Протоиерей В. А. Цыпин Церковное Право
Часть I. Источники церковного права
Введение
Церковь и право. Богочеловеческая природа Церкви
Являя собой Царство Небесное на земле, Церковь с самого своего рождения обнаружила свою Богочеловеческую природу, которой она отличается от всех иных человеческих обществ, в том числе и религиозных.
Церковь — это Божественное учреждение, в котором Святой Дух подает людям благодатные силы для духовного возрождения, спасения и обо́жения.
Церковь Христова — это Царство не от мира сего (Ин. 18:36), в то же время это — Царство, видимо явленное в сем мире. С человеческой стороны она представляет собой «общество человеков, соединенных православною верою, законом Божиим, священноначалием и Таинствами»[1].
В самом Священном Писании слово «церковь» употребляется и для указания на ее неземную природу: дом Божий, «Который есть Церковь Бога живого, столп и утверждение истины» (1 Тим. 3:15), Тело Христово, «Которое есть Церковь» (Колосс. 1:24–25), — и для того, чтобы обозначить ее как человеческое общество: говоря о том, что согрешившего брата надо сначала обличить наедине, а если не послушается, то перед свидетелями. Господь добавил: «Если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:17).
Понятие «церковь» ведет происхождение от двух греческих слов, которые указывают на обе эти — Божественную и человеческую — стороны в природе Церкви. На славянских и германских языках («црква» — по-сербски, Kirche — по-немецки, church — по-английски) слово «церковь» восходит к греческому словосочетанию «κυριακη οικου» (Дом Господень), а по-латыни и в языках романских (ecclesia, l'eglise, chiesa) происходит от греческого слова «εκκγησια» которое обозначает общественное, или народное, собрание.
Как Тело Христово Церковь бесконечно превосходит все земное и никаким земным законам не подлежит, но как человеческое общество она подчиняется общим условиям земного порядка: вступает в те или иные отношения с государствами, другими общественными образованиями. Уже одно это обстоятельство вводит ее в область права. Однако область права касается не только указанных отношений Церкви. Она охватывает и внутрицерковную жизнь, устройство Церкви, взаимоотношения между церковными общинами и институтами, а также между отдельными членами Церкви.
Создатель и Глава Церкви дал ей Свой закон: правило веры и правило жизни по вере, т. е. догматы веры и нравственный закон, а вместе с тем Он дал и закон, которым устанавливаются отношения между отдельными частями ее живого организма. Свои основные законы Церковь получила от самого Христа, другие законы она издавала сама, властью, которую Он вручил ей.
Нормы и правила, регулирующие как внутреннюю жизнь Церкви, в ее общинно-институциональном аспекте, так и ее отношения с другими общественными союзами, религиозного или политического характера, составляют церковное право. Этими нормами, правилами, законами Церковь оберегает свой богозданный строй.
Право
Чтобы четче определить область церковного права, необходимо раскрыть значение самого понятия «право». Философия права знает много разноречивых определений этого, на первый взгляд, казалось бы, всегда одинаково понимаемого термина. Такая разноголосица обусловлена существованием разных теорий права. Поскольку понятие «право» — предельно широкое и ключевое в юридической науке, от того или иного определения его зависит характер правовой теории.
Одно из этих определений не лишено и известного церковного авторитета. Имеется в виду классическое римское определение, вошедшее в «Дигесты» императора Юстиниана (533 г.) и заимствованное оттуда в византийские законодательные сборники: «Василики» («Базилики») и «Прохирон» (IX в.), а также в канонический сборник — «Алфавитную Синтагму» Матфея Властаря (1335 г.). Оно сформулировано так: «Право есть творчество в области доброго и равного». Выражено это, конечно, не на языке современной науки, тем не менее данное определение отличается изрядной логической ясностью и достаточной однозначностью. Область права отделяется им от науки и искусства: подразумевается, что наука — это творчество в области истинного, а искусство — в области прекрасного. Указанием же на «равное» право отмежевывается и от морали, которая, тоже будучи творчеством в области доброго, не ограничена требованием равенства.
Понятия равенства, справедливости, эквивалентности позволяют провести отчетливую границу между правом и моралью. Недаром в древности эмблемой права служили весы — инструмент, предназначенный для измерения тяжести предметов через установление равновесия.
При всей своей классической ясности лапидарное римское определение, конечно, слишком абстрактно. Наука нового времени XVII–XX вв. дает более содержательные, хотя и, как правило, более узкие, односторонние определения права.
В философии права XVIII столетия преобладало формальное направление. Право определялось как средство разграничения воли отдельных лиц. Как отмечал русский юрист профессор Н. М. Коркунов, «полного, законченного развития эта теория достигла… в учениях Томазия, Канта, и Фихте, резко отделивших право от нравственности и придавших праву чисто формальный характер. В праве видели внешний порядок человеческих отношений. Функцией права признавалось отмежевание каждому индивиду неприкосновенной сферы, где бы свободно могла проявляться его воля»[2].
Крупный немецкий юрист XIX века Иеринг, в противоположность формальному направлению юридической науки, функцию права видел не в ограничении воли, а в охране интересов.
Н. М. Коркунов вводит в это определение существенную поправку, рассматривая право как средство не охраны, а разграничения интересов. В известном смысле продолжая традицию формальной школы, религиозный философ князь Е. Н. Трубецкой дает такое определение: «Право есть внешняя свобода, предоставленная и ограниченная нормой»[3].
Немецкий теоретик права Ф. Савиньи в своей «Системе современного римского права» (1815–1847 гг.), дал, возможно, самое глубокое в европейской юридической науке XIX столетия определение сущности и генезиса права: «Если мы отвлечем право от всякого особенного содержания, — писал он, — то получим как общее существо всякого права нормирование определенным образом совместной жизни многих. Но случайный агрегат неопределенного множества людей есть представление произвольное, лишенное всякой реальности. А если бы и действительно имелся такой агрегат, то он был бы не способен, конечно, произвести право. В действительности же везде, где люди живут вместе, мы видим, что они образуют одно духовное целое, и это единство их проявляется и укрепляется в употреблении одного общего языка. В этом единстве духовном и коренится право, так как в общем всех проникающем народном духе представляется сила, способная удовлетворить потребности в урегулировании совместной жизни людей. Но говоря о народе как о целом, мы должны иметь в виду не одних лишь наличных членов его: духовное единство соединяет также и сменяющие друг друга поколения, настоящее с прошлым. Право сохраняется в народе силой предания, обусловленной не внезапной, а совершенно постепенной, незаметной сменой поколений»[4].
По мысли ученика Савиньи Г. Пухты, «право развивается из народного духа, как растение из зерна»[5], Свои воззрения на происхождение права Г. Пухта изложил в монографии «Обычное право». «В Священном Писании, — отмечал он, — происхождение рода человеческого изображается так, что вначале был один человек, затем два: мужчина и женщина, а потом рожденные от них. Первые люди составляли… с самого начала определенный союз, союз семейный. Первая семья, размножаясь, поделилась на несколько семей и развилась в племя, в народ, который, точно так же размножаясь, поделился на новые племена, ставшие в свой черед народами… Важно в этом, что мы, таким образом, не находим ни одного момента, когда бы люди жили, не составляя какого-либо органического целого. Народное единство основывается на единстве духовного родства. Но родство одного недостаточно для образования народа, иначе был бы один народ. Обособление одного народа от другого определяется их территориальным обособлением, причем к естественному единству приходит и другое, выражающееся в политической организации, чрез что народ становится государством. Государство не есть естественный союз. Оно образуется волею: государственный строй есть выражение общей воли о том, что составляет существо государства. Эта общая воля не могла, однако, непосредственно и первоначально иметь никакого другого источника, как естественное согласие, единомыслие»[6].
В юридической науке XX века сложилось несколько школ; социологическая, психологическая, феноменологическая, нормативная. Крупнейший нормативист Х. Кельзен, опираясь на неокантианскую философию, развивал «чистую» теорию права, отрицая его обусловленность какими бы то ни было внешними по отношению к праву факторами. Государство он рассматривал как персонификацию правопорядка. Общепринятое в советской юридической науке определение права дано в Большой советской энциклопедии: «Право — это совокупность установленных или санкционированных государством общеобязательных правил поведения, соблюдение которых обеспечивается мерами государственного воздействия»[7]. То есть наличие права обусловлено существованием государства. Это определение выводит за рамки права обычное догосударственное право и право церковное.
Любое право, в том числе и внегосударственное, обычное или церковное, заключается в регламентации поведения людей, их действий, основываясь на санкциях по отношению к нарушителям установленного правопорядка. Задачей права является регулирование взаимоотношений между людьми, живущими в обществе, путем установления равно обязательных для всех правил поведения. Оно предусматривает также в случае необходимости принятие мер для принуждения к тому, чтобы правилам подчинялись все. Предусмотренные законодателем санкции для восстановления попранного правопорядка делают его неуязвимым для нарушителей.
Труднейшим для философии права является вопрос о разграничении морали и права, в том случае, конечно, если существование права не ставить в обязательную зависимость от существования и функционирования государства.
Мудрая притча Спасителя о работниках в винограднике на живом примере помогает безошибочно различать мораль и право. Работнику, пришедшему около 11 часа, хозяин дома заплатил столько же, сколько и тем, кто «перенес тягость дня и зной». Проработавшие целый день остались недовольны и стали роптать на хозяина, а он ответил одному из них: «Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе. Разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив от того, что я добр?» (Мф. 20:1-15).
Справедливость была соблюдена по отношению ко всем работникам, никто из них не получил меньше условленной платы — динария, но по отношению к пришедшим около 11 часов хозяин проявил любовь, которая относится к области нравственности. Завистливый же работник пытался, не имея на то основания, из щедрости хозяина сделать правовую норму и упрекал его за то, что тот не обнаружил равной щедрости ко всем работникам.
От морали право отличается прежде всего своим по преимуществу общественным характером, в то время как мораль, не лишенная общественного содержания, носит все-таки в основном личностный характер. Право, согласно древней аксиоме, существует везде, где есть общество: «ubi societas, ibi jus est». Еще одно важное отличие права от морали заключается в том, что в его компетенцию входят главным образом внешние действия, поступки людей, а не их внутренние мотивы, и наконец, правовым нормам свойствен обязательный и даже принудительный характер, обеспечиваемый применением санкций к нарушителям этих норм.
Русский философ В. С. Соловьев писал: «Право есть низший предел, некоторый минимум нравственности, для всех обязательный». Задача права, считал он, «не в том, чтобы лежащий во зле мир превратился в Царствие Божие, а в том, чтобы он до времени не превратился в ад»[8].
Применимость правовых норм к жизни Церкви
Есть ли у нас основания распространять признаки права (его общественно-институциональный характер, опору на санкции), лежащий в основе его принцип справедливости, на право церковное, применимы ли правовые категории к жизни Церкви, иными словами, возникает вопрос о самом существовании церковного права. Ряд обстоятельств дает повод для сомнений в применимости правовых норм к жизни Церкви.
Хотя с человеческой стороны Церковь — тоже один из общественных союзов, однако это союз совершенно особого рода, природа и цель которого не замыкаются земным горизонтом. В сферу права не входят внутренние мотивы человеческих поступков, а разве не учил нас Господь судить себя не по одним делам нашим, но и самые греховные побуждения, греховные мысли и чувства вменять себе наравне с делами: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:28). И наконец, разве в Церкви, созданной Тем, Кто «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит» (Ис. 42:3), — есть место санкциям, принуждению?
Эти недоумения и в древности, и в наши дни сектантски мыслящих богословов, от гностиков, монтанистов, павликиан, средневековых вальденсов, немецких реформаторов, вроде Агриколы, до новейших протестантских ученых: Хирша, Элерта, Альтхауза — приводили к поспешным антиномистским выводам. Антиномистской тенденции не избежал и крупный православный богослов прот. Н. Афанасьев. Антиномисты утверждают, что между понятием права и Христианской Церковью лежит внутреннее противоречие, что право и Церковь несовместимы, что «церковное право» — это нонсенс, «contradictio in adjecto», ибо новозаветная благодать исключает не только ветхий, но и всякий вообще закон.
Между тем сам Господь учил нас иному. Он говорил: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5:17). В самом деле, нравственный закон, основанный на любви, является несравненно более важным началом в ней, чем право, опирающееся на справедливость. И все-таки правовое начало — это тоже неотъемлемый элемент церковного организма. Взаимные отношения между членами церковного Тела регулируются не только внутренними мотивами людей и нравственными заповедями, но и общеобязательными нормами, нарушение которых влечет за собой применение санкций, именно санкций, хотя и совершенно особого характера, не совпадающих с санкциями, предусматриваемыми государственным правом.
Церковному праву тоже присущ характер принудительности, но меры принуждения, применяемые церковной властью, решительно отличаются от тех, которые применяются государственной властью. Церковь не уполномочена своим Основателем принуждать физически, опираясь на материальную силу, что может позволить себе государство.
Другой важной особенностью церковных санкций является то, что даже самые тяжкие из них применяются не только ради поддержания церковного порядка, но и, в не меньшей степени, ради духовной пользы самого нарушителя церковных законов. И светское право не пренебрегает целью исправления правонарушителя; оно, однако, не ставит эту цель во главу угла, исходя прежде всего из задачи охраны общественного благополучия. Предусматриваемая уголовными кодексами ряда стран смертная казнь определенно свидетельствует о том, что нравственное исправление преступника не во всех случаях является целью законодательства. Евангелие же учит нас тому, что всякая человеческая душа имеет бесконечную ценность: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16:26). Даже такая крайняя церковная кара, как анафема, применяется не только для защиты церковного мира, но равным образом и для того, чтобы побудить самого анафематствованного к раскаянию, чтобы помочь ему «в познание истины прийти».
Существование в Церкви общеобязательных законов, защищенных санкциями, предусмотренными для нарушителей, не противоречит христианской свободе. Хотя то или иное церковное наказание, очевидно, не всегда вызывает внутреннее согласие того, кто подвергся ему, однако в конечном счете возможность применения церковных законов, в том числе и карательных, опирается на добровольное согласие членов Церкви подчиняться им. Нет и не может быть никакого принуждения к вступлению в Церковь, но коль скоро человек стал членом Церкви, он тем самым взял на себя обязанность подчиняться и Божественным законам, и тем законам и правилам, которые принадлежат к области положительного церковного права, т. е. являются продуктом церковного законодательства, осуществляемого в силу власти, вверенной Церкви ее Основателем. Причем подчинение этим законам имеет характер необходимости — необходимости внешней, поскольку оно гарантировано деятельностью церковных инстанций, обладающих хотя и духовной, но вполне реальной силой, и необходимости внутренней, ибо без подчинения Божественным и церковным законам невозможно улучить спасение, ради которого человек и становиться членом Церкви.
Вопрос о том, совместимы или не совместимы Церковь и право, допустим для сознания богослова-протестанта, который может позволить себе смотреть на церковное предание как на историю отступлений от исконного Евангельского учения; для нас же, православных, предание обладает безусловным авторитетом, а оно включает в себя и Правила Апостолов, Вселенских и Поместных Соборов и Святых Отцов. Сомневаться же в правовом, юридическом характере этих правил нет разумных оснований.
Место церковного права в системе права
Церковное право занимает в системе права определенное место. Какое именно? В своих ответах на этот вопрос юристы значительно расходятся между собой. Еще в Древнем Риме существовало деление права на две ветви: jus publicum (публичное право), и jus privatum (частное право). В «Дигестах» императора Юстиниана сказано: «Изучение права распадается на две части: публичное и частное. Публичное право, которое (относится) к положению римского государства, частное, которое (относится) к пользе отдельных лиц»[9].
Опираясь на это классическое разделение, многие из правоведов и канонистов либо пытаются отнести церковное право к одному из названных институтов, либо само церковное право разделяют на церковное публичное и церковное частное право. В Риме религия вполне отождествлялась с государственными интересами, поэтому и jus sacrum (священное право) в «Дигестах» совершенно последовательно рассматривается как часть публичного, государственного права: «Публичное право включает в себя святыни (sacra), служение жрецов, положение магистратов»[10].
Такую классификацию права восприняли и некоторые христианские канонисты, не только западные, но и русские. Профессор Н. С. Суворов писал: «В церковном праве нет надобности различать публичное и частное право, потому что все вообще церковное право носит публичный характер»[11]. Однако его точку зрения не разделяют другие видные православные канонисты: епископ Никодим (Милаш), профессор А. С. Павлов.
Сложившееся в Константиновскую эпоху сращение церковного права с государственным законодательством представляет собой лишь исторический феномен, который имеет и свое начало, не совпадающее с рождением Церкви, и свой теперь уже очевидный конец. А главное, в этом сражении, в византийских «Номоканонах», всегда можно отделить каноны (κανωνες) от законов (νομος). Церковь — не государственное установление. Христианская вера предназначена для всех, независимо от национальности и государственной принадлежности, Вселенская Церковь не замыкается государственными границами. Поэтому универсальное церковное законодательство не может быть частью государственного законодательства, всегда национально или по меньшей мере территориально ограниченного.
Государственное, публичное право всякого народа является продуктом его истории и потому претерпевает изменения в зависимости от перемен в жизни народа. Напротив, Церковь выводит свое право из Божественного Откровения, данного людям навсегда, вследствие чего первооснова церковного права, его ядро, остается неизменным на все времена, как неизменны догматы веры. Церковное право совершенно самобытно по отношению к праву любого государственного или политического образования.
Церковь Христова имела свои правила, свою достаточно полно разработанную систему законов еще тогда, когда Римское государство не только не признавало за ней статуса публичной корпорации, но прямо преследовало ее как недозволенную ассоциацию (collegium illicitum). Государство может, конечно, как это и произошло вскоре после издания Миланского эдикта (313 г.), придать церковным правилам статус государственных законов, обязательных для исполнения гражданами, но для членов Церкви эти правила обязательны и без государственной санкции, в силу их церковного авторитета. Таким образом, право, определяющее внутри-церковные отношения, своим происхождением не обязано государству и не является частью государственного, публичного права.
Иначе обстоит дело с внешним церковным правом, т. е. теми нормами, которыми регулируются отношения Церкви как одного из общественных союзов с другими общественными образованиями, прежде всего с государством. В данной сфере поместная Церковь вполне зависит от воли государственной власти, осуществляющей свои суверенные полномочия на территории этой Церкви.
Чтобы правильно судить об отношениях между Церковью и государством, а значит, и между церковным и государственным правом, нельзя упускать из виду принципиальное различие между внутренним и внешним церковным правом. Последнее, безусловно, входит в сферу государственного права. Государство может рассматривать Церковь как публичную корпорацию и даже признавать за церковными правилами статус государственных законов, оно может признавать ее всего лишь как частное общество или устанавливать какие-либо иные нормы для ее существования, может, наконец, подобно Римской империи, объявить ее вне закона; но внутрицерковное законодательство по самой природе своей во всех этих случаях остается совершенно самобытным и суверенным.
Некоторые из канонистов, главным образом католические авторы, всячески подчеркивая независимость и самостоятельность Церкви по отношению к государственной власти, включают взаимоотношения между государством и Церковью в область международного права. За такой позицией, очевидно, скрывается представление о Церкви как о своеобразном государственном образовании, при этом забывается то обстоятельство, что Церковь является все-таки Царством не от мира сего, иноприродным политическим союзам, преследующим совершенно иные цели, чем государство, а потому и не имеющим оснований для заключения с государством конкордатов и договоров, опосредующих международные отношения. Несостоятельны поэтому и те системы, в которых церковное право, наряду с государственным и международным, включается в публичное право как его особая отрасль.
Нет серьезных оснований относить церковное право и к области частного права. Главный аргумент в защиту этой точки зрения тот, что религия — дело совести, а не государственной повинности, следовательно, дело частное. Верно, с христианской точки зрения не может быть принуждения к религиозной вере. Из этого вовсе не следует, что Церковь есть дело частное. Церковь, конечно, представляет собой частное общество по отношению к государству, которое не признает за ним статус публичной корпорации. Церковь — частное общество и в отношении к тем лицам, которые к ней не принадлежат, но для своих членов, а это самое главное, Церковь вовсе не частное общество, а организм, обладающий предельной универсальностью.
На этом основании приходится отвергнуть и концепцию тех юристов, кто, в зависимости от того, отделена или не отделена Церковь от государства, рассматривает ее право как публичное в первом случае и как частное — во втором. Историк права Марецолл в своих «Институциях римского права» (1875 г.) писал: «Каждый человек по своим верованиям входит в состав той или другой религиозной общины. Отсюда возникают более или менее своеобразные религиозные отношения. Отношения эти совпадают всецело со всеми прочими отношениями в государстве, именно там, где существует вполне национальная религия. Так, у римлян, jus sacrum отнесен к jus romanum publicum. Где же нет такого отождествления интересов государства с интересами религии, именно в новейших государствах, отношения верующих к их религиозной общине, Церкви, образуют особенное право — церковное. Церковное право, поскольку речь идет об отношении Церкви к государству, входит, правда, в состав государственного права. Но так как оно затрагивает и интересы отдельных лиц и видоизменяет их, то оно относится и к частному праву. Все же остальное в церковном праве лежит на границе между частным и публичным правом»[12].
Рассуждения автора правильны, но все дело в том, что, как остроумно заметил А. С. Павлов, «нечто, «лежащее на границе между частным и публичным правом», существующим в государствах, и составляет в церковном праве существенный элемент, который проникает всю его систему и дает ему характер, отличный от всякого другого права»[13].
Таким образом, внутреннее церковное право нельзя отнести ни к частному, ни к публичному праву. А. С. Павлов писал: «Пока систематика различных отделов права не возведена к бесспорным философским началам, до тех пор мы вправе оставаться при взгляде средневековых цивилистов и канонистов, которые, имея в виду различие источников и предметов частного и публичного права, с одной стороны, и канонического — с другой, не находили иного, высшего начала для деления системы права и сообразно с этим разделяли все право в последней инстанции на jus civile (право гражданское, т. е. мирское, светское вообще) и jus canonicum (право каноническое, церковное)»[14].
Добавить к этому можно лишь следующее: и самые блестящие успехи юридической систематики не могут поколебать сложившуюся в средневековье классификацию права — разделение его на гражданское и церковное. Г. Пухта вполне резонно отмечал, что римляне «рассматривали «священное право» (jus sacrum) лишь как часть «публичного права» (jus publicum), это вполне соответствовало характеру их религии. Напротив, право Христианской Церкви представляет собой третью ветвь права, наравне с частным и публичным (общественным правом)»[15], Аналогичной точки зрения придерживался и учитель Г. Пухты Ф. Савиньи[16].
Само же церковное право канонисты в зависимости от его источника делят на Божественное (divinum), которое некоторые ученые называют еще и естественным (naturale), основанное на ясно, выраженной Божественной воле, и положительное (positivum), или церковное право в узком смысле слова, основанное на точно установленных законодательных актах самой Церкви.
В зависимости от того, идет ли речь о праве, регулирующем внутреннюю жизнь Церкви или ее отношения с иными общественными и политическими образованиями, прежде всего, государством, различают внутреннее (internum) и внешнее (externum) церковное право.
Церковное право разделяют также на писаное (scriptum), когда известные законы были изданы, утверждены и письменно изложены компетентной законодательной властью, и обычное, или неписаное (nonscriptum, per consuetudinem), если оно хранилось в Церкви путем предания и обычая.
Наконец, существует общее (commune) и частное (particulare) церковное право. Первое подразумевает основные законы, обязательные для Вселенской Церкви, второе же составляют законодательные акты, действующие в отдельных поместных Церквах.
Церковь и право. Богочеловеческая природа Церкви
Являя собой Царство Небесное на земле, Церковь с самого своего рождения обнаружила свою Богочеловеческую природу, которой она отличается от всех иных человеческих обществ, в том числе и религиозных.
Церковь — это Божественное учреждение, в котором Святой Дух подает людям благодатные силы для духовного возрождения, спасения и обо́жения.
Церковь Христова — это Царство не от мира сего (Ин. 18:36), в то же время это — Царство, видимо явленное в сем мире. С человеческой стороны она представляет собой «общество человеков, соединенных православною верою, законом Божиим, священноначалием и Таинствами»[1].
В самом Священном Писании слово «церковь» употребляется и для указания на ее неземную природу: дом Божий, «Который есть Церковь Бога живого, столп и утверждение истины» (1 Тим. 3:15), Тело Христово, «Которое есть Церковь» (Колосс. 1:24–25), — и для того, чтобы обозначить ее как человеческое общество: говоря о том, что согрешившего брата надо сначала обличить наедине, а если не послушается, то перед свидетелями. Господь добавил: «Если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:17).
Понятие «церковь» ведет происхождение от двух греческих слов, которые указывают на обе эти — Божественную и человеческую — стороны в природе Церкви. На славянских и германских языках («црква» — по-сербски, Kirche — по-немецки, church — по-английски) слово «церковь» восходит к греческому словосочетанию «κυριακη οικου» (Дом Господень), а по-латыни и в языках романских (ecclesia, l'eglise, chiesa) происходит от греческого слова «εκκγησια» которое обозначает общественное, или народное, собрание.
Как Тело Христово Церковь бесконечно превосходит все земное и никаким земным законам не подлежит, но как человеческое общество она подчиняется общим условиям земного порядка: вступает в те или иные отношения с государствами, другими общественными образованиями. Уже одно это обстоятельство вводит ее в область права. Однако область права касается не только указанных отношений Церкви. Она охватывает и внутрицерковную жизнь, устройство Церкви, взаимоотношения между церковными общинами и институтами, а также между отдельными членами Церкви.
Создатель и Глава Церкви дал ей Свой закон: правило веры и правило жизни по вере, т. е. догматы веры и нравственный закон, а вместе с тем Он дал и закон, которым устанавливаются отношения между отдельными частями ее живого организма. Свои основные законы Церковь получила от самого Христа, другие законы она издавала сама, властью, которую Он вручил ей.
Нормы и правила, регулирующие как внутреннюю жизнь Церкви, в ее общинно-институциональном аспекте, так и ее отношения с другими общественными союзами, религиозного или политического характера, составляют церковное право. Этими нормами, правилами, законами Церковь оберегает свой богозданный строй.
Право
Чтобы четче определить область церковного права, необходимо раскрыть значение самого понятия «право». Философия права знает много разноречивых определений этого, на первый взгляд, казалось бы, всегда одинаково понимаемого термина. Такая разноголосица обусловлена существованием разных теорий права. Поскольку понятие «право» — предельно широкое и ключевое в юридической науке, от того или иного определения его зависит характер правовой теории.
Одно из этих определений не лишено и известного церковного авторитета. Имеется в виду классическое римское определение, вошедшее в «Дигесты» императора Юстиниана (533 г.) и заимствованное оттуда в византийские законодательные сборники: «Василики» («Базилики») и «Прохирон» (IX в.), а также в канонический сборник — «Алфавитную Синтагму» Матфея Властаря (1335 г.). Оно сформулировано так: «Право есть творчество в области доброго и равного». Выражено это, конечно, не на языке современной науки, тем не менее данное определение отличается изрядной логической ясностью и достаточной однозначностью. Область права отделяется им от науки и искусства: подразумевается, что наука — это творчество в области истинного, а искусство — в области прекрасного. Указанием же на «равное» право отмежевывается и от морали, которая, тоже будучи творчеством в области доброго, не ограничена требованием равенства.
Понятия равенства, справедливости, эквивалентности позволяют провести отчетливую границу между правом и моралью. Недаром в древности эмблемой права служили весы — инструмент, предназначенный для измерения тяжести предметов через установление равновесия.
При всей своей классической ясности лапидарное римское определение, конечно, слишком абстрактно. Наука нового времени XVII–XX вв. дает более содержательные, хотя и, как правило, более узкие, односторонние определения права.
В философии права XVIII столетия преобладало формальное направление. Право определялось как средство разграничения воли отдельных лиц. Как отмечал русский юрист профессор Н. М. Коркунов, «полного, законченного развития эта теория достигла… в учениях Томазия, Канта, и Фихте, резко отделивших право от нравственности и придавших праву чисто формальный характер. В праве видели внешний порядок человеческих отношений. Функцией права признавалось отмежевание каждому индивиду неприкосновенной сферы, где бы свободно могла проявляться его воля»[2].
Крупный немецкий юрист XIX века Иеринг, в противоположность формальному направлению юридической науки, функцию права видел не в ограничении воли, а в охране интересов.
Н. М. Коркунов вводит в это определение существенную поправку, рассматривая право как средство не охраны, а разграничения интересов. В известном смысле продолжая традицию формальной школы, религиозный философ князь Е. Н. Трубецкой дает такое определение: «Право есть внешняя свобода, предоставленная и ограниченная нормой»[3].
Немецкий теоретик права Ф. Савиньи в своей «Системе современного римского права» (1815–1847 гг.), дал, возможно, самое глубокое в европейской юридической науке XIX столетия определение сущности и генезиса права: «Если мы отвлечем право от всякого особенного содержания, — писал он, — то получим как общее существо всякого права нормирование определенным образом совместной жизни многих. Но случайный агрегат неопределенного множества людей есть представление произвольное, лишенное всякой реальности. А если бы и действительно имелся такой агрегат, то он был бы не способен, конечно, произвести право. В действительности же везде, где люди живут вместе, мы видим, что они образуют одно духовное целое, и это единство их проявляется и укрепляется в употреблении одного общего языка. В этом единстве духовном и коренится право, так как в общем всех проникающем народном духе представляется сила, способная удовлетворить потребности в урегулировании совместной жизни людей. Но говоря о народе как о целом, мы должны иметь в виду не одних лишь наличных членов его: духовное единство соединяет также и сменяющие друг друга поколения, настоящее с прошлым. Право сохраняется в народе силой предания, обусловленной не внезапной, а совершенно постепенной, незаметной сменой поколений»[4].
По мысли ученика Савиньи Г. Пухты, «право развивается из народного духа, как растение из зерна»[5], Свои воззрения на происхождение права Г. Пухта изложил в монографии «Обычное право». «В Священном Писании, — отмечал он, — происхождение рода человеческого изображается так, что вначале был один человек, затем два: мужчина и женщина, а потом рожденные от них. Первые люди составляли… с самого начала определенный союз, союз семейный. Первая семья, размножаясь, поделилась на несколько семей и развилась в племя, в народ, который, точно так же размножаясь, поделился на новые племена, ставшие в свой черед народами… Важно в этом, что мы, таким образом, не находим ни одного момента, когда бы люди жили, не составляя какого-либо органического целого. Народное единство основывается на единстве духовного родства. Но родство одного недостаточно для образования народа, иначе был бы один народ. Обособление одного народа от другого определяется их территориальным обособлением, причем к естественному единству приходит и другое, выражающееся в политической организации, чрез что народ становится государством. Государство не есть естественный союз. Оно образуется волею: государственный строй есть выражение общей воли о том, что составляет существо государства. Эта общая воля не могла, однако, непосредственно и первоначально иметь никакого другого источника, как естественное согласие, единомыслие»[6].
В юридической науке XX века сложилось несколько школ; социологическая, психологическая, феноменологическая, нормативная. Крупнейший нормативист Х. Кельзен, опираясь на неокантианскую философию, развивал «чистую» теорию права, отрицая его обусловленность какими бы то ни было внешними по отношению к праву факторами. Государство он рассматривал как персонификацию правопорядка. Общепринятое в советской юридической науке определение права дано в Большой советской энциклопедии: «Право — это совокупность установленных или санкционированных государством общеобязательных правил поведения, соблюдение которых обеспечивается мерами государственного воздействия»[7]. То есть наличие права обусловлено существованием государства. Это определение выводит за рамки права обычное догосударственное право и право церковное.
Любое право, в том числе и внегосударственное, обычное или церковное, заключается в регламентации поведения людей, их действий, основываясь на санкциях по отношению к нарушителям установленного правопорядка. Задачей права является регулирование взаимоотношений между людьми, живущими в обществе, путем установления равно обязательных для всех правил поведения. Оно предусматривает также в случае необходимости принятие мер для принуждения к тому, чтобы правилам подчинялись все. Предусмотренные законодателем санкции для восстановления попранного правопорядка делают его неуязвимым для нарушителей.
Труднейшим для философии права является вопрос о разграничении морали и права, в том случае, конечно, если существование права не ставить в обязательную зависимость от существования и функционирования государства.
Мудрая притча Спасителя о работниках в винограднике на живом примере помогает безошибочно различать мораль и право. Работнику, пришедшему около 11 часа, хозяин дома заплатил столько же, сколько и тем, кто «перенес тягость дня и зной». Проработавшие целый день остались недовольны и стали роптать на хозяина, а он ответил одному из них: «Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе. Разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив от того, что я добр?» (Мф. 20:1-15).
Справедливость была соблюдена по отношению ко всем работникам, никто из них не получил меньше условленной платы — динария, но по отношению к пришедшим около 11 часов хозяин проявил любовь, которая относится к области нравственности. Завистливый же работник пытался, не имея на то основания, из щедрости хозяина сделать правовую норму и упрекал его за то, что тот не обнаружил равной щедрости ко всем работникам.
От морали право отличается прежде всего своим по преимуществу общественным характером, в то время как мораль, не лишенная общественного содержания, носит все-таки в основном личностный характер. Право, согласно древней аксиоме, существует везде, где есть общество: «ubi societas, ibi jus est». Еще одно важное отличие права от морали заключается в том, что в его компетенцию входят главным образом внешние действия, поступки людей, а не их внутренние мотивы, и наконец, правовым нормам свойствен обязательный и даже принудительный характер, обеспечиваемый применением санкций к нарушителям этих норм.
Русский философ В. С. Соловьев писал: «Право есть низший предел, некоторый минимум нравственности, для всех обязательный». Задача права, считал он, «не в том, чтобы лежащий во зле мир превратился в Царствие Божие, а в том, чтобы он до времени не превратился в ад»[8].
Применимость правовых норм к жизни Церкви
Есть ли у нас основания распространять признаки права (его общественно-институциональный характер, опору на санкции), лежащий в основе его принцип справедливости, на право церковное, применимы ли правовые категории к жизни Церкви, иными словами, возникает вопрос о самом существовании церковного права. Ряд обстоятельств дает повод для сомнений в применимости правовых норм к жизни Церкви.
Хотя с человеческой стороны Церковь — тоже один из общественных союзов, однако это союз совершенно особого рода, природа и цель которого не замыкаются земным горизонтом. В сферу права не входят внутренние мотивы человеческих поступков, а разве не учил нас Господь судить себя не по одним делам нашим, но и самые греховные побуждения, греховные мысли и чувства вменять себе наравне с делами: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:28). И наконец, разве в Церкви, созданной Тем, Кто «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит» (Ис. 42:3), — есть место санкциям, принуждению?
Эти недоумения и в древности, и в наши дни сектантски мыслящих богословов, от гностиков, монтанистов, павликиан, средневековых вальденсов, немецких реформаторов, вроде Агриколы, до новейших протестантских ученых: Хирша, Элерта, Альтхауза — приводили к поспешным антиномистским выводам. Антиномистской тенденции не избежал и крупный православный богослов прот. Н. Афанасьев. Антиномисты утверждают, что между понятием права и Христианской Церковью лежит внутреннее противоречие, что право и Церковь несовместимы, что «церковное право» — это нонсенс, «contradictio in adjecto», ибо новозаветная благодать исключает не только ветхий, но и всякий вообще закон.
Между тем сам Господь учил нас иному. Он говорил: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5:17). В самом деле, нравственный закон, основанный на любви, является несравненно более важным началом в ней, чем право, опирающееся на справедливость. И все-таки правовое начало — это тоже неотъемлемый элемент церковного организма. Взаимные отношения между членами церковного Тела регулируются не только внутренними мотивами людей и нравственными заповедями, но и общеобязательными нормами, нарушение которых влечет за собой применение санкций, именно санкций, хотя и совершенно особого характера, не совпадающих с санкциями, предусматриваемыми государственным правом.
Церковному праву тоже присущ характер принудительности, но меры принуждения, применяемые церковной властью, решительно отличаются от тех, которые применяются государственной властью. Церковь не уполномочена своим Основателем принуждать физически, опираясь на материальную силу, что может позволить себе государство.
Другой важной особенностью церковных санкций является то, что даже самые тяжкие из них применяются не только ради поддержания церковного порядка, но и, в не меньшей степени, ради духовной пользы самого нарушителя церковных законов. И светское право не пренебрегает целью исправления правонарушителя; оно, однако, не ставит эту цель во главу угла, исходя прежде всего из задачи охраны общественного благополучия. Предусматриваемая уголовными кодексами ряда стран смертная казнь определенно свидетельствует о том, что нравственное исправление преступника не во всех случаях является целью законодательства. Евангелие же учит нас тому, что всякая человеческая душа имеет бесконечную ценность: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мф. 16:26). Даже такая крайняя церковная кара, как анафема, применяется не только для защиты церковного мира, но равным образом и для того, чтобы побудить самого анафематствованного к раскаянию, чтобы помочь ему «в познание истины прийти».
Существование в Церкви общеобязательных законов, защищенных санкциями, предусмотренными для нарушителей, не противоречит христианской свободе. Хотя то или иное церковное наказание, очевидно, не всегда вызывает внутреннее согласие того, кто подвергся ему, однако в конечном счете возможность применения церковных законов, в том числе и карательных, опирается на добровольное согласие членов Церкви подчиняться им. Нет и не может быть никакого принуждения к вступлению в Церковь, но коль скоро человек стал членом Церкви, он тем самым взял на себя обязанность подчиняться и Божественным законам, и тем законам и правилам, которые принадлежат к области положительного церковного права, т. е. являются продуктом церковного законодательства, осуществляемого в силу власти, вверенной Церкви ее Основателем. Причем подчинение этим законам имеет характер необходимости — необходимости внешней, поскольку оно гарантировано деятельностью церковных инстанций, обладающих хотя и духовной, но вполне реальной силой, и необходимости внутренней, ибо без подчинения Божественным и церковным законам невозможно улучить спасение, ради которого человек и становиться членом Церкви.
Вопрос о том, совместимы или не совместимы Церковь и право, допустим для сознания богослова-протестанта, который может позволить себе смотреть на церковное предание как на историю отступлений от исконного Евангельского учения; для нас же, православных, предание обладает безусловным авторитетом, а оно включает в себя и Правила Апостолов, Вселенских и Поместных Соборов и Святых Отцов. Сомневаться же в правовом, юридическом характере этих правил нет разумных оснований.
Место церковного права в системе права
Церковное право занимает в системе права определенное место. Какое именно? В своих ответах на этот вопрос юристы значительно расходятся между собой. Еще в Древнем Риме существовало деление права на две ветви: jus publicum (публичное право), и jus privatum (частное право). В «Дигестах» императора Юстиниана сказано: «Изучение права распадается на две части: публичное и частное. Публичное право, которое (относится) к положению римского государства, частное, которое (относится) к пользе отдельных лиц»[9].
Опираясь на это классическое разделение, многие из правоведов и канонистов либо пытаются отнести церковное право к одному из названных институтов, либо само церковное право разделяют на церковное публичное и церковное частное право. В Риме религия вполне отождествлялась с государственными интересами, поэтому и jus sacrum (священное право) в «Дигестах» совершенно последовательно рассматривается как часть публичного, государственного права: «Публичное право включает в себя святыни (sacra), служение жрецов, положение магистратов»[10].
Такую классификацию права восприняли и некоторые христианские канонисты, не только западные, но и русские. Профессор Н. С. Суворов писал: «В церковном праве нет надобности различать публичное и частное право, потому что все вообще церковное право носит публичный характер»[11]. Однако его точку зрения не разделяют другие видные православные канонисты: епископ Никодим (Милаш), профессор А. С. Павлов.
Сложившееся в Константиновскую эпоху сращение церковного права с государственным законодательством представляет собой лишь исторический феномен, который имеет и свое начало, не совпадающее с рождением Церкви, и свой теперь уже очевидный конец. А главное, в этом сражении, в византийских «Номоканонах», всегда можно отделить каноны (κανωνες) от законов (νομος). Церковь — не государственное установление. Христианская вера предназначена для всех, независимо от национальности и государственной принадлежности, Вселенская Церковь не замыкается государственными границами. Поэтому универсальное церковное законодательство не может быть частью государственного законодательства, всегда национально или по меньшей мере территориально ограниченного.
Государственное, публичное право всякого народа является продуктом его истории и потому претерпевает изменения в зависимости от перемен в жизни народа. Напротив, Церковь выводит свое право из Божественного Откровения, данного людям навсегда, вследствие чего первооснова церковного права, его ядро, остается неизменным на все времена, как неизменны догматы веры. Церковное право совершенно самобытно по отношению к праву любого государственного или политического образования.
Церковь Христова имела свои правила, свою достаточно полно разработанную систему законов еще тогда, когда Римское государство не только не признавало за ней статуса публичной корпорации, но прямо преследовало ее как недозволенную ассоциацию (collegium illicitum). Государство может, конечно, как это и произошло вскоре после издания Миланского эдикта (313 г.), придать церковным правилам статус государственных законов, обязательных для исполнения гражданами, но для членов Церкви эти правила обязательны и без государственной санкции, в силу их церковного авторитета. Таким образом, право, определяющее внутри-церковные отношения, своим происхождением не обязано государству и не является частью государственного, публичного права.
Иначе обстоит дело с внешним церковным правом, т. е. теми нормами, которыми регулируются отношения Церкви как одного из общественных союзов с другими общественными образованиями, прежде всего с государством. В данной сфере поместная Церковь вполне зависит от воли государственной власти, осуществляющей свои суверенные полномочия на территории этой Церкви.
Чтобы правильно судить об отношениях между Церковью и государством, а значит, и между церковным и государственным правом, нельзя упускать из виду принципиальное различие между внутренним и внешним церковным правом. Последнее, безусловно, входит в сферу государственного права. Государство может рассматривать Церковь как публичную корпорацию и даже признавать за церковными правилами статус государственных законов, оно может признавать ее всего лишь как частное общество или устанавливать какие-либо иные нормы для ее существования, может, наконец, подобно Римской империи, объявить ее вне закона; но внутрицерковное законодательство по самой природе своей во всех этих случаях остается совершенно самобытным и суверенным.
Некоторые из канонистов, главным образом католические авторы, всячески подчеркивая независимость и самостоятельность Церкви по отношению к государственной власти, включают взаимоотношения между государством и Церковью в область международного права. За такой позицией, очевидно, скрывается представление о Церкви как о своеобразном государственном образовании, при этом забывается то обстоятельство, что Церковь является все-таки Царством не от мира сего, иноприродным политическим союзам, преследующим совершенно иные цели, чем государство, а потому и не имеющим оснований для заключения с государством конкордатов и договоров, опосредующих международные отношения. Несостоятельны поэтому и те системы, в которых церковное право, наряду с государственным и международным, включается в публичное право как его особая отрасль.
Нет серьезных оснований относить церковное право и к области частного права. Главный аргумент в защиту этой точки зрения тот, что религия — дело совести, а не государственной повинности, следовательно, дело частное. Верно, с христианской точки зрения не может быть принуждения к религиозной вере. Из этого вовсе не следует, что Церковь есть дело частное. Церковь, конечно, представляет собой частное общество по отношению к государству, которое не признает за ним статус публичной корпорации. Церковь — частное общество и в отношении к тем лицам, которые к ней не принадлежат, но для своих членов, а это самое главное, Церковь вовсе не частное общество, а организм, обладающий предельной универсальностью.
На этом основании приходится отвергнуть и концепцию тех юристов, кто, в зависимости от того, отделена или не отделена Церковь от государства, рассматривает ее право как публичное в первом случае и как частное — во втором. Историк права Марецолл в своих «Институциях римского права» (1875 г.) писал: «Каждый человек по своим верованиям входит в состав той или другой религиозной общины. Отсюда возникают более или менее своеобразные религиозные отношения. Отношения эти совпадают всецело со всеми прочими отношениями в государстве, именно там, где существует вполне национальная религия. Так, у римлян, jus sacrum отнесен к jus romanum publicum. Где же нет такого отождествления интересов государства с интересами религии, именно в новейших государствах, отношения верующих к их религиозной общине, Церкви, образуют особенное право — церковное. Церковное право, поскольку речь идет об отношении Церкви к государству, входит, правда, в состав государственного права. Но так как оно затрагивает и интересы отдельных лиц и видоизменяет их, то оно относится и к частному праву. Все же остальное в церковном праве лежит на границе между частным и публичным правом»[12].
Рассуждения автора правильны, но все дело в том, что, как остроумно заметил А. С. Павлов, «нечто, «лежащее на границе между частным и публичным правом», существующим в государствах, и составляет в церковном праве существенный элемент, который проникает всю его систему и дает ему характер, отличный от всякого другого права»[13].
Таким образом, внутреннее церковное право нельзя отнести ни к частному, ни к публичному праву. А. С. Павлов писал: «Пока систематика различных отделов права не возведена к бесспорным философским началам, до тех пор мы вправе оставаться при взгляде средневековых цивилистов и канонистов, которые, имея в виду различие источников и предметов частного и публичного права, с одной стороны, и канонического — с другой, не находили иного, высшего начала для деления системы права и сообразно с этим разделяли все право в последней инстанции на jus civile (право гражданское, т. е. мирское, светское вообще) и jus canonicum (право каноническое, церковное)»[14].
Добавить к этому можно лишь следующее: и самые блестящие успехи юридической систематики не могут поколебать сложившуюся в средневековье классификацию права — разделение его на гражданское и церковное. Г. Пухта вполне резонно отмечал, что римляне «рассматривали «священное право» (jus sacrum) лишь как часть «публичного права» (jus publicum), это вполне соответствовало характеру их религии. Напротив, право Христианской Церкви представляет собой третью ветвь права, наравне с частным и публичным (общественным правом)»[15], Аналогичной точки зрения придерживался и учитель Г. Пухты Ф. Савиньи[16].
Само же церковное право канонисты в зависимости от его источника делят на Божественное (divinum), которое некоторые ученые называют еще и естественным (naturale), основанное на ясно, выраженной Божественной воле, и положительное (positivum), или церковное право в узком смысле слова, основанное на точно установленных законодательных актах самой Церкви.
В зависимости от того, идет ли речь о праве, регулирующем внутреннюю жизнь Церкви или ее отношения с иными общественными и политическими образованиями, прежде всего, государством, различают внутреннее (internum) и внешнее (externum) церковное право.
Церковное право разделяют также на писаное (scriptum), когда известные законы были изданы, утверждены и письменно изложены компетентной законодательной властью, и обычное, или неписаное (nonscriptum, per consuetudinem), если оно хранилось в Церкви путем предания и обычая.
Наконец, существует общее (commune) и частное (particulare) церковное право. Первое подразумевает основные законы, обязательные для Вселенской Церкви, второе же составляют законодательные акты, действующие в отдельных поместных Церквах.
Церковное право как наука
Название дисциплины: каноническое и церковное право
Систематическое изложение права, которым регламентируется жизнь Церкви, составляет предмет науки, которая так и называется: «Церковное право». Существует, однако, и другое название нашей дисциплины — каноническое право.
Слово «канон» (κανων) в буквальном, вещественном смысле означает инструмент для проведения прямых линий. Но это слово получило также обозначение «образца, правила». На новозаветном языке оно употребляется в смысле «правила» христианской жизни: «Тем, которые поступают по сему правилу (κανων), мир им и милость, и Израилю Божию» (Гал. 6:16); «Впрочем, до чего мы достигли, так и должны мыслить и по тому правилу (κανων) жить» (Флп. 3:16).
В церковном лексиконе слово «канон» стало одним из самых многозначных. Оно обозначает и перечень Священных Книг, и список клириков, и особый литургический жанр. Предметом нашей науки являются каноны в смысле дисциплинарных постановлений — правил апостольских, соборных, и святоотеческих. Во 2‑м правиле Трулльского Собора сказано: «Прекрасным и крайняго тщания достойным признал сей Святый Собор и то, чтобы отныне, ко исцелению душ и ко уврачеванию страстей, тверды и ненарушимы пребывали приятыя и утвержденныя бывшими прежде нас Святыми и Блаженными Отцами, а также и нам преданныя, именем святых и славных апостолов, 85 правил Gcaviovee)… Согласием нашим запечатлеваем и все прочия священныя правила, изложенныя от Святых и Блаженных Отец наших…».
Каноны (κανωνες) следует отличать как от оросов (ορος) — догматических определений Соборов, так и от законов (νομοι), изданных гражданской властью.
В западной юридической литературе церковное и каноническое право рассматриваются как две различные дисциплины. Под канонической подразумевается наука, изучающая каноны Древней Церкви и папские декреталы, вошедшие в «Корпус канонического права» (Corpus juris canonici) — свод, окончательно сложившийся на исходе средневековья. Правовые нормы этого свода касаются не только церковных, но и светских правовых отношений, которые в средние века входили в юрисдикцию церкви. Таким образом, каноническое право на языке западной юридической науки — это право, церковное по происхождению, однако не исключительно церковное по содержанию. Церковным же правом называют науку, предмет которой правовые акты, регулирующие церковную жизнь, независимо от их происхождения: будь то древние каноны, церковные постановления позднейшей эпохи или законы, изданные светской властью.
Иными словами, каноническое право (jus canonicum) — все то право, которое произошло от Церкви в эпоху Вселенских Соборов на Востоке и до конца средневековья на Западе, независимо от того, касается оно церковных или гражданских дел. А церковное право (jus ecclesiasticum) — это право, касающееся Церкви, независимо от законодателя. По замечанию немецкого ученого Рихтера, отношения того и другого права «можно представить под образом двух взаимно пересекающихся кругов»[17].
По мнению русского канониста Н. С. Суворова, такое различение дисциплин вполне приемлемо. Он ссылается при этом на то обстоятельство, что «церковные отношения… как в автокефальных церквах Восточного православия, так и на Западе, только отчасти определяются каноническим правом, главным же образом определяются нормами позднейшего происхождения, как церковного, так и государственного»[18].
Довод этот верен, однако, лишь в том отношении, что количественно законодательный материал позднейшего происхождения превосходит канонический свод. По происхождению источников, «каноническое право» — лишь часть всей совокупности церковно-правовых актов. Но каноны образуют основу и сердцевину церковного права, для позднейшего церковного законодательства они служили непререкаемым авторитетом и критерием. Латинский «Corpus juris canonici» действительно изобилует правовыми нормами, регулирующими гражданские отношения. Этого, однако, нельзя утверждать относительно канонов Православной Церкви. 12-е правило VII Вселенского Собора (о недействительности отчуждительной сделки) или 85-е правило Трулльского Собора (о форме отпущения рабов на волю), приводимые профессором Н. С. Суворовым для того, чтобы обосновать необходимость различать каноническое и церковное право применительно к Православной Церкви, во-первых, представляют собой все-таки исключения, а во-вторых, и эти два канона не лишены нравственного содержания, которое, естественно, не безразлично для церковного правосознания.
Если на Востоке «Церковь и входила в область светского, мирского права, — совершенно верно полагает А. С. Павлов, — то она никогда не придавала принципиального значения своей законодательной деятельности в этой области». Поэтому он справедливо отождествляет каноническое и церковное право: «Православный, и, в частности, русский канонист может безразлично давать своему предмету и то, и другое название». По его словам, «если мы назовем наш предмет каноническим правом, то этим названием укажем на господствующий и определяющий элемент в церковном праве»[19].
Изучение церковного права в Византии и Греции
В древности право изучалось в высших школах энциклопедического характера: в Афинах, Александрии, Антиохии, Бейруте, Риме, позже в Константинополе. В этих своеобразных университетах, где и после издания Миланского эдикта преобладали профессора язычники, получили хорошее юридическое образование Тертуллиан, святые Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский. В 534 г. Юстиниан запретил язычникам вести преподавание, часть прежних школ после этого закрылась. Университеты остались лишь в Риме, Константинополе и Бейруте. В 634 г. закрылась и Бейрутская школа.
Правоведы Константинопольской школы в эпоху Македонской династии участвовали в издании законодательных сборников: «Прохирон», «Эпанагога» и «Василики». Светское и каноническое право в Византии в ту эпоху не отделяли одно от другого. Канонисты были одновременно и знатоками гражданского права.
Первая специальная юридическая школа была открыта в константинопольском монастыре св. Георгия в XI веке. Возглавляющий ее носил титул номофилакса (хранителя законов), и у него экзаменовались все кандидаты на судебные должности. С Константинопольской школой связаны труды авторитетных греческих канонистов: Алексия Аристина, Иоанна Зонары, Феодора Вальсамона и Димитрия Хоматина. Аристин и Вальсамон в свое время возглавляли ее, имея титулы номофилаксов.
Изучение канонов в Византии носило по преимуществу практический, а не теоретический и исследовательский характер. Составлялись систематизированные своды правил и законов, разрабатывалась предметная классификация правовых норм с выделением рубрик и подведением под них различных законодательных актов. Затем к тексту правил стали приписывать объяснительные заметки — схолии, в которых истолковывались неясные выражения.
Аристин, Зонара и Вальсамон составили обширные экзегетические толкования на полный состав канонического корпуса. Из-за завоевания Константинополя крестоносцами юридическая школа была переведена в Никею, а оттуда в Ефес; в столицу она вернулась лишь после ее освобождения. В XIV веке в Византии была составлена знаменитая «Синтагма» иеромонаха Матфея Властаря и «Шестокнижие» («Экзавивлос») фессалоникийского номофилакса Константина Арменопула.
Падение Константинополя положило конец успехам церковного правоведения на греческом Востоке. Лишь на рубеже XVIII–XIX вв. появляется новый канонический сборник с толкованиями — «Пидалион» («Кормчая»), составленный святым Никодимом Святогорцем и иеромонахом Агапием. За подлинным текстом каждого правила в «Пидалионе» следует его изложение на новогреческом языке и комментарии, основанные на классических толкованиях Аристина, Зонары и Вальсамона. В многочисленных примечаниях обсуждаются трудные вопросы канонического права. Для священнослужителей представляют большой интерес помещенные здесь богослужебные указания и пасторологические советы. Некоторые канонисты считают «Пидалион» самым совершенным и авторитетным сводом православного церковного права.
В 1852–1859 гг. под редакцией Ралли и Потли в Афинах вышла шеститомная «Синтагма Божественных и святых Канонов». В «Синтагму», наряду с каноническим корпусом, включая «Номоканон в 14 титулах», «Синтагму» Матфея Властаря и толкования Аристина, Зонары и Вальсамона, вошли также позднейшие законодательные акты Константинопольской Патриархии и законы о Церкви, изданные в Греческом королевстве. Из трудов греческих ученых нового времени заслуживают внимания «Руководство по церковному праву» К. Ралли, монографии Аливизатоса, исследования Конидариса по устройству Древней Церкви, канонические работы одного из крупнейших богословов XX века Григория Папамихаилу, труды церковного историка и канониста нашего времени митрополита Сардикийского Максима (Христополуса).
Изучение церковного права в России и на Балканах
На Руси церковное право в древности изучалось исключительно с практической целью. Первые опыты его научного изучения восходят к началу XIX века. Лишь в конце XVIII столетия введено было преподавание церковного права в Московской Духовной Академии. В инструкции, составленной митрополитом Платоном, рекомендовалось читать и толковать «Кормчую Книгу, сопоставляя славянский перевод с подлинным текстом канонов. В 1798 г. Св. Синод повелел преподавать «Кормчую» во всех Духовных академиях. После реформы духовной школы 1808 г. в академиях введено было преподавание курса канонического права. На преподавателей возлагалась обязанность не только систематизировать канонический материал, но и научно обрабатывать его. С 1835 г. каноническое право стало читаться и на юридических факультетах университетов.
Митрополит Филарет (Дроздов) не оставил сочинений, специально посвященных каноническому праву, но его отзывы и суждения по разным вопросам церковной и государственной жизни, тщательно собранные и изданные после кончины святителя, имеют неоценимое значение для всякого канониста[20]. Митрополит Филарет превосходно знал и тонко понимал церковные правила и опирался на них как в архипастырском служении, так и в своих богословских воззрениях.
Автором первого русского учебника по нашей дисциплине является протоиерей И. Скворцов, который читал каноническое право в Киевском университете св. Владимира.
Первая серьезная попытка не компилятивного, а научного изложения системы церковного права принадлежит знаменитому проповеднику, канонисту и богослову епископу Иоанну (Соколову). Его труд, вышедший в 1851 г., озаглавлен «Опыт курса церковного законоведения». Епископ Далматинский Никодим (Милаш) называет его «отцом новой науки православного церковного права»[21]. Курс епископа Иоанна отличается ясностью изложения, богословской глубиной интерпретации древних канонов, проницательным историзмом в оценке источников. По словам протоиерея Г. Флоровского, в его «Опыте» «в первый раз по-русски были предложены древние и основополагающие каноны церковные с обстоятельным и интересным комментарием»[22]. Епископу Иоанну принадлежит ряд статей по отдельным каноническим вопросам, в том числе трактат «О монашестве епископов»[23]. В нем он подчеркивает необходимость для епископа не только формального монашества, но и внутреннего аскетического отречения от мира.
В 1874–1875 гг. вышел курс профессора Московского университета Н. К. Соколова «Из лекций по церковному праву». Эти лекции, по характеристике А. С. Павлова, «отличались замечательной ясностью изложения и достаточно твердою юридической постановкою предмета»[24].
Самый полный из учебников церковного права принадлежит профессору Казанской Академии и университета И. С. Бердникову. Он вышел в 1888 г. и озаглавлен странным образом — «Краткий курс церковного права». По оценке А. С. Павлова, учебник И. С. Бердникова «не совсем удачен по своей системе и отличается более богословским, чем юридическим характером». Но ориентация на богословское истолкование канонов, не совсем обычная для русских руководств по канонике, составляет не недостаток, а скорее его достоинство.
Широкой известностью пользуется «Курс церковного права» профессора Ярославского юридического лицея Н. С. Суворова, впервые изданный в 1888–1890 гг., впоследствии переработанный в «Учебник церковного права», многократно переиздававшийся. Н. С. Суворов — квалифицированный юрист, превосходно знавший источники канонического права и историю церковных институтов, особенно западных.
Вместе с тем его работа страдает существенными теоретическими и методическими изъянами. Убежденный апологет синодальной системы, Н. С. Суворов строит свой курс не столько на канонах, сколько на законах и распоряжениях Российского правительства по Ведомству Православного Исповедания. Такой подход связан с его убеждением в том, что суверенным главой Церкви является монарх. Перенося свои порожденные протестантскими теориями государственного права представления на древнюю Церковь, Н. С. Суворов пишет: «Для Церкви, как Церкви католической (sic, не кафолической. — В. Ц.), всеобщей, обнимающей всю совокупность христианских общин и совпадающей, хотя и не буквально, с пределами Римской империи, точно так же должен был существовать известный видимый центр единства, «centrum mutatis», к которому бы направлялись важнейшие церковные распоряжения, как не могла обойтись без центральной власти сама Римская империя. Этим центром стала императорская власть»[25]. Цезарепапизм, который инославные полемисты неосновательно приписывают Православию, Н. С. Суворов считает нормой взаимоотношений между государственной властью и Церковью. Вызывает недоумение и то, что право Православной Церкви излагается у него наравне с правом Католической и Протестантской церквей.
Наиболее удачным русским руководством по канонике является «Курс церковного права» А. С. Павлова, посмертно изданный по студенческим записям его лекций в Московском университете в 1902 г. Он написан хорошим, живым языком, не особенно свойственным юридической литературе, и отличается продуманной системой изложения, а главное, строго православной позицией автора, которая сочетается с основательной юридической компетенцией.
Это не значит, конечно, что «Курс» А. С. Павлова лишен недостатков. Вызывает возражение следующее обстоятельство: Вселенский Собор он рассматривает лишь как один из органов взаимоотношений между поместными Церквами. В этом проявилась тенденция, характерная для каноники нового времени, в центре внимания которой стоит не Вселенская, а поместная Церковь. «Курс» А. С. Павлова имеет и другой недостаток, характерный почти для всех русских руководств по церковному праву — древние каноны в них не составляют главного предмета изложения, отодвинутые на второй план позднейшим законодательством. В результате правила Святых Отцов и Соборов о покаянной дисциплине, занимающие столь важное место в каноническом своде, в учебных руководствах синодальной эпохи рассматриваются вскользь, в основном через призму предписаний Духовного регламента.
Из отдельных отраслей церковного права в русской науке особенно много удачных исследований относится к источниковедению. Первый серьезный труд в этой области принадлежит митрополиту Евгению (Болховитинову), который составил «Историческое обозрение российского законоположения» (1825 г.)[26].
В 1839 г. посмертно вышло второе издание исследования петербургского юриста г. А. Розенкампфа «О Кормчей книге». Розенкампф тщательно исследовал и разделил на разряды и фамилии все доступные ему списки «Кормчей».
Известный археограф и источниковед Н. В. Качалов в 1850 г. выпустил работу «О значении Кормчей в системе древнего русского права». Изучение «Кормчей» он включил в общий контекст церковного права допетровской Руси, указав цель исследования — «определить в кратком обзоре юридическое значение духовенства в России и отношение его к светской власти в период до Петра Великого: это пояснит нам характер и содержание, а вместе с тем и практическое значение «Кормчих», писанных в нашем отечестве»[27].
Во второй половине XIX века вышел ряд источниковедческих трудов А. С. Павлова: «Первоначальный славяно-русский номоканон» (1869 г.), «Книги законные» (1885 г.), «Номоканон при Большом Требнике» (1872 г.). Опираясь на свои археографические и текстологические изыскания, А. С. Павлов пришел к выводу, что «Номоканон XIV титулов» был переведен на славянский язык позже славянского перевода «Номоканона» Иоанна Схоластика. Такой перевод был известен на Руси уже в XI–XII вв.
Текстологическое исследование древних пергаментных списков «Кормчей» связано с именем крупного палеографа и филолога И. И. Срезневского, опубликовавшего ряд статей о сербских и русских рецензиях «Кормчей» в 1870–1890 гг. В 1891 г. в Москве вышла обзорная источниковедческая работа Н. А. Заозерского «Историческое обозрение источников права Православной Церкви».
Самые блестящие достижения отечественного источниковедения церковного права связаны с трудами канониста XX века В. Н. Бенешевича (1874–1943 гг.). Ему принадлежат безукоризненные в текстологическом отношении публикации важнейших памятников церковного права: «Синагоги в 50 титулах» Иоанна Схоластика и «Синтагмы в XIV титулах»[28]. Ученый поставил своей целью выяснить, чем объяснить почти полное отсутствие императорских новелл по церковным делам в этих памятниках: утратой источников или тем, что новеллы не признавались Церковью как обязательные для нее законы. Скрупулезное исследование рукописных источников привело его к убеждению, что, в отличие от «Кодекса» Юстиниана, ни один императорский закон иконоборческой эпохи (VII–IX вв.) не был признан как общецерковная норма. Эти выводы он изложил в книге «Канонический сборник XIV титулов со второй четверти VII века до 883 г» (1905 г.). Большой заслугой В. Н. Бенешевича является издание текста славянской «Кормчей» в XIV титулах параллельно с греческими источниками[29].
Свои исследования В. Н. Бенешевич продолжал в 20 и 30 годы. В софийском сборнике «Известия на Болгарския археологически институт» (1935 г.) он опубликовал статью «Corpus scriptorum juris graeco-romani tarn canonici quam civilis» (Корпус памятников греко-римского права, как канонического, так и гражданского), где писал о том, что изучение древних «Кормчих» «вскроет новые и важные факты в истории культурного развития в отношении Византии, юга славянства и древней Руси»[30]. Некоторые работы этого автора остались неопубликованными и хранятся в архивах.
Крупным специалистом по источникам древнерусского церковного права был С. В. Юшков (1888–1952 гг.). Заслуживают внимания также источниковедческие труды современного ученого Я. Н. Щапова, посвященные изучению славянских и русских редакций «Кормчей», а также княжеским уставам и уставным грамотам Церкви[31].
Среди работ, посвященных частным вопросам каноники, большой интерес представляют монографии Н. С. Бердникова «Государственное положение религии в Римско-византийской империи» (1881 г.), труд Н. А. Заозерского «Церковный суд в первые три века христианства» (1878 г.), статья А. П. Лебедева «Значение канонов»[32], церковно-канонические труды М. В. Зызыкина, профессора кафедры церковного права Варшавского университета.
Наряду с В. Н. Бенешевичем, одним из самых крупных канонистов нашего столетия был С. В. Троицкий, первые работы которого появились в начале века, а последние опубликованы в 60-е гг. Его исследования посвящены вопросам автокефалии, критике папистических тенденций в церковной политике Константинопольского Патриархата, проблеме расколов, брачному праву, истории канонических источников[33].
Серьезным исследованием по устройству Древней Церкви является написанная в 20-е годы и опубликованная в наше время монография архиепископа Лоллия (Юрьевского) «Александрия и Египет»[34].
Большим вкладом в развитие церковного правосознания являются статьи Патриарха Сергия; как те, что написаны им в начале столетия, так и помещенные в церковных изданиях в 30–40 гг., а также его переписка с русскими архиереями, относящаяся к 30 годам. Предметом особого интереса Патриарха Сергия были вопросы устройства высшего церковного управления. Ряд статей он посвятил проблемам взаимоотношений Православной Церкви с инославными обществами[35]. В разработке этой экклезиологической темы он опирался на церковные каноны, давая им глубокое богословское толкование.
Из числа сербских канонистов самое крупное имя — епископ Далматинский Никодим (Милаш). «Каноны Православной Церкви» с продуманными, обширными комментариями, изданные им в 1895–1899 гг., явились результатом тщательных изысканий. До сих пор канонисты пользуются этим трудом, не утратившим своей научной и практической ценности, хотя, конечно, отдельные толкования епископа Никодима нуждаются в пересмотре. Его труд «Православное церковное право», переведенный вскоре после выхода на русский и немецкий языки, отличается строго церковной интерпретацией канонического наследия[36]. Он включает в себя подробные сведения об устройстве автокефальных Церквей по состоянию на конец XIX века.
Заслуживают упоминания также имена известных румынских канонистов XIX столетия — епископа Андрея (Шагуны), К. Поповича, болгарского канониста и богослова нашего века — К. Цанкова.
Изучение церковного права на Западе
Колыбелью канонической науки на католическом Западе была юридическая школа Болонского университета, сложившаяся в XI веке. Эта школа занималась комментированием и кодификацией римского права по «Корпусу» св. Юстиниана. Из-за тесной связи цивильного права с каноническим болонские юристы обратились к изучению древних канонов и папских декреталов.
В XII веке в Болонье монах Грациан по образцу Юстиниановых «Институций» составил каноническую компиляцию «Concordantia discordantum canonum» (Согласование несогласованных законов), впоследствии названную кратко «Декретом». «Декрет» лег в основу «Corpus juris canonici» («Корпуса канонического права») — официального свода католического церковного права.
«Декрет» послужил болонским правоведам основой для ученой деятельности, подобной той, которую они вели в связи с «Корпусом» Юстиниана, Правоведы писали комментарии — глоссы на каноны и декреталы, которые вносились на полях (маргиналы) или между строк (интерлинеарные глоссы) источников. По методу болонских глоссаторов разрабатывалось каноническое право и в других европейских университетах, особенно в Монпелье и Париже.
В XV веке предпринимаются первые попытки критической оценки источников римского церковного права. Результатом явилось обнаружение подлогов, которыми переполнен сборник «Лже-Исидоровых декреталов», вошедший в «Корпус канонического права».
Особенно серьезный удар по средневековому католическому праву нанесла Реформация. Лютер язвительно нападал в своих проповедях и сочинениях на папские декреталы; вместе со студентами богословского факультета Виттенбергского университета он торжественно сжег «Corpus juris canonici». В лютеранских университетах каноническое право изучалось главным образом с целью ведения полемики, направленной против католических доктрин, особенно против учения о вселенской папской юрисдикции.
Критическое отношение к средневековым канонистам обнаружилось впоследствии и у католических ученых: у приверженцев галликанизма в XVII веке, в немецком фебронианизме XVIII столетия и, наконец, у старокатоликов.
В послетридентийскую эпоху изучение церковного права было перенесено из богословских и юридических факультетов в семинарии. В связи с этим оно приобрело по преимуществу практический, а не научно-теоретический характер. Церковное право изучалось в тесной связи с нравственным богословием, что повлекло за собой перенесение юридического метода формальной интерпретации текстов в область нравственного богословия.
В XVIII столетии для отдельных национальных школ католической каноники характерны были разные направления исследований. В Германии преобладало комментирование «Корпуса канонического права»; в Италии — казуистика, тщательный анализ трудных вопросов церковного права; французские ученые по преимуществу занимались изучением истории канонических источников и церковных институтов[37].
Серьезным вкладом в нашу науку явились предпринятые в новое время на Западе критические издания древних источников. В конце XVI столетия немецкий ученый Левенклав (по латыни — Леунклавий) издал источники византийского гражданского и церковного права «Jus graeco-romanum» (Греко-римское право). В 1661 г. французы Вёлль и Жюстель (Voellus et Justellus) выполнили критическое издание древних канонических сборников, греческих и латинских — «Bibliotheca juris canonici veteris» (Библиотека древнего канонического права).
В 1672 г. англиканский пастор Беверидж (Beveregius), впоследствии епископ, издал в Оксфорде в двух фолиантах «Σινοδικοη» (Синодикон) — свод греческих источников канонического права. В 1 томе он поместил Правила Вселенских и Поместных Соборов с толкованиями Аристина, Зонары и Вальсамона, во 2 — «Алфавитную Синтагму» Матфея Властаря. Этим изданием пользовались не только на Западе, но и на православном Востоке. По благословению архиереев их читали и переписывали. Издание Бевериджа легло в основу греческих «Пидалиона» и «Синтагмы».
В 1860-е гг. в Риме вышло двухтомное издание свода канонического права, выполненное кардиналом Питрой: «Juris ecclesiastici graecorum historia et monumenta» (История и памятники церковного права греков). Тексты канонов Питра снабдил обширными комментариями; многосторонняя ученость комментатора уживается с откровенной тенденциозностью. Его главная цель — доказать, что на Востоке до разделения церквей папу признавали главой Вселенской Церкви. В текстологическом отношении издание кардинала Питры превосходит все более ранние издания. Питра пользовался лучшими рукописями европейских библиотек, в том числе Москвы и Петербурга.
Появившиеся на Западе критические издания свода канонического права Древней Церкви позволили поставить канонику на высокий научный уровень. Главными центрами науки вновь, как в средневековье и эпоху Реформации, становятся богословские и юридические факультеты. Лучшие системы и учебники церковного права в XIX веке написаны немецкими учеными Вальтером, Рихтером, Хиншиусом, Р. Зомом. К числу самых значительных западных канонистов XX столетия принадлежат: Крузель, Февр, Мартимор, Фурнье-ле-Брас, Штиклер, Лёнинг, Куртшейд, Стаффа, Фюрст.
Для нас особый интерес представляют те труды западных ученых нового времени, которые посвящены исследованию источников канонического права Православной Церкви. В середине XVIII века братья Баллерини написали двухтомный труд на латинском языке, посвященный истории источников права Древней Церкви до появления «Лже-Исидоровых декреталов»[38]. Это исследование отличается тонким критическим анализом текстов, оно и до сих пор не утратило своей научной ценности. Истории источников древнего церковного права посвящены работы ученых XIX столетия: У. Брайта, Бинера, Мортрёля, Цахариэ фон Лингенталя, И. Чижмана.
В наше время одним из самых компетентных знатоков древних канонов является П. П. Жоанну. Однако его исследования страдают тенденциозностью. Усилия Жоанну доказать, что в Древней Церкви главенство папы было не претензией Рима, а реальностью, признаваемой Соборами и Святыми Отцами, несостоятельны, несмотря на всю изощренность его аргументации.
Серьезным вкладом в каноническую науку являются работы православного французского ученого архиепископа Петра Л'Юилье: многочисленные статьи, часть которых напечатана в «Вестнике Западно-европейского Экзархата», и диссертация «Дисциплинарные труды первых четырех Вселенских Соборов», посвященная текстологическому и экзегетическому комментированию Правил Вселенских Соборов — от Никейского до Халкидонского.
Задача, метод и система науки церковного права
Задача нашей науки заключается в том, чтобы построить систему церковного права. Говоря словами епископа Никодима (Милаша), следует «показать происхождение и развитие церковного права, указать, что составляет его неизменное основание, чтобы посредством юридической логики и законов истории установить критерий для суждений о том, насколько что-либо существующее в церковном устройстве может, смотря по местным обстоятельствам, измениться»[39].
Таким образом, задача науки церковного права включает в себя; во-первых, восстановление исторического процесса формирования действующего церковного права одновременно с историей развития церковных институтов; во-вторых, изложение нормы права, в основу которого должны быть положены не абстрактные схемы, рационалистически выводимые из априорных принципов, а та норма, та догма права, которая совпадает с положительным законодательством Древней Церкви — Правилами Апостолов, Соборов и Отцов; в-третьих, изложение действующего ныне положительного права отдельных поместных Церквей; и наконец, в-четвертых, критический анализ существующего церковного устройства, критерием для которого являются, с одной стороны, древние каноны, а с другой — реальные потребности современной жизни.
Что касается метода нашей науки, то, как справедливо отмечал профессор А. С. Павлов, «наилучшим должен быть признан метод историко-догматический… Мы должны восходить к неточным началам каждого церковно-юридического института и потом следить за всеми фазисами его исторического развития, постоянно и точно отличая те местные, национальные, политические влияния, под действием которых он достиг настоящего своего вида. В этом генетическом процессе право Церкви предстанет перед нами как живое, в своем жизненном росте, со своим собственным характером. Следя за этим процессом, мы обязаны постоянно иметь в виду связь церковного права с самым существом Церкви, с догматическими основаниями церковно-юридических институтов. Эти основания должны служить пробою для положительного права. С точки зрения этих оснований открывается, что составляет существенное зерно каждого церковно-юридического института и что есть только внешняя его оболочка, изменяющаяся со временем и не требующая постоянного и твердого вида. Такой метод ясно покажет нам, что следует признавать в праве Церкви существенным и неизменным и что случайным и несущественным, и как далеко можно идти в церковных преобразованиях, не касаясь существа Церкви и не колебля оснований ее права»[40].
Будучи наукой церковной, каноническое право органически связано с системой богословских дисциплин: с экзегетикой Священного Писания, с экклезиологией, с нравственным и пастырским богословием, с литургикой. В своих исторических и источниковедческих изысканиях канонисты опираются на патрологию и церковную историю. Как юридическая дисциплина церковное право входит в систему юридических наук, особенно тесно соприкасаясь с римским правом, с обычным правом славян, германцев и других христианских народов, с историей публичного и частного права, а также с ныне действующим правом тех государств, в которых есть поместные Православные Церкви, и, наконец, с теорией права. В изучении церковно-правовых источников нельзя обойтись без вспомогательных дисциплин: археологии, дипломатики, текстологии, палеографии.
Что касается системы церковного права, то в наше время безнадежно устарели как заимствованная из «Институций» св. Юстиниана слишком абстрактная схема, по которой право разделяется на три отдела: лица (personae), предметы (res) и действия (actiones), так и предложенная в XII веке Бернардом Павийским предметная рубрикация: judex (судья) — учение о носителях церковной власти, judicium (суд) — о судопроизводстве, clerus (клир) — о правах и обязанностях духовенства, sponsalia (брак) и crimen (преступление) — учение о церковных преступлениях и наказаниях. В такой рубрикации нет ни внутренней связи, ни настоящей системы.
Опираясь на системы церковного права, разработанные в новое время, мы предлагаем следующий план курса:
1. источники канонического права;
2. церковное устройство (клир и миряне, монашество);
3. органы церковного управления (во Вселенской и поместной Церквах, в епархии и на приходе);
4. виды церковной власти;
5. взаимоотношения Православной Церкви с инославными церквами и государствами.
Название дисциплины: каноническое и церковное право
Систематическое изложение права, которым регламентируется жизнь Церкви, составляет предмет науки, которая так и называется: «Церковное право». Существует, однако, и другое название нашей дисциплины — каноническое право.
Слово «канон» (κανων) в буквальном, вещественном смысле означает инструмент для проведения прямых линий. Но это слово получило также обозначение «образца, правила». На новозаветном языке оно употребляется в смысле «правила» христианской жизни: «Тем, которые поступают по сему правилу (κανων), мир им и милость, и Израилю Божию» (Гал. 6:16); «Впрочем, до чего мы достигли, так и должны мыслить и по тому правилу (κανων) жить» (Флп. 3:16).
В церковном лексиконе слово «канон» стало одним из самых многозначных. Оно обозначает и перечень Священных Книг, и список клириков, и особый литургический жанр. Предметом нашей науки являются каноны в смысле дисциплинарных постановлений — правил апостольских, соборных, и святоотеческих. Во 2‑м правиле Трулльского Собора сказано: «Прекрасным и крайняго тщания достойным признал сей Святый Собор и то, чтобы отныне, ко исцелению душ и ко уврачеванию страстей, тверды и ненарушимы пребывали приятыя и утвержденныя бывшими прежде нас Святыми и Блаженными Отцами, а также и нам преданныя, именем святых и славных апостолов, 85 правил Gcaviovee)… Согласием нашим запечатлеваем и все прочия священныя правила, изложенныя от Святых и Блаженных Отец наших…».
Каноны (κανωνες) следует отличать как от оросов (ορος) — догматических определений Соборов, так и от законов (νομοι), изданных гражданской властью.
В западной юридической литературе церковное и каноническое право рассматриваются как две различные дисциплины. Под канонической подразумевается наука, изучающая каноны Древней Церкви и папские декреталы, вошедшие в «Корпус канонического права» (Corpus juris canonici) — свод, окончательно сложившийся на исходе средневековья. Правовые нормы этого свода касаются не только церковных, но и светских правовых отношений, которые в средние века входили в юрисдикцию церкви. Таким образом, каноническое право на языке западной юридической науки — это право, церковное по происхождению, однако не исключительно церковное по содержанию. Церковным же правом называют науку, предмет которой правовые акты, регулирующие церковную жизнь, независимо от их происхождения: будь то древние каноны, церковные постановления позднейшей эпохи или законы, изданные светской властью.
Иными словами, каноническое право (jus canonicum) — все то право, которое произошло от Церкви в эпоху Вселенских Соборов на Востоке и до конца средневековья на Западе, независимо от того, касается оно церковных или гражданских дел. А церковное право (jus ecclesiasticum) — это право, касающееся Церкви, независимо от законодателя. По замечанию немецкого ученого Рихтера, отношения того и другого права «можно представить под образом двух взаимно пересекающихся кругов»[17].
По мнению русского канониста Н. С. Суворова, такое различение дисциплин вполне приемлемо. Он ссылается при этом на то обстоятельство, что «церковные отношения… как в автокефальных церквах Восточного православия, так и на Западе, только отчасти определяются каноническим правом, главным же образом определяются нормами позднейшего происхождения, как церковного, так и государственного»[18].
Довод этот верен, однако, лишь в том отношении, что количественно законодательный материал позднейшего происхождения превосходит канонический свод. По происхождению источников, «каноническое право» — лишь часть всей совокупности церковно-правовых актов. Но каноны образуют основу и сердцевину церковного права, для позднейшего церковного законодательства они служили непререкаемым авторитетом и критерием. Латинский «Corpus juris canonici» действительно изобилует правовыми нормами, регулирующими гражданские отношения. Этого, однако, нельзя утверждать относительно канонов Православной Церкви. 12-е правило VII Вселенского Собора (о недействительности отчуждительной сделки) или 85-е правило Трулльского Собора (о форме отпущения рабов на волю), приводимые профессором Н. С. Суворовым для того, чтобы обосновать необходимость различать каноническое и церковное право применительно к Православной Церкви, во-первых, представляют собой все-таки исключения, а во-вторых, и эти два канона не лишены нравственного содержания, которое, естественно, не безразлично для церковного правосознания.
Если на Востоке «Церковь и входила в область светского, мирского права, — совершенно верно полагает А. С. Павлов, — то она никогда не придавала принципиального значения своей законодательной деятельности в этой области». Поэтому он справедливо отождествляет каноническое и церковное право: «Православный, и, в частности, русский канонист может безразлично давать своему предмету и то, и другое название». По его словам, «если мы назовем наш предмет каноническим правом, то этим названием укажем на господствующий и определяющий элемент в церковном праве»[19].
Изучение церковного права в Византии и Греции
В древности право изучалось в высших школах энциклопедического характера: в Афинах, Александрии, Антиохии, Бейруте, Риме, позже в Константинополе. В этих своеобразных университетах, где и после издания Миланского эдикта преобладали профессора язычники, получили хорошее юридическое образование Тертуллиан, святые Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский. В 534 г. Юстиниан запретил язычникам вести преподавание, часть прежних школ после этого закрылась. Университеты остались лишь в Риме, Константинополе и Бейруте. В 634 г. закрылась и Бейрутская школа.
Правоведы Константинопольской школы в эпоху Македонской династии участвовали в издании законодательных сборников: «Прохирон», «Эпанагога» и «Василики». Светское и каноническое право в Византии в ту эпоху не отделяли одно от другого. Канонисты были одновременно и знатоками гражданского права.
Первая специальная юридическая школа была открыта в константинопольском монастыре св. Георгия в XI веке. Возглавляющий ее носил титул номофилакса (хранителя законов), и у него экзаменовались все кандидаты на судебные должности. С Константинопольской школой связаны труды авторитетных греческих канонистов: Алексия Аристина, Иоанна Зонары, Феодора Вальсамона и Димитрия Хоматина. Аристин и Вальсамон в свое время возглавляли ее, имея титулы номофилаксов.
Изучение канонов в Византии носило по преимуществу практический, а не теоретический и исследовательский характер. Составлялись систематизированные своды правил и законов, разрабатывалась предметная классификация правовых норм с выделением рубрик и подведением под них различных законодательных актов. Затем к тексту правил стали приписывать объяснительные заметки — схолии, в которых истолковывались неясные выражения.
Аристин, Зонара и Вальсамон составили обширные экзегетические толкования на полный состав канонического корпуса. Из-за завоевания Константинополя крестоносцами юридическая школа была переведена в Никею, а оттуда в Ефес; в столицу она вернулась лишь после ее освобождения. В XIV веке в Византии была составлена знаменитая «Синтагма» иеромонаха Матфея Властаря и «Шестокнижие» («Экзавивлос») фессалоникийского номофилакса Константина Арменопула.
Падение Константинополя положило конец успехам церковного правоведения на греческом Востоке. Лишь на рубеже XVIII–XIX вв. появляется новый канонический сборник с толкованиями — «Пидалион» («Кормчая»), составленный святым Никодимом Святогорцем и иеромонахом Агапием. За подлинным текстом каждого правила в «Пидалионе» следует его изложение на новогреческом языке и комментарии, основанные на классических толкованиях Аристина, Зонары и Вальсамона. В многочисленных примечаниях обсуждаются трудные вопросы канонического права. Для священнослужителей представляют большой интерес помещенные здесь богослужебные указания и пасторологические советы. Некоторые канонисты считают «Пидалион» самым совершенным и авторитетным сводом православного церковного права.
В 1852–1859 гг. под редакцией Ралли и Потли в Афинах вышла шеститомная «Синтагма Божественных и святых Канонов». В «Синтагму», наряду с каноническим корпусом, включая «Номоканон в 14 титулах», «Синтагму» Матфея Властаря и толкования Аристина, Зонары и Вальсамона, вошли также позднейшие законодательные акты Константинопольской Патриархии и законы о Церкви, изданные в Греческом королевстве. Из трудов греческих ученых нового времени заслуживают внимания «Руководство по церковному праву» К. Ралли, монографии Аливизатоса, исследования Конидариса по устройству Древней Церкви, канонические работы одного из крупнейших богословов XX века Григория Папамихаилу, труды церковного историка и канониста нашего времени митрополита Сардикийского Максима (Христополуса).
Изучение церковного права в России и на Балканах
На Руси церковное право в древности изучалось исключительно с практической целью. Первые опыты его научного изучения восходят к началу XIX века. Лишь в конце XVIII столетия введено было преподавание церковного права в Московской Духовной Академии. В инструкции, составленной митрополитом Платоном, рекомендовалось читать и толковать «Кормчую Книгу, сопоставляя славянский перевод с подлинным текстом канонов. В 1798 г. Св. Синод повелел преподавать «Кормчую» во всех Духовных академиях. После реформы духовной школы 1808 г. в академиях введено было преподавание курса канонического права. На преподавателей возлагалась обязанность не только систематизировать канонический материал, но и научно обрабатывать его. С 1835 г. каноническое право стало читаться и на юридических факультетах университетов.
Митрополит Филарет (Дроздов) не оставил сочинений, специально посвященных каноническому праву, но его отзывы и суждения по разным вопросам церковной и государственной жизни, тщательно собранные и изданные после кончины святителя, имеют неоценимое значение для всякого канониста[20]. Митрополит Филарет превосходно знал и тонко понимал церковные правила и опирался на них как в архипастырском служении, так и в своих богословских воззрениях.
Автором первого русского учебника по нашей дисциплине является протоиерей И. Скворцов, который читал каноническое право в Киевском университете св. Владимира.
Первая серьезная попытка не компилятивного, а научного изложения системы церковного права принадлежит знаменитому проповеднику, канонисту и богослову епископу Иоанну (Соколову). Его труд, вышедший в 1851 г., озаглавлен «Опыт курса церковного законоведения». Епископ Далматинский Никодим (Милаш) называет его «отцом новой науки православного церковного права»[21]. Курс епископа Иоанна отличается ясностью изложения, богословской глубиной интерпретации древних канонов, проницательным историзмом в оценке источников. По словам протоиерея Г. Флоровского, в его «Опыте» «в первый раз по-русски были предложены древние и основополагающие каноны церковные с обстоятельным и интересным комментарием»[22]. Епископу Иоанну принадлежит ряд статей по отдельным каноническим вопросам, в том числе трактат «О монашестве епископов»[23]. В нем он подчеркивает необходимость для епископа не только формального монашества, но и внутреннего аскетического отречения от мира.
В 1874–1875 гг. вышел курс профессора Московского университета Н. К. Соколова «Из лекций по церковному праву». Эти лекции, по характеристике А. С. Павлова, «отличались замечательной ясностью изложения и достаточно твердою юридической постановкою предмета»[24].
Самый полный из учебников церковного права принадлежит профессору Казанской Академии и университета И. С. Бердникову. Он вышел в 1888 г. и озаглавлен странным образом — «Краткий курс церковного права». По оценке А. С. Павлова, учебник И. С. Бердникова «не совсем удачен по своей системе и отличается более богословским, чем юридическим характером». Но ориентация на богословское истолкование канонов, не совсем обычная для русских руководств по канонике, составляет не недостаток, а скорее его достоинство.
Широкой известностью пользуется «Курс церковного права» профессора Ярославского юридического лицея Н. С. Суворова, впервые изданный в 1888–1890 гг., впоследствии переработанный в «Учебник церковного права», многократно переиздававшийся. Н. С. Суворов — квалифицированный юрист, превосходно знавший источники канонического права и историю церковных институтов, особенно западных.
Вместе с тем его работа страдает существенными теоретическими и методическими изъянами. Убежденный апологет синодальной системы, Н. С. Суворов строит свой курс не столько на канонах, сколько на законах и распоряжениях Российского правительства по Ведомству Православного Исповедания. Такой подход связан с его убеждением в том, что суверенным главой Церкви является монарх. Перенося свои порожденные протестантскими теориями государственного права представления на древнюю Церковь, Н. С. Суворов пишет: «Для Церкви, как Церкви католической (sic, не кафолической. — В. Ц.), всеобщей, обнимающей всю совокупность христианских общин и совпадающей, хотя и не буквально, с пределами Римской империи, точно так же должен был существовать известный видимый центр единства, «centrum mutatis», к которому бы направлялись важнейшие церковные распоряжения, как не могла обойтись без центральной власти сама Римская империя. Этим центром стала императорская власть»[25]. Цезарепапизм, который инославные полемисты неосновательно приписывают Православию, Н. С. Суворов считает нормой взаимоотношений между государственной властью и Церковью. Вызывает недоумение и то, что право Православной Церкви излагается у него наравне с правом Католической и Протестантской церквей.
Наиболее удачным русским руководством по канонике является «Курс церковного права» А. С. Павлова, посмертно изданный по студенческим записям его лекций в Московском университете в 1902 г. Он написан хорошим, живым языком, не особенно свойственным юридической литературе, и отличается продуманной системой изложения, а главное, строго православной позицией автора, которая сочетается с основательной юридической компетенцией.
Это не значит, конечно, что «Курс» А. С. Павлова лишен недостатков. Вызывает возражение следующее обстоятельство: Вселенский Собор он рассматривает лишь как один из органов взаимоотношений между поместными Церквами. В этом проявилась тенденция, характерная для каноники нового времени, в центре внимания которой стоит не Вселенская, а поместная Церковь. «Курс» А. С. Павлова имеет и другой недостаток, характерный почти для всех русских руководств по церковному праву — древние каноны в них не составляют главного предмета изложения, отодвинутые на второй план позднейшим законодательством. В результате правила Святых Отцов и Соборов о покаянной дисциплине, занимающие столь важное место в каноническом своде, в учебных руководствах синодальной эпохи рассматриваются вскользь, в основном через призму предписаний Духовного регламента.
Из отдельных отраслей церковного права в русской науке особенно много удачных исследований относится к источниковедению. Первый серьезный труд в этой области принадлежит митрополиту Евгению (Болховитинову), который составил «Историческое обозрение российского законоположения» (1825 г.)[26].
В 1839 г. посмертно вышло второе издание исследования петербургского юриста г. А. Розенкампфа «О Кормчей книге». Розенкампф тщательно исследовал и разделил на разряды и фамилии все доступные ему списки «Кормчей».
Известный археограф и источниковед Н. В. Качалов в 1850 г. выпустил работу «О значении Кормчей в системе древнего русского права». Изучение «Кормчей» он включил в общий контекст церковного права допетровской Руси, указав цель исследования — «определить в кратком обзоре юридическое значение духовенства в России и отношение его к светской власти в период до Петра Великого: это пояснит нам характер и содержание, а вместе с тем и практическое значение «Кормчих», писанных в нашем отечестве»[27].
Во второй половине XIX века вышел ряд источниковедческих трудов А. С. Павлова: «Первоначальный славяно-русский номоканон» (1869 г.), «Книги законные» (1885 г.), «Номоканон при Большом Требнике» (1872 г.). Опираясь на свои археографические и текстологические изыскания, А. С. Павлов пришел к выводу, что «Номоканон XIV титулов» был переведен на славянский язык позже славянского перевода «Номоканона» Иоанна Схоластика. Такой перевод был известен на Руси уже в XI–XII вв.
Текстологическое исследование древних пергаментных списков «Кормчей» связано с именем крупного палеографа и филолога И. И. Срезневского, опубликовавшего ряд статей о сербских и русских рецензиях «Кормчей» в 1870–1890 гг. В 1891 г. в Москве вышла обзорная источниковедческая работа Н. А. Заозерского «Историческое обозрение источников права Православной Церкви».
Самые блестящие достижения отечественного источниковедения церковного права связаны с трудами канониста XX века В. Н. Бенешевича (1874–1943 гг.). Ему принадлежат безукоризненные в текстологическом отношении публикации важнейших памятников церковного права: «Синагоги в 50 титулах» Иоанна Схоластика и «Синтагмы в XIV титулах»[28]. Ученый поставил своей целью выяснить, чем объяснить почти полное отсутствие императорских новелл по церковным делам в этих памятниках: утратой источников или тем, что новеллы не признавались Церковью как обязательные для нее законы. Скрупулезное исследование рукописных источников привело его к убеждению, что, в отличие от «Кодекса» Юстиниана, ни один императорский закон иконоборческой эпохи (VII–IX вв.) не был признан как общецерковная норма. Эти выводы он изложил в книге «Канонический сборник XIV титулов со второй четверти VII века до 883 г» (1905 г.). Большой заслугой В. Н. Бенешевича является издание текста славянской «Кормчей» в XIV титулах параллельно с греческими источниками[29].
Свои исследования В. Н. Бенешевич продолжал в 20 и 30 годы. В софийском сборнике «Известия на Болгарския археологически институт» (1935 г.) он опубликовал статью «Corpus scriptorum juris graeco-romani tarn canonici quam civilis» (Корпус памятников греко-римского права, как канонического, так и гражданского), где писал о том, что изучение древних «Кормчих» «вскроет новые и важные факты в истории культурного развития в отношении Византии, юга славянства и древней Руси»[30]. Некоторые работы этого автора остались неопубликованными и хранятся в архивах.
Крупным специалистом по источникам древнерусского церковного права был С. В. Юшков (1888–1952 гг.). Заслуживают внимания также источниковедческие труды современного ученого Я. Н. Щапова, посвященные изучению славянских и русских редакций «Кормчей», а также княжеским уставам и уставным грамотам Церкви[31].
Среди работ, посвященных частным вопросам каноники, большой интерес представляют монографии Н. С. Бердникова «Государственное положение религии в Римско-византийской империи» (1881 г.), труд Н. А. Заозерского «Церковный суд в первые три века христианства» (1878 г.), статья А. П. Лебедева «Значение канонов»[32], церковно-канонические труды М. В. Зызыкина, профессора кафедры церковного права Варшавского университета.
Наряду с В. Н. Бенешевичем, одним из самых крупных канонистов нашего столетия был С. В. Троицкий, первые работы которого появились в начале века, а последние опубликованы в 60-е гг. Его исследования посвящены вопросам автокефалии, критике папистических тенденций в церковной политике Константинопольского Патриархата, проблеме расколов, брачному праву, истории канонических источников[33].
Серьезным исследованием по устройству Древней Церкви является написанная в 20-е годы и опубликованная в наше время монография архиепископа Лоллия (Юрьевского) «Александрия и Египет»[34].
Большим вкладом в развитие церковного правосознания являются статьи Патриарха Сергия; как те, что написаны им в начале столетия, так и помещенные в церковных изданиях в 30–40 гг., а также его переписка с русскими архиереями, относящаяся к 30 годам. Предметом особого интереса Патриарха Сергия были вопросы устройства высшего церковного управления. Ряд статей он посвятил проблемам взаимоотношений Православной Церкви с инославными обществами[35]. В разработке этой экклезиологической темы он опирался на церковные каноны, давая им глубокое богословское толкование.
Из числа сербских канонистов самое крупное имя — епископ Далматинский Никодим (Милаш). «Каноны Православной Церкви» с продуманными, обширными комментариями, изданные им в 1895–1899 гг., явились результатом тщательных изысканий. До сих пор канонисты пользуются этим трудом, не утратившим своей научной и практической ценности, хотя, конечно, отдельные толкования епископа Никодима нуждаются в пересмотре. Его труд «Православное церковное право», переведенный вскоре после выхода на русский и немецкий языки, отличается строго церковной интерпретацией канонического наследия[36]. Он включает в себя подробные сведения об устройстве автокефальных Церквей по состоянию на конец XIX века.
Заслуживают упоминания также имена известных румынских канонистов XIX столетия — епископа Андрея (Шагуны), К. Поповича, болгарского канониста и богослова нашего века — К. Цанкова.
Изучение церковного права на Западе
Колыбелью канонической науки на католическом Западе была юридическая школа Болонского университета, сложившаяся в XI веке. Эта школа занималась комментированием и кодификацией римского права по «Корпусу» св. Юстиниана. Из-за тесной связи цивильного права с каноническим болонские юристы обратились к изучению древних канонов и папских декреталов.
В XII веке в Болонье монах Грациан по образцу Юстиниановых «Институций» составил каноническую компиляцию «Concordantia discordantum canonum» (Согласование несогласованных законов), впоследствии названную кратко «Декретом». «Декрет» лег в основу «Corpus juris canonici» («Корпуса канонического права») — официального свода католического церковного права.
«Декрет» послужил болонским правоведам основой для ученой деятельности, подобной той, которую они вели в связи с «Корпусом» Юстиниана, Правоведы писали комментарии — глоссы на каноны и декреталы, которые вносились на полях (маргиналы) или между строк (интерлинеарные глоссы) источников. По методу болонских глоссаторов разрабатывалось каноническое право и в других европейских университетах, особенно в Монпелье и Париже.
В XV веке предпринимаются первые попытки критической оценки источников римского церковного права. Результатом явилось обнаружение подлогов, которыми переполнен сборник «Лже-Исидоровых декреталов», вошедший в «Корпус канонического права».
Особенно серьезный удар по средневековому католическому праву нанесла Реформация. Лютер язвительно нападал в своих проповедях и сочинениях на папские декреталы; вместе со студентами богословского факультета Виттенбергского университета он торжественно сжег «Corpus juris canonici». В лютеранских университетах каноническое право изучалось главным образом с целью ведения полемики, направленной против католических доктрин, особенно против учения о вселенской папской юрисдикции.
Критическое отношение к средневековым канонистам обнаружилось впоследствии и у католических ученых: у приверженцев галликанизма в XVII веке, в немецком фебронианизме XVIII столетия и, наконец, у старокатоликов.
В послетридентийскую эпоху изучение церковного права было перенесено из богословских и юридических факультетов в семинарии. В связи с этим оно приобрело по преимуществу практический, а не научно-теоретический характер. Церковное право изучалось в тесной связи с нравственным богословием, что повлекло за собой перенесение юридического метода формальной интерпретации текстов в область нравственного богословия.
В XVIII столетии для отдельных национальных школ католической каноники характерны были разные направления исследований. В Германии преобладало комментирование «Корпуса канонического права»; в Италии — казуистика, тщательный анализ трудных вопросов церковного права; французские ученые по преимуществу занимались изучением истории канонических источников и церковных институтов[37].
Серьезным вкладом в нашу науку явились предпринятые в новое время на Западе критические издания древних источников. В конце XVI столетия немецкий ученый Левенклав (по латыни — Леунклавий) издал источники византийского гражданского и церковного права «Jus graeco-romanum» (Греко-римское право). В 1661 г. французы Вёлль и Жюстель (Voellus et Justellus) выполнили критическое издание древних канонических сборников, греческих и латинских — «Bibliotheca juris canonici veteris» (Библиотека древнего канонического права).
В 1672 г. англиканский пастор Беверидж (Beveregius), впоследствии епископ, издал в Оксфорде в двух фолиантах «Σινοδικοη» (Синодикон) — свод греческих источников канонического права. В 1 томе он поместил Правила Вселенских и Поместных Соборов с толкованиями Аристина, Зонары и Вальсамона, во 2 — «Алфавитную Синтагму» Матфея Властаря. Этим изданием пользовались не только на Западе, но и на православном Востоке. По благословению архиереев их читали и переписывали. Издание Бевериджа легло в основу греческих «Пидалиона» и «Синтагмы».
В 1860-е гг. в Риме вышло двухтомное издание свода канонического права, выполненное кардиналом Питрой: «Juris ecclesiastici graecorum historia et monumenta» (История и памятники церковного права греков). Тексты канонов Питра снабдил обширными комментариями; многосторонняя ученость комментатора уживается с откровенной тенденциозностью. Его главная цель — доказать, что на Востоке до разделения церквей папу признавали главой Вселенской Церкви. В текстологическом отношении издание кардинала Питры превосходит все более ранние издания. Питра пользовался лучшими рукописями европейских библиотек, в том числе Москвы и Петербурга.
Появившиеся на Западе критические издания свода канонического права Древней Церкви позволили поставить канонику на высокий научный уровень. Главными центрами науки вновь, как в средневековье и эпоху Реформации, становятся богословские и юридические факультеты. Лучшие системы и учебники церковного права в XIX веке написаны немецкими учеными Вальтером, Рихтером, Хиншиусом, Р. Зомом. К числу самых значительных западных канонистов XX столетия принадлежат: Крузель, Февр, Мартимор, Фурнье-ле-Брас, Штиклер, Лёнинг, Куртшейд, Стаффа, Фюрст.
Для нас особый интерес представляют те труды западных ученых нового времени, которые посвящены исследованию источников канонического права Православной Церкви. В середине XVIII века братья Баллерини написали двухтомный труд на латинском языке, посвященный истории источников права Древней Церкви до появления «Лже-Исидоровых декреталов»[38]. Это исследование отличается тонким критическим анализом текстов, оно и до сих пор не утратило своей научной ценности. Истории источников древнего церковного права посвящены работы ученых XIX столетия: У. Брайта, Бинера, Мортрёля, Цахариэ фон Лингенталя, И. Чижмана.
В наше время одним из самых компетентных знатоков древних канонов является П. П. Жоанну. Однако его исследования страдают тенденциозностью. Усилия Жоанну доказать, что в Древней Церкви главенство папы было не претензией Рима, а реальностью, признаваемой Соборами и Святыми Отцами, несостоятельны, несмотря на всю изощренность его аргументации.
Серьезным вкладом в каноническую науку являются работы православного французского ученого архиепископа Петра Л'Юилье: многочисленные статьи, часть которых напечатана в «Вестнике Западно-европейского Экзархата», и диссертация «Дисциплинарные труды первых четырех Вселенских Соборов», посвященная текстологическому и экзегетическому комментированию Правил Вселенских Соборов — от Никейского до Халкидонского.
Задача, метод и система науки церковного права
Задача нашей науки заключается в том, чтобы построить систему церковного права. Говоря словами епископа Никодима (Милаша), следует «показать происхождение и развитие церковного права, указать, что составляет его неизменное основание, чтобы посредством юридической логики и законов истории установить критерий для суждений о том, насколько что-либо существующее в церковном устройстве может, смотря по местным обстоятельствам, измениться»[39].
Таким образом, задача науки церковного права включает в себя; во-первых, восстановление исторического процесса формирования действующего церковного права одновременно с историей развития церковных институтов; во-вторых, изложение нормы права, в основу которого должны быть положены не абстрактные схемы, рационалистически выводимые из априорных принципов, а та норма, та догма права, которая совпадает с положительным законодательством Древней Церкви — Правилами Апостолов, Соборов и Отцов; в-третьих, изложение действующего ныне положительного права отдельных поместных Церквей; и наконец, в-четвертых, критический анализ существующего церковного устройства, критерием для которого являются, с одной стороны, древние каноны, а с другой — реальные потребности современной жизни.
Что касается метода нашей науки, то, как справедливо отмечал профессор А. С. Павлов, «наилучшим должен быть признан метод историко-догматический… Мы должны восходить к неточным началам каждого церковно-юридического института и потом следить за всеми фазисами его исторического развития, постоянно и точно отличая те местные, национальные, политические влияния, под действием которых он достиг настоящего своего вида. В этом генетическом процессе право Церкви предстанет перед нами как живое, в своем жизненном росте, со своим собственным характером. Следя за этим процессом, мы обязаны постоянно иметь в виду связь церковного права с самым существом Церкви, с догматическими основаниями церковно-юридических институтов. Эти основания должны служить пробою для положительного права. С точки зрения этих оснований открывается, что составляет существенное зерно каждого церковно-юридического института и что есть только внешняя его оболочка, изменяющаяся со временем и не требующая постоянного и твердого вида. Такой метод ясно покажет нам, что следует признавать в праве Церкви существенным и неизменным и что случайным и несущественным, и как далеко можно идти в церковных преобразованиях, не касаясь существа Церкви и не колебля оснований ее права»[40].
Будучи наукой церковной, каноническое право органически связано с системой богословских дисциплин: с экзегетикой Священного Писания, с экклезиологией, с нравственным и пастырским богословием, с литургикой. В своих исторических и источниковедческих изысканиях канонисты опираются на патрологию и церковную историю. Как юридическая дисциплина церковное право входит в систему юридических наук, особенно тесно соприкасаясь с римским правом, с обычным правом славян, германцев и других христианских народов, с историей публичного и частного права, а также с ныне действующим правом тех государств, в которых есть поместные Православные Церкви, и, наконец, с теорией права. В изучении церковно-правовых источников нельзя обойтись без вспомогательных дисциплин: археологии, дипломатики, текстологии, палеографии.
Что касается системы церковного права, то в наше время безнадежно устарели как заимствованная из «Институций» св. Юстиниана слишком абстрактная схема, по которой право разделяется на три отдела: лица (personae), предметы (res) и действия (actiones), так и предложенная в XII веке Бернардом Павийским предметная рубрикация: judex (судья) — учение о носителях церковной власти, judicium (суд) — о судопроизводстве, clerus (клир) — о правах и обязанностях духовенства, sponsalia (брак) и crimen (преступление) — учение о церковных преступлениях и наказаниях. В такой рубрикации нет ни внутренней связи, ни настоящей системы.
Опираясь на системы церковного права, разработанные в новое время, мы предлагаем следующий план курса:
1. источники канонического права;
2. церковное устройство (клир и миряне, монашество);
3. органы церковного управления (во Вселенской и поместной Церквах, в епархии и на приходе);
4. виды церковной власти;
5. взаимоотношения Православной Церкви с инославными церквами и государствами.
Источники Церковного права. Материальные источники
Божественное право
Принято различать материальные и формальные источники права. Под материальными источниками подразумеваются лица и институты, создающие правовые нормы. Формальные источники — это документы, памятники, в которых изложены эти нормы.
Первоисточником церковного права является Божественная воля Основателя Церкви. Она действовала в Церкви при ее создании — ей Церковь будет подчиняться «Во все дни до скончания века» (Мф. 28:20).
Божественное откровение содержит в себе полноту истины о Боге и человеке. Догматы веры и нравственные заповеди — главное в Откровении. Но оно включает в себя также и учение Спасителя об устройстве Церкви, о способах поддержания церковного мира и благочиния, о средствах восстановления попранного церковного порядка. Эта сторона в учении Христа носит правовой характер.
Правовые заповеди Спасителя и постановления, изданные боговдохновенными апостолами (о епископах и диаконах — 1 Тим. 3:1-13, об отношении к государственной власти — Рим. 13:1–7), содержащиеся в Священном Писании, а также те заповеди, которые, хотя и не вошли в Писание, но хранились в Церкви изначально, как Откровенная истина, как Священное Предание, составляют, по общепринятой у канонистов терминологии. Божественное право (jus divinum).
Таким образом, область Божественного права не ограничивается правовыми нормами, содержащимися в Священных книгах. Правила, которые Церковь получила от апостолов, даже если они переданы ей не в письмени, а устно, хотя впоследствии и они тоже могли быть зафиксированы письменно (в творениях Мужей апостольских, Отцов Церкви, в постановлениях Соборов), являясь частью Священного Предания, также составляют Божественное право.
Некоторые канонисты ограничивают сферу Божественного права теми нормами, которые имеют абсолютно неизменный характер. При такой точке зрения не все правовые заповеди, включенные в Писание, наделяются авторитетом Божественного права. А. С. Павлов отмечал: «Какой же критерий должно принять для безошибочного суждения о том, что из правил церковно-общественной жизни, содержащихся в Св. Писании, принадлежит к jus divinum и что не принадлежит? Таким критерием может служить только ясно выраженное сознание Вселенской Церкви, что известное правило или установление имеет свой источник в Божественной воле, а не есть только предписание, вызванное исключительно обстоятельствами Церкви первенствующей»[41].
В качестве примера он приводит правило апостола Павла: «Епископ должен быть непорочен, одной жены муж». (1 Тим. 3:2), — и сопоставляет его с обязательным по действующему церковному праву безбрачием епископа. На том основании, что эта заповедь апостола не осталась действующей нормой во все века церковной истории и происхождением своим обязана обстоятельствам «Церкви первенствующей», она выводится А. С. Павловым за рамки Божественного права.
Однако, как представляется, не включать в Божественное право те заповеди, которые, хотя и имеют свой источник в Божественной воле, но не носят абсолютно неизменного характера, а вызваны преходящими обстоятельствами времени, было бы насилием над логикой. Вопрос об изменяемости правовых норм следует отделить от вопроса об их источнике.
Неизменность нормы нельзя считать непременными критерием ее принадлежности к Божественному праву. С одной стороны, воля Божия выражается и в попечении о наших временных нуждах, а с другой — изменяемость правил апостольского а значит, Божественного происхождения (поскольку «писания апостолов имеют для нас авторитет совершенно надежной, аутентичной сокровищницы Божественных заповедей) нетождественна, их отменяемости.
Вдумаемся в смысл приведенного профессором Павловым правила о единобрачии епископов. Каково намерение законодателя, устанавливающего эту норму? Оно, безусловно, заключается не в требовании, чтобы епископ был непременно женат, а в запрещении ему второбрачия. Поэтому установившееся в Церкви впоследствии безбрачие епископата никоим образом не нарушает, а лишь восполняет апостольскую заповедь, вводит новое, более жесткое условие, которому должен отвечать кандидат в епископа, оставляя неприкосновенным идущий от Апостольского Писания запрет второбрачия епископам.
Включение совершенной неизменяемости правовых норм в число критериев, выделяющих Божественное право из всей совокупности действующего в церкви права, — это дань несостоятельной теории естественного права (Божественное право иногда называют естественным церковным правом в противоположность положительному праву Церкви), а корни этой теории носят совсем не христианский характер, хотя она и оказала в свое время влияние на канонистов.
Нормы Божественного права не составляют в своей совокупности законодательного кодекса, который бы определял весь строй и порядок церковной жизни. Они служат первооснованием, высшим началом и критерием законодательства самой Церкви.
Церковь как источник своего права. Божественное право и церковное законодательство
Вторым материальным источником церковного права является сама Церковь. Первоисточник церковного права в этом узком смысле тоже, конечно, Божественная воля — поэтому правомочны лишь те правила и нормы, изданные церковной властью, которые не только не противоречат Божественной воле, но и прямо вытекает из нее. Из этого принципа становится очевидной условность границы, отделяющей Божественное право от церковного права в узком смысле, которое отдельные канонисты называют человеческим правом Церкви[42].
Церковь — Богочеловеческий организм; и это двуприродное начало Церкви проявляется во всех сферах ее бытия, в том числе и в церковном правотворчестве. Правила Вселенских Соборов изречены Отцами не без содействия Святого Духа. Более того, авторитет всякого законодательного распоряжения епископа, действие которого распространяется лишь на одну епархию, в конечном счете восходит к благословению Божию, содействовавшему человеческому произволению законодателя.
Вместе с тем отождествлять Божественное право с церковным тоже, конечно, нельзя. Всесвятой Божественной воле присуща непогрешимость. Присуща она, по обетованию Христову, и Вселенской Церкви. Нет, однако, оснований усваивать непогрешимость ни отдельным епископам, ни даже высшим правительственным, органам поместных Церквей.
Граница, отделяющая Божественное право от церковного права в узком смысле слова, безусловно, есть; но, во-первых, Божественное право нельзя отождествлять с определенными типами формальных источников, скажем, исключительно со Священным Писанием, а во-вторых, критерием Божественности права является не неизменяемость, а непогрешимость правовых норм. В силу Божественной природы Церкви не все формальные источники можно подвести под рубрику только Божественного, либо только церковного права. Прежде всего это относится к своду канонов.
Каноны
Архимандрит Юстин (Попович) писал: «Святые каноны — это святые догматы веры, применяемые в деятельной жизни христианина, они побуждают членов Церкви к воплощению в повседневной жизни святых догматов — солнцезрачных небесных истин, присутствующих в земном мире благодаря Богочеловеческому телу Церкви Христовой»[43].
В состав канонического свода входят Правила Святых Апостолов, каноны 6 Вселенских и 10 Поместных Соборов и правила 13 Отцов. Включение в Канонический корпус правил Вселенских Соборов не нуждается в пояснении. Эти Соборы — орган вселенского епископата, носителя высшей церковной власти. Вселенские Соборы, по учению Церкви, непогрешимы. Их непогрешимость вытекает из догмата о непогрешимости Церкви.
Некоторые канонисты, и среди них профессор Н. С. Суворов, ограничивают непогрешимость Соборов лишь их догматическими определениями — оросами, не распространяя ее на соборные каноны. Это, однако, слишком смелое суждение. Оно основано на изменяемости церковно-правовых норм, в том числе и тех, которые установлены Вселенскими Соборами. Но понятия непогрешимости и неизменяемости не следует отождествлять. Совершенно непогрешимое, боговдохновенное правило, принятое применительно к конкретной обстановке, может утратить характер действующей нормы только потому, что изменились обстоятельства, продиктовавшие его издание. Признание канонов непогрешимыми не ставит неодолимого барьера для церковного правотворчества в той области, которая уже регулирована правилами Соборов. Что же касается включения в свод канонов 10 Поместных Соборов, то основанием для этого является не признание за всяким Поместным Собором права на общецерковное законодательство. Законодательство Поместного Собора распространяется, естественно, лишь на поместную Церковь, а не на Вселенскую. Поместных Соборов в истории Церкви были тысячи, но правила лишь 10 из них вошли в Канонический корпус. Их включение в него основано на авторитете признавших их Вселенских Соборов (2 прав. Трулл. Соб.).
То же самое относится и к правилам Отцов. Авторитет этих правил покоится не на одной только законодательной власти Отцов как епископов, ибо эта власть распространяется лишь на пределы одной епархии, и даже не на святости Отцов (в Канонический свод входят правила Тимофея и Филофея Александрийских, которые не были прославлены), а на признании Отеческих правил Вселенскими Соборами. Кафолический епископат с согласия церковного народа может выражать свою законодательную власть и помимо Вселенских Соборов через признание общецерковной обязательности правовых актов, изданных первоначально для одной поместной Церкви или даже одной епархии. На рецепции — общецерковном признании — покоится вселунский авторитет канонов Константинопольских Соборов 861 и 879 гг. и канонического Послания святого Тарасия, которые уже не рассматривались Вселенскими Соборами.
Частное церковное законодательство. Статуарное право
Церковное законодательство и в древности не исчерпывалось канонами; его развитие не прекратилось и после того, как сложился основной Канонический корпус. Но законодательные акты, изданные высшей властью поместных Церквей или епархиальными архиереями, не имеют уже общецерковного авторитета. Применение их ограничено границами епархий или автокефальных Церквей.
Низшей из законодательных инстанций в Церкви является епископ. Свои особые правила, уставы, статусы издавали также некоторые монастыри, церковные братства и общества. Однако законодательное творчество этих и подобных им институтов, подчиненных епископу или непосредственно высшей власти поместной Церкви, осуществляется не в силу прав, принадлежащих им самим по себе, а по полномочию церковных инстанций, имеющих самостоятельную законодательную власть. Право корпораций, не обладающих самостоятельной законодательной властью, называется статуарным.
Обычай
Писаными законами не охватывается действующее в Церкви право. Есть еще и такой вид церковного права, как обычай. Обычай действует и вне церковной сферы. Юристы определяют обычай как регламентированный образ действий, обязательность которого основана не на прямом предписании закона, а на общем убеждении в том, что он традиционен, правомочен, необходим.
Право народов догосударственной эпохи утверждается на обычае. В этом смысле говорят об обычном праве славян или салических франков. Обычное право сохраняется и там, где уже действует писаное государственное законодательство, хотя сфера его применения сужается. Обычное право служит одним из главных источников для правотворчества государственной власти.
Как и в области государственного права, в области церковного права значение обычая уменьшилось по мере развития положительного законодательства; причем происходило не только сужение сферы его применения, но и снижение его авторитетности в иерархии правовых норм. В Древней Церкви обычай отождествлялся с Преданием (либо прямо с Апостольским и Священным, либо с преданием местной Церкви).
Тертуллиан, известный не только как богослов, но и как юрист, чьи мнения вошли в «Дигесты», писал: «Если что-либо не определено письменно, а между тем везде сохраняется, значит, оно утверждено обычаем, который основан на Предании. Если же кто-нибудь скажет, что и для предания нужно письменное свидетельство, тогда мы можем указать многие установления, хранящиеся без всякого письма лишь важностью самого предания и силою обычая»[44].
«Церковное предание утвержденное обычаем и сохраненное верою, — отмечает епископ Никодим, — наравне с определенными предписаниями, составляло первобытной Церкви закон, служило основою для церковного права и имело значение законодательных постановлений как по своему источнику, так и по всеобщему уважению, которым оно пользовалось. В этом убеждают нас сами тексты канонов, составители которых — как на высочайший авторитет — ссылаются на древние обычаи»[45]; «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте, и в Ливии, и в Пентаполе» (6 прав. I Всел.). «Понеже утвердися обыкновение, и древнее предание, чтобы чтити епископа, пребывающаго в Элии: то да имеет он исследование чести, с сохранением достоинства, присвоеннаго митрополии» (7 прав. I Всел.). «О находящихся же при исходе от жития, да соблюдается и ныне древний закон и правило, чтобы отходящий не лишаем был последняго и нужнейшаго напутствия» (13 прав. I Всел.).
Положительное церковное правотворчество вытеснило обычай из общецерковного права. В наше время главным образом приходится иметь дело с местными обычаями, действующими либо в одной автокефальной Церкви, либо в границах одной епархии, либо даже только в одном монастыре или приходе. Но и до сих пор не на писаном законе, а на обычае держится такая фундаментальная в праве почти всех православных Церквей норма, как монашество епископов.
Канонисты четко определяют условия, необходимые для того, чтобы обычай имел законную, обязательную силу. Для этого необходимо его соблюдение в церковной области, имеющей законодательную автономию: в поместной Церкви, в епархии или хотя бы в монастыре, братстве с их статуарным правом. Обычаи же прихода или семинарии не могут иметь обязательной силы.
Для признания законности обычая требуются его разумность и известная давность. «Обычай без истины, — учил Св. Киприан Карфагенский, — есть застарелое заблуждение»[46].
Что касается давности обычая, то в 17-м правиле Двукратного Собора сказано: «Редко бывающаго, не поставляя в закон Церкви, определяем». Католические канонисты называют точный срок давности той или иной традиции, необходимый для признания ее обычаем, имеющим правовую силу, — 40 лет. Если же обычай не согласуется с законом, то для признания его важности необходимо, чтобы он существовал с незапамятных времен или хотя бы не менее 100 лет. Обычай, запрещенный законом, согласно католическому праву вообще не имеет юридической силы.
В православном церковном праве таких четких указаний на давность обычая нет, но в 17-м правиле IV Вселенского Собора и 25-м правиле Трулльского Собора устанавливается тридцатилетняя давность существования границ между епархиями для признания их законности. По аналогии с этим правилом можно предположительно говорить о необходимости тридцатилетней давности для признания законной силы обычая.
При решении вопроса о важности того или иного обычая решающее значение имеет его соответствие писаному церковному закону. Обычай, не противоречащий закону, безусловно правомочен. Например, обычай поставлять в приходские священники преимущественно женатых людей согласуется с каноническим запретом брака после хиротонии. Обычай имеет силу и тогда, когда он касается дел, не решенных положительным законодательством. В римских «Дигестах» сказано, что данный обычай имеет силу закона в таких делах, относительно которых нет письменного закона. Это положение повторено в византийских «Базиликах» и у Вальсамона в его толкованиях на «Номоканон».
Что же касается обычая, противоречащего закону, то он может быть признанным только в том случае, когда в силу создавшихся обстоятельств не применяется самый закон. Так, вопреки 11-му правилу Сардикийского Собора и 80-му правилу Трулльского Собора, миряне, не участвовавшие в богослужении три недели подряд, не подвергаются наказанию. Основанием для неприменения этих правил служит принцип икономии.
Еще один пример. В древних церковных законах упоминается лишь один восприемник — одного пола с крещаемым. Но сложился обычай, чтобы в крещении участвовали восприемник и восприемница. Данный обычай ставит восприемника и восприемницу в отношения духовного родства, которое является препятствием к браку между этими лицами. Такое препятствие не предусмотрено в канонах, тем не менее церковным сознанием оно принимается за само собой разумеющуюся правовую норму.
Особый вид обычая составляет судебная практика. В случае пробела в законодательстве суд может руководствоваться прецедентами, т. е. приговорами, вынесенными по рассматривавшимся ранее аналогичным делам.
Мнения авторитетных канонистов
Вспомогательным источником церковного права служат труды известных канонистов по церковно-юридическим вопросам. В римском праве мнения авторитетных юристов — responsa prudentium (советы мудрых) имели значение источника права. Они вошли в «Дигесты».
По примеру светского римского права и в церковных делах мнения знатоков канонов приобрели великий авторитет. Их сочинения, в виде ответов на вопросы, канонических трактатов или толкований на каноны, стали включаться в церковно-законодательные сборники.
Особым авторитетом в православном церковном праве пользуются великие византийские канонисты XII века: Алексий Аристин, Иоанн Зонара и Антиохийский Патриарх Феодор Вальсамон, а также канонист, живший в XIV столетии, иеромонах Матфей Властарь.
Иерархия правовых норм
Матфею Властарю принадлежит точное описание иерархии правовых норм в зависимости от их материальных источников. В «Алфавитной Синтагме» он пишет: «О чем нет писаного закона, в том следует соблюдать обычай и согласную с ним практику, а коли нет и его, нужно следовать тому, что имеет более сходства с тем, что мы ищем, а если нет и этого, то должны иметь силу мнения мудрых, и при том большинства»[47]. Таким образом, иерархия правовых норм такова: писаный закон, обычай и судебный прецедент, аналогия с существующим законом, мнения авторитетных канонистов. Но высшим критерием, разумеется, являются нормы, непосредственно исходящие из Первоисточника церковного права — Божественной воли.
Государственное законодательство по церковным делам
Наряду с собственно церковным законодательством источником права для Церкви служит и государственное законодательство. В области внешнего права Церкви, т. е. ее правового положения в государстве и гражданском обществе, воля государственной власти является суверенным законодательным источником.
Иначе обстоит дело с правом внутрицерковным. Канонисты и правоведы разных конфессий придерживаются разных воззрений на право государственной власти законодательствовать в вопросах внутрицерковного устройства. Католическая Церковь в принципе отвергает возможность участия государства в регулировании внутрицерковных отношений и дел. С точки зрения протестантских канонистов эпохи Реформации и нового времени государственная власть является полномочным органом внутрицерковного законодательства. Для этого нет даже необходимости носителям ее принадлежать к той церкви, в которой они законодательствуют. Объясняется такая на первый взгляд абсурдная позиция тем, что протестантское богословие невидимую «церковь святых» решительно отделяет от ее видимой, земной оболочки, устройству которой не придается важного значения в деле спасения верных.
Что касается православного правосознания, то, во-первых, признание за государством законодательной правоспособности по внутрицерковным делам обусловлено православием носителя такой власти; во-вторых, это признание ограничено в том отношении, что, несмотря на громкие фигуральные определения церковного статуса императора, употреблявшиеся в Византии, вроде «внешнего епископа Церкви», глава государства в принципе никогда не признавался более чем мирянином. Самое большое, ему предоставлялось право представлять совокупный голос всех мирян. Византийские церковно-законодательные акты, подписанные иерархами и императорами или их представителями, имеют церковный авторитет в силу подписей епископов; государственная же власть, скрепляя подписью эти акты, придавала им статус гражданских законов, обязательных для подданных. Что же касается церковно-законодательных актов, изданных государственной властью самостоятельно, то внутрицерковная правомочность этих актов обусловлена признанием их законности со стороны иерархии и православного народа. При этом всегда предполагалось, что законодатель сам православный и, издавая тот или иной акт, действовал в строгом согласии с основными и неизменными началами собственно церковного права. Такой принцип лежал в основании византийской симфонии церковной и светской власти. Это не значит, конечно, что симфония никогда не нарушалась. Разумеется, нарушалась. Императоры издавали и такие законы, которые противоречили основам церковного строя; но подобные законы могли действовать лишь до тех пор, пока общецерковным разумом не осознавалось их несоответствие канонам.
Византийские канонисты в своих суждениях порой слишком расширительно толковали законодательные права монарха. Например, архиепископ Охридский Димитрий Хоматин писал: «Император, который есть и называется верховным блюстителем церковного порядка, стоит выше соборных определений и сообщает им силу и действие. Он вождь церковной иерархии и законодатель по отношению к жизни и поведению священников; он имеет право решать споры между митрополитами, епископами и клириками и избирать на вакантные епископские кафедры. Он может возвысить епископские кафедры и епископов в достоинство митрополий и митрополитов. Словом, за исключением только права совершать Литургию и рукоположение, император сосредоточивает в себе все прочие преимущества епископов, поэтому его постановления имеют силу канонов»[48].
Подобно Димитрию Хоматину, и Вальсамон наделял императора не принадлежащей ему по праву властью в Церкви: «Императоры, как и Патриархи, должны почитаться учителями в силу сообщаемого им помазания святым миром. Отсюда происходит право благоверных императоров поучать христианский народ и, подобно архиереям, кадить в Церкви… Сила и деятельность императора простирается на душу и на тело подданных, тогда как Патриарх есть только духовный пастырь»[49].
И все-таки это были скорее пышные комплименты, чем правовые определения в строгом смысле. Тот же Вальсамон, разбирая два закона императора Алексия Комнина, которые расходились с предписаниями канонов, приходит к выводу, что «каноны имеют больше силы, нежели законы государственные, ибо они, каноны, как обнародованные и утвержденные Святыми Отцами и императорами, имеют такое же значение, как Священное Писание, а законы изложены лишь императорами и поэтому не могут возвыситься над Священным Писанием и канонами» (I титул, 3 глава «Номоканона в XIV титулах»). Наконец, в 131-й новелле императора Юстиниана недвусмысленно сказано, что теряет силу всякий государственный закон, противоречащий канонам.
Что же касается синодальной системы церковного управления, установленной в России при Петре I, то ее создатель архиепископ Феофан (Прокопович) вдохновлялся откровенно протестантскими теориями государственного права. «Могуществу монарха» он усваивал право устанавливать «всякие обряды гражданские и церковные, перемену обычаев, употребление платья, домов строения, чины и церемонии в пированиях, свадьбах, погребениях и прочая и прочая… Христианские государи, — полагал он, — могут нарещися не только епископами, архиереями, но и епископами епископов»[50].
Составленный им «Духовный регламент», ставший основным церковно-правовым документом для Русской Церкви тех лет, нарушил былое хрупкое равновесие между церковной и светской властью, но, как высказывался мудрый святитель Московский Филарет, «Духовную Коллегию, которую у протестанта перенял Петр, Провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод»[51], который, добавим, был далеко не то, что задуманная архиепископом Феофаном Коллегия.
Божественное право
Принято различать материальные и формальные источники права. Под материальными источниками подразумеваются лица и институты, создающие правовые нормы. Формальные источники — это документы, памятники, в которых изложены эти нормы.
Первоисточником церковного права является Божественная воля Основателя Церкви. Она действовала в Церкви при ее создании — ей Церковь будет подчиняться «Во все дни до скончания века» (Мф. 28:20).
Божественное откровение содержит в себе полноту истины о Боге и человеке. Догматы веры и нравственные заповеди — главное в Откровении. Но оно включает в себя также и учение Спасителя об устройстве Церкви, о способах поддержания церковного мира и благочиния, о средствах восстановления попранного церковного порядка. Эта сторона в учении Христа носит правовой характер.
Правовые заповеди Спасителя и постановления, изданные боговдохновенными апостолами (о епископах и диаконах — 1 Тим. 3:1-13, об отношении к государственной власти — Рим. 13:1–7), содержащиеся в Священном Писании, а также те заповеди, которые, хотя и не вошли в Писание, но хранились в Церкви изначально, как Откровенная истина, как Священное Предание, составляют, по общепринятой у канонистов терминологии. Божественное право (jus divinum).
Таким образом, область Божественного права не ограничивается правовыми нормами, содержащимися в Священных книгах. Правила, которые Церковь получила от апостолов, даже если они переданы ей не в письмени, а устно, хотя впоследствии и они тоже могли быть зафиксированы письменно (в творениях Мужей апостольских, Отцов Церкви, в постановлениях Соборов), являясь частью Священного Предания, также составляют Божественное право.
Некоторые канонисты ограничивают сферу Божественного права теми нормами, которые имеют абсолютно неизменный характер. При такой точке зрения не все правовые заповеди, включенные в Писание, наделяются авторитетом Божественного права. А. С. Павлов отмечал: «Какой же критерий должно принять для безошибочного суждения о том, что из правил церковно-общественной жизни, содержащихся в Св. Писании, принадлежит к jus divinum и что не принадлежит? Таким критерием может служить только ясно выраженное сознание Вселенской Церкви, что известное правило или установление имеет свой источник в Божественной воле, а не есть только предписание, вызванное исключительно обстоятельствами Церкви первенствующей»[41].
В качестве примера он приводит правило апостола Павла: «Епископ должен быть непорочен, одной жены муж». (1 Тим. 3:2), — и сопоставляет его с обязательным по действующему церковному праву безбрачием епископа. На том основании, что эта заповедь апостола не осталась действующей нормой во все века церковной истории и происхождением своим обязана обстоятельствам «Церкви первенствующей», она выводится А. С. Павловым за рамки Божественного права.
Однако, как представляется, не включать в Божественное право те заповеди, которые, хотя и имеют свой источник в Божественной воле, но не носят абсолютно неизменного характера, а вызваны преходящими обстоятельствами времени, было бы насилием над логикой. Вопрос об изменяемости правовых норм следует отделить от вопроса об их источнике.
Неизменность нормы нельзя считать непременными критерием ее принадлежности к Божественному праву. С одной стороны, воля Божия выражается и в попечении о наших временных нуждах, а с другой — изменяемость правил апостольского а значит, Божественного происхождения (поскольку «писания апостолов имеют для нас авторитет совершенно надежной, аутентичной сокровищницы Божественных заповедей) нетождественна, их отменяемости.
Вдумаемся в смысл приведенного профессором Павловым правила о единобрачии епископов. Каково намерение законодателя, устанавливающего эту норму? Оно, безусловно, заключается не в требовании, чтобы епископ был непременно женат, а в запрещении ему второбрачия. Поэтому установившееся в Церкви впоследствии безбрачие епископата никоим образом не нарушает, а лишь восполняет апостольскую заповедь, вводит новое, более жесткое условие, которому должен отвечать кандидат в епископа, оставляя неприкосновенным идущий от Апостольского Писания запрет второбрачия епископам.
Включение совершенной неизменяемости правовых норм в число критериев, выделяющих Божественное право из всей совокупности действующего в церкви права, — это дань несостоятельной теории естественного права (Божественное право иногда называют естественным церковным правом в противоположность положительному праву Церкви), а корни этой теории носят совсем не христианский характер, хотя она и оказала в свое время влияние на канонистов.
Нормы Божественного права не составляют в своей совокупности законодательного кодекса, который бы определял весь строй и порядок церковной жизни. Они служат первооснованием, высшим началом и критерием законодательства самой Церкви.
Церковь как источник своего права. Божественное право и церковное законодательство
Вторым материальным источником церковного права является сама Церковь. Первоисточник церковного права в этом узком смысле тоже, конечно, Божественная воля — поэтому правомочны лишь те правила и нормы, изданные церковной властью, которые не только не противоречат Божественной воле, но и прямо вытекает из нее. Из этого принципа становится очевидной условность границы, отделяющей Божественное право от церковного права в узком смысле, которое отдельные канонисты называют человеческим правом Церкви[42].
Церковь — Богочеловеческий организм; и это двуприродное начало Церкви проявляется во всех сферах ее бытия, в том числе и в церковном правотворчестве. Правила Вселенских Соборов изречены Отцами не без содействия Святого Духа. Более того, авторитет всякого законодательного распоряжения епископа, действие которого распространяется лишь на одну епархию, в конечном счете восходит к благословению Божию, содействовавшему человеческому произволению законодателя.
Вместе с тем отождествлять Божественное право с церковным тоже, конечно, нельзя. Всесвятой Божественной воле присуща непогрешимость. Присуща она, по обетованию Христову, и Вселенской Церкви. Нет, однако, оснований усваивать непогрешимость ни отдельным епископам, ни даже высшим правительственным, органам поместных Церквей.
Граница, отделяющая Божественное право от церковного права в узком смысле слова, безусловно, есть; но, во-первых, Божественное право нельзя отождествлять с определенными типами формальных источников, скажем, исключительно со Священным Писанием, а во-вторых, критерием Божественности права является не неизменяемость, а непогрешимость правовых норм. В силу Божественной природы Церкви не все формальные источники можно подвести под рубрику только Божественного, либо только церковного права. Прежде всего это относится к своду канонов.
Каноны
Архимандрит Юстин (Попович) писал: «Святые каноны — это святые догматы веры, применяемые в деятельной жизни христианина, они побуждают членов Церкви к воплощению в повседневной жизни святых догматов — солнцезрачных небесных истин, присутствующих в земном мире благодаря Богочеловеческому телу Церкви Христовой»[43].
В состав канонического свода входят Правила Святых Апостолов, каноны 6 Вселенских и 10 Поместных Соборов и правила 13 Отцов. Включение в Канонический корпус правил Вселенских Соборов не нуждается в пояснении. Эти Соборы — орган вселенского епископата, носителя высшей церковной власти. Вселенские Соборы, по учению Церкви, непогрешимы. Их непогрешимость вытекает из догмата о непогрешимости Церкви.
Некоторые канонисты, и среди них профессор Н. С. Суворов, ограничивают непогрешимость Соборов лишь их догматическими определениями — оросами, не распространяя ее на соборные каноны. Это, однако, слишком смелое суждение. Оно основано на изменяемости церковно-правовых норм, в том числе и тех, которые установлены Вселенскими Соборами. Но понятия непогрешимости и неизменяемости не следует отождествлять. Совершенно непогрешимое, боговдохновенное правило, принятое применительно к конкретной обстановке, может утратить характер действующей нормы только потому, что изменились обстоятельства, продиктовавшие его издание. Признание канонов непогрешимыми не ставит неодолимого барьера для церковного правотворчества в той области, которая уже регулирована правилами Соборов. Что же касается включения в свод канонов 10 Поместных Соборов, то основанием для этого является не признание за всяким Поместным Собором права на общецерковное законодательство. Законодательство Поместного Собора распространяется, естественно, лишь на поместную Церковь, а не на Вселенскую. Поместных Соборов в истории Церкви были тысячи, но правила лишь 10 из них вошли в Канонический корпус. Их включение в него основано на авторитете признавших их Вселенских Соборов (2 прав. Трулл. Соб.).
То же самое относится и к правилам Отцов. Авторитет этих правил покоится не на одной только законодательной власти Отцов как епископов, ибо эта власть распространяется лишь на пределы одной епархии, и даже не на святости Отцов (в Канонический свод входят правила Тимофея и Филофея Александрийских, которые не были прославлены), а на признании Отеческих правил Вселенскими Соборами. Кафолический епископат с согласия церковного народа может выражать свою законодательную власть и помимо Вселенских Соборов через признание общецерковной обязательности правовых актов, изданных первоначально для одной поместной Церкви или даже одной епархии. На рецепции — общецерковном признании — покоится вселунский авторитет канонов Константинопольских Соборов 861 и 879 гг. и канонического Послания святого Тарасия, которые уже не рассматривались Вселенскими Соборами.
Частное церковное законодательство. Статуарное право
Церковное законодательство и в древности не исчерпывалось канонами; его развитие не прекратилось и после того, как сложился основной Канонический корпус. Но законодательные акты, изданные высшей властью поместных Церквей или епархиальными архиереями, не имеют уже общецерковного авторитета. Применение их ограничено границами епархий или автокефальных Церквей.
Низшей из законодательных инстанций в Церкви является епископ. Свои особые правила, уставы, статусы издавали также некоторые монастыри, церковные братства и общества. Однако законодательное творчество этих и подобных им институтов, подчиненных епископу или непосредственно высшей власти поместной Церкви, осуществляется не в силу прав, принадлежащих им самим по себе, а по полномочию церковных инстанций, имеющих самостоятельную законодательную власть. Право корпораций, не обладающих самостоятельной законодательной властью, называется статуарным.
Обычай
Писаными законами не охватывается действующее в Церкви право. Есть еще и такой вид церковного права, как обычай. Обычай действует и вне церковной сферы. Юристы определяют обычай как регламентированный образ действий, обязательность которого основана не на прямом предписании закона, а на общем убеждении в том, что он традиционен, правомочен, необходим.
Право народов догосударственной эпохи утверждается на обычае. В этом смысле говорят об обычном праве славян или салических франков. Обычное право сохраняется и там, где уже действует писаное государственное законодательство, хотя сфера его применения сужается. Обычное право служит одним из главных источников для правотворчества государственной власти.
Как и в области государственного права, в области церковного права значение обычая уменьшилось по мере развития положительного законодательства; причем происходило не только сужение сферы его применения, но и снижение его авторитетности в иерархии правовых норм. В Древней Церкви обычай отождествлялся с Преданием (либо прямо с Апостольским и Священным, либо с преданием местной Церкви).
Тертуллиан, известный не только как богослов, но и как юрист, чьи мнения вошли в «Дигесты», писал: «Если что-либо не определено письменно, а между тем везде сохраняется, значит, оно утверждено обычаем, который основан на Предании. Если же кто-нибудь скажет, что и для предания нужно письменное свидетельство, тогда мы можем указать многие установления, хранящиеся без всякого письма лишь важностью самого предания и силою обычая»[44].
«Церковное предание утвержденное обычаем и сохраненное верою, — отмечает епископ Никодим, — наравне с определенными предписаниями, составляло первобытной Церкви закон, служило основою для церковного права и имело значение законодательных постановлений как по своему источнику, так и по всеобщему уважению, которым оно пользовалось. В этом убеждают нас сами тексты канонов, составители которых — как на высочайший авторитет — ссылаются на древние обычаи»[45]; «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте, и в Ливии, и в Пентаполе» (6 прав. I Всел.). «Понеже утвердися обыкновение, и древнее предание, чтобы чтити епископа, пребывающаго в Элии: то да имеет он исследование чести, с сохранением достоинства, присвоеннаго митрополии» (7 прав. I Всел.). «О находящихся же при исходе от жития, да соблюдается и ныне древний закон и правило, чтобы отходящий не лишаем был последняго и нужнейшаго напутствия» (13 прав. I Всел.).
Положительное церковное правотворчество вытеснило обычай из общецерковного права. В наше время главным образом приходится иметь дело с местными обычаями, действующими либо в одной автокефальной Церкви, либо в границах одной епархии, либо даже только в одном монастыре или приходе. Но и до сих пор не на писаном законе, а на обычае держится такая фундаментальная в праве почти всех православных Церквей норма, как монашество епископов.
Канонисты четко определяют условия, необходимые для того, чтобы обычай имел законную, обязательную силу. Для этого необходимо его соблюдение в церковной области, имеющей законодательную автономию: в поместной Церкви, в епархии или хотя бы в монастыре, братстве с их статуарным правом. Обычаи же прихода или семинарии не могут иметь обязательной силы.
Для признания законности обычая требуются его разумность и известная давность. «Обычай без истины, — учил Св. Киприан Карфагенский, — есть застарелое заблуждение»[46].
Что касается давности обычая, то в 17-м правиле Двукратного Собора сказано: «Редко бывающаго, не поставляя в закон Церкви, определяем». Католические канонисты называют точный срок давности той или иной традиции, необходимый для признания ее обычаем, имеющим правовую силу, — 40 лет. Если же обычай не согласуется с законом, то для признания его важности необходимо, чтобы он существовал с незапамятных времен или хотя бы не менее 100 лет. Обычай, запрещенный законом, согласно католическому праву вообще не имеет юридической силы.
В православном церковном праве таких четких указаний на давность обычая нет, но в 17-м правиле IV Вселенского Собора и 25-м правиле Трулльского Собора устанавливается тридцатилетняя давность существования границ между епархиями для признания их законности. По аналогии с этим правилом можно предположительно говорить о необходимости тридцатилетней давности для признания законной силы обычая.
При решении вопроса о важности того или иного обычая решающее значение имеет его соответствие писаному церковному закону. Обычай, не противоречащий закону, безусловно правомочен. Например, обычай поставлять в приходские священники преимущественно женатых людей согласуется с каноническим запретом брака после хиротонии. Обычай имеет силу и тогда, когда он касается дел, не решенных положительным законодательством. В римских «Дигестах» сказано, что данный обычай имеет силу закона в таких делах, относительно которых нет письменного закона. Это положение повторено в византийских «Базиликах» и у Вальсамона в его толкованиях на «Номоканон».
Что же касается обычая, противоречащего закону, то он может быть признанным только в том случае, когда в силу создавшихся обстоятельств не применяется самый закон. Так, вопреки 11-му правилу Сардикийского Собора и 80-му правилу Трулльского Собора, миряне, не участвовавшие в богослужении три недели подряд, не подвергаются наказанию. Основанием для неприменения этих правил служит принцип икономии.
Еще один пример. В древних церковных законах упоминается лишь один восприемник — одного пола с крещаемым. Но сложился обычай, чтобы в крещении участвовали восприемник и восприемница. Данный обычай ставит восприемника и восприемницу в отношения духовного родства, которое является препятствием к браку между этими лицами. Такое препятствие не предусмотрено в канонах, тем не менее церковным сознанием оно принимается за само собой разумеющуюся правовую норму.
Особый вид обычая составляет судебная практика. В случае пробела в законодательстве суд может руководствоваться прецедентами, т. е. приговорами, вынесенными по рассматривавшимся ранее аналогичным делам.
Мнения авторитетных канонистов
Вспомогательным источником церковного права служат труды известных канонистов по церковно-юридическим вопросам. В римском праве мнения авторитетных юристов — responsa prudentium (советы мудрых) имели значение источника права. Они вошли в «Дигесты».
По примеру светского римского права и в церковных делах мнения знатоков канонов приобрели великий авторитет. Их сочинения, в виде ответов на вопросы, канонических трактатов или толкований на каноны, стали включаться в церковно-законодательные сборники.
Особым авторитетом в православном церковном праве пользуются великие византийские канонисты XII века: Алексий Аристин, Иоанн Зонара и Антиохийский Патриарх Феодор Вальсамон, а также канонист, живший в XIV столетии, иеромонах Матфей Властарь.
Иерархия правовых норм
Матфею Властарю принадлежит точное описание иерархии правовых норм в зависимости от их материальных источников. В «Алфавитной Синтагме» он пишет: «О чем нет писаного закона, в том следует соблюдать обычай и согласную с ним практику, а коли нет и его, нужно следовать тому, что имеет более сходства с тем, что мы ищем, а если нет и этого, то должны иметь силу мнения мудрых, и при том большинства»[47]. Таким образом, иерархия правовых норм такова: писаный закон, обычай и судебный прецедент, аналогия с существующим законом, мнения авторитетных канонистов. Но высшим критерием, разумеется, являются нормы, непосредственно исходящие из Первоисточника церковного права — Божественной воли.
Государственное законодательство по церковным делам
Наряду с собственно церковным законодательством источником права для Церкви служит и государственное законодательство. В области внешнего права Церкви, т. е. ее правового положения в государстве и гражданском обществе, воля государственной власти является суверенным законодательным источником.
Иначе обстоит дело с правом внутрицерковным. Канонисты и правоведы разных конфессий придерживаются разных воззрений на право государственной власти законодательствовать в вопросах внутрицерковного устройства. Католическая Церковь в принципе отвергает возможность участия государства в регулировании внутрицерковных отношений и дел. С точки зрения протестантских канонистов эпохи Реформации и нового времени государственная власть является полномочным органом внутрицерковного законодательства. Для этого нет даже необходимости носителям ее принадлежать к той церкви, в которой они законодательствуют. Объясняется такая на первый взгляд абсурдная позиция тем, что протестантское богословие невидимую «церковь святых» решительно отделяет от ее видимой, земной оболочки, устройству которой не придается важного значения в деле спасения верных.
Что касается православного правосознания, то, во-первых, признание за государством законодательной правоспособности по внутрицерковным делам обусловлено православием носителя такой власти; во-вторых, это признание ограничено в том отношении, что, несмотря на громкие фигуральные определения церковного статуса императора, употреблявшиеся в Византии, вроде «внешнего епископа Церкви», глава государства в принципе никогда не признавался более чем мирянином. Самое большое, ему предоставлялось право представлять совокупный голос всех мирян. Византийские церковно-законодательные акты, подписанные иерархами и императорами или их представителями, имеют церковный авторитет в силу подписей епископов; государственная же власть, скрепляя подписью эти акты, придавала им статус гражданских законов, обязательных для подданных. Что же касается церковно-законодательных актов, изданных государственной властью самостоятельно, то внутрицерковная правомочность этих актов обусловлена признанием их законности со стороны иерархии и православного народа. При этом всегда предполагалось, что законодатель сам православный и, издавая тот или иной акт, действовал в строгом согласии с основными и неизменными началами собственно церковного права. Такой принцип лежал в основании византийской симфонии церковной и светской власти. Это не значит, конечно, что симфония никогда не нарушалась. Разумеется, нарушалась. Императоры издавали и такие законы, которые противоречили основам церковного строя; но подобные законы могли действовать лишь до тех пор, пока общецерковным разумом не осознавалось их несоответствие канонам.
Византийские канонисты в своих суждениях порой слишком расширительно толковали законодательные права монарха. Например, архиепископ Охридский Димитрий Хоматин писал: «Император, который есть и называется верховным блюстителем церковного порядка, стоит выше соборных определений и сообщает им силу и действие. Он вождь церковной иерархии и законодатель по отношению к жизни и поведению священников; он имеет право решать споры между митрополитами, епископами и клириками и избирать на вакантные епископские кафедры. Он может возвысить епископские кафедры и епископов в достоинство митрополий и митрополитов. Словом, за исключением только права совершать Литургию и рукоположение, император сосредоточивает в себе все прочие преимущества епископов, поэтому его постановления имеют силу канонов»[48].
Подобно Димитрию Хоматину, и Вальсамон наделял императора не принадлежащей ему по праву властью в Церкви: «Императоры, как и Патриархи, должны почитаться учителями в силу сообщаемого им помазания святым миром. Отсюда происходит право благоверных императоров поучать христианский народ и, подобно архиереям, кадить в Церкви… Сила и деятельность императора простирается на душу и на тело подданных, тогда как Патриарх есть только духовный пастырь»[49].
И все-таки это были скорее пышные комплименты, чем правовые определения в строгом смысле. Тот же Вальсамон, разбирая два закона императора Алексия Комнина, которые расходились с предписаниями канонов, приходит к выводу, что «каноны имеют больше силы, нежели законы государственные, ибо они, каноны, как обнародованные и утвержденные Святыми Отцами и императорами, имеют такое же значение, как Священное Писание, а законы изложены лишь императорами и поэтому не могут возвыситься над Священным Писанием и канонами» (I титул, 3 глава «Номоканона в XIV титулах»). Наконец, в 131-й новелле императора Юстиниана недвусмысленно сказано, что теряет силу всякий государственный закон, противоречащий канонам.
Что же касается синодальной системы церковного управления, установленной в России при Петре I, то ее создатель архиепископ Феофан (Прокопович) вдохновлялся откровенно протестантскими теориями государственного права. «Могуществу монарха» он усваивал право устанавливать «всякие обряды гражданские и церковные, перемену обычаев, употребление платья, домов строения, чины и церемонии в пированиях, свадьбах, погребениях и прочая и прочая… Христианские государи, — полагал он, — могут нарещися не только епископами, архиереями, но и епископами епископов»[50].
Составленный им «Духовный регламент», ставший основным церковно-правовым документом для Русской Церкви тех лет, нарушил былое хрупкое равновесие между церковной и светской властью, но, как высказывался мудрый святитель Московский Филарет, «Духовную Коллегию, которую у протестанта перенял Петр, Провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод»[51], который, добавим, был далеко не то, что задуманная архиепископом Феофаном Коллегия.
Священное Писание как источник права
Канон Священных книг
Первоисточником церковного права является Божественная воля. Заповеди Господни составляют основание церковного устройства. Руководствуясь ими, Церковь исполняет в мире свою спасительную миссию. Эти заповеди содержатся в Священном Писании.
В 85 Апостольском правиле, 60 правиле Лаодикийского Собора, 33 (24) правиле Карфагенского Собора и в 39 каноническом послании св. Афанасия, в канонах св. Григория Богослова и Амфилохия Иконийского приведены списки Священных Книг Ветхого и Нового Завета. Эти перечни не вполне совпадают. В 85 Апостольском правиле, кроме канонических ветхозаветных книг, названы и неканонические: 3 книги Маккавеев, книга Иисуса сына Сирахова, а между новозаветными книгами — два послания Климента Римского и 8 книг Апостольских Постановлений, но не упомянут Апокалипсис. Нет упоминания об Апокалипсисе и в 60 правиле Лаодикийского Собора, в стихотворном каталоге Священных книг св. Григория Богослова. Афанасий Великий так говорил об Апокалипсисе: «Откровение же Иоанново ныне причисляют к Священным книгам, а многие называют неподлинным». В перечне канонических ветхозаветных книг у св. Афанасия не упомянуто Есфири, которую он, наряду с Премудростью Соломона, Премудростью Иисуса сына Сирахова, Иудифью и книгой Товита, а также «Пастырем Ермой» и «Учением Апостольским», причисляет к книгам, «назначенным Отцами для чтения нововступающим и желающим огласиться словом благочестия».
В 33 (24) правиле Карфагенского Собора предлагается следующий список канонических библейских книг «Каноническия же писания суть сии: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие, Иисус Навин, Судии, Руфь, Царств четыре книги; Паралипоменон две, Иов, Псалтирь, Соломоновых книг четыре. Пророческих книг дванадесять, Исаия, Иеремия, Иезекииль, Даниил, Товия, Иудифь, Есфирь, Ездры две книги. Новаго Завета: четыре Евангелия, Деяний апостолов одна книга, Посланий Павла четыренадесять, Петра апостола два, Иоанна апостола три, Иакова апостола едина, Иуды апостола едина. Апокалипсис Иоанна книга едина».
В Православной Церкви аутентичным текстом Ветхого Завета, помимо подлинника в Мазоретской редакции, считается перевод его на греческий язык — Септуагинта. За аутентичный текст Нового Завета признается греческий подлинник. Для славянских Церквей высоким авторитетом обладает славянский перевод Библии Елизаветинского издания, которое многократно воспроизводилось в наших синодальных перепечатках. Существует также и русский синодальный перевод, завершенный более 100 лет назад и с тех пор много раз переизданный.
Церковный авторитет ветхозаветных правовых норм
Авторитет ветхозаветных и новозаветных книг в Христианской Церкви не одинаков. «Закон был для нас детоводителем ко Христу». (Гал. 3:24), «Имея тень будущих благ, а не самый образ вещей» (Евр. 10:1), явленный во Христе, Который, по слову апостола, «Отменяет первое, чтобы постановить второе» (Евр. 10:9). Тем не менее Господь говорил о Ветхом Завете: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5:17).
По известному выражению блаженного Августина, «Новый Завет скрывается в Ветхом, Ветхий открывается в Новом»[52]. Идея Царства Божия в Ветхом Завете дана в обетовании, в преобразовании, а в Новом она явлена в личности и учении Христа, в жизни Церкви, в житиях святых.
В Ветхом Завете правовые предписания, касающиеся не только Храма и богослужения, но и общественной жизни народа, семейных и имущественных отношений, занимают исключительно важное место.
Эти предписания по полноте и обстоятельности своей, по подробному регламентированию всевозможных казусов носят характер юридических кодексов: «Не засевай виноградника своего двумя родами семян, чтобы не сделать тебе заклятым сбора семян… Не паши на воле и осле вместе. Не надевай одежды, сделанной из разных веществ, из шерсти и льна вместе» (Втор. 22:9-11). Недаром Пятикнижие Моисея получило название «Тора» — закон.
Большая часть ветхозаветных предписаний утратила силу. В Церкви Христовой безусловно отменен ветхозаветный левират. На Апостольском Соборе, описанном в «Деяниях», в связи с разномыслием первых христиан об обязательности Моисеева Закона для новообращенных из язычников принято было постановление написать братиям из язычников: «Ибо угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите». (Деян. 15:28–29). Таким образом, в Новом Завете сохранили силу нравственные предписания Моисеева Закона, очищенные от тех элементов, которые были уместны до пришествия Христа, но утратили всякий смысл после исполнения чаяний Израиля.
Всю свою обязательную силу для христиан сохранило и Десятословие Моисея. Суть этих заповедей Господь в беседе с законником изложил так: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22:37–40).
Профессор Н. С. Суворов отмечал: «Отдельные институты юридического ветхозаветного порядка то служили образцом и основой для христианского порядка жизни, как, например, ветхозаветный институт священства для христианской церковной иерархии, то прямо признавались обязательными для христиан, как, например, десятина, запрещение взимать проценты (в Ветхом Завете, добавим, ограниченное лишь единоплеменниками: «Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост» (Втор. 23:20), налагать двойное наказание за одно и то же преступление, требование показаний двух или трех свидетелей для установления истины на суде»[53]. Полную силу сохранило и ветхозаветное запрещение кровосмесительных браков.
В канонах часто встречаются ссылки на ветхозаветные тексты. В 21-м правиле св. Василия цитируется пророк Иеремия (3:1) и Книга Притчей (18:23); «Аще муж, сожительствуя жене, и потом не довольствуяея браком, впадет в блуд, таковаго почитаем блудником, и надолго оставляем его под епитимиею. Впрочем не имеем правила подвергати его вине прелюбодеяния, аще грех соделан с свободною от брака. Ибо речено: прелюбодейца сквернящися осквернится, и к мужу своему не возвратится. Такожде: держащий прелюбодейцу безумен и нечестив».
На эти же места из Иеремии и Притчей ссылаются и Отцы Трулльского Собора в 87-м правиле, В 16 правиле 7 Вселенского Собора цитируется Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова:
«Исполнилось в них написанное; мерзость грешником благочестие (Сирах. 1:25), то аще обрящутся некие, посмевающиеся носящим простое и скромное одеяние, епитимиею да исправляются…».
По словам епископа Никодима (Милаша), «предписания (ветхозаветного) законодательства сохраняют свою силу в Христовой Церкви настолько, насколько она сообщила им эту силу, руководствуясь принципом, выраженным в заключении… Апостольского Собора»[54].
Новый Завет как источник церковного права
Иначе обстоит дело с Новым Заветом, Заповеди Христовы, как прямое выражение Божественной воли, общеобязательны для Церкви, они составляют краеугольный камень ее учения и жизни.
Некоторые из этих заповедей касаются устроения Церкви и взаимоотношений между ее членами, а также церковных таинств. Господь установил Таинство Крещения: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28:19}, — и Таинство Евхаристии: «И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое» (Лк. 22:19). Спасителем установлено и Таинство Покаяния; Господь вручил апостолам и в лице их священству власть разрешать грехи: «Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф. 18:18).
Посылая семьдесят учеников «на жатву Свою», Господь предоставил им право получать содержание от пасомых: «В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть: ибо трудящийся достоин награды за труды свои» (Лк. 10:7).
В Евангелии содержится и учение Иисуса Христа о браке: «Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает… Кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует, и женившийся на разведенной прелюбодействует» (Мф. 19:5–9).
Господь вручил Церкви и право суда над согрешившими братьями: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним: если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово. Если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:15–17).
Спаситель оставил Своим ученикам мудрую заповедь об отношении к государственной власти: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22:21).
Апостольские писания как источник церковного права
Кроме заповедей, данных самим Христом, в Священном Писании есть и другие постановления о Церкви, принадлежащие апостолам, которые издавали их по власти, дарованной от Учителя.
В «Деяниях» говорятся о повсеместном поставлении священников: «Рукоположивши же им пресвитеров в каждой церкви, они помолились с постом и предали их Господу» (Деян. 14:23). О том же пишет апостол Павел в послании к Титу: «Для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты довершил недоконченное и поставил по всем городам пресвитеров, как я тебе приказывал» (Тит. 1:5).
В послании к Титу, а еще более обстоятельно в 1-м послании к Тимофею апостол говорит о качествах, которыми должен обладать кандидат священства: «Епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, благочинен, (честен), страннолюбив, учителей, не пьяница, не бийца, (не сварлив), не корыстолюбив, но тих, миролюбив, не сребролюбив. Хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью; ибо, кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией? Не должен быть из новообращенных, чтобы не возгордился и не подпал осуждению с диаволом. Надлежит ему также иметь доброе свидетельство от внешних чтобы не впасть в нарекание и сеть диавольскую» (1 Тим. 3:2–7).
В Послании к Евреям апостол наставляет верных повиноваться пастырям: «Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет; чтоб они делали это с радостью, а не воздыхая, ибо это для вас не полезно» (Евр. 13:17).
Апостол Павел предписывает церковной общине самой содержать пастырей: «Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника? Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования» (1 Кор. 9:13–14).
Евангельское учение о браке и семье раскрывается в Апостольских Писаниях со многих сторон: «Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе. Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы. Дети, будьте послушны родителями (вашим) во всем, ибо это благоугодно Господу. Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали» (Колос. 3:18–21). И у апостола Петра читаем: «Также и вы, жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие» (1 Петр. 3:1–2).
В словах апостола Иакова о помазании больных елеем Церковь находит установление таинства Елеосвящения: «Болен ли кто из вас? Пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазавши его елеем во имя Господне, — и молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак. 5:14–15).
В Апостольских Писаниях говорится и о том, как следует поступать с согрешающими братьями: «Согрешающих обличай пред всеми, чтоб и прочие страх имели» (1 Тим. 5:20); «Завещаем же вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас» (2 Фесс. 3:6).
В 1 послании к Тимофею апостол Павел дает указания, как совершать суд над клириком в случае жалобы на него: «Обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях» (1 Тим. 5:19).
В Апостольских Посланиях подробно раскрывается евангельское учение об отношении христиан к государственной власти: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, — учит апостол Павел, — ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее; ибо начальник есть божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для сего вы и подати платите; ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые. Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь» (Рим. 13:1–7).
В 1 послании апостола Павла к Коринфянам находим норму отношений христиан к иноверцам: «Я писал вам в послании — не сообщаться с блудниками; впрочем не вообще с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего… Ибо что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? Внешних же судит Бог». (1 Кор. 5:9-13).
Апостол Павел в одном месте проводит различение между теми заповедями, которые он говорит от лица самого Бога, и своими собственными советами: «Вступившим в брак не я повелеваю, а Господь: жене не разводиться с мужем, — если же разведется, то должна оставаться безбрачною, или примириться с мужем своим, — и мужу не оставлять жены своей. Прочим же я говорю, а не Господь: если какой брат имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее; и жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его» (1 Кор. 7:10–13).
Но и советы апостольские Церковь принимает как заповеди; в этом она руководствуется словами самого апостола. Говоря о том, что жена после смерти мужа свободна выйти замуж во второй раз, апостол Павел добавляет: «Но она блаженнее, если останется так, по моему совету, а думаю, и я имею Духа Божия» (1 Кор. 7:40). Просвещенность ума Святых Апостолов Духом Божиим позволяет даже те советы, которые составляли их личное мнение, все-таки тоже признавать частью Священного Предания. И эти советы Церковь рассматривает как предписания Божественного права.
Священное Писание и каноны
Заповеди Спасителя и Его апостолов не составляют кодекса законов. Извлекая из них правовые нормы, Церковь руководствуется определенными правилами.
Чтобы воспринимать Писание в духе и истине, ум человеческий должен быть просвещен благодатью Святого Духа. Пример такого облагодатствованного прочтения Слова Божия дают творения Святых Отцов. Учение Отцов — это учение Церкви, которая, по слову апостольскому, является «столпом и утверждением Истины».
Иерусалимский Собор 1672 года вынес «Определение»: «Веруем, что это Божественное и Священное Писание сообщено Богом, и потому мы должны веровать ему без всякого рассуждения, не так, как кто захочет, а как его истолковала и передала Кафолическая Церковь»[55].
19 канон Трулльского Собора учит нас правильному восприятию и толкованию Священного Писания: «Аще будет изследуемо слово Писания, то не инако да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих Писаниях…».
Правило это имеет полную силу и по отношению к тем заповедям, которые легли в основу церковного права. В их толковании нет места личному произволу и домыслам; для православного сознания приемлемо лишь такое истолкование норм Божественного права, какое дано во вселенском церковном законодательстве — в канонах Вселенских и Поместных Соборов и Отцов. Поэтому всякое противопоставление норм Божественного права канонам надуманно и неприемлемо. Эти нормы мы извлекаем из Священного Писания, руководствуясь духом церковного учения, через призму святых канонов.
Источником Апостольских правил, а также правил Соборов и Отцов является Священное Писание и Предание. Многие места Писания почти буквально воспроизведены в канонах.
17 Апостольское правило гласит: «Кто по святом крещении двумя браками обязан был, или наложницу имел, тот не может быти епископ, ни пресвитер, ни диакон, ниже вообще в списке священнаго чина». О том же говорится и в 1 послании апостола Павла к Тимофею: «Епископ должен быть непорочен, одной жены муж» (1 Тим. 3:2).
А вот 80 Апостольское правило: «От языческаго жития пришедшаго и крещеннаго, или от порочнаго образа жизни обратившагося, несть праведно вдруг производити во епископа. Ибо несправедливо еще не испытанному быти учителем других: разве только по благодати Божией сие устроится». Сравним это правило со словами апостола о том, что епископ «Не должен быть из новообращенных, чтобы не возгордился и не подпал осуждению с диаволом» (1 Тим. 3:6).
Целый ряд канонов (Апост. 29, Трулл. 22, VII Вс. 5, VII Вс. 19, Вас. Вел. 90, Канонические послания Патриархов Геннадия и Тарасия Константинопольских) требует, чтобы рукоположение совершалось бескорыстно. Хиротония, полученная за плату, признается недействительной, а совершившие ее подлежат извержению из сана. Особенно подробно об этом преступлении говорится во 2 правиле Халкидонского Собора; свое название — «симония» — оно получило от имени Симона Волхва, который, увидев, как чрез возложение рук апостольских подается Святой Дух, принес апостолам деньги и просил их дать и ему такую власть, на что св. Петр ответил: «Серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги» (Деян. 8:20).
48 Апостольское правило содержит угрозу отлучения от Святых Тайн двоеженца: «Аще который мирянин, изгнав свою жену, поймет иную, или иным отринутую: да будет отлучен». Канону соответствуют слова Спасителя: «А Я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует» (Мф. 5:32).
Часто в канонах даются прямые ссылки на те места Священного Писания, которые послужили основой для этих правил. 19 (16) правило Карфагенского Собора гласит: «Разсуждено, да не бывают епископы и пресвитеры и диаконы откупателями ради корысти, или управителями, и да не приобретают пропитания занятием безчестным или презрительным. Ибо долженствуют взирати на написанное: никто воинствуя Богу не обязуется куплями житейскими». В правиле приведены слова апостола Павла (2 Тим. 2, 4).
А в 15 правиле VII Вселенского Собора цитируется Евангелие от Матфея и 1 послание к Коринфянам: «Отныне клирик да не определяется к двум церквам, ибо сие свойственно торговле и низкому своекорыстию, и чуждо церковнаго обычая. Ибо мы слышали от самаго гласа Господня, что «не может кто-либо двема господинома работати; либо единаго возненавидит, а другаго возлюбит, или единаго держится, о другом же вознерадит» (Мф. 6:24). Того ради всяк, по апостольскому слову, «В нем же призван есть, в том должен пребывати» (1 Кор. 7:20)».
Канон Священных книг
Первоисточником церковного права является Божественная воля. Заповеди Господни составляют основание церковного устройства. Руководствуясь ими, Церковь исполняет в мире свою спасительную миссию. Эти заповеди содержатся в Священном Писании.
В 85 Апостольском правиле, 60 правиле Лаодикийского Собора, 33 (24) правиле Карфагенского Собора и в 39 каноническом послании св. Афанасия, в канонах св. Григория Богослова и Амфилохия Иконийского приведены списки Священных Книг Ветхого и Нового Завета. Эти перечни не вполне совпадают. В 85 Апостольском правиле, кроме канонических ветхозаветных книг, названы и неканонические: 3 книги Маккавеев, книга Иисуса сына Сирахова, а между новозаветными книгами — два послания Климента Римского и 8 книг Апостольских Постановлений, но не упомянут Апокалипсис. Нет упоминания об Апокалипсисе и в 60 правиле Лаодикийского Собора, в стихотворном каталоге Священных книг св. Григория Богослова. Афанасий Великий так говорил об Апокалипсисе: «Откровение же Иоанново ныне причисляют к Священным книгам, а многие называют неподлинным». В перечне канонических ветхозаветных книг у св. Афанасия не упомянуто Есфири, которую он, наряду с Премудростью Соломона, Премудростью Иисуса сына Сирахова, Иудифью и книгой Товита, а также «Пастырем Ермой» и «Учением Апостольским», причисляет к книгам, «назначенным Отцами для чтения нововступающим и желающим огласиться словом благочестия».
В 33 (24) правиле Карфагенского Собора предлагается следующий список канонических библейских книг «Каноническия же писания суть сии: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие, Иисус Навин, Судии, Руфь, Царств четыре книги; Паралипоменон две, Иов, Псалтирь, Соломоновых книг четыре. Пророческих книг дванадесять, Исаия, Иеремия, Иезекииль, Даниил, Товия, Иудифь, Есфирь, Ездры две книги. Новаго Завета: четыре Евангелия, Деяний апостолов одна книга, Посланий Павла четыренадесять, Петра апостола два, Иоанна апостола три, Иакова апостола едина, Иуды апостола едина. Апокалипсис Иоанна книга едина».
В Православной Церкви аутентичным текстом Ветхого Завета, помимо подлинника в Мазоретской редакции, считается перевод его на греческий язык — Септуагинта. За аутентичный текст Нового Завета признается греческий подлинник. Для славянских Церквей высоким авторитетом обладает славянский перевод Библии Елизаветинского издания, которое многократно воспроизводилось в наших синодальных перепечатках. Существует также и русский синодальный перевод, завершенный более 100 лет назад и с тех пор много раз переизданный.
Церковный авторитет ветхозаветных правовых норм
Авторитет ветхозаветных и новозаветных книг в Христианской Церкви не одинаков. «Закон был для нас детоводителем ко Христу». (Гал. 3:24), «Имея тень будущих благ, а не самый образ вещей» (Евр. 10:1), явленный во Христе, Который, по слову апостола, «Отменяет первое, чтобы постановить второе» (Евр. 10:9). Тем не менее Господь говорил о Ветхом Завете: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5:17).
По известному выражению блаженного Августина, «Новый Завет скрывается в Ветхом, Ветхий открывается в Новом»[52]. Идея Царства Божия в Ветхом Завете дана в обетовании, в преобразовании, а в Новом она явлена в личности и учении Христа, в жизни Церкви, в житиях святых.
В Ветхом Завете правовые предписания, касающиеся не только Храма и богослужения, но и общественной жизни народа, семейных и имущественных отношений, занимают исключительно важное место.
Эти предписания по полноте и обстоятельности своей, по подробному регламентированию всевозможных казусов носят характер юридических кодексов: «Не засевай виноградника своего двумя родами семян, чтобы не сделать тебе заклятым сбора семян… Не паши на воле и осле вместе. Не надевай одежды, сделанной из разных веществ, из шерсти и льна вместе» (Втор. 22:9-11). Недаром Пятикнижие Моисея получило название «Тора» — закон.
Большая часть ветхозаветных предписаний утратила силу. В Церкви Христовой безусловно отменен ветхозаветный левират. На Апостольском Соборе, описанном в «Деяниях», в связи с разномыслием первых христиан об обязательности Моисеева Закона для новообращенных из язычников принято было постановление написать братиям из язычников: «Ибо угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите». (Деян. 15:28–29). Таким образом, в Новом Завете сохранили силу нравственные предписания Моисеева Закона, очищенные от тех элементов, которые были уместны до пришествия Христа, но утратили всякий смысл после исполнения чаяний Израиля.
Всю свою обязательную силу для христиан сохранило и Десятословие Моисея. Суть этих заповедей Господь в беседе с законником изложил так: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22:37–40).
Профессор Н. С. Суворов отмечал: «Отдельные институты юридического ветхозаветного порядка то служили образцом и основой для христианского порядка жизни, как, например, ветхозаветный институт священства для христианской церковной иерархии, то прямо признавались обязательными для христиан, как, например, десятина, запрещение взимать проценты (в Ветхом Завете, добавим, ограниченное лишь единоплеменниками: «Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост» (Втор. 23:20), налагать двойное наказание за одно и то же преступление, требование показаний двух или трех свидетелей для установления истины на суде»[53]. Полную силу сохранило и ветхозаветное запрещение кровосмесительных браков.
В канонах часто встречаются ссылки на ветхозаветные тексты. В 21-м правиле св. Василия цитируется пророк Иеремия (3:1) и Книга Притчей (18:23); «Аще муж, сожительствуя жене, и потом не довольствуяея браком, впадет в блуд, таковаго почитаем блудником, и надолго оставляем его под епитимиею. Впрочем не имеем правила подвергати его вине прелюбодеяния, аще грех соделан с свободною от брака. Ибо речено: прелюбодейца сквернящися осквернится, и к мужу своему не возвратится. Такожде: держащий прелюбодейцу безумен и нечестив».
На эти же места из Иеремии и Притчей ссылаются и Отцы Трулльского Собора в 87-м правиле, В 16 правиле 7 Вселенского Собора цитируется Книга Премудрости Иисуса сына Сирахова:
«Исполнилось в них написанное; мерзость грешником благочестие (Сирах. 1:25), то аще обрящутся некие, посмевающиеся носящим простое и скромное одеяние, епитимиею да исправляются…».
По словам епископа Никодима (Милаша), «предписания (ветхозаветного) законодательства сохраняют свою силу в Христовой Церкви настолько, насколько она сообщила им эту силу, руководствуясь принципом, выраженным в заключении… Апостольского Собора»[54].
Новый Завет как источник церковного права
Иначе обстоит дело с Новым Заветом, Заповеди Христовы, как прямое выражение Божественной воли, общеобязательны для Церкви, они составляют краеугольный камень ее учения и жизни.
Некоторые из этих заповедей касаются устроения Церкви и взаимоотношений между ее членами, а также церковных таинств. Господь установил Таинство Крещения: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28:19}, — и Таинство Евхаристии: «И взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть Тело Мое» (Лк. 22:19). Спасителем установлено и Таинство Покаяния; Господь вручил апостолам и в лице их священству власть разрешать грехи: «Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе, и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф. 18:18).
Посылая семьдесят учеников «на жатву Свою», Господь предоставил им право получать содержание от пасомых: «В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть: ибо трудящийся достоин награды за труды свои» (Лк. 10:7).
В Евангелии содержится и учение Иисуса Христа о браке: «Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает… Кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует, и женившийся на разведенной прелюбодействует» (Мф. 19:5–9).
Господь вручил Церкви и право суда над согрешившими братьями: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним: если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово. Если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Мф. 18:15–17).
Спаситель оставил Своим ученикам мудрую заповедь об отношении к государственной власти: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22:21).
Апостольские писания как источник церковного права
Кроме заповедей, данных самим Христом, в Священном Писании есть и другие постановления о Церкви, принадлежащие апостолам, которые издавали их по власти, дарованной от Учителя.
В «Деяниях» говорятся о повсеместном поставлении священников: «Рукоположивши же им пресвитеров в каждой церкви, они помолились с постом и предали их Господу» (Деян. 14:23). О том же пишет апостол Павел в послании к Титу: «Для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты довершил недоконченное и поставил по всем городам пресвитеров, как я тебе приказывал» (Тит. 1:5).
В послании к Титу, а еще более обстоятельно в 1-м послании к Тимофею апостол говорит о качествах, которыми должен обладать кандидат священства: «Епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, благочинен, (честен), страннолюбив, учителей, не пьяница, не бийца, (не сварлив), не корыстолюбив, но тих, миролюбив, не сребролюбив. Хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью; ибо, кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией? Не должен быть из новообращенных, чтобы не возгордился и не подпал осуждению с диаволом. Надлежит ему также иметь доброе свидетельство от внешних чтобы не впасть в нарекание и сеть диавольскую» (1 Тим. 3:2–7).
В Послании к Евреям апостол наставляет верных повиноваться пастырям: «Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет; чтоб они делали это с радостью, а не воздыхая, ибо это для вас не полезно» (Евр. 13:17).
Апостол Павел предписывает церковной общине самой содержать пастырей: «Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника? Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования» (1 Кор. 9:13–14).
Евангельское учение о браке и семье раскрывается в Апостольских Писаниях со многих сторон: «Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе. Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы. Дети, будьте послушны родителями (вашим) во всем, ибо это благоугодно Господу. Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали» (Колос. 3:18–21). И у апостола Петра читаем: «Также и вы, жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие» (1 Петр. 3:1–2).
В словах апостола Иакова о помазании больных елеем Церковь находит установление таинства Елеосвящения: «Болен ли кто из вас? Пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазавши его елеем во имя Господне, — и молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак. 5:14–15).
В Апостольских Писаниях говорится и о том, как следует поступать с согрешающими братьями: «Согрешающих обличай пред всеми, чтоб и прочие страх имели» (1 Тим. 5:20); «Завещаем же вам, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, удаляться от всякого брата, поступающего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от нас» (2 Фесс. 3:6).
В 1 послании к Тимофею апостол Павел дает указания, как совершать суд над клириком в случае жалобы на него: «Обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях» (1 Тим. 5:19).
В Апостольских Посланиях подробно раскрывается евангельское учение об отношении христиан к государственной власти: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, — учит апостол Павел, — ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее; ибо начальник есть божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести. Для сего вы и подати платите; ибо они Божии служители, сим самым постоянно занятые. Итак отдавайте всякому должное: кому подать, подать; кому оброк, оброк; кому страх, страх; кому честь, честь» (Рим. 13:1–7).
В 1 послании апостола Павла к Коринфянам находим норму отношений христиан к иноверцам: «Я писал вам в послании — не сообщаться с блудниками; впрочем не вообще с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего… Ибо что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? Внешних же судит Бог». (1 Кор. 5:9-13).
Апостол Павел в одном месте проводит различение между теми заповедями, которые он говорит от лица самого Бога, и своими собственными советами: «Вступившим в брак не я повелеваю, а Господь: жене не разводиться с мужем, — если же разведется, то должна оставаться безбрачною, или примириться с мужем своим, — и мужу не оставлять жены своей. Прочим же я говорю, а не Господь: если какой брат имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее; и жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его» (1 Кор. 7:10–13).
Но и советы апостольские Церковь принимает как заповеди; в этом она руководствуется словами самого апостола. Говоря о том, что жена после смерти мужа свободна выйти замуж во второй раз, апостол Павел добавляет: «Но она блаженнее, если останется так, по моему совету, а думаю, и я имею Духа Божия» (1 Кор. 7:40). Просвещенность ума Святых Апостолов Духом Божиим позволяет даже те советы, которые составляли их личное мнение, все-таки тоже признавать частью Священного Предания. И эти советы Церковь рассматривает как предписания Божественного права.
Священное Писание и каноны
Заповеди Спасителя и Его апостолов не составляют кодекса законов. Извлекая из них правовые нормы, Церковь руководствуется определенными правилами.
Чтобы воспринимать Писание в духе и истине, ум человеческий должен быть просвещен благодатью Святого Духа. Пример такого облагодатствованного прочтения Слова Божия дают творения Святых Отцов. Учение Отцов — это учение Церкви, которая, по слову апостольскому, является «столпом и утверждением Истины».
Иерусалимский Собор 1672 года вынес «Определение»: «Веруем, что это Божественное и Священное Писание сообщено Богом, и потому мы должны веровать ему без всякого рассуждения, не так, как кто захочет, а как его истолковала и передала Кафолическая Церковь»[55].
19 канон Трулльского Собора учит нас правильному восприятию и толкованию Священного Писания: «Аще будет изследуемо слово Писания, то не инако да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих Писаниях…».
Правило это имеет полную силу и по отношению к тем заповедям, которые легли в основу церковного права. В их толковании нет места личному произволу и домыслам; для православного сознания приемлемо лишь такое истолкование норм Божественного права, какое дано во вселенском церковном законодательстве — в канонах Вселенских и Поместных Соборов и Отцов. Поэтому всякое противопоставление норм Божественного права канонам надуманно и неприемлемо. Эти нормы мы извлекаем из Священного Писания, руководствуясь духом церковного учения, через призму святых канонов.
Источником Апостольских правил, а также правил Соборов и Отцов является Священное Писание и Предание. Многие места Писания почти буквально воспроизведены в канонах.
17 Апостольское правило гласит: «Кто по святом крещении двумя браками обязан был, или наложницу имел, тот не может быти епископ, ни пресвитер, ни диакон, ниже вообще в списке священнаго чина». О том же говорится и в 1 послании апостола Павла к Тимофею: «Епископ должен быть непорочен, одной жены муж» (1 Тим. 3:2).
А вот 80 Апостольское правило: «От языческаго жития пришедшаго и крещеннаго, или от порочнаго образа жизни обратившагося, несть праведно вдруг производити во епископа. Ибо несправедливо еще не испытанному быти учителем других: разве только по благодати Божией сие устроится». Сравним это правило со словами апостола о том, что епископ «Не должен быть из новообращенных, чтобы не возгордился и не подпал осуждению с диаволом» (1 Тим. 3:6).
Целый ряд канонов (Апост. 29, Трулл. 22, VII Вс. 5, VII Вс. 19, Вас. Вел. 90, Канонические послания Патриархов Геннадия и Тарасия Константинопольских) требует, чтобы рукоположение совершалось бескорыстно. Хиротония, полученная за плату, признается недействительной, а совершившие ее подлежат извержению из сана. Особенно подробно об этом преступлении говорится во 2 правиле Халкидонского Собора; свое название — «симония» — оно получило от имени Симона Волхва, который, увидев, как чрез возложение рук апостольских подается Святой Дух, принес апостолам деньги и просил их дать и ему такую власть, на что св. Петр ответил: «Серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги» (Деян. 8:20).
48 Апостольское правило содержит угрозу отлучения от Святых Тайн двоеженца: «Аще который мирянин, изгнав свою жену, поймет иную, или иным отринутую: да будет отлучен». Канону соответствуют слова Спасителя: «А Я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует» (Мф. 5:32).
Часто в канонах даются прямые ссылки на те места Священного Писания, которые послужили основой для этих правил. 19 (16) правило Карфагенского Собора гласит: «Разсуждено, да не бывают епископы и пресвитеры и диаконы откупателями ради корысти, или управителями, и да не приобретают пропитания занятием безчестным или презрительным. Ибо долженствуют взирати на написанное: никто воинствуя Богу не обязуется куплями житейскими». В правиле приведены слова апостола Павла (2 Тим. 2, 4).
А в 15 правиле VII Вселенского Собора цитируется Евангелие от Матфея и 1 послание к Коринфянам: «Отныне клирик да не определяется к двум церквам, ибо сие свойственно торговле и низкому своекорыстию, и чуждо церковнаго обычая. Ибо мы слышали от самаго гласа Господня, что «не может кто-либо двема господинома работати; либо единаго возненавидит, а другаго возлюбит, или единаго держится, о другом же вознерадит» (Мф. 6:24). Того ради всяк, по апостольскому слову, «В нем же призван есть, в том должен пребывати» (1 Кор. 7:20)».
Источники права доникейской эпохи
Право древней Церкви
Первые христианские общины управлялись епископами по тем нормам, которые даны в Священном Писании и Апостольском Предании. Единство церковной жизни и церковного строя поддерживалось верностью церквей Преданию и их живым общением между собой. Центрами такого общения служили церкви, основанные самими апостолами и апостольскими Мужами: Иерусалимская, Александрийская, Антиохийская, Коринфская, Ефесская, Фессалоникийская, Лаодикийская, на Западе — Римская.
При общем единстве веры и церковной жизни отдельные общины имели, однако, свои богослужебные особенности и свои особые правовые нормы, что иногда служило поводом недоразумений между ними. Для исследования спорных вопросов созывались соборы из предстоятелей нескольких церквей; при решении этих вопросов за основу принималось предание древней апостольской общины. Соборные определения, обыкновенно в виде окружных посланий, доводились до сведения тех церквей, предстоятели которых не участвовали в деяниях Собора. Соборные определения касались как догматических, так и дисциплинарных, т. е. церковно-правовых вопросов.
Церковно-дисциплинарные вопросы могли решаться и отдельными епископами. Часто предстоятели кириархальных церквей составляли послания епископам дочерних общин: в них они давали ответы на спорные вопросы канонического характера. Формально эти послания не имели обязательной силы, но строгое согласие их с апостольским преданием, высокий авторитет их составителей со временем приводили к тому, что некоторые из таких канонических посланий получали обязательную юридическую силу. Из частных суждений они превращались в источники общецерковного права.
Древнейшие памятники церковного права
Самым высоким авторитетом пользовались правовые нормы апостольского происхождения. Чтобы эти нормы не были забыты и не подвергались порче, их записывали, усваивая создавшиеся таким образом писания самим апостолам.
Древнейший из этих псевдографов, проникнутый подлинно апостольским духом, — «Учение 12 апостолов» («Дидахи»). Этот памятник впервые обнаружен архимандритом Антонином (Капустиным) в 1862 году, но в науку он вошел благодаря тому, что был опубликован в 1883 году греческим ученым митрополитом Филофеем Вриеннием. «Учение 12 апостолов» восходит к рубежу I и II столетий. В нем от лица апостолов излагаются наставления о христианской вере и нравственности. Здесь же помещено и несколько правил церковно-юридического характера, составляющих содержание 11–16 глав памятника. В «Дидахи» нет упоминания о пресвитерах, а говорится лишь о епископах и диаконах и, кроме того, — о странствующих апостолах, пророках и учителях.
В III веке в Египте был составлен сборник «Церковные каноны Святых Апостолов». В основу этого памятника легло «Дидахи» с его учением о двух путях жизни и смерти. В «Церковных канонах» упоминаются уже не только епископы и диаконы, но и пресвитеры, зато ничего не говорится о странствующих пророках и учителях. «Церковные каноны» — это переработка «Канонов св. Ипполита», составленных около 220 г. «Церковные каноны Святых Апостолов» поныне входят в состав действующего права Коптской и Эфиопской церквей.
В III веке появилось и «Наставление апостольское» (Дидаскалия), пространное сочинение религиозно-нравственного и дисциплинарного содержания. В нем в виде соборного послания апостолов излагались поучения о разных сторонах церковной жизни. Греческий подлинник «Дидаскалии» до нас не дошел, но сохранились переводы на сирийский, эфиопский и арабский языки, а также латинские фрагменты. В самом тексте «Дидаскалии», помимо трех иерархических степеней, упоминаются церковные вдовицы, диакониссы, чтецы и иподиаконы.
«Апостольские Постановления»
В конце III или начале IV века появился еще один сборник, издание которого приписывается святому Клименту Римскому, — «Апостольские Постановления». Некоторые авторы, в основном западные, а из наших ученых профессор Н. С. Суворов[56], относят составление этого сборника к концу IV столетия. Против такой датировки говорит то обстоятельство, что Церковь представлена в «Постановлениях» гонимой, а догматическое учение сформулировано в них с полемической направленностью против ересей, возникших в первые три столетия, в особенности против гностицизма, но в «Постановлениях» нет никаких упоминаний арианства, волновавшего Церковь в IV веке.
Первые 6 книг «Апостольских Постановлений» совпадают с «Дидаскалией», текст которой, однако, подвергся в новом сборнике значительной переработке. 7 книга «Постановлений» близка по содержанию к «Дидахи», хотя, в отличие от «Дидахи», здесь, как и в «Церковных канонах», уже ничего не говорится о пророках и странствующих апостолах, зато, кроме епископов и диаконов, упоминаются пресвитеры.
8 книга «Апостольских Постановлений» носит по преимуществу церковно-правовой характер и содержит ряд изреченных от лица каждого из 12 апостолов правил о рукоположении клириков, об их правах и обязанностях и о церковной дисциплине. Эта книга имеет особое название: «Постановления Святых Апостолов о рукоположениях». Фикция апостольского происхождения выражена здесь в весьма притязательной форме: каждый апостол представлен говорящим от своего имени в первом лице: «Первым говорю я, Петр. Во епископа рукополагать, как в предыдущем все мы вместе постановили, того, кто беспорочен во всем, избран всем народом, как наилучший…», «и я, Иаков Алфеев, постановляю об исповедниках. Исповедник не рукополагается, ибо исповедание есть дело воли и терпения, но он достоин, великой чести»[57].
В 85 Апостольском правиле дается перечень «чтимых и святых книг». К Священным книгам здесь присовокуплены два постановления св. Климента: «и постановления вам епископам мною Климентом изреченныя в осми книгах (которых не подобает обнародовати перед всеми ради того, что в них таинственно)». Речь идет об «Апостольских Постановлениях». Однако апокрифичность «Постановлений» побудила Западную Церковь отвергнуть их авторитет. Этот сборник употреблялся исключительно на Востоке, но и здесь он был подвергнут строгой цензуре.
Трулльский Собор 691 г. отверг «Апостольские Постановления» как книгу, поврежденную еретиками: «Поелику же в сих правилах поведено нам приимати оных же Святых Апостолов постановления, чрез Климента преданныя (имеется в виду 85‑е Апостольское правило), в которые некогда иномыслящие, ко вреду Церкви, привнесли нечто подложное и чуждое благочестия, и помрачившее для нас благолепную красоту Божественнаго учения, то мы, ради назидания и ограждения христианнейшия паствы, оныя Климентовы постановления благоразсмотрительно отложили, отнюдь не допуская порождений еретическаго лжесловесия, и не вмешивая их в чистое и совершенное апостольское учение» (прав. 2).
Тем не менее отрывки из 8 книги «Апостольских Постановлений» и после Трулльского Собора продолжали включаться в греческие церковно-правовые сборники. Они вошли в «Синопсис», на который Аристин написал свои толкования и который лег в основу нашей «Кормчей»; во 2, 3 и 4 главах «Кормчей» помещено 17 так называемых канонов апостола Павла (гл. 2), 17 канонов первоверховных апостолов Петра и Павла (гл. 3) и 2 канона «всех святых апостол купно» (гл. 4). Ничего еретического в этих псевдоапостольских канонах нет, но по строгому смыслу 2 правила Трулльского Собора они не имеют юридической силы в Церкви.
В толковании на 85 Апостольское правило Зонара, разъясняя вопрос об авторитетности «Апостольских Постановлений», писал: «Когда 2 правило VI Собора делает такое постановление и нигде не сделало упоминания о других Апостольских правилах, кроме 85, то других правил, именуемых Апостольскими, не должно принимать, но таковые скорее должно порицать, изобличать и отвергать, как имеющие ложные надписания, как поврежденные и находящиеся вне исчисленных и одобренных Божественными и Священными Отцами».
Правила, заимствованные в «Кормчую книгу» из «Апостольских Постановлений», не приняты в нашу «Книгу правил», которая представляет собой канонический кодекс, заменивший «Кормчую». Однако «Апостольские Постановления», содержащие в себе верную картину церковной жизни и церковной дисциплины первых столетий, сохранили ценность исторического памятника. Кроме того, несмотря на свою апокрифичность, эта книга в основном все-таки проникнута апостольским духом.
Св. Епифаний Кипрский писал о «Постановлениях», что в них «нет ничего, что бы нарушало веру, ее исповедание, церковный порядок и каноны»[58]. Профессор П. П. Глубоковский высказал предположение, что Трулльский Собор, отвергая «Апостольские Постановления», имел дело с другой их редакцией, а не с той, которая дошла до нас[59].
«Правила Святых Апостолов»
С «Апостольскими Постановлениями» тесно связан еще один древнейший сборник чисто канонического содержания, значение которого в жизни Церкви исключительно велико. Это «Правила Святых Апостолов». Сборник Апостольских правил составлен после «Апостольских Постановлений», поскольку последние упоминаются в 85 Апостольском правиле.
Между «Апостольскими Постановлениями» и «Правилами Святых Апостолов» есть несколько почти буквальных совпадений: «А я, Симон Кананит, постановляю, сколькими должен рукополагаться епископ. Епископ да рукополагается тремя или двумя епископами. Если же кто рукоположите одним епископом, то да будет извержен и он и рукоположивший его» (Ап. Пост. 8, 27) и «Епископа да поставляют два или три епископа» (Апост. 1).
Ряд списков содержит в себе «Апостольские Постановления» вместе с «Правилами Святых Апостолов». Из этого обстоятельства профессор Н. С. Суворов делает вывод, что составителем обоих сборников было одно и то же лицо[60]. Во всяком случае, текст сборника «Правил Святых Апостолов» сирийского происхождения. В 37 правиле употреблено сиро‑македонское название месяца октября — υπερβεταιον.
Первое вполне ясное упоминание о сборнике «Правил Святых Апостолов» встречается в постановлении Константинопольского Собора (394 г.), председателем которого был архиепископ Нектарий, родом из сирийского города Тарса, входившего в состав Антиохийской церковной области.
В церковно-исторической, канонической и патрологической литературе много внимания уделено тому обстоятельству, что некоторые Апостольские правила обнаруживают поразительное сходство с правилами Антиохийского собора (Апост. 32 и Ант. 6; Апост. 33 и Ант. 7; Апост. 34 и Ант. 9; Апост. 36 и Ант. 18; Апост. 37 и Ант. 20; Апост. 38 и 40 и Ант. 24; Апост, 41 и Ант. 25).
Большинство западных ученых нашего времени и некоторые русские авторы, в том числе профессора Н. С. Суворов и А. С. Павлов, склоняются к выводу, что заимствования внесены в «Правила Святых Апостолов» из канонов Антиохийского Собора[61]. Но согласиться с этим значило бы принизить авторитет Апостольских правил, отвергнуть их апостольское происхождение и войти в грубое противоречие с традиционным отношением Церкви к этому сборнику. Издревле Апостольские правила рассматривались как часть апостольского предания. Ими и поныне открывается канонический кодекс Православной Церкви.
Признание за «Правилами» апостольского авторитета не равносильно усвоению апостолам самого текста правил. В средневековье, особенно на Западе, апостолы действительно считались их авторами. Еще в XVI веке, после выхода «Магдебургских центурий», в которых высказано было сомнение в апостольском происхождении «Правил», Турриан пытался доказать, что они изданы апостолами на Соборе в Иерусалиме в 45 г. по Рождестве Христовом. Но внимательное изучение их содержания и текста, наконец, осознание того обстоятельства, что если бы Древняя Церковь признавала эти «Правила» апостольским писанием, то они были бы включены в Новозаветный канон, привело ученых к общему мнению, что эти «Правила» не были написаны или продиктованы апостолами. Однако, как отмечает епископ Никодим (Милаш), «они получили свое начало от апостольского предания и через устную передачу сохранились между апостольскими преемниками; в силу же явившихся церковных потребностей, они были собраны еще до I Никейского Вселенского Собора неизвестным благочестивым человеком, который назвал их канонами апостольскими, чтобы показать этим, что они путем предания получили свое начало от самих апостолов. С этими канонами произошло то же, что и с так называемым Апостольским символом. Не апостолы составили и письменно передали Церкви этот символ, но на основании апостольского предания он был составлен после апостолов и передан Церкви с апостольским именем лишь для указания его настоящего источника»[62].
Доказательством апостольского в этом смысле происхождения «Правил» является их полное согласие с учением Нового Завета. Некоторые правила обнаруживают близкое совпадение с самим текстом Писания. В Апостольских Писаниях (1 Тим. 3:2-13; 2 Тим. 1:5–9; 1 Петр 5:1–4; 3 Ин. 1-10) названы качества, которыми должен обладать вступающий в клир, а также обязанности клириков. Те же предписания содержатся и в 17, 25, 42, 43, 44, 61, 80 Апостольских правилах.
Об апостольском авторитете «Правил» свидетельствует их соответствие нормам церковной жизни первых веков. Об их апостольском происхождении свидетельствуют Св. Отцы и Соборы. Апостольские правила упоминаются в канонах Св. Василия Великого, Гангрского, Карфагенского, Константинопольского 394 г. Соборов под наименованием «церковных постановлений», «правил древле принятых от Святых Отец», «Апостольских Преданий», «древнего чина».
В 15 правиле I Вселенского Собора содержится требование прекратить обычай «вопреки апостольскому правилу обретшийся… дабы из града во град не преходил ни епископ, ни пресвитер, ни диакон». А в 14 Апостольском правиле говорится: «Не позволительно епископу оставляти свою епархию и во иную преходити», — и в 15 правиле: «Аще кто пресвитер, или диакон, или вообще находящийся в списке клира, оставив свой предел, во иный отыдет … таковому повелеваем не служити более».
Сравнивая «Правила Святых Апостолов» с канонами Антиохийского Собора, сходство с которыми давало повод для сомнений в их древности и апостольском происхождении, мы обнаруживаем, что, во-первых, в 3, 21, 23 канонах Антиохийского Собора есть ссылки на прежние постановления, а по содержанию этим канонам соответствуют 14, 15 и 76 Апостольские правила. Между тем, в «Правилах Святых Апостолов» даны ссылки лишь на Священное Писание, во-вторых, правила Антиохийского Собора подробнее, обстоятельнее Апостольских, что тоже говорит об их более позднем происхождении. Наконец, Апостольские правила исходят из иного и более древнего церковного устройства, чем каноны Антиохийского Собора. Так, при большом сходстве содержания 34 Апостольского правила и 9 правила Антиохийского Собора, обращает на себя внимание следующее: Апостольское правило говорит о разграничении церковных областей по этническому принципу, разумеется, связанному с территориальным: «Епископам всякаго народа подобает знати первых в них», — а 9 правило Антиохийского Собора исходит из существования митрополичьих округов, соответствующих административному делению империи на провинции, введенному в начале IV века при Диоклетиане. Поэтому первый епископ в 9 правиле Антиохийского Собора именуется митрополитом.
Судьба «Правил Святых Апостолов» складывалась неодинаково на Востоке и Западе. Существовали разные списки греческого подлинника. В одних списках находилось 85, а в других лишь 50 правил. Антиохийский пресвитер Иоанн Схоластик, впоследствии при св. Юстиниане Константинопольский Патриарх, включил их в количестве 85 в канонический сборник в 50 титулах. В конце VII века Трулльский Собор в своем 2 правиле, перечисляя каноны, на первое место поставил «Правила Святых Апостолов»: «Прекрасным и крайняго тщания достойным признал сей святый Собор и то, чтобы отныне, ко исцелению душ и ко уврачеванию страстей, тверды и ненарушимы пребывали приятыя и утвержденныя бывшими прежде нас святыми и блаженными Отцами, а также и нам преданныя именем святых и славных апостолов, семьдесят пять правил». Отцы Трулльского Собора не приписывают написание этих правил самим апостолам, но тем не менее, ставя их на первое место в перечне канонов, усваивают им апостольский авторитет.
В конце V века римский аббат Дионисий Малый перевел «Правила Святых Апостолов» на латинский язык. Дионисий использовал для перевода список, содержащий 50 канонов. В предисловии к своему переводу Дионисий пишет, что в его время эти правила не пользовались общим признанием и не считались апостольскими. В начале VI века при папе Геласии Римском Поместным Собором они были отнесены к числу подложных и апокрифических. Тем не мене, поскольку канонический сборник Дионисия, включавший в себя 50 Апостольских правил, вошел на Западе во всеобщее употребление, эти правила в конце концов получили и там канонический авторитет. Католическая Церковь отвергает авторитет 35 последних правил не в последнюю очередь потому, что в некоторых из них содержатся нормы, не согласующиеся с обычаями Западной Церкви.
Обратим внимание на первое из отвергаемых Католической Церковью Апостольских правил — 51 канон: «Аще кто, епископ или пресвитер, или диакон, или вообще из священнаго чина, удаляется от брака и мяса и вина не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв, что вся добра зело и что Бог, созидая человека, мужа и жену сотворил их, и таким образом хуля клевещет на создание, или да исправится, или да будет извержен из священнаго чина, и отвержен от Церкви. Такожде и мирянин». Правило это говорит не в пользу принятого у католиков обязательного целибата духовенства.
В 63 Апостольском правиле осуждаются пост в субботу, впоследствии вошедший в обычай Католической Церкви. А вот текст 77 правила: «Аще кто лишен ока, или в ногах поврежден, но достоин быти епископ: да будет. Ибо телесный недостаток его не оскверняет, но душевная скверна». И это правило не согласуется с римской практикой считать телесное уродство препятствием к священству.
Правила Святых Отцов доникейской эпохи
В канонический кодекс Православной Церкви вошли правила трех Святых Отцов, подвизавшихся до издания Миланского эдикта: Свв. Дионисия и Петра Александрийских и Св. Григория Чудотворца, епископа Неокесарийского.
Св. Дионисий (1265 г.) возглавил знаменитую Александрийскую богословскую школу, а впоследствии занимал Александрийскую кафедру. Он прославился святостью жизни, основательной ученостью и ревностью в защите церковного вероучения от ересей Савелия и Павла Самосатского. Правила Св. Дионисия — это разделенное на 4 канона Послание, отправленное в 260 г. епископу Василию из Ливии в ответ на четыре его вопроса церковно-дисциплинарного характера.
Св. Григорий Чудотворец (†270 г.) тоже вышел из Александрийской школы и отличался высоким благочестием и ученостью. Из истории известно, что когда он был поставлен во епископа, христианская община в Неокесарии насчитывала всего 17 верных, но благодаря его ревности об обращении язычников, ко времени кончины святого в городе осталось лишь 17 язычников, все остальные жители стали христианами. Св. Григорий оставил после себя много сочинений, и среди них каноническое послание, написанное в 258 г.
Поводом к составлению этого послания, которое было разослано по Понтийской области, явилось нашествие варваров на Понт и недостойное поведение некоторых христиан, помогавших иноплеменным захватчикам. В своем послании св. Григорий Чудотворец пишет о тяжести содеянных грехов и налагает на согрешивших различные наказания — отлучение от Причастия на разные сроки. Послание разделено на 12 канонов.
Св. Петр, архиепископ Александрийский, мученически скончался в 311 году. Он возглавлял Александрийскую школу с 295 по 300 гг., когда был избран на Александрийскую кафедру. В 303 году вышел указ Диоклетиана о гонении на христиан. Во время гонений некоторые христиане, спасая жизнь, отреклись от Христа, а потом, терзаемые раскаянием в малодушном отступничестве, умоляли принять их снова в Церковь. Движимый состраданием к кающимся, св. Петр в 306 году написал «Слово о покаянии», в котором установил, какими нормами следует руководствоваться, принимая в церковное общение раскаявшихся отступников. В канонический свод это «Слово» вошло разделенным на 14 канонов.
Таким образом, из всей церковно-правовой литературы доникейской эпохи в канонический кодекс Православной Церкви вошло 85 Правил Святых Апостолов, 4 правила св. Дионисия Александрийского, 12 правил св. Григория Чудотворца и 14 правил св. Петра Александрийского.
2 канон Трулльского Собора включает в перечень правил и «Киприаном архиепископом африканския страны и мучеником, и Собором при нем бывшим изложенное правило» о перекрещивании еретиков, изданное в 252 г. Но тут же сделано замечание, что это правило «токмо у них по преданному им обычаю сохраняемо было», т. е. принималось лишь в Карфагенской Церкви. Данное правило, требующее перекрещивания всех еретиков и раскольников, не согласуется с 7-м правилом II Вселенского Собора и 95 правилом того же Трулльского Собора, предусматривающими разные чины приема для присоединяемых к Православной Церкви из расколов и ересей. Поэтому правило св. Киприана не применяется во Вселенской Церкви и в нашу «Книгу правил» не вошло.
Право древней Церкви
Первые христианские общины управлялись епископами по тем нормам, которые даны в Священном Писании и Апостольском Предании. Единство церковной жизни и церковного строя поддерживалось верностью церквей Преданию и их живым общением между собой. Центрами такого общения служили церкви, основанные самими апостолами и апостольскими Мужами: Иерусалимская, Александрийская, Антиохийская, Коринфская, Ефесская, Фессалоникийская, Лаодикийская, на Западе — Римская.
При общем единстве веры и церковной жизни отдельные общины имели, однако, свои богослужебные особенности и свои особые правовые нормы, что иногда служило поводом недоразумений между ними. Для исследования спорных вопросов созывались соборы из предстоятелей нескольких церквей; при решении этих вопросов за основу принималось предание древней апостольской общины. Соборные определения, обыкновенно в виде окружных посланий, доводились до сведения тех церквей, предстоятели которых не участвовали в деяниях Собора. Соборные определения касались как догматических, так и дисциплинарных, т. е. церковно-правовых вопросов.
Церковно-дисциплинарные вопросы могли решаться и отдельными епископами. Часто предстоятели кириархальных церквей составляли послания епископам дочерних общин: в них они давали ответы на спорные вопросы канонического характера. Формально эти послания не имели обязательной силы, но строгое согласие их с апостольским преданием, высокий авторитет их составителей со временем приводили к тому, что некоторые из таких канонических посланий получали обязательную юридическую силу. Из частных суждений они превращались в источники общецерковного права.
Древнейшие памятники церковного права
Самым высоким авторитетом пользовались правовые нормы апостольского происхождения. Чтобы эти нормы не были забыты и не подвергались порче, их записывали, усваивая создавшиеся таким образом писания самим апостолам.
Древнейший из этих псевдографов, проникнутый подлинно апостольским духом, — «Учение 12 апостолов» («Дидахи»). Этот памятник впервые обнаружен архимандритом Антонином (Капустиным) в 1862 году, но в науку он вошел благодаря тому, что был опубликован в 1883 году греческим ученым митрополитом Филофеем Вриеннием. «Учение 12 апостолов» восходит к рубежу I и II столетий. В нем от лица апостолов излагаются наставления о христианской вере и нравственности. Здесь же помещено и несколько правил церковно-юридического характера, составляющих содержание 11–16 глав памятника. В «Дидахи» нет упоминания о пресвитерах, а говорится лишь о епископах и диаконах и, кроме того, — о странствующих апостолах, пророках и учителях.
В III веке в Египте был составлен сборник «Церковные каноны Святых Апостолов». В основу этого памятника легло «Дидахи» с его учением о двух путях жизни и смерти. В «Церковных канонах» упоминаются уже не только епископы и диаконы, но и пресвитеры, зато ничего не говорится о странствующих пророках и учителях. «Церковные каноны» — это переработка «Канонов св. Ипполита», составленных около 220 г. «Церковные каноны Святых Апостолов» поныне входят в состав действующего права Коптской и Эфиопской церквей.
В III веке появилось и «Наставление апостольское» (Дидаскалия), пространное сочинение религиозно-нравственного и дисциплинарного содержания. В нем в виде соборного послания апостолов излагались поучения о разных сторонах церковной жизни. Греческий подлинник «Дидаскалии» до нас не дошел, но сохранились переводы на сирийский, эфиопский и арабский языки, а также латинские фрагменты. В самом тексте «Дидаскалии», помимо трех иерархических степеней, упоминаются церковные вдовицы, диакониссы, чтецы и иподиаконы.
«Апостольские Постановления»
В конце III или начале IV века появился еще один сборник, издание которого приписывается святому Клименту Римскому, — «Апостольские Постановления». Некоторые авторы, в основном западные, а из наших ученых профессор Н. С. Суворов[56], относят составление этого сборника к концу IV столетия. Против такой датировки говорит то обстоятельство, что Церковь представлена в «Постановлениях» гонимой, а догматическое учение сформулировано в них с полемической направленностью против ересей, возникших в первые три столетия, в особенности против гностицизма, но в «Постановлениях» нет никаких упоминаний арианства, волновавшего Церковь в IV веке.
Первые 6 книг «Апостольских Постановлений» совпадают с «Дидаскалией», текст которой, однако, подвергся в новом сборнике значительной переработке. 7 книга «Постановлений» близка по содержанию к «Дидахи», хотя, в отличие от «Дидахи», здесь, как и в «Церковных канонах», уже ничего не говорится о пророках и странствующих апостолах, зато, кроме епископов и диаконов, упоминаются пресвитеры.
8 книга «Апостольских Постановлений» носит по преимуществу церковно-правовой характер и содержит ряд изреченных от лица каждого из 12 апостолов правил о рукоположении клириков, об их правах и обязанностях и о церковной дисциплине. Эта книга имеет особое название: «Постановления Святых Апостолов о рукоположениях». Фикция апостольского происхождения выражена здесь в весьма притязательной форме: каждый апостол представлен говорящим от своего имени в первом лице: «Первым говорю я, Петр. Во епископа рукополагать, как в предыдущем все мы вместе постановили, того, кто беспорочен во всем, избран всем народом, как наилучший…», «и я, Иаков Алфеев, постановляю об исповедниках. Исповедник не рукополагается, ибо исповедание есть дело воли и терпения, но он достоин, великой чести»[57].
В 85 Апостольском правиле дается перечень «чтимых и святых книг». К Священным книгам здесь присовокуплены два постановления св. Климента: «и постановления вам епископам мною Климентом изреченныя в осми книгах (которых не подобает обнародовати перед всеми ради того, что в них таинственно)». Речь идет об «Апостольских Постановлениях». Однако апокрифичность «Постановлений» побудила Западную Церковь отвергнуть их авторитет. Этот сборник употреблялся исключительно на Востоке, но и здесь он был подвергнут строгой цензуре.
Трулльский Собор 691 г. отверг «Апостольские Постановления» как книгу, поврежденную еретиками: «Поелику же в сих правилах поведено нам приимати оных же Святых Апостолов постановления, чрез Климента преданныя (имеется в виду 85‑е Апостольское правило), в которые некогда иномыслящие, ко вреду Церкви, привнесли нечто подложное и чуждое благочестия, и помрачившее для нас благолепную красоту Божественнаго учения, то мы, ради назидания и ограждения христианнейшия паствы, оныя Климентовы постановления благоразсмотрительно отложили, отнюдь не допуская порождений еретическаго лжесловесия, и не вмешивая их в чистое и совершенное апостольское учение» (прав. 2).
Тем не менее отрывки из 8 книги «Апостольских Постановлений» и после Трулльского Собора продолжали включаться в греческие церковно-правовые сборники. Они вошли в «Синопсис», на который Аристин написал свои толкования и который лег в основу нашей «Кормчей»; во 2, 3 и 4 главах «Кормчей» помещено 17 так называемых канонов апостола Павла (гл. 2), 17 канонов первоверховных апостолов Петра и Павла (гл. 3) и 2 канона «всех святых апостол купно» (гл. 4). Ничего еретического в этих псевдоапостольских канонах нет, но по строгому смыслу 2 правила Трулльского Собора они не имеют юридической силы в Церкви.
В толковании на 85 Апостольское правило Зонара, разъясняя вопрос об авторитетности «Апостольских Постановлений», писал: «Когда 2 правило VI Собора делает такое постановление и нигде не сделало упоминания о других Апостольских правилах, кроме 85, то других правил, именуемых Апостольскими, не должно принимать, но таковые скорее должно порицать, изобличать и отвергать, как имеющие ложные надписания, как поврежденные и находящиеся вне исчисленных и одобренных Божественными и Священными Отцами».
Правила, заимствованные в «Кормчую книгу» из «Апостольских Постановлений», не приняты в нашу «Книгу правил», которая представляет собой канонический кодекс, заменивший «Кормчую». Однако «Апостольские Постановления», содержащие в себе верную картину церковной жизни и церковной дисциплины первых столетий, сохранили ценность исторического памятника. Кроме того, несмотря на свою апокрифичность, эта книга в основном все-таки проникнута апостольским духом.
Св. Епифаний Кипрский писал о «Постановлениях», что в них «нет ничего, что бы нарушало веру, ее исповедание, церковный порядок и каноны»[58]. Профессор П. П. Глубоковский высказал предположение, что Трулльский Собор, отвергая «Апостольские Постановления», имел дело с другой их редакцией, а не с той, которая дошла до нас[59].
«Правила Святых Апостолов»
С «Апостольскими Постановлениями» тесно связан еще один древнейший сборник чисто канонического содержания, значение которого в жизни Церкви исключительно велико. Это «Правила Святых Апостолов». Сборник Апостольских правил составлен после «Апостольских Постановлений», поскольку последние упоминаются в 85 Апостольском правиле.
Между «Апостольскими Постановлениями» и «Правилами Святых Апостолов» есть несколько почти буквальных совпадений: «А я, Симон Кананит, постановляю, сколькими должен рукополагаться епископ. Епископ да рукополагается тремя или двумя епископами. Если же кто рукоположите одним епископом, то да будет извержен и он и рукоположивший его» (Ап. Пост. 8, 27) и «Епископа да поставляют два или три епископа» (Апост. 1).
Ряд списков содержит в себе «Апостольские Постановления» вместе с «Правилами Святых Апостолов». Из этого обстоятельства профессор Н. С. Суворов делает вывод, что составителем обоих сборников было одно и то же лицо[60]. Во всяком случае, текст сборника «Правил Святых Апостолов» сирийского происхождения. В 37 правиле употреблено сиро‑македонское название месяца октября — υπερβεταιον.
Первое вполне ясное упоминание о сборнике «Правил Святых Апостолов» встречается в постановлении Константинопольского Собора (394 г.), председателем которого был архиепископ Нектарий, родом из сирийского города Тарса, входившего в состав Антиохийской церковной области.
В церковно-исторической, канонической и патрологической литературе много внимания уделено тому обстоятельству, что некоторые Апостольские правила обнаруживают поразительное сходство с правилами Антиохийского собора (Апост. 32 и Ант. 6; Апост. 33 и Ант. 7; Апост. 34 и Ант. 9; Апост. 36 и Ант. 18; Апост. 37 и Ант. 20; Апост. 38 и 40 и Ант. 24; Апост, 41 и Ант. 25).
Большинство западных ученых нашего времени и некоторые русские авторы, в том числе профессора Н. С. Суворов и А. С. Павлов, склоняются к выводу, что заимствования внесены в «Правила Святых Апостолов» из канонов Антиохийского Собора[61]. Но согласиться с этим значило бы принизить авторитет Апостольских правил, отвергнуть их апостольское происхождение и войти в грубое противоречие с традиционным отношением Церкви к этому сборнику. Издревле Апостольские правила рассматривались как часть апостольского предания. Ими и поныне открывается канонический кодекс Православной Церкви.
Признание за «Правилами» апостольского авторитета не равносильно усвоению апостолам самого текста правил. В средневековье, особенно на Западе, апостолы действительно считались их авторами. Еще в XVI веке, после выхода «Магдебургских центурий», в которых высказано было сомнение в апостольском происхождении «Правил», Турриан пытался доказать, что они изданы апостолами на Соборе в Иерусалиме в 45 г. по Рождестве Христовом. Но внимательное изучение их содержания и текста, наконец, осознание того обстоятельства, что если бы Древняя Церковь признавала эти «Правила» апостольским писанием, то они были бы включены в Новозаветный канон, привело ученых к общему мнению, что эти «Правила» не были написаны или продиктованы апостолами. Однако, как отмечает епископ Никодим (Милаш), «они получили свое начало от апостольского предания и через устную передачу сохранились между апостольскими преемниками; в силу же явившихся церковных потребностей, они были собраны еще до I Никейского Вселенского Собора неизвестным благочестивым человеком, который назвал их канонами апостольскими, чтобы показать этим, что они путем предания получили свое начало от самих апостолов. С этими канонами произошло то же, что и с так называемым Апостольским символом. Не апостолы составили и письменно передали Церкви этот символ, но на основании апостольского предания он был составлен после апостолов и передан Церкви с апостольским именем лишь для указания его настоящего источника»[62].
Доказательством апостольского в этом смысле происхождения «Правил» является их полное согласие с учением Нового Завета. Некоторые правила обнаруживают близкое совпадение с самим текстом Писания. В Апостольских Писаниях (1 Тим. 3:2-13; 2 Тим. 1:5–9; 1 Петр 5:1–4; 3 Ин. 1-10) названы качества, которыми должен обладать вступающий в клир, а также обязанности клириков. Те же предписания содержатся и в 17, 25, 42, 43, 44, 61, 80 Апостольских правилах.
Об апостольском авторитете «Правил» свидетельствует их соответствие нормам церковной жизни первых веков. Об их апостольском происхождении свидетельствуют Св. Отцы и Соборы. Апостольские правила упоминаются в канонах Св. Василия Великого, Гангрского, Карфагенского, Константинопольского 394 г. Соборов под наименованием «церковных постановлений», «правил древле принятых от Святых Отец», «Апостольских Преданий», «древнего чина».
В 15 правиле I Вселенского Собора содержится требование прекратить обычай «вопреки апостольскому правилу обретшийся… дабы из града во град не преходил ни епископ, ни пресвитер, ни диакон». А в 14 Апостольском правиле говорится: «Не позволительно епископу оставляти свою епархию и во иную преходити», — и в 15 правиле: «Аще кто пресвитер, или диакон, или вообще находящийся в списке клира, оставив свой предел, во иный отыдет … таковому повелеваем не служити более».
Сравнивая «Правила Святых Апостолов» с канонами Антиохийского Собора, сходство с которыми давало повод для сомнений в их древности и апостольском происхождении, мы обнаруживаем, что, во-первых, в 3, 21, 23 канонах Антиохийского Собора есть ссылки на прежние постановления, а по содержанию этим канонам соответствуют 14, 15 и 76 Апостольские правила. Между тем, в «Правилах Святых Апостолов» даны ссылки лишь на Священное Писание, во-вторых, правила Антиохийского Собора подробнее, обстоятельнее Апостольских, что тоже говорит об их более позднем происхождении. Наконец, Апостольские правила исходят из иного и более древнего церковного устройства, чем каноны Антиохийского Собора. Так, при большом сходстве содержания 34 Апостольского правила и 9 правила Антиохийского Собора, обращает на себя внимание следующее: Апостольское правило говорит о разграничении церковных областей по этническому принципу, разумеется, связанному с территориальным: «Епископам всякаго народа подобает знати первых в них», — а 9 правило Антиохийского Собора исходит из существования митрополичьих округов, соответствующих административному делению империи на провинции, введенному в начале IV века при Диоклетиане. Поэтому первый епископ в 9 правиле Антиохийского Собора именуется митрополитом.
Судьба «Правил Святых Апостолов» складывалась неодинаково на Востоке и Западе. Существовали разные списки греческого подлинника. В одних списках находилось 85, а в других лишь 50 правил. Антиохийский пресвитер Иоанн Схоластик, впоследствии при св. Юстиниане Константинопольский Патриарх, включил их в количестве 85 в канонический сборник в 50 титулах. В конце VII века Трулльский Собор в своем 2 правиле, перечисляя каноны, на первое место поставил «Правила Святых Апостолов»: «Прекрасным и крайняго тщания достойным признал сей святый Собор и то, чтобы отныне, ко исцелению душ и ко уврачеванию страстей, тверды и ненарушимы пребывали приятыя и утвержденныя бывшими прежде нас святыми и блаженными Отцами, а также и нам преданныя именем святых и славных апостолов, семьдесят пять правил». Отцы Трулльского Собора не приписывают написание этих правил самим апостолам, но тем не менее, ставя их на первое место в перечне канонов, усваивают им апостольский авторитет.
В конце V века римский аббат Дионисий Малый перевел «Правила Святых Апостолов» на латинский язык. Дионисий использовал для перевода список, содержащий 50 канонов. В предисловии к своему переводу Дионисий пишет, что в его время эти правила не пользовались общим признанием и не считались апостольскими. В начале VI века при папе Геласии Римском Поместным Собором они были отнесены к числу подложных и апокрифических. Тем не мене, поскольку канонический сборник Дионисия, включавший в себя 50 Апостольских правил, вошел на Западе во всеобщее употребление, эти правила в конце концов получили и там канонический авторитет. Католическая Церковь отвергает авторитет 35 последних правил не в последнюю очередь потому, что в некоторых из них содержатся нормы, не согласующиеся с обычаями Западной Церкви.
Обратим внимание на первое из отвергаемых Католической Церковью Апостольских правил — 51 канон: «Аще кто, епископ или пресвитер, или диакон, или вообще из священнаго чина, удаляется от брака и мяса и вина не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв, что вся добра зело и что Бог, созидая человека, мужа и жену сотворил их, и таким образом хуля клевещет на создание, или да исправится, или да будет извержен из священнаго чина, и отвержен от Церкви. Такожде и мирянин». Правило это говорит не в пользу принятого у католиков обязательного целибата духовенства.
В 63 Апостольском правиле осуждаются пост в субботу, впоследствии вошедший в обычай Католической Церкви. А вот текст 77 правила: «Аще кто лишен ока, или в ногах поврежден, но достоин быти епископ: да будет. Ибо телесный недостаток его не оскверняет, но душевная скверна». И это правило не согласуется с римской практикой считать телесное уродство препятствием к священству.
Правила Святых Отцов доникейской эпохи
В канонический кодекс Православной Церкви вошли правила трех Святых Отцов, подвизавшихся до издания Миланского эдикта: Свв. Дионисия и Петра Александрийских и Св. Григория Чудотворца, епископа Неокесарийского.
Св. Дионисий (1265 г.) возглавил знаменитую Александрийскую богословскую школу, а впоследствии занимал Александрийскую кафедру. Он прославился святостью жизни, основательной ученостью и ревностью в защите церковного вероучения от ересей Савелия и Павла Самосатского. Правила Св. Дионисия — это разделенное на 4 канона Послание, отправленное в 260 г. епископу Василию из Ливии в ответ на четыре его вопроса церковно-дисциплинарного характера.
Св. Григорий Чудотворец (†270 г.) тоже вышел из Александрийской школы и отличался высоким благочестием и ученостью. Из истории известно, что когда он был поставлен во епископа, христианская община в Неокесарии насчитывала всего 17 верных, но благодаря его ревности об обращении язычников, ко времени кончины святого в городе осталось лишь 17 язычников, все остальные жители стали христианами. Св. Григорий оставил после себя много сочинений, и среди них каноническое послание, написанное в 258 г.
