Час испытаний

Часть четвертая
ДВОЙНАЯ ИГРА

Когда опустили занавес и в зале раздались аплодисменты, Галка подумала, что публика издевается. Девушка была убеждена, что премьера провалилась.

Началось с того, что Кулагину не понравился наспех сшитый клоунский наряд Канио. Костюм показался тенору недостаточно пышным. Ему непременно хотелось выйти на сцену в кружевном жабо. Пришлось срочно отыскивать в театральном гардеробе испанский костюм XVII столетия и отпарывать от него воротник. Затем, уже во время действия, Кулагин поругался с гримером и решил гримироваться сам. На сцену он вышел разукрашенный во все цвета радуги. Но это было еще полбеды. Хуже, - что в каждый свой выход он неизменно становился у суфлерской будки и пел, не сходя с места, глядя куда-то вверх. Ни о какой игре не могло быть и речи. Все попытки Галки - Неды и артиста Семенцова, исполнявшего роль Тонио, обратить на себя внимание Кулагина, не увенчались успехом. В паузах Семенцов ругался нехорошими словами. Конечно, Галке было наплевать на сидящих в зале немецких, итальянских и румынских офицеров, но Кулагин сбивал ее с толку. Правда, пел он, с точки зрения канонов вокального искусства, безукоризненно, но стоял как столб. Только отчаянными усилиями Галки и Семенцова удалось создать какую-то видимость действия.

Тем не менее публика устроила Кулагину настоящую овацию. Его вызывали пять раз. Восторг публики стал Галке понятен, когда она взглянула на центральную ложу. Начальник гарнизона и порта вице-адмирал Рейнгардт вытирал платком глаза, а его адъютант нес к сцене большую корзину цветов…

За кулисы прорвался целый отряд подвыпивших офицеров. Кулагина поздравляли, трясли ему руки, тянули в буфет. К Галке подошел Марио Равера. Он был в офицерском парадном мундире со всеми регалиями. Одна рука его висела на повязке, другую он спрятал за спину.

- Синьорина Галина, вы очень, очень хорошо пели, - сказал он, вытаскивая из-за спины букет. - Это просил передать вам капитан первого ранга. А это, - он придержал букет забинтованной рукой, извлекая здоровой из кармана флакон духов, - от синьорины Мартинелли. Они не могли прийти и просили меня поздравить вас.

- Спасибо, Марио, - улыбнулась Галка, принимая подарки. - Спасибо, что пришли. Вас тоже надо поздравить - вы уже офицер.

- О синьорина, для меня это небольшое счастье. Я простой рыбак, и все это не по мне.

- Что у вас с рукой?

- Ушиб. Синьорина Мартинелли дала мне освобождение на целую неделю.

Откуда-то из-за декораций вынырнул Логунов.

- Галина Алексеевна! Вы заставляете себя ждать. Боже мой, она еще не переоделась. Скорее, машины у подъезда.

- Кто меня ждет? Какие машины?

- Разве вам Кулагин не говорил? Ну вот, пожалуйста. Называется пригласил всех! Быстренько собирайтесь.

- Я прошу сказать, в чем дело?

- Ах, боже мой! - всплеснул руками Логунов. - Неужели не понятно - традиционный банкет после премьеры. Все расходы за счет главной комендатуры. Кроме того, Кулагин справляет новоселье. Кстати, тоже не за свой счет. В общем собираемся у него.

- Боюсь, что я не смогу присутствовать на банкете.

- Не говорите ерунды. Там будет Рейнгардт и офицеры из главной комендатуры. Они знают, что приглашены все артисты, в том числе и вы. О вас уже спрашивали.

- Я не поеду.

- Галина Алексеевна, не сходите с ума.

Галка колебалась. Она не хотела ехать на этот банкет, где, как видно, предстояла пьяная оргия. Но вместе с тем соблазн попасть в общество высокопоставленных чиновников из главной комендатуры был велик. Вино развязывает языки, и не исключено, что на банкете ей удастся собрать ценную информацию. Конечно, никто не давал ей такого задания. Но ведь и масовцами ей не поручали заниматься. А разве не важные сведения узнала она, пробыв полдня в компании подвыпивших итальянских моряков?

- Галина Алексеевна, я жду, - торопил ее Логунов.

- Хорошо, - согласилась она. - Я поеду. Но только со своим другом - лейтенантом Раверой. Марио, - по-итальянски обратилась она к гиганту, - прошу вас сопровождать меня.

- Слушаюсь, синьорина, - улыбнулся тот.

- На кой черт вам этот макаронщик! - зашипел ей в ухо Логунов.

Галка отодвинула бургомистра плечом.

- Я поеду с ним или вовсе не поеду, - твердо сказала она.

Легковые машины остановились у какого-то дома. Было совсем темно, и Галка никак не могла определить, где она находится. Затянутое с вечера грозовыми тучами иссиня-черное небо сливалось с непроглядным мраком ночных улиц. Над морем, где-то очень далеко, вспыхивали зарницы.

Просторная прихожая дома была затемнена, и только в следующей, непомерно большой комнате, напоминающей танцевальный зал, горел ослепительно яркий, режущий глаза свет. Прямо из комнаты на второй этаж поднималась лестница с резными дубовыми перилами. Вдоль стен тянулись столы, заставленные многочисленными бутылками. Окна были закрыты плотными шторами. У столов хлопотали солдаты в белых куртках.

Галке казалось, что она уже когда-то была здесь. И странно, это чувство возникло у нее еще на улице, когда, выходя из машины, она скорее угадала, нежели рассмотрела в темноте очертания небольшого двухэтажного особняка с тяжеловесным балконом.

Комната наполнилась гостями. В основном это были немецкие старшие офицеры от майора и выше. Несколько чиновников городской управы почтительно жались в углу. Артисты сгрудились у лестницы, ведущей наверх. Они чувствовали себя неуверенно, особенно женщины. Этого нельзя было сказать о Пустовойтовой. В длинном, облегающем платье с большим вырезом, она вела себя как хозяйка дома: громко смеялась, заговаривала то с одним, то с другим офицером, охотно протягивала для поцелуя полную руку в кружевной перчатке, ободряюще подмигивала притихшим артистам, снисходительно кивала чиновникам из управы. Заметив Марио и Галку, она подошла к ним.

- Где ты отыскала этого малыша? Познакомь меня.

- Лейтенант Равера - адъютант князя дель Сарто.

Марио, поняв, что речь идет о нем, вежливо поклонился.

- Ах, вон оно что, - разочарованно протянула Пустовойтова. - Оказывается, это всего лишь телохранитель. Но сумеет ли он сохранить то, что ему поручено?

- Не беспокойся за меня.

- А я не беспокоюсь. Беспокоится, видимо, твой князь. Не зря же он приставил к тебе этого медведя. Кстати сказать, дель Сарто не такая уж большая птица, как тебе кажется. Есть более солидные объекты, и у тебя сегодня будут кое-какие шансы. Я мешать не стану…

- Спасибо за совет. И скажи, что это за дом. Я до сих пор не пойму, где нахожусь.

- Это особняк, подаренный Кулагину адмиралом Рейнгардтом.

- А что здесь было раньше?

- Кафе какого-то пиндоса.

Галка вздрогнула. Это же бывшее кафе Георгиоса!

- Но при чем тут Кулагин? - быстро овладев собой, спросила осторожно она.

- Ему понравился этот домик. У него губа не дура. Рейнгардт не мог отказать. Адмирал вообще ни в чем не может отказать Кулагину. Он считает его новым Карузо. Тебе нравится здесь?

- Не очень.

- Конечно, это не палаццо итальянского князя, - усмехнулась Пустовойтова.

Оживленный шум гостей смолк. Все повернулись к двери Офицеры вытянулись. В комнату вошел Рейнгардт в сопровождении адъютанта и коренастого капитана третьего ранга. Лающее приветствие отозвалось звоном посуды. Пустовойтова неожиданно выхватила у Галки преподнесенные Раверой цветы и бросилась вперед, расталкивая гостей. Такой наглости Галка не ожидала. Она растерянно смотрела, как ресторанная певичка, пробившись к Рейнгардту, протянула ему розы.

- Артисты приветствуют вас, господин адмирал.

Гости вежливо зааплодировали.

Рейнгардт передал букет адъютанту, приложился к руке Пустовойтовой и небрежно кивнул в сторону лестницы.

- Благодарю, господа. Однако где же главный виновник торжества?

Кулагин подошел к нему нетвердой походкой. Тенор был уже навеселе и отчаянно коверкал немецкие слова.

- Ваше превосходительство… Мой дом… Я счастлив…

Галку передернуло. Шут балаганный!

За столом она оказалась между Раверой и коренастым капитаном третьего ранга, длинную фамилию которого так и не запомнила. У капитана были бесцветные неприятные глаза. Он в упор разглядывал девушку, говорил пошлости и косился на немецкий орден, приколотый к тужурке Марио.

Среди гостей был и Хюбе. Галка заметила его уже за столом. Он рассеянно кивнул ей и отвел взгляд. Рядом с ним сидела Пустовойтова.

Тосты не отличались оригинальностью, но число их угрожающе росло. Гости быстро пьянели. Галку выручал Марио: каждый раз он наливал в ее рюмку безобидный лимонад. Капитан третьего ранга заподозрил обман и устроил скандал. Он требовал, чтобы Марио пересел на другое место. Галка сказала, что она все равно не будет пить, так как бережет голос.

- Не слушайте ее, капитан, - крикнула через стол Пустовойтова. - Она просто ломается. От вина не теряют голос. Я вот пью со всеми.

- Ну, тебе-то терять нечего, - вспыхнула Галка.

Ей не следовало говорить это. На лице Пустовойтовой через слой пудры выступили багровые пятна.

На другом конце стола кто-то постучал вилкой о стакан.

- Господа! - не вставая с места, обратился к гостям Рейнгардт. - Я предлагаю выпить за тех, кто, претворяя в жизнь веления фюрера, ведет победоносные бои на юге, - за нашу армию, авиацию и флот!

Кто-то крикнул «Ура!» Десяток глоток подхватило этот крик. Офицеры вскочили, но адмирал не встал.

- Господа, - продолжал он, - это лето принесло нам ряд выдающихся побед. Судьба Кавказа предрешена. Армейская группировка генерала фон Паулюса не сегодня-завтра форсирует Волгу и выйдет в тыл большевистской столице. Наше наступление неудержимо. Второго чуда под Москвой не будет. Конечная цель близка! В эти исторические дни фюрер и нация требуют от нас последнего напряжения сил. Здесь, в тылу, мы должны раз и навсегда покончить с террористическими бандами, действующими на наших коммуникациях. Только недавно нам стало известно, что в районе порта вот уже несколько месяцев орудует отряд советских подводных диверсантов.

- Кажется, этот отряд состоит из одного человека, - пробормотал Марио.

Но никто, кроме Галки, его не услышал.

- В борьбу с диверсантами должны включиться все, - говорил Рейнгардт, - от русской полиции - вы слышите, господин бургомистр, - до командиров частей гарнизона и кораблей, стоящих в порту.

- Этого еще недоставало, - пьяно усмехнулся капитан третьего ранга. - Мой эсминец не корыто, которое можно продырявить перочинным ножом. Плевал я на всех диверсантов.

Адмирал, видимо, услышал и недовольно посмотрел в его сторону.

- Я уверен, - Рейнгардт наконец поднялся, - что мы в ближайшие дни ликвидируем враждебные вылазки в городе и порту. За нашу победу, господа!

Гости уже вставали из-за стола, когда к Галке подошел артист Семенцов.

- Галина Алексеевна, - наклонясь к ней, тихо сказал он, - немедленно уходите отсюда. Я слышал разговор Пустовойтовой с гестаповским майором. Они готовить вам какую-то пакость.

Галка поблагодарила его. Ей не пришлось уговаривать Марио.

- Я давно хотел предложить вам уйти, - сказал итальянец. - Мне здесь не нравится. В другом месте я бы научил вежливости кое-кого из присутствующих.

Равера недобро посмотрел в сторону капитана третьего ранга. Тот стоял к ним спиной, преграждая путь к двери, и разговаривал с двумя морскими офицерами. Казалось, он не обращал внимания на Галку и ее спутника. Но девушка была уверена, что капитан стал там нарочно, чтобы не дать ей выйти из узкого прохода между столами и стеной. Это, видимо, понял и Равера. Побледнев, гигант рванулся к капитану, но Галка удержала его.

- Марио, не затевайте ссоры.

- Я ему сверну голову!

- Только не здесь. Сейчас начнут танцевать, и мы выйдем.

Галка видела, как к капитану третьего ранга подошла Пустовойтова и стала что-то говорить. Капитан хмыкнул и кивнул головой. Галка прислушалась, но Пустовойтова уже отошла.

- Господин капитан, как вам удалось провести корабль по Дунаю? - продолжая прерванный разговор, спросил один из офицеров.

- О, это было нелегко. Пришлось снять все вооружение и стать на поплавки.

- Правда, что вы представлены за это к Железному кресту?

- А вы полагаете, что только итальяшки могут получать немецкие боевые ордена?

Равера сжал кулак здоровой руки. Заиграла радиола. Капитан повернулся к Галке.

- Фрейлейн, я танцую с вами.

- Я обещала этот танец моему другу, - возразила Галка, беря Марио под руку.

- Вот как! - капитан подошел к ней. Он был изрядно пьян. - Вы полагаете, что этот молокосос лучше меня? Послушай, лейтенант, оставь девчонку, она не для тебя. К тому же, насколько я понимаю, она из тех, которые любят, чтобы их держали двумя руками, а у тебя действует только одна. - Он громко рассмеялся.

Прижав к груди перевязанную руку, Марио здоровой ударил его в подбородок. Немец грохнулся на стол, ломая посуду, и опрокидывая бутылки. Музыка оборвалась. Несколько офицеров бросились на помощь капитану, но, разглядев огромную фигуру итальянца, остановились на полпути. Гости встревоженно перешептывались. Капитан неподвижно лежал на столе среди грязных тарелок и разбитых бокалов.

Прошла минута, другая. Наконец вперед вышел адъютант Рейнгардта.

- Лейтенант Равера, явитесь к адмиралу. Он ждет вас в соседней комнате. Госпожу Ортынскую тоже приглашают туда.

В боковой, сравнительно небольшой комнате на диване сидел Рейнгардт. Адмирал курил длинную сигару, пуская дым причудливыми кольцами.

- Лейтенант Равера, вы недостойно вели себя, - медленно проговорил он.

- Господин адмирал…

- Молчать! Я повторяю, вы вели себя неподобающим образом и должны понести наказание. Я уточню степень вашей вины и приму решение. А сейчас отправляйтесь домой, вы пьяны.

- Я не пьян, господин адмирал.

- Молчать! Убирайтесь отсюда.

- Господин Рейнгардт, - вступилась Галка. - Лейтенант не виноват. Капитан третьего ранга оскорбил его.

- Расскажите, как было. Да вы садитесь, садитесь, милая Неда. - Адмирал указал на стоящее в стороне кресло.

Галка оглянулась - Марио в комнате уже не было. Какое-то тревожное предчувствие охватило ее. Но делать нечего - она села и принялась рассказывать о скандале. Рейнгардт пускал кольца дыма и задавал незначительные вопросы. Галке показалось, что он нарочно затягивает разговор.

В комнату вошел адъютант.

- Господин адмирал, некоторые гости уходят.

- Кто именно?

- В основном русские.

- Отлично.

Галка поднялась.

- Мне тоже надо идти.

- Нет, нет. Банкет продолжается. Я еще должен выпить за ваш успех, милая Неда.

В зале снова включили радиолу. Рейнгардт встал.

- Разрешите пригласить вас.

Галке пришлось идти с ним танцевать. Она заметила, что в зале остались только немецкие офицеры и несколько девушек-хористок. Солдаты в поварских куртках убирали грязную посуду и ставили на столы новые бутылки. Краем глаза она увидела, как в стороне мелькнуло платье Пустовойтовой. Галка вдруг подумала, что скандал за столом, уход части гостей, подозрительное перешептывание ресторанной певички с офицерами и этот нескончаемо долгий танец со старым адмиралом имеют какую-то связь. Надо было что-то предпринять. Но Галка не знала, откуда надвигалась опасность.

- Господин адмирал, у меня кружится голова, - обрывая танец, сказала она. - Здесь очень жарко.

- Я же вам говорила, - раздался голос Пустовойтовой. - Так она всегда начинает.

Галка оглянулась. Подвыпившие офицеры обступили ее. Среди них была и певичка.

- Господа! - крикнула она. - Сейчас Галина Ортынская исполнит ариозо и танец Русалки из одноименной оперы.

- Только и всего! - разочарованно протянул подполковник с маленькими черными усиками над вздернутой губой.

- О, это очень пикантный номер! - усмехнулась Пустовойтова. - Ортынская исполняет его в костюме русалки.

Офицеры загоготали. Галка отшатнулась.

- Господин адмирал, это провокация.

Рейнгардт, хихикая, попятился от нее.

- Милая Неда, не скромничайте. Говорят, вы в таком виде уже танцевали перед итальянскими моряками.

- Это неправда!

- Она, как всегда, ломается, - подзадоривала офицеров Пустовойтова. - Хочет, чтобы ей помогли раздеться.

Кто-то, давясь от смеха, крикнул:

- Шульц, помогите ей!

Подполковник с маленькими усиками подскочил к Галке и дернул ее за ворот - платье затрещало. Девушка толкнула подполковника в грудь. Но ее схватили за руки, стали срывать платье. Комната поплыла перед глазами: столы, бутылки, пьяные физиономии офицеров, хихикающий старик-адмирал - все завертелось в каком-то неистовом круговороте.

- Господа, что здесь происходит? - донесся до нее встревоженный голос.

- Не мешайте, господин тенор. Так будет лучше для вас.

Прямо перед собой Галка увидела Кулагина, взъерошенного, без галстука, в измятой рубашке, забрызганной вином. Кулагин оттолкнул от нее офицеров. Они угрожающе зашумели.

- Он злоупотребляет положением хозяина!

- Актеришка, как ты посмел толкнуть меня!

- Ганс, убери этого идиота.

- Господин адмирал, - побледнев, обратился Кулагин к Рейнгардту, - я требую прекратить это безобразие.

- Требовать здесь могу только я! - взвизгнул Рейнгардт. - Не забывайтесь! А потом, какое вам дело до Ортынской?

Кулагин посмотрел на Галку так, словно он видел ее впервые, и отступил на шаг. Порыв негодования угасал.

- Пусть лучше убьют… - прошептала девушка.

Какая-то тень пробежали по лицу тенора. Он решительно повернулся к адмиралу.

- Я требую, чтобы Галину Ортынскую оставили в покое и извинились перед ней, - твердо сказал он. - Она - моя невеста.

Недовольный гул голосов смолк. Наступила тишина. Из-за спин опешивших офицеров вышел Хюбе. Не в пример другим, он твердо держался на ногах.

- Что я слышу, Галина Алексеевна, вы - невеста?

Галка еще не пришла в себя, она не совсем ясно представляла смысл происходящего, но понимала, что надо ответить утвердительно.

- Да.

Хюбе улыбнулся, показывая свои ровные зубы.

- А вы не находите, Сергей Павлович, что ваша нареченная ведет себя по меньшей мере странно, - обратился он к Кулагину. - Сюда она явилась с итальянским офицером, в то время как вы…

- Это мое дело, господин майор, - оборвал его Кулагин, но тут же, словно испугавшись своей резкости, улыбнулся. - До свадьбы мы предоставили друг другу относительную свободу действий.

- А после свадьбы?

- Господин майор!..

- Прошу прощения. Но скажите, если не секрет, когда вы собираетесь венчаться?

- Через неделю, - выпалил Кулагин.

- О, неделя - большой срок. За это время многое может измениться, - усмехнулся Хюбе.

- Вот именно, - подхватил коренастый капитан третьего ранга. Он уже оправился после взбучки, полученной от Марио, и даже успел залепить пластырем разбитую скулу. - Я должен получить какую-то компенсацию за то, что защитил вашу невесту, господин певец, от итальянского орангутанга. Черт побери, я хочу погулять на русской свадьбе!

- Через неделю… - начал Кулагин.

- К черту вашу неделю! Мой эсминец завтра выходит в море. Ради меня вы сегодня же должны сыграть свадьбу! Пошлите за священником. Я готов быть посаженным отцом.

Предложение понравилось офицерам. Все разом зашумели.

- Венчать артистов!

- Ганс, иди за попом!

- Где я его найду ночью?

- Гестапо должно находить кого угодно и когда угодно.

- Смотри, не приведи по ошибке раввина.

Галка смутно помнила, что было дальше. Два гестаповских офицера привезли перепуганного католического священника. Немного оправившись от испуга, он сказал, что не может венчать православных. Ему пригрозили пистолетом, и обряд начался. У лестницы, ведущей на второй этаж, выстроился гарнизонный оркестр, поднятый по тревоге адъютантом Рейнгардта. Толстый интендант из главной комендатуры привез ящик французского коньяка в дополнение к батареям бутылок, стоящим на столе.

Галке казалось, что она сходит с ума. Кулагин вначале чувствовал себя неуверенно, но после венчания перед наспех сооруженным из водочных ящиков алтарем стал быстро пьянеть. Правда, он еще успел шепнуть «невесте»: «Не забудь, что меня зовут Сергеем». Но затем совершенно охмелел: чмокал Галку в щеку и говорил, что возьмет ее с собой в турне по Европе. Потом, обняв посаженного отца - капитана третьего ранга, - запел какую-то унылую песню. Капитан бил себя в грудь и говорил, что еще покажет себя, что максимум через месяц он получит Рыцарский, а вся его команда - Железные кресты.

В боковой комнате для сотрудников главной комендатуры и гестапо Пустовойтова исполняла танец русалки. Армейских офицеров туда не пустили - не хватило мест.

Кулагин с капитаном чуть ли не силой заставили Галку выпить полный стакан коньяку. Пьянея, она вдруг подумала о дель Сарто. Если б он был с ней, ничего подобного бы не случилось.

Обер-лейтенант Вольфингаген решил спуститься под воду рано утром. Несколько предыдущих спусков, во время которых он со своей легководолазной группой выборочно обследовал молы, убедили его в том, что разгадку таинственных взрывов надо искать в другом месте. Однако он не торопился сообщать об этом начальнику гарнизона и порта. Вице-адмирал Рейнгардт, напуганный последней диверсией, требовал от Вольфингагена сплошного осмотра подводных оснований всех молов и скал, ограждающих акваторию порта. Но обер-лейтенант, прокорпев два дня над гидрографическими картами и планами портовых сооружений, решил действовать по-своему. Он имел на то особые полномочия.

Стоящая перед ним задача была необычной - методы и сроки решения ее не предусматривались никакими инструкциями, а потому Вольфингаген целиком положился на свою интуицию разведчика и водолаза.

Автономное водолазное снаряжение имело один существенный недостаток - человек, ушедший в нем под воду, терял всякую связь с поверхностью. Вольфингаген перед спуском попросил оповестить вахтенных начальников, стоящих на внутреннем рейде судов, о начале водолазных работ. Такая предосторожность была нелишней: весть о непрекращающихся диверсиях в порту с непостижимой быстротой проникала на заходящие в гавань суда, порождая среди их команд нервозность. В общем-то неплохая идея периодической подводной бомбежки на некоторых кораблях была доведена до абсурда - при малейшем всплеске вахтенные минеры сбрасывали за борт глубинные бомбы, рискуя подорвать свой же корабль и глуша в воде все и вся…

Море, остывшее за ночь, было холодным. Вольфингаген предусмотрительно надел костюм из губчатой резины. Солнце только что показало свою красную макушку, и его лучи косо скользили по воде, едва проникая на глубину пяти метров. Но Вольфингаген нарочно выбрал этот ранний час. Вместо тяжелых свинцовых ботинок, удерживающих водолаза на дне, он укрепил на ногах резиновые ласты, позволяющие сравнительно быстро передвигаться. Однако Вольфингаген не спешил: опустившись на несколько метров, он поплыл вдоль линии причалов, медленно работая ногами. Время от времени он переворачивался на спину и тогда прямо над собой видел колышущуюся пленку поверхности. Стоящие на якорях корабли казались ему огромными скалами, возвышающимися на фоне неба. Когда скалы-корабли надвигались слишком близко, Вольфингаген забирал в сторону.

