Глава первая

– Чтобы зарабатывать на жизнь в качестве настоящего гонца, – любил говаривать Аплегатт поступающим на службу юнцам, – требуются, во-первых, золотая голова и, во-вторых, железная задница. Золотая голова, – поучал Аплегатт молодых гонцов, – необходима, поскольку под одеждой, в привязанной к голой груди плоской кожаной суме гонец возит только малозначительные сообщения, которые, не опасаясь, можно доверить ненадежной бумаге либо пергаменту. По-настоящему же важные, секретные известия, от которых многое зависит, гонец должен запомнить и повторить кому следует. Слово в слово. А это порой бывают непростые слова. Их и выговорить-то трудно, не то что запомнить. А чтобы запомнить и, повторяя, не ошибиться, надобна воистину золотая голова.

Что же касается железной задницы, так это любой гонец очень даже скоро почувствует сам, стоит ему провести в седле три дня и три ночи, протрястись сто, а то и двести верст по большакам, а ежели понадобится, то и по бездорожью. Ну, само собой, сидишь в седле не беспрерывно, иногда слезаешь, чтобы передохнуть. Потому как человек может выдержать многое, а лошадь – нет. Но когда после передышки снова заберешься в седло, то кажется, что зад в голос вопит: «Спасите, убивают!»

– А кому в наше время нужны конные гонцы, господин Аплегатт? – иногда удивлялись молодые люди. – К примеру, из Венгерберга до Вызимы никому не доскакать быстрее, чем в четыре-пять дней, даже на самом что ни на есть резвом скакуне. А сколько времени понадобится чародею, чтобы из того же Венгерберга переслать магическое сообщение в Вызиму? Полчаса, а то и меньше. У гонца конь может сбить ногу. Его могут прикончить разбойники или «белки», разорвать волки или грифы. Был гонец, и нет гонца. А чародейское сообщение завсегда дойдет, дороги не попутает, не запоздает и не затеряется. К чему гонцы, коли при каждом королевском дворе есть чародеи? Нет, господин Аплегатт, теперь гонцы уже не нужны.

Какое-то время Аплегатт тоже думал, что больше он не пригодится. Ему было тридцать шесть. Ростом, правда, он не выдался, но был силен и жилист, работы не чурался, и голова была у него, разумеется, золотая. Мог он найти другую работу, чтобы прокормить себя и жену, отложить немного деньжат на приданое двум незамужним пока дочерям, мог по-прежнему помогать замужней, мужу которой, безнадежному недотепе, постоянно не везло в делах. Но Аплегатт не хотел и не представлял себе другой работы. Он был королевским конным гонцом.

И вдруг, после долгого мучительного бездействия и никомуненужности, Аплегатт снова потребовался. По большакам и лесным просекам застучали конские копыта. Гонцы, как в добрые старые времена, опять принялись бороздить краину, разнося известия от города к городу.

Аплегатт знал, в чем тут дело. Он видел много, а слышал и того больше. От него требовалось незамедлительно стереть из памяти содержание переданного сообщения, забыть о нем так, чтобы не вспомнить даже под пытками. Но Аплегатт помнил. Помнил и знал, почему короли вдруг перестали обращаться к магии и магикам. Сообщения, которые перевозили гонцы, должны были оставаться тайной для чародеев. Короли вдруг не стали доверять магикам, перестали поверять им свои секреты.

Почему так неожиданно охладела дружба королей и чародеев, Аплегатт не знал, да и не очень-то хотел знать. И короли, и магики, по его мнению, были существами непонятными, непредсказуемыми – особенно когда наступали трудные времена. А того, что наступили трудные времена, не заметить было невозможно, разъезжая от города к городу, от замка к замку, от королевства к королевству.

Дороги были забиты военными. По большакам пылили колонны пехотинцев и конников, а каждый встречный начальник был возбужден, взволнован, обидчив и так важен, будто судьбы мира зависели от него одного. Города и замки тоже были полны вооруженного люда, день и ночь там кипела лихорадочная суета. Обычно незаметные бургграфы и кастеляны теперь без устали метались по дворам и стенам замков, злые, словно осы перед бурей, орали, сквернословили, отдавали приказы (забывая проверить их исполнение), раздавали пинки и зуботычины. К крепостям и гарнизонам днем и ночью тянулись колонны тяжело груженных телег, навстречу им быстро и легко шли уже пустые обозы. На дорогах вздымали облака пыли перегоняемые прямо с пастбищ горячие трехлетки. Не привыкшие к удилам и вооруженному седоку лошади пользовались последними днями свободы, создавая погонщикам массу дополнительных хлопот, а другим пользователям дорог – немало забот.

Одним словом, в жарком неподвижном воздухе висела война.

Аплегатт приподнялся на стременах, осмотрелся. Внизу, у подножия взгорья, поблескивала река, круто извиваясь меж луговин и куп деревьев. За рекой, на юге, раскинулись леса. Гонец прижал пятками лошадь.

Время торопило.

Он был в пути уже два дня. Королевский приказ и почта застали его в Хагге, где он отдыхал после возвращения из Третогора. Из крепости выехал ночью, рысью прошел по большаку вдоль левого берега Понтара, перед рассветом пересек границу с Темерией, а теперь, в полдень второго дня, уже был на берегу Исмены. Если б король Фольтест оказался в Вызиме, Аплегатт вручил бы ему послание еще минувшей ночью. К сожалению, короля не было в столице, он пребывал на юге страны, в Мариборе, почти в двух сотнях верст от Вызимы. Аплегатт знал об этом, потому в районе Белого Моста оставил ведущий на запад большак и поехал лесами в сторону Элландера. Он немного рисковал. В здешних лесах разбойничали «белки» – эльфьи бригады, скоя’таэли, и горе тому, кто попадал им в руки либо нарывался на стрелу. Но королевский гонец вынужден рисковать. Служба такая.

Аплегатт легко преодолел реку – с июня не было дождей, и вода в Исмене заметно спала. Придерживаясь опушки леса, добрался до дороги, ведущей из Вызимы на юго-восток, в сторону краснолюдских медеплавилен, кузниц и поселков в массиве Махакам. По дороге тащились телеги, их то и дело опережали конные разъезды. Аплегатт облегченно вздохнул. Где людно – нет скоя’таэлей. Кампания против восставших эльфов тянулась в Темерии уже год, преследуемые по лесам «беличьи» бригады разбились на мелкие группы, а мелкие группы держались вдали от шумных дорог, и засад на них не устраивали.

К вечеру он уже был на западной границе княжества Элландер, у развилки вблизи деревушки Завада, оттуда прямая и безопасная дорога вела на Марибор – сорок две версты мощеным людным трактом. На развилке пристроилась корчма. Он решил передохнуть и дать отдых лошади. Знал, что если выехать на заре, то, даже не особенно утомляя кобылку, можно будет еще до захода солнца увидеть серебряно-черные флаги на красных крышах башен мариборского замка.

Он расседлал кобылу и, отпустив слугу, сам протер ее. Аплегатт был королевским гонцом, а королевские гонцы никому не позволяют прикасаться к своим лошадям. Съел внушительную порцию яичницы с колбасой и четвертушку пеклеванного хлеба, запил квартой пива. Послушал сплетни. Самые разные. В корчме останавливались путешественники со всех сторон света.

В Доль Ангре снова заварушка, снова отряд лирийской кавалерии столкнулся на границе с нильфгаардским разъездом. Мэва, королева Лирии, опять на весь мир обвинила Нильфгаард в провокациях и попросила помощи у короля Демавенда из Аэдирна. В Третогоре свершилась публичная экзекуция реданского барона, который тайно сносился с эмиссарами нильфгаардского императора Эмгыра. В Каэдвене объединившиеся в большую группу подразделения скоя’таэлей учинили резню в форте Лейда. В ответ население Ард Каррайга устроило погром, истребив почти четыре сотни живших в столице нелюдей.

В Темерии, рассказали едущие с юга купцы, среди цинтрийских эмигрантов, собранных под штандарты маршала Виссегерда, царит печаль и траур, ибо подтвердилось страшное сообщение о смерти Львенка, княжны Цириллы, последней из рода королевы Калантэ, Львицы из Цинтры.

Было поведано еще несколько страшных и зловещих историй. Например, что в некоторых местностях коровы вдруг стали давать кровь, а не молоко, а на рассвете люди видели в тумане Деву Мора, предвестницу жуткой гибели. В Бругге, в районах леса Брокилон, заповедного королевства лесных дриад, объявился Дикий Гон, галопирующее по небесам скопище ведьм, а Дикий Гон, каждому ведомо, всегда предвещает войну. С полуострова Бремервоорд заметили призрачный корабль, а на его борту – привидение черного рыцаря в шлеме с крыльями хищной птицы…

Дальше гонец прислушиваться не стал, он был сильно утомлен. Отправился в общую ночлежную комнату, колодой повалился на подстилку и уснул.

Поднялся на заре. Выйдя во двор, немного удивился – оказалось, что он не первым собрался в путь, а такое случалось не часто. У колодца стоял оседланный гнедой жеребец, рядом в корыте мыла руки женщина в мужской одежде. Услышав шаги Аплегатта, она обернулась, мокрыми руками собрала и отбросила на спину буйные черные волосы. Гонец поклонился. Женщина слегка кивнула.



Входя в конюшню, он чуть не столкнулся со второй ранней пташкой – молоденькой девушкой в бархатном берете, выводившей в этот момент серую в яблоках кобылу. Девушка потирала лицо и зевала, прижавшись к боку лошади.

– Ой-ёй, – буркнула она, проходя мимо гонца. – Точно, усну в седле… Усну… Аауауа…

– Холод разбудит, когда кобылку разгонишь, – вежливо сказал Аплегатт, стаскивая с балки седло. – Счастливого пути, мазелька…

Девушка повернулась и глянула на него так, словно только сейчас увидела. Глаза у нее были огромные и зеленые, как изумруды. Аплегатт накинул на лошадь чепрак.

– Счастливого пути, говорю. – Обычно он не был словоохотлив или разговорчив, но сейчас чувствовал потребность поболтать с ближним, даже если этим ближним была самая что ни на есть обычная заспанная девчонка. Может, виной тому – долгие дни одиночества на дороге, а может, то, что девчонка немного походила на его среднюю дочку.

– Храни вас боги, – добавил он, – от несчастий и дурных приключений. Вы же вдвоем, да к тому же женщины… А времена теперь недобрые. Кругом опасности поджидают на большаках…

– Опасности… – вдруг проговорила девочка странным, измененным голосом. – Опасность – тихая. Не услышишь, как налетит на серых перьях. Я видела сон. Песок… Песок был горячий от солнца…

– Что? – замер Аплегатт, прижимая к животу седло. – О чем ты, мазелька? Какой песок?

Девочка сильно вздрогнула, протерла лицо. Серая в яблоках кобыла тряхнула головой.

– Цири! – крикнула черноволосая женщина со двора, поправляя подпругу и вьюки. – Поспеши!

Девочка зевнула, глянула на Аплегатта, буркнула что-то невнятное. Казалось, она удивлена его присутствием в конюшне. Гонец молчал.

– Цири, – повторила женщина. – Заснула?

– Иду, иду, госпожа Йеннифэр!

Когда Аплегатт оседлал коня и вывел во двор, женщины и девочки там уже не было. Протяжно и хрипло пропел петух, разлаялась собака, в деревьях откликнулась кукушка. Гонец вскочил в седло. Неожиданно вспомнил зеленые глаза заспанной девочки, ее странные слова. Тихая опасность? Серые перья? Горячий песок? Не иначе как не в своем уме девка, подумал он. Множество таких сейчас встречается – спятивших девчонок, обиженных в военные дни мародерами или другими бродягами. Да, не иначе тронутая. А может, просто как следует не проснувшаяся, еще толком не пришедшая в себя? Диву даешься, какие бредни порой люди плетут на рассвете, между сном и явью…

Он снова вздрогнул, а между лопатками почувствовал боль. Помассировал плечи пятерней.

Оказавшись на мариборском тракте, он всадил коню пятки в бока и послал в галоп.

Время торопило.


В Мариборе гонец отдыхал недолго – не кончился день, а ветер уже снова свистел у него в ушах. Новый конь, чубарый жеребец из мариборских конюшен, шел ходко, вытягивая шею и метя хвостом. Мелькали придорожные вербы. Грудь Аплегатта прикрывала сума с дипломатической почтой. Зад вопиял.

– Хоть бы ты себе шею свернул, летун проклятый! – рявкнул ему вслед возница, натягивая вожжи пары, напуганной промчавшимся чубарым. – Ишь прет, будто ему смерть пятки лижет! Ну-ну, при, дурень, все едино – от костлявой не сбежишь!

Аплегатт протер слезящиеся от ветра глаза.

Вчера он передал королю Фольтесту письмо, а потом проговорил тайное послание короля Демавенда:

Демавенд – Фольтесту. В Доль Ангре все готово. Ряженые ждут приказа. Намечен срок: вторая июльская ночь после новолуния. Люди должны высадиться на том берегу спустя два дня.

Над большаком, громко каркая, летели вороны. Они летели на восток, в сторону Махакама и Доль Ангры, в сторону Венгерберга. Гонец мысленно повторил слова секретного послания, которое через него король Темерии слал королю Аэдирна:

Фольтест – Демавенду. Первое: акцию задержать. Мудрилы собрались на острове Танедд, хотят встретиться и что-то обсудить. Их Сбор может многое изменить. Второе: поиски Львенка можно прекратить. Подтвердилось: Львенок мертв.

Аплегатт ткнул чубарого пятками.

Время торопило.


Узкая лесная дорога была забита телегами. Аплегатт придержал коня, спокойно потрусил к последнему в длинной веренице возу. Сразу же сообразил, что через затор не пробиться. О том, чтобы повернуть назад, не было и речи: слишком большая потеря времени. Лезть в болотистую чащобу, чтобы обойти затор, тоже не очень улыбалось, тем более что дело шло к ночи.

– Что случилось? – спросил он возниц с последней телеги обоза, двух старичков, из которых один, похоже, дремал, а второй был мертв. – «Белки» напали? Отвечайте! Я спешу!

Не успел старикан ответить, как со стороны невидимой в лесу головы колонны послышались крики. Возницы спешно запрыгивали на телеги, хлестали лошадей и волов, сопровождая удары малоизысканными проклятиями. Колонна тяжело стронулась с места. Дремавший старичок очнулся, тряхнул бородой, чмокнул мулам и хлестнул их вожжами по крупам. Старик, казавшийся мертвым, воскрес, сдвинул на затылок соломенную шляпу и глянул на Аплегатта.

– Гляньте-ка. Он спешит. Эй, сынок, те посчастливилося. В сам час прискакал.

– И то верно, – пошевелил бородой второй старик и подстегнул мулов. – В сам час. Ежели б в полудень заехал, стоял бы с нами, ждал вольного проезду. Все мы спешим, а торчать пришлося. А как проедешь, коли тракт запёрт?

– Тракт был закрыт? Это почему же?

– Свирепый людоедец объявился, сынок. На лыцаря напал, что сам-друг со слугой ехал. Лыцарю-то вроде как чуд энтот башку вместях со шлемом оторвал, коняке кишки выпустил. Слуга успел драпануть, кричал, мол, ужасть тама одна, мол, тракт аж красным стал от кровишши.

– Что за чудовище-то? – спросил Аплегатт, сдерживая коня, чтобы продолжить разговор с возницами едва волочившейся телеги. – Дракон?

– Не-а, не дракон, – встрял второй старичок, тот, что в соломенной шляпе. – Говорят, мандыгор аль как-то этак. Слуга болтал, мол, летучий стервь, страсть какой жуткий. А уж ярый – мочи нету! Слуга думал, сожрет лыцаря и улетит, ан где тама! Уселси на дороге, курвишше, и сидит, шипит, зубишшами клацает. Ну вот и закупорил дорогу, навроде как пробка флягу, потому как ежели кто подъезжал и чуду энту видел, тут же воз бросал и деру. Возов понабралося с полверсты, а кругом, сам видишь, болоты, сынок, пушша и трясина, ни объехать, ни завернуть. Вот и стоим, стало быть.

– Столько народу, – фыркнул гонец, – а стояли как столбы какие! Надо было топоры хватать да колья и согнать зверюгу с дороги, а то и прибить.

– Оно, конешным делом, пробовали. Некоторые, – сказал державший вожжи старичок, подгоняя мулов, потому что колонна двинулась быстрее. – Трое краснолюдинов из купецкой стражи, а с ими четверо новобранцев, что в Каррерас в крепость шли, в войско. Краснолюдов бестия покалечила, а новобранцы…

– Сбегли, – докончил второй старичок, после чего сочно и далеко сплюнул, попав точно между крупами мулов. – Сбегли, едва энту мандыгорину узрели. Один вроде бы в штаны наклал. О, глянь, глянь, сынок, это он! Вона там!

– Еще чего, – занервничал Аплегатт, – засранца мне собрались показывать? Не интересуюсь…

– Да нет! Чудишше! Убитое чудишше. Солдаты на фуру кладут. Видишь?

Аплегатт приподнялся на стременах. Несмотря на опускающиеся сумерки, через головы любопытных увидел, как солдаты поднимают огромную бледно-желтую тушу. Крылья летучей мыши и скорпионий хвост чудовища бессильно волочились по земле. Гакнув, солдаты подняли тушу повыше и свалили на воз. Запряженные в воз лошади, взволнованные запахом крови и падали, заржали, дернули дышло.

– Не стоять! – рявкнул на старичков командовавший солдатами десятник. – Дальше! Не загораживать проезд!

Дедок подогнал мулов, воз подскочил на выбоинах. Аплегатт ткнул коня пяткой, поравнялся с ними.

– Похоже, солдаты бестию прикончили?

– Куды там, – возразил старичок. – Солдаты, как пришли, только на людей орали да ругались. То – стой, то – оттяни назад, то то, то другое. К чуду-то не больно спешили. Послали за ведьмаком.

– Ведьмаком?

– Ну да, – подтвердил второй старичок. – Которому-то из них припомнилося, будто он в деревне ведьмака видел, вот и послали за им. Опосля он проезжал мимо нас. Волос белый, морда отвратная и крепкий меч за спиной. И часу не прошло, как спереду кто-то крикнул, мол, щас можно будет ехать, потому как ведьмак бестию укотрупил. Тута наконец тронулися мы, и аккурат, сынок, ты заявился!

– Хм, – задумчиво проговорил Аплегатт. – Сколько лет по дорогам гоняю, а ведьмака еще не встречал. Кто-нибудь видел, как он то чудовище уделывал?

– Я видел! – крикнул паренек с расчехранной шевелюрой, подъезжая с другой стороны телеги. Ехал он без седла, управлял худой клячей с помощью уздечки. – Все видел! Потому как рядом с солдатами был, в самом переду!

– Гляньте-ка на него, – фыркнул старик с вожжами. – Молоко на губах не обсохло, а умничает – страх! А хлыста не хошь?

– Оставьте его, отец, – бросил Аплегатт. – Скоро развилок, оттуда я на Каррерас пойду, а сначала хотелось бы знать, как оно было с тем ведьмаком. Давай выкладывай, малый.

– А было оно так, – быстро начал парень, двигаясь шагом вровень с телегой, – что прибыл тот ведьмак к войсковому командиру. Сказал, что звать его Герант. Командир ему на то: мол, как звать, так и звать, лучше пусть за дело берется. И показал, где чудовище сидит. Ведьмак подошел ближе, поглядел малость. До чудовища было шагов сто, может, меньше, но он только сдаля глянул и сразу говорит, мол, это исключительно агромадный мантихор и что он его прибьет, ежели ему двести крон заплатят.

– Двести крон? – зашелся второй старичок. – Он што, сдурел?

– То же ему и командир сказал, только малость погрубше. А ведьмак на то: мол, столько это стоит и что ему-де все едино, пусть чудовище сидит на дороге хоть до Судного дня. Командир в ответ, что столько не заплатит, лучше погодит, пока чудо само улетит. Ведьмак ему: мол, не улетит, потому как оно голодное и злое. А ежели улетит, то тут же обратно возвернется, потому как это его охотничья тера… терера… тория.

– А ты, сопляк, не балаболь! – разозлился старичок, без видимого результата пытаясь высморкаться в пальцы, в которых одновременно держал вожжи. – Говори, как оно было…

– А я чего? Ведьмак говорит: не улетит чудовище, а будет всю ночь убитого лыцаря глодать поманеньку, потому как лыцарь в железе, трудно его выковыривать изнутря-то. Тут подошли купцы и ну ведьмака уламывать: и так, и этак, мол, скинутся и сто крон ему дадут. А ведьмак в ответ, что бестия-де зовется мантихор и сильно опасна, а свои сто крон купцы могут запихать себе в задницу, он шею подставлять задарма не намерен. Ну тут командир рассерчал и говорит: мол, такова, значит, собачья и ведьмачья доля – шею подставлять, а задница не для крон сделана, а к сранью приспособлена. А купцы, видать, боялися, что ведьмак тоже разозлится и уйдет, потому как согласились на сто пятьдесят. Ну ведьмак меч достал и отправился по тракту к тому месту, где чуда сидела. А командир, видать, со зла, шагнул след за ним, на землю сплюнул и говорит, что таких выродков адовых незнамо почему земля носит. Один купец ему на то, что коли б войско заместо того, чтоб по лесам за эльфами гоняться, страховидлов с дорог выгоняло, то и ведьмаки не нужны были бы, и что…

– Заткнись, – прервал старичок, – и давай выкладывай, что видал.

– Я, – похвалился парень, – ведьмакову кобылу стерег, каштанку со стрелкой белой.

– Хрен с ней, с кобылой! А как ведьмак чудишше забивал, видел?

– Эээ, – затянул парень. – Не видел… Меня назад прогнали. Все в голос орали и коней пугали, тогда…

– Я сказал, – презрительно сплюнул дедок, – ни фига ты не видел, сопляк.

– Ведьмака видел, когда он вернулся, – захорохорился паренек. – А командир, который на все смотрел, сбледнул с лица и тихо проговорил солдатам, что энто не иначе как чары магические либо эльфьи фокусы и что обнаковенный человек так быстро мечом махать не сумеет… А ведьмак взял у купцов деньги, уселся на кобылу и уехал.

