Царь-дедушка

Я, впрочем, не жадничал. Сошлись на выплатах в царскую казну по бисти с каждого абаза прибыли, при том что вся расходная часть по изготовлению моего ноу-хау легла на гильдию же.

Правда, когда дошло до того, чтобы платить эти же деньги с напечатанных не на свитках, а в виде фолиантов, книг, достопочтенный Балибар выразил сомнение, что так уж много книг имеет смысл издавать именно в таком формате — местная литературная традиция даже самые эпические произведения имеет свойство разбивать на сравнительно небольшие эпизоды, каждый из которых, в принципе, можно читать как отдельное произведение, — и тут же получил от меня идею сборника.

А я, в свою очередь, призадумался о возможности издания газеты — в долгосрочной перспективе, конечно, — но вслух ничего по этому поводу не сказал.

Уже напоследок, когда мы почти начали прощаться, глава гильдии переписчиков начал жаловаться на мастеров-бумагоделателей, которые повадились на свою продукцию, в виде некоего клейма мастера, ставить недавно изобретенные водяные знаки.

— И еще ладно бы ставили их где-то в уголке, а то ведь, порой, на весь лист, да так, что написанное по такому знаку не сразу и прочтешь. — вздохнул он. — Запретили б вы такое безобразие, государь.

Пабам! Историю про то, как Петр Великий гербовую бумагу ввел как единственный носитель всяких там челобитных и прошений, и сколько бабла на этом заработал, я еще в школе читал. Лисапет — а ведь ты, похоже, богат! Завтра же озадачу князя Триура, ну и Зулика Хатикани заодно.

— Полагаю, это надо будет обсудить, и принять решение. — туманно ответил Балибару я.

В свои покои, когда и эта встреча наконец закончилась, я решил вернуться не по соединительному коридорчику, а по общему — внукам спокойной ночи пожелать.

Асир и Утмир обнаружились в той самой общей для них прихожей, откуда каждый мог пройти в свои апартаменты (старший — направо, младший — налево), за чисткой оружия.

Я поинтересовался успехами в упражнениях, те ответили что все-де хорошо и просто замечательно, поделились, что на зорьке их и Тумила Энгель приглашал порыбачить с небольшого ялика в устье Поо, спрашивали разрешения.

— Ну что же, а почему бы и нет? Дозволяю. — не стал запрещать я. — Но чтобы к завтраку оба были во дворце. С уловом.

— Дедушка-государь, а можно я еще, когда свободен, буду Князя Мышкина сюда брать? — попросил Утмир.

— Конечно можно. — улыбнулся я. — Только лучше не только сюда, но и двор Ежиного Гнезда ему покажи, пусть обвыкается.

— Чтоб когда вырастет сам-один гулять не забоялся, да? — догадался мальчик.

— Правильно. Зачем нам союзник который даже шороха травы пугается. — я кивнул и начал подниматься из кресла. — Ну, внуки, добрых вам снов.

— Спасибо, дедушка. — в один голос ответили царевичи, а Утмир вздохнул и добавил: — Эх…

— Что-то не так?

— Брат просто привык, что ему на ночь сказку рассказывают. — развеял мое недоумение Асир. — Но мы теперь уже взрослые, нам не положено.

— Ну, в порядке исключения… — я хмыкнул. — Иди, ложись, расскажу я тебе сказочку.

— А можно я тоже послушаю? — оживился старший царевич.

— Ну отчего нет? Конечно можно.

Все трое мы прошли в спальню, Утмир быстро разделся и юркнул под одеяло, Асир с ногами забрался в одно из кресел, я погасил все свечи кроме одной и присел на край кровати.

— Ну, значит, слушайте, внуки. В давние времена, в дальних землях, таких дальних, что там и людей почти нет, под большим деревом любил сидеть и медитировать один святой отшельник. Великого он достиг просветления, понимал язык всех зверей и птиц, но превыше всего славился в окрестностях своим мастерством лекаря. Людей там, как я сказал, практически не было, потому приходили к нему лечиться все больше звери — то ворона, то лисица, — никому не отказывал добрый отшельник. Настоящее имя его неведомо, но местные, я слышал, прозывали его Айболит…

Утро началось с невероятного поноса. Брюхо скрутило со страшной силой, еще до свету — еле успел до трона с дыркой добежать.

На звуки августейшей диареи, перемежаемой стонами и ругательствами, всполошились дворцовые слуги, и уже к концу первого, скажем так — подхода, в царские апартаменты примчался князь Папак из Артавы во главе целой плеяды дворцовых медиков.

— Скорее, скорее дармоеды! — поторапливал он светил медицины. — Государя отравили!

Бледного и не одетого кастеляна-распорядителя при этом можно было понять. Я, конечно, в столице без году неделя, верными людьми еще не обзавелся, но для порядку, случись со мной что, князя попросту удавят. Чтоб, значит, другим было неповадно.

— Срочно надо сделать его величеству промывание. — донеслись до меня взволнованные голоса лекарей.

— И отворить кровь.

— Быть может лучше пиявок поставить?

— Благовония! Благовония-то! Вдруг отравление легочное?

— Идиоты! — гаркнул я, выходя из кабинета для утренних раздумий и медитаций. — Не можете отравленного царя от обожравшегося отличить!

Вот вам когда-нибудь встречалось выражение «немая сцена»? Так это была она.

— Ну, что тут за паника? — утренний понос мне, разумеется, любви к ближним и мягкости характера не прибавил. — Не собираюсь я помирать пока, не дождетесь.

— Государь, мы… — неуверенно начал Папак.

— Вы-вы. — кивнул я. — Перекормили царя. Я ж в монастыре и в дороге привык к пище грубой и простой, а ты, голубчик, удумал меня закармливать вкусностями и деликатесами. Вот желудок и расстроился — ничего странного и удивительного тут нет, — можешь вон у лекарей спросить.

Медицина дружно поспешила подтвердить мои соображения и восхититься государевой мудростью и глубокими познаниями во врачебном деле.

— От брата Шаптура нахватался, в обители еще. — отмахнулся я от роя льстецов. — Кстати, где он? Его ж к Кагенову одру вызывали, а среди пришедших меня спасать я его что-то не наблюдаю.

— Он… тут. Недалеко. В монастыре близ Аарты. — сообщил Папак. — Его туда преподобный Йожадату определил.

— А ты определи обратно во дворец. И… — я прислушался к звукам в коридоре. — Да, скажи князю Латмуру, что никто меня не отравлял, а то вон, слышу уже, Блистательные несутся по коридору. Не меньше десятка. А я сейчас.

С этими словами я вновь укрылся в санузле и захлопнул перед носом кастеляна дверь.

— Ваше величество, вам надобно непременно выпить настой шалфея! — донеслись до меня выкрики дворцовых врачей, обеспокоенных перспективой потерять клиента номер один.

— Лучше будет рисовый отвар!

— Чушь и ересь! При желудочном расстройстве полагается отвар ромашки!

— И сырой моркови натереть непременно!

— Повелитель! — зычный голос Железной Руки заставил лекарей умолкнуть. — Царевичей нет ни в их покоях, ни где-то еще во дворце!

— На речке поищи, рыбачат они с Тумилом и Энгелем. О-о-о-о, Солнце, я же столько не ел… Дворец уже весь на уши поставил?

— Я немедленно взял под усиленную охрану покои царевен, когда меня известили о… вашем недуге, хм. — пари держу, главногвардеец сейчас мерил Папака уничижительным взглядом.

— Вашими стараниями о этом недуге скоро будет знать весь город, и в летописи я войду под именем Лисапет Засранец. Ух, боги мои, неужто я сказкой про Айболита себе такое накаркал?.. Врачам скажи, чтобы не спорили, чем меня потчевать, а готовили все и побольше. Не хватало еще у Вартугена Пузо в гостях обгадиться.

К возвращению внуков с рыбалки похабный недуг отступил, а я уже буквально по самые брови налакался различных отваров — хоть бы один вкусный оказался, блин!

— Дедушка, тебя что, отравили? — первым в комнату влетел Утмир, за ним, с суровыми лицами, стремительным шагом проследовали Асир, Тумил и Энгель.

— Жрать надо меньше, тогда и отравлений никаких не будет. — флегматично отозвался я, размазывая по тарелке сваренную на воде кашку с небольшим добавлением меда. — Как порыбачили?

— Да ну, разве же на Поо рыбалка? — пренебрежительно отозвался Тумил. — Вот у нас, в Долине Ста Благословений, это да. Так, едва половину мешка натягали.

— Зато я во-от такенного леща поймал! — не согласился с ним младший царевич, демонстрируя размеры рыбы. — И Асир такого же.

— Это хорошо. На кухню отдайте, ими сегодня и отобедаем. А теперь брысь переодеваться и завтракать.

Тумил, выходивший последним, на миг задержался в двери и обернулся ко мне.

— Величество, точно все нормально?

— Еще один! — я всплеснул руками. — Не травил меня никто, на разносолы налегать надо было меньше. Иди, ешь, нам тут до обеда надобно еще к одному купцу сгонять, дочку его для Ваки буду сватать.

— Ага. — парень кивнул, а затем почесал в затылке. — Тогда надобно зелеными перевязями озаботиться. Я князю Папаку скажу. Так точно не яд, величество? Ты уверен?

— Вот брат Шаптур приедет, его и спросишь. — я зачерпнул каши и с тоской поглядел на содержимое ложки. — А от меня отстань.

— Шаптур? Это хорошо — будет с кем в джетан сыграть. — заулыбался мой стремянной.

Какая трогательная забота о монаршем здоровье, блин-компот!

Латмур прибыл аккурат к тому моменту, когда я разделался с диетической кашкой-малашкой: в вызолоченном чешуйчатом доспехе, островерхом шлеме с плюмажем и чешуйчатой же бармицей, при мече в богатых ножнах, с накинутым на плечи долгополым синим плащом, расшитым царскими ежами, с аккуратно подвитыми волосами и усами — красавец-мужчина, хоть сейчас устраивай свадьбу ему, а не Ваке, — а также с двумя длинными зелеными лентами в полторы ладони шириной, небрежно перекинутыми через согнутую левую руку. Кажется — шелковыми.

— С позволения вашего величества, я готов. — князь Девяти Столбов отвесил поклон и остановился у входа.

— Да? Ну и молодец, присаживайся. — я кивнул ему на кресло. — Тоже постараюсь поскорее собраться.

— Кто посмеет вас торопить, государь? — произнес входящий за Ржавым Папак из Артавы.

За спиной у него наблюдалось с дюжину слуг, держащих на вытянутых руках царское барахло.

— Хм, ну, например — я сам. У царя, любезный князь, много забот, а я и так все утренние часы отправил, в прямом смысле, в ночную вазу. — Железная Рука приложил титанические усилия, чтобы не ухмыльнуться в ответ на мою фразу, и это ему почти удалось. — Вместо того, чтобы работать. Давай уже, запускай своих архаровцев. Одеваться станем.

— Повинуюсь, государь. — дворцеправитель посторонился от входа и махнул рукой своим подчиненным, приступайте, мол. — Вы изволите ехать в короне, или в алмазной шапке?

— Хороший вопрос, его бы должен был задавать Караим из Золотых Колпаков. — отозвался я, просовывая руки в рукава верхней рубахи.

— Он формирует вашу кавалькаду и просил меня этот вопрос как раз и уточнить.

— А вопрос-то как раз хороший… Я, с одной стороны, к почтенному Пузо еду сейчас не как монарх, а как частное лицо, с одной-то стороны, а с другой — лето на дворе. Сопрею я в шапке-то. Надо будет для таких вот, неофициальных выходов еще одну корону завести, полегче, наподобие диадемы. Сегодня-то уже не успеем, но на будущее… — ну а действительно, плотную, расшитую золотом и украшенную каменьями шапку в теплое время года как-то глупо таскать, тем более в нашем климате, но и золотой обруч в пару-тройку кило на своей тыковке носить тоже удовольствие то еще.

— Распорядимся, повелитель. — Папак отвесил легкий поклон.

Наконец упаковка царского тела была завершена и Латмур передал кастеляну Ежиного Гнезда одну из лент. Тот лично повязал ее мне через грудь — от левого плеча до бедра, у которого и завязал, — а капитан Блистательных тем временем управился сам, пропустив повязку под плащом.

— Ну, поедем помолясь. — вздохнул я и двинулся к выходу. — Кстати, князь Папак, я совсем запамятовал, передайте царевнам и царевичам, что нынче вечером я собираюсь посетить одеон и их с собой приглашаю. Будут давать нравоучительную комедию.

— Комедию — вечером? — удивился тот. — Вечерами же всегда трагедии ставят.

— Трагедий мне в жизни и так хватает — вон, брата до сих пор оплакиваю, — а днем по одеонам шляться недосуг, дел много. Вот хефе-башкент и уважил старика, поменял представления местами. Да, и к моему возвращению от Вартугена купальню подготовь.

— Мнда-а-а-а, когда Папак говорил о моей кавалькаде, я себе это несколько иначе представлял…

— Малый царский выезд. — Латмур пожал плечами. — Все как велит традиция.

— Грехи мои тяжкие… — только лишь и вздохнул я.

Малый выезд, окромя моей особы, включал в себя Тумила (ну это-то понятно), князя Караима (ладно, пускай будет), сменившего свой обычный жезл церемониймейстера на тех же размеров крест, с перекладин которого свисали длинные зеленые ленточки, дюжину одетых во все парадное Блистательных во главе с князем Большой Мымры (тоже понимаю, хотя и многовато), двух десятков знаменосцев, пяти трубачей с длинными витыми рогами и еще шести — с рожками поменьше, семи глашатаев, а так же неясного количества слуг и прислужников, везущих изукрашенные сундучки с вином, перекусами, сладостями и черт его знает чем еще.

— Князь! — обратился я к Караиму из Золотых Колпаков. — Вот на что это вот все? Вартуген Пузо что, за пределами Аарты живет?

— Нет, повелитель, в Верхнем городе, у ворот. — недоуменно ответил тот.

— И ты полагаешь, что я успею по пути до его жилища проголодаться? Особенно с учетом сегодняшних утренних, гм, событий?

— Э… — церемониймейстер завис как комп с забитой оперативкой.

— А трубить ты кому собрался? Мне в ухо? — продолжил я. — Глашатаи тебе зачем? Думаешь меня по короне на голове поданные не узнают и не расступятся? Да даже если и так, во что я не верю, с нами Касец и его бравые парни. Правильно я говорю, Блистательные?

— Мечтаю, чтобы попробовали не расступиться, государь. — зловещим голосом произнес князь Большой Мымры, под одобрительные смешки гвардейцев.

— В общем — нафиг! — я рубанул рукой воздух. — Слуг — нафиг, трубачей — нафиг, глашатаев — нафиг! Знаменосцев тоже нафиг.

— А их-то отчего, государь? — в голосе Караима мешались обида и недоумение.

— А на кой их нам столько? Вон, пусть Тумил один стяг возьмет и довольно. И, это… Считай что я ввел новый порядок царского выезда — минимальный, — для таких вот частных поездок. Указ подготовь к вечеру, подпишу. — я подошел к Репке, выглядевшей в богатой сбруе и под изукрашенным седлом несколько сюрреалистично. — А на будущее и для тайного царского выезда тоже. Когда-то Асир на трон сядет, и если, для примера, будет к какой-нибудь бабёнке от жены бегать, так не хватало, чтоб об этом вся столица знала.

— О, такой порядок есть. — заверил меня князь. — Через калитку, с двумя-четырьмя провожатыми.

— Ну вот! Можете же! — похвалил его я, вставляя ногу в стремя.

Колено и спину тут же пронзила, пусть и не особо сильная, но вполне ощутимая боль, так что в седло я не как орел взлетел, совсем не как он. Эх, старость — не радость…

На выезжающую из дворца кавалькаду народ на площади… Как бы это охарактеризовать? Впервые в жизни (да в обеих!) я понял, что означает слово «вылупился». Представляю что подумали мои добрые поданные, увидав выезжающего со сватовской хоругвью Караима. Да, собственно, почему только представляю? Прекрасно я в этот момент слышал ошарашенный голос, произнесший: «Да неужто царь решил жениться? В его-то лета»!

Звучало во второй части фразы искреннее и неподдельное восхищение. Прям разочаровывать не хотелось, едва поводья не натянул.

Зато когда мы с Латмуром, в сватовских повязках, выехали вслед за церемониймейстером, над площадью сначала повисла гробовая тишина — люди просто пытались осмыслить увиденное, — а затем, ничуть меня не смущаясь, жители Верхнего города начали спорить о том, кого поехал сватать царь. Вот для кого — это отчего-то сомнений не вызывало. Асир уже взрослый, скоро войдет в совершенные лета, так что…

Эх, люди богатые и знатные, в элитном квартале проживают, а ведут себя… По человечески, не как какие-нибудь там пэры-лорды из моего родного мира.

— Тише, тише почтенные! — я не выдержал и рассмеялся. — Кроме моего внука в Ежином Гнезде есть и иные достойные женихи! Не надо устраивать пересудов и гадать — едем мы к славному купцу Вартугену Пузо, сватать его дочку для отважного десятника Блистательных, Ваки из Трех Камней, который сослужил мне великую службу!

— Которую дочку-то? — раздался заинтересованный возглас откуда-то сбоку. — У него их две!

Оп-па! Косяк. Вот об этом я у своего дружинника как-то не поинтересовался.

— Старшую. — практически не пошевелив губами вполголоса подсказал мне Латмур. — Мортишу.

Я чуть наклонился в седле в ту сторону, откуда прозвучал вопрос, и заговорщицким тоном произнес:

— А это, мил-человек, мы не решили еще. Надобно будет, так и обеих сосватаем. Что у меня во дворце, холостяков что ли мало? — с этими словами я, под одобрительный смех горожан, тронул Репку с места.

Весь путь нашего следования впереди кавалькады неслись вездесущие мальчишки — некоторые умчались далеко вперед, так что к моему прибытию Вартуген Пузо наверняка уже будет знать о приближающемся с серьезными намерениями царе, — а каждый встречный почитал своим долгом уронить челюсть. Это потому, наверное, что свита очень маленькая. Сам-то по себе царь — что? Тоже мне невидаль сыскалась.

Жилище будущего тестя Ваки на дворец, может, и не тянуло, но уж халупой на фоне соседей тоже не выглядело никак. Нормальный столичный особняк в два этажа (не считая цокольного), украшенный изразцовыми изображениями по фасаду, с двухсторонней лестницей, ведущей к портику с восемью колоннами в два ряда — тоже украшенной, но уже не только глазурованным кирпичом, но и кирпичными же барельефами на животно-охотничью тематику, — со статуями на крыше опять же… В общем, любой мимокрокодил должен понимать, что живут тут вельми богато.

Однако, вместе с тем, чего-то уж неимоверно роскошного, как у домов владетельных князей, мимо пары из которых мы успели проехать, в доме не наблюдалось — ни по площади, ни по украшениям. Деньги в здании чувствовались, спесь владельца — нет. Оно и правильно, зачем простому (да даже и настолько непростому) купцу дразнить сильных мира сего?

В самом обиталище Вартугена Пузо, по мере нашего приближения, наблюдалось нечто среднее между паникой и истерией. Нет, в окнах не носились силуэты домочадцев — хотя бы и оттого, что на фасаде столичных зданий их делают под самым потолком, — но некоторый шум изнутри все же доносился, а скорость, с которой на ведущую к портику лестницу слуги накидывали ковры, недвусмысленно намекала на готовность любой ценой встретить дорогого гостя не ударив в грязь лицом. Наблюдая за сооружением этой бета-версии красной дорожки я даже, вполголоса, процитировал невольно:

Гвардии-Латмур на это несколько недоуменно покосился в мою сторону, но ничего не сказал.

С коврами слуги управились аккурат к тому моменту, когда наша кавалькада приблизилась к лестнице, и шустро отскочили в собирающуюся толпу зевак напротив дома, а на… хм, крыльце, наверное, или как называется это место, где две идущие вдоль стены лестницы образовывают площадку перед портиком? Да пес с ним — будет крыльцом! Так вот, на него, поспешным шагом вышел хозяин дома в сопровождении двух парней лет, по местным меркам, двенадцати, чертами лица с ним довольно схожими, а между собой так и вовсе одинаковые.

— Сыновья? — чуть слышно спросил я Железную Руку.

— Они самые, государь. — ответил капитан столь же тихо. — Близнецы.

Отец их, и соискатель на звание гвардейского тестя, оказался весьма импозантным мужиком. Роста чуть выше среднего, плечистый, кряжистый, в талии тоже достаточно объемный, но не жирный, а, что называется, пикнической конституции, с лицом широким, казалось бы простецким, но хитрющими, глубоко посаженными под кустистыми бровями глазками. И, пускай в архитектуре негоциант и проявил благоразумную умеренность, в том что касается ашшорского «бородатого права» ходил он, что называется, по грани. Волосы по длине у него находились ровно на границе дозволенного (хотя может это мне из-за короткой шеи так кажется), русые усы системы «Тарас Бульба» свисали до той же отметки, а что касается бакенбард, так их было бы правильнее охарактеризовать как «борода Хоттабыча, вставленная в голову поперек».

— И чего он ко двору поставляет? — полюбопытствовал я у Караима из Золотых Колпаков, покуда хозяин с отпрысками отвешивали неторопливый, степенный поясной поклон.

— Много чего, повелитель. — отозвался церемониймейстер. — Да, например, хотя бы и ваше седло.

Вот ведь сказал, а?! Прям можно подумать, что это я под ним хожу, а не Репка.

— Славен будь, государь. — пробасил Пузо, распрямляясь.

— И тебе поздорову, достопочтенный Вартуген. — я приложил руку к сердцу и чуть склонил голову в знаке приветствия. — Дело у нас к тебе есть, архиважное. Я бы даже сказал — где-то и серьезное. У тебя, понимаешь ли, товар, а у нас, видишь ли какое дело, есть на него купец. Обсудим?

— Большая честь моему дому, повелитель. — купец с сыновьями, каждый, плавно поднесли правую ладонь к левому плечу, явно собираясь вновь поклониться.

— Ну полно тебе усами-то пол мести. — усмехнулся я. — Не как правитель приехал к тебе, как сват. В дом-то зайти пригласишь?

— Прости мою нерасторопность, о, царь — растерянность от столь высокой чести тому виной. — Вартуген указал рукой на вход. — Прошу почтенных сватов в мой дом.

— Ну вот, теперь осталось лишь хозяйку миновать, чтобы она на нас пыль мести не начала. — пробормотал я, спешиваясь.

— Не должна. — придерживавший стремя и, под уздцы, Репку, Тумил задорно сверкнул глазами. — Я перед отъездом в дворцовые ворота иглу вколол. Верное средство от отказа.

— Будешь портить казенные врата, сосватаю вторую дочку Вартугена тебе.

— Мне не выйдет. — с ироничной ухмылочкой ответил мелкий паршивец. — Монахам и лицам послушнического звания брак строго воспрещается.

И самым нахальным образом перебросил свою, уже изрядно отросшую косичку через правое плечо.

Пороли его в детстве мало…

Когда мы с Латмуром поднялись по лестнице, Пузо с сыновьями предприняли очередную попытку начать гнуть спины, на что я только погрозил хозяину дома пальцем.

— А представь-ка, достойный Вартуген, мне своих сыновей. Так случилось, что мы с ними еще не знакомы.

— Ако и Наль, повелитель. — молодые люди по очереди поклонились — не поясно на этот раз, а под скромным углом в сорок пять градусов, приложив ладони к сердцу. — Мои наследники, надежда и опора.

— Толковый сын — правый глаз отца. — ответил я расхожей ашшорской поговоркой, и с благостным (надеюсь) видом кивнул. — А у тебя их сразу два.

— Это, пожалуй, уже некрасиво. — иронично заметил Латмур.

— Зато практично, князь. — я усмехнулся, представив купца с двумя правыми глазами. — Ну да полно, хотя Ако и Наль — достойные молодые люди, дело наше касается не их.

— Прошу в мою скромную лачугу, государь. — Вартуген снова поклонился, теперь едва-едва, демонстрируя обычную вежливость, и второй раз указал на вход. — Слуги уже подготовили для нас фрукты, сладости и вино.

Вот, блин! Похоже, привет понос — давненько не видались. А отказываться нельзя — проявлю неуважение к дому…

«Лачуга» изнутри впечатляла ничуть не меньше, чем бакенбарды ее хозяина. Если снаружи архитектор, видимо, выполнял задание показать, что Вартуген свое место в этом жестоком мире знает, и на прыжок выше головы не претендует, то внутреннее убранство должно было продемонстрировать всякому вошедшему все то богатство, которым купец обладал. Обширный атриум — так, вроде бы, эта здоровенная комната сразу после входа называется, — с мозаичным полом, все теми же изразцами, мрамором, малахитом (кажется), панелями резного дерева, гобеленами, статуями, позолотой… Не скажу, что это выглядело как-то безвкусно или создавало впечатление варварской роскоши, которую так любят нувориши — отнюдь, вкус и у архитектора, и у заказчика явно имелся, смотрелось все крайне эффектно, покои Валиссы в чем-то напоминало, — но жить в такой обстановке я бы не смог. Красиво, пафосно и неуютно в высшей степени.

Впрочем, первый этаж (или второй — поди знай, ведь «цокольный», в ашшорской архитектуре отводившийся под склады, погреба и каморки для слуг, надземною своей частью в этом доме превосходил человеческий рост), как я быстро выяснил, носил в обиталище Вартугена сугубо парадную роль, где просители и контрагенты впечатлялись да проникались, а вот второй этаж, куда мы поднялись по мраморной лестнице, оказался вполне себе уютным, жилым, без всей этой показной богатости. Даже ковры на полу имели легкие следы потертости.

Нет, там тоже все было отнюдь не дешево, но без бросающейся в глаза помпезности, по-домашнему.

— Вот тут я веду свои дела, государь, здесь и переговорим, если будет на то ваша воля. — Пузо распахнул передо мной двустворчатую дверь (сыновья, покуда мы шли и обменивались дежурными любезностями куда-то незаметно исчезли) и сделал приглашающий жест.

— Смотрю, ты не чужд новых веяний. — я кивком указал на лакированный предмет, напоминающий противоестественную помесь бюро и каталожного шкафа из библиотеки.

— Один из моих людей ездил в Обитель Святого Солнца на богомолье, и там углядел необычную систему, коей пользуется библиотекарь для скорейшего поиска книг. — ответил купец. — Мне она показалась интересной, и я применил ее в своих делах, изменив под собственные нужды. Иной раз надобно что-то из переписки срочно найти, к примеру, а опираться тут только на память…

Он пожал плечами.

— Ну, — крякнул я, располагаясь в кресле у столика, — а как же исконно-посконные традиции, отцы-деды-прадеды де делали так, и нам завещали?

Латмур от такого моего спича аж ухмыльнулся.

— Мне вот отец завещал дело, повелитель. — невозмутимо ответил Вартуген, также усаживаясь в кресло. — Не очень большое, но уж сколько нажил. Как скажешь, государь, неправедно ли я поступил преумножив его богатства, а не только лишь сохранив?

— Скажу, что мы с князем в тебе не ошиблись. — я устроился поудобнее и отщипнул виноградину от грозди в золотой тарелке. — Ну, раз ты человек просвещенный, деловой, то, пожалуй, давай обойдемся без традиционных славословий и ритуальных фраз, а сразу к делу приступим. Не возражаешь?

— Но ведь для домочадцев мы ритуалы соблюдем, ваше величество? — встревожился Латмур.

— Ну, разумеется! — я что же, за двое суток на троне уже успел обзавестись репутацией потрясателя основ и попирателя традиций? — Как может быть иначе? Эдак слуги почтенного Вартугена могут решить, что я у него Мортишу не сватаю, а в рабыни покупаю. Сейчас, обговорим все, и начнем соблюдать. Прямо сразу.

Купец и князь выжидательно уставились на меня. Я тоже их взглядом одарил — умильным, надеюсь, — сложив ладони домиком.

