Царь

Глава четвертая Расправа

К сожалению, насмешливые послания не удается переправить их адресату, а хотелось бы поглядеть на физиономию отпрыска итальянского кондотьера, когда бы тот познакомился с его ядовитыми предложениями и сообразил, может быть, что, приглашая к себе на службу Бельского, Мстиславского и Воротынского, он приглашает опасных претендентов на корону великого князя литовского, имеющих на неё более основательные права, чем он сам. Иоанна не столько поражает, сколько раздражает очередная прискорбная неудача его заносчивых воевод. Новая оборонительная крепостца Копие возводится на озере посреди острова Суша, верстах в семидесяти от Полоцка, откуда открывается прямая дорога на Вильну. Возводится крепостца заведенным порядком, подсказанным мастером Выродковым под Свияжском, упроченным указанием самого Иоанна и опробованным десятки раз в степях за Окой. Заведенный порядок до того необычен на взгляд европейца, что один из них, Фульвио Руджиери, специально знакомит с ним римского папу:

«Он имеет кое-какие маленькие деревянные крепости на границах Литвы и Руси. Таких, пока я был в Польше, он выстроил четыре с невероятной быстротой, а так как способ их постройки кажется мне весьма примечательным, я кратко расскажу о нем. После того как его инженеры предварительно осмотрели место, подлежащее укреплению, где-нибудь в довольно далеком лесу рубят большое количество бревен, пригодных для таких сооружений. Затем после пригонки и распределения их по размеру и порядку, со знаками, позволяющими разобрать и распределить их в постройке, спускают вниз по реке, а когда они дойдут до места, которое намечено укрепить, их тянут на землю, из рук в руки; разбирают знаки на каждом бревне, соединяют их вместе и в один миг строят укрепления, которые тотчас засыпают землей, и в то же время являются и их гарнизоны, так что король только ещё первое известие получает о начале сооружения, потом они оказываются столь крепки и внимательно охраняемы, что, осажденные громаднейшим королевским войском, испытывая храбрые нападения, мужественно защищаются и остаются во власти Московита…»

Посошных людей, на руках таскающих громадные бревна, прикрывает конный отряд уже много известного своими бесславными отступлениями Петра Серебряного-Оболенского. Этот заносчивый, самонадеянный князь не может избавиться от вредной привычки беспечных удельных времен, лагерь разбивает где ни попало, в лагере стоит без сторож, безрассудно, вольготно, точно в родимой сторонушке выехал в чисто полюшко бездельное тельце в богатырской утехе размять. Лихие воители этого прескверного рода всегда весьма лакомы для любого противника, даже самого лопоухого. Едва получив известие о начале строительства, наскоро выступают литовцы, подкрадываются свободно, не опасаясь сторож, наскакивают внезапно, из всего отряда конных служилых людей мало кому удается спастись. Василий Палецкий, второй воевода, остается на месте, однако князь Петр, все-таки истинный витязь удельных времен, успевает очутиться в седле, однако не считает нужным ввязаться в кровавую сечу, а мчится во всю конскую прыть с поля битвы, отчего-то не страшась будто бы страсть как тяжелой, немилосердной руки Иоанна. В очередной раз выясняется, что всё это лживые сказки про страсть как тяжелую, не ведающую милосердия руку. За трусливое бегство с поля сражения воеводе голову полагается снять без рассуждений, не выясняя причин, а Иоанн ничего. Князь Петр Серебряный-Оболенский как ни в чем не бывало остается в земском войске на воеводстве. Негодование Иоанна просачивается наружу лишь в том, что он удерживает кипу посланий в своем сундуке, а Ивашка Козлов, который должен был передать поносные грамоты королю Сигизмунду, оканчивает, согласно преданию, свою паскудную жизнь на колу.

