Чеченские рассказы

Прости, Виктор…

В феврале 1997 года меня вызвало командование и сообщило, что я еду в командировку в Москву. Дела служебные у меня должны были занять день, а командировка была выписана на три дня.

Мужиков, с которыми я служил, встречался по службе, в Москве служило немало.

Я подготовился к командировке основательно. Подарки подготовил для командиров московских – рыбка малосоленая, орешки кедровые, ягода…

Для друзей своих московских тоже немного. Всем сестрам по серьгам.

Позвонил, чтобы ждали.

Первым в списке моих посещений, после официальной части, был Виктор Волков.

В Грозном, в январе 1995 года он был в соседней части. И когда мы пробивались на выручку остатков нашего танкового батальона, который засел в руинах республиканской больницы, наши «соседи» прикрывали нас с Севера от духов.

Витя Волков был ответственным за организацию взаимодействия от своей части, а я – от своей.

Вот тогда и познакомились…

Когда мы выбили «чехов» от больницы, Волков заорал по станции, призывая нас на помощь своему полку.

Духи обошли их с Запада и взяли в «клещи», молотили и с Севера и с Запада.

Мы силами полутора батальонов помогли им вырваться.

Так что обязаны жизнями друг другу, и то, что мы слаженно сработали, спасло немало солдатских и офицерских жизней в обоих частях.

Когда наступило затишье, мы познакомились поближе и выпили немало трофейного коньяка, который я добыл на коньячном заводе Грозного. Обменялись адресами.

Изредка переписывались, поздравляли друг друга с праздниками, звали в гости.

Виктор в 1996году поступил в Академию. Перевез семью в Москву, жил в офицерском общежитии.

Все я это вспоминал, пока отлеживал бока на верхней полке купейного вагона фирменного поезда «Енисей» сообщением «Красноярск-Москва».

Лежишь на полке и вспоминаешь то, что было. Хорошо вспоминать о войне, когда тебя мерно укачивает вагон, и ты даже не веришь, что все это было с тобой. И ты, и ты твои товарищи смогли выстоять.

В жизни вроде обычные люди, таких миллионы на Земле, а поди-ка, выжили, и выполнили поставленную задачу. Правда, потом, как оказалось, эта выполненная задача и погибшие пацаны восемнадцати-двадцати лет нахрен никому не нужны, – в августе 1996 года подписана капитуляция.

Но кто же знал, что так все получится, тогда, в холодном и кровавом январе 1995 года?..

Выезжал из Красноярска в тридцатиградусный мороз, а приехал в Москву – пять градусов со знаком минус.

В первопрестольной военные зимой ходят в фуражках, мода у них такая. Чтобы не выглядеть белой вороной, шапку убираю в сумку, на голову фуражку; жаль, что не ходят в Москве в бушлатах, а лишь в шинелях да куртках, которые в Сибири только командиры частей носят, до остальных не доходят.

Ну, все, Столица. Держись! Три дня пьянства, которые тебя потрясут! Я приехал! Вперед!

Служебные дела я решил быстро. Подношения сделали свое дело: все подписи и печати на нужных бумагах проставлены. Отметка в командировочном удостоверении с открытой датой. Билеты куплены на послезавтра, я свободен, как ветер в поле!

В гостинице помылся, побрился, и в магазин. Пару шоколадок двум сорванцам Виктора, торт, водка своя – красноярская, такой здесь нет, так, что еще? Ага! Полбатона колбасы, пару банок рыбных консервов, чтобы не быть у студентов нахлебником.

Обычное офицерское общежитие. Сам жил во многих подобных. Виктору повезло, он занимал целый блок. Две комнаты, с маленьким коридорчиком, в котором налево – кладовочка – раздевалка, направо – туалет, совмещенный с душем и ножной ванной. Там же в коридоре и кухня. Плитка электрическая, стол, полка с посудой.

Левая комната – спальня и столовая, правая комната – детская. Так как у Виктора двое ребятишек, то и дали ему отдельный блок. У кого один – ютятся в одной комнате. А холостяки, или кто приехал без семьи, живут по четыре-шесть человек в таком блоке.

Слово «блок» преследует военных всю службу. Блок-пост, блок. И прочее…

Дверь отрыли пацаны. Старшему – семь, младшему – четыре. Следом – Виктор. Пацаны окружили меня, младший дергал за штанину, задрав голову вверх, спрашивал:

– А вы кто? А вы кто?

– Дядя Слава, – представился.

Раздал мальчишкам шоколадки, жене – торт. Огляделся.

Казенная мебель пестрела инвентарными номерами. Как всегда, они были написаны белой краской жирно и на самом видном месте, так проще проводить инвентаризацию.

Человеку непривыкшему это поначалу режет глаза, а потом ничего, привыкаешь и не замечаешь, что они вообще есть.

Я начал доставать принесенные припасы, но Виктор остановил меня.

Мы вышли, и перешли в соседний блок.

– Сосед – на курс старше, сейчас на каникулах, вот они с семьей и уехали, а мне ключи оставили, чтобы приглядывал, – пояснил он.

Я достал привезенные три бутылки водки. Одной много, две мало, а три в самый раз, чтобы не бегать потом по ночной Москве, и не покупать самопальный товар.

Разместились. Налили по первой, начали разговор. Как ты, а как ты? А этого видел, а того помнишь? Уволился? А вот этот спился, уволили с позором. Жаль, хороший мужик. Жизнь такая, после Чечни так и не пришел в себя. М-да, дела…

Потом и вторая, третья – молча, не чокаясь, за павших. Четвертая, чтобы третий тост за нас не пили.

Вторая бутылочка. Славка, помнишь, как нас тогда обложили, а вы…

Помню, Витя, помню, как будто все это было вчера, все помню…

И тут мне вспомнился один маленький эпизод той войны. