Царь-девица

Встреча третья и последняя

Солнце в терем врезалось —

Что меч золотой!

Лежит цвет-наш-трезвенник,

Как пьяный какой.

Вот уж вечер-зарево —

Он взор межит.

Уж к вечерне вдарили —

Он всё лежит.

Ухо клонит-слушает:

Уж с коих пор —

Ровно шум-шушуканье,

Девичий спор.

Словно ручеечка два

Шумят сквозь снег...

Только шепоточка два, —

А толку – нет.

Ему шепоточка два

Без всяких слов,

А нам волосочка два

Да с двух голов.

(Враги неразрывные —

В одном котле!)

Сошлись на груди одной,

Одном сукне.

Один – глаз хоть выколи,

Тот – взор завесь.

Один – аж по щиколку,

Тот – с пальчик весь.

По кафтану шитому

Шумят войной.

Тот – змеиным шипом-то,

А тот – струной.

От их шуму-шороху

Аж лоб болит!

“Твое дело коротко!”

– Да толк велик!

“Стрижка-брижка-выскочка!”

– С грозой дружу!

“Из хвоста-знать-кисточки!”

– Да верх держу!

“С головы я чёсаной!”

– А я с честной!

“Моя баба – с косами!”

– Моя – с красой!

Был тут спор порядошный:

Свились в комок!

Только слышит: рядышком —

Другой шумок.

Не морской, не гусельный:

Пчелиный – гуд.

Близко-близко, чуть ли не

У самых губ.

Нет, не пчелки розанам

Ведут дозор.

То с печатью грозною

У слюнки – спор[1].

“Чей ты, мед несмешанный?”

– Забыл ожог?

“Подари усмешечкой!”

– Вдохни разок!

“Вспомни час полуночный!”

– Полдневный жар!

“Теку в каждой слюночке!”

– Что вздох – то дар!

“Раскрой половиночки!”

– Шепни во сне!

“Все мои – кровиночки!”

– Все песни – мне!

Разорвут на части две,

(Аж жар во рту!)

Разных уст – печати две

На том же рту.

“Мой он, мед несмешанный!”

– Шалишь, дружок!

Свистит слюнка грешная,

Кипит ожог.

“Что это с губами-то?”

(Гусляр втупик.)

“Пить хочу без памяти, —

Аж грудь кипит!”

Язычком оближется:

От губ – дымок,

Только что поблизости —

Опять шумок:

Как от свечки воск дает

В церкви ночной. —

Речь великопостная,

Шумок свечной.

Ему – капли воску две

Из Божьих сот,

А нам, значит, слезки две —

Из разных вод.

Та из моря Чермного,

Акульих мест,

Та из моря верного —

Жемчужный всплеск.

Двух печалей первенцы:

– Вернись! – Вернись! —

Две слезы-соперницы

В одну слились.

Жаркими руками

Вдоль перил витых,

Шалыми скачками

С лестничек крутых.

Какой тут заморыш!

Богатырь, ей-ей!

Одним махом – сорок

Спрыгнул ступеней.

Бугор ему – кочка,

Страшон ему – кто?

Море бы в примочки

Взял, каб не мелко!

Ох, ожог, знать, лютый!

Не простой, знать, мед!

Гляди, вихрь полу-то

Сейчас оторвет!

По камням-колючкам

Шпарит-жарит – и-их!

А ведьмухи внучкам:

“Ошалел жених!”

Только – Царь Небесный! —

Из тьмы теремной

Что за знак за крестный

Вслед ему – чудной?

“На измор-отраву,

На позор-на-вред,

Слева – да направо,

Снизу – да наверх...”

Не глаза под бровью:

Черные дела!

Не наестся кровью

Ревности игла!

Ох ты воля! – дорогая! – корабельная!

Окиянская дорога – колыбельная!

“Не спи, крепись!

Взгляни на птиц:

Заснем – так вниз,

Заснешь – так вниз...

Не та уж синь

Промеж ресниц

Пойдет, —

Морская синь пойдет!

Морская синь,

Морская соль,

Всё море в грудь твою взойдет, —

И будешь ты

Не Царский сын:

Морской король.

Аминь.

Не спи – встряхнись!

Учись у птиц!

Смекай наш писк,

Смекай наш свист!

