Глава 2

Москва – Камышин. Наше время

Матвей Карелин, владелец конструкторского бюро, был в прекрасном расположении духа. Бизнес расширялся, прибыль росла, и это позволило ему нанять директора, который освободил его от множества мелких обязанностей и необходимости контролировать каждый заказ.

Теперь Матвей мог больше времени уделять мальчишкам из военно-спортивного клуба «Вымпел», где он вел группу трудных подростков, и частному сыску. К последнему его приобщила Астра Ельцова – женщина обаятельная, умная, но довольно странная. Обстоятельства сложились так, что она потребовала от Карелина назваться ее женихом, чуть ли не гражданским мужем, а он не сумел отказать. Положение усугублялось отношениями с родителями Астры – состоятельной парой, которая души не чаяла в единственной дочери и принимала Матвея как будущего зятя. Астра забавлялась, он злился.

Иногда ему казалось, что она крутит с ним роман. Иногда – что водит его за нос, дразнит и насмехается. Она то загоралась, то охладевала, то допускала интимные шалости, то становилась неприступной и этой двусмысленностью доводила его до белого каления. У нее были причуды, которые могли оттолкнуть любого мужчину, однако с учетом капитала ее отца – Юрия Тимофеевича Ельцова – у нее не было бы нужды в искателях руки и сердца. К сожалению или к счастью, свадьба Астры расстроилась. Измена, скандал и, наконец, гибель жениха изменили ее жизнь: Астра решила покинуть родительское гнездо, уехать куда глаза глядят, устроиться на работу. Случай забросил ее в глухой подмосковный поселок Камышин, где у Матвея был дом.

Бабушка Анфиса оставила внуку в наследство рубленые хоромы из трех комнат и кухни с большой русской печью, сад и огород. Баню он построил сам – новую, но по всем старинным правилам. Нужно же было Астре забрести именно на ту улочку именно в то время, когда туда приехал Матвей? Видно, существует эта штука – судьба. Какие бы повороты ни делал жизненный путь, а к своему приведет.

Ни к чему не обязывающее знакомство переросло в тесную дружбу, которой, как известно, между мужчиной и женщиной не бывает. «Что нас связывает?» – время от времени спрашивал себя Матвей и каждый раз отвечал по-разному.

Астра была не похожа на других женщин. Но разве не думает так каждый влюбленный? Хотя Матвей не мог согласиться на роль ее воздыхателя, он все же отдавал себе отчет, что уже не представляет жизни без Астры. Без ее дурацких рассуждений и нелепых суеверий, ясновидения, в которое он не верил. Однако ей как-то удавалось угадывать, что произойдет, а ее глупые на первый взгляд выводы часто оказывались правильными. Она называла зеркало по имени и разговаривала с ним, как с человеком, – притом еще утверждала, что получает от него подсказки. Она не расставалась с сухим корешком, завернутым в алую тряпицу, и называла его «мандрагоровым человечком», Альрауном. Она обожала огонь, накупала свечи пачками, повсюду их расставляла и зажигала, окружая себя язычками живого пламени. Она повесила в квартире свой портрет, написанный знаменитым художником Домниным, уверенная, что это ее двойник. Она…

Впрочем, Матвей мог бы бесконечно перечислять ее достоинства и недостатки, путая одно с другим. Он мог бесконечно удивляться, возмущаться или негодовать, но три дня без Астры делали его раздраженным брюзгой, который не находит себе места. Он начинал скучать по ней, звонить, приглашать поужинать или прогуляться…

Вот и сейчас его подмывало набрать знакомый номер, услышать ее голос и с радостью пуститься выполнять поручения Астры. Конечно, он купит красного вина, которое она любит. Конечно, он заедет в супермаркет за продуктами, потому что у нее пустой холодильник. И чем только она занимается? Предвкушает очередное расследование? Часами сидит перед зеркалом? Путешествует по своим снам вместе с Альрауном? Беседует с Двойником? Или смотрит в окно на тающий снег?

Он терпел до обеда, а потом все-таки не выдержал – позвонил и услышал неожиданное:

– Хочу в Камышин. Поедем?

