладно.

- Расскажи лучше о себе!

- У меня такая же скучная жизнь, как и всегда: учусь и работаю. Всё свободное время я в госпитале, по выходным волонтёрство - практически живу там. Отец вот вытащил на отдых буквально силой - позвонил кому-то в из начальства, и меня нахально выперли в отпуск! - она как будто даже улыбнулась.

- А твой бойфренд?

- Он терпеливый. Сама ему удивляюсь, - теперь точно улыбается.

А меня эта улыбка почему-то жжёт… Ревную, что ли? Да нет, это вряд ли.

- Говорит, что «любовь зла», поэтому согласен на меня любую!

Я хотел спросить: «А у вас любовь?», но не стал – испугался ответа.

В тот вечер мы расстались так, будто ничего плохого между нами и не было, будто отмотали плёнку своего фильма на год назад, вырезав всё непристойное и неприглядное. Всё то, что обоим так сильно хотелось бы забыть.

Глава 11. Возвращая дружбу

После разговора с Софи во мне что-то изменилось. Мой звездолёт, наконец, сдвинулся с мёртвой точки, но не рванул вперёд, как следовало бы ожидать, а медленно поплёлся в обратном направлении. И мне стало ясно, как сильно ему нужно туда, куда нельзя – домой.

Я перерыл квартиру, трижды поссорился с Янг, наорал на неё и, в итоге, вспомнил, что делал фото распечатки с адресом клиники своим телефоном. Эти провалы в памяти и заторможенность меня достали.

До врача всё-таки дошёл и тут впервые понял, что такое зависимость. Нарколог объяснила мне, что лечение длительное, комплексное и требует полной самоотдачи. Перспектива валяться в больнице с такими же кончеными «нариками» как сам свела мой благой порыв на нет – я передумал. При этом сознание тихо так и неуверенно намекнуло, что зависимый «я» лишь нашёл причину не избавляться от своего змия.

А змий пригрелся во мне уже очень хорошо – инъекции почти не приносят кайфа. Больше нет той всепоглощающей любви к миру, наслаждения каждой своей клеткой и каждым отдельным волосом, как это было раньше. Предметы не кажутся совершенными и живыми, а жизнь переполненной смыслами. Есть только гасимая боль, жар, липкий пот и проблемы с туалетом. Я прекрасно знаю, что со мной происходит, и намеренно не повышаю дозу. Говорю же: мой звездолёт хочет обратно, он уже летит домой, медленно, но всё же летит.

Lana Del Rey - Swan Song

Зелёная точка горит напротив её имени. Горит и горит, намертво приковав мой взгляд. Я отключаю мессенджер, открываю новостной портал, читаю, и спустя добрых двадцать минут вдруг понимаю, что ничего не помню из прочитанного.

Проверяю мессенджер - все ещё горит.

Переключаюсь на mailboxes, удаляю пришедший спам - личных писем нет.

И вновь палец сам нажимает на иконку предательской программы, где все ещё продолжает гореть зелёная точка.

И я не выдерживаю: набираю своё самое первое за последние… шесть лет “Привет”. Отправляю и с удивлением вдруг обнаруживаю, как ухнуло нечто тяжёлое в груди в тот момент, когда мой палец коснулся голубой кнопки.

Странное чувство, незнакомое: микс страха, возбуждения и ожидания. Не хочу показаться слишком лиричным, но, наверное, именно этому эмоциональному состоянию поэты присвоили странное слово «трепет»…

Софья долго не отвечает, скорее всего, не хочет, но у неё вполне могут быть и объективные причины: например, то, что мы живём не в просто разных частях планеты, а в её симметрично противоположных точках, что у меня сейчас лето, а у неё зима, я смотрю на голубой экран своего телефона в вечернем полумраке, а она на свой - при дневном свете, потому что в Сиэтле время на 18 часов меньше, чем в Брисбене.

В тот момент, когда мой смартфон буквально взрывает сигнал оповещения о том, что она ответила, меня почему-то бросает в пот.

