Джастин Валенти Цена успеха

Глава 1


После недельной разлуки Алекса с нетерпением ждала встречи с мужем. Филипп уже сидел за столиком в «Ля Тур д'Арджент» и помахал ей.

— Ты пришел раньше, значит, скучал, — заметила Алекса, когда они поцеловались.

— Еще как скучал! — Филипп улыбнулся. В его глазах светилась любовь. — К тому же мне не терпится услышать жутко важную новость, которую ты не могла сообщить по телефону.

— Всему свое время. — Алекса шутливо погрозила пальцем. — Давай сначала выпьем и пообедаем. Моя новость особенно хорошо прозвучит за десертом.

— Ушам своим не верю! Даже президент Франции ничего от меня не утаивает, а собственная жена скрытничает. На тебя, что же, не действует шарм знаменитого Филиппа Джерома?

— Не волнуйся, это временно. Лучше расскажи, как прошла твоя встреча с Миттераном?

Филипп посмотрел на жену с мольбой:

— Ты решила промариновать меня целый час?

Но Алекса была непреклонна и с улыбкой напомнила:

— Сначала Миттеран.

— Из-за правительственного кризиса интервью чуть не сорвалось, и я даже опасался, что президент не сможет выкроить время для беседы, но, к счастью, сегодня он меня принял, и все прошло прекрасно.

Официант принес аперитив для Алексы и сообщил, что мистера Джерома просят к телефону.

— Наверное, это пресс-секретарь Миттерана. Мне понадобилось кое-что уточнить, и я просил его позвонить, — пояснил Филипп и усмехнулся. — Приятно узнать, что я еще не совсем утратил хватку. Дорогая, я ненадолго.

Муж уверенно шел между столиками. Алекса не могла не заметить, как женщины провожали его восхищенными взглядами — даже здесь, где далеко не все узнавали в нем ведущего популярного американского телевизионного ток-шоу «Беседы с Филиппом Джеромом». Интересно, что именно привлекает в нем больше всего? Мужественная красота? Дружелюбный взгляд зеленовато-карих глаз? Чувственный рот, уголки которого так часто подрагивают в обаятельной улыбке? Или многочисленных поклонниц привлекает ранняя и потому интригующая седина в волнистых темных волосах?..

Улыбаясь своим мыслям, Алекса вспомнила и другие черты, которые ей так нравились в Филиппе: чувство юмора, нежность, страстность. Как все-таки хорошо, что она вышла замуж именно за этого человека!

Порой Алексу поражало, как сильно она любит Филиппа, и казалось, с каждым годом все сильнее. Алекса спрашивала себя: может, все жены питают к своим мужьям такие же чувства, только стесняются признаться? В конце концов, она ведь тоже оберегает от посторонних глаз свою страстную любовь к Филиппу. Муж был ее лучшим другом, и Алекса очень дорожила тем, что их связывало.

Неторопливо потягивая аперитив, она любовалась видом из окна. При взгляде на Нотр-Дам ее душа архитектора всегда ликовала, а в темный ноябрьский вечер величественный готический собор, освещенный прожекторами, выглядел особенно внушительно.

В такие минуты собственные попытки оставить свой след в архитектуре казались ей жалкими, но каждый художник мечтает создать творение, которое производило бы столь же сильное впечатление. И она верила, что настанет день, когда имя Алексы Кейтс-Джером приобретет широкую известность, может, даже войдет в историю.

Какой-то француз, проходя мимо ее столика, одарил Алексу восхищенным взглядом. Она не удержалась и провела рукой по блестящим темно-золотистым волосам, убеждаясь, что прическа в порядке. Ее синий трикотажный костюм от Джеффри Бина и белоснежную шелковую блузку отличала неброская элегантность. В украшениях Алекса, как всегда, проявляла сдержанный консерватизм: жемчужное ожерелье и жемчужные серьги. Красота, элегантность и чувство меры — вот то, что она ценила, — не только в архитектуре.

«Хорошо бы Филипп не слишком задержался», — подумала Алекса, умирая с голоду. Радостное возбуждение в предвкушении встречи с мужем так переполняло ее, что на протяжении всего трансатлантического перелета она не смогла проглотить ни кусочка.

Алекса приехала в отель «Крийон», но Филиппа в номере не оказалось, так как шла запись передачи. Зато на подушке ее ждала великолепная красная роза.

Муж вернулся одновременно с официантом, который принес меню.

— Прости, любовь моя, я постарался управиться как можно быстрее.

Алекса улыбнулась:

— Прощаю, если звонил именно тот, о ком ты говорил, а не женщина-кинорежиссер, у которой ты недавно брал интервью. По телефону мне показалось, что ты слишком ею восхищался.

— Только в профессиональном плане, — с усмешкой возразил Филипп. — Как знать, может, Нанетт Делво еще станет вторым Трюффо. Очень интересная молодая женщина.

— Так-так, молодая, талантливая и, без сомнения, красавица. Продолжай.

В глазах Филиппа вспыхнули озорные огоньки.

— Все это так, но я — герой не ее романа, а твоего и очень рад, что ты приехала.

Филипп до сих пор не полностью избавился от акцента, выдававшего в нем уроженца Теннесси. Алексе нравилась эта южная манера слегка растягивать слова. Вероятно, он заметил промелькнувшее в ее глазах восхищение, потому что наклонился через стол и провокационно прошептал:

— Как ты смотришь на быстрячок под столом? Никто ничего не заметит.