— Понимаешь ли, какое тут дело, достопочтимый Вартуген… Намечается великое деяние, и в его свершении потребуется участие всех знатных и богатых людей. Что касается князей, как их организовать в единую силу, это мне разбираться, а вот людей привязанных не к земле, а связанных в своих поступках лишь границами их предприимчивости, — о, таких должен возглавить подобный им. Подобный, сказал я, но это не совсем верно — кроме прочего, он должен быть и лучшим! — на этой пафосной ноте я замолк, и, после короткой паузы, скучным тоном добавил: — Мне рекомендовали тебя.

— Простите, повелитель, рекомендовали… кто? — осторожно полюбопытствовал Пузо.

— А вот он. — я кивнул в сторону Железной Руки, и, отметив начинающие подниматься брови князя, поспешил добавить. — В том числе.

— Хм, не просветит ли меня повелитель, о каком таком великом деянии он ведет речь? — купец взвешивал каждое слово так, словно это был драгоценнейший товар, дорогая заморская специя, и он боялся обмишулиться, проторговаться.

— Как? — изумлению моему не было предела. — Я-то был уверен, что владетельные уже всему городу растрепали, что Ашшория начинает экспансию в Большую Степь! Будем, голубь мой, ее заселять.

— Такие слухи ходили, но… Государь, вы всерьез намерены продвинуться в земли заков? — теперь уже искренне удивился Вартуген. — Не сочтите, что я непочтителен, походы против немирных северных соседей устраивал практически каждый царь Ашшории, но чтобы вот так, поселиться на их землях… Это будет довольно сложно.

— Это будет единственно верно. — я усмехнулся. — Уж две сотни лет с лихом в степь шляемся, а все без толку. Нет, достопочтенный, прореживать приграничные племена — это не выход. Уже через несколько лет или молодежь подрастает, или новые на их места приходят. Ашшории нужно окончательное решение закского вопроса, и иначе, чем заселить степь своими крестьянами, построить города, да и уцелевших кочевников на землю посадить, попросту нет. Это, конечно, дело не скорое, с кондачка его не порешать, но ты только представь…

Я подался чуть вперед.

— …какие перспективы все это предприятие открывает для энергичных и разворотливых людей. Переселенцам, и тем, кто будет их опекать, понадобиться очень, очень многое. И доставка товаров, которые первые годы нельзя будет производить в новых землях, — что по суше, что по морю, — способна приумножить состояния тех, кто будет этим заниматься. Конечно, нужен будет некий центр, кто-то достаточно уважаемый, что сможет как-то распределять потоки поставок, выступать посредником в спорах… Кто-то из купеческого сословия. И, мне подумалось, что для лучшего взаимодействия с владетельными князьями, этому человеку будет вовсе не вредно иметь в сватах царя. Поэтому мы с князем Латмуром подобрали для твоей дочери достойного и перспективного жениха — тем паче он и сам к Мортише неровно дышит, любить ее станет, холить и лелеять. Что скажешь, досточтимый Вартуген?

— Скажу, что коли жених дочку мою любить будет, так в этом ничего дурного нет. А вот насчет держать нашего брата-купца в кулаке… Положим, с этим бы я тоже справиться смог — при некоторой поддержке власти, конечно, но это возможно. Правда, лишь в отношении ашшорских негоциантов. А с заморскими что делать?

— А этих-то кто в новые поселения пустит? Их нам там не надобно. Нет, конечно, если они с тобой договорятся, так я не против, но в первую очередь своим расторговаться надо дать.

Вартуген, услышав мой ответ, изрядно повеселел.

— Ну а звать-то как того удальца, что на Мортише жениться возжелал? Кто же он таков?

Я мигнул Латмуру — твой выход, мол.

— Человек достойный, урона тебе с ним породниться не будет. — серьезно произнес князь. — Три года нету как в Блистательных, а уже десятник и обоих царевичей наставник. Больше тебе скажу, из рук самого царя награду на днях получит, особый знак за верное служение. Прозывается Вакой из Трех Камней.

— Впечатляющая характеристика, ничего не скажешь. — в некоторой задумчивости произнес Пузо. — Вака, значит? Да, докладывали мне служанки, что пытался за Мортишей такой увиваться.

— Так он и сейчас пытается. — хмыкнул я. — Видишь, даже сватов прислал.

— А, ну и быть по сему! — махнул рукой купец, и хитро покосился на меня. — Обговорим приданное с выкупом?

— Ты бы сначала дочку спросил, а ну как не захочет замуж за него?

— Она мне послушна и волю отцовскую исполнит. — пробасил Вартуген.

— Да исполнить-то она ее исполнит, а традиция же. — вздохнул я. — Опять же, если, не дай Солнце, он ей поперек сердца, так мое предложение насчет всего остального в силе останется. Ну, откажется она, положим, не будешь ты царским сватом — придумаем чего еще.

— Я ей откажусь… — пробормотал купец, поднимаясь. — Так возжами на конюшне отхожу…

Открыв дверь, он распорядился, чтобы супруга Мортишу привела.

Те, видимо, уже ожидали на низком старте, поскольку я успел лишь сделать пару глотков из бокала с вином и на стол его поставить… Блин, как хорошо, что успел поставить! Расплескал бы, ей-ей.

Блин, вылитая клепальщица Рози[7] — только в ашшорском национальном платье, а не в спецовке-комбинезоне. Ну и скус у тебя, десятник…

Я повернулся к Железной Руке, хотел поинтересоваться… но понял, что даже спрашивать ничего не надо. Бывалый вояка смотрел на девушку масляными глазами, и мало что не стонал от восхищения.

— Истинная дочь своего выдающегося отца. — дипломатично произнес я.

— Спасибо, повелитель. — купцу, судя по физиономии, было такое услышать приятно. — Действительно, красавица выросла — в нашу породу. Мать та ее невысокая да худая, опасался я, когда дочь родилась, что в нее пойдет, и охотники будут до моих денег только, а не до нее, однако же — вот!

Вартуген повернулся к Мортише и ласково произнес:

— Лапушка моя, посватался к тебе славный витязь, десятник Блистательных, Вака из Трех Камней. — «лапушка» зарделась. — И я против вашей свадебки не возражаю. А ты что скажешь, птичка моя? По сердцу ли он тебе? Пойдешь ли ты за него?

Девица зарделась еще больше и потупила глаза.

— Как прикажете, батюшка. — я-то думал, что голосина у нее будет, как у фабричной сирены, а тут, нате ж вам, ничуть не бывало. Миленький такой тембр, грудной, чувственный даже. — Перечить вам не стану.

— Ну что же, уважаемые сваты… — Вартуген украдкой смахнул слезу. — Можете поцеловать невесту, согласная она.

Я поднялся, едва удержавшись от того, чтобы не поморщиться — растревоженный утренним приключением геморрой буквально стрельнул, — и вместе с Ржавым расцеловал купцову дочурку в щеки. Та, кажется, едва сдерживала слезы, причем вовсе не горькие.

— Ну все, не будем больше тебя держать. — я погладил ее по плечу. — Иди, отдохни милая. Переволновалась, поди.

Та лишь кивнула, и, дождавшись позволения отца, пулей вылетела из кабинета.

— Ну вот, теперь и поговорим про выкуп и приданное. — чары девицы, с ее исчезновением, на главногвардейца действовать перестали, и в лице его появилось нечто хищное.

— С выкупом я жадничать не стану. — ответил Вартуген. — Государь наш Лисапет столькое предлагает, что возьму лишь столько, сколь потребно традицию соблюсти. Скажи, князь, откуда он родом, мой будущий зять?

— С границы Шехамы и Лесогорья. — ответил Латмур.

— Горец, значит? Ну тогда овец возьму. Три веса невесты. — произнес купец. — А в приданное девочке моей дам я вот чего…

Последний акт ашшорского сватовства, если оно, конечно, успешно прошло, — это выйти с хозяином и хозяйкой дома на крыльцо, расцеловать их троекратно, после чего снять свои сватовские повязки, и накрыть ими голову невесты, наподобие платка. Так, чтобы лицо не закрывалось.

Едва мы произвели это несложное действо, как собравшаяся у дома Вартугена толпа любопытствующих разразилась восторженными криками.

— Знайте, люди! — Пузо перекрыл рев толпы без особого труда. — Через месяц быть в Аарте веселой свадьбе!

Граждане-столичножильцы разразились еще более громкими приветственными возгласами.

— А вот ко дворцу давай подъедем с каменными лицами. — ткнул я в бок локтем своего капитана гвардии. — Девушка поволновалась, Вака тоже пусть попереживает.

Ржавый усмехнулся.

— Преклоняюсь перед вашим умением держать интригу, государь. Остальные-то тоже, поди, как на иголках сидят.

— На иголках… — пробормотал я, подходя к Репке. — Тумил, как к Ежиному Гнезду подъедем, из ворот иглу вытащить не забудь. И чтоб с сокрушенным лицом — а потом слиняй куда-нибудь, чтобы Вака тебя до начала занятий с царевичами не поймал.

— Желаешь, величество, чтобы Асир и Утмир его первыми поздравили? — с пониманием отозвался княжий сын, придерживая стремя. — Хочешь сделать их ему кунаками?

— Лишним не будет. — буркнул я.

Не признаваться же, что и в мыслях ничего подобного не было — просто хотел немного повредничать.

Во дворец вернулись уже ближе к обеду и без того ажиотажа среди столичных жителей, что сопутствовал нашему пути до дома Вартугена. Судить да рядить о сватовстве, разумеется, будут еще долго, но со степенством, достойным зажиточных обитателей Верхнего города, за столиками таверн, под доброе вино, или же тишком, как и положено вышколенным слугам, которые не хотят быть заподозренными в непочтительности к власть предержащим и через то лишиться хлебного места.

Лишь стайки неугомонных мальчишек — держась, впрочем, в некотором отдалении, — следовали за нашей кавалькадой, но уже на половине пути и они почти все отстали. Ну а на что таращиться-то? Интересного ничего не происходит, а на царскую физиономию они уже нагляделись.

Папак из Артавы распоряжение мое выполнил, и банька меня уже ожидала. Времени на нее, правда, оставалось небогато, так что, как мои старые косточки не упрашивали, от массажа пришлось воздержаться — просто ополоснулся наскоро, смыл уличную пыль, и отправился на обед. Даже волосы не просушил толком — так и поперся с влажной косой.

Валисса на эдакий мой видок ожидаемо покривилась, но ничего по сему поводу не сказала — наоборот, поприветствовала и даже почти тепло.

— Я слышала, что вам с утра слегка нездоровилось.

Так и хотелось ляпнуть в ответ — «Не дождетесь!»

— Ничего страшного, дорогая невестка, в моем возрасте различные хвори да недомогания — вполне обычное дело. — вместо этого произнес я. — Вам совершенно ни к чему из-за меня переживать, обычные старческие болячки.

Подозреваю, что переживала она больше о том, не слишком ли легкой смертью я отделаюсь…

— Следовательно ваше желание нынче видеть меня и Тинатин с вами, в одеоне, все еще не миновало? — она изогнула бровь.

— Ни в коем случае не намерен лишать этого удовольствия ни вас, ни уж тем более себя.

Царевна вольготно раскинулась на оттоманке — до сего дня ее будуар, кстати, не украшавшую. — и с укоризной поглядела на меня.

— А вы уже решили, кому из приближенных окажете честь сопровождать наше семейство на представление? — поинтересовалась она, и, видя что я замешкался с ответом, продолжила. — Слышала, что этой чести удостоился хефе-башкент…

— Я счел, что царевичам будет не вредно узнать столичного градоначальника поближе. — заметил я.

— Это само-собой разумеется. — кивнула Валисса. — К тому же эта его идея, позволить горожанам самим определить облик будущего одеона… Необычно, не ожидала такого от князя. Но ведь не может же он сопровождать нас один.

— Ну, мальчики могли бы позвать своих товарищей по учебе, если желают. — я пожал плечами. — Или, быть может, вас с Тинатин чье-то общество развлечет?

— Развлечет? — царевна фыркнула и поглядела на меня, словно на слабоумного. — Лисапет, с каких это пор царь ходит в одеон развлекаться? Такие выходы — это всегда демонстрация, возможность показать, кто нынче особо приближен к трону, это политический момент, а вы намерены просто поехать и… веселиться? Крайне недальновидно с вашей стороны.

— Ну хорошо-хорошо. — спина после верховой прогулки побаливала, и спорить с царевной, которая, по сути-то, была абсолютно права, не было ни малейшего желания. — Кого вы предложили бы составить нам общество?

— Полагаю, — в некоторой задумчивости произнесла она (хотя уверен, что ничего в тот момент не обдумывала, а просто озвучивала то, что пришло ей в голову куда как раньше), — было бы полезно позвать Яркуна Коваргине и Осе Самватини. Поддержка вашей особы армией не секрет, но напоминать об этом стоит как можно чаще.

— Резонно. — не стал спорить я. — Главный министр, князь Тимариани, думается, был бы в качестве гостя царской ложи небесполезен. Софенский и Хатиканский князья, пожалуй, тоже должны быть там.

— Все знают, что в обитель Святого Солнца ездили именно они трое. — согласилась Валисса. — Не пригласить их — означало бы выказать пренебрежение. Латмур Железная Рука, полагаю, мог бы отправиться с нами, да и…

Она покривилась.

— Да, Морской воевода пусть будет тоже.

— Ну и хватит для первого раза. — решил я. — А то слишком многим милость проявим, а в этом тоже нет ничего хорошего. Пошлите им всем приглашения, Валисса, мне недосуг, право.

Царевна кивнула, соглашаясь, и в этот миг в соседней комнате послышались возбужденные голоса Асира с Утмиром и задорный смех Тинатин.

— Ну вот, дети закончили учебу, невестушка, пора нам и отобедать. — произнес я, поднимаясь. — Идемте.

Запахи столовой, когда мы туда вошли, заставили мое пустое брюхо самым не царственным образом заурчать, однако Валисса — о, чудо! — на это ни ухом не повела. Все внимание ее оказалось приковано к столу, и чем дальше, тем больше растерянность проступала на ее лице.

— Что… это? — наконец вымолвила она, указывая на блюда в самом центре стола. — Речная рыба? Обыкновенная?!

— Не просто речная рыба, дорогая моя. — ответил я, усаживаясь за стол. — Это первая в жизни добыча ваших сыновей, вернее малая ее часть. Как видите, мальчики уже вполне способны позаботиться о собственном пропитании. Я, сказать по чести, испытываю за внуков некоторую гордость.

Царевичи польщено зарделись.

— Кстати, — я насадил на кончик ножа один из кусков, и, традиционно уже проигнорировав прислуживающих за столом слуг, переложил его на тарелку, — напрасно морщите нос, Валисса, это, коли правильно сготовить, довольно вкусная вещь. А чуть попозже, когда царевичи начнут выезжать на охоту, они нас и дичинкой завалят.

— Матушка, отведай! — взмолился Утмир. — Мы еще до рассвета встали, чтобы порыбачить!

— Тоже мне нашли подходящее занятие для членов царской семьи. — отрезала царевна, но кивком все же велела слуге положить кусок и ей.

— А чем оно дурное? — парировал я. — Заодно познакомились с основами управления лодкой на веслах и под парусом. Уже хоть примерно представляют, что такое флот, и насколько там все непросто.

— Они что же, — Шехамская Гадюка аж задохнулась от возмущения и, полагаю, волнения, — выходили из устья Поо в море?!

— Насколько могу судить по улову — нет. — отозвалось мое величество флегматичным тоном и отправило в рот кусок рыбы.

Все, когда я ем, я глух и нем, так что уйди старушка — я в печали.

Далее обед прошел в теплой и дружеской обстановке: я лопал, наверстывая просран… гм, практически пропущенный завтрак — старался, правда, налегать на блюда попроще, — Асир с Утмиром с восторгом рассказывали об утреннем приключении, Тинатин восторженно охала и беззлобно подтрунивала над младшими братьями когда те совсем уж завирались, а Валисса все больше тихонько, с грустью в глазах вздыхала. Выросли детки, у подола больше не удержишь.

Лишь под самый конец, когда я наказал внукам первым делом поздравить Ваку из Трех Камней с удачным сватовством, царевна снова обрела себя.

— К лицу ли им становиться кунаками простого гвардейца? — кисло поинтересовалась она.

— Ну, во-первых, не простого, а десятника и их наставника. — ответил я, поднимаясь. — А во-вторых, жизнь, она штука долгая, и повернуться может самым неожиданным образом. Может это и не пригодится мальчикам никогда, а может и — как знать? — жизнь когда-то спасет.

На выходе из столовой, когда я собрался идти переодеваться к грядущему заседанию совета министров, меня перехватил Папак из Артавы и доложился, что брат Шаптур, по моему приказанию, прибыл.

— Прекрасно, просто превосходно. — похвалил я кастеляна-распорядителя. — Сообщи Шедаду, князю Хатикани, что сей просветленный муж займет должность начальствующего над дворцовыми лекарями. Ну и брата Шаптура ко мне проводи, хоть поздороваемся.

Переодевался я снова сам, остановив свой выбор на свежепошитой лейб-портным сутане. Не то чтобы я вот так всем хотел напомнить, что гвардия меня государем-иноком прозывает, просто сравнительно с тяжелыми одеждами из драгоценных тканей, которые царю по статусу положены, это облачение достаточно свободное, удобное, легкое да и, честно говоря, более привычное. Ну а то что из дорогущего шелка пошита, так я все ж таки монарх — имею право, наверное, на маленькие привилегии.

Пока я переплетал косу Князь Мышкин сидел на спинке кресла и одной лапой пытался мне в этом занятии мешать — видать думал, что это я с ним так играю, — но едва открылась дверь, как кот перебрался мне на плечо и приготовился начать охотиться на нового посетителя.

Брат Шаптур выглядел уставшим и осунувшимся, и что-то мне так кажется, не только от дороги. Я сразу сделал себе в памяти пометочку разобраться, в какой-такой монастырь его примас запихал и чем при этом думал.

Впрочем, узрев меня, монах-целитель мигом просветлел лицом и, кажется, даже чуточку помолодел.

— А-а-а, брат Прашнартра, ты тоже в столице! — воскликнул он, и шагнул вперед, раскидывая руки. — Дай я тебя обниму, старый ты склочник!

Румиль, окончательно приставленный к должности смотрителя царского кота и отчаянно робеющий в моем присутствии, теперь и вовсе тихонько ойкнул и выпучил глаза.

— Не так уж намного и старее тебя, трубка ты клистирная! — расхохотался я, поднимаясь.

Мышкин возмущенно мявкнул и сиганул с плеча на соседнее кресло.

— Ох, и славно же увидать знакомое лицо столь далеко от обители Святого Солнца. — произнес Шаптур, выпуская меня из дружеских объятий. — Слыхивал я, что новый царь был иноком нашей обители, но не думал, что кого-то с собой в столицу возьмет, особо тебя с твоим-то поганым характером. Хотя, ты же человек просветленный, с рыбами разговариваешь. Царевым духовником подвизаешься?

— Не совсем. — хмыкнул я, и покосился на Руньку.

Мальчик сидел с выпученными глазами, отвисшей челюстью и напрочь сломанным шаблоном.

— Румиль, — я кивнул в сторону Князя Мышкина, с независимым и обиженным видом умывающимся на сиденье кресла, — ты бы сводил зверя во двор-то, а то совсем он от улицы отвыкнет. Нехорошо это.

Царский котохранитель с обалделым видом кивнул, сграбастал Мышкина, усадил в вышитую Асиром коробчонку и был таков.

— Ты мне скажи, брат мой, как на духу, — я налил в кубки вина и вручил один из них Шаптуру, — ты какого рожна не в Аарте-то был? Тебя же Кагена лечить повезли, насколько я помню, а ты по каким-то богами забытым углам ошиваешься.

— Ах, Прашнартра, — монах сокрушенно вздохнул, покачал головой и опустился в кресло, которое до того занимал мой котофейка, — в час, когда я въехал в столицу, царь аккурат дух и испустил. Сам, думаю, понимаешь, как такое истолковали — немедля развернули и упекли в скит особо строгого устава, даже колымажку отца Тхритравы в обитель отослать не дали. Это слава Солнцу, еще не казнили сгоряча. Нет, ты не подумай, что я в обиде на кого-то, но очень уж мне в том скиту солоно пришлось — я же целитель как-никак, а братия, постами да молитвами себя изнуряючи, от лечения, все как один, напрочь отказывается.

— Надобно будет попросить отца Валараша съездить в этот скит с инспекцией. — в задумчивости пробормотал я. — Может они там и достигли просветления, но больше это похоже на грех гордыни пополам с ересью богополагания.

— Это что ж за ересь? — удивился Шаптур. — Никогда о подобной не слыхал.

— Была такая под конец царствования царя Лендеда — ты, верно, и не родился тогда, или был еще младенцем. — история действительно была громкой, даже до юного охламона Лисапета дошла. — Ее последователи считали, что во всем надо полагаться лишь на Святую Троицу и богов, а от человека-де ничего не зависит. Иные так и не стриглись даже, а то и мыться переставали — надеялись молитвами очиститься как духовно, так и телесно. Про то чтобы к лекарям ходить, так это и не заикаюсь даже.

— Нет, ну мыться-то в скиту моются, хоть и сугубо в холодной воде… — протянул Шаптур.

— И все же надо бы, чтобы Валараш их проверил. — я сделал из кубка небольшой глоток. — Только ереси под боком нам тут и не хватало.

— Слыхивал я о преподобном. — мой собрат по обители Святого Солнца тоже сделал глоток вина. — Говорят, человек весьма просветленный, и в мирских делах сведущ… Полагаешь, он прислушается к твоим подозрениям, брат Прашнартра?

— Ну как бы тебе сказать? — я вытащил из-за вазы с фруктами царский венец и водрузил его себе на голову. — Да.

И если выяснится, что мои догадки верны, и под носом у пламенного борца за чистоту веры, примаса Йожадату, свили гнездо еретики… Ой, какие интересные перспективы открываются!

Шаптур несколько долгих секунд смотрел на меня, затем со вздохом отставил кубок, поднялся и поклонился.

— Это выходит, государь, я тебя при слуге обругал? — криво улыбнулся он.

— А я — тебя. Сядь, не мельтеши.

Шаптур молча повиновался.

— Собственно, чего я тебя позвал-то… Лекарей во дворце как на бродячем псе блох, а толку от этого никакого нету.

— Как же такое возможно?

Продекламировал я, и, видя в лице монаха некое недопонимание, добавил:

— Каждый мнит себя единственным светочем, прочих же ни в бисти не ставит, полагает, что лишь его рецепты верны, и только. Следовательно, как и в любом ином деле, необходим старший над дворцовыми лекарями, а то уж они меня утром попотчевали, век буду помнить…

Рассказ о моих утренних приключениях Шаптур выслушал, с трудом давя ухмылку, но диагноз, который я себе поставил, полностью подтвердил, и на должность главы придворных медиков, пускай и нехотя, но согласился.

— Ну вот и славно. — резюмировал я, поднимаясь. — Подчиняться будешь только кастеляну Ежиного гнезда и министру царского двора, остальных, буде вздумают командовать, шли ко всем друджам. Комнату тебе сейчас выделят, с жалованием и подъемными тоже определят, так что принимай дела. А мне, уж извини, поболтать с тобой хоть и хочется, но недосуг. Надо на совещание с министрами поспешать.

И не забыть бы отослать отцу Тхритраве его телегу, а то непорядок получается.

Тяжесть поставленной задачи, те трудности, которые предстоит преодолеть для ее решения, начинаешь осознавать лишь тогда, когда приступаешь к исполнению задуманного. Колонизировать Большую Степь! Ха! Легко сказать — особенно царю, с которым как-то не принято спорить, — а вот реализация такого проекта, о, это как раз дело-то практически неподъемное. Битых четыре часа совет министров, с участием князей Ооза, Лиделла и Шадда прозаседал, все судили да рядили, как бы это все поудобнее организовать, да так, чтобы еще и подешевле вышло, а толку с тех дебатов вышло едва-едва.

Это еще хорошо, что княжеское степенство им всем передраться не позволило, а то мнения, порой, высказывались столь противоположные, что просто диву можно даться. Отец Валараш ближе к концу и вовсе что-то загрустил.

Я старался не вмешиваться, слушал себе, помалкивал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы (все больше понимая, что соратничков несет куда-то ну совсем не туда, и чем дальше, тем сильнее), да осаживал разошедшихся спорщиков тогда, когда с этим не мог уже совладать Зулик Тимариани.

Наконец почтенное общество выдохлось, а я, бросив взгляд на клепсидру, осознал, что такими темпами и в одеон опоздать немудрено.

— Друзья мои. — произнес я, поднимаясь.

С кряхтением поднимаясь, чего уж там — столько времени сиднем просидел, все затекло, что только могло, и не могло тоже.

— Многое из того, что вы сейчас говорили, я в высшей степени одобряю и считаю, разумным, дельным. Но общая концепция, как мне кажется, вами продумана неверно. — я, шаркая ногами по полу, подошел к висящей на стене карте Ашшории и ближайших земель. — Не спорю, те планы по обустройству продуктовых складов, строительству дорог и мест отдыха для будущих переселенцев, все они разумны и требуют внимательного изучения, дабы отобрав все лучшее и благоразумнейшее из предложенного, сформировать единый план. Но, вот слушаю я вас всех, и закрадывается у меня подозрение, что вы все лишние рты намереваетесь переселять если и не разом, то года за два.

Я оглядел собравшихся и вздохнул.

— А это невозможно. И не оттого, что я сомневаюсь в вашей способности такое организовать, вовсе нет. — на самом деле, разумеется, и из-за этого тоже, но вслух такое говорить не следует. — При должном старании можно сотворить что угодно — даже уд сломать. Делать этого мы, конечно, не станем.

Я усмехнулся.

— Если все делать так споро и проворно, как некоторым бы хотелось, то мы, боюсь, столкнемся с рядом последствий своей торопливости, которые окажутся даже и хуже нынешней перенаселенности. Первое — мы опустошим казну, и чтобы ее пополнить, хочется нам этого или нет, придется увеличить подати. А там и на вновь заселенных землях их ввести, а ведь четыре года без тягла, это один из способов которым мы хотели привлекать переселенцев.

Министр финансов с задумчивым видом кивнул — подобные опасения он сегодня уже высказывал, только несколько более велеречиво.

— Второе. — продолжил я. — Разорена будет не только царская казна, боюсь и князья на этом предприятии изрядно оскудеют. Им, конечно, многократно воздастся, но — потом. А жить надо сегодня и сейчас. Все вы понимаете, что я не могу обирать своих добрых поданных, следовательно такая перспектива неприемлема вдвойне.

Я, конечно, старенький уже, хворый, но пожить еще хочется.

— Третье. — я решил, что загибать пальцы при изложении доводов будет куда как нагляднее. — Заки. Они вовсе не глупцы, и хотя друг другу волки, но при общей угрозе договориться промеж собой наверняка смогут. Чем сильнее и стремительнее будет наше продвижение в степь, тем скорее они изберут себе кагана, а воевать с разобщенными племенами, да даже и племенными союзами, и с возрожденной Ордой, это знаете ли, очень разные вещи.

— Боги, упаси нас от такого. — пробормотал Яркун Коваргине. — На что уж доблестны и умелы были зимнолесцы, а и те не смогли отстоять своих приобретений в Большой Степи, когда двести лет назад к ним пришли полчища заков.

— И мы не факт что сможем устоять, если неумными и поспешными действиями спровоцируем возрождение этого чудовища. — кивнул князю я. — Так что этой осенью переселенцы пойдут лишь из Лиделла, Шадда и Ооза, да и то, князья, попрошу вас, чтобы без фанатизма. Захватить у кочевников земли за изгибом речки-вонючки или пастбища вокруг холма Большая Кочка, это одно, это неприятно, но союза на этом никто не составит, а вот коли вы свои владения вознамеритесь быстренько удвоить…

Вот по глазам вижу, что только об этом и мечтают.