Lana Del Rey - Change

Sophie: Привет.

Ash: Как ты?

Sophie: Более менее. Ты?

Ash: Бывало и лучше, но… всегда можно найти хорошее даже в плохом.

Sophie: Позитивное мышление?

Ash: Отличная вещь, кстати - многим она серьёзно помогает держаться на плаву.

Sophie: Чем занят?

Ash: Слушаю дождь. Смотрю на капли на стекле. Жду твоих сообщений.

Тишина. Спустя 10 минут:

Sophie: У тебя дождь?

Из предложенных путей нашего диалога она выбрала самый нейтральный - поговорить о погоде.

Ash: У меня дождь, и уже давно.

Sophie: У нас тоже - зима же. Кажется, сегодня третий день подряд льёт.

Ash: Как твоя работа?

Sophie: Как и всегда: выматывающая.

Ash: Если б я был твоим парнем - никогда бы не позволил тебе так издеваться над собой!

Sophie: Хорошо, что ты не мой парень!

Ash: Да, наверное. Каждой твари по паре, помнишь?

Sophie: Честно говоря, нет.

Ash: Ну как же, это ведь отцовская философия, правда, в упрощённом виде…

Sophie: Я не слишком доверяю чужим философиям.

Ash: А чему доверяешь?

Снова пауза.

Sophie: Слушай, у меня сейчас начнется обход, рада, что у тебя всё в порядке.

Ash: Я тоже рад… что ты ответила. Пока…

Спустя неделю я снова гипнотизирую зелёную точку. Лежу в полной темноте.

Ash: Чем занимаешься?

Sophie: Сижу на скамейке в нашем сквере перед больницей.

Ash: Тяжелый день?

Sophie: Очень.

Ash: Расскажи!

Sophie: Не о чем рассказывать.

Ash: Почему?

Sophie: Хорошего нечего сказать.

Ash: Тогда поделись плохим. Может, легче станет.

Sophie: Сегодня оперировали моего пациента. При обследовании ставили ему вторую стадию, во время операции выяснилась полная третья - опухоль проросла в соседние органы. Завтра будем смотреть, что у него в костях, но у меня есть предчувствие, что все плохо. Очень агрессивная лимфома у него.

Ash: Ты же в гематологии?

Sophie: Да, но у этого мальчишки всё вместе: и кровь и почки. Редкий в своей фатальности случай. А он верит в свою удачу, верит, что поборет болезнь. Сын священника, последний, пятый ребёнок в семье. Вчера он сказал мне кое-что.

Ash: Что?

Sophie: Он рад своей болезни в том плане, что она досталась ему, а не родителям или братьям и сёстрам, и ему не нужно видеть их муки. Страдать самому легче, чем видеть, как это делают другие. Я вчера задумалась над этим, и знаешь, наверное, он прав - легче.

Ash: Зачем тебе думать о таких вещах?

Sophie: Чтобы больше ценить то, что у меня есть. Чтобы не видеть в своих огорчениях горечи. В мире так много уродства и боли, что собственные страдания кажутся пустыми и бессмысленными.

Ash: Прости меня!

Sophie: Мы уже давно решили с тобой этот вопрос. Помнишь?

Ash: Помню. Но не ощущаю…

Sophie: Почему?

Ash: Должен тебе гораздо больше, чем просьба о прощении...

Sophie: Хм… мне нужно бежать… пиши ещё - будем работать над твоими долгами :)

Ash: Обязательно напишу :)

На следующий день во время своего перерыва она написала мне первой:

Sophie: Привет.

Ash: Привет! :)

Sophie: Что за радость?

Ash: Ты написала первой, а значит моя карма немного очистилась! :)

Sophie: Расскажи про свой первый раз.

Ash: Эм…

Sophie: Ты мне должен, помнишь?

Ash: Помню, но…

Sophie: Рассказывай.

Ash: Ты же знаешь, я не любитель откровенных бесед.