Алекса лукаво улыбнулась:

— Звучит заманчиво. Даже если кто и заметит, какая разница? В конце концов, мы ведь в Париже.

— Значит, ты согласна? — Филипп небрежно приподнял край скатерти со своей стороны.

— Mais certainement.[1] — Алекса приподняла скатерть со своей стороны и заглянула под стол.

Перед ними тотчас вырос официант и спросил, все ли в порядке со скатертью.

— Все в порядке, — заверил Филипп с самым серьезным видом, а Алекса, скрывая улыбку, быстро поднесла к губам бокал с минеральной водой.

— Продолжение следует, — прошептал Филипп, делая вид, что внимательно изучает меню, хотя держал его вверх ногами.

Алекса обожала вот так дурачиться с мужем. Она любила и короткие периоды разлуки, когда Филипп выезжал куда-нибудь на съемки очередной передачи, потому что после этого их воссоединение бывало особенно сладким. В том, чтобы назначить друг другу свидание где-то за границей, было нечто удивительно возбуждающее, и каждый раз они как бы заново переживали медовый месяц.

— Ну-с, что будем есть: утку, утку или утку? Ресторан специализировался на блюдах из утки, приготовленных десятками разных способов.

— Пусть будет утка, — в тон ему ответила Алекса. — Вот только не могу решить какая… — Она закрыла глаза и наугад ткнула пальцем в меню. — Вот! Утка в горшочке.

Филипп заказал шампанское.

— Чтобы отпраздновать твою хорошую новость — когда я наконец ее услышу. Попробую отгадать: это связано с животным, растением или камнем?

— Ни с тем, ни с другим, ни с третьим.

Расправляясь с уткой, Филипп еще не раз пытался выведать у Алексы ее секрет, но она не поддавалась. Наконец официант поставил перед ними десерт — сердце из крема для Алексы и шоколадный саварен для Филиппа.

— Ну, любовь моя, начинай, я больше не выдержу, — поторопил он, когда Алекса стала разглядывать шедевры кондитерского искусства.

Алекса отложила серебряную ложечку и подалась вперед.

— Филипп, кажется, я на пути к тому, о чем мы не раз говорили, о чем я так мечтала. — Голос ее немного дрожал от возбуждения.

Филипп просиял и взял жену за руку.

— Неужели? Дорогая, это же прекрасно!

— Погоди, ты же еще не знаешь, в чем состоит моя новость.

— Знаю. То есть я хотел сказать, я знаю, что не знаю. Так что говори скорее, не томи.

Счастливая улыбка озарила лицо Алексы.

— Ты, наверное, слышал о «Нью уорлд инвесторс». Это одна из наиболее быстро растущих инвестиционных компаний в стране…

Филипп не сводил глаз с лица жены, но улыбка на его лице застыла. Алекса вдруг засомневалась, не слишком ли большое значение придала своему сюрпризу.

— Филипп, это потрясающая компания, их клиентура — в основном молодые профессионалы, не боящиеся риска. Они подумывают перестроить головной офис на Манхэттене, на Южной Парк-авеню, где приобрели угловое здание и прилегающий земельный участок. Старое здание будет снесено и построено новое, проектирование которого поручено нашей фирме. И это еще не все, они не просто выбрали нашу фирму. Главный администратор попросил, чтобы этим занялась лично я. Карл Линдстром сам мне сказал.

Пока Алекса рассказывала все это мужу, ее снова охватило радостное возбуждение. Быть выбранной персонально — большая честь, тем более что с главным администратором Раймондом ди Лоренцо-Брауном она не была знакома лично.

Это то, о чем Алекса давно мечтала, — конкретное подтверждение ее профессиональных достижений, настоящее признание, которое уравнивает ее с мужчинами, так как среди семи партнеров фирмы «Карл Линдстром ассошиэйтс» не было ни одной женщины.

Увлеченно рассказывая о новых перспективах, открывающихся перед ней, она вдруг заметила, как Филипп внимательно изучает свой десерт.

— В чем дело, дорогой? Думаешь, я не справлюсь?

Он вздохнул и посмотрел на жену:

— Конечно, справишься! Ни минуты в этом не сомневаюсь. И я очень рад за тебя, дорогая, это действительно отличная новость.

— Но не то, что ты ожидал, верно? Ты разочарован? Филипп покачал головой и сделал официанту знак подать к кофе два коньяка.

— За твой успех, Алекса. — Он поднял рюмку. — Je t'aime.[2]

Ощущение неловкости у Алексы прошло.

— Moi, je t'aime aussi.[3] И давай выпьем за успех твоей французской ночи. Я хочу узнать о ней побольше.

Сколько бы Алекса ни смотрела его передачи, всякий раз она не могла оторваться от экрана. Филипп с удивительной легкостью мог заставить разговориться любого гостя, даже тех знаменитостей, которые обычно отказывались давать интервью, потому что не доверяли всем, имеющим хоть какое-то отношение к средствам массовой информации. Филипп обладал редкой способностью выуживать у собеседников именно то, что больше всего интересовало зрителей. Случалось, он задавал вопросы дерзкие, но никогда — оскорбительные. Его ток-шоу занимало верхние строчки в рейтинге и завоевало множество наград.

