Целитель #10

Глава 9

Понедельник, 26 мая. Раннее утро

Около границы Омской и Новосибирской областей

Скорый поезд «Россия» катился, отстукивая километры долгого пути. За окном мельтешила лесопосадка — она нагоняла полосатые тени, а дальше проплывали зеленеющие поля. Где-то у самого горизонта глыбилось нечто промышленное, составленное серыми бетонными кубиками. Из полосатой трубы густо валил дым — его белые клубы походили на облака, и отливали на солнце, как обычные кумулюсы.

Промахнул мимо железнодорожный переезд, заботливо звеня и мигая красным. У шлагбаума мирно фырчал «сто тридцатый» в ипостаси молоковоза, а из-за желтой цистерны выглядывала «полуторка» — новенький микрогрузовик, смахивавший на пикап-переросток.

Я вздохнул, откидываясь на мягкую стенку. Вечно беру с собой книгу, чтобы было, чем заняться в поезде, да так и довожу ее до пункта назначения, не перелистав. Читать я люблю в одиночестве, когда ничего не отвлекает от страниц, сливающихся в придуманную жизнь. А в купе не уединишься.

По соседству едет обстоятельная бабуся-профессорша, с удовольствием копирующая «старорежимный» стиль — на ней глухое платье с кружевным воротничком, скромная, но дорогая брошь, а тускло серебрящиеся волосы уложены в элегантную прическу. Вероника Леонидовна даже гордится, что ни разу не закрашивала седину: «В человеке всё должно быть прекрасно — и натурально!»

А верхнюю полку занял двухметровый морпех-балтиец. «Черная смерть» зауважал меня, когда нечаянно смахнул ручищей бутылку лимонада, а я ее поймал — выцепил из воздуха, не глядя, на одном рефлексе.

Нынче бравый дембель с чопорной «мисс Марпл» удалились в вагон-ресторан, а мне и чая довольно. С печеньем. Ну, и с кусочком колбасы, завалявшейся с вечера. Завтрак туриста.

С неудовольствием чуя, что вот-вот приспичит, я покинул купе. Дотрагиваясь до поручней под окнами, прошествовал по «шатучему» коридору. Почти все двери купе сдвинуты, открывая чужие мирки.

Вот едет семья. Мама в халате и папа в спортивке дуют чай, а строгая дочь с тугими косичками воспитывает непослушного братца. В следующем купе — консенсус. Трое мужиков в трениках расписывают пульку, шлепая картами об стол.

Преферанс — игра в долгую, как раз к перронам Новосибирска подкатим. Хотя с чего я взял, будто нам вместе сходить? Может, троице до самого Владивостока телепаться.

Почему-то именно в туалете вагон вело сильнее всего — пол убегал из-под ног, а стенки пьяно качались и дергались…

…Я улыбнулся, сам себе напоминая Будду. Всё утряслось в душе, когда поезд с Помошной подъезжал к Харькову. Прошлое я не ворошил, и обиды свои не тетешкал.

Да, мое влечение к Инне никуда не пропало. Ну, и что? Когда на экране блистает Линда Евангелиста или Моника Белуччи, меня и к ним тянет. Здоровая реакция здорового организма. Главное, головой надо думать, а не иным местом. Брать верх над основным инстинктом! И тут уж — извините, греха на мне нет.

Но и что делать, не знаю. Искать Риту, бегать за нею, пытаясь всё объяснить? Не хочу. И не буду.

Не из мальчишечьего упрямства, просто… Если нет доверия, слова бесполезны. Ситуации надо дозреть, тогда и выяснится, сгнил фрукт или поспел.

А время пошло — когда приехал в Москву, сразу позвонил из автомата. Домашний телефон ответил приятным, но безразличным голосом Риты: «Да?» — и я повесил трубку.

Она дома, с ней всё в порядке, вот пусть и думает. А я буду соображать в Новосибирске.

Заявление на отпуск Дим Димыч подписал сразу, а, узнав, где я собрался отдыхать, крепко пожал руку. Оценил мой трудовой энтузиазм.