Поводом к составлению этого послания, которое было разослано по Понтийской области, явилось нашествие варваров на Понт и недостойное поведение некоторых христиан, помогавших иноплеменным захватчикам. В своем послании св. Григорий Чудотворец пишет о тяжести содеянных грехов и налагает на согрешивших различные наказания — отлучение от Причастия на разные сроки. Послание разделено на 12 канонов.
Св. Петр, архиепископ Александрийский, мученически скончался в 311 году. Он возглавлял Александрийскую школу с 295 по 300 гг., когда был избран на Александрийскую кафедру. В 303 году вышел указ Диоклетиана о гонении на христиан. Во время гонений некоторые христиане, спасая жизнь, отреклись от Христа, а потом, терзаемые раскаянием в малодушном отступничестве, умоляли принять их снова в Церковь. Движимый состраданием к кающимся, св. Петр в 306 году написал «Слово о покаянии», в котором установил, какими нормами следует руководствоваться, принимая в церковное общение раскаявшихся отступников. В канонический свод это «Слово» вошло разделенным на 14 канонов.
Таким образом, из всей церковно-правовой литературы доникейской эпохи в канонический кодекс Православной Церкви вошло 85 Правил Святых Апостолов, 4 правила св. Дионисия Александрийского, 12 правил св. Григория Чудотворца и 14 правил св. Петра Александрийского.
2 канон Трулльского Собора включает в перечень правил и «Киприаном архиепископом африканския страны и мучеником, и Собором при нем бывшим изложенное правило» о перекрещивании еретиков, изданное в 252 г. Но тут же сделано замечание, что это правило «токмо у них по преданному им обычаю сохраняемо было», т. е. принималось лишь в Карфагенской Церкви. Данное правило, требующее перекрещивания всех еретиков и раскольников, не согласуется с 7-м правилом II Вселенского Собора и 95 правилом того же Трулльского Собора, предусматривающими разные чины приема для присоединяемых к Православной Церкви из расколов и ересей. Поэтому правило св. Киприана не применяется во Вселенской Церкви и в нашу «Книгу правил» не вошло.
Греческие источники Церковного права
Правила I Никейского Собора
Миланским эдиктом открывается новая эпоха в истории Христианства — эпоха симфонических гармонических отношений между Церковью и государством, эпоха Вселенских Соборов, на которых, по благодати Святого Духа, Отцами были сформулированы непогрешимые определения догматов и изданы каноны. Этими канонами Церковь руководствуется в своей жизни и поныне.
Помимо чрезвычайных Вселенских Соборов, в рассматриваемый период истории регулярно созывались поместные Соборы. Дисциплинарные постановления 10 поместных Соборов были восприняты Вселенской Церковью и получили силу канонов. Общецерковное признание получили и правила Св. Отцов.
I Вселенский Собор был созван в Никее в 325 г. Зонара писал о нем: «Святый и Вселенский I Собор был в царствование Константина Великого, когда в Никее Вифинской собрались триста осьмнадцать Св. Отцов против Ария, бывшего пресвитера Александрийской Церкви, который произносил хулу против Сына Божия Господа нашего Иисуса Христа и говорил, что Он не единосущен Богу и Отцу, а есть тварь, и что было (время), когда Его не было. Сего Ария Святый Собор подверг извержению и предал анафеме, вместе с единомышленниками его, и утвердил догмат, что Сын единосущен Отцу и есть Бог истинный и Владыка и Господь и Творец всего сотворенного, а не тварь и не создание. Первым называется сей Никейский Собор в числе Вселенских. Хотя и прежде были различные Соборы поместные, но поелику он есть первый из Вселенских, то и поставлен прежде прочих, бывших ранее его»[63].
Среди Соборных Отцов были великие святители Николай Мирликийский, Александр Александрийский, Евстафий Антиохийский, Макарий Иерусалимский, Спиридон Тримифунтский, Пафнутий Фиваидский, Осия Кордубский. Из числа пресвитеров и диаконов, привлеченных к участию в Соборе, выделялся своей преданностью Православию, богословской ученостью и красноречием александрийский архидиакон св. Афанасий.
Собор издал 20 канонов, которые касаются разных вопросов церковной дисциплины. Эти каноны были вскоре приняты всей Церковью. I Никейскому Собору приписывались и другие, апокрифические правила, В течение долгого времени на Западе ему усваивали также каноны Поместного Сардикийского Собора.
Правила II Вселенского Собора
II Вселенский Собор состоялся в Константинополе при императоре Феодосии в 381 г. В его деяниях участвовало 150 православных епископов — это были исключительно восточные Отцы, поэтому Рим не сразу признал вселенский авторитет Собора. Председательствовал на Константинопольском Соборе св. Мелентий Антиохийский, а по его кончине вначале св. Григорий Богослов, потом архиепископ Константинопольский Нектарий.
II Вселенский Собор окончательно отверг арианскую, полуарианскую и македонианскую ереси. С ним связано изложение символа веры, названного Никеоцареградским.
Собор издал Послание, которое впоследствии было разделено на 7 правил. В «Кормчей книге» 7 правило разделено на 2 канона, и таким образом получилось 8 канонов. В древние западные сборники включались лишь первые 4 канона; 3 последних считались изданными не Собором, а добавленными впоследствии. Признавая, что 3 правило издано Константинопольским Собором, Римская Церковь отвергает его. Причина этого очевидна. В 3 каноне говорится: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим». Известно, что в Риме неравенство чести кафедр связывают не с политическим значением городов, а с апостольским происхождением общин, и поэтому на первые места в диптихе ставили в древности Римскую, Александрийскую и Антиохийскую церкви, основанные апостолом Петром и его учеником Марком. Римские епископы в течение нескольких столетий упорно противились возвышению столичной кафедры Константинополя.
Правила Ефесского Собора
III Вселенский Собор был созван в 431 г. в Ефесе при императоре Феодосии II. В соборных деяниях участвовало 200 Отцов, в основном восточных. Римского епископа Целестина представляли легаты. Председательствовал на Соборе Александрийский архиепископ св. Кирилл. Отцы Ефесского Собора осудили христологическую ересь Нестория.
Собор издал и несколько дисциплинарных постановлений, из которых впоследствии было составлено 8 канонов. В канонические сборники, в том числе в «Книгу правил», включается и Послание III Собора «к священному Собору Памфилийскому о Евстафии, бывшем их митрополите».
Первые 6 канонов Ефесского Собора предусматривают прещения для епископов и клириков, приверженных ереси Нестория, а в 7 правиле говорится о том, как следует хранить неповрежденной никейскую веру.
В изложении Аристина это пространное правило имеет такой вид: «Епископ, проповедующий другую веру, кроме Никейской, лишается епископства, а мирянин изгоняется из Церкви. Тот, кто, кроме веры, составленной Святыми Отцами, собравшимися в Никее, предлагает иной нечестивый символ на развращение и на пагубу обращающихся к познанию истины из эллинства или иудейства или от какой бы то ни было ереси, если мирянин, должен быть предан анафеме, а если епископ или клирик, должен быть лишен епископства и служения в клире».
Впоследствии этот канон использовался православными полемистами против латинского искажения Никеоцареградского символа добавлением в него filioque. По словам епископа Петра Л'Юилье, впервые этот аргумент был выставлен на Ферраро-Флорентийском Соборе в 1438 г. св. Марком Ефесским. Епископ Петр не склонен интерпретировать это правило как абсолютный запрет всяких изменений в Символе. Он пишет по этому поводу: «Можно, разумеется, сожалеть о добавлении, сделанном к тексту Символа на Западе, однако совершенно невозможно в осуждении этого добавления ссылаться на правило 7 Ефесского Собора, составители которого имели в виду не какое-нибудь добавление, а составление иной формулы»[64].
Наконец, последнее, 8 правило Собора утверждает автокефалию Кипрской Церкви, которая оспаривалась Антиохийской кафедрой, притязавшей на юрисдикцию над Кипром.
В канонические сборники Западной Церкви правила Ефесского Собора не вошли. В отдельных латинских рукописях встречаются лишь отрывки из соборных определений, иные, чем те, которые получили канонический авторитет на Востоке.
IV Вселенский Собор 451 г
Деяниями IV Вселенского Собора руководили архиепископы Константинопольский Анатолий, Антиохийский Максим и Иерусалимский Ювеналий, а также легаты Римского папы. Как писал Зонара, «Святой 4 и Вселенский Собор был во времена царствования Маркиана, когда 63 °Cв. Отцов собрались в Халкидоне против Диоскора, предстоятеля славной Александрии, и Евтихия, константинопольского архимандрита, которые, хотя исповедовали Господа нашего Иисуса Христа единосущным Отцу, но богохульствовали относительно вочеловечения Его и, избегая разделения Нестория, который вводил двух сынов, впадали в другое противоположное зло. Ибо нечестиво учили, что два естества, Божеское и человеческое, по соединении слились совершенно в единство и сделались одним естеством, так что и Божеству усвояемы были страдания. Сверх того говорили, что и плоть Господь принял не единосущную нам, не из Девственных Кровей образовавшуюся, но вымышляли, что Он воплотился каким-то неизреченным и божественным образом и выдумывали и другое. Сих подверг извержению и анафеме сей Святый Собор и утвердил догмат, что Господь наш Иисус Христос есть совершенный Бог и совершенный Человек в двух естествах нераздельно и неслиянно»[65].
Основу Халкидонского догмата составил томос Римского папы святого Льва Великого св. Флавиану Константинопольскому.
На своих последних заседаниях Собор издал 27 канонов, которые вошли в «Синагогу» Иоанна Схоластика и в древние латинские сборники. Тогда же было принято Собором и постановление о преимуществах Константинопольской кафедры, которое в конце V века было включено в собрание канонов Халкидонского Собора как его 28 правило. В это собрание были включены также выдержки из деяний четвертого заседания Собора и обозначены как 29 и 30 правила Собора.
В западных канонических сборниках приводится лишь 27 канонов IV Вселенского Собора. 28 правило, о прерогативах Константинопольских епископов, было уже на самом Соборе оспорено римскими легатами, подобно тому, как отверг Рим и 3 правило II Вселенского Собора, на которое сделана ссылка в 28 каноне.
«…Тожде самое и мы определяем и постановляем о преимуществах святейшия Церкви тогожде Константинополя, новаго Рима, — говорится в 28 каноне после ссылки на 3 правило II Вселенского Собора. — Ибо престолу ветхаго Рима Отцы прилично дали преимущества; поелику то был царствующий град. Следуя тому же побуждению и 150 боголюбезнейшие епископы, предоставили равныя преимущества святейшему престолу новаго Рима, праведно разсудив, да град, получивший честь быти градом царя и синклита, и имеющий равныя преимущества с ветхим царственным Римом, в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет вторый по нем».
Первым каноном Халкидонского Собора утверждались правила предшествовавших Соборов: «От Святых Отец, на каждом Соборе, доныне изложенныя правила соблюдати признали мы справедливым». По словам епископа Петра Л'Юилье, «это решение вовсе не является, как можно подумать по его лаконичной формуле, выражением общего принципа, согласно которому следует соблюдать все правила, изданные предшествующими Соборами. Оно имеет отношение к сборнику, который постепенно сложился на Востоке и чей нормативный авторитет признался уже на деле. Халкидонский Собор утверждает эту рецепцию со стороны Церкви»[66].
В состав этого сборника, считает епископ Петр Л'Юилье, входили правила I Никейского, Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского и, вероятно, Лаодикийского Соборов, а также послание Константинопольского Собора 381 г., не разделенное еще тогда на отдельные каноны[67].
Правила Трулльского Собора
V и VI Вселенские Соборы занимались исключительно догматическими вопросами, и дисциплинарных правил не издали. Но через 10 лет после VI Вселенского Собора, 1 сентября 691 г., по приглашению императора Юстиниана II в дворцовой Трулльской палате собрались 227 Отцов во главе с Патриархами Константинопольским, Александрийским, Анти-охийским. Иерусалимским и легатом Римского папы. Собор заседал ровно год, до 31 августа 692 г., и посвятил свои деяния церковно-дисциплинарным вопросам.
102 канона этого Собора, именуемого Пято-Шестым, в Православной Церкви имеют авторитет правил Вселенского Собора. Легат папы архиепископ Гортинский Василий подписался под актами Собора. Когда на VII Вселенском Соборе правила Трулльского Собора были упомянуты как каноны VI Вселенского, римские легаты не возражали. Папа Адриан I в послании к Константинопольскому Патриарху Тарасию выразил признание этих канонов. В средневековую эпоху папа Иннокентий III упоминает 82 правило Трулльского Собора как канон VI Вселенского Собора. Многие из правил Трулльского Собора вошли в классический канонический сборник Католической Церкви — «Декрет» Грациана.
Однако в новое время римско-католические канонисты и патрологи (Гергенретер, Гефеле, Питра) стали отвергать вселенский авторитет этих правил. Гефеле в своей «Истории Соборов» писал, что «лишь по ошибке латиняне тоже иногда приписывали каноны этого собора VI Вселенскому Собору»[68]. Причина подобного скепсиса относительно правил Трулльского собора заключается, конечно, не в мнимой исторической ошибке, — история происхождения этих правил была хорошо известна в древности, — а в том, что ряд канонов Трулльского Собора направлен против практики Римской Церкви. В 13 правиле осуждается обязательный целибат для диаконов и пресвитеров, в 55 — пост в субботу, в 73 — начертание креста на земле, попираемое ногами.
Трулльский Собор суммирует правотворчество Церкви эпохи Вселенских Соборов. В своем 2 правиле он перечисляет каноны, принятые на Вселенских и поместных Соборах, а также правила Святых Отцов. На первое место в перечне канонов поставлены «нам преданные именем святых и славных апостолов осмьдесят пять правил».
II Никейский Собор
Этот Собор был созван императрицей Ириной в 787 г. и заседал под председательством Константинопольского Патриарха Тарасия. Вальсамон писал о нем: «Святый и Вселенский VI Собор был в 6296 г., индикта 11, в царствование Константина и матери его Ирины (а этот Константин был сын Льва, сына Копронимова), когда 367 Святых Отцов собрались во второй раз в Никее Вифинской против иконоборцев или клеветников на христианство. Он постановил покланяться и благоговейно лобызать иконные изображения»[69].
Собор восполнил к тому времени уже сложившийся в своей основе канонический кодекс 22 правилами. Западная Церковь приняла их лишь в конце IX века, когда они вместе с деяниями Собора были переведены на латинский язык библиотекарем папы Иоанна VIII Анастасием.
Правила Поместных Соборов
Два Поместных Собора, чьи правила вошли в канонический кодекс Православной Церкви, состоялись до I Вселенского Собора. Первый из них, Анкирский, был созван в период между Пасхой и Пятидесятницей 314 г. в главном городе Галатийской провинции. Зонара писал о нем: «На сем Соборе собрались Священные Отцы, среди коих первенствующим был Виталий, епископ Антиохии сирийской, Агриколай, епископ Кесарии Каппадокийской, и мученик Василий, епископ Амасийский. Во время гонения против христиан, когда многие не могли до конца вытерпеть мучений, но уступали мучителям и приносили жертвы идолам, потом некоторые из таковых раскаивались и приходили в Церковь на покаяние, возник вопрос, как должно принимать отрекшихся от Христа, и об них-то Собор сей изложил правила»[70].
Как считает епископ Петр Л'Юилье, к 19 правилам, принятым в Анкире, в древних и новых канонических сборниках присоединяются 6 канонов, именуемых правилами Анкирского Собора, — правила 20–25, которые были приняты на Соборе в Кесарии Каппадокийской, состоявшемся в том же 314 г. Сведения о Кесарийском Соборе и его правилах сохранились в древних латинских, сирийских и армянских рукописях.
Объединению правил этих двух Соборов способствовала как хронологическая близость Соборов, так и географическое соседство Анкиры и Кесарии, а также и то обстоятельство, что из двадцати Отцов Кесарийского Собора пятеро участвовало в деяниях Анкирского Собора[71].
По словам Зонары, «Собор, состоявшийся в Неокесарии, что в Понтийской области, есть вторый после Анкирского, но древнее прочих и самого Первого Вселенского Собора, бывшего в Никее. Собравшиеся на нем Святые Отцы, в числе коих был и святой мученик Василий, епископ Амасийский, изрекли для церковного устроения правила…»[72].
На Неокесарийском Соборе председательствовал Виталий Антиохийский, а поскольку он скончался в 319 г., этот Собор мог состояться не позже 319 г. Неокесарийскому Собору принадлежат пятнадцать канонов.
Гангрский Собор состоялся в середине IV века; около 340 г., как считает епископ Никодим (Милаш)[73], в 343 г., по мнению епископа Петра Л'Юилье[74], между 362–370 гг., по датировке профессора А. С. Павлова[75].
О деяниях указанного Собора Зонара писал: «Собор, бывший в Гангре, Пафлагонийской митрополии, был после I Никейского Собора против Евстафия и единомышленных с ним, которые, возводя клевету на законный брак, говорили, что никому из состоящих в браке нет надежды на спасение у Бога… Они заповедовали также поститься и в воскресные дни, а посты, установленные в Церкви, отвергали, гнушались мясом, и в домах женатых людей не хотели ни молиться, ни причащаться, отвращались женатых священников и презирали как нечистые те места, в которых находились мученические останки, и осуждали тех, которые имели деньги и не отдавали их, как будто бы спасение было для них безнадежно. Итак, против них-то Священные Отцы, собравшись, изложили помещенные правила, почему и прилагали к каждому правилу анафему…»[76]. Этих правил, изреченных против евстафиан Гангрским Собором — 21.
За ними в каноническом сборнике следуют 25 правил Антиохийского Собора. Традиционно, начиная с V века, эти правила приписывались Собору «на обновление», состоявшемуся в 341 г. по случаю освящения новой «Золотой» церкви в Антиохии под председательством Антиохийского епископа Плакета. Но названный Собор, осудивший св. Афанасия, имел полуарианское направление. Установление принадлежности ему правил, общепринятых в Церкви, представляло бы трудную экклезиологическую проблему. Однако, как считает епископ Петр Л'Юилье, в действительности эти двадцать пять канонов принадлежат Антиохийскому Собору 330 г[77].
В наше время на принадлежности указанных правил полуарианскому Собору «на обновление» настаивает католический канонист П. П. Жоанну. По его убеждению, 4, 12 и 15 правила Антиохийского Собора «составлены против Афанасия, дабы исключить возможность апелляции в Рим с его стороны»[78].
Близость многих канонов Антиохийского Собора и Правил Святых Апостолов по содержанию дает повод большинству западных ученых и некоторым русским канонистам и церковным историкам находить источник Апостольских правил в канонах Антиохийского Собора. Между тем сравнительный анализ текстов аналогичных по содержанию канонов доказывает, что Апостольские правила относятся к более древней эпохе.
Рим вначале отвергал каноны Антиохийского Собора, но со временем его отношение к ним изменилось. В 534 г. папа Иоанн II в послании Кесарию Арелатскому ссылался на 4-е и 15 правила Антиохийского Собора.
После правил Антиохийского Собора в каноническом кодексе помещены 60 правил Лаодикийского Собора. О них епископ Петр Л'Юилье пишет: «Не приходится сомневаться в том, что некий Собор действительно заседал в этом городе, ибо Феодорит говорит о Соборе в Лаодикии в связи с вопросом о почитании ангелов. Именно этот вопрос затрагивается в правиле 35. Это собрание, по всей видимости, состоялось во второй половине IV века. На такую мысль наводит картина общего состояния церковной дисциплины, нашедшая отражение в канонах. Несомненно, здесь мы имеем дело с компиляцией. По первым словам канонов можно разграничить два ряда правил: первые 19 начинаются формулой «περι τον» другие же «οτι ον δει» (прав. 20–45 и 49–59), либо словами «οτι δει (прав. 46–48). Есть и дублеты, как например, правила 10 и 31; 9 и 34… Во втором ряду правил можно отметить большое сходство между правилами 22 и 43; это результат сложного напластования. Многие правила сформулированы исключительно лаконичным образом. Все эти данные заставляют предположить, что перед нами краткое изложение фригийского церковного законодательства по состоянию на вторую половину IV века»[79].
Константинопольский Собор 394 г., в деяниях которого участвовали архиепископы Константинопольский Нектарий, Александрийский Феофил и Антиохийский Флавиан и еще 17 архиереев, издал постановление о том, что для низложения епископа недостаточно суда двух или трех епископов, а требуется приговор собора многих или всех епископов области. Это постановление вошло в канонический корпус.
С именем Патриарха Фотия связано три Константинопольских Собора IX века: 861, 869 и 879 гг. Первый из них, Двукратный, состоявшийся в храме св. Апостолов в присутствии императора Михаила III, папских легатов и 318 епископов, утвердил избрание Фотия на Патриаршую кафедру и низложение св. Игнатия. Собор 869 г. по настоянию папы отменил постановление предыдущего Собора и объявил о низложении св. Фотия и восстановлении на столичной кафедре Игнатия. Константинопольский Собор 879 г. был созван в храме св. Софии. Он проходил под председательством восстановленного в Патриаршем достоинстве св. Фотия уже после кончины св. Игнатия. В Соборе участвовало 383 Отца Восточной и Западной Церкви. Собор восстановил прерванное общение между Восточной и Западной Церквами.
Каждый из этих Соборов издавал каноны. Католическая Церковь признает Собор 869 г. за VIII Вселенский. Напротив, Православная Церковь придает каноническое значение лишь правилам Двукратного Собора и Собора в храме св. Софии, отвергая собор 869 г. Некоторые же православные богословы и церковные историки, в частности архиепископ Брюссельский Василий (Кривошеин), приравнивает Константинопольский Собор 879 г. к Вселенским Соборам[80]. Двукратный Собор издал 17, а Собор в храме св. Софии — 3 правила.
Правила Святых Отцов
Помимо канонов Святых Отцов доникейской эпохи, в канонический свод вошли правила еще 9 Отцов, упомянутых во 2 правиле Трулльского Собора: свв. Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Амфилохия Иконийского, Кирилла Александрийского, Геннадия Константинопольского, а также Тимофея и Феофила Александрийских и Каноническое послание св. Тарасия Константинопольского, жившего уже после Трулльского Собора.
Св. Афанасий Великий (†372 г.), борец за Никейскую веру, названный отцом Православия, автор целого ряда догматических, апологетических и полемических творений. В канонический свод вошли три его послания: к Аммуну монаху о невольно осквернившихся (356 г.), к епископу Руфиниану о присоединении к Церкви отпавших ранее в ереси (370 г.) и «Послание о праздниках» (367 г.), в котором дается перечень Священных книг.
Особую важность для церковного права имеют правила св. Василия Великого (†379 г.) Св. Василий вырос в христианской семье, образование получил в Афинах. После паломничества по монастырям Египта, Сирии, Палестины и Месопотамии святой уединился вместе со своим другом св. Григорием Назианзином в пустынном месте, откуда в 370 г. призван на епископское служение в Кесарию Каппадокийскую. Св. Василий возглавил православных епископов Понтийского диоцеза и всего Востока в борьбе против арианской и полуарианской ересей. Догматические творения Василия Великого, как и творения свв. Афанасия и Григория Богослова, послужили основой православного тринитарного богословия.
В канонический свод вошло 92 правила св. Василия. 16 первых правил составляют его Первое каноническое послание к св. Амфилохию Иконийскому; 17–85 правила — Второе, а 86 правило — Третье послание к св. Амфилохию. 87 канон — это послание к епископу Тарсскому Диодору, 88 канон — это послание к Григорию пресвитеру, 89 — к хорепископам, 90 — к подчиненным ему епископам, наконец, 91 и 92 каноны взяты из сочинения Василия Великого «О Святом Духе». Каноны св. Василия первыми из святоотеческих правил вошли в канонические сборники. Содержание этих правил охватывает разные стороны церковной жизни, среди них особенно много епитимийных правил. В них определяются различные прещения за грехи: вероотступничество, убийство, блуд.
Св. Григорий Нисский (†395 г.), младший брат Василия Великого, известен своей изумительной богословской и философской образованностью и ревностностью в защите истины от лжеучений. Св. Григорий Нисский принимал участие во II Вселенском Соборе и в Константинопольском Соборе 394 г. Одно из его сочинений — «Послание епископу Мелитинскому Литонию» — вошло в канонические сборники. Послание разделено на 8 правил, в которых св. Григорий, опираясь на великолепное знание человеческой души, определяет епитимии, налагаемые для врачевания греховных страстей.
Из творений великого Отца Церкви, друга св. Василия Кесарийского Григория Богослова (1389 г.), в канонический кодекс внесен написанный в стихах перечень Священных Книг Ветхого и Нового Завета.
Аналогичное содержание заключено и в послании св. Амфилохия Иконийского (†395 г.) к Селевку, вошедшее в Канонический свод.
Тимофей, архиепископ Александрийский, ученик св. Афанасия, скончался в 385 г. Он участвовал в деяниях II Вселенского Собора, О жизни его известно мало, к лику святых он не причислен. В свод церковных правил вошло 18 его ответов на вопросы епископов и клириков.
В канонический свод внесено 14 правил архиепископа Александрийского Феофила, который Церковью не прославлен. Архиепископ Феофил известен как гонитель св. Иоанна Златоуста. Общецерковное признание его правил основано, конечно, не на его личных достоинствах, а на том, что как предстоятель славной и великой в древности Александрийской Церкви он был выразителем ее предания. Александрийская богословская школа во II–IV столетиях превосходила своей ученостью все другие церковные школы. Ей отчасти обязана своим высоким авторитетом Александрийская кафедра. Видимо, с этим авторитетом связано то обстоятельство, что среди 13 Отцов, чьи правила вошли в канонический свод, шестеро были Александрийскими епископами: свв. Дионисий, Петр, Афанасий, Кирилл, а также Тимофей и Феофил.
Племянник Феофила св. Кирилл Александрийский (†444 г.) был защитником православной христологии против несторианской ереси. Ревность св. Кирилла об истине имела решающее значение для исхода III Вселенского Собора. В канонический свод вошли его послания к архиепископу Антиохийскому Домну, разделенные на 3 канона, и к епископам Ливии и Пентаполя, разделенные на 2 правила.
В канонических сборниках помещаются также окружное послание архиепископа Геннадия (†471 г.) вместе с Отцами Константинопольского Собора 459 г. о симонии и послание св. Тарасия, Патриарха Константинопольского (†809 г.), к папе Римскому Адриану, посвященное тому же злу — симонии.
Посланием св. Тарасия завершается основной канонический свод Православной Церкви.
Дополнением к нему считается «Каноникон» св. Иоанна Постника (†595 г.), который в позднейшей обработке иеромонаха Матфея Властаря стал руководством для духовников. Это руководство включено в греческие канонические сборники «Пидалион» и «Афинскую Синтагму». «Каноникон» Иоанна Постника частично послужил основанием для «Номоканона» при славянском «Большом Требнике»[81].
В «Пидалионе», «Афинской Синтагме» и «Кормчей Книге» содержатся (но в разном количестве) каноны Патриарха Константинопольского св. Никифора Исповедника (†818 г.). Эти каноны принято рассматривать как дополнение к Каноническому кодексу.
Правила I Никейского Собора
Миланским эдиктом открывается новая эпоха в истории Христианства — эпоха симфонических гармонических отношений между Церковью и государством, эпоха Вселенских Соборов, на которых, по благодати Святого Духа, Отцами были сформулированы непогрешимые определения догматов и изданы каноны. Этими канонами Церковь руководствуется в своей жизни и поныне.
Помимо чрезвычайных Вселенских Соборов, в рассматриваемый период истории регулярно созывались поместные Соборы. Дисциплинарные постановления 10 поместных Соборов были восприняты Вселенской Церковью и получили силу канонов. Общецерковное признание получили и правила Св. Отцов.
I Вселенский Собор был созван в Никее в 325 г. Зонара писал о нем: «Святый и Вселенский I Собор был в царствование Константина Великого, когда в Никее Вифинской собрались триста осьмнадцать Св. Отцов против Ария, бывшего пресвитера Александрийской Церкви, который произносил хулу против Сына Божия Господа нашего Иисуса Христа и говорил, что Он не единосущен Богу и Отцу, а есть тварь, и что было (время), когда Его не было. Сего Ария Святый Собор подверг извержению и предал анафеме, вместе с единомышленниками его, и утвердил догмат, что Сын единосущен Отцу и есть Бог истинный и Владыка и Господь и Творец всего сотворенного, а не тварь и не создание. Первым называется сей Никейский Собор в числе Вселенских. Хотя и прежде были различные Соборы поместные, но поелику он есть первый из Вселенских, то и поставлен прежде прочих, бывших ранее его»[63].
Среди Соборных Отцов были великие святители Николай Мирликийский, Александр Александрийский, Евстафий Антиохийский, Макарий Иерусалимский, Спиридон Тримифунтский, Пафнутий Фиваидский, Осия Кордубский. Из числа пресвитеров и диаконов, привлеченных к участию в Соборе, выделялся своей преданностью Православию, богословской ученостью и красноречием александрийский архидиакон св. Афанасий.
Собор издал 20 канонов, которые касаются разных вопросов церковной дисциплины. Эти каноны были вскоре приняты всей Церковью. I Никейскому Собору приписывались и другие, апокрифические правила, В течение долгого времени на Западе ему усваивали также каноны Поместного Сардикийского Собора.
Правила II Вселенского Собора
II Вселенский Собор состоялся в Константинополе при императоре Феодосии в 381 г. В его деяниях участвовало 150 православных епископов — это были исключительно восточные Отцы, поэтому Рим не сразу признал вселенский авторитет Собора. Председательствовал на Константинопольском Соборе св. Мелентий Антиохийский, а по его кончине вначале св. Григорий Богослов, потом архиепископ Константинопольский Нектарий.
II Вселенский Собор окончательно отверг арианскую, полуарианскую и македонианскую ереси. С ним связано изложение символа веры, названного Никеоцареградским.
Собор издал Послание, которое впоследствии было разделено на 7 правил. В «Кормчей книге» 7 правило разделено на 2 канона, и таким образом получилось 8 канонов. В древние западные сборники включались лишь первые 4 канона; 3 последних считались изданными не Собором, а добавленными впоследствии. Признавая, что 3 правило издано Константинопольским Собором, Римская Церковь отвергает его. Причина этого очевидна. В 3 каноне говорится: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим». Известно, что в Риме неравенство чести кафедр связывают не с политическим значением городов, а с апостольским происхождением общин, и поэтому на первые места в диптихе ставили в древности Римскую, Александрийскую и Антиохийскую церкви, основанные апостолом Петром и его учеником Марком. Римские епископы в течение нескольких столетий упорно противились возвышению столичной кафедры Константинополя.
Правила Ефесского Собора
III Вселенский Собор был созван в 431 г. в Ефесе при императоре Феодосии II. В соборных деяниях участвовало 200 Отцов, в основном восточных. Римского епископа Целестина представляли легаты. Председательствовал на Соборе Александрийский архиепископ св. Кирилл. Отцы Ефесского Собора осудили христологическую ересь Нестория.
Собор издал и несколько дисциплинарных постановлений, из которых впоследствии было составлено 8 канонов. В канонические сборники, в том числе в «Книгу правил», включается и Послание III Собора «к священному Собору Памфилийскому о Евстафии, бывшем их митрополите».
Первые 6 канонов Ефесского Собора предусматривают прещения для епископов и клириков, приверженных ереси Нестория, а в 7 правиле говорится о том, как следует хранить неповрежденной никейскую веру.
В изложении Аристина это пространное правило имеет такой вид: «Епископ, проповедующий другую веру, кроме Никейской, лишается епископства, а мирянин изгоняется из Церкви. Тот, кто, кроме веры, составленной Святыми Отцами, собравшимися в Никее, предлагает иной нечестивый символ на развращение и на пагубу обращающихся к познанию истины из эллинства или иудейства или от какой бы то ни было ереси, если мирянин, должен быть предан анафеме, а если епископ или клирик, должен быть лишен епископства и служения в клире».
Впоследствии этот канон использовался православными полемистами против латинского искажения Никеоцареградского символа добавлением в него filioque. По словам епископа Петра Л'Юилье, впервые этот аргумент был выставлен на Ферраро-Флорентийском Соборе в 1438 г. св. Марком Ефесским. Епископ Петр не склонен интерпретировать это правило как абсолютный запрет всяких изменений в Символе. Он пишет по этому поводу: «Можно, разумеется, сожалеть о добавлении, сделанном к тексту Символа на Западе, однако совершенно невозможно в осуждении этого добавления ссылаться на правило 7 Ефесского Собора, составители которого имели в виду не какое-нибудь добавление, а составление иной формулы»[64].
Наконец, последнее, 8 правило Собора утверждает автокефалию Кипрской Церкви, которая оспаривалась Антиохийской кафедрой, притязавшей на юрисдикцию над Кипром.
В канонические сборники Западной Церкви правила Ефесского Собора не вошли. В отдельных латинских рукописях встречаются лишь отрывки из соборных определений, иные, чем те, которые получили канонический авторитет на Востоке.
IV Вселенский Собор 451 г
Деяниями IV Вселенского Собора руководили архиепископы Константинопольский Анатолий, Антиохийский Максим и Иерусалимский Ювеналий, а также легаты Римского папы. Как писал Зонара, «Святой 4 и Вселенский Собор был во времена царствования Маркиана, когда 63 °Cв. Отцов собрались в Халкидоне против Диоскора, предстоятеля славной Александрии, и Евтихия, константинопольского архимандрита, которые, хотя исповедовали Господа нашего Иисуса Христа единосущным Отцу, но богохульствовали относительно вочеловечения Его и, избегая разделения Нестория, который вводил двух сынов, впадали в другое противоположное зло. Ибо нечестиво учили, что два естества, Божеское и человеческое, по соединении слились совершенно в единство и сделались одним естеством, так что и Божеству усвояемы были страдания. Сверх того говорили, что и плоть Господь принял не единосущную нам, не из Девственных Кровей образовавшуюся, но вымышляли, что Он воплотился каким-то неизреченным и божественным образом и выдумывали и другое. Сих подверг извержению и анафеме сей Святый Собор и утвердил догмат, что Господь наш Иисус Христос есть совершенный Бог и совершенный Человек в двух естествах нераздельно и неслиянно»[65].
Основу Халкидонского догмата составил томос Римского папы святого Льва Великого св. Флавиану Константинопольскому.
На своих последних заседаниях Собор издал 27 канонов, которые вошли в «Синагогу» Иоанна Схоластика и в древние латинские сборники. Тогда же было принято Собором и постановление о преимуществах Константинопольской кафедры, которое в конце V века было включено в собрание канонов Халкидонского Собора как его 28 правило. В это собрание были включены также выдержки из деяний четвертого заседания Собора и обозначены как 29 и 30 правила Собора.
В западных канонических сборниках приводится лишь 27 канонов IV Вселенского Собора. 28 правило, о прерогативах Константинопольских епископов, было уже на самом Соборе оспорено римскими легатами, подобно тому, как отверг Рим и 3 правило II Вселенского Собора, на которое сделана ссылка в 28 каноне.
«…Тожде самое и мы определяем и постановляем о преимуществах святейшия Церкви тогожде Константинополя, новаго Рима, — говорится в 28 каноне после ссылки на 3 правило II Вселенского Собора. — Ибо престолу ветхаго Рима Отцы прилично дали преимущества; поелику то был царствующий град. Следуя тому же побуждению и 150 боголюбезнейшие епископы, предоставили равныя преимущества святейшему престолу новаго Рима, праведно разсудив, да град, получивший честь быти градом царя и синклита, и имеющий равныя преимущества с ветхим царственным Римом, в церковных делах возвеличен будет подобно тому, и будет вторый по нем».
Первым каноном Халкидонского Собора утверждались правила предшествовавших Соборов: «От Святых Отец, на каждом Соборе, доныне изложенныя правила соблюдати признали мы справедливым». По словам епископа Петра Л'Юилье, «это решение вовсе не является, как можно подумать по его лаконичной формуле, выражением общего принципа, согласно которому следует соблюдать все правила, изданные предшествующими Соборами. Оно имеет отношение к сборнику, который постепенно сложился на Востоке и чей нормативный авторитет признался уже на деле. Халкидонский Собор утверждает эту рецепцию со стороны Церкви»[66].
В состав этого сборника, считает епископ Петр Л'Юилье, входили правила I Никейского, Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского и, вероятно, Лаодикийского Соборов, а также послание Константинопольского Собора 381 г., не разделенное еще тогда на отдельные каноны[67].
Правила Трулльского Собора
V и VI Вселенские Соборы занимались исключительно догматическими вопросами, и дисциплинарных правил не издали. Но через 10 лет после VI Вселенского Собора, 1 сентября 691 г., по приглашению императора Юстиниана II в дворцовой Трулльской палате собрались 227 Отцов во главе с Патриархами Константинопольским, Александрийским, Анти-охийским. Иерусалимским и легатом Римского папы. Собор заседал ровно год, до 31 августа 692 г., и посвятил свои деяния церковно-дисциплинарным вопросам.
102 канона этого Собора, именуемого Пято-Шестым, в Православной Церкви имеют авторитет правил Вселенского Собора. Легат папы архиепископ Гортинский Василий подписался под актами Собора. Когда на VII Вселенском Соборе правила Трулльского Собора были упомянуты как каноны VI Вселенского, римские легаты не возражали. Папа Адриан I в послании к Константинопольскому Патриарху Тарасию выразил признание этих канонов. В средневековую эпоху папа Иннокентий III упоминает 82 правило Трулльского Собора как канон VI Вселенского Собора. Многие из правил Трулльского Собора вошли в классический канонический сборник Католической Церкви — «Декрет» Грациана.
Однако в новое время римско-католические канонисты и патрологи (Гергенретер, Гефеле, Питра) стали отвергать вселенский авторитет этих правил. Гефеле в своей «Истории Соборов» писал, что «лишь по ошибке латиняне тоже иногда приписывали каноны этого собора VI Вселенскому Собору»[68]. Причина подобного скепсиса относительно правил Трулльского собора заключается, конечно, не в мнимой исторической ошибке, — история происхождения этих правил была хорошо известна в древности, — а в том, что ряд канонов Трулльского Собора направлен против практики Римской Церкви. В 13 правиле осуждается обязательный целибат для диаконов и пресвитеров, в 55 — пост в субботу, в 73 — начертание креста на земле, попираемое ногами.
Трулльский Собор суммирует правотворчество Церкви эпохи Вселенских Соборов. В своем 2 правиле он перечисляет каноны, принятые на Вселенских и поместных Соборах, а также правила Святых Отцов. На первое место в перечне канонов поставлены «нам преданные именем святых и славных апостолов осмьдесят пять правил».
II Никейский Собор
Этот Собор был созван императрицей Ириной в 787 г. и заседал под председательством Константинопольского Патриарха Тарасия. Вальсамон писал о нем: «Святый и Вселенский VI Собор был в 6296 г., индикта 11, в царствование Константина и матери его Ирины (а этот Константин был сын Льва, сына Копронимова), когда 367 Святых Отцов собрались во второй раз в Никее Вифинской против иконоборцев или клеветников на христианство. Он постановил покланяться и благоговейно лобызать иконные изображения»[69].
Собор восполнил к тому времени уже сложившийся в своей основе канонический кодекс 22 правилами. Западная Церковь приняла их лишь в конце IX века, когда они вместе с деяниями Собора были переведены на латинский язык библиотекарем папы Иоанна VIII Анастасием.
Правила Поместных Соборов
Два Поместных Собора, чьи правила вошли в канонический кодекс Православной Церкви, состоялись до I Вселенского Собора. Первый из них, Анкирский, был созван в период между Пасхой и Пятидесятницей 314 г. в главном городе Галатийской провинции. Зонара писал о нем: «На сем Соборе собрались Священные Отцы, среди коих первенствующим был Виталий, епископ Антиохии сирийской, Агриколай, епископ Кесарии Каппадокийской, и мученик Василий, епископ Амасийский. Во время гонения против христиан, когда многие не могли до конца вытерпеть мучений, но уступали мучителям и приносили жертвы идолам, потом некоторые из таковых раскаивались и приходили в Церковь на покаяние, возник вопрос, как должно принимать отрекшихся от Христа, и об них-то Собор сей изложил правила»[70].
Как считает епископ Петр Л'Юилье, к 19 правилам, принятым в Анкире, в древних и новых канонических сборниках присоединяются 6 канонов, именуемых правилами Анкирского Собора, — правила 20–25, которые были приняты на Соборе в Кесарии Каппадокийской, состоявшемся в том же 314 г. Сведения о Кесарийском Соборе и его правилах сохранились в древних латинских, сирийских и армянских рукописях.
Объединению правил этих двух Соборов способствовала как хронологическая близость Соборов, так и географическое соседство Анкиры и Кесарии, а также и то обстоятельство, что из двадцати Отцов Кесарийского Собора пятеро участвовало в деяниях Анкирского Собора[71].
По словам Зонары, «Собор, состоявшийся в Неокесарии, что в Понтийской области, есть вторый после Анкирского, но древнее прочих и самого Первого Вселенского Собора, бывшего в Никее. Собравшиеся на нем Святые Отцы, в числе коих был и святой мученик Василий, епископ Амасийский, изрекли для церковного устроения правила…»[72].
На Неокесарийском Соборе председательствовал Виталий Антиохийский, а поскольку он скончался в 319 г., этот Собор мог состояться не позже 319 г. Неокесарийскому Собору принадлежат пятнадцать канонов.
Гангрский Собор состоялся в середине IV века; около 340 г., как считает епископ Никодим (Милаш)[73], в 343 г., по мнению епископа Петра Л'Юилье[74], между 362–370 гг., по датировке профессора А. С. Павлова[75].
О деяниях указанного Собора Зонара писал: «Собор, бывший в Гангре, Пафлагонийской митрополии, был после I Никейского Собора против Евстафия и единомышленных с ним, которые, возводя клевету на законный брак, говорили, что никому из состоящих в браке нет надежды на спасение у Бога… Они заповедовали также поститься и в воскресные дни, а посты, установленные в Церкви, отвергали, гнушались мясом, и в домах женатых людей не хотели ни молиться, ни причащаться, отвращались женатых священников и презирали как нечистые те места, в которых находились мученические останки, и осуждали тех, которые имели деньги и не отдавали их, как будто бы спасение было для них безнадежно. Итак, против них-то Священные Отцы, собравшись, изложили помещенные правила, почему и прилагали к каждому правилу анафему…»[76]. Этих правил, изреченных против евстафиан Гангрским Собором — 21.
За ними в каноническом сборнике следуют 25 правил Антиохийского Собора. Традиционно, начиная с V века, эти правила приписывались Собору «на обновление», состоявшемуся в 341 г. по случаю освящения новой «Золотой» церкви в Антиохии под председательством Антиохийского епископа Плакета. Но названный Собор, осудивший св. Афанасия, имел полуарианское направление. Установление принадлежности ему правил, общепринятых в Церкви, представляло бы трудную экклезиологическую проблему. Однако, как считает епископ Петр Л'Юилье, в действительности эти двадцать пять канонов принадлежат Антиохийскому Собору 330 г[77].
В наше время на принадлежности указанных правил полуарианскому Собору «на обновление» настаивает католический канонист П. П. Жоанну. По его убеждению, 4, 12 и 15 правила Антиохийского Собора «составлены против Афанасия, дабы исключить возможность апелляции в Рим с его стороны»[78].
Близость многих канонов Антиохийского Собора и Правил Святых Апостолов по содержанию дает повод большинству западных ученых и некоторым русским канонистам и церковным историкам находить источник Апостольских правил в канонах Антиохийского Собора. Между тем сравнительный анализ текстов аналогичных по содержанию канонов доказывает, что Апостольские правила относятся к более древней эпохе.
Рим вначале отвергал каноны Антиохийского Собора, но со временем его отношение к ним изменилось. В 534 г. папа Иоанн II в послании Кесарию Арелатскому ссылался на 4-е и 15 правила Антиохийского Собора.
После правил Антиохийского Собора в каноническом кодексе помещены 60 правил Лаодикийского Собора. О них епископ Петр Л'Юилье пишет: «Не приходится сомневаться в том, что некий Собор действительно заседал в этом городе, ибо Феодорит говорит о Соборе в Лаодикии в связи с вопросом о почитании ангелов. Именно этот вопрос затрагивается в правиле 35. Это собрание, по всей видимости, состоялось во второй половине IV века. На такую мысль наводит картина общего состояния церковной дисциплины, нашедшая отражение в канонах. Несомненно, здесь мы имеем дело с компиляцией. По первым словам канонов можно разграничить два ряда правил: первые 19 начинаются формулой «περι τον» другие же «οτι ον δει» (прав. 20–45 и 49–59), либо словами «οτι δει (прав. 46–48). Есть и дублеты, как например, правила 10 и 31; 9 и 34… Во втором ряду правил можно отметить большое сходство между правилами 22 и 43; это результат сложного напластования. Многие правила сформулированы исключительно лаконичным образом. Все эти данные заставляют предположить, что перед нами краткое изложение фригийского церковного законодательства по состоянию на вторую половину IV века»[79].
Константинопольский Собор 394 г., в деяниях которого участвовали архиепископы Константинопольский Нектарий, Александрийский Феофил и Антиохийский Флавиан и еще 17 архиереев, издал постановление о том, что для низложения епископа недостаточно суда двух или трех епископов, а требуется приговор собора многих или всех епископов области. Это постановление вошло в канонический корпус.
С именем Патриарха Фотия связано три Константинопольских Собора IX века: 861, 869 и 879 гг. Первый из них, Двукратный, состоявшийся в храме св. Апостолов в присутствии императора Михаила III, папских легатов и 318 епископов, утвердил избрание Фотия на Патриаршую кафедру и низложение св. Игнатия. Собор 869 г. по настоянию папы отменил постановление предыдущего Собора и объявил о низложении св. Фотия и восстановлении на столичной кафедре Игнатия. Константинопольский Собор 879 г. был созван в храме св. Софии. Он проходил под председательством восстановленного в Патриаршем достоинстве св. Фотия уже после кончины св. Игнатия. В Соборе участвовало 383 Отца Восточной и Западной Церкви. Собор восстановил прерванное общение между Восточной и Западной Церквами.
Каждый из этих Соборов издавал каноны. Католическая Церковь признает Собор 869 г. за VIII Вселенский. Напротив, Православная Церковь придает каноническое значение лишь правилам Двукратного Собора и Собора в храме св. Софии, отвергая собор 869 г. Некоторые же православные богословы и церковные историки, в частности архиепископ Брюссельский Василий (Кривошеин), приравнивает Константинопольский Собор 879 г. к Вселенским Соборам[80]. Двукратный Собор издал 17, а Собор в храме св. Софии — 3 правила.
Правила Святых Отцов
Помимо канонов Святых Отцов доникейской эпохи, в канонический свод вошли правила еще 9 Отцов, упомянутых во 2 правиле Трулльского Собора: свв. Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Амфилохия Иконийского, Кирилла Александрийского, Геннадия Константинопольского, а также Тимофея и Феофила Александрийских и Каноническое послание св. Тарасия Константинопольского, жившего уже после Трулльского Собора.
Св. Афанасий Великий (†372 г.), борец за Никейскую веру, названный отцом Православия, автор целого ряда догматических, апологетических и полемических творений. В канонический свод вошли три его послания: к Аммуну монаху о невольно осквернившихся (356 г.), к епископу Руфиниану о присоединении к Церкви отпавших ранее в ереси (370 г.) и «Послание о праздниках» (367 г.), в котором дается перечень Священных книг.
Особую важность для церковного права имеют правила св. Василия Великого (†379 г.) Св. Василий вырос в христианской семье, образование получил в Афинах. После паломничества по монастырям Египта, Сирии, Палестины и Месопотамии святой уединился вместе со своим другом св. Григорием Назианзином в пустынном месте, откуда в 370 г. призван на епископское служение в Кесарию Каппадокийскую. Св. Василий возглавил православных епископов Понтийского диоцеза и всего Востока в борьбе против арианской и полуарианской ересей. Догматические творения Василия Великого, как и творения свв. Афанасия и Григория Богослова, послужили основой православного тринитарного богословия.
В канонический свод вошло 92 правила св. Василия. 16 первых правил составляют его Первое каноническое послание к св. Амфилохию Иконийскому; 17–85 правила — Второе, а 86 правило — Третье послание к св. Амфилохию. 87 канон — это послание к епископу Тарсскому Диодору, 88 канон — это послание к Григорию пресвитеру, 89 — к хорепископам, 90 — к подчиненным ему епископам, наконец, 91 и 92 каноны взяты из сочинения Василия Великого «О Святом Духе». Каноны св. Василия первыми из святоотеческих правил вошли в канонические сборники. Содержание этих правил охватывает разные стороны церковной жизни, среди них особенно много епитимийных правил. В них определяются различные прещения за грехи: вероотступничество, убийство, блуд.
Св. Григорий Нисский (†395 г.), младший брат Василия Великого, известен своей изумительной богословской и философской образованностью и ревностностью в защите истины от лжеучений. Св. Григорий Нисский принимал участие во II Вселенском Соборе и в Константинопольском Соборе 394 г. Одно из его сочинений — «Послание епископу Мелитинскому Литонию» — вошло в канонические сборники. Послание разделено на 8 правил, в которых св. Григорий, опираясь на великолепное знание человеческой души, определяет епитимии, налагаемые для врачевания греховных страстей.
Из творений великого Отца Церкви, друга св. Василия Кесарийского Григория Богослова (1389 г.), в канонический кодекс внесен написанный в стихах перечень Священных Книг Ветхого и Нового Завета.
Аналогичное содержание заключено и в послании св. Амфилохия Иконийского (†395 г.) к Селевку, вошедшее в Канонический свод.
Тимофей, архиепископ Александрийский, ученик св. Афанасия, скончался в 385 г. Он участвовал в деяниях II Вселенского Собора, О жизни его известно мало, к лику святых он не причислен. В свод церковных правил вошло 18 его ответов на вопросы епископов и клириков.
В канонический свод внесено 14 правил архиепископа Александрийского Феофила, который Церковью не прославлен. Архиепископ Феофил известен как гонитель св. Иоанна Златоуста. Общецерковное признание его правил основано, конечно, не на его личных достоинствах, а на том, что как предстоятель славной и великой в древности Александрийской Церкви он был выразителем ее предания. Александрийская богословская школа во II–IV столетиях превосходила своей ученостью все другие церковные школы. Ей отчасти обязана своим высоким авторитетом Александрийская кафедра. Видимо, с этим авторитетом связано то обстоятельство, что среди 13 Отцов, чьи правила вошли в канонический свод, шестеро были Александрийскими епископами: свв. Дионисий, Петр, Афанасий, Кирилл, а также Тимофей и Феофил.
Племянник Феофила св. Кирилл Александрийский (†444 г.) был защитником православной христологии против несторианской ереси. Ревность св. Кирилла об истине имела решающее значение для исхода III Вселенского Собора. В канонический свод вошли его послания к архиепископу Антиохийскому Домну, разделенные на 3 канона, и к епископам Ливии и Пентаполя, разделенные на 2 правила.
В канонических сборниках помещаются также окружное послание архиепископа Геннадия (†471 г.) вместе с Отцами Константинопольского Собора 459 г. о симонии и послание св. Тарасия, Патриарха Константинопольского (†809 г.), к папе Римскому Адриану, посвященное тому же злу — симонии.
Посланием св. Тарасия завершается основной канонический свод Православной Церкви.
Дополнением к нему считается «Каноникон» св. Иоанна Постника (†595 г.), который в позднейшей обработке иеромонаха Матфея Властаря стал руководством для духовников. Это руководство включено в греческие канонические сборники «Пидалион» и «Афинскую Синтагму». «Каноникон» Иоанна Постника частично послужил основанием для «Номоканона» при славянском «Большом Требнике»[81].
В «Пидалионе», «Афинской Синтагме» и «Кормчей Книге» содержатся (но в разном количестве) каноны Патриарха Константинопольского св. Никифора Исповедника (†818 г.). Эти каноны принято рассматривать как дополнение к Каноническому кодексу.
Кодификация византийских правовых источников в эпоху вселенских соборов
Канонические сборники
Обилие церковно-канонического материала вызывало необходимость его кодификации, составления сборников, которые бы облегчили практическое пользование им. Сборники эпохи Вселенских Соборов можно разделить на три типа:
1) канонические, содержащие исключительно церковные правила;
2) гражданские, включающие в себя лишь государственные законы по церковным делам, и, наконец,
3) смешанные сборники, состоящие из тех и других законоположений — номоканоны (от греческих слов νομοι — законы и κανωνες — каноны).
Канонические сборники составлялись как официально-церковными властями отдельных общин, митрополий, диоцезов, так и частным порядком. Но и составленный частным лицом сборник получал широкое распространение и способствовал превращению правил той или иной поместной Церкви в источник общецерковного права. Объяснялось это тем, что в основе своей церковная дисциплина была везде одной и той же.
Различали канонические сборники двух типов: хронологические, в которые включались правила Соборов и Отцов в их хронологической последовательности, и систематические, в которых церковно-правовой материал группировался по разделам, рубрикам — титулам.
Первый известный нам хронологический сборник связан с Понтийским диоцезом. Это так называемый Понтийский сборник. В него вошли правила Анкирского и Кесарийского Соборов, под общим названием канонов Анкирского Собора, а также правила Неокесарийского Собора. Все эти города — Анкира, Кесария и Неокесария — находились в Понтийском диоцезе, отсюда и название сборника.
Впоследствии в него были дополнительно включены и каноны I Никейского Собора, из-за своего высокого авторитета они стали помещаться на первом месте, до правил поместных Соборов. Объединение Никейских Канонов с правилами поместных Соборов Понта в одном сборнике способствовало его общецерковному признанию. Правила нумеровались в следующем порядке: 1 канон Анкирского Собора, помещаемый вслед за последним. 20 правилом I Вселенского Собора, считался 21 правилом и т. д.
В продолжение IV и V веков в Понтийский сборник были включены каноны Гангрского и Антиохийского Соборов, синопсис — сокращенное изложение правил, изданных на Соборах Фригийской провинции и называемых канонами Лаодикийского Собора, и, наконец, Послание II Вселенского Собора, еще не разделенное на каноны, Таким образом сложился новый, более пространный свод. Этим сводом пользовались Отцы Халкидонского Собора, многократно зачитывая выдержки из него, IV Вселенский Собор своим 1 правилом утвердил общецерковный авторитет этого кодекса, получившего название Халкидонского сборника. В оригинале сборник до нас не дошел, но сохранился его латинский перевод, выполненный Дионисием Малым.
Древнейший из сохранившихся канонических сборников хронологического типа — это «Синопсис» (Συνψις), относящийся к VI веку. В ту пору в Византии вошло в обыкновение излагать тексты гражданских законов в сокращении (επιτομη). Аналогичной обработке подверглись и тексты канонов. Первоначально в «Синопсис» были включены в сокращенном изложении Апостольские правила и каноны трех первых Вселенских Соборов. Позднейшие редакции дошли до нас либо без имени составителя, либо с именами Стефана, епископа Ефесского, и Симеона Магистра, жившего в IX веке. Содержание сборника в позднейших редакциях было расширено. Эти редакции, как отмечал профессор И. С. Бердников, заключали в себе «краткое изложение правил Апостольских, правил Соборов — I Никейского, Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского, Лаодикийского, Константинопольского, Ефесского, Халкидонского, Сардикийского, Карфагенского, Трулльского, Василия Великого из трех посланий его к Амфилохию»[82].
Указанный сборник имел особое значение для славянских церквей. С дополнениями и толкованиями Аристина он явился основой для «Кормчей книги» св. Саввы Сербского.
Хронологический порядок расположения правил в канонических сборниках был неудобен для практического применения, ибо без предметного указателя в них трудно отыскать правила по тому или иному вопросу. Поэтому уже в начале VI века, на греческом Востоке появляется первый систематический сборник церковного права в 60 титулах. Весь материал в нем в зависимости от содержания распределен по 60 разделам. Эта компиляция до нашего времени не дошла, но по ее образцу был составлен другой сборник, сохранившийся до настоящего времени.
Составителем данного сборника является пресвитер Иоанн, прозванный по своей первоначальной профессии Схоластиком (в его эпоху так называли адвокатов). Свой сборник он составил в Антиохии, а впоследствии, взойдя на Константинопольский престол (Иоанн Схоластик занимал его с 565 по 577 гг.), разослал его по митрополиям и епископиям и тем самым придал ему официальное значение. Сборник озаглавлен: «Синагога (свод) Божественных и Священных канонов, разделенных на 50 титулов». В начале свода, после предисловия, помещен перечень источников; 85 Апостольских правил, каноны первых четырех Вселенских и шести Поместных Соборов (Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского, Лаодикийского и Сардикийского (в греческой редакции), а также два Канонических послания Василия Великого, разделенных на 68 правил. В самой «Синагоге» разделение материала на 50 титулов соответствовало разделению «Дигест» на 50 книг.
Свод Иоанна Схоластика был широко распространен не только на Востоке, но и на Западе. Папа Николай I ссылался на него в послании Патриарху Фотию, доказывая, что грекам должны быть известны правила Сардикийского Собора, поскольку они включены в «Синагогу» Схоластика. Сборник переводился на славянский и сирийский языки.
После Иоанна Схоластика, но до Трулльского Собора 691 г., вероятно, в конце VI или в начале VII столетия, в Константинополе появился новый сборник канонов «Каноническая Синтагма» (Συνταγμα κανωνικων), разделенная на две части. Современный бельгийский ученый Э. Хонигман высказал гипотезу, что составителем «Синтагмы» был Константинопольский Патриарх Евтихий, который начал работу над сборником в Амасии, где он находился в ссылке при Патриархе Иоанне Схоластике, и продолжил ее уже в Константинополе, когда занимал Патриаршую кафедру (577–582 гг.). В столице его главным помощником в работе над компиляцией стал бывший сакеларий (ризничий) Иоанна Схоластика св. Иоанн Постник, сменивший Евтихия на Патриаршем Престоле[83].
Первая часть «Синтагмы» — систематическая. В ней весь материал распределен по 14 рубрикам — титулам, разделенным на главы. Титулы «Синтагмы» следуют в таком порядке:
1. о богословии, православной вере, канонах и хиротонии (38 глав);
2. о постройке и освящении церквей; о храмах, не имеющих св. мощей; о св. сосудах; о клириках, воздвигающих алтари без ведома епископов (3 главы);
3. о молитвах, псалмопении, чтении, приношении и причащении, об одежде и обязанностях низших клириков (22 главы);
4. об оглашенных и св. крещении (17 глав);
5. о не посещающих церкви и церковные собрания, о пиршествующих в церквах и агапах (3 главы);
6. о приношении плодов к алтарю (5 глав);
7. о посте и Четыредесятнице, о Пасхе, Пятидесятнице, воскресном дне, субботе и о преклонении колен (5 глав);
8. о церковных областях, о переходах епископов и клириков, их путешествиях, областных соборах, о принятии странников, о представительных и мирных грамотах; о том, какие действия совершаются негласно, какие — гласно и какую честь обязаны оказывать друг другу клирики (19 глав);
9. о преступлениях в суде епископов и клириков, отлучении, извержении, покаянии и о том, какие грехи разрешаются возложением рук (39 глав);
10. об управлении церковным имуществом и о собственности епископа (8 глав);
11. о монастырях и монахах (16 глав);
12. о еретиках, иудеях и язычниках (8 глав);
13. о мирянах, (40 глав);
14. о делах общих (7 глав).
Под заглавиями титулов и глав даются лишь номера правил, относящихся к их тематике. Первая часть «Синтагмы», таким образом, представляет собой систематический указатель правил. Самые же тексты канонов в хронологической последовательности помещены во второй части. Поэтому «Синтагма» соединяет в себе преимущества обоих способов распределения церковно-правового материала.
Канонический кодекс Православной Церкви в сравнении с более ранними компиляциями восполнен здесь сводом правил Африканской Церкви, переведенным с латыни на греческий язык, под названием «Правил Карфагенского Собора 419 г.», определением Константинопольского Собора 397 г. при архиепископе Нектарии, еще одним — третьим посланием Василия Великого, разделенным на 16 правил и помещенным перед Посланиями, которые уже вошли в «Синагогу» Иоанна Схоластика, а также правилами Дионисия, Петра, Тимофея, Феофила и Кирилла Александрийских, Григория Неокесарийского, Григория Нисского и Геннадия Константинопольского.
«При составлении своей «Синтагмы», — отмечал профессор А. С. Павлов, — неизвестный автор пользовался латинским сборником Дионисия Малого». Влияние Дионисия Павлов обнаруживает как во включении в «Синтагму» правил латинской Африканской Церкви, так и в том, что по примеру Дионисиева сборника папских декреталов в «Синтагме» помещены правила греческих Отцов. «Влияние Дионисия на нашего автора сказалось и в том, что, вопреки Схоластику, но в полном согласии с Дионисием, он отзывается о правилах Апостольских еще с сомнением в их подлинности»[84].
Трулльский Собор своим 2 правилом утвердил в качестве канонов Вселенской Церкви весь состав «Синтагмы». Во втором правиле каноны перечислены в том порядке, в каком находим их в перечне, помещенном в начале «Синтагмы». Правда, во втором правиле упомянуты также и каноны св. Афанасия Великого, Григория Богослова и Амфилохия Иконийского, а также «Определение» Карфагенского Собора при св. Киприане о перекрещивании еретиков. Перечисленных источников нет в перечне, помещенном в «Синтагме». В позднейшие редакции «Синтагмы» внесены 102 правила Трулльского Собора.
Римско-Византийское право
Помимо канонов церковная жизнь регламентировалась и гражданскими законами. Римское гражданское законодательство в ранневизантийскую эпоху подвергалось кодификации. Составлялись законодательные сборники, в которые входили как законоположения, изданные в дохристианские времена империи, так и законы императоров-христиан. Ранневизантийские законодательные акты издавались на государственном языке империи — латинском.
В феврале 438 г. был издан «Кодекс» Феодосия (Codex Theodosianis), который с 1 января 439 г. введен как обязательный свод законов империи. Все законы распределены в «Кодексе» по 16 книгам (libri), разделенным на главы (tituli). Последняя, 16 книга, состоящая из 11 титулов, содержит законы, относящиеся исключительно к церковным делам. Отдельные законы, связанные с жизнью Церкви, включены в другие книги «Кодекса».
При св. Юстиниане Великом (527–565 гг.) основательному пересмотру и новой кодификации подверглись все существовавшие ранее источники римского права. В результате был составлен фундаментальный свод римского права, получивший название «Корпус светского права» (Corpus juris civilis).
В этот свод вошли 4 сборника. Первый из них — «Кодекс постановлений» (Codex constitutionum) впервые издан в 529 г., а в 534 г. пересмотрен, дополнен и заново отредактирован. Первое издание называют «Древний кодекс» (Codex vetus), а второе — «Переизданный и исправленный кодекс» (Codex repetitiae praelectionis). В «Кодекс» вошли императорские законы: от законов Адриана (117 г.) до последнего закона Юстиниана (534 г.). Сборник разделен на 12 книг, а каждая книга на титулы. Церковных дел касаются первые 13 титулов 1 книги.
Второй сборник Юстиниана именуется «Дигесты» (Digestae), или «Пандекты» (Pandectae). Он опубликован 16 декабря 533 г. Сборник разделен на 50 книг. В нем содержатся толкования юристов языческой эпохи, так называемых мудрых (prudentium), на законоположения древнего римского права.
Одновременно с «Дигестами» был опубликован сборник «Институций» (Institutiones), разделенный на 4 книги. Книги состоят из титулов, а титулы из параграфов. «Институции» представляют своего рода руководство к изучению правового материала, содержащегося в «Кодексе» и «Дигестах».
Наконец, четвертый сборник — это «Новые постановления» (Nouvellae constitutiones) или «Новеллы», содержание которого составляют законы, изданные св. Юстинианом после обнародования «Кодекса». «Новеллы» большей частью написаны на греческом языке и называются по гречески «Νεαπαι διαταξεις». Первая из новелл издана 1 января 535 г. В новеллах указаны имена должностных лиц, которым они адресованы как исполнителям закона (чаще всего, префекту претории — praefectus praetorio). Новеллы по церковным делам адресованы, как правило, Константинопольскому Патриарху, но посылались они и другим Патриархам. Получив новеллу, Патриархи распространяли ее по митрополиям, оттуда она поступала к епископам и далее — в монастыри и приходы. Эти новеллы были собраны в одну книгу после кончины Юстиниана, Известно пять различных по своему составу сборников новелл. Причем из них наиболее часто употреблялся сборник 168 новелл.
В 741 г. была издана «Эклога законов» (Εκλογη των νομον) Льва Исавра и Константина Копронима. В одной этой книге собраны важнейшие законоположения из 4 сборников Юстиниана. Помимо римско-византийского права, в «Эклоге» отражено и обычное право варваров — славян, германцев, арабов. Поэтому сборник широко применялся у славянских народов, особенно у болгар, и был переведен на славянский язык.
Поскольку издателями «Эклоги» являлись императоры-иконоборцы, по утверждении Православия сборник стали приписывать православным императорам с теми же именами; Льву Мудрому и сыну его Константину, жившим столетием позже, в конце IX в.
В оригинале «Эклога» состояла из 18 глав. В нашу «Кормчую» она вошла в переработке, в 16 главах, под названием «Леона Царя Премудрого и Константина Верного Царя главизны о совещании обручения и о брацех и о иных различных винах». В «Кормчей» помещен и так называемый «Закон судный людям Царя Константина Великого». Это апокрифическое сочинение представляет собой переработанный до неузнаваемости отрывок «Эклоги».
Между 870 и 879 гг. императором Василием Македонянином и его сыновьями Константином и Львом был издан еще один сокращенный сборник римского и византийского права под названием «Прохирон» (Приручник). «Прохирон» разделен на 40 глав. Сборник вошел в славянскую «Кормчую» св. Саввы и нашу печатную «Кормчую», в которой он составляет 48 главу, названную «Закона градского главы различны в четыредесятех гранех».
В то же царствование между 879 и 886 гг. вышло новое издание «Прохирона» под названием «Эпанагога» («Возведение»). В это отредактированное и пересмотренное издание дополнительно были внесены законы, изданные после «Прохирона». Во 2-й и 3-й титулы вошли законы, говорящие о правах царя и Патриарха. По мнению большинства ученых, «Эпанагога» не была официально обнародована и осталась лишь законопроектом. Иной точки зрения придерживается современный греческий канонист митрополит Сардийский Максим, который считает, что «Эпанагога» применялась в Византии как действующий кодекс[85].
Самый важный для церковного права византийский сборник — это «Василики» («Царские законы» — Τα βασιλικα νομισμα). Издание сборника предпринято при Василии Македонянине и завершено его сыном Львом Мудрым. Источником для «Василик» служили Юстиниановы «Дигесты», «Кодекс», «Институции», «Новеллы», а также «Прохирон». В «Василики» вошли в исправленном виде лишь те из старых законов, которые не утратили силы ко времени царствования императора Василия Македонянина.
Сборник разделен на 60 книг, книги — на титулы, титулы — на главы, главы — на параграфы. О церковных делах говорится в 1, 3, 4 и 5 книгах.
В XII веке в Византии юридическая сила признавалась лишь за теми законами из «Корпуса» Юстиниана, которые вошли в сборники «Василики». Вальсамон произвел пересмотр законов, внесенных в «Номоканон»; при этом критерием их важности он считал следующее обстоятельство: внесены ли они в «Василики». Но поскольку ни «Василики», ни толкования Вальсамона не были в то время переведены на славянский язык, византийская правовая реформа не отразилась на церковном праве славянских народов.
Сборники государственных законов по церковным делам
Постоянный рост числа гражданских законов по делам Церкви вызвал потребность в особых сборниках, где бы эти законы сведены были вместе. Известно три таких сборника, появившихся на греческом Востоке.
Патриарх Иоанн Схоластик между 565 и 578 гг. в дополнение к своему каноническому сборнику в 50 титулах составил «Сборник из 87 глав» (Collectio 87 capitulorum). В него вошли извлечения из нескольких новелл Юстиниана, особенно из 123 новеллы, составившей 60 глав (28–87) сборника Иоанна Схоластика.
Самим Патриархом Иоанном сборник озаглавлен весьма пространно: «Различные постановления из божественных новелл благочестивой памяти Юстиниана, изданных им после «Кодекса», именно такие постановления, которые в особенности согласны с божественными и священными канонами и доставляют им особую силу и которым мы дали некоторый порядок и счет для удобнейшего нахождения искомой главы, так как эти главы извлечены из разных новелл».
В древних рукописях каноническая «Синагога» и «Сборник из 87 глав» Патриарха Иоанна Схоластика объединены. В IX веке оба свода были переведены на славянский язык. В нашей печатной «Кормчей» они составляют 42 главу.
На рубеже VI и VII вв. был составлен «Сборник из 25 глав» (Collectio 25 capitulorum), в который вошли законы из «Кодекса» св. Юстиниана и извлечения из его новелл, относящиеся к церковным делам.
Особенно содержателен третий из сводов этого типа — «Сборник церковных законов» (Collectio constitutionum ecclesiasticorum), или «Трехчастный сборник» (Collectio tripartita), который появился в последние годы царствования Ираклия. В его первую часть включены большие извлечения из первых 13 титулов «Кодекса» Юстиниана, посвященные церковным делам, с паратитлами — параллельными местами из других титулов «Кодекса». Вторую часть составляют извлечения из «Дигест» и «Институций», имеющие отношение к церковному праву. В третьей части помещены извлечения из «Новелл». Дополнением к сборнику являются четыре новеллы императора Ираклия.
Компиляция составлена не из подлинных текстов «Корпуса», а из текстов, переработанных византийскими юристами VI века: «Кодекс» в переработке Анатолия, «Новеллы» — Афанасия, «Дигесты» и «Институции» — анонима.
Немецкий канонист XIX столетия Цахариэ фон Лингенталь приписывает составление данного сборника автору «Синтагмы канонов»[86]. Основанием для этой гипотезы служит следующее обстоятельство: составитель «Синтагмы» в предисловии пишет, что в качестве дополнения к своему труду он наметил извлечения из императорских законов и из сочинений ученых юристов, затрагивающих церковное право. Но из всех церковно-юридических компиляций лишь в «Трехчастном сборнике» приведены отрывки из сочинений юристов, т. е. из «Дигест». Этот сборник служил главным пособием для византийских толкователей церковно-гражданских законов.
«Номоканоны»
Так первоначально назывались сборники, включающие в себя как каноны, так и гражданские законы по церковным делам. Славянское название таких сборников — «законоправильники».
Древнейший из «Номоканонов» усваивается Иоанну Схоластику. Но эта компиляция, по единодушному мнению ученых, не принадлежит знаменитому Патриарху. С его именем она связана потому, что в ее основу легли «Синагога» Иоанна Схоластика и его «Сборник из 87 глав». Составитель «Номоканона» сохранил титулы «Синагоги», но не приводил под ними полного текста канонов, а только указывал их цифрами. Гражданские же законы он помещал под каждым титулом, полностью заимствуя их дословно из «Сборника из 87 глав», дополняя положениями из «Дигест», «Кодекса», «Новелл». Законы из «Сборника из 87 глав», которые составитель не смог отнести ни к одному из 50 титулов, он поместил в конце «Номоканона» под заглавием «Другие церковные главы из того же нового законоположения» (ετερα κεφαλαια).
О времени появления сборника А. С. Павлов писал: «Составление этого «Номоканона» Цахариэ относит ко времени императора Маврикия (582–602 гг.). Мне кажется, напротив, что эта компиляция произошла несколько позднее, именно после появления «Номоканона в 14 титулах». По крайней мере, то обстоятельство, что в «Номоканоне в 50 титулах» каноны церковные не излагаются уже в тексте, а только цитируются цифрами, может быть объяснено только тем, что автор этого Номоканона уже имел перед глазами готовый образец такого изложения канонов и законов в «Номоканоне в 14 титулах»[87].
Епископ Никодим (Милаш), ссылаясь на немецкого ученого Бинера, относит составление «Номоканона Иоанна Схоластика» к более раннему периоду — к царствованию императора Юстина II (565–578 гг.)[88].
Впоследствии сборник дополнялся новыми канонами. В дополненном виде он был переведен на славянский язык св. Мефодием. В паннонском житии святого говорится: «Тогда же и Номоканон рекше закону правило и отеческие книги преложи»[89].
Самый знаменитый и исторически важный из церковно-правовых сборников Византии — «Номоканон в 14 титулах». До начала XIX века общепринято было приписывать составление этого сборника Константинопольскому Патриарху св. Фотию. Поэтому в литературу он вошел как «Номоканон Фотия».