Sophie: И, тем не менее, ты пишешь мне. Интересно, с какой целью? Потрепаться ни о чём?

Ash: Просто поговорить.

Sophie: В жизни не бывает просто. Если тебе тяжело, и я тот человек, кто может помочь - можешь на меня рассчитывать. Если не с кем поговорить - я выслушаю. Но если тебе нужно убить скучное время, то прости, у меня его нет. Совсем. Так что подумай и реши.

Ash: Ну… её звали Филис, мне было пятнадцать, а ей только исполнилось шестнадцать - это был как раз её День Рождения. Мы выпили в компании с друзьями, отметили её совершеннолетие и поехали ко мне. Моя мать в ту ночь была у подруги, мне казалось, что обстоятельства сложились крайне удачно для этого мероприятия. Ну, описывать сам процесс, надеюсь, не надо?

Софья долго не отвечает, я догадываюсь, что она, вероятнее всего, занята с пациентом и решаю продолжить:

Ash: Всё прошло удачно, если не считать, что мой первый конец замаячил на горизонте примерно через 20 секунд после начала :). Я потом ещё две недели страдал по этому поводу, но Филис гуманно дала мне возможность неоднократно реабилитироваться и поверить в свои силы.

Sophie: Вообще-то я спросила про первые чувства!

Ash: Да?! Ну вот, снова оконфузился!

Мы молчим, и я думаю: развела меня или правда о чувствах спросила? Чувства – это ведь намного серьезнее.

Ash: Расскажи ты о том, как это было впервые.

Sophie: Эм.. я не буду. Девочки об этом не говорят!;)

Ash: Я о первом чувстве…

Sophie: Ты серьёзно, Эштон?! Ты ж в первом ряду сидел, что ещё тебя интересует?!

Ash: Всё!

И это правда, но самое важное, что я хотел бы знать: осталось ли что-то ещё от того чувства или нет… Или всё ушло безвозвратно?

Sophie: Конкретизируй, или я отвечать не буду.

Ash: Окей, давай начнём с самого начала: когда, как и почему?

Sophie: Ну … он мне сразу понравился и сразу сильно.

Ash: Исчерпывающее признание!

Sophie: Понравились глаза, руки…

Ash: Руки? Что особенного в моих руках?

Sophie: В твоих - ничего, а его были особенными: они могли сотворить что угодно: от толкового украшения дома гирляндами и семейного ужина до разбитой морды насильника и спасения задыхающегося ребёнка. А ещё они были просто красивыми - настоящие мужские руки.

Ash: Значит руки?

Sophie: Не только. Больше, конечно, нравились глаза… Особенно, когда он был весёлым, радостным, ласковым. Но потом всё изменилось, он то ли скинул маску, то ли наоборот надел… теперь уже не важно, потому что таким, в какого влюбилась, я больше никогда его не видела.

Ash: Он надел маску. Надел. С тобой был настоящим, а потом отравился и заболел.

Sophie: Чем?

Ash: Ты знаешь.

Sophie: Нет, не знаю. Так чем?

Ash: Завистью.

Sophie: Это плохая болезнь. Злокачественная.

Ash: Но у него не фатальный случай был, он вылечился и снова стал здоровым.

Sophie: Я рада за него. Желаю ему долгих лет.

Ash: Спасибо. Только он сам не желает.

Sophie: Что так?

Ash: Понял, как сильно ошибался, понял, что из-за болезни лишился самых главных в жизни ценностей, и теперь не знает, как жить дальше, а главное - зачем.

Sophie: Каждый человек живет для того, чтобы быть счастливым. Но у каждого своё счастье: для кого-то оно в работе, творчестве, а кому-то нужно любить и быть любимым. Ты знаешь, в чем твоё счастье?

Ash: Знаю. Всегда знал, и, несмотря на возраст, приобретённый опыт и знания, оно неизменно.

Sophie: И?!

Ash: Любовь и полная семья.

Sophie: Почему именно полная?

Ash: Потому что это то, чего мне всегда не хватало.