– С удовольствием.

– Затопишь баню? У тебя есть травы для пара?

– У меня все есть.

Астре приснился дом камышинской немки баронессы Гримм, где она служила компаньонкой и где едва не погибла при пожаре[2]. Ее потянуло на Озерную улицу, на пепелище… Интересно, что там? Руины, занесенные палой листвой?

Матвею она об этом говорить не стала.

Легкие на подъем, уже к вечеру того же дня они выехали в Камышин. Добрались без приключений. Синяя весенняя ночь стояла над поселком, луна застыла над крышами, свет фар выхватывал из темноты деревянные заборы, спящие дома. Улочка будто вымерла.

«Пассат» Карелина притормозил у дома бабушки Анфисы. В окне теплился огонек, из трубы шел дым. Залаяли соседские собаки.

– Дед Прохор печку протапливает, – обрадовался Матвей. – Молодец, старик.

Камышинский старожил появился на крыльце, приставил ладошку к бровям, всматриваясь, кто пожаловал.

– Принимайте гостей, Прохор Акимыч! – крикнула Астра.

Дед, припадая на левую ногу, заковылял к воротам.

– Ты, гляжу, не один. Давай, голуба, ступай к печурке… грейся. Я тама самовар поставил. Сахар привезли?

Старик ждал гостинцев из города: пачку хорошего табака для самокруток и кусковой сахар – он любил пить чай вприкуску.

– Привезли, дед…

Матвей с хрустом потянулся, вдохнул холодный, чистый деревенский воздух. Ох, и хорошо! Сад, залитый луной, казался голубым. Большие звезды рассыпались по небу, словно пригоршня самоцветов.

Прохор Акимыч повел Астру в дом, в тепло – на просторную кухню с выскобленным добела столом. На блюде блестел боками самовар, рядом горела керосиновая лампа. Угол занимала большая русская печь, расписанная синими цветами. Ситцевые занавески на окнах были задернуты, домотканые половики скручены и сложены в углу.

– С утра свет отключили… – жаловался старик. – Ироды. Поломка у них.

Астра, вместо того чтобы возмутиться, расцвела:

– Значит, будем жечь свечи! Печку топить!

– Дак я уж растопил. Дров-то у хозяина твоего целай сарай. Жги, не хочу. Запасливый он у тебя.

Астра присела на маленькую самодельную скамеечку – поближе к огню. В щелях заслонки багрово вилось пламя, урчало, поедая березовые поленья.

– А что, дом на Озерной улице, где немка жила, никто не купил?

Камышинскую баронессу знали все.

– Дак нету дома-то. Головешки одни! – радостно сообщил охочий до сплетен Прохор. – Кому они нужны?

– Может, родственники объявлялись…

– Не, не было никого. Сразу бы слух прошел. А Матвей тебе кто? Жаних? Али муж?

Астра неопределенно пожала плечами, и дед, смущенно крякнув, примолк. Нынешняя молодежь к венцу не торопится. Так живут, в блуде. Блудных детей зачинают… а потом волосы на себе рвут!

– В церкву народ не ходить, от того и беды все, – убежденно произнес он. – У меня самого внуки бестолковые. Ленивые и на самогон падкие. Мудрость стариковскую в их пустые головы насильно не втемяшишь! Так и помру, унесу в могилу.

– Кого?

– Мудрость! – рассердился Прохор. – Непонятливые вы! Крученые-верченые. Небось не повенчались с Матвеем-то?

– Не повенчались…

– Вот! – Старик поднял вверх изуродованный подагрой, желтый от никотина указательный палец.

Астра спрятала улыбку.

– Он не хочет, Прохор Акимыч! – изображая невинность, посетовала она. – Хоть вы ему скажите. Чем я плоха?

Дед прищурил подслеповатые глаза. Хороша девка, возраст на выданье… и в теле, не худышка, как некоторые, что голодом себя морют. Всё при ней. Волос не стриженый – не коса, правда, но и не кудряшки обсмыканные. На бабу похожа, а не на барана.

– Я с ним поговорю… – пообещал старик. – Я ему мозги-то вправлю!