Однако благодаря исследованиям Бинера и русского ученого барона Розенкампфа в 20–30 гг. прошлого века было установлено, что предисловие к «Номоканону» состоит из двух частей, написанных разными авторами. Скрупулезные текстологические исследования Бинера, Розенкампфа, Биккеля, Цахариэ, Суворова, Павлова, Бенешевича привели к бесспорному выводу, что существует две редакции «Номоканона», составленные двумя разными авторами, и в разные эпохи. В конце XIX века лишь иеромонах Каллист продолжал настаивать на том, что автором не только второй, но и первой редакции «Номоканона» является патриарх Фотий[90].
Относительно первой редакции сборника В. Н. Бенешевич писал: «С наибольшей долей вероятности можно указать на 629 г. как на год завершения труда. Начало же работы относится к 620–629 гг.»[91]. Бинер высказывал догадку, которую находят вероятной епископ Никодим (Милаш) и А. С. Павлов: автором сборника был Константинопольский Патриарх Сергий (610–638)[92]. Э. Хонигман связывает составление «Номоканона в 14 титулах» со св. Иоанном Постником, считая, что тот, завершив работу над «Синтагмой в 14 титулах», на ее основе составил «Номоканон», включив в новый сборник императорские законы[93].
По словам В. Н. Бенешевича, «Номоканон в 14 титулах» поражает искусством, с которым его составитель владеет своим огромным материалом. В этом отношении «Номоканон» оставил далеко позади компиляцию Иоанна Схоластика»[94].
«Номоканон» состоит из предисловия и двух частей. Первая часть, которая также называется «Номоканон», разделена на 14 титулов, а титулы на главы по образцу первой части «Синтагмы». Помимо указателя канонов, под каждой рубрикой приводятся также гражданские законы по тематике главы и титула, заимствованные из «Трехчастного сборника». Сходство в текстах законов, помещенных в «Номоканоне» и «Трехчастном сборнике», почти буквальное.
Вторую часть сборника, называемую «Синтагмой», составляют тексты канонов, расположенные в хронологической последовательности. В первую редакцию «Номоканона» вошли Правила Святых Апостолов, четырех первых Вселенских Соборов, 8 Поместных Соборов и 12 Отцов — тех, чьи каноны вошли в окончательно сложившийся канонический свод Православной Церкви (кроме Послания св. Тарасия).
Вторая редакция «Номоканона в 14 титулах», существующая в нескольких изводах, составлена в 883 г. Что касается имени составителя, то такие ученые, как Цахариэ фон Лингенталь, епископ Никодим (Милаш), Н. С. Суворов, отвергали авторство Патриарха Фотия и относительно второй редакции «Номоканона». Противоположной точки зрения придерживались канонисты: Н. А. Заозерский, А. С. Павлов, М.А. Остроумов, В. Н. Бенешевич.
А. С. Павлов так излагает суть полемики: «Сущность возражений Цахариэ (против авторства Патриарха Фотия. — В. Ц.). состоит в следующем: во-первых, заслуга нового издателя «Номоканона» так незначительна, что едва ли можно приписать его столь ученому и выдающемуся лицу, каков был Патриарх Фотий, особенно если взять во внимание, что важнейшие дополнения к первоначальному изданию «Номоканона» и «Синтагмы», именно правила Трулльского и VII Вселенского Собора, были сделаны уже прежде Фотия; во-вторых, если бы издание 883 г. опубликовано было от лица Вселенского Патриарха, то было бы необъяснимо, каким образом во времена, очень близкие этой эпохе, продолжали появляться списки «Номоканона» и «Синтагмы», представляющие тот и другую в первоначальном виде, и почему вообще до XII в., до времен Вальсамона, было игнорировано столь знаменитое имя. В-третьих, в 883 г., когда вышло новое издание «Номоканона» и «Синтагмы», Фотий не был Патриархом, а лишь прежде и после этого года»[95].
На это Павлов отвечает: «Ближайшая или даже исключительная цель нового издания «Номоканона» состояла в том, чтобы включить сюда правила двух Константинопольских Соборов, на которых Фотий был председателем и которые были благоприятны ему лично. На второе возражение заметим, что спустя три с небольшим года после издания «Номоканона», именно в 886 г., Фотий во второй раз был лишен престола, что, конечно, не могло благоприятствовать быстрому и повсеместному принятию вновь редактированного им канонического кодекса… Наконец, ниоткуда не видно, чтобы издание 883 г. было официально опубликовано от лица Вселенского Патриарха. Официально публиковались тогда только самые источники церковного права, а не сборники их, которые, как прежде, так и теперь, были делом частным, хотя бы и иерархических лиц. Фотий не выставил своего имени в новом издании «Номоканона». Тем не менее имя Фотия… не было игнорировано на Востоке до времен Вальсамона. В некоторых рукописях «Номоканона», написанных задолго до того времени, когда убеждение в авторстве знаменитого Патриарха сделалось на Востоке всеобщим, имя его выставлялось против второго предисловия к «Номоканону». Что касается до третьего и последнего возражения Цахариэ, то оно прямо ошибочно. 883 г. падает на второе патриаршество Фотия, когда он стоял на верху своей славы… Ввиду всех изложенных обстоятельств, — продолжает А. С. Павлов, — нужно согласиться, что предание о принадлежности Патриарху Фотию второй редакции «Номоканона» в 14 титулах и соединенной с ним «Синтагмы» имеет свои достаточные основания. В XII веке это предание сделалось только общим убеждением, благодаря… комментарию, написанному величайшим из греческих канонистов Вальсамоном»[96].
Профессор В. Н. Бенешевич, проделав скрупулезный текстологический анализ большинства изводов второй редакции «Номоканона», высказывается более сдержанно в пользу авторства Патриарха Фотия: «Древнее предание об авторстве Фотия не опровергнуто и усиливается при ближайшем ознакомлении с материалом, стиль схолии 883 г. (предисловие) не может считаться чуждым Фотию»[97]. В. Н. Бенешевич считает, что кроме переработки «Номоканона», предпринятой в 883 г., и, вероятнее всего, Патриархом Фотием, существует еще несколько вариантов поздней редакции сборника[98].
Во вторую редакцию «Номоканона» дополнительно вошли каноны Трулльского и VII Вселенского Собора, Константинопольских Соборов 881 и 879 гг. и «Послание о симонии» Патриарха Тарасия. Иными словами, в «Номоканоне» Фотия есть все правила, вошедшие в канонический свод, который мы знаем ныне.
По словам В. Н. Бенешевича, «Номоканон 883 г. — великий акт самоопределения Восточной церкви, он знаменует возвращение к древним подлинным основам церковного строя, как они были закреплены в VI–VII веках, но в духе строгого церковного предания, нашедшего себе выражение в правилах Соборов, начиная с Трулльского. Если принять во внимание, что для Западной церкви такое значение имел Лже-Исидоров сборник, характеризующийся как раз противоположными чертами, то с точки зрения истории церковного права не будет преувеличением датировать разделение церквей 883 годом»[99].
Со временем этот наиболее полный и самый удобный в пользовании сборник вытеснил в Греческих церквах все остальные компиляции. Поэтому Константинопольский Собор 920 г. торжественно утвердил «Номоканон в 14 титулах» как кодекс, общеобязательный для Вселенской Церкви. В настоящее время «Синтагма» «Номоканона» Патриарха Фотия и составляет канонический свод Православной Церкви.
Канонические сборники
Обилие церковно-канонического материала вызывало необходимость его кодификации, составления сборников, которые бы облегчили практическое пользование им. Сборники эпохи Вселенских Соборов можно разделить на три типа:
1) канонические, содержащие исключительно церковные правила;
2) гражданские, включающие в себя лишь государственные законы по церковным делам, и, наконец,
3) смешанные сборники, состоящие из тех и других законоположений — номоканоны (от греческих слов νομοι — законы и κανωνες — каноны).
Канонические сборники составлялись как официально-церковными властями отдельных общин, митрополий, диоцезов, так и частным порядком. Но и составленный частным лицом сборник получал широкое распространение и способствовал превращению правил той или иной поместной Церкви в источник общецерковного права. Объяснялось это тем, что в основе своей церковная дисциплина была везде одной и той же.
Различали канонические сборники двух типов: хронологические, в которые включались правила Соборов и Отцов в их хронологической последовательности, и систематические, в которых церковно-правовой материал группировался по разделам, рубрикам — титулам.
Первый известный нам хронологический сборник связан с Понтийским диоцезом. Это так называемый Понтийский сборник. В него вошли правила Анкирского и Кесарийского Соборов, под общим названием канонов Анкирского Собора, а также правила Неокесарийского Собора. Все эти города — Анкира, Кесария и Неокесария — находились в Понтийском диоцезе, отсюда и название сборника.
Впоследствии в него были дополнительно включены и каноны I Никейского Собора, из-за своего высокого авторитета они стали помещаться на первом месте, до правил поместных Соборов. Объединение Никейских Канонов с правилами поместных Соборов Понта в одном сборнике способствовало его общецерковному признанию. Правила нумеровались в следующем порядке: 1 канон Анкирского Собора, помещаемый вслед за последним. 20 правилом I Вселенского Собора, считался 21 правилом и т. д.
В продолжение IV и V веков в Понтийский сборник были включены каноны Гангрского и Антиохийского Соборов, синопсис — сокращенное изложение правил, изданных на Соборах Фригийской провинции и называемых канонами Лаодикийского Собора, и, наконец, Послание II Вселенского Собора, еще не разделенное на каноны, Таким образом сложился новый, более пространный свод. Этим сводом пользовались Отцы Халкидонского Собора, многократно зачитывая выдержки из него, IV Вселенский Собор своим 1 правилом утвердил общецерковный авторитет этого кодекса, получившего название Халкидонского сборника. В оригинале сборник до нас не дошел, но сохранился его латинский перевод, выполненный Дионисием Малым.
Древнейший из сохранившихся канонических сборников хронологического типа — это «Синопсис» (Συνψις), относящийся к VI веку. В ту пору в Византии вошло в обыкновение излагать тексты гражданских законов в сокращении (επιτομη). Аналогичной обработке подверглись и тексты канонов. Первоначально в «Синопсис» были включены в сокращенном изложении Апостольские правила и каноны трех первых Вселенских Соборов. Позднейшие редакции дошли до нас либо без имени составителя, либо с именами Стефана, епископа Ефесского, и Симеона Магистра, жившего в IX веке. Содержание сборника в позднейших редакциях было расширено. Эти редакции, как отмечал профессор И. С. Бердников, заключали в себе «краткое изложение правил Апостольских, правил Соборов — I Никейского, Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского, Лаодикийского, Константинопольского, Ефесского, Халкидонского, Сардикийского, Карфагенского, Трулльского, Василия Великого из трех посланий его к Амфилохию»[82].
Указанный сборник имел особое значение для славянских церквей. С дополнениями и толкованиями Аристина он явился основой для «Кормчей книги» св. Саввы Сербского.
Хронологический порядок расположения правил в канонических сборниках был неудобен для практического применения, ибо без предметного указателя в них трудно отыскать правила по тому или иному вопросу. Поэтому уже в начале VI века, на греческом Востоке появляется первый систематический сборник церковного права в 60 титулах. Весь материал в нем в зависимости от содержания распределен по 60 разделам. Эта компиляция до нашего времени не дошла, но по ее образцу был составлен другой сборник, сохранившийся до настоящего времени.
Составителем данного сборника является пресвитер Иоанн, прозванный по своей первоначальной профессии Схоластиком (в его эпоху так называли адвокатов). Свой сборник он составил в Антиохии, а впоследствии, взойдя на Константинопольский престол (Иоанн Схоластик занимал его с 565 по 577 гг.), разослал его по митрополиям и епископиям и тем самым придал ему официальное значение. Сборник озаглавлен: «Синагога (свод) Божественных и Священных канонов, разделенных на 50 титулов». В начале свода, после предисловия, помещен перечень источников; 85 Апостольских правил, каноны первых четырех Вселенских и шести Поместных Соборов (Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского, Лаодикийского и Сардикийского (в греческой редакции), а также два Канонических послания Василия Великого, разделенных на 68 правил. В самой «Синагоге» разделение материала на 50 титулов соответствовало разделению «Дигест» на 50 книг.
Свод Иоанна Схоластика был широко распространен не только на Востоке, но и на Западе. Папа Николай I ссылался на него в послании Патриарху Фотию, доказывая, что грекам должны быть известны правила Сардикийского Собора, поскольку они включены в «Синагогу» Схоластика. Сборник переводился на славянский и сирийский языки.
После Иоанна Схоластика, но до Трулльского Собора 691 г., вероятно, в конце VI или в начале VII столетия, в Константинополе появился новый сборник канонов «Каноническая Синтагма» (Συνταγμα κανωνικων), разделенная на две части. Современный бельгийский ученый Э. Хонигман высказал гипотезу, что составителем «Синтагмы» был Константинопольский Патриарх Евтихий, который начал работу над сборником в Амасии, где он находился в ссылке при Патриархе Иоанне Схоластике, и продолжил ее уже в Константинополе, когда занимал Патриаршую кафедру (577–582 гг.). В столице его главным помощником в работе над компиляцией стал бывший сакеларий (ризничий) Иоанна Схоластика св. Иоанн Постник, сменивший Евтихия на Патриаршем Престоле[83].
Первая часть «Синтагмы» — систематическая. В ней весь материал распределен по 14 рубрикам — титулам, разделенным на главы. Титулы «Синтагмы» следуют в таком порядке:
1. о богословии, православной вере, канонах и хиротонии (38 глав);
2. о постройке и освящении церквей; о храмах, не имеющих св. мощей; о св. сосудах; о клириках, воздвигающих алтари без ведома епископов (3 главы);
3. о молитвах, псалмопении, чтении, приношении и причащении, об одежде и обязанностях низших клириков (22 главы);
4. об оглашенных и св. крещении (17 глав);
5. о не посещающих церкви и церковные собрания, о пиршествующих в церквах и агапах (3 главы);
6. о приношении плодов к алтарю (5 глав);
7. о посте и Четыредесятнице, о Пасхе, Пятидесятнице, воскресном дне, субботе и о преклонении колен (5 глав);
8. о церковных областях, о переходах епископов и клириков, их путешествиях, областных соборах, о принятии странников, о представительных и мирных грамотах; о том, какие действия совершаются негласно, какие — гласно и какую честь обязаны оказывать друг другу клирики (19 глав);
9. о преступлениях в суде епископов и клириков, отлучении, извержении, покаянии и о том, какие грехи разрешаются возложением рук (39 глав);
10. об управлении церковным имуществом и о собственности епископа (8 глав);
11. о монастырях и монахах (16 глав);
12. о еретиках, иудеях и язычниках (8 глав);
13. о мирянах, (40 глав);
14. о делах общих (7 глав).
Под заглавиями титулов и глав даются лишь номера правил, относящихся к их тематике. Первая часть «Синтагмы», таким образом, представляет собой систематический указатель правил. Самые же тексты канонов в хронологической последовательности помещены во второй части. Поэтому «Синтагма» соединяет в себе преимущества обоих способов распределения церковно-правового материала.
Канонический кодекс Православной Церкви в сравнении с более ранними компиляциями восполнен здесь сводом правил Африканской Церкви, переведенным с латыни на греческий язык, под названием «Правил Карфагенского Собора 419 г.», определением Константинопольского Собора 397 г. при архиепископе Нектарии, еще одним — третьим посланием Василия Великого, разделенным на 16 правил и помещенным перед Посланиями, которые уже вошли в «Синагогу» Иоанна Схоластика, а также правилами Дионисия, Петра, Тимофея, Феофила и Кирилла Александрийских, Григория Неокесарийского, Григория Нисского и Геннадия Константинопольского.
«При составлении своей «Синтагмы», — отмечал профессор А. С. Павлов, — неизвестный автор пользовался латинским сборником Дионисия Малого». Влияние Дионисия Павлов обнаруживает как во включении в «Синтагму» правил латинской Африканской Церкви, так и в том, что по примеру Дионисиева сборника папских декреталов в «Синтагме» помещены правила греческих Отцов. «Влияние Дионисия на нашего автора сказалось и в том, что, вопреки Схоластику, но в полном согласии с Дионисием, он отзывается о правилах Апостольских еще с сомнением в их подлинности»[84].
Трулльский Собор своим 2 правилом утвердил в качестве канонов Вселенской Церкви весь состав «Синтагмы». Во втором правиле каноны перечислены в том порядке, в каком находим их в перечне, помещенном в начале «Синтагмы». Правда, во втором правиле упомянуты также и каноны св. Афанасия Великого, Григория Богослова и Амфилохия Иконийского, а также «Определение» Карфагенского Собора при св. Киприане о перекрещивании еретиков. Перечисленных источников нет в перечне, помещенном в «Синтагме». В позднейшие редакции «Синтагмы» внесены 102 правила Трулльского Собора.
Римско-Византийское право
Помимо канонов церковная жизнь регламентировалась и гражданскими законами. Римское гражданское законодательство в ранневизантийскую эпоху подвергалось кодификации. Составлялись законодательные сборники, в которые входили как законоположения, изданные в дохристианские времена империи, так и законы императоров-христиан. Ранневизантийские законодательные акты издавались на государственном языке империи — латинском.
В феврале 438 г. был издан «Кодекс» Феодосия (Codex Theodosianis), который с 1 января 439 г. введен как обязательный свод законов империи. Все законы распределены в «Кодексе» по 16 книгам (libri), разделенным на главы (tituli). Последняя, 16 книга, состоящая из 11 титулов, содержит законы, относящиеся исключительно к церковным делам. Отдельные законы, связанные с жизнью Церкви, включены в другие книги «Кодекса».
При св. Юстиниане Великом (527–565 гг.) основательному пересмотру и новой кодификации подверглись все существовавшие ранее источники римского права. В результате был составлен фундаментальный свод римского права, получивший название «Корпус светского права» (Corpus juris civilis).
В этот свод вошли 4 сборника. Первый из них — «Кодекс постановлений» (Codex constitutionum) впервые издан в 529 г., а в 534 г. пересмотрен, дополнен и заново отредактирован. Первое издание называют «Древний кодекс» (Codex vetus), а второе — «Переизданный и исправленный кодекс» (Codex repetitiae praelectionis). В «Кодекс» вошли императорские законы: от законов Адриана (117 г.) до последнего закона Юстиниана (534 г.). Сборник разделен на 12 книг, а каждая книга на титулы. Церковных дел касаются первые 13 титулов 1 книги.
Второй сборник Юстиниана именуется «Дигесты» (Digestae), или «Пандекты» (Pandectae). Он опубликован 16 декабря 533 г. Сборник разделен на 50 книг. В нем содержатся толкования юристов языческой эпохи, так называемых мудрых (prudentium), на законоположения древнего римского права.
Одновременно с «Дигестами» был опубликован сборник «Институций» (Institutiones), разделенный на 4 книги. Книги состоят из титулов, а титулы из параграфов. «Институции» представляют своего рода руководство к изучению правового материала, содержащегося в «Кодексе» и «Дигестах».
Наконец, четвертый сборник — это «Новые постановления» (Nouvellae constitutiones) или «Новеллы», содержание которого составляют законы, изданные св. Юстинианом после обнародования «Кодекса». «Новеллы» большей частью написаны на греческом языке и называются по гречески «Νεαπαι διαταξεις». Первая из новелл издана 1 января 535 г. В новеллах указаны имена должностных лиц, которым они адресованы как исполнителям закона (чаще всего, префекту претории — praefectus praetorio). Новеллы по церковным делам адресованы, как правило, Константинопольскому Патриарху, но посылались они и другим Патриархам. Получив новеллу, Патриархи распространяли ее по митрополиям, оттуда она поступала к епископам и далее — в монастыри и приходы. Эти новеллы были собраны в одну книгу после кончины Юстиниана, Известно пять различных по своему составу сборников новелл. Причем из них наиболее часто употреблялся сборник 168 новелл.
В 741 г. была издана «Эклога законов» (Εκλογη των νομον) Льва Исавра и Константина Копронима. В одной этой книге собраны важнейшие законоположения из 4 сборников Юстиниана. Помимо римско-византийского права, в «Эклоге» отражено и обычное право варваров — славян, германцев, арабов. Поэтому сборник широко применялся у славянских народов, особенно у болгар, и был переведен на славянский язык.
Поскольку издателями «Эклоги» являлись императоры-иконоборцы, по утверждении Православия сборник стали приписывать православным императорам с теми же именами; Льву Мудрому и сыну его Константину, жившим столетием позже, в конце IX в.
В оригинале «Эклога» состояла из 18 глав. В нашу «Кормчую» она вошла в переработке, в 16 главах, под названием «Леона Царя Премудрого и Константина Верного Царя главизны о совещании обручения и о брацех и о иных различных винах». В «Кормчей» помещен и так называемый «Закон судный людям Царя Константина Великого». Это апокрифическое сочинение представляет собой переработанный до неузнаваемости отрывок «Эклоги».
Между 870 и 879 гг. императором Василием Македонянином и его сыновьями Константином и Львом был издан еще один сокращенный сборник римского и византийского права под названием «Прохирон» (Приручник). «Прохирон» разделен на 40 глав. Сборник вошел в славянскую «Кормчую» св. Саввы и нашу печатную «Кормчую», в которой он составляет 48 главу, названную «Закона градского главы различны в четыредесятех гранех».
В то же царствование между 879 и 886 гг. вышло новое издание «Прохирона» под названием «Эпанагога» («Возведение»). В это отредактированное и пересмотренное издание дополнительно были внесены законы, изданные после «Прохирона». Во 2-й и 3-й титулы вошли законы, говорящие о правах царя и Патриарха. По мнению большинства ученых, «Эпанагога» не была официально обнародована и осталась лишь законопроектом. Иной точки зрения придерживается современный греческий канонист митрополит Сардийский Максим, который считает, что «Эпанагога» применялась в Византии как действующий кодекс[85].
Самый важный для церковного права византийский сборник — это «Василики» («Царские законы» — Τα βασιλικα νομισμα). Издание сборника предпринято при Василии Македонянине и завершено его сыном Львом Мудрым. Источником для «Василик» служили Юстиниановы «Дигесты», «Кодекс», «Институции», «Новеллы», а также «Прохирон». В «Василики» вошли в исправленном виде лишь те из старых законов, которые не утратили силы ко времени царствования императора Василия Македонянина.
Сборник разделен на 60 книг, книги — на титулы, титулы — на главы, главы — на параграфы. О церковных делах говорится в 1, 3, 4 и 5 книгах.
В XII веке в Византии юридическая сила признавалась лишь за теми законами из «Корпуса» Юстиниана, которые вошли в сборники «Василики». Вальсамон произвел пересмотр законов, внесенных в «Номоканон»; при этом критерием их важности он считал следующее обстоятельство: внесены ли они в «Василики». Но поскольку ни «Василики», ни толкования Вальсамона не были в то время переведены на славянский язык, византийская правовая реформа не отразилась на церковном праве славянских народов.
Сборники государственных законов по церковным делам
Постоянный рост числа гражданских законов по делам Церкви вызвал потребность в особых сборниках, где бы эти законы сведены были вместе. Известно три таких сборника, появившихся на греческом Востоке.
Патриарх Иоанн Схоластик между 565 и 578 гг. в дополнение к своему каноническому сборнику в 50 титулах составил «Сборник из 87 глав» (Collectio 87 capitulorum). В него вошли извлечения из нескольких новелл Юстиниана, особенно из 123 новеллы, составившей 60 глав (28–87) сборника Иоанна Схоластика.
Самим Патриархом Иоанном сборник озаглавлен весьма пространно: «Различные постановления из божественных новелл благочестивой памяти Юстиниана, изданных им после «Кодекса», именно такие постановления, которые в особенности согласны с божественными и священными канонами и доставляют им особую силу и которым мы дали некоторый порядок и счет для удобнейшего нахождения искомой главы, так как эти главы извлечены из разных новелл».
В древних рукописях каноническая «Синагога» и «Сборник из 87 глав» Патриарха Иоанна Схоластика объединены. В IX веке оба свода были переведены на славянский язык. В нашей печатной «Кормчей» они составляют 42 главу.
На рубеже VI и VII вв. был составлен «Сборник из 25 глав» (Collectio 25 capitulorum), в который вошли законы из «Кодекса» св. Юстиниана и извлечения из его новелл, относящиеся к церковным делам.
Особенно содержателен третий из сводов этого типа — «Сборник церковных законов» (Collectio constitutionum ecclesiasticorum), или «Трехчастный сборник» (Collectio tripartita), который появился в последние годы царствования Ираклия. В его первую часть включены большие извлечения из первых 13 титулов «Кодекса» Юстиниана, посвященные церковным делам, с паратитлами — параллельными местами из других титулов «Кодекса». Вторую часть составляют извлечения из «Дигест» и «Институций», имеющие отношение к церковному праву. В третьей части помещены извлечения из «Новелл». Дополнением к сборнику являются четыре новеллы императора Ираклия.
Компиляция составлена не из подлинных текстов «Корпуса», а из текстов, переработанных византийскими юристами VI века: «Кодекс» в переработке Анатолия, «Новеллы» — Афанасия, «Дигесты» и «Институции» — анонима.
Немецкий канонист XIX столетия Цахариэ фон Лингенталь приписывает составление данного сборника автору «Синтагмы канонов»[86]. Основанием для этой гипотезы служит следующее обстоятельство: составитель «Синтагмы» в предисловии пишет, что в качестве дополнения к своему труду он наметил извлечения из императорских законов и из сочинений ученых юристов, затрагивающих церковное право. Но из всех церковно-юридических компиляций лишь в «Трехчастном сборнике» приведены отрывки из сочинений юристов, т. е. из «Дигест». Этот сборник служил главным пособием для византийских толкователей церковно-гражданских законов.
«Номоканоны»
Так первоначально назывались сборники, включающие в себя как каноны, так и гражданские законы по церковным делам. Славянское название таких сборников — «законоправильники».
Древнейший из «Номоканонов» усваивается Иоанну Схоластику. Но эта компиляция, по единодушному мнению ученых, не принадлежит знаменитому Патриарху. С его именем она связана потому, что в ее основу легли «Синагога» Иоанна Схоластика и его «Сборник из 87 глав». Составитель «Номоканона» сохранил титулы «Синагоги», но не приводил под ними полного текста канонов, а только указывал их цифрами. Гражданские же законы он помещал под каждым титулом, полностью заимствуя их дословно из «Сборника из 87 глав», дополняя положениями из «Дигест», «Кодекса», «Новелл». Законы из «Сборника из 87 глав», которые составитель не смог отнести ни к одному из 50 титулов, он поместил в конце «Номоканона» под заглавием «Другие церковные главы из того же нового законоположения» (ετερα κεφαλαια).
О времени появления сборника А. С. Павлов писал: «Составление этого «Номоканона» Цахариэ относит ко времени императора Маврикия (582–602 гг.). Мне кажется, напротив, что эта компиляция произошла несколько позднее, именно после появления «Номоканона в 14 титулах». По крайней мере, то обстоятельство, что в «Номоканоне в 50 титулах» каноны церковные не излагаются уже в тексте, а только цитируются цифрами, может быть объяснено только тем, что автор этого Номоканона уже имел перед глазами готовый образец такого изложения канонов и законов в «Номоканоне в 14 титулах»[87].
Епископ Никодим (Милаш), ссылаясь на немецкого ученого Бинера, относит составление «Номоканона Иоанна Схоластика» к более раннему периоду — к царствованию императора Юстина II (565–578 гг.)[88].
Впоследствии сборник дополнялся новыми канонами. В дополненном виде он был переведен на славянский язык св. Мефодием. В паннонском житии святого говорится: «Тогда же и Номоканон рекше закону правило и отеческие книги преложи»[89].
Самый знаменитый и исторически важный из церковно-правовых сборников Византии — «Номоканон в 14 титулах». До начала XIX века общепринято было приписывать составление этого сборника Константинопольскому Патриарху св. Фотию. Поэтому в литературу он вошел как «Номоканон Фотия».
Однако благодаря исследованиям Бинера и русского ученого барона Розенкампфа в 20–30 гг. прошлого века было установлено, что предисловие к «Номоканону» состоит из двух частей, написанных разными авторами. Скрупулезные текстологические исследования Бинера, Розенкампфа, Биккеля, Цахариэ, Суворова, Павлова, Бенешевича привели к бесспорному выводу, что существует две редакции «Номоканона», составленные двумя разными авторами, и в разные эпохи. В конце XIX века лишь иеромонах Каллист продолжал настаивать на том, что автором не только второй, но и первой редакции «Номоканона» является патриарх Фотий[90].
Относительно первой редакции сборника В. Н. Бенешевич писал: «С наибольшей долей вероятности можно указать на 629 г. как на год завершения труда. Начало же работы относится к 620–629 гг.»[91]. Бинер высказывал догадку, которую находят вероятной епископ Никодим (Милаш) и А. С. Павлов: автором сборника был Константинопольский Патриарх Сергий (610–638)[92]. Э. Хонигман связывает составление «Номоканона в 14 титулах» со св. Иоанном Постником, считая, что тот, завершив работу над «Синтагмой в 14 титулах», на ее основе составил «Номоканон», включив в новый сборник императорские законы[93].
По словам В. Н. Бенешевича, «Номоканон в 14 титулах» поражает искусством, с которым его составитель владеет своим огромным материалом. В этом отношении «Номоканон» оставил далеко позади компиляцию Иоанна Схоластика»[94].
«Номоканон» состоит из предисловия и двух частей. Первая часть, которая также называется «Номоканон», разделена на 14 титулов, а титулы на главы по образцу первой части «Синтагмы». Помимо указателя канонов, под каждой рубрикой приводятся также гражданские законы по тематике главы и титула, заимствованные из «Трехчастного сборника». Сходство в текстах законов, помещенных в «Номоканоне» и «Трехчастном сборнике», почти буквальное.
Вторую часть сборника, называемую «Синтагмой», составляют тексты канонов, расположенные в хронологической последовательности. В первую редакцию «Номоканона» вошли Правила Святых Апостолов, четырех первых Вселенских Соборов, 8 Поместных Соборов и 12 Отцов — тех, чьи каноны вошли в окончательно сложившийся канонический свод Православной Церкви (кроме Послания св. Тарасия).
Вторая редакция «Номоканона в 14 титулах», существующая в нескольких изводах, составлена в 883 г. Что касается имени составителя, то такие ученые, как Цахариэ фон Лингенталь, епископ Никодим (Милаш), Н. С. Суворов, отвергали авторство Патриарха Фотия и относительно второй редакции «Номоканона». Противоположной точки зрения придерживались канонисты: Н. А. Заозерский, А. С. Павлов, М.А. Остроумов, В. Н. Бенешевич.
А. С. Павлов так излагает суть полемики: «Сущность возражений Цахариэ (против авторства Патриарха Фотия. — В. Ц.). состоит в следующем: во-первых, заслуга нового издателя «Номоканона» так незначительна, что едва ли можно приписать его столь ученому и выдающемуся лицу, каков был Патриарх Фотий, особенно если взять во внимание, что важнейшие дополнения к первоначальному изданию «Номоканона» и «Синтагмы», именно правила Трулльского и VII Вселенского Собора, были сделаны уже прежде Фотия; во-вторых, если бы издание 883 г. опубликовано было от лица Вселенского Патриарха, то было бы необъяснимо, каким образом во времена, очень близкие этой эпохе, продолжали появляться списки «Номоканона» и «Синтагмы», представляющие тот и другую в первоначальном виде, и почему вообще до XII в., до времен Вальсамона, было игнорировано столь знаменитое имя. В-третьих, в 883 г., когда вышло новое издание «Номоканона» и «Синтагмы», Фотий не был Патриархом, а лишь прежде и после этого года»[95].
На это Павлов отвечает: «Ближайшая или даже исключительная цель нового издания «Номоканона» состояла в том, чтобы включить сюда правила двух Константинопольских Соборов, на которых Фотий был председателем и которые были благоприятны ему лично. На второе возражение заметим, что спустя три с небольшим года после издания «Номоканона», именно в 886 г., Фотий во второй раз был лишен престола, что, конечно, не могло благоприятствовать быстрому и повсеместному принятию вновь редактированного им канонического кодекса… Наконец, ниоткуда не видно, чтобы издание 883 г. было официально опубликовано от лица Вселенского Патриарха. Официально публиковались тогда только самые источники церковного права, а не сборники их, которые, как прежде, так и теперь, были делом частным, хотя бы и иерархических лиц. Фотий не выставил своего имени в новом издании «Номоканона». Тем не менее имя Фотия… не было игнорировано на Востоке до времен Вальсамона. В некоторых рукописях «Номоканона», написанных задолго до того времени, когда убеждение в авторстве знаменитого Патриарха сделалось на Востоке всеобщим, имя его выставлялось против второго предисловия к «Номоканону». Что касается до третьего и последнего возражения Цахариэ, то оно прямо ошибочно. 883 г. падает на второе патриаршество Фотия, когда он стоял на верху своей славы… Ввиду всех изложенных обстоятельств, — продолжает А. С. Павлов, — нужно согласиться, что предание о принадлежности Патриарху Фотию второй редакции «Номоканона» в 14 титулах и соединенной с ним «Синтагмы» имеет свои достаточные основания. В XII веке это предание сделалось только общим убеждением, благодаря… комментарию, написанному величайшим из греческих канонистов Вальсамоном»[96].
Профессор В. Н. Бенешевич, проделав скрупулезный текстологический анализ большинства изводов второй редакции «Номоканона», высказывается более сдержанно в пользу авторства Патриарха Фотия: «Древнее предание об авторстве Фотия не опровергнуто и усиливается при ближайшем ознакомлении с материалом, стиль схолии 883 г. (предисловие) не может считаться чуждым Фотию»[97]. В. Н. Бенешевич считает, что кроме переработки «Номоканона», предпринятой в 883 г., и, вероятнее всего, Патриархом Фотием, существует еще несколько вариантов поздней редакции сборника[98].
Во вторую редакцию «Номоканона» дополнительно вошли каноны Трулльского и VII Вселенского Собора, Константинопольских Соборов 881 и 879 гг. и «Послание о симонии» Патриарха Тарасия. Иными словами, в «Номоканоне» Фотия есть все правила, вошедшие в канонический свод, который мы знаем ныне.
По словам В. Н. Бенешевича, «Номоканон 883 г. — великий акт самоопределения Восточной церкви, он знаменует возвращение к древним подлинным основам церковного строя, как они были закреплены в VI–VII веках, но в духе строгого церковного предания, нашедшего себе выражение в правилах Соборов, начиная с Трулльского. Если принять во внимание, что для Западной церкви такое значение имел Лже-Исидоров сборник, характеризующийся как раз противоположными чертами, то с точки зрения истории церковного права не будет преувеличением датировать разделение церквей 883 годом»[99].
Со временем этот наиболее полный и самый удобный в пользовании сборник вытеснил в Греческих церквах все остальные компиляции. Поэтому Константинопольский Собор 920 г. торжественно утвердил «Номоканон в 14 титулах» как кодекс, общеобязательный для Вселенской Церкви. В настоящее время «Синтагма» «Номоканона» Патриарха Фотия и составляет канонический свод Православной Церкви.
Западные источники и сборники церковного права эпохи вселенских соборов
Каноны западного происхождения
Западные латиноязычные Церкви в эпоху Вселенских Соборов хранили единство веры с Восточной Церковью, и поэтому большая часть канонов, которые принимались на Востоке, признавалась и на Западе, В свою очередь, некоторые из правил западного происхождения вошли в канонический корпус Вселенской Церкви. Это относится к канонам Сардикийского и Карфагенского Соборов.
Собор в Сардикии (ныне София) состоялся на границе между западной и восточной половинами империи. Традиционно, основываясь на данных историков Сократа и Созомена, Собор датировали 347 годом. Этот год указан в «Пидалионе» и «Книге правил». Но исследователи XIX века (Манси, Гефеле, кардинал Питра, кардинал Гергенретер), опираясь на новонайденные источники, пришли к выводу, что Сардикийский Собор состоялся в 343 или 344 году. Эту датировку усвоили православные канонисты Н. С. Суворов[100], А. С. Павлов[101], епископ Никодим (Милаш)[102].
Зонара писал об этом Соборе: «Сардикийский Собор был в царствование Констанция, сына Константина Великого. Он, приставши к ереси ариан, употреблял усилия к извращению догматов и определений Первого собора (подразумевается Никейский. — В. Ц.). Узнав о сем из донесения тогдашнего папы, брат его Констант, владычествовавший в старом Риме, письмом угрожал брату войною, если он не перестанет волновать Церковь и колебать православную веру. А тот отвечал брату письмом, что он ищет точности в вере и имеет попечение о том, чтобы сия точность была утверждена и чтобы имела силу та вера, которая будет ими исследована. Посему по повелению сказанных братьев и императоров, в Сардике, которая ныне называется Триадицею, собрались епископы в числе 341, которые, рассудив о Никейских догматах, подтвердили их и изложили определение, коим утверждается святый символ Никейских Отцев и определяется, что он должен иметь силу и пребывать неизменным, а мудрствующие несогласно с ним отлучаются и предаются анафеме. Отцы сего Сардикийского Собора изложили и правила, относящиеся к церковному устроению»[103].
Среди Отцов Собора большинство составляли западные епископы, председательствовал епископ Кордубский Осия. Собор во всем оправдал св. Афанасия Великого, против которого были выставлены безосновательные обвинения, и издал 20 правил. Эти правила получили общецерковное признание. На Западе они некоторое время усваивались Никейскому Собору. Каноны Сардикийского Собора были составлены сразу на двух языках: латинском и греческом.
Карфагенский Собор был созван в 419 г. На нем присутствовало 217 Отцов, председательствовал архиепископ Карфагенский Аврелий. Римского папу представлял епископ Пикены Потентийской Фавстин и пресвитеры Филипп и Азелл. Поводом для созыва Собора послужил вопрос о праве Римского епископа принимать апелляции на постановления Соборов Карфагенской Церкви. Собор не признал за папой такого права.
Отцы Карфагенского Собора 419 г. пересмотрели каноны, изданные прежними Соборами Африканской Церкви и утвердили правила 14 Соборов: Карфагенских, а также Ипонийского Собора 393 г. и Милевитского 402 г. — всего 121 канон. К ним Собор 419 г. добавил еще 12 своих новых канонов. Правила Карфагенского Собора вошли во все канонические сборники Православной Церкви.
Однако в разных книгах число канонов различно, потому что издатели по-разному разделяли и соединяли тексты отдельных правил. Отсюда и различия в нумерации. В «Афинской Синтагме» 133 канона, в «Кормчей книге» — 134, в «Пидалионе» — 141, в «Книге правил» — 147.
К правилам Карфагенского Собора в канонических сборниках относят также Послание Римскому папе Целестину (Келестину), составленное через пять лет после Собора, в 424 г., теми же Отцами, которые участвовали в нем. Повод к появлению этого «Послания» был аналогичен поводу, вызвавшему созыв Собора в 419 г.: осужденный Собором в Карфагене пресвитер Апиарий обратился с апелляцией к св. Целестину, и папа взял его под свою защиту, но Африканские Отцы в своем «Послании» отвергли требование папы оправдать Апиария.
Правила других Соборов латиноязьгчных церквей, в том числе и Римских Соборов, не вошли в канонический кодекс Вселенской Церкви.
Декреталы
Помимо канонов Вселенских и Поместных Соборов, с IV века важным источником права латинских церквей, в особенности первенствующей среди них — Римской, были законодательные постановления Римских епископов — декреталы (decretales).
В отличие от правил греческих Отцов, которые получили силу канонов после их утверждения Соборами, а поначалу представляли собой чаще всего частные эпистолярные советы и разъяснения, написанные в ответ на недоуменные вопросы, с которыми обращались к Отцам декреталы, составленные папами самостоятельно или с привлечением римских клириков и пригородных (субурбикарных) епископов, с самого начала являлись законодательными распоряжениями, обязательными для исполнения в Церквах, зависимых от папы. В Канонический свод Православной Церкви ни один декретал не вошел.
Западные канонические сборники IV–VI вв
Первый латиноязычный канонический сборник, составленный в IV веке, включал в себя правила двух Соборов: Никейского и Сардикийского. Правила последнего, однако, по недоразумению приписывались тоже Никейскому и шли под общей нумерацией с никейскими правилами. Этот Никейско-Сардикийский сборник не сохранился.
До нас дошли канонические сборники V века, которые представляют собой переводы с греческого языка.
Около середины V столетия в Италии был составлен сборник канонов, переведенных с греческого на латинский язык неизвестным автором. Этот сборник назван однако именем св. Исидора, архиепископа Севильского, жившего в первой половине VII века, потому что именно в этом переводе читаются помещенные здесь правила в позднейшем сборнике, приписанном Исидору.
Известны две редакции этой компиляции. В первую вошли каноны Никейского, Анкирского, Неокесарийского и Гангрского Соборов, во второй редакции к ним добавлены еще правила Сардикийского, Антиохийского, Лаодикийского, а также II и IV Вселенских Соборов.
Во второй половине V века в Италии был составлен еще один переводной сборник канонов, куда вошли все правила, помещенные во второй редакции Исидорова сборника (Versio Isidoriana), кроме Лаодикийских. Римский аббат Дионисий Малый назвал этот перевод «translatio prisca» — «Старый перевод».
В XVI веке Пасхазий Кинель издал «Кодекс канонов Римской Церкви» (Codex canonum ecclesiae romanae). Этот кодекс считается официальным кодексом Римской Церкви конца V столетия. В нем помещены правила Никейского, Сардикийского, Карфагенского, Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Халкидонского, Константинопольского, Антиохийского и Лаодикийского Соборов, канонические послания (декреталы) пап, относящиеся к V веку, несколько имперских законов по церковным делам и различные статьи религиозного содержания.
Самый важный из древних канонических сборников Запада составлен римским аббатом Дионисием Малым. Дионисий был родом из Далмации, возможно, славянином. Скончался после 526 г. Дионисий — ученейший из современных ему латиноязычных писателей. За составление сборника канонов он принялся еще в Далмации по просьбе некоторого пресвитера Лаврентия, который затруднялся в пользовании правилами из так называемого «Старого перевода», а также по желанию епископа Солинского Стефана.
За основу своего переводного сборника Дионисий взял Понтийский сборник в расширенной Халкидонской редакции, включавшей правила Никейского, Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского, Лаодикийского и II Вселенского Собора — всего 165 канонов. К ним он добавил 50 из 85 Апостольских правил, поместив их в самое начало, перед Соборными канонами. Дионисий озаглавил эти правила «так называемыми апостольскими» (canones qui dicuntur apostolorum). 35 последних правил Дионисий не перевел. Рукописи с 50 правилами, которые существовали наравне с полными сборниками, были удобнее для Западной Церкви ввиду того, что среди последних правил есть такие, которыми осуждается римская церковная практика: пост в субботу, обязательный целибат духовенства. Вслед за 165 правилами Понтийского сборника в расширенной Халкидонской редакции Дионисий поместил 27 правил IV Вселенского Собора, без трех последних, из которых 28 правило было особенно прорекаемо на Западе. В конце сборника Дионисия Малого помещены не требовавшие перевода правила Сардикийского и Карфагенского Соборов.
По поручению папы Хормизда (504–523 гг.) Дионисий Малый составил официальное издание канонов с параллельными греческими и латинскими текстами. Этот официальный сборник до нас не дошел, но из сохранившегося предисловия к нему видно, что в него не вошли Апостольские правила, а также каноны Сардикийского и Карфагенского Соборов.
Вслед за каноническим сборником Дионисий Малый по просьбе одного римского пресвитера составил сборник законов поместной Римской Церкви — папских декреталов. В него вошли декреталы восьми пап: от Сириция (385–398 гг.) до Анастасия II (496–498 гг.)
Этот «Сборник декреталов римских первосвященников» (Collectio decretorum pontificum romanum) вскоре после издания был присоединен к «Каноническому кодексу» Дионисия Малого (Codex canonum ecclesiasticorum Dionisii Exigui) и вместе с ним получил официальное признание на Западе.
В 774 г. оба сборника как единое целое вместе с новыми декреталами были высланы папой Адрианом I в дар королю франков Карлу Великому, ставшему впоследствии императором. Новый «Сборник Дионисия-Адриана» (Collectio Dionisio-Hadriana) служил официальным каноническим кодексом Франкского государства (Codex canonum).
Западные канонические сборники VII–IX вв
В первой половине VII столетия был составлен Кодекс Испанской Церкви, который приписывается св. Исидору Севильскому (†636 г.). Основанием для такой атрибуции служит то, что предисловие к сборнику читается и в «Этимологиях» св. Исидора. Компиляция состоит из двух частей. В первую вошли каноны Соборов в составе, близком сборнику Дионисия, но в другом переводе. Хотя этот перевод и был выполнен в Италии в V веке, но поскольку он включен в «Испанский кодекс», то получил название «Перевод Исидора» (Versio Isidoriana). К правилам, переведенным с греческого языка, добавлены, как и у Дионисия, каноны Сардикийского и Карфагенского Соборов в латинском оригинале. Особенность этого сборника состоит в том, что кроме канонов, признанных Вселенской Церковью, в него вошли правила испанских и галльских Соборов. Вторую часть сборника составляют папские декреталы; от Дамаса до Григория Великого.
Важность этой компиляции в истории Церкви объясняется прежде всего тем, что она послужила основой для знаменитого сборника Псевдо-Исидоровых декреталов (Collectio canonum Isidori Mercatori). Сборник состоит из трех частей. Первая часть включает в себя 50 Апостольских правил и 60 декреталов 30 римских пап: от священномученика Климента до Мелхиада, предшественника Сильвестра. Во вторую часть вошли четыре статьи, и среди них так называемая дарственная грамота Константина Великого папе Сильвестру, каноны Восточных Вселенских и Поместных Соборов и некоторых Западных — африканских, испанских, галльских. В третью часть включены несколько статей и декреталы пап: от Сильвестра до Григория II (†735 г.).
Сборник Лже-Исидора (или Псевдо-Исидора) полон фальсификатов. Фальсификатом является грамота Константина Великого папе Сильвестру, так называемый дар Константина (Donatio Constantini), в которой говорится, что император покидает Рим и Италию и переносит свою столицу в Константинополь, потому что ему неприлично оставаться подле Римского первосвященника, в дар которому он отдает Латеранский дворец, Рим, Италию и весь Запад вместе со знаками императорского достоинства. Этот подложный документ впоследствии был заимствован в Византии и вошел в нашу «Кормчую».
Подложны все декреталы пап трех первых веков из части I сборника, а также 35 декреталов из части III, причем подлог весьма груб, полон анахронизмов. Для доверия к этим декреталам требуется большая неискушенность в церковной истории, которая действительно господствовала тогда на Западе, даже среди иерархии и ученых монахов. Папы первых столетий в лже-декреталах цитируют Библию по Вульгате; папа Виктор (†202 г.) ведет переписку с Александрийским епископом Феофилом (†383 г.); папа Мелхиад пишет о постановлениях Никейского Собора, хотя он умер за 11 лет до него; папа Анаклет (I в). говорит о сане митрополита и Патриарха, появившихся в Церкви столетия спустя.
Сборник был составлен в IX веке (847–852 гг.) во Франкской империи. Это доказывается тем, что первые ссылки на Лже-Исидоров сборник встречаются в актах Суассонского Собора 853 г. Во второй половине IX века на эту компиляцию ссылался папа Николай I в споре с Константинопольским Патриархом Фотием.
О том, что отечеством Лже-Исидора является Франкское государство, свидетельствует язык, которым написан сборник: латынь здесь изобилует галлицизмами. Как отмечал А. С. Павлов, «то обстоятельство, что Лже-Исидор взял для своей фабрикации не местный, или, лучше сказать, не общепринятый на Западе канонический кодекс, каковым был тогда сборник Дионисия Малого, а менее известный Испанский сборник, легко объясняется желанием автора скрыть свои подлоги и связать их с авторитетным именем св. Исидора Севильского, которого чтила и Франция»[104].
Цель сборника заключалась в церковно-юридическом обосновании ограничения власти светских государей в Церкви. А для этого проводится линия на усиление власти епархиальных епископов и пап. Во многих местах подложных декреталов не признается право светских государей и их чиновников судить духовных лиц по гражданским и уголовным делам, отчетливо проводится мысль, что епископы, в обход митрополитов и примасов, должны непосредственно подчиняться папам, тем самым подрывается поместный строй церковного управления. В лже-декреталах отвергается институт хорепископов. Не только епископам, но и всем клирикам предоставляется право апеллировать к папскому престолу, а папе — безграничное право отменять любые приговоры церковной власти всех инстанций.
По словам Н. С. Суворова, «личность действительного автора подлога… не установлена наукой, хотя майнцский дьякон Бенедикт Левита (если это не псевдоним) подозревается в авторстве или близкой соприкосновенности к составлению этого сборника»[105].
Лже-Исидоров сборник в течение многих веков признавался на Западе подлинным и являлся основой церковного права. Грициан, составивший систематический кодекс западного церковного права — «Декрет», черпал свои материалы из Лже-Исидорова сборника.
Только в XV веке стали высказываться сомнения по поводу подлинности некоторых декреталов, приписываемых первым папам.
Первое печатное издание Лже-Исидорова сборника было подвергнуто уничтожающей критике реформаторским ученым Блонделем (1629 г.). После этого и католическим ученым стало трудно доказывать его подлинность. В XVIII веке братья Баллерини, католики, доказали неподлинность некоторых статей из сборника Лже-Исидора, которые еще продолжали считаться подлинными. Ныне уже никто не сомневается в том, что компиляция Лже-Исидора переполнена фальсификатами, и общепринятым его названием стало «Сборник лже-декреталов Псевдо-Исидора» (Collectio falsarum decretamm Isidori Mercatori).
Однако в свое время сборник произвел целый переворот в праве Западной Церкви. Именно начиная с этого сборника декреталы Римских первосвященников стали по важности занимать первое место среди источников церковного права. При решении трудных вопросов определения Римских пап с этих пор получают решающее значение. Недаром В. Н. Бенешевич писал, что в области церковного права великий раскол произошел в IX веке, когда на Востоке появился «Номоканон» в редакции Патриарха Фотия, а на Западе — сборник Лже-Исидора[106].
Несколько ранее появления Лжс-Исидоровой компиляции, в 827 г., аббатом Ансегизом был составлен Сборник капитуляров Франкских императоров Карла Великого, Людовика Благочестивого и Лотаря.
Сборник состоит из 4 частей, две первые содержат законы императоров по церковным делам, две последние — по гражданским. Около середины IX века майнцский дьякон Бенедикт Левита, возможный составитель «Лже-Исидоровых декреталов», составил три дополнительные книги капитуляров, якобы пропущенных аббатом Ансегизом. В действительности же это — лжекапитуляры, которые содержат в себе разнородный материал, почерпнутый из римского и германского обычного права, из Священного писания и творений Отцов Церкви, из канонических сборников, причем с фальсифицированными дополнениями и изменениями.
Как и на Востоке, на Западе получили распространение сборники правил о покаянии, так называемые пенитенциалы, подобные греческим канонариям. Впервые они появились в Ирландии и Британии, Грек Феодор из Тарса, посланный папой Виталианом в VII веке к англо-саксам и поставленный на Кентерберийскую кафедру, занялся приспособлением греческих и латинских покаянных правил к особенностям Британии. Из этой его деятельности возникла целая группа англо-саксонских пенитенциалов. С Британских островов пенитенциалы были перенесены во Франкское королевство монахами Колумбаном и Куммеаном, образовав здесь новую группу так называемых франкских пенитенциалов.
Каноны западного происхождения
Западные латиноязычные Церкви в эпоху Вселенских Соборов хранили единство веры с Восточной Церковью, и поэтому большая часть канонов, которые принимались на Востоке, признавалась и на Западе, В свою очередь, некоторые из правил западного происхождения вошли в канонический корпус Вселенской Церкви. Это относится к канонам Сардикийского и Карфагенского Соборов.
Собор в Сардикии (ныне София) состоялся на границе между западной и восточной половинами империи. Традиционно, основываясь на данных историков Сократа и Созомена, Собор датировали 347 годом. Этот год указан в «Пидалионе» и «Книге правил». Но исследователи XIX века (Манси, Гефеле, кардинал Питра, кардинал Гергенретер), опираясь на новонайденные источники, пришли к выводу, что Сардикийский Собор состоялся в 343 или 344 году. Эту датировку усвоили православные канонисты Н. С. Суворов[100], А. С. Павлов[101], епископ Никодим (Милаш)[102].
Зонара писал об этом Соборе: «Сардикийский Собор был в царствование Констанция, сына Константина Великого. Он, приставши к ереси ариан, употреблял усилия к извращению догматов и определений Первого собора (подразумевается Никейский. — В. Ц.). Узнав о сем из донесения тогдашнего папы, брат его Констант, владычествовавший в старом Риме, письмом угрожал брату войною, если он не перестанет волновать Церковь и колебать православную веру. А тот отвечал брату письмом, что он ищет точности в вере и имеет попечение о том, чтобы сия точность была утверждена и чтобы имела силу та вера, которая будет ими исследована. Посему по повелению сказанных братьев и императоров, в Сардике, которая ныне называется Триадицею, собрались епископы в числе 341, которые, рассудив о Никейских догматах, подтвердили их и изложили определение, коим утверждается святый символ Никейских Отцев и определяется, что он должен иметь силу и пребывать неизменным, а мудрствующие несогласно с ним отлучаются и предаются анафеме. Отцы сего Сардикийского Собора изложили и правила, относящиеся к церковному устроению»[103].
Среди Отцов Собора большинство составляли западные епископы, председательствовал епископ Кордубский Осия. Собор во всем оправдал св. Афанасия Великого, против которого были выставлены безосновательные обвинения, и издал 20 правил. Эти правила получили общецерковное признание. На Западе они некоторое время усваивались Никейскому Собору. Каноны Сардикийского Собора были составлены сразу на двух языках: латинском и греческом.
Карфагенский Собор был созван в 419 г. На нем присутствовало 217 Отцов, председательствовал архиепископ Карфагенский Аврелий. Римского папу представлял епископ Пикены Потентийской Фавстин и пресвитеры Филипп и Азелл. Поводом для созыва Собора послужил вопрос о праве Римского епископа принимать апелляции на постановления Соборов Карфагенской Церкви. Собор не признал за папой такого права.
Отцы Карфагенского Собора 419 г. пересмотрели каноны, изданные прежними Соборами Африканской Церкви и утвердили правила 14 Соборов: Карфагенских, а также Ипонийского Собора 393 г. и Милевитского 402 г. — всего 121 канон. К ним Собор 419 г. добавил еще 12 своих новых канонов. Правила Карфагенского Собора вошли во все канонические сборники Православной Церкви.
Однако в разных книгах число канонов различно, потому что издатели по-разному разделяли и соединяли тексты отдельных правил. Отсюда и различия в нумерации. В «Афинской Синтагме» 133 канона, в «Кормчей книге» — 134, в «Пидалионе» — 141, в «Книге правил» — 147.
К правилам Карфагенского Собора в канонических сборниках относят также Послание Римскому папе Целестину (Келестину), составленное через пять лет после Собора, в 424 г., теми же Отцами, которые участвовали в нем. Повод к появлению этого «Послания» был аналогичен поводу, вызвавшему созыв Собора в 419 г.: осужденный Собором в Карфагене пресвитер Апиарий обратился с апелляцией к св. Целестину, и папа взял его под свою защиту, но Африканские Отцы в своем «Послании» отвергли требование папы оправдать Апиария.
Правила других Соборов латиноязьгчных церквей, в том числе и Римских Соборов, не вошли в канонический кодекс Вселенской Церкви.
Декреталы
Помимо канонов Вселенских и Поместных Соборов, с IV века важным источником права латинских церквей, в особенности первенствующей среди них — Римской, были законодательные постановления Римских епископов — декреталы (decretales).
В отличие от правил греческих Отцов, которые получили силу канонов после их утверждения Соборами, а поначалу представляли собой чаще всего частные эпистолярные советы и разъяснения, написанные в ответ на недоуменные вопросы, с которыми обращались к Отцам декреталы, составленные папами самостоятельно или с привлечением римских клириков и пригородных (субурбикарных) епископов, с самого начала являлись законодательными распоряжениями, обязательными для исполнения в Церквах, зависимых от папы. В Канонический свод Православной Церкви ни один декретал не вошел.
Западные канонические сборники IV–VI вв
Первый латиноязычный канонический сборник, составленный в IV веке, включал в себя правила двух Соборов: Никейского и Сардикийского. Правила последнего, однако, по недоразумению приписывались тоже Никейскому и шли под общей нумерацией с никейскими правилами. Этот Никейско-Сардикийский сборник не сохранился.
До нас дошли канонические сборники V века, которые представляют собой переводы с греческого языка.
Около середины V столетия в Италии был составлен сборник канонов, переведенных с греческого на латинский язык неизвестным автором. Этот сборник назван однако именем св. Исидора, архиепископа Севильского, жившего в первой половине VII века, потому что именно в этом переводе читаются помещенные здесь правила в позднейшем сборнике, приписанном Исидору.
Известны две редакции этой компиляции. В первую вошли каноны Никейского, Анкирского, Неокесарийского и Гангрского Соборов, во второй редакции к ним добавлены еще правила Сардикийского, Антиохийского, Лаодикийского, а также II и IV Вселенских Соборов.
Во второй половине V века в Италии был составлен еще один переводной сборник канонов, куда вошли все правила, помещенные во второй редакции Исидорова сборника (Versio Isidoriana), кроме Лаодикийских. Римский аббат Дионисий Малый назвал этот перевод «translatio prisca» — «Старый перевод».
В XVI веке Пасхазий Кинель издал «Кодекс канонов Римской Церкви» (Codex canonum ecclesiae romanae). Этот кодекс считается официальным кодексом Римской Церкви конца V столетия. В нем помещены правила Никейского, Сардикийского, Карфагенского, Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Халкидонского, Константинопольского, Антиохийского и Лаодикийского Соборов, канонические послания (декреталы) пап, относящиеся к V веку, несколько имперских законов по церковным делам и различные статьи религиозного содержания.
Самый важный из древних канонических сборников Запада составлен римским аббатом Дионисием Малым. Дионисий был родом из Далмации, возможно, славянином. Скончался после 526 г. Дионисий — ученейший из современных ему латиноязычных писателей. За составление сборника канонов он принялся еще в Далмации по просьбе некоторого пресвитера Лаврентия, который затруднялся в пользовании правилами из так называемого «Старого перевода», а также по желанию епископа Солинского Стефана.
За основу своего переводного сборника Дионисий взял Понтийский сборник в расширенной Халкидонской редакции, включавшей правила Никейского, Анкирского, Неокесарийского, Гангрского, Антиохийского, Лаодикийского и II Вселенского Собора — всего 165 канонов. К ним он добавил 50 из 85 Апостольских правил, поместив их в самое начало, перед Соборными канонами. Дионисий озаглавил эти правила «так называемыми апостольскими» (canones qui dicuntur apostolorum). 35 последних правил Дионисий не перевел. Рукописи с 50 правилами, которые существовали наравне с полными сборниками, были удобнее для Западной Церкви ввиду того, что среди последних правил есть такие, которыми осуждается римская церковная практика: пост в субботу, обязательный целибат духовенства. Вслед за 165 правилами Понтийского сборника в расширенной Халкидонской редакции Дионисий поместил 27 правил IV Вселенского Собора, без трех последних, из которых 28 правило было особенно прорекаемо на Западе. В конце сборника Дионисия Малого помещены не требовавшие перевода правила Сардикийского и Карфагенского Соборов.
По поручению папы Хормизда (504–523 гг.) Дионисий Малый составил официальное издание канонов с параллельными греческими и латинскими текстами. Этот официальный сборник до нас не дошел, но из сохранившегося предисловия к нему видно, что в него не вошли Апостольские правила, а также каноны Сардикийского и Карфагенского Соборов.
Вслед за каноническим сборником Дионисий Малый по просьбе одного римского пресвитера составил сборник законов поместной Римской Церкви — папских декреталов. В него вошли декреталы восьми пап: от Сириция (385–398 гг.) до Анастасия II (496–498 гг.)
Этот «Сборник декреталов римских первосвященников» (Collectio decretorum pontificum romanum) вскоре после издания был присоединен к «Каноническому кодексу» Дионисия Малого (Codex canonum ecclesiasticorum Dionisii Exigui) и вместе с ним получил официальное признание на Западе.
В 774 г. оба сборника как единое целое вместе с новыми декреталами были высланы папой Адрианом I в дар королю франков Карлу Великому, ставшему впоследствии императором. Новый «Сборник Дионисия-Адриана» (Collectio Dionisio-Hadriana) служил официальным каноническим кодексом Франкского государства (Codex canonum).
Западные канонические сборники VII–IX вв
В первой половине VII столетия был составлен Кодекс Испанской Церкви, который приписывается св. Исидору Севильскому (†636 г.). Основанием для такой атрибуции служит то, что предисловие к сборнику читается и в «Этимологиях» св. Исидора. Компиляция состоит из двух частей. В первую вошли каноны Соборов в составе, близком сборнику Дионисия, но в другом переводе. Хотя этот перевод и был выполнен в Италии в V веке, но поскольку он включен в «Испанский кодекс», то получил название «Перевод Исидора» (Versio Isidoriana). К правилам, переведенным с греческого языка, добавлены, как и у Дионисия, каноны Сардикийского и Карфагенского Соборов в латинском оригинале. Особенность этого сборника состоит в том, что кроме канонов, признанных Вселенской Церковью, в него вошли правила испанских и галльских Соборов. Вторую часть сборника составляют папские декреталы; от Дамаса до Григория Великого.
Важность этой компиляции в истории Церкви объясняется прежде всего тем, что она послужила основой для знаменитого сборника Псевдо-Исидоровых декреталов (Collectio canonum Isidori Mercatori). Сборник состоит из трех частей. Первая часть включает в себя 50 Апостольских правил и 60 декреталов 30 римских пап: от священномученика Климента до Мелхиада, предшественника Сильвестра. Во вторую часть вошли четыре статьи, и среди них так называемая дарственная грамота Константина Великого папе Сильвестру, каноны Восточных Вселенских и Поместных Соборов и некоторых Западных — африканских, испанских, галльских. В третью часть включены несколько статей и декреталы пап: от Сильвестра до Григория II (†735 г.).
Сборник Лже-Исидора (или Псевдо-Исидора) полон фальсификатов. Фальсификатом является грамота Константина Великого папе Сильвестру, так называемый дар Константина (Donatio Constantini), в которой говорится, что император покидает Рим и Италию и переносит свою столицу в Константинополь, потому что ему неприлично оставаться подле Римского первосвященника, в дар которому он отдает Латеранский дворец, Рим, Италию и весь Запад вместе со знаками императорского достоинства. Этот подложный документ впоследствии был заимствован в Византии и вошел в нашу «Кормчую».
Подложны все декреталы пап трех первых веков из части I сборника, а также 35 декреталов из части III, причем подлог весьма груб, полон анахронизмов. Для доверия к этим декреталам требуется большая неискушенность в церковной истории, которая действительно господствовала тогда на Западе, даже среди иерархии и ученых монахов. Папы первых столетий в лже-декреталах цитируют Библию по Вульгате; папа Виктор (†202 г.) ведет переписку с Александрийским епископом Феофилом (†383 г.); папа Мелхиад пишет о постановлениях Никейского Собора, хотя он умер за 11 лет до него; папа Анаклет (I в). говорит о сане митрополита и Патриарха, появившихся в Церкви столетия спустя.
Сборник был составлен в IX веке (847–852 гг.) во Франкской империи. Это доказывается тем, что первые ссылки на Лже-Исидоров сборник встречаются в актах Суассонского Собора 853 г. Во второй половине IX века на эту компиляцию ссылался папа Николай I в споре с Константинопольским Патриархом Фотием.
О том, что отечеством Лже-Исидора является Франкское государство, свидетельствует язык, которым написан сборник: латынь здесь изобилует галлицизмами. Как отмечал А. С. Павлов, «то обстоятельство, что Лже-Исидор взял для своей фабрикации не местный, или, лучше сказать, не общепринятый на Западе канонический кодекс, каковым был тогда сборник Дионисия Малого, а менее известный Испанский сборник, легко объясняется желанием автора скрыть свои подлоги и связать их с авторитетным именем св. Исидора Севильского, которого чтила и Франция»[104].
Цель сборника заключалась в церковно-юридическом обосновании ограничения власти светских государей в Церкви. А для этого проводится линия на усиление власти епархиальных епископов и пап. Во многих местах подложных декреталов не признается право светских государей и их чиновников судить духовных лиц по гражданским и уголовным делам, отчетливо проводится мысль, что епископы, в обход митрополитов и примасов, должны непосредственно подчиняться папам, тем самым подрывается поместный строй церковного управления. В лже-декреталах отвергается институт хорепископов. Не только епископам, но и всем клирикам предоставляется право апеллировать к папскому престолу, а папе — безграничное право отменять любые приговоры церковной власти всех инстанций.
По словам Н. С. Суворова, «личность действительного автора подлога… не установлена наукой, хотя майнцский дьякон Бенедикт Левита (если это не псевдоним) подозревается в авторстве или близкой соприкосновенности к составлению этого сборника»[105].
Лже-Исидоров сборник в течение многих веков признавался на Западе подлинным и являлся основой церковного права. Грициан, составивший систематический кодекс западного церковного права — «Декрет», черпал свои материалы из Лже-Исидорова сборника.
Только в XV веке стали высказываться сомнения по поводу подлинности некоторых декреталов, приписываемых первым папам.
Первое печатное издание Лже-Исидорова сборника было подвергнуто уничтожающей критике реформаторским ученым Блонделем (1629 г.). После этого и католическим ученым стало трудно доказывать его подлинность. В XVIII веке братья Баллерини, католики, доказали неподлинность некоторых статей из сборника Лже-Исидора, которые еще продолжали считаться подлинными. Ныне уже никто не сомневается в том, что компиляция Лже-Исидора переполнена фальсификатами, и общепринятым его названием стало «Сборник лже-декреталов Псевдо-Исидора» (Collectio falsarum decretamm Isidori Mercatori).
Однако в свое время сборник произвел целый переворот в праве Западной Церкви. Именно начиная с этого сборника декреталы Римских первосвященников стали по важности занимать первое место среди источников церковного права. При решении трудных вопросов определения Римских пап с этих пор получают решающее значение. Недаром В. Н. Бенешевич писал, что в области церковного права великий раскол произошел в IX веке, когда на Востоке появился «Номоканон» в редакции Патриарха Фотия, а на Западе — сборник Лже-Исидора[106].
Несколько ранее появления Лжс-Исидоровой компиляции, в 827 г., аббатом Ансегизом был составлен Сборник капитуляров Франкских императоров Карла Великого, Людовика Благочестивого и Лотаря.
Сборник состоит из 4 частей, две первые содержат законы императоров по церковным делам, две последние — по гражданским. Около середины IX века майнцский дьякон Бенедикт Левита, возможный составитель «Лже-Исидоровых декреталов», составил три дополнительные книги капитуляров, якобы пропущенных аббатом Ансегизом. В действительности же это — лжекапитуляры, которые содержат в себе разнородный материал, почерпнутый из римского и германского обычного права, из Священного писания и творений Отцов Церкви, из канонических сборников, причем с фальсифицированными дополнениями и изменениями.
Как и на Востоке, на Западе получили распространение сборники правил о покаянии, так называемые пенитенциалы, подобные греческим канонариям. Впервые они появились в Ирландии и Британии, Грек Феодор из Тарса, посланный папой Виталианом в VII веке к англо-саксам и поставленный на Кентерберийскую кафедру, занялся приспособлением греческих и латинских покаянных правил к особенностям Британии. Из этой его деятельности возникла целая группа англо-саксонских пенитенциалов. С Британских островов пенитенциалы были перенесены во Франкское королевство монахами Колумбаном и Куммеаном, образовав здесь новую группу так называемых франкских пенитенциалов.
Источники церковного права византии X–XV веков
Постановления Соборов, Патриархов и епископов. Императорские законы
Канонисты началом нового периода в истории церковного права считают время издания «Номоканона» в редакции Патриарха Фотия — 883 г. В эту эпоху произошло отделение Римской Церкви от Вселенского Православия. Вселенские Соборы уже не созываются. Правовые определения Поместных Соборов, даже если они и получают общецерковное признание, не включаются в основной канонический кодекс Церкви, который рассматривается как уже завершенный, его составляет «Синтагма» Фотиева «Номоканона».
Константинопольская кафедра оставалась первенствующей на православном Востоке, но разгром Византии крестоносцами (1203 г.), территориальное умаление империи, теснимой турками, неоднократные попытки заключить унию с Римом подрывают ее авторитет в глазах православных негреческой национальности. В этот период рождаются Православные Церкви у славянских народов — русских, болгар, сербов, получивших крещение от Византии.
Поскольку новые правила, издаваемые Поместными Соборами, уже не вошли в канонический свод, а в связи с постоянно меняющимися обстоятельствами церковно-политической жизни необходимость в церковном правотворчестве не отпала, особо важное значение приобретают толкования канонов. Даже постановления Соборов этой эпохи приобретают характер толкований древних правил.
Главным законодательным учреждением Православной Церкви в рассматриваемый период, когда Поместные Соборы созывались нерегулярно и редко, стал Синод эндимуса Константинопольского Патриархата, так называемый домашний собор, участники которого отбирались из архиереев, случайно оказавшихся в столице.
Среди важнейших постановлений Константинопольских Синодов — «Томос единения», изданный в 920 г. при Патриархе Николае Мистике. Этим постановлением признавался действительным четвертый брак императора Льва Философа, и одновременно подтверждался канонический запрет четвертого брака. Название постановления связано с тем, что благодаря ему восстанавливался мир между церковной и государственной властью, нарушенный незаконным браком императора.
При Патриархе Луке (1156–1169 гг.) было вынесено несколько постановлений церковно-правового характера: о запрещении священникам заниматься делами, унижающими их достоинство; о том, что для низложения епископа требуется созыв Собора не менее 12 архиереев; об обязанности епископа, принявшего постриг, ждать решение Синода относительно того, может ли он дальше совершать епископское служение: о воспрещении клиру присваивать себе церковные вещи.
При Патриархе Михаиле III (1169–1177 гг.) были изданы постановления о том, что мирскими делами не могут заниматься не только священники и диаконы, но и чтецы и вообще все церковнослужители; а также о том, что без ведома Синода ни один епископ не вправе решать важные дела. При Патриархе Феодосии I (1178–1183 гг.) было издано постановление, согласно которому монастырскими настоятелями не могут назначаться лица, не имеющие пресвитерского сана. В сентябре 1186 г. при Константинопольском патриархе Василии II, в присутствии Патриархов Антиохийского и Иерусалимского и 40 митрополитов, Синод постановил, что жена готовящегося к епископской хиротонии безусловно обязана поступить в монастырь и принять постриг.
Патриархи и Патриаршие Синоды давали часто ответы на вопросы, с которыми к ним обращались. Ответы эти не были законодательными постановлениями, тем не менее многие из них со временем получали общецерковное признание как правовые нормы.
Так, к Патриарху Николаю (1086–1111 гг.) с различными вопросами обращались афонские монахи. 11 ответов Патриарха Николая получили общецерковный авторитет и вместе с вопросами были включены впоследствии в «Пидалион» и «Афинскую Синтагму». Вошли они и в нашу «Кормчую». В «Кормчую» вошли также ответы митрополита Ираклийского Никиты, жившего в XI веке, и 16 канонических ответов на вопросы архиепископа Константина Кавасилы, приписываемые епископу Китрскому Иоанну, жившему в первой половине XIII века. но принадлежащие на самом деле другому иерарху — архиепископу Охридскому Димитрию Хоматину. От Димитрия Хоматина дошло до нас около 150 трудов канонического содержания, малая часть которых включена в канонические сборники. Архиепископ Димитрий был ученым с большой эрудицией, великолепным знатоком канонов и гражданских законов.
Весьма важным источником церковного права в поздневизантийскую эпоху оставалось императорское законодательство. Императоры считались «верховными блюстителями церковного порядка». Особую значимость для церковного права получили новеллы Алексия Комнина (1084–1095 гг.) о церковном обручении и венчании брака как непременном условии его действительности.
Толкования канонов. Аристин. Зонара. Вальсамон
Характерная особенность церковного права византийской эпохи, как уже было сказано, — толкование ранее изданных правил. Толкования канонов и законов греческие юристы называли схолиями, а латинские — глоссами.