Низко осаженный бесконечно длинный корпус эскадренного миноносца, словно глухая монастырская стена, вырос перед ним. Отсутствие сетевого заграждения удивило Вольфингагена, и он вспомнил самоуверенное лицо командира эсминца, которого видел вчера в кабинете начальника порта. «Надо будет сказать Рейнгардту, - подумал он. - Беспечность - не лучшее качество моряка. Но пока что осмотрю киль этого франта - не подвесили ли ему «сюрприз» с часовым механизмом?»

Достигнув носа корабля, он лег на спину и включил сильный аккумуляторный фонарь. Течение неторопливо несло его к корме Луч света скользил по гладкому, еще не успевшему обрасти ракушками килю. Когда до кормы осталось не больше пяти сажен, неожиданно, оглушив водолаза, загромыхал двигатель корабля. Вольфингаген отпрянул в сторону и быстро заработал ногами, стараясь отплыть как можно дальше. Но на его счастье огромные лопасти гребного винта даже не дрогнули. Через несколько секунд двигатель смолк. «Холостой пуск. Опробывают машины», - понял Вольфингаген и облегченно выругался про себя. Он с удовольствием сделал бы это вслух, но рот был плотно закрыт резиновыми загубниками. Обер-лейтенант уже поворачивал обратно - пусть эти болваны на эсминце сами беспокоятся о себе, - когда ему показалось, что в блеклой полумгле, где-то под самым винтом, мелькнула тень большой рыбы. «Повезло нам с тобой, рыбешка, - подумал Вольфингаген, - этим болванам ничего не стоило провернуть винт, и тогда из нас получился бы фарш».

Однако уже через полчаса он забыл об этом эпизоде, целиком уйдя в работу, ради которой спустился под воду. Солнце, поднимаясь над горизонтом, все глубже погружало свои лучи в толщу воды. Можно было уже работать на дне, и Вольфингаген занялся обследованием подводных оснований тех причалов, которые соприкасались с береговыми породами. Одна мысль, мелькнувшая еще в Берлине, когда он только узнал о здешних событиях, за последние дни все чаще и чаще приходила на ум. Своим предположением Вольфингаген не делился ни с кем, так как осознавал, что оно может показаться странным и даже несколько несерьезным…

Основание причальной стенки 15-й пристани было покрыто слоем водорослей, наростами темного подводного мха, колониями разнокалиберных моллюсков-прилипал; в глубоких, разъеденных морем щелях, между большими грубо отесанными камнями диорита прятались маленькие сердитые крабы. Вольфингаген ощупывал кладку, просовывал руку в узкие щели и даже кое-где счищал водоросли. Казалось, в его поисках не было никакой системы: он то подолгу задерживался на одном месте, осматривая какую-нибудь незначительную выемку в стене или скобля кинжалом камень; то плыл дальше, не обращая внимания на подозрительные углубления в основании причала. Так прошло некоторое время. Вольфингаген не обнаружил ничего. Но тем не менее он был доволен осмотром. Он и не надеялся так вот, сразу, найти то, что искал. Он только хотел еще раз на месте убедиться в обоснованности своего предположения. Результаты обследования превзошли все ожидания. Здесь, у основания 15-й пристани, напористая морская вода в некоторых местах расширила зазоры между глыбами диоритовой кладки и, устремляясь дальше, пробила в пласте берегового ракушечника своеобразные галереи. Галереи были узкими только в начале, - там, где твердый диорит неохотно уступал дорогу морю, а дальше, где залегали податливые береговые породы, вода вымывала целые пещеры.

Можно было возвращаться. Но перед тем как подняться на поверхность, Вольфингаген обдумывал предстоящий разговор с начальником гарнизона и порта. Полномочия полномочиями, но ссориться с адмиралом пока не стоит. Все-таки полной уверенности в успехе нет.

Неподалеку от основания причальной стенки среди ржавого железного хлама, покрывавшего дно, обер-лейтенант отыскал большую чугунную болванку, неизвестно как попавшую сюда, и присел. Во всей строго размеренной конструкции своих рассуждений он видел один пробел. Допустим, что подводные диверсанты используют одну из выдолбленных морем подземных галерей. Но тут невольно всплывает вопрос - как далеко может углубляться такая галерея в берег. На 50, 100, 150 метров? При любом из этих вариантов галерея должна оканчиваться где-то на территории порта. Если принять во внимание, что в зону порта никого, кроме военнослужащих, не допускают, - заключенных специального концлагеря можно смело сбросить со счетов, - то надо предположить, что в диверсиях замешан кто-то из своих. Это-то и не укладывалось в голове обер-лейтенанта. Ну кто из немцев пойдет на такое? Однако, почему он думает только о немцах? В порту ежедневно шатаются союзные моряки - итальянцы, румыны. От них можно ожидать любой пакости. Взять хотя бы тех же итальянцев из отряда МАС. Кто-кто, а они-то отлично знают водолазное дело. Штурмбаннфюрер Хюбе говорил, что среди них немало подозрительных типов. Хюбе можно верить. У него есть чутье…

Размышления Вольфингагена были прерваны. Что-то насторожило его. Вначале он даже не понял что. Блекло-серая масса воды, обступавшая его со всех сторон, по-прежнему казалась застывшей, и только проворные мальки ставриды нарушали величественный покой шестнадцатиметровой глубины. Но вот слева на мутно-темном фоне причального основания мелькнула какая-то тень. Обер-лейтенант инстинктивно сжал рукоять кинжала. «Рыба, - попытался успокоить он себя, пристально вглядываясь в толщу воды. - Просто большая рыба, та, что крутилась под винтом эсминца». Вольфингагену даже показалось, что в расплывчатой полумгле он различает тупую морду и большие плавники. Но уже в следующее мгновение он вздрогнул и, быстро соскользнув с чугунной болванки, присел на корточки. В каких-то десяти метрах от себя он совершенно отчетливо увидел фигуру человека в легководолазном костюме. Ошибки быть не могло. Никто из портовых водолазов не спускался под воду. К тому же наметанный глаз обер-лейтенанта сразу отметил незнакомую конструкцию кислородно-дыхательного прибора.

Человек остановился у причального основания, коснулся рукой его облицовки и, не отрывая ладони, словно лаская камень, пошел вдоль стены. Через какое-то мгновение он уже расплылся в полумгле. Не раздумывая, Вольфингаген рванулся следом. Он рассчитывал нагнать неизвестного водолаза за несколько секунд: тот, как обер-лейтенант успел заметить, был обут в неуклюжие, со свинцовым грузом ботинки. В такой обуви далеко не уйдешь. Что есть сил работая ластами, Вольфингаген быстро плыл вдоль причального основания, поднявшись метра на четыре над песчаным дном.

Под водой, как в воздухе, лучше всего нападать сверху, а обер-лейтенант готовился к нападению. Вольфингаген не сомневался в исходе предстоящей схватки. За него было все: высота, скорость, внезапность; он в совершенстве владел приемами рукопашной борьбы и прекрасно ориентировался под водой. Однако схватка не состоялась: неизвестный водолаз, так неуклюже и медленно передвигавшийся по дну в своих тяжелых ботинках, исчез. С быстротой торпеды Вольфингаген проплыл метров сто, вернулся назад, опустился ниже и снова проделал тот же путь, но водолаз как будто растворился. Обер-лейтенанту стало по себе. С каким-то неприятным, пугающим чувством, с которым человек обнаруживает у себя опасную болезнь, он подумал о галлюцинации. Но вдруг на песке у подножия причального основания он заметил неглубокую, полуовальную лунку, стираемую на глазах давлением воды. Вольфингаген едва не вскрикнул. След! Позабыв об осторожности, он зажег фонарь. След водолазного ботинка! Это не была галлюцинация - пальцы ощупали хрупкую кромку вмятины. Но почему след упирается в каменную кладку? Перед мысленным взором немца возник силуэт неизвестного водолаза и отдельно - его рука, скользящая по глыбам диоритовой кладки. Вольфингаген, словно притянутый магнитом, припал к стенке. Раня ладони об осколки ракушек, он лихорадочно ощупывал камни. «Где-то здесь! Это должно быть где-то здесь!» - твердил он про себя.

Вольфингагена тряс озноб. То, что он испытывал, трудно было назвать одним словом - охватившее его чувство можно сравнить только с чувством охотника, много часов идущего по следу олененка и вдруг столкнувшегося с великолепным лосем. Радость большой удачи, азарт погони, предвкушение победы - все это одной хмельной волной ударило в голову.

Открытия следовали одно за другим: шляпка стального болта, обнаруженная среди водорослей между диоритовыми глыбами, оказалась ключом; один из больших камней кладки ушел в глубь стены, открывая лаз в заполненную водой галерею, или, вернее, подводный тоннель, не очень просторный, но достаточно широкий, чтобы мог туда вплыть человек с кислородными баллонами на спине. Стены и низкий потолок тоннеля - только и следи, чтобы не ударить голову, - были неровны, но в иных местах рука нащупывала следы инструментальной обтески.

Кромешная темнота, обступившая со всех сторон, подействовала на Вольфингагена отрезвляюще. Он решил выбраться из тоннеля. Безрассудство не есть храбрость. Через час он вернется сюда со своими водолазами, и тогда можно будет без особого риска распотрошить эту нору.

Но обер-лейтенанта ждал неприятный сюрприз - пока он исследовал горловину тоннеля, огромная глыба диорита, движимая скрытым механизмом, стала на свое место, наглухо закрыв выход. Вольфингаген долго искал ключ потайного замка, - все было напрасно. Он оказался в каменном мешке, наполненном водой. Однако Вольфингаген не растерялся. За свою жизнь, богатую приключениями, он не раз встречался с опасностью и при этом всегда проявлял удивительное хладнокровие. «Будем считать, что я не менял своего решения и не возвращался назад», - успокоил он себя.

Вольфингаген не мог точно определить, какое расстояние проплыл в темноте, осторожно ощупывая стены и едва шевеля ластами, однако был уверен, что тоннель выходит за пределы набережной. Припоминая расположение береговых построек в районе 15-й пристани, он пришел к выводу, что тоннель должен кончиться где-то под пакгаузами итальянского интендантства. Этот вывод перекликался с другим, к которому обер-лейтенант пришел несколько ранее. «Теперь-то я уже готов держать пари, - по привычке подумал Вольфингаген, - что в том деле замешан кто-то из итальянцев или человек, который выдает себя за такового…»

Тоннель расширился - руки уже не дотягивались до стен. Проплыв еще несколько метров, Вольфингаген попытался достать потолок, но, даже встав на ноги, не смог сделать этого. Вскоре он наткнулся на стену. Она закруглялась, и обер-лейтенант, идя вдоль нее, вернулся на то место, откуда выплыл, - он угадал его по резко снижающемуся каменному своду, о который больно ударился в темноте. Тогда, отступая назад, он слегка оттолкнулся ото дна и осторожно начал всплывать, выставив перед собой одну и подняв над головой другую руку.

Вольфингаген уже понял, что тоннель окончился небольшим, но довольно глубоким водоемом.

Он благополучно вынырнул из воды, но ничего не увидел - на поверхности было так же темно, как и внизу. Бесшумно работая ластами, обер-лейтенант поплыл к берегу, но берег оказался все тем же нависающим над головой сводом из пористого ракушечника. «Кажется, я попал в грот. Здесь где-то должен быть выход». Следующая попытка выбраться из воды увенчалась успехом: сделав несколько гребков, он снова ощупал отвесный берег и примерно на высоте полуметра над поверхностью водоема обнаружил каменный карниз. Едва взобравшись на карниз, он сорвал с себя маску и вдохнул сырой затхлый воздух подземелья. Почувствовав легкое головокружение, прислонился к шершавому выступу свода. Впрочем, отдыхал он недолго. Уже через минуту он расстегнул ремни и, стараясь не шуметь, снял с себя ненужные теперь баллоны и ласты. Постоял, прислушался. В гроте было так же тихо, как и темно. Но Вольфингаген не поверил этой тишине. Он вытащил из ножен кинжал и, осторожно ступая, каждое мгновение готовый отпрянуть назад, двинулся по узкому карнизу. Идти пришлось боком, прижимаясь спиной к стене грота. Темнота таила угрозу. Протяжный стонущий скрип заставил его вздрогнуть. Рука с кинжалом взметнулась над головой. Но тревога оказалась напрасной - просто карниз перешел в дощатый настил, который скрипел и гнулся под тяжестью тела.

Откуда-то сверху упала тяжелая капля. Нога уперлась в деревянную ступеньку, а рука нащупала перила. Начался подъем по ветхой, вздрагивающей при малейшем движении лестнице. Выход был где-то близко. Обер-лейтенант приободрился. Он не был трусом, но безмолвная темнота грота все же действовала на нервы. Однако теперь можно было считать, что он уже выбрался из этой чертовой ловушки. Вольфингаген подумал, что в общем-то все получилось не так уж плохо. Если даже диверсант успел улизнуть, его карты все равно биты. Конечно, было бы хорошо схватить его сейчас, без этого триумф обер-лейтенанта Эрнста Вольфингагена будет неполным. Но эту часть успеха, видимо, придется разделить с штурмбаннфюрером Хюбе - засады относятся к его компетенции.

Прогнившая ступенька треснула под ногой. Вольфингаген едва удержался на лестнице. Черт возьми, в последнюю минуту тут можно сломать себе голову! Уже не таясь, он включил фонарь. Сноп света выхватил из темноты купол каменного свода, в котором зияло отверстие коридора. Наконец-то! Обер-лейтенанту даже показалось, что где-то в глубине коридора маячит отблеск дневного света. Перемахнув через две ступеньки, Вольфингаген очутился на небольшой площадке, прилепившейся чуть ли не под самым потолком грота, у входа в довольно высокий коридор. Он уже занес ногу, чтобы переступить с шаткой, ненадежной лестницы на каменный пол коридора, когда внезапно ощутил чье-то присутствие. Он не услышал ни единого звука - в гроте по-прежнему стояла глухая, давящая тишина, - и тем не менее Вольфингаген готов был поручиться, что за его спиной стоит человек. Совсем рядом. Обер-лейтенант даже почувствовал на затылке его дыхание…

Если бы Вольфингаген задумался над тем, как мог стоящий позади человек неслышно следовать за ним в темноте по узкому, осыпающемуся карнизу и скрипучей, прогнившей лестнице, он, возможно бы, усомнился в достоверности своих ощущений, равно как и в самом существовании преследователя. Но Вольфингагену некогда было думать. Даже не погасив фонарь, он, почти без размаха, резко повернувшись телом, изо всей силы ударил кинжалом туда, где, ему казалось, стоит человек. Но кинжал только рассек воздух. Потеряв равновесие, обер-лейтенант попытался откинуться назад, чтобы упасть в коридор, грохнулся затылком о стену и потерял сознание. Он не услышал отчаянного треска рушившейся под ним лестницы, не услышал и всплеска воды, принявшей его тело…

Галка очнулась на кровати в незнакомой комнате. Голова болела тупой ноющей болью, но девушка сразу вспомнила, что произошло на банкете. Отвращение к самой себе было ее первым чувством. Руки инстинктивно скользнули вдоль тела. Нет, она одета, а кровать - Галка только сейчас поняла - не разобрана. Это немного успокоило. Галка даже попыталась подняться, но тело, налитое какой-то гнетущей тяжестью, не слушалось ее. Она едва приподняла голову и тотчас же уронила ее на подушку. Однако она успела заметить, что в комнате никого нет. Налево от окна, за которым брезжил рассвет, ей была видна невысокая, до половины застекленная дверь. Через матовое стекло, комнату пробивался электрический свет. За дверью журчала вода. «Ванная, - догадалась она. - Кулагин приводит себя в чувство после вчерашней попойки. Жених! Нет - уже муж… Как глупо получилось!.. Кулагин…» Вот уж о ком она никогда не думала. Конечно, он меньше всего виноват в том, что произошло. Он даже, можно сказать, спас ее. Зачем он напоил ее?.. Голова раскалывается на части… Кулагин - бездарный артист… Что она скажет бабушке? А Гордееву?.. Турне по Европе… Смешно… Его надо теперь звать Сергеем, Сережей…

Мысли путались. Тошнило. Предметы плыли перед глазами, то уменьшаясь, то увеличиваясь в объеме. Ей показалось, что высокая изразцовая печь движется по комнате. Потом Галка забылась тяжелым сном.

Разбудил ее какой-то шум. Было совсем светло. Она повернула голову и увидела Кулагина. Он стоял к ней спиной у раскрытого настежь окна. Свежий, пахнущий морем воздух порывами врывался в комнату. На Кулагине были шерстяной свитер и неизменный шарф. «Горло боится застудить», - невольно усмехнулась Галка.

За окном тяжело ударило, будто лопнула огромная лампа. И тогда Галка поняла, что это взрыв - второй взрыв, первый разбудил ее. Она вскочила и подбежала к окну. Кулагин посторонился.

- Война не забывает этот город, - медленно, словно в раздумье, сказал он.

Галка не ответила, даже не взглянула на него. Из окна далеко вокруг было видно море: белые барашки волн и низкие серые тучи, простертые до самого горизонта. Шел дождь. Но все это она заметила потом, а первые несколько минут Галка видела только одно - вставший на дыбы и быстро погружающийся в воду немецкий эсминец. Коренастый капитан третьего ранга с бесцветными глазами успел всего лишь на полмили отойти от берега. Ему уже не суждено было получить вожделенную награду. Ни ему, ни его команде…

В порту истошно завыла сирена. Кулагин решительно отстранил Галку и закрыл окно.

- В наше время опасно быть любопытным, - заметил он, морщась, словно от зубной боли.

- А вы не из храбрых, Кулагин, - насмешливо сказала Галка.

- Достаточно, что я играю героев на сцене.

- И, надо сказать, играете их отвратительно,

- Приятно это слышать от молодой жены.

Галка покраснела.

- Ну вот что, Кулагин. Я благодарна вам за вчерашнее. Но надеюсь, вы не приняли всерьез ту отвратительную комедию, в которой нам пришлось играть.

- Кому - как, а мне вчера досталась роль дурака.

Галка вспыхнула.

- Вы уже раскаиваетесь?

- Конечно. Мне не следовало вмешиваться в эту историю.

У Галки от обиды задрожали губы. Ей очень хотелось ударить его по лицу, как тогда на улице.

- Вы… ты… - Она не сразу даже нашла нужные слова. - Ты жалеешь, что помешал тем скотам надругаться надо мной?!

Кулагин пожал плечами.

- Я жалею только себя. Один мой приятель говорил, что певец должен беречься двух напастей: ангины и женитьбы. Теперь я понимаю, что он был прав.

Галка вскипела.

- Неужели ты думаешь, что я действительно стану твоей женой?! Да ты мне просто противен!

Что-то дрогнуло в его лице. Галке даже показалось, что Кулагин немного покраснел. Но вот он снова усмехнулся знакомой ей невеселой усмешкой.

- Благодарю за откровенность. Замечу только, что я тоже не в восторге от нашего брака.

- Что ж, тем лучше, - сказала Галка и, сделав над собой усилие, примиряюще добавила: - Будем считать, что ничего не произошло.

- Но будут ли так считать адмирал Рейнгардт и все те, кто был вчера здесь? - возразил он. - Не посчитают ли они себя одураченными?

Галка не нашла, что ответить. Про себя она должна была признать, что Кулагин прав.

- Коль вчера уж так получилось, - продолжал Кулагин, - давай договоримся: перед людьми ты будешь себя вести, как моя жена. Не в моих, да и не в твоих интересах распространяться о действительном положении вещей.

Галка винила только себя. Зачем она поехала на этот проклятый банкет! Что за дикий вздор пришел ей вчера в голову. Хорошо, что все так кончилось. Впрочем, до конца еще далеко. Не велика радость быть - пусть даже только в глазах людей - женой человека, за которым утвердилась репутация немецкого прихлебателя, пьяницы и пошляка. Что она скажет бабушке?

Галка тяжело вздохнула.

Вот уже больше двух часов она бродила по городу, не решаясь идти домой. Раньше дурная слава не особенно тревожила ее. Конечно, ей было нелегко, она была уверена, что рано или поздно бабушка, соседи, знакомые узнают правду. Но вот историю своего скоропалительного замужества она, пожалуй, никогда не сможет объяснить. А если и сможет, то вряд ли ей поверят, что все было так.

Вспомнив, что ей сегодня надо быть на репетиции, девушка с облегчением подумала, что разговор с бабушкой можно отловить до вечера.

В вестибюле театра она встретила Кулагина.

- Галя, - сказал он. беря ее об руку, - сейчас нас будут поздравлять и все прочее… Надеюсь, ты помнишь уговор?

- Я все помню, Кулагин.

- Ну и отлично. Да, еще одна деталь. Вот, надень. - Он протянул ей обручальное кольцо.

- Оно золотое?

- Нет, бутафорское.

- Не злись, Кулагин. Меня просто интересует, сколько оно стоит. Я ведь понимаю, что ты вынужден был его купить. Я тебе верну деньги.

Кулагин недобро посмотрел на нее и сухо сказал:

- К мужу принято обращаться по имени. Напоминаю, что меня зовут Сергеем. А кольцами я не торгую.

- Ну что ж, тогда я возвращу его тебе, - делая вид, что не замечает плохо скрытого раздражения Кулагина, сказала Галка. - Не сейчас, конечно, но верну,

- Дело твое.

Во время репетиции к Галке подошел старичок швейцар.

- Вас спрашивает какой-то господин, - улучив момент, тихо сказал он и подал визитную карточку. «Рудольф фон Береншпрунг. Экономический советник рейхскомиссариата», - прочла Галка.

- Вы уверены, что это мне?

- Вам, Галина Алексеевна, - прошептал швейцар, косясь в сторону Кулагина, который в пяти шагах от них разговаривал с дирижером. - Он дожидает в вашей уборной. Говорит, что только приехал и очень желает видеть вас.

Галка недоуменно пожала плечами, но все же пошла за кулисы.

В ее уборной на кушетке, прикрывшись журналом, сидел представительный мужчина в роговых очках. У него были пышные, начинающие седеть усы. На туалетном столике лежали его толстая трость с костяным набалдашником и мягкая шляпа.

- Вы хотели меня видеть, герр Береншпрунг? - спросила Галка.

Мужчина опустил журнал и кивнул на дверь.

- Закрой.

Если бы не голос, Галка, пожалуй, не узнала бы Гордеева. Она нарочно долго возилась у двери, готовая сгореть от стыда при мысли, что вот сейчас должна рассказать Леониду Борисовичу о том, что произошло вчера на банкете.

- У меня мало времени, - негромко начал Гордеев. - Да и тебе неприлично задерживаться с посторонним мужчиной. Даже если этот мужчина - экономический советник рейхскомиссариата. Правда, говорят, твой муж не очень ревнив…

- Дядя Леня! - В голосе Галки слышалось отчаяние.

- Не перебивай. Обстоятельства сложились так, что я должен срочно уходить из города. В другое время я бы потребовал, чтобы из города ушла ты. Ты наделала много глупостей, в числе которых твое замужество занимает не последнее место.

- Но я была вынуждена это сделать!

- А кто тебя принуждал ехать на банкет?

- Я думала… Но так получилось… Кулагин хотел выручить меня… - не глядя на Гордеева, бормотала Галка.

- Как получилось, мне уже известно. Возможно, Кулагин поступил так из хороших побуждений. Возможно - по другой причине. Не знаю. Как бы то ни было, но я жалею, что поручил тебе связь с портом.

- Вы не доверяете мне? - отшатнулась Галка. Она побледнела, губы вдруг стали сухими.

- К сожалению, сейчас заменить тебя некем, - сухо проговорил Гордеев. - Но после того как ты встретишься с сапожником, а это надо сделать не позже понедельника, ты немедленно покинешь город.

- Значит, я пойду на связь?

- Да. Теперь насчет доверия. В той эстафете, которую передаст тебе сапожник, будут сведения, добытые ценою отчаянного риска, быть может, даже ценою жизни многих людей, сведения, крайне необходимые нашему командованию. Речь идет о немецкой линии береговых укреплений в районе города и порта.

- Я не подведу, - тихо сказала Галка.

- Ты эти дни будешь жить у Кулагина? - оставляя без внимания ее заверение, спросил Гордеев.

- Не знаю.

- Значит, у него.

- Да, так, наверно, будет лучше. Но, поверьте, дядя Леня, это фиктивный брак.

- Меня не интересуют интимные подробности. Где живет Кулагин?

- Соборный переулок, девять.

- Бывшее кафе Георгиоса?

- Да.

- Г-м. Интересное совпадение. - Гордеев встал и прошелся до комнате. Он взял со столика шляпу и трость, неторопливо натянул перчатки и, отрываясь от каких-то своих мыслей, спросил:

- Ты хорошо знаешь Корабельный поселок?

- Неплохо. Правда, я давно там не была.

- Да, там многое изменилось за это время. Ты помнишь, где была грязелечебница?

- Около лимана.

- Правильно. Ее уже нет - сожгли. Но если считать от этого места по левую сторону лимана, - шестой дом. Когда получишь эстафету, отыщешь этот дом. Спросишь Петра Отрощенко. Скажешь, что ты от меня. Эстафету отдашь ему. У него останешься на пару дней. Потом он переправит тебя куда надо.

- Куда, дядя Леня?

- Он знает куда.

К концу репетиции приехал Логунов. Он пригласил Галку и Кулагина в кабинет директора, где, считая, что подготовил приятный сюрприз, вручил «молодоженам» свидетельство о браке. Как ни странно, этот документ, на котором стояла круглая печать, подействовал на Галку удручающе.

Покончив с официальной частью, Логунов достал из шкафа бутылку водки и рюмки.

- После вчерашнего не мешает опохмелиться, - подмигнул он.

- Можно, - согласился Кулагин.

От водки Галка отказалась. Кулагин и Логунов выпили.

- Провели вы меня, ей-богу, провели, - подмигивая одновременно обоими глазами, говорил Логунов. - Вот уж не думал, что вы симпатизируете друг другу. Что ж, рад, очень рад за вас. Надеюсь, что брачный союз пойдет на пользу союзу творческому. Вам есть чему поучиться друг у друга.

- Чему я должен учиться у своей жены? - прищурясь, спросил Кулагин.

- Сергей Павлович, вы только не обижайтесь. Поймите, дорогой: не каждый раз в зале будут присутствовать такие ценители чистого вокала, как господин Рейнгардт. Публика попроще требует от певца игры. А у вас с этим - согласитесь - не все в порядке.

- Что же делать, если я такой бесталанный? - усмехнулся Кулагин.

- Боже вас упаси, я такого не говорил, - замахал руками Логунов. - Адмирал Рейнгардт, да и мы все в восторге от вашего голоса. Но ваши акции поднялись бы много выше, если бы вы владели актерским мастерством так, скажем, как владеет им ваша супруга. Попробуйте, Сергей Павлович, играть. Уверяю вас - получится. Стоит только захотеть.

- По-вашему, я не хочу?

- Я этого не говорил. Но, признаться, у меня сложилось мнение, что у вас имеется какое-то своеобразное, я бы сказал, нигилистическое отношение к актерскому искусству. Появляясь на сцене в наряде Канио, вы остаетесь все тем же Кулагиным. И мне кажется, что вы нарочно сдерживаете себя, словно боитесь перестать быть самим собой.

- Ну, знаете ли! - вспылил Кулагин. - Если хотите избавиться от меня - скажите прямо.

- Что вы, что вы, Сергей Павлович! - испугался Логунов. - Я счастлив, что вы работаете в созданном мною театре. Но поймите, вам, начинающему певцу, надо завоевать признание широкой публики, равно как нашему, еще неокрепшему театру утвердить свое реноме. Мы должны учитывать различные вкусы. Вот я сейчас - поверите ли - ломаю голову над тем, как привлечь на спектакли солдат гарнизона. Да, да, солдат. Потому как на одних офицерах с нашим небогатым репертуаром сборы не сделаешь. Не исключено, что мы дадим пару спектаклей в воинских частях. А вы представляете, что значит ставить оперу на грубо сколоченном деревянном помосте, почти без декораций, без занавеса?

Галка, до сих пор безучастно слушавшая разговор, насторожилась.

- Можно было бы использовать клуб моряков. Там хорошая сцена, - еще не веря в удачу, как будто невзначай сказала она. - В районе порта, должно быть, много воинских частей.

Логунов удивленно посмотрел на нее и вдруг всплеснул руками.

- Галина Алексеевна, вы - молодец! Как я раньше не подумал о клубе моряков! Мы сделаем там прекрасный сбор. Я сегодня же доложу начальнику гарнизона об этой идее.

К немалому удивлению Галки, Валерия Александровна выслушала ее сбивчивый рассказ довольно спокойно.

- Хорошо, что нашелся порядочный человек, - сказала она. - Надеюсь, на этом ты успокоишься?

- Бабушка, зачем так! Ты ведь ничего не знаешь!

- Где мне знать твои дела! - нахмурилась Валерия Александровна, но тут же, смягчаясь, спросила: - Он хоть нравится тебе?

- Нравится, - вздохнула Галка. Что другое она могла сказать?

- Дай бог. Ну, приглашай его в дом. И не делай, пожалуйста, удивленное лицо - я же видела, как он зашел во двор.

В прихожей обычная самоуверенность оставила Кулагина.

- Ты обо всем бабушке рассказала? - удерживая Галку, спросил он.

- Она знает, что ты мой муж.

Кулагин поморщился, словно от зубной боли, и, одернув пиджак, шагнул в столовую. Галка не предполагала, что он может смущаться. Знакомясь с Валерией Александровной, он неуверенно переминался с ноги на ногу и извинялся за то, что, мол, так получилось, что, не спросив ее согласия и даже не предупредив, он так вот взял и женился на ее внучке. И хотя Валерия Александровна ответила сердито, что, дескать, сейчас не принято спрашивать согласия родных, а извиняться перед ними - тем более, Галка видела, что Кулагин произвел на бабушку хорошее впечатление. Как только Валерия Александровна вышла на кухню, Галка заметила не без ехидства:

- Ты был сама почтительность. Я все ждала, что ты вот-вот шаркнешь ножкой.

Кулагин посмотрел на нее так, как смотрят взрослые на дерзкого ребенка - строго, но без обиды. Ничего не ответив, он отошел к стене, на которой висели портреты в тяжелых рамах, и принялся рассматривать их.

- Кто этот моряк с трубкой? - спросил он.

- Мой дед.

- А тот - другой?

- Отец.

- Тоже моряк?

- Был капитаном теплохода «Казахстан».

- Он умер?

- Надо читать местную газету! - неожиданно заорала Галка, подошла к окну и облокотилась о подоконник. Она была зла на Кулагина, а так как для этой злости не было видимых причин, злилась еще и на себя. Недавно она презирала его, как презирала всех, кто по своей охоте работал на оккупантов. Но если для девушек из кордебалета и хора, отдававших большую часть своего горького пайка голодным семьям, она еще могла найти слова оправдания, то такие люди, как Логунов, Пустовойтова, Крахмалюк, вызывали у нее только брезгливое чувство отвращения. К последним она сперва относила и Кулагина. Однако уже вскоре должна была отметить, что Кулагин в отличие от тех сохранил какую-то элементарную порядочность, чувство собственного достоинства. И все же она не видела большой разницы между ним и тем же Логуновым. Так было до вчерашнего злополучного банкета, до той самой минуты, когда Кулагин неожиданно вступился за нее. Теперь она обязана ему - человеку, которого еще вчера ни во что не ставила. Возможно, это и злило ее.

Галка подняла сброшенную на пол книгу и, в который раз за день, тяжело вздохнула. Но тут же подумала, что напрасно все усложняет, что не ей судить Кулагина, что - как бы то ни было - он вправе требовать от нее если не благодарности, то во всяком случае, более любезного обращения.

За обедом Галку словно подменили: она ухаживала за Кулагиным, как могла: подливала в его тарелку суп, уговаривала съесть еще одну котлету и даже подняла оброненную им салфетку. Кулагин настороженно косился в ее сторону, опасаясь подвоха.

Валерия Александровна тоже обратила внимание на необычное поведение внучки, но, объяснив его по-своему, дружелюбно улыбнулась Кулагину. То, что бабушка принимает все всерьез, Галка поняла, когда на столе появилась бутылка старой мадеры, извлеченная Валерией Александровной из тайников буфета. Эта бутылка была припрятана давно и береглась для особого случая. Галка готова была убить себя за обман.

Кулагин тоже чувствовал себя неловко. Он выпил рюмку густого маслянистого вина, но от второй отказался. Вторую рюмку Валерия Александровна выпила сама. Ее потускневшие, обрамленные печальными черточками морщин глаза потеплели, и она стала рассказывать о тех давно минувших днях, когда с итальянской оперной труппой приехала в Россию.

- В афишах я значилась солисткой, - вспоминала Валерия Александровна. - Но петь мне больше приходилось в хоре. У меня было приятное, но несильное сопрано. Оркестр заглушал меня. Должно быть, поэтому я любила камерное пение. Особенно нравились мне романсы. Однажды в морском собрании, куда мы были приглашены, я впервые услышала романс «Выхожу один я на дорогу…» Пел его, аккомпанируя себе на гитаре, молодой флотский офицер. Пел он, конечно, по-русски, а я тогда знала не больше десятка русских слов. Но офицер пел так задушевно, с такой неподдельной грустью, что мне вдруг захотелось плакать.

- Ну, не такой уж хороший голос был у дедушки, - заметила Галка. Ей было неприятно, что бабушка рассказывает Кулагину то, что, по Галкиному мнению, можно рассказывать только очень близким людям.

- Много ты понимаешь! - рассердилась Валерия Александровна. - У него был великолепный голос и абсолютный слух. В двадцать первом году он получил первую премию за исполнение русских песен.

Она встала и, не обращая внимания на знаки, которые ей делала Галка, пошла к себе в комнату и тотчас же вернулась, неся в руках гитару с черным облупившимся грифом.

- Вот, посмотрите. - Она протянула Кулагину гитару так, что он сразу увидел витиеватые буквы дарственной надписи: «С.П.Ортынскому за лучшее сольно-вокальное выступление на любительском концерте, посвященном Международному дню солидарности трудящихся - 1 Мая. От ПУР Ч. М. Флота».

- Тогда премии присуждались всем залом, - с вызовом сказала Валерия Александровна. - Все присутствующие, а не отдельные авторитеты судили певца. Семен Петрович специально пению не учился, и голос у него был не отработан, но ему аплодировали дольше и сильнее, чем профессионалам.

- Это намек по моему с Сергеем адресу? - впервые назвав Кулагина по имени, спросила Галка.

- Глупости! - прикрикнула на нее бабушка и настороженно посмотрела на Кулагина - не обиделся ли. - Я говорю о певцах, которые в те годы, прикрываясь крикливыми афишами и дипломами консерваторий, разъезжали по провинциям в погоне за длинным рублем. Так что ты напрасно принимаешь это на свой с Сергеем Павловичем счет. Вы еще не избалованы рекламой, да и консерваторий не кончали, - пытаясь обратить все в шутку, заключила Валерия Александровна.

- Ошибаешься, - усмехнулась Галка. - Сергей учился в консерватории.

- Но не окончил, - спокойно заметил Кулагин. - Да и учился я рывками - с большими перерывами.

- Почему так? - поинтересовалась Валерия Александровна.

- Работал, а работа у меня была связана с разъездами. По полгода в Ленинграде не бывал.

- Вы ленинградец?

- Да.

- Немцы передавали по радио, будто они Ленинград захватили.

- Брехня! - не сказал - отрубил Кулагин.

Галка удивленно посмотрела на «мужа». Он сидел, отодвинувшись от стола, и, пробуя пальцами струны, настраивал гитару. Галка только сейчас заметила, что сегодня он одет проще, чем обычно, а его всегда тщательно приглаженные волосы непослушно падают на лоб.

Валерия Александровна открыла окно, и тотчас же в комнату проник аромат спелых яблок. Вместе с запахами сада в комнату вошла разморенная тишина августовского дня. Мелодичный, тающий звон стенных часов только подчеркнул эту необычную тишину. «Будто и нет войны», - подумала Галка.

- Сергей Павлович, - обратилась к нему Валерия Александровна, - вы играете на гитаре?

- Играл когда-то, - сдержанно ответил тот и осторожно тронул струны.

«Семейная идиллия, - усмехнулась Галка. - Не хватает еще самовара и мурлыкающей песни под собственный аккомпанемент». И словно назло ей Кулагин негромко запел. Но она не узнала его обычно ровного, маловыразительного голоса. Она даже не смогла бы ответить, произнес он или пропел первую фразу романса, потому что уже эта фраза поразила ее какой-то необычно убедительной интонацией.

Галка прекрасно знала этот романс, но в ту минуту ей казалось, что она впервые слышит его. Казалось, Кулагин не поет и даже не декламирует, а рассказывает, делится чем-то своим - большим, сокровенным. Каждое слово, каждый звук был наполнен музыкой - мелодия и слова были настолько слиты, что не воспринимались порознь. И уже не сам романс - чувства, которыми он был рожден, захватили Галку…

Только когда прозвучал последний аккорд, девушка изумленно посмотрела на Кулагина. Она ничего не могла понять. Откуда вдруг у этого влюбленного в себя, до цинизма равнодушного человека такая проникновенная сила? В каких тайниках души скрывал он ее до сих пор?

Кулагин отвел глаза и молча положил гитару. Валерия Александровна неподвижно стояла у буфета, и только ее сухие блеклые губы беззвучно шевелились, словно старая женщина шептала что-то.

- Спасибо, Сергей Павлович, - наконец тихо сказала она. - Спасибо вам.

Кто-то постучал в дверь. И хотя стук был негромкий, Галка вздрогнула.

- Да, да! - крикнула она,

Собственный голос показался ей необычно резким. Но этот выкрик ей был необходим. Он помог ей прийти в себя, помог стряхнуть дурман стывших в ушах звуков. А когда увидела входящего в комнату дель Сарто, она даже обрадовалась.

- О, синьор дель Сарто, где вы пропадали?! - фамильярно, почти развязно приветствовала Галка итальянца.

- Увы, на службе! - улыбнулся тот. - Здравствуйте. Прошу извинить меня. Я не хотел вас тревожить, но услышал, как здесь пели, пришел, чтобы сказать исполнителю, что он большой певец. Если я не ошибаюсь, Галина Алексеевна, - ваш супруг?

- Да. Познакомьтесь. - Галка уже совсем овладела собой и внимательно наблюдала за обоими мужчинами.

- Мне рассказывали о вашей свадьбе, - говорил дель Сарто Кулагину. - Поздравляю. У вас замечательная жена, Сергей Павлович, а у нее - удивительный муж.

- Мне можно комплименты не говорить. Я не женщина, - холодно улыбнулся Кулагин.

- Это не комплимент, - живо возразил итальянец. - В моем понимании, удивительный - это человек, который способен удивлять. А вы только что удивили меня. Однако не буду вам больше мешать,

- Вы не мешаете, синьор дель Сарто, - вмешалась Валерия Александровна. - Оставайтесь. Будем пить чай.

- Благодарю. Я ужинал в отряде, а кроме того, очень устал. С вашего разрешения, я поднимусь к себе. Но, уходя, я хочу взять слово с молодоженов, что они завтра нанесут мне визит. Надеюсь, Галина Алексеевна и Сергей Павлович не откажутся от морской прогулки и завтрака на скалах Корабельного поселка?

Галка не знала, что ответить. Кулагин вопросительно посмотрел на «жену». Однако дель Сарто счел, что его приглашение принято.

- Завтра утром я заеду за вами, - сказал он и, прежде чем Галка собралась возразить, вышел из комнаты.

Небо блекло, растворяя дневную лазурь свою в багряных лучах заката. Жара уходила вместе с солнцем, уступая место вечерней прохладе.

В городском парке было немноголюдно: молоденький немецкий лейтенант в новом, видимо, недавно надетом светло-сером мундире не спеша прогуливался по центральной аллее. Ему доставляло удовольствие подчеркнуто-небрежно отвечать на автоматически четкие приветствия солдат. У заколоченного киоска, на котором еще сохранилась вывеска «Пиво-воды», две химические блондинки отчаянно кокетничали с румынскими летчиками. Возле бездействующего фонтана мальчишки сосредоточенно играли в «орлянку». Стоящий неподалеку розовощекий парень в форме вспомогательной полиции с живейшим интересом наблюдал за игрой.

Свернув на боковую аллею, Галка и Кулагин вышли к дощатому павильону, прилепившемуся к живописным развалинам средневековой башни. Отсюда открывался вид на море. Какой-то предприимчивый ресторанщик расставил вокруг башни несколько столиков, между которыми сновали проворные официантки.

Они сели за свободный столик под развесистой акацией. Кулагин заказал бутылку сухого вина. Официантка поставила перед ними два бокала и тарелку с ломтиками овечьего сыра.

- За что будем пить? - спросил Кулагин, наливая себе и Галке золотистого вина.

- Обычно молодожены пьют за счастье. За что же другое мы можем пить? У нас все есть, даже собственный особняк. Остановка только за счастьем. Значит - за счастье! - и Галка залпом осушила бокал.

- Странно… - чему-то улыбаясь, сказал Кулагин. - Странно, - повторил он.

- Что тебе кажется странным?

- То, что произошло с нами. - Он взял бутылку, повертел ее, разглядывая пеструю этикетку, и вдруг спросил: - Случалось ли тебе идти по улице, на которой раньше никогда не бывала, и вдруг увидеть чем-то знакомый дом? И если ты заходила во двор или парадное этого дома, то не случалось ли тебе убеждаться, что в доме все так, как ты ожидала, вплоть до винтовой лестницы с певучим скрипом? А еще, бывает, встретишь впервые человека, посмотришь на него, и покажется тебе, что ты уже когда-то видел его, что тебе знакома его улыбка, голос, что ты уже ощущал теплоту его рук…

- Мистика какая-то, - пожала плечами Галка.

Кулагин покачал головой.

- Нет. Это случается иногда и с трезвыми, далекими от мистики людьми.

- Если ты причисляешь себя к ним, то ссылка на трезвость звучит неубедительно.

- Ты считаешь, что я много пью?

- Так считают все.

Кулагин улыбнулся одними зеленоватыми, чуть прищуренными глазами.

- Первая семейная сцена. Проработка мужа-забулдыги.

- Послушай, Сергей, - Галке вдруг захотелось поговорить с ним по-товарищески, - почему ты стараешься казаться хуже, чем есть?

- В чем именно?

- Во всем. Даже в работе. Я, например, только сегодня узнала, как ты можешь петь. А ведь я тебя слышала до этого много раз. Логунов прав, - в театре ты сдерживаешь себя, нарочно обесцвечиваешь голос, сковываешь свои движения. Я не могу понять, почему ты так делаешь. Тебя тяготит работа в «Новом театре»? Поверь, мне тоже не доставляет удовольствия петь господам немецким офицерам. Но когда я выхожу на сцену, то заставляю себя забыть о них, иначе я вообще бы не смогла петь.

- Мы разные люди, Галя, - невесело усмехнулся Кулагин. - Я никогда не забываю о тех, для кого пою.

Море было спокойным. Залитое ярким утренним солнцем, оно сверкало мириадами веселых искр. Но вблизи море не слепило глаз: чистое и гладкое, оно было окрашено снизу темно-синим, а в иных местах - густо-зеленым цветом глубин, из которых то тут, то там всплывали белые комки студенистых медуз.

Ревя, как идущий в пике самолет, четырехместный катер рвался, высоко задрав острый удлиненный нос. Казалось, что он вот-вот выпрыгнет из воды. До берега было больше мили, и панорама раскинувшегося на холмах города просматривалась на всем ее протяжении. С моря дома казались белыми, даже те, которые были закопчены гарью прошлогодних пожаров, и потому особенно четко на фоне выгоревшего бледно-голубого неба рисовались остовы разбомбленных зданий, зияющие проломы стен, вздыбленные балки, оборванные крыши.

Их было много, этих искалеченных домов, так много, что уцелевшие здания терялись среди них. В самом городе разрушения не так бросались в глаза - в тесноте улиц можно было увидеть одновременно два-три разбитых дома - не больше, но с моря они были видны все разом…

- Проклятая война, - пробормотала Вильма и, зябко поведя плечами, спрятала лицо в поднятый воротник тужурки.

Галка не отозвалась. Она думала о том, как, должно быть, гадко выглядит со стороны изящный прогулочный катер, несущийся мимо полумертвого города, и о том, какими взглядами провожают их рыбаки, чьи лодки теснились у Песчаной косы - в единственном месте, где немцы разрешали лов.

И все же Галка не жалела, что согласилась на эту прогулку. Та настойчивость, с которой сегодня приглашал «молодоженов» заехавший за ними дель Сарто, была вызвана - и Галка почувствовала это - не одним желанием приятно провести время в их обществе. Тут было что-то другое… Смутное подозрение, уже однажды взволновавшее ее, сегодня утром снова напомнило о себе…

То была странная прогулка: за всю дорогу от Зеленого мыса до скал Корабельного поселка не было сказано и двух фраз. Вильма, нахохлившись, прятала лицо в воротник тужурки и молчала. Молчал сидевший впереди за штурвалом дель Сарто. Молчал и Кулагин. Вспомнив, с какой неохотой он собирался утром, Галка вдруг подумала, что Кулагин дуется на нее за эту прогулку. «Уж не ревнует ли он меня к дель Сарто?» Это предположение на какой-то миг даже позабавило ее. «Чудак!»

Захлебываясь ревом, катер описал большую дугу и, оставляя на воде расходящийся клином пенистый след, пошел наискось к берегу. Миновав наполовину скрытые за дюнами приземистые домики Корабельного поселка, дель Сарто резко сбавил ход. Рев мотора перешел в глухое ворчание. Приближались скалы. Собственно, это были даже не скалы, а причудливо обточенные морем громадные камни-валуны, в иных местах нагроможденные друг на друга, в иных - разбросанные по песчаному берегу, в иных - торчащие прямо из воды. Здесь было опасно приставать даже при полном штиле. Дель Сарто, держась за штурвал и перегнувшись через борт, внимательно всматривался в дно. Лавируя среди подводных камней, он умело направлял катер к невысокой плоской скале, вдававшейся одним концом в море, другим упиравшейся в нагромождение береговых валунов. Скала изобиловала трещинами. В одну из таких трещин был вбит обломок ржавого рельса. Мотор совсем умолк и катер двигался по инерции.

- Сергей Павлович, - обратился дель Сарто к сидящему рядом Кулагину, - не рискнете ли прыгнуть? Одному мне не пришвартоваться.

Кулагин молча встал на сиденье и, улучив момент, выпрыгнул на скалу.

- Держите конец! - крикнул ему дель Сарто, бросая канат. - Привяжите за рельс.

Кулагин поймал канат и быстро привязал его к рельсу. Галка и Вильма взобрались на скалу. Вслед за ними поднялся дель Сарто.

- Пошли загорать, - потянула Галку Вильма, махнув рукой мужчинам. - Мы недолго.

За горбатым, похожим на спящего верблюда валуном Галка сняла платье, аккуратно сложила его и села на песок, обхватив руками коленки. Вильма, думая о чем-то своем, медленно раздевалась, бросая вещи куда попало.

- Тебя могут увидеть, - предупредила ее Галка, косясь на чересчур открытый купальник подруги.

Итальянка усмехнулась и пошла к морю. Поболтав ногой в воде, она неторопливо вернулась за камень.

- А что такое стыд? - посмотрела Вильма на Галку. И тут же, не дав ответить, заговорила быстро, энергично жестикулируя: - Убивать людей стыдно или нет? Я спрашиваю, потому что убивала. Правда, не здесь - на Средиземном море, но это все равно. Люди везде - люди. Мне говорили, что убивать в бою не стыдно, что это даже считается геройством. Нас учили убивать так, как учат серьезному нужному ремеслу - обдуманно, толково. И никому не было стыдно. Неужели стыд - это только нагое тело? Почему стыдно дать человеку жизнь, но не стыдно оборвать ее? Что ты так смотришь на меня? Тебя удивляют мои рассуждения? Год назад я тоже бы удивилась - нет, возмутилась бы, услышав такие слова. Год назад моя голова была набита бредом, который называется военной романтикой. «За честь знамени! За короля!» Не правда ли, красиво звучит? «Итальянские спортсмены, на вас смотрит нация!» Ерунда! Никто не смотрел на нас, когда, надев респираторы и повесив к поясам подрывные заряды, мы выходили из люков субмарин, прокравшихся к английским рейдам. Взрывы, рвущие на куски корабли и людей, звучали для нас бравурным маршем. Потом, вернувшись на базу, мы пили шампанское, празднуя успех, а на краю стола стояли бокалы тех, кто не вернулся из похода. Так требовала традиция. Но с каждым разом число бокалов на краю стола росло, и вскоре от этой традиции пришлось отказаться…

Вильма легла на песок рядом с Галкой и закинула руки за голову, подставляя лицо солнцу.

- Нас баловали. - Голос Вильмы стал тише, размереннее. - Во время отдыха нас поселяли в шикарных отелях, где нам в кровати подавали шоколад со сливками. Адмиралы запросто жали нам руки и называли нас по именам. А потом мы шли в новый поход…

Небольшая прозрачная волна лениво плеснула на берег и зашелестела песком. Вильма вздрогнула, быстро села и потянулась к зонтику.

- Солнце припекает… Можно обгореть.

Она открыла возле себя зонтик и снова легла.

- Из первого состава отряда сюда прибыло десять человек, - после долгой паузы снова заговорила Вильма. - Через три месяца нас осталось только четверо: Умберто, Гвидо, Марио и я. А вчера нас стало трое - умер Умберто. Он был самым отчаянным и самым удачливым из нас. Вчера он сделал то, что уже долго не удавалось нашим ребятам, - подорвал на Туапсинском рейде русский транспорт, а затем сделал то, что вообще не удавалось еще никому, - раненный, с поврежденным респиратором, вернулся на матку. Но вернулся для того, чтобы умереть. Он умер уже здесь - на базе, через час после того как пришла радиограмма о награждении его «Савойским крестом» - орденом, которым награждают только высших офицеров. Для него было сделано исключение. Умберто был тщеславен. Я думала, это известие приободрит его. Но он смял радиограмму и бросил в таз с грязными бинтами. А потом подозвал меня. «Вильма, - спросил он спокойно, будто речь шла о чем-то обычном, - за что я умираю?» Я залепетала о долге. «Нет, - сказал он, - я никому не должен. Разве только матери, давшей мне жизнь. Но ведь не она послала меня в Россию». Когда он умер, мне стало страшно. Я вдруг подумала, что никто из нас не вернется отсюда.

Вильма повернулась к Галке, и та увидела ее широко раскрытые лихорадочно блестевшие глаза.

- Понимаешь - никто! - крикнула итальянка, вскакивая на ноги. - Нас всех убьют потому, что нас здесь ненавидят, потому что слишком много зла принесли мы с собой!

Она села и, подобрав осколок большой ракушки, стала чертить им на песке какие-то узоры.

- У меня будет ребенок, - вдруг тихо сказала она.

Галка растерялась, не зная, что ответить на это неожиданное признание.

- Поздравляю! - наконец сказала она.

- Не с чем, - криво усмехнулась Вильма. - Я решила иметь ребенка, чтобы уехать домой. Для меня это единственный способ бежать отсюда. Меня вынуждены будут отправить в Италию.

- Во-от как! - протянула Галка, обескураженная такой откровенностью - А кто отец ребенка, если не секрет?

- Нет, не секрет. Но это не имеет значения.

- Ты не любишь этого человека?

- А ты хотела, чтобы я любила его? - с неожиданной злостью крикнула Вильма. - Чтобы я уехала домой, оставив его здесь - в этом аду, чтобы я, ожидая его с войны, дождалась похоронной?

Она отшвырнула обломок ракушки и стерла начерченный на песке узор.

- Тебя можно понять, - сказала Галка. Она искренне жалела Вильму и вовсе не хотела ее обидеть. Но она сказала неправду - понять поступок итальянки она не могла. Не могла понять, почему эта неробкая и физически сильная женщина испугалась своего прозрения.

- Врешь! - вскипела вдруг Вильма. - Ты не можешь понять меня! Ты считаешь меня развратной девкой!

- Я этого не говорила, - возразила Галка.

- Но ты так думаешь - я знаю. Я давно это знаю! Ты осуждаешь меня!

- Нет, я не осуждаю, - все так же спокойно сказала Галка.

- Опять врешь! - Вильма яростно тряхнула головой, так что ее волосы упали на лицо, закрыли глаза. - Ты не можешь не сравнивать меня с собой. Ты чистенькая. Ты ухитрилась не замараться, хотя грязь была вокруг тебя. Ты стала актрисой, вышла замуж. Искусство! Муж! Тебе плевать на войну, на миллионы смертей! Тебя это не коснулось.

- Ты напрасно так думаешь, - удивляясь своей выдержке, ответила Галка. - Все это меня коснулось, и не меньше, чем тебя.

Вильма снова усмехнулась, откинула назад волосы, встала, подобрала свои вещи и, ничего не сказав, пошла к катеру. Немного помедлив, Галка натянула платье и последовала за ней.

Прямо на скале, у которой был ошвартован катер, дель Сарто и Кулагин готовили завтрак: резали колбасу, сыр, хлеб, вскрывали консервы и бутылки. Вильма уже успела присоединиться к ним и стелила на небольшом возвышении скатерть. Итальянка старалась не глядеть на Галку и с какой-то неестественной оживленностью кокетничала с Кулагиным. Объяснялись они по-немецки, так как Вильма не знала русского языка, а Кулагин итальянского.

- Говорят, у вас замечательный голос, - болтала Вильма. - Я обязательно приду послушать. Когда вы выступаете?

- В воскресенье, в клубе моряков.

- О, как долго ждать. А сегодня можно вас услышать?

- Боюсь, что сегодня не смогу петь. Я немного простужен.

- Я вас вылечу. Ведь я врач. Больной, покажите горло!

Она бесцеремонно взяла Кулагина за плечи.

Дель Сарто как бы невзначай подошел к Галке и тихо сказал по-русски - он говорил с Галкой только на ее родном языке:

- Ваша подруга, кажется, переходит границы дозволенного.

- Я не умею ревновать, синьор дель Сарто, - ответила Галка, а про себя подумала, что Вильма нарочно ведет себя так, чтобы досадить ей.

Завтрак прошел вяло. Место, выбранное для стола, находилось на самом солнцепеке. Даже охлажденное в морской воде легкое вино не освежало. Вильма предложила искупаться. Она достала из катера резиновые ласты и, надев их на ноги, подошла к краю скалы.

- Сергей, - позвала она Кулагина, - вы хорошо плаваете?

- Неплохо, - отозвался Кулагин, смахивая со лба струившийся пот. Он покосился на Галку, но та не смотрела в его сторону.

- Имейте в виду, здесь глубоко. Ну, вы идете со мной или уже испугались? - Вильма шлепнула ластом о край скалы.

- Я не из пугливых. - Кулагин встал и, еще раз взглянув на Галку, направился к итальянке.

- Догоняйте! - озорно крикнула Вильма и, прогнувшись в красивом прыжке, исчезла за краем скалы.

Кулагин прыгнул за ней.

- Почему вы не пошли купаться? - спросил Галку дель Сарто.

- А вы?

- Я это успел сделать, пока вы с синьориной Мартинелли загорали, а сейчас хочу побродить по берегу с фотоаппаратом. Тут красивые места. Пойдемте со мной, - неожиданно предложил он.

Они шли по берегу, обходя валуны. Дель Сарто уже не раз нацеливался объективом фотоаппарата на Галку, но она закрывала лицо.

- Не надо.

- Почему? - спрашивал он.

- Мне не нужны мои портреты. Не нужны они и вам.

Потом они шли молча, а когда надо было преодолеть нагромождение камней, дель Сарто взял Галку за руку и помог перебраться через остроконечный валун.

- Галина Алексеевна, - спросил он, когда препятствие осталось позади, - имею ли я право на вашу откровенность?

- Спрашивайте, синьор дель Сарто.

- Просто - Виктор.

- Хорошо - Виктор.

- Я знаю, что произошло на банкете. Не будем пока говорить о режиссерах этого спектакля. Несомненно, что Кулагин поступил благородно, хотя, думаю, им руководило не одно благородство. Уверен - вы небезразличны ему. У меня есть основания утверждать это. Но я хочу спросить о другом. У вас есть к нему иное чувство, кроме вполне понятного чувства благодарности? Галина Алексеевна, я задаю этот вопрос не из праздного любопытства.

Галка покраснела - она только теперь сообразила, что после того, как они перебрались через валун, дель Сарто не выпускал ее руки.

- Я не имею права настаивать, - продолжал он. - Я не обо всем могу говорить сегодня, но скоро я скажу вам то, что недосказал теперь.

Вначале Галка была смущена настойчивостью итальянца. Затем ей - откровенно говоря - польстило полупризнание этого красивого, располагающего к себе человека. Но его последняя фраза вдруг насторожила ее, заставила забыть обо всем другом. Взволновавшая ее при этом мысль уже не раз будоражила Галкино воображение. Но только сейчас она завладела девушкой целиком. Галка сразу припомнила историю необычного появления дель Сарто в городе, столкновение с гестаповцем у ворот порта и многое другое, что было или казалось странным в поведении нового командира масовцев.

Они прошли еще несколько шагов. Дорогу им вновь преградили большие, отполированные морем валуны.

- Надо возвращаться, - сказала Галка.

Но в это время где-то совсем рядом прозвучал тонкий мальчишеский голос:

- Дед Федорченко, ну, а дальше, дальше что сталось?

- Не тяни, дед, рассказывай, - подхватил ломающийся юношеский басок.

- Тихо вы, огольцы, рыбу распугнете. Клюет, кажись, - проворчал в ответ хриплый голос.

- То рябь от ветра.

- А-а, чтоб ты сгорела, проклятая! - выругался старик. - Даже рыба, и та подлая стала - рачка, предательская душа, не берет.

- Проглушили ее всю бомбами, - солидно заметил молодой басок. - Той осенью ужасть сколько ее тут кверху брюхами плавало; по всему берегу дохлая лежала. Вонища хуже чем от фрицевской помойки была.

- Много ты понимаешь, оголец, - разозлился старик. - Да разве можно всю рыбу в море бомбами побить? Ни в жисть!

Галка подошла к большому ноздреватому валуну и, поднявшись на носки, заглянула за его гребень. Сразу же за валуном она увидела выступающий в море ветхий помост. Видимо, это был старый, брошенный еще до войны рыбацкий причал. Море изъело его деревянные, облепленные хвостатыми водорослями сваи, сорвало добрую половину досок настила. Причал держался на честном слове.

На чугунной тумбе лицом к морю сидел сутулый старик в мятой брезентовой куртке и таких же брюках. Рядом с ним на уцелевших досках расположились двое ребят: один - совсем мальчишка, белокурый и щуплый, другой - паренек лет пятнадцати, лохматый и черный от загара.

Дель Сарто подошел к Галке и тоже заглянул за камень. Старик выбирал из воды перемет. На одном из крючков билась серебристая скумбрия.

- Есть! - торжествующе крикнул старик и, отцепив с крючка рыбу, бросил ее в небольшое ведерко.

Потом он снова забросил перемет, не спеша вывернул карман куртки и осторожно вытряхнул на ладонь крошки табака.

- Ну, досказывай, дед, - снова попросил белокурый мальчуган.

Старик аккуратно свернул тонкую цигарку, достал кресало и долго высекал искру. Наконец он затянулся, с видимым удовольствием пустил вверх дым и только тогда начал говорить.

- Обернулось, значит, дело плохо, - голос старика стал мягче, медлительнее. - Штормило так, что подмогу десанту доставить было невозможно. Воевали моряки до последнего заряда, а без зарядов - известное дело - сражаться нельзя. Фрицы с Гансами тогда и навалились. Подхватили всех, кто был живой. Захватили и того главстаршину.

- А я бы не сдался! - вдруг выпалил белесый мальчишка. - Я бы кинжалом дрался.

- Понимаешь ты много. «Кинжалом», - передразнил его дед. - С кинжалом на танку не попрешь.

- Не мешай, Гошка, а то по шее дам, - прикрикнул на мальчишку его вихрастый приятель.

- В общем повязали моряков тех цепями, - продолжал старик, - и окружили конвоями. А у каждого конвоя собака-людоед при себе. Довели фрицы моряков до города и по улицам среди дня повели, чтоб люди видели, как они самых геройских бойцов в плен забрали. Особо хотели фрицы главстаршиной похвастать. Ведь он больше всех ихнего брата побил.

Доводят моряков до центра, а там все фрицевское начальство стоит, смотрит на них и насмешки строит. Самый главный немец говорит конвою…

- Это адмирал Рейнгардт, что ли? - спросил вихрастый паренек.

- Он самый, - быстро подтвердил старик. - Говорит, значит, тот немец-адмирал конвою: «А покажите мне этого моряка-главстаршину, что цельный полк наших эсэсов побил. Хочу, говорит, на его богомерзкую рожу посмотреть». А старшина сам выходит вперед и отвечает немцу-адмиралу: «Я, - отвечает, - нехорошая твоя фрицевская душа, еще не один полк эсэсов изничтожу». И снимает он с себя цепь да цепью по морде того адмирала. Адмирал враз кровью умылся. Опомнились тут конвои и на главстаршину, а тот раз-з - и через забор. Только его видели.

Старик, обжигая пальцы, сделал последнюю затяжку и с сожалением загасил о тумбу огонек догоревшей цигарки.

- С того дня, значит, и началось это, - немного помолчав, продолжал он. - Как станет в порту какое фашистское судно с важным грузом, так вскорости на нем взрыв происходит.

Под ногой дель Сарто хрустнул песок. Галка искоса посмотрела на него. Он стоял рядом, облокотясь на ноздреватый валун, который едва доставал ему до плеча, и внимательно прислушивался к рассказу. Ему были хорошо видны сидящие на причале ребята и старик. Галке же, чтобы видеть их, приходилось все время подниматься на носки.

- И что только не делали эсэсы, - рассказывал старик, - и охрану на всем берегу день и ночь держали, и водолазов своих кругом кораблей порасставляли - ничего не помогает. Взрываются ихние корабли в порту - и все тебе.

- А при чем тут главстаршина? - спросил старший паренек.

- «При чем, при чем», - заворчал дед. - Неужто не ясно? Его это работа! Люди сказывают - он до войны лучшим водолазом на всем флоте был.

- Ты же раньше говорил, что он минер, - опять перебил его паренек.

- Не говорил я этого.

- Говорил, дед, я слышал, - подтвердил белобрысый мальчишка.

- Не говорил! - рассердился старик и топнул ногой о настил. - Ишь, моду взяли старшим перечить! Не говорил - и все. Водолаз он, а не минер.

Дель Сарто наступил на ракушку, и она громко треснула. Вихрастый парнишка обернулся и, заметив возвышающуюся над валуном форменную фуражку, испуганно толкнул старика.

- Тикаем, дед! Фрицы!

- Пожалуй, пора возвращаться, - сказал дель Сарто, отходя от камня. - Синьорина Мартинелли и ваш супруг, вероятно, уже ищут нас.

Галка едва сдерживала охватившее ее волнение. Рассказ старика, во многом путанный и щедро разбавленный нехитрой фантазией, напомнил ей события, невольной свидетельницей которых она была не так давно: короткую схватку в греческой кофейне, бегство человека в форме румынского офицера, рьяные, но безуспешные поиски его; а спустя некоторое время - новые взрывы в порту и приглушенные разговоры о таинственных водолазах-подрывниках. Все эти события Галка уже пережила однажды, и само по себе упоминание о них, конечно, не взволновало бы ее сейчас, если бы не…

Она пристально посмотрела на идущего рядом дель Сарто и снова - уже второй раз за последние полчаса - попыталась вспомнить все подробности его появления в городе. Когда же это было? Ну, да! В тот день, когда после двухмесячного затишья в порту был взорван транспорт, который незадолго перед этим подобрал дель Сарто в море.

- Что вы так смотрите на меня? - спросил дель Сарто, и ей показалось, что эту фразу он произнес без обычного акцента, к которому она успела привыкнуть.

- Пытаюсь угадать, какое впечатление произвел на вас рассказ старика.

- Вы не угадаете. Я сам еще не пойму, чем привлекла меня эта легенда. Вероятно, тем, что мы присутствовали при ее рождении. Ведь события, о которых она повествует, в действительности еще не имеют конца.

- А вы хотели бы знать, чем они кончатся? - быстро спросила Галка.

- О, я бы дорого за это дал, - почему-то усмехнулся дель Сарто.

Кулагин встретил их быстрым взглядом - поднял и тотчас же опустил глаза. Он сидел на берегу в тени большого камня и читал прихваченный из дому томик Шекспира. Шагах в десяти от него, подложив под голову ласты, лежала Вильма.

Галка смутилась. Ей почему-то стало неловко перед Кулагиным, хотя никакой вины за собой она не чувствовала. Ведь ничего предосудительного в их прогулке с дель Сарто не было, если не считать… Впрочем, она не обязана отчитываться перед Кулагиным. Тем более, что он сам предпочел общество Вильмы.

- Вы далеко плавали? - вызывающе спросила она Сергея.

- Метров на восемьсот.

- И уже вернулись?

- Двадцать минут - нормальное время для полуторакилометрового заплыва. - Кулагин, прищурясь, смотрел на нее. - А по берегу это расстояние можно покрыть и в более короткий срок.

Намек был слишком понятен. Галка вспыхнула и чуть было не наговорила «мужу» дерзостей, но в этот момент дель Сарто окликнул их. Он уже взобрался на скалу, где они недавно завтракали.

- Идите сюда. Я хочу сфотографировать вас на фоне тех камней. Получится великолепный снимок.

Галка отказалась.

- У меня ужасный вид. Волосы растрепались, и нос обгорел. Не хочу.

Подошла Вильма и, подбоченясь, стала перед объективом.

- Синьор каперанг, сфотографируйте меня. У меня тоже ужасный вид, но на лучший я в ближайшее время не рассчитываю.

Затем она взяла у дель Сарто аппарат и, разбежавшись, ловко перепрыгнула на соседнюю конусообразную скалу. Быстро взобравшись по крутому склону на самый верх, она выпрямилась, едва удерживаясь на остроконечном выступе.

- Вильма, слезай! Упадешь! - испугавшись за нее, крикнула Галка.

- Падшие женщины теперь в моде, - откликнулась Вильма. - Станьте ближе друг к другу. Начинаются съемки с птичьего полета.

Она попыталась направить объектив вниз, но, покачнувшись, взмахнула руками. При этом дельсартовский аппарат вырвался из руки, и, описав в воздухе дугу, полетел в море. Вильма подогнула колени и отвела руки назад.

- Синьорина Мартинелли, не смейте этого делать! - предостерегающе крикнул дель Сарто. Но было поздно - Вильма прыгнула вслед за аппаратом с десятиметровой высоты. Дель Сарто, Галка и Кулагин подбежали к воде. Скала, на которой они стояли, поднималась над поверхностью моря сравнительно невысоко - метра на полтора, зато ее подножие едва угадывалось в темно-голубой толще воды. Вильма прыгнула удачно. Было видно, как она, быстро работая ногами, опускается на дно. Галка машинально отсчитывала секунды. 30… 35… 40… 50… Здесь было очень глубоко. Искаженное изломанным светом тело итальянки где-то далеко внизу метнулось испуганной рыбой и стремительно понеслось вверх. Вильма вынырнула на поверхность и судорожно глотнула воздух.

- Чертова прорва! - тяжело дыша, сказала она. - Вот где надо строить порт. Глубина метров пятнадцать, если не больше. И это у самого берега. Я видела аппарат. Лежит прямо здесь, подо мной. Но мне не хватило воздуха. Попробую еще раз.

- Не надо, синьорина Мартинелли, - остановил ее дель Сарто. - Это опасное упражнение. К тому же вы ставите в дурацкое положение двух здоровых мужчин, которые вынуждены безучастно наблюдать за вашими рискованными попытками.

- Синьор дель Сарто прав, - поддержал его Кулагин и неожиданно для всех прыгнул со скалы.

Галка только пожала плечами. Ей даже стало неловко за него. Она была уверена, что Сергей не достигнет дна. Трудно было предположить, что ему удастся то, что не удалось такой опытной пловчихе, как Вильма. Но все же Галка принялась отсчитывать секунды. 20… 25… 30… 40….. Она видела, как Сергей идет ко дну. Потом он вдруг исчез. Очевидно, его скрыл подводный выступ скалы. 50… 55… Галка начала волноваться. 60… 65….. Она встревоженно посмотрела на дель Сарто. Тот уже разделся и стоял на краю скалы, готовый к прыжку, но его остановил крик Вильмы.

- Идет!

Секунды через три из воды показалась голова Кулагина. Он, как недавно Вильма, жадно вдохнул воздух и поплыл к скале, В руке у него был дельсартовский «Кодак».

- Ты с ума сошел! - набросилась на него Галка.

- Действительно, Сергей Павлович, зачем вы это сделали? Бог с ним, с аппаратом, - подхватил дель Сарто, помогая Кулагину взобраться на скалу.

- Хотел доказать, что я все-таки мужчина, - усмехнулся тот, в свою очередь помогая Вильме выбраться из воды.

Дель Сарто рассмеялся.

- Но вы лишили меня возможности доказать то же самое. Однако без шуток должен сказать, Сергей Павлович, что из вас получился бы отличный ловец жемчуга. Я вот смотрю по часам: не прошло и минуты, как у вас восстановилось нормальное дыхание.

- Не забывайте, что я певец, - добродушно улыбнулся Кулагин. - У нас, певцов, легкие тренированы, пожалуй, не хуже, чем у профессиональных водолазов.

- Теперь я убедился в этом.

Стали собираться обратно. Улучив минуту, Галка сказала Кулагину:

- Ты что, хотел продемонстрировать свое мужество?

- Предположим.

- Перед кем? Перед Вильмой?

- Почему перед Вильмой? Может - перед тобой.

- Очень глупо.

- Возможно, глупо, - согласился он, но тут же спросил: - А ты всегда поступаешь умно?

Налетевший с моря легкий бриз поднял невысокую, но крутую волну. На обратном пути катер то и дело подпрыгивал и шумно шлепался днищем о воду. Рев мотора заглушал все иные звуки. Только у входа в бухту Зеленого мыса дель Сарто сбавил обороты, и завывающий рев перешел в мерный рокот.

Вильма, всю дорогу жавшаяся к борту, придвинулась к Галке и нерешительно тронула ее за плечо.

- Не сердись на меня. Я сама не знаю, что делаю и говорю последние дни. Порой мне кажется, что я начинаю сходить с ума.

- Я не сержусь. - Галка повернулась к ней. - Но там, за камнем, я хотела тебе сказать, что от войны нельзя убежать. Она найдет тебя и в Италии, в твоем доме.

Вильма удивленно подняла черные, красиво очерченные брови.

- Странная ты, Галина, - сказала она. - Не пойму я тебя.

- А ты сначала себя пойми, - буркнула Галка, досадуя, что не может сказать итальянке все то, что само просилось на язык.

Катер подходил к базе итальянского отряда. На темном фоне высоких, круто обрывающихся в воду скал, что с двух сторон стискивали бухту, можно было различить силуэт большого гидроплана. За пирсом торчали радиомачты торпедных катеров.

На берегу их встретил Равера. Дель Сарто приказал отвезти гостей домой. Стали прощаться. Дель Сарто сказал, что обязательно придет в воскресенье в клуб моряков. Вильма протянула Галке руку, но затем вдруг порывисто обняла ее.

- Вечером в воскресенье я улетаю домой. Возможно, мы с тобой не увидимся. Прощай. Еще раз прошу - не сердись на меня. Поверь - я желаю тебе добра. Пусть бог - если это еще зависит от него - пошлет тебе счастье. Я буду просить его об этом.

- Приходи на спектакль, - пригласила ее Галка. - Мы играем в воскресенье днем. Ты успеешь.

- Спасибо, но я не приду. У меня в воскресенье много дел. - Она поцеловала Галку. Прощаясь с Кулагиным, Вильма протянула ему ласты.

- Когда мы плавали, вы сказали, что хотели бы иметь эти лягушечьи протезы. Берите. Это за фотоаппарат. Берите, берите. Они мне уже не понадобятся…