– М-да, – протянул Аплегатт. – Куда поехал? По тракту к Каррерасу? Если да, то, может, догоню. Хоть гляну на него…

– Не-а, – сказал паренек. – Он с развилка в сторону Дорьяна двинул. Спешил сильно.


Ведьмаку редко что-нибудь снилось, да и те редкие сны он, проснувшись, не помнил. Даже кошмары – а обычно это кошмары и были.

На сей раз тоже был кошмар, но на сей раз ведьмак запомнил по крайней мере фрагмент. Из клубка каких-то неясных, но беспокоящих фигур, странных, зловещих сцен и непонятных, но навевающих ужас слов и звуков неожиданно вылущился четкий и чистый образ Цири. Не такой, какой он помнил по Каэр Морхену. Ее пепельные, развевающиеся в галопе волосы были длиннее – такие, как тогда, при первой встрече в Брокилоне. Когда она – во сне – проносилась мимо, он хотел крикнуть, но не мог издать ни звука. Хотел броситься за ней, но ему чудилось, будто он по пояс увяз в густеющей смоле. А Цири, казалось, не видит его, уносится дальше, в ночь, скрывается между покореженными ольхами и вербами, а деревья словно живые размахивают ветвями. И тут он увидел, что ее преследуют, что вслед за нею мчится вороной конь, а на нем – всадник в черных доспехах и шлеме, украшенном крыльями хищной птицы.

Геральт не мог ни пошевелиться, ни крикнуть. Мог только смотреть, как крылатый рыцарь догоняет Цири, хватает за волосы, стаскивает с седла и мчится дальше, волоча ее за собой. Он мог только смотреть, как лицо Цири синеет от боли, а изо рта ее вырывается беззвучный крик. Проснуться! – приказал он себе, не в силах выносить кошмар. Проснуться! Проснуться немедленно!

Он проснулся.

Долго лежал неподвижно, заново переживая сон. Вытянул из-под подушки мешочек, быстро пересчитал десятикроновки. Сто пятьдесят за вчерашнего мантихора. Пятьдесят за мгляка, которого убил по просьбе войта из деревушки под Каррерасом. И пятьдесят за оборотня, которого ему указали поселенцы из Бурдорфа.

Пятьдесят за оборотня – работа была легкой. Оборотень не защищался. Загнанный в пещеру, из которой не было выхода, он упал на колени и молча ожидал удара мечом. Ведьмаку было его жаль.

Но ему нужны были деньги.

Не прошло и часа, как он уже ехал по улицам города Дорьяна в поисках знакомого переулка и знакомой вывески.


Вывеска гласила: «Кодрингер и Фэнн. Консультации и юридические услуги». Однако Геральт прекрасно знал, что занятия Кодрингера и Фэнна имели в принципе очень мало общего с законом, у самих же партнеров была масса причин избегать любого контакта как с законом, так и с его представителями. Не менее серьезно ведьмак сомневался и в том, что кто-либо из клиентов, посещавших контору, вообще знал, что означает слово «консультации».

На нижний этаж с улицы входа не было – были только солидно запертые ворота, вероятно, ведущие в сарай с телегами или в конюшню. Чтобы добраться до дверей, требовалось обойти дом сзади, войти на грязный, полный кур и уток двор, оттуда подняться по лесенке, а затем пройти по узкой галерейке к темному коридору. Только тогда посетитель оказывался перед крепкими, окованными железом дверями красного дерева, украшенными большой латунной колотушкой в форме львиной головы.

Геральт постучал и сразу же отступил. Он знал, что вмонтированный в двери механизм может выстрелить через скрытые в оковке отверстия двадцатидюймовыми железными стрелами. Теоретически стрелы вылетали из дверей только в том случае, когда кто-либо пытался алхимичить с замком или же когда Кодрингер либо Фэнн нажимали на спусковое устройство, но Геральт уже не раз убеждался, что безотказных механизмов не существует и порой они действуют даже тогда, когда действовать, казалось бы, не должны. И наоборот.

Видимо, в дверях было какое-то – скорее всего чародейское – приспособление, опознающее гостей. После того как посетитель ударял колотушкой, никто изнутри никогда ни о чем не спрашивал и не требовал, чтобы ему отвечали. Двери отворялись, и в них появлялся Кодрингер, и никогда – Фэнн.

– Привет, – сказал Кодрингер. – Входи. Незачем так прижиматься к стенке: я размонтировал защиту. Несколько дней назад с ней что-то приключилось, она ни с того ни с сего заработала и продырявила старьевщика. Входи смело. У тебя дело ко мне?

– Нет. – Ведьмак вошел в просторные мрачные сени, в которых, как всегда, слегка отдавало кошкой. – Не к тебе. К Фэнну.

Кодрингер расхохотался, утверждая ведьмака в подозрении, что Фэнн – фигура стопроцентно мифическая, служившая лишь тому, чтобы вводить в заблуждение судебных приставов, прево, сборщиков налогов и прочих ненавистных Кодрингеру личностей.

Они вошли в контору, в которой было посветлее: комната располагалась на втором этаже, и в солидно зарешеченные окна большую часть дня светило солнце. Геральт занял стул, предназначенный для клиентов. Напротив за дубовым столом раскинулся в мягком кресле Кодрингер, велевший именовать себя «юристом», человек, для которого не существовало ничего невозможного. Если у кого-то возникали затруднения, заботы, проблемы – он шел к Кодрингеру. И тут же получал на руки доказательства непорядочности и злоупотреблений компаньонов или банковский кредит без обеспечения и гарантий. Единственный в длинном списке кредиторов взыскивал наличность с фирмы, объявившей себя банкротом. Получал наследство, несмотря на то, что богатый дядюшка грозился не оставить ему ни медяка. Выигрывал процесс о наследстве, потому что даже самые близкие родственники неожиданно снимали претензии. Сын клиента выходил из тюрьмы либо освобожденный от обвинений на основании неопровержимых доказательств, либо ввиду отсутствия таковых, ибо, если даже доказательства в свое время и существовали, они таинственным образом исчезали, а свидетели наперебой отказывались от прежних показаний. Охотник за приданым, пытающийся заарканить дочку, неожиданно обращал свои интересы на другую. Любовник жены или соблазнитель дочери в результате несчастного случая получал переломы трех конечностей, в том числе по меньшей мере одной верхней. Заклятый враг или иной столь же неудобный тип переставал вредить – как правило, он пропадал без следа. Да, если у кого-то были проблемы, он ехал в Дорьян, быстренько бежал в фирму «Кодрингер и Фэнн» и стучался в двери красного дерева. В дверях возникал «юрист» Кодрингер, невысокий, щуплый, седовласый, с нездоровой кожей, какая бывает у человека, редко выходящего на свежий воздух. Кодрингер приглашал в контору, усаживался в кресло, брал на колени большущего черно-белого кота и поглаживал его. Оба – Кодрингер и котяра – осматривали клиента неприятным, вызывающим беспокойство взглядом желто-зеленых глаз.

– Я получил твое письмо. – Кодрингер и кот бросили на ведьмака желто-зеленые взгляды. – Посетил меня также и Лютик. Он проезжал через Дорьян несколько недель назад. Рассказал кое-что о твоих заботах и горестях. Но очень мало. Слишком мало.

– Правда? Ты меня удивляешь. Это первый известный мне случай, когда Лютик не сказал слишком много.

– Лютик, – Кодрингер не улыбнулся, – мало сказал, потому что и знал мало. А сказал меньше, чем знал, потому что попросту кое о чем ты ему говорить запретил. Откуда такое недоверие? Причем к коллеге?

Геральт едва заметно вздохнул. Кодрингер собирался сделать вид, будто не заметил, но не смог, потому что заметил кот. Широко раскрыв глаза, кот обнажил белые клыки и почти беззвучно зашипел.

– Не раздражай кота, – сказал «юрист», успокаивая животное. – Тебе не понравилось слово «коллега»? Но это же правда. Я тоже своего рода ведьмак. Я тоже освобождаю людей от чудовищ и чудовищных забот. И тоже делаю это за деньги.

– Есть некоторая разница, – проворчал Геральт под все еще недружелюбным взглядом кота.

– Есть, – согласился Кодрингер. – Ты – ведьмак анахроничный, а я ведьмак современный, идущий в ногу со временем. Поэтому вскоре ты останешься без работы, а я буду процветать. Выворотней, стрыг, эндриаг и вурдалаков в мире не останется. А сукины дети будут всегда.

– Но ты-то в основном избавляешь от хлопот именно сукиных детей, Кодрингер. Запутавшиеся в несчастьях бедняки не в состоянии оплатить твои услуги.

– Твои – тоже. Бедняки никогда ничего оплатить не в состоянии. Это им не по силам. Потому они и остаются бедняками.

– Удивительная логика! А уж новая – дух захватывает.

– Таково свойство истины – захватывать дух. А истина-то именно в том, что базу и опору нашей с тобой профессии составляют сукины дети. С той только разницей, что твои уже почти реликт, а мои – реальны и набирают силу.

– Хорошо, хорошо. Давай ближе к делу.

– Давно пора, – кивнул Кодрингер, поглаживая кота, который напрягся и громко замурлыкал, впиваясь когтями ему в колено. – И покончим с делами в порядке их значимости. Первое: мой гонорар, коллега ведьмак, составляет двести пятьдесят новиградских крон. Ты располагаешь такой суммой? Или тоже относишься к запутавшимся в заботах и хлопотах беднякам?

– Сначала проверим, заработал ли ты столько.

– Проверку, – холодно сказал «юрист», – ограничь исключительно собственной персоной и поспеши. А когда уже проверишь, выкладывай деньги на стол. Вот тогда и перейдем к следующим, менее важным вопросам.

Геральт отвязал от пояса мешочек и со звоном бросил на стол. Кот мгновенно спрыгнул с колен хозяина и сбежал. «Юрист» спрятал мешочек в ящик стола, не проверяя содержимого.

– Ты спугнул кота, – сказал он с явным укором.

– Прости. Думал, звон монет – последнее, что может его спугнуть. Говори, что удалось узнать.

– Риенс, – начал Кодрингер, – который тебя так интересует, фигура довольно таинственная. Мне удалось установить лишь, что два года он провел в школе чародеев в Бан Арде. Его вытурили оттуда, прихватив на мелких кражах. У школы, как обычно, ожидали вербовщики из каэдвенской разведки. Риенс дал себя завербовать. Что он делал для разведки Каэдвена, мне установить не удалось. Но выкидышей из школы чародеев обычно натаскивают на убийц. Сходится?

– Тютелька в тютельку. Продолжай.

– Следующая информация из Цинтры. Господин Риенс сидел там в кутузке. Во времена правления королевы Калантэ.

– За что?

– Представь себе, за долги. Сидел недолго, кто-то его выкупил, выплатив долги вместе с процентами. Операция была осуществлена через банк анонимным доброхотом. Я пытался проследить, от кого шли деньги, но после четырех банков сдался. Риенса выкупил профессионал. И ему очень важна была анонимность.

Кодрингер замолчал, тяжело раскашлялся, приложив платочек ко рту.