— Торопиться не будем, пожалуй, ибо сказано было, что спешка лишь при ловле блох потребна. По весне наверстаете, когда союзников в степи же и найдем. Ну или не союзников, дарами и посулами просто поднимем племя на племя. Некоторые меры к этому уже предпринимаются. Также отправим приговоренных к смерти и каторжан основать городок в устье Тара. Там, я слыхал, некогда зимнолесский город уже стоял, не так ли?

— Истинно так, государь. — отозвался Латмур Железная Рука. — Боюсь что его настоящее название выговорить не смогу, а у нас он прозывался Тарский Торг. Из княжеств Зимнолесья туда сплавлялись товары, и до самого прихода заков в Большую Степь в нем была самая богатая осенняя ярмарка во всем Усталом море. Теперь же лодьи зимнолесцев очень редко спускаются по Тару — опасно.

— Но на будущее крепость там Ашшории пригодится. — ответил я. — Вопрос лишь в том, сможем ли мы его снабжать? Что скажешь, Михил из Гаги?

Морской воевода в задумчивости потеребил ус.

— Снабжать… — наконец отозвался он. — Снабжать-то сможем. А вот для защиты — и не от заков, там можно обойтись и стенами, — а от скарпийских и рулиннских находников придется сажать добрый гарнизон.

— Хм… Гарнизон-то, это в любом случае, не оставлять же ворье и убийц без присмотра — бежать им оттуда, положим, некуда, но вот бунт поднять дури может и достанет. Однако, что пираты смогут в этом городке такого ценного взять? Ну, по крайней мере — в первое время?

— Людей. — Михил развел руками. — В рабство продать.

Мндя, неловко вышло как-то — совсем забыл, что это лишь в Ашшории, да у и инитарцев с миреллами рабство не приветствуется, а у остальных соседей это выгодный и почтенный бизнес.

— Капитан Латмур, мы сможем содержать там достаточный и для поддержания порядка, и для обороны гарнизон?

Тот переглянулся с Осе, Яркуном и Михилом, после чего отрицательно покачал головой.

— Далеко, повелитель, а в зимнее время, в сезон штормов, для кораблей так и очень опасно. Но вот, если ваше величество соизволит взглянуть, — главногвардеец тоже подошел к карте, — на половине пути до устья Тара есть небольшой полуостров. Если основать город каторжан на нем — я ведь верно понимаю, что первое время вы не желаете давать им контактировать с обычными переселенцами?..

— Именно так и есть. — согласился я. — Потом, когда они делом докажут, что искупили свои прегрешения, да ради Святой Троицы. А ранее не стоит.

— Тогда там может выйти хороший перевалочный пункт и якорная стоянка для кораблей, идущих к Тарскому Торгу. К тому же и от Скарпии, и от городов рулинноев, это место весьма удалено.

— Да будет так. — согласился я, и дождавшись, когда капитан вернется на место, вновь повернулся к присутствующим. — Не стоит забывать еще о двух проблемах, которые может вызвать чрезмерная поспешность в колонизации. Крестьяне в наших пределах живут не сказать чтобы шибко богато, но и не бедуют пока. Если гнать их силой в степь к страшным кочевникам, которыми матери детишек пугают, мы и бунта можем дождаться, причем всенародного.

На физиономиях князей и министров отразился определенный скепсис — мол, куда уж этим сиволапым, да против армии и княжьих дружин.

— Такие выступления, безусловно, будут подавлены, но на это уйдет время, у нас уменьшится число колонистов, да и многие земли могут прийти в запустение, через что и колонизация сорвется. Вот и выйдет всем вместо прибытка — сплошное разорение.

Я оглядел собравшихся — довод о недополученной прибыли произвел на всех, судя по всему, неизгладимое впечатление.

— Ну и последнее, что никто из вас, отчего-то не учел. — я обвел помещение долгим взглядом. — Скарпия фактически захвачена, там скапливается все больше и больше солдат Асинии… Спрашивается — зачем? Конечно, с учетом скарпийского флота, перешедшего под их командование, можно было бы предположить, что они планируют высадится в Ашшории. Но, давайте будем реалистами — какой им с нас навар? Завоевать нашу страну возможно, но компания по вторжению не окупит сама себя — не столь уж мы и богаты. По суше — еще куда ни шло, но устраивать десантную операцию… Нет.

Я сухо улыбнулся.

— Тогда, возможно, они планируют войну с рулинноями? Не ухмыляйся, Морской воевода, любому глупцу ясно, что из Скарпии плыть далеко, надо флот перегонять к ханнюкам, и уже оттуда начинать вторжение. К тому же, насколько я помню, Совет Первейших уже пытался воевать в Рулинное, покорили запад этой земли, но города-государства, презрев противоречия, тут же заключили союз и дали асинам по зубам. Танак, князь Белого Яблока, напомни нам, чем все это закончилось?

Бородатый Верник встал и поклонился.

— Было заключено перемирие на четыре года, из которых истек лишь один, повелитель. И, что очень важно, асины чтят заключенные договора и ни разу, насколько я знаю, первыми их не нарушали. Другое дело, что они иногда их толкуют очень уж вольно…

— Ну тут никто не свят. — отмахнулся я. — Из всего мной сказанного возможен лишь один вывод: Совет Первейших собирается помериться силами с Царем Царей. Уж не знаю, хотят они разграбить Бантала, захватить эту сатрапию, или намерены превзойти Тарки Одноглазого и сокрушить Вечное Царство, но для нас это означает лишь одно: поток беженцев в Дадешку. Слабо верится, что кто-то начнет войну находясь на пороге осени — хотя это и не невероятно, — но осенью ли, весной ли, когда в Бантала закончится время дождей… Да хоть бы и зимой! Чего под Солнцем не бывает?! В любое время мы должны быть готовы принять беглецов и как-то их обустроить. С выгодой для себя, разумеется.

Я вернулся на свое место и опустился в кресло.

— Итак, давайте исходить из того, что этой осенью мы основываем крепость для каторжан и очень не сильно, просто чтобы попробовать заков на зубок, продвигаемся в степь — основной же задачей осени и зимы должна быть подготовка. Дабы весной, пока еще не зазеленели пастбища и лошади кочевников спотыкаются от голода, двинуться всерьез, поселенцами и воинами — совместно. В первую очередь расселить надо крестьян с самых неплодородных, горных княжеств: Самватина, Баграта, Хатикани, Аршакии, Софены, Коваргина, Гепии, Западной Тимариани… Возможно — из Шехамы тоже. Ну и из пограничных княжеств, разумеется — этим и путешествовать далеко будет не надобно. — я взял кубок с разбавленным вином и промочил пересохшее горло. — На сегодня закончим, пожалуй, а вечером в вознесение прошу всех вновь собраться здесь и предложить уточненные планы. Такие, чтобы Совету князей в понедельник на обсуждение было не стыдно предлагать.

У самого порога меня догнали Главный министр и князь Хатикани. Вообще-то Шедаду, еще не сформировавшему свое министерство царского двора (и даже плана мне не представившего), делать на обсуждении колонизации степей было особо нечего, но из вежливости его все-таки позвали. И вот теперь, молчавший все время князь явно хотел что-то до меня донести.

— Слушаю тебя, дорогой друг. — ласково (ну, насколько вообще мог) обратился я к нему. — Случилось чего?

— Боюсь, государь, мы упустили еще один момент. — вздохнул Шедад. — Женщин.

— А что с ними не слава Солнцу? — удивился я.

— С ними все хорошо. — ответил князь. — Без них все плохо.

— Спорное утверждение. — хмыкнул я. — Но — продолжай, а то я смысл твоих речей пока никак не уразумею.

— Среди преступников женщин мало, а среди тех, кого посылают на каторгу или эшафот и того меньше. Если же на год, а то и более того, посадить в крепость одних только мужиков, то начнется всяческое непотребство. Друджи бы с ними, с татями, но и солдатам как-то пар надо будет выпускать. Слышал я, что примас ратовал за то, чтобы из столицы выслать всех гулящих девок…

— Тогда уже в Аарте непотребство начнется. — отрезал я. — Спасибо, не надо. Будем как-то иначе вопрос решать, без бесплатной раздачи блудниц жуликам и ворам. Спасибо, что обратил на этот вопрос мое внимание — никогда не сомневался в твоем незамутненном разуме.

Практически стерильном. На моей памяти едва ли не впервые им воспользовался.

Министр без министерства с поклоном свалил, а Зулик Тимариани, который до этого глядел на меня задумчивыми печальными глазами, встрепенулся, и произнес с поклоном:

— Повелитель, воистину — я восхищен. Все то, что было сказано вам… Ведь это и мне известно. — ну еще бы, сам по пути из обители и рассказывал, уши все прожужжал. — Но вот чтобы так, все эти факты объединить в единую цепь… Воистину, вы мудры, государь мой.

Да уж, комплексное мышление в средние века (или в античные — поди пойми, какой у нас тут на Мангала общественный строй) развито, насколько я слышал, было слабо.

— С развитием склероза как-то само собой забывается все плохое. — усмехнулся я. — Постепенно теряя зубы, понимаешь, что главное в жизни не еда. Когда смотришь на старух, от которых когда-то был без ума, сознаешь, что не стоит зацикливаться на женщинах. Боль в суставах приводит к пониманию, что нет в жизни причин бегать и суетиться. А прогрессирующая потеря слуха все чаще заставляет многозначительно помалкивать… Вот так с возрастом и приходит то, что окружающие называют мудростью. Иди, собирайся, нам в одеон пора.

Для торжественного выхода в люди не подходил не только малый выезд — этим фактом меня «осчастливили» заранее, — но и даже самая хорошая сутана. Царь должен внушать! А то что эта вся красота весит как чугунный мост… Ну кого, кроме пожилого монарха, это волнует-то?

Все это великолепие я на себя сам, разумеется, напялить бы не смог — пришлось воспользоваться помощью слуг, за действиями которых внимательно следил Караим из Золотых Колпаков. И за мной, надо полагать, чтобы я не вырвался, и не сбежал.

— Князь, а я у тебя в таком виде не сопрею насмерть? — стоять и ждать, когда на мне все подтянут, подвяжут и застегнут было невыносимо скучно. — На улице-то лето.

— Ни в коем случае, ваше величество. — отозвался тот, накидывая мне на плечи плащ и застегивая его мудреной фибулой. — Портной все предусмотрел. Для свободного хода воздуха под одежды имеются, извольте заметить, небольшие декоративные разрезы, со вставками тонкой ткани. Кстати, при непогоде их можно застегнуть вот на эти штучки. Называются «пуговицы», как раз сейчас входят в моду.

Мнда, а говорят, что в однобортном сейчас уже никто не воюет…

— Ты ему еще карманы предложи сделать, а то на поясе всякую мелочевку таскать неудобно. — посоветовал я.

— Карманы, государь? — удивился церемониймейстер. — Мне неизвестно, что это такое.

Пришлось объяснять — как раз время убил, пока на мое измученное тело напяливали, одевали и навешивали.

— Какая… оригинальная, но вместе с тем замечательная идея! — восхитился Караим. — Это вы сами придумали, ваше величество?

— Нет, один святой подвижник, еще в древности. Ты у Тумила его имя спроси, он точно помнит. Мы закончили?

— Да, повелитель. — князь поправил складки плаща. — Изволите выступать?

— Нет, в таком виде спать лягу! Конечно изволю, пока ты еще что-то из тряпок на меня не намотал.

Выезжали торжественно, долго, со всеми возможными церемониями — не член с горы на представление поглядеть собрался, вся царская семья полным составом, да при них еще куча владетельных и высших чиновников государства.

Не знаю как выезды устраивал покойный братец Лисапета, но выстроиться в кавалькаду во дворе Ежиного Гнезда возможным не представлялось, так что выдвигались все с помощью специально обученных регулировщиков движения, указывавших кому и в каком порядке трогаться — я чуть не обалдел, когда это увидел, — полосатыми жезлами.

Впрочем, формирование торжественной процессии «на ходу» имело и свои преимущества: приглашенные участники могли покрасоваться статью рысаков, да богатством упряжи и одежд, Валисса — спокойно пообщаться со своими сыновьями, у которых учеба отнимала почти все время, да и мне нашлось с кем и о чем побалакать.

Взгромоздившись, с помощью Тумила, на Репку и оглядев все происходящее, я с некоторой озабоченностью припомнил, что утром в вознесение, то есть уже завтра, августейшему семейству необходимо быть на торжественной службе в Пантеоне — центральном храме Аарты, — и, прямо скажем, опечалился, представив, в какую несусветную рань придется вставать, если все пойдет таким же Макаром. Найдя взглядом князя Золотых Колпаков, который тоже уже был в седле, и внимательно следил за действиями своих подчиненных, бормоча себе что-то под нос, я двинул свою лошадку к Караиму.

— Крипвашмуньи… — донеслось до меня, когда я приблизился. — Крипва… шмуньи… прахта… нет, не так. Крипвашмуньипрахтвабрахтва… Тьфу, бездна, вот же себе человек святости насподвижничал — язык сломать можно!

Державшийся рядом со мной Тумил возвел очи горе и театрально вздохнул.

— Его звали Крипвашмуньипрахтватруждрупревашипрукавиртратраньюмохвирикордупророхримукваджамимисома — ну что тут сложного-то? — произнес он.

— Действительно, князь, стыдно — в обители Святого Солнца об этом отшельнике даже послушникам известно.

Тумил покосился в мою сторону — видимо припомнил нашу с ним беседу у двери в келью, — но ничего о причинах такого знания, разумеется, не сказал.

— Но я к тебе, собственно, не за этим. Спросить хотел.

— Я всегда к вашим услугам, государь. — поклонился Караим.

— В Пантеон завтра едем, как знаешь. — я умильно поглядел на церемониймейстера. — Что, так же?

— Только если того желает ваше величество. — ответил он. — А так, обыкновенно, для поездок в храмы практикуется малый выезд, как знак тщеты всего сущего и преклонения перед богами.

— Да, богов чтить надобно, иначе Мировая Гармония разрушиться может. — напустив на физиономию сурьёзу кивнул я. — Но, как я есть не только лишь царь, но и лицо духовное, полагаю что уместнее будет выезд не малый, а минимальный. Вот как к Вартугену когда ездили.

От князя Караима я повернул Репку к Михилу из Гаги, решив, что вполне успею перемолвиться с Морским воеводой парой слов до того момента, как нас полосатыми палками выгонят за ворота.

Тот о чем-то разговаривал с оседлавшим здоровенного битюга хефе-башкентом (я даже представлять не хочу, как эта туша на бедную животину залезла, и еще меньше желаю — а придется! — видеть как Штарпен будет спешиваться), который, специально раскинув полы плаща, демонстрировал на шервани аж четыре ряда пуговиц.

Точно изделие в моду входит. Кто бы только еще князю объяснил, что их не только пришивать надо, но и прорези для них делать, или хотя бы петли.

— Прости, добрый Штарпен, я ненадолго похищу у тебя твоего собеседника. — изобразил я что-то вроде радушной улыбки. — Михил, на пару слов.

Отъехав на несколько шагов от основной толпы я натянул поводья и повернулся к Морскому воеводе.

— Скажи, а смогут твои лузории подняться по Тара до самого Зимнолесья?

— Ваши лузории, повелитель. — усмехнулся в усы Михил. — Полагаю что да, смогут. Только зачем?

— Деньги нужны. — флегматично отозвался я, и, проведя ладонью по меховой оторочке плаща, спросил: — Вот это, как думаешь, что?

Морской воевода склонил голову на бок и пару секунд помолчал.

— Полагаю, что соболь.

— Правильно полагаешь. — согласно кивнул я. — А сколько он стоит?

— До Темной Матери, государь. — вздохнул Михил. — Мне не по мошне.

— А почему меха так дороги?

— Так известно почему — их же из Зимнолесья возят, вокруг всей Ойкумены. — пожал плечами мой Главморфлот.

— А раньше как возили, пока заков не было?

— Понятия не имею, государь. Думаю — по Тара на лодьях сплавляли. Изредка и сейчас такое бывает, есть среди зимнолесцев рисковые люди, только опасно это очень — степняки не дремлют, а причаливать хочешь не хочешь хоть иногда надо. Через пороги лодьи с грузом, опять же, по берегу надо переволакивать.

— А, скажем, если послать дюжину лузорий до Зимнолесья? Прорвутся они с товарами туда-обратно?

— Дюжину никак не можно. — ответил князь. — Два корабля в ремонте, еще один тоже скоро на тимберовку ставить, а побережье и Поо патрулировать как-то надо, чтобы контрабандисты не наглели. Восемь, ну много если десять. Только… Лузория, это же не торговая лодья зимнолесцев, в ней много не увезешь.

— А надо много? — я хмыкнул. — Нет, жадность я тоже очень люблю и уважаю, но сейчас вообще-то лето, пушной зверь облезлый ходит, так что его и бить-то в это время смысла нет. Вот зимой, когда у него мохнатость повысится, это совсем другое дело. Так что какое-то количество шкур, тех, что с зимы сохранились, взять стоит, а так, лучше солнечным камнем и рыбьим зубом затовариться. Это груз не шибко габаритный, на лузориях увезти можно. Так что, смогут твои орлы шустро по Тара проскочить туда-обратно?

— Смочь-то смогут, на десяти кораблях у нас три сотни бойцов выйдет, даже если и случится какая оказия, должны отбиться. — Михил в задумчивости потеребил ус. — Купец нужен. Хороший.

— Я попрошу Вартугена кого-то выделить на эту экспедицию. Сына там, или приказчика потолковее.

— Величество, — подал голос молчавший всю беседу стремянной, — наш черед выезжать подходит.

— Спасибо, Тумил. — я тронул поводья, разворачивая Репку. — Мы в одеоне договорим, князь.

Свое место в процессии я занял едва ли не в последний момент. Сомневаюсь, конечно, что без меня бы уехали, но к чему устраивать заминку, портить торжественный момент? И домочадцам, да и горожане хоть на зрелище полюбуются, а то тут явно не Рио-де-Жанейро, карнавалов не водится…

— Я внимательно обдумала все кандидатуры на должность касри-байян, — обратилась ко мне Валисса, когда мы уже почти доехали до одеона, — и склонна согласиться с тем, что Шока Юльчанская идеально подошла бы на это место. Она сама хорошего рода, но с кем-то из владетельных близкородственными узами не связана, ее зять, Лексик Баратиани, безусловно верен короне, к тому же Шока в его отсутствие фактически сама управляет княжеством, и, как я слышала, неплохо с этим справляется.

Ну это ж с ума сдохнуть можно! Невестушка, змея подколодная, и признает мою правоту… К дождю, не иначе. И не меньше чем метеоритному!

— Кроме того, хотя такое назначение и будет для дома Баратиани великой честью, самого князя Лексика не возвысит, и на прочие внутриполитические расклады повлияет слабо. — резюмировала царевна. — Так что если ваше величество не возражает, я попрошу князя Тимариани направить приглашение Шоке Юльчанской.

— Чего же я возражать-то буду, Валисса? Вам виднее, на кого будет надежнее опереться в ваших заботах.

Для того, чтобы царь с гостями мог проследовать в свою ложу, вообще-то предусмотрен специальный вход, однако когда кавалькада к нему наконец-то прибыла, и все приглашенные на представление спешились (Штарпен из Когтистых Свиней поразил до глубины души, спрыгнув со своего битюга с ловкостью и изяществом, больше подходящими стройному и спортивному юноше, чем такому бурдюку, как хефе-башкент, и даже не вызвав при том землетрясения), я направился к общему входу. Остальные чуть замешкались, но поспешили следом.

— Государь! — шепотом, ломая руки, взмолился догнавший меня церемониймейстер. — Но ведь из общего зала входа на царскую ложу нет!

— Да ты не переживай, князь. — успокоил я Караима. — Войдем где от века положено. Я просто кое на что глянуть желаю.

Обернувшись я нашел взглядом Штарпена и поманил его к себе.

— Ну-с, слышал что ты уже вывесил проекты нового одеона. Показывай.

— Да что показывать-то, государь? Вон они, у самого входа, где народ толпится.

Действительно, за спинами горожан самого разного достатка виднелись четыре стенда и несколько городских стражников под командованием витязя.

Жители столицы, насколько я слышал, горячо спорили о достоинствах того или иного рисунка, а время от времени кто-то из них, донельзя разгоряченный диспутом, срывал шапку с головы, и в сердцах ударив ею о землю протискивался, да кидал монетку в изрядных размеров опечатанную урну. Бывало что не одну, а целую пригоршню ссыпали.

Все это действо людей настолько увлекло, что они даже нашего появления на площади не заметили.

— Полагаю будет справедливо, если и мои внуки выразят свое мнение. — я извлек из кошеля три коронационные монеты (запас которых у меня уже изрядно истаял) и вручил Асиру, Утмиру и Тинатин.

— Ох, спасибо, дедушка! — обрадовалась царевна, и первой отправилась голосовать.

Как ни увлечены были горожане, но появление с тыла сравнимой по размерам толпы заметили и замолкли, расступаясь. Лишь тихий шепоток шелестел: «Смотри, смотри, сам царь выбор делать будет».

— Что вы, что вы, люди добрые, окститесь. — рассмеялся я. — Если нынче я монетку в одну урну брошу, то кто же в другие-то станет кидать? А вот внукам моим выбор сделать не возбраняю — они-то тоже в новый одеон ходить станут, как и вы все.

Обернувшись к начальнику караула, молодому, лет тринадцати витязю, я поинтересовался его именем.

— Лесвик из Старой Башни, государь. — поклонился тот. — Десятник городского гарнизона.

— Из Старой Башни, говоришь? — я повернулся к Тумилу, который с отсутствующим видом разглядывал что-то на крышах домов с противоположной стороны площади.

— А что такого-то, величество? — пробормотал он. — Я говорил, что у меня шестеро старших братьев есть, а где они служат ты и не спрашивал никогда.

— Так ты б с ним хоть поздоровался для приличия — не чужая кровь, чай.

— Здоровались мы уже с ним сегодня, пока вы там заседали. — буркнул парнишка. — И вчера здоровались тоже.

— Ну образец братской любви, прямо… — покачал я головой, вновь поворачиваясь к десятнику.

— Не гневись на него, государь. — улыбнулся Лесвик. — Он хороший, просто всякие телячьи нежности на дух не переносит.

— Хм, с учетом того как он со спатычем в коррере управляется, видно что нежность к нему телята всегда испытывали весьма своеобразную. — хохотнул я. — Ну как, скажи мне, голосуют активно?

— Уже две урны в мешки ссыпать пришлось. — доложился Тумилов брат. — Третья на подходе.

— Мешки опечатываются и нумеруются, государь, и в градоправлении складируются. — поспешил вклиниться хефе-башкент. — В комнате без окон и под охраной.

Внуки, меж тем, оценив все четыре проекта, заспорили не хуже горожан.

— А мне вот этот нравится! — донесся до меня задорный голос Тинатин. — Воздушный, словно из кружев весь.

Царевна решительно тряхнула головой и опустила в урну монетку.

— Ага, и крепости поди такой же. — отозвался Утмир. — Развалится от первого ветра. Вот какой нужен!

Младший внук проголосовал за крайний справа проект.

— Не одеон — крепость настоящая!

— Вот и верно, что не одеон. — негромко отозвался Асир, и шагнул к изображению, висящему между фаворитами брата и сестры.

— А чего этот-то?! — насупился Утмир.

Старший царевич пожал плечами.

— Красиво. — только и обронил он.

— Полагаю, — негромко обратилась ко мне Валисса, — будет справедливо, если четвертому отдам предпочтение я. Иначе горожане могут решить, что этот участник не пользуется милостью нашего семейства, а это будет нечестно в его отношении.

Не дожидаясь ответа она извлекла из поясной сумочки монету и тоже в плебисците поучаствовала.

Вот так, похоже, феминизм и появился.

— Ну что же. — я повернулся к сопровождающим лицам. — Остальным свое мнение выразить я тоже не препятствую.

Когда мы отправились к царскому входу, горожане заспорили и зашумели пуще прежнего. Действительно, как так-то? Царевой семье все проекты нравятся, и как без указки высших авторитетов выбирать?

Само представление мне, правда, пришлось не слишком по душе. Да, улыбнуло рикошетом в нескольких местах, но того искреннего веселья, что испытывали прочие зрители, я не ощутил. Наверное оттого, что «Скупой козопас» хотя и комедия, но нравоучительная, и автор всеми правдами и неправдами пытался впихнуть в нее мораль. Для басни это неплохо, но для представления на час с лишним… По мне, это столь же противоестественно, как программирование на Бэйсике.

Впрочем, семейство и гости, с которыми мы негромко переговаривались о всем, и ни о чем, остались вполне довольны, так что в Ежиное гнездо все вернулись в самом благодушном настроении. Кроме меня, поскольку спокойно обсудить торговый рейд нам с Михилом так и не удалось.

Повозившись с котом и почитав о похождениях Яломиште я зашел пожелать внукам добрых снов, и опять был взят Утмиром в оборот на предмет сказочки. Вот же ласкова телятя…

— Ладно. — вздохнул я, глядя в хитрющие глазенки младшего внука. — Будет тебе сказка. Короткая.

— А можно я тоже снова послушаю? — встрепенулся Асир. — Про подвижника Айболита было очень интересно.

— Ну идем. — вздохнул я.

Утмир мигом унесся в свою спальню, и когда я в нее вошел, то уже лежал под одеялом с самым смиренным видом. Какой актер пропадает…

— Ну, значит так. — произнес я, присаживаясь. — В одной стране жил да был купец, и было у него три дочери. Однажды собрался он отплыть по своим купеческим делам, и спросил дочек, чего им привезти из заморских стран в подарок. Старшая попросила драгоценных украшений, средняя — дорогих и редких тканей, и лишь младшая, любимая его дочь, сказала, что не нужно ей ничего — только цветочек аленький.

Утмир хихикнул.

— Дедушка, а она у купца не дурочка ли была?

То что на заседании в понедельник князья насмерть разругаются — это можно было Вангой не быть, чтобы предсказать. Ну, ещё бы, вкладываться надо примерно в равных долях, а все преференции получат восемь князей и царь. Да как так-то?!

Валисса глядя на весь этот Великий Сброд… виноват, на собрание первых людей государства, лишь иронично кривила губы, прихваченные (на правах стажеров) на совет царевичи — пущай привыкают, набираются практических навыков, — этот кильдим наблюдали в некотором ошалении, и лишь примас хранил стоическое спокойствие.

Ну еще бы, расходы церкви в этом деле минимальны — выделить потребное количество жрецов для переселенцев и выдать им подъемные с командировочными. По сравнению с тратами других это просто ни о чем.

Ну и я, старый, все больше помалкивал, да слушал в оба уха.

Наконец, когда разгоряченные дебатами владетельные уже были готовы вцепиться друг другу в бороды, мое величество, напрочь к тому моменту отсидевшее пятую точку, взяло слово.

— Тише, князья, храните степенство! — произнес я, поднимаясь. — Довольно вам уже уподобляться базарным торговкам! С чего вы вообще взяли, что в первой волне переселенцев люди только из Самватина, Баграта, Хатикани, Аршакии, Софены, Коваргина, Гепии, Западной Тимариани и Шехамы будут?

Ропот в зале стремительно затихал, а сами владетельные начали опускаться на свои места.

— Безусловно, переселенцы отправятся из всех земель. — продолжил я, неспешно двигаясь по проходу между княжескими местами. — Другое дело, что в первую очередь переселена должна быть самая голытьба. Крепких хозяев, согласитесь, друзья мои, никакого смысла с насиженных мест срывать нет, а вот бедняки… Ну какой с босяков может быть навар, кроме головной боли? Оброк они платят — сплошные слезы, им самим-то на прокорм еле хватает. Отработчики на княжьих и царских землях из них тоже… Прямо скажем, не очень — если живешь впроголодь, так и сил на труд никаких нет. Но вот злословить, копить злобу, обвинять нас в своих, да и чужих тоже, бедах — это они могут, мастаки просто. Да, пока еще — но только пока, — они не настолько оскудели, чтобы бунтовать, но, поверьте, владетельные, скоро, очень скоро общинам земли будет не хватать, наделы станут недостаточными для того, чтобы прокормить крестьянина, и тогда голодные бунты неизбежны.