Не звон монист —

Змеиный шип!

Держись!

С змеищей вперегиб

Не стой в ночи!

Шелками шит, змеей зашит

Твой вороток!

Не спи, крепись!

Встряхнись!

Смекай наш свист!”

И ветер этой песне вторил

Широким свистом кучерским.

Тогда заговорило море

Роскошным голосом морским:

– Доверься морю! – Не обманет!

Плыви, корабель-корабель!

Я нянюшка – всех лучше – нянек,

Всем колыбелям колыбель.

Уж скоро ты в кулак – канаты

Сам разорвешь, своей рукой.

Припав к груди моей богатой,

Крепчай, мой выкормыш морской!

Клади себе взамен подушки

Мою широкую зарю!

Тебе в игрушки-погремушки

Я само солнце подарю!

Не будет вольным володеньям

Твоим ни краю, ни конца...

Испей, сыночек двухнедельный,

Испей морского питьеца.

Испей, испей его, испробуй!

Утробу тощую согрей.

Иди, иди ко мне в учебу —

К пенящейся груди моей!

Волна челн колышет,

Жар утробу сушит.

Одно дело – слушать,

А другое – слышать.

Кому жить охота —

К мощам не паломник,

Кому пить охота —

Лишь стакан и помнит.

Ох, стакан твой полный,

Голубые волны!

Ох, медок в нем ценный,

Чересчур уж пенный!

Выпьешь, – ничего не

Скажешь, – мед хвалёный!

Ох, твой ужин ноне

Весь пересолёный!

Кровь ли это в жилах,

Аль волна об челн,

Как та песнь сложилась —

Нам-то знать почем?

Не своей охотой —

Дуло у виска!

Не своей работы —

Смертная тоска!

Как ременным кушаком сжата грудь.

Ручку поднял – вороток отстегнуть,

Да от темени до пят – как вздрогнёт!

Да как ручку-то назад дерганёт!

А всего-то на тебе, дурачок,

Пустяковина сидит: паучок.

Шейкой крутит, аж в лице покраснел!

А паук-то уж на грудку приспел.

“Не дави меня, Господь не велит.

Не простой я паучок, – крестовик!”

И тоненько так, комарьей струной:

“Не простой я паучок, – теремной!”

Ну и страху-тут-смятенья было!

Ровно судорогой парня свело.

Тут бы дрянь ему да в воду щелчком!

Ан уж кончено и так с паучком:

Солнце светит, ветерок, значит, свеж...

Только нового – что дядькина плешь!

– Чтоб ты лопнул с той мушиной крови! —

А старик ему: “Бог в помощь, плыви!”

– Чтоб огнем тебя – мушиная кровь! —

А старик ему: “Совет да любовь!”

– Чтоб на гроб тебе не стало досок! —

А старик на то ни слова, – молчок.

То не Свет-Егорий

Спор ведет с Советом,

То посередь моря —

Царь-Девица с Ветром.

Говорит, как с ровней,

(Мудр, хоть непоседа!)

Спор-то полюбовный,

Дружная беседа.

“Ветер-ветер, перебежчик,

Переносчик, пересказчик,

Наших женских дел доносчик,

Слов разносчик, дум доказчик...

Да чтоб слов не тратить,

– Разом чтоб! Спроста! —

Есть ли где, касатик,

Меж царей мне братец,

Меж девиц – сестра?”

Говорит – как шутит.

Тот кудрями крутит:

– Нет во всей вселенной

Такой здоровенной!

Ты – наш цвет военный!

Я – твой неизменный! —

Вздох тут поборовши,

Отпила от чаши.

“Так-то так – здоровше!

Ну, а всех ли краше?”

Говорит – как рубит.

Тот как дьякон трубит:

– Нет во всей вселенной

Такой откровенной!

Ты – наш цвет военный!

Я – твой неизменный! —

“Эх, болтун досужий,

Скажи, не жалея:

Ну, а может – хуже

Знаешь – да милее?”

Говорит – как просит.

Тот гонцом доносит:

– Нет во всей вселенной

Такой несравненной!

Ты – наш цвет военный!

Я – твой неизменный!

“Чего ж он, мой лебедь...

(Говорит – как бредит)

Синий взор свой прячет?”

Говорит – как плачет...

– Будет тебе руки

Марать бабьим делом!

– Коли будут внуки,

Будешь ты им – дедом! —

На руки ей тихо

Шум-кладет-крыло:

– Мой совет, чтоб их и

Вовсе не было!

Варишь – не наваришь!

От лоханки – к курам!

Предоставь, товарищ,

Это дело – дурам.

Куры на нашесте, —

Ребят не унять!

Давай лучше вместе

Корабли гонять! —

Разошелся дурень:

Аж грозится Деве!

– А родства-то: шурин,

Тесть, да зять, да деверь...

Степняки, невежды,

Ватошный кафтан! —

Крылышек промежду

Грудку-взял-ей-стан.

– Нет на всем на рынке

Ценней – жениха-то!

От моей перинки

Не пойдешь брюхатой!

Крыл у меня двое:

Одно подстелю,

А другим накрою

И благословлю. —

Да над самой, эдак,

Шепчет над душой:

“Не хочу я девок,

Ты мне брат старшой!”

– Нет во всей вселенной

Такой дерзновенной!

Ты – наш цвет военный!

Я – твой неизменный!

По рукам, что ль? – Слышит:

Слеза – стук – об сталь.

“Об одном лишь, – дышит, —

Грусть-схватила-жаль.

Лучше б... (тот к ней ближе)

Вовсе б свет погас!

Так и не увижу

Его синих глаз!”

Зарычал с досады!

Разом крылья отнял!

– Да в любом посаде

Таких глаз – по сотням!

Бабью страсть дрянную

Знаю – к кулаку!

Чай, не приревную, —

Сам приволоку!

Не мужик, не зверь я,

Не законный лапоть!

Ну, а чем на перья

Мне слезою капать —

Хватай-ка за гриву —

Брать Стамбул-Царьград!

Девичий-свой-львиный

Покажи захват!

Завзятой бобыль я,

Проживем без скуки! —

Тот навстречу – крылья,

Та навстречу – руки...

– Всех законов крепче

Ветровой закон! —

“Свет-Архангел! – шепчет. —

Никак, его звон?”

“Сорную траву дурную

Не коси, косарь, с плеча!

Не паша, не боронуя,

Молодость моя прошла:

Всё печаль свою покоил,

Даже печки не сложил.

Кто избы себе не строил —

Тот земли не заслужил.

Для гробочка-домовины,

Из досочек из шести

Из сосновых – ни единой

Я не выстрогал доски.

Только знал, что на перине

Струнным звоном ворожил.

Кто страды земной не принял —

Тот земли не заслужил.

На перине, на соломе,

Середь моря без весла, —

Ничего не чтил, окроме

Струнного рукомесла.

Ну, а этим уж именьем

Пуще хлеба дорожил...

Кто к земным плодам надменен —

Тот земли не заслужил!”

Ломовым ей дышлом

В грудь – напев чуть слышный.

Она Ветру: “Слышишь?”

– Ничего не слышу!

Тот без зла ответил,

Ее зло взяло.

“Отстранись-ка, Ветер,

Рваное крыло!

Из твоей свободы

Не слатать заплаты!

Тебе путь – к Восходу,

Ну, а мне – к Закату!”

Не орел с орлицей

В спор-вступили-схват:

Крылья рвет – Девицын

Нареченный брат.

Солнце – долу,

Месяц – в гору,

Челнок с горы на гору.

Оставался б, мальчик, дома,

Обирал бы ягоды...

В сапожке казанском ногу

На борток поставил он.

Окиянскую дорогу

Мерит взором сабельным.

То не меч с мечом,

Не клинок с клинком —

То пресветлый взор

С заревым лучом —

Взор державный с лучом державным

В поединке схватились славном.

Под ногою хлябь-трясина

Дурь ведет опасную.

Мерься, мерься, взор пресиний,

С тою саблей красною!

Докажи: не трус ты скверный,

Не сопля в халатике!

С самим воинством вечерним,

Мол, играл в солдатики.

То не ладан-пар

От воды встает,

То войскам – гусляр

Производит смотр.

Не крестьянским полкам голодным —

Золотым облакам Господним.

– Выходи – сам хан татарский —

Поравняюсь силою!

Возводи меня на царство,

Рать ширококрылая!

Надоело промеж нянек

Брать цветник атакою!

Никакой я вам не пряник,

Не миндаль, не патока! —

То не два крыла —

В золотой костер,

То Царевич наш

Две руки простер,

Две руки свои разом поднял

В золотую зарю Господню!

(Не кичись своим обхватом,

Грудь Первопрестольная!

Семихолмие – Москва-то,

Хлябь – тысячехолмие!

Величай нас, люд сермяжный,

По имени-отчеству!

На морском холму на кажном —

Вот наше Высочество!)

То не просто – конь

В боевой огонь,

Без стремян-подков

Острогрудый конь —

По морским заповедным чащам,

С белым всадником, ввысь глядящим.

А навстречу – из чертога —

Кто – в броню закованный?

Не ему ли дать дорогу

Войска – на две стороны?

К гусляру простерты длани,

За плечьми-просторами

Разошлась двумя крылами

Рать золотоперая...

То не меч честной

Мечу держит речь,

То булавка-сон

Промеж хилых плеч,

То острожник двух рук ревнивых

Женской местью сражен в загривок.

Над орленком своим – орлица,

Над Царевичем – Царь-Девица.

– Бог на небе – и тот в аду,

Ворон в поле, мертвец в гробу,

Шептуны, летуны, ветрогоны,

Вихрь осенний и ветр полудённый,

Все разбойнички по кустам,

Хан татарский, турецкий султан,

Силы – власти – престолы – славы —

Стан пернатый и стан шершавый,

Ветер – воды – огонь – земля,

Эта спящая кровь – моя!

Царю не дам,

Огню не дам,

Воде не дам,

Земле не дам.

Ребенок, здесь спящий,

Мой – в море и в чаще,

В шелках – под рогожей —

Мой – стоя и лежа,

И в волчьей берлоге,

И в поздней дороге,

Мой – пеший и конный,

Мой – певчий и сонный.

Ребенок, здесь спящий,

Мой – в горе и в счастье,

Мой – в мощи и в хвори,

Мой – в пляске и в ссоре,

И в царском чертоге,

И в царском остроге,

В шелках – на соломе —

Мой – в гробе и в громе!

В огне и в заразе,

В чуме и в проказе,

Мой – в сглазе и в порче,

Мой – в пене и в корчах,

В грехе и в погоне,

Мой – в ханском полоне,

Мой – есть он дотоле

И будет – доколе:

Есть страж – в раю,

Не-наш – в аду,

Земля – внизу,

Судьба – вверху.

Что это вдруг стальным лучом

Рассекло луч вечерний?

То Дева-Царь своим мечом

Клянется, саблей верной.

Припав к головочке льняной,

Ресницы-нежит-стрелы:

“Сама виной, сама виной, —

Гордыня одолела!

Видали вы такую стать,

Чтоб вдруг ребеночку не спать?

Да мне твой взор и спящий,

Всех царств небесных – слаще!

Кто спит – тот пьян, кто спит – тот сыт.

Да, цветик благовонный!

Есть Толстый Царь, есть Тонкий Царь,

Ты Царь мой будешь – Сонный!

Чуть что не так – и двор сквозной,

И дом дружку заказан...

Хоть и хорош, как заказной, —

У Бога не заказан!”

С великой нежностью ему

Разглаживает шнур-тесьму,

Лик-наклоняет-солнце

На белое суконце.

И вдруг – будь счастлив, паренек,

Что сон твой непритворный! —

Белого поля поперек

– Пропала! – волос черный!

Через всё небо – вкось

Красные письмена.

Первый глухой удар

Грома далекого.

Дева не крестит лба,

Лат отломила бок,

Сабельной сталью в сталь

Знаки-врезает-весть.

Кончив, на острый край

Весть-насадила-гнев.

Через коленку – враз —

Саблю-ломает-сталь.

В правой – чем грудь разить,

В той – где рукой хватать.

Стан преклонив, к ногам

Оба конца кладет.

Не разогнув колен,

Русским честным крестом

Лоб-ему-грудь-плеча

Крестит на сон ночной.

Гонит пророк коней.

Гривами хлябь пошла.

Пуще взметнулся бич

В длани пророковой.

Молнией поднялась,

Грудь-разломила-сталь.

Правой рукой под грудь,

Левою – сердце вон!

Взмах – и ответный всплеск.

Красен рубахи холст,

Как кровяная – хлябь...

Ветер замел круги.

Ох, уж не ветр, не вихрь!

В небо полезла хлябь!

Не оплошай бичом, —

Вожжи уж вырваны!

Не приступ протрубил горнист —

Кулашный свист!

Не бурю полоснувший хлыст —

Ответный свист!

– Здорово, нареченный брат!

– Здорово, брат!

– В дорогу, нареченный брат!

– В дорогу, брат!

Довольно, знать, по гусляру

Рвать волоса!

В грудь – сквозь сердечного дыру —

Ветр ворвался!

Сталь из ворота —

Память в лоб.

“Где же Воинство?

Что за сноп

Из воды, за лучи-за-стрелы?

Середь моря, что ль, солнце село?

Что за кровь на моей груди?”

А колдун: – В облаке гляди!

И видит гусляр: в облаках тех румяных,

В морях тех не наших – туманных – обманных —

Челнок лебединый с младым гусляром...

И дивного мужа под красным шатром

Он видит – как золотом-писанный-краской!

И светлые латы под огненной каской,

И красную каску на красных кудрях,

И властную руку, в небесных морях

Простертую – через простор пурпуровый —

Чрез версты и версты к челну гуслярову.

И вот уж – прыжками морская слюда,

Вот-вот уж носами сшибутся суда...

Сошлись – и как древнего времени чудо —

Тот муж светоносный в челнок белогрудый

Нисходит – склоняется – сдернул покров...

Да как подивится на вид гусляров!

Да как рассмеется так вот откровенно, —

Как новое солнце взошло во вселенной!

Как лев златогривый стоит над щенком...

Так, ласка за лаской, смешок за смешком,

В морях тех небесных! – далече-далече! —

Вся их повторяется первая встреча.

И снова туман-всколыхнулся-фата,

И сызнова в небе всё та же мечта:

Корабь тот – и челн тот, и вновь пурпуровый

Вскипающий вал промеж ними – и снова

По грозному небу – как кистью златой —

Над Ангелом – Воин из стали литой.

И грозную смуту на личике круглом,

Жемчужную россыпь на золоте смуглом

Он видит. – Как дождичком-бьет-серебром!

Да что ж это? Аль обернулся бабьём?

Да как ж это можно, чтоб в каске хвостатой

Над дрянь-гусляришкой реветь в три ручья-то!

Аль черная ночь-тобой крутит-дурман?

И длится, и длится зеркальный обман...

И вот уж, мечом-поиграв-рукоятью,

Уста гусляру припечатал печатью.

– Смеется! – И это, мол, нам нипочем!

Так, слезка за слезкою, луч за лучом,

В том зеркале чудном – с закатного краю —

Вся их повторяется встреча вторая.

И видит гусляр, как в волшебном стекле,

Эбеновый волос на белом сукне,

И светлую саблю с письмом рукописным,

И крест тот широкий – любви бескорыстной,

Которым нас матери крестят: – Живи!

Ох, латы ломает! Рубаха в крови!

Кровавое сердце взметнулось над хлябью!

– Спаси мою душеньку! – Грудка-то – бабья!

Кровавою дланью громам поклялась!..

Так, перед морями двух плачущих глаз,

В морях тех небесных – далече-далече! —

Вся их разыгралась последняя встреча.

И снова: гладь – гладью,

Синь – синью...

Где сердце упало – красно!

Оставьте вы Царского сына,

Он память-читает-письмо.

Науки – не царское дело,

Мозги не пристали гербам.

Знать, лютая страсть одолела,

Коль сразу прочел – по складам:

– Нигде меня нету.

В никуда я пропала.

Никто не догонит.

Ничто не вернет.

Как цветочек!

Смотреть-то жалость!

Эх вы, сабельных

Два куска!

“Что ж, – шепочет, —

Теперь осталось?”

– Ей войска, а тебе – тоска! —

Размахнулся всею силой рук:

Ан уж нету старика – паук!

Как притопнет, поглядев востро:

Ан уж нету паука – мокро!

Сам же в воду – добывать свое добро.