С Ленинских гор вернувшись на Ярославский, я испытывал одновременно облегчение, неприкаянную свободу и сосущую пустоту. Спасибо попутчикам, отвлекли, заместили…

Тяжкий грохот озвучил прокат по мосту. За прямыми и косыми тенями балок отсверкала извилистая речушка, и снова зачастил перестук, да звенящий гул колес. Версты, мили, километры…

Люблю быть в дороге, люблю само чувство пути!

Громко клацнула дверь в тамбур, и по коридору разнесся бодрый голосишко:

— Горячее! Кому горячее?

Я прислушался к организму, и понял, что одним чаем он не обойдется. За сдвинутой дверью купе замаячила шаткая алюминиевая тележка, уставленная судками, затем проявился сморщенный юркий дедок в белом халате и шапочке.

— А что есть? — хищно поинтересовался я.

— Биточки, шницели, гуляш… — зажурчал ветеран общепита. — На гарнир — пюре, гречка, макароны…

— Гречку! — выбрал я. — И шницель!

— С подливкой? — деловито поинтересовался дедок.

— С подливкой!

Заплатив сущие копейки, я ублажил нутро. Посидел, подумал — и ухватился за подстаканник. Организму для полного счастья требовался чай… С печеньем.

Тот же день, позже

Новосибирск, улица Терешковой

А велик вокзал… Сразу чувствуется — мегаполис! Красивую башню с часами я заметил не сразу. Надо было сначала покинуть большое здание «для пассажиров поездов дальнего следования», и по арочному мостику выйти на «именную» площадь Гарина-Михайловского. И вот она, башня — венчает кассы пригородных сообщений.

Правда, напротив высится гостиница «Новосибирск», своими двадцатью четырьмя этажами подавляя всю «Вокзалку», но сей объект чахнет в долгострое, хоть с виду и сдан. Повернемся к нему спиной…

Я с любопытством осмотрелся. Звонить Мишке? Ни за что! Терпеть не могу, когда меня встречают. Да и зачем создавать людям проблемы? Сам как-нибудь доберусь.

Новосибирское метро только строится, станции «Вокзальной» еще долго дожидаться, зато автобусов полно — вечножелтых «ЛиАЗов», вёртких «ПАЗиков», сочлененных «Икарусов»…

О! Восьмой номер! То, что надо! Табличка на боку «ЛАЗа», красного с белым, извещала: «Ул. Фрунзе — Академгородок».

Это я удачно сел! Отсюда до обиталища физиков километров тридцать, а пешком как-то не хочется.

Сыто заурчав, «восьмерка» тронулась. Через площадь Ленина, по Бердскому шоссе, до Академической автобус шел добрых полтора часа, однако я не томился скукой. Новый город, новые люди, новые виды за окном. Сиди и любуйся.

…На улицу Терешковой я вышел без труда.

Если не приглядываться, то вполне можно было представить себе, будто доехал до первомайской окраины. Такие же дома прошлых лет, в три-четыре этажа, крытые шифером цвета осиного гнезда. Да и теплынь плыла вполне себе южная, а вот флора зеленела иная. Сибирская.

Люди в обычной текучке жизни не приглядываются к тому, что их окружает. Даже едучи по Транссибу, не вникают, хотя изменения в природе волнами прокатываются за окнами вагона. Березу повисшую, излюбленную Левитаном, сменяет береза даурская… маньчжурская… Край за краем, вид за видом.

А к улице Терешковой прижималась настоящая таежная опушка — вон, даже кедры нагоняют шороху.

«Вперед, юный натуралист, — придал я себе ускорения, и вошел в тесноватый подъезд. — Вот будет весело, если никого нет дома!»

Утопленная клавиша звонка отозвалась короткой трелью. Тишина за дверями всколыхнула досаду, но глухие шаги уняли ее. Щелкнула задвижка, и Лена в цветастом халатике сказала с мягким удивлением:

— Быстро ты… — она осеклась, хлопая ресницами, и радостно взвизгнула: — Мишка! Приехал!

Обнят и оцелован, я ввалился в прихожку.

— Привет, Ленусик! А где это… светило доморощенное?