– И вдруг сразу по окончании войны господин Риенс появился в Соддене, в Ангрене и в Бругге, – продолжил он после недолгой паузы, вытерев губы и взглянув на платочек. – Изменившийся до неузнаваемости, во всяком случае, в смысле поведения и количества наличных, которыми сорил налево и направо. Потому что ежели говорить об имени, то наглец не перетрудился – продолжал пользоваться именем «Риенс». И как Риенс предпринял интенсивные поиски некоей особы, вернее, особки. Навестил друидов из ангренского Круга, тех, что приютили сирот войны. Тело одного друида через некоторое время нашли в ближайшем лесу, изуродованное, со следами пыток. Потом Риенс появился в Заречье…

– Знаю, – прервал Геральт. – Знаю, что он сделал с семьей кметов из Заречья. За двести пятьдесят крон я рассчитывал на большее. Пока что новостью для меня была лишь информация о школе чародеев и каэдвенской разведке. Остальное знаю. Знаю, что Риенс – беспощадный убийца. Знаю, что он наглый прохвост и мерзавец, не пытающийся даже брать себе фальшивые имена. Знаю, что работает по чьему-то поручению. По чьему, Кодрингер?

– По поручению какого-то чародея. Этот чародей выкупил его из каталажки. Ты сам сказал, а Лютик подтвердил, что Риенс пользуется магией. Настоящей магией – не фокусами, которые мог бы знать как бывший школяр. Стало быть, кто-то его поддерживает, снабжает амулетами, скорее всего обучает втайне. Некоторые из официально практикующих магиков имеют таких секретных учеников и фактотумов для вершения нелегальных либо грязных делишек. На их жаргоне нечто подобное называется «ходить на поводке».

– Ходя на чародейском поводке, Риенс воспользовался бы камуфлирующей магией. А он не меняет ни имени, ни внешности. Не стал даже осветлять кожу после ожога, которым его наградила Йеннифэр.

– Это-то и подтверждает, что он ходит на поводке! – Кодрингер закашлялся, отер губы платочком. – Потому что чародейский камуфляж – никакой не камуфляж, только дилетанты применяют нечто подобное. Если бы Риенс скрывался под магическим покровом либо иллюзорной маской, об этом просигналил бы всякий магический аларм, а такие алармы сейчас имеются практически во всех городских воротах. А чародеи улавливают иллюзорные маски безошибочно. В любом скоплении народа, в самой большой толчее Риенс обратил бы на себя внимание каждого чародея так, словно из ушей у него пышет огонь, а из задницы прут клубы дыма. Повторяю: Риенс действует по распоряжению чародея и действует так, чтобы не привлекать к себе внимания других чародеев.

– Некоторые считают его нильфгаардским шпионом.

– Знаю. Например, Дийкстра, шеф реданской разведки. Дийкстра ошибается редко, поэтому можно принять, что и на этот раз он прав. Но одно не исключает другого. Фактотум чародея может одновременно быть и нильфгаардским шпионом.

– А это значит, что какой-то официально практикующий чародей шпионит в пользу Нильфгаарда с помощью тайного фактотума.

– Глупости. – Кодрингер закашлялся, внимательно осмотрел платок. – Чародей шпионит в пользу Нильфгаарда? Чего ради? Из-за денег? Смешно. Рассчитывая на большую власть под правлением победоносного императора Эмгыра? Еще смешнее. Не секрет, что Эмгыр вар Эмрейс держит своих чародеев в черном теле. Чародеи в Нильфгаарде играют исключительно служебную роль, как, скажем, конюхи. И власти у них не больше, чем у тех же конюхов. Кто-нибудь из наших разнузданных магиков решился бы на борьбу в пользу императора, у которого стал бы конюхом? Филиппа Эйльхарт, которая диктует Визимиру Реданскому королевские указы и эдикты? Сабрина Глевиссиг, перебивающая речи Хенсельта Каэдвенского ударом кулака по столу и приказывающая королю заткнуться и слушать? Или, может, Вильгефорц из Роггевеена, недавно ответивший Демавенду Аэдирнскому, что ему сейчас не до короля?

– Короче, Кодрингер. Так что там с Риенсом?

– Ничего особенного. Нильфгаардская разведка пробует добраться до чародея, привлекая к сотрудничеству его фактотума. Из того, что мне известно, Риенс не побрезговал бы нильфгаардскими флоренами и не задумываясь предал бы своего мэтра.

– Теперь-то уж ты несешь чепуху. Даже наши разнузданные, как ты их назвал, магики сообразили бы, что их предали, а раскрытый Риенс повис бы на шибенице. Если б повезло.

– Ну и ребенок же ты, Геральт. Раскрытых шпионов не вешают, а используют. Фаршируют дезинформацией, пытаются переделать в двойных агентов…

– Не заставляй ребенка скучать, Кодрингер. Меня не интересуют ни закулисные делишки разведок, ни политика. Риенс наступает мне на пятки, я хочу знать, почему и по чьей указке. Получается, что по указке какого-то чародея. Кто этот чародей?

– Еще не знаю. Но вскоре буду знать.

– Вскоре, – процедил ведьмак, – для меня слишком поздно.

– Не исключаю, – серьезно проговорил Кодрингер, – что ты влип в паскудную историю, Геральт. Хорошо, что обратился ко мне, я умею вытаскивать из историй. В принципе тебя уже вытащил.

– Серьезно?

– Серьезно. – «Юрист» приложил платок к губам и закашлялся. – Видишь ли, коллега, кроме чародея, а возможно, и Нильфгаарда, в игре участвует и третья партия. Представь себе, меня посетили агенты тайных служб короля Фольтеста. У них возникли затруднения. Король приказал искать некую потерявшуюся княжну. Когда оказалось, что все не так просто, агенты решили обратиться к специалисту по непростым делам. Излагая проблему, они намекнули специалисту, что о разыскиваемой княжне может многое знать некий ведьмак. Больше того, он даже может знать, где она находится.

– И что на это специалист?

– Для начала выразил недоумение. Его, понимаешь ли, удивило, что упомянутого ведьмака до сих пор не упекли в темницу, чтобы там традиционными способами вытянуть все, что он знает, и немало того, чего не знает, но придумает, дабы удовлетворить любопытство вопрошающих. Агенты ответили, что шеф запретил. У ведьмаков, пояснили агенты, ужасно хилая нервная система, и под пытками они тут же умирают, поскольку, как образно они выразились, у ведьмаков жилка в мозгу лопается. Поэтому-то им было поручено за ведьмаком только следить, но и эта задача оказалась им не по плечу. Специалист похвалил агентов за рассудительность и велел забежать через две недельки.

– И забежали?

– А как же. И тогда специалист, который уже считал тебя клиентом, представил агентам неопровержимые доказательства того, что ведьмак Геральт не имел, не имеет и не может иметь ничего общего с разыскиваемой княжной. Ибо специалист отыскал очевидцев кончины княжны Цириллы, внучки королевы Калантэ, дочери принцессы Паветты. Цирилла умерла три года назад в лагере для беженцев в Ангрене. Дифтерит. Перед смертью девочка страшно страдала. Не поверишь, у темерских агентов слезы в глазах стояли, когда они слушали моих очевидцев.

– У меня тоже стоят. Насколько я понимаю, темерские агенты не могли или не хотели предложить тебе больше двухсот пятидесяти крон?

– Твой сарказм разрывает мне сердце, ведьмак. Я вытащил тебя из паскудной истории, а ты вместо благодарности заставляешь меня страдать.

– Благодарю и прошу прощения. Зачем король Фольтест велел агентам искать Цири, Кодрингер? Что им было велено сделать, когда найдут?

– Ну и недогадлив же ты. Конечно, прикончить. Ее считают претенденткой на трон Цинтры, а относительно этого трона существуют и другие планы.

– Тут что-то не клеится, Кодрингер. Трон Цинтры сгорел вместе с королевским дворцом, городом и всей страной. Сейчас там правит Нильфгаард. Фольтест это прекрасно знает, другие короли тоже. Как Цири может претендовать на трон, которого уже нет?

– Пошли. – Кодрингер встал. – Попытаемся вместе найти ответ на твой вопрос. Попутно докажу, что доверяю тебе… Что тебя так заинтересовало в этом портрете, позволь узнать?

– То, что он продырявлен так, словно дятел долбил его несколько сезонов подряд, – сказал Геральт, глядя на картину в золоченой раме, висящую на стене напротив стола «юриста». – И то, что на нем изображен исключительный идиот.

– Мой покойный родитель. – Кодрингер слегка поморщился. – Редкостный кретин. Я повесил портрет здесь, чтобы он всегда был у меня перед глазами. В качестве предостережения. Пошли, ведьмак.

Они вышли в сени. Котяра, лежавший посредине ковра и страстно вылизывавший вытянутую под странным углом заднюю лапу, при виде ведьмака незамедлительно сбежал в темень коридора.

– Почему коты так тебя не любят, Геральт? Тут есть что-то общее с…

– Да, – отрезал Геральт. – Есть…

Панель красного дерева беззвучно раздвинулась, явив потайной ход. Кодрингер прошел первым. Панель, несомненно, приводимая в движение магически, закрылась за ними, но они не погрузились в темноту. Из глубин коридора струился свет.

В помещении в конце коридора было прохладно и сухо, в воздухе стоял тяжкий, удушливый запах пыли и свечей.

– Познакомишься с моим компаньоном, Геральт.

– С Фэнном? – усмехнулся ведьмак. – Быть не может.

– Может. Признайся, ты подозревал, что никакого Фэнна не существует?

– Ну что ты…

Между подпирающими низкий потолок шкафами и книжными стеллажами послышался сприп, а спустя минуту оттуда выехал странный экипаж. Это было высокое кресло на колесах. В кресле сидел карлик с огромной головой, покоящейся – если не считать шеи – на непропорционально узких плечах. У карлика не было обеих ног.

– Познакомьтесь, – сказал Кодрингер. – Иаков Фэнн, ученый-правовед, мой компаньон и неоценимый сотрудник. А это наш гость и клиент…

– …ведьмак Геральт из Ривии, – с улыбкой договорил калека. – Нетрудно догадаться. Работаю над проблемой несколько месяцев. Извольте за мной, милсдари.

Они двинулись вслед за поскрипывающим креслом по лабиринту между стеллажами, прогибающимися под тяжестью фолиантов, которых не постыдилась бы университетская библиотека Оксенфурта. Инкунабулы, по оценке Геральта, накапливало несколько поколений Кодрингеров и Фэннов. Ему было приятно оказанное доверие, радовало, что наконец-то можно познакомиться с Фэнном. Однако он не сомневался, что персона ученого правоведа, хоть и абсолютно реальная, частично была и мифической. Мифического Фэнна, неразлучное alter ego Кодрингера, частенько видывали в городке, а прикованный к креслу ученый правовед, вероятнее всего, никогда помещения не покидал.

Середина комнаты была освещена особенно хорошо, здесь стоял невысокий, доступный для кресла на колесах пюпитр, на котором громоздились книги, свитки пергамента и веленевой бумаги, отдельные листы, какие-то документы, бутыли чернил и туши, пучки перьев и многочисленные загадочные принадлежности. Впрочем, не все были загадочными. Геральт узнал формы для подделки печатей и алмазную терку для ликвидации записей на официальных документах. На середине пюпитра лежал небольшой пулевой арбалет-репетир, а рядом из-под бархатной ткани выглядывали огромные увеличительные стекла, изготовленные из шлифованного горного хрусталя. Такие стекла были редкостью и стоили целое состояние.

– Нашел что-нибудь новое, Фэнн?

– Немного. – Калека улыбнулся. Улыбка была милой и располагающей. – Укоротил перечень потенциальных работодателей Риенса до двадцати восьми чародеев…

– С этим пока погодим, – быстро прервал Кодрингер. – Сейчас нас интересует другое. Изложи Геральту причины, по которым исчезнувшей княжной Цинтры так активно заинтересовались агенты Четырех Королевств.

– В жилах девочки течет кровь королевы Калантэ, – проговорил Фэнн, как бы удивленный необходимостью объяснять очевидное. – Она – последняя из королевского рода. У Цинтры серьезное стратегическое и политическое значение. Затерявшаяся, оказавшаяся вне пределов досягаемости претендентка на трон неудобна и даже опасна, если она попадет под нежелательное влияние. Например, влияние Нильфгаарда.

– Насколько я помню, – сказал Геральт, – в Цинтре закон лишил женщин права наследовать трон.

– Верно, – подтвердил Фэнн и снова улыбнулся. – Но ведь женщина может стать чьей-то женой и матерью ребенка мужеского пола. Разведслужбы Четырех Королевств узнали о предпринимаемых Риенсом лихорадочных поисках княжны и убеждены, что именно об этом речь. Поэтому решили не дать княжне возможности стать женой и матерью. Простым, но эффективным способом.

– Но княжна мертва, – быстро бросил Кодрингер, наблюдая за изменениями, которые на лице Геральта вызвали слова улыбающегося карлика. – Агенты узнали об этом и прекратили поиски.

– Временно прекратили. – Ведьмак с великим трудом сохранял спокойствие и холодный тон. – Ложь тем отличается от истины, что непременно становится явью. Кроме того, королевские агенты – только одна из партий, участвующих в игре. Агенты, вы сами это сказали, преследовали Цири, чтобы спутать планы другим, тем, кто ее ищет. А другие могут оказаться не столь податливыми на дезинформацию. Я нанял вас, чтобы вы нашли способ обеспечить ребенку безопасность. Ваши предложения?

– Есть у нас некая концепция. – Фэнн глянул на компаньона, но не увидел на его лице приказа молчать. – Мы хотим тонко, но широко распустить слухи, что не только княжна Цири, но даже ее возможные мужские потомки не имеют никаких прав на трон Цинтры.

– В Цинтре кудель не наследует, – пояснил Кодрингер, борясь с очередным приступом кашля. – Наследует исключительно меч[1].

– Совершенно верно, – подтвердил ученый правовед. – Геральт только что сказал сам. Это древний закон, даже дьяволице Калантэ не удалось его отменить, а ведь как старалась.

– Она пыталась свалить закон интригой, – убежденно сказал Кодрингер. – Поясни, Фэнн.

– Калантэ была единственной дочерью короля Дагорада и королевы Адалии. После смерти родителей она выступила против аристократии, видевшей в ней не более чем жену будущего короля. А она хотела править самолично и лишь для проформы и ради поддержания династии соглашалась на институт принца-консорта, сидящего рядом, но значащего не больше, чем расфранченная кукла. Древние роды воспротивились. Калантэ могла выбрать одно из трех: гражданскую войну, отречение в пользу другой линии либо брак с Рёгнером, князем Эббинга. Она выбрала третье. Управляла страной, но… при Рёгнере. Естественно, не позволила себя укротить или отправить в бабий притвор. Она была Львицей из Цинтры. Но на троне сидел Рёгнер, хоть никто и не титуловал его Львом.

– А Калантэ, – добавил Кодрингер, – до зарезу надо было забеременеть и родить сына. Однако ничего не получилось. Она родила дочь, Паветту, потом было два выкидыша, и стало ясно, что больше детей у нее не будет. Все планы рухнули. Вот она, бабья доля. Разрушенная матка перехеривает непомерные амбиции.

Геральт поморщился:

– Ты тривиален до безобразия, Кодрингер.

– Знаю. Правда тоже была тривиальной. Потому что Рёгнер начал втихаря приискивать себе юную принцессу с соответственно широкими бедрами, желательно из семей с проверенной плодовитостью до прабабок включительно. А у Калантэ зашаталась почва под ногами. Любой обед, любой кубок вина могли быть последними, каждая охота могла завершиться несчастным случаем. Многое говорит за то, что именно тогда Львица из Цинтры взяла инициативу в свои руки. Рёгнер отошел в мир иной. В стране свирепствовала оспа, и смерть короля никого не удивила.

– Начинаю понимать, – проговорил ведьмак внешне равнодушно, – каковы будут слухи, которые вы намерены тонко, но широко распустить. Цири – по вашей версии – окажется внучкой отравительницы и мужеубийцы?

– Не забегай вперед, Геральт. Продолжай, Фэнн.

– Калантэ, – улыбнулся карлик, – сохранила себе жизнь, но корона была от нее все дальше. Когда после смерти Рёгнера Львица возжаждала абсолютной власти, аристократия вновь категорически воспротивилась нарушению законов и традиций. На троне Цинтры должен сидеть король, а не королева. Вопрос поставили ребром: как только маленькая Паветта начнет хоть немного смахивать на женщину, ее надлежит выдать за того, кто станет новым королем. Возможность повторного брака бесплодной королевы даже не рассматривалась. Львица из Цинтры поняла, что может рассчитывать самое большее на роль королевы-матери. Кроме того, мужем Паветты мог вообще стать человек, который полностью отстранил бы тещу от правления.

– Я снова буду тривиальным, – предупредил Кодрингер. – Калантэ всячески оттягивала момент замужества Паветты. Отвергла первый проект марьяжа, когда девочке было десять лет, и второй, когда той исполнилось тринадцать. Аристократы разгадали планы и потребовали, чтобы пятнадцатый день рождения Паветты стал ее последним днем в девичестве. Калантэ пришлось согласиться. Но уже раньше она добилась того, на что втайне рассчитывала. Паветта слишком долго ходила в девицах. У нее кое-где начало чесаться так, что она связалась с первым попавшимся бродягой, к тому же заколдованным и превращенным в чудовище. Были там какие-то сверхъестественные обстоятельства, какие-то предсказания, чары, обещания. Какое-то Право Неожиданности. Так, Геральт? Что случилось дальше, ты, вероятно, помнишь. Калантэ притащила в Цинтру ведьмака, а ведьмак наделал там шороху. Не зная, что им манипулируют, снял заклятие с чудовищного Йожа, позволив тому жениться на Паветте. Тем самым ведьмак обеспечил Калантэ сохранение трона. Связь Паветты с расколдованным чудовищем оказалась для вельмож таким шоком, что они без слов одобрили неожиданный брак Львицы с Эйстом Турсеахом. Ярл с Островов Скеллиге показался им лучше, нежели бродяга Йож. Таким образом, Калантэ продолжала править страной. Эйст, как все островитяне, относился к Калантэ со слишком большим пиететом, чтобы в чем-либо ей противоречить, а исполнение королевских обязанностей попросту утомляло его. Он полностью отдал бразды правления в ее руки. А Калантэ, пичкая себя медикаментами и эликсирами, таскала супруга в постель днем и ночью. Хотела править до последнего своего часа. А уж если и быть королевой-матерью, то матерью собственного сына. Однако, как я уже сказал, амбиции-то непомерные…

– Не повторяйся.

– На принцессе же Паветте, жене странного Йожа, уже во время свадебной церемонии было подозрительно свободное платье. Отчаявшаяся Калантэ изменила планы. Если не мой сын, подумала она, так пусть будет сын Паветты. Но Паветта родила дочь. Проклятие или как? Однако принцесса еще могла рожать. То есть могла бы. Потому что произошел загадочный несчастный случай. Она и этот странный Йож погибли при невыясненных обстоятельствах в кораблекрушении.

– Не слишком ли много ты пытаешься мне навязать, Кодрингер?

– Я пытаюсь прояснить ситуацию, ничего больше. После смерти Паветты Калантэ скисла, но ненадолго. Ее последней надеждой была внучка. Дочь Паветты, Цирилла. Цири, неистовствующее при королевском дворе воплощение дьяволенка. Для некоторых – любимица, особенно для людей в годах, потому что она напоминала им Калантэ, когда та была ребенком. Для других – ублюдок, дочь чудовищного Йожа, на которую, кроме того, предъявлял права некий ведьмак. И теперь мы подходим к сути проблемы: любимицу Калантэ, настойчиво подготавливаемую на роль наследницы престола, воспринимаемую некоторыми даже как второе воплощение королевы, Львенка, в котором кипела кровь Львицы, уже тогда некоторые считали не имеющей прав на трон. Цирилла была зачата порочно. Паветта совершила мезальянс, смешала королевскую кровь с кровью приблуды неведомого происхождения.

– Хитро, Кодрингер. Только в действительности все не так. Отец Цири вовсе не был последним приблудой. Он был принцем.

– Да что ты говоришь? Не знал. Из какого же королевства?

– Из какого-то на юге… Из Мехта… Да, именно из Мехта.

– Любопытно, – буркнул Кодрингер. – Мехт давно уже под Нильфгаардом. Входит в состав провинции Метинна.

– Но остается королевством, – вставил Фэнн. – Там на троне сидит король.

– Но командует Эмгыр вар Эмрейс, – обрезал Кодрингер. – Кто бы ни сидел там на троне, он сидит по милости и воле Эмгыра. Но коли уж мы заговорили об этом, проверь, кого Эмгыр сделал королем. Я не помню.



– Уже ищу. – Калека толкнул колеса кресла, со скрипом отъехал к стеллажам, стянул с них толстый рулон и принялся просматривать листы, отбрасывая просмотренные на пол. – Хммм… Ага, вот. Королевство Мехт. В гербе попеременно серебряные рыбы и короны на красно-голубом четырехдольном поле…

– Плюнь на геральдику, Фэнн. Кто там король?

– Ойот по прозвищу Справедливый. Избран путем голосования…

– …Эмгыром из Нильфгаарда, – холодно докончил Кодрингер.

– …Девять лет назад.

– Не тот, – быстро прибросил «юрист». – Этот нас не интересует. Кто был до него?

– Минутку. Вот. Акерспаарк. Умер…

– Умер от острого воспаления легких, пробитых кинжалом убийц, подосланных Эмгыром или шибко справедливым Ойотом. – Кодрингер снова проявил догадливость. – Геральт, упомянутый Акерспаарк вызывает у тебя какие-нибудь ассоциации? Не мог ли это быть папуля Йожа?

– Да, – подтвердил ведьмак после недолгого раздумья. – Акерспаарк. Помню. Так Дани называл своего отца.

– Дани?

– Это его имя. Он был сыном Акерспаарка, принцем…

– Нет, – прервал Фэнн, рассматривая свитки. – Здесь перечислены все: законнорожденные сыновья – Орм, Горм, Хорм и Гонзалес; законнорожденные дочери – Аля, Валя, Нина, Полина, Мальвина и Аргентина…

– Снимаю обвинения в адрес Нильфгаарда и Справедливого Ойота, – серьезно заявил Кодрингер. – Акерспаарка не убили. Он нормально затрахался вусмерть. Потому что наверняка были у него и незаконнорожденные детишки, а, Фэнн?

– Были. И немало. Но никого по имени Дани я что-то не вижу.

– Ясное дело – не видишь. Твой Йож, Геральт, никакой не принц. Даже если его и вправду породил где-то на отшибе этот профессиональный трахтмахер Акерспаарк, от права на титул принца его отделяла чертовски длинная череда законнорожденных Ормов, Гормов и прочих Гонзалесов с их собственным, наверняка многочисленным же потомством. С формальной точки зрения брак Паветты – типичный мезальянс.

– А Цири – дитя мезальянса, не имеет права на трон?

– Браво!

Фэнн проскрипел к пюпитру, вертя колеса кресла.

– Это аргумент, – сказал он, поднимая огромную голову. – Всего лишь аргумент. Не забывай, Геральт, мы боремся не за корону для княжны Цириллы и не за лишение ее оной. Из распространяемых слухов должно следовать, что девочка не годится на то, чтобы с ее помощью наложить лапу на Цинтру. И если кто-то такую попытку предпримет, ее легко можно будет поставить под сомнение. В политической борьбе девочка перестанет быть фигурой, станет малозначительной пешкой.

– И ее оставят в живых, – бесстрастно докончил Кодрингер.

– С формальной точки зрения, – спросил Геральт, – сколь весом этот ваш аргумент?

Фэнн взглянул на Кодрингера, потом на ведьмака.

– Не очень. Цирилла – все же кровь Калантэ, хоть и немного разжиженная. В нормальных условиях ее, возможно, и отстранили бы от трона, но условия сейчас ненормальные. Кровь Львицы имеет политическое значение…

– Кровь… – Геральт потер лоб. – Что значит «Дитя Старшей Крови», Кодрингер?

– Не понимаю. А что, кто-то, говоря о Цирилле, употребил такую формулировку?

– Да.

– Кто?

– Не важно кто. Что это значит?

– Luned aep Hen Ichaer, – неожиданно сказал Фэнн, отъезжая от пюпитра. – Дословно это не «Дитя», а «Дочь Старшей Крови». Хммм… Старшая Кровь… Встречалось мне такое определение… не помню точно… Кажется, речь идет о каком-то эльфьем предсказании. В некоторых версиях текста пророчества Итлины, тех, что постарше, есть, кажется, упоминание о Старшей Крови Эльфов, или Aen Hen Ichaer. Но у нас нет полного текста пророчества. Надо бы обратиться к эльфам…

– Оставим это, – холодно прервал Кодрингер. – Не надо излишка проблем, Фэнн, излишек предсказаний и тайн вреден. Благодарю тебя. Ну бывай, плодотворной тебе работы. Геральт, позволь. Вернемся в контору.

– Маловат, верно? – удостоверился ведьмак, как только они вернулись и уселись в кресла: «юрист» за стол, он – напротив. – Маловат гонорар, верно?

Кодрингер поднял со стола металлический предмет в форме звезды и повертел его в пальцах.

– Маловат, Геральт. Копаться в эльфьих предсказаниях – для меня дикая нагрузка, потеря времени и средств. Необходимо найти подходы к эльфам, потому что никто, кроме них, ничего в их записях понять не в состоянии. Эльфские манускрипты – в большинстве случаев дико закрученная символика, акростихи, а то и просто шифровки. Старшая Речь всегда двузначна. По меньшей мере. А в письменном виде может иметь и десяток значений. Эльфы никогда не стремились помогать тем, кто хотел разобраться в их пророчествах. А в теперешние времена, когда по лесам идет кровавая война с «белками», когда дело доходит до погромов, опасно к ним даже приближаться. Вдвойне опасно. Эльфы могут принять нас за провокаторов, люди – обвинить в предательстве…

– Сколько, Кодрингер?

«Юрист» минуту помолчал, не переставая играть металлической звездой. Наконец сказал:

– Десять процентов.

– Десять процентов от чего?

– Не издевайся, ведьмак. Дело принимает серьезный оборот. Становится все менее ясно, в чем тут дело, а когда не ясно, в чем дело, значит, дело наверняка в деньгах. Тогда мне милее проценты, нежели обычный гонорар. Дашь десять процентов от того, что сам с этого поимеешь. Конечно, с зачетом уже выплаченной суммы. Составим договор?

– Нет. Не хочу ввергать тебя в расходы. Десять процентов от нуля дает нуль, Кодрингер. Я, дорогой коллега, не поимею с этого ничего.

– Повторяю: не издевайся надо мной. Не верю, что ты действуешь без выгоды. Не верю, что за этим не скрывается…

– Меня не интересует, во что ты веришь. Не будет никакого договора. И никаких процентов. Назначь размер гонорара за сбор информации.

– Любого другого, – закашлялся Кодрингер, – я выкинул бы вон, будучи уверен, что он пытается меня провести. Но тебе, анахроничный ведьмак, как-то удивительно к лицу благородное и наивное бескорыстие. Это чисто в твоем стиле, прекрасно и патетически старомодно… позволить себя убить задаром…

– Не будем терять времени. Сколько, Кодрингер?

– Еще столько же. Всего – пятьсот.

– Сожалею, – покачал головой Геральт, – но меня не станет на такую сумму. Во всяком случае, сейчас.

– Повторяю предложение, которое я тебе уже сделал в самом начале нашего знакомства, – медленно проговорил «юрист», продолжая играть звездой. – Возьми у меня работу, и тебя станет. И на информацию, и на другие прелести.

– Нет.

– Почему?

– Тебе не понять.

– Теперь ты ранишь уже не сердце, а гордость профессионала. Ибо я льщу себя надеждой, что в принципе понимаю все. В основе наших профессий лежит сволочизм окружающих, однако ты упорно предпочитаешь анахроничное современному.

– Браво, – усмехнулся ведьмак.

Кодрингер снова зашелся кашлем, вытер губы, посмотрел на платок, потом поднял желто-зеленые глаза.

– Ты глянул в список магичек и магиков, который лежал на пюпитре? В список потенциальных работодателей Риенса?

– Глянул.

– Ты не получишь его до тех пор, пока я не установлю точно – кто. Не обольщайся тем, что подглядел. Лютик сказал мне, что Филиппа Эйльхарт, вероятнее всего, знает, кто стоит за Риенсом, но тебе эти сведения дать не пожелала. Филиппа не стала бы прикрывать какую-нибудь шушеру. Значит, за этим поганцем стоит важная фигура.

Ведьмак молчал.

– Берегись, Геральт! Ты в серьезной опасности. Кто-то ведет с тобой игру. Кто-то точно предвидит твои действия, кто-то ими управляет. Не позволь невежеству и зазнайству взять над собой верх. С тобою играют не упыриха, не оборотень и не братья Мишеле. Это даже не Риенс. Дитя Старшей Крови, черт побери! Как будто мало было трона Цинтры, чародеев, королей и Нильфгаарда, так еще вдобавок эльфы. Прерви игру, ведьмак, выходи из нее. Спутай им планы. Сделай то, чего никто не ожидает. Разорви эту сумасшедшую связь, не допусти, чтобы тебя ассоциировали с Цириллой. Оставь ее Йеннифэр, а сам возвращайся в Каэр Морхен и не высовывай оттуда носа. Затаись в горах, а я покопаюсь в эльфьих манускриптах, спокойно, без спешки, детально. А после того как узнаю имя занимающегося этим чародея, ты успеешь собрать деньги, и мы произведем обмен.

– Я не могу ждать. Девочка в опасности.

– Верно. Но мне известно, что считают помехой на пути к ней. Помехой, которую надлежит любым путем убрать. Именно поэтому ты – в опасности. За девочку примутся только после того, как прикончат тебя.

– Либо когда я прерву игру, отойду в сторонку и затаюсь в Каэр Морхене. Я слишком много тебе заплатил, Кодрингер, чтобы ты давал мне такие советы.

«Юрист» покрутил в пальцах стальную звезду.

– За сумму, которую ты мне вручил, я активно действую уже некоторое время, ведьмак, – сказал он, сдерживая кашель. – Совет, который я тебе даю, продуман. Затаись в Каэр Морхене, исчезни. И тогда те, кто ищет Цириллу, возьмут ее.

Геральт сощурился и усмехнулся. Кодрингер не побледнел.

– Я знаю, что говорю, – продолжал он, выдержав взгляд и ухмылку. – Преследователи твоей Цири найдут ее и сделают с ней, что захотят. А тем временем и она, и ты будете в безопасности.

– Объяснись, прошу. По возможности быстрее.

– Я нашел одну девочку. Дворянку из Цинтры, военную сироту. Она побывала в лагерях для беженцев, сейчас измеряет аршином и кроит ткани, приютил ее суконник из Бругге. Она не отличается ничем особенным, кроме одного: здорово напоминает портрет на некоей миниатюре, изображающей Львенка из Цинтры… Хочешь взглянуть?

– Нет, Кодрингер. Не хочу. И не согласен с таким решением.

– Геральт, – прикрыл глаза «юрист», – что тобою движет? Если ты хочешь уберечь свою Цири… Сдается мне, ты сейчас не можешь себе позволить роскошь презрения. Пренебрежения. Нет, я неверно выразился. Ты не можешь позволить себе роскошь пренебрегать пренебрежением. Презирать презрение. Грядет время небрежения, коллега ведьмак, Час Презрения. Колоссального. Безграничного. Ты должен приспособиться. То, что я тебе предлагаю, – прямая альтернатива. Некто должен умереть, чтобы мог жить другой. Тот, кого ты любишь, уцелеет. Умрет другая девочка, которую ты не знаешь, которой никогда не видел.

– Которой могу пренебречь? – прервал ведьмак. – За то, что я люблю, я должен заплатить пренебрежением к самому себе? Презрением? Нет, Кодрингер. Оставь ребенка в покое, пусть продолжает измерять сукно аршином. Ее портретик уничтожь. Сожги. А за мои двести пятьдесят тяжко заработанных крон, которые ты кинул в ящик, дай мне нечто другое. Информацию. Йеннифэр и Цири покинули Элландер. Я уверен, ты об этом знаешь. Уверен, знаешь, куда они направляются. Уверен, знаешь, следует ли кто-то за ними.

Кодрингер побарабанил пальцами по столу, закашлялся.

– Волк, забыв о предупреждении, хочет продолжить охоту, – отметил он. – Не видит, что охотятся на него, что он прет прямо на флажки, развешенные настоящим охотником.

– Не будь банальным. Будь конкретным.

– Ну как хочешь. Нетрудно догадаться, что Йеннифэр едет на Большой Сбор чародеев, назначенный на начало июля в Гарштанге на острове Танедд. Стремительно бежит и не пользуется магией, так что ее трудно засечь. Еще вчера она была в Элландере. Я высчитал, что через три-четыре дня доберется до города Горс Велен, от которого до Танедда один шаг. Направляясь в Горс Велен, она должна проехать через поселок Анхор. Отправившись немедленно, ты еще сможешь перехватить тех, кто едет за ней следом. А они едут.

– Надеюсь, – Геральт неприятно ухмыльнулся, – это не королевские агенты?

– Нет, – сказал «юрист», поигрывая металлической звездой. – Это не агенты. Но и не Риенс, который умнее тебя, потому что после драки с Мишеле затаился в какой-то дыре и не высовывает оттуда носа. Следом за Йеннифэр едут трое наемных убийц.

– Догадываюсь, ты их знаешь.

– Я всех знаю. И поэтому хочу предложить: оставь их в покое. Не езди в Анхор. А я воспользуюсь имеющимися знакомствами и связями, напущу их на Риенса. Если удастся…

Он резко оборвал, сильно замахнулся. Металлическая звезда взвыла в воздухе и со звоном врезалась в лоб Кодрингера-сеньора, продырявив полотно и воткнувшись в стену почти до половины.

– Хорошо, а? – широко улыбнулся «юрист». – Эта штука называется орион. Заморское изобретение. Тренируюсь уже с месяц, попадаю без промаха. Может пригодиться. С тридцати шагов такая звездочка безотказна и смертоносна, а спрятать ее можно в перчатке либо за ленточкой шляпы. Уже год, как орионы поступили на вооружение нильфгаардских спецслужб. Ха-ха, если Риенс шпионит в пользу Нильфгаарда, то забавно будет, коли его найдут с орионом в виске! Что скажешь?

– Ничего. Это твои проблемы. Двести пятьдесят крон лежат у тебя в ящике.

– Ясно, – кивнул Кодрингер. – Твои слова означают, что мне предоставлена свобода действий. Помолчим минутку, Геральт. Почтим скорую кончину господина Риенса минутой молчания. Почему ты кривишься, черт побери? Не уважаешь величия смерти?

– Уважаю, и слишком сильно, чтобы спокойно выслушивать насмехающихся над ней идиотов. Ты когда-нибудь думал о собственной смерти?

«Юрист» тяжело раскашлялся, долго рассматривая платок, которым прикрывал рот. Потом поднял глаза.

– Конечно, – сказал он тихо. – Думал. И довольно интенсивно. Но тебе нет никакого дела до моих мыслей, ведьмак. Едешь в Анхор?

– Еду.

– Ральф Блюнден по прозвищу Профессор, Хеймо Кантор, Коротышка Йакса. Тебе о чем-нибудь говорят эти имена?

– Нет.

– Все трое прекрасно владеют мечом. Лучше Мишеле. Так что я посоветовал бы более верное, дальнобойное оружие. Например, нильфгаардские звездочки. Хочешь, продам несколько штук? У меня их много.

– Не куплю. Непрактично. Шумят в полете.

– Свист воздействует на психику. Парализует жертву страхом.

– Возможно. Но может и предостеречь. Я успел бы уклониться.

– Если бы видел, что в тебя кидают, конечно. Знаю, ты можешь уклониться от стрелы, пущенной из лука и даже из арбалета… Но сзади…

– Сзади тоже.

– Брехня.

– Поспорим, – холодно сказал Геральт. – Я повернусь лицом к портрету твоего папы-идиота, а ты брось в меня своим орионом. Попадешь – выиграл. Не попадешь – проиграл. Проиграешь – расшифруешь эльфьи манускрипты. Меня интересует Дитя Старшей Крови. Добудешь информацию. В кредит.

– А если выиграю?

– Добудешь ту же информацию и покажешь Йеннифэр. Она заплатит. Ты внакладе не останешься.

Кодрингер открыл ящик и вынул второй орион.

– Рассчитываешь на то, что я не приму заклада, – отметил, а не спросил он.

– Нет, – усмехнулся ведьмак. – Уверен, что примешь.

– Рисковый ты парень. Забыл? Я не страдаю угрызениями совести.

– Не забыл. Ведь грядет Час Презрения, а ты идешь в ногу с прогрессом и духом времени. Я же принял близко к сердцу упреки относительно анахроничной наивности и на этот раз рискну не без надежды выиграть. Ну так как? Уговорились?

– Уговорились. – Кодрингер взял металлическую звезду за один из лучей и встал. – Любопытство всегда брало во мне верх над рассудком, не говоря уж о беспричинном милосердии. Отвернись.

Ведьмак отвернулся. Глянул на густо издырявленную физиономию на портрете и торчащий в ней орион. Потом прикрыл глаза.

Звезда взвыла и ударила в стену в четырех вершках от рамки.

– Черт побери! – вздохнул Кодрингер. – Даже не дрогнул. Ну и сукин сын!

– А чего ради было вздрагивать? Я слышал, что ты бросаешь так, чтобы промазать.


На постоялом дворе было пусто. В углу на лавке сидела молодая женщина с синяками вокруг глаз. Стыдливо отвернувшись, она грудью кормила ребенка. Широкоплечий парень, возможно, муж, дремал рядом, опершись спиной о стену. В тени за печью сидел еще кто-то, кого Аплегатт не мог различить в полумраке комнаты.

Хозяин поднял голову, увидел Аплегатта, заметил его одежду и бляху с гербом Аэдирна на груди и моментально погрустнел. Аплегатт привык к таким встречам. Он был королевским гонцом, а королевские декреты говорили ясно – гонец имеет право в каждом городе, в каждом селе, на каждом постоялом дворе и гостинице потребовать свежего коня, и беда тому, кто откажет. Ясное дело, гонец своего коня оставлял, а нового брал, оставив расписку – владелец мог обратиться к солтысу и получить компенсацию. Но с этим бывало разное. Поэтому на гонца всегда смотрели с неприязнью и опаской – потребует или не потребует? Заберет на погибель нашего Злотка? Нашу с рождения выкормленную Краську? Нашего вынянченного Воронка? Аплегатту уже доводилось видеть ревущих детишек, вцепившихся в оседланного, выводимого из конюшни любимца и друга, не раз смотрел он в лица взрослых, побледневшие от несправедливости и чувства собственного бессилия.

– Свежего коня не надо, – сказал он быстро. Ему показалось, что хозяин облегченно вздохнул. – Я только перекушу, проголодался в дороге. Есть что в горшке?

– Малость похлебки осталось, сейчас подам, садитесь. Заночуете? Уже смеркается.

Аплегатт задумался. Два дня назад он повстречался с Гансомом, знакомым гонцом, и, выполняя приказ, они обменялись посланиями. Гансом взял письма и послание к королю Демавенду и отправился через Темерию и Махакам в Венгерберг. Аплегатт же, взяв почту для короля Визимира Реданского, поехал в сторону Оксенфурта и Третогора. Впереди было около трехсот верст.

– Поем и поеду, – решил он. – Полнолуние, а дорога ровная.

– Воля ваша.

Суп был жидковат и безвкусен, но гонец не придавал значения подобным пустякам. Смаковал он дома, женину кухню, а в пути ел, что на зуб попадало. Сейчас он медленно хлебал, неловко держа ложку огрубевшими от поводьев пальцами.

Дремавший на лежанке кот неожиданно поднял голову, зашипел.

– Королевский гонец?

Аплегатт вздрогнул. Вопрос задал человек, сидевший в тени. Теперь он вышел, подошел к гонцу. У него были белые как молоко волосы, стянутые на лбу кожаной повязкой. Черная куртка покрыта серебряными кнопками, высокие сапоги. Над правым плечом поблескивала сферическая головка перекинутого за спину меча.

– Куда путь держишь?

– Куда королевская воля пошлет, – холодно ответил Аплегатт. На подобные вопросы он никогда не отвечал иначе.

Беловолосый какое-то время молчал, внимательно глядя на гонца. У него было неестественно бледное лицо и странные темные глаза.

– Королевская воля, – сказал он наконец неприятным, слегка хрипловатым голосом, – вероятно, велит тебе поспешить? Надо думать, тебе срочно в дорогу?

– А вам что до того? Кто вы такой, чтобы меня подгонять?

– Я – никто. – Белоголовый неприятно усмехнулся. – И не подгоняю тебя. Но на твоем месте я бы уехал поскорее. Не хочу, чтобы с тобой приключилось что-нибудь скверное.

На такие замечания Аплегатт тоже имел отработанный ответ. Короткий и четкий. Незадиристый и спокойный – но однозначно напоминающий, кому служит королевский гонец и что грозит тому, кто отважится тронуть гонца. Однако в голосе беловолосого было что-то такое, что удержало Аплегатта от привычного ответа.

– Надо дать лошади передохнуть, господин. Час, может, два.

– Понимаю, – кивнул белоголовый и поднял голову, как бы прислушиваясь к доходящим снаружи голосам. Аплегатт тоже прислушался, но услышал только сверчка.

– Ну что ж, отдыхай. – Белоголовый поправил ремень, наискось пересекающий грудь. – Только во двор не выходи. Что бы ни случилось, не выходи.

Аплегатт воздержался от вопросов. Он инстинктивно почувствовал, что так будет лучше. Наклонился к тарелке и возобновил поиски немногочисленных плавающих в супе шкварок. Когда поднял голову, белоголового в комнате уже не было.

Спустя две минуты заржала лошадь, стукнули копыта.

В комнату вошли трое мужчин. Увидев их, корчмарь принялся быстрее протирать кубки. Женщина с младенцем пододвинулась ближе к дремлющему мужу, разбудила его тычком локтя. Аплегатт подтянул к себе табурет, на котором лежали его пояс и корд.

Мужчины подошли к стойке, быстрыми оценивающими взглядами окинули гостей. Шли они медленно, позвякивая шпорами и оружием.

– Приветствую, милостивые государи, – откашлялся корчмарь. – Чего желаете?

– Водки, – сказал один, высокий и кряжистый, с длинными, как у обезьяны, руками, вооруженный двумя зерриканскими саблями, ремни которых крест-накрест пересекали грудь. – Хлебнешь, Профессор?

– Вполне позитивно, – согласился второй, поправляя сидящие на крючковатом носу очки из шлифованного голубоватого горного хрусталя в золотой оправе. – Если отравка не подпорчена какими-нито инградиенциями.

Корчмарь налил. Аплегатт заметил, что руки у него слегка дрожат. Мужчины прислонились спинами к стойке и не спеша потягивали из глиняных чарок.

– Великомилостивый сударь хозяин, – вдруг проговорил очкастый. – Полагаю не без резону, здесь недавно тому проезжали две дамы, интенсивно следующие в направлении Горс Велена.

– Тут много кто проезжает, – проворчал хозяин.

– Инкриминированных дам, – медленно продолжил очкастый, – ты не мог бы не квалифицировать. Одна из них черноволоса и сверхординарно красива. Ехала на вороном жеребце. Вторая, помоложе, светловолосая и зеленоглазая, вояжирует на серой в яблоках кобыле. Были здесь таковые вышепоименованные?



– Нет, – опередил корчмаря Аплегатт, неожиданно почувствовавший холод спиной. – Не были.

Опасность с серыми перьями. Горячий песок…

– Гонец?

Аплегатт кивнул.

– Откуда и куда?

– Откуда и куда королевская воля пошлет.

– Дам, которыми я интересовался, акцидентально не бы-ло ль?

– Нет.

– Что-то больно прытко ты отрицаешь, – буркнул третий, высокий и худой как жердь. Волосы у него были черные и блестящие, словно намазаны жиром. – А мне не показалось, чтобы ты очень-то уж напрягал память.

– Перестань, Хеймо, – махнул рукой очкарик. – Это гонец. Не причиняй служивому сложностей. Как поименовывается сей пункт, хозяин?

– Анхор.

– До Горс Велена велика ли дистанция?

– Чего?

– Верст, говорю, сколько?

– Я верст не мерял. Но дня три езды будет…

– Верхом?

– На телеге.

– Эй! – вдруг вполголоса проговорил кряжистый, выпрямляясь и выглядывая во двор сквозь настежь распахнутые двери. – Глянь-ка, Профессор. Это кто такой? Уж не…

Очкарик тоже глянул во двор, и лицо у него неожиданно сморщилось.

– Да, – прошипел он. – Позитивно он. Однако посчастливилось нам.

– Погодим, пока войдет.

– Он не войдет. Он видел наших лошадей.

– Знает, кто мы…

– Заткнись, Йакса. Он что-то говорит.

– Предлагаю на выбор, – донесся со двора хрипловатый, но громкий голос, который Аплегатт узнал сразу же. – Один из вас выйдет и скажет мне, кто вас нанял. Тогда уедете отсюда без помех. Либо выйдете все трое. Я жду.

– Сукин сын, – буркнул черноволосый. – Знает. Что делать будем?

Очкарик медленно отставил чарку.

– То, за что нам заплатили.

Он поплевал на ладонь, пошевелил пальцами и вытащил меч. Увидев это, двое других тоже обнажили клинки. Хозяин раскрыл рот, чтобы крикнуть, но тут же захлопнул его под холодным взглядом из-под голубых очков.

– Всем сидеть, – прошипел очкарик. – И ни звука. Хеймо, как только он начнет, постарайся зайти ему сзади. Ну, парни, с Богом. Выходим.

Началось сразу же, как только они вышли. Удары, топот, звон оружия. Потом крик, от которого волосы встают дыбом.

Хозяин побледнел, женщина с синими обводами вокруг глаз глухо крикнула, обеими руками прижала младенца к груди. Кот на лежанке вскочил, выгнул спину, встопорщил щеткой хвост. Аплегатт быстро втиснулся со стулом в угол. Корд он держал на коленях, но из ножен не вынимал.

Со двора снова донесся топот ног, свист и звон клинков.

– Ах ты… – дико крикнул кто-то, и в этом крике, хоть и закончившемся грубым ругательством, было больше отчаяния, чем ярости. – Ты…

Свист клинка. И тут же высокий, пронзительный визг, который, казалось, разрывает воздух на клочки. Грохот, словно на доски рухнул тяжелый мешок с зерном. Со стороны коновязи стук копыт, ржание напуганных лошадей.

На досках снова удары, тяжелые, быстрые шаги бегущего человека. Женщина с ребенком прижалась к мужу, хозяин уперся спиной в стену. Аплегатт достал корд, все еще пряча оружие под столешницей. Бегущий человек направлялся прямо в комнату. Но прежде чем он оказался в дверях, просвистел клинок.

Человек вскрикнул и тут же ввалился в комнату. Казалось, он упадет на пороге, но нет, не упал. Медленно сделал несколько неуверенных шагов и только потом тяжело рухнул на середину комнаты, подняв пыль, накопившуюся в щелях пола. Обмякнув, он повалился лицом вниз, прижал руки и согнул ноги в коленях. Хрустальные очки со звоном упали на доски, превратившись в голубую кашу. Под неподвижным телом начала растекаться темная, поблескивающая лужа.

Никто не шелохнулся. Не издал ни звука.

В комнату вошел белоголовый.

Меч, который он до того держал в руке, он ловко сунул в ножны за спиной. Подошел к стойке, даже взглядом не удостоив лежащий на полу труп. Хозяин съежился.

– Паршивые люди… – хрипло сказал белоголовый. – Паршивые люди умерли. Когда придет судебный пристав, может оказаться, что за их головы назначена награда. Пусть поступит с ней, как сочтет нужным.

Хозяин усердно закивал.

– Может также случиться, – минуту спустя продолжил белоголовый, – что о судьбе этих паршивцев тебя станут расспрашивать их дружки либо товарищи. Этим скажешь, что их покусал Волк. И добавь, чтобы почаще оглядывались. Однажды, оглянувшись, они увидят Волка.


Когда три дня спустя Аплегатт добрался до ворот Третогора, было уже далеко за полночь. Он обозлился, потому что проторчал перед рвом и надорвал себе горло – стражники спали мертвецким сном и долго не открывали ворот. Чтобы полегчало, он принялся проклинать их аж до третьего колена. Потом с удовольствием слушал, как разбуженный начальник вахты пополняет его упреки новыми красочными деталями и пожеланиями в адрес кнехтовых матерей, бабок и прабабок. Разумеется, о том, чтобы ночью попасть к королю Визимиру, нечего было и мечтать. Впрочем, это оказалось Аплегатту только на руку – он рассчитывал проспать до зари, до утреннего колокола, но ошибся. Вместо того чтобы указать гонцу место для отдыха, его без проволочек проводили в кордегардию. В комнате ожидал не ипат, а другой человек, толстый и заносчивый – Дийкстра, доверенное лицо короля Редании. Дийкстра – гонец знал об этом – был уполномочен выслушивать сведения, предназначенные исключительно королю. Аплегатт вручил ему письма.

– Устное послание есть?

– Есть, милостивый государь.

– Выкладывай.

– «Демавенд – Визимиру, – выложил Аплегатт, прищуриваясь. – Первое: ряженые будут готовы во вторую ночь после июльского новолуния. Присмотри, чтобы Фольтест не подвел. Второе: Сбор Мудрил на Танедде я личным присутствием не почту и тебе не советую. Третье: Львенок мертв».

Дийкстра слегка поморщился, побарабанил пальцами по стеклу.

– Вот письма королю Демавенду. А устное послание… Слушай хорошо, запомни точно. Передашь своему королю слово в слово. Только ему. Никому больше. Никому, понял?

– Понял, милостивый государь.

– Сообщение такое: «Визимир – Демавенду. Ряженых остановить обязательно. Кто-то предал. Пламя собрал армию в Доль Ангре и ждет предлога». Повтори.

Аплегатт повторил.

– Хорошо, – кивнул Дийкстра. – Отправишься, как только взойдет солнце.

– Я пять дней в седле, милостивый государь. – Гонец потер ягодицы. – Поспать хотя бы до полудня… Позволите?

– А твой король Демавенд сейчас спит по ночам? А я сплю? За один только этот вопрос, парень, тебе следовало бы дать по морде. Перекусишь, потом немного передохнешь на сене. А на заре отправишься. Я велел дать тебе породистого жеребца, увидишь, скачет как вихрь. И не криви рожу. Возьми еще мешочек с экстрапремией, чтобы не болтал, мол, Визимир скупердяй.

– Премного благодарен.

– В лесах под Понтаром будь внимателен. Там видели «белок». Да и обычных разбойников в тех краях хватает.

– Ну, это-то я знаю, милостивый государь. Знаете, что я видел три дня тому…

– И что ж ты видел?

Аплегатт быстро пересказал события в Анхоре. Дийкстра слушал, скрестив на груди огромные ручищи.

– Профессор… – задумчиво сказал он. – Хеймо Кантор и Коротышка Йакса. Убиты ведьмаком. В Анхоре, на тракте, ведущем в Горс Велен, то есть в Танедд, к Гарштангу… А Львенок мертв?

– Что вы сказали, господин?

– Ничего. – Дийкстра поднял голову. – Во всяком случае, не тебе. Отдыхай. А на заре – в путь.

Аплегатт съел, что подали, полежал немного, от усталости даже не смежив глаз, и перед рассветом уже был за воротами. Жеребчик действительно оказался хорош, но норовист. Аплегатт не любил таких коней.

Спина между левой лопаткой и позвоночником дико чесалась, не иначе блоха укусила, пока дремал в конюшне. А почесать не было никакой возможности.

Жеребчик заплясал, заржал. Гонец дал ему шпорой и послал в галоп.

Время торопило.


– Gar’ean, – прошипел Каирбр, выглядывая из ветвей дерева, с которого наблюдал за большаком. – En Dh’oine evall a straede!

Торувьель поднялась с земли, схватила пояс с мечом, препоясалась и носком ботинка ткнула в бедро Яевинна, который дремал рядом, в яме из-под вывороченного дерева. Эльф вскочил, зашипел, обжегшись о горячий песок, на который оперся рукой.

– Que suecc’s?

– Конник на дороге.

– Один? – Яевинн поднял лук и колчан. – Эй, Каирбр, всего один?

– Один. Подъезжает.

– Прикончим. Одним Dh’oine меньше.

– Успокойся, – схватила его за рукав Торувьель. – Зачем? Наше дело разведать – и к бригаде. Зачем убивать штатских на дорогах? Разве так борются за свободу?

– Именно так. Отодвинься.

– Если на дороге останется труп, первый же патруль поднимет шум. Армия начнет охоту. Прикроют броды, нам будет сложнее перейти на другой берег!

– Здесь мало кто ездит. Пока труп обнаружат, мы будем далеко.

– Верховой тоже уже далеко, – бросил с дерева Каирбр. – Надо было не трепаться, а стрелять. Теперь не достанешь. Тут добрых двести шагов.

– Из моей-то шестидесятифунтовки? – Яевинн погладил лук. – Тридцатидюймовой флейтой? К тому же тут не двести шагов. Самое большее – сто пятьдесят. Mire, que spar aen’kee.

– Перестань, Яевинн…

– Thaess aep, Toruviel.

Эльф повернул шапку так, чтобы ему не мешал прикрепленный к ней беличий хвост, быстро и сильно, до уха, натянул тетиву, прицелился и выстрелил.

Аплегатт ничего не услышал. Это была стрела с желобком вдоль стержня для увеличения жесткости и уменьшения веса, специально снабженная длинными узкими серыми перьями. Тройной острый как бритва наконечник врезался гонцу в спину между лопаткой и позвоночником. Острия были расположены под углом – вонзаясь в тело, наконечник повернулся словно винт, рассекая мышцы, разрывая кровеносные сосуды, круша кости. Аплегатт повалился грудью на шею коня и сполз на землю, словно мешок шерсти.

Песок на дороге был горяч, раскален солнцем так, что от него шел пар. Но гонец этого уже не почувствовал. Он умер мгновенно.

Сказать, что я ее знал, было бы преувеличением. Думаю, кроме ведьмака и чародейки, никто ее не знал по-настоящему. Когда я увидел ее впервые, она не произвела на меня особого впечатления, даже несмотря на довольно необычные сопутствующие обстоятельства. Я знавал людей, утверждавших, будто сразу, с первой же встречи они ощущали дыхание смерти, исходящее от этой девочки. Мне она показалась совершенно обыкновенной, хотя я и знал, что обыкновенной-то она как раз и не была, – поэтому я настойчиво пытался усмотреть, обнаружить, почувствовать в ней необычность. Но ничего не заметил и ничего не почувствовал. Ничего, что могло стать сигналом, предчувствием либо предвестником позднейших трагических событий. Причиной которых была она. И тех, которые вызвала сама.

Лютик

«Полвека поэзии»

Загрузка...