Цепкие оковы силы

Глава 1. Паулина

С тех пор как я впервые посетила это заведение, ничего не изменилось. В воздухе витали запахи дорогих сигар, похоти и власти. Пьяно с вызовом блестели глаза женщин, стыло на лицах мужчин высокомерное снисхождение. Менялись только прически, макияж, одежда, интерьер, название, но суть, дух места – нет. Ничего не менялось вот уже пять десятилетий, застыло во времени. Точно так же как я.

– Добро пожаловать, – бармен склонил голову в поклоне, тепло улыбнулся. Совсем не так, как делали здешние завсегдатаи, те лишь скалили зубы. – Рад вновь вас видеть, Паулина.

Да-да, последние пять лет меня звали именно так. Паулина. Дурацкое имя, но Хозяин любил дурацкие имена. А вернее, ему нравилось мое негодование.

– Здравствуй, Серж. – Улыбнулась в ответ. Поощрила. Легкая улыбка-награда всегда удавалась мне на отлично.

Интересно, за какие прегрешения он оказался за барной стойкой клуба колдунов? Хотя, нет, неинтересно. Все как всегда, все как у всех. Плата за удачу, здоровье, деньги, жизнь. Список можно продолжать бесконечно.

Сережа мальчик симпатичный, правильный и добрый. Одно плохо, любит меня. Сильно любит и ничего с собой поделать не может. Мне бы забыть дорогу сюда, да не могу, только здесь я настоящая. Вот и издеваюсь над мальчишкой. Не хочу, но мучаю. А Хозяин чует таких за версту, как еще не наказал. Хотя, что это я, играть чужими судьбами, экспериментировать он любит даже больше, чем убивать.

– Что вы желаете? Как обычно или…

Милый-милый Сережа. Наверное, мне даже будет не хватать тебя, твоей улыбки, ясных глаз, тепла… Неделю или две, потом привыкну, забуду.

Как и всегда.

– Или, Серж, или. Я доверяю твоему вкусу.

Он вспыхнул, уши и щеки покраснели. Стоит, жонглирует бутылками, смешивая мне коктейль. Мальчишка. Ну и ладно. Пусть. Пусть порадуется.

Напоследок…

Жизнь в клубе на мгновение замерла, хотя какая жизнь может быть в капле янтаря. Воздух сгустился, потяжелел, пропитался болью и смертью. Я резко выпрямилась, сжала зубы, чтобы не слетело с губ и звука, с трудом заставила себя сидеть ровно и не дергаться.

Зря я вспомнила про Хозяина, зря. Чуяла, но не смогла себя одернуть, накликала беду, накаркала. Бедный мальчик Сережа. Мне жаль. Правда.

– Дорогая.

Этот голос я не забуду никогда. Узнаю из миллиона похожих. Во сне, в бреду, в смертной агонии, по ту сторону жизни. Вкрадчивый, проникновенный, тихий. Он обещает многое, но ничего не дает, только забирает, что дорого.

Чужие пальцы коснулись открытой шеи. Прохладные, я знала, что прохладные, но все равно ощущала жар раскаленного железа. Каждый раз, как в тот первый. Пальцы рисовали невидимые линии, проникли под тонкую тесьму бретельки, обласкали кожу и, наконец, дотронулись до уродливого тавра на лопатке. Его тавра.

Многие сгорали от страсти только от одного прикосновения этих рук, знаю, видела. Я же умирала от фантомной боли. Секунды превращались в года. Года в бесконечность. Хуже прикосновений Хозяина только его поцелуи. Но поцелуи он решил оставить на потом. Пока было достаточно и пальцев.

Наказать за то, что посмела без разрешения греться чужим теплом.

– Дорогая, как ты вовремя. Я как раз думал о тебе.

Лучше молчать. Ни звука, заговоришь, когда Хозяин разрешит. Иначе станет только хуже.

– Знаешь, сегодня ты выглядишь по-особому прелестно. Это платье тебе к лицу.

Еще бы, ведь это платье купил он, как и многие другие. Да что я лгу! Купил всю мою одежду начиная от чулок, заканчивая шляпками.

Чужие пальцы дотронулись до щеки, коснулись уха.

– Повернись, дорогая, я устал говорить с твоей спиной.

Я повернулась прямо на стуле, глаза опустила в пол.

– Встань. Погляди на меня, – приказал Хозяин.

Подчинилась, пряча дрожащие руки за спину. Подняла голову, одновременно желая увидеть его лицо и больше никогда не встречаться с ним взглядом. Вынимающим душу взглядом Хозяина.

– Любуешься, – он не спрашивал, утверждал. – Любуйся, разрешаю.

Его сложно назвать красивым: острый подбородок, узкие губы, с горбинкой нос. Блеклые голубые глаза смотрят прямо, черные с проседью волосы гладко зачесаны назад. На вид ему не дашь и сорока, но я знаю, он гораздо старше. Опытнее, сильнее.

Иногда он казался мне особенно уродливым, особенно когда растягивал губы в подобие улыбки, приподнимал правую бровь, вот как сейчас. Хотелось отвести взгляд, чтобы только не видеть эту пародию на человеческие эмоции, но я не могла. Ледышки, по недоразумению названные глазами, не позволяли. Держали крепко.

– Знаешь, дорогая, давно мы развлекались.

Его улыбка стала еще шире, расстояние между нами еще меньше, власть льда еще больше. Когда я на каблуках, мы одного с ним роста, но Хозяин все равно нависал надо мной как гора. Гора-вулкан, покрытая снегом.

– Что скажешь? Говори.

Прямой приказ, не промолчать, а так хотелось откусить себе язык. Очистить болью разум, прогнать холод, обволакивающий с ног до головы. Ведь его развлечение – это всегда чьи-то страдания.

– Да, Хозяин, – проговорила едва слышно.

– Что ты сказала? Не слышу. Повтори.

Я сжала зубы, стиснула со всей силы кулаки.

– Повтори, Паулина.

Тавро на лопатке чуть заметно запульсировало, еще немного и я завою в голос от боли. Хозяин не любил ждать.

– Паулина.

Вдохнула сквозь сжатые зубы.

Немой вопрос в ледяных глазах и толика удовольствия. Ему нравилось раз за разом преодолевать мое сопротивление. Ломать меня. Особенно на публике, особенно сейчас, когда ему как никогда нужно было выглядеть сильным.

– Да, Хозяин. – Я ненавидела себя за эти слова. – Вы правы.

– Вот и отлично.

Сила, клубившаяся вокруг, ослабла. Нет, не ушла, затаилась на время, чтобы вновь сжать в тисках, когда потребуется. Хозяин отпустил мой взгляд, позволяя обессиленно рухнуть на стул. Но я не успела отдышаться, потому что началось представление, где он ведущий актер, и существовал лишь один зритель, ради которого все и затевалось.

Зазвонил телефон, прозвучал сигналом к началу. Колдуны-статисты подтянулись ближе, я слышала их приглушенный шепот, чуяла запах нетерпения. Ведьмы мерзко хихикали, как же раздражали их ужимки. Хозяин сделал вид, что внимательно слушает собеседника.

Он слушал и одновременно кидал на меня тяжелые взгляды, а потом резко оборвал разговор. Уселся на соседний стул и без стеснения положил руку на мое колено, прикрытое тончайшей паутиной чулка. Сжал до боли, срывая с губ короткий стон.

– Знаешь, Паулина, мне сказали, ты вела себя неподобающе. Ты плохая девочка, дорогая. А я так не люблю плохих девочек?

Я невольно дернулась. Не специально, так получилось, но Хозяину понравилось.

– Плохая девочка, – повторил он, в его голосе появилось злорадное веселье. – И, надеюсь, понимаешь, что плохих девочек нужно наказывать?

– Да, Хозяин.

Мои ответы были коротки, ни капли эмоций. Я глядела ровно перед собой, внешне безучастная будто кукла, а не живое существо. Внутри же все горело от ненависти. Я представляла, как рву когтями это холеное лицо, впиваюсь в шею, раздираю зубами внутренности, лакаю холодную кровь. Вижу, как жизнь покидает ненавистного колдуна. И молю всех богов, чтобы моя мечта исполнилась. Когда-нибудь.

– Я в замешательстве, дорогая, – он притворно вздохнул. Я знала, его лицо сейчас озадачено, словно я подкинула ему неразрешимую проблему. – Столько способов, столько возможностей. Что же выбрать?

Молчала, больше в сценарии не было моих реплик. Только он, только его слова.

– Возможно, порка?

Да, размышления вслух – это его конек. Сделать так, чтобы провинившийся умирал от страха задолго до самого наказания.

– А, может, медитации в подвале? Говорят, темнота хорошо прочищает мозги и дисциплинирует.

Безусловно, дисциплинирует, а еще сводит с ума. Холодная, безжалостная темнота, наполненная иной, потусторонней жизнью.

– Хм, помню, я находил занимательную книжицу. Опыты из нее могли бы дать интересные результаты, а ты, моя дорогая, весьма ценная зверюшка.

Я чуяла ярость Сержа. Пока еще сдерживаемая, она сочилась смолой, проникала в поры, кружила голову. Еще немного, и она обрушится на того, кто только этого и ждет.

Держись, мальчик. Держись, Сережа, не глупи. Это только игра. Игра, рассчитанная на тебя одного.

– Или обойдемся физическим трудом? – издевался Хозяин. – Знаешь, дорогуша, что-то разнежилась ты на бесплатных харчах, а должность служанки у Гробового все еще вакантна.

Естественно, вакантна, такого маньяка стоит поискать.

– Нет! Все не то.

Он замолчал, держа мхатовскую паузу. Тишина оглушала бы, если б не рваное дыхание Сержа.

Держись.

– Придумал! – Хозяин театрально взмахнул руками. – Господа, сегодня я проведу особый аукцион. Самый щедрый получит мою Паулину в свое распоряжение на целых три часа и будет делать с ней все, что пожелает. Все, что только пожелает!

Чудовище, подлое чудовище! Ты знал, как ударить ровно в цель.

– Отличная задумка? Вы согласны, господа? – Он оглядел колдунов. – И не говорите больше, что я вас обделяю.

– Да, Хозяин! Да, господин Юрьев! – Колдуны одобрительно гудели, хлопали друг друга по плечам, потирали руки, предвкушая представление.

И представление не заставило себя долго ждать.

– Но прежде, я покажу свой товар лицом.

Я невольно дернулась, почувствовав чужие пальцы, коснувшиеся волос. Хозяин медленно по одной вынул шпильки, волосы водопадом упали на плечи.

– Дорогая, надеюсь, ты не против? – спросил он.

Я была против, но разве ж это его интересовало. Конечно, нет.

Он чуть сжал мои плечи, не причиняя боль, только обозначая свое присутствие, но и этого было достаточно. На этот раз я не чувствовала жара, только холод. Казалось, его ладони забирали из моего тела последнее тепло. Кожа покрылась мурашками, кончики пальцев на руках и ногах закололо.

– Ты дрожишь, – он понизил голос до интимного шепота. – Не нужно. Поверь, дорогая.

Если закрыть глаза, прижать руки к ушам, чтобы не слышать возбужденного дыхания колдунов, не видеть их жадных взглядов, можно представить себя героиней чувственной сцены. Но я знала, Хозяин не позволит. Ведь игра должна идти по его правилам.

– Давай, покажем, какая ты у меня красивая.

Его пальцы нашли молнию на платье, и столь же медленно, издеваясь, он начал ее расстегивать. Затем стянул с плеч тонкие бретельки. Больше ничем не сдерживаемое, платье с легким шуршанием упало на пол.

На мне остались только кружевные трусики, чулки и туфли.

– Не нужно стесняться себя, дорогая, ты прекрасна.

Хозяин отошел подальше, вклинился в ряды колдунов, но смотреть не перестал. Я ощущала его взгляд каждой клеточкой своего обнаженного тела.

– Знаешь, а если сделать вот так, будет еще лучше.