Sophie: А ты не думал, что судьба даёт каждому из нас ровно то, что ему на самом деле нужно?

Ash: Не думал, и не думаю. Нет никакой судьбы, мы сами определяем свой путь.

Sophie: Ну, это каждый решает для себя сам, но вот если взять тебя, к примеру: ты не инвалид, не болен изнуряющей онкологией, у тебя всегда была любящая мать, почему просто не радоваться тому, что есть?

Ash: Потому что так устроена моя личность.

Sophie: Но это всё равно, что желать соседскую жену или дом, имея при этом свой собственный! Всем чего-то не хватает! Но далеко не все превращают свою жизнь в одержимую гонку!

Ash: Ты права. Всё это верно и мудро, но… Но ты никогда не жила без отца. Ты не знаешь, что это такое, не догадываешься, как сильно давит осознание своей ублюдочности…

Sophie: Боже мой, слова-то какие!

Ash: Я пытаюсь описать тебе свои детские и подростковые эмоции. Вначале тебе его просто не хватает, его руки, внимания, слов, советов, походов на рыбалку и за великом в День Рождения, но потом ты вдруг понимаешь, что неполноценен, тебя либо выкинули, либо ты, как в моём случае, не был нужен с самого начала, и это делает тебя не человеком, а вещью… Ты можешь на секунду представить себя брошенной вещью?

Sophie: Зачем мне представлять, я однажды была ею. Использовали и выбросили…

Твою ж мать, это удар ниже пояса. Получай, Эштон, заслужил. Я больше не пишу своих излияний - вдохновение пропало, но получаю от Софьи ещё одно сообщение:

Sophie: Я хочу сказать тебе две вещи. Первая: твой отец никогда не отказывался от тебя, он всего лишь не имел шанса узнать о твоём существовании, и тебе об этом было хорошо известно. Тебя никогда не обманывали, Эштон, и за это я очень уважаю Амбр! Вторая: если бы ты жил в обществе, где каждому ребёнку полагается только одна мать в качестве родителя, ты бы не чувствовал себя ущербным? Значит дело не в обстоятельствах, а в том, как ты на них реагируешь! Подумай над этим, а я прощаюсь - перерыв закончился. Хорошего дня!

Отправляю ей «Спасибо», но она уже не в сети.

Утром, примерно в 5 моего утра, что должно было быть 11 часов вечера в Сиэтле, меня будит звук пришедшего сообщения:

Sophie: Нам нужно поговорить о том, что тогда случилось. Раз и навсегда оставить это позади. Именно об этом я вчера и завела речь, а разговор как-то съехал не в ту сторону.

Я сразу же отвечаю и совсем не в обиде на неё за то, что она не подумала о разнице во времени:

Ash: Да, я понял и боюсь сделать тебе больно.

Sophie: Если сравнивать с той болью, которую терпят мои дети, то те страдания были ничтожны. Совсем. Поэтому отпусти.

Sophie: И ещё: отец раздул из всей этой истории слишком большую трагедию, я с ним не согласна. Свои выводы на твой счёт сделала, но и отец перегибает палку. Мама тоже считает, что он не прав.

Ash: Я считаю, что он прав.

Sophie: Главное, ты сам себя прости.

Ash: Не могу. Никак.

Sophie: Да ладно, сто лет прошло уже, всё забылось, будто и не было ничего.

Ash: Было. Ребёнок был. Наш ребёнок.

Она долго молчит. Так долго, что мне делается тошно.

Ash: Не молчи, прошу тебя, только не молчи.

Sophie: Мне нечего тебе сказать. Ты потревожил рану, которая никогда до конца не затянется. Просто не трогай эту тему больше, ладно?

Ash: Софи…

Sophie: И не пиши эти свои «прости» уже, окей?

Ash: Не буду. Просто хочу, чтобы ты знала: у меня есть точно такая же рана, и болит так же сильно. Ты не одна в этом.

Sophie: Я никогда не была одна ни в этом, ни вообще в чём либо, Эштон. За моей спиной всегда стоит отец, и если я падаю, он всегда подхватывает. Не он учил меня ходить по земле, но он учит идти по жизни. И это - основная наша проблема с тобой, ведь так? Слишком много его заботы достаётся неродной мне и слишком мало родному тебе.

Ash: Это в прошлом. Давно в прошлом.

Sophie: Уверен?

Ash: Абсолютно.

Sophie: А я нет. Он поступал несправедливо по отношению к тебе и продолжает это делать.

Ash: Возможно. Но моё отношение к этому поменялось. Вообще всё в корне изменилось.

Sophie: В какой момент?

Ash: В тот самый!

Sophie: Что за идиотские загадки? Тебе что, 15 лет?

Ash: В тот момент, когда я изнасиловал тебя. Вернее, на следующее утро.

Sophie: Ты не насиловал меня, Эштон.

Ash: Какая разница, суть не в терминологии.

Sophie: Разница есть и притом большая. Если ты не помнишь… я пошла с тобой по доброй воле. И ты предлагал мне уйти, дважды. Так что это точно не было насилием.

Ash: Я всё помню.

Sophie: Это странно, потому что состояние у тебя было невменяемое. Обычно люди ничего не помнят после такого количества выпитого и… вынюханного :)

Ash: Я помню. Всё.

Sophie: Лучше бы не помнил.

Ash: Почему?

Sophie: Потому что я - дура, сама виновата, что пошла за тобой. Ни одна другая на моём месте не стала бы этого делать и бежала бы в обратном направлении. Просто я слишком… глупая была. И не ожидала, что может быть вот так … с тобой.

И теперь мне уже нечего сказать. Да, я всё это знал, но читать её мысли, слова, чувства - это другое. Это как принимать у самого себя исповедь.

Ash: Софи, я не знаю, как вернуть тебе то, что взял тогда.

Sophie: Не нужно. Подарки не возвращают! :)

Ash: Антиподарки… как там моя лошадь, кстати?

Sophie: Жива. Что ей сделается.

Ash: Её секрет до сих пор хранится у меня.

Sophie: Это удар ниже пояса, Эштон! Я ребёнком была!

Ash: Ты была тогда даже большим взрослым, чем я теперь.

Sophie: Девочки взрослеют раньше!

Ash: Избитая истина, но это правда: я только сейчас дорос до тебя шестнадцатилетней.

Sophie: Что ты хочешь этим сказать?

Ash: Главное...

Sophie: Самокритично :). Когда же ты догонишь меня?

Ash: Боюсь, что никогда - ты слишком резво несёшься. Вон, даже мечты мои уже почти исполнила в собственной интерпретации!

Sophie: Жизнь коротка, Эштон, некогда раздумывать. Ты вот всегда слишком много думал и…

Ash: И в суп попал!

Sophie: Именно :) Относись ко всему проще, не ищи подводных течений там, где их нет, и всё вокруг тебя само собой наладится!

Ash: Хочется в это верить.

Sophie: Хотеть мало, нужно действовать, Эштон.

И я действую: принимаю решение лечь в наркологическую клинику. Почти две недели уходит на подготовку, бюрократию и обследования, и я уже почти пациент их богадельни, как вдруг мне звонит отец:

- Эштон, я буду у тебя завтра вечером. Нужно поговорить. Встретимся там же.

Глава 12. Второй разговор с отцом

Мы сидим за маленьким столиком у панорамного окна с видом на море и пляж, в той же кофейне, что и в прошлый раз.

- Есть вещи, которые невозможно скрыть, Эштон. Даже тебе - виртуозу в этом мастерстве. Если исходить из того, что биологически ты - мой сын, а твоя внешность это подтверждает, то ты должен был унаследовать от меня одну занятную особенность - моногамию. Понимаешь, о чём я?