Астра осталась довольна. Не зря она на актрису училась. С профессиональной сценой у нее не сложилось, но она не жалела. Чем жизнь хуже театра?

Москва

Глебов прислушался.

Магда говорила по телефону. Она старалась произносить фразы, по которым невозможно определить, ни кто ее собеседник на другом конце провода, ни смысл сказанного. «Да»… «Хорошо»… «Понимаю»… «Нет»…

Куда подевались ее словоохотливость, непринужденная манера выражать свои мысли, саркастический тон?

– Ты уходишь?

Магда выглянула из своей комнаты, похожей на спальню султанши из-за обилия диванов, турецких подушек, низких инкрустированных столиков, кистей, атласа и бархата.

– Да, спешу, – деловито ответил супруг, прикидываясь поглощенным текущими заботами. – У меня совещание в девять.

Она молча прикрыла дверь, затихла. Наверное, улеглась на свою кровать под прозрачным балдахином, расшитым звездами, уставилась на них и погрузилась в эротические грезы. У нее было столько фантазий, что любой мужчина утомился бы, пытаясь их осуществить. Иногда она бывала ненасытной, а иногда – холодной, отрешенной, словно спящая красавица, и тогда Глебову казалось, что он целует мраморную статую.

Они все чаще спали порознь – Магда у себя, а Глебов – в гостиной. Он возвращался домой за полночь, тихо раздевался, принимал душ и ложился на приготовленную домработницей постель. С некоторых пор она стелила ему в гостиной на диване, и Глебов уже не мог вспомнить, сам он попросил ее об этом или Магда. Кажется, инициатива исходила от жены. Какая разница? Его такое положение вещей устраивало. Магда, как он полагал, хотела его припугнуть своей немилостью. Но она просчиталась – Глебова только обрадовало отлучение от супружеских обязанностей. Да, он удовлетворял свой сексуальный голод на стороне – с любовницей. Не обремененной умом и принципами, зато темпераментной и непритязательной.

Магда ничего не замечала… или делала вид, что не подозревает о похождениях мужа. Глебов не хотел скандалов в семье, поэтому тщательно скрывал свою связь.

Были моменты, когда он готов был раскаяться, упасть жене в ноги, признаться во всем, вымолить прощение и снова, как прежде, боготворить ее, угождать, пресмыкаться. Вот это его и останавливало. Пресмыкаться… Зачем? Во имя чего? Постепенно приступы раскаяния сошли на нет, осталось только недоумение и мрачное, желчное раздражение. Что он когда-то нашел в Магде? Чем она его приворожила, свела с ума?

Он пытался внушить себе равнодушие к ней, и у него почти получилось.

Алексей Дмитриевич Глебов занимался куплей-продажей медицинского оборудования и фармацевтической продукции, а недавно открыл частную клинику, где решил объединить полученные знания с достижениями науки. По настоянию родителей он окончил медицинский институт, пробовал себя в хирургии, но забросил. Коммерция интересовала его куда больше, чем самоотверженный труд врача, который плохо оплачивался и не сулил ничего, кроме нервотрепки и угрызений совести. Медицина безнадежно проигрывала болезням, а Глебов не желал ходить в аутсайдерах. Скепсис уживался в нем с гуманистическими идеями, поэтому он выбрал иной способ помогать ближним – снабжать страждущих новейшими лекарствами и диагностической аппаратурой. Что касается клиник, то он предпочел ими владеть, нежели практиковать в них.

Отец Алексея в бытность свою влиятельным чиновником Минздрава обеспечил сыну достойный старт. Учрежденная младшим Глебовым фирма «Медиус» быстро начала приносить прибыль, и родитель удалился на покой. Впрочем, сын и сам оказался не промах – его умению вести дела мог бы позавидовать опытный бизнесмен. Откуда только взялись хватка и чутье, способность извлечь выгоду из безнадежной ситуации и обернуть ее себе на пользу!

Заслуженный пенсионер Глебов по праву гордился единственным сыном. Тот еще в школе отличался умом, смекалкой, усердием и настойчивостью. Учился без троек, поступил в институт хоть и по протекции отца, но тому краснеть за отпрыска не пришлось. Звезд с неба Алексей не хватал, зато ко всему подходил основательно. В том числе и к отношениям с прекрасным полом.

Он рано стал нравиться девушкам, еще в старших классах, – ухаживал то за одной, то за другой. Без фанатизма, без подростковой восторженности – ради интереса. С легким волнением целовал их юные теплые губки, обнимал за хрупкие плечи, ничего не обещая, ни на что не претендуя, проживая это мгновение, как мотылек проживает соприкосновение с цветком – полакомился и полетел дальше.

В институте Алексею прочили в жены дочку декана, спортивную розовощекую активистку, отличницу, с крепкими ляжками и упругой грудью. Ее звали Кристина. На студенческих вечеринках она прижималась к нему своим горячим телом, обдавая запахом лимона и кориандра. Это сочетание ароматов до сих пор напоминало ему первый сексуальный опыт – настоящий, без детской робости и стыда, без лирики и сердечного смятения. Кристина отдалась по-медицински грамотно, со здоровым аппетитом созревшей самки, не забыв при этом о надежной контрацепции.

Глебов даже не пытался дать себе отчет, что его больше поразило – ее бесцеремонность или собственное разочарование. Он словно побывал на приеме у сексопатолога, который на практике показал ему, как следует получать наслаждение в супружеской постели. После бурного оргазма «пациента» стошнило от одной мысли, что они будут заниматься любовью точно так же завтра, через неделю, через месяц… В сексе с Кристиной было много биологии и совсем мало чувства.

Алексей еще некоторое время пытался убедить себя, что так и должно быть: трезвость необходима в любви, как и в жизни, опьянение лишает человека здравого смысла, толкает его на глупости.

– Твое либидо похоже на грозовую тучу, – однажды сказал он Кристине. – Созрело, высекло молнию и разрядилось проливным дождем. Просто природное явление, ничего больше.

Она обиделась, ее глаза покраснели, наполнились слезами. Что в этом плохого? Разве человек – не часть природы?

– Кажется, ты хочешь меня оскорбить? – со сдержанным негодованием прошептала она.

– Я констатирую факт… Ставлю диагноз, – лениво произнес он.

– Любовь – не болезнь.

– Еще какая болезнь! Опасная, неизлечимая… А мы с тобой в норме, оба! До неприличия пышем здоровьем.

Кристина смотрела на него, как на умалишенного.

– У двух здоровых людей будет здоровое потомство… – брякнула она.

– Кажется, ты путаешь меня с племенным быком.

– А ты меня – с голландской коровой! – взвилась Кристина. – Я тебя силой в постель не тащу!

– Мы удовлетворяем свои инстинкты – ты и я, по обоюдному согласию.

Он ее допек! Она замахнулась, хотела влепить ему пощечину. Он перехватил ее руку, играючи, перевернул ничком, шлепнул по тугим ягодицам.

– Ты не хочешь здоровых детей? – пробормотала она, лежа вниз лицом на смятых больничных простынях.

– Зачем ты принимаешь таблетки, если жаждешь стать матерью?

– Всему свое время.

Кристина заранее распланировала свою жизнь – по пунктам. Расставила приоритеты, разметила, рассчитала. И включила туда Алексея Глебова, самого красивого и перспективного жениха на курсе.

Ее отец устроил их вместе на практику в престижную клинику, отлично понимая, как сближают вечерние дежурства, молодость и мягкий диван в ординаторской. С таким зятем, как Глебов, вернее, с Глебовым-старшим можно будет решать вопросы в министерстве, устроить дочери защиту докторской, много чего выбить для себя, для факультета, для… Словом, дело за Кристиной.

– Леша не собирается на мне жениться…

Эта фраза, произнесенная зареванной дочерью, обрушилась на декана как гром среди ясного неба. И ведь не надавишь на чиновничьего сынка, не прижмешь подлеца, не припугнешь отчислением, зарубленной карьерой. Глебовы сами с усами, к ним не подступишься – себе дороже выйдет.

– Ты женщина, тебе и карты в руки, – вспылил декан. – Надеюсь, хватило ума забеременеть? Учить тебя, что ли? Где я тебе еще найду такого, как Глебов?

Кристина рыдала в голос, кусала локти от своей «предусмотрительности». Трезвый подход к любовным забавам сыграл с ней злую шутку. Она изнывала от страсти, а Глебов отвергал любой интим. Он не собирался связывать себя узами брака. Заметив однажды, что она не принимает, как обычно, таблетку, он насторожился. И выскользнул из расставленных сетей.

– Со студенческой скамьи – и в ЗАГС? – усмехался он. – Это слишком головокружительный трюк для такого приземленного парня, как я.

– Мы любим друг друга! – заклинала Кристина.

– Я не хочу принуждать тебя делать аборт.

Он совершенно охладел к ней, как будто не было между ними ни жарких ласк, ни сладких поцелуев, ни взаимного влечения. Минуты наслаждения свершились и отцвели, опали, словно тронутые морозом листья.

Прошли годы, прежде чем Глебов встретил другую женщину – Магду – и весь запылал, погрузился в блаженную истому вопреки логике и хваленому рассудку.

Алексей не задумывался, как назвать то, что он испытывал при одном только взгляде на Магду – на ее темные с медным отливом волосы, изящную и легкую фигурку. Она ярко, вычурно одевалась в индийские ткани, шаровары, пышные юбки, длинные, до пят, туники – восточная птица, залетевшая в чужой сад. Украшения с большими камнями удивительно шли к ее светлой коже, и Глебов запоздало узнал, как могут аметисты и гиацинты[3] менять цвет глаз от густого индиго до изумрудно-зеленого и прозрачно-голубого.

Алексей предпочитал стильных, интеллигентных женщин, которые во всем придерживаются золотой середины, умных, уравновешенных и покладистых. Магда была полной противоположностью. Она не признавала никакого стиля – вернее, изобрела собственный, и вместо середины ударялась в крайности. Ее ум напоминал скифский курган: чтобы докопаться до глубоко упрятанных сокровищ, следовало перелопатить горы земли. Впрочем, Магду не волновало, сочтут ее умной или дурочкой. О покладистости речь вообще не шла – похоже, Магда понятия не имела, что это такое. Она делала только то, чего хотела сама, не обращая внимания на потребности окружающих. Страдала ли она особой формой эгоизма или имела такое свойство характера, Глебов определить не мог. Он не мог думать о Магде, он ею бредил…

Они встретились и познакомились в Венеции – городе на воде. Считающий себя эстетом Глебов мечтал побывать там чуть ли не с детства. Гулять по знаменитой площади Сан Марко под сенью позолоченного ангела, сидеть в кафе, где бывали Байрон и Хемингуэй, скользить в изящной гондоле по Большому каналу, любуясь отраженными в нем мраморными дворцами, вдыхать соленый воздух лагуны и острых итальянских кушаний, пить молодое вино, ловить взгляды праздных, кудрявых и смуглых женщин… Непременно кудрявых и смуглых!

Ему перевалило за тридцать, и он подарил себе эту поездку – путешествие в средневековый город, полный знаменитых теней, роскошных палаццо и ажурных мостов. Солнце, мрамор и тусклый блеск каналов создавали золотисто-розовую дымку, из которой материализовалась тонкая, яркая женщина – темноволосая, бледнокожая, с глазами газели, в бирюзовом платье, раздуваемом ветром…

По общепринятым меркам Магду вряд ли можно было назвать красавицей. Неправильные черты лица, неправильная фигура, слишком простая прическа, нелепая манера одеваться – по отдельности все никуда не годилось. Чего стоили ее босоножки со стразами и сумочка с бахромой?! Но от Магды нельзя было оторвать взгляда.

Глебов задохнулся и впервые в жизни ощутил боль в груди, почувствовал, как сильно забилось, заныло сердце, а во рту появился привкус крови…

Теперь он понимал, что тогда ему в лицо ударил соленый ветер с моря, а он принял это за порыв страсти.

Загрузка...