Чайник Рассела и бритва Оккама

Глава 5

В то время как Холмс обсуждал с философом Розенталем еврейский вопрос, комиссар Мегре беседовал с другим политическим беженцем, профессором медиевистики Эндрю Вытоптовым. И пока экзистенциалист Розенталь громил древнюю мебель колледжа, Вытоптов и Мегре бродили по сырым переулкам Оксфорда в поисках заведения, которое хоть чем-нибудь походило бы на французское бистро: решено было совместить допрос и завтрак.

— Мсье, у вас мы найдем petit dejeuner?

— Камберлендские сосиски, сэр, с бобами.

— Ну что ж, поищем еще.

Куда проще тщедушному философу разломать огромное кресло красного дерева, чем отыскать в английском городе заведение, где парижанин найдет слабое подобие petit dejeuner.

Коль скоро мы вспомнили про сломанное елизаветинское кресло, отметим сразу же, дабы успокоить любопытство читателя: кресло было собрано по кусочкам и аккуратно склеено единственным рабочим колледжа, Томасом Трумпом, которого приглашали выполнить сотни разнообразных поручений. Том Трумп недоумевал (и свое недоумение выразил Холмсу в частной беседе), зачем так часто все чинить, если все непременно снова сломается.

— Покоя мне нет, мистер Холмс, — сетовал добрый работник Трумп. — То канализацию чини, то водопровод. И дня не проходит, чтобы труба не сломалась.

— Позвольте, друг мой, — возразил Трумпу детектив, — я наблюдал, как вы клеили кресло гуммиарабиком, и, если меня не обманывает зрение, это гуммиарабик румынского производства. Сомневаюсь, что столь почтенная мебель заслуживает такого отвратительного клея. Кресло, конечно же, развалится снова.

— Развалится, мистер Холмс, — горестно подтвердил честный Трумп. — И как же ему, болезному, не развалиться! В прошлый раз я кресло мазутом склеил, сэр, советским мазутом, сэр! Знакомый матросик из Мурманска уступил полбанки. Два года держалось. Авось и сейчас годик простоит.

— Почему бы вам, милейший, не воспользоваться отличным британским клеем для древесины, произведенном по лицензии Его Величества? — спросил Шерлок Холмс, хмурясь.

— Так ведь колледж денег не дает, мистер Холмс, на такие излишества, — сказал удрученный Томас Трумп. — Вот и покойный сэр Уильям, уж на что патриот, сэр! Британия — вперед! А все-таки, сэр, черные рубашки он покупал у эмигрантов. А потом ко мне: Том, зашей!

И рабочий горестно махнул рукой.

Однако вернемся к парижскому комиссару и русскому эмигранту; словно добрые приятели, рука об руку, продвигались Мегре и Вытоптов по дождливым улицам университетского города. Не прошло и пяти минут, как подозреваемый и следователь вымокли до нитки, промочили ноги и простуда Мегре (а комиссар и без того покашливал) уже грозила перейти в серьезное недомогание.

Чашку горячего кофе, ароматного чернейшего кофе — с круассаном и яблочным мармеладом… А потом… потом я бы взял бокал совиньона, так думал комиссар. Сесть у окна с трубкой и бокалом совиньона, что же тут плохого — хоть бы в десять часов утра?

— Зайдем? — толкал дверь очередного паба комиссар, а специалист по средневековой схоластике всякий раз останавливал парижанина:

— Умоляю, только не в этот кабак. Тут не бывает кофе, Мегре. То, что здесь наливают, ни пить, ни нюхать невозможно.

— Куда же пойти?

— Вообще-то, идти некуда. Но попробуем заглянуть в индийский ресторан.

И безутешные искатели кофе отправились в пахнущее пряностями индийское заведение, где их встретил уроженец Оксфорда, загримированный под уроженца Калькутты, в цветастом халате с розовой чалмой на голове.

— Настоящий индийский кофе, сэр! — официант говорил с легким бирманским акцентом, благоприобретенном в недавней драке, где ему выставили три передних зуба.

Визитеры спросили две чашки, заикнулись о круассанах и узнали, что в Бирме таковых не производят. Однако черный кофе был обещан.

— Мегре, я рад, что меня допрашиваете (наша приятная беседа именуется так?) именно вы, а не этот вульгарный Холмс, — сказал Эндрю Вытоптов, стряхнув капли дождя с пальто. — Признаюсь вам, мон ами, я не только шокирован методами вашего коллеги, но устаю от британской речи. Вынужден пользоваться вульгарным языком на работе. Но французский — любовь всей жизни.

— Долго прожили в Париже? — комиссар набивал трубку и мечтал о совиньоне. — Скажите, — обратился он к индусу, — у вас найдется бокал совиньона?

— Повторите заказ, сэр. Плохая слышимость, сэр.

— Не обязательно с Луары. Устроит любая этикетка. Ах да, да. Понимаю.

— Желаете пива?

— Благодарю вас. Пожалуй, нет. Итак, мосье Вытоптов, вы жили в Париже.

— Золотые парижские годы!

— Плясали в ресторане «Максим»? — осторожно спросил Мегре. — Мне случалось бывать. Не посетителем, а по службе. А вы, значит, танцевали?

— Пардон?

— Так сказано в бумагах, которые мне передал Лестрейд.

— Признаюсь, я был близко знаком с приятной барышней из тамошнего кордебалета. В некотором смысле, конечно, мы с моей милой Анеттой порой пускались в пляс… Кстати, комиссар, раз уж речь зашла о бумагах. Мою фамилию следует писать и произносить иначе. Отнюдь не Вытоптов.

— А как же?

— Первая эмиграция, мсье комиссар, состоит из людей с родословной. Русская аристократия. Золотой фонд нации. Принято решение выделять написанием наше происхождение. Фамилию следует писать так: Вытоптофф, с двойным ф, — и философ изобразил правильный вариант написания на салфетке.

— Приму к сведению. Значит вы были посетителем «Максима»?

— Завсегдатаем был, Мегре! Завсегдатаем! Ценителем! Конассером! И не только «Максима», комиссар! В те годы, mon cher ami — вы не против, что я так называю вас, мсье комиссар? Чувствую к вам сердечное расположение — я показал бы вам места достойные! Не то что это, — Эндрю Вытоптов царственным жестом обвел индийский интерьер.

— Иными словами, деньги у вас водились, мсье Вытоптофф. «Максим» — не дешевое заведение. Ну что ж, попробуем кофе… — Мегре отхлебнул кофе. Комиссар обычно пил кофе на левом берегу, в брасри на углу рю дез Эколь и рю Кармен. Впрочем, и здешний кофе вполне можно было пить. Если думать, что это крепкий чай, то вполне можно пить. Не так страшно. — Вам нравится кофе, мсье Вытоптофф? Расскажите о ваших приключениях в Турции. Как понимаю, отплыли из России вместе с войсками барона Врангеля? Потом — голод в Стамбуле? Оттуда в Париж, так?

— Голодал в Стамбуле? Комиссар, вы положительно меня удивляете. Плясал в «Максиме», голодал в Стамбуле…Что это, мсье, розыгрыш?

— Так сказано, — Мерге сунул руку в карман пальто за бумагами Лестрейда, вытащил смятые листки, покрытые каракулями инспектора. Лестрейд терпеть не мог читать, но и к чистописанию относился скверно. — Вот, тут… — силясь разобрать почерк инспектора, щурился на бумагу Мегре, — где же это? А, вот…голодал в Турции…

— Вы о моей военной службе? Кровавый эпизод в Дарданеллах. Мы все прошли через испытания, не правда ли, комиссар? Я вижу в вас собрата по оружию, mon ami! Служили?

— Я и сейчас на службе, мосье Вытоптофф.

— Ах, да, mon Dieu! Разумеется, я и забыл. Сидим, как с добрым другом в кафе у Сорбонны… Итак, операция в Дарданеллах. Глупейший план стратега Черчилля. Вас не шокирует моя прямота? Я ученый, мсье комиссар, во мне говорит страсть к фактам.

— Мсье Вытоптофф, поверьте, полицейские тоже предпочитают факты. Значит, вы были на фронте? Сражались в войсках Российской империи?

— Вы, надеюсь, не русофоб? Защитить Отчизну, мсье, это священный долг.

— Вернемся к Турции, — попросил настойчивый Мегре.

— Позвольте, я не уклоняюсь от вопроса. Отдать жизнь за други своя, мсье комиссар, есть почетная обязанность всякого православного. Боши, турки… мы сражались в составе австралийских частей… Да-с, дел хватало.

— Простите, я не ослышался, австралийцы — ваши друзья?

— С чего вы взяли? Я православный, мсье.

— Но это ваши собственные слова…

Как же хотелось комиссару горячего круассана. И нормальный кофе был бы кстати.

— Вы сказали, мсье Вытоптофф, что готовы отдать жизнь за своих друзей австралийцев…

— Это такое выражение, Мегре. Русская поговорка, понимаете? Так уж говорится: «отдать жизнь свою за други своя», ну, когда идешь куда-нибудь с кем-нибудь воевать.

— Но при этом не обязательно дружить? Скажем, идете воевать в Турцию… или, допустим, в Японию…

— Не надо все понимать буквально. За Русь святую готов к чертям в ад, не то что в Галлиполи! Голод в Турции, говорите? Да, мы действительно голодали на крейсере «Аскольд».

— Вы моряк, мосье?

— Необстрелянным мальчишкой попал в пекло. И Георгий дважды тронул пулею нетронутую грудь, как сказал поэт. Вы понимаете, о чем я?

— Не вполне, но стараюсь, мсье. Из Галлиполи вернулись в Россию?

— Мечтал попасть на фронт в Салониках… Греция, лорд Байрон…Вы понимаете меня, мсье? Освободить юную гречанку, прижать дитя к солдатской груди. Два православных сердца бьются в унисон, а вокруг турецкие пути… Из Галлиполи меня перевели в Салоники, mon ami! Ах, мсье комиссар, то был порыв, не судите строго молодого героя!

— Ну что вы, мсье Вытоптофф. — Мегре с наслаждением затянулся терпким, чуть сладковатым табаком. Первая утренняя трубка — это острое удовольствие. Возможно, сопоставимое с объятиями юной гречанки под градом турецких пуль. Он затянулся еще раз, подержал дым во рту. — А как оказались в Париже? Присоединились к французскому корпусу? — То была одна из тех догадок, которые порой осеняли Мегре и поражали своей простотой его собеседников. — По-французски говорите превосходно, французы были союзниками русских… Сначала с австралийцами вместе, потом с французами… так и в Париж попали, да? Я прав, мсье Вытоптофф?

— Все было иначе, комиссар. Из Салоников я вместе с армией вернулся в Россию. Вернулся лишь затем, чтобы видеть агонию моей несчастной Родины. Вслед за армией приехали и убийцы державы. Проклятый Чухонский вокзал…

Мегре не мог оценить реплики и лишь сочувственно попыхивал трубкой.

— На Финляндский вокзал в пломбированном вагоне из Германии прислали большевиков, — объяснил Эндрю Вытоптов.

Мегре знал, что когда русские эмигранты говорят о своем Отечестве, полагается опустить глаза и вздохнуть.

На набережной Орфевр полотером работал камердинер графа Юсупофф, он объяснил комиссару это правило. Если встречаются два русских эмигранта, при слове «отечество» они вздыхают. Даже если вы француз, лучше соблюдать приличия. Мегре посмотрел на осадок кофе на дне чашки и вздохнул.

— И что же было дальше, мсье Вытоптофф?

— Выслан на философском пароходе, мсье комиссар. Изгнание лучших умов.

— На философском пароходе? — Мегре поднял удивленный взгляд. — Как вас понять?

— Пароход «Обербургомайстер Хакен». Инакомыслящих отправили в изгнание! И нашу семью в числе прочих.

— Как, вас вывез из России германский корабль?

— Германский пароход, — скорбно подтвердил Вытоптов. — Коммунистам философия не нужна, мсье, — горько сказал Вытоптов, — мой батюшка, стоя на сходнях корабля, сказал так: «Вам, господа, нужны потрясения, а мне нужна великая философия!»

— Выслали инакомыслящих? — уточнил Мегре. — Кто именно выслал?

— Большевики, мсье… Великий террор, мсье! — и Эндрю Вытоптофф в свою очередь вздохнул. Вздохнул и комиссар.

— Любопытно получается, — сказал Мегре, когда ритуал вздохов был соблюден, — одних инакомыслящих привез в Россию германский поезд, а других инакомыслящих увез германский корабль. Совпадение?

— Русская история, мсье комиссар, полна загадок… Помню утро изгнания. Потный красноармеец наследил на ковре. Вот такие ножищи, мсье комиссар! Франкеншейн! Мать и отца вытолкали, словно наказанную прислугу, из нашей квартиры. Я нес чемоданы с рукописями. Всему приходит конец. А за окном шелестят тополя, нет на земле твоего короля. Вуаля!

— Какого короля нет, мосье Вытоптофф? Вы про семью Романовых? Или имеются в виду Бурбоны? — комиссар знал историю России в общих чертах, но некоторые криминальные случаи до него дошли: убийство Распутина, расстрел Романовых. — Русских аристократов выслали в связи с убийством царской фамилии?

— Это поэтический образ, комиссар. Хотя вы правы, поэт имел в виду гибель Николая Второго… Аристократов расстреливали, мсье, а мыслителей изгоняли… Еще кофе, мсье комиссар? — Посетители индийского ресторана обменялись взглядами и заказали еще по чашке черного напитка. — Итак, корабль… Злой ветер… Изгнание. Каюту мы делили с Бердяевыми, ихняя горничная делала прекрасные гренки, добрейшая душа. Судно пришло в Штетин.

— Затем семья жила в Германии, не так ли?

— Год или два. В 25-м перебрались в Париж.

— И затем уже в Оксфорд?

— В Париже я увлекся схоластикой. Занимался святой Пиппой Суринамской. Статьи мои заметили, рискнул послать запрос в Оксфорд — и вуаля!

— А как вы относитесь к предстоящей войне, мсье Вытоптофф? На чьей стороне будете сражаться?

Прозрачные голубые глаза Эндрю Вытоптова заволокло печалью. Но русский философ взял себя в руки.

— Господь не допустит нового кровопролития. Война — это лишь гипотеза, мсье комиссар. Как и ваш коллега, вы попросите меня доказать, что фарфоровый чайник летает в космосе?

Мегре неожиданно засмеялся.

— Мсье Вытоптофф, всякий французский школьник знает, что Наполеон любил кидаться чайниками. Однажды говорил с австрийским послом и вдруг схватил фарфоровый чайник и разбил его со словами: «Так я поступлю с вашей монархией».

— При чем тут Наполеон, мсье комиссар?

— Мне вдруг пришло в голову, что сегодня в мире летает слишком много чайников и скоро их начнут бить… (продолжает) Скажите мне, — и тут Мегре спросил резко, — почему вы упали в обморок, когда узнали о смерти Уильяма Рассела?

— Сэр Уильям был мой близкий друг, мсье комиссар. Я испытал шок. Был в том состоянии, когда на правую руку готов был надеть перчатку с левой руки…

— Неужели?

— Это снова поэзия, mon ami… я был оглушен. Ближайший друг убит.

— Дружили, несмотря на то, что покойный профессор был фашистом?

— Скорее благодаря этому, мсье комиссар. Взгляды сэра Уильяма кому-то могут казаться спорными. Но не тому, кто знаком со зверством большевиков!

— Вы также знакомы и со зверством бошей, мсье Вытоптофф.

— Из двух зол, мсье комиссар, я выбираю меньшее.

— Ваше право, мсье Вытоптофф. Но жду, что поделитесь подозрениями. Анна Малокарис? Гречанка ревнива, вам ли, мсье Вытоптофф, не знать их характер? А сэр Эндрю давал повод для ревности. Или Лаура Маркони?

— Анна Малокарис? Едва ли. Бедняжка даже не прилагала усилий к тому, чтобы сэр Уильям признал дочь. Лаура? Сомнительно. Не забывайте, мсье комиссар, моему покойному другу было сто два года. Былая пылкость ушла… Отвергаю также версию с германским агентом Юпитером. Нелепость, если учесть, что симпатии Уильяма Рассела на стороне Гитлера… Месть коллеги? Что ж, это возможно. Например, Бэрримор. Вы понимаете, полагаю, что Бэрримор единственный, кто получил прямую выгоду — занял место покойного.

— Благодарю вас, мсье Вытоптофф. А сами вы где были в тот злополучный день?

— О, у меня стопроцентное алиби, хоть алиби мне и ни к чему. Ближайший друг сэра Уильяма не станет желать его смерти. Однако алиби имеется. Вместе с дамой Камиллой мы принимали посылки с новыми поступлениями в библиотеку колледжа.

— Весь день?

— До позднего вечера, дорогой комиссар. Пришли недавно обнаруженные рукописи святой Пиппы Суринамской, в частности, ее письма Василию Никейскому. Вы знакомы с программой Феррарского собора? Однако не пойти ли нам с вами на ланч? Лучшее, что бывает в Оксфордском университете, это ланч от французского повара. Я вас приглашаю.