— Светило в магазин побежало! — рассмеялась Браилова. — Соседка позвонила, сказала, что колбасу сырокопченую выбросили, а она очередь на нас заняла. Ну, в Академгородке снабжение хоть и получше, но все равно — не Москва!

— Мандаринов со шпротами требовала уже? — улыбнулся я, кивая на округлившийся живот. — Чтоб вынь, да положь?

— Не-ет! — хихикнула Лена. — Я по мелу тащилась! И школьные мелки грызла, и строительные… Все перепробовала! А знаешь, где самый вкусный мел оказался? В ветеринарном магазине! Добавка такая, для кур! Ух, эти гормоны! До того разгулялись, что… — она неопределенно покрутила кистью, и прыснула в ладонь. — Как-то раз Миша меня обидел. Страшно обидел! И вот я заперлась в ванной, рыдаю, сморкаюсь, а сама не помню даже, чем же он меня так оскорбил! Представляешь? А до чего ж надоело на остановках просиживать! О-о… Сижу, тупо смотрю на свой автобус: вот он подъехал… Вот он отъехал, а я, как дура, осталась!

— Это пройдет, — улыбнулся я.

— Ну, да… — неуверенно вздохнула Браилова. — Нет, у меня еще нормально, хоть токсикоз не слишком мучал. Да и на запахи почти не реагирую… — Она отвела взгляд, с запинкой выговаривая: — Ты, наверное, думал обо мне всякое… Вот, ведь, не с тобой, так с копией… Нет-нет, не говори ничего!

— Лен…

— Мишечка, мне надо это сказать! — настояла девушка. — Понимаешь… Я и сама толком не знаю, как всё вышло. Просто… Ты — сильный, ты уверен в себе, а он… Он был такой неприкаянный… А ведь Мишка — это ты! Мы совсем недолго пробыли вместе, но… хватило. И теперь… Теперь мне нужен именно он… — ее лицо дрогнуло, а глаза набухли слезами.

— Ленка, ты чего? — встревожился я.

— Да это… так, — сконфузилась девушка. — Ну… Я же всё понимаю! И ты не просто так приехал. Нет, нет, Мише обязательно надо помочь вернуться! Там и жена, и дочь…

— Ты его жена, — с чувством сказал я. — Поняла? Мы хоть и разошлись со светилом твоим, другими становимся, но характеры-то у нас одинаковые. А характер — это такая данность, которую можно сломать, но изменить нельзя. Понимаешь? И я могу точно сказать, как Мишка поступит. Он ни за что тебя не бросит, а скучает он вовсе не по супруге, а по дочке. Вот, что его тяготит! Помогу, конечно… Но не для того, чтобы Мишка ушел от тебя! А чтобы вернулся со своей малышкой!

— Он что, похитит ребенка? — растревожилась Лена.

— Да хоть бы и так! Это, вообще-то, его ребенок…

Наш разговор прервался клацаньем замка — это довольный Браилов шагнул за порог, победно тряся пакетом.

— Урвал! — воскликнул он. — О-о! Какие люди! Здорово, брат-близнец!

— Привет! — я стиснул его руку в своей. — Семью обеспечиваешь?

— А как же!

Мы перебрасывались никчемушными словесами, а в Мишкиных глазах росло беспокойство, затапливая зрачки смятенной чернотой.

— Миш, — залепетала Лена, — ты меня, правда, не бросишь?

— Да ты что⁈ — всполошился «мой брат-близнец», изображая праведное возмущение. — Я, может, и паскудник, но не до такой же степени! Да и… Ну, ради кого мне тебя бросать? Ради Инки? Ой, ты даже не знаешь, что она за человек! Она всегда страстно любила себя, и ради любимой пойдет на всё!

— Да уж, — поддакнул я ворчливо. — Инна — красивая, милая, добрая, но… Эгоистка конченая. Она будет с тобой нежна ровно до того момента, пока это важно для нее самой. Да и понять, где любовь, а где игра в чувство, сложно — Инна действительно хорошая актриса. Игра — Инкина пожизненная склонность, а индивидуализм — суть. Вот она вошла в образ влюбленной девушки, а вот вышла из него. Потому как появился другой — более известный, более обеспеченный… И пусть Инна даже осознает, что разрыв с бывшим оказался ошибкой, исправлять ее она будет по-своему. Знаешь такое выражение: «Бороться за свое счастье»? Вот Инна и поборется! А на войне, как на войне — все средства хороши. Причинить боль? Подставить? Предать? Да как угодно, лишь бы жить счастливо!

— Похожа, — буркнул Мишка, дергая губой. — Мне, может, и повезло — Инна не изменяла, но… Просто у нее всё получилось и так, без постельных сцен. М-да… — он помрачнел. — А забеременела — хотела аборт сделать. Я ей устроил тогда… Может, и лишнего наговорил, но… Родилась Юлька. Сначала я даже думал, что Инна любит ее, и лишь потом понял, что ничего не изменилось — она любила себя в роли заботливой матери! Юля росла худенькой, на одних смесях — Инка быстро отлучила ее от груди. И вернулась на съемочную площадку… — вздохнув, дубль потер ладони, словно пришел с мороза. — Лен, ты только не думай, будто я ее специально оговариваю. Просто… Всё, вроде бы, шло нормально, как у всех, но иногда… даже не из пустяка, а вообще, из ничего Инка закатывала истерику. И я не сразу допер, что «нормально, как у всех» — всего лишь спектакль. Она просто репетировала, отыгрывая роли любовницы или, там, домохозяйки… Мне кажется, да нет, уверен — живи мы действительно, как все, в общаге или на съемной квартире со всеми неудобствами, Инка ушла бы в первый же год этой самой совместной жизни. Ждать «улучшения жилищных условий», терпеть — это не для нее! Она молода, красива, талантлива — и хочет пользоваться молодостью, красотой и своим даром. Здесь! Сейчас! Целиком и полностью! Не расходуя жизнь на мерзкий быт! И я ее понимал. В самом деле, зачем тебе житейские радости, если они станут доступны лишь в возрасте угасания! А тогда будь добр, муженек, обеспечь женушку! И разве это неправильно? Меня, правда, задевало, что всё, чего я добивался, все эти матблага принимались Инкой, хоть и милостиво, но как должное. За квартиру в «красном доме», за чеки в «Березку» она даже спасибо не сказала! Я, наверное, так и притерпелся бы, да и жил, но Юлька… Сам не думал, что смогу настолько привязаться к мелкой! И решил, что с меня довольно. — он помолчал, словно заново переживая былое. — Этой зимой Инка умотала на какие-то съемки в Италию, наплевав на декретный, а я разрывался между домом, работой и бабушками. Думал, дождусь свою «старлетку», и поговорю — о разводе, о дочке, чтобы со мной осталась… А попал сюда.

Ленка ссутулилась, и Мишка обнял ее, притиснул — печальный изгиб девичьих губ подернулся слабой улыбкой.

— Ленусик, — заворковал я, — сочини нам немного закуски! Коньяк у меня с собой. Выпьем за тебя, за нас, и за все хорошее!

— Ага! — вдохновилась хозяйка.

— А мы пока побалакаем…

— Балакайте, балакайте… Кыш отсюда! — Лена шутливо выпроводила «близняшек» из кухни, маша фартуком, будто мух гоняла.

— Мы испаряемся!

Мишка утащил меня на длинный балкон, с которого просматривалась чуть ли не вся улица, а зеленая роща напротив делилась запахами хвои и терпкой листвы.

— «Друзья» не тревожили? — прямо спросил я, косясь на окно кухни.

— Мальчиши-плохиши? — губы у моего визави выдавили ехидцу. — Да вроде нет… Хотя… Знаешь, есть одна девчонка в моей группе… Лизой зовут. Прямо липнет ко мне! А однажды… Я случайно подсмотрел, как ей мужик какой-то выговаривал, да с угрозой такой, знаешь… Лизка сжалась вся, смотрит на него, как мышь на кота, а тот свое цедит. Так в тот день она еще пуще ко мне цеплялась! Я, дурак, похвалил ее — опыт, и правда, прошел с блеском, ну и… Даже не похлопал Лизу по плечу, а так, ладонью коснулся. А она — хвать меня за пальцы! — и прямо в ложбинку между грудей…

— Ну, и как? — заинтересованно спросил я.

— Пятый размер, — вздохнул Миша. — И тугие такие…

— А мужик как выглядел? — сбил я эротический настрой.

— Роста среднего, да и возрасту… Где-то на шестой десяток тянет. Морда квадратная, брыластая… Брови густые, как у Брежнева, а волосы — соль с перцем. Глазки маленькие, синенькие, взгляд неприятный, а нос большой, широкий, как у мулата. Губы тонкие, а уши словно приклеенные — не оттопыриваются. И привычка странная: молчит — и челюстью быстро двигает влево-вправо…

— Особая примета… — молвил я задумчиво. — Ла-адно… Разберемся.

Мишка пристально глянул на меня.

— Ты хоть вот настолько, — он свел большой и указательный, — уверен в моем… хм… двойном возвращении?

— Сначала туда, к Инне, а потом сюда, к Лене? Уверен, — помолчав, я усмехнулся. — Главное — понять, откуда ты такой взялся… Из иного временного потока или из сопредельного пространства? Как бы там не критиковали Альберта нашего, Эйнштейна, но он-таки прав, увязывая пространство и время в континуум. И, знаешь, побарахтался я с этой хронодинамикой, и понял, что теоретически мы можем изучать исключительно время, но на практике, на опыте всё равно вылезают пространственно-временные структуры… — я облокотился на высокие перила, насмешливо косясь на дубля. — И не смотри зверем, сейчас всё растолкую. Помнишь, как у нас ничего не получалось с расчетами заброса? Хоть в будущее, хоть в прошлое — если дистанция больше десяти-пятнадцати минут, вся математика летела к черту!

— Ты не поверишь, — хмыкнул дубль, — она до сих пор туда улетает!

— А фиг! — заулыбался я с видом мелкого триумфатора. — У меня новая теория. Вводишь в уравнения сигма-член, новую темпоральную постоянную, и все тензоры тут же виляют хвостиками! Просчитал намедни чуть ли не половину забросов, и всё сошлось. Но! — задрал я палец. — Если эта моя теория верна, то во Вселенной не одно, а несколько совмещенных, взаимопроникающих пространств… Наше назовем альфа-пространством, сопредельное пусть будет бета… Ну, и так далее. Каппа… Эпсилон… Вопрос: из какого же ты выпал, на свою голову?

— Поздравляю, — кисло улыбнулся Мишка. — Мало нам было физики времени, теперь еще и физикой пространства занимайся!

— Балбес, — хмыкнул я. — Вы там, у себя, эмиттер выставили хоть?

— Так точно! — отрапортовал «балбес». — На порядок мощнее твоего, кстати. На неделе начну испытания…

— Начну я! — последовал жесткий ответ. — А ты, как дважды папаша, едешь в Москву по моему паспорту… и вот по этому направлению. Подрихтуешь внешность, получишь новые документы…

— Ты чего о себе возомнил… — глухо, со сдержанной злостью затянул Мишка, и мой палец вонзился ему в живот.

— Ты так не можешь, ты в спортзал ПГУ не ходил, — хладнокровно сказал я.

— Отобьюсь, ч-чучело… — засипел дубль.

Я мягко притянул его за грудки, и пропел в лицо:

— У тебя на шее маленькая девочка, а осенью заблажит еще одна! Или один, не важно. Я же свободен, и плачу, пока что. налог на малосемейных. Дошло?

— Я тебе еще устрою, чучело заботливое, — грозился Мишка по инерции, отряхиваясь, и мстительно, натужно пошутил: — Не, лучше Ленке пожалуюсь. Прибьет с особой жестокостью и цинизмом!

— Аллес капут! — я примирительно улыбнулся. — Пошли, выпьем! Посидим на дорожку… Пошли, пошли! А то мне завтра на работу, и рано вставать. Ты же не хочешь, чтобы я на Лизу перегаром дышал?

Тот же день, позже

Аравийское море, борт ТАВКР «Минск»

Не верилось даже, что обычная вода способна отливать настолько глубокой, яркой, пронзительной лазурью. Как будто кто подкрасил море синькой. А небо словно выгорело на солнце — блеклое и мутное, зависло между космосом и океаном.

Гирин выбрался на корму, мимоходом пошлепав ладонью по сложенному крылу «Як-39», теплому и гладкому. Чуток шустрее «тридцать восьмого», а все равно, не хватает тяги. Зато — истребитель! «Си Харриеру» наваляет запросто.

Мичман прищурился. Где-то там, на востоке, тянулся бананово-лимонный индийский берег. Его застила колонна кораблей — эти тоже отдавали знойной экзотикой.

Посередке ковылял дедушка Западного флота — легкий авианосец «Викрант». Его охраняли два фрегата — «Хукри» с «Годавари» — и эсминец «Раджпут».

Да и советская эскадра не впечатляла числом. В кильватер «Минску» шел систер-шип, ТАВКР «Киев», колуном разваливая волны, а за ним подтягивался крейсер-вертолетоносец «Ленинград». Зато охранение какое! ТАКР «Киров», эсминец «Современный», ракетный крейсер «Севастополь»! Новенькие, мощные, могучие!

Индия собралась бодаться с Пакистаном, и американцы тут как тут — подкрались со своей АУГ. Хотят «нейтрализовать» индийский флот.

«А мы нейтрализуем американский!», — воскликнул Якушев на политинформации.

Гирин улыбнулся: «Помяни черта…»

— Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! — он лихо отдал честь.

— И тебе не хворать, мичман! — ухмыльнулся замполит. — Любуешься?

— Ага… М-м… Так точно!

— Да-а… — затянул каптри. — Заварушка выйдет веселенькая…

— Мы — за индийцев, амеры — за паков…

— За паков? — вздернул бровь Якушев. — А-а… Пакистанцев… Эх, мичман, думается мне, всё куда серьезней. Паков подкармливает — и подзуживает Китай… Чуйка мне нашептывает: Дели хочет потягаться не с Исламабадом, а с Пекином!

— Ого! — нахмурился Гирин. — Нет, ну индийцев тоже можно понять. Китаезы отжали у них Аксай-Чин и Аруначал! И каково им теперь? Стерпеть и утереться?

— Между нами, мичман, — каптри на всякий случай оглянулся. — Что-то мне подсказывает, Индия на старой границе не задержится, ей весь Тибет подавай!

— Ну, ничего себе… — пробормотал Иван. — Ну-у… Ладно. Допустим, в час «Хэ» индийские самолеты наносят Бэ-Шэ-У… э-э… бомбово-штурмовой удар по китайским радарам, складам боеприпасов и горючки… по аэродромам и мостам в Тибете. Допустим! — надавил он. — А тамошние партизаны, вместе с индийским спецназом… Да и с вьетнамским, с бирманским! Короче, всем гамузом, то есть интернационалом, захватывают дороги и перевалы, отрезая Тибет от континентального Китая!

— А из Индии перебрасываются подкрепления — они блокируют китайские гарнизоны, добивая или беря в плен, — азартно подхватил Якушев. — ВВС с баз Кашмира, Уттаркханда, Сиккима и Аруначал-Прадеша прикрывают операцию с воздуха. Москва погрозит пальчиком, чтобы Пекин не баловался ракетами «Дунфэн-2» со спецзарядами, и — па-пам! — Далай-лама возвращается в Лхасу… А здорово мы придумали! — рассмеялся он, и посерьезнел, качнув головой: — Или напророчили?

Заревели двигуны «Яков». Взлетев с короткого разбега, пара звеньев завиражила в выцветшем небе. Будто эхо, докатился воющий гул с палубы «Викранта» — один за другим в воздух поднимались истребители «Си Хок».

Набрав высоту, советско-индийская эскадрилья взяла курс на юг — там, на самом краю синего моря, ломал горизонт «Энтерпрайз». Серая громада авианосца едва угадывалась в блеске вод и мути испарений.

— Явились, не запылились… — забурчал замполит.

— Нейтрализуем, товарищ капитан третьего ранга! — ухмыльнулся мичман.