Смотрит в глаза, не отрываясь, сканирует, испытывает, изучает. Я чувствую, что этот день и эта беседа вывернут меня наизнанку, но сделать ничего не могу: мой мозг словно под гипнозом, и я не в силах отвести взгляд - его карие, точно такие же как и мои, глаза приковали намертво.

- Понимаешь меня или нет?! - повторяет свой вопрос.

- Смутно! - признаюсь.

Отец откидывается на спинку всем телом и, будто расслабившись, отпускает меня, устремив свой взор на раскинувшуюся под нами бухту.

- Мы передаём по мужской линии способность необычно сильно любить одну женщину. Только один единственный раз в жизни это происходит с нами: с моим дедом, отцом, со мной самим. Я свою женщину нашёл в семнадцать, мой отец - в том же возрасте, и, насколько мне известно, у деда была та же история. Сделай выводы.

Я делаю. Молча.

- Сложность ситуации в том, что эта особенность даёт нам два пути: вовремя это понять и иметь возможность полноценно и счастливо прожить свою жизнь, создав большую крепкую семью, где царствует любовь на зависть соседям, или же … утонуть в разочарованиях. Мой отец женился рано, зачал четверых детей, но судьба так распорядилась, что выжил только я. Дед прожил в несчастье с нелюбимой женщиной, со слов моего отца, мучил её, пока не угробил. А знаешь почему?

- Почему?

- Потому что она была «не той», и он за это её ненавидел. Мне пришлось вырвать свою женщину, а вместе с ней и свою жизнь, из чужой семьи… Много бед наворотил, много ошибок наделал, но до этого момента жил так счастливо, как и сам не предполагал, что такое вообще возможно.

- До этого момента?!

Мне не нравится то, что он говорит, грудь давит предчувствие неизбежной беды, трагедии, какого-то аномального потрясения.

Я жду, замерев, затаив дыхание, и он это делает:

- У меня рак, Эштон. Рецидив. Время упущено, сам виноват: проигнорировал уже знакомые симптомы, вовремя не стал обследоваться.

Пауза, я жду, что он посмотрит мне в глаза - хочу увидеть в них подтверждение сказанному, что это не блеф, не какая-то чёртова игра! Не могу поверить в услышанное, в голове каша… и пустота. Не хочу верить!

- Лера не знает, никто не знает и не должен.

И вот теперь только он позволяет мне заглянуть в себя, и я вижу, что всё правда…

Боль… Боль... Боль!!! Она рвёт мою душу на части! Не хочу в это верить! Не желаю! Какого чёрта?!

- Почему ты … сейчас не в больнице, почему не лечишься?

- Не хочу.

У меня ступор.

- Помнишь, я сказал чуть раньше, что мужчины в нашем роду несут в своих генах способность аномально сильно любить?

- Да.

- А что такое любовь, по-твоему, Эштон?

- Не знаю, желание быть рядом как можно больше… наверное, - выдавливаю, пытаясь сосредоточиться на его вопросах.

- И всё?

- Нет. Ещё потребность в сексе с этим человеком.

Он смеётся.

- Я не понимаю только, зачем мы здесь сидим и говорим об этой ерунде, когда ты смертельно болен и прямо сейчас должен лежать под какой-нибудь капельницей с химией, способной тебя вылечить! - мой голос ровный и спокойный, хотя желание вопить сейчас одно из самых серьёзных.

- Потому что любовь, Эштон, это когда ты ставишь интересы любимого человека выше своих. Всегда. Думаешь в первую очередь о нём и лишь потом о себе.

Снова пауза, он даёт мне возможность полноценно осмыслить сказанное и снова цепко держит мой взгляд своим. Но я не чувствую конкуренции в его взгляде, не в этот раз.

- Я люблю вас обоих слишком сильно, - его голос ровный, спокойный, сильный.

- И?! – я даже не спрашиваю, о ком речь. И без того ясно.

- И я не хочу, чтобы она снова это проходила. Ты понятия не имеешь, что это такое, и насколько ей будет тяжело. Когда всё кончится, у неё не останется сил выжить самой.