Принесли счет. Филипп под столом потерся коленом о колено Алексы, в его глазах вспыхнул хорошо знакомый огонек желания. В ее ответном взгляде читалась та же страсть. Филипп прошептал Алексе на ухо что-то провокационное, и она поежилась от нарастающего возбуждения.

— Все смотрят и ужасаются, какие мы порочные, — хрипло зашептала Алекса в ответ. — Никому и в голову не придет, что мы с тобой муж и жена.

— Но мы-то знаем правду. — Несколько мгновений его язык быстро скользил по ее губам.

Ощущение было восхитительным, но Алекса отпрянула со смущенной улыбкой.

— Прекрати, ты шокируешь официанта!

Филипп взглянул на счет и усмехнулся:

— При здешних ценах он того заслуживает!

— Наверное, за возмутительное поведение сумму в нашем счете увеличили.

Они вышли из-за стола, и Филипп окинул жену восхищенным взглядом:

— Мне нравится, как ты одеваешься, любовь моя.

— Merci. — Алекса подождала, пока муж накинул ей на плечи норковое манто.

— Но еще больше — как ты раздеваешься.

В номере Филипп снял плащ, посмотрел на кровать и рассмеялся. В его отсутствие Алекса откинула одеяло и разложила на простыне свою бледно-голубую ночную сорочку, повторяя контуры тела и вызывающе отвернув подол. Оставленная Филиппом красная роза лежала там, где должны были находиться бедра.

Он привлек Алексу к себе.

— Ах ты, распутница! Но если ты хочешь того же, что и я, мы отлично поладим.

Алекса обвила шею мужа и подставила губы для поцелуя. Господи, как же она соскучилась! И душой, и телом.

От этих свиданий в отеле веяло чем-то восхитительно запретным. В безличной обстановке номера тело Филиппа казалось одновременно и знакомым, и чужим, и это было удивительно эротично.

Его теплые нежные губы, его дыхание, смешивающееся с ее собственным, неповторимый аромат его кожи и волос — все это пробуждало в ней страстное желание. Алекса легонько погладила кончиками пальцев его шею сзади, там, где кончались волосы. Филипп втянул воздух и опустил руки ниже, поглаживая ее бедра.

Их поцелуи становились все более страстными. Прижимая Алексу к себе, Филипп гладил ее плечи, талию, грудь. Когда его пальцы коснулись верхней пуговицы на ее блузке, Алекса затрепетала от желания.

Она нежно очертила кончиком языка контуры его губ и провела пальцами вниз по его позвоночнику. Филипп выгнул спину и через мгновение ловко расправился с застежкой бюстгальтера. Под его ладонями соски Алексы налились и отвердели, она тихо застонала от удовольствия.

— Любовь моя, как же я по тебе соскучился! — прошептал он, стягивая с ее плеч блузку и припадая горячими губами к нежной коже.

— О, Филипп… я тоже по тебе скучала.

Он опустился на колени, не отрывая рук от ее грудей и продолжая нежно перекатывать соски между большими и указательными пальцами, и прижался губами к молочно-белой коже живота. Алекса покачнулась, дрожащие пальцы запутались в его шелковистых волосах. Почувствовав юбку и трусики у себя на щиколотках, она переступила через них и прошептала:

— Теперь твоя очередь.

Они вместе занялись одеждой Филиппа, каждые несколько секунд прерываясь, чтобы слиться в поцелуе. Алекса поглаживала его грудь, затем, наслаждаясь гибкостью сильного мускулистого тела, руки заскользили вверх и вниз по его сильным бедрам, усиливая возбуждение.

Потом они снова с жадностью целовали друг друга. Не отрываясь от ее рта, Филипп стал мягко подталкивать Алексу к кровати.

— Ой, подожди, там же роза, — прошептала Алекса. — Я не хочу, чтобы в меня воткнулись шипы.

— В моих розах нет шипов, — прошептал Филипп, опуская ее на кровать.

И Алекса забыла обо всем на свете. Губы Филиппа поглотили ее губы, его язык исследовал глубины ее рта, зубы нежно покусывали; настойчивые и нежные руки дарили чувственные ласки, искусные пальцы экспериментировали с каждой чувствительной точкой ее тела.

Язык Филиппа стал описывать концентрические окружности вокруг одного набухшего соска, затем вокруг другого, потом двинулся вниз и задержался у ее лона, лаская и дразня, заставляя Алексу метаться и извиваться под ним, сгорая от желания. Однако Филипп не торопился, сдерживая себя. В его глазах плясали насмешливые огоньки. Алекса протянула к нему руки, вцепилась в его плечи и взмолилась:

— Иди ко мне! Сейчас!

И она настойчиво потянула его на себя. Филипп попытался ее остановить, но Алекса не могла больше ждать.

— Сейчас, дорогой, прошу тебя, сейчас, сейчас…

Она инстинктивно подалась навстречу Филиппу, и его решимость рухнула. Он мощным толчком вошел в нее, и Алекса растворилась в ощущении полного слияния с любимым. Все ближе, ближе… пока на обоих не обрушился водопад разноцветных искр.

Умиротворенные, они остывали в объятиях друг друга.

Алекса дремала, лежа на животе, когда ее разбудило восхитительное ощущение: Филипп покрывал легкими, как перышко, поцелуями ее шею, талию, ягодицы. Постепенно его нежный ищущий язык и властные руки разожгли маленькие костры в каждой клеточке ее тела. Губы, шея, груди, живот, бедра, колени, икры, щиколотки, ступни, пальцы ног — ничто не осталось без его внимания, и вскоре Алекса уже металась, изнывая от изысканной пытки, и сдавленно стонала, умоляя его остановиться.

В конце концов Алекса вывернулась, изогнулась и ответила на любовную пытку мужа тем же. Она игриво прикусила зубами его шею, провела губами по груди, по животу и стала спускаться ниже. Ее язык ласкал Филиппа где угодно, только не там, где ему больше всего хотелось. Наконец, когда Алекса поняла, что любимый больше не выдержит, она сдалась и дала ему то, чего он жаждал…

Дыхание Филиппа стало прерывистым, он оторвал Алексу от себя и овладел ею, шепча страстные слова…

Алекса проснулась через несколько часов. Филипп смотрел на нее с улыбкой. Она медленно потянулась, как кошка.

— У нас тут такой плотный запах греха и секса, что я удивляюсь, как не сработала дымовая сигнализация и не подняла на ноги весь персонал, — пробормотала она.

— Для чего еще нужен Париж, если не для греха и секса?

Алекса с веселым кличем вскочила с постели и побежала в ванную.

— Ага, если мы в Париже, значит, это — биде.

Она открыла кран и стала наполнять теплой водой низкую раковину изогнутой формы, одновременно снимая шуршащую бумагу с куска душистого французского мыла, потом оседлала биде и опустилась в теплую воду.

— Эх, жаль, я не взял с собой фотоаппарат, — заметил Филипп, наблюдавший за ней. — Но раз уж нет фотоаппарата, может, стоит к тебе присоединиться?

Алекса рассмеялась.

— Не думаю. Ты не поместишься. Эй, стой, что ты делаешь, сумасшедший? Прекрати, я сейчас упаду…

— Не бойся, места хватит.

Филипп сел к ней лицом, привлекая к себе и целуя.

— Я потеряла мыло…

Филипп нащупал кусок мыла, забрызгав и себя, и Алексу, и сделал движение, от которого она чуть не подпрыгнула.

— Так нечестно! — закричала Алекса. — Ты дотрагиваешься до запрещенных мест!

— Что-то не припомню, чтобы ты раньше жаловалась.

— Тогда было другое дело… Ох, Филипп, ты неисправим!

— Надеюсь. Перестань дергаться. Если ты позволишь мне, я позволю тебе. Оп… прощай, мыло.

— Оно мне больше не понадобится, — заявила Алекса, потянувшись за полотенцем. — Я готова. Ой, дорогой, посмотри, что мы натворили. Кругом вода и…

— Ничего страшного, это дело поправимое. — Филипп вытерся, затем бросил полотенце на пол и отвесил галантный поклон.

— Après vous, madame![4]

Алекса встала на полотенце, как на ковровую дорожку, и рассмеялась:

— Сударь, почему вы обращаетесь ко мне на вы после того, как мы были так близки?!

Филипп пожал плечами:

— Я знаю, что мы были близки, но не знаю, как сказать по-французски «ты». Tu?

— В данном случае toi. Après toi.


* * *

Алекса сидела на кровати и расчесывала волосы, когда Филипп вышел из ванной, поигрывая мускулами, как культурист на конкурсе. Она не смогла сдержать улыбки.

— Красавец ты мой, — прошептала Алекса.

Филипп двинулся к ней и, порочно улыбаясь, сделал несколько особенно сексуальных движений. Алекса рассмеялась, откинулась назад, опираясь на руки, и раздвинула ноги, с вызовом улыбаясь Филиппу. Он опустился на колени возле кровати и начал медленно поглаживать ее ноги, двигаясь снизу вверх. Алекса наклонилась и поцеловала его в макушку, при этом волосы Филиппа щекотали ей грудь. В следующее мгновение она почувствовала, как его влажный теплый язык касается самой чувствительной точки ее тела, и затрепетала. Ноги ее раздвинулись еще шире, и она выгнула спину.

Их руки и ноги переплелись, они перекатывались по кровати — сверху находился то Филипп, то Алекса, потом снова Филипп. Наконец они легли на бок лицом к лицу, целуя и покусывая друг друга, раскачиваясь в едином ритме. Наступившая разрядка была не такой бурной, как прежние, но не менее сладостной.

Через несколько минут Филипп растянулся на спине, беспомощно раскинув руки и ноги.

— Что, совсем обессилел?

— Нет, — пробормотал он с закрытыми глазами. — Просто жду, когда откроется второе дыхание. Как-никак сейчас пять утра.

Алекса положила голову на плечо Филиппа и взяла его за руку.

— Интересно, это правда, что двадцать минут секса освежают так же, как четыре часа сна?

— Кто сказал?

— Никто. Я только что сама это придумала.

Филипп усмехнулся:

— Ну, что до меня, то сон нужен не затем, чтобы освежиться, а затем, чтобы восстановиться. Я только что исчерпал ноябрьскую квоту, а если так пойдет и дальше, то еще до конца уик-энда я потрачу изрядную долю декабрьской…

Алекса легонько ткнула его в бок.

— Эй, кажется, меня обвиняют? Разве не ты был таким ненасытным? Такое впечатление, будто ты вознамерился наесться досыта и даже про запас.

— О-о-ох, — простонал Филипп. — По-моему, каламбуры — моя специализация, твое дело — кирпичи и бетон. Черт, как я устал! Спроектируй мне комнату отдыха с холодильником, битком набитым сырыми яйцами и устрицами. Одна хорошая девочка… — Он не договорил. Заглянув ему в лицо, Алекса увидела, что муж спит.

Она пристроилась рядом, чувствуя себя самой счастливой женщиной на свете.


Филипп сладко потянулся и посмотрел на спящую рядом Алексу. Она лежала на спине, повернув к нему голову, волосы разметались по постели. Жена спала безмятежно, как ребенок. И во всем ее облике было что-то детское, даже безупречной формы грудь казалась маленькой и юной.

Филипп поцеловал жену в щеку, встал и раздвинул шторы. Из окна открывался прекрасный вид на площадь Согласия. Сейчас было трудно поверить, что именно на этой, такой мирной на вид площади были обезглавлены Людовик XVI и Мария Антуанетта.

Иногда Филиппу искренне хотелось верить в переселение душ: все-таки немного грустно сознавать, что тебе дается одна-единственная жизнь. Может, поэтому его всегда так интересовали судьбы других людей, нравилось брать у них интервью, пытаясь разобраться, что ими движет. Отчасти по той же причине Филиппу хотелось иметь детей: дети в некотором роде обеспечили бы ему бессмертие.

Филипп вздохнул. Когда Алекса впервые упомянула про хорошую новость, он решил, что жена скажет о своей беременности. Филипп почти убедил себя, будто это и есть сюрприз, который приготовила ему Алекса. О чем еще нельзя рассказать по телефону? Как выяснилось, он принял желаемое за действительное.

Конечно, Филипп постарался не выдать своего разочарования, не желая портить ей праздник. К тому же он действительно был рад за жену и искренне поддерживал ее стремление сделать карьеру. То, что Алекса была не домохозяйкой, а независимой работающей женщиной, превращало ее в еще более интересную личность, не говоря уже о том, что снимало с него самого часть нагрузки по содержанию семьи.

И все же Филиппа очень волновало, как честолюбивые замыслы Алексы скажутся на их планах иметь детей. Ей недавно исполнилось тридцать шесть лет, дальше откладывать некуда. Если не сейчас, то когда же?

— Доброе утро, — услышал Филипп за спиной; нежные руки обняли его за талию, губы прижались к его плечу. — Дорогой, я чувствую себя просто восхитительно. Правду говорят, что секс прекрасно заменяет сон, к тому же он гораздо интереснее.

Филипп повернулся, поцеловал жену и прижал к себе. Ему всегда нравилось обнимать ее гибкую, узкую фигурку, а запах Алексы он всякий раз открывал для себя как бы заново — запах свежести, исходящий от волос, смешанный со слабым ароматом духов и едва ощутимым запахом секса, пьянил, как в первый раз.

Алекса с неохотой отстранилась.

— Мне нужно принять душ, да и тебе тоже.

Но Филипп не отпускал ее руку.

— Жаль смывать запах нашей любви. Знаешь, некоторые «ночные бабочки», чтобы привлечь клиентов, нарочно наносят на мочки ушей свою природную эссенцию.

— Клиентов они, может, и привлекут, но заодно сбегутся все окрестные коты и псы. Нет, правда, перед тем как идти на завтрак, мне нужно принять душ.

— Мы остаемся, завтрак сам к нам придет. Вчера я заказал завтрак в номер.

— Ты прелесть, но мне все равно нужно в душ.

— Не понимаю почему. — Филипп прошел за ней в отделанную мрамором ванную. — Разве ты не вымылась на этой штуке? — Он указал на биде.

— Только частично.

Алекса включила воду.

— Можно к тебе присоединиться?

— Только если будешь вести себя прилично.

— Можешь не сомневаться, не буру.

Он встал под теплые струи и поцеловал ее мокрое лицо. Филипп очень любил Алексу, но мысль о детях, которых у них пока не было, вызывала неприятное ощущение, и сколько он ни вздыхал, легче не становилось.


Алекса откусила свежий круассан, намазанный маслом, запила его кофе с молоком и замурлыкала от удовольствия.

— Все великолепно, если не считать дождя.

Филипп намазал свой круассан джемом.

— Что нам дождь? Может, к тому времени когда мы выйдем из номера, на небе уже будет полно звезд.

Алекса усмехнулась:

— Ты, конечно, ешь медленно, но не настолько же.

— Зато я медленно занимаюсь любовью.

— Да, в этом я убедилась.

Алекса вдруг вспомнила о красивой режиссерше, и в ее душу закралось сомнение, нет ли за мужем грешков, которые он теперь пытается искупить.

Глупо, конечно. Подавив вздох, Алекса попыталась напомнить себе, что она никогда не отличалась ревностью, а главное, Филипп никогда не давал ей повода ревновать. Муж ее любит, и она чувствует себя любимой. Разве не нелепо беспокоиться из-за того, что он хочет ее слишком часто? Конечно, нелепо.

Ее размышления были прерваны словами Филиппа:

— Так, посмотрим, дорогая Джером — это у нас уже есть, это ты. А как тебе Дэвид Джером? Даниель Джером? Дениза Джером? Дитци…

Алекса уже знала, что так Филипп всегда начинает разговор о детях, и, как всегда, у нее возникло чувство, будто в животе запорхали бабочки.

— Думаю, Дитци придется немного подождать. В следующие три месяца у меня будет страшно много работы, и…

— Знаю, любовь моя, — мягко перебил ее Филипп, — я говорю только о том, чтобы начать заниматься этой проблемой. Совсем не обязательно, что ты забеременеешь с первого же раза, на это могут уйти месяцы, даже годы, но у нас в запасе не так уж много времени, правда?

Алекса сделала глоток кофе и поставила чашку на стол.

— Да, не много, но именно сейчас, когда мои мысли должны быть заняты новым проектом…

— Я не против, пусть мысли будут заняты. Мне нужно только твое тело.

Алекса почувствовала себя слишком неуютно, чтобы оценить шутку.

— Серьезно, Филипп, если пытаться… стараться… Это же все меняет, может пострадать моя работа. Я даже уверена, что пострадает, особенно на ранней стадии. Мне нужно полностью сосредоточиться, ты же знаешь, как бывает, когда я начинаю новый проект…

— Дорогая, я ничего особенного не прошу тебя делать, просто перестань пользоваться диафрагмой. Только и всего, больше ничего не изменится. Мы не можем вечно дожидаться идеального момента. Сколько я помню, у тебя всегда происходит что-то важное.

— Это потому, что я хочу достичь определенного уровня в карьере прежде, чем я… то есть мы…

Она вдруг поняла, что ей трудно вслух назвать вещи своими именами. Алекса заняла оборонительную позицию, но сама толком не понимала, от чего обороняется. Она же любила детей, даже очень, и с самого начала хотела их иметь, но только не сейчас.

— Я хочу дождаться, когда меня сделают компаньоном в фирме.

— Послушай, Алекса, сначала мы ждали, пока тебя переведут из младших архитекторов в старшие, потом — пока ты выполнишь первый самостоятельный крупный проект… А сколько было проектов, которые так и остались на бумаге! Когда тебя сделали ассоциированным компаньоном, ты обещала подумать о ребенке.

— Да, я знаю, — тихо согласилась Алекса. — Что же делать, если в архитектуре все происходит так медленно. Архитектор — не дантист, которому достаточно получить лицензию и открыть свой кабинет, архитектору приходится долго карабкаться к вершине, а сколько его ждет разочарований…

— Дорогая! — Филипп погладил ее по голове. — Я тебе верю, но, по-моему, я и так уже слишком долго проявлял образцовое терпение, а годы уходят. Ты хочешь стать компаньоном? Не сомневаюсь, ты этого добьешься. Но где сказано, что это нужно сделать непременно до того, как завести ребенка?

— Но это так! — с жаром воскликнула Алекса. — Женщине-архитектору почти невозможно стать полноправным компаньоном, если только она не выйдет замуж за архитектора и не образует фирму с ним. Я этого не сделала и пошла самым трудным путем. Если хочешь знать, дети — как раз главный аргумент против того, чтобы назначать женщин на высшие должности. У меня очень выгодное положение, потому что пока мне удавалось…

Филипп вздохнул. Алекса продолжала:

— Если я справлюсь с проектом для «Нью уорлд инвесторс», меня наверняка сделают компаньоном. Карл сказал об этом почти открытым текстом, и это как раз то, о чем я больше всего мечтала. Конечно, когда я забеременею, он поворчит, но потом поймет, что я не собираюсь бросать работу, и успокоится. Потерпи еще немного, это вопрос нескольких месяцев. — Алекса замолчала, чтобы перевести дух, с тревогой глядя, как Филипп медленно качает головой.

— Эти твои несколько месяцев уже давно превратились в годы. Я хочу стать отцом в достаточно молодом возрасте, чтобы успеть вырастить своего ребенка и получить от этого удовольствие, а ты разве нет?

— Конечно, хочу, Филипп, но…

Он решительно взял ее за руки.

— Алекса, ты сказала, что больше всего на свете мечтаешь стать компаньоном. А я больше всего на свете хочу стать отцом.

Алекса сглотнула ком в горле. Значит, муж все-таки был разочарован ее новостью. Надеялся услышать, что она беременна. «Филипп хочет ребенка, потому что любит меня. Как я могла так поступить с ним?»

Филипп встал и отошел к окну.

— Дело дошло до того, что я становлюсь мрачным всякий раз, когда вижу чужого ребенка. Я все время представляю, как бы выглядел наш малыш, — были бы у него светлые волосы и прекрасные серые глаза, как у тебя, или он пошел бы в меня, родился темноволосым? Я представляю, как беру на руки его, ухаживаю за ним, день за днем вижу, как он растет… О женских биологических часах и материнском инстинкте сказано много, но все, кажется, забывают, что существуют и отцовские инстинкты, и у мужчин тоже есть биологические часы…

— Это потому, что отцом можно стать в любом возрасте.

— Благодарю покорно. Я не хочу играть со своим сыном в мяч старческой клюкой вместо биты.

Его слова задели Алексу за живое, хотя картина, нарисованная Филиппом, была довольно комичной. Муж никогда не выражал свои чувства в такой резкой форме, и Алекса почувствовала себя преступницей, отнимающей у любимого то, на что он имеет полное право.

Филипп вернулся к столу и подлил себе кофе. В комнате повисло неловкое молчание. Алекса пыталась представить себе их будущего ребенка и… не могла. Голова была занята планами нового проекта.

Может, зря она этим занимается? Ведь для того, чтобы завести ребенка, не обязательно его представлять. Многие женщины делают карьеру, и не похоже, чтобы это мешало им иметь детей. Филипп хорошо зарабатывает, она тоже неплохо; у них есть большая квартира на Манхэттене; и им вполне по средствам нанять лучшую няню…

А если бы роли вдруг поменялись, если бы во власти Филиппа было дать ей то, о чем она мечтала, но муж бы отказывался? Разве это ее не раздражало бы? Конечно, раздражало бы, и в конце концов неизбежно повлияло бы на ее чувства к нему.

Алекса украдкой взглянула на мужа. Он мрачно уставился в тарелку, катая в пальцах шарик из хлебного мякиша, и ее вдруг захлестнула волна нежности…

Филипп поднял глаза и, вздохнув, печально улыбнулся.

Сердце Алексы на мгновение замерло. Она вдруг с небывалой остротой поняла, что безумно любит Филиппа и хочет, чтобы он был счастлив.

— Дай мне всего несколько дней на то, чтобы привыкнуть к этой мысли, — прошептала Алекса.


Рука об руку они бродили по берегам Сены, не обращая внимания на моросящий дождик. День выдался холодный, мрачный, но, гуляя с любимым по Парижу, Алекса чувствовала себя настоящей француженкой и в который раз думала о том, как ей повезло с мужем. Она с грустью вспомнила Пейдж. В прошлом году старшая сестра овдовела в возрасте сорока одного года, и последний раз они виделись как раз в такую же ненастную погоду.

Муж Пейдж, Тим Барнс, служил в Брюсселе в Штабе верховного главнокомандующего НАТО. Их сыну Брайану было тогда девять лет. Однако когда Алекса пришла в гости к сестре, Брайан был в школе, Тим на службе, и встреча с сестрой получилась какой-то натянутой и неловкой. Будучи младше Пейдж на шесть лет, она в детстве преклонялась перед старшей сестрой, но между ними постоянно ощущалось какое-то отчуждение, причину которого Алекса не понимала — она всегда хотела быть ближе со своей единственной сестрой.

Год назад, когда Тим умер в Лондоне от сердечного приступа, она позвонила Пейдж и пригласила ее и Брайана к себе в Нью-Йорк, но сестра вежливо отказалась.

Алексе было неловко, что она так счастлива с Филиппом, в то время как сестра потеряла любимого мужа. Перед этой поездкой она несколько раз звонила из Нью-Йорка, все еще надеясь встретиться с Пейдж в Париже, но к телефону никто не подходил.

Сейчас они с Филиппом отправились за покупками, и Алекса решила в дополнение к обычным рождественским подаркам купить сестре и племяннику какие-нибудь сувениры.

Для Пейдж она выбрала шелковый шарф от Гермеса, а двенадцатилетнему Брайану купила кожаный бумажник. Послав подарки по адресу сестры, приложила две записки с добрыми пожеланиями и повторила приглашение приехать в Нью-Йорк.

Алексе удалось убедить мужа, что ему нужны новые лайковые перчатки. Филиппа никогда особенно не волновала одежда, но он, конечно, постарался угодить своей моднице, зная, что Алексе нравится, когда ее муж одет безукоризненно.

— Ну, что дальше? — спросила довольная Алекса.

— Следующим пунктом в нашей программе — обед. Как насчет того, чтобы отправиться в «Ле Алле» и подкрепиться свиными ножками? По-моему, погода как раз подходящая. Помнишь нашу первую поездку в Париж? Тогда нам захотелось во что бы то ни стало отведать там луковый суп и свиные ножки, хотя было всего три часа дня.

Алекса улыбнулась:

— Конечно, помню, и еще я помню, что свиные ножки ел ты, а я — только луковый суп.

Филипп кивнул:

— Точно. Тебе показалось, что название «свиные ножки» звучит ужасно неаппетитно, но, поверь, это было очень вкусно.

Алекса комично округлила глаза.

— Мне и сейчас кажется, что это звучит отвратительно, но от лукового супа я бы не отказалась, если, конечно, тот ресторанчик еще существует.

Ресторанчик нашли. В дождливый зимний день почти все столики были заняты и зал выглядел вполне заурядно, но дымящийся луковый суп с корочкой расплавленного сыра был великолепен.

— Восхитительно! — заявила Алекса.

— На вкус, на цвет товарища нет. Или, как говорят у нас на Юге, «подай-ка мне, мама, свиную ногу и бутылочку пива», — тихо пропел Филипп, как всегда фальшивя.

— Это было здорово — мы не ложились всю ночь, — вспомнила Алекса.

— Еще бы, после такой-то еды. И потом, тогда мы были моложе.

В голосе Филиппа послышались грустные нотки, которые появлялись всякий раз, когда он думал о ребенке.

— Мы и сейчас молоды! — с наигранным оптимизмом возразила Алекса. — Мы пока не можем позволить себе стареть, силы нам еще понадобятся. Когда появится ребенок, придется провести немало бессонных ночей.