В прочем жизнь Иоанна движется заведенным порядком. Он собирает в Москве больших воевод с их вооруженными слугами, чтобы изготовились в любую минуту выступить на Оку, если нынешний год татары припожалуют к южным украйнам, как будто нарочно доказывая подручным князьям и боярам, что не страшится ни их самих, ни их многочисленный вооруженных служилых людей, гораздых бегать и от литовцев и от татар. Сам он, в ожидании вестей от южных сторож, вырабатывает, как приговорил земский собор, план большого похода в Ливонию, выбирает дороги для земских и опричных полков, определяет места для стоянок, повелевает набрать посошных людей в помощь полкам, главным образом для передвижения пушек и проведения осадных работ. По его разумению, земские полки должны двигаться от Вязьмы, Смоленска, Дорогобужа на Великие Луки, тогда как опричным полкам предстоит выйти к Пскову и Великому Новгороду. Он предполагает молниеносным ударом по двум направлениям захватить Луже и Режицу. Дальнейший ход наступления он нарочно прикрывает туманными рассуждениями о том, что от Лужи и Режицы можно выступить прямо на Ригу, а можно двинуться прямо на Вильну, таким способом вводя в заблуждение собственных воевод, которые страсть как горазды переносить его военные замыслы в стан неприятеля, а заодно с ними вводит в заблуждение и польского короля, который предполагает идти с полками на Молодечно, Радошковичи, Борисов, в упрямой надежде, что Федоров, Бельский, Мстиславский и Воротынский все-таки, с радостью изменив, повернут свои боевые дружины против своего государя, а он как раз подоспеет пожать плоды их подлой победы.

Между тем у пристани святого Николая появляются английские корабли, где их давно ожидает царский гонец. Гонец тотчас передает Дженкинсону высочайшее повеление поспешить приездом в Москву. Дженкинсон подчиняется беспрекословно и в конце августа 1567 года прибывает в стольный град Московского царства. Вопреки обыкновению выдерживать иноземного посла месяц-другой в посольской избе, предоставляя достаточно времени поразмыслить о загадках и превратностях бытия, Иоанн тотчас устраивает официальный прием, который приходится на праздник русского Нового года, то есть первое сентября. Спустя всего несколько дней глубокой ночью Дженкинсона тайно проводят в опричный дворец на Воздвиженке. Иоанн лично встречает английского гостя и проводит в свои покои скрытыми от посторонних глаз переходами. Дженкинсону позволяется иметь при себе переводчика. Со своей стороны Иоанн допускает к переговорам лишь Афанасия Вяземского. Поначалу речь заходит о почти посторонних вещах. Иоанн знакомит представителя английской короны с крамольной грамотой польского короля, адресованной английским купцам, торгующим через Великий Новгород и русскую Нарву, то есть фактическим конкурентам Московской компании, которая представлена Дженкинсоном. Иоанн сдержанно признается, что первоначально, ознакомившись с содержанием грамоты, был весьма оскорблен, однако, взвесив все обстоятельства, выслушав показания, данные перед казнью лазутчиком, впоследствии убедился, что это всего лишь змеиные козни польского короля, который любыми средствами жаждет воспрепятствовать английской торговле на Русской земле. Хорошо припугнув таким образом представителя торговой компании, он поручает ему передать королеве Елизавете предложение о военном союзе, “чтобы её величество была другом его друзей и врагом его врагов и также наоборот”, разумеется, в первую очередь врагом польского короля и литовского великого князя, главного противника сближения между Лондоном и Москвой. Далее Иоанн просит Елизавету присылать к нему мастеров, “которые умели бы строить корабли и управлять ими”, а кроме того, вместе с обычным набором товаров для вольного торга отправлять попутно оружие, в особенности им любимые пушки и весь необходимый снаряд, изумительное свидетельство, до сей поры не оцененное до конца, что Иоанн действительно намеревается основать русский военный морской флот, позарез необходимый ему для того, чтобы очистить воды Балтийского и Баренцева морей от польских, голландских и французских пиратов, подрывающих торговлю с Европой, а также и для того, чтобы с моря блокировать Ревель-Колывань, Ригу и всё польское побережье, из чего следует, что заложенные в Вологде корабли должны, по его замыслу, явиться началом морского владычества Московского царства, как стрелецкие полки явились началом русской регулярной пехоты. Наконец, как и полагается в переговорах этого уровня, оба государя должны взаимно гарантировать друг другу право убежища, “для сбережения себя и своей жизни, и жить там и иметь убежище, без опасности, пока беда не минует, Бог не устроит иначе”, причем для большей убедительности Иоанн знакомит Дженкинсона и с прелестными грамотами, направленными его виднейшим думным боярам и воеводам. Похоже, Иоанн достаточно осведомлен о международном и внутреннем положении Англии, которое в известном смысле много хуже того положения, в котором находится Московское царство. Английская торговля выброшена с европейского рынка. Грубая английская шерсть не в состоянии конкурировать с тонкорунным испанским сукном, производящимся в мастерских Брабанта и Фландрии. Английские торговые люди пробиваются в Средиземное море к странам Леванта, но и здесь они встречают сильную конкуренцию со стороны французской торговли, а в пути им редко удается ускользнуть от испанских и алжирских пиратов. Дания то и дело грозит закрыть Зунд. На пути в русскую нарву англичан грабят польские корабли. В северных водах становится небезопасно и голландских и французских пиратов, а навигация в Белом море чересчур коротка. Англия того гляди задохнется без прочной, регулярной торговли в Русской землей. Таким образом, в интересах Елизаветы помочь Иоанну по меньшей мере в том, чтобы сделать безопасным Балтийское море и утвердиться на его берегах. В его предложении о взаимном праве убежища тоже таится серьезный намек. Иоанн вряд ли, как упорно уличают его, собирается спасаться бегством от собственных князей и бояр, которые в военном отношении более чем слабы против его нового обученного регулярного опричного войска, однако он всё последнее время страшится полного военного поражения, которое может стать неизбежным, если его воеводы примутся сдавать неприятелю крепость за крепостью, на что их с таким усердием подбивает польский король и литовский великий князь, или удирать с поля боя, как только что удрал, в какой уже раз, князь Петр Серебряный-Оболенский, на этот случай ему в самом деле придется где-то отсиживаться, пока беда не минует и Бог не устроит иначе. В ещё большей опасности находится Елизавета. Дочь второй жены, казненной отцом, объявленная незаконнорожденной его королевским указом, брошенная Марией Кровавой, её сводной сестрой, в каменное узилище Тауэра, она имеет слишком шаткие права на английский престол, куда меньше, чем Мария Стюарт, подлинная королева Шотландии. Её лорды то и дело плетут заговоры, более дерзкие и опасные, чем заговоры московских князей и бояр, поскольку каждый заговор имеет целью покушение на жизнь королевы. Мало того, чуть ли не вся Европа в состоянии войны или готова воевать против Англии. На севере испанцы и французы поддерживают против неё Марию Стюарт и мятежных баронов английских северных графств. Испания вытесняет Англию из южных морей. Франция не начинает военных действий единственно потому, что она раздираема ожесточенной гражданской войной. Помогая французским протестантам против французских католиков, чтобы ослабить Францию и захватить её рынки. Елизавета неизбежно входит в противоречие с германским императором, который помогает французским католикам. В Нидерландах свирепствует Альба, которыё надеется реками крови подавить движение гезов. В таких критических обстоятельствах только отдаленное Московское царство может стать союзником Английского королевства, и Елизавете политическое убежище в московском Кремле может понадобиться значительно раньше, чем Иоанну в Вестминстере. Иоанн требует хранить содержание переговоров в непроницаемой тайне, чтобы не вводить в соблазн подручных князей и бояр. Делать записи он запрещает. К тому же он крайне спешит. Он настаивает, чтобы Дженкинсон до зимних холодов вышел из замерзающего Белого моря и уже весной доставил ему ответ своей королевы, другими словами, ему не терпится как можно скорей покончить с ливонской войной, что в союзе с Англией и Швецией свершится, как он уверен, только что не само собой. Дженкинсон и эту просьбу исполняет беспрекословно. Около шестнадцатого сентября он покидает Москву, причем, чтобы придать переговорам необходимую основательность и упрочить доверие Елизаветы, Иоанн подтверждает Московской компании, на которую работает Дженкинсон, все прежние привилегии на беспошлинный торг в Астрахани, Казани, Нарве и Юрьеве, а также право вести прямую торговлю с Шемахой.