Чародей и летающий город

Глава 19

Теперь, после продовольственного бунта, король Агрант был как никогда твердо настроен привести свой план в исполнение. Сирина выйдет замуж за чародея-победителя, кем бы он ни оказался, и дело с концом. Спасти город и сохранить Тимнал можно, только заключив союз с каким-нибудь могущественным чародеем.

Сирину перевели в небольшую комнатку (как выразилась принцесса – в камеру), а снаружи у двери выставили стражу. Комнатка находилась на шестом этаже башни, и в ней было всего одно окно. Из своего заключения принцесса хорошо видела зеленый купол львиного вольера, возвышающийся среди деревьев.

Единственными посетителями Сирины могли быть только ее кузины и верные подруги Амили и Луипа, к которым, к счастью, очень благоволила королева. Так что принцесса была не совсем одинока.

– Моему венценосному отцу и в голову не приходит, что его зерновая политика может быть как-то связана с бунтом, – бушевала Сирина. – Я думаю, ничего бы вообще не произошло, если бы отец велел раздать часть зерна из дворцовых кладовых. Надо было постараться облегчить муки голода тех, кто и вправду нуждается.

Амили и Луипу больше волновало состояние дворцового интерьера.

– Но, Сирина, они же разрушили весь первый этаж! Скажи спасибо, дорогая, что ты не можешь увидеть это безобразие собственными глазами, у тебя бы сердце разорвалось. Вандалы, настоящие вандалы! Сорвали со стен веспалинские гобелены и разорвали их в клочья.

– Знаю, это ужасно, Амили, но подумай, эти люди были разъярены. И потом, они же бедняки. Что они знают об искусстве Беспала?

– Они разбили витражи в молельне. Такое великолепие – и погублено несколькими минутами безумной ярости, – посетовала Луипа.

– Пойми, они же голодали там, под городом, в темноте.

– Сирина, ты просто воплощение великодушия, Ладно, пусть голодающие протестуют, но никто ведь не заставлял их уничтожать бесценные произведения искусства!

– Они не могут утолить голод искусством! Почему король не раздал голодающим зерно? Кузины согласно закивали.

– Действительно, почему? Ведь он предотвратил бы весь этот кошмар! – подхватила Амили.

– Хорошо, но тогда и у короля бы закончилось зерно, и пришлось бы голодать и нам тоже, – тут же возразила Луипа.

Девушки на минуту примолкли. Сирина тяжело вздохнула и выглянула в окно. На дальней крыше тихо ворковали белоснежные голуби.

– Все еще не могу поверить, что отец отдает меня в жены одному из этих дряхлых зловонных чародеев с мерзкой щетиной и вонючим дыханием.

Амили и Луипа сжали губки. На глазах у них заблестели слезы.

– Бедная Сирина, – в один голос зарыдали девушки.

Сама принцесса не плакала. Ее положение было слишком серьезным, чтобы она могла позволить себе реветь в три ручья. Ведь должен же быть какой-то выход! Но какой? О побеге не могло быть и речи…

Рассказывая о новостях внешнего мира, кузины ни словом не обмолвились о драке в тюрьме и массовом бегстве узников. Сама же Сирина не решилась спросить о судьбе Эвандера. Она не могла допустить, чтобы ее кузины, какими бы милыми они ни были, сплетничали о ней и ее молодом госте.

Девушки ушли, и в одиночестве принцесса наконец горько расплакалась, раскаиваясь в своем предательстве. Она снова и снова жалела о том, что дурно обошлась с юношей. Он был такой замечательный! Сирина чувствовала, что он способен и на доброту, и на яростное неистовство – если придется защищать кого-то, например, ее саму.

Увы! Принцессе оставалось только рыдать о несчастном красивом молодом человеке, вставшем на ее защиту, а потом преданном ею же и обреченном на гибель в пасти льва.

Все дело было в том, что Сирина испытывала непреодолимый ужас перед уродством, перед любыми физическими и психическими отклонениями. У нее была малолетняя умственно отсталая кузина, которая даже говорила с трудом, и принцесса чувствовала себя очень скверно в обществе больной родственницы.

Девушка часто молила бога Пернаксо избавить ее от страха перед ненормальностью. Принцесса считала этот страх недостойным, несовместимым с истинным милосердием, иногда даже позорным. Но Пернаксо, к сожалению, не услышал ее молитв, и принцессе так и не удалось избавиться от панического страха, не подчинявшегося никакому контролю. И вот теперь из-за этой слабости она потеряла человека, которого полюбила, и сердце ее было навеки разбито.

