Час Быка

Глава VI Цена рая

– Эвиза, где Родис?

– Не знаю, Вир.

– Я не видел ее три дня.

Чеди искала ее повсюду – от Круга Сведений до покоев верховного владыки, но туда ее не допустили.

– Родис исчезла после показа наших стереофильмов, как только Тивиса и Тор улетели в хвостовое полушарие Торманса, так и не дождавшись разрешения снять скафандры, – сказал Вир.

– Увы, – согласилась Эвиза, – придется еще немного поносить броню. Я привыкла к металлической коже, а освобождение от трубок и лицевых щитков было чудесным. Биофильтры мешают гораздо меньше… Но вот Гэн Атал! Знаете ли вы что-нибудь о Родис?

– Родис в Зале Мрака. Я поднимался по черной лестнице, а она шла рядом с Чойо Чагасом в сопровождении стражей, которых так недолюбливает Чеди.

– Не нравится мне все это, – сказал Вир Норин.

– Почему вы тревожитесь? – невозмутимо спросил Гэн Атал. – Фай уединяется с Чагасом. Владыка с владыкой, как она шутит.

– Эти плохо воспитанные и считающие себя выше дисциплины владыки похожи на тигров. Они опасны несдерживаемыми эмоциями, толкающими их на нелепые выходки. А СДФ Родис стоит здесь выключенный.

– Сейчас увидим, – инженер броневой защиты сделал в воздухе крестообразный жест рукой.

Тотчас коричнево-золотистый, в цвет скафандра Гэна, СДФ подбежал к его ногам. Несколько секунд – и цилиндр на высокой ножке, выдвинувшейся из купола спины робота, загорелся лиловато-розовым светом. Перед стеной комнаты сгустилось, фокусируясь, изображение части пилотской кабины «Темного Пламени», превращенной в пост связи и наблюдения.

Милое лицо Неи Холли казалось усталым в бликах зеленых, голубых и оранжевых огоньков на различных пультах.

Нея приветствовала Гэна воздушным поцелуем и, вдруг насторожившись, спросила:

– Почему не в условленное время?

– Нужно взглянуть на «доску жизни», – сказал Гэн.

Нея Холли перевела взгляд на светло-кремовую панель, где ярко и ровно горели семь зеленых огней.

– Вижу сам! – воскликнул Гэн, попрощался с Неей и выключил робот.

– Мы все узнали! – сказал он Эвизе и Виру. – Родис цела, и сигнальный браслет на ней, но, может быть, ее держат… как это называется…

– В плену! – подсказал Вир Норин.

– Кто в плену? – прозвенела позади Чеди.

– Фай Родис! Вир видел ее в Зале Мрака с Чойо Чагасом три дня назад, а мы совсем не встречались с ней.

– Так идемте в Зал Мрака, и пусть Гэн покажет, куда они ушли, – стремительная Чеди пошла впереди.

В конце серповидно изогнутой галереи они спустились на черные ковры в круге черных колонн, альковов и стен Зала Мрака, как называли тот зал звездолетчики.

Гэн Атал отошел к лестнице с балюстрадой, подумал несколько секунд и уверенно направился к темному пространству между двух сближенных колонн. За ними оказалась запертая дверь. После нескольких неудачных попыток открыть ее Гэн Атал резко постучал.

– Кто смеет ломиться в покой владыки Ян-Ях? – рявкнул сверху усиленный электронными приспособлениями голос охранника.

– Мы, люди Земли, ищем свою владычицу! – заорал, подражая усилителю, Вир Норин.

– Ничего не знаю. Вернитесь к себе и ждите, пока владыки не сочтут нужным явиться вам!

Земляне переглянулись. Чеди шепнула что-то Вир Норину, и на губах астронавигатора заиграла совсем мальчишеская улыбка.

– Владыка Торманса делает так! – И он щелкнул пальцами.

Через несколько секунд послышался легкий топот девятиножки, и в черном зале появился красно-фиолетовый СДФ.

– Что вы задумали, Вир? – с беспокойством спросила Эвиза. – Как бы не напортить Родис!

– Хуже не будет. Пришла пора дать небольшой урок всяким там владыкам и верховным существам, которых здесь такое множество.

Эвиза отошла в сторону с осуждающим, но все же заинтересованным видом, а Чеди и Гэн Атал восхищенно придвинулись к Вир Норину. По команде астронавигатора СДФ выдвинул вперед круглую, зеркально блеснувшую коробочку на толстом кольчатом кабеле.

– Закройте ушные фильтры, – распорядился Вир.

Невообразимый визг прорезал безмолвие дворца. Коробочка СДФ описала в воздухе параллелограмм, и огромная дверь рухнула внутрь темного прохода, откуда послышались испуганные крики.

Вир Норин повел рукой, излучатель ультразвука спрятался под СДФ, уступив место обычному раструбу фонопередатчика.

– Фай Родис! Вызываем Фай Родис! – от громкого рева СДФ сверху посыпались кусочки стекол, закачался и погас грушевидный светильник, подвешенный между колонн.

– Зовем Фай Родис! – еще громче завопил СДФ, и вдруг земляне почувствовали, что пол черного зала уходит из-под ног, а они скользят по наклонной галерее. От неожиданности, при всей молниеносной реакции землянина, Вир Норин не успел выключить свой СДФ. Девятиножка продолжала взывать к Фай Родис в беспросветной черноте подвала, куда скатились все четверо землян.

Вир Норин черкнул ладонью по воздуху, и СДФ умолк. Слепящие прожекторы скрестили свои лучи на лицах землян. Те едва могли рассмотреть, что провалились в круглый подвал со стенами из неотделанного, грубо склепанного железа. С пяти сторон зияли низкие проходы, и в каждом появилась группа охранников в лиловой униформе, направивших черные раструбы своего оружия на звездолетчиков.

Девятиножка выставила излучатель защитного поля, похожий на гриб с приостренной шляпкой. Земляне спокойно осматривались, соображая, как выбраться из ловушки. Безмятежный вид нарушителей священного покоя дворца привел охранников в ярость. Разевая черные рты в неслышном крике, они бросились к группе землян и были отброшены к железным стенам. Из левого прохода появились люди с нашивками «глаз в треугольнике».

– Подлое приспособление! – негодующе воскликнула Чеди.

– Остроумное, с их точки зрения, – сказал Гэн Атал.

– Я думаю, как пробить потолок и подняться в Желтый Зал, – с сомнением сказал Вир Норин. – Но на это уйдет слишком много энергии.

– Не лучше ли подождать развития событий? – посоветовала Эвиза.

– Пожалуй! – согласился астронавигатор.

Долго выжидать не пришлось. Лиловые стражи сделали несколько выстрелов из своего оружия. Звездолетчики ничего не слышали – защитное поле не пропускало даже звуков, только заметили вспышки малинового пламени, вырывавшиеся из раструбов. Отраженные защитным полем пули ударили назад по тем, кто их выпустил. Стрелявшие с искаженными лицами упали на железный пол.

Вир Норин озабоченно поглядел на указатель, беспокоясь о разряде батарей и жалея, что еще четыре могучих помощника бесполезно стоят выключенными в их комнатах наверху. Фай Родис просила выключать роботов, чтобы каким-нибудь случайным сигналом не заставить их нарушить строгие правила.

Внезапно – здесь, на Тормансе, все случалось внезапно, так как из-за незнания характера тормансиан и их общественных отношений гостям с Земли было трудно угадывать развитие событий – смятение прекратилось, лиловые охранники скрылись в проходах, унося раненых, а в монотонное гудение защитного поля врезался сигнал Фай Родис:

– Выключайте СДФ, Вир!

Облегченно вздохнув, астронавигатор убрал «зонтик» и услышал в усилителях приказ Чойо Чагаса: «Недоразумение прекратить, разойтись, „глазам“ проводить гостей наверх, в их покои!»

Через несколько минут большой подъемник доставил четырех героев к тому изгибу коридора, откуда начинались хоры Зала Мрака. У распахнутого окна в сад четким силуэтом выделялась Фай Родис. Сквозняк чуть шевелил ее короткие черные волосы. Первой к ней бросилась Чеди. Родис положила руки на ее плечи. Губы ее улыбались, но глаза были печальны, печальней, чем в первые дни пребывания на Тормансе.

– Наделали переполоха, милые! – воскликнула Родис без осуждения. – Я еще не пленница… еще!

– Скрыться так надолго! – укорила Эвиза.

– Действительно, я поступила плохо. Но я столько увидела за эти дни, что забыла о вашей тревоге.

– Все равно надо было немного отрезвить их здесь, – сердито нахмурился Гэн Атал. – Жизнь становится неприятной от бессмысленных ограничений, глупейшего самодовольства и рассеянного вокруг страха.

– Но Фай нужно отдохнуть, – перебила Чеди.

Отдаваясь живительному душу отрицательных ионов, в то время как тонкие лапки СДФ легкими прикосновениями биологически активизированных перчаток массировали ее, Фай Родис перебирала воспоминания о днях, проведенных в покоях Чойо Чагаса. Это испытание поколебало ее уверенность в намеченном ранее плане.

Все началось с демонстрации стереофильмов Земли. Два СДФ установили несущий канал, по которому «Темное Пламя» начал передавать жизненные и яркие изображения, называемые на Земле по-старинному стереофильмами. Для жителей Ян-Ях они казались чудом, перенесенной сюда подлинной жизнью далекой планеты.

Члены Совета Четырех, их жены, несколько высших сановников, инженер Таэль, затаив дыхание, следили, как перед ними развертывались картины природы и жизни людей Земли.

К величайшему удивлению тормансиан, ничего таинственного и непонятного не было во всех областях жизни этого великолепного дома человечества. Гигантские машины, автоматические заводы и лаборатории в подземных или подводных помещениях. Здесь, в неизменных физических условиях, шла неустанная работа механизмов, наполнявших продуктами дисковидные здания подземных складов, откуда разбегались транспортные линии, тоже скрытые под землей. А под голубым небом расширялся простор для человеческого жилья. Тормансианам открылись колоссальные парки, широкие степи, чистые озера и реки, незапятнанной белизны горные снега и шапка льда в центре Антарктиды. После долгой экономической борьбы города окончательно уступили место звездным и спиралевидным системам поселков, между которыми были разбросаны центры исследования и информации, музеи и дома искусства, связанные в одну гармоническую сетку, покрывавшую наиболее удобные для обитания зоны умеренных субтропиков планеты. Другая планировка отличала сады школ разных циклов. Они располагались меридионально, предоставляя для подрастающих поколений коммунистического мира разнообразные условия жизни.

Сами земляне сначала показались жителям Ян-Ях слишком серьезными и сосредоточенными. Их немногословие, нелюбовь к остротам и полное неприятие всякого шутовства, постоянная занятость и сдержанное выражение чувств в глазах болтливых, нетерпеливых, психически нетренированных тормансиан казались скучными, лишенными подлинно человеческого содержания.

Лишь потом жители Ян-Ях поняли, что эти люди полны беспечной веселости, порожденной не легкомыслием и невежеством, а сознанием собственной силы и неослабной заботы всего человечества. Простота и искренность землян основывались на глубочайшем сознании ответственности за каждый поступок и на тонкой гармонии индивидуальности, усилиями тысяч поколений приведенной в соответствие с обществом и природой.

Здесь не было искателей слепого счастья, и потому не было разочарованных, разуверившихся во всем людей. Отсутствовали психологически слабые индивиды, остро чувствующие свою неполноценность и вследствие этого отравленные завистью и садистской злобой. На сильных и правильных лицах не отражалось ни смятения, ни настороженных опасений, ни беспокойства о судьбе своей и своих близких, изолирующих человека от его собратьев.

Тормансиане не увидели ни одного побежденного скукой человека. Уединялись для размышлений, переживаний, для отдыха после только что конченной трудной работы. Но временная неподвижность и глубокий покой были готовы мгновенно смениться могучим действием мысли и тела.

Живые видения прекрасной Земли разбудили острую, небывалую прежде тоску у маленькой кучки землян, отрезанных от родины невообразимой бездной пространства. Тормансиане старались отбросить неодолимую притягательность увиденного мира, убедить себя в том, что им показали специальные инсценировки. Но гигантский охват, всепланетный масштаб зрелища свидетельствовал о подлинности стереофильмов. И, уступая очевидности, жители Ян-Ях оказались плененными почти такой же ранящей печалью, как и жители Земли. Но причина этой печали была другой. Видение сказочной жизни появилось здесь, на вершине холма, в крепости грозных владык, обители страха и взаимной ненависти. Будто их подвели к широко распахнутым воротам сада, ничто не было скрыто от их жадных глаз и в то же время недоступно. А внизу теснился скученный многомиллионный город Средоточия Мудрости, чье название звучало иронически на пыльной и скудной планете.

– Может быть, довольно для первого раза? – спросила Фай Родис, заметив утомление на лицах зрителей.

Чойо Чагас покосился по сторонам. Его жена Янтре изо всех сил прижимала руки к груди. Инженер Таэль поднял голову и старался незаметно смахнуть слезы, скатившиеся в густую бороду. Такие же слезы Чойо Чагас увидел у Зет Уга. Вспышка необъяснимого гнева заставила его повысить голос:

– Да, довольно! Вообще довольно!

Недоуменно взглянув на владыку, Фай Родис выключила связь со звездолетом. СДФ погасили и убрали под крышки свои излучатели. Зрители направились к себе, а Фай Родис подошла к Чойо Чагасу, который знаком попросил ее задержаться. Когда в опустевшем зале остались лишь они двое, Чойо Чагас впервые взял Родис под локоть, слегка поморщился и отпустил ее руку. Родис засмеялась.

– Я привык к вашему лицу без щитка и забыл, что все остальное – металлическое. Иногда мне кажется, что земляне просто роботы с головами живых людей, – пошутил владыка, вводя гостью в знакомую комнату с зелеными драпировками и хрустальным шаром.

– А может быть, мы в самом деле лишь роботы? – спросила Родис, вложив во взгляд и улыбку немного кокетства и женского вызова.

И Чойо Чагасу пришлось напрячь всю волю, чтобы не поддаться могучей притягательности земной женщины. Он отвернулся, открыл черный шкаф и достал нечто похожее на древнюю курительную трубку. Устроившись в кресле напротив Родис, он закурил. Сквозь резко пахнущий дымок владыка планеты присматривался к Фай Родис, и его узкие глаза подернулись пеленой забытья. Он молчал так долго, что Родис заговорила первая:

– Что означал ваш возглас «вообще довольно»? Разве вам не понравилась Земля?

– Фильмы технически великолепны. Мы никогда не видели подобного!

– Разве дело в технике? Я имею в виду нашу планету.

– Я не судья сказкам. Как я могу отделить ложь от правды, не зная о вашей планете ничего, кроме этих картинок?

Фай Родис встала, чуть опершись на край вычурного стола, и внимательно посмотрела на Чойо Чагаса.

– Сейчас вы лжете, – сказала она ровно, избегая повышения и понижения тона, принятого у тормансиан. – Помогите мне понять вас. Вы человек выдающегося ума, почему вы избегаете говорить прямо, правдиво выражая свои убеждения и цели? Чего вы боитесь?

Чойо Чагас медленно поднялся, холодный и надменный. Фай Родис не дрогнула, когда он остановился перед нею, вытянув шею и навалившись на стол сжатыми кулаками. Их молчаливый поединок длился до тех пор, пока владыка не отступил, вытирая лоб тончайшим желтым платком.

– Мы могли бы уничтожить вас, – оскалился он в недоброй и неуместной улыбке, – а вместо этого я еще вынужден отдавать вам отчет!

– Неужели эта жертва вас тяготит? – интонация Родис звучала неприкрытой усмешкой. – Вы опасаетесь, что явится второй звездолет и оба корабля сокрушат ваши города, дворцы, заводы? Я знаю, что вы и ваши сподручные спокойно примете гибель миллионов жителей Ян-Ях, разрушение тысячелетнего труда, исчезновение великих произведений человеческого гения, лишь бы остались жить вы! Не так ли?! – вдруг резко воскликнула Родис.

– Да, – вздрогнув, признался Чойо Чагас. – А что жалеть? Дрянь, ничтожных людишек с мелкими чувствами? Старый хлам отжившего искусства, лежащий бесполезными грудами в пыльных хранилищах? Вредных фантазеров «джи»?

– Так ведь они люди! – воскликнула Родис.

– Нет, еще нет!

– А разве вы помогаете им стать людьми? Я не могу понять вас. Самое прекрасное в жизни – помогать людям, и особенно когда имеешь для этого власть, силу, возможности. Может ли быть радость выше этой? Неужели вы даже не помышляли об этом, несчастный человек?

– Нет, это вы несчастная! – закричал владыка. – Истинна старая поговорка, что для женщины существует только настоящее и будущее, прошлого – нет. Какой вы историк, если не понимаете, что море пустых душ разлилось по планете, выпив, обожрав, истоптав все ее уголки!

Фай Родис уже успокоилась.

– Известно ли вам, что мозг человека обладает замечательной способностью исправлять искажения внешнего мира, не только визуальные, но и мыслительные, возникающие из-за искривления законов природы в неправильно устроенном обществе? Мозг борется с дисторсией, выправляя ее в сторону прекрасного, спокойного, доброго. Я говорю, разумеется, о нормальных людях, а не о психопатах с комплексом неполноценности. Разве вам не знакомо, что лица людей издалека всегда красивы, а чужая жизнь, увиденная со стороны, представляется интересной и значительной? Следовательно, в каждом человеке заложены мечты о прекрасном, сформировавшиеся за тысячи поколений, и подсознание ведет нас сильнее в сторону добра, чем это мы сами думаем. Как же можно говорить о людях, как о мусоре истории?

– Мне начинает нравиться ваша откровенность, – с кривой усмешкой сказал Чойо Чагас. – Но продолжайте!

– Знаю, что вы теперь не сомневаетесь в безвредности наших намерений. Сколько раз ваши люди пытались уловить хоть каплю вражды у любого из нас, даже после пробной атаки звездолета по вашему приказу! Здесь ведь ничего не делается без приказа Совета Четырех?!

– Да, – снова поддаваясь странной магнетической силе женщины Земли, подтвердил владыка.

– Если так, то дело в мнимой угрозе, якобы исходящей от нас. Я поняла, что вы хотите запретить показывать жизнь Земли народу Ян-Ях. Но вы должны действовать по каким-то побуждениям, продиктованным вашим видением мира, системой взглядов. Мы, земляне, не увидели в вашей примитивной пропаганде никаких глубоких забот о совершенствовании вашего общества и людей. Сохранение существующей структуры нужно только горстке правителей. В истории Земли это погубило сотни государств и миллионы людей. Вы здесь не так давно пережили катастрофу перенаселения…

Фай Родис оборвала речь, с удивлением глядя на исказившиеся черты владыки Торманса. Чойо Чагас впервые потерял самообладание.

– Хватит! Не хочу! Ничего о Земле! Ненавижу! Ненавижу проклятую Землю, планету безграничного страдания моих предков!

– Ваших предков? – воскликнула Фай Родис, и у нее перехватило горло – ее догадка подтвердилась.

– Да, да, моих, как и ваших! Это тайна, охраняемая много столетий, и разглашение ее карается смертью!

– Почему?

– Чтобы не возникали мечты о прошлом, об ином мире, подтачивающие устои нашей жизни. Человек не должен знать о прошлом, искать в нем силу, – это дает ему убеждения и идеи, несовместимые с подчинением власти. Историю надо срезать от корня и начать с момента, когда дерево человечества привилось на Ян-Ях.

Чойо Чагас с минуту стоял в раздумье, затем сел, указав Родис на ее кресло. Он курил, сосредоточенно глядя на хрустальный шар, а гостья с Земли сидела недвижная, как статуя, в глубочайшей тишине покоев владыки. Чойо Чагас скользнул взглядом по ее отрешенной фигуре и, решившись, встал. Из потайного места он извлек набор инструментов, похожих на старинные ключи. Одним, коротким и толстым, он открыл незаметную дверцу из толстого металла, повернул что-то внутри и снова тщательно запер ее.

– Пойдемте, – просто сказал он, откидывая зеленую занавесь перед узкой, как щель, дверью.

Фай Родис, не колеблясь, последовала за ним. Чойо Чагас, опустив голову, шел, не оглядываясь, по длинному проходу, едва освещенному тусклым светом вечных газовых ламп. Он обернулся лишь у дверцы подъемника, пропуская Родис в кабину. Раздался скрежет редко работающего механизма. Кабина стремительно полетела вниз. У Фай Родис, почему-то ожидавшей подъема, перехватило дыхание. Они спустились на значительную глубину и вышли в коридор, по одной стороне которого шли железные опоры и рельсы. Чойо Чагас оглянулся, вводя свою спутницу в небольшой темный вагон и усаживаясь за рычаги управления. Он зажег путевой прожектор, и с грохотом, достойным старинных машин Земли, вагон помчался в непроглядную темь.

Родис, улыбнувшись взволнованному владыке, негромко запела, поддаваясь гипнотизирующему мельканию вертикальных разноцветных светящихся знаков, и заметила, что Чойо Чагас внимательно слушает, часто оглядываясь на нее в стремительно бегущих бликах сигнальных люминофоров.

– Что за песня? – отрывисто спросил он, ускоряя и без того бешеный бег вагона.

– «Нырнуть стремительно и непреклонно в глубокий и застойный водоем и отыскать, спасти из мути донной…» – начала переводить Родис на язык Ян-Ях.

– Только-то? – воскликнул Чойо Чагас.

– А что вы ожидали?

– Чего-нибудь воинственного. Очень бодрая и ритмичная мелодия, – сказал владыка, резко тормозя перед квадратом фиолетового люминофора.

Они вышли во мрак подземелья. Только черточки указателей слабо светились в полу, как бы плавая в темноте.

Чойо Чагас осторожно взял Родис за руку. Подойдя к квадратной колонне, он нашел в ней маленький люк, открыл его и прислушался.

– Надо убедиться, что выключатель в моей комнате сработал, – пояснил он безмолвной Родис, – иначе при попытке открыть сейф с дверными реле всякий будет убит на месте.

Вторым ключом из связки он отворил другой люк, взялся за похожую на стрелу рукоятку и с силой потянул на себя. Выдвинулся серебряный стержень, и в тот же миг с визгом распахнулись тяжелые, как ворота, двери в ярко освещенный обширный зал. Едва они вошли, как владыка нашел кнопку, и двери захлопнулись.

Родис осмотрелась, пока Чойо Чагас, нагнувшись над широким каменным столом, что-то передвигал на нем и щелкал тумблерами, похожими на рычаги старинных электронных машин, столько раз виденных Родис в исторических фильмах и музеях. Помещение тоже походило на музей. Высоко возносились застекленные колонки шкафов и стеллажей, ряды плотно задвинутых ящиков были испещрены потускневшими иероглифами. Ступеньки передвижных лестниц, посеревшие от пыли, кое-где хранили следы ног тех, кто поднимался по ним к верхним полкам.

Чойо Чагас выпрямился, торжественный и бледный. Он показался гостье с Земли древним жрецом, хранителем сокровенных знаний, да и в самом деле он был им.

– Вы знаете, куда мы пришли? – хрипло спросил владыка.

– Я поняла. Здесь хранится то, что вы… ваши предки привезли на звездолетах с Земли. – Фай Родис напряглась от волнения. Каково было историку ЭРМ попасть в хранилище сведений о самом, пожалуй, темном периоде эры великих переворотов накануне ЭМВ – Эры Мирового Воссоединения! Родис благоговейно коснулась громоздкого пульта, очевидно, снятого со звездолета далеких времен – одного из первых кораблей, отчаянно нырнувшего в неизведанные и оказавшиеся безмерно сложными глубины вселенной.

Чойо Чагас ободряюще кивнул смятенной Фай Родис и показал ей на ряд жестких стульев из металла и пластмассы в центре зала.

– Я понимаю, что здесь для вас интересно все. Но мы, не забывайте этого, продолжаем разговор. И вы будете смотреть фильмы, привезенные предками как память о планете, откуда они бежали. Бежали со слабой надеждой на спасение, но нашли девственную планету и новую жизнь, обернувшуюся старой. Когда сомнение или неясность пути одолевает усталые нервы, я прихожу сюда, чтобы насытиться ненавистью и в ней почерпнуть силу.

– Ненависть к чему, к кому?

– К Земле и ее человечеству! – сказал Чойо Чагас с убежденностью. – Посмотрите избранную мной серию. Мне не понадобится пояснять вам мотивы запрещения ваших стереофильмов. Увидев историю вашего рая, – с едкой горечью сказал владыка, – кто не усомнится в правде показанных вами зрелищ? Как могло случиться, чтобы ограбленная, истерзанная планета превратилась в дивный сад, а озлобленные, не верящие ни во что люди сделались нежными друзьями? Какие орудия, какие путы железного страха держат народы Земли в этой дисциплине? Впрочем, разве вы скажете? Вы умеете обольщать. Я сам испытал это. Помните легенду о Цирцее, волшебнице, превращавшей людей в свиней? Иногда мне кажется, что вы Цирцея…

– Цирцея – великолепный миф незапамятных времен, возникший еще от матриархальных божеств, о сексуальной магии богини в зависимости от уровня эротического устремления: или вниз – к свинству, или вверх – к богине. Он почти всегда истолковывался неправильно. Красота и желание женщин вызывают свинство лишь в психике тех, кто не поднялся в своих сексуальных чувствах выше животного. Женщины в прежние времена лишь очень редко понимали пути борьбы с сексуальной дикостью мужчины, и те, кто это знал, считались Цирцеями. Встреча с Цирцеей была пробным камнем для всякого мужчины, чтобы узнать, человек ли он в Эросе. Сексуальная магия действует лишь на низкий уровень восприятия Красоты и Эроса. Хотите попробовать? – предложила Родис и, неописуемо преобразившись, устремила на владыку взгляд широко открытых повелительных глаз, надменно изогнув свой царственно прямой стан.

Темная сила скрутила волю Чойо Чагаса, какая-то могучая пружина стала развиваться в нем, стесняя дыхание, стискивая челюсти и сводя мышцы неистовым желанием.

– Нет! – с ожесточением крикнул он.

Родис опустила взгляд, и владыка грузно уселся на край стола, нажав на рычажки.

Погас свет, стена подземелья исчезла, пробитая изображением, по глубине даже превосходящим обычные ТВФ. И Фай Родис забыла все, унеслась в далекое прошлое родной планеты.

Вначале шли только инсценировки. Чойо Чагас подобрал фильмы в исторической последовательности событий. Для самых древних времен еще не существовало фильмовой документации. Пришлось создавать реконструкции важнейших событий. Однако события эти неумолимо разрушали прекрасные сказки Земли о добрых царях, мудрых королевах, безупречных рыцарях – защитниках угнетенных и обездоленных. Легенды о доблестных полководцах и борцах за веру оборачивались чередой кровавых убийств, жестокого фанатизма и изуверства, разрушением красивых городов, стран и плодоносных островов.

Земная история, которую писали и учили далекие предки, была направлена на сокрытие истинной цены завоеваний, смены владык и цивилизаций. Но фильмы-реконструкции поздней ЭРМ ставили перед собой задачу показать, что усилия людей к созданию красоты, устроению Земли, мирному труду и познанию природы неизменно оказывались напрасными, заканчиваясь бедами и разрушениями. То озверелые людоеды пожирали более цивилизованное племя перед его заботливо украшенными и отделанными пещерами. То на фоне горящих городов ассирийские завоеватели избивали детей и стариков, насиловали женщин перед толпой зверски скрученных мужчин, привязанных к колесницам за ремни, продетые сквозь нижние челюсти. Нескончаемой вереницей проходили горящие селения, разграбленные города, вытоптанные поля, толпы истощенных людей, гонимых как стадо. Нет, никакой скотовод никогда не обращался так со своими животными. Совершенно очевидно, что человек ценился куда меньше скота. Более того, люди постоянно подвергались садистским мукам. Их медленно перепиливали пополам на площадях Китая, рассаживали на кольях по дорогам Востока, распинали на крестах в Средиземноморье, вешали на железных крючьях, как освежеванные мясные туши.

Техника массовых истреблений непрерывно «совершенствовалась». Отсечение голов, костры, кресты и колья не могли уничтожить скопления людей в завоеванных городах. Людей стали укладывать связками в полях, и конные орды скакали по ним. Копьями и саблями гнали обезумевшие толпы в горы, сбрасывая их с крутых обрывов. Заставляли выкладывать из живых людей стены и башни, переслаивая ряды тел пластами глины. Из этой фантасмагории массовых истреблений, в которых самым поразительным была абсолютная покорность человеческих масс, загипнотизированных силой победителей, Фай Родис запомнилась сцена падения Рима. Гордые римлянки с их детьми пытались найти убежище на Форуме. Беззащитные, лишенные привычной опоры отцов, мужей, братьев, перебитых в бою, – девочки, девушки, женщины и старухи в оцепенелом безвыходном отчаянии смотрели на приближающуюся толпу гуннов или германцев, опьяненных победой, с окровавленными топорами и мечами. Эта незабываемая сцена, поставленная искусным художником, стала для Родис олицетворением одной из ступеней инферно.

Как бы отвечая на сострадание Родис, фильм сменился перечислением преступлений римлян, доказывая справедливость возмездия, к сожалению, так редко настигавшего преступные государства и народы в ходе исторического процесса.

Из всех падений человека в дальнем и недавнем историческом прошлом деградация римлян не имела себе равных, разве в Германии в эпоху фашизма. Римляне, столь высоко возносившие себя над «варварами», сами были наихудшими дикарями в обращении с людьми.

Потакая самым низменным инстинктам, правители Рима превратили своих граждан в невежественную садистскую толпу, ненасытную в требовании «хлеба и зрелищ». Жестокость и полное отсутствие сострадания сделали мучения человека развлечением, а полное отсутствие представления о достоинстве иноплеменников и иноверцев создали атрофию совести и благородства.

Еще в дохристианский период римляне начали практиковать в цирках, как специально построенных для этой цели, так и в перестроенных греческих театрах, зрелища кровавых сражений людей с дикими зверями или между собою. Обычай этот, возрастая до чудовищных избиений, продолжался более пятисот лет, до эдикта императора Константина, запретившего игры с убийством людей.

Обычное притупление сильных ощущений заставляло императоров и консулов наращивать число убийств и разнообразить приемы.

Помпей отпраздновал свою победу, устроив венацию, или «охоту» в цирке. За пять дней игрищ было убито шестьсот львов и тысяча четыреста человек.

Император Тит, строитель огромного цирка в Риме – Колизея, – истребил девять тысяч зверей и двенадцать тысяч людей. В первый же день погибло семь тысяч человек и пять тысяч зверей. Христиане, зашитые в звериные шкуры или привязанные к столбам, были пожираемы заживо под улюлюканье и вой пятидесяти тысяч зрителей – так называемых свободных граждан великого города.

Император Троян погубил двадцать четыре тысячи человек и одиннадцать тысяч зверей. Слоны, бегемоты, львы, леопарды, медведи, гиены, крокодилы, тигры, кабаны – все гибло на потеху осатанелых толп. Тысячи нагих женщин, совсем юных девушек и детей были растерзаны на аренах хищниками, растоптаны слонами, носорогами и дикими быками.

Император Пробус насадил лес на арене Колизея и устроил «охоту» из ста львов, двухсот леопардов и трехсот медведей. Люди – «охотники» – должны были убивать хищников короткими копьями. На следующий день были убиты три тысячи кабанов, оленей и страусов.

Император Гордиан устроил празднование с тысячей медведей, а в день тысячелетия Рима две тысячи гладиаторов погибли на арене. Подобные представления, конечно, были не в одном Риме, а во всех больших городах.

Не меньшую бесчеловечность и духовную деградацию проявляли римляне и при своих завоеваниях. Вместо уважения к мужеству и геройскому сопротивлению своих врагов они учиняли подлую расправу над безоружным мирным населением, сгоняя побежденных вместе с семьями, детьми и стариками в рудники и каменоломни, где они медленно умирали в нечеловеческих условиях, не имея воды для умывания, жилищ и постелей. Христиане и евреи подвергались особенно жестокому обращению. Когда римские легионы подавили восстание в Иудее, то все ее население согнали в африканские каменоломни. Мужчины были кастрированы, ослеплены каленым железом на один глаз и в цепях, с клеймом на лбу должны были ломать знаменитый нумидийский мрамор для великолепных римских построек. Если представить себе колоссальное количество мрамора, употребляемое на форумы, дворцы, храмы, акведуки и даже дороги, то океан человеческих страданий не может не вызвать в душе каждого настоящего человека отвращение и ненависть к неисправимому прошлому.

Такова была величественная цивилизация, оставившая гордые надписи «Глория Романорум» (Слава Римлян), которую народы Европы на протяжении многих веков считали недосягаемым образцом.

Возмездие, как всегда, пришло поздно и обрушилось, как обычно, на невинных. Но и гораздо более поздние государства тоже состязались в жестокостях. Французские короли, носившие подчас гордые прозвища, вроде Короля-Солнце, с неимоверной дикостью расправлялись с иноверцами – тоже французами.

Скованных одной цепью по несколько сот человек, их гнали на галеры Средиземного моря, где в ужасающих условиях, абсолютно нагие, прикованные к скамьям, они трудились на веслах пожизненно, не имея за собой никакой вины. Каждая галера нуждалась в 300–400 гребцах, а этих судов были тысячи на Средиземном море, в том числе и арабских, на которых мучились рабы-христиане.

Наиболее кровожадный султан Марокко Мулай-Измаил запер в своем гареме восемьдесят тысяч пленниц. Не отставали от этих владык и африканские царьки и царицы. Чтобы почтить смерть королевы черного народа Ашанти, три тысячи пятьсот рабов были убиты отсечением рук и ног, часть сожжены живьем. Перед этими жестокостями бледнеют древнейшие погребения царей, вроде фараона Джера, на могиле которого были убиты 587 человек, или скифских вождей на Кубани и в Причерноморье, с массовыми избиениями людей и лошадей на курганах, обильно поливающих кровью ничтожные останки.

Жемчужина древней культуры – Эллада, ставшая козьим пастбищем в начале Темных Веков; развалины еще более древней цивилизации морских народов Крита; стертая копытами азиатских полчищ культура Древней Руси; колоссальные избиения аборигенов Южной Африки вторгшимися с севера племенами завоевателей – все это, уже знакомое, не вызывало новых ассоциаций. Но Родис никогда не видела отрывков документальных съемок, вкрапленных в инсценированные фильмы о последних периодах ЭРМ. Массовые избиения приняли еще более чудовищный характер, соответственно увеличению населения планеты и могучей технике. Громадные концентрационные лагеря – фабрики смерти, где голодом, изнуряющим трудом, газовыми камерами, специальными аппаратами, извергающими целые ливни пуль, люди уничтожались уже сотнями тысяч и миллионами. Горы человеческого пепла, груды трупов и костей – такое не снилось древним истребителям рода человеческого. Атомными бомбардировками за несколько секунд уничтожались огромные города. Вокруг нацело выжженного центра, где сотни тысяч людей, деревья и постройки погибали мгновенно, располагался круг разрушенных зданий, среди которых ползали ослепленные, обожженные жертвы. Из-под обломков несся нескончаемый вопль детей, призывавших родителей и моливших о воде. И снова шли сцены массовых репрессий, перемежавшихся с битвами, где тысячи самолетов, бронированных пушек на суше или кораблей с самолетами на морях сталкивались в сплошном шквале воющего железа и гремящего огня. Десятки тысяч плохо вооруженных солдат упорно, напролом лезли на сплошную завесу огня скорострельного оружия, пока гора трупов не заваливала укрепления, лишая противника возможности стрелять, или же его солдаты не сходили с ума. Бомбардировка городов, где храбрые люди прошлого фотографировали рушащиеся и горящие здания. Обреченные на смерть летчики-самоубийцы мчались сквозь завесу снарядов и разбивались о палубы гигантских кораблей, вздымая огненные смерчи, летели вверх люди, орудия, обломки машин. Подводные корабли неожиданно появлялись из глубин моря, чтобы обрушить на врагов ракеты с термоядерными зарядами…

– Очнитесь, земножительница, – услышала Фай Родис Чойо Чагаса.

Она вздрогнула, и он выключил проектор.

– Вы не знали всего этого? – насмешливо спросил Чойо Чагас.

– У нас не сохранились столь полно фильмы прошлых времен, – ответила, приходя в себя, Фай Родис. – После ухода ваших звездолетов было еще великое сражение. Наши предки не догадались спрятать документы под землю или в море. Погибло многое.

Чойо Чагас бросил взгляд на часы, Родис встала.

– Я отняла у вас много времени. Простите, и благодарю вас.

Председатель Совета Четырех приостановился, что-то соображая.

– Я действительно больше не могу быть с вами. Но если вы хотите…

– Безусловно!

– Потребуется не один день!

– Я могу обходиться подолгу без пищи. Нужна только вода.

– Воду найдете здесь. – Чойо Чагас отпер третьим ключом еще одну маленькую дверцу. – Видите зеленый кран? Это моя линия водоснабжения, – усмехнулся он, – пейте без опаски. Вы будете заперты, но сигнальный шкаф я оставлю открытым. Не пытайтесь выйти сами. Здесь слишком много ловушек. Материал по последнему веку вы не сможете посмотреть раньше чем через два дня. Выдержите?

Фай Родис молча кивнула головой.

– Я приду за вами сам. Микрокатушки с переснятыми оригиналами – в этих ящиках. Удачно прожить! – так говорят у нас при расставании.

Фай Родис протянула владыке руку земным жестом дружбы. И тот задержал ее, сжимая и вглядываясь в глубину сияющих «звездных» глаз своей гостьи, так поразительно отличавшихся от всего, что было ему знакомо и на родной планете, и в древних фильмах Земли, от которой отреклись его предки.

Внезапно этот странный человек отпустил, вернее, оттолкнул руку Родис и скрылся за дверью. Огромная броневая плита захлопнулась отрывистым ударом, похожим на звук механического молота.

Родис занялась упражнениями дыхания и сосредоточения, чтобы зарядить тело энергией для предстоящего труда. Не только просмотреть, но и сохранить в памяти увиденное. Слишком поздно думать о записи через СДФ, да и вряд ли переменчивый владыка планеты согласился бы повторить свой порыв.

Разобрав катушки, Родис увидела, что Чойо Чагас показал одну группу, обозначенную иероглифами, которые она прочла как «Человек – человеку». Второй и третий ящики были надписаны: «Человек – природе» и «Природа – человеку».

Фильмы «Человек – природе» показывали, как исчезали с лица Земли леса, пересыхали реки, уничтожались плодородные почвы, развеянные или засоленные, гибли залитые отбросами и нефтью озера и моря. Огромные участки земли, изрытые горными работами, загроможденные отвалами шахт или заболоченные тщетными попытками удержать пресную воду в нарушенном балансе водообмена материков. Фильмы-обвинения, снятые в одних и тех же местах с промежутком в несколько десятков лет. Ничтожные кустарники на месте величественных, как храмы, рощ кедров, секвой, араукарий, эвкалиптов, гигантов из густейших тропических лесов. Молчаливые, оголенные, объеденные насекомыми деревья – там, где истребили птиц. Целые поля трупов диких животных, отравленных из-за невежественного применения химикатов. И снова – неэкономное сожжение миллиардов тонн угля, нефти и газа, накопленных за миллиарды лет существования Земли, бездна уничтоженного дерева. Нагромождения целых гор битого стекла, бутылок, изоржавевшего железа, несокрушимой пластмассы. Изношенная обувь накапливалась триллионами пар, образуя безобразные кучи выше египетских пирамид.

Ящик «Природа – человеку» оказался наиболее неприятным. В ужасающих фильмах последних веков, где сталкивались сокрушительная сила техники и колоссальные массы людей, человеческая индивидуальность, несмотря на огромность страдания, стиралась, растворяясь в океане общего ужаса и горя. Человек – интегральная единица в битве или предназначенной к уничтожению толпе – приравнивался по значению к пуле или подлежащему уборке мусору. Античеловечность и безысходный позор падения цивилизации, его масштабы так подавляли психику, что не оставляли места индивидуальному состраданию и пониманию мучений человека как близкого существа.

Фильмы третьего ящика рассматривали отдельных лиц в крупном плане, показывая страдания и болезни, возникающие из-за неразумной жизни, из-за разрыва с природой, непонимания потребностей человеческого организма и хаотического, недисциплинированного деторождения. Промелькнули гигантские города, брошенные из-за нехватки воды, – рассыпавшиеся груды обломков бетона, железа, вспузырившегося асфальта. Огромные гидроэлектростанции, занесенные илом, плотины, разломанные смещениями земной коры. Гниющие заливы и бухты морей, биологический режим которых был нарушен, а воды отравлены накоплением тяжелой воды при убыстренном испарении искусственных мелких бассейнов на перегороженных реках. Гигантские полосы безжизненной пены вдоль опустелых берегов: черные – от нефтяной грязи, белые – от миллионов тонн моющих химикатов, спущенных в моря и озера.

Затем потянулись скорбной вереницей переполненные больницы, психиатрические клиники и убежища для калек и идиотов. Врачи вели отчаянную борьбу с непрерывно увеличивающимися заболеваниями. Санитарно-бактериологические знания истребили эпидемические болезни, атаковавшие человечество извне. Но отсутствие разумного понимания биологии вместе с ликвидацией жестокого отбора слабых расшатали крепость организма, приобретенную миллионами лет отбора. Неожиданные враги напали на человека изнутри. Разнообразные аллергии, самым страшным выразителем которых был рак, дефекты наследственности, психическая неполноценность умножались и стали подлинным бедствием. Медицина, как ни странно, не считавшаяся прежде наукой первостепенной важности, опять-таки рассматривала отдельного человека как абстрактную численную единицу и оказалась не готовой к новым формам болезней. Еще больше бед прибавила грубая фальсификация пищи. Хотя перед глазами человечества уже был печальный опыт с маниокой, бататом и кукурузой – крахмалистой пищей древнейших обществ тропических областей, – но даже в эпоху ЭРМ ему не вняли. Не хотели понять, что это изобилие пищи – кажущееся; на самом деле она неполноценна. Затем наступало постепенное истощение от нехватки белков, а на стадии дикости развивался каннибализм. Плохое питание увеличивало число немощных, вялых людей – тяжкое бремя для общества.

Фай Родис едва хватило сил смотреть на замученных раком больных, жалких, дефективных детей, апатичных взрослых; полных сил людей, энергия и жажда деятельности которых привели к износу сердца, неизбежному в условиях нелегкой жизни прошлых времен, и к преждевременной смерти.

Грознее всего оказались нераспознанные психозы, незаметно подтачивавшие сознание человека и коверкавшие его жизнь и будущее его близких. Алкоголизм, садистская злоба и жестокость, аморальность и невозможность сопротивляться даже минутным желаниям превращали, казалось бы, нормального человека в омерзительного скота. И хуже всего, что люди эти распознавались слишком поздно. Не было законов для ограждения общества от их действий, и они успевали морально искалечить многих людей вокруг себя, особенно же своих собственных детей, несмотря на исключительную самоотверженность женщин – их жен, возлюбленных и матерей…

«А вернее, – подумала Родис, – благодаря этой самоотверженности, терпению и доброте распускались пышные цветы зла из робких бутонов начальной несдержанности и безволия. Более того, терпение и кротость женщин помогали мужчинам сносить тиранию и несправедливость общественного устройства. Унижаясь и холуйствуя перед вышестоящими, они потом вымещали свой позор на своей семье. Самые деспотические режимы подолгу существовали там, где женщины были наиболее угнетены и безответны: в мусульманских странах древнего мира, в Китае и Африке. Везде, где женщины были превращены в рабочую скотину, воспитанные ими дети оказывались невежественными и отсталыми дикарями».

Эти соображения показались Фай Родис интересными, и она продиктовала их записывающему устройству, скрытому в зеркальном крылышке правого плеча.

Увиденное потрясло Фай Родис. Она понимала, что фильмы древних звездолетов прошли специальный отбор. Люди, ненавидевшие свою планету, разуверившиеся в способности человечества выбраться из ада неустроенной жизни, взяли с собой все порочащее цивилизацию, историю народов и стран, чтобы второе поколение уже представляло себе покинутую Землю местом неимоверного страдания, куда нельзя возвращаться ни при каких испытаниях, даже при трагическом конце пути. Вероятно, это же чувство разрыва с прошлым заставило предков нынешних тормансиан, когда им удивительно посчастливилось найти совершенно пригодную для жизни планету без разумных существ, объявить себя пришельцами с мифических Белых Звезд, отпрысками могучей и мудрой цивилизации. Ничто не мешало бы и позднее показывать фильмы земных ужасов. На их фоне современная жизнь Торманса выглядела бы сущим раем. Но стало уже опасно разрушать укоренившуюся веру в некую высшую мудрость Белых Звезд и ее хранителей – олигархов. Наверное, существовали и другие мотивы.

Фай Родис устала. Сняв тонкую ткань псевдотормансианской одежды, она проделала сложную систему упражнений и закончила импровизированным танцем. Нервозная скачка мыслей остановилась, и Родис стала вновь способна к спокойному размышлению. Усевшись на конец огромного стола в классической позе древних восточных мудрецов, Родис сосредоточилась так, что все окружающее исчезло и перед ее мысленным взором осталась только родная планета.

Даже она, специалистка по самому критическому и грозному периоду развития земного человечества, не представляла весь объем и всю глубину инферно, через которое прошел мир на пути к разумной и свободной жизни.

Древние люди жили в этих условиях всю жизнь, другой у них не было. И сквозь этот частокол невежества и жестокости из поколения в поколение веками протягивались золотые нити чистой любви, совести, благодатного сострадания, помощи и самоотверженных поисков выхода из инферно. «Мы привыкли преклоняться перед титанами искусства и научной мысли, – думала Родис, – но ведь им, одетым в броню отрешенного творчества или познания, было легче пробиваться сквозь тяготы жизни. Куда труднее приходилось обыкновенным людям – не мыслителям и не художникам. Единственным, чем могли они защищаться от ударов жизни, были избитые и помятые в ее невзгодах мечты и фантазии. И все же… вырастали новые, подобные им, скромные и добрые люди незаметного труда, по-своему преданные высоким стремлениям. И за Эрой Разобщенного Мира наступила Эра Мирового Воссоединения, и Эра Общего Труда, и Эра Встретившихся Рук».

Только теперь не умом, а сердцем поняла Фай Родис всю неизмеримость цены, заплаченной человечеством Земли за его коммунистическое настоящее, за выход из инферно природы. Поняла по-новому мудрость охранительных систем общества, остро почувствовала, что никогда, ни при каких условиях, во имя чего бы то ни было нельзя допускать ни малейшего отклонения к прежнему. Ни шага вниз по лестнице, обратно в тесную бездну инферно. За каждой ступенькой этой лестницы стояли миллионы человеческих глаз, тоскующих, мечтающих, страдающих и грозных. И море слез. Как велик и как прав был учитель Кин Рух, поставивший теорию инфернальности в основу изучения древней истории! Лишь после него окончательно выяснилось важнейшее психологическое обстоятельство древних эпох – отсутствие выбора. Точнее, выбор, столь осложненный общественным неустройством, что всякая попытка преодоления обстоятельств вырастала в морально-психологический кризис или в серьезную физическую опасность.

Вслед за мыслями об учителе перед Фай Родис возник образ другого человека, тоже не убоявшегося душевного бремени исследователя истории ЭРМ.

Организатор знаменитых раскопок, артистка и певица Веда Конг была для Родис с детских лет неизменным идеалом. Давным-давно тело Веды Конг испарилось в голубой вспышке высокотемпературного похоронного луча. Но великолепные стереофильмы Эры Великого Кольца по-прежнему несут через века ее живой обаятельный облик. Немало молодых людей увлекалось стремлением пройти тем же путем. В обществе, где история считается самой важной наукой, многие выбирают эту специальность. Однако историк, сопереживающий все невзгоды и труды людей изучаемой эпохи, подвергается подчас невыносимой психологической нагрузке. Большинство избегает грозных Темных Веков и ЭРМ, проникновение в которые требует особой выдержки и духовной тренировки.

Фай Родис почувствовала всю тяжесть прошлого, легшую на ее душу, тяжесть веков, когда история была не наукой, а лишь инструментом политики и угнетения, нагромождением лжи. Очень много усилий фальсификаторы прилагали, чтобы унизить рядовых людей древних времен и тем как бы компенсировать неполноценную, жалкую жизнь их потомков. Для людей новых, коммунистических эр истории Земли, бесстрашно и самоотреченно углублявшихся в прошлое, огромность встреченного там страдания ложилась черной тенью на всю жизнь.

Родис так глубоко ушла в свои раздумья, что не услышала лязга бронированной двери, осторожно открытой Чойо Чагасом. Верхнее освещение оставалось выключенным. Лишь бледные лучи фиолетовых газовых ламп перекрещивались в сумраке подземного зала. Не сразу Чойо Чагас сообразил, что видит свою гостью в обтягивающем, как собственная кожа, скафандре, и жадно принялся ее разглядывать. Фай Родис вернулась к настоящему, легко соскочила со стола и под пристальным взглядом Чойо Чагаса пошла к стулу, на котором лежала ее одежда. Чойо Чагас поднял руку, останавливая Родис. Она недоуменно посмотрела на него, поправляя волосы.

– Неужели все женщины Земли так прекрасны?

– Я самая обыкновенная, – улыбнулась Фай Родис и спросила: – Мой вид в скафандре доставляет вам удовольствие?

– Конечно. Вы так необычно красивы.

Фай Родис свернула тонкую одежду в пышный жгут и обмотала вокруг головы, наподобие широкого тюрбана. Надетый слегка набекрень, тюрбан придал правильным и мелким чертам земной женщины беспечное и лукавое выражение.

Чойо Чагас зажег верхний свет и медлил, глядя на гостью с нескрываемым восхищением.

– Неужели в звездолете есть женщины еще лучше вас?

– Да. Олла Дез, например, но она не появится здесь.

– Жаль.

– Я попрошу ее станцевать для вас.

Они вернулись в зеленую комнату, покинутую Родис три дня назад. Чойо Чагас предложил ей отдохнуть. Родис отказалась.

– Я спешу. Я виновата перед спутниками. Мои друзья, наверное, тревожатся. Фильмы земного прошлого заставили меня забыть об этом. Но я так признательна вам за откровенность! Легко представить, насколько важна для историка эта встреча с документами и произведениями древнего искусства, утраченными у нас на Земле.

– Вы одна из очень немногих, видевших это, – сурово сказал Чойо Чагас.

– Вы связываете меня обещанием ничего не говорить жителям вашей планеты?

– Вот именно!

Фай Родис протянула руку, и опять Чойо Чагас попытался задержать ее в своей. Раздался легкий свист переговорного устройства. Владыка отвернулся к столику, сказал несколько неразборчивых слов. Вскоре в комнату вошел взволнованный инженер Таэль. Остановившись у двери в почтительной позе, он поклонился Чойо Чагасу, не сразу заметив Родис в глубине комнаты.

– Гости Земли ищут свою владычицу. Они явились в Зал Осуждения и привели с собой один из девятиножных аппаратов. Какие последуют приказания?

– Никаких. Владычица их здесь, она сейчас присоединится к ним. А вы останетесь для совета!

Инженер Таэль повернулся и остолбенел. Металлическая Родис, увенчанная задорным черным тюрбаном, под которым светились ее необыкновенные зеленые глаза, показалась ему могущественным созданием неведомого мира. Она стояла независимо и свободно, что было немыслимо для женщины Ян-Ях, полностью открытая и в то же время такая далекая и недоступная, что инженеру стало больно до отчаяния.

Фай Родис приветливо улыбнулась ему и обратилась к председателю Совета Четырех:

– Вы позволите вскоре повидаться с вами?

– Конечно. Не забудьте о вашей Олле и танцах!

Фай Родис вышла. Она теперь ходила без сопровождающего через пустынные коридоры и безлюдные залы. В первом зале с розовыми стенами, с клинописью черных стрел и ломаных линий стояла женщина. Родис узнала жену владыки, давшую свое имя целой планете. Красивые губы Янтре Яхах скривились в надменной улыбке, резче стал недобрый излом бровей.

– Я вижу вашу игру, но не ожидала от ученой предводительницы пришельцев такого бесстыдства и наглости!

Фай Родис молчала, вспоминая семантику забытых на Земле бранных слов, с которыми пришлось познакомиться на Тормансе. Это еще больше разозлило тормансианку.

– Я не позволю, чтобы вы разгуливали здесь в таком виде! – вскричала она.

– В каком виде? – недоуменно оглядела себя Фай Родис. – А, кажется, я понимаю. Но ваш муж сказал, что этот вид доставляет ему удовольствие.

– Сказал! – задохнулась от гнева Янтре Яхах. – Вы не соображаете, что вы непристойны! – Она с подчеркнутым отвращением оглядела Родис.

– Одеяние не годится для улицы при ваших нравах, – согласилась Родис. – Но в жилищах? Ваша одежда, например, мне кажется и более красивой, и более вызывающей.

Тормансианка, одетая в платье с низким корсажем, обнажающим грудь, и короткой, разрезанной на узкие ленты юбкой, при каждом движении открывающей бедра, казалась действительно более голой.

– Кроме того, – едва заметная улыбка скользнула по губам Родис, – в этом металле я абсолютно недоступна.

– Вы, земляне, или безмерно наивны, или очень хитры. Неужели вы не понимаете, что красивы, как ни одна женщина моей планеты? Красивы, необыкновенны и опасны для наших мужчин… Даже только смотреть на вас… – Янтре Яхах нервно сжала руки. – Как мне объяснить вам? Вы привыкли к совершенству тела, это стало у вас нормой, а у нас – редкий дар.

Фай Родис положила руку на обнаженное плечо Янтре Яхах, и та отшатнулась, замолчав.

– Простите меня, – слегка поклонилась Родис. Она размотала тюрбан и мгновенно оделась.

– Но вы обещали мужу какие-то танцы?

– Да, и это придется выполнить. Я не думаю, что это может быть вам неприятно. Однако отношения с владыкой планеты – особое дело, касающееся контакта наших миров.

– И я тут ни при чем? – снова вспыхнула тормансианка.

– Да! – подтвердила Фай Родис, и Янтре Яхах скрылась, немая от ярости.

Фай Родис постояла в раздумье и медленно пошла через зал. Сильная усталость притупила ее всегдашнюю остроту чувств. Она пересекла второй, желтый с коричневым, зал и только вступила в последнюю, слабо освещенную галерею, соединявшую покой владыки с отведенной землянам частью дворца, как почувствовала чей-то взгляд. Родис мгновенно собралась в психическом усилии, называвшемся приемом отражения злонамеренности. Сдавленный звук, походивший на вскрик удивления и недоумения, послышался из темноты. Родис, напрягая волю, прошла мимо, а позади нее, низко пригнувшись, бежал человек, направляясь в ту сторону, откуда она пришла.

И тут-то внизу что-то тяжко грохнулось. Вопль СДФ, призывающий Родис, проник во все закоулки дворца. Пробежали стражники. Это был тот самый момент, когда «спасательная» компания провалилась сквозь пол Зала Мрака, или Зала Осуждения, как он официально назывался.

Люди Земли еще не понимали, что охрану дворца и низших начальников нельзя рассматривать как нормальных, пусть недостаточно образованных и воспитанных, но отвечающих за свои поступки людей. Нет, «лиловые» были морально ущербными, психологически сломленными существами, неспособными рассуждать и полностью освободившими себя от ответственности, преданными без остатка воле высших начальников. К такому заключению и пришли звездолетчики, обсудив случившееся после короткого отчета Фай Родис.

– Все мы наделали множество ошибок. – Родис обвела товарищей смеющимися глазами. – Мне ли корить вас, когда мне самой хочется как-то расшевелить, разворотить это чугунное упорство, желание сохранять чудовищные порядки?

– Нас совсем подавили хранилища информации, – сказала Чеди, – старинные храмы и другие брошенные помещения, набитые штабелями книг, бумаг, карт и документов, заплесневевших, иногда полусгнивших. Чтобы разобрать хотя бы одно такое хранилище, нужны сотни усердных работников, а примерное число хранилищ по всей планете – около трехсот тысяч.

– Не лучше дело и с произведениями искусства, – заметил Гэн Атал. – В Домах Музыки, Живописи и Скульптуры выставлено лишь то, что нравится Совету Четырех и их ближайшим приспешникам. Все остальное, старое и новое, свалено в запертых, никем не посещаемых зданиях. Я заглянул в одно. Там груды слежавшихся холстов и беспорядочные пирамиды статуй, покрытых толстым слоем пыли. Сердце сжимается при взгляде на это кладбище колоссального творческого труда, мечтаний, надежд, так «реализованных» человечеством Ян-Ях!

– В общем, все ясно, – сказала Эвиза Танет. – Находясь здесь, мы ничего не увидим, кроме того, что нам захотят показать. В результате мы доставим на Землю чудовищно искаженную картину жизни Торманса, и наша экспедиция принесет слишком малую пользу!

– Что же вы предлагаете? – спросил Вир Норин.

– Отправиться в гущу обычной жизни планеты, – убежденно ответила Эвиза. – На днях мы сможем снять скафандры, и наш металлический облик не будет смущать окружающих.

– Снять скафандры? А оружие убийц? – воскликнул Гэн Атал.

– И все же придется, – спокойно сказала Родис, – иначе нас будут сторониться люди Торманса. А только через них мы получим истинное представление о жизни здесь, ее целях и смысле. Нелепо рассчитывать, что наша семерка раскопает огромные залежи заброшенной информации и сможет разобраться в ней. Нам нужны люди из разных мест, разных общественных уровней и профессий. Профессия здесь очень важна, она у них одна на всю жизнь.

– И несмотря на это, они работают плохо, – заметила Чеди. – Тивиса и Тор осматривали биологические институты планеты и были поражены невероятной запущенностью заповедников и парков: истощенные, умирающие леса и совершенно выродившаяся фауна. Снимайте скорее скафандры, Эвиза!

– Придется потерпеть еще дней шесть.

Звездолетчики стали расходиться по комнатам, чтобы подготовить очередную передачу на «Темное Пламя».

– Вы хотели увидеть Веду Конг? Тогда пойдемте, – вдруг обратилась Родис к Чеди.

Долго безмолвствовавший черный СДФ засеменил из угла к дивану. Фай Родис достала из него «звездочку» памятной машины с еще нетронутой оберткой и развернула фольгу. Гранатово-красный цвет говорил о биографии лирического направления. Несколько манипуляций Родис – и перед высокой, задрапированной голубым стеной возникло женское видение. Стереофильмы ЭВК ничем не уступали современным, и Веда Конг, сквозь ушедшие в прошлое века, вошла и села перед Родис и Чеди в тонко плетенное металлическое кресло того времени.

– Я поставила на пятый луч, – шепотом сказала взволнованная Родис. – То, что я никогда не видела сама, – последнее десятилетие ее жизни. Когда она закончила расшифровку военной истории четвертого периода ЭРМ…

Чеди, устроившаяся в дальнем углу дивана, видела перед собой одновременно Веду Конг и Фай Родис, как бы сидящих друг против друга, женщину Эры Великого Кольца и женщину Эры Встретившихся Рук… Каждая школьница Земли знала Веду Конг, исследовательницу страшных подземелий ЭРМ, героиню древних сказок, возлюбленную двух знаменитых людей своего времени – Эрг Ноора и Дар Ветра, приятельницу легендарного Рен Боза. Чеди сравнивала знакомый образ с живой продолжательницей ее дела. Фай Родис не пришлось пробиваться сквозь толщи камня и опасности оградительных устройств. В бездне космоса на расстоянии, невообразимом даже для людей эпохи Веды Конг, она нашла целую планету, как бы уцелевшую от тех критических времен земного человечества. Чеди с детским восхищением рассматривала тонкое лицо Веды, нежное, с ласковыми серыми глазами, с мечтательной улыбкой. Голова чуть склонилась под тяжестью огромных кос. Годы не отразились на девичьей стройности ее фигуры, но Чеди, по сравнению с фильмами молодых лет Веды, показалось, будто скрытая печаль пронизывала все ее существо.

Великое многообразие человеческого облика на Земле, особенно в Эру Общего Труда, когда стали сливаться самые различные расы и народности, превосходило всякое воображение. Всевозможные оттенки волос, глаз, цвета кожи и особенности телосложения сочетались в потомках кхмеро-эвенко-индийцев, испано-русско-японцев, англо-полинезо-зулусо-норвежцев, баско-итало-арабо-индонезийцев и т. д. Перечисление этих бесчисленных комбинаций занимало целые катушки родословных. Широта выбора генетических сочетаний обеспечивала бесконечность жизни без вырождения, то есть беспредельное восхождение человечества. Счастье Земли заключалось в том, что человечество возникло из различных отдаленных групп и создало на историческом пути множество обособлений, культурных и физических. К Эре Великого Кольца тип человека Земли стал более совершенным, заменив многоликие типы Эры Общего Труда. До конца этой Эры люди разделялись на две главные категории: неандерталоидную – крепкую, с массивными костями грубоватого сложения, и кроманьоидную – с более тонким скелетом, высоким ростом, более хрупкую психически и тонкую в чувствах. Дело генетиков было взять от каждой лучшее, слив их в одно, что и сделали на протяжении ЭВК. А к ЭВР чистота облика стала еще лучше выражена, как это видела Чеди, сравнивая аскетическую твердость как бы вырезанного из камня лица Фай Родис с мягким обликом Веды Конг.

Фай Родис отражала еще одну ступень повышения энергии и универсальности человека, сознательно вырабатываемой в обществе, избегающем гибельной специализации. Фай Родис во всем казалась плотнее, тверже женщины ЭВК – и очертаниями сильного тела с крепким скелетом, и посадкой головы на высокой, но не тонкой шее, и непреклонным взглядом глаз, расставленных шире, чем у Веды, и соответственно большей шириной лба и подбородка.

Помимо этих внешне архаичных черт большей психофизической силы и крепости тела, Родис и внутренне отличалась от Веды Конг. Если к Веде любой потянулся бы безоговорочно и доверчиво, то Родис была бы ограждена чертой, для преодоления которой требовались уверенность и усилие. Если Веда вызывала любовь с первого взгляда, то Родис – преклонение и некоторую опаску.

Веда Конг обратилась к невидимой аудитории:

«Две песни военного периода ЭРМ, недавно переведенные Тир Гвистом. Мелодии оставлены без изменения».

Чьи-то руки передали Веде легкий музыкальный инструмент с широким плоским резонатором и струнами, натянутыми на длинный гриф. Пальцы ее извлекли долгие звенящие звуки простой и тоскливой, как падающие слезы, мелодии.

«Молитва о пуле», – сказала Веда, и ее низкий сильный голос наполнил большую комнату дворца.

Обращение к какому-то богу с мольбой о ниспослании гибели в бою, потому что в жизни для человека уже более ничего не оставалось.

– «Смертельную пулю пошли мне навстречу, ведь благодать безмерна твоя», – повторила Чеди. – Как могло общество довести человека, видимо, спокойного и храброго, до молитвы о пуле?

Другая песня показалась еще более невероятной:

Веда Конг пела, склоняясь к рокочущим тоскливо и грозно струнам. Незнакомая горькая черточка искажала ее губы, созданные для открытой улыбки.

«Выйдешь на море – трупы на волнах…»

Едва исчезло изображение, Фай Родис встала и сказала с горечью:

– Веда Конг лучше нас ощущала всю безмерность страдания, перенесенного нашими предками.

– Неужели антигуманизм был так широко распространен в ЭРМ, неужели он определял течение всей жизни? – спросила Чеди.

– К счастью, нет. И все же антигуманизм пронизывал все, даже искусство. Самые большие поэты тех времен позволяли себе стихи вроде этих. – Родис произнесла низко и громко: – «Пули погуще по оробелым, в гущу бегущим грянь, парабеллум!»

– Невозможно! – изумилась Чеди. – Что такое парабеллум?

– Пулевое карманное оружие.

– Так это серьезно? Бить гуще пулями по бегущим, спасающимся от опасности? – Чеди помрачнела.

– Совершенно серьезно.

– Но к чему же это привело?

Вместо ответа Родис открыла стенку СДФ и вынула продолговатый ромбический футляр кристалло-волнового органа. Подняв его на разведенных пальцах левой руки, она несколько раз провела над ним ладонью правой. Зазвучала музыка, могучая и недобрая, катившаяся валом, в котором тонули и захлебывались диссонансные аккорды растянутых звуков. Но эти приглушенные жалобы крепли, сливались и скручивались в вихрь проклятья и насмешки.

Чеди невольно сжалась.

Звуки с визгом, то понижаясь, то повышаясь, расплывались в приглушенном рычании. В этот хаос ломающейся, скачущей мелодии вступил голос Фай Родис:

Оглушительный свист и вой, будто вспышка атомного пламени, взвились следом, и музыка оборвалась.

– Что это было? Откуда? – задыхаясь, спросила Чеди.

– «Прощание с планетой скорби и гнева», пятый период ЭРМ. Стихи более древние, и я подозреваю, что поэт некогда вложил в них иной, лирический, смысл. Желание полного уничтожения неудавшейся жизни на планете, охватившее его потомков, реализовалось, в частности, в бегстве предков тормансиан.

– И несмотря на все это, наша Земля возродилась светлой и чистой.

– Да, но не все человечество. Здесь, на Тормансе, все повторяется.

Чеди прильнула к Фай Родис, словно дочь, ищущая поддержки матери.