Глава 5

Реальность забурчала в животе Джон-Тома, заставляя забыть вкус пирожных.

– А что, можно ведь просто вернуться обратно к Клотагорбу? – Мир этот положительно начинал нравиться молодому человеку.

Мадж медленно покачал головой.

– Без пользы – пока у него не заработает то заклинание насчет золота. Тока помни: несколько дней назад он тебе показался добряком, а на самом деле волшебники бывают жутко не в духе. Ежели щас пойтить назад и хорошенько поплакаться, мол, деньги кончились… Ты чего ж думаешь… он тобою гордиться, что ль, будет? А уж обо мне-то как скажет! Хочешь напомнить ему, мол, сам виноват в том, что со мною сталось, так, приятель? Значит, слушай меня, может, у него там и припрятано серебро. Тока много его, что ли? Ну, ладно, по старческому слабоумию, щас он себе выдумал этот кризис, значица, не до дел. А дела нет – значица, и серебра нет. А нет серебра – давать-то он тебе чего будет? Вот что, боюсь я, работать тебе придется.

– Понятно. – Джон-Том угрюмо поглядел на дно пустой кружки. – А с тобой, Мадж, работать можно?

– Эй, не путай меня, приятель, я как раз и стараюсь найти такое дело, где тебя еще можно терпеть.

– Спасибо тебе, – ядовито отозвался Джон-Том.

– Да ниче, за что спасибо-то? Просто охота требует уединения. По-моему, тебе в лесу нечего делать; на взгляд, ты не из тех, кто умеет находить дорогу в чаще. Поставишь капкан и сам в него попадешься, так ведь?

– Не буду отрицать… Среди книг или на баскетбольной площадке я чувствую себя спокойнее.

– Вот что, пацан, хоть лопни, твои развлечения из другого мира здесь ни при чем. А что касается знаний… На кого ты учился?

– На юриста, Мадж.

– Это чтоб в адвокаты? Так ни разу и не пришлось попользоваться кем-нибудь из них, – проворчал Мадж, не заботясь о том, как воспримет Джон-Том подобное потребительское отношение к профессии законника. – А чего ты там учил, кроме законов? Сам вишь, у нас они на чуточку не те, что у вас.

– Историю, политику… Наверное, здесь от них тоже толку не будет.

– Наверное, тебя можно пристроить в ученики к местному адвокату, – решил Мадж. Он поскреб ухо и закинул лапу назад, чтобы продолжить занятие уже на спине. – Просто не знаю, приятель. Ты уверен, что больше ничего не умеешь? Может, с молотом можешь справляться… мебель делать? Или там по металлу, строителем… Мясо коптить, наконец… Что-нибудь полезное-то умеешь делать?

– Едва ли, – признался смущенный Джон-Том.

– Хах! – Выдр пренебрежительно присвистнул. – Недурную же ты жизнь вел там, называясь волшебником!

– Это все Клотагорб напутал, – запротестовал Джон-Том. – Я-то никогда себя не называл чародеем. Я – это я.

– Судя по всему, не слишком крупная величина. И более ничего… Ваще ничего?

– Ну… – В Джон-Томе снова загорелось честолюбие. Вспомнились насмешки друзей, осуждение и возражения его семейства. А потом перед внутренним взором предстал он сам – с гитарой в руках; припомнились разные группы, чьей музыке он подражал в своем эмоциональном безрассудном самоуглублении… «Лед Зеппелин», «Прокол Харум», «Дип Пепл», «Танжерин Дрим»… «Муди Блюз»… и тысячи им подобных. Электрические звуки бились под кончиками пальцев. Логика и рассудок исчезли. Вновь в душе столкнулись надежды и истина.

– Еще я играю на электрическом басе. Это такой струнный инструмент. Но я только любитель. Правда, у себя дома я собирался заняться серьезно. Только…

– Выходит, что ты музыкант. – Строгое выражение исчезло с физиономии выдра. Отодвинув назад кресло, он спустил ноги на пол и со свежим интересом взглянул на спутника. – Менестрель. Ах, мять-перемять. А че, так тоже можно заработать несколько медяков, а то и серебряк. Может, увидят в тебе чтой-то новенькое. Спой-ка.

– Прямо здесь? – Джон-Том взволнованно огляделся.

– Ага. Тебя в любом случае никто не услышит за этой трескотней и за музыкой.

– Ну, не знаю, – рассудил Джон-Том. – Надо же согреться. И гитары моей тут нет.

– Чтоб чума побрала этот твой инструмент, – буркнул выдр. – Какой же из тебя менестрель, если не умеешь петь по заказу? Словом, жми, кореш. – И он сел, выжидая, с заинтересованным выражением на физиономии.

Джон-Том, почти ничего не осознавая, откашлялся и огляделся. Никто и не думал обращать на него никакого внимания. «Черт, какая глупость, – подумал он. – Ну ладно, начнем со старой, любимой». И он завел «Эленор Ригби». «Я один посреди толпы», – думал он, выводя мелодию.

Закончив, он вопросительно поглядел на выдра.

– Ну как, Мадж?

Откинувшись на спинку, тот вяло улыбнулся.

– Наверное, ты был прав, Джон-Том, без сопровождения не слушается. Слова-то, конечно, интересные, не сомневайся. Помню, знавал я когда-то одного менестреля, он тоже вот так дребезжал, тока с таким голосом к чужим дверям соваться нечего.

Джон-Том попытался скрыть разочарование. Впрочем, разве можно было надеяться, что выдр прореагирует не так, как все, перед кем он выступал.

– Конечно, у меня лучше получается с инструментом. А что касается голоса, – добавил юноша, защищаясь, – хоть гладко пока не выходит, но я стараюсь.

– Так-то, приятель, оно так, но слушатели твои стараться не станут. Надо подумать, что еще с тобой можно сделать. Тока пока ты о всяких песнях и думать забудь.

– Но я же не вовсе беспомощный. – Джон-Том показал рукой на зал. – Мадж, я не ходу навязываться тебе. Вот хотя бы здесь. Я не боюсь тяжелой работы. Здесь наверняка не одна сотня кружек и блюд… Полы надо подметать, протирать столы, чистить стойки. Да здесь же адова бездна работы. Я бы мог.

Перегнувшись через стол, Мадж положил когтистые лапы на плечи Джон-Тома, ухватив его за рубаху. Поглядел в удивленное лицо юноши и многозначительно прошептал:

– Ты не можешь этого делать. Эта ж работенка годится для одних крыс и мышей. Смотри у меня, Джон-Том, чтоб таких слов от тебя никто больше не слышал. – Выпустив из рук шелковую ткань, выдр уселся обратно.

– А что такого? – негромко возразил Джон-Том. – Работа есть работа.

– Глянь и подумай. – Мадж указал направо.

Возле второго от них столика облаченная в комбинезон, сшитый из грубого плотного материала, крыса ростом в три фута занималась своим делом. На крошечных лапках были перчатки. Опустившись на закрывавшие колени голенища высоких сапог, грызун прочищал сток.

Окружающие присутствия его словно бы не замечали, кости и мусор летели едва ли не на спину крысе. Продолжая свое дело, крыса наконец споткнулась о протянутые ноги подвыпившего альбатроса возле стола с жердочками, рассчитанными на птиц. Скосив глаза, огромная птица прищелкнула клювом, скорее в насмешку, чем для угрозы.

Крыса в страхе отшатнулась, споткнулась теперь уже о собственные ноги и повалилась назад, опрокинув на себя ведро с помоями и объедками. Жижа потекла вниз по спецовке, попадая в сапоги. Упавшее животное лежало посреди всей этой дряни, а потом медленно поднялось на ноги и принялось собирать объедки обратно в ведро, не обращая внимания – с виду, конечно, – на обидные прозвища и оскорбления, которые отвешивали посетители. Толстая кость щелкнула крысу по затылку, и она отправила ее в ведро к прочим объедкам. Но вскоре неожиданное развлечение прискучило посетителям, и они вернулись к еде, питью и беседе.

– Так, значит, у вас только крысы и мыши занимаются этим делом? – поинтересовался Джон-Том. – А я частенько так подрабатывал дома. Вспомни-ка, почему ошибся Клотагорб?

– Знаешь-ка, приятель, нечего соваться сюда с тем, что у вас может сойти с рук. Любое уважающее себя животное скорее с голоду подохнет, чем займется такой работой или начнет попрошайничать, как твой помойный дружок, гиббон этот.

– Мадж, я ничего не понимаю.

– И не пытайся понять, приятель. Просто плыви по течению. Усек? Все равно все эти типы тупы и ленивы. Будут целый день лежа слюнявить сырную корку, а не займутся честной работой, так вот. А потом еще наберутся, да так, что и мозгов им не хватит, чтобы понять, с которого конца она, работа эта, начинается.

Джон-Том уже начинал терять терпение.

– Что в этом плохого – убирать? От этого ты не становишься хуже. Я… – Он вздохнул, подумав, что спор безнадежен. – Конечно, здесь все по-другому, так ведь? Извини, позабыл, померещилось нечто из нереального мира.

Мадж расхохотался.

– Поди ты, а совсем недавно уверял меня, что нашего мира не существует.

– Да существует он, существует. – Юноша в гневе хватил обоими кулаками по столу, заметив, что грызун-прислужник вновь повалился – на этот раз носом вперед. Дело было в том, что какая-то черепаха, куда менее утонченная, чем Клотагорб, подставила ему ножку. Собранный с таким трудом мусор опять разлетелся, вызвав у присутствующих радостное оживление.

– Значит, и здесь своя дискриминация, – пробормотал Джон-Том. – Почему же и здесь так?

– Дискриминация? – Мадж помедлил. – Никто ничего им не дискриминирует. Просто они ни на что другое не годятся. С природою не поспоришь, приятель.

Непонятно, почему Джон-Том ожидал от Маджа иного. Судя по всему, выдр – вполне средний обитатель этого вонючего, отсталого и отнюдь не райского городишки.

В ресторане были и гуманоиды, но по росту они не подходили под пару Джон-Тому. Неподалеку одинокий джентльмен выпивал в компании облаченной в расшитое серебряными нитками одеяние паукообразной обезьяны и играл с ней в карты – в паре против крупной человекообразной обезьяны неизвестной Джон-Тому разновидности и трехфутовой мускусной крысы в алом спортивном костюме и самых темных солнцезащитных очках из всех, какие доводилось видеть Джон-Тому.

Без сомнения, и они разделяют местные предрассудки и ханжество. А откуда, собственно, явился он сам, чтобы полагать себя вправе вершить суд над моральными вывертами иного мира?

– Слушай, приятель, с этим нельзя ничего сделать. Зачем кому-то нарушать заведенный порядок? Тока возьмись за швабру и тряпку – враз лишишься всякого уважения честных горожан. Правда, может, сойдешь за политикана, тока их уважают еще меньше, чем этих, с тряпкой. Но я надеюсь все-таки, что ты сумеешь обойтись без своих песен. – В тоне Маджа слышались надежда и любопытство. – Помнишь, старикашка-то, Клотагорб-от, он ведь уверен был, что ты чародей… Уверен ведь был! Что ежели ты способен на это? Я ж слыхал, как вы там о чародейских словах базарили.

– Мадж, я просто спрашивал его из любопытства. Мне знакомы некоторые из слов. Но он пользовался ими иначе. Вот ведь и ты умеешь заставлять булавки плясать. Неужели здесь каждый может ворожить?

– Это у нас всяк может. – Мадж пропустил глоток черного зелья. – Тока больше одного-двух фокусов редко кому удается. Боюсь, булавки – это мой предел. А до соплей хочется узнать его заклинание насчет золотишка. – Тут взгляд его перекочевал налево, и выдр широко ухмыльнулся. – Однако в некоторых случаях определенные формы левитации мне вполне удаются. – Рука его двинулась с быстротой, на которую способны одни только выдры.

То, что пикантно одетая полная бурундучиха смогла удержать шесть полных кружек, с которыми она маневрировала в толпе, было чудом само по себе. Джон-Том даже дернулся в сторону, чтобы посуда не попадала на него.

Разъяренная бурундучиха обернулась к Маджу, сидевшему с невинным выражением на физиономии:

– Прибери-ка руки, жук навозный! Еще раз распустишь, спущу тебе за жилет целую кружку.

– Но, Лили, – запротестовал Мадж. – Да я же помочь тебе хотел!

Она замахнулась всеми кружками сразу, и Мадж в притворном страхе, улыбаясь, прикрыл лапами физиономию. Но попусту тратить зелье не было смысла, и бурундучиха направилась дальше, расталкивая толпу локтями. Хвост вызывающе покачивался из стороны в сторону, короткое платьице не доходило и до колен. Золотистое с серыми аппликациями, оно прекрасно гармонировало с красно-бурым мехом и черно-белыми полосками на спине.

– Ну, чего я тебе говорил, приятель? – Мадж ухмыльнулся Джон-Тому, поднося кружку ко рту.

Тот попробовал улыбнуться в ответ, понимая, что выдр хочет развеять охватившее его уныние, и решил поддержать шутку.

– Слишком уж короткая твоя левитация, и бурундучихе она вовсе ни к чему.

– При чем здесь она? – Выдр ткнул себя пальцем в грудь и захохотал. – Такая левитация – для меня самого. – Сложив обе лапы на волосатой груди, он наслаждался собственным остроумием.

На окна спустили дощатые ставни, кто-то притушил свет масляных ламп. Начавший было подниматься Джон-Том ощутил на своей руке ладонь выдра.

– Торопишься, шеф, нас никуда не просят. – Глаза выдра поблескивали. – Наоборот. Теперь предстоит развлечение. – Он показал на кольцеобразную стойку.

На нее из дыры в потолке медленно опускалось нечто вроде дерева, подвешенного вверх корнями. Ветви зеленели свежей листвой – ее, видимо, время от времени обновляли. Незримый, как и прежде, оркестр завел новую мелодию. Теперь, как отметил Джон-Том, главную роль играли ударные, выбивающие неторопливый чувственный ритм.

Изменился и тон выкриков, раздававшихся в зале. Совершенно хаотичный гул превратился в негромкий ропот нарушающийся взрывами комментариев, в основном похабного содержания.

Мадж переставил кресло и теперь сидел возле Джон-Тома. Он не отводил глаз от искусственного дерева и все тыкал своего спутника в ребра.

– Ты, друг, гляди щас. Во всем Линчбени ничего красивее не увидишь.

Из темного отверстия в потолке выглянуло какое-то животное, вызвав своим появлением общий вопль восторга внизу. Оно исчезло, кокетливо высунулось вновь. Стройная худощавая фигурка осторожно и медленно спускалась по ветвям эрзац-дерева. Существо это, футов трех с половиной ростом, наделено было хвостом длиной полфута и с ног до головы покрыто ослепительным снежно-белым мехом; только кончик хвоста чернел.

Костюм его – если так можно назвать подобное одеяние – состоял из многих слоев черной прозрачной вуали, сквозь которую просвечивала белая шубка. Мордочка была раскрашена красным, сложные завитки и узоры сбегали с нее на плечи и грудь, исчезая под воздушными складками. Тюрбан из черной вуали был украшен драгоценностями. Наконец, Джон-Том с восхищением заметил длиннющие накладные ресницы.

Это ослепительное создание, призрачное млекопитающее, настолько завораживало взгляд, что Джон-Том не сразу признал, что за животное перед ним. Тонкий и сильный торс мог принадлежать лишь представительнице куньих. Видение улыбнулось, обнажив острые мелкие зубки. Сомнений не оставалось: перед ним была горностаиха во всей своей зимней красе. Вот, значит, в какое время года он угодил сюда, а ведь и не подумал поинтересоваться. В том, что перед ним самочка, трудно было усомниться.

И самцы всех видов сразу застыли в ожидании, глядя вверх на экдисиастку-горностаиху[3]], уже возящуюся с застежками на первой вуали. Она расстегнула одну, следом вторую. Посетители ответили одобрительными воплями удивительной смесью воя, свиста, визга, писка и лая. Змеиными движениями она начала выползать из покрывал.

Джон-Тому и в голову не приходило, что животное может показывать стриптиз. В конце-то концов под последней одеждой окажется мех, а не обнаженная человеческая плоть. Но, как оказалось, эротика мало связана с наготой. Возбуждали сами движения – изгибы и повороты, – которых не смогла бы повторить ни одна женщина. Том обнаружил, что танец захватил и его.

Под одобрительные крики толпы вуаль следовала за вуалью. Холодное безразличие, которое Джон-Том пытался изображать, давно уступило место томлению. Он оказался столь же восприимчивым к красоте животного, как и все вокруг. Движения горностаихи выходили за пределы возможностей самой гибкой из женщин, она проводила свое представление с изяществом и благородством герцогини.

Только холодный кусок гранита мог остаться равнодушным к фигурке, вьющейся между ветвей и листьев, проглаживающей их телом и ладонями. В комнате стоял тяжелый мускусный запах – должно быть, взволновались все самцы сразу.

Наконец соскользнула последняя вуаль, перышком поплывшая к полу. Музыка частила вместе с плясуньей. Покрытая белым мехом задняя часть ее тела, отрицая всяческую гравитацию, вибрировала маятником, содрогаясь вместе с белым хвостом в такт музыке.

Музыка впала в неистовство, когда, держась уже за самые нижние ветви, горностаиха выполнила последнюю серию абсолютно невозможных движений, мгновенно пояснивших Джон-Тому, зачем нужна кольцеобразная стойка. Это была крепостная стена, за которой тяжело вооруженные повара и бармены могли отразить истерический натиск распаленной аудитории.

Длинноухий кролик, надо думать, самец, ухитрился сграбастать горстью черный кончик хвоста, который у него игриво, но твердо вырвали. Пока горностаиха раскланивалась и посылала поцелуи публике, коренастый и крепкий самец рыси затолкал кролика в толпу посетителей. Потом артистка скользнула по ветвям наверх и, с последним плавным изгибом, исчезла в потолке.

Ставни и шторы торопливо подняли. Опять начались разговоры, все вернулись к обыденным темам. Только официантки и официанты молекулами кислорода в узких кровеносных сосудах протискивались среди столиков.

– Ну че, видал, кореш, а? – проговорил Мадж с видом человека, только что выписавшего чек на огромную сумму. – Уж ежели я сказал, значит… – Он умолк, странно поглядывая на Джон-Тома.

– Что случилось? – спросил тот, почувствовав себя неуютно.

– Зажарь меня на завтрак, – прозвучал удивленный голос, – если ты не покраснел! Эх, вы, люди…

– Что еще за ерунда, – сердито пробормотал Джон-Том, отворачиваясь.

– Э, не… – Перегнувшись через стол, выдр заглянул прямо в лицо Джон-Тому, все еще пытавшемуся спрятать глаза. – Ей-ей, не вру… Ты красный, как зад бабуина. – Выдр кивком указал на потолок. – Не видал такого представления, а?

– Видал я, видал. – Юноша заставил себя повернуться к своему опекуну, ощутив при этом, что его повело. В голосе чувствовалась слабость. Сколько же он успел принять этого черного зелья? – Было… в кино.

– А это еще что?

– Колдовское наваждение, – коротко определил Джон-Том.

– Хорошо, вот ты смотрел… Это ж такая, смею сказать, красота, изящество. – Выдр с восхищением поднял глаза к потолку. – И отчего же тогда красная рожа?

– Просто дело в том… – Юноша тщетно пытался объяснить причину смущения. – Я никогда не думал, что действия… – Но как выговорить это слово – «животного», – не обидев своего спутника? В отчаянии он попытался отыскать другое объяснение. – Я еще не видел такой… такой совершенной и извращенной грации.

– А, теперь понимаю. Только слово «извращенная» здесь ни при чем. Ты что, не можешь понять, какая это красота?

– Именно это я и хотел сказать. – Джон-Том с благодарностью ухватился за предоставленную ему возможность.

– То-то, – негромко пробурчал Мадж и разулыбался. – Вот бы добраться до этой резвушки-дорогушки, я бы устроил ей не менее прекрасное представление.

В густом и теплом кабацком духе, после обильной еды и выпивки Джон-Тома решительно развезло. Он уже боялся отрубиться. Мадж и так не слишком высокого мнения о нем, и, что бы там ни приказывал Клотагорб, трудно рассчитывать, что выдр не бросит его, если он вновь выставит себя полным ослом.

Поэтому Джон-Том отодвинул в сторону кружку, поднялся на ноги и огляделся по сторонам.

– Чего это ты ищешь, приятель?

– Кого-нибудь из нашей породы. – Юноша шарил глазами по толпе, пытаясь разглядеть кожу, не покрытую мехом.

– Че, людей, что ли? – Выдр передернул плечами. – Вот уж никогда не мог понять этой вашей тяги друг к другу, но тока ты сам вправе выбирать, чего тебе надо. Ну как, заметил?

Взгляд Джон-Тома остановился на двух безволосых физиономиях в кабинете в дальнем конце помещения.

– Глянь туда – там двое. Кажется, люди.

– Ну, как знаешь.

Джон-Том смотрел на выдра.

– Мадж, я это не потому, что ты надоел мне. Просто хочется переговорить с кем-нибудь, похожим на меня.

Опасения его были напрасными: Мадж благодушествовал и не думал обижаться на подобные пустяки.

– Делай что хошь, приятель. Можем пойти поболтать с ними, если тебе очень надо. Тока ты не забудь, что мы еще не уладили твои делишки… насчет работы. – Он покачал головой с явным неудовольствием. – Менестрель?.. Сомневаюсь. Разве что новизной возьмешь. – Выдр поскреб шкуру под подбородком. – Вот что. Спой-ка нам еще раз, а потом сходим и посмотрим, удастся ли нам познакомиться с этими ребятами.

– А мне казалось, что тебе и одного раза хватило.

– Не советую тебе, парень, руководствоваться первым впечатлением. К тому же ты затянул совсем унылую песню. Попробуй что-нибудь повеселее. Бывает, что менестрель одни песни поет здорово, а другие едва чирикает.

Джон-Том опустился на место и, сцепив пальцы, задумался.

– Не знаю. А что бы ты хотел услышать? Классику, поп-музыку, блюз, джаз? – Он постарался, чтобы в голосе его послышался энтузиазм. – Я знаю кое-какие классические вещицы, но дома я хотел петь один только рок – ну, это такие песни любят у меня на родине.

– Я не знаю, приятель. А как насчет баллад? Их-то все любят.

– Конечно. – Джон-Том и сам любил баллады. – Я их знаю довольно много. О чем ты хочешь услышать?

– Дай я подумаю минутку. – И действительно, через какую-нибудь пару секунд глаза выдра масляно заблестели, а на губах появилась улыбка.

– Не беспокойся, – поспешно вставил Джон-Том, – придумаю что-нибудь.

Он думал, но на ум ничего не приходило. Быть может, мешали шум и всеобщая вонь, быть может, его беспокоило пищеварение… Только слова и ноты комарами жужжали в мозгу, не давая уцепиться за что-нибудь одно. К тому же одна только мысль о том, что петь придется без переброшенной через плечо старой верной гитары, прижатой к животу, казалась неестественной. Если бы у него хоть что-нибудь было… Хотя бы губная гармоника. Впрочем, тогда он не смог бы петь и играть одновременно.

– Ну, давай же, – торопил Мадж. – Неужели и впрямь ничего не можешь придумать?

– Попробую. – И юноша затянул «Клубничную ярмарку», но изящные гармонии потонули в воплях, топоте и свисте, наполнявших зал.

Менее всего он ожидал получить удар между лопаток, бросивший его лицом на столик.

В смятении и гневе Джон-Том обернулся и обнаружил перед собой свирепую бурую физиономию над туловищем ростом с Маджа, но раза в два более широким.

Загрузка...