Цезарь

Глава 22

Античное военное право, особенно в ранние времена существования Рима, не оставляло побежденным никакой собственности. Завоеванная территория разделялась на три части: одна часть посвящалась богам, другая часть отходила к Республике, а третья отдавалась завоевателям.

Эту последнюю часть распределяли между ветеранами, и на ней обосновывались колонии.

Часть, предназначенная богам, присваивалась храмами; ею заведовали жрецы.

Оставалась часть, предназначенная Республике, ager publicus.

Судите сами, – когда вся Италия, а после Италии Греция, Сицилия, Испания, Африка и Азия были завоеваны, – судите сами, что такое была эта часть, принадлежащая Республике, этот ager publicus.

Повсюду это были огромные владения, которые оставались невозделанными; владения ненарушимые, которые Республика не могла продавать, а могла только сдавать внаем.

Какова же была суть закона, по которому эти земли сдавались?

Его цель заключалась в том, чтобы создать небольшие фермы, на которых трудились бы семьи земледельцев, снимая с богатой италийской земли по два-три урожая в год; то есть сделать так, как было сделано во Франции после дробления земельной собственности: чтобы три или четыре югера могли прокормить семью.

Этого не случилось. Это, как вы понимаете, было слишком тяжело для чиновников Республики. А как же возможность потребовать взятку за аренду двух или трех югеров? Землю стали сдавать внаем на пять и на десять лет.

Фермеры, со своей стороны, обнаружили, что существует вещь, которая требовала меньше труда и издержек, а приносила больше, чем земледелие, – это было разведение скота. Земли были пущены под луга, и на них стали выпасать овец и быков. Были и такие хозяйства, где земли даже не потрудились превратить в пастбища, а разместили на них свиней.

В этом была и другая выгода: для того, чтобы вспахать, засеять и убрать поле в четыреста югеров, требовалось десять лошадей и двадцать помощников; для того, чтобы держать три, четыре, пять, шесть стад, достаточно было трех, четырех, пяти, шести рабов.

Арендная плата, впрочем, выплачивалась Республике, – как и по сию пору она выплачивается в Италии, – натуральным продуктом. Эта плата составляла: для земель, пригодных для засевания, одна десятая часть; для лесов, одна пятая; для пастбищ, определенное число голов скота в зависимости от общего поголовья, которое на них выпасалось.

Эта арендная плата вносилась, как и было обусловлено; вот только когда стало очевидно, что доход от разведения скота выше, чем от земледелия, хлеб, овес и дерево стали покупать; и платили купленным хлебом, овсом и деревом, а вместо зерна выращивали скот.

Понемногу пятилетняя аренда сменилась десятилетней, десятилетняя – двадцатилетней, и так, из десятилетия в десятилетие, аренда стала долгосрочной.

Народные трибуны, видя, к каким злоупотреблениям может привести существующее положение вещей, добились принятия закона, который запрещал арендовать более пятисот югеров земли и иметь стадо более чем в сто голов крупного скота и пятьсот мелкого.

Тот же закон предписывал фермерам брать на службу определенное число свободных людей для проверки их собственности и надзора за ней.

Ни одно из этих положений не соблюдалось. Квесторы получили свои взятки и закрыли на все глаза.

Вместо пятисот югеров земли арендаторы, переписывая путем мошеннических операций излишки на своих друзей, имели тысячу, две тысячи, десять тысяч; вместо ста голов крупного скота и пятисот мелкого они имели пятьсот, тысячу, полторы тысячи.

Независимые надзиратели были устранены под предлогом военной службы: каким плохим гражданином должен быть квестор, чтобы не оправдать подобное дезертирство благом отечества? На отсутствие надзирателей глаза закрыли точно так же, как и на все остальное.

Рабы, которых никогда не призывали к военной службе, свободно плодились, тогда как свободное население, напротив, постепенно редело и исчезало, и, в конце концов, самые богатые и почтенные граждане, фермеры из поколения в поколение на протяжении ста пятидесяти лет, стали считать себя собственниками этой земли, которая на самом деле, как гласит ее название, принадлежала нации.

Так что вы можете вообразить себе, какой крик подняли эти псевдо-собственники, когда стали выдвигаться предложения, чтобы ради общественного блага, то есть ради неких высших соображений, были расторгнуты эти арендные договора, на которых зиждилось их благополучие… и какое благополучие!

Оба Гракха лишились из-за этого жизни.

По возвращении из Азии Помпей уже пригрозил Риму новым земельным законом; народ его не пугал; Помпея, представителя аристократии, народ заботил мало: он думал, прежде всего, об армии и о том, как обеспечить своих солдат.

Но, разумеется, он натолкнулся на противника в лице Цицерона.

Цицерон, человек среднего сословия, этот Одилон Барро своего времени[25], предложил купить земли, а не отбирать их; он отпускал на эту покупку новые доходы Республики за последние пять лет.

Скажем заодно, что Помпей увеличил доходы государства более чем в два раза; он поднял их с пятидесяти до ста тридцати миллионов драхм, иначе говоря, с сорока миллионов до ста восьми миллионов в год. Так что эта разница за последние пять лет составляла от трехсот сорока до трехсот пятидесяти миллионов. Сенат отверг предложение Помпея и, как говорили во времена конституционного правления, перешел к очередным задачам.

Следующим за это дело взялся Цезарь, приступив к нему с того самого места, где оно застряло; только он соединил интересы народа с интересами армии. Это его новое предприятие наделало много шума.

Земельного закона, конечно, боялись: столько интересов было связано с теми злоупотреблениями долгосрочной арендой, о которых мы дали вам некоторое представление! но чего боялись больше всего, – и Катон сказал об этом вслух, – так это огромной популярности, которую завоюет тот, кому удастся претворить его в жизнь… А надо сказать, что шансы Цезаря были очень велики.

Похоже, что земельный закон Цезаря был лучшим из всех, которые были предложены до него.

Перед нами лежит История консулата Цезаря, написанная Дионом Кассием[26], и вот что мы читаем в ней:

«Земельный закон, предложенный Цезарем, был совершенно безупречен. С одной стороны, народ голодал и бездействовал, и его очень важно было занять сельским трудом; с другой стороны, Италия становилась все более пустынной, и ее следовало вновь заселить.

Цезарь достигал этого, не нанося Республике ни малейшего вреда: он разделял земли ager publicus, в частности, Кампанию, между теми, у кого было трое и более детей; Капуя становилась римской колонией.

Но поскольку одного ager publicus было недостаточно, дополнительная земля покупалась у частных владельцев по стоимости ценза за деньги, добытые Помпеем в войне с Митридатом, двадцать тысяч талантов (сто сорок миллионов); эти деньги предполагалось пустить на основание колоний, где разместятся солдаты, завоевавшие Азию».

И в самом деле, как видите, трудно было что-либо исправить в этом законе, который устраивал почти всех, за исключением сената, который страшился популярности Цезаря.

Он устраивал народ, для которого он предполагал создать великолепную колонию в самой красивой местности и на самых плодородных землях Италии. Он устраивал Помпея, который видел в нем воплощение своего главного желания – наградить свою армию. Он почти устраивал Цицерона, у которого, можно сказать, похитили его идею.

Но только вспомним, что коллегой Цезаря был назначен Бибул, с тем, чтобы сенат имел в его лице воплощение постоянной оппозиции. И Бибул постоянно выступал против этого закона.

Сначала Цезарь вовсе не хотел применять силу. Он заставил народ упрашивать Бибула. Бибул упирался. Цезарь решил взять быка за рога; это современная поговорка, но, должно быть, в античные времена тоже говорили что-нибудь в этом роде. Он зачитал свой закон в сенате; потом, после чтения, он по очереди обратился ко всем сенаторам.

Все одобрили закон кивком, и все отвергли его голосованием. Тогда Цезарь вышел из сената и обратился к Помпею:

– Помпей, спросил он, ты знаешь мой закон и ты одобряешь его; но согласен ли ты его поддержать?

– Да, – громко ответил Помпей.

– Но каким образом? – спросил Цезарь.

– О! тебе нет нужды беспокоиться, – ответил Помпей; – потому что если кто-то нападет на него с мечом, у меня найдутся против него мечи и щиты.

Цезарь протянул Помпею руку; Помпей подал ему свою.

Народ разразился рукоплесканиями, видя, как два победителя заключают между собой союз для дела, в котором он, народ, кровно заинтересован.

В этот миг Красс вышел из сената. Он подошел к Помпею, с которым, как мы уже знаем, Цезарь помирил его.

– Если вы заключаете союз, – сказал он, – то я тоже в нем.

– Тогда, – сказал Цезарь, присоедините вашу руку к нашим.

Сенат был повержен. Против него была популярность, то есть Помпей; гений, то есть Цезарь; деньги, то есть Красс. С этого часа начала свой отсчет эра первого триумвирата. Голос этих троих, объединившихся между собой, стоил голосов миллиона избирателей!