Из-под купола доносилось оглушительное рычание хищников. Ворвавшиеся во дворец бунтовщики жестоко издевались над животными, бросая в них камни сквозь решетку, и теперь львы жаждали крови и мести.

Сирина пристально посмотрела на окно. Она всегда могла выброситься из него и покончить со всем разом – но она боялась смерти. Принцесса была молода и красива, впереди ее ждала – или должна была ждать – удивительная жизнь.

Сирина вновь задумалась о своем ближайшем будущем: о смрадных объятиях одного из отвратительных старых волшебников. В полном отчаянии девушка опустилась на пол.

В ту ночь львы вели себя беспокойно, и их рычание слышалось даже на другом конце города.

Эвандер сидел на самом высоком балконе дома Орнизолеста и благодарил богов за то, что – явно по их особой милости – слушает рык огромных голодных кошек, находясь не в камере, а на свободе. В неожиданном повороте судьбы чувствовалось нечто сверхъестественное.

Ночь была великолепна: огромные яркие звезды и теплый, несмотря на прозрачность, воздух. Эвандер смотрел на странный город, лежащий перед ним, и с удивлением думал обо всем, что произошло с тех пор, как он бежал из родных краев. На минуту юноша представил себе, как когда-нибудь, вернувшись на родину, он будет рассказывать родным о своих приключениях.

Мысли о доме оказались слишком тягостными, и юноша не без труда отогнал их. Он только помолился, чтобы его кузены проявили милосердие. Причин для чрезмерной жестокости у них не было. Родители Эвандера умерли, сестра вышла замуж и находилась в безопасности, вдали от Седимо. Смерть остальных членов семьи не принесла бы узурпаторам никакой пользы. Мадеес, ставший теперь королем, был, как хорошо знал Эвандер, человеком осторожным, и оставалась надежда, что он пощадил юных Флорио, Камиа и других молодых кузенов. Возможно, если на то будет воля богов, Эвандеру еще доведется посидеть на крепостной стене Седимо, рассказывая младшим двоюродным братьям, как он побывал в Монжоне, волшебном летающем городе на Баканском побережье. Конечно, на такой оборот дела шансов было мало, но, как понял Эвандер, это странный мир, и в нем возможны самые неожиданные вещи.

Разве не говорит в пользу этого утверждения то, что произошло с ним самим: он спас на улице девушку, а та оказалась принцессой, он целовал ее, он отдал ей сердце… К несчастью, проклятие могущественного чародея превратило седимского принца в полумонстра, и он потерял любовь прекраснейшей девушки, самое дорогое и желанное, что только есть на свете. А может быть, и не потерял… Эвандер до сих пор не мог истолковать поведение Сирины. Она, конечно, не пришла ему на помощь, но его арестовали, когда она была совершенно невменяема, да еще в присутствии ее венценосного отца, чей взгляд метал молнии. Понятно, почему принцесса проявила тогда нерешительность. Но любила ли она его? Возможно. Ведь когда они сидели вдвоем на кушетке в ее апартаментах, между ними определенно проскочила искра чувства.

Он, беглец и скиталец, скоро покинет этот город, такой чудесный и в то же время такой жестокий, но отъезд не сможет притупить чувство невосполнимой потери. Пока он будет искать лекарство для своей жабьей кожи, бедную Сирину выдадут замуж за одного из этих жутких стариков. Несчастная девушка, она подвергнется неимоверным мучениям, а он, ее принц, не в силах спасти любимую! Эвандеру хотелось кричать, хотелось немедленно отправиться во дворец и потребовать отпустить принцессу, даже если для него самого это закончится возвращением в королевские темницы.

Внезапно вновь донеслось львиное рычание. Дрессировщики принесли зверям мясо. Так как узники, предназначенные на обед львам, разбежались, выступление хищников в вечернем празднестве пришлось, к сожалению, отменить. Король уже собрался было скормить зверюшкам нескольких бунтовщиков, но приближенные посоветовали соблюдать осторожность – ничего не стоило вновь разъярить толпу, ведь в городе по-прежнему царил голод. Услышав львиные голоса, Эвандер вздрогнул, отвернулся и ушел в комнату, закрыв за собой балконную дверь. Рычание разъяренных кошек стало глуше.

Король Агрант решил, что финальные состязания волшебников состоятся в назначенное время, словно ничего не случилось. Первым делом надо решить проблемы города Монжона, а с бунтовщиками можно разобраться и после. Пока же городские ворота заперли, а стражу на стенах увеличили вчетверо.

Эвандер мрачно смотрел перед собой, в зеркало на стене. Сделать он ничего не мог. Нужно было исчезнуть из Монжона как можно скорее. А это значило, что необходимо вернуть Юми драгоценный «Ковер девяти лошадей».

План уже выполнялся. Утоли послали свое предложение ведьме и ожидали ответа с минуты на минуту.

Пока утоли готовились, Эвандера отослали отдохнуть в комнату наверху. Юноша ненадолго прилег на канапе, и вскоре ему приснился удивительный сон. Как наяву, привиделись озаренные теплым вечерним светом стены Седимо. Эвандер увидел себя непоседливым мальчиком лет восьми – он спешил к своей матери, к своей прекрасной матери, которой было суждено на следующий год умереть при родах. Юноша ясно видел ее округлый подбородок, веселые карие глаза и длинные темные волосы на фоне родных стен древнего Седимо, залитых золотистым светом. Он спешил к матери, чтобы рассказать ей о какой-то неведомой детской победе, сердце его пело, а с губ рвались неслышные слова. Он видел, как сверкают ее зубы – она радостно смеялась рассказу сына. Отец стоял рядом, и на его обычно суровом лице играла улыбка. Король жмурил глаза от лучей позднего вечернего солнца. В это лучезарное мгновение все трое оказались вместе в прекрасном мире детства – когда ничто не омрачало мечты и Данаис Эвандер твердо знал, что ему суждено сменить отца на Седимо-Кассимском престоле.

Сон оборвался внезапно, в одно мгновение сменившись кромешной тьмой. Эвандер проснулся. Он проснулся, но увиденные во сне картины остались с ним, особенно мамино лицо. Он давно не думал о матери. «Могла бы она гордиться своим сыном, – задумался Эвандер, – после всего, что произошло?» Да, решил юноша, мать одобрила бы все, что он сделал. Она поняла бы, что ее мальчик – не трус. Он сделал лучшее, что мог сделать в сложившейся ситуации, и был уверен, что мать согласилась бы с ним. Но одобрил ли бы его отец? Отдать корону без боя? Эвандер знал, что гордости отца не было пределов. Он бы не сдался просто так. Но юноша также знал, что его отец обладал гораздо большей властью и никогда не оказывался в таком уязвимом положении, в каком случилось оказаться его сыну. «В случае угрозы опустошительной гражданской войны, – подумал Эвандер, – старый король сделал бы все, чтобы избежать распри, даже если бы пришлось отправиться в изгнание».

Сны растревожили юношу, и он нервно заходил по комнате. Хорошо, что хоть львы поутихли. Можно было вновь открыть балкон и впустить в комнату ночные звуки.

На улицах горели монжонские светильники, их сияние озаряло тысячи окон по всему городу, образуя фантастически яркий для Рителта городской пейзаж.

Из любопытства Эвандер снял покрывало с лампы, стоящей рядом, и помещение мгновенно наполнилось теплым янтарным светом.

Юноша увидел свое отражение в настенном зеркале. Грудь его была обнажена, и Эвандер внимательно осмотрел обезображенную кожу. Теперь она превратилась в твердую, неровную корку, частично окостеневшую, частично тонкую и прозрачную. Иногда в темных, затвердевших наростах просыпался зуд, и юноша чесался, безуспешно пытаясь избавиться от неприятного ощущения. На ощупь кожа казалась крокодильей, а не человеческой. На свету были заметны участки, где кремовая прозрачность сменялась глубокими черно-коричневыми оттенками. В кремовых выростах синели темные прожилки вен. Юноша вцепился в край нароста, пытаясь оторвать хотя бы кусочек. Когда он потянул достаточно сильно, его пронзила острая боль. Этот жуткий нарост, без сомнения, был напрямую связан с самим существом его несчастного носителя.

Эвандер отвернулся от зеркала и почувствовал, как твердый нарост трется о здоровую кожу руки. Это было жутко. Освободится ли он когда-нибудь от проклятия? Перестанет ли быть чудовищем, за которое на рынке редкостей в Урдхе передрались бы самые пресыщенные покупатели? Неудивительно, что принцесса с криками убежала.

Эвандер вздрогнул, надел рубашку и снова вышел на балкон, изо всех сил стараясь не думать об этом слишком много.