(4)

Мы проехали вдоль берега, пока не оказались там, где причалил бы паром, когда пересек реку. Юстас спешился и стал осматриваться в поисках следов, а Боров составил ему компанию.

– Может Боров взять след? – спросил я Юстаса.

– Он же не гончая, – сказал Юстас. – Может, и смог бы, только нам все равно не скажет. Как по мне, он просто любит изображать деловитость – видать, хочет, чтобы мы думали, что он в курсе.

Пока Юстас осматривался, Коротыш извлек из внутреннего кармана сигару и засунул ее в рот. Следом достал спичку, прикурил, потом обслюнявил большой и указательный пальцы, потушил ими спичку и кинул ее на берег. Пару раз затянувшись, посмотрел на меня и сказал:

– Слыхал, как скулил и выл волк прошлой ночью у источника?

Стало быть, он все-таки меня услышал, но я решил промолчать.

– Я слышал, – сказал Юстас. – Да только подумал, уж не плачет ли там кто. Какая-то девчушка или малыш просит мамкину сиську.

Они переглянулись и заржали.

– Очень красиво с вашей стороны, – сказал я. – Я переживал за сестру.

– Переживания не помогут в поисках, – сказал Коротыш.

– Кое-что есть, – прервал Юстас наш разговор, что было очень кстати. – Две лошади с двумя всадниками. Направились вон туда. У одного идет кровь.

– Может, направились, может, и нет, – сказал Коротыш. – Помнишь старика на осле?

– Направились туда, умник хренов, – ответил Юстас. – Глянь, следы как на ладони. Я вас поведу.

– Может, поведешь, может, и нет, – сказал Коротыш. – Или поведешь до тех пор, пока раненый не истечет кровью, мой сладкий Мальчик-с-пальчик.

– Как? – сказал Юстас.

– Как в волшебной сказке. Я сделал тебя одним из ее героев.

– Можешь сам себя трахнуть своим членом с пальчик в собственный волшебный зад, – сказал Юстас и забрался на лошадь. – За мной.

Глядя на меня, Коротыш ухмыльнулся и сказал:

– Может, я и не вышел ростом, но предмет, который он упомянул, весьма внушительного размера. Иной раз среди ночи могу спутать его с взрослым щитомордником и стараюсь изо всех сил придушить.

– Меня все это не касается, – ответил я.

– А вот Юстасу не хватает фантазии, и он думает, что я насмехаюсь, называя его героем сказок наподобие каких-нибудь фей с крылышками да еще и размером с пальчик. Отчего некоторые люди такие неотесанные?

– Понятия не имею, и мне безразлично, – ответил я.

– Все оттого, что не читают волшебных сказок, – сказал Коротыш.

– Говорю, мне это безразлично.

– А мне нет, ведь я вроде как гном, а они в этих сказках частые гости. Кстати говоря, я всегда думал, что будь я гномом из сказки о Белоснежке, я бы хорошенько отдрючил эту сучку.

Я проехал вперед. Не столько из-за его непристойностей, скорее, как и Юстас, я не слишком понимал, о чем он болтает. Поравнявшись с Юстасом, я услышал:

– Здорово, кузен.

– Он полоумный, – сказал я.

– А то я не знаю, – сказал Юстас. – Только у себя за спиной я предпочел бы его самому здоровому верзиле.

Мы продолжали путь в паутине из птичьих трелей, комаров и кровавых капель, надолго углубившись в лесную чащу. Юстас возглавлял наш маленький отряд, то и дело свешиваясь с седла, чтобы рассмотреть следы. Сзади Коротыш вел на привязи позаимствованную, как они выразились, лошадь. Боров трусил рядом, время от времени исчезая в чащобе, только чтобы потом внезапно вынырнуть, как пушечное ядро.

Наконец Юстас замер, и кавалькада остановилась. Он спрыгнул с лошади, не выпуская из рук вожжи, и огляделся.

– Тут какая-то хрень, – заявил он, подвинув шляпу на затылок.

– Что, вор вора уронил? – спросил Коротыш.

– Не похоже, – сказал Юстас. Завязав поводья вокруг куста, он полез в самую густую чащу.

– Что-то нашел? – спросил я.

– Посрать пошел, – ответил он из кустов.

Какое-то время его не было слышно. Когда он появился, Коротыш поинтересовался:

– Не ободрал задницу о сумах, как в прошлый раз в Арканзасе?

– Обошлось, – ответил Юстас. – Да вот нашел кое-что и теперь знаю, откуда у них лишняя лошадь.

– Не иначе там висела записка с подробным разъяснением, – сказал Коротыш, глядя на меня и мусоля свою сигару. – Обычно так Юстас узнает всякие новости.

Тот крякнул и полез назад в кусты.

Мы спешились, для чего Коротышу понадобилась его лестница, и направились следом. К тому времени убежавший немного вперед Боров вернулся и нырнул за нами в подлесок.

– Глядите, чтоб не наступить, – сказал Юстас, когда мы залезли в чащу. – Я тут оставил свой гостинец. А вот коли глянете в ту канаву, что рядом с кустами жимолости, так уясните, о чем я.

Мы и глянули, сразу же смекнув, что пахнет здесь совсем не жимолостью. В канаве лежал мальчишка. На вид лет двенадцати, и нетрудно было понять, что он не прилег отдохнуть. Горло раскромсали так, словно он раззявил второй рот. Тело облепили муравьи. Глаза, вернее то, что осталось после стараний птиц и муравьев, были широко открыты. Ни рубашки, ни башмаков на нем не было. Боров тут же залез в канаву и вырвал у паренька клок волос.

– Отойди от него, – сказал я.

Боров будто не слышал. Я попробовал его пнуть, но Юстас вмешался:

– Не стоит, если не хочешь остаться без ноги.

Я не послушался.

– Боров, – сказал Юстас, – пошел отсюда.

Хряк вылез и с треском рванул в кусты, весь раздувшись от злости.

Юстас продолжил:

– По следам заметил, что ехали они на другой лошади, а как отошел отложить личинку, вижу этого парня. Его ограбили, убили и бросили здесь. И рубаху сняли перевязать раны, что дед, значит, нанес Беспощадному из «дерринджера». А башмаки, видать, забрал тот, кто утопил свои в реке. Или хотели иметь пару про запас. Разве поймешь.

– Ладно, – сказал Коротыш. – Выходит, они нашли запасную лошадь для своего побега и теперь, куда бы ни направлялись, смогут двигаться быстрее, ведь не придется сидеть на лошади по двое. А здесь точно поработал сам Беспощадный Билл. По слухам, как ему перерезали горло, это его излюбленный способ отправить кого-то на тот свет.

Юстас с Коротышом полезли через кусты к тропе.

– Нельзя так его бросать, – сказал я.

– Не хотелось бы, – сказал Коротыш, – да время поджимает. Надо выручать твою сестру. Нам некогда отвлекаться.

Вероятно, эмоции были написаны у меня на лице, и Коротыш сказал:

– Хорошо, вот что мы сделаем.

Он достал из-под тужурки большой нож, подрезал несколько кустов орешника у тропы и убрал нож назад.

– Оставим его лежать в канаве, а как закончим дело, сообщим кому-нибудь, чтобы его кости могли вернуть семье.

– Если что-нибудь останется, – сказал Юстас.

– Это не по-христиански, – заметил я.

– Мое мнение в этой связи тебе известно, – сказал Коротыш.

– Я скорее христианин, – сказал Юстас, – так, по-моему, по-христиански было бы выручить твою сестренку. А пареньку уже ничем не поможешь. Да и лопаты у нас нет, и платить он тоже не собирается.

Тут я припомнил, что Юстас зарабатывал себе на жизнь похоронами, а когда ему не платили, откапывал мертвецов назад. Так что взывать к его христианским ценностям вряд ли имело смысл. Я взглянул на Коротыша. Мимо. Безнадежно. Покуривая свою сигару, он прижучивал какого-то жучка. Опасения насчет компаньонов только возрастали. Я словно отправился навестить Лота в Содом и Гоморру и столкнулся с людьми, готовыми надругаться над ангелами. Я хотел сохранить веру, но как это показать – тем более все известные мне истории о том, как произнесенное слово божье в один миг обращает нечестивцев в праведников, к данному случаю явно не годились.

Потому мне пришлось примириться с течением вещей, но скажу как на духу: все мои внутренности скрутило, и я прямо почувствовал, как осуждающая рука Иисуса легла мне на плечо. Теплое прикосновение оставалось со мной еще какое-то время, пока позже не обнаружилось, что на плечо мне нагадила птица.

Мы продолжили путь без происшествий, пока я внезапно не очнулся от своих мрачных размышлений, когда тропа перед нами раздвоилась.

– Погодите здесь, – сказал Юстас.

Он ускакал, а мы остались ждать. Лицо Коротыша помрачнело, он поджал губы и прищурился.

– Что случилось? – спросил я.

– Думаю, он еще раньше потерял след, – сказал Коротыш, сделав паузу, чтобы вновь раскурить сигару. – Я заметил, как он колеблется и озирается по сторонам. Видно, в надежде, что какой ни на есть след объявится. Значит, этого не случилось. Похоже, кровь у раненого остановилась, и теперь выследить его будет труднее. Ты и сам заметил бы, если бы поменьше слушал, что болтают, и не воображал, что правда там, где ты ждешь ее видеть. Представь, ты попал в переделку и человек напротив улыбается и несет всякую чушь, а рука его меж тем тянется под полу или за спину или ищет подходящий предмет, чтобы тебя огреть. Так следи за его действиями, не за фальшивыми ужимками. Одних можно провести, а других – нет.

– Разве ужимки и действия не одно и то же? – спросил я.

Коротыш фыркнул, как будто хотел выплюнуть назойливую козявку.

– Какое там. Ужимки больше то, что ты стремишься показать, или то, как и что говоришь в расчете на собеседника. Ты заметил, как я изменился в лице, и заволновался. Только пришлось выяснять, о чем таком я думаю. А действия – это действия. Не то, что ты говоришь, а то, что делаешь. Об этом всегда следует помнить. И быть настороже, тем более в рискованных делах. Хуже от этого не будет. Юстас, как следопыт, с равными шансами на успех или промах. Теперь он, похоже, промахнулся.

– Хорошего в этом мало, – сказал я.

– Еще бы. Я говорил тебе, он не такой уж мастак читать следы, как прикидывается. Вот его мать и ее соплеменники знали в этом толк, а он не может смириться, потому что привык думать, что такое умение врожденное, а не заработанное уроками от опытных следопытов. Ну и собственными наблюдениями.

– Он рассказывал, что его учили.

– Верно, и продолжает думать, что родился с такими умениями, как читать следы и готовить. Так он заявляет, хотя не особо силен ни в одном, впрочем, неплохо видит след, если не было дождя или тот не слишком простывший. К тому же, Юстас часто отвлекается на только ему ведомые вещи, а потом может спохватиться и вынюхать что-то, даже если это беличье дерьмо на сосне или старик на осле вместо смертоносного бандита.

Все сказанное не особенно меня взбодрило.

– Готовка его тоже так себе, – продолжал Коротыш. – Может сварить бобы, но тут большого мастерства не требуется. Впрочем, умеет приготовить смачную жареную свинину с подливой прямо из задницы Сатаны.

К этому моменту мы уже долго сидели верхом, беседуя, и тут я сообразил, что нам недостает одного из компаньонов.

– А где Боров? – спросил я Коротыша.

– Он нас найдет, – ответил тот, затягиваясь сигарой. – Хочешь правду, так он вернулся изучить тело того мальчишки.

– То есть сожрать?

– Вполне возможно. Будем надеяться, он не слишком раскидает кости, чтобы по моим зарубкам их смогли потом собрать и вернуть семье.

Он говорил так же серьезно, как адвокат, клиент которого еще держит дымящийся ствол.

Тут я почувствовал, будто проваливаюсь с лица земли в самый ад, куда тянут меня эти двое своими рассказами, звонкой похвальбой о том, на что способны, и всем прочим. Дед как-то сказал, что людей привлекают глупость, женщины и блестящие предметы вроде золота или серебра, да еще всякая наглая искрометная ложь. И советовал всего этого остерегаться, ведь искра не всегда путеводный огонь, может вести и в западню. В аду все искрится, говаривал он.

Как раз в это время прискакал назад Юстас, несколько более пристыженный, чем обычно. Подъехав, он натянул поводья, спешился и сказал:

– Вот что у нас есть. На развилке часть из них свернула в лес – верно решили, что настал момент сбить со следа тех, кто мог за ними гнаться, – а еще один поехал по другой тропинке по каким-то своим делам.

– В сторону Беспечного? – спросил Коротыш.

– Похоже на то, – сказал Юстас.

– Моя сестра с тем, кто поехал в город? – спросил я.

– Нет, – сказал Юстас. – Тот едет в одиночку. Она сидит на лошади вдвоем с кем-то из них. Свободную лошадь решили ей не давать. Раз ты говорил, они ехали по двое, вот тебе причина, почему один забрал лошадь себе. Стало быть, она с теми, кто отправился через лес.

– Значит, и нам туда, – сказал я.

Юстас ничего не ответил, но выражение его лица напоминало слепого, который мечтает прозреть.

– О, – сказал Коротыш, немного откинувшись в седле, – могу сказать, что у нас проблема.

– Все, началось, – сказал Юстас, ковырнув сапогом землю.

– Юстас потерял след в лесу, и единственный, который у него есть, ведет прямо по центру этого узкого тракта для повозок в сторону Беспечного. Я не ошибся в своем предположении, Юстас?

– Судя по всему, ты не ошибся, – сказал Юстас.

– Есть надежда отыскать след остальных?

– Как знать, – сказал Юстас. – Лес там расходится в большую прогалину из гладкого камня с редкими деревцами. Неправильное место… Я к таким не привык.

– Он хочет сказать, что плохо видит следы на гладком камне, – объяснил Коротыш.

– Тогда какой от тебя толк? – сказал я. Думаю, будь у меня в тот момент в руках пистолет, я кого-нибудь из них пристрелил бы. Начал бы, понятно, с Юстаса, но, глядишь, зацепил бы и карлика.

– Такое дело, – сказал Юстас, – мы знаем, что один отправился по тропе для повозок, и мы сможем идти по следу. Найдем его – получим шанс узнать, где остальные.

– Зачем они разделились? – спросил я. – Может, он ловушку нам готовит?

– Им неизвестно, что мы идем по следу, так что вряд ли у него такие планы, – сказал Коротыш. – Мы вступили в дело слишком поздно, чтобы они могли нас вычислить. Разве что с его стороны это простая мера предосторожности на случай погони, но он точно не знает про нас. Если я читал газеты о нападениях Билла достаточно внимательно, то редко кто-нибудь отваживался долго идти по его следу. Когда кролик убегает, гончие несутся следом, но, если он вдруг остановится, а потом окажется, что он вовсе не кролик, а злобный волк, их запал сразу же пропадает. Иначе говоря, все эти горожане храбрые только скопом и в родных стенах, но совсем не горят желанием зайти, так сказать, поглубже в воду, рискуя утопнуть за деньги банка, пусть и вместе с их сбережениями.

– Пока мы будем гоняться за этим клоуном… – тут я прервался, вспомнив историю Коротыша, и посмотрел на него. – Не хотел обидеть, но те, кто забрал Лулу, направились в леса и скоро утащат ее так далеко, что неизвестно, отыщем ли. Зачем нам пускаться в погоню за другим? Никакого смысла.

– Нам прямой смысл найти кого-то, кто мог бы указать место, куда они направляются, – сказал Коротыш. – Тот, который поехал дальше в одиночку, нам и нужен. С одним справиться будет гораздо легче. Я не удивлюсь, если он держит путь в Беспечный пополнить запасы. Послать одного гораздо разумнее, чем ехать всей компанией. Впрочем, нам не столь важно, зачем он туда едет, главное его схватить.

– А если он не держит путь в Беспечный? – спросил я.

– Решим, когда узнаем, – ответил Коротыш.

– Его лошадь та самая, что забрали у паренька, – сказал Юстас. – У нее выбоина на подкове. Этот след я точно отличу, а как мы его схватим, то все разузнаем.

– Как насчет остальных и их следов? – спросил я.

– Я мог бы покрутиться посмотреть, – сказал Юстас, – да только сколько времени это займет? А если дождь пойдет или дальше будет много следов от встречных лошадей или повозок, тут я не знаю насчет следов тех парней. Может выйти так, что останемся ни с чем. Синица в руках лучше журавля в небе.

Я был в полной растерянности.

– Сынок, это не рассказ про Ника Картера[2],– сказал Коротыш. – Нам не всегда случается найти в коровьей лепешке красное перо, которое указывает путь. Чаще мы просто ковыляем, пока не наткнемся на тех, кого ищем. Ну а если мы схватим одного из них, на что есть все шансы, то будем выбивать из него дерьмо, пока он все не расскажет. Применительно к данному случаю, мы узнаем, куда везут твою сестру.

Я кивнул, но все тело будто онемело. Меня растили, чтобы жить и давать жить другим, прощать и забывать, только забыть я не мог. Часть меня пылала и жаждала оружия. Не только для защиты, но и для убийства. От этого становилось страшно. Выходит, я ничем не лучше любого из банды Беспощадного. Мешок потной плоти с поганой жижей вместо крови, костяком из динамита и мозгами из лошадиного дерьма. Вспомнилось, как для охоты на белок отец давал мне только четыре пули, чтобы я не стрелял когда вздумается. «Ружье – это инструмент, – говорил он. – Не нужно приучать себя к тому, чтобы без причины жать на курок».

В общем, нам не осталось выбора – только следовать за украденной лошадью того паренька, – к тому же мы уже поехали в ту сторону, так что вопрос решился сам собой. Юстас поскакал вперед высматривать следы. В это время из леса вынырнул Боров и как ни в чем не бывало побежал рядом с лошадью Юстаса. Вроде как он никуда не отлучался. Меня терзала мысль о том, сожрал ли он того бедного парня целиком или отъел только часть. Представлять, как плоть этого парня сейчас перекатывается у Борова внутри, было воистину ужасно.

– Рискну предположить, что наш злодей направляется в Беспечный и никуда не свернет, – сказал Коротыш. – При нем деньги из банка, и ему, надо думать, потребуются выпивка и женщины, равно как другие удовольствия, которые готов предложить город. Я не раз бывал в Беспечном и знаю, что для маленького городка жизнь там бьет ключом, да и смерть не отстает, что ему только на руку. Наглость там правит бал, а еще там не любят болтать, и никто не попрекнет тебя, даже если прирежешь пару женщин или трахнешь овцу прямо на ступенях баптистской церкви. В большинстве случаев они сочтут за лучшее не вмешиваться и оставят это на твоей совести, если, конечно, это не их женщина. Или их овца.

– А если у бандитов уже достаточно припасов? – сказал я. – Тогда какой им смысл расставаться? Может, они повздорили, и сейчас он не знает, куда держат путь остальные?

– Может, и так. Или же это тот, кого подстрелили, сам Беспощадный Билл, и ему понадобился доктор. Хотя навряд ли он, ведь Беспощадный не полный дурак, иначе не протянул бы так долго. Пусть я говорил другое, но когда замешаны деньги, на безопасность в Беспечном рассчитывать не стоит. Как известно, за его голову назначена награда, ну и, ясное дело, еще деньги банка. Кстати, не знаешь, сколько они забрали?

– Нет, – ответил я. – Понятия не имею.

– Что ж, итог довольно скромен – сведения о Беспощадном в основном из газет, ну и должен признаться, прочитал пару дешевых книжонок о его приключениях, хотя написанному там не верю. Утверждают, он любит резать глотки и, как показало время, сметлив, иначе давно был бы мертвым или за решеткой.

Пока Коротыш болтал, меня посетила новая мысль. Что, если Коротыш с Юстасом отправились за украденными деньгами? Тогда мы с Лулой лишние свидетели. Правда, если так, я вообще им не нужен. Меня бы давным-давно прикончили или бросили бы где-нибудь и пустились за добычей сами. Но они этого не сделали. Придя к такому утешительному заключению, я на какое-то время успокоился.

– Для людей своего круга Беспощадный не так прост, в отличие от большинства, – продолжал Коротыш. – Таким был Джесси Джеймс, по крайней мере до Нортфилда. С Далтонами было по-разному, но чаще им везло. А Беспощадный Билл все видит наперед. Читал в одной газете о перестрелке в Миссури, где он стал стрелять по ногам детям, чтобы отвлечь внимание и дать время банде уйти. Уложи тогда их на месте, за ним погнались бы сразу, а так пришлось нести раненых к доктору. Уловка сработала. Народ там сильно взбесился, но, когда собрали погоню, его и след простыл. А он умеет путать следы, особенно для таких, как Юстас.

– Не отставайте, – позвал нас тот.

– Полагаю, в нашем случае один просто решил отколоться. Скорее, Беспощадный Билл для них не больше, чем обычный вожак, а как дело сделано, каждый сам решает, куда податься. Ну, а нам только лучше, и его поймаем, и выручим вдвойне за краденых лошадей.

К тому времени я порядком намучился от езды верхом. Задница болела, и я стер себе все ляжки. Наконец дорога расширилась, и лес остался позади. Теперь по обеим сторонам деревья были спилены и порублены, а пни выкорчеваны из земли вручную или с помощью динамита. Потом древесину сложили в кучи и сожгли. Недавно прошедший дождь размыл всю почву, так что плодородный слой стек в придорожные канавы или оказался на дороге.

– Тупые сукины дети, – сказал Юстас, придержав свою лошадь, чтобы нам ехать всем вместе, пока Боров немного отстал. – Испортили хорошую землю и лес загубили. Срубили все подчистую, нет бы просто расчистить место для пашни, а деревья вдоль дороги оставить, чтобы грязь не наносило. А теперь, без деревьев, оставили здесь бесплодный пустырь.

– Я как раз об этом подумал, – сказал я, сочтя, что настал подходящий момент напомнить про обещанное вознаграждение. – Земля на папиной ферме, той, что вы получите, как выполните работу, совсем не хуже, чем здесь размыло дождем. Даже лучше, жирная и черная, хорошо удобренная пеплом и куриным пометом. Там устроены уступы, чтобы удерживать воду и чтобы верхний слой не смывало. Как закончим дело, она ваша, а там решайте, оставлять себе или продать за лучшие деньги, чем любую ферму в Техасе.

– Так ты повсюду побывал и знаешь, какова земля здесь и во всем штате? – спросил Коротыш.

– Оставь его, Коротыш, – сказал Юстас. – Парень просто любит прихвастнуть. Но я знаю, о чем он болтает. Если земля там хоть вполовину хороша, стану выращивать кукурузу ростом со слона.

– Готов поспорить: из нас один я видел слона живьем, – сказал Коротыш. – И уж точно единственный, кто на нем катался.

– Так они правда такие громадины? – спросил Юстас.

– Правда.

– Тогда какая разница, видел я его или нет? – сказал Юстас.

– Резонно подмечено.

Изуродованная земля с вырубками тянулась еще какое-то время, но по мере приближения к городу все чаще стали возникать разбросанные по обочинам лачуги, где бедность и надежда заменили нехватку гвоздей и отвеса. Вдалеке, по правую руку, я разглядел деревянную башню. Широкая внизу, она сужалась кверху и была сколочена из грубых досок, отчего напоминала мертвое дерево без листьев.

– Это что за хреновина? – сказал я.

– Эх ты, деревенщина, – сказал Коротыш. – Это, Джек, вышка над нефтяной скважиной. Похоже, скважина выработана, или они просто промахнулись. Но все равно будущее за нефтью, а не за фермерской землей. Помяни мое слово.

– Угу, – сказал Юстас. – Запомню. Эта гадость испоганила всю землю, сочится отовсюду. Проклятую башню так и бросят стоять, или уже бросили. Погодите, увидите. Вон, кстати, одна из причин, по которой про башню не вспомнят.

Он показал вперед.

Раскачиваясь на дороге, к нам приближался самоходный экипаж. Таких я видел всего несколько, и каждый раз они меня поражали. Он гудел и подпрыгивал на маленьких резиновых колесах, пугая наших лошадей. Вот он приблизился, и мы разъехались в стороны, чтобы дать ему дорогу. За рулем сидел мужчина, а рядом женщина. Оба разодетые, он в котелке, а она в капоре от солнца. Между ними на сиденье стояла корзинка для пикника. Когда они тарахтели мимо, мужчина приподнял котелок. Пара выглядела вполне упитанной и довольной.

– Вот оно, будущее, – сказал Коротыш, провожая глазами тявкающий экипаж. – Едет на нефтяном топливе, и скоро такие машины будут перевозить людей. Не прямо завтра или в ближайшее время, но это случится.

– Эти штуки прямо ненавижу, – сказал Юстас. – Все думал в такую пальнуть. Проклятым уродам у нас не прижиться, а твое это нефтяное топливо разве в лампы заливать.

Коротыш рассмеялся.

– Юстас, ты не прав. Нефть используют для многих целей. Придет время, и люди перестанут путешествовать верхом, а только на таких экипажах на нефтяном топливе. Попомни мои слова.

– Так и сделаю, – сказал Юстас. – Напишу себе записку.

Мы продолжали путь мимо хижин, еще одного разоренного поля, мимо других таких же вышек, большой хлопковой плантации, и, наконец, впереди замаячило первое городское строение, размером с большой амбар и выкрашенное в цвет весенней травы.

– Это там Оупри[3] Хаус, – сказал Юстас. – Раз заезжали несколько цветных певцов, целых пять, каждый слепой, как крот, но голоса прямо ангельские. Я-то прослышал и пришел глянуть, думал, там для цветных, ан нет. Только белым людям можно слушать. Цветные, значит, поют, а послушать цветных не пускают. Потом ночью эти пятеро выступили в черном квартале. Там я их увидел. Никогда не забуду. Прямо голуби и канарейки, вот как. Правда черные, как мокрые вороны, чернее меня.

– Так ангелы или птицы? – спросил Коротыш. – Которые из них?

– Все вместе, – сказал Юстас.

– Как-то раз мне случилось там побывать, – сказал Коротыш. – С год назад на верхнем этаже выступали певцы Братья Маркс, но впечатление убогое. Я предпочел бы слушать цветных парней в ниггерском квартале или собаку, воющую с куриной костью в горле. А от их пения у меня уши вяли, правда, они отпустили несколько шуток, и в этой части мне вполне угодили.

Дальше по обеим сторонам улицы высились новые строения. Не слишком изысканные, как, скажем, в Сильвестере, но куда больше любого дома в Задворье, и раскрашенные в такие яркие цвета, каких мне прежде не приходилось видеть. Сам же город выглядел так, будто основан кем-то из тех слепых певцов. Точно куча людей собрались вместе и решили раскрасить все дома в разные цвета, чтобы ни один не походил на другой. Хотя с разнообразием цветов я, пожалуй, приукрасил. Всего было три – зеленый, синий и красный, а дальше шли уже оттенки. Один дом, правда, выделялся. Его первый этаж был покрашен синим, второй – красным, а оконные рамы и ограждение балкона были цвета топленого масла. Такой же сливочно-желтой была дверь на втором этаже, а дверная ручка была ярко-голубой, как огромное яйцо дрозда.

Когда мы проезжали мимо, Коротыш сказал:

– Это один из самых больших и известных борделей в Восточном Техасе. Его еще называют клубом скотоводов. Впрочем, чтобы вступить, не нужно отличать хвост коровы от рогов, главное то же у женщин не перепутать. Тут мне довелось изведать пучину наслаждений, чему в значительной степени способствовал размер моего кошелька. Когда деньги вместе с силами иссякли, я сразу же стал жалким и куда менее привлекательным.

– Боров, – сказал Юстас, – лучше тебе погулять. Пойди нарой желудей.

Боров утвердительно хрюкнул и отправился на промысел.

– Он и вправду тебя понимает? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Юстас. – Может, просто подкалывает. Да и нужны ему эти желуди. Глядишь, ищет себе свинку или планы строит на ферму твоего старика. А то не уперлась ему эта ферма и моя компания. Пойдет, вон, с Коротышом и купит нефтяную скважину.

– Боров совсем как его папаша, – кивнул на Юстаса Коротыш. – Непредсказуемый. Хотя я в два счета взял бы его компаньоном в нефтяной бизнес. Насмотрелся, как он может копать своим рылом. Отыщет нефть скорее, чем с вышкой и буром.

В городе стоял тяжелый запах. Не такой, как в Сильвестере или Задворье, а въедливый смрад отхожих мест и конского навоза, отмеченный на каждом шагу ручейками или наваленными кучами. И в Задворье, и в Сильвестере специально нанятые люди убирали с улиц конские яблоки, а выгребные ямы опорожнялись в бочки золотарей. Здесь сортиры стояли на задворках, но никто их не чистил, так что зловонные потоки, кое-где перекрытые дощатыми настилами, струились прямо в канавы вдоль улиц. В одной такой канаве я заметил утонувшую птицу, ее точно облили дегтем и, понятно, вываляли в перьях.

Сами улицы представляли собой мокрое месиво с бесчисленными рытвинами и ухабами, и мостками из неструганых досок с одного тротуара на другой. По пути справа от нас открылся проход между строениями, где тесным кружком сбились мужчины вместе с мальчишками и несколькими девочками. Оттуда доносился страшный клекот, который едва не перекрывал вопли сгрудившихся людей.

Недолго думая, Коротыш повернул в ту сторону. Мы с Юстасом последовали за ним.

– Это не входило в наши планы, но готов поспорить, что придется сделать крюк, – сказал Юстас.

Я не сразу понял, что он имел в виду, но стоило нам троим спешиться, стало ясно, что происходит. Петушиный бой. Люди обступили двух петухов и делали ставки на победителя. Я не любитель петушиных боев, да и видеть прежде случалось только их дворовые стычки. Потому-то многие скажут, что птицы ведут себя как заложено природой – однако, если их не принуждают, один, улучив момент, обычно сдается, и все заканчивается мирно. Так что это их выбор, и никто не ставит доллар на выигрыш.

Но когда дерутся за деньги, кому-то, или обоим, точно не поздоровится, ведь к ногам им пристегивают маленькие железные шпоры. Теперь, налетая друг на друга, они подобны людям, дерущимся на ножах. Место для боя, присыпанное песком, уже пропиталось горячей петушьей кровью, и ее запах оседал во рту терпким медным привкусом.

Коротыш протиснулся внутрь круга и завопил:

– А ну разойдись, не то получите пулю.

– О чем толкует тот карлик? – спросил человек, стоящий напротив.

Тем временем «тот карлик» извлек из-под тужурки небольшой короткоствольный револьвер, открыв мне вероятную причину странного выбора своего гардероба, и твердой рукой нацелил его на вопрошавшего. Человек пустился наутек. Часть круга по обе стороны от него расступилась волнами влево и вправо, подобно водам Красного моря.

Один петух явно выдохся, его голова бессильно свесилась вниз. Второй кружил вокруг, собираясь нанести последний удар.

– Убить и съесть или не трогать, – сказал Коротыш и дважды нажал на курок. Пули снесли петухам головы не хуже, чем отточенный тесак оставляет их на колоде для рубки мяса. Один безголовый петух упал и стал дергать ногами, второй стал носиться кругами, хлопая крыльями, как будто искал голову в надежде вернуть ее на место и отбыть в неизведанные края. Казалось, это продолжается бесконечно, пока он, наконец, не упал, задергался, и длинный фонтанчик крови не брызнул из его шеи.

– Вы сборище чертовых трусов, – сказал Коротыш.

К тому времени толпа рассеялась, но несколько человек оставались на месте. Один из них, здоровенный толстяк, сказал:

– Тот, покрупнее, был мой петух. Ты мне должен, мелкий говняный обсосок.

Коротыш и бровью не повел. Он убрал револьвер под тужурку, поднял петуха за шею, достал свой большой нож и отрезал одну его ногу. При этом металлический шип блеснул на солнце. Затем он обернулся к толстяку и сказал:

– Советую тщательнее выбирать выражения, когда обращаешься ко мне.

– Тебя где говорить учили? – сказал толстяк. – В сраных чужих краях? Бога ради, разговаривай как положено. Мы делали ставки, мой петух побеждал. Ты не имел права портить нам веселье, так что плати.

– Называешь это весельем? – спросил Коротыш.

– Называю, – сказал толстяк.

Не успел он закрыть рот, как Коротыш подскочил, оперся ногой о его колено, одной рукой ухватил за рубаху, а другой, с зажатой петушьей ногой с острым наконечником, полоснул его по щеке, да так, что кровь брызнула фонтаном.

– Черт! – завопил толстяк, пытаясь стряхнуть Коротыша. – Проклятье!

Только это было все равно что пытаться сдернуть енота с дерева за хвост. Бесполезно. Коротыш был повсюду, забирался с одного бока, съезжал с другого и не переставал кромсать противника шипастой куриной лапой.

Мужчина заорал, призывая нас стащить с него карлика. Кинув мне поводья вместе с веревкой краденой лошади, Юстас подбежал, ухватил Коротыша за талию и резким рывком усадил на землю, сразу же надавив ладонью на макушку. Коротыш попытался вскочить и снова броситься в атаку, но ладонь Юстаса крепко сдавила его голову вместе со шляпой. Под его могучей дланью Коротыш крутился, шипел и плевался, и размахивал петушьей ногой в сторону толстяка, точно волшебной палочкой.

В свою очередь, обработанный петушьей ногой толстяк упал на колени, обливаясь кровью, исполосованный от головы до пупка, так что там, где прошлась острая шпора, одежда висела клочьями.

– Вот тебе веселье, – сказал Коротыш, пока Юстас удерживал его за воротник.

– Лучше держите эту маленькую сволочь от меня подальше, – сказал толстяк, – или я…

– Или ты что? – спросил Юстас. – Убирайся, пока я его не отпустил.

Толстяк поднялся и последовал совету со всей возможной прытью. Тут я заметил, что и прочие, стоявшие рядом, исчезли, будто утренняя роса. Остались только мы и два мертвых петуха.

– Нельзя так поступать с птицами, – сказал Коротыш, и его маленькие плечи поникли.

Юстас увещевал его, повторяя:

– Ну-ну-ну, Коротыш. Все уже кончилось. Послушай меня: я тебя отпущу, а тебе больше ничего не надо делать. Весь народ давно разбежался.

– Юстас, не надо со мной как с ребенком, – сказал Коротыш.

– Нет, Коротыш, не буду.

Юстас выпустил Коротыша, а тот поежился, как будто заново пристраивался внутри своей тужурки.

– А этих вот цыпляток сложу в свою седельную сумку и приготовлю на закуску, – сказал Юстас. – Не годится бросать их здесь, раз уж все равно мертвые.

– Будь прокляты они с их развлечениями, – сказал Коротыш.

Он прошел ко мне, забрал поводья своей лошади и повел ее в сторону улицы. Следом подошел Юстас, старательно стряхнул птиц, чтобы выпустить кровь, и убрал их в одну из седельных сумок.

– Это он еще не взбесился, – сказал Юстас. – Просто разозлился. Здорово разозлился, но не взбесился.

Что касается меня, я был совершенно сбит с толку. Я вообще не мог себе представить, что человек, который бросил мертвого паренька в канаве, станет драться петушьей лапой с противником в два раза больше его только за то, что тот плохо обошелся с петухом.

Раз уж вышло, что людей на пароме видел я один, притом лишь Беспощадный Билл имел отметину, по которой его легко узнать, решили отправить меня послоняться и выследить подонка, забравшего лошадь убитого паренька. Случись его обнаружить, я должен вернуться за Коротышом или Юстасом, чтобы те закончили дело. Мне было сказано, чтобы я ни в коем случае не пытался взять его сам, и то, что пока нам нужна информация, где остальные, а убить его мы всегда успеем. Меня это вполне устраивало. Как бы я не хотел отомстить за сестру, для начала нужно было ее найти, да и желания убивать у меня не было, хватило бы поймать негодяя и отправить за решетку. В общем, мне сказали то, что я хотел услышать.

Тем временем они собирались отправиться на конюшню продать краденую лошадь, чтобы обзавестись средствами на будущие расходы. Заодно покормить и напоить своих лошадей и расспросить, не появлялся ли всадник на лошади с битой подковой.

План не назовешь наполеоновским, но выбирать не приходилось. Когда Коротыш повел лошадей на конюшню, Юстас перед уходом подошел ко мне.

– Кузен, это мои деньги за рытье могил, – сказал он. – Хочу, чтобы ты подержал их у себя, а то истрачу на выпивку. Я трачу на одну черную задницу в квартале для ниггеров, это ничего, но где одно, там и другое. Если прикинуть, что может ждать впереди, не хотел бы я сбиться с пути.

– Только не пей, – попросил я.

– Раз денег нет, то и не буду, – сказал он и сомкнул мои пальцы вокруг его четырех монет. – Захочешь купить себе задницу – в том борделе недорого, – глядишь, и в тебе проснется мужик.

– Вряд ли захочу, – ответил я. – В смысле, хочу найти того гада, а остальное мне не интересно.

– Дело твое, можешь потратить или сохранить. А я, как попаду в место вроде этого, меня сразу разбирает, и не успеешь оглянуться, тот сосуд с молниями уже в моем желудке. Да только там не остается, а бьет в голову, искрит и шипит, и я уже сам не свой.

– Ладно, – сказал я. – Забираю деньги.

Юстас кивнул и поспешил за Коротышом на конюшню.

Сложив четыре четвертака в нагрудный карман, я отправился на разведку. Первым делом зашел в один из трех салунов, но не увидел никого из компании с парома. Коротыш и Юстас забыли об одном – если я узнаю грабителя, то и он узнает меня. Правда, в новой шляпе рыжие волосы были почти незаметны, разве что за ушами или те, что свисали на воротник. Все равно, признав меня, он либо сбежит, либо меня прикончит. С такими мыслями, взвинченный, как кот среди качающихся стульев, я обошел салун, но своего клиента так и не встретил. Поскольку бывать прежде в салуне не приходилось, я чувствовал себя необычно. Мне казалось, все это знают и не спускают с меня глаз, хотя, конечно, все было иначе.

Следом я обошел другие два, но с тем же результатом. Разве что в переулке увидел двоих дерущихся здоровяков, и один сбил противника с ног и стал пинать его, как раз когда я проходил мимо. Наконец я вышел к краю ярких домов, а за ними на холме расположились простые побеленные строения. Еще выше я заметил несколько домов с белой изгородью и цветами во дворе, изнывающими от зноя, ведь припекало уже прилично. Вдали виднелся цех для очистки хлопка, куда выстроились несколько телег с поклажей. Хлопковая шелуха уже висела в воздухе, желтая под солнечными лучами, и даже издали я уловил характерный запах.

Дальше по улице, где я находился, располагалась контора шерифа. Ровно посередке между ярким кварталом и побеленными домами. Похоже, там на холме, где было не так пестро, обитали простые горожане, возможно, с семьями и постоянной работой. Я прикинул, не навестить ли мне шерифа, но так и не решился. Стоило сказать, что в городе грабитель, он тут же подумает, что я за ним охочусь и решит, пожалуй, вывести меня из игры. Так что сперва лучше найти бандита, а после доложить шерифу. Я простоял так довольно долго, раздумывая на сей раз о том пареньке в канаве. Когда-то нужно рассказать шерифу о пареньке с перерезанным горлом и объяснить, где находится тело. Возможно, удастся разыскать его семью. Но не прямо сейчас.

Развернувшись, я направился обратно в размалеванную половину города. Когда подошел к борделю, там было тихо, но главная дверь была открыта, а за ней находилась еще одна дверь из прозрачного стекла. Я заглянул внутрь. В холле напротив двери на стуле сидел человек, положив на колени старый дробовик с рычажным механизмом. Подобное оружие я видел лишь однажды. Когда я был совсем еще малолеткой, у Па был такой, и он сменял его на что-то у того же жестянщика, от которого подцепил оспу.

Я снял шляпу и вошел внутрь, стеклянная дверь скрипнула, как испуганная птица. Как раз такие заведения мой дед терпеть не мог. Оглядев меня, человек с дробовиком сказал:

– Все еще спят, кроме Джимми Сью.

Мой план состоял в том, чтобы зайти и оглядеться в поисках кого-нибудь с парома, но, оказавшись внутри, я понял, насколько это глупая идея. Если он здесь, лежит сейчас в номере с какой-нибудь шлюхой. Возможно, лучше зайти вечером, когда самое веселье, но я опасался, что к тому времени он может уехать. Следовало все обдумать.

– Вот что, – сказал я. – Я должен все обдумать и вернусь попозже. Не уверен, что у меня хватит денег.

Человек с дробовиком уставился на меня, словно увидел саму оспу во плоти.

– Чего тут думать? – сказал он. – Или хочешь сладкую щелку, или нет.

– Любой может передумать, – сказал я.

– Да только не я, – сказал он.

– В этом, вероятно, мы и различаемся, – сказал я. И тут услышал, как скрипнули ступени, и, подняв голову, увидел на лестнице женщину в панталонах. Единственный раз я видел подобное на картинке из каталога «Сирз и Робак», откуда я вырвал страницу, чтобы сходить по нужде. Тогда мне казалось, что дамы выглядят весьма соблазнительно, но сейчас это было совсем другое и куда лучше.

Волосы у нее были темные, как кожа Юстаса, и волнами спадали на плечи. Даже издалека было видно, что глаза у нее зеленее стен Оупри Хаус, а под нижним бельем угадывались очень приятные формы. По возрасту она была не старше меня.

– Так ты рыженький? – спросила она, как будто не сразу это заметила.

– Мэм, – сказал я и слегка поклонился, раз уж держал свою шляпу в руках.

– Мэм? – воскликнула она. – О, как это мило. Такое обращение. Прямо настоящий джентльмен.

– Смотрю я, – сказал человек с дробовиком, – и правда, разве он не милашка? Рыженький и все такое. Сам бы его трахнул.

– О, замолчи, Стив, – сказала она.

Тот хмыкнул.

– Я собирался идти, – сказал я.

– Так ты еще даже не вошел, – сказала она. – Толком и порог не переступил.

Я шагнул вперед.

– Хочешь, немного поскачем? – спросила она. – А то день какой-то скверный и жаркий.

Я замер как вкопанный.

– Она не про лошадок, сынок, и тащить седло не обязательно, – сказал Стив.

– Я знаю, – ответил я.

– В самом деле? По мне, ты смахиваешь на парня, который только полирует хрен в кулаке.

Я пристально посмотрел в ответ.

– Насчет скверного дня я просто так, – сказала Джимми Сью. – Но, если ты такой горячий парень, я остужу твои угольки всего за четыре четвертака.

– Четыре четвертака? – сказал я.

– Есть у тебя четыре четвертака? – спросил Стив. – Если нет, давай закончим нашу приятную беседу. Надевай свою шляпу на миленькую рыжую головку и проваливай.

– Деньги есть, – сказал я, не желая спасовать перед Стивом и его дробовиком.

– Ну так идем, – сказала Джимми Сью. Она развернулась и стала подниматься по лестнице.

После недолгих колебаний я отправился следом.

– Давай, Рыжий, не робей, – сказал Стив. – Постарайся и засади этой кобылке как следует.

– Забудь про него, – сказала она, пока мы поднимались по лестнице. – Он козел.

На втором этаже был длинный коридор с множеством дверей. Возле некоторых стояли мужские сапоги. Пока я шел за Джимми Сью, доски под ногами скрипели и стонали. Но никто не выглянул наружу, и я прошмыгнул в открытую дверь, где и остался стоять.

– Можешь закрыть, – сказала Джимми Сью. – Если не хочешь, чтобы другие смотрели. Некоторые так делают.

Я закрыл дверь и сказал:

– Начнем с того, что я заплачу четыре четвертака. Четыре четвертака Юстаса. Но все не так, как ты могла подумать.

– Юстас? Так тебя зовут Юстас?

– Нет. Это человек, который дал мне четыре четвертака.

– Так он тоже придет? – спросила она.

– Нет.

– Это хорошо, ведь я не стану с двумя за четыре четвертака. Каждый платит по четыре, а если ты и твой Юстас захотите вместе, придется еще доплатить.

– Забудь про Юстаса, – сказал я. – Тут вообще другая история. Я хотел бы…

– Ты красный, как огонь, – сказала она. – Весь покраснел, и вон, хлопковый ошметок прилип. Как это мило.

– Я не собирался быть милым.

– Именно потому так и выходит. Ты ведь еще не пробовал ни одну женщину, верно?

– Я здесь не затем, чтобы это обсуждать, – сказал я.

– А тут и обсуждать нечего, – сказала она и стала раздеваться.

– Нет, этого делать не надо.

– Надо, иначе не получится. Моя дырочка, видишь ли, под одеждой.

Вот тут я почувствовал, что краснею. Точно горячая вода поднялась изнутри и закипела в голове. Не успел я ничего ответить, как она сбросила панталоны и осталась в чем мать родила. А я впервые увидел женщину голой. Сердце колотилось где-то в горле. Она была такая свежая, с круглыми маленькими грудями и темным клочком между ног. Я только и смог промолвить:

– Я здесь кое-кого ищу.

– Пока проснулась я одна. Если думал про другую, считай, не подфартило.

– Дело совсем не в этом.

Наклонив голову набок, она разглядывала меня.

– Что-то не припомню, чтобы ты бывал здесь раньше и кого-то заприметил. Ты ведь девственник, верно?

– Это не важно, – сказал я.

– Да точно, – сказала она. – Прямо как флагом машешь, где так и написано. У меня глаз наметан. Иди сюда, сладкий.

Я не шевельнулся.

Она подошла вплотную.

– Я только вымылась. Никто из мужиков меня не трогал, и внутри я тоже чистая.

– Господи, надеюсь, что так, – сказал я.

Она взяла меня за руку.

– Идем в кровать.

– Я только поговорить, кое-что разузнать.

– Всему, что нужно знать, я тебя научу. Очереди в бордель не видно, времени хватит.

– Мне нужно узнать про мужчину, – сказал я.

Она выпустила мою руку и немного отстранилась.

– Любишь мужчин?

Мне пришлось собраться с мыслями.

– Нет. Просто ищу одного, который, возможно, здесь.

– Так кого же?

– Сам толком не знаю.

– Слишком ты мудреный, Рыжий.

– Я не нарочно. Ищу одного типа, причастного к убийству моего деда и к похищению сестры.

– Так ты меня не хочешь?

Я собрался ответить «нет», но язык отчего-то не повернулся. Взамен я произнес:

– Я так не говорил. То есть это естественно, наверное.

– Еще бы. Покажешь четыре четвертака?

Я достал из кармана четыре монетки и протянул их ей на ладони.

– Вот они, – сказал я. – И они твои, если поможешь разыскать того, кто мне нужен.

Она провела рукой мне по лицу.

– Черт, какой ты милый. Если я брошу эту жизнь, то ради такого, как ты. А ты еще и добрый.

– Это как ты узнала? – спросил я.

– На моей работе о многом узнаешь, – сказала она. – И быстро учишься разбираться в людях. Особенно в мужчинах. Иди сюда, сладкий. Ляжем в постель, а там увидим, как я смогу тебе помочь. Давай твои четыре четвертака.

Сам не знаю, как вышло, но очень скоро я был голый с ней в постели, а она сказала:

– Мне нравится, что там ты тоже рыжий.

И мы приступили к обучению.

Как все происходило, помню плохо, но, когда мы закончили, я обессилел от наслаждения. Один их тех грехов, о которых предупреждал дед, взял надо мной верх, и оказался совсем не таким мерзким, мучительным и безотрадным, как он описывал.

Я лежал и мечтал еще о четырех четвертаках. На время забылся и слишком поздно сообразил, зачем я здесь на самом деле, но не успел что-либо предпринять, поскольку грех вновь овладел мною под предлогом, как она выразилась, «еще разок бесплатно», и я тут же повторил. Было томно и сладко, и теплый ветер шевелил занавеси открытого окна, пружины кровати скрипели, и хлопковая шелуха опускалась и липла на наши потные тела. Джимми Сью стонала, и я догадывался, что это не от боли, но, как бережливый человек, думал: сейчас я плачу только два четвертака за раз деньгами Юстаса и спасаю его от соблазна напиться. Последнее обстоятельство давало мне повод гордиться. Я защищал Юстаса от него самого.

– Кстати, – сказала она, прижавшись ко мне, когда мы закончили, – как тебя зовут?

– Джек Паркер, – ответил я.

– Паркер. Я знаю и других Паркеров.

– Здесь вряд ли есть связь, – сказал я. – Фамилия часто встречается.

– Ты, случайно, не родня старому Калебу Паркеру?

– Это мой дед, – сказал я, недоумевая, откуда она могла о нем слышать.

– Вот старый пердун, – сказала она. – Так вы родственники. Какое совпадение.

– В чем совпадение? – спросил я.

– Ну так я трахнула вас обоих.