Первоначально схолии писали на полях рукописей, содержавших тексты правил; они носили характер замечаний и пояснений, касающихся отдельных слов или мест канона либо всего его текста. Но со временем некоторые из древнейших схолий были приписаны к тексту правил или даже сами становились самостоятельными правилами. Например, 60-е правило Лаодикийского Собора — по происхождению своему не соборное правило, а позднейшая схолия на 59-е правило. Правила 60 нет в древнейших списках канонов Лаодикийского Собора. Правило 12 св. Григория Неокесарийского — это тоже, по сути дела, позднейшая схолия, составленная из 56 и 75 правил св. Василия Великого.
Что касается древности схолий, то немецкий католический ученый Гергенретер обнаружил следующее: в одной из рукописей Мюнхенской библиотеки находится схолия, принадлежащая Патриарху Фотию[107]. Древними схолиями пользовались в своих толкованиях канонисты XII века Аристин, Зонара, Вальсамон.
Относительно хронологической последовательности появления их толкований в науке нет единого мнения. Последним, безусловно, появился труд Вальсамона: в толкованиях на «Номоканон» он прямо называет своих предшественников Зонару и Аристина. Но трудность представляет вопрос о том, кто написал толкования раньше: Зонара или АристИн. До XIX века преобладало мнение, что труд Зонары предшествовал труду Аристина. Беверегий относит время деятельности Зонары к царствованию Алексия Комнина[108]. Архимандрит Иоанн (Соколов) указывает 1120 год как приблизительное время написания Зонарой толкований на «Синтагму»[109]. Предшественником Аристина считал Зонару и профессор Московской духовной академии А.Ф. Лавров, впоследствии архиепископ Литовский Алексий[110]. Однако во второй половине XIX века большинство ученых стало склоняться к тому, что Аристин писал толкования на «Синопсис» раньше труда Зонары. Этой точки зрения придерживаются Цахариэ фон Лингенталь, А. С. Павлов, Н. С. Суворов, М.Е. Красножен[111].
Алексий Аристин — уроженец Эллады. Он получил юридическое образование и занимал высокую гражданскую должность, когда был вызван в столицу императором Иоанном Комнином. В Константинополе Аристин в диаконском сане занимал высшие государственные должности номофилакса, орфанотрофа, и, наконец, церковную должность великого эконома Патриаршей Церкви. Скончался он после 1166 года. В деяниях Константинопольского Собора 1166 г. в числе присутствующих на соборе упоминается великий эконом Алексий.
По поручению императора Иоанна Аристин составил толкование на канонический «Синопсис» (около 1130 г.). Вследствие краткости изложения правил в «Синопсисе» в нем было много неясностей и неточностей. Есть ошибки и в передаче содержания канонов. Но из-за краткости «Синопсис» удобен в употреблении и поэтому получил самое широкое распространение. Данным обстоятельством и объясняется выбор именно этого канонического сборника для комментирования.
В толкованиях на «Синопсис» Аристин пользовался полным текстом правил и вносил в свои комментарии выдержки из них. Пользовался он и древними схолиями на каноны. Изредка он делает ссылки и на гражданские законы по церковным делам. В своих толкованиях Аристин изъясняет буквальный смысл правил, не вдаваясь в казуистические тонкости.
По словам профессора М.Е. Красножена, Аристин «держится метода строго догматического: в большинстве случаев он изъясняет только буквальный смысл правил, указывая при этом, как должны быть понимаемы некоторые неточные и неясные слова и выражения, встречающиеся в синопсисе правила»[112].
Если об одном и том же предмете говорится в разных правилах, Аристин дает на них общее толкование. Лишь изредка он выходит за рамки изъяснения буквального смысла канонов и делает замечания относительно причин, побудивших к изданию некоторых правил, или по поводу употребления тех или иных канонов не как общецерковных правовых норм, а лишь в отдельных поместных Церквах. Обращает он внимание и на те правила, которые вышли из употребления. В тех случаях, когда текст «Синопсиса» ясен, Аристин делает замечание: «σαφης» (ясно), в «Кормчей» — «се разумно».
В руках Аристина был список «Синопсиса», в котором излагалась не вся «Синтагма» Фотиева «Номоканона»: недоставало правил Константинопольских Соборов 861 и 879 гг., а из правил Святых Отцов помещено было лишь три «Канонических послания» св. Василия Великого. В некоторых списках Аристина приведены, однако, без толкований и изложения те правила, которые не вошли в «Синопсис». По мнению А. С. Павлова, дополнения были сделаны самим Аристином[113].
Для истории русского церковного права «Синопсис» с толкованиями Аристина имеет особое значение, потому что именно он составил основу нашей «Кормчей».
Другой знаменитый византийский канонист Иоанн Зонара при императорах Алексии и Иоанне занимал должность великого друнгария виллы, т. е. начальника дворцовой стражи, первого секретаря империи и вице-председателя Императорского трибунала, председателем которого был сам василевс.
Удрученный горем о смерти жены и детей, наскучив придворными интригами, он принял постриг. Местом, где Иоанн Зонара спасался, был, по одним сведениям, Афон, а по другим, монастырь св. Гликерии. Здесь он, вдали от суеты, предался литературным трудам. Иоанн Зонара написал толкование на воскресные каноны св. Иоанна Домаскина, канон Пресвятой Богородицы, слово на крестопоклонение, житие св. Сильвестра, трактат по брачному праву, трактат о непроизвольном осквернении и два особенно значительных труда: Хронику от сотворения мира до 1118 г. и толкования на полную «Синтагму» Фотиева «Номоканона».
Толкования на «Синтагму» Фотиева «Номоканона» были составлены, вероятно, в первые годы царствования Мануила Комнина (1142–1181 гг.). Перед соборными правилами Зонара поместил краткие исторические справки о Соборах. Зонара изъяснял смысл канонов с трех точек зрения: исторической, догматической и практической. По словам А. С. Павлова, «так как в «Синтагме» содержался канонический материал, образовавшийся в продолжение многих столетий, то здесь было многое уже непонятно для греков XII века или получило на практике совсем другой смысл. Таким образом, толкователю нужно было изъяснить первоначальный, исторический смысл правил и тех или других канонических терминов и указывать обстоятельства, вызвавшие данное правило. Конечная цель толкований Зонары состояла в том, чтобы чрез снесение правил, относящихся к одному и тому же предмету, извлечь из них общее положение как каноническую догму»[114].
Сталкиваясь с мнимыми или действительными противоречиями в правилах, Зонара стремился примирить и согласовать их. При этом он, как отмечал М.Е. Красножен, исходит «из того предположения, что правила, содержащиеся в одном кодексе, основанные на одних и тех же религиозно-нравственных принципах, не могут стоять в противоречии друг другу». В толковании на 14 Апостольское правило Зонара пишет: «Не должно думать, что каноны дают противоречивые определения». По его мнению, в большинстве случаев мысль о противоречии между канонами возникает у читателя вследствие неточности формулировок.
В случае действительно неустранимого расхождения в правилах Зонара при решении вопроса о предпочтении нормы одного из несогласующихся канонов на первое место ставит Апостольские правила; правилам Вселенских Соборов он отдает предпочтение перед правилами Поместных, а те, в свою очередь, предпочитает Отеческим канонам. Кроме того, Зонара исходит из юридического принципа «lex posterior derogat priori» («последующий закон отменяет предыдущий»). Он также склонен отдавать предпочтение тому правилу, которое «более человеколюбиво», т. е. содержит более мягкую санкцию.
Установив каноническую догму, Зонара входит в разъяснение казусов церковно-канонической практики, сообщает различные исторические подробности. Так, в толковании на 13 правило св. Василия Великого: «Убиение на брани Отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но, может быть, добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистые руки, три года удержалися от приобщения токмо Святых тайн», — Зонара приводит случай из истории: «Когда император Никифор Фока стал требовать, чтобы убиваемые на войне причислялись к мученикам и, подобно им, были чтимы и прославляемы, тогдашние архиереи представляли со своей стороны, что такое чествование было бы несправедливо, и не быв выслушаны, воспользовались наконец словами Василия Великого как правилом, говоря: «Каким образом мы можем причислить к мученикам падших на войне, когда Василий Великий отлучает их на трехлетие от таинства как имеющих нечистые руки».
Иоанн Зонара составил толкования только на «Синтагму», а не на первую часть «Номоканона», в которой помещены гражданские законы о Церкви. Поэтому им подробно не рассматривается вопрос об отношении канонов к законам. Но общий характер его церковно-правовых воззрений ясен: он, безусловно, ставит каноны выше законов.
В своих суждениях о современной жизни Зонара проявляет редкое бесстрашие. В изъяснении 28 правила Халкидонского Собора он пишет: «Царская власть перешла в тиранию, а сенат стеснен и потерял свое значение». В толковании на 7-е правило Нео-кесарийского Собора, воспрещающего пресвитеру пиршествовать на браке двоеженца, Зонара замечает: «Но так на письме, а мы видим и Патриарха и различных митрополитов, пиршествовавших с царем, вступившим во второй брак».
Высокой оценки заслуживает научная щепетильность Зонары. В выводах он всегда осторожен, и там, где разрешение вопроса из-за недостаточности материала, которым он располагал, превышает его возможности, он откровенно признается в этом.
По характеристике М.Е. Красножена, «язык, которым написаны толкования (толкования Зонары, — В. Ц.) отличается ясностью и простотою, но эта простота не мешает… речи Зонары быть весьма красивою и образною. Иногда Зонара начинает толкование словами, которые служат к нему как бы эпиграфом, любит прибегать к сравнениям и сопоставлениям, пользуется случаем привести общепризнанные истины нравственного характера, заимствуя их иногда у поэтов и мудрецов, и особенно часто ищет доказательства справедливости своих слов в Священном Писании»[115].
Последним по времени, но вероятно, самым авторитетным канонистом XII века был Феодор Вальсамон. Он родился в Константинополе, в столице начал и свое служение Церкви. При императоре Мануиле он уже занимал должности патриаршего номофилакса и хартофилакса. Вальсамон прославился как знаток церковного и светского права; и эта его слава способствовала его возведению на Антиохийский престол в 1193 г. при императоре Исааке Ангеле. Но Вальсамон не покинул Константинополь, ибо Антиохия была тогда занята крестоносцами.
По рассказу Никиты Хониата, император Исаак Ангел, желая возвести на столичную кафедру Иерусалимского Патриарха Досифея, который некогда предсказал Исааку императорскую порфиру, обратился к Феодору Вальсамону со словами, что он хотел бы перевести его с Антиохийской кафедры на Константинопольскую, но, к сожалению, этого не дозволяют каноны. А вот если бы он, знаток канонов, смог доказать, что такое перемещение законно, император немедленно распорядился бы о его переводе. Феодор Вальсамон нашел, что вопрос этот можно уладить. Когда же его разъяснения были представлены собору епископов, последовало императорское определение о переводе Иерусалимского Патриарха Досифея на столичную кафедру, а Феодор Вальсамон остался Антиохийским Патриархом.
Поручение составить толкования на весь «Номоканон в XIV титулах», а не на одну «Синтагму», Вальсамон получил еще до своего патриаршества от императора Мануила. Главным побуждением к этому труду было несоответствие между законами Юстиниана, вошедшими в «Номоканон», и действовавшим тогда в Византии законодательством, основанном на «Василиках».
Прямым поводом к этой работе послужил такой случай. Константинопольский Патриарх Михаил без согласия митрополита Амасийского Льва, который в течение целого года не замещал одну епископскую кафедру в своей митрополии, поставил на нее епископа, ссылаясь при этом на 1 главу 123 новеллы Юстиниана, вошедшей в 1 титул «Номоканона». Патриарху возразили: новелла утратила силу, потому что не включена в «Василики», а Патриарх настаивал, что «Номоканон» — священная книга и поэтому не может утратить силы. Император и сенат высказались против Патриарха.
И вот в толкованиях на «Номоканон» Вальсамон должен был ответить на вопрос о юридической силе законов, вошедших в «Номоканон», но не включенных в «Василики». И Вальсамон признал их утратившими силу. Поэтому в толкованиях он должен был точно отличать, какой из законов Юстиниана принят в «Василики», а какой не принят.
В изъяснении «Синтагмы» Вальсамон опирался в основном на Зонару. Часто он дословно повторял его толкования. Но по словам А. С. Павлова, Вальсамон «становится вполне оригинальным в тех случаях, когда нужно было установить отношение церковных канонов к государственным законам и примирять встречающиеся несогласия между теми и другими или разрешить какой-нибудь казуистический вопрос, возникавший в современной церковной практике»[116].
Вальсамон исходит в своих комментариях из принципа, согласно которому законы должны уступать канонам, так как последние имеют двойную санкцию: от церковных Соборов и от самих императоров, а первые — только от императоров.
В противоположность Зонаре, который всегда опирается на каноны и критикует отступления от них в современной церковной практике, Вальсамон везде пытается доказать, что современная ему церковная практика не противоречит святым канонам. Он, безусловно, оправдывает все действия императоров в делах церковного управления. Вальсамон энергично защищает преимущества Константинопольского Патриарха в сравнении с другими Патриархами (толкования на 31 Апост., 10 прав. VII Всел., 18 прав. I Всел.), часто прибегая к натяжкам.
Апологетическое отношение Вальсамона к действующему церковному праву Византии упрочило его авторитет. Уже в конце XIV века Патриарх Филофей называл его искуснейшим канонистом, голос которого решает самые запутанные вопросы. Авторитет этот также основан на поразительной учености Вальсамона, на его превосходной осведомленности в церковном и светском праве, на редком искусстве в согласовании противоречивых правовых норм.
Помимо толкований на «Номоканон в XIV титулах», Феодор Вальсамон составил 66 канонических ответов на вопросы Александрийского Патриарха Марка, которые вошли в «Афинскую Синтагму».
Толкования Аристина, Зонары и Вальсамона, авторизованные высшей церковной властью, слились с каноническим кодексом Православной Церкви. Уже в XIII веке некомментированные списки «Номоканона» были признаны устаревшими и стали выходить из употребления.
Византийское церковное право XIV столетия
В XIV веке было составлено два новых сборника церковного права, получивших широкое распространение.
В 1335 г. афонский иеромонах Матфей Властарь (до пострига он был юристом) составил превосходный словарь по церковному праву: в него вошли как каноны, так и гражданские законы. Он получил название «Алфавитная Синтагма». Словарь состоит из 24 отделов — по числу букв греческого алфавита. Под каждой буквой собраны каноны и законы, касающиеся предмета регулирования, название которого начинается с этой буквы. Отдел разделяется на главы; в каждой главе за канонами следуют гражданские законы.
Матфей Властарь часто почти буквально повторяет толкования Зонары и Вальсамона. Поскольку «Алфавитная Синтагма» является практическим руководством, ссылок на этих канонистов в ней нет.
Свой труд автор начал с предисловия, в котором дал исторический обзор своих источников: церковных и светских, в том числе и древнего римского права. В конце «Алфавитной Синтагмы» помещены сокращенное изложение «Покаянного номоканона» Иоанна Постника, канонические ответы митрополита Ираклийского Никиты, правила св. Никифора, канонические ответы, приписываемые Иоанну, епископу Китрскому, каталог чинов Константинопольской Великой Церкви, роспись архиерейских кафедр Константинопольского Патриархата и список латинских терминов, употреблявшихся без перевода в византийских юридических источниках.
Сам Матфей Властарь говорил, что своим трудом он «сократил и облегчил путь, ведущий к уразумению правил, и отнял предлог к отговорке у тех, которым не хочется заняться их изучением»[117].
Вскоре после своего издания «Алфавитная Синтагма» стала наиболее употребительным руководством по церковному праву. В XIV веке она была переведена в Сербии на славянский язык, а с XV столетия стала известна и на Руси. Но в славянском переводе «Алфавитная Синтагма» не так удобна для пользования, как в подлиннике: славянские слова, эквивалентные греческим, начинаются с других букв, и потому распределение канонов и законов по отделам в зависимости от предмета не соответствует нашему алфавиту.
Современник Матфея Властаря Константин Арменопул, номофилакс в Фессалониках, составил руководство к изучению гражданских законов — «Экзавивлос» («Шестокнижие»); около 1345 г. он добавил к нему приложение с кратким изложением источников канонического права. Этот сборник вскоре после составления был снабжен краткими схолиями. Некоторые из них усваиваются Патриарху Филофею, но большая часть их принадлежит самому Арменопулу.
Книга Арменопула была переведена в Сербии на славянский язык, однако имела там несравненно меньшее распространение, чем «Алфавитная Синтагма». Сборник Арменопула представляет собой последний серьезный опыт кодификации церковного и светского права Византии.
Постановления Соборов, Патриархов и епископов. Императорские законы
Канонисты началом нового периода в истории церковного права считают время издания «Номоканона» в редакции Патриарха Фотия — 883 г. В эту эпоху произошло отделение Римской Церкви от Вселенского Православия. Вселенские Соборы уже не созываются. Правовые определения Поместных Соборов, даже если они и получают общецерковное признание, не включаются в основной канонический кодекс Церкви, который рассматривается как уже завершенный, его составляет «Синтагма» Фотиева «Номоканона».
Константинопольская кафедра оставалась первенствующей на православном Востоке, но разгром Византии крестоносцами (1203 г.), территориальное умаление империи, теснимой турками, неоднократные попытки заключить унию с Римом подрывают ее авторитет в глазах православных негреческой национальности. В этот период рождаются Православные Церкви у славянских народов — русских, болгар, сербов, получивших крещение от Византии.
Поскольку новые правила, издаваемые Поместными Соборами, уже не вошли в канонический свод, а в связи с постоянно меняющимися обстоятельствами церковно-политической жизни необходимость в церковном правотворчестве не отпала, особо важное значение приобретают толкования канонов. Даже постановления Соборов этой эпохи приобретают характер толкований древних правил.
Главным законодательным учреждением Православной Церкви в рассматриваемый период, когда Поместные Соборы созывались нерегулярно и редко, стал Синод эндимуса Константинопольского Патриархата, так называемый домашний собор, участники которого отбирались из архиереев, случайно оказавшихся в столице.
Среди важнейших постановлений Константинопольских Синодов — «Томос единения», изданный в 920 г. при Патриархе Николае Мистике. Этим постановлением признавался действительным четвертый брак императора Льва Философа, и одновременно подтверждался канонический запрет четвертого брака. Название постановления связано с тем, что благодаря ему восстанавливался мир между церковной и государственной властью, нарушенный незаконным браком императора.
При Патриархе Луке (1156–1169 гг.) было вынесено несколько постановлений церковно-правового характера: о запрещении священникам заниматься делами, унижающими их достоинство; о том, что для низложения епископа требуется созыв Собора не менее 12 архиереев; об обязанности епископа, принявшего постриг, ждать решение Синода относительно того, может ли он дальше совершать епископское служение: о воспрещении клиру присваивать себе церковные вещи.
При Патриархе Михаиле III (1169–1177 гг.) были изданы постановления о том, что мирскими делами не могут заниматься не только священники и диаконы, но и чтецы и вообще все церковнослужители; а также о том, что без ведома Синода ни один епископ не вправе решать важные дела. При Патриархе Феодосии I (1178–1183 гг.) было издано постановление, согласно которому монастырскими настоятелями не могут назначаться лица, не имеющие пресвитерского сана. В сентябре 1186 г. при Константинопольском патриархе Василии II, в присутствии Патриархов Антиохийского и Иерусалимского и 40 митрополитов, Синод постановил, что жена готовящегося к епископской хиротонии безусловно обязана поступить в монастырь и принять постриг.
Патриархи и Патриаршие Синоды давали часто ответы на вопросы, с которыми к ним обращались. Ответы эти не были законодательными постановлениями, тем не менее многие из них со временем получали общецерковное признание как правовые нормы.
Так, к Патриарху Николаю (1086–1111 гг.) с различными вопросами обращались афонские монахи. 11 ответов Патриарха Николая получили общецерковный авторитет и вместе с вопросами были включены впоследствии в «Пидалион» и «Афинскую Синтагму». Вошли они и в нашу «Кормчую». В «Кормчую» вошли также ответы митрополита Ираклийского Никиты, жившего в XI веке, и 16 канонических ответов на вопросы архиепископа Константина Кавасилы, приписываемые епископу Китрскому Иоанну, жившему в первой половине XIII века. но принадлежащие на самом деле другому иерарху — архиепископу Охридскому Димитрию Хоматину. От Димитрия Хоматина дошло до нас около 150 трудов канонического содержания, малая часть которых включена в канонические сборники. Архиепископ Димитрий был ученым с большой эрудицией, великолепным знатоком канонов и гражданских законов.
Весьма важным источником церковного права в поздневизантийскую эпоху оставалось императорское законодательство. Императоры считались «верховными блюстителями церковного порядка». Особую значимость для церковного права получили новеллы Алексия Комнина (1084–1095 гг.) о церковном обручении и венчании брака как непременном условии его действительности.
Толкования канонов. Аристин. Зонара. Вальсамон
Характерная особенность церковного права византийской эпохи, как уже было сказано, — толкование ранее изданных правил. Толкования канонов и законов греческие юристы называли схолиями, а латинские — глоссами.
Первоначально схолии писали на полях рукописей, содержавших тексты правил; они носили характер замечаний и пояснений, касающихся отдельных слов или мест канона либо всего его текста. Но со временем некоторые из древнейших схолий были приписаны к тексту правил или даже сами становились самостоятельными правилами. Например, 60-е правило Лаодикийского Собора — по происхождению своему не соборное правило, а позднейшая схолия на 59-е правило. Правила 60 нет в древнейших списках канонов Лаодикийского Собора. Правило 12 св. Григория Неокесарийского — это тоже, по сути дела, позднейшая схолия, составленная из 56 и 75 правил св. Василия Великого.
Что касается древности схолий, то немецкий католический ученый Гергенретер обнаружил следующее: в одной из рукописей Мюнхенской библиотеки находится схолия, принадлежащая Патриарху Фотию[107]. Древними схолиями пользовались в своих толкованиях канонисты XII века Аристин, Зонара, Вальсамон.
Относительно хронологической последовательности появления их толкований в науке нет единого мнения. Последним, безусловно, появился труд Вальсамона: в толкованиях на «Номоканон» он прямо называет своих предшественников Зонару и Аристина. Но трудность представляет вопрос о том, кто написал толкования раньше: Зонара или АристИн. До XIX века преобладало мнение, что труд Зонары предшествовал труду Аристина. Беверегий относит время деятельности Зонары к царствованию Алексия Комнина[108]. Архимандрит Иоанн (Соколов) указывает 1120 год как приблизительное время написания Зонарой толкований на «Синтагму»[109]. Предшественником Аристина считал Зонару и профессор Московской духовной академии А.Ф. Лавров, впоследствии архиепископ Литовский Алексий[110]. Однако во второй половине XIX века большинство ученых стало склоняться к тому, что Аристин писал толкования на «Синопсис» раньше труда Зонары. Этой точки зрения придерживаются Цахариэ фон Лингенталь, А. С. Павлов, Н. С. Суворов, М.Е. Красножен[111].
Алексий Аристин — уроженец Эллады. Он получил юридическое образование и занимал высокую гражданскую должность, когда был вызван в столицу императором Иоанном Комнином. В Константинополе Аристин в диаконском сане занимал высшие государственные должности номофилакса, орфанотрофа, и, наконец, церковную должность великого эконома Патриаршей Церкви. Скончался он после 1166 года. В деяниях Константинопольского Собора 1166 г. в числе присутствующих на соборе упоминается великий эконом Алексий.
По поручению императора Иоанна Аристин составил толкование на канонический «Синопсис» (около 1130 г.). Вследствие краткости изложения правил в «Синопсисе» в нем было много неясностей и неточностей. Есть ошибки и в передаче содержания канонов. Но из-за краткости «Синопсис» удобен в употреблении и поэтому получил самое широкое распространение. Данным обстоятельством и объясняется выбор именно этого канонического сборника для комментирования.
В толкованиях на «Синопсис» Аристин пользовался полным текстом правил и вносил в свои комментарии выдержки из них. Пользовался он и древними схолиями на каноны. Изредка он делает ссылки и на гражданские законы по церковным делам. В своих толкованиях Аристин изъясняет буквальный смысл правил, не вдаваясь в казуистические тонкости.
По словам профессора М.Е. Красножена, Аристин «держится метода строго догматического: в большинстве случаев он изъясняет только буквальный смысл правил, указывая при этом, как должны быть понимаемы некоторые неточные и неясные слова и выражения, встречающиеся в синопсисе правила»[112].
Если об одном и том же предмете говорится в разных правилах, Аристин дает на них общее толкование. Лишь изредка он выходит за рамки изъяснения буквального смысла канонов и делает замечания относительно причин, побудивших к изданию некоторых правил, или по поводу употребления тех или иных канонов не как общецерковных правовых норм, а лишь в отдельных поместных Церквах. Обращает он внимание и на те правила, которые вышли из употребления. В тех случаях, когда текст «Синопсиса» ясен, Аристин делает замечание: «σαφης» (ясно), в «Кормчей» — «се разумно».
В руках Аристина был список «Синопсиса», в котором излагалась не вся «Синтагма» Фотиева «Номоканона»: недоставало правил Константинопольских Соборов 861 и 879 гг., а из правил Святых Отцов помещено было лишь три «Канонических послания» св. Василия Великого. В некоторых списках Аристина приведены, однако, без толкований и изложения те правила, которые не вошли в «Синопсис». По мнению А. С. Павлова, дополнения были сделаны самим Аристином[113].
Для истории русского церковного права «Синопсис» с толкованиями Аристина имеет особое значение, потому что именно он составил основу нашей «Кормчей».
Другой знаменитый византийский канонист Иоанн Зонара при императорах Алексии и Иоанне занимал должность великого друнгария виллы, т. е. начальника дворцовой стражи, первого секретаря империи и вице-председателя Императорского трибунала, председателем которого был сам василевс.
Удрученный горем о смерти жены и детей, наскучив придворными интригами, он принял постриг. Местом, где Иоанн Зонара спасался, был, по одним сведениям, Афон, а по другим, монастырь св. Гликерии. Здесь он, вдали от суеты, предался литературным трудам. Иоанн Зонара написал толкование на воскресные каноны св. Иоанна Домаскина, канон Пресвятой Богородицы, слово на крестопоклонение, житие св. Сильвестра, трактат по брачному праву, трактат о непроизвольном осквернении и два особенно значительных труда: Хронику от сотворения мира до 1118 г. и толкования на полную «Синтагму» Фотиева «Номоканона».
Толкования на «Синтагму» Фотиева «Номоканона» были составлены, вероятно, в первые годы царствования Мануила Комнина (1142–1181 гг.). Перед соборными правилами Зонара поместил краткие исторические справки о Соборах. Зонара изъяснял смысл канонов с трех точек зрения: исторической, догматической и практической. По словам А. С. Павлова, «так как в «Синтагме» содержался канонический материал, образовавшийся в продолжение многих столетий, то здесь было многое уже непонятно для греков XII века или получило на практике совсем другой смысл. Таким образом, толкователю нужно было изъяснить первоначальный, исторический смысл правил и тех или других канонических терминов и указывать обстоятельства, вызвавшие данное правило. Конечная цель толкований Зонары состояла в том, чтобы чрез снесение правил, относящихся к одному и тому же предмету, извлечь из них общее положение как каноническую догму»[114].
Сталкиваясь с мнимыми или действительными противоречиями в правилах, Зонара стремился примирить и согласовать их. При этом он, как отмечал М.Е. Красножен, исходит «из того предположения, что правила, содержащиеся в одном кодексе, основанные на одних и тех же религиозно-нравственных принципах, не могут стоять в противоречии друг другу». В толковании на 14 Апостольское правило Зонара пишет: «Не должно думать, что каноны дают противоречивые определения». По его мнению, в большинстве случаев мысль о противоречии между канонами возникает у читателя вследствие неточности формулировок.
В случае действительно неустранимого расхождения в правилах Зонара при решении вопроса о предпочтении нормы одного из несогласующихся канонов на первое место ставит Апостольские правила; правилам Вселенских Соборов он отдает предпочтение перед правилами Поместных, а те, в свою очередь, предпочитает Отеческим канонам. Кроме того, Зонара исходит из юридического принципа «lex posterior derogat priori» («последующий закон отменяет предыдущий»). Он также склонен отдавать предпочтение тому правилу, которое «более человеколюбиво», т. е. содержит более мягкую санкцию.
Установив каноническую догму, Зонара входит в разъяснение казусов церковно-канонической практики, сообщает различные исторические подробности. Так, в толковании на 13 правило св. Василия Великого: «Убиение на брани Отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но, может быть, добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистые руки, три года удержалися от приобщения токмо Святых тайн», — Зонара приводит случай из истории: «Когда император Никифор Фока стал требовать, чтобы убиваемые на войне причислялись к мученикам и, подобно им, были чтимы и прославляемы, тогдашние архиереи представляли со своей стороны, что такое чествование было бы несправедливо, и не быв выслушаны, воспользовались наконец словами Василия Великого как правилом, говоря: «Каким образом мы можем причислить к мученикам падших на войне, когда Василий Великий отлучает их на трехлетие от таинства как имеющих нечистые руки».
Иоанн Зонара составил толкования только на «Синтагму», а не на первую часть «Номоканона», в которой помещены гражданские законы о Церкви. Поэтому им подробно не рассматривается вопрос об отношении канонов к законам. Но общий характер его церковно-правовых воззрений ясен: он, безусловно, ставит каноны выше законов.
В своих суждениях о современной жизни Зонара проявляет редкое бесстрашие. В изъяснении 28 правила Халкидонского Собора он пишет: «Царская власть перешла в тиранию, а сенат стеснен и потерял свое значение». В толковании на 7-е правило Нео-кесарийского Собора, воспрещающего пресвитеру пиршествовать на браке двоеженца, Зонара замечает: «Но так на письме, а мы видим и Патриарха и различных митрополитов, пиршествовавших с царем, вступившим во второй брак».
Высокой оценки заслуживает научная щепетильность Зонары. В выводах он всегда осторожен, и там, где разрешение вопроса из-за недостаточности материала, которым он располагал, превышает его возможности, он откровенно признается в этом.
По характеристике М.Е. Красножена, «язык, которым написаны толкования (толкования Зонары, — В. Ц.) отличается ясностью и простотою, но эта простота не мешает… речи Зонары быть весьма красивою и образною. Иногда Зонара начинает толкование словами, которые служат к нему как бы эпиграфом, любит прибегать к сравнениям и сопоставлениям, пользуется случаем привести общепризнанные истины нравственного характера, заимствуя их иногда у поэтов и мудрецов, и особенно часто ищет доказательства справедливости своих слов в Священном Писании»[115].
Последним по времени, но вероятно, самым авторитетным канонистом XII века был Феодор Вальсамон. Он родился в Константинополе, в столице начал и свое служение Церкви. При императоре Мануиле он уже занимал должности патриаршего номофилакса и хартофилакса. Вальсамон прославился как знаток церковного и светского права; и эта его слава способствовала его возведению на Антиохийский престол в 1193 г. при императоре Исааке Ангеле. Но Вальсамон не покинул Константинополь, ибо Антиохия была тогда занята крестоносцами.
По рассказу Никиты Хониата, император Исаак Ангел, желая возвести на столичную кафедру Иерусалимского Патриарха Досифея, который некогда предсказал Исааку императорскую порфиру, обратился к Феодору Вальсамону со словами, что он хотел бы перевести его с Антиохийской кафедры на Константинопольскую, но, к сожалению, этого не дозволяют каноны. А вот если бы он, знаток канонов, смог доказать, что такое перемещение законно, император немедленно распорядился бы о его переводе. Феодор Вальсамон нашел, что вопрос этот можно уладить. Когда же его разъяснения были представлены собору епископов, последовало императорское определение о переводе Иерусалимского Патриарха Досифея на столичную кафедру, а Феодор Вальсамон остался Антиохийским Патриархом.
Поручение составить толкования на весь «Номоканон в XIV титулах», а не на одну «Синтагму», Вальсамон получил еще до своего патриаршества от императора Мануила. Главным побуждением к этому труду было несоответствие между законами Юстиниана, вошедшими в «Номоканон», и действовавшим тогда в Византии законодательством, основанном на «Василиках».
Прямым поводом к этой работе послужил такой случай. Константинопольский Патриарх Михаил без согласия митрополита Амасийского Льва, который в течение целого года не замещал одну епископскую кафедру в своей митрополии, поставил на нее епископа, ссылаясь при этом на 1 главу 123 новеллы Юстиниана, вошедшей в 1 титул «Номоканона». Патриарху возразили: новелла утратила силу, потому что не включена в «Василики», а Патриарх настаивал, что «Номоканон» — священная книга и поэтому не может утратить силы. Император и сенат высказались против Патриарха.
И вот в толкованиях на «Номоканон» Вальсамон должен был ответить на вопрос о юридической силе законов, вошедших в «Номоканон», но не включенных в «Василики». И Вальсамон признал их утратившими силу. Поэтому в толкованиях он должен был точно отличать, какой из законов Юстиниана принят в «Василики», а какой не принят.
В изъяснении «Синтагмы» Вальсамон опирался в основном на Зонару. Часто он дословно повторял его толкования. Но по словам А. С. Павлова, Вальсамон «становится вполне оригинальным в тех случаях, когда нужно было установить отношение церковных канонов к государственным законам и примирять встречающиеся несогласия между теми и другими или разрешить какой-нибудь казуистический вопрос, возникавший в современной церковной практике»[116].
Вальсамон исходит в своих комментариях из принципа, согласно которому законы должны уступать канонам, так как последние имеют двойную санкцию: от церковных Соборов и от самих императоров, а первые — только от императоров.
В противоположность Зонаре, который всегда опирается на каноны и критикует отступления от них в современной церковной практике, Вальсамон везде пытается доказать, что современная ему церковная практика не противоречит святым канонам. Он, безусловно, оправдывает все действия императоров в делах церковного управления. Вальсамон энергично защищает преимущества Константинопольского Патриарха в сравнении с другими Патриархами (толкования на 31 Апост., 10 прав. VII Всел., 18 прав. I Всел.), часто прибегая к натяжкам.
Апологетическое отношение Вальсамона к действующему церковному праву Византии упрочило его авторитет. Уже в конце XIV века Патриарх Филофей называл его искуснейшим канонистом, голос которого решает самые запутанные вопросы. Авторитет этот также основан на поразительной учености Вальсамона, на его превосходной осведомленности в церковном и светском праве, на редком искусстве в согласовании противоречивых правовых норм.
Помимо толкований на «Номоканон в XIV титулах», Феодор Вальсамон составил 66 канонических ответов на вопросы Александрийского Патриарха Марка, которые вошли в «Афинскую Синтагму».
Толкования Аристина, Зонары и Вальсамона, авторизованные высшей церковной властью, слились с каноническим кодексом Православной Церкви. Уже в XIII веке некомментированные списки «Номоканона» были признаны устаревшими и стали выходить из употребления.
Византийское церковное право XIV столетия
В XIV веке было составлено два новых сборника церковного права, получивших широкое распространение.
В 1335 г. афонский иеромонах Матфей Властарь (до пострига он был юристом) составил превосходный словарь по церковному праву: в него вошли как каноны, так и гражданские законы. Он получил название «Алфавитная Синтагма». Словарь состоит из 24 отделов — по числу букв греческого алфавита. Под каждой буквой собраны каноны и законы, касающиеся предмета регулирования, название которого начинается с этой буквы. Отдел разделяется на главы; в каждой главе за канонами следуют гражданские законы.
Матфей Властарь часто почти буквально повторяет толкования Зонары и Вальсамона. Поскольку «Алфавитная Синтагма» является практическим руководством, ссылок на этих канонистов в ней нет.
Свой труд автор начал с предисловия, в котором дал исторический обзор своих источников: церковных и светских, в том числе и древнего римского права. В конце «Алфавитной Синтагмы» помещены сокращенное изложение «Покаянного номоканона» Иоанна Постника, канонические ответы митрополита Ираклийского Никиты, правила св. Никифора, канонические ответы, приписываемые Иоанну, епископу Китрскому, каталог чинов Константинопольской Великой Церкви, роспись архиерейских кафедр Константинопольского Патриархата и список латинских терминов, употреблявшихся без перевода в византийских юридических источниках.
Сам Матфей Властарь говорил, что своим трудом он «сократил и облегчил путь, ведущий к уразумению правил, и отнял предлог к отговорке у тех, которым не хочется заняться их изучением»[117].
Вскоре после своего издания «Алфавитная Синтагма» стала наиболее употребительным руководством по церковному праву. В XIV веке она была переведена в Сербии на славянский язык, а с XV столетия стала известна и на Руси. Но в славянском переводе «Алфавитная Синтагма» не так удобна для пользования, как в подлиннике: славянские слова, эквивалентные греческим, начинаются с других букв, и потому распределение канонов и законов по отделам в зависимости от предмета не соответствует нашему алфавиту.
Современник Матфея Властаря Константин Арменопул, номофилакс в Фессалониках, составил руководство к изучению гражданских законов — «Экзавивлос» («Шестокнижие»); около 1345 г. он добавил к нему приложение с кратким изложением источников канонического права. Этот сборник вскоре после составления был снабжен краткими схолиями. Некоторые из них усваиваются Патриарху Филофею, но большая часть их принадлежит самому Арменопулу.
Книга Арменопула была переведена в Сербии на славянский язык, однако имела там несравненно меньшее распространение, чем «Алфавитная Синтагма». Сборник Арменопула представляет собой последний серьезный опыт кодификации церковного и светского права Византии.
Церковно-правовые источники балканских церквей
Первые славянские переводы византийских «Номоканонов»
Славяне получили христианское просвещение в Византии. В первые века христианской истории южных славян их Церкви находились в юрисдикции Константинопольского Патриарха.
Святыми Кириллом и Мефодием и их учениками были переведены на славянский язык Библейские и богослужебные книги, отдельные творения Святых Отцов. Переводились и канонические сборники. Первый из византийских канонических сборников, переведенных на славянский язык, — «Номоканон в 50 титулах» Иоанна Схоластика (IX в.). Об этом переводе есть упоминание в Паннонском житии св. Мефодия: «Тогда же и Номоканон рекше закону правилу и отеческих книг преложи»[118]. Сохранилась рукопись переводного «Номоканона», называемая Устюжской. Эта рукопись русского происхождения, относится к XVIII веку, но представляет собой список с более древнего манускрипта, выполненного еще в Х веке в Болгарии. Сам же перевод сделан во второй половине IX столетия, вероятно, св. Мефодием.
По словам профессора Н. С. Суворова, «переведено ли было вместе и церковное законодательство императора Юстиниана по сборнику из 87 глав, неизвестно, так как в единственном известном теперь науке славянском рукописном сборнике, в котором содержится первоначальный славянский перевод этого “Номоканона”, имеются лишь некоторые из этих 87 глав, притом в беспорядочной комбинации со статьями “Прохирона”»[119].
В сборнике помещена также компиляция из «Эклоги» Льва Исавра и Константина Копронима под названием «Закон судный людем». В некоторых последних рукописях «Закон судный» именуется «Судебником царя Константина». Этот «Номоканон» употреблялся в славянских Церквах, в том числе и на Руси до XIII века.
Одновременно с ним пользовались и славянским переводом «Номоканона в XIV титулах» в первой редакции. По мнению профессора А. С. Павлова, «перевод этого «Номоканона» и «Синтагмы» сделан был у нас в России при великом князе Ярославе — «книголюбце», о котором замечено в «Начальной Летописи», что он собрал писцов многих и преложил с греческого языка на русский много книг, необходимых для просвещения Руси»[120].
Однако тщательное изучение языка, которым написана так называемая Ефремовская «Кормчая», дало основание профессору А.И. Соболевскому датировать ее перевод концом Х века, а местом появления считать восточную Болгарию[121]. Профессор С. В. Троицкий, соглашаясь с Соболевским по поводу географической атрибуции перевода, относит его, однако, к эпохе более ранней. «По новым исследованиям, — отмечает он, — этот «Номоканон» был переведен в восточной Болгарии в эпоху болгарского царя Симеона (892–927 гг.), в конце IX или в начале X века одним из литературных кружков»[122].
«Кормчая книга» святого Саввы Сербского
Исключительно важное значение для права славянских церквей имела «Кормчая книга» св. Саввы Сербского. Русские ученые профессор А. С. Павлов, академик Е. Е. Голубинский считали, что св. Савва сам подобрал греческие источники для своего сборника и перевел их на славянский язык[123].
Однако еще в XIX веке хорватский ученый Б. Ягич высказал предположение о том, что «Кормчую» перевели русские монахи на Афоне, а св. Савва дал уже готовому славянскому переводу сербскую редакцию[124]. С этой точкой зрения согласились русские ученые — М.Н. Сперанский, А.И. Соболевский, А. В. Соловьев и сербские — Ф. Миклошич, А. Белич[125]. Другие сербские авторы — епископ Никодим (Милаш), Ч. Митрович — считают, что св. Савва только возглавил работу по составлению и переводу «Кормчей», но сам в ней не участвовал[126].
Профессор С. В. Троицкий, однако, склоняется к мысли об авторстве св. Саввы. Наличие в тексте «Кормчей» слов русского происхождения он объясняет тем, что из-за недостатка в сербском народном языке многих церковных и юридических терминов сербский переводчик св. Савва должен был использовать слова, которые он нашел в русских церковных книгах на Афоне[127].
В Рашском списке «Кормчей» и в некоторых других древних списках есть приписка: «Изыде же на свет нашего языка Божественное се писание потшанием и любовию многою желанием из млада освещеннаго благочестиваго и преосвященнаго и пръвага архиепспа всее срьбскые земле кир Саввы»[128].
По мнению современного исследователя «Кормчей» Я. Н. Щапова, «степень участия в создании «Кормчей» первого архиепископа Сербии Саввы, создателя ее автокефальной организации, ставшего ее главой в 1219 г., не ясна. Несомненна его решающая роль в признании нового сборника официальным кодексом права Церкви и распространении его в стране. Очень вероятна его роль как составителя этой «Кормчей», но только из материала, отстоящего от времени его работы примерно на 50 лет и, следовательно, переведенного заранее. Вопросы о переводе самим Саввой отдельных частей «Кормчей», о характере и составе существовавшего до XIII века «Номоканона» с толкованиями до специальных лингвистических и исторических исследований остаются открытыми»[129].
Местом составления «Кормчей» является, вероятно, Хиландарский монастырь на Афоне. Работа над составлением этого сборника была продолжена святым в монастыре Филокали, близ Солуни.
В свою «Кормчую» св. Савва включил перевод разнородного церковно-правового материала. Из Фотиева «Номоканона» он заимствовал оба предисловия и систематический указатель канонов. В «Кормчую» включены византийский сборник императорских законов о Церкви Иоанна Схоластика в 87 главах, «Прохирон», новеллы императора Алексия Комнина о браке. Но основу «Кормчей» составил «Синопсис» Стефана Ефесского, истолкованный и дополненный Аристином. Однако в некоторых местах, где толкования Аристина не удовлетворяли составителя, он заменял их толкованиями Зонары. «Синопсис» с толкованиями Аристина, в котором правила приводились в кратком изложении, св. Савва выбрал ради удобства пользования своей «Кормчей». Ведь этот сборник был предназначен для того, чтобы соединить в себе все необходимые в церковной практике правила и законы, и если бы в нем помещены были полные тексты канонов, он оказался бы слишком громоздок.
Давая оценку «Кормчей книги» св. Саввы, С. В. Троицкий писал: «Когда св. Савва, архиепископ Сербский, в начале XIII века редактировал свой церковно-гражданский законник для Сербской Церкви и государства, он производил строгий выбор между византийскими источниками канонов и законов о Церкви. Как строго православный и хороший канонист, он отбросил все источники теории цезарепапизма, так как эта теория не отвечала ни догматическому, ни каноническому учению о епископате как единственном носителе церковной власти, ни политическим условиям Сербии, где царской власти в то время еще не существовало… Св. Савва, в отличие от Болгарской и Русской Церквей, не включил в свой «Номоканон» ни один труд из канонических византийских источников, которые признавали унитарную идеологию цезарепапизма или теорию восточного папизма и решительно встал на почву диархической теории симфонии… Хотя Эклога больше отвечала юридической и экономической жизни славянских народов, однако по причине цезарепапистического характера ее предисловия и своего происхождения от царей-иконоборцев, она не вошла в состав сербского «Номоканона». Между тем она еще с IX века действовала в Болгарии, сначала в своем греческом оригинале, а затем в болгарском переводе… Действовала она и на Руси»[130].
В Сербии «Кормчая» св. Саввы сразу после ее составления была разослана по епархиям как «Законник Св. Отец» и служила главным источником не только церковного, но и государственного права, так что позднейший «Законник» короля Стефана и «Синтагма» Властаря в сербском переводе считались лишь дополнениями к основному кодексу — «Кормчей св. Саввы».
В 1221 г. «Кормчая» была послана в Болгарию, где также получила официальное признание.
«Кормчая книга» на Руси
В Болгарию к полунезависимому деспоту (князю) Иакову Святославу (русского происхождения, вероятно родом из Галиции) обратился Киевский митрополит Кирилл с просьбой прислать ему на Русь «Кормчую» св. Саввы. В 1262 г. деспот Иаков Святослав выслал на Русь список «Кормчей», сопроводив его посланием к митрополиту. Эту книгу Иаков Святослав назвал «Зонарой», хотя на самом деле почти все толкования на каноны, помещенные в «Кормчей», принадлежат не Зонаре, а Аристину. Южные славяне назвали сборник именем, которое у них вслед за греками сделалось нарицательным для всякого толкователя канонов.
«Кормчая» была зачитана на Соборе, созванном митрополитом Кириллом во Владимире-на-Клязьме в 1272 г., и получила одобрение. Впоследствии она многократно переписывалась. Образовалось две фамилии списков «Кормчей книги»: рязанская и софийская.
Тексты рязанской фамилии ближе к той рукописи, которая была прислана из Болгарии при митрополите Кирилле. Список с этой рукописи преемник Кирилла митрополит Максим послал в Рязань по просьбе Рязанского епископа Иосифа. В 1284 г. он был переписан здесь и положен на хранение в кафедральном соборе «на уведение разуму и на послушание верным и послушающим»[131]. Этот список сохранился. От него и пошла так называемая рязанская фамилия рукописей «Кормчей».
Софийская фамилия берет начало от «Кормчей», написанной для Новгородского архиепископа Климента одновременно с рязанским списком и положенной на хранение в св. Софии на «почитание священником и на послушание христианам»[132]. Этот софийский список тоже сохранился. Софийская фамилия списков «Кормчей» заметно отличается от сербского списка св. Саввы, В основу софийской фамилии положена не «Кормчая» св. Саввы, а первый славянский перевод «Номоканона в XIV титулах», выполненный в Восточной Болгарии на рубеже IX–X вв., который, однако, испытал на себе влияние Сербской «Кормчей». Оно выражено в том, что в софийский список внесены были толкования на правила, которых не было в первоначальном славянском «Номоканоне» Патриарха Фотия, и добавлены правила Соборов 861 и 879 гг., а также некоторые другие статьи, не известные прежнему «Номоканону».
Главные различия между этими двумя распространенными на Руси фамилиями списков «Кормчей» состоят в следующем: во-первых, в списках рязанской фамилии правила даны в сокращении, а в рукописях софийской фамилии приводится их полный текст; во-вторых, в сборники софийской фамилии включались статьи русского происхождения, которых нет в списках рязанской фамилии.
В 1649 г. в Москве при царе Алексее и Патриархе Иосифе было предпринято первое печатное издание «Кормчей книги». В основу этого издания легла рязанская редакция, близкая к сербскому переводу св. Саввы. Печатание «Кормчей» закончилось в 1650 году.
Патриарх Никон подверг только что изданную «Кормчую» ревизии. Им было исправлено 50 страниц книги; в свою очередь в новую Никоновскую редакцию были внесены существенные дополнения. В 1653 г. экземпляры печатной «Кормчей» были разослали по епархиям, монастырям, приходам. Высланы они были и на Балканы — в Болгарию и Сербию.
Печатная «Кормчая» в первой, Иосифовской, редакции была переиздана в Варшаве старообрядцами в 1786 г., а через 100 лет в 1888 г., ее перепечатали в московской единоверческой типографии. Последнее издание Иосифовской редакции печатной «Кормчей» вышло в Москве в 1913 г.
В 1787 г. Святейший Синод переиздал Никоновскую редакцию «Кормчей» с некоторыми изменениями, включая перестановку глав. Эта книга была переиздана также в 1804, 1810, 1816, 1827 и 1834 годах; после 1834 г. прекратился выпуск очередных переизданий в связи с выходом «Книги правил».
Введением в печатную «Кормчую» в Никоновской редакции послужило несколько исторических сказаний; об установлении автокефалии Русской, Болгарской и Сербской Церквей, о крещении Руси и поставлении в ней Патриархов, о поставлении на царство Михаила Федоровича Романова и на патриаршество его отца Филарета, сказание о 7 Вселенских Соборах, сказание о 16 Соборах (Вселенских и Поместных), правила которых вошли в «Кормчую».
Затем следует «Номоканон» Патриарха Фотия с двумя предисловиями; в него включены только титулы (грани) с указанием канонов, Гражданские законы, помещенные в греческом «Номоканоне» под этими титулами, перенесены в 44 главу «Кормчей».
Первая часть «Кормчей» состоит из 41 главы. Главы 1-37 содержат канонический «Синопсис» с толкованиями Аристина, а в некоторых местах — толкованиями Зонары и еще одного неизвестного толкователя. Главы 38–41 составляют дополнения к «Синопсису».
С 42 главы начинается вторая часть печатного издания «Кормчей», которая содержит, в основном, законы византийских императоров: сборник из 87 титулов Иоанна Схоластика (гл. 42); три новеллы императора Алексия Комнина о церковном обручении и венчании браков (гл. 43); гражданские законы из «Номоканона» Патриарха Фотия (гл. 44); извлечения из законов Моисея о наказаниях за преступления (гл. 45); «Закон судный людем» — болгарская компиляция, в основу которой легла «Эклога» (гл. 46); полемическое сочинение против латинян Никиты Стифата (XI в). и другое полемическое сочинение неизвестного автора, направленное против латинян (гл. 47–48); «Градский закон» — полный перевод «Прохирона» (гл. 49); «Эклога» Льва и Константина с сокращениями (гл. 50); статья «О браках» (гл. 51); византийские статьи на тему о незаконных браках (гл. 52); «Томос единения» — 920 г. (гл. 53); канонические ответы Патриарха Николая Грамматика (гл. 54); канонические ответы Никиты, митрополита Ираклийского, относящиеся к концу XI века (гл. 55); правило св. Мефодия, Константинопольского Патриарха (IX в.), о принятии в Церковь отпадших от Православия (гл. 56); «правило иереом, иже не облачаются во вся священныя ризы». (гл. 57); извлечения из правил Патриарха Константинопольского св. Никифора Исповедника (гл. 58); отрывки из канонических ответов, надписанных именем Иоанна, епископа Китрского, а на деле принадлежащих архиепископу Димитрию Хоматину (гл. 59); «Архиерейское поучение новопоставленному священнику», единственная статья русского происхождения (гл. 60); канонические ответы Патриарха Александрийского Тимофея, дополнительные к его ответам, помещенным в 32 главу «Кормчей» (гл. 61); правила Василия Великого о монастырях и монахах (гл. 62–65); статья «О священных одеждах и особах» (гл. 66–69); трактат Тимофея, Константинопольского пресвитера VI века, о приеме в Церковь еретиков (гл. 70); выписки из «Пандект» греческого монаха Никона Черногорца, жившего в XII веке, о важности церковных правил (гл. 71).
В конце «Кормчей книги», вне глав, по указанию Патриарха Никона помещены три статьи: «Известие» о названии и издании этого сборника, подложная дарственная грамота Константина Великого папе Сильвестру и «Сказание» об отделении Римской Церкви от Восточной.
«Номоканон при Большом Требнике»
«Номоканон», помещенный в конце Большого Требника, представляет собой сокращенный и переработанный свод правил, заимствованных главным образом из основного канонического кодекса Православной Церкви. Отсюда и его полное название «Номоканон, сиречь Законоправильник, имея Правила, по сокращению, Святых Апостолов, Великого Василия и Святых Соборов».
Первоначально этот «Номоканон» представлял собой отдельную книгу, не связанную с Требником; ее назначением было прежде всего служить руководством для духовников.
Сборник греческого происхождения. Точное время его составления неизвестно, но хронологические пределы появления устанавливаются вполне определенно; в «Номоканоне» ссылки даны на «Алфавитную Синтагму» Матфея Властаря, составленную ранее середины XIV века, а первые дошедшие до нас списки «Номоканона» (хранящиеся в Британском музее и библиотеке Тюбингенского университета) восходят к концу XV столетия.
Профессор А. С. Павлов в своем исследовании, посвященном этому памятнику церковного права, относит время его появления к первой половине XV века, «Номоканон» составлен на Афоне монашествующими духовниками. Высокий авторитет Святой Горы в православном мире способствовал широкому и скорому распространению сборника, хотя на Востоке он никогда не издавался как официальный, санкционированный иерархической властью. В Греческих Церквах этот «Номоканон», существовавший во многих рукописных редакциях, вышел из практического употребления в начале XIX века, вскоре после первого издания «Екзомологитария» св. Никодима Святогорца (Венеция, 1796 г.) общепринятого в Греческой Церкви руководства для духовников.
Наш «Номоканон при Большом Требнике» представляет собой только часть — вторую половину греческого оригинала, первая половина которого имеет литургико-пасторологический характер: она содержит краткое изображение религиозно-нравственных качеств духовника, чинопоследование исповеди и наставление о способе наложения епитимий. Эта часть греческого подлинника в русских печатных изданиях отделена от «Номоканона» и помещена в самом «Требнике» в чинопоследовании исповеди.
По мнению профессора А. С. Павлова, в основу «Номоканона» лег пенитенциал, усваиваемый Патриарху Константинопольскому Иоанну Постнику, с его сокращенными сроками епитимий. «О всем нашем «Номоканоне», — отмечал Павлов, — следует сказать, что он есть не более как новая для своего времени хорошо продуманная редакция Постникова Номоканона»[133].
Однако в «Номоканоне» ссылки на правила св. Иоанна Постника встречаются весьма редко, причем каждый раз они даны не непосредственно на Иоанна Постника, а на «Синтагму» Матфея Властаря, в которой помещены правила Иоанна Постника. Сроки епитимий, предусматриваемые «Номоканоном при Большом Требнике», почти во всех случаях соответствуют не тем, которые предлагаются у Иоанна Постника, а установленным в правилах, вошедших в основной канонический кодекс Православной Церкви — в «Синтагму» Фотиева «Номоканона».
А.И. Алмазов вполне резонно замечает, что «состав самого Законоправильника при Требнике находится в прямом противоречии с пониманием этого канонического сборника А. С. Павловым не более, как особою редакциею пенитенциала Постника»[134]. С «Покаянным номоканоном» Иоанна Постника «Номоканон при Большом Требнике» связан в основном лишь тематически, епитимийным характером большинства его статей.
Славянский перевод «Номоканона при Большом Требнике» появился уже в начале XVI века. К этому столетию относится довольно большое число его южнославянских списков. Язык перевода отличается обильным употреблением сербизмов. По мнению А. С. Павлова, переводчиком был один из монахов сербского монастыря на Афоне Хиландаря. В эту эпоху упомянутый монастырь являлся центром духовного просвещения южного славянства[135].
С Балкан документ был завезен на Русь. В 1620 г. в типографии Киево-Печерской Лавры вышло первое печатное издание «Номоканона» — «Законоправильника» с предисловием иеромонаха Памвы Берынды. Памва Берында текст «Номоканона» дополнил выписками из французского издания Леунклавия «Jus graeco-romaimm» («Греко-римское право») 1596 г., которое в православном мире получило название «Арменопула» из-за помещенного в этот свод Арменопулова сокращения канонов.
Книга, изданная Памвой Берындой, быстро разошлась, и в 1624 г. иеромонах Захария Копыстенский предпринял повторное издание «Номоканона». Иеромонах Захария очистил язык документа от сербизмов, которые сохранялись в издании Памвы Берынды, отредактировал его и дополнил новыми пояснениями и статьями, заимствованными из других источников.
Третье киевское издание «Номоканона» вышло в 1629 г. с предисловием архимандрита Киево-Печерской Лавры Петра Могилы, впоследствии митрополита. В издание Захария Копыстенского были внесены новые дополнения — «пристежения». В 1646 г. издание Петра Могилы было воспроизведено во Львове. Предисловие к нему составлено епископом Львовским Арсением Желиборским.
В 1639 г., при Патриархе Иоасафе I появилось первое московское издание «Номоканона». Особенность его в том, что в Москве «Номоканон» вышел не отдельной книгой, а как приложение к «Требнику». Образцом для него послужил «Номоканон» с предисловием Захарии Копыстенского. В московском издании сделан ряд исправлений киевского оригинала.
В 1651 г., при Патриархе Иосифе, вышло второе московское издание «Номоканона», опять в соединении с «Требником». В отличие от Иоасафова издания, в нем, как отмечал профессор А. С. Павлов, «Номоканон» введен в общий состав и общий счет листов Требника, именно составляет 80 главу этой книги (на листах 663–747 об)»[136].
В 1658 г., при Патриархе Никоне, появилось третье московское издание «Номоканона» в основательно исправленном виде. Исправления явились результатом сличения книги со всеми предыдущими киевскими изданиями и греческими списками. В Никоновской ее редакции изменена первоначальная структура «Номоканона». Его первая часть, содержащая чинопоследование исповеди и наставление духовнику, была впервые отделена от второй и включена в самый «Требник», заменив там прежнее чинопоследование. Текст «Номоканона» подвергся значительному сокращению. С тех пор Никоновская редакция без изменений воспроизводилась в позднейших досинодальных и синодальных изданиях «Большого Требника».
С 1687 г. при «Малом Требнике» стало печататься сокращенное издание «Законоправильника»: «Из «Номоканона» нужнейших правил изъявление», включающее 117 статей из 226 полного «Номоканона».
Впрочем, если полагаться на нумерацию «Номоканона», то он должен состоять из 228 статей. Но это число явилось результатом типографской ошибки, которая воспроизводилась в последующих его изданиях: за 24 статьей сразу следует 28, а 25, 26 и 27 номера статей пропущены, пропущен также и номер 227 (за 226 статьей следует 228), зато 28 и 194 повторяются дважды.
По своему происхождению статьи «Номоканона», как это видно из его полного названия, восходят к Правилам Святых Апостолов, Вселенских и Поместных Соборов и Святых Отцов, главным образом Василия Великого, но также и св. Григория Нисского (ст. ст. 48, 50), Афанасия Великого (ст. 218) и Тимофея Александрийского (ст. ст. 66, 67. 83, 85, 166, 172. 215, 217, 225). Источником некоторых статей «Номоканона» являются правила, не вошедшие в основной канонический кодекс Православной Церкви, заимствованные из правил св. Иоанна Постника, Никифора Константинопольского, из «Апостольских постановлений» (ст. 214), «Алфавитной Синтагмы» Матфея Властаря и книги Арменопула. В «Номоканон при Большом Требнике» вошли также статьи, заимствованные из гражданских законов Византийской империи. О происхождении некоторых статей достоверно не известно.
Статьи «Номоканона» содержат ссылки на источники, и эти ссылки, помещаемые либо в надписании, либо в самом тексте статьи, не всегда точны. Правила воспроизводятся в «Номоканоне» в сокращении и переложении, в отдельных случаях искажающих смысл источника.
По своему назначению «Номоканон при Большом Требнике» преимущественно представляет собой епитимийный сборник — пенитенциал. Лишь около трети его статей не имеют отношения к наложению епитимий и совершению исповеди. Это статьи о храме и богослужении, о таинстве Крещения, о присоединении к Православной Церкви инославных, о совершении таинства брака, о елеосвящении, о рукоположении, о постах, о погребении и поминовении усопших, правила, регламентирующие монашескую жизнь.
Включение в «Номоканон при Большом Требнике» статей разнообразного содержания позволяет ему служить не только достаточно полным руководством по духовничеству, но еще и кратким общим пособием по церковному праву для пастырей, содержащим самые необходимые церковные законы.
Средневековые источники Румынской Церкви
В Румынских княжествах первыми законодательными сборниками и по церковному, и по гражданскому праву были греческие и славянские книги. В XV веке при правителе Молдовы Стефане Великом «Алфавитная Синтагма» Матфея Властаря в славянском переводе вводится в качестве официального сборника. «Синтагма» в двух редакциях, полной и сокращенной, широко употреблялась в Валахии и Молдове до середины XVII века.
Первый канонический сборник на румынском языке вышел в 1632 г. Он составлен Евстафием из Молдовы. Это был перевод «Номоканона» Мануила Малаксы. В 1640 г. в монастыре Говоре издается еще один канонический сборник «Pravila mica» («Малый номоканон»), предназначенный для духовников. Сборник содержит 159 глав. Перевод его со славянского языка был выполнен Михаилом Моксалием.
В 1652 г. по благословлению Угровлахийского митрополита Стефана в Терговицах печатается канонический сборник, переведенный с греческого языка монахом Даниилом при помощи Игнатия Петрици и Пантелеймона Лигарида. Этот сборник получил название «Indreptarea legii» («Законоправильник»).
Сборник включает в себя предисловие и два отдела. Первый отдел, в 417 главах, в свою очередь составлен из двух сборников: «Номоканона» Мануила Малаксы и «Императорских законов» («Pravila imperatesci») Василия Лупула, компиляции, впервые изданной в 1646 г. в Молдове и содержащей византийские законы по светскому праву в румынском переводе. Во второй отдел — «Индрептареа» — вошел в сокращенном виде канонический «Синопсис» с толкованиями Аристина. За «Синопсисом» следует статья, озаглавленная «Теология», состоящая из 54 вопросов и ответов Анастасия Синаита (VII в.).
Сборник «Индрептареа», изданный по благословлению церковной власти, стал официальным каноническим сборником Румынской Православной Церкви.
Первые славянские переводы византийских «Номоканонов»
Славяне получили христианское просвещение в Византии. В первые века христианской истории южных славян их Церкви находились в юрисдикции Константинопольского Патриарха.
Святыми Кириллом и Мефодием и их учениками были переведены на славянский язык Библейские и богослужебные книги, отдельные творения Святых Отцов. Переводились и канонические сборники. Первый из византийских канонических сборников, переведенных на славянский язык, — «Номоканон в 50 титулах» Иоанна Схоластика (IX в.). Об этом переводе есть упоминание в Паннонском житии св. Мефодия: «Тогда же и Номоканон рекше закону правилу и отеческих книг преложи»[118]. Сохранилась рукопись переводного «Номоканона», называемая Устюжской. Эта рукопись русского происхождения, относится к XVIII веку, но представляет собой список с более древнего манускрипта, выполненного еще в Х веке в Болгарии. Сам же перевод сделан во второй половине IX столетия, вероятно, св. Мефодием.
По словам профессора Н. С. Суворова, «переведено ли было вместе и церковное законодательство императора Юстиниана по сборнику из 87 глав, неизвестно, так как в единственном известном теперь науке славянском рукописном сборнике, в котором содержится первоначальный славянский перевод этого “Номоканона”, имеются лишь некоторые из этих 87 глав, притом в беспорядочной комбинации со статьями “Прохирона”»[119].
В сборнике помещена также компиляция из «Эклоги» Льва Исавра и Константина Копронима под названием «Закон судный людем». В некоторых последних рукописях «Закон судный» именуется «Судебником царя Константина». Этот «Номоканон» употреблялся в славянских Церквах, в том числе и на Руси до XIII века.
Одновременно с ним пользовались и славянским переводом «Номоканона в XIV титулах» в первой редакции. По мнению профессора А. С. Павлова, «перевод этого «Номоканона» и «Синтагмы» сделан был у нас в России при великом князе Ярославе — «книголюбце», о котором замечено в «Начальной Летописи», что он собрал писцов многих и преложил с греческого языка на русский много книг, необходимых для просвещения Руси»[120].
Однако тщательное изучение языка, которым написана так называемая Ефремовская «Кормчая», дало основание профессору А.И. Соболевскому датировать ее перевод концом Х века, а местом появления считать восточную Болгарию[121]. Профессор С. В. Троицкий, соглашаясь с Соболевским по поводу географической атрибуции перевода, относит его, однако, к эпохе более ранней. «По новым исследованиям, — отмечает он, — этот «Номоканон» был переведен в восточной Болгарии в эпоху болгарского царя Симеона (892–927 гг.), в конце IX или в начале X века одним из литературных кружков»[122].
«Кормчая книга» святого Саввы Сербского
Исключительно важное значение для права славянских церквей имела «Кормчая книга» св. Саввы Сербского. Русские ученые профессор А. С. Павлов, академик Е. Е. Голубинский считали, что св. Савва сам подобрал греческие источники для своего сборника и перевел их на славянский язык[123].
Однако еще в XIX веке хорватский ученый Б. Ягич высказал предположение о том, что «Кормчую» перевели русские монахи на Афоне, а св. Савва дал уже готовому славянскому переводу сербскую редакцию[124]. С этой точкой зрения согласились русские ученые — М.Н. Сперанский, А.И. Соболевский, А. В. Соловьев и сербские — Ф. Миклошич, А. Белич[125]. Другие сербские авторы — епископ Никодим (Милаш), Ч. Митрович — считают, что св. Савва только возглавил работу по составлению и переводу «Кормчей», но сам в ней не участвовал[126].
Профессор С. В. Троицкий, однако, склоняется к мысли об авторстве св. Саввы. Наличие в тексте «Кормчей» слов русского происхождения он объясняет тем, что из-за недостатка в сербском народном языке многих церковных и юридических терминов сербский переводчик св. Савва должен был использовать слова, которые он нашел в русских церковных книгах на Афоне[127].
В Рашском списке «Кормчей» и в некоторых других древних списках есть приписка: «Изыде же на свет нашего языка Божественное се писание потшанием и любовию многою желанием из млада освещеннаго благочестиваго и преосвященнаго и пръвага архиепспа всее срьбскые земле кир Саввы»[128].
По мнению современного исследователя «Кормчей» Я. Н. Щапова, «степень участия в создании «Кормчей» первого архиепископа Сербии Саввы, создателя ее автокефальной организации, ставшего ее главой в 1219 г., не ясна. Несомненна его решающая роль в признании нового сборника официальным кодексом права Церкви и распространении его в стране. Очень вероятна его роль как составителя этой «Кормчей», но только из материала, отстоящего от времени его работы примерно на 50 лет и, следовательно, переведенного заранее. Вопросы о переводе самим Саввой отдельных частей «Кормчей», о характере и составе существовавшего до XIII века «Номоканона» с толкованиями до специальных лингвистических и исторических исследований остаются открытыми»[129].
Местом составления «Кормчей» является, вероятно, Хиландарский монастырь на Афоне. Работа над составлением этого сборника была продолжена святым в монастыре Филокали, близ Солуни.
В свою «Кормчую» св. Савва включил перевод разнородного церковно-правового материала. Из Фотиева «Номоканона» он заимствовал оба предисловия и систематический указатель канонов. В «Кормчую» включены византийский сборник императорских законов о Церкви Иоанна Схоластика в 87 главах, «Прохирон», новеллы императора Алексия Комнина о браке. Но основу «Кормчей» составил «Синопсис» Стефана Ефесского, истолкованный и дополненный Аристином. Однако в некоторых местах, где толкования Аристина не удовлетворяли составителя, он заменял их толкованиями Зонары. «Синопсис» с толкованиями Аристина, в котором правила приводились в кратком изложении, св. Савва выбрал ради удобства пользования своей «Кормчей». Ведь этот сборник был предназначен для того, чтобы соединить в себе все необходимые в церковной практике правила и законы, и если бы в нем помещены были полные тексты канонов, он оказался бы слишком громоздок.
Давая оценку «Кормчей книги» св. Саввы, С. В. Троицкий писал: «Когда св. Савва, архиепископ Сербский, в начале XIII века редактировал свой церковно-гражданский законник для Сербской Церкви и государства, он производил строгий выбор между византийскими источниками канонов и законов о Церкви. Как строго православный и хороший канонист, он отбросил все источники теории цезарепапизма, так как эта теория не отвечала ни догматическому, ни каноническому учению о епископате как единственном носителе церковной власти, ни политическим условиям Сербии, где царской власти в то время еще не существовало… Св. Савва, в отличие от Болгарской и Русской Церквей, не включил в свой «Номоканон» ни один труд из канонических византийских источников, которые признавали унитарную идеологию цезарепапизма или теорию восточного папизма и решительно встал на почву диархической теории симфонии… Хотя Эклога больше отвечала юридической и экономической жизни славянских народов, однако по причине цезарепапистического характера ее предисловия и своего происхождения от царей-иконоборцев, она не вошла в состав сербского «Номоканона». Между тем она еще с IX века действовала в Болгарии, сначала в своем греческом оригинале, а затем в болгарском переводе… Действовала она и на Руси»[130].
В Сербии «Кормчая» св. Саввы сразу после ее составления была разослана по епархиям как «Законник Св. Отец» и служила главным источником не только церковного, но и государственного права, так что позднейший «Законник» короля Стефана и «Синтагма» Властаря в сербском переводе считались лишь дополнениями к основному кодексу — «Кормчей св. Саввы».
В 1221 г. «Кормчая» была послана в Болгарию, где также получила официальное признание.
«Кормчая книга» на Руси
В Болгарию к полунезависимому деспоту (князю) Иакову Святославу (русского происхождения, вероятно родом из Галиции) обратился Киевский митрополит Кирилл с просьбой прислать ему на Русь «Кормчую» св. Саввы. В 1262 г. деспот Иаков Святослав выслал на Русь список «Кормчей», сопроводив его посланием к митрополиту. Эту книгу Иаков Святослав назвал «Зонарой», хотя на самом деле почти все толкования на каноны, помещенные в «Кормчей», принадлежат не Зонаре, а Аристину. Южные славяне назвали сборник именем, которое у них вслед за греками сделалось нарицательным для всякого толкователя канонов.
«Кормчая» была зачитана на Соборе, созванном митрополитом Кириллом во Владимире-на-Клязьме в 1272 г., и получила одобрение. Впоследствии она многократно переписывалась. Образовалось две фамилии списков «Кормчей книги»: рязанская и софийская.
Тексты рязанской фамилии ближе к той рукописи, которая была прислана из Болгарии при митрополите Кирилле. Список с этой рукописи преемник Кирилла митрополит Максим послал в Рязань по просьбе Рязанского епископа Иосифа. В 1284 г. он был переписан здесь и положен на хранение в кафедральном соборе «на уведение разуму и на послушание верным и послушающим»[131]. Этот список сохранился. От него и пошла так называемая рязанская фамилия рукописей «Кормчей».
Софийская фамилия берет начало от «Кормчей», написанной для Новгородского архиепископа Климента одновременно с рязанским списком и положенной на хранение в св. Софии на «почитание священником и на послушание христианам»[132]. Этот софийский список тоже сохранился. Софийская фамилия списков «Кормчей» заметно отличается от сербского списка св. Саввы, В основу софийской фамилии положена не «Кормчая» св. Саввы, а первый славянский перевод «Номоканона в XIV титулах», выполненный в Восточной Болгарии на рубеже IX–X вв., который, однако, испытал на себе влияние Сербской «Кормчей». Оно выражено в том, что в софийский список внесены были толкования на правила, которых не было в первоначальном славянском «Номоканоне» Патриарха Фотия, и добавлены правила Соборов 861 и 879 гг., а также некоторые другие статьи, не известные прежнему «Номоканону».
Главные различия между этими двумя распространенными на Руси фамилиями списков «Кормчей» состоят в следующем: во-первых, в списках рязанской фамилии правила даны в сокращении, а в рукописях софийской фамилии приводится их полный текст; во-вторых, в сборники софийской фамилии включались статьи русского происхождения, которых нет в списках рязанской фамилии.
В 1649 г. в Москве при царе Алексее и Патриархе Иосифе было предпринято первое печатное издание «Кормчей книги». В основу этого издания легла рязанская редакция, близкая к сербскому переводу св. Саввы. Печатание «Кормчей» закончилось в 1650 году.
Патриарх Никон подверг только что изданную «Кормчую» ревизии. Им было исправлено 50 страниц книги; в свою очередь в новую Никоновскую редакцию были внесены существенные дополнения. В 1653 г. экземпляры печатной «Кормчей» были разослали по епархиям, монастырям, приходам. Высланы они были и на Балканы — в Болгарию и Сербию.
Печатная «Кормчая» в первой, Иосифовской, редакции была переиздана в Варшаве старообрядцами в 1786 г., а через 100 лет в 1888 г., ее перепечатали в московской единоверческой типографии. Последнее издание Иосифовской редакции печатной «Кормчей» вышло в Москве в 1913 г.