- Бред… это всё бред! Думаешь, если умрёшь без лечения, ей будет легче? По-твоему, лучше жить с мыслью, что не было сделано даже попытки спасти?

- Она не будет знать, что происходит. Узнает, когда всё закончится, и в этот момент рядом будешь ты.

Вот он! Момент истины! Вот к чему все шло! Так с этого и надо было начинать, твою мать!

Мои руки судорожно проводят по лицу, словно пытаясь стереть этот дурной сон, этот кошмар, этот ужас реальной жизни.

- С чего ты взял, что она полюбит меня?

- Полюбит, не сомневайся. Для этого у тебя сегодня, завтра и ещё энное количество дней есть я. И я расскажу тебе, что нужно делать. Выдам столько информации, сколько ты захочешь получить, зайду так далеко, как ты мне позволишь.

Он что?! Намекает на её сексуальные предпочтения? Неудивительно, конечно, после того, что я сделал с его дочерью, но …

- Ты будешь рядом в самый тяжёлый для неё момент, и это будет твой шанс - она впустит в себя, я почти уверен в этом.

И всё это всё тем же спокойным тоном… даже не верится, что этот человек полжизни страдает от панических атак. Он всё давно и детально продумал, но чудовищность его последнего в жизни проекта лишает меня возможности даже думать - в таком шоке я нахожусь!

- Отец…- говорю ему, - это не аномально сильная любовь, это извращение! Ты безумен!

- Любовь - это и есть безумие, сын. Когда-нибудь ты поймёшь это сам. А сейчас я хочу, чтобы у вас обоих был шанс: у неё на жизнь с кем-то лучше, чем я, а у тебя возможность познать, что такое настоящее полноценное счастье, - с этими словами он встаёт, шумно отодвинув свой стул.

- По-твоему, можно жить счастливо, похоронив отца ради шанса получить его женщину?!

- Всё зависит от того, с какого ракурса смотреть на вещи. Найди правильный для себя, остальное само собой сложится в чёткую картинку. Ты знаешь, где меня найти! - бросает напоследок.

А я ещё долго сижу в ступоре, не в силах даже подняться, не то, что осилить смысл только что произошедшей беседы.

Полную версию книги можно приобрести в группе автора: https://vk.com/club138962265

Или на сайте Литнет: https://litnet.com/ru/book/carstvo-krasoty-absolyut-2-b69685

Книга Сони – «Абсолют в моём сердце»

Книга Эштона – «Царство красоты»

История Валерии и Алекса – «Моногамия» и «Моногамист»

Другие книги и контакты автора:

Группа автора Вконтакте «Моногамия 18+» https://vk.com/club138962265

Арты, бонусы, рецензии, живые обсуждения героев и книг.

Моногамия 18+

Что вы знаете о сексе? Всё?

А вот Лера не знала почти ничего, хоть и имела в своих активах целого мужа и любимого сына. Но однажды ей захотелось «прозреть», и случилось это потому, что она встретила загадочного Алекса.

Возвращаясь из санатория, где лечила астму сына, Лера обнаруживает, что муж дома не один. Только вот «Чужой» оказывается не банальной любовницей, а молодым человеком – американским другом мужа. Не с первого взгляда Лера увидит в нём свою судьбу и не со второго. Необычно красив этот парень, но ещё более необычна его притягательность: слишком жадно смотрят на него женщины, слишком он яркий и харизматичный, чтобы допустить мысль о… любви?

Оказывается, Валерия ничего не знала не только о сексе, но и о чувствах.

Порядок серии:

Моногамия

Моногамист

Абсолют

Царство красоты

Мудрость и красота

Моногамист 16+

”Нужна всего одна минута, чтобы заметить особенного человека; всего один час, чтобы его понять; всего один день, чтобы его полюбить, и целая жизнь, чтобы его забыть.”

Алекс знал с детства, что моногамен, что сможет полюбить только раз, и на Земле существует лишь одна женщина, предназначенная для него.

Утомившись бесконечной вереницей женских тел, сексапильный и харизматичный Алекс задаётся целью разыскать девушку из своей юности -Валерию. Они виделись всего раз, но эта встреча навсегда запала в его душу: ему довелось спасти её, едва не утонувшую в Чёрном море.

Судьба благосклонна, и Алекс находит то, что искал, однако Лера уже замужем и воспитывает сына.

Остановит ли это его?

Очень страстно, эмоционально, нежно, неоднозначно.

Абсолют в моём сердце (Абсолют #1) 16+

Я влюбилась в сводного брата. Без взаимности. Что делать? Скрывать и ждать, пока само пройдёт? Пыталась – не получается.

И как быть, если всё самое главное хочешь пережить именно в его объятиях? Мечтаешь обо всем только с ним: и первый поцелуй, и первый секс! А он...

Он холоден как айсберг... И почему-то ненавидит меня !

Но, главное, не сдаваться!

Царство красоты – (Абсолют #2) 16+

Эштон просыпается в комнате для свиданий и осознаёт, что прошлой ночью изнасиловал сводную сестру. Ну, не совсем изнасиловал – она сама пришла, да практически навязалась, и вообще, нарывалась все последние годы, бегая за ним собачонкой, но…

Как жить-то теперь?

Вот он сидит на холодном кафеле душевой и с ужасом понимает, что натворил в пьяном угаре.

Это урок ей такой был – грубый секс, чтобы больше не питала на его счёт иллюзий.

Но что делать с совестью? С чувством вины? Как отцу в глаза смотреть? А ей, Софье?

Извиниться, сказать «прости». Уехать на край света.

А что в груди разворотило и давит на сердце большим и болезненным «люблю», так это пройдёт. Наверное.

Как выход найти? Где он? В чём?

Опиум. За мгновения До… (Опиум#1) 16+

Не близкие и не далёкие, не друзья и не враги. Хотя нет! Враги получились из них, как раз, самые непримиримые: подростковая война едва не окончилась трагедией.

Но это было шесть лет назад, а теперь у взрослых детей взрослые игры:

ЕВА:

Серьёзно? Первый гонщик и бойфренд самой ядовитой змеи в школе?

Девицы млеют от одного его взгляда, парни мечтают числиться в друзьях. А я? А я, кажется, готова воевать не с ним, а за него…

ДАМИЕН:

Еввва… От одного имени тяжелеет в груди, и сжимаются кулаки. Одна против меня, одна против всей школы... Что же ты делаешь, Ева?! Что ты со мной делаешь?

МЕЛАНИЯ:

Я дала себе слово, что выйду за него замуж. И не в моих правилах отказываться от собственных обещаний. Нет ничего такого, что могло бы меня удержать.

Опиум. Вечность после… (Опиум#2) 18+

Он называл её «Опиум», потому что его любовь к ней была похожа на одержимость.

Он нарисовал на своей груди татуировку мака, идеальную копию её цветка - символ бессмертия их чувства.

Он обещал ей дом на берегу реки, детей, процветание и высокие стены его защиты и заботы.

И он всё это дал… но не ей.

Семейная тайна разбила все их надежды и мечты, открыв непреодолимое препятствие - им НЕЛЬЗЯ.

Пути Господни неисповедимы, однако счастье каждого человека – в его собственных руках, и только в них.

Месть 18+

Когда-то Соня и Макс были одноклассниками, но друзьями так и не стали – глупость и малодушие оказались сильнее притяжения.

Макс нанёс Соне смертельную обиду, так больно ударил, что МЕСТЬ стала смыслом всей её жизни. Но Софья слишком сложна, чтобы ответить простым и предсказуемым способом, её месть задумана изощрённой тонкой игрой: влюбить, привязать, измотать, вдребезги разбить сердце.

Всё готово, каждый шаг давно продуман и просчитан, задуманное идёт по плану, пока ситуация внезапно не выходит из-под контроля.

У романа две концовки: авторская и с хэппи эндом. В книге опубликованы оба варианта.