Я обвел взглядом собравшихся — князей и приглашенных на совет ответственных за начальную часть колонизации чиновников, — и усмехнулся.

— Разумеется, мы все могли бы поделиться с землепашцами своими собственными землями…

В зале послышались глухие шепотки.

— …и Святое Сердце наверняка бы такой шаг одобрил. Да только он там, — я ткнул пальцем вверх, — на небесах, ему нет нужды содержать дружинников и домочадцев, заполнять амбары на случай голода, и участвовать во множестве других, не менее неблагодарных занятий. Так что раздавать общинникам владения мы, пожалуй, не станем. Лучше тем, кто нынче лишен почти всего, мы дадим возможность заполучить все. Все, необходимое им для процветания, ибо сказано было: «Дай голодному рыбу, и он ее съест, после чего снова будет голодать. Дай ему рыбацкую снасть, и он прокормит себя сам». Верно я говорю, Первосвященный Йожадату?

— Воистину. — кивнул тот. — Мудрость твоя, о царь, не знает границ.

Конечно не знает — церковникам землицы тоже принадлежит немало, «а свои деньги я никому не отдам».[9]

— Именно потому, досточтимые князья, я и говорю — в первую очередь нам надобно избавиться в наших землях от бедняков, дабы добрые хозяева еще более процветали. — я дошел до конца зала, до самых дверей, развернулся, и столь же неспешно двинулся обратно. — Не наша вина, что именно в горных районах земли, пригодной для обработки, менее всего, а, следовательно, и люд там самый бедный в Ашшории. Но…

Тут я попытался изобразить благостную улыбку.

— …не стоит забывать о том, что эти люди хотя и бедны, но свободны. Они не рабы, не чья-то собственность. Поэтому нет разницы, из какого княжества будет выезжать телега с крестьянскими пожитками — получать под свою руку новые владения будет каждый из вас, соразмерно вкладу в наше общее дело. Ибо сказано было, что как потопаешь, так и полопаешь.

До трона я дошел под бушующую бурю эмоций в зале заседаний — владетельные срочно пытались сообразить, кто будет наибольшим выгодоприобретателем при таком раскладе и не пора ли им снова повторить попытку вцепиться друг другу в бороды.

Первым в ситуации сориентировался примас — покуда князья еще только лишь успокаивались, осознавая, что никто обиженным не уйдет — главное дать не меньше иных прочих, Йожадату склонился в своем кресле и негромко у меня поинтересовался:

— Государь, а мать наша, Церковь, для вспоможения столь богоугодному делу как борьба с язычниками может принять в заселении степи финансовое участие?

— Ну разумеется — может, Первосвященный. — самым что ни на есть ласковым тоном отозвался я.

И после небольшой паузы, дождавшись удовлетворенного кивка первосвященника, благостным голосом добавил:

— Если совет решит признать тебя князем Церкви, разумеется. Ведь согласись, иначе как-то несправедливо выходит — надобно будет дать и другим достойным людям возможность деревенькой-другой обзавестись, а это владетельным, как ближайшим к трону, прямая обида и урон чести.

Ну вот и поглядим, любезный архипоп, как ты выкручиваться теперь станешь. Твое при Кагене непомерное (по меркам князюшек) возвышение почти всем поперек горла, да и история нас учит, что светская и духовная власть постоянно были в контрах, а если ты теперь попытаешься с владетельными совершенно официально в статусе уравняться…

Разделяй и властвуй, Лисапет! Разделяй и властвуй!

Тем временем мнения князей разделились, и слово взял Лексик Баратиани — пожалуй, на этом заседании, самый спокойно ведший себя из владетельных.

— Государь! — произнес он, встав и поклонившись. — Не сочти за непочтительность с моей стороны, но дозволь мне выразить сомнение, каковое, я слышу, многие тут разделяют.

Вот нежданчик-то…

— Верность твоя короне общеизвестна и не подлежит сомнению, так что последним я буду, кто усомнится в твоем почтении к престолу. — кивнул я. — Говори, князь.

— Повелитель, нет сомнения — о бедняках сказал ты верно. Справедливы и твои речи о том, что они свободны, а значит могут переселяться на те земли, которые ты выделишь владетельным в Большой Степи для обустройства. План твой мудр, о царь, однако же есть в нем один нюанс, который многих тут смущает.

Ну вот, я так и знал — раз начал за здравие, значит будет критиковать.

— Самого меня это касаемо мало — мой вор-опекун до такой крайности довел жителей Баратиани, что по сю пору не все поразбежавшиеся вернулись в родные края. — продолжал князь Лексик. — Однако в иных княжествах оскудевших землицей крестьян более чем достаточно, и не справедливее ли было бы всем владетельным облегчить эту ношу в равной мере?

Нет, вы поглядите какой у нас тут адвокат феодализма сыскался!

Хотя, конечно, именно что феодальными отношения в Аршакии назвать никак нельзя — есть некоторые элементы, конечно, но не более того. Скорее уж наше устройство напоминает поместное, во времена где-то так аккурат перед Иваном Грозным. Ну, если я, конечно, в той жизни правильно лекции Клима Жукова[10] понимал.

— Напомнил ты мне одну притчу. Один просветленный мудрец долгие годы сидел на горе и медитировал. — негромко ответил я. — Такой святости достиг, что явился к нему сам Солнце и сказал, что столь высокого тот отшельник достиг просветления, что готовы теперь небеса исполнить любое его пожелания. Отшельник попросил справедливости.

Я оглядел несколько недоуменные физиономии собравшихся.

— Солнце хотел его разубедить, но мудрец стоял на своем. Тогда вздохнул Солнце и произнес: «Ну что же, да будет так. Век ты сидел на этой горе, теперь она столько же будет сидеть на тебе».

Утмир тихонечко прыснул в кулачок, а Йожадату поперхнулся.

— Это я к тому, князья, что справедливость — это не всегда то, чего мы желаем на самом деле. Да и вообще, как говорил один мудрец[11] — от пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд.

Я помолчал пару секунд, давая присутствующим проникнуться глубиной озвученной мною умности.

— Уже говорил я вам, князья, что крестьяне наши — не рабы, а вы все про то забыть норовите. — с укоризной в голосе продолжил я. — Мы не можем заставить ашшорцев бросить свои дома, даже если жилищем им служит убогая сакля с дырой в крыше, дабы выпускать дым от очага. Ни закон, ни обычай не позволяют нам сгонять с земли бедняков против их воли, но лишь посулами и уговорами можем убедить переселяться в степь. Да, мы уже определились, что каждому поселенцу будут предоставлены бык или конь и инструмент для пахоты, решили, что первые три года новопоселенцы не будут платить иных податей, кроме как на содержание витязей и это, я убежден, сподвигнет многих.

Я обвел взглядом присутствующих и вздохнул.

— Многих, но не всех, ибо крестьянин, по сути своей, создание консервативное и перемены в жизни принимать не склонен. Если, конечно, на живом примере не увидит, что перемены такие полезны! Первыми, и нет в этом никаких сомнений, сдвинутся самые бедняки, которым и терять-то нечего, кроме блох, те же кто еще может сводить концы с концами не станут поспешать. И, однако же, переселенцы не будут оторваны от Ашшории, к ним, волей-неволей будут ездить купцы, поскольку организовать производство даже всей необходимой мелочи на местах будет совершенно невозможно — по крайней мере в первое время. Если вчерашние бедняки на новых землях будут процветать… Нет, не так! Если мы с вами обеспечим им это процветание, то следом сдвинутся и те, кто сидел на своих убогих клочках земли и гадал, рискнуть ли им, заселяя Большую Степь, или же остаться и тащить жалкое существование, зато без риска попасть в закский аркан. Как это бывает в горах, лавина начинается, обычно, с маленького камня, но со временем набирает силу, так и с колонизацией закских земель ситуация будет схожей. Первых поселенцев будет довольно мало. Вряд ли мы, с князем Тонаем, — я кивнул в сторону отставного главного министра, — доживем до того дня, когда Большая Степь будет распахана хотя бы наполовину, небыстрое это дело. Но наши наследники — о, на их веку это событие вполне может стать реальностью. Слыша от купцов, и иных тех, кто побывает в землях новопоселенцев, о том, как сытно и привольно живется в бывших степях, подобно лавине сдвинутся и те, кто еще сомневался. Ведь как они будут рассуждать? Да очень просто — «Уж коли эти никчемушники смогли добиться таких успехов, то уж я-то и подавно развернусь во всю ширь».

Я замолк, чтобы перевести дух и оглядел владетельных. Ну что тут можно сказать? Внимают. Глазами подобострастно не едят, но слушают с интересом. Значит — пора закругляться, покуда еще им не надоел.

— Именно потому, князья, я и говорил, что большинство переселенцев будет из горских княжеств, а не из долинных. Народ там просто живет беднее, потому и охотников за новой землицей, готовых рискнуть, попервоначалу оттуда будет неизмеримо больше. А так-то, конечно — клич кинем по всей Ашшории.

Я усмехнулся.

— Вот таким вот образом. Сплошной прагматизм и никакой справедливости.

После моего выступления обсуждение переросло в более конструктивное русло. Преподобный Валараш и министры озвучивали планы, князья чесали в затылках и распределяли, кто сколько на что выделит деньгами, провиантом, скотиной ну и тому подобными вещами, вплоть до организации ночлегов и питания переселенцев на территории еще даже и самой страны — с умом подходили, обстоятельно, — да рассуждали, кому за его участие какой должна быть компенсация. В последнем особо отличился Вовк Зорийский, моментально смекнувший, что мастеровых для царской верфи, каковая планировалась к постройке к северо-западу от столицы, у Чаечного мыса, кроме как у него взять особо и неоткуда — под это дело хитрозадый князь попытался выторговать себе особые преференции и наделы пообширнее. Понимания у собравшихся такая его политика, прямо скажем, не вызывала и совет, из дележа шкуры не разгромленных заков, снова стремительно начал скатываться в срач.

Отсрочивать закладку полусекретной верфи — окрестности Чаячьего мыса каменисты и неплодородны, живет там едва ли не полтора человека и смотритель маяка, — мне не хотелось, ибо деньги, которых сейчас в казне пока еще хватает, очень скоро могли бы иссякнуть, поддаваться же на вымогательства этого прохвоста, означало бы не только ухудшение отношений с остальными владетельными, но и демонстрацию собственной слабины, на что идти мне ну никак нельзя. Съедят-с.

И вот тут на помощь мне, неожиданно, пришел Утмир.

Мальчик, поначалу слушавший все споры и препирательства предельно внимательно, с приближением обеда от всей этой болтовни уже изрядно устал, к тому же деятельная и кипучая его натура требовала выхода, так что в какой-то момент он, насупившись, вдруг стукнул кулаком по подлокотнику и довольно громко произнес: «Никак такое неможно, дедушка-государь!»

— Что ты имеешь в виду, царевич? — мне и самому было крайне любопытно это узнать.

— Ну как же? Ведь владения делят те, у кого их и так немало, а вот князь, у которого и нету ничего, кроме твоей милости, не получит, выходит ничего! — младший сын Тыкави скорчил недовольную рожицу.

— Да о ком ты говоришь-то? — искренне удивился я.

— О твоем, государь, коте. — ответил мальчик. — Служит он тебе верно, статус имеет союзного князя, а тут Вовк Зорийский норовит себе все захапать, ни кусочка земли для князя Мышкина не оставляет!

Немая недоуменная сцена, которую изобразили все собравшиеся во время обличительной речи Утмира, продлилась недолго — почти сразу после того, как мальчик закончил зал совета взорвался хохотом и восторженными восклицаниями, в общем и целом сводившимися к требованию «поперед царского кота этому прохвосту земли не давать».

Забегая вперед надо сказать, что царские владения в Большой Степи с чьей-то легкой руки начали именовать не иначе как «Мышкино княжество», а витязи из этих земель ходили в бой исключительно под клич «Во славу царского кота!»

После эдакого афронта Вовку настаивать на раздаче слонов особой упитанности было уже как-то не с руки, — он даже добродушно посмеялся вместе с прочими владетельными, — но внутренне, зуб даю, наверняка костерил младшего из царевичей последними словами.

Ну еще бы, он-то полагал, что у него сильные позиции для торга, а тут такой литовский праздник Обломайтис…

Что интересно, Утмирова эскапада и Валиссе, судя по кислой роже царевны, не сильно-то по душе пришлась. Вот послал же Солнце в невестки такую курицу… Нет, ну Солнце бы такую не послал!

— Полно, полно князья. — начал угомонять я разошедшихся владетельных. — Посмеялись и довольно. Сейчас объявляю в заседании совета перерыв — время-то обеденное, — а через пару часиков давайте уже снова соберемся, и закончим обсуждение.

Я человек пожилой, мне режим соблюдать надобно.

Перед обедом (на который напросился князь Хатикани) я заглянул к себе в кабинет. Просидевший всю первую половину дня на приеме Тумил тут же явился туда же, и начал раскладывать по стопочкам всевозможные челобитные, доклады и прочие прошения, комментируя, в какой стопке что находится. Причем больше всего это действо в его исполнении напоминало предъявление справок паном Гималайским из «Кабачка 12 стульев».

— Смотрю, ты справляешься. — отметил я бюрократические успехи своего стремянного.

— Деды помогают. — нехотя признался парень. — А я так, на особо надоедливых просителей рявкаю. Величество, ты бы уже подыскал бы себе нормального секретаря, а? Не мое это, бумажки перекладывать.

— Не спеши. Мудрость рождает смирение, смирение порождает терпение и спокойствие. — наставительно произнес я, затем, оценив выражение скепсиса на его мордашке, добавил. — Я уже отцу Тхритраве отписал, пускай мне Люкаву пришлет.

Тумил озадаченно поглядел на меня.

— Величество, а ты часом не заболел? Он же гнида конченная!

— Для царского секретаря сие скорее большое достоинство. — флегматично ответил я, проглядывая корреспонденцию. — Это ты, добрая душа, непочтительного надоеду пошлешь ко всем друджам, да и забудешь. А он и запомнит, и припомнит, когда время придет, и о подозрительном поведении непременно накляузничает.

— А Мировая Гармония от такого его поведения, она как, не нарушится? — хмыкнул Тумил.

— Да ни в коем случае. — ответил я, не отрываясь от документов. — Наоборот, лишь укрепится, ибо такая сволочь как Люкава, она нам богами в качестве испытания послана.

— Испытания терпения? — покривился мой лейб-порученец.

— Какого терпения? Испытания того, сможем мы всякую гниду к ногтю прижать, или нет. К тому же Люкава честолюбец и чинодрал, спит и видит себя настоятелем обители… А тут его р-р-раз, и в царские секретари! Да он от радости будет выше монастырских шпилей скакать! И отцу Тхритраве малое облегчение — не придется интригана возле себя держать.

— Одному тебе, величество, радости никакой. — со скепсисом отозвался парень.

— Ну отчего же? — не согласился я. — Брат Люкава опытный делопроизводитель, к тому же по гроб жизни будет мне обязан. Благодарности от него не дождешься, конечно, зато на собственную выгоду чутье у него просто звериное. Положение его напрямую будет зависеть от меня, так что служить будет верно — никуда не денется. Ну и будет кому с Йожадату грызться, а то мне вроде бы как по статусу не положено. А Люкава, если ему только намекнуть на возможность занять место первосвященника, горы свернет.

— Вот не любишь ты примаса, величество. — Тумил цокнул языком.

— А чего его любить? Не девка, чай. — я поднял взгляд на молодого человека и уже серьезно добавил. — Власти много взял и влияния, а хочет ещё больше — не только простонародьем, но и князьями с царем помыкать. Ну да ништо, я его окорочу аккуратненько…

— Величество, а тебе не стыдно? Ты ж монах. — хитро улыбнулся парень.

— Что ты такое несешь, балда? Мне — и стыдно. Новый анекдот.

Тумил искренне рассмеялся.

— Ладно, затащи все это добро — я указал на стопки документов, — в мои покои и иди обедай. От занятий во второй половине дня я Асира с Утмиром не освобождал.

Шедад Хатикани, оказывается, напросился на совместную трапезу не как владетельный князь, а в качестве министра царского двора. За те считанные дни, что прошли с момента его назначения на должность, он умудрился уже продумать и оформить в письменном виде организацию и штатное расписание для царского двора (на пару с Валиссой, но все равно — проделал впечатляющую работу), а также культурную программу примерно на месяц. Вот этим талмудом князь меня, вместо основных блюд, и решил нынче попотчевать.

Ну это он, скажем так, напрасно рассчитывал оставить меня с пустым брюхом — до того как уйти в World of Warships я в World of Tanks был профильным артоводом и не из последних — есть не отрывая взгляда от монитора могу, одной левой, а уж за чтением-то и вовсе никакой проблемы.

Так что с результатом мысленных терзаний князюшки я за время обеда ознакомился. Не совсем так у него выходило, как я это представлял, несколько более патриархально, но по зрелым размышлениям на полный желудок решил проект утвердить. Все же резко менять устоявшиеся обычаи, это даже для царя чревато.

— Ну что же, полагаю возможным оформить это царским указом. — произнес я, прочитав все до конца. — Завтра же и обнародуем — сегодня писцам отдай, для создания потребного количества копий, а я подпишу вечерком. Валисса, надеюсь для первого обеда с вельможами вы с князем Шедадом подберете нужных людей и без меня.

— Мы обсудим это с ним после окончания совета. — кивнула Шехамская гадюка, и повернулась к своему старшенькому. — Асир, отчего ты так мало ешь сегодня?

— Что-то не хочется, маменька. — отозвался наследник престола.

— Ты случаем не заболел? — обеспокоилась Валисса.

— Конечно же заболел. — фыркнул я. — Они вчера с Тумилом, Энгелем и Нвардом выпросили у князя Шедада его слугу-лирника, заперлись в покоях, пили вино и на половину дворца орали песенку про ежика. Я князю Папаку велел дополнительно им из погребов ничего не выдавать, так эта братия умудрилась из какого-то трактира притащить еще по кувшину на каждого. Какое ему сейчас есть? Он и сидел-то на совете с трудом. Ничего, после обеда пойдут упражняться, Вака из него винные пары вместе с потом-то выгонит. А там, глядишь, и до дури в башке дело дойдет.

Валисса задохнулась от возмущения, наследник престола вжался в спинку кресла, жалея, вероятно, что не может раствориться в воздухе подобно Чеширскому Коту, зато Шедад не растерялся и пошел в техничный отмаз:

— Государь, если бы я знал, для чего им надобен Хрис, то никогда бы…

— А то без него бы они не надрались. — фыркнул я. — Это еще хорошо, что он этих охламонов в унисон петь научил, а то орали кто в лес, кто по дрова, ну чисто коты мартовские.

Старший из царевичей всем своим видом демонстрировал невероятное желание провалиться под землю прямо тут, и прямо сейчас.

— Ну а что же? — продолжил я. — На мужскую сторону перешли, из-под материнской-то опеки, взрослыми себя чувствовать начали. Да и дед их, дурак старый, в этой уверенности поддерживает. Хорошо еще, что не поперлись по городу шататься и со стражниками не подрались… как я в их годы, бывало, делал.

Уже готовая поддержать мой разнос Валисса поперхнулась накопившимися словами и выражением лица стала похожа на офигевшего окуня.

— Дедушка, а я вино не пил. — пискнул Утмир, не желавший, видимо, попасть под горячую руку со всеми остальными «героями выходного дня». — Я в библиотеке был, сказку про просветленного Айболита записывал.

— Это точно, записывал. — согласился я. — А до того с Рунькой и Князем Мышкиным на крышу залез и там голубей гонял. Хорошо что не сверзился и не сломал себе ничего. Шею, например.

Младший царевич виновато потупился.

— Лисапет, вы про все это безобразие знали, и не пресекли? — прорвалось, наконец, наружу царевнино возмущение.

— Откуда бы я что знал, невестушка? Я же в вознесение всю первую половину дня по Аарте мотался. С хефе-башкентом место под корреру выбирали, потом укрепления столичные осматривали, к Михилу из Гаги с почтенным Вартугеном обсудить кой-чего заезжали, а когда возвратился в Ежиное гнездо что-то пресекать уже было поздно. Срочно надобно придворную жизнь обустраивать, пока эти молодые олухи от безделья еще пуще чудить не начали.

Асир обиженно засопел — моими стараниями времени для праздного времяпрепровождения у них осталось небогато, — но ничего не сказал.

Я помолчал пару мгновений, умильно глядя на Валиссу, и добавил:

— А может нам их женить, царевна?

— Как — женить? — опешила невестка. — На ком?

— Обыкновенно, как всех, в храме. Желательно — на девушках. — ответил я.

— Государь, простите что вмешиваюсь, — произнес князь Хатикани, — но царевичи ведь еще не достигли совершенных лет.

— И то верно. — вздохнул я. — Значит повременим пока. Ладно, нам уже на совет пора, а молодежи на занятия, давайте что ли заканчивать трапезу.

— Дедушка, — обратилась ко мне помалкивавшая до того Тинатин, — а можно мне ходить наблюдать за упражнениями братьев? Скучно же целыми днями за вышивкой да пряжей.

— Ну, если желаешь — отчего и нет? Сама только за железяки не хватайся, пораниться можешь.

Валисса поджала губы, но ничего не сказала.

Все же двигатель человеческой цивилизации это не наша любознательность, не развитой мозг, не разум и даже не духовность, а людские лень и жадность. Наиболее выдающиеся наши изобретения, такие как интернет и пульт для телевизора, созданы для того, чтобы человек мог получить желаемое не отрывая собственную задницу от дивана, а все наиболее выдающиеся наши свершения — эпоха великих географических открытий, погружение на дно океана и даже космические полеты обусловлены именно жадностью, поиском богатств, полезных ископаемых, ну или иных источников дохода, таких как спутниковое телевидение, например.

Ашшорские князья тут никакое не исключение, а самое что ни на есть правило — едва лишь запахло гешефтом, как все былые ссоры и противоречия были отброшены, и владетельные включились в планирование раздуванивания Большой Степи с искренним энтузиазмом и завидной энергичностью, причем показали такой класс нахождения компромиссов в спорных ситуациях, что я аж диву давался. Ну еще бы — поросенок большой, на всех хватит…

Все же, что ни говори, а самая лучшая национальная идея в истории, это ограбить соседа. Внутренние противоречия, что классовые, что внутриклассовые, на раз-два снимает, да еще и вертикаль власти от этого заметно тверже становится. Почти как мужской половой орган от морковки, если её правильно к нему примотать.

За один день мы, разумеется, все не порешали. И даже за два не успели — прозаседали почитай что всю неделю, — очень уж много нюансов утрясать пришлось. Под это дело я и о создании царского двора объявил (грызня между владетельными за должности для родственничков, начавшаяся сразу после этого эпохального события, едва не сорвала обсуждение колонизации), и статут орденов, который наконец князья-командующие довели до ума — заодно и первые награждения произвел. Кстати, новые сословия типа как на отдаленную перспективу тоже возражений не вызвали. Не осознает еще местная земельная аристократия, какой объем вольных хлебопашцев в перспективе ожидается, планирует баринами-латифундистами стать… Ну а мне-то что? Я предупреждал, сами виноваты, что в историческую перспективу не врубаются.

Под конец субботнего заседания пригласил всех владетельных, перед отъездом в свои имения, посетить в вознесение одеон, на мою защиту звания философа-кандидата. Благо список с трактата о рыбной ловле из обители уже с гонцом прислали, и с этого дня его даже можно в лавках приобрести — подчиненные Бахметова папеньки всю ночь корячились, — а раз все формальности соблюдены, то и откладывать защиту диплома мне смысла нет. Потом может не до того стать.

— Князь, — субботнее заседание совета закончилось пораньше чем остальные на этой неделе, и я решил перемолвиться со своим министром двора парой слов, — будьте добры, сопроводите меня до покоев.

— Как будет угодно государю. — удивленный, но и воодушевленный Шедад Хатикани поклонился и пристроился рядом.

— Я вот что обсудить хотел… Вы с моей невесткой уже обсудили, какую мзду достойно брать за приглашения на обеды со мной?

— Да, ваше величество. — кивнул князь. — Казне прибыток будет заметным.

— Ну ты и о себе не забывай. — я дружески толкнул министра локтем в бок и подмигнул. — Сейчас будут совать в придворные всяческих детей, детей детей и незаконнорожденных племянников, так что, надеюсь, ты уже установил твердые цены?

— Царевна Валисса еще не сказала своего слова по этому вопросу, а решения она последнее время принимает лишь посоветовавшись с князем Тимариани. — вздохнул Шедад. — Боюсь что до завтрашнего дня точных сумм я не смогу назвать.

— А что, сам переговорить со своим полузятем не можешь? — удивился я.

— У Главного министра много забот, повелитель, он находит время для частных бесед лишь с царевной. — министр двора чуть нахмурился. — Чрезмерно частым, как мне кажется.

— Эге, да ты никак ревнуешь к Валиссе за свою дочь? — хохотнул я. — Не остаются же Зулик с царевной там наедине.

— Нет. — согласился князь. — Пока нет.

Так, а вот это уже серьезно. Если мазаный с нами одним миром Шедад начинает проявлять беспокойство насчет частых свиданий Зулика с Шехамской Гадюкой, то среди остальных моих подданных, особенно из оппозиции, слухи скоро будут гулять куда как похабные. А жена Цезаря, даже если это такая курица как моя невестушка, должна быть вне подозрений. Ведь кто же будет считаться с царем, у которого женщины в семействе ударились во все тяжкие, а он и приструнить не может? Что это вообще за монарх? Недоразумение какое-то, а не самодержец.

— И о чем же они там обычно беседуют? — поинтересовался я.

— Увы, об этом мне неизвестно. — сокрушенно вздохнул министр царского двора, но наткнувшись на ироничный взгляд этого самого двора владельца поспешил уточнить: — Она принимает князя Тимариани при своей няньке, и с той еще пара-тройка таких же дряхлых, тугих на ухо старушенций. Они сидят в сторонке и не слышат беседы. Иногда еще при этом присутствует царевна Тинатин.

— Значит нет повода для беспокойства — Валисса при дочери в жизни не допустит отклонения от традиций даже на малую толику. — я пожал плечами. — Но с невесткой поговорю, не стоит так Главного министра над остальными возвышать, нехорошо это. Зависть начнется, склоки, грызня, а там и до измены рукой подать. А ты, уж не обессудь, должен расстараться и потребные ценники не позднее завтрашнего обеда утвердить. И не только мзду за придворные должности, но и для остальных ответственных работников, с подробной расшифровкой, сколько им, сколько непосредственному начальству, сколько в государственный доход. Вот, например, в ближайшие дни мой новый секретарь прибыть должен, а цен столичных он не знает. Вдруг не по чину будет брать? Да и это-то ладно, а ну продешевит как? Это же моей репутации будет урон.

Ну а что такого? Не можешь коррупцию победить — возглавь. Ибо децентрализованная коррупция ведет к хаосу, инфляции, оскудению казны и прочему непотребству.

— Так что давай расценки на утверждение ко мне, и с обоснованием. — закончил я.

— К завтрашнему утру все будет исполнено. — заверил меня Шедад и замялся.

— Что-то еще? — спросил я.

— Мне сегодня скарпийский посол по пути на совет повстречался, просил устроить встречу с вашим величеством, но так, чтобы без свидетелей.

— Какое совпадение. — хмыкнул я. — И я с ним в подобной обстановке хотел поболтать. Не знаешь, он еще во дворце?

— Обещал дождаться вестей от меня, повелитель.

— Тогда давай этого прохвоста в мои апартаменты. И взятку, которую с него сейчас возьмешь, дозволяю оставить себе в полном объеме, как награду за твое усердие.