Частички

Защита дипломов проходила как всегда — весело и задорно. Студенты плакали. Ели свои работы. Строили из них летательные аппараты типа «самолетик» и запускали их с восьмого этажа, усыпая ступеньки института сугробами усвоенных знаний.

Броуновское движение выпускников в этот раз нарушала только Вика Фомина. Вообще, с именем ей не повезло. Почему-то все считали, что раз ты Вика, то должна быть блондинкой с кукольным личиком в обрамлении непослушных кудряшек. С большими, василькового цвета глазами и длинными ресницами, взлетающими к бровям, в такт мыслям, совершенно не достигающим мозгов в силу недостаточной целеустремленности.

Вика Фомина под этот стереотип совсем не подходила. Во-первых, судя по толщине дипломной работы, мысли у нее были целеустремленные. Во-вторых, внешность Вики вряд ли бы кто-нибудь назвал кукольной. Она была брюнеткой с симпатичным, но неброским лицом и карими, постоянно смеющимися глазами. Высокая, ладная, колкая на слова и резкая на действия. Вряд ли существовало в мире что-то, способное заставить Вику заплакать. И уж точно, этим никак не могла быть защита диплома.

В аудиторию с комиссией Вика вошла легкой походкой. Бросила на стол перед председателем талмуд своего диплома, а на экране и виртуальных досках легким движением руки раскидала графики, таблицы, таблицы в графиках, графики в таблицах и даже несколько диаграмм.

Перешептывающаяся о чем-то своем комиссия, увидев такую серьезную подготовку, уважительно замолчала. Председатель, Охотников Евгений Степанович, еще не уловивший смены настроения в аудитории, открыл обложку диплома и тыкая в него карандашом промурлыкал:

— И что тут у нас? Частички?

— Частички, — ничуть не смутившись кивнула Вика. — Я вам сейчас про них расскажу.

Говорила она легко, водила указкой по таблицам, иронизировала над графиками, упрекала диаграммы.

Члены комиссии, откровенно скучавшие в начале выступления, уже на пятой минуте отложили все посторонние дела и слушали, открыв рот. Даже звуки, издаваемые в коридоре нервами других студентов, не нарушали их внимания. Только Охотников так и не оторвался от телефона. Он искал домик в аренду на лето, чтобы укрыться от жены, детей, и просмотреть наконец все выпуски «Спортивного рыболовства», накопившееся у него за последние пять лет. Он так увлекся, что пропустил первые двадцать минут защиты, и оторвался от телефона только услышав фразу «детектор нейтрино». Осуждающе уставился на таблицы. По мере того, как его взгляд двигался по строчкам, тучи на лице Евгения Степановича сгущались все больше.

— Так, стоп, — взорвался Охотников над очередным выводом. — Этого не может быть!

— Да? — хлопнула глазами Вика.

— Да! Вы же не хотите … — самонадеянно начал председатель. Но вдруг осекся, побледнел и скосил глаза на доску слева от себя, с которой ему дерзко подмигивала таблица с результатами экспериментов. — Вот это вот, что?

Профессор привстал и уничижительно ткнул в таблицу лазерной указкой.

Вика испустила вздох, который в обычной жизни означал бы: «я двадцать минут об этом рассказываю», а при защите диплома замаскировался под: «ой, мне совсем не трудно рассказать тоже самое еще раз!».

— Это данные, — очень медленно, с дикторской артикуляцией произнесла Вика, — Которые подтверждают, что созданное мной металлическое соединение из лантаноидов с добавлением иттрия, получившее гексагональную кристаллическую решетку, а в ней, как вы конечно знаете, — «ну ведь знаете, да?» — надеялся Викин взгляд, — три элементарные ячейки образуют призму на шестигранном основании….

Вика взяла паузу для эффекта, но все в комиссии подумали, что для инфаркта, и старательно поискали у себя инфаркт, для надежности выпучив глаза и хватаясь за область груди. Наверное, у среднестатистического человека инфаркт там вполне мог где-то притаиться, но в научных кругах давно известно, что при получении докторских степеней, сердца у профессоров удаляются и инфаркта уже не дождаться.

— Ну? — не выдержал, Евгений Степанович.

— Ну, — Вика еще раз махнула рукой в сторону таблиц. — Данное соединение способно улавливать прохождение нейтрино.

В аудитории наступила зловещая тишина.

— Так, — наконец произнес Евгений Степанович, вытирая лоб кружевным платком, явно предназначенным для украшения костюма, а не выполнения роли тряпки. От этого несоответствия платок очень страдал и брезгливо морщил гипюр. — Деточка, — Охотников выразительно посмотрел на Вику, сфокусировав на ней не только глаза, но также очки, брови, морщины на лбу и даже седую челку, — а ты знаешь, что такое нейтрино?

— Знаю, — уверенно кивнула Вика, правда немного смущенная сфокусировавшейся на ней челкой. — Это фундаментальные частицы с полуцелым спином, участвующие только в слабом и гравитационном взаимодействиях и относящиеся к классу лептонов. В настоящее время известно три разновидности нейтрино: электронное, мюонное и тау-нейтрино, а также соответствующие им античастицы, — на всякий случай оттарабанила она определение, чтобы устранить все возможные препятствия на пути познания комиссией ее диплома. — Мой сплав реагирует на прохождение электронных нейтрино.

Евгений Степанович встал. Потом сел. Потом еще раз встал, подошел к окну и посмотрел насколько увеличилось количество самолетиков на ступеньках лестницы. Позитивно оценил их объем, что придало ему сил. Развернувшись к аудитории и крепко держась рукой за подоконник, он спросил, почему-то фальцетом:

— Как?

Тут Вика растерялась. В вопросе, а особенно в тембре голоса, каким тот был задан, явно чувствовался подвох, но в чем он, никак разгадать не получалось.

— Что как? — на всякий случай уточнила она, прикрываясь от профессора электронной указкой.

— Как, — повторил Евгений Степанович снова фальцетом, но потом прокашлялся и закончил уже нормальным тоном, — Вы поняли, что ваш сплав улавливает электронные нейтрино?

— О! — оживилась Вика, чем заставила уважаемую комиссию еще раз на всякий случай поискать у себя инфаркт. — На осциллографе увидела!

— Так, все! Перерыв двадцать минут.

Председатель комиссии с трудом оторвал свои пальцы от подоконника и нетвердой походкой вышел из аудитории.

— У вас очень интересная дипломная работа, Виктория, — утешающе похлопала по плечу докладчицу Любовь Борисовна Щедрина, вечная аспирантка Охотникова. — Но в эти данные трудно поверить…

— Это же не религия, — удивилась Вика, — зачем в них верить?

Любовь Борисовна вздрогнула и, на всякий случай, сославшись на дела, выскочила из аудитории, не чувствуя в себе сил после двух поисков инфаркта продолжать дискуссию о таких высоких материях.

За двадцать минут перерыва Вика трижды порывалась разобрать диплом и наделать из него самолетиков, один раз метнулась перепроверить данные, и четыре — перекрасить цвета на диаграмме. За последним ее и застала вернувшаяся с перерыва комиссия.

— Подделываете данные! — обрадовался Евгений Степанович.

— Отнюдь, — открестилась Вика от сочетания розового с фиолетовым, быстро вернув скромные синий с зеленым.

— Итак! — Охотников выглядел явно бодрее, чем до перерыва. К нему вернулось настроение боевого скакуна. Именно с таким настроением Евгений Степанович лучше всего заваливал студентов на защите.

Профессор перестал испытывать угрызения совести из-за пола начинающего физика. Ведь всем известно, что, несмотря на общемировое развитие феминизма, женщин-физиков нужно оценивать менее строго, чем мужчин. Но дерзкое поведение студентки, вот эти вот, выражающие презрение к комиссии таблицы, а уж про диаграммы и говорить нечего, освободили его от необходимости быть снисходительным. Помог и коньяк, который Евгений Степанович употребил в перерыве исключительно в противоинфарктных целях.

Довольный наступившей ясностью, Охотников бодро продолжил:

— Осциллограф значит. Очень интересно. Но перед тем, как вы расскажете нам про осциллограф, давайте обсудим, что вы знаете про реальные, — профессор выделил это слово не только артикуляцией, но и подмигнул ему очками и бровями, — Ловушки нейтрино.

— Детекторы нейтрино необходимо защищать от фонового излучения и естественного радиационного фона Земли, — несколько смущенная боевым настроем Охотникова, ответила Вика. — Поэтому их размещают на примерно километровой глубине под землей или водой и делают многослойное экранирование. Так как нейтрино крайне слабо взаимодействуют с веществом, нужно максимально исключить помехи.

— Непростая задачка, — промурлыкал Евгений Степанович. — А вы вот так просто, осциллографом? Ну-ка, давайте все сначала.

— Если вернуться к диплому, — Вика отлистала слайды к началу презентации, — мы видим, что первоначально мной был получен сплав из лантаноидов, к которым я добавила иттрий.

— Зачем? — тут же перебил Охотников.

— Мне его было жалко, — с грустью признала свое несовершенство Вика. — Иттрия у нас много, а ни в каких экспериментах он не использовался.

Охотников вздрогнул, но сбить свой боевой настрой не дал, махнул рукой, чтобы продолжала.

— После получения сплава я стала изучать его кристаллическую решетку…

— Зачем? — снова взвился Евгений Степанович.

— Хотела посмотреть, что за фигня вышла, — искренне выдохнула Вика, начиная ощущать, что расклад на поле боя меняется не в ее пользу.

— Посмотрели? — обрадовался Охотников. Вот она первая победа, студентка сама назвала свою работу фигней!

— Посмотрела. Гексагональная. Как и в классических моделях — с тремя элементарными ячейками, образующими призму на шестигранном основании. А дальше все просто. Стала изучать свойства сплава, облучала всем… что нашла в лаборатории. Когда проверяла реакцию на облучение бета-радиацией, хотела провести негативный тест и закрыла источник свинцовой перегородкой. Бета-радиацию она блокирует, но реакция на излучение осталась! Я сделала сто восемьдесят шесть повторных экспериментов, их результаты здесь. — Вика гордо ткнула указкой в таблицу, которая так раздражала председателя комиссии.

— Почему сто восемьдесят шесть? — тускло уточнил Евгений Степанович.

— Я хотела больше, — взгрустнула и Вика, — но материалы закончились. Да и на консультациях к диплому говорили, что достаточно двадцати повторяющихся с допустимой погрешностью результатов. Так что ста восьмидесяти шести хватает… на диплом.

— Хватает, — Охотников замолчал.

Внезапно с задней парты раздался голос Марии Викторовны Рубенштейн, профессора теоретической физики. Мария Викторовна находилась в столь зрелом возрасте, что на защиту дипломов ее звали уже несколько поколений председателей экзаменационных комиссий. Более того, уже несколько поколений удивлялись, что она до сих пор приходит.

— Стоит отметить, что девочка смогла достичь невероятных результатов на конструкции из, простите за выражение, говна и палок.

— Говна не было, — на всякий случай открестилась Вика и так чуя, вокруг себя недобрый настрой.

— Даже без говна, — трагично прошелестела Мария Викторовна.

— А кто ваш научный руководитель? — встрепенулся председатель комиссии. — Хотелось бы на него тоже посмотреть.

— Так вы же, Евгений Степанович, — Вика так распахнула свои карие глаза, что вся комиссия почти поверила, что они василькового цвета.

Охотников пошел разноцветными пятнами, терапевтическое действие коньяка внезапно закончилось.

— И как мы с вами сформулировали дипломное задание? — снова фальцетом уточнил он, лихорадочно напрягая все серое вещество в попытке вообще вспомнить эту студентку и свою работу с ней.

— Ну… сначала вы уезжали на международную конференцию представлять наш институт и сказали мне, чтобы я что-нибудь придумала с лантаноидами. Потом у вас была отраслевая школа молодого физика России, и вы предложили мне пооблучать мое произведение всем, что найдется, пока вы не вернетесь. А когда вы вернулись, оказалось, что заболел Анатолий Вадимович. Вам пришлось ехать на защиту кандидатских работ его аспирантов. Тогда вы попросили хоть как-нибудь оформить чертов диплом, который все равно ни на что не влияет.

Охотников держался за стол двумя руками. В голове почему-то всплыл вопрос, сколько так нужно простоять, чтобы стол стал частью тела?

— Отличное открытие вы сделали, Евгений Степанович, — вывела его из ступора Мария Викторовна. — Студенты, оставленные с лантаноидами один на один, способны подарить институту Нобелевскую премию.

Охотников никак не мог понять, что же дОлжно в его ситуации сейчас испытывать: стыд, за брошенную без присмотра талантливую студентку, или радость, за то, что под его либеральным и, безусловно, профессиональным руководством было сделано такое открытие.

— А пойдемте посмотрим на это все в лаборатории, насладимся, так сказать, визуальным эффектом открытия, — Мария Викторовна поднялась из-за стола. — Я вам даже материалы выдам, чтобы не только на осциллограф смотреть.

— Хорошая мысль, — обогнав ее, Евгений Степанович галантно открыл перед профессором дверь.

Комиссия гордо шла по коридору, лавируя между нервными студентами. В конце строя плелась Вика, пытаясь понять, впечатлились ли преподаватели ее научным мастерством или решили устроить ей эффектный разнос.

«Все-таки Вика — не счастливое имя», — уныло думала она, глядя на сочувствующие взгляды группки ребят, уже защитивших свои дипломные работы.

Зайдя в лабораторию, комиссия остановилась недалеко от дверей, ожидая Марию Викторовну, отправившуюся в подсобку за обещанными материалами. Здесь-то их и настигла Ольга Дмитриевна, заведующая лабораторией. Она ворвалась как торнадо, с зажатым под мышкой «Перечнем закупаемого и списываемого оборудования», готовая раскидать всех, чтобы добраться до Охотникова. Год из года Ольга Дмитриевна пыталась подписать этот неудобный документ именно во время сдачи дипломов. Она надеялась, и не без основания, что у председателя комиссии в эти дни голова идет кругом от мелькающих студентов и их гениальных работ. А значит он легко может не заметить некоторые хорошо спрятанные строчки, которые в другое время определенно вызвали бы вопросы. К несчастью для заведующей, Евгений Степанович был того же мнения, и в период сдачи дипломов старался держаться подальше от лаборатории и прочих мест обитания коварных сотрудников. Но Вика Фомина спутала ему все карты.

Отбиваясь от атак Ольги Дмитриевны, Охотников бочком, как краб, переместился в центр лаборатории и оттуда раздраженно поглядывал на Вику. Чувствуя себя неуютно, Вика решила не стоять столбом, а изобразить бурную деятельность. Пока материалов нет, хотя бы достать и подготовить держатель для образца сплава.

В лаборатории были шкафы для личных вещей, там рекомендовалось хранить материалы для исследований, записи и всякие полезные инструменты. Полезные для науки, конечно. Но Вика не раз слышала, что здоровый дух невозможен без здорового тела. Поэтому форму для фитнеса, гантели и даже настенный дартс тоже считала очень полезными инструментами, имеющими право на хранение в лабораторном шкафу. К тому же эти вещи были явно неравнодушны к науке. Настолько, что, проникшись исследовательским духом, периодически вываливались с полок, провоцируя лаборантов на замечания и смешки. К несчастью, именно сегодня непреодолимое желание посмотреть мир возникло у скакалки, и она выскользнула на бетонный пол, едва Вика приоткрыла дверцу шкафа.

Скучавшая до этого комиссия оживилась, преподаватели начали перебрасываться шутливыми замечаниями. Викина душа провалилась куда-то в область пяток и зарылась в подошвы кроссовок, которые будто и были созданы для того, чтобы прятать там души.

Глядя, как покрасневшая студентка судорожно пытается пристроить любопытный предмет снова в шкаф, Евгений Степанович, подавив в голосе переполнявшую его иронию, кивнул в сторону лабораторных столов:

— Давайте, удивите нас. Если окажется, что ваша поделка действительна способна улавливать нейтрино, то обратно до аудитории я проскачу на этой скакалке, как школьница.

Вика покосилась на шкаф, дав зарок больше ничего из него не доставать. Взяла у вернувшейся наконец Марии Викторовны капсулу с радиоактивным веществом, и закрепила на стенде. Образец сплава ткнула в злополучный держатель, похожий на рогатку, от которой тянулись провода к усилителю. Но внезапно, сплав категорически отказался участвовать в новых экспериментах. Видимо, после почти двухсот опытов, он уже считал, что может уйти на заслуженный отдых. Образец буквально выпрыгнул из рогатки и сбежал под стол, забившись там в самый темный и пыльный угол.

— А в лаборатории не убираются? — хмыкнул Евгений Степанович, провожая беглеца взглядом.

— Под столами-то? — усмехнулась Ольга Дмитриевна. — Студенты выращивают там колонии неизвестных науке микроорганизмов, по которым следующие курсы смогут делать свои дипломы.

Но Охотников шутки не оценил и вынес предписание колонии уничтожить, а виновных — наказать, загрузив работой, ведь труд уже однажды сделал из обезьяны человека.

Вика тем временем отряхнула образец от пыли и снова засунула в рогатку. Душа из кроссовок пока не высовывалась, поэтому и включить усилитель получилось не с первого раза. Но, наконец, прибор издал покорный писк и на экране осциллографа запрыгали пики импульсов.

— Вот! — Вика ткнула в импульсы пальцем. Потом откуда-то, по ощущению — из желудка, всплыли основы воспитания, которые укоризненно напомнили, что пальцем тыкать нехорошо. Вика вырвала у Охотникова указку, зажала ее в кулаке и почему-то снова пальцем показала на осциллограф. — Видите?

Комиссия импульсы видела и согласно закивала.

— Теперь берем свинцовую пластину, ставим ее вот сюда, перед сплавом. И видим что? Практически ту же картину! — Вика триумфально ткнула в осциллограф.

Комиссия поведение осциллографа не одобряла, но возразить было нечего.

— А можно еще вот так, — Вика закрыла шторку на контейнере с радиоактивным элементом. — Или так, — она добавила еще пластин из свинца.

— Ну и что, обычный шум, — сухо заметил Евгений Степанович. — Мало ли что ваша конструкция может ловить — помехи от приборов, да хоть бы и космические лучи. С чего вы взяли, что ЭТО, — палец укоризненно уткнулся в экран осциллографа, — вообще как-то связано с облучением?

В лаборатории повисла тишина, даже импульсы на экране, казалось, испугались и стали вести себя тише.

Вика затравленно огляделась. Потом взяла себя в руки. Она же Вика Фомина! В ее дипломной работе открытие, которое не сделал ни один профессор за все время своего профессорства, почему она об этом забыла?

— Это не шум, — Вика отодвинула источник от образца, картинка на экране осциллографа изменилась, импульсов на экране стало меньше. Не удовлетворенная достигнутым, она отодвинула источник еще дальше, импульсов снова стало меньше. Вика подошла к шкафу, тяжело вздохнула и открыла его. Увернувшись от дартса, который явно хотел получить сопричастность к исследованиям, из-под кулька с физкультурной формой вытащила толстенную свинцовую пластину, гораздо толще чем все, установленные до этого. Пластина не хотела сдаваться, сделав попытку вырваться из рук и отдавить ноги, но викина решимость оказалась сильнее. Всей душой желая утереть комиссии нос гипюровыми кружевными платками, просить помощи Вика не стала. Покраснев и выпучив от натуги глаза, она дотащила пластину до стола и, зажмурившись, плюхнула этого свинцового монстра между источником излучения и рогаткой с образцом. Звук получился эффектный, но стол не подвел: стойко выдержал удар, даже не качнувшись.

На экране осциллографа при этом ничего не изменилось. Вика снова пододвинула источник, импульсы подросли и зачастили.

Устав от всех подвигов, выдав секреты шкафа и подружившись со столом, Вика достала душу из кроссовок и вернула изменившую ей с каким-то другим студентом уверенность в себе.

— Ну? Видите, что это не шум?

Охотников видел, но не верил. Отстранил Вику от прибора и сам принялся за эксперименты. Несчастный сплав вел себя прилично. Все действия профессора снова и снова подтверждали викины результаты.

— Это же ерунда какая-то, — растерянно произнес Евгений Степанович, оперившись локтем о стол и взъерошив остатки волос. — Нейтрино практически не взаимодействуют с веществом, что в этом сплаве такого особенного? Да, он реагирует на что-то связанное с радиоактивным распадом. Но должны же быть более вменяемые объяснения… Может, например, сплав сильно чувствителен к гамма-излучению?

Вика сделала лицо «как жаль, что меня не слушают и все приходится повторять». Не то, которое использовала, помогая одногруппникам с дипломами, а помягче, с большей долей сожаления.

— Если вернуться к моему диплому, — проговорила она раздражающе спокойным голосом, — Можно увидеть, что в проведенной серии опытов использовались разные источники радиоактивного излучения. И регистрируемая интенсивность импульсов коррелирует именно с ожидаемой плотностью потока электронных нейтрино.

Вика повернулась к Марии Викторовне и продолжила уже нормальным тоном.

— Все, что нашлось у Ольги Дмитриевны, я попробовала. Думаю, нейтрино запускают в кристаллах лавинный процесс, как в лазерах. Но это пока просто предположение, которое надо как-то подтвердить.

— Никуда не денешься, — вздохнула, присаживаясь на высокую лабораторную табуретку Мария Викторовна. — Как бы тебе Женя не хотелось уличить Викторию в неверных выводах, но шансов на это у тебя не осталось.

Евгений Степанович невидяще смотрел на осциллограф. Потом повернулся и затуманенным взглядом обвел лабораторию.

— Ну что же это такое, — печально произнес он. — Это же наука! Она должна быть обоснована и предсказуема! С тридцатых годов двадцатого века ученые всего мира ищут способы регистрировать нейтрино, не выкапывая для этого километры земли. А спустя сто лет, решение проблемы появляется совсем не как результат системного и основательного поиска. Нет! Его случайно находит обычная студентка без опыта, знаний, не побоюсь этого слова, авторитета. На одном сочувствии к иттрию создает сплав, дающий нужный эффект!

— Это жизнь, Женечка, — скрипнула Мария Викторовна, пряча усмешку за покашливанием.

Евгений Степанович кивнул и побрел к выходу.

— Стойте, — окликнула его Вика. Уже не стесняясь своей маленькой тайны, она подошла к шкафу и достала оттуда фиолетовую скакалку со стразами на ручках. — Держите, — протянула ее профессору, — вы обещали.

Пораженно уставившись на стразы, Охотников еще минуту стоял у выхода. Потом, распахнул дверь и резко шагнул в коридор, закидывая скакалку себе за спину.