Сила тонкой плетью метнулась ко мне, но не ударила, лишь самым кончиком огладила груди, заставляя соски сжаться. Я стиснула кулаки, только бы не сорвался с губ невольный стон удовольствия.

Хозяин знал, как унизить меня еще больше.

– Итак, господа, – он вновь подошел ко мне, обволакивая своим холодом. – Моя Паулина выполнит ваши сокровенные мечты. Любые. Единственное, вернутся она должна своими ногами. Мне, знаете ли, дорога ее шкурка.

Демонстрация не прошла зря, колдуны были возбуждены и азартны.

– Сто тысяч! – выкрикнул один. – Дам сто тысяч!

– Сто тысяч, – картинно поморщился Хозяин. – Не знал, господин Иванцев, что вы такой крохобор. Да за сто тысяч рублей я не продам и полумертвого человеческого ребенка.

– Евро, Хозяин, евро! – ревел старый боров Иванцев. Его лицо раскраснелось, с губ срывались капельки слюны, пальцы сжимались и разжимались, будто он уже мой временный владелец, будто вот-вот приступит к реализации своей самой сокровенной мечты.

Дрожь отвращения сотрясла мое тело, и это не осталось без внимания. Хозяин видел все и пользовался, как и всегда. Торги продолжались.

– Уже лучше, но кто даст больше? Или вы согласны, господа, чтобы моя милая Паулина ушла нынче с нашим дорогим Федором.

– Сто пятьдесят тысяч! – вопили из задних рядов.

– Двести!

– Триста тридцать плюс человеческая рабыня! – в игру вступила ведьма. Прекрасная, как сама жизнь, древняя, как само время.

– Миленка, солнце, ты уверена, что за твою протеже можно выручить хоть рубль? – притворно удивился хозяин. – На вид, она ровесница пещерных людей.

– Макс, не начинай, уж кто-кто, а я прекрасно знаю, на что способны мои люди. – Ведьма сморщила носик, но старухе, которую выставила вперед, велела исчезнуть. Что та и сделала, прячась за спинами присутствующих. – Но раз ты настаиваешь, так и быть, пятьсот тысяч. И ни монетой больше.

Колдуны занервничали, но противиться не посмели. Игра игрой, но стащить у Миленки добычу решался не каждый.

– Пятьсот тысяч – раз, – отсчитывал Хозяин. – Пятьсот тысяч – два. Неужели больше никто не хочет провести три часа с непревзойденной Паулиной?

Вновь пауза, вновь все замолкли, и только тяжелое дыхание Сержа разрывало нереальную тишину. Его ярость я ощущала на языке, она была горька и хмельна.

– Пятьсот пятьдесят и три молодых раба. Женщина остается со мной до утра.

Я вздрогнула. Этот голос был мне знаком не понаслышке, он грубый, жесткий, как и его обладатель. Впрочем, все здесь знакомы с Воротаевым, если не лично, то с чужих слов. И знали, этот колдун способен на многое. Наслать неизлечимую болезнь, шантажировать жизнью родного, мучить, продать, как ненужную вещь, убить – это лишь малый список того, на что готов пойти Воротаев ради достижения цели. И сейчас его цель – я.

Появление Воротаева было неожиданностью. Для всех. Оно же стало той самой последней каплей, что прорвало плотину терпения. Ведь и Сережа понял, что может сделать со мной этот колдун. Чужая ярость окатила меня горячей волной, заставила волоски на руках встать дыбом. Я услышала звук разбиваемого стекла, мат, стук каблуков по полу.

Сережка, глупый, остановись! Не надо!

– Сволочи! – шипел он, задвигая меня за спину. – Одно движение, и я распотрошу любого!

У Сержа в руке розочка из бутылки. Смертельный цветок для человека, но разве он мог остановить колдуна? Разве он мог остановить Хозяина? Любого из тех, кто не сводил с мальчишки цепкого взгляда? Нет.

– У тебя ровно десять секунд на подумать. – Юрьев сделал шаг навстречу, острие уткнулось ему в живот, еще движение, и белоснежная сорочка окрасится красным. – И, возможно, я даже пощажу тебя.

Ложь. Пощады не будет. Все слова лишь игра. Он хотел, чтобы зарвавшийся человек нарушил правила, так и произошло.

– Отвали, урод! Все прочь! – закричал Серж – Вы, звери, все звери, чудовища! Прочь! Сейчас мы с Паулиной уходим отсюда. Лишнее движение, и я порежу тебя. Слышал, Юрьев?

Спина Сережи напряжена, я вижу, как перекатываются мышцы под тонкой тканью футболки.

Красивый он. Как же жаль.

Презрительная улыбка расцвела на лице Хозяина.

– Режь, – приказал он. – Смелее.

– Что?! – отшатнулся Сергей. – Ты сбрендил, Юрьев?

Мальчишка. Если уж пошел ва-банк, иди до конца. Забери с собой всех, кого сможешь. Я бы так сделала. Наверное.

Хозяин шагнул следом, заставляя Сержа пятиться дальше. Я не вмешивалась, тавро, итак, пекло, не переставая, только смотрела. Розочка все еще была между ними, щерилась заостренными лепестками, жаждала крови.

– Ты нарушил первое правило, парень. Напал на колдуна, – усмехнулся Хозяин, когда между ними почти не осталось свободного пространства. Он двинулся еще ближе, насаживая животом на острие. – И за это наказание одно: смерть.

Кровь капала на пол, я слышала: кап-кап, кап-кап. Воздух наполнился запахом соли и железа, будоража мою сущность. Я невольно облизнула губы, не в силах отвести взгляд от пальцев Сержа, окрашенных красным. Тот тоже смотрел, удивленный, ошарашенный. Смотрел и никак не мог выпустить бутылку из рук. Он и Юрьев – эти двое представляли собой странную композицию, пугающую, нелепую, уродливую.

– И еще, парень. – Хозяин отступил на шаг. Ему было больно, я знала, но ни тени страданий не появилось на холеном лице. – Среди присутствующих только одно чудовище, только один зверь. Она.

И указал на меня.

– Она.

А потом он подарил мне еще одну улыбку и отдал приказ:

– Оборачивайся. Медленно.

Какая же ты сволочь, Хозяин.

Я сжала кулаки, сдерживая невыносимое желание обернуться, скинуть слабое человеческое обличие. Смотрела на Юрьева, мечтая увидеть, как воспламеняется на нем одежда, как кожа покрывается волдырями. Но все тщетно, колдовской силы во мне не было.

Хозяин демонстративно задрал подол рубахи, обнажая израненный живот, затем вытащил из кармана бутылочку. Темная бутылочка зачарованного стекла, такая не разбивалась и не терялась Никогда. Если, конечно, владелец не пожелал с ней расстаться. Юрьев не желал. Он отвинтил крышку, сделал глоток и нарочито медленно облизнул губы. Рана на животе моментально заросла.

Теперь взгляды колдунов были вновь обращены ко мне. Жадность, зависть, желание обладать, жажда убить, подчинить, уничтожить – в них все. Ведь то, что хранилось в бутылке Хозяина – его главная сила – это часть меня. Моя проклятая волчья кровь.

Взгляды колдунов ранили, но мне не привыкать. Не в первый раз и не в последний. Не страшно. Гораздо страшнее увидеть, как кривится в отвращении лицо мальчишки, как страх вытесняет другое чувство.

Ведь знать, что любимая женщина – монстр и наблюдать, как она им становится – это не одно и тоже.

– Оборачивайся, – повторил Хозяин

В его голосе появилась сталь, от клубящейся силы было тяжело дышать. Тавро уже не пекло, а жгло каленым железом. Хотелось рухнуть на пол и выть, но я лишь сильнее стиснула кулаки.

Наверное, это было смешное зрелище: полуголая женщина, пытавшаяся изо всех сил оставаться собой. Но смеяться мне не хотелось.

– Паулина, посмотри на меня. Прошу.

От тихого ласкового шепота Сережи я чуть не подпрыгнула на месте. Но посмотреть на него так и не решилась.

– Оборачивайся! Давай же, – попросил он. – Не нужно из-за меня терпеть. Ну же!

Дрожь сотрясла мое тело, с таким трудом сдерживаемые оковы рушились. Волчья сущность брала контроль, опрокидывая в водоворот обращения. Наши с Сережей взгляды встретились лишь тогда, когда мой мир потерял краски, ощетинился запахами и звуками. Когда предметы стали чуть больше, а люди и колдуны выше. Когда я стала лишь частью себя прежней.

– Ты красавица, – прошептал Серж и сделал шаг ко мне. – Прав Юрьев. Красавица…

Его голос сорвался в конце фразы, глаза были широко распахнуты, в них плескались отголоски пережитых эмоций. Еще бы, медленный оборот – зрелище ужасное. Чем медленнее появлялась волчица, тем больше боли я испытывала. Быстрее, всегда проще. Но контроль сегодня был у Юрьева.

– Можно подойти? – спросил Серж.

Нельзя!

Я зарычала, оскалилась, демонстрируя клыки.

Не нужно подходить ближе, мальчик, не нужно. Это опасно.

– Браво, Паулина! Браво!

Оказалось, я забыла обо всех вокруг, о мире, но мир, в лице Юрьева, обо мне помнил.

– Замечательно представление! – он экзальтированно захлопал в ладоши. – Я просто не мог мечтать о чем-то подобном.

Развернулась, прижала уши к голове, припала на полусогнутые передние лапы. Я была готова к атаке, но колдун лишь усмехался. Смотря прямо в глаза, бросая вызов, подошел и положил руку на вздыбленную холку, подкрепляя прикосновение толикой силы. Этого хватило, чтобы я, скуля, рухнула на спину, показала незащищенный живот.

– Хорошая девочка, умница моя. А теперь убей мальчишку. В его услугах мы больше не нуждаемся.

Ты монстр, Хозяин. Подлый гад, привыкший загребать жар чужими руками. Но я не могу сопротивляться.

– Убей! Убей! Убей! – скандировали колдуны и ведьмы. – Убей! Убей!

Под их крики я тяжело встала. Подняла глаза на Сержа. Он стоял бледный, напряженный, но не сломленный. Наши взгляды снова встретились, и в его не было ненависти. Мальчишка подарил мне улыбку, и от этого хотелось выть. Ведь я поддавалась приказу Хозяина, уступала искушению. Ощущала, как десны сводило от желания впиться в горячую человеческую плоть. Рвать, кусать, давиться мясом и кровью.

Прав Юрьев, я тоже монстр.

– Убей, – насмехался Хозяин, понимая, что со мной происходит. – И сделай это медленно. Я хочу насладиться каждым мгновением его агонии. Впитать эманации. В конце концов, его долг так и не будет оплачен.

Мой строгий ошейник – тавро, предупреждающе запульсировал. Намекал, что сопротивление будет караться строго. Я медленно подошла к осужденному, борясь с каждым своим шагом. Ведь человеческий разум горел в муках, а волчья сущность постанывала в предвкушении.

Но вместо того чтобы бежать, прятаться, молить о жизни, провоцируя хищницу, Серж опустился на колени. Теперь мы были одного с ним роста, я видела в его зрачках свое отражение, свою оскаленную пасть.

Сережа протянул руку, осторожно коснулся моего носа. От его пальцев пахло кровью Хозяина, и я невольно увернулась, ворча.

– Не бойся, красавица. Не обижу.

Не бойся… не обижу… Какая нелепость! Бедный-бедный мальчик Сережа, неужели ты обезумел? Хотя я тоже сошла с ума. Давным-давно.

Я истерично захохотала, но в волчьем обличье смех вырвался мерзким лающим кашлем. С трудом взяла себя в руки и сделала шаг вперед. Ткнулась носом ему в грудь, с шумом втянула запах. Вкусный: острая нота страха, пряная – отчаяния и бездна сладкой жалости. Жалости ко мне.

Безумный мальчишка! Пожалей лучше себя! Не меня.

Сделала еще вдох и подняла морду к лицу. Нос к носу, глаза в глаза. Облизнула его губы.

Убогая пародия на поцелуй, ты, мальчик, достоин лучшего, но иного дать я не могу. И никто больше не сможет. Жаль.

– Давай, красотка, к чему тянуть время.

Он улыбнулся, обнял за шею, и снова шепотом попросил:

– Давай, Паулина. Не заставляй меня ждать.

В моих глазах появился туман. Неужели слезы? Неважно. Надо бы оттолкнуть его, выбросить из головы все мысли, поддаться волчьей сути и сделать то, что нужно. Да? Да. Я почти готова. Почти…

Вспышка перед глазами была подобна молнии среди ясного неба. Я замерла, забыла дышать, потому что знала, что последует за ней. Образы, мысли, память осужденного – все это впитается в мозг, станет частью души, останется со мной навсегда.

Не хочу!

У меня не было колдовских сил, но был дар, вернее, проклятие: считывать память человека. Такое случалось редко, но недостаточно, чтобы забыть об этом навсегда. И вот теперь я снова с обреченностью следила за калейдоскопом чужой судьбы.

Сережа щедро делился своими печалями и радостями, своей болью и надеждой. Эмоции и события мелькали искрами, проносились перед внутренним взором со скоростью света. Год за годом, складываясь в жизнь, пока скорость не замедлилась, воспоминания не стали выборочными.

Я видела его глазами, слышала его ушами, ощущала органами чувств. Переживала вновь то, что волновало его больше всего. То, почему он оказался здесь, почему отдал себя колдуну.

То, из-за чего отдаст сегодня жизнь.

Дождь идет стеной, по стеклу потоки воды. Дворники не справляются, скорее мешают, ухудшая и без того плохую видимость. Оглушающе, будто и нет преграды в виде кузова автомобиля, взрываются громовые раскаты, черное небо вспыхивает красными, розовыми, фиолетовыми кляксами молний. Ветер дует прямо в лобовое, давит, отчего машина скрипит всеми составными частями, скулит, будто больная собака, дребезжит старым посудным сервантом.

– Серый, долго еще? Мать, наверное, с ума сходит.

Бросаю короткий взгляд на брата и тут же возвращаюсь к дороге. У Кости закрыты глаза, сам он съежился на сидении. Ему страшно.

Эх, надо было остаться у отца, как он предлагал, переночевать, а потом, с утра, ехать домой. Но я так устал в гостях. Устал улыбаться его новой жене, ее родне. Отвечать на дурацкие вопросы, ловить насмешливые взгляды. И делать вид, будто мне все равно.

– Теоретически, скоро должны доехать.

Теоретически. На практике все сложнее. Кажется, я свернул куда-то не туда.

Пытаюсь высмотреть огни города сквозь дождь, но вижу лишь силуэты холмов и темноту, подступающую со всех сторон. На встречной полосе пусто. Последняя машина полосонула светом фар примерно двадцать минут назад. Сзади никого. Приходит мысль, что мы остались одни во всем мире. Наедине с грозой.

Снаружи продолжает громыхать, а потому новый звук я вычленяю не сразу. Поэтому и реагирую поздно. Слишком поздно.

Чудовищный удар обрушивается слева едва ли не продавливая дверцу. А потом машину подхватывает неуправляемый поток и устремляет вниз по склону. Несколько раз меняется верх и низ. Я слышу вопли Кости, душераздирающий скрип металла, рев стихии. Очередной удар отдается во всем теле болью, я захлебываюсь криком и подступающую темноту принимаю с благодарностью.

Прихожу в себя утром. Тело – сплошная рана, каждое движение сродни пытке. А погода смеется, солнце светит, птички поют. Им все равно, что рядом, больше похожий на изломанного манекена, чем человека, лежит мой брат.

Давлю в себе желание заорать, щупаю пульс, слушаю дыхание – жив. Пока жив. Только бы найти телефон, только бы он работал. Звоню спасателям. Где мы, не знаю. Только бы хватило заряда, только бы отследили.

Скорая едет слишком медленно, да я бы сам донес его быстрее…

Вкалывают успокоительное, чтобы не мешал.

Мать встречает в больнице. На лице одни глаза. Руки дрожат, голос тоже. Отца нет, и хорошо. Иначе я не выдержал бы, убил. Это он виноват, его звонок, его приглашение. Обещание, которое он вынудил дать. Или… Нет, я. Я тоже виноват. Виноват. Виноват. Согласился, смалодушничал, не справился.

Дни в больнице – это годы. Одно и тоже: уколы, перевязки, тоска. Брат в коме, прогноз неутешительный. Сижу у него, пока не выгоняют. Мать рядом, отца нет.

Завтра выписка. Нужно искать работу, учится некогда. Да и дьявол с ней, учебой. Прокормить бы семью, тем более Косте нужна особая диета.

Пришел отец, давлю в себе желание наорать. Стоит, смотрит, пытается что-то сказать. Обрываю. Смысла слушать его нет. А вот человека, который явился вместе с ним выслушать приходится.

Нам предлагают чудо. Вылечить Костю. Всего-то и надо, пожелать, да стать собственностью того, кто это предлагает.

Вначале смеюсь как полоумный, а потом становится не до смеха. Или мне вкололи галлюциноген, или он реально колдун, как себя называет.

Колдун, твою мать. Реальный.

Остается малость, решить, кто платит.

Отец отводит глаза, юлит. Оказывается, его новая беременна. Он не может оставить ее. Понятно, скоро у него появится новый ребенок, зачем же отдавать себя за сломанного старого.

Выступаю добровольцем.

Колдун усмехается, какой же он неприятный тип. Глаза, что льдинки, от самого холодом веет. Но делать нечего. Клянусь на крови служить, принадлежать, выполнять все, что скажут, пока не выплачу долг. Или не умру.

Костя открывает глаза. Колдун всего лишь провел открытой ладонью у него над головой, и брат очнулся. Смотрит на меня, пытается улыбнуться.

Не шевелись, Костян, потерпи немного. Скоро побежишь.

Я вывалилась из воспоминаний и некоторое время не могла отдышаться. Эмоции Сережи все еще довлели, затмевая мои собственные. Он так и продолжал держать меня в объятьях.

– Убей, – как сквозь вату я слышала голос Юрьева. – Хватит играть.

– Убей! Убей! Убей! – надрывались колдуны. – Порви на части!

– Давай, красавица, – прошептал Сережа. – Я готов.

А я готова?

Готова. Но сделаю не так, как хочет Хозяин, как жаждут зрители. Все произойдет быстро. Незачем тебе страдать еще больше.

Ткнулась носом ему в шею, прощаясь, и сомкнула клыки на незащищенном горле. Зажмурилась, чтобы только не видеть, как жизнь покидала мальчишку.

Счастливого пути.

– Дурная шавка! – На холку легла чужая ладонь, пальцы больно впились в шкуру, будто хотели проткнуть насквозь, а потом неведомая сила оторвала меня от тела Сережи и швырнула прочь. Я с грохотом врезалась в барную стойку.

– Все прочь! – Похлеще любого волка прорычал Юрьев. – Вон.

Зрители моментально испарились. Ушел даже Воротаев, ведь спорить с Хозяином, когда он в гневе, было чревато. Наступила блаженная тишина. Ощущая, как ноет все тело, я невольно улыбалась.

– Дурная ты шавка, Паулина, – повторил Юрьев, но в его голосе больше не слышалась злоба. Хозяин был доволен.

Непонимающе подняла глаза, так и есть – ухмыляется.

– Дурная шавка, за то и уважаю, – он коснулся моего лба. – Хорошо сработала, не подкопаться. Воротаев бабки перевел, а бабу не получил. Чудно.

То ли от удара, то ли пережитых эмоций, соображала я плохо.

– А теперь уматывай. Отлежись где-нибудь. Хоть в своей каморке, хоть до дома дуй. Завтра в девять утра жду. Ты мне нужна боеспособной.

И не успела я хоть как-то среагировать, даже мысленно крикнуть, куда он мог засунуть свое уважение, Максим Юрьев исчез.

Я осталась одна.