— Это совсем другое дело.

Его улыбка тронула Алексу до глубины души, и она промолчала, потягивая вино. Филипп тоже не стал развивать эту тему.


К тому времени когда с обедом было покончено, дождь усилился. Они взяли такси до Центра Помпиду, который за пересекающиеся разноцветные трубы называют «фабрикой игрушек».

Алекса весьма критически оценивала архитектуру Центра, но не могла не согласиться с Филиппом, что все это довольно забавно. Поднимаясь и опускаясь по эскалатору внутри труб, проложенных с наружной стороны здания, она чувствовала себя как ребенок в чреве огромной гусеницы на детской площадке.

Даже в пасмурный день здесь хватало естественного освещения. Алекса и Филипп бродили, взявшись за руки, по залам, наслаждаясь картинами Пикассо, Матисса и Клее. Муж то и дело шептал что-нибудь на своем ужасном французском, и Алекса с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

Потом они заехали переодеться к обеду и отправились в ресторанчик на левом берегу, где когда-то, в начале своего супружества, провели один очень романтический вечер. Стоило им вновь войти в этот ресторанчик с его открытыми потолочными балками и приглушенным освещением, как Алекса будто перенеслась в прошлое. Ей вспомнилось, что она испытывала совершенно новые, волнующие ощущения, бывая в разных романтических местах не просто с мужчиной, с которым жила вместе, а с молодым мужем. Брак — это нечто постоянное, узаконенное. Алекса помнила, как в первое время часто трогала пальцем свое золотое обручальное кольцо и кольцо Филиппа.

Тогда она была очень счастлива. Она и сейчас счастлива.

Разомлев от воспоминаний, она положила руку на колено Филиппа. Он накрыл ее своей, глаза засветились радостным предвкушением. От желания у Алексы немного кружилась голова. Дожидаясь, пока Филипп возьмет у портье ключи от номера и записку с сообщениями о телефонных звонках, она мечтала только о том, чтобы поскорее остаться с мужем наедине и сорвать с него одежду. А все Париж, это он во всем виноват…

— Кто звонил? — спросила Алекса, когда Филипп прочитал записку, оставленную портье.

— Мадемуазель режиссер. Приглашает меня завтра на ленч. — Он лукаво улыбнулся. — Как думаешь, принять приглашение?

— Только попробуй!

Как только они закрыли за собой дверь, руки Алексы стали неистово ласкать его. Филипп стоял неподвижно.

— Бери меня, я весь в твоем распоряжении.

— Надеюсь, — пробормотала Алекса; почему-то мысль о том, что прекрасная Нанетт Делво гоняется за ее мужем, невероятно возбуждала.

Сдерживая себя, Алекса раздевалась — медленно, чувственно. Наконец на ней осталась только розовая, с белым французским кружевом атласная комбинация на тоненьких бретельках. Филипп попятился, дразня ее. Алекса приближалась, а он все отступал и отступал назад, пока не уперся в кровать. Алекса толкнула его на спину.

— Помогите! Насилуют! — со смехом закричал довольный Филипп.

— Помощь уже в пути.

Алекса прыгнула на мужа сверху и мгновенно убедилась в том, что его не нужно уговаривать. Она села верхом, дрожа и постанывая, когда пальцы Филиппа скользнули по ее плечам и спустили с них бретельки.

Поддразнивая ее, Филипп сделал вид, будто отстраняется, но Алекса, задыхаясь от желания, стала двигаться медленными волнообразными движениями. Она больше не могла сдерживаться, и мощный оргазм настиг ее почти сразу же.

Филипп положил жену на кровать и лег сверху. Страсть затуманила его глаза. Он накрыл ее губы своими и одновременно с тем, как его язык ворвался в ее рот, мощным толчком вошел в нее…

Теперь уже Алекса его дразнила, то отворачивая лицо, то отстраняясь, то прикасаясь кончиками пальцев к его соскам и заставляя Филиппа хрипло стонать. Но когда его рот снова полностью завладел ее ртом и он еще крепче прижал ее к себе, Алекса инстинктивно приподняла бедра ему навстречу и задвигалась вместе с ним в едином ритме.

— О, Филипп… Еще немного, уже близко…

Наслаждение, потрясшее ее, настигло и Филиппа. Уже успокаиваясь, он прошептал:

— Мне нравится, когда ты так сильно меня хочешь. Алекса была немного смущена собственным пылом.

— Наверное, они добавляют в еду что-то возбуждающее.

— Вполне вероятно. Я замечал, что, когда мы не дома, ты становишься очень страстной.

— Может, это как-то связано с удаленностью от родительского дома? — предположила Алекса. — Если бы моя мама узнала, что ее дочь ведет себя так распутно, то пришла бы в ужас.

— Кстати, говоря о матерях и материнстве. Ты…

Алекса ахнула.

— Нет! Господи, я даже не подумала о диафрагме!

Филипп закрыл глаза и крепче обнял ее.

— Любовь моя, похоже, твое подсознание сделало за тебя выбор.

Вероятно, он был прав. Прежде с Алексой никогда такого не случалось, и она была немного растеряна. Растеряна, но счастлива. Сейчас, когда она, совершенно обессиленная, лежала на руках Филиппа в парижском отеле, мысль о том, чтобы завести ребенка, казалась ей на удивление разумной.


Загрузка...