В 1787 г. Святейший Синод переиздал Никоновскую редакцию «Кормчей» с некоторыми изменениями, включая перестановку глав. Эта книга была переиздана также в 1804, 1810, 1816, 1827 и 1834 годах; после 1834 г. прекратился выпуск очередных переизданий в связи с выходом «Книги правил».
Введением в печатную «Кормчую» в Никоновской редакции послужило несколько исторических сказаний; об установлении автокефалии Русской, Болгарской и Сербской Церквей, о крещении Руси и поставлении в ней Патриархов, о поставлении на царство Михаила Федоровича Романова и на патриаршество его отца Филарета, сказание о 7 Вселенских Соборах, сказание о 16 Соборах (Вселенских и Поместных), правила которых вошли в «Кормчую».
Затем следует «Номоканон» Патриарха Фотия с двумя предисловиями; в него включены только титулы (грани) с указанием канонов, Гражданские законы, помещенные в греческом «Номоканоне» под этими титулами, перенесены в 44 главу «Кормчей».
Первая часть «Кормчей» состоит из 41 главы. Главы 1-37 содержат канонический «Синопсис» с толкованиями Аристина, а в некоторых местах — толкованиями Зонары и еще одного неизвестного толкователя. Главы 38–41 составляют дополнения к «Синопсису».
С 42 главы начинается вторая часть печатного издания «Кормчей», которая содержит, в основном, законы византийских императоров: сборник из 87 титулов Иоанна Схоластика (гл. 42); три новеллы императора Алексия Комнина о церковном обручении и венчании браков (гл. 43); гражданские законы из «Номоканона» Патриарха Фотия (гл. 44); извлечения из законов Моисея о наказаниях за преступления (гл. 45); «Закон судный людем» — болгарская компиляция, в основу которой легла «Эклога» (гл. 46); полемическое сочинение против латинян Никиты Стифата (XI в). и другое полемическое сочинение неизвестного автора, направленное против латинян (гл. 47–48); «Градский закон» — полный перевод «Прохирона» (гл. 49); «Эклога» Льва и Константина с сокращениями (гл. 50); статья «О браках» (гл. 51); византийские статьи на тему о незаконных браках (гл. 52); «Томос единения» — 920 г. (гл. 53); канонические ответы Патриарха Николая Грамматика (гл. 54); канонические ответы Никиты, митрополита Ираклийского, относящиеся к концу XI века (гл. 55); правило св. Мефодия, Константинопольского Патриарха (IX в.), о принятии в Церковь отпадших от Православия (гл. 56); «правило иереом, иже не облачаются во вся священныя ризы». (гл. 57); извлечения из правил Патриарха Константинопольского св. Никифора Исповедника (гл. 58); отрывки из канонических ответов, надписанных именем Иоанна, епископа Китрского, а на деле принадлежащих архиепископу Димитрию Хоматину (гл. 59); «Архиерейское поучение новопоставленному священнику», единственная статья русского происхождения (гл. 60); канонические ответы Патриарха Александрийского Тимофея, дополнительные к его ответам, помещенным в 32 главу «Кормчей» (гл. 61); правила Василия Великого о монастырях и монахах (гл. 62–65); статья «О священных одеждах и особах» (гл. 66–69); трактат Тимофея, Константинопольского пресвитера VI века, о приеме в Церковь еретиков (гл. 70); выписки из «Пандект» греческого монаха Никона Черногорца, жившего в XII веке, о важности церковных правил (гл. 71).
В конце «Кормчей книги», вне глав, по указанию Патриарха Никона помещены три статьи: «Известие» о названии и издании этого сборника, подложная дарственная грамота Константина Великого папе Сильвестру и «Сказание» об отделении Римской Церкви от Восточной.
«Номоканон при Большом Требнике»
«Номоканон», помещенный в конце Большого Требника, представляет собой сокращенный и переработанный свод правил, заимствованных главным образом из основного канонического кодекса Православной Церкви. Отсюда и его полное название «Номоканон, сиречь Законоправильник, имея Правила, по сокращению, Святых Апостолов, Великого Василия и Святых Соборов».
Первоначально этот «Номоканон» представлял собой отдельную книгу, не связанную с Требником; ее назначением было прежде всего служить руководством для духовников.
Сборник греческого происхождения. Точное время его составления неизвестно, но хронологические пределы появления устанавливаются вполне определенно; в «Номоканоне» ссылки даны на «Алфавитную Синтагму» Матфея Властаря, составленную ранее середины XIV века, а первые дошедшие до нас списки «Номоканона» (хранящиеся в Британском музее и библиотеке Тюбингенского университета) восходят к концу XV столетия.
Профессор А. С. Павлов в своем исследовании, посвященном этому памятнику церковного права, относит время его появления к первой половине XV века, «Номоканон» составлен на Афоне монашествующими духовниками. Высокий авторитет Святой Горы в православном мире способствовал широкому и скорому распространению сборника, хотя на Востоке он никогда не издавался как официальный, санкционированный иерархической властью. В Греческих Церквах этот «Номоканон», существовавший во многих рукописных редакциях, вышел из практического употребления в начале XIX века, вскоре после первого издания «Екзомологитария» св. Никодима Святогорца (Венеция, 1796 г.) общепринятого в Греческой Церкви руководства для духовников.
Наш «Номоканон при Большом Требнике» представляет собой только часть — вторую половину греческого оригинала, первая половина которого имеет литургико-пасторологический характер: она содержит краткое изображение религиозно-нравственных качеств духовника, чинопоследование исповеди и наставление о способе наложения епитимий. Эта часть греческого подлинника в русских печатных изданиях отделена от «Номоканона» и помещена в самом «Требнике» в чинопоследовании исповеди.
По мнению профессора А. С. Павлова, в основу «Номоканона» лег пенитенциал, усваиваемый Патриарху Константинопольскому Иоанну Постнику, с его сокращенными сроками епитимий. «О всем нашем «Номоканоне», — отмечал Павлов, — следует сказать, что он есть не более как новая для своего времени хорошо продуманная редакция Постникова Номоканона»[133].
Однако в «Номоканоне» ссылки на правила св. Иоанна Постника встречаются весьма редко, причем каждый раз они даны не непосредственно на Иоанна Постника, а на «Синтагму» Матфея Властаря, в которой помещены правила Иоанна Постника. Сроки епитимий, предусматриваемые «Номоканоном при Большом Требнике», почти во всех случаях соответствуют не тем, которые предлагаются у Иоанна Постника, а установленным в правилах, вошедших в основной канонический кодекс Православной Церкви — в «Синтагму» Фотиева «Номоканона».
А.И. Алмазов вполне резонно замечает, что «состав самого Законоправильника при Требнике находится в прямом противоречии с пониманием этого канонического сборника А. С. Павловым не более, как особою редакциею пенитенциала Постника»[134]. С «Покаянным номоканоном» Иоанна Постника «Номоканон при Большом Требнике» связан в основном лишь тематически, епитимийным характером большинства его статей.
Славянский перевод «Номоканона при Большом Требнике» появился уже в начале XVI века. К этому столетию относится довольно большое число его южнославянских списков. Язык перевода отличается обильным употреблением сербизмов. По мнению А. С. Павлова, переводчиком был один из монахов сербского монастыря на Афоне Хиландаря. В эту эпоху упомянутый монастырь являлся центром духовного просвещения южного славянства[135].
С Балкан документ был завезен на Русь. В 1620 г. в типографии Киево-Печерской Лавры вышло первое печатное издание «Номоканона» — «Законоправильника» с предисловием иеромонаха Памвы Берынды. Памва Берында текст «Номоканона» дополнил выписками из французского издания Леунклавия «Jus graeco-romaimm» («Греко-римское право») 1596 г., которое в православном мире получило название «Арменопула» из-за помещенного в этот свод Арменопулова сокращения канонов.
Книга, изданная Памвой Берындой, быстро разошлась, и в 1624 г. иеромонах Захария Копыстенский предпринял повторное издание «Номоканона». Иеромонах Захария очистил язык документа от сербизмов, которые сохранялись в издании Памвы Берынды, отредактировал его и дополнил новыми пояснениями и статьями, заимствованными из других источников.
Третье киевское издание «Номоканона» вышло в 1629 г. с предисловием архимандрита Киево-Печерской Лавры Петра Могилы, впоследствии митрополита. В издание Захария Копыстенского были внесены новые дополнения — «пристежения». В 1646 г. издание Петра Могилы было воспроизведено во Львове. Предисловие к нему составлено епископом Львовским Арсением Желиборским.
В 1639 г., при Патриархе Иоасафе I появилось первое московское издание «Номоканона». Особенность его в том, что в Москве «Номоканон» вышел не отдельной книгой, а как приложение к «Требнику». Образцом для него послужил «Номоканон» с предисловием Захарии Копыстенского. В московском издании сделан ряд исправлений киевского оригинала.
В 1651 г., при Патриархе Иосифе, вышло второе московское издание «Номоканона», опять в соединении с «Требником». В отличие от Иоасафова издания, в нем, как отмечал профессор А. С. Павлов, «Номоканон» введен в общий состав и общий счет листов Требника, именно составляет 80 главу этой книги (на листах 663–747 об)»[136].
В 1658 г., при Патриархе Никоне, появилось третье московское издание «Номоканона» в основательно исправленном виде. Исправления явились результатом сличения книги со всеми предыдущими киевскими изданиями и греческими списками. В Никоновской ее редакции изменена первоначальная структура «Номоканона». Его первая часть, содержащая чинопоследование исповеди и наставление духовнику, была впервые отделена от второй и включена в самый «Требник», заменив там прежнее чинопоследование. Текст «Номоканона» подвергся значительному сокращению. С тех пор Никоновская редакция без изменений воспроизводилась в позднейших досинодальных и синодальных изданиях «Большого Требника».
С 1687 г. при «Малом Требнике» стало печататься сокращенное издание «Законоправильника»: «Из «Номоканона» нужнейших правил изъявление», включающее 117 статей из 226 полного «Номоканона».
Впрочем, если полагаться на нумерацию «Номоканона», то он должен состоять из 228 статей. Но это число явилось результатом типографской ошибки, которая воспроизводилась в последующих его изданиях: за 24 статьей сразу следует 28, а 25, 26 и 27 номера статей пропущены, пропущен также и номер 227 (за 226 статьей следует 228), зато 28 и 194 повторяются дважды.
По своему происхождению статьи «Номоканона», как это видно из его полного названия, восходят к Правилам Святых Апостолов, Вселенских и Поместных Соборов и Святых Отцов, главным образом Василия Великого, но также и св. Григория Нисского (ст. ст. 48, 50), Афанасия Великого (ст. 218) и Тимофея Александрийского (ст. ст. 66, 67. 83, 85, 166, 172. 215, 217, 225). Источником некоторых статей «Номоканона» являются правила, не вошедшие в основной канонический кодекс Православной Церкви, заимствованные из правил св. Иоанна Постника, Никифора Константинопольского, из «Апостольских постановлений» (ст. 214), «Алфавитной Синтагмы» Матфея Властаря и книги Арменопула. В «Номоканон при Большом Требнике» вошли также статьи, заимствованные из гражданских законов Византийской империи. О происхождении некоторых статей достоверно не известно.
Статьи «Номоканона» содержат ссылки на источники, и эти ссылки, помещаемые либо в надписании, либо в самом тексте статьи, не всегда точны. Правила воспроизводятся в «Номоканоне» в сокращении и переложении, в отдельных случаях искажающих смысл источника.
По своему назначению «Номоканон при Большом Требнике» преимущественно представляет собой епитимийный сборник — пенитенциал. Лишь около трети его статей не имеют отношения к наложению епитимий и совершению исповеди. Это статьи о храме и богослужении, о таинстве Крещения, о присоединении к Православной Церкви инославных, о совершении таинства брака, о елеосвящении, о рукоположении, о постах, о погребении и поминовении усопших, правила, регламентирующие монашескую жизнь.
Включение в «Номоканон при Большом Требнике» статей разнообразного содержания позволяет ему служить не только достаточно полным руководством по духовничеству, но еще и кратким общим пособием по церковному праву для пастырей, содержащим самые необходимые церковные законы.
Средневековые источники Румынской Церкви
В Румынских княжествах первыми законодательными сборниками и по церковному, и по гражданскому праву были греческие и славянские книги. В XV веке при правителе Молдовы Стефане Великом «Алфавитная Синтагма» Матфея Властаря в славянском переводе вводится в качестве официального сборника. «Синтагма» в двух редакциях, полной и сокращенной, широко употреблялась в Валахии и Молдове до середины XVII века.
Первый канонический сборник на румынском языке вышел в 1632 г. Он составлен Евстафием из Молдовы. Это был перевод «Номоканона» Мануила Малаксы. В 1640 г. в монастыре Говоре издается еще один канонический сборник «Pravila mica» («Малый номоканон»), предназначенный для духовников. Сборник содержит 159 глав. Перевод его со славянского языка был выполнен Михаилом Моксалием.
В 1652 г. по благословлению Угровлахийского митрополита Стефана в Терговицах печатается канонический сборник, переведенный с греческого языка монахом Даниилом при помощи Игнатия Петрици и Пантелеймона Лигарида. Этот сборник получил название «Indreptarea legii» («Законоправильник»).
Сборник включает в себя предисловие и два отдела. Первый отдел, в 417 главах, в свою очередь составлен из двух сборников: «Номоканона» Мануила Малаксы и «Императорских законов» («Pravila imperatesci») Василия Лупула, компиляции, впервые изданной в 1646 г. в Молдове и содержащей византийские законы по светскому праву в румынском переводе. Во второй отдел — «Индрептареа» — вошел в сокращенном виде канонический «Синопсис» с толкованиями Аристина. За «Синопсисом» следует статья, озаглавленная «Теология», состоящая из 54 вопросов и ответов Анастасия Синаита (VII в.).
Сборник «Индрептареа», изданный по благословлению церковной власти, стал официальным каноническим сборником Румынской Православной Церкви.
Источники права Русской Православной Церкви до учреждения Святейшего Синода
Источники Византийского происхождения
До середины XV века Русская Православная Церковь была одной из митрополий Константинопольского Патриархата. Она руководствовалась теми же «Номоканонами», что и Константинопольская Церковь. Для нее обязательными были все постановления Соборов, Патриархов и Синодов кириархальной Церкви.
Самыми авторитетными источниками древнерусского церковного права в этот период являлись грамоты Вселенских Патриархов по делам Русской Церкви, составленные в виде посланий русским митрополитам, епископам, князьям.
Некоторые из этих грамот дошли до нас. Среди них:
грамота Патриарха Луки Хрисоверга к Суздальскому князю Андрею Боголюбскому с отказом в его просьбе об учреждении во Владимире-на-Клязьме отдельной митрополии, независимой от Киевской кафедры (1160 г.);
грамота Патриарха Германа Киевскому митрополиту Кириллу, запрещающая хиротонию холопов, а также настаивающая на невмешательстве князей и бояр в дела церковного суда и на неприкосновенности церковного имущества (XIII в.);
соборные ответы Патриарха Иоанна Векка на вопросы Сарайского епископа Досифея (1276 г.);
грамота Патриарха Нифонта Тверскому князю Михаилу Ярославичу по поводу его жалобы на святителя Петра (начало XIV в.);
грамота Патриарха Нила, посланная в Псков по поводу ереси стригольников; в этой грамоте оправдывается взимание пошлины со ставленников (1382 г.);
грамота Патриарха Антония великому князю Московскому Василию Дмитриевичу с укоризной за неуважение к византийскому императору (конец XIV в.). В грамоте предписывается возносить имя императора за богослужением во всех храмах Русской Церкви. Грамота Патриарха Германа и соборные ответы Патриарха Векка входили в состав русских «Кормчих».
Русские источники церковного права соборного и иерархического происхождения (до середины XV в.)
Как автономная митрополия Константинопольского Патриарха Русская Церковь осуществляла и свою суверенную законодательную деятельность в пределах этой автономии.
Местными органами церковного правотворчества в первую очередь были Соборы. Из соборных актов периода зависимости Русской Церкви от Константинопольской Патриархии до нас дошли лишь постановления Владимирского Собора 1274 г., на котором была принята «Кормчая Книга» св. Саввы. Постановления Собора сохранились под названием «Правил Кирилла митрополита Русского», ибо они изданы в виде окружного послания митрополита. По распоряжению митрополита Кирилла постановления Владимирского Собора были внесены в «Кормчую Книгу».
Собор принял ряд мер, направленных на восстановление церковной дисциплины, расшатанной монголо-татарскими ордами. Владимирский Собор запретил брать со ставленников пошлину, превышающую 7 гривен, запретил рукоположение лиц, не достигших канонического возраста, и холопов. Он осудил духовенство за отступления от церковного устава при совершении Евхаристии и Крещения, осудил пьянство, языческие обряды и зрелища, бесчинные игры в канун праздников, народные бои, не обходившиеся без смертоубийства, осудил обычай водить невест к воде, запретил изображать кресты на земле и на льду.
Кроме соборных постановлений, к памятникам церковного законодательства древней Руси принадлежат также канонические послания и ответы митрополитов и епархиальных архиереев. Древнейшие из них вошли в рукописные «Кормчие» софийской фамилии.
Особенно важны «Канонические ответы» митрополита Иоанна (1080–1089 гг.) на вопросы черноризца Иакова. В подлиннике эти ответы составлены на греческом языке, но переведены на русский язык, вероятно, самим Иаковом. В «Ответах» говорится об обязательности епископа посещать соборы, об открытии епархий исключительно с соизволения собора и митрополита, об обязательности венчания не только для князей и бояр, но и для простолюдинов, о запрещении венчания третьего брака, брака в 6-й степени двоюродного свойства и брака княжен с латинянами.
До нас дошли «Канонические ответы» Новгородского епископа Нифонта (первая половина XII в). на вопросы местных священников Кирика, Саввы и Илии. Эти вопросы и ответы касаются таинств Крещения, Покаяния и Евхаристии, погребения, постов, поклонов во время богослужения. В 61 ответе запрещается менять одного духовника на другого без благословения первого духовника. Встречаются тут и курьезные вопросы. Например, Кирик вопрошает, можно ли бить яйцом в зубы до обеда, а Савва — может ли служить священник, если в его одежду вшит женский платок. Ответ Нифонта: может, разве женщина погана.
Сохранились грамоты и послания канонического содержания митрополитов Максима, свв. Петра, Алексия, Киприана, Фотия. Митрополиты Киприан и Фотий в своих посланиях воспрещают быть при крещении двум восприемникам. Святитель Петр запрещает вдовым священникам священнослужение, если они не примут пострига.
До нас дошли и анонимные церковно-правовые памятники, и среди них сочиненное на Руси апокрифическое «Правило Святых Отец 165 Пятого Собора о обидящих церкви Божий и священные власти их». В этом подложном правиле подвергаются резкой критике лица, посягающие на неприкосновенность церквей и церковного достояния.
Сохранилась также «Заповедь Святых Отец ко исповедающим сынов и дщерей», иначе называемая «Уставом белеческим». Это свод правил о покаянии и епитимьях, переведенных с греческого и латинского языков, «Заповедь» приписывается митрополиту Георгию, которого летописи упоминают под 1072 и 1073 гг.
Источники церковного права государственного происхождения
Своеобразие отечественной истории в период зависимости Русской Церкви от Константинопольского Патриарха выразилось в том, что действовавшие на Руси церковно-правовые документы государственного происхождения в эту эпоху издавались разными инстанциями: местной великокняжеской и удельной княжеской властью, византийскими императорами и золотоордынскими ханами.
Законодательство русских князей, естественно, составляет большую часть церковно-правового материала. Так называемые княжеские уставы, в отличие от законов византийских императоров, практически не затрагивают внутрицерковную жизнь, а касаются лишь взаимоотношений между Церковью и государством: чаще всего в них перечисляются предоставляемые Церкви льготы.
Важнейший памятник отечественного права — «Устав св. Владимира». Он сохранился в нескольких редакциях. По своему содержанию «Устав» заключает в себе пожалование десятины в пользу Церкви, в нем определены также круг лиц и перечень дел, подсудных святительскому суду.
Согласно «Уставу», к ведению церковного суда отнесены бракоразводные дела («роспуст»), так называемое смилное заставание, которое одни ученые понимают как преступную любовную связь, другие, в частности, А. С. Павлов, — как тяжбу о неустойках, связанных с приданым[137]. К ведению святительского суда отнесено также рассмотрение следующих дел: «пошибание» (изнасилование) и умычка, браки между близкими родственниками, разные виды волшебства (ведьство, зелейничество, потвори, чародеяния, волхвования, зубоежа, еретичество), татьба, гробокопательство, идолопоклонство, осквернение храмов, избиение сыном отца или матери дочерью, неприличное защищение женою своего мужа в драке, противоестественные пороки, убийство матерью незаконно прижитого младенца.
К кругу лиц, подсудных церковной власти, в «Уставе св. Владимира» отнесены «игумен, поп, дьякон, дети их, попадья и кто в клиросе, игумения, чернец, черница, проскурница, паломник (или «псаломник». — В. Ц.), лечец (лекарь), прощеник и задушный человек (вольноотпущенники), сторонник (странник, богомолец), слепец, хромец, моностыреве, гостиницы, странноприимницы»[138]. «Устав» также предоставляет в заведование Церкви торговые места и весы.
В древности никто не сомневался в происхождении этого «Устава» от равноапостольного просветителя Руси. Но историк Н. М. Карамзин, ввиду некоторых хронологических несообразностей «Устава» (св. Владимир по «Уставу» — современник Константинопольского Патриарха Фотия), первым стал отрицать его подлинность[139]. В конце XIX века к его точке зрения присоединился академик Е. Е. Голубинский[140]. Подложным считал «Устав св. Владимира» и Н. С. Суворов. Время его составления он относил к концу XIV века, считая, что к подлогу был прикосновенен митрополит Киприан[141]. Однако в свое время Н. М. Карамзину возражал митрополит Евгений (Болховитинов), настаивая на подлинности «Устава»[142]. Оспаривали позицию Карамзина также митрополит Макарий (Булгаков)[143] и В. А. Неволин[144].
Профессор А. С. Павлов высказал компромиссную точку зрения на происхождение «Устава св. Владимира». Он писал: «Письменные памятники древности могут быть подлинными в материальном отношении и неподлинными в формальном. То есть они могут содержать в себе юридические нормы, действительно принадлежащие тем законодательным авторитетам, которым приписывает их данный памятник, но самое письменное изложение этих норм может быть делом другой руки, современной и позднейшей». И далее об «Уставе»: «Памятник этот, несомненно, составился из частных и, по всей вероятности, разновременных записей о подлинных распоряжениях св. Владимира по делам Церкви. Некоторые из этих записей, именно те, в которых исчисляются суды и люди церковные, надобно думать, сделаны были еще при самом Владимире, или вскоре после него. Это доказывается их языком»[145].
В 1926 г. С. В. Юшков, изучая научное издание текстов «Устава», предпринятое профессором В. Н. Бенешевичем в 1915 г., пришел к выводу, получившему всеобщее признание в современной науке: «В основе Устава… лежит грамота о выделении десятины церкви Богородицы в 995–996 гг., которая была переработана в первый Устав в начале XI века (до 1011 г.) в связи с учреждением епископских кафедр, распространением на них церковной десятины и установлением церковной юрисдикции. Устав продолжал складываться и развиваться в XI–XII вв. вместе с укреплением и расширением церковной организации. В него были внесены перечни церковных судов и церковных людей. Архетипический текст, лежащий в основе существующих редакций, сложился в середине или второй половине XII века»[146].
До нас дошел также «Устав» князя Ярослава Мудрого. Суждения ученых с его происхождении высказывались по аналогии с суждениями о происхождении «Устава св. Владимира».
По мнению А. С. Павлова, «Устав Ярослава образовался путем частной кодификации норм церковного права, вызванных историческою, то есть жизненною необходимостью перенести в сферу церковного суда ту же самую систему вир (денежных штрафов. — В. Ц.). и продаж, какая принята в «Русской правде». В этом смысле мы вполне разделяем отзыв Неволина об Уставе Ярослава, что «основа его могла быть древняя, принадлежащая времени введения христианства в России, ярославовская, …но говорить о подлинности этого Устава в собственной смысле, то есть о принадлежности его, как письменного памятника, самому Ярославу, можно еще менее, чем о подлинности такого же устава, приписываемого св. Владимиру»[147].
Между тем «Устав» князя Ярослава интенсивно изучался в XX веке. С. В. Юшков пришел к выводу, что архетипический текст «Устава» принадлежит XII веку[148]. Историк А.А. Зимин, продолжая гиперкритическую тенденцию русской науки XIX столетия, относил составление текста «Устава» к рубежу XIV–XV вв., полагая местом его происхождения канцелярию святителя Киприана[149].
Наиболее убедительна точка зрения, к которой пришел современный ученый Я. Н. Щапов. Он считает, что архетипический текст «Устава» относится к XI веку и что упоминание в нем о составлении его князем Ярославом по согласованию с митрополитом Иларионом вполне достоверно. Пространная редакция «Устава» князя Ярослава появилась раньше краткой, на рубеже XII–XIII вв., а краткая восходит к середине XIV столетия, хотя она точнее воспроизводит его первоначальный текст[150]. Концепцию Я. Н. Щапова разделяет и современный американский ученый Д. Кайзер, крупный специалист по средневековому русскому праву[151].
В «Уставе» князя Ярослава определен не только круг дел, связанных с совершением церковных преступлений и подведомственных святительскому суду, но и предусмотрены наказания для виновных, причем весьма необычные для церковно-судебной практики — денежные штрафы. Например, «аще жена будет чародеица, паузница, или волхва, или зелейница, и муж, доличив, казнит ю (накажет), а не лишится (т. е. она не перестанет заниматься волшебством. — В. Ц.), митрополиту 6 гривен»[152].
Уставы святого Владимира и князя Ярослава включались в русские рукописные «Кормчии».
Церковно-уставные грамоты издавались и удельными князьями. Сохранилось несколько таких грамот XII века; одни в подлинном виде, другие — измененные и дополненные.
Подлинной является Уставная грамота Новгородского князя Святослава Ольговича о замене десятины определенным годовым жалованием от князя (1137 г.). В этой грамоте есть свидетельство древности десятины на Руси: «Устав бывший преже нас в Руси от прадед и от дед наших, имати пискупом десятину от даней и от вир, и продаж, что входит в княжь двор всего»[153].
В грамоте Новгородского князя Владимира Мстиславича, выданной церкви св. Иоанна Предтечи на Петрятине дворище, построенной в 1127 г., излагается устав торгового товарищества «купечества Ивановского», для которого эта церковь стала приходской. Доход церкви должен был складываться отчасти и из средств, поступающих в виде платы за пользование хранившимися в притворе храма мерами и весами. Тому же князю усвояется и «Устав» о церковных судах, данный Софийскому собору. Это, в сущности, переделанный вариант «Устава» св. Владимира. Обе грамоты князя Владимира Мстиславича сохранились, но с большими искажениями текста.
Другой подлинный памятник — «Уставная грамота» Смоленского князя Ростислава Мстиславича новоучрежденной Смоленской епископии (1150 г.). В ней определяются средства содержания епископии: десятина от княжеских даней, пошлина с церковных судов и доходы с земельных владений.
До нас дошли, конечно, лишь немногие из церковных уставов и грамот, изданных князьями в домонгольский период. О существовании других документов подобного рода есть летописные свидетельства, Например, в летописи 1158 г. говорится о том, что Суздальский князь Андрей Боголюбский дал построенной им соборной церкви Успения Богородицы во Владимире «многие имения и слободы и села лучшие с данями и десятину во всем и в стадах своих и торг десятый во всем княжестве». Несомненно, это пожалование было сделано не в форме устного распоряжения, а посредством издания грамоты.
В эпоху монгольского ига княжескую десятину заменили пожалования недвижимостей, льготных и тарханных грамот, которыми церковные земли освобождались от налогов, а также «несудимыми» грамотами, освобождавшими княжеские монастыри от подсудности по гражданским делам епархиальному епископу.
До нас дошла грамота Великого Московского князя Василия Дмитриевича святителю Киприану, в которой устанавливаются права митрополита в отношении населения, живущего в вотчинах митрополичьей кафедры.
Одним из своеобразных материальных источников государственного церковного права на Руси в период зависимости нашей Церкви от Константинопольского Патриарха были законы византийских императоров. Согласно византийским правовым воззрениям, власть императоров распространялась на все православные народы во вселенной. Правда, притязания эти мало соответствовали действительности. Но Константинопольские Патриархи в посланиях русским митрополитам или князьям указывали, что свои распоряжения они делают с согласия императоров.
Иногда и сами русские князья обращались по поводу церковных дел в Константинополь не только к Патриархам, но и к императорам. Например, когда уже решался вопрос об автокефалии Русской Церкви, Великий князь Василий Васильевич Темный писал последнему византийскому императору Константину Палеологу о поставлении митрополита Ионы русскими епископами. Это послание, составленное в весьма почтительном тоне, не было отправлено в Константинополь.
Сохранились и некоторые грамоты византийских императоров по русским церковным делам; например, 4 грамоты Иоанна Кантакузена о разграничении переделов Киевской и новообразованной Галицкой митрополии (1347 г.). Но участие императоров в церковной жизни Руси было весьма ограничено и в силу ее политической независимости от Константинополя, и ввиду географической удаленности Русской земли.
Гораздо ощутимее была зависимость нашей Церкви от поработившей Русь Золотой Орды. Монгольские ханы давали русским митрополитам так называемые ярлыки. Сохранилось 7 ярлыков (XIII и XIV вв.), но издано их было намного больше. Каждый митрополит при поставлении должен был просить хана о подтверждении прежнего или выдаче нового ярлыка. Характерно, что ярлыки не только подтверждали привилегии митрополитов, епископов и духовенства, которые существовали до завоевания Руси, но и расширяли их по сравнению с прежними. Как отмечал А. С. Павлов, «ханы ограждали неприкосновенность веры, богослужения, законов, судов и имущество Церкви, освобождали все духовенство от всякого рода податей и повинностей и предоставляли духовным властям право судить своих людей во всех делах гражданских и уголовных — даже в разбое и душегубстве»[154].
Источники русского церковного права от середины XV века до учреждения Патриаршества
С середины XV столетия начинается период автокефального бытия Русской Церкви, и одновременно наша Церковь разделяется на две митрополии, одна из которых, с центром в Киеве, остается частью Константинопольского Патриархата.
Установление автокефалии прервало ненадолго общение Русской Церкви с Константинопольским Патриархатом. Византия переживала тогда трагическое время. Вскоре после падения Константинополя (1453 г.) и восстановления там Православия общение возобновилось, хотя автокефалия нашей Церкви не признавалась на Востоке вплоть до учреждения на Руси Патриаршества (1589 г.).
Получив автокефалию, русские митрополиты попали в несравненно большую, чем прежде, зависимость от Московских государей, ставших после освобождения Руси от монголо-татарского ига самодержавными правителями. Падение Константинополя явилось причиной того, что в них стали видеть правопреемников византийских василевсов, государей Третьего Рима.
Источники русского церковного права остались неизменными: «Номоканон» в виде «Кормчей Книги», постановления Соборов, канонические ответы и послания иерархов, «Уставы» св. Владимира и князя Ярослава Мудрого. Но канонические нормы сохраняли свою силу главным образом в области внутрицерковного права, в отношениях же Церкви с государством тяжесть давления светской власти в этот период стала намного сильнее прежней. Государи усваивают себе право избирать митрополитов. Уже великий князь Василий Темный в послании Польскому королю писал: «Кто будет нам люб, тот и будет митрополитом всея Руси»[155].
Главным церковным законодательным органом оставались поместные Соборы; но влияние Московских государей и на состав, и на постановления Соборов было весьма велико. По словам А. С. Павлова, великие князья и цари «сами указывали предметы соборных рассуждений, и притом такие, которые относились не только к сфере внешнего, но и внутреннего права Церкви, они же нередко публиковали соборные постановления от своего собственного лица»[156].
Собор 1503 г., созванный при Иване III для рассмотрения вопроса об архиерейских пошлинах со ставленников, о зазорной жизни вдовых попов и диаконов, о «двойных» монастырях, о монастырских вотчинах и о мерах против жидовствующих, запретил взимать ставленнические пошлины, распорядился расселить «двойные» монастыри. По настоянию преподобного Иосифа Волоцкого Собор постановил: упорствующих еретиков следует предавать не только церковным прещениям, но «градским казням» — уголовным наказаниям. Собор запретил вдовым священникам и диаконам совершать богослужение, если они не примут пострига. Вынесено было также постановление о сохранении монастырского землевладения.
Велико историческое значение Собора 1551 г., созванного при св. митрополите Макарии и Иване Грозном. Предметы соборных рассуждений были намечены в 69 вопросах, предложенных царем. Собор издал Уложение, разделенное по аналогии с «Судебником Ивана Грозного» на 100 глав. Отсюда и его название — «Стоглав», которое перенесено было и на сам Собор. В Уложении затронуты главные стороны церковной жизни; в нем были собраны и систематизированы все нормы действующего права Русской Церкви. Исходным материалом послужили «Кормчая», «Устав» св. Владимира, постановления Собора 1503 г., послания митрополитов. Постановления Стоглава касаются архиерейских пошлин, церковного суда, дисциплины духовенства, монахов и мирян, богослужения, монастырских вотчин, народного образования и призрения нищих. Собор предложил епископам и городскому духовенству устраивать школы для подготовки ставленников; мирянам предоставлялась возможность выбирать кандидатов священства. Надзор за благочинием Собор возложил на поповских старост и десятильников, а надзор над ними самими — на соборных священников, архимандритов, игуменов и протопопов.
Стоглав отменил «несудимые» грамоты, тем самым сделав все монастыри и приходские причты подсудными своим епископам. Светским судам он запретил судить духовных лиц. В соборных постановлениях осуждались распространенные в народном быту бесчинства и пережитки язычества; судебные поединки, скоморошеские представления, азартные игры, пьянство.
Многие постановления Стоглава касаются богослужения. Некоторые из них (о двуперстии, о сугубой аллилуии) стали впоследствии знаменем для старообрядцев. Эти постановления были отменены Большим Московским Собором 1667 г., который объяснил факт их принятия «простотою и невежеством» Отцов Стоглава.
Вопреки постановлению Собора 1503 г., Стоглав разрешил взимание ставленнических пошлин, но установил для них, равно как и для треб, твердую таксу. При этом было решено, что все эти дани должны собирать не архиерейские чиновники, а поповские старосты и десятильники.
Собор 1572 г. издал грамоту о четвертом браке Ивана Грозного. В виде исключения этот брак не расторгли, но на царя наложили епитимию. На основании «Томоса единения» Собор подтвердил недопустимость четвертого брака, подлежащего непременному расторжению.
Постановлением Собора 1580 г. архиерейским домам и монастырям запрещалось приобретать новые земельные владения. Исключение было сделано лишь для бедных монастырей, но и они могли получать новые вотчины только через царские пожалования.
Источники русского церковного права эпохи Патриаршества
После учреждения Патриаршества в Москве в 1589 г. Поместный Собор 1590 г. издал деяние с грамотой Константинопольского Патриарха Иеремии II об избрании Патриархом Иова и о Патриаршем титуле его преемников. Это деяние помещено в начале печатной «Кормчей».
В XVII веке Соборы продолжали оставаться высшей церковной инстанцией. Собор 1621 г. при Патриархе Филарете вынес постановление о перекрещивании католиков, лютеран и реформатов, присоединяемых к Православной Церкви. Это постановление в отношении католиков отменено Собором 1656 г., а Собором 1667 г. отменено полностью.
Собор 1666 г. созванный для суда над расколоучителями, издал «Наставления благочиния церковного» как руководство для приходских священников.
Собор 1667 г. при царе Алексее Михайловиче вошел в историю под названием Большого Московского. В его деяниях участвовали Восточные Патриархи: Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский. Собор был созван для суда над Патриархом Никоном.
Помимо приговора по делу Патриарха, Собор отменил постановления Стоглава, благоприятные старообрядчеству, а также постановление Филаретовского Собора о перекрещивании западных христиан и запрет священнослужения вдовым священникам и диаконам. Отцы Большого Московского Собора воспретили рукополагать невежд. Священникам Собор повелел обучать своих детей грамоте.
Вступивших во второй брак священнослужителей Собор постановил лишить сана, но дозволять им петь на клиросе или вступать на государеву службу, кроме военной. Мирянам вновь было воспрещено судить клириков за церковные преступления. Повторены были на Соборе прежние постановления о наказании еретиков не только церковными, но и «градскими» казнями. Собор запретил постригать одного из супругов без согласия другого, а также требовать от постригающихся вкладов в монастырь. Запрещено было посвящать за Литургией более одного епископа, священника и диакона, самовольно открывать мощи без предварительного дознания и соборного постановления.
Архимандритам Собор благословил носить митру, если богослужение не возглавляет епископ. По постановлению Собора 1667 г., митрополиты стали носить белые клобуки, а диаконы и священники — скуфью.
Норму взаимоотношений церковной и государственной власти Большой Московский Собор выразил так: царь имеет преимущество в делах политических, а Патриарх — в церковных. Постановления Собора упомянуты в «Духовном регламенте» (1721 г.) как действующие законы. Они были включены в «Полное собрание законов Российской Империи».
Собор 1675 г. пересмотрел «Архиерейский Чиновник» и установил положения о преимуществах и отличиях Патриарха, митрополита, архиепископа, епископа и других иерархических лиц; о последовании мироосвящения и освящения антиминса. Собор запретил священникам отдавать свои места в приданое дочерям, с тем чтобы эти места переходили к зятьям. Постановления Собора были напечатаны как дополнения к «Архиерейскому Чиновнику».
Собор 1682 г., созванный при царе Феодоре Алексеевиче, рассмотрел вопросы о мерах против раскольников, о поставлении священников в русских городах и уездах, отошедших к Швеции, о монастырском и церковном благочинии, о скитающихся монахах и безместных священниках, о призрении нищих. Собор обсудил предложение царя о разделении Русской Церкви на 12 митрополичьих округов и открытии 33 епархий, но с проектом не согласился.
Кроме соборных постановлений, до нас дошли архиерейские грамоты, архипастырские послания и поучения, также относящиеся к рассматриваемому периоду. Из этих актов особенно важен «Наказ» Патриарха Иова 1594 г. о поповских старостах и «Инструкция поповским старостам» Патриарха Адриана, изданные в 1697 г. Часть этих документов вошла впоследствии в «Полное собрание законов Российской Империи» и, следовательно, сохранила юридическую силу.
Церковные правоотношения регламентировались и государственным законодательством. В Московской Руси, помимо Освященных (церковных) Соборов, регулярно созывались Земские соборы. Они издавали важнейшие правовые акты.
С сентября 1648 г. по январь 1649 г. в Москве заседал двухпалатный Собор: в одной палате совещались царь Алексей Михайлович, Боярская Дума и Освященный Собор; в другой — выборные люди от всех чинов Российского государства. Двухпалатный Собор составил Уложение, которое было напечатано в 1649 г. двумя тиражами по 1200 экземпляров в каждом.
«Соборное уложение не имеет прецедентов в истории русского законодательства. По объему оно может сравниться разве что со Стоглавом… Соборное Уложение — первый в истории России систематизированный Закон»[157]. Уложение 1649 г. явилось итогом развития русского законодательства допетровской эпохи.
Первая глава Уложения названа «О богохульниках и о церковных мятежниках». Она предусматривает наказания за совершение церковных преступлений: «Будет кто иноверцы, какия ни буди веры, или и русский человек, возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на рождьшую Его Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на Честный Крест, или на святых Его угодников, и про то сыскивати всякими сыски накрепко. Да будет сыщется про то допряма, и того богохулника обличив, казнити, зжечь. А будет какой бесчинник пришед в церковь Божию во время Святыя Литургии, и каким ни буди обычаем, Божественная Литургии совершити не даст, и его изымав и сыскав при него допряма, что он так учинит, казнити смертию безо всякия пощады… А будет такой бесчинник кого ни буди в церкви Божий ударит, а не ранит, и его за такое бесчиние бити батоги, да на нем же взяти тому, кого он ударит, бесчестие»[158].
В главе 13 «Уложения» предусматривалось учреждение Монастырского Приказа: «А ныне государь царь и великий князь Алексей Михайлович… указал Монастырскому приказу быти особно, и на митрополитов, и на архиепископов, и на епископов… и на их крестьян, и на монастыри, и на архимандритов, и на игуменов, и на строителей, и на келарей, и на казначеев, и на рядовую братью, и на монастырских слуг, и на крестьян, и на попов, и на церковный причет, во всяких исцовых искех суд давати в Монастырском приказе»[159].
Монастырский приказ учреждался как высшая судебная инстанция по тяжебным делам, (т. е. спорным по поводу того или иного права гражданского) для монастырей, монастырских людей и приходских причтов. Митрополит Новгородский Никон, будущий Патриарх, решительно противился учреждению Монастырского приказа, считая неправомерной судебную власть светских чиновников над духовенством и церковными людьми даже по гражданским делам. Но его протесты остались тщетными.
Источники Византийского происхождения
До середины XV века Русская Православная Церковь была одной из митрополий Константинопольского Патриархата. Она руководствовалась теми же «Номоканонами», что и Константинопольская Церковь. Для нее обязательными были все постановления Соборов, Патриархов и Синодов кириархальной Церкви.
Самыми авторитетными источниками древнерусского церковного права в этот период являлись грамоты Вселенских Патриархов по делам Русской Церкви, составленные в виде посланий русским митрополитам, епископам, князьям.
Некоторые из этих грамот дошли до нас. Среди них:
грамота Патриарха Луки Хрисоверга к Суздальскому князю Андрею Боголюбскому с отказом в его просьбе об учреждении во Владимире-на-Клязьме отдельной митрополии, независимой от Киевской кафедры (1160 г.);
грамота Патриарха Германа Киевскому митрополиту Кириллу, запрещающая хиротонию холопов, а также настаивающая на невмешательстве князей и бояр в дела церковного суда и на неприкосновенности церковного имущества (XIII в.);
соборные ответы Патриарха Иоанна Векка на вопросы Сарайского епископа Досифея (1276 г.);
грамота Патриарха Нифонта Тверскому князю Михаилу Ярославичу по поводу его жалобы на святителя Петра (начало XIV в.);
грамота Патриарха Нила, посланная в Псков по поводу ереси стригольников; в этой грамоте оправдывается взимание пошлины со ставленников (1382 г.);
грамота Патриарха Антония великому князю Московскому Василию Дмитриевичу с укоризной за неуважение к византийскому императору (конец XIV в.). В грамоте предписывается возносить имя императора за богослужением во всех храмах Русской Церкви. Грамота Патриарха Германа и соборные ответы Патриарха Векка входили в состав русских «Кормчих».
Русские источники церковного права соборного и иерархического происхождения (до середины XV в.)
Как автономная митрополия Константинопольского Патриарха Русская Церковь осуществляла и свою суверенную законодательную деятельность в пределах этой автономии.
Местными органами церковного правотворчества в первую очередь были Соборы. Из соборных актов периода зависимости Русской Церкви от Константинопольской Патриархии до нас дошли лишь постановления Владимирского Собора 1274 г., на котором была принята «Кормчая Книга» св. Саввы. Постановления Собора сохранились под названием «Правил Кирилла митрополита Русского», ибо они изданы в виде окружного послания митрополита. По распоряжению митрополита Кирилла постановления Владимирского Собора были внесены в «Кормчую Книгу».
Собор принял ряд мер, направленных на восстановление церковной дисциплины, расшатанной монголо-татарскими ордами. Владимирский Собор запретил брать со ставленников пошлину, превышающую 7 гривен, запретил рукоположение лиц, не достигших канонического возраста, и холопов. Он осудил духовенство за отступления от церковного устава при совершении Евхаристии и Крещения, осудил пьянство, языческие обряды и зрелища, бесчинные игры в канун праздников, народные бои, не обходившиеся без смертоубийства, осудил обычай водить невест к воде, запретил изображать кресты на земле и на льду.
Кроме соборных постановлений, к памятникам церковного законодательства древней Руси принадлежат также канонические послания и ответы митрополитов и епархиальных архиереев. Древнейшие из них вошли в рукописные «Кормчие» софийской фамилии.
Особенно важны «Канонические ответы» митрополита Иоанна (1080–1089 гг.) на вопросы черноризца Иакова. В подлиннике эти ответы составлены на греческом языке, но переведены на русский язык, вероятно, самим Иаковом. В «Ответах» говорится об обязательности епископа посещать соборы, об открытии епархий исключительно с соизволения собора и митрополита, об обязательности венчания не только для князей и бояр, но и для простолюдинов, о запрещении венчания третьего брака, брака в 6-й степени двоюродного свойства и брака княжен с латинянами.
До нас дошли «Канонические ответы» Новгородского епископа Нифонта (первая половина XII в). на вопросы местных священников Кирика, Саввы и Илии. Эти вопросы и ответы касаются таинств Крещения, Покаяния и Евхаристии, погребения, постов, поклонов во время богослужения. В 61 ответе запрещается менять одного духовника на другого без благословения первого духовника. Встречаются тут и курьезные вопросы. Например, Кирик вопрошает, можно ли бить яйцом в зубы до обеда, а Савва — может ли служить священник, если в его одежду вшит женский платок. Ответ Нифонта: может, разве женщина погана.
Сохранились грамоты и послания канонического содержания митрополитов Максима, свв. Петра, Алексия, Киприана, Фотия. Митрополиты Киприан и Фотий в своих посланиях воспрещают быть при крещении двум восприемникам. Святитель Петр запрещает вдовым священникам священнослужение, если они не примут пострига.
До нас дошли и анонимные церковно-правовые памятники, и среди них сочиненное на Руси апокрифическое «Правило Святых Отец 165 Пятого Собора о обидящих церкви Божий и священные власти их». В этом подложном правиле подвергаются резкой критике лица, посягающие на неприкосновенность церквей и церковного достояния.
Сохранилась также «Заповедь Святых Отец ко исповедающим сынов и дщерей», иначе называемая «Уставом белеческим». Это свод правил о покаянии и епитимьях, переведенных с греческого и латинского языков, «Заповедь» приписывается митрополиту Георгию, которого летописи упоминают под 1072 и 1073 гг.
Источники церковного права государственного происхождения
Своеобразие отечественной истории в период зависимости Русской Церкви от Константинопольского Патриарха выразилось в том, что действовавшие на Руси церковно-правовые документы государственного происхождения в эту эпоху издавались разными инстанциями: местной великокняжеской и удельной княжеской властью, византийскими императорами и золотоордынскими ханами.
Законодательство русских князей, естественно, составляет большую часть церковно-правового материала. Так называемые княжеские уставы, в отличие от законов византийских императоров, практически не затрагивают внутрицерковную жизнь, а касаются лишь взаимоотношений между Церковью и государством: чаще всего в них перечисляются предоставляемые Церкви льготы.
Важнейший памятник отечественного права — «Устав св. Владимира». Он сохранился в нескольких редакциях. По своему содержанию «Устав» заключает в себе пожалование десятины в пользу Церкви, в нем определены также круг лиц и перечень дел, подсудных святительскому суду.
Согласно «Уставу», к ведению церковного суда отнесены бракоразводные дела («роспуст»), так называемое смилное заставание, которое одни ученые понимают как преступную любовную связь, другие, в частности, А. С. Павлов, — как тяжбу о неустойках, связанных с приданым[137]. К ведению святительского суда отнесено также рассмотрение следующих дел: «пошибание» (изнасилование) и умычка, браки между близкими родственниками, разные виды волшебства (ведьство, зелейничество, потвори, чародеяния, волхвования, зубоежа, еретичество), татьба, гробокопательство, идолопоклонство, осквернение храмов, избиение сыном отца или матери дочерью, неприличное защищение женою своего мужа в драке, противоестественные пороки, убийство матерью незаконно прижитого младенца.
К кругу лиц, подсудных церковной власти, в «Уставе св. Владимира» отнесены «игумен, поп, дьякон, дети их, попадья и кто в клиросе, игумения, чернец, черница, проскурница, паломник (или «псаломник». — В. Ц.), лечец (лекарь), прощеник и задушный человек (вольноотпущенники), сторонник (странник, богомолец), слепец, хромец, моностыреве, гостиницы, странноприимницы»[138]. «Устав» также предоставляет в заведование Церкви торговые места и весы.
В древности никто не сомневался в происхождении этого «Устава» от равноапостольного просветителя Руси. Но историк Н. М. Карамзин, ввиду некоторых хронологических несообразностей «Устава» (св. Владимир по «Уставу» — современник Константинопольского Патриарха Фотия), первым стал отрицать его подлинность[139]. В конце XIX века к его точке зрения присоединился академик Е. Е. Голубинский[140]. Подложным считал «Устав св. Владимира» и Н. С. Суворов. Время его составления он относил к концу XIV века, считая, что к подлогу был прикосновенен митрополит Киприан[141]. Однако в свое время Н. М. Карамзину возражал митрополит Евгений (Болховитинов), настаивая на подлинности «Устава»[142]. Оспаривали позицию Карамзина также митрополит Макарий (Булгаков)[143] и В. А. Неволин[144].
Профессор А. С. Павлов высказал компромиссную точку зрения на происхождение «Устава св. Владимира». Он писал: «Письменные памятники древности могут быть подлинными в материальном отношении и неподлинными в формальном. То есть они могут содержать в себе юридические нормы, действительно принадлежащие тем законодательным авторитетам, которым приписывает их данный памятник, но самое письменное изложение этих норм может быть делом другой руки, современной и позднейшей». И далее об «Уставе»: «Памятник этот, несомненно, составился из частных и, по всей вероятности, разновременных записей о подлинных распоряжениях св. Владимира по делам Церкви. Некоторые из этих записей, именно те, в которых исчисляются суды и люди церковные, надобно думать, сделаны были еще при самом Владимире, или вскоре после него. Это доказывается их языком»[145].
В 1926 г. С. В. Юшков, изучая научное издание текстов «Устава», предпринятое профессором В. Н. Бенешевичем в 1915 г., пришел к выводу, получившему всеобщее признание в современной науке: «В основе Устава… лежит грамота о выделении десятины церкви Богородицы в 995–996 гг., которая была переработана в первый Устав в начале XI века (до 1011 г.) в связи с учреждением епископских кафедр, распространением на них церковной десятины и установлением церковной юрисдикции. Устав продолжал складываться и развиваться в XI–XII вв. вместе с укреплением и расширением церковной организации. В него были внесены перечни церковных судов и церковных людей. Архетипический текст, лежащий в основе существующих редакций, сложился в середине или второй половине XII века»[146].
До нас дошел также «Устав» князя Ярослава Мудрого. Суждения ученых с его происхождении высказывались по аналогии с суждениями о происхождении «Устава св. Владимира».
По мнению А. С. Павлова, «Устав Ярослава образовался путем частной кодификации норм церковного права, вызванных историческою, то есть жизненною необходимостью перенести в сферу церковного суда ту же самую систему вир (денежных штрафов. — В. Ц.). и продаж, какая принята в «Русской правде». В этом смысле мы вполне разделяем отзыв Неволина об Уставе Ярослава, что «основа его могла быть древняя, принадлежащая времени введения христианства в России, ярославовская, …но говорить о подлинности этого Устава в собственной смысле, то есть о принадлежности его, как письменного памятника, самому Ярославу, можно еще менее, чем о подлинности такого же устава, приписываемого св. Владимиру»[147].
Между тем «Устав» князя Ярослава интенсивно изучался в XX веке. С. В. Юшков пришел к выводу, что архетипический текст «Устава» принадлежит XII веку[148]. Историк А.А. Зимин, продолжая гиперкритическую тенденцию русской науки XIX столетия, относил составление текста «Устава» к рубежу XIV–XV вв., полагая местом его происхождения канцелярию святителя Киприана[149].
Наиболее убедительна точка зрения, к которой пришел современный ученый Я. Н. Щапов. Он считает, что архетипический текст «Устава» относится к XI веку и что упоминание в нем о составлении его князем Ярославом по согласованию с митрополитом Иларионом вполне достоверно. Пространная редакция «Устава» князя Ярослава появилась раньше краткой, на рубеже XII–XIII вв., а краткая восходит к середине XIV столетия, хотя она точнее воспроизводит его первоначальный текст[150]. Концепцию Я. Н. Щапова разделяет и современный американский ученый Д. Кайзер, крупный специалист по средневековому русскому праву[151].
В «Уставе» князя Ярослава определен не только круг дел, связанных с совершением церковных преступлений и подведомственных святительскому суду, но и предусмотрены наказания для виновных, причем весьма необычные для церковно-судебной практики — денежные штрафы. Например, «аще жена будет чародеица, паузница, или волхва, или зелейница, и муж, доличив, казнит ю (накажет), а не лишится (т. е. она не перестанет заниматься волшебством. — В. Ц.), митрополиту 6 гривен»[152].
Уставы святого Владимира и князя Ярослава включались в русские рукописные «Кормчии».
Церковно-уставные грамоты издавались и удельными князьями. Сохранилось несколько таких грамот XII века; одни в подлинном виде, другие — измененные и дополненные.
Подлинной является Уставная грамота Новгородского князя Святослава Ольговича о замене десятины определенным годовым жалованием от князя (1137 г.). В этой грамоте есть свидетельство древности десятины на Руси: «Устав бывший преже нас в Руси от прадед и от дед наших, имати пискупом десятину от даней и от вир, и продаж, что входит в княжь двор всего»[153].
В грамоте Новгородского князя Владимира Мстиславича, выданной церкви св. Иоанна Предтечи на Петрятине дворище, построенной в 1127 г., излагается устав торгового товарищества «купечества Ивановского», для которого эта церковь стала приходской. Доход церкви должен был складываться отчасти и из средств, поступающих в виде платы за пользование хранившимися в притворе храма мерами и весами. Тому же князю усвояется и «Устав» о церковных судах, данный Софийскому собору. Это, в сущности, переделанный вариант «Устава» св. Владимира. Обе грамоты князя Владимира Мстиславича сохранились, но с большими искажениями текста.
Другой подлинный памятник — «Уставная грамота» Смоленского князя Ростислава Мстиславича новоучрежденной Смоленской епископии (1150 г.). В ней определяются средства содержания епископии: десятина от княжеских даней, пошлина с церковных судов и доходы с земельных владений.
До нас дошли, конечно, лишь немногие из церковных уставов и грамот, изданных князьями в домонгольский период. О существовании других документов подобного рода есть летописные свидетельства, Например, в летописи 1158 г. говорится о том, что Суздальский князь Андрей Боголюбский дал построенной им соборной церкви Успения Богородицы во Владимире «многие имения и слободы и села лучшие с данями и десятину во всем и в стадах своих и торг десятый во всем княжестве». Несомненно, это пожалование было сделано не в форме устного распоряжения, а посредством издания грамоты.
В эпоху монгольского ига княжескую десятину заменили пожалования недвижимостей, льготных и тарханных грамот, которыми церковные земли освобождались от налогов, а также «несудимыми» грамотами, освобождавшими княжеские монастыри от подсудности по гражданским делам епархиальному епископу.
До нас дошла грамота Великого Московского князя Василия Дмитриевича святителю Киприану, в которой устанавливаются права митрополита в отношении населения, живущего в вотчинах митрополичьей кафедры.
Одним из своеобразных материальных источников государственного церковного права на Руси в период зависимости нашей Церкви от Константинопольского Патриарха были законы византийских императоров. Согласно византийским правовым воззрениям, власть императоров распространялась на все православные народы во вселенной. Правда, притязания эти мало соответствовали действительности. Но Константинопольские Патриархи в посланиях русским митрополитам или князьям указывали, что свои распоряжения они делают с согласия императоров.
Иногда и сами русские князья обращались по поводу церковных дел в Константинополь не только к Патриархам, но и к императорам. Например, когда уже решался вопрос об автокефалии Русской Церкви, Великий князь Василий Васильевич Темный писал последнему византийскому императору Константину Палеологу о поставлении митрополита Ионы русскими епископами. Это послание, составленное в весьма почтительном тоне, не было отправлено в Константинополь.
Сохранились и некоторые грамоты византийских императоров по русским церковным делам; например, 4 грамоты Иоанна Кантакузена о разграничении переделов Киевской и новообразованной Галицкой митрополии (1347 г.). Но участие императоров в церковной жизни Руси было весьма ограничено и в силу ее политической независимости от Константинополя, и ввиду географической удаленности Русской земли.
Гораздо ощутимее была зависимость нашей Церкви от поработившей Русь Золотой Орды. Монгольские ханы давали русским митрополитам так называемые ярлыки. Сохранилось 7 ярлыков (XIII и XIV вв.), но издано их было намного больше. Каждый митрополит при поставлении должен был просить хана о подтверждении прежнего или выдаче нового ярлыка. Характерно, что ярлыки не только подтверждали привилегии митрополитов, епископов и духовенства, которые существовали до завоевания Руси, но и расширяли их по сравнению с прежними. Как отмечал А. С. Павлов, «ханы ограждали неприкосновенность веры, богослужения, законов, судов и имущество Церкви, освобождали все духовенство от всякого рода податей и повинностей и предоставляли духовным властям право судить своих людей во всех делах гражданских и уголовных — даже в разбое и душегубстве»[154].
Источники русского церковного права от середины XV века до учреждения Патриаршества
С середины XV столетия начинается период автокефального бытия Русской Церкви, и одновременно наша Церковь разделяется на две митрополии, одна из которых, с центром в Киеве, остается частью Константинопольского Патриархата.
Установление автокефалии прервало ненадолго общение Русской Церкви с Константинопольским Патриархатом. Византия переживала тогда трагическое время. Вскоре после падения Константинополя (1453 г.) и восстановления там Православия общение возобновилось, хотя автокефалия нашей Церкви не признавалась на Востоке вплоть до учреждения на Руси Патриаршества (1589 г.).
Получив автокефалию, русские митрополиты попали в несравненно большую, чем прежде, зависимость от Московских государей, ставших после освобождения Руси от монголо-татарского ига самодержавными правителями. Падение Константинополя явилось причиной того, что в них стали видеть правопреемников византийских василевсов, государей Третьего Рима.
Источники русского церковного права остались неизменными: «Номоканон» в виде «Кормчей Книги», постановления Соборов, канонические ответы и послания иерархов, «Уставы» св. Владимира и князя Ярослава Мудрого. Но канонические нормы сохраняли свою силу главным образом в области внутрицерковного права, в отношениях же Церкви с государством тяжесть давления светской власти в этот период стала намного сильнее прежней. Государи усваивают себе право избирать митрополитов. Уже великий князь Василий Темный в послании Польскому королю писал: «Кто будет нам люб, тот и будет митрополитом всея Руси»[155].
Главным церковным законодательным органом оставались поместные Соборы; но влияние Московских государей и на состав, и на постановления Соборов было весьма велико. По словам А. С. Павлова, великие князья и цари «сами указывали предметы соборных рассуждений, и притом такие, которые относились не только к сфере внешнего, но и внутреннего права Церкви, они же нередко публиковали соборные постановления от своего собственного лица»[156].
Собор 1503 г., созванный при Иване III для рассмотрения вопроса об архиерейских пошлинах со ставленников, о зазорной жизни вдовых попов и диаконов, о «двойных» монастырях, о монастырских вотчинах и о мерах против жидовствующих, запретил взимать ставленнические пошлины, распорядился расселить «двойные» монастыри. По настоянию преподобного Иосифа Волоцкого Собор постановил: упорствующих еретиков следует предавать не только церковным прещениям, но «градским казням» — уголовным наказаниям. Собор запретил вдовым священникам и диаконам совершать богослужение, если они не примут пострига. Вынесено было также постановление о сохранении монастырского землевладения.
Велико историческое значение Собора 1551 г., созванного при св. митрополите Макарии и Иване Грозном. Предметы соборных рассуждений были намечены в 69 вопросах, предложенных царем. Собор издал Уложение, разделенное по аналогии с «Судебником Ивана Грозного» на 100 глав. Отсюда и его название — «Стоглав», которое перенесено было и на сам Собор. В Уложении затронуты главные стороны церковной жизни; в нем были собраны и систематизированы все нормы действующего права Русской Церкви. Исходным материалом послужили «Кормчая», «Устав» св. Владимира, постановления Собора 1503 г., послания митрополитов. Постановления Стоглава касаются архиерейских пошлин, церковного суда, дисциплины духовенства, монахов и мирян, богослужения, монастырских вотчин, народного образования и призрения нищих. Собор предложил епископам и городскому духовенству устраивать школы для подготовки ставленников; мирянам предоставлялась возможность выбирать кандидатов священства. Надзор за благочинием Собор возложил на поповских старост и десятильников, а надзор над ними самими — на соборных священников, архимандритов, игуменов и протопопов.
Стоглав отменил «несудимые» грамоты, тем самым сделав все монастыри и приходские причты подсудными своим епископам. Светским судам он запретил судить духовных лиц. В соборных постановлениях осуждались распространенные в народном быту бесчинства и пережитки язычества; судебные поединки, скоморошеские представления, азартные игры, пьянство.
Многие постановления Стоглава касаются богослужения. Некоторые из них (о двуперстии, о сугубой аллилуии) стали впоследствии знаменем для старообрядцев. Эти постановления были отменены Большим Московским Собором 1667 г., который объяснил факт их принятия «простотою и невежеством» Отцов Стоглава.
Вопреки постановлению Собора 1503 г., Стоглав разрешил взимание ставленнических пошлин, но установил для них, равно как и для треб, твердую таксу. При этом было решено, что все эти дани должны собирать не архиерейские чиновники, а поповские старосты и десятильники.
Собор 1572 г. издал грамоту о четвертом браке Ивана Грозного. В виде исключения этот брак не расторгли, но на царя наложили епитимию. На основании «Томоса единения» Собор подтвердил недопустимость четвертого брака, подлежащего непременному расторжению.
Постановлением Собора 1580 г. архиерейским домам и монастырям запрещалось приобретать новые земельные владения. Исключение было сделано лишь для бедных монастырей, но и они могли получать новые вотчины только через царские пожалования.
Источники русского церковного права эпохи Патриаршества
После учреждения Патриаршества в Москве в 1589 г. Поместный Собор 1590 г. издал деяние с грамотой Константинопольского Патриарха Иеремии II об избрании Патриархом Иова и о Патриаршем титуле его преемников. Это деяние помещено в начале печатной «Кормчей».
В XVII веке Соборы продолжали оставаться высшей церковной инстанцией. Собор 1621 г. при Патриархе Филарете вынес постановление о перекрещивании католиков, лютеран и реформатов, присоединяемых к Православной Церкви. Это постановление в отношении католиков отменено Собором 1656 г., а Собором 1667 г. отменено полностью.
Собор 1666 г. созванный для суда над расколоучителями, издал «Наставления благочиния церковного» как руководство для приходских священников.
Собор 1667 г. при царе Алексее Михайловиче вошел в историю под названием Большого Московского. В его деяниях участвовали Восточные Патриархи: Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский. Собор был созван для суда над Патриархом Никоном.
Помимо приговора по делу Патриарха, Собор отменил постановления Стоглава, благоприятные старообрядчеству, а также постановление Филаретовского Собора о перекрещивании западных христиан и запрет священнослужения вдовым священникам и диаконам. Отцы Большого Московского Собора воспретили рукополагать невежд. Священникам Собор повелел обучать своих детей грамоте.
Вступивших во второй брак священнослужителей Собор постановил лишить сана, но дозволять им петь на клиросе или вступать на государеву службу, кроме военной. Мирянам вновь было воспрещено судить клириков за церковные преступления. Повторены были на Соборе прежние постановления о наказании еретиков не только церковными, но и «градскими» казнями. Собор запретил постригать одного из супругов без согласия другого, а также требовать от постригающихся вкладов в монастырь. Запрещено было посвящать за Литургией более одного епископа, священника и диакона, самовольно открывать мощи без предварительного дознания и соборного постановления.
Архимандритам Собор благословил носить митру, если богослужение не возглавляет епископ. По постановлению Собора 1667 г., митрополиты стали носить белые клобуки, а диаконы и священники — скуфью.
Норму взаимоотношений церковной и государственной власти Большой Московский Собор выразил так: царь имеет преимущество в делах политических, а Патриарх — в церковных. Постановления Собора упомянуты в «Духовном регламенте» (1721 г.) как действующие законы. Они были включены в «Полное собрание законов Российской Империи».
Собор 1675 г. пересмотрел «Архиерейский Чиновник» и установил положения о преимуществах и отличиях Патриарха, митрополита, архиепископа, епископа и других иерархических лиц; о последовании мироосвящения и освящения антиминса. Собор запретил священникам отдавать свои места в приданое дочерям, с тем чтобы эти места переходили к зятьям. Постановления Собора были напечатаны как дополнения к «Архиерейскому Чиновнику».
Собор 1682 г., созванный при царе Феодоре Алексеевиче, рассмотрел вопросы о мерах против раскольников, о поставлении священников в русских городах и уездах, отошедших к Швеции, о монастырском и церковном благочинии, о скитающихся монахах и безместных священниках, о призрении нищих. Собор обсудил предложение царя о разделении Русской Церкви на 12 митрополичьих округов и открытии 33 епархий, но с проектом не согласился.
Кроме соборных постановлений, до нас дошли архиерейские грамоты, архипастырские послания и поучения, также относящиеся к рассматриваемому периоду. Из этих актов особенно важен «Наказ» Патриарха Иова 1594 г. о поповских старостах и «Инструкция поповским старостам» Патриарха Адриана, изданные в 1697 г. Часть этих документов вошла впоследствии в «Полное собрание законов Российской Империи» и, следовательно, сохранила юридическую силу.
Церковные правоотношения регламентировались и государственным законодательством. В Московской Руси, помимо Освященных (церковных) Соборов, регулярно созывались Земские соборы. Они издавали важнейшие правовые акты.
С сентября 1648 г. по январь 1649 г. в Москве заседал двухпалатный Собор: в одной палате совещались царь Алексей Михайлович, Боярская Дума и Освященный Собор; в другой — выборные люди от всех чинов Российского государства. Двухпалатный Собор составил Уложение, которое было напечатано в 1649 г. двумя тиражами по 1200 экземпляров в каждом.
«Соборное уложение не имеет прецедентов в истории русского законодательства. По объему оно может сравниться разве что со Стоглавом… Соборное Уложение — первый в истории России систематизированный Закон»[157]. Уложение 1649 г. явилось итогом развития русского законодательства допетровской эпохи.
Первая глава Уложения названа «О богохульниках и о церковных мятежниках». Она предусматривает наказания за совершение церковных преступлений: «Будет кто иноверцы, какия ни буди веры, или и русский человек, возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на рождьшую Его Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на Честный Крест, или на святых Его угодников, и про то сыскивати всякими сыски накрепко. Да будет сыщется про то допряма, и того богохулника обличив, казнити, зжечь. А будет какой бесчинник пришед в церковь Божию во время Святыя Литургии, и каким ни буди обычаем, Божественная Литургии совершити не даст, и его изымав и сыскав при него допряма, что он так учинит, казнити смертию безо всякия пощады… А будет такой бесчинник кого ни буди в церкви Божий ударит, а не ранит, и его за такое бесчиние бити батоги, да на нем же взяти тому, кого он ударит, бесчестие»[158].
В главе 13 «Уложения» предусматривалось учреждение Монастырского Приказа: «А ныне государь царь и великий князь Алексей Михайлович… указал Монастырскому приказу быти особно, и на митрополитов, и на архиепископов, и на епископов… и на их крестьян, и на монастыри, и на архимандритов, и на игуменов, и на строителей, и на келарей, и на казначеев, и на рядовую братью, и на монастырских слуг, и на крестьян, и на попов, и на церковный причет, во всяких исцовых искех суд давати в Монастырском приказе»[159].
Монастырский приказ учреждался как высшая судебная инстанция по тяжебным делам, (т. е. спорным по поводу того или иного права гражданского) для монастырей, монастырских людей и приходских причтов. Митрополит Новгородский Никон, будущий Патриарх, решительно противился учреждению Монастырского приказа, считая неправомерной судебную власть светских чиновников над духовенством и церковными людьми даже по гражданским делам. Но его протесты остались тщетными.
Источники церковного права синодальной и новейшей эпохи
Взаимоотношения Церкви и государства в синодальную эпоху
В 1700 г. скончался Патриарх Адриан. 21 год во главе Русской Церкви стоял Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Стефан (Яворский), а в 1721 г. Патриаршество было упразднено. Вместо Патриарха и Соборов учреждался малый собор — Святейший Синод, который и стал высшим органом церковной власти.
Началась новая эпоха в истории нашей Церкви, получившая название синодальной. Характер взаимоотношений между Церковью и государством существенно меняется. Симфония церковной и государственной власти подвергается деформации, смещается в сторону протестантского принципа главенства светского государя над всеми религиозными общинами подвластной ему территории — так называемого территориализма.
Привилегированное положение Православной Церкви в государственно-правовом сознании связывается уже не столько с тем, что учение ее истинно, сколько с тем обстоятельством, что Православие, согласно основным законам государства, является вероисповеданием Монарха и большинства его подданных.
Государственная власть в эту эпоху жестко контролирует церковную жизнь. Соборы не созываются, а Святейший Синод действует не только как орган высшей церковной власти, но и как правительственное учреждение, которое, подобно Сенату, Государственному Совету или Кабинету Министров, имеет на то полномочия от Высочайшей власти. Все распоряжения Синода выходят под штемпелем «По указу Его Императорского Величества». Кроме того, они подлежат визированию со стороны синодального обер-прокурора.
В системе церковного законодательства синодальной эпохи профессор Н. С. Суворов различает «императорское церковное законодательство, указы и определения Св. Синода и государственное о Церкви законодательство». В этом заключается своеобразие его классификации. «Под императорским церковным законодательством, — писал он, — разумеются Высочайшие повеления и именные указы по духовному ведомству, затем высочайше утвержденные доклады синодального обер-прокурора… Кроме того, Св. Синодом самим издаются разные определения и инструкции (такова, например, инструкция благочинным приходских церквей и монастырей)… Под именем государственного о Церкви законодательства должно разуметь общие нормы, устанавливающиеся как в порядке собственно законодательном, так и в порядке верховного управления, то есть кроме Высочайших манифестов и повелений, Высочайше утвержденные мнения Государственного Совета и Высочайше утвержденные положения Кабинета министров»[160].
Различая «императорское церковное законодательство» и «государственное о Церкви законодательство», Н. С. Суворов делает это на том основании, что в императоре видит «верховного правителя в государстве и Церкви»[161], который как глава Церкви действует через Синод, а как глава государства — через Сенат, Государственный Совет или Кабинет министров. Суворов за норму принимает цезарепапистские искажения византийской симфонии (Император — глава Церкви) и сквозь такую призму смотрит на взаимоотношения между церковной и государственной властью в России, которые на деле складывались под сильным влиянием протестантской теории «территориализма».
С церковной точки зрения было бы правильно различать лишь два основных материальных источника русского церковного права синодальной эпохи: государство (Высочайшую власть и зависимые от нее органы правления: Сенат, Государственный Совет, Кабинет министров) и Церковь в лице Святейшего Синода, распоряжения которого приобретали законную силу в государстве вследствие их утверждения Государем, но церковный авторитет этих распоряжений покоился на том, что Синод — малый архиерейский собор — представлял весь российский епископат. Такое различение важно, поскольку в зависимости от того, принадлежит ли тот или иной акт синодальной эпохи к области собственно церковного законодательства или государственного законодательства о Церкви, определяется его авторитетность в наше время. Очевидно, что государственное законодательство Российской Империи, в том числе Императорские указы по духовному ведомству, изданные помимо Синода, утратили силу, а указы и постановления Синода, независимо от своего утверждения Высочайшей властью, могут сохранять силу, если, конечно, они не были отменены или заменены впоследствии.
«Духовный регламент»
Важнейший церковно-правовой памятник эпохи, на котором зиждутся основания синодального строя церковного управления, — «Духовный регламент», составленный епископом Феофаном (Прокоповичем) в 1719 г., подписанный Освященным Собором и утвержденный Петром I в декабре 1720 г., а напечатанный впервые год спустя, уже по учреждении Синода. Точное название документа — «Регламент или устав Духовной Коллегии», хотя, как известно, предусмотренная в «Регламенте» коллегия была переименована на первом своем заседании в «Святейший Синод».
«Регламент» состоит из трех частей. В первой части, озаглавленной «Что есть духовное коллегиум и каковыя суть важные вины такового правления?» дается общее представление о коллегиальной форме правления и объясняются ее преимущества в сравнении с единоличной властью. Главный довод здесь — опасность двоевластия в государстве.
Во второй части, названной «Дела управления, сему подлежащие», описывается круг дел, подведомственных новоучрежденному церковному правительству. Здесь в общей форме говорится также об обязанностях епископов, священников, монахов и мирян.
В третьей части «Самих управителей должность и сила» определяются состав Духовной Коллегии и обязанности ее членов.
По мнению А. С. Павлова, «по своей форме и отчасти по содержанию «Духовный регламент» не есть только чисто законодательный акт, но вместе и литературный памятник. Он наполнен, подобно знаменитому «Наказу» Екатерины II, общими теоретическими рассуждениями, … содержит в себе разные проекты, например, об учреждении в России Академий, а нередко впадает в тон сатиры. Таковы, например, места о власти и чести епископской, об архиерейских визитациях, то есть объезде архиереями своих епархий, о церковных проповедниках, о народных суевериях, разделяемых и духовенством»[162].
В 1722 г. в качестве дополнения к «Духовному регламенту» было составлено «Прибавление о правилах причта церковного и чина монашеского», в котором содержатся целые уставы о приходском духовенстве и монашестве.
В дополнение к «Регламенту» в 1722 г. издано также Императорское повеление о выборе «из офицеров доброго человека» для занятия должности обер-прокурора. К этому повелению в том же году была присовокуплена «Инструкция обер-прокурору».
Давать оценку «Регламенту» с точки зрения последствий его введения в русскую церковную жизнь значит высказать суждение о самой синодальной эпохе. В синодальный период он как важнейший церковно-правовой документ получал в литературе почти исключительно апологетическую оценку. С падением этой системы отпали резоны для такого отношения к нему. Совершенно очевидны все негативные черты самой эпохи, а значит, и «Регламента», который составлял фундамент правового устройства Церкви.
Источники церковного права синодальной эпохи
В 1776 г. от лица Св. Синода была напечатана составленная несколько ранее епископами Георгием (Конисским) и Парфением (Сопковским) «Книга о должностях пресвитеров приходских». Впоследствии она много раз переиздавалась. Это практическое руководство для пастырей с выписками из «Кормчей», «Духовного регламента», важнейших синодских указов, а также из сочинений Отцов. В книге помещены и такие указания, каких нельзя отыскать в других авторитетных источниках русского церковного права. Например, дозволение допускать инославных к восприемничеству при крещении православных детей с тем только условием, чтобы они читали при этом Никео-цареградский символ без filioque.
Синод не раз предписывал руководствоваться этой книгой при наложении духовниками и церковными судами епитимий. Ее изучение входило в программы духовных школ до середины XIX века, по ней готовили себя к пастырскому приходскому служению многие поколения русских священников.
«Кормчая Книга» многократно переиздавалась Святейшим Синодом; в принципе, ее признавали самым авторитетным церковно-правовым сборником, поскольку и в «Духовном регламенте» за канонами признавалась обязательная сила. Но в «Кормчей» правила приводились в сокращенном виде (по «Синопсису»); перевод их на славянский язык во многих местах неточен и маловразумителен. Недостаток «Кормчей» как практического руководства по церковному праву заключался еще и в том, что часть помещенных в ней документов (а это, главным образом, законодательные акты византийских императоров) устарела и вышла из употребления.
Поэтому в 1839 г., взамен «Кормчей Книги», было предпринято издание «Книги Правил», где, наряду с греческим текстом, параллельно давался перевод канонов на церковно-славянский язык, приближенный к русскому языку. В дальнейшем, при переиздании «Книги Правил», в нее вошел только перевод (без текста оригинала).
Главное достоинство «Книги Правил» состояло в том, что, во-первых, в ней каноны воспроизводились полностью, во-вторых, в «Книгу» вошел лишь основной канонический корпус. Правила были здесь отделены от разнородного правового материала, либо меньшей авторитетности, либо вовсе утратившего силу, которым перегружена «Кормчая».
Вместе с тем и «Книга правил» не лишена текстологических недостатков: не везде удовлетворителен перевод. Канонисты отмечали и прямые ошибки в переводе отдельных греческих терминов. Вероятно, из-за смутного представления переводчика о государственно-административном делении Римской империи и территориальном делении Древней Церкви не всегда правильно переводятся слова «παροικια» и «επαρχια»
В правилах первое слово «παροικια» почти во всех случаях обозначает епископию, — по-нашему, епархию, а второе слово «επαρχια» — митрополичий округ. В «Книге правил» первое слово часто переводится как «приход», а второе — как «епархия».
В синодальных изданиях «Книги правил» нет толкований на эти правила. Но в конце XIX века они были изданы в нескольких выпусках «Обществом любителей духовного просвещения» по благословению Синода с толкованиями Аристина, Зонары и Вальсамона и с кратким изложением правил по «Кормчей Книге».
В 1841 г. впервые издан утвержденный Синодом «Устав Духовных Консисторий», основательно пересмотренный в 1883 г. Это своего рода «Духовный регламент» епархиального управления. Он состоит из 364 статей, объединенных в четыре раздела. В первом разделе идет речь о значении консисторий и о правовых основаниях епархиального управления и суда, во втором — об обязанностях консисторий по охранению и распространению православной веры, по богослужению, по сооружению и благоустройству храмов, по церковному хозяйству. Третий раздел посвящен епархиальному суду, а четвертый — штатам самих консисторий и регламенту их делопроизводства.
В основу «Устава» легли «Духовный регламент» и отдельные, изданные ранее указы по епархиальному управлению, которые были сведены в этом сборнике воедино.
Многие из указов Синода и других правовых актов по Ведомству Православного Исповедания не были кодифицированы. Они оказались рассеяны по разным периодическим официальным изданиям: публиковались в «Церковных Ведомостях», «Церковном Вестнике», «Духовной Беседе». Некоторые из законодательных актов хотя и не были кодифицированы в строгом смысле, но систематизированы, будучи изданными в виде отдельных книг и брошюр. Таковы Уставы духовно-учебных заведений, Инструкции церковным старостам, благочинным приходских церквей и монастырей, Правила о местных средствах содержания духовенства.
С 1879 г. в Петербурге было начато издание «Полного Собрания постановлений и распоряжений по ведомству Православного Исповедания Российской Империи». Десять томов «Собрания» охватывают церковное законодательство от Петра I до Елизаветы.
С 1868 по 1917 гг. было издано одиннадцать томов другого фундаментального собрания: «Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Синода». Как видно из названия, в этом издании сами документы не опубликованы, а содержится только их описание.
Указы по Ведомству Православного Исповедания помещены также в «Полном Собрании Законов Российской Империи» в хронологическом порядке. В кодифицированном собрании — «Своде законов Российской Империи» — законы и указы, касающиеся Церкви, помещены в I томе (основные законы, в которых провозглашается исповедание Православия императором); «Устав о службе гражданской», где говорится и о духовных лицах в связи с общими правилами о наградах, окладах и пенсиях — в III томе; «Устав о повинностях», отдельные статьи которого относятся к духовенству, его имуществу и церковному имуществу, — в IV томе; «Лесной устав» — о лесах, принадлежащих церковным учреждениям, и «Счетный устав» — о контроле при Святейшем Синоде — в VIII томе; в IX томе («Законы о состоянии») изложены законы о сословных правах белого и монашествующего духовенства; в XIII томе («Устав общественного призрения и врачебный устав») собраны законы, касающиеся епархиальных попечительств о бедных духовного звания; XIV том («Устав о содержании под стражей и устав о предупреждении и пресечении преступлений») включает в себя законы о тюремных церквах, о преступлениях против веры и Церкви; в XVI томе («Уставы судопроизводства») собраны законы о судопроизводстве по делам о преступлениях против Церкви и по гражданским делам церковных учреждений.
В 1905 г. государственный строй Российской Империи подвергся радикальным преобразованиям. Высшими законодательными органами, помимо императора, стали Государственный Совет и Государственная Дума. В их состав входили, естественно, не только православные лица. Тем не менее, законы, касающиеся Православной Церкви, например, о финансовых сметах Синода, рассматривались Государственным советом и Думой.
В церковной среде, а также в правительственных сферах был поднят вопрос о созыве Поместного Собора. Подготовка к нему продолжалась с перерывами до августа 1917 г. Документы, связанные с подготовкой Собора, хотя и не имели никогда обязательного значения, тем не менее представляют собой важные церковно-исторические и в некотором смысле церковно-правовые памятники, поскольку в них отражено каноническое сознание епископата, духовенства и мирян. Особенно интересны «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе», изданные в 1906 г., и «Журналы и протоколы заседаний Предсоборного Присутствия», опубликованные в «Церковных Ведомостях» в 1906–1907 гг., а также отдельным изданием в 1906–1909 гг.
Источники церковного права новейшей эпохи
Поместным Собором Российской Православной Церкви 1917–1918 гг. и восстановлением Патриаршества открылся новейший период в истории нашей Церкви. В жизнь Церкви вновь вошли Поместные Соборы как ее высший канонический орган. Собор продолжал свою работу более года. На нем обсуждались все важные вопросы церковной жизни: об устройстве высшей церковной власти и епархиального управления, о взаимоотношениях Церкви и государства, о проповедничестве, о духовных школах, монастырях. Программа Собора в силу обстоятельств того времени не была выполнена до конца.
Тем не менее Собор издал ряд определений, которые публиковались в церковной печати и вышли в 1918 г. отдельным изданием в 4 выпусках под названием «Определения»[163]. Важнейшие из этих определений следующие: «О правах и обязанностях Святейшего Патриарха Московского и всея России», «О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете», О круге дел, подлежащих ведению органов высшего церковного управления», «О порядке избрания Святейшего Патриарха», «О Местоблюстителе Патриаршего Престола», «О епархиальном управлении», «О викарных епископах», «О православном приходе» (Приходской устав), «О монастырях и монашествующих», «О поводах к расторжению брака», «О правовом положении Церкви в государстве», «О привлечении женщин к деятельному участию на разных поприщах церковного служения».
Эти определения составили настоящий кодекс Русской Православной Церкви, заменивший «Духовный регламент», «Устав Духовных Консисторий» и целый ряд более частных законодательных актов синодальной эпохи.
В решении вопросов всей церковной жизни на основе строгой верности православному вероучению, на основе канонической правды Поместный Собор обнаружил незамутненность соборного разума Церкви. Канонические определения Собора послужили для Русской Церкви на ее многотрудном пути твердой опорой и безошибочным духовным ориентиром в решении крайне сложных проблем, которые в изобилии ставила перед ней впоследствии жизнь.
В 1945 г. состоялся новый Поместный Собор, на котором Патриархом был избран митрополит Ленинградский Алексий (Симанский). Собор издал краткое «Положение о Русской Православной Церкви», которое заменило «Определения» Собора 1917–1918 гг. Между законодательными актами двух Поместных Соборов существует несомненная преемственная связь, внесенные же изменения, обусловленные обстоятельствами времени, основанные на пережитом Церковью бесценном опыте, заключались, в целом, в подчеркивании иерархичности церковного строя. «Положение» Собора 1945 г. расширяло компетенцию Патриарха, епархиального архиерея, приходского настоятеля.
Архиерейский Собор, состоявшийся в 1961 г., пересмотрел «Положение о Русской Православной Церкви» в части, касающейся приходского управления; клирики устранялись от распоряжения материальными средствами приходов, которое возлагалось теперь исключительно на приходские собрания и приходские советы во главе с их председателями-старостами.
Поместный Собор 1971 г., на котором Патриархом Московским и всея Руси был избран митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен (Извеков), утвердил изменения, внесенные в «Положение о Русской Православной Церкви» Архиерейским Собором 1961 г. Поместный Собор вынес также постановление об отмене клятв Большого Московского Собора 1667 г. на старые обряды.
Поместный Собор, состоявшийся в 1988 г. — в год тысячелетия Крещения Руси, — издал «Устав Русской Православной Церкви» — основной действующий ныне закон нашей поместной Церкви, в котором несравненно подробнее, чем в «Положении о Русской Православной Церкви», регламентируются устройство высшего, епархиального и приходского управления, деятельность духовных школ и монастырей. «Устав» вобрал в себя выдержавшие испытание жизнью принципы церковного строя, которые легли в основу «Определений» Поместного Собора 1917–1918 гг. и «Положения», изданного Собором 1945 г.
В «Журнале Московской Патриархии» регулярно помещаются определения Священного Синода и указы Святейшего Патриарха, в том числе и те, которые носят нормативный характер.
Внешнее право нашей Церкви обусловлено государственными законами и постановлениями, которые публикуются в официальных периодических изданиях и отдельных сборниках. Особенно полон по подбору правовых актов, касающихся религиозных объединений, в частности и Русской Православной Церкви, сборник профессора П. в. Гидулянова «Отделение Церкви от государства», вышедший третьим и последним изданием в 1926 г. Этот сборник, естественно, включает в себя правовые акты, относящиеся к первому десятилетию истории Советского государства.
Иерархия правовых источников
Ввиду обилия и разнообразия церковно-правового материала встает вопрос об иерархии разных источников действующего ныне права Русской Православной Церкви.
Первое место по авторитетности, бесспорно, принадлежит каноническому кодексу Вселенской Православной Церкви — Правилам Святых Апостолов, Соборов и Отцов, которые включены в «Пидалион», «Афинскую Синтагму» и, в переводе на славяно-российский язык, в нашу «Книгу правил». Эти правила не подлежат отмене, по меньшей мере, властью поместной Церкви.
Следом за канонами по важности надо поставить «Устав Русской Православной Церкви», принятый на Соборе 1988 г. и вполне заменивший «Положение о Русской Православной Церкви», изданное Собором 1945 г.
Определения Собора 1917–1918 гг. сохранили законную силу в той их части, которая не отменена формально, не заменена новыми нормами «Устава» и не противоречит существующим условиям церковной жизни.
Источником действующего церковного права являются также Определения Священного Синода и Указы Святейших Патриархов, Патриарших Местоблюстителей и Заместителя Патриаршего Местоблюстителя — те из них, которые опять-таки не отменены и не устарели.
Церковное законодательство собственно церковного происхождения синодальной и досинодальной эпохи сохранило свою силу настолько, насколько оно не отменено, не изменено и не устарело. Что же касается государственных законов о Церкви дореволюционного периода, не авторизованных высшей церковной властью, то они утратили силу. В новых государственно-правовых условиях внешнее положение Церкви в государстве определяется современным государственным законодательством; а право прежней государственной власти законодательствовать по внутрицерковным делам с самого начала не имело достаточных канонических оснований.
Несколько иначе обстоит дело с разнородным правовым материалом, который был включен в «Кормчую Книгу». Поскольку некоторые из законов византийских императоров вошли через «Кормчую Книгу» в русское право и сохранили силу не в результате зависимости Руси от издавшей их государственной власти, а по причине собственно церковных нужд и благодаря церковной традиции, то, по меньшей мере, относительную важность следует признавать даже за государственными законами византийского происхождения, включенными в «Кормчую», в частности, по такому ее отделу, как церковное брачное право, которое сравнительно мало регламентировано канонами. Поэтому в некоторых случаях приходится ссылаться на византийские новеллы, освященные многовековой церковной традицией.
Взаимоотношения Церкви и государства в синодальную эпоху
В 1700 г. скончался Патриарх Адриан. 21 год во главе Русской Церкви стоял Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Стефан (Яворский), а в 1721 г. Патриаршество было упразднено. Вместо Патриарха и Соборов учреждался малый собор — Святейший Синод, который и стал высшим органом церковной власти.
Началась новая эпоха в истории нашей Церкви, получившая название синодальной. Характер взаимоотношений между Церковью и государством существенно меняется. Симфония церковной и государственной власти подвергается деформации, смещается в сторону протестантского принципа главенства светского государя над всеми религиозными общинами подвластной ему территории — так называемого территориализма.
Привилегированное положение Православной Церкви в государственно-правовом сознании связывается уже не столько с тем, что учение ее истинно, сколько с тем обстоятельством, что Православие, согласно основным законам государства, является вероисповеданием Монарха и большинства его подданных.
Государственная власть в эту эпоху жестко контролирует церковную жизнь. Соборы не созываются, а Святейший Синод действует не только как орган высшей церковной власти, но и как правительственное учреждение, которое, подобно Сенату, Государственному Совету или Кабинету Министров, имеет на то полномочия от Высочайшей власти. Все распоряжения Синода выходят под штемпелем «По указу Его Императорского Величества». Кроме того, они подлежат визированию со стороны синодального обер-прокурора.
В системе церковного законодательства синодальной эпохи профессор Н. С. Суворов различает «императорское церковное законодательство, указы и определения Св. Синода и государственное о Церкви законодательство». В этом заключается своеобразие его классификации. «Под императорским церковным законодательством, — писал он, — разумеются Высочайшие повеления и именные указы по духовному ведомству, затем высочайше утвержденные доклады синодального обер-прокурора… Кроме того, Св. Синодом самим издаются разные определения и инструкции (такова, например, инструкция благочинным приходских церквей и монастырей)… Под именем государственного о Церкви законодательства должно разуметь общие нормы, устанавливающиеся как в порядке собственно законодательном, так и в порядке верховного управления, то есть кроме Высочайших манифестов и повелений, Высочайше утвержденные мнения Государственного Совета и Высочайше утвержденные положения Кабинета министров»[160].
Различая «императорское церковное законодательство» и «государственное о Церкви законодательство», Н. С. Суворов делает это на том основании, что в императоре видит «верховного правителя в государстве и Церкви»[161], который как глава Церкви действует через Синод, а как глава государства — через Сенат, Государственный Совет или Кабинет министров. Суворов за норму принимает цезарепапистские искажения византийской симфонии (Император — глава Церкви) и сквозь такую призму смотрит на взаимоотношения между церковной и государственной властью в России, которые на деле складывались под сильным влиянием протестантской теории «территориализма».
С церковной точки зрения было бы правильно различать лишь два основных материальных источника русского церковного права синодальной эпохи: государство (Высочайшую власть и зависимые от нее органы правления: Сенат, Государственный Совет, Кабинет министров) и Церковь в лице Святейшего Синода, распоряжения которого приобретали законную силу в государстве вследствие их утверждения Государем, но церковный авторитет этих распоряжений покоился на том, что Синод — малый архиерейский собор — представлял весь российский епископат. Такое различение важно, поскольку в зависимости от того, принадлежит ли тот или иной акт синодальной эпохи к области собственно церковного законодательства или государственного законодательства о Церкви, определяется его авторитетность в наше время. Очевидно, что государственное законодательство Российской Империи, в том числе Императорские указы по духовному ведомству, изданные помимо Синода, утратили силу, а указы и постановления Синода, независимо от своего утверждения Высочайшей властью, могут сохранять силу, если, конечно, они не были отменены или заменены впоследствии.
«Духовный регламент»
Важнейший церковно-правовой памятник эпохи, на котором зиждутся основания синодального строя церковного управления, — «Духовный регламент», составленный епископом Феофаном (Прокоповичем) в 1719 г., подписанный Освященным Собором и утвержденный Петром I в декабре 1720 г., а напечатанный впервые год спустя, уже по учреждении Синода. Точное название документа — «Регламент или устав Духовной Коллегии», хотя, как известно, предусмотренная в «Регламенте» коллегия была переименована на первом своем заседании в «Святейший Синод».
«Регламент» состоит из трех частей. В первой части, озаглавленной «Что есть духовное коллегиум и каковыя суть важные вины такового правления?» дается общее представление о коллегиальной форме правления и объясняются ее преимущества в сравнении с единоличной властью. Главный довод здесь — опасность двоевластия в государстве.
Во второй части, названной «Дела управления, сему подлежащие», описывается круг дел, подведомственных новоучрежденному церковному правительству. Здесь в общей форме говорится также об обязанностях епископов, священников, монахов и мирян.
В третьей части «Самих управителей должность и сила» определяются состав Духовной Коллегии и обязанности ее членов.
По мнению А. С. Павлова, «по своей форме и отчасти по содержанию «Духовный регламент» не есть только чисто законодательный акт, но вместе и литературный памятник. Он наполнен, подобно знаменитому «Наказу» Екатерины II, общими теоретическими рассуждениями, … содержит в себе разные проекты, например, об учреждении в России Академий, а нередко впадает в тон сатиры. Таковы, например, места о власти и чести епископской, об архиерейских визитациях, то есть объезде архиереями своих епархий, о церковных проповедниках, о народных суевериях, разделяемых и духовенством»[162].
В 1722 г. в качестве дополнения к «Духовному регламенту» было составлено «Прибавление о правилах причта церковного и чина монашеского», в котором содержатся целые уставы о приходском духовенстве и монашестве.
В дополнение к «Регламенту» в 1722 г. издано также Императорское повеление о выборе «из офицеров доброго человека» для занятия должности обер-прокурора. К этому повелению в том же году была присовокуплена «Инструкция обер-прокурору».
Давать оценку «Регламенту» с точки зрения последствий его введения в русскую церковную жизнь значит высказать суждение о самой синодальной эпохе. В синодальный период он как важнейший церковно-правовой документ получал в литературе почти исключительно апологетическую оценку. С падением этой системы отпали резоны для такого отношения к нему. Совершенно очевидны все негативные черты самой эпохи, а значит, и «Регламента», который составлял фундамент правового устройства Церкви.
Источники церковного права синодальной эпохи
В 1776 г. от лица Св. Синода была напечатана составленная несколько ранее епископами Георгием (Конисским) и Парфением (Сопковским) «Книга о должностях пресвитеров приходских». Впоследствии она много раз переиздавалась. Это практическое руководство для пастырей с выписками из «Кормчей», «Духовного регламента», важнейших синодских указов, а также из сочинений Отцов. В книге помещены и такие указания, каких нельзя отыскать в других авторитетных источниках русского церковного права. Например, дозволение допускать инославных к восприемничеству при крещении православных детей с тем только условием, чтобы они читали при этом Никео-цареградский символ без filioque.
Синод не раз предписывал руководствоваться этой книгой при наложении духовниками и церковными судами епитимий. Ее изучение входило в программы духовных школ до середины XIX века, по ней готовили себя к пастырскому приходскому служению многие поколения русских священников.
«Кормчая Книга» многократно переиздавалась Святейшим Синодом; в принципе, ее признавали самым авторитетным церковно-правовым сборником, поскольку и в «Духовном регламенте» за канонами признавалась обязательная сила. Но в «Кормчей» правила приводились в сокращенном виде (по «Синопсису»); перевод их на славянский язык во многих местах неточен и маловразумителен. Недостаток «Кормчей» как практического руководства по церковному праву заключался еще и в том, что часть помещенных в ней документов (а это, главным образом, законодательные акты византийских императоров) устарела и вышла из употребления.
Поэтому в 1839 г., взамен «Кормчей Книги», было предпринято издание «Книги Правил», где, наряду с греческим текстом, параллельно давался перевод канонов на церковно-славянский язык, приближенный к русскому языку. В дальнейшем, при переиздании «Книги Правил», в нее вошел только перевод (без текста оригинала).
Главное достоинство «Книги Правил» состояло в том, что, во-первых, в ней каноны воспроизводились полностью, во-вторых, в «Книгу» вошел лишь основной канонический корпус. Правила были здесь отделены от разнородного правового материала, либо меньшей авторитетности, либо вовсе утратившего силу, которым перегружена «Кормчая».
Вместе с тем и «Книга правил» не лишена текстологических недостатков: не везде удовлетворителен перевод. Канонисты отмечали и прямые ошибки в переводе отдельных греческих терминов. Вероятно, из-за смутного представления переводчика о государственно-административном делении Римской империи и территориальном делении Древней Церкви не всегда правильно переводятся слова «παροικια» и «επαρχια»
В правилах первое слово «παροικια» почти во всех случаях обозначает епископию, — по-нашему, епархию, а второе слово «επαρχια» — митрополичий округ. В «Книге правил» первое слово часто переводится как «приход», а второе — как «епархия».
В синодальных изданиях «Книги правил» нет толкований на эти правила. Но в конце XIX века они были изданы в нескольких выпусках «Обществом любителей духовного просвещения» по благословению Синода с толкованиями Аристина, Зонары и Вальсамона и с кратким изложением правил по «Кормчей Книге».
В 1841 г. впервые издан утвержденный Синодом «Устав Духовных Консисторий», основательно пересмотренный в 1883 г. Это своего рода «Духовный регламент» епархиального управления. Он состоит из 364 статей, объединенных в четыре раздела. В первом разделе идет речь о значении консисторий и о правовых основаниях епархиального управления и суда, во втором — об обязанностях консисторий по охранению и распространению православной веры, по богослужению, по сооружению и благоустройству храмов, по церковному хозяйству. Третий раздел посвящен епархиальному суду, а четвертый — штатам самих консисторий и регламенту их делопроизводства.
В основу «Устава» легли «Духовный регламент» и отдельные, изданные ранее указы по епархиальному управлению, которые были сведены в этом сборнике воедино.
Многие из указов Синода и других правовых актов по Ведомству Православного Исповедания не были кодифицированы. Они оказались рассеяны по разным периодическим официальным изданиям: публиковались в «Церковных Ведомостях», «Церковном Вестнике», «Духовной Беседе». Некоторые из законодательных актов хотя и не были кодифицированы в строгом смысле, но систематизированы, будучи изданными в виде отдельных книг и брошюр. Таковы Уставы духовно-учебных заведений, Инструкции церковным старостам, благочинным приходских церквей и монастырей, Правила о местных средствах содержания духовенства.
С 1879 г. в Петербурге было начато издание «Полного Собрания постановлений и распоряжений по ведомству Православного Исповедания Российской Империи». Десять томов «Собрания» охватывают церковное законодательство от Петра I до Елизаветы.
С 1868 по 1917 гг. было издано одиннадцать томов другого фундаментального собрания: «Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Синода». Как видно из названия, в этом издании сами документы не опубликованы, а содержится только их описание.
Указы по Ведомству Православного Исповедания помещены также в «Полном Собрании Законов Российской Империи» в хронологическом порядке. В кодифицированном собрании — «Своде законов Российской Империи» — законы и указы, касающиеся Церкви, помещены в I томе (основные законы, в которых провозглашается исповедание Православия императором); «Устав о службе гражданской», где говорится и о духовных лицах в связи с общими правилами о наградах, окладах и пенсиях — в III томе; «Устав о повинностях», отдельные статьи которого относятся к духовенству, его имуществу и церковному имуществу, — в IV томе; «Лесной устав» — о лесах, принадлежащих церковным учреждениям, и «Счетный устав» — о контроле при Святейшем Синоде — в VIII томе; в IX томе («Законы о состоянии») изложены законы о сословных правах белого и монашествующего духовенства; в XIII томе («Устав общественного призрения и врачебный устав») собраны законы, касающиеся епархиальных попечительств о бедных духовного звания; XIV том («Устав о содержании под стражей и устав о предупреждении и пресечении преступлений») включает в себя законы о тюремных церквах, о преступлениях против веры и Церкви; в XVI томе («Уставы судопроизводства») собраны законы о судопроизводстве по делам о преступлениях против Церкви и по гражданским делам церковных учреждений.
В 1905 г. государственный строй Российской Империи подвергся радикальным преобразованиям. Высшими законодательными органами, помимо императора, стали Государственный Совет и Государственная Дума. В их состав входили, естественно, не только православные лица. Тем не менее, законы, касающиеся Православной Церкви, например, о финансовых сметах Синода, рассматривались Государственным советом и Думой.
В церковной среде, а также в правительственных сферах был поднят вопрос о созыве Поместного Собора. Подготовка к нему продолжалась с перерывами до августа 1917 г. Документы, связанные с подготовкой Собора, хотя и не имели никогда обязательного значения, тем не менее представляют собой важные церковно-исторические и в некотором смысле церковно-правовые памятники, поскольку в них отражено каноническое сознание епископата, духовенства и мирян. Особенно интересны «Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе», изданные в 1906 г., и «Журналы и протоколы заседаний Предсоборного Присутствия», опубликованные в «Церковных Ведомостях» в 1906–1907 гг., а также отдельным изданием в 1906–1909 гг.
Источники церковного права новейшей эпохи
Поместным Собором Российской Православной Церкви 1917–1918 гг. и восстановлением Патриаршества открылся новейший период в истории нашей Церкви. В жизнь Церкви вновь вошли Поместные Соборы как ее высший канонический орган. Собор продолжал свою работу более года. На нем обсуждались все важные вопросы церковной жизни: об устройстве высшей церковной власти и епархиального управления, о взаимоотношениях Церкви и государства, о проповедничестве, о духовных школах, монастырях. Программа Собора в силу обстоятельств того времени не была выполнена до конца.
Тем не менее Собор издал ряд определений, которые публиковались в церковной печати и вышли в 1918 г. отдельным изданием в 4 выпусках под названием «Определения»[163]. Важнейшие из этих определений следующие: «О правах и обязанностях Святейшего Патриарха Московского и всея России», «О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете», О круге дел, подлежащих ведению органов высшего церковного управления», «О порядке избрания Святейшего Патриарха», «О Местоблюстителе Патриаршего Престола», «О епархиальном управлении», «О викарных епископах», «О православном приходе» (Приходской устав), «О монастырях и монашествующих», «О поводах к расторжению брака», «О правовом положении Церкви в государстве», «О привлечении женщин к деятельному участию на разных поприщах церковного служения».
Эти определения составили настоящий кодекс Русской Православной Церкви, заменивший «Духовный регламент», «Устав Духовных Консисторий» и целый ряд более частных законодательных актов синодальной эпохи.
В решении вопросов всей церковной жизни на основе строгой верности православному вероучению, на основе канонической правды Поместный Собор обнаружил незамутненность соборного разума Церкви. Канонические определения Собора послужили для Русской Церкви на ее многотрудном пути твердой опорой и безошибочным духовным ориентиром в решении крайне сложных проблем, которые в изобилии ставила перед ней впоследствии жизнь.
В 1945 г. состоялся новый Поместный Собор, на котором Патриархом был избран митрополит Ленинградский Алексий (Симанский). Собор издал краткое «Положение о Русской Православной Церкви», которое заменило «Определения» Собора 1917–1918 гг. Между законодательными актами двух Поместных Соборов существует несомненная преемственная связь, внесенные же изменения, обусловленные обстоятельствами времени, основанные на пережитом Церковью бесценном опыте, заключались, в целом, в подчеркивании иерархичности церковного строя. «Положение» Собора 1945 г. расширяло компетенцию Патриарха, епархиального архиерея, приходского настоятеля.
Архиерейский Собор, состоявшийся в 1961 г., пересмотрел «Положение о Русской Православной Церкви» в части, касающейся приходского управления; клирики устранялись от распоряжения материальными средствами приходов, которое возлагалось теперь исключительно на приходские собрания и приходские советы во главе с их председателями-старостами.
Поместный Собор 1971 г., на котором Патриархом Московским и всея Руси был избран митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен (Извеков), утвердил изменения, внесенные в «Положение о Русской Православной Церкви» Архиерейским Собором 1961 г. Поместный Собор вынес также постановление об отмене клятв Большого Московского Собора 1667 г. на старые обряды.
Поместный Собор, состоявшийся в 1988 г. — в год тысячелетия Крещения Руси, — издал «Устав Русской Православной Церкви» — основной действующий ныне закон нашей поместной Церкви, в котором несравненно подробнее, чем в «Положении о Русской Православной Церкви», регламентируются устройство высшего, епархиального и приходского управления, деятельность духовных школ и монастырей. «Устав» вобрал в себя выдержавшие испытание жизнью принципы церковного строя, которые легли в основу «Определений» Поместного Собора 1917–1918 гг. и «Положения», изданного Собором 1945 г.
В «Журнале Московской Патриархии» регулярно помещаются определения Священного Синода и указы Святейшего Патриарха, в том числе и те, которые носят нормативный характер.
Внешнее право нашей Церкви обусловлено государственными законами и постановлениями, которые публикуются в официальных периодических изданиях и отдельных сборниках. Особенно полон по подбору правовых актов, касающихся религиозных объединений, в частности и Русской Православной Церкви, сборник профессора П. в. Гидулянова «Отделение Церкви от государства», вышедший третьим и последним изданием в 1926 г. Этот сборник, естественно, включает в себя правовые акты, относящиеся к первому десятилетию истории Советского государства.
Иерархия правовых источников
Ввиду обилия и разнообразия церковно-правового материала встает вопрос об иерархии разных источников действующего ныне права Русской Православной Церкви.
Первое место по авторитетности, бесспорно, принадлежит каноническому кодексу Вселенской Православной Церкви — Правилам Святых Апостолов, Соборов и Отцов, которые включены в «Пидалион», «Афинскую Синтагму» и, в переводе на славяно-российский язык, в нашу «Книгу правил». Эти правила не подлежат отмене, по меньшей мере, властью поместной Церкви.
Следом за канонами по важности надо поставить «Устав Русской Православной Церкви», принятый на Соборе 1988 г. и вполне заменивший «Положение о Русской Православной Церкви», изданное Собором 1945 г.
Определения Собора 1917–1918 гг. сохранили законную силу в той их части, которая не отменена формально, не заменена новыми нормами «Устава» и не противоречит существующим условиям церковной жизни.
Источником действующего церковного права являются также Определения Священного Синода и Указы Святейших Патриархов, Патриарших Местоблюстителей и Заместителя Патриаршего Местоблюстителя — те из них, которые опять-таки не отменены и не устарели.
Церковное законодательство собственно церковного происхождения синодальной и досинодальной эпохи сохранило свою силу настолько, насколько оно не отменено, не изменено и не устарело. Что же касается государственных законов о Церкви дореволюционного периода, не авторизованных высшей церковной властью, то они утратили силу. В новых государственно-правовых условиях внешнее положение Церкви в государстве определяется современным государственным законодательством; а право прежней государственной власти законодательствовать по внутрицерковным делам с самого начала не имело достаточных канонических оснований.
Несколько иначе обстоит дело с разнородным правовым материалом, который был включен в «Кормчую Книгу». Поскольку некоторые из законов византийских императоров вошли через «Кормчую Книгу» в русское право и сохранили силу не в результате зависимости Руси от издавшей их государственной власти, а по причине собственно церковных нужд и благодаря церковной традиции, то, по меньшей мере, относительную важность следует признавать даже за государственными законами византийского происхождения, включенными в «Кормчую», в частности, по такому ее отделу, как церковное брачное право, которое сравнительно мало регламентировано канонами. Поэтому в некоторых случаях приходится ссылаться на византийские новеллы, освященные многовековой церковной традицией.
Источники церковного права на западе
Источники права Католической Церкви
После отделения Римской Церкви от Вселенского Православия (1054 г.) канонический кодекс Западной Церкви, в основу которого лег Лже-Исидоров сборник, где подлинные каноны и папские декреталы соединены с фальсификатами, расширялся, главным образом, за счет папского законодательства и соборных постановлений.
Папа на Западе получает статус верховного полновластного и абсолютного законодателя и правителя как в церковных, так и в светских делах, соприкасавшихся с церковными, в некотором смысле он был сюзереном светских государей, в теории даже не только христианских.
Общее название папских законов, или декретов, то же, что и императорских указов — «Constitutiones» (постановления). Известно две формы папских «конституций»: буллы и бреве. Слово «булла» в собственном смысле означает печать, которую с конца VI века оттискивали на золоте, серебре или свинце и привешивали к документу. Такие документы назывались «scripta quae sigillis bullata» (запечатанные писания). Отсюда и возникло название «булла» для обозначения самих документов.
Обычно для запечатывания папских конституций употреблялась свинцовая печать с изображением апостолов Петра и Павла на одной стороне и именем папы — на другой. Буллы писались на толстом пергаменте темного цвета латинским языком, без знаков препинания и заголовков. Первые слова буллы — имя папы без числового обозначения его места среди соименных пап с добавлением «episcopus servus servorum Dei» (епископ раб рабов Божиих).
Буллы, адресованные всему епископату или всей Католической Церкви, называются bullae enciclicae (окружные буллы), или просто «энциклики». Акты о назначении на высокие церковные должности тоже облекаются в форму булл.
Названия булл, в том числе и энциклик, соответствуют первым словам, следующим за именем и титулом папы.
Бреве (краткие документы) издаются по менее торжественным или менее важным случаям, чем буллы. Они пишутся на тонком белом пергаменте на латинском или итальянском языке. В заголовке бреве помещается имя папы с его числовым обозначением. К бреве привешивается печать, оттиснутая на красном воске, с изображением апостола Петра в рыбачьей лодке и ключом в руке — anulus piscatoris (рыбачье кольцо).
Кроме булл и бреве, существует еще такой вид папских законов, как «regulae cancellariae apostolicae» (правила апостольской канцелярии). Это инструкции, которые новый папа издает для центральных церковных учреждений — для папской курии. До XV века они издавались заново с началом каждого нового понтификата, но с тех пор вошло в обычай при восшествии на престол нового папы публиковать от его имени и прежние правила.
От булл, бреве и правил апостольской канцелярии отличаются literae apostolicae simplices (простые апостолические документы), издаваемые от имени папы папскими учреждениями.
С XVI столетия публикация папских законов через прибитие к дверям Ватиканской и Латеранской базилик их текстов считается состоявшейся urbi et orbi (городу и миру), если в самих законах нет на этот счет оговорок. В новое время все папские акты, разумеется, стали публиковать в официальных печатных изданиях.
Постановления западных, так называемых Вселенских, Соборов, как и 7 подлинных Вселенских Соборов, римо-католиками рассматриваются тоже как одна из особо торжественных форм папского законодательства. В западных сборниках законодательные акты Соборов помещаются под именами тех пап, при которых эти Соборы состоялись.
Помимо так называемого VIII Вселенского Собора, созванного в Константинополе в 869 г., Римская Церковь насчитывает еще несколько Вселенских Соборов: четыре Латеранских (1123, 1139, 1179, 1215 гг.); два Лионских (1245 и 1274 гг.) — на втором Лионском Соборе состоялась неудачная уния с Восточной Церковью; она была отвергнута православными; реформационные Соборы XV века: Пизанский (1409 г.), Констанцский (1414–1418 гг.), Базельский (1431 г.), который большинство западных канонистов не признает «Вселенским», Ферраро-Флорентийский (1439 г.) — для некоторых канонистов Запада — продолжение Базельского; этот Собор вошел в историю как новая неудачная уния; V Латеранский (1516–1517 гг.), не всеми католиками причисляемый к «Вселенским»; Тридентский (1545–1563 гг.); I Ватиканский (1869–1870 гг.) и II Ватиканский Собор (1959–1965 гг.).
На реформационных Соборах XV века, созванных после раскола Западной Церкви, когда объявилось двое, а потом и трое пап, причем все они признавались в тех или иных европейских государствах, проявилось стремление епископата подчинить пап авторитету Соборов. Согласно сформулированной в ту эпоху епископальной доктрине, папа является главой исполнительной власти Церкви, главой управления (caput ministeriale). Но высшая власть (законодательная власть) в ней принадлежит Соборам вселенского епископата. Особенно решительно против папского всевластия выступил Базельский Собор. Однако папе Евгению IV, низложенному этим Собором, удалось объявить Базельский Собор закрытым и созвать новый Собор в Ферраре. Постановления Базельского Собора были отменены, сам Собор перестал на Западе считаться «Вселенским», а что касается Констанцского Собора, то из его постановлений Рим принимает лишь те, которые были утверждены избранным на Соборе папой Мартином V.
Неудача реформационных Соборов XV века с их попытками ограничить папскую власть, предотвратить признание папской непогрешимости, обернулась в XVI столетии настоящей Реформацией и отделением от Рима протестантских церквей.
Реформация на севере Европы вызвала контрреформацию на юге. Тридентский Собор явился вершиной контрреформационного движения. Он отлучил протестантов от Церкви, заново изложил догматические основы церковного строя — римско-католическую экклезиологию и сформулировал дисциплинарные нормы.
Изложение католического учения, сделанное на этом Соборе, получило название «Doctrinai». На основании этой «Доктрины» в 1566 г. был составлен «Катехизис» — символическая книга Римско-католической Церкви. Краткие формулировки отдельных положений вероучения с угрозой отлучения за ересь, заключавшуюся в отступлении от этих положений, были названы «canones» (каноны). Постановления Тридентского Собора о церковном порядке, о строе церковного управления получили название «Decreta de reformatione» (Декрет о реформации) — необходимость проведения реформ «во главе и членах» Римской Церкви не отрицалась Собором.
I Ватиканский Собор возвел в степень католического догмата верховенство папы над Вселенскими соборами, универсальность папской юрисдикции и папскую непогрешимость ex cathedra по вопросам веры и нравственности. Так называемый догмат о непогрешимости папы изложен в соборной конституции «Pastor aeternus» («Вечный пастырь»).
II Ватиканский Собор уточнил отдельные положения католической доктрины и упорядочил церковную жизнь в соответствии с условиями, сложившимися в XX веке. На Соборе проявилась тенденция к некоторой децентрализации, к возвышению значения епископата, к внедрению в богослужение живых национальных языков, к сближению с Православной, восточными нехалкидонскими и протестантскими церквами, хотя на фундаментальном уровне католическая доктрина осталась неизменной; ничего не изменилось и в католическом учении о непогрешимости и абсолютной власти Римского епископата. Постановления (конституции) II Ватиканского Собора являются ныне чрезвычайно авторитетными документами Католической Церкви.
Помимо так называемых Вселенских Соборов, на Западе созывались и поместные провинциальные соборы, хотя в средневековье и в новое время происходило это весьма редко. Постановления таких Соборов признавались обязательными в пределах соответствующих регионов после их проверки и одобрения Римской курией.
Согласно римско-католическому праву законодательная власть в пределах епархий (диоцезов) принадлежит епископам, а в статуарных корпорациях: капитулах, монашеских орденах и конгрегациях — также и стоящим во главе их прелатам, не имеющим епископской степени.
Одним из своих источников римско-католическое церковное право признает и обычай. В декретах папы Григория IX сформулирован принцип, согласно которому претендовать на обязательную юридическую силу может лишь обычай, существующий не менее 40 лет.
Что касается светских государственных законов, то в Католической Церкви, вследствие теократических притязаний Рима, проявляется тенденция не признавать обязательной силы даже за теми государственными законами, которыми определяется внешнее положение Церкви в государстве. Исключение делается лишь для законов, признанных, усвоенных и канонизированных самой Церковью — «leges canonisatae» (канонизированные законы). Все остальные законы в Риме, по меньшей мере, до недавнего времени относили к так называемым «leges reprobatae» (отвергнутые законы).
Относительно «отвергнутых законов» Католическая Церковь поступает так: она либо игнорирует их, либо открыто отказывается признавать эти законы, объявляя их недействительными, либо подчиняется им «tempore ratione habita» (по причине невозможности неподчинения в данное время) и с надеждой на лучшие времена, когда можно будет объявить их необязательными.
Для улаживания или предотвращения конфликтов с государствами в западноевропейской юридической практике был выработан особый вид законодательных актов — конкордаты. Конкордат — это соглашение между Римско-католической Церковью в лице папы и государственной властью по вопросам, касающимся положения Католической Церкви, в той или иной стране. Конкордаты заключаются как с католическими, так и с некатолическими правительствами. Большая часть конкордатов касается отдельных спорных вопросов, но некоторые из них регулируют принципиальные отношения между суверенной государственной властью и Католической Церковью в том или ином государстве.
Первый из таких конкордатов — Вормсский 1122 г., положивший конец борьбе за инвеституру — назначение на церковные должности путем принятия компромиссного решения. Но само слово «конкордат» получает совершенно определенное значение термина лишь в XV веке.
Конкордаты издаются в форме папской буллы или бреве, после предварительного соглашения с государственной властью, либо в виде двух отдельных актов: папского и государственного, содержащих признание за другой стороной известных прав и привилегий, либо как документ, подписанный обеими сторонами. В новое время последняя форма соглашения стала наиболее употребительной.
Особой формой конкордатов являются так называемые округо-распределительные буллы (Circumscriptionsbullen). Это распоряжения папы об изменениях границ между епархиями (диоцезами), сделанные на основе предварительной договоренности с государственной властью, осуществляющей суверенитет на территории, где проводится перераспределение епархий. Такие буллы стали издаваться с начала XIX века.
Западная юридическая наука выработала три теории о правовой природе конкордатов. Согласно ультрамонтанской теории, конкордат — это привилегия, даруемая папой государственной власти. В любой момент данная привилегия может быть отменена, в то время как светское правительство лишено права отменять конкордат. Иными словами, если оно все-таки отменяет его, — налицо узурпация. Такая теория, естественно, вытекает из средневековой теократической доктрины о верховенстве пап над всеми государствами, из учения «о двух мечах». Согласно другой, легалистической теории, государству принадлежит абсолютный суверенитет; на его территории Католическая Церковь — лишь одна из корпораций, контролируемых государством. Конкордаты в таком случае — это законы, исходящие от государства. И наконец, третья теория, наиболее соответствующая реальному положению дел, исходит из договорной природы конкордатов и рассматривает папу и светское правительство как равноправных контрагентов.
Средневековые католические сборники канонического права
В средневековье основу кодификации римско-католического церковного права составил труд болонского монаха Грациана, предпринятый в середине XII века, — «Concordantia discordantum canonum» (Согласование несогласованных канонов). Этот труд впоследствии был назван «Декретом Грациана».
Грациан собрал Правила Апостолов, Вселенских и Поместных Соборов, Поместных Соборов Западной Церкви, подлинные и подложные папские декреталы, отрывки из творений Отцов Церкви, из пенитенциалов, извлечения из «Корпуса» Юстиниана и из франкских капитуляров.
Само название труда Грациана свидетельствует о стремлении автора доказать при помощи схоластических приемов непротиворечивость противоречащих, на первый взгляд, правовых норм, заключенных в разных источниках. Грациан сам формулирует те или иные церковно-правовые нормы, а каноны, папские декреталы и другие источники привлекает как аргументы для обоснования своих формул — так называемых dicta Gratiani (сказанное Грацианом).
«Декрет» разделен на три части: в первой говорится об источниках церковного права, затем о священных лицах и должностях; содержание второй части составляет учение о церковном суде, о браке и о покаянии; в третьей части речь идет о церковных таинствах и о богослужении.
«Декрет Грациана» был положен в основу школьной программы канонического права. В церковно-правовой практике он стал рассматриваться как общий универсальный источник права Римско-католической Церкви.
Позднейшие законодательные акты — папские декреталы (буллы и бреве) и постановления Соборов, авторизованные папами, собирались в так называемых collectiones decretalium (сборники декреталов). Составлялись они под надзором пап. Во всех этих сборниках материал распределялся по одной схеме, в 5 разделах: Judex (судья), Judicium (суд), Clerus (клир), Connubia (брак), Crimen (преступление). В первом разделе речь шла о церковных должностях, во втором — о судах, в третьем — о клириках и монахах, в четвертом — о браке, в пятом — о церковных преступлениях и наказаниях.
Недостаток сборников заключался, однако, в том, что отчасти дублировался материал, помещенный в других сборниках, отчасти они содержали противоречивые нормы. Это затрудняло пользование ими. Поэтому в 1234 г. папа Григорий IX распорядился собрать все папские декреталы в единый свод, распределив материал по все тем же пяти разделам, и приказал пользоваться этим сводом в церковных учреждениях, судах и школах. Сборник получил название «Decretalium Gregorii IX (noni)», или «Декрет Григория IX», составив вторую часть «Corpus juris canonici» (Корпуса канонического права), в первую часть которого был включен «Декрет Грациана».
В 1298 г. папа Бонифаций VIII распорядился собрать декреталы пап, изданные после Григория IX, и включить их в его «Декрет» в качестве шестой книги, несмотря на то, что компиляция Бонифация сама, в свою очередь, разделена на 5 тематических разделов — книг (libri).
В 1313 г. папа Климент V собрал постановления Вьенского Собора 1311 г. и свои собственные декреталы и обнародовал их под названием «Седьмая книга» (liber septimus). Но впоследствии этот сборник получил название «Constitutiones Clementinae («Постановления Климента», или «Климентины»).
Сборник Бонифация и «Климентины» составили третью часть классического римско-католического «Корпуса канонического права». Этот «Корпус» изучали во всех средневековых европейских университетах, особенно основательно в Болонье и Париже. Преподавание канонического права заключалось в чтении текста, к которому профессором делались дополнения, так называемые «paleae», по имени ученика Грациана Палеа, который первым стал их делать к «Декрету» своего учителя. На текст давались толкования — глоссы. Глоссы вносились и в самые тексты, причем записывались либо на полях — glossae marginales, либо между строк — glossae interlineares.
Глоссы предшественников удерживались новыми глоссаторами. Таким образом составлялись особые книги, в которых помещался непрерывно расширяющийся комментарий на текст — apparatus (аппарат). После просмотра и пересмотра складывался комментарий, принятый школой, так называемая «glossa ordinaria» (установленная глосса), в отличие от частных толкований. Из-за постоянно увеличивающегося массива глосс и невозможности прочесть все книги на занятиях в школе глоссаторы составляли краткие изложения глосс — суммы (summae).
Что же касается собственно законодательных актов, после официально изданных компиляций Григория IX, Бонифация VIII и Климента V, частными канонистами в XIV веке были составлены два новых сборника, которые получили название «Экстраваганты» (Extravagantes). Хотя формально «Экстраваганты» не вошли в «Корпус канонического права», обычно они помещались в сборниках вслед за «Корпусом». Позднейшие постановления пап и папских канцелярий собирали в так называемые «булларии» и компиляции с другими названиями.
В классический «Корпус канонического права» вошло много фальсификатов, занесенных в него через «Декрет Грациана» из Лже-Исидорова сборника. Кроме того, целый ряд законов «Корпуса» не мог применяться в новое время ввиду того, что светское право в католических и тем более некатолических государствах уже исключало правовые принципы, лежащие в основе средневекового «Корпуса». Например, давно ушел из европейской правовой жизни принцип неподсудности духовенства светским судам; от современного государства нельзя ожидать, что оно возьмет на себя обязательство предоставлять в распоряжение церковной власти «brachium saeculare» (светскую руку) для наказания еретиков и схизматиков.
Отдельные части «Корпуса», с точки зрения канонистов нового времени, имеют неодинаковый авторитет. Из «Декрета» Грациана сохраняли силу в Католической Церкви соборные и святоотеческие каноны и папские декреталы, подлинность которых очевидна. Напротив, суждения самого Грациана, его «dicta», извлеченные из лже-декреталов, а также не принятые католиками каноны Древней Церкви уже не имеют обязательной силы. Сборники папских декреталов, изданные папами Григорием IX, Бонифацием VIII и Климентом V, и в новое время оставались источниками действующего права Католической церкви. Что же касается «Экстравагантов», то, будучи частными компиляциями, они сохраняли силу лишь ввиду авторитетности самих документов, помещенных в них. Поэтому распоряжения частного характера, внесенные в «Экстраваганты», утратили силу общей нормы в отличие от частных рескриптов, вошедших в официальные сборники: они сохраняют силу общей нормы, выводимой из частного рескрипта, как из прецедента.
Законы, вошедшие в сборники Григория IX, Бонифация VIII и Климента V, относительно друг друга рассматриваются как «leges priores» и «posteriores» (законы предыдущие и последующие). Что же касается актов, вошедших в один сборник, то, независимо от хронологии их издания, они рассматриваются как одновременные, т. е. позднейшие акты не имеют большей силы, чем предыдущие, если те и другие касаются одних и тех же юридических казусов.
«Кодекс» Католической Церкви
В конце XIX века в Римско-католической Церкви была осознана необходимость издания кодекса канонического права. Вопрос об осуществлении кодификации права был поднят папой Пием X, и уже при нем началась работа над составлением «Кодекса». В этой работе участвовали епископы и кафедры канонического права богословских юридических школ.
В 1914 г. работа над новым сборником под названием «Кодекс канонического права» была завершена. В 1917 г. папа Бенедикт XV обнародовал его, а с 1918 г. он вступил в силу как кодекс действующего права Римско-католической Церкви.
«Кодекс» состоит из кратких статей, без всяких отсылок к авторитетным инстанциям (папскому престолу или Соборам), впервые сформулировавшим правовые нормы, воспроизводимые в этих статьях. Статьи систематизированы по главам и разделам. В употреблении этот «Кодекс» чрезвычайно удобен.
Папа Иоанн XXIII в 1959 г. поставил вопрос о пересмотре «Кодекса». В 1963 г. во время деяний II Ватиканского Собора работа по пересмотру «Кодекса» началась, завершена она была уже после Собора, в 1983 г., при папе Иоанне-Павле II.
Что касается публикации новых постановлений папского престола и курии, то в Ватикане каждые 20 дней выходят информационные бюллетени «Acta Apostolicae Sedis» (Акты Апостолического Престола), где регулярно помещаются эти постановления.
Правовые источники протестантских церквей
В протестантском мире с самого начала всячески подчеркивалось, что главным и в некотором смысле единственным источником церковного права является Священное Писание. Средневековый «Корпус канонического права» родоначальниками Реформации отвергался полностью, впоследствии потребности церковной жизни вынудили протестантских канонистов признать относительный авторитет за теми положениями «Корпуса», которые не противоречили протестантским доктринам.
Специальным источником права протестантских церквей являются символические книги: «Аугсбургское исповедание» (1530 г.), «Шмалькалденские члены» (1537 г.), два «Катехизиса» Мартина Лютера (1528 и 1529 гг.) — у лютеран; «Гейдельбергский катехизис» (1562 г.) и «Галликанское исповедание» (1551 г.) — у реформаторов-кальвинистов.
Отдельные национальные протестантские церкви имеют свой уставы или регламенты (по-немецки — Kirchenordnungen).
Источники права Католической Церкви
После отделения Римской Церкви от Вселенского Православия (1054 г.) канонический кодекс Западной Церкви, в основу которого лег Лже-Исидоров сборник, где подлинные каноны и папские декреталы соединены с фальсификатами, расширялся, главным образом, за счет папского законодательства и соборных постановлений.
Папа на Западе получает статус верховного полновластного и абсолютного законодателя и правителя как в церковных, так и в светских делах, соприкасавшихся с церковными, в некотором смысле он был сюзереном светских государей, в теории даже не только христианских.
Общее название папских законов, или декретов, то же, что и императорских указов — «Constitutiones» (постановления). Известно две формы папских «конституций»: буллы и бреве. Слово «булла» в собственном смысле означает печать, которую с конца VI века оттискивали на золоте, серебре или свинце и привешивали к документу. Такие документы назывались «scripta quae sigillis bullata» (запечатанные писания). Отсюда и возникло название «булла» для обозначения самих документов.
Обычно для запечатывания папских конституций употреблялась свинцовая печать с изображением апостолов Петра и Павла на одной стороне и именем папы — на другой. Буллы писались на толстом пергаменте темного цвета латинским языком, без знаков препинания и заголовков. Первые слова буллы — имя папы без числового обозначения его места среди соименных пап с добавлением «episcopus servus servorum Dei» (епископ раб рабов Божиих).
Буллы, адресованные всему епископату или всей Католической Церкви, называются bullae enciclicae (окружные буллы), или просто «энциклики». Акты о назначении на высокие церковные должности тоже облекаются в форму булл.
Названия булл, в том числе и энциклик, соответствуют первым словам, следующим за именем и титулом папы.
Бреве (краткие документы) издаются по менее торжественным или менее важным случаям, чем буллы. Они пишутся на тонком белом пергаменте на латинском или итальянском языке. В заголовке бреве помещается имя папы с его числовым обозначением. К бреве привешивается печать, оттиснутая на красном воске, с изображением апостола Петра в рыбачьей лодке и ключом в руке — anulus piscatoris (рыбачье кольцо).
Кроме булл и бреве, существует еще такой вид папских законов, как «regulae cancellariae apostolicae» (правила апостольской канцелярии). Это инструкции, которые новый папа издает для центральных церковных учреждений — для папской курии. До XV века они издавались заново с началом каждого нового понтификата, но с тех пор вошло в обычай при восшествии на престол нового папы публиковать от его имени и прежние правила.
От булл, бреве и правил апостольской канцелярии отличаются literae apostolicae simplices (простые апостолические документы), издаваемые от имени папы папскими учреждениями.
С XVI столетия публикация папских законов через прибитие к дверям Ватиканской и Латеранской базилик их текстов считается состоявшейся urbi et orbi (городу и миру), если в самих законах нет на этот счет оговорок. В новое время все папские акты, разумеется, стали публиковать в официальных печатных изданиях.
Постановления западных, так называемых Вселенских, Соборов, как и 7 подлинных Вселенских Соборов, римо-католиками рассматриваются тоже как одна из особо торжественных форм папского законодательства. В западных сборниках законодательные акты Соборов помещаются под именами тех пап, при которых эти Соборы состоялись.
Помимо так называемого VIII Вселенского Собора, созванного в Константинополе в 869 г., Римская Церковь насчитывает еще несколько Вселенских Соборов: четыре Латеранских (1123, 1139, 1179, 1215 гг.); два Лионских (1245 и 1274 гг.) — на втором Лионском Соборе состоялась неудачная уния с Восточной Церковью; она была отвергнута православными; реформационные Соборы XV века: Пизанский (1409 г.), Констанцский (1414–1418 гг.), Базельский (1431 г.), который большинство западных канонистов не признает «Вселенским», Ферраро-Флорентийский (1439 г.) — для некоторых канонистов Запада — продолжение Базельского; этот Собор вошел в историю как новая неудачная уния; V Латеранский (1516–1517 гг.), не всеми католиками причисляемый к «Вселенским»; Тридентский (1545–1563 гг.); I Ватиканский (1869–1870 гг.) и II Ватиканский Собор (1959–1965 гг.).
На реформационных Соборах XV века, созванных после раскола Западной Церкви, когда объявилось двое, а потом и трое пап, причем все они признавались в тех или иных европейских государствах, проявилось стремление епископата подчинить пап авторитету Соборов. Согласно сформулированной в ту эпоху епископальной доктрине, папа является главой исполнительной власти Церкви, главой управления (caput ministeriale). Но высшая власть (законодательная власть) в ней принадлежит Соборам вселенского епископата. Особенно решительно против папского всевластия выступил Базельский Собор. Однако папе Евгению IV, низложенному этим Собором, удалось объявить Базельский Собор закрытым и созвать новый Собор в Ферраре. Постановления Базельского Собора были отменены, сам Собор перестал на Западе считаться «Вселенским», а что касается Констанцского Собора, то из его постановлений Рим принимает лишь те, которые были утверждены избранным на Соборе папой Мартином V.
Неудача реформационных Соборов XV века с их попытками ограничить папскую власть, предотвратить признание папской непогрешимости, обернулась в XVI столетии настоящей Реформацией и отделением от Рима протестантских церквей.
Реформация на севере Европы вызвала контрреформацию на юге. Тридентский Собор явился вершиной контрреформационного движения. Он отлучил протестантов от Церкви, заново изложил догматические основы церковного строя — римско-католическую экклезиологию и сформулировал дисциплинарные нормы.
Изложение католического учения, сделанное на этом Соборе, получило название «Doctrinai». На основании этой «Доктрины» в 1566 г. был составлен «Катехизис» — символическая книга Римско-католической Церкви. Краткие формулировки отдельных положений вероучения с угрозой отлучения за ересь, заключавшуюся в отступлении от этих положений, были названы «canones» (каноны). Постановления Тридентского Собора о церковном порядке, о строе церковного управления получили название «Decreta de reformatione» (Декрет о реформации) — необходимость проведения реформ «во главе и членах» Римской Церкви не отрицалась Собором.
I Ватиканский Собор возвел в степень католического догмата верховенство папы над Вселенскими соборами, универсальность папской юрисдикции и папскую непогрешимость ex cathedra по вопросам веры и нравственности. Так называемый догмат о непогрешимости папы изложен в соборной конституции «Pastor aeternus» («Вечный пастырь»).
II Ватиканский Собор уточнил отдельные положения католической доктрины и упорядочил церковную жизнь в соответствии с условиями, сложившимися в XX веке. На Соборе проявилась тенденция к некоторой децентрализации, к возвышению значения епископата, к внедрению в богослужение живых национальных языков, к сближению с Православной, восточными нехалкидонскими и протестантскими церквами, хотя на фундаментальном уровне католическая доктрина осталась неизменной; ничего не изменилось и в католическом учении о непогрешимости и абсолютной власти Римского епископата. Постановления (конституции) II Ватиканского Собора являются ныне чрезвычайно авторитетными документами Католической Церкви.
Помимо так называемых Вселенских Соборов, на Западе созывались и поместные провинциальные соборы, хотя в средневековье и в новое время происходило это весьма редко. Постановления таких Соборов признавались обязательными в пределах соответствующих регионов после их проверки и одобрения Римской курией.
Согласно римско-католическому праву законодательная власть в пределах епархий (диоцезов) принадлежит епископам, а в статуарных корпорациях: капитулах, монашеских орденах и конгрегациях — также и стоящим во главе их прелатам, не имеющим епископской степени.
Одним из своих источников римско-католическое церковное право признает и обычай. В декретах папы Григория IX сформулирован принцип, согласно которому претендовать на обязательную юридическую силу может лишь обычай, существующий не менее 40 лет.
Что касается светских государственных законов, то в Католической Церкви, вследствие теократических притязаний Рима, проявляется тенденция не признавать обязательной силы даже за теми государственными законами, которыми определяется внешнее положение Церкви в государстве. Исключение делается лишь для законов, признанных, усвоенных и канонизированных самой Церковью — «leges canonisatae» (канонизированные законы). Все остальные законы в Риме, по меньшей мере, до недавнего времени относили к так называемым «leges reprobatae» (отвергнутые законы).
Относительно «отвергнутых законов» Католическая Церковь поступает так: она либо игнорирует их, либо открыто отказывается признавать эти законы, объявляя их недействительными, либо подчиняется им «tempore ratione habita» (по причине невозможности неподчинения в данное время) и с надеждой на лучшие времена, когда можно будет объявить их необязательными.
Для улаживания или предотвращения конфликтов с государствами в западноевропейской юридической практике был выработан особый вид законодательных актов — конкордаты. Конкордат — это соглашение между Римско-католической Церковью в лице папы и государственной властью по вопросам, касающимся положения Католической Церкви, в той или иной стране. Конкордаты заключаются как с католическими, так и с некатолическими правительствами. Большая часть конкордатов касается отдельных спорных вопросов, но некоторые из них регулируют принципиальные отношения между суверенной государственной властью и Католической Церковью в том или ином государстве.
Первый из таких конкордатов — Вормсский 1122 г., положивший конец борьбе за инвеституру — назначение на церковные должности путем принятия компромиссного решения. Но само слово «конкордат» получает совершенно определенное значение термина лишь в XV веке.
Конкордаты издаются в форме папской буллы или бреве, после предварительного соглашения с государственной властью, либо в виде двух отдельных актов: папского и государственного, содержащих признание за другой стороной известных прав и привилегий, либо как документ, подписанный обеими сторонами. В новое время последняя форма соглашения стала наиболее употребительной.
Особой формой конкордатов являются так называемые округо-распределительные буллы (Circumscriptionsbullen). Это распоряжения папы об изменениях границ между епархиями (диоцезами), сделанные на основе предварительной договоренности с государственной властью, осуществляющей суверенитет на территории, где проводится перераспределение епархий. Такие буллы стали издаваться с начала XIX века.
Западная юридическая наука выработала три теории о правовой природе конкордатов. Согласно ультрамонтанской теории, конкордат — это привилегия, даруемая папой государственной власти. В любой момент данная привилегия может быть отменена, в то время как светское правительство лишено права отменять конкордат. Иными словами, если оно все-таки отменяет его, — налицо узурпация. Такая теория, естественно, вытекает из средневековой теократической доктрины о верховенстве пап над всеми государствами, из учения «о двух мечах». Согласно другой, легалистической теории, государству принадлежит абсолютный суверенитет; на его территории Католическая Церковь — лишь одна из корпораций, контролируемых государством. Конкордаты в таком случае — это законы, исходящие от государства. И наконец, третья теория, наиболее соответствующая реальному положению дел, исходит из договорной природы конкордатов и рассматривает папу и светское правительство как равноправных контрагентов.
Средневековые католические сборники канонического права
В средневековье основу кодификации римско-католического церковного права составил труд болонского монаха Грациана, предпринятый в середине XII века, — «Concordantia discordantum canonum» (Согласование несогласованных канонов). Этот труд впоследствии был назван «Декретом Грациана».
Грациан собрал Правила Апостолов, Вселенских и Поместных Соборов, Поместных Соборов Западной Церкви, подлинные и подложные папские декреталы, отрывки из творений Отцов Церкви, из пенитенциалов, извлечения из «Корпуса» Юстиниана и из франкских капитуляров.
Само название труда Грациана свидетельствует о стремлении автора доказать при помощи схоластических приемов непротиворечивость противоречащих, на первый взгляд, правовых норм, заключенных в разных источниках. Грациан сам формулирует те или иные церковно-правовые нормы, а каноны, папские декреталы и другие источники привлекает как аргументы для обоснования своих формул — так называемых dicta Gratiani (сказанное Грацианом).
«Декрет» разделен на три части: в первой говорится об источниках церковного права, затем о священных лицах и должностях; содержание второй части составляет учение о церковном суде, о браке и о покаянии; в третьей части речь идет о церковных таинствах и о богослужении.
«Декрет Грациана» был положен в основу школьной программы канонического права. В церковно-правовой практике он стал рассматриваться как общий универсальный источник права Римско-католической Церкви.
Позднейшие законодательные акты — папские декреталы (буллы и бреве) и постановления Соборов, авторизованные папами, собирались в так называемых collectiones decretalium (сборники декреталов). Составлялись они под надзором пап. Во всех этих сборниках материал распределялся по одной схеме, в 5 разделах: Judex (судья), Judicium (суд), Clerus (клир), Connubia (брак), Crimen (преступление). В первом разделе речь шла о церковных должностях, во втором — о судах, в третьем — о клириках и монахах, в четвертом — о браке, в пятом — о церковных преступлениях и наказаниях.
Недостаток сборников заключался, однако, в том, что отчасти дублировался материал, помещенный в других сборниках, отчасти они содержали противоречивые нормы. Это затрудняло пользование ими. Поэтому в 1234 г. папа Григорий IX распорядился собрать все папские декреталы в единый свод, распределив материал по все тем же пяти разделам, и приказал пользоваться этим сводом в церковных учреждениях, судах и школах. Сборник получил название «Decretalium Gregorii IX (noni)», или «Декрет Григория IX», составив вторую часть «Corpus juris canonici» (Корпуса канонического права), в первую часть которого был включен «Декрет Грациана».
В 1298 г. папа Бонифаций VIII распорядился собрать декреталы пап, изданные после Григория IX, и включить их в его «Декрет» в качестве шестой книги, несмотря на то, что компиляция Бонифация сама, в свою очередь, разделена на 5 тематических разделов — книг (libri).
В 1313 г. папа Климент V собрал постановления Вьенского Собора 1311 г. и свои собственные декреталы и обнародовал их под названием «Седьмая книга» (liber septimus). Но впоследствии этот сборник получил название «Constitutiones Clementinae («Постановления Климента», или «Климентины»).
Сборник Бонифация и «Климентины» составили третью часть классического римско-католического «Корпуса канонического права». Этот «Корпус» изучали во всех средневековых европейских университетах, особенно основательно в Болонье и Париже. Преподавание канонического права заключалось в чтении текста, к которому профессором делались дополнения, так называемые «paleae», по имени ученика Грациана Палеа, который первым стал их делать к «Декрету» своего учителя. На текст давались толкования — глоссы. Глоссы вносились и в самые тексты, причем записывались либо на полях — glossae marginales, либо между строк — glossae interlineares.
Глоссы предшественников удерживались новыми глоссаторами. Таким образом составлялись особые книги, в которых помещался непрерывно расширяющийся комментарий на текст — apparatus (аппарат). После просмотра и пересмотра складывался комментарий, принятый школой, так называемая «glossa ordinaria» (установленная глосса), в отличие от частных толкований. Из-за постоянно увеличивающегося массива глосс и невозможности прочесть все книги на занятиях в школе глоссаторы составляли краткие изложения глосс — суммы (summae).
Что же касается собственно законодательных актов, после официально изданных компиляций Григория IX, Бонифация VIII и Климента V, частными канонистами в XIV веке были составлены два новых сборника, которые получили название «Экстраваганты» (Extravagantes). Хотя формально «Экстраваганты» не вошли в «Корпус канонического права», обычно они помещались в сборниках вслед за «Корпусом». Позднейшие постановления пап и папских канцелярий собирали в так называемые «булларии» и компиляции с другими названиями.
В классический «Корпус канонического права» вошло много фальсификатов, занесенных в него через «Декрет Грациана» из Лже-Исидорова сборника. Кроме того, целый ряд законов «Корпуса» не мог применяться в новое время ввиду того, что светское право в католических и тем более некатолических государствах уже исключало правовые принципы, лежащие в основе средневекового «Корпуса». Например, давно ушел из европейской правовой жизни принцип неподсудности духовенства светским судам; от современного государства нельзя ожидать, что оно возьмет на себя обязательство предоставлять в распоряжение церковной власти «brachium saeculare» (светскую руку) для наказания еретиков и схизматиков.
Отдельные части «Корпуса», с точки зрения канонистов нового времени, имеют неодинаковый авторитет. Из «Декрета» Грациана сохраняли силу в Католической Церкви соборные и святоотеческие каноны и папские декреталы, подлинность которых очевидна. Напротив, суждения самого Грациана, его «dicta», извлеченные из лже-декреталов, а также не принятые католиками каноны Древней Церкви уже не имеют обязательной силы. Сборники папских декреталов, изданные папами Григорием IX, Бонифацием VIII и Климентом V, и в новое время оставались источниками действующего права Католической церкви. Что же касается «Экстравагантов», то, будучи частными компиляциями, они сохраняли силу лишь ввиду авторитетности самих документов, помещенных в них. Поэтому распоряжения частного характера, внесенные в «Экстраваганты», утратили силу общей нормы в отличие от частных рескриптов, вошедших в официальные сборники: они сохраняют силу общей нормы, выводимой из частного рескрипта, как из прецедента.
Законы, вошедшие в сборники Григория IX, Бонифация VIII и Климента V, относительно друг друга рассматриваются как «leges priores» и «posteriores» (законы предыдущие и последующие). Что же касается актов, вошедших в один сборник, то, независимо от хронологии их издания, они рассматриваются как одновременные, т. е. позднейшие акты не имеют большей силы, чем предыдущие, если те и другие касаются одних и тех же юридических казусов.
«Кодекс» Католической Церкви
В конце XIX века в Римско-католической Церкви была осознана необходимость издания кодекса канонического права. Вопрос об осуществлении кодификации права был поднят папой Пием X, и уже при нем началась работа над составлением «Кодекса». В этой работе участвовали епископы и кафедры канонического права богословских юридических школ.
В 1914 г. работа над новым сборником под названием «Кодекс канонического права» была завершена. В 1917 г. папа Бенедикт XV обнародовал его, а с 1918 г. он вступил в силу как кодекс действующего права Римско-католической Церкви.
«Кодекс» состоит из кратких статей, без всяких отсылок к авторитетным инстанциям (папскому престолу или Соборам), впервые сформулировавшим правовые нормы, воспроизводимые в этих статьях. Статьи систематизированы по главам и разделам. В употреблении этот «Кодекс» чрезвычайно удобен.
Папа Иоанн XXIII в 1959 г. поставил вопрос о пересмотре «Кодекса». В 1963 г. во время деяний II Ватиканского Собора работа по пересмотру «Кодекса» началась, завершена она была уже после Собора, в 1983 г., при папе Иоанне-Павле II.
Что касается публикации новых постановлений папского престола и курии, то в Ватикане каждые 20 дней выходят информационные бюллетени «Acta Apostolicae Sedis» (Акты Апостолического Престола), где регулярно помещаются эти постановления.
Правовые источники протестантских церквей
В протестантском мире с самого начала всячески подчеркивалось, что главным и в некотором смысле единственным источником церковного права является Священное Писание. Средневековый «Корпус канонического права» родоначальниками Реформации отвергался полностью, впоследствии потребности церковной жизни вынудили протестантских канонистов признать относительный авторитет за теми положениями «Корпуса», которые не противоречили протестантским доктринам.
Специальным источником права протестантских церквей являются символические книги: «Аугсбургское исповедание» (1530 г.), «Шмалькалденские члены» (1537 г.), два «Катехизиса» Мартина Лютера (1528 и 1529 гг.) — у лютеран; «Гейдельбергский катехизис» (1562 г.) и «Галликанское исповедание» (1551 г.) — у реформаторов-кальвинистов.
Отдельные национальные протестантские церкви имеют свой уставы или регламенты (по-немецки — Kirchenordnungen).
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги