Часы доктора Ватсона, или тайна «MWM»

ПРОЛОГ

Сегодня я видел, как Лондон празднует коронацию.

Сегодня Англия и вместе с ней вся Империя приветствует Эдуарда, сына Виктории, и с этим событием для Англии начинается новый век.

Я оглядываюсь назад, я, еще не старый человек, смотрю на свою жизнь, которая вся прошла при правлении нашей славной королевы, и вижу, что и взгляды мои, и привычки, и самые понятия о жизни – все это осталось в прошлом веке. Я вглядываюсь в молодых людей, но не вижу в них себя и друзей моей юности; мы жили почти так же, как наши отцы, а вот они, не представляющие жизни без электричества, телефона и автомобилей, – люди другого века. Можно, конечно, засадить их за учебники, и они узнают, как расцветала наша страна под сенью великой королевы, и какие войны вели мы во имя короны, и какая была политика внутри страны и за ее пределами; обо всем этом они прочтут в книгах, где точно указаны даты того или иного договора, той или иной битвы – но откуда они узнают о нас самих, о том, что мы были за люди, как жили, каким представлялся нам мир, когда мы были так же молоды, как они сегодня? Они возьмут романы, написанные в наше время, прочтут и будут думать, что мы были такими же гротескными персонажами, как те, кто описан в пухлых томах, и мы будем представляться им людьми причудливыми и смешными, как нам в наше время казались причудливыми и смешными герои пьес Шеридана.

Что ж тут сетовать? Я и сам не чужд литературы и могу без особого хвастовства утверждать, что никто лучше меня не описал еще моего друга, с которым в иные времена я делил кров, а в иные – опасности. Что же, я старался по мере сил, но, перечитывая иногда свои очерки, вижу, что там я упустил нечто важное, некую черточку, а там по некоторым соображения личного характера слукавил – и вместо красочного и полного портрета маслом перед читателями оказалась блеклая олеографическая репродукция. Дух жизни так легко ускользает, когда пытаешься перенести его на бумагу. И все же стараться стоит.

Я размышлял об этом сегодня, наблюдая из окна Юнион-клуба за многокрасочным действом на Трафальгарской площади. «Первая по красоте площадь в Европе», как ее называют, была сегодня прекрасна как ни в какой другой день; тысячи людей пришли сюда, чтобы увидеть процессию, от которой зрителей отделяла двойная стена солдат. Подножие колонны Нельсона окаймляли три ряда синих мундиров; восточнее, у входа на площадь, выстроилась королевская морская артиллерия. На скрещении Пэлл-Мэлл и Кокспер-стрит уланы и гусары подпирали со всех сторон памятник Георгу III. В западной части алели мундиры моряков королевского флота, а от Юнион-клуба до самой Уайтхолл-стрит выстроился плотным сверкающим полукольцом первый лейб-гвардейский полк – великаны верхом на гигантских конях, стальные панцири, стальные каски, стальные чепраки – бравые ребята, кровь с молоком! И я подумал: как будут выглядеть эти красивые статные молодцы в глазах людей еще не родившихся, на которых теперешняя молодежь, достигнув зрелости, будет смотреть с тем же старомодным сожалением, как я сейчас смотрю на румяных юношей, одетых по-спортивному, по последней моде, с автомобильными очками-консервами на кепи и кожаными крагами, небрежно рассованными по просторным карманам замшевых курток? Я видел фотографов, нацелившихся на площадь хищными глазами своих объективов – однако во что превратятся все эти живые, брызжущие в глаза краски, запечатлевшись серыми пятнами на фотопластинках? А потом и эти фотографии поблекнут, померкнут, бумага станет желтеть, ломаться и крошиться – на сохранившихся карточках пурпур и индиго парадных мундиров превратятся в линялые тряпки, и непонятны будут восторг и воодушевление, которые охватывали нас – от джентльменов из Олбани до оборванцев из Уайтчепеля – когда со стороны Уайтхолла прокатилось многоголосое «Ура!».

Разумеется, я не мог попасть в Вестминстерское аббатство, где при коронации и миропомазании присутствовало шесть с половиной тысяч прелатов, священников, видных государственных деятелей, принцев и военных; и я не видел, как под звуки фанфар и гром военных оркестров, окруженный блестящей толпой лордов и иностранных владык, король в великолепной золотой мантии торжественно принимал атрибуты королевской власти. Лорд-камергер возложил к ногам короля шпоры, а архиепископ Кентерберийский вручил ему меч в красных ножнах, сопровождая это речью: «Прими сей королевский меч с престола Господня. Вручают его тебе священники, недостойные слуги Господни. Твори мечом этим справедливость, искореняй зло, охраняй Святую церковь Господню, защищай вдов и сирот и помогай им. Восстанавливай то, что пришло в упадок, береги то, что восстановлено, карай и исправляй дурное и поддерживай хорошее…»

Однако же я видел, как на Трафальгарской площади показались королевские гребцы в средневековых одеяниях красного цвета, а за ними дворцовая карета, в которой сидели придворные дамы и кавалеры, с ливрейными лакеями в пудреных париках на запятках и пышноодетыми кучерами, за ней другие кареты – и в каждой лорды и камергеры, виконты и фрейлины. А следом – королевский эскорт: генералы со следами ратных трудов на бронзовых лицах, прибывшие в Лондон со всех концов света; офицеры волонтерских войск, офицеры милиции и кадровые офицеры; Спенс и Палмер, Броквуд и Купер, который сменил Укипа, Малтияс, отличившийся при Даргае, Диксон, командовавший при Флакфонтейне, генерал Гейзли и адмирал Сеймур, только что из Китая, Китченер – герой Хартума, и лорд Робертс, воевавший в Индии и не только там, – военачальники Великобритании, слава и опора Империи! И я подумал: сколько из этих имен вспомнят те, кто еще не родился, без того, чтобы рыться в книгах, освещающих историю наших дней?..

А по площади все движутся и движутся люди, составляющие цвет великой Империи: пэры, члены палаты общин, принцы, махараджи, шталмейстеры короля и дворцовые стражи. Появились колониальные солдаты, стройные, худощавые, закаленные – и войска всех племен и народов: из Канады, Австралии и Новой Зеландии, с Бермудских островов и с Борнео, с островов Фиджи и Золотого Берега, из Родезии, Капской колонии, Наталя, Сьерра-Леоне и Гамбии; из Нигерии и Уганды, с Цейлона, Ямайки, Кипра, из Гонконга и Вей-Хай-Вея, из Лагоса, с Мальты и с Санта-Лючии, из Сингапура и Тринидада… Скачут верхом покоренные племена с Инда – смуглые наездники с саблями, во всей своей дикой первобытности – сикхи, раджпуты, бирманцы; провинция за провинцией, каста за кастой; глаза слепит от малинового и алого – какой фотоаппарат передаст великолепие?

Сверкая золочеными доспехами, по площади промчались конногвардейцы.

И сразу же: «Король! Король! Боже, храни короля!» – настоящий ураган приветствий. И многие со слезами на глазах – и я в их числе, – готовы кричать вместе с толпой на улице «Боже, храни короля!» при виде золотой кареты, где едет мужчина в королевской мантии, а рядом – женщина в белом платье, и на головах их сияют драгоценными камнями короны, символы власти, славы, силы Великой Британской империи.

И снова процессия, где в роскошных одеждах мы видели и знатных дам, и пудренных лакеев, и солдат – вся эта разряженная череда самых разных людей казалась мишурной и театральной по сравнению со сказочным обаянием только что проехавшего монарха.

И только тут люди вдруг замечают, что идет дождь.

Однако праздник не прекращается, более того – он распространяется по городу, по улицам, на которых сверкают разноцветные гирлянды и вензели «ER». И простой народ веселится, чтобы не упустить такой возможности отпраздновать – шутка ли, первая коронация за столько лет! Со всех сторон слышна песенка:

Возвращаясь из клуба, я смотрел на украшенный огнями город и размышлял: придет время, и сегодняшняя молодежь будет вспоминать этот великолепный праздник с тем же умилением, с каким я вспоминаю порой празднества былых дней…

Я хотел взглянуть на часы, но, запустив пальцы в жилетный кармашек, вдруг обнаружил грустно покачивающийся огрызок цепочки. Кошелек, слава Богу, был на месте. Что ж, так мне и надо. Не следовало предаваться ностальгии по прошедшим дням и философским размышлениям на улицах. Ведь хотел же я, покинув клуб, сразу поехать домой, да вот решил прогуляться, полюбоваться праздником, вдохнуть атмосферу всеобщего веселья, тем более что кэбмены, не в пример карманникам, в праздники отличаются большей, чем в обычные дни, нерадивостью. Интересно, подумалось мне, а наведут ли когда-нибудь среди них порядок? Или даже тогда, когда по улицам будут, пыхтя и дымя, ездить стаи автокэбов, их мрачные водители в кожаных одеждах будут точно так же презирать ездоков, игнорируя их призывы именно тогда, когда они более всего необходимы?

Однако опять я впал в меланхолическое настроение, а до Бейкер-стрит было еще далеко. И мне не следовало отдаваться на волю моих мыслей раньше, прежде чем войду в знакомый дом, поднимусь в знакомую гостиную, увижу своего друга в облаке табачного дыма и услышу его голос:

– Я вижу, Ватсон, с вами только что случилась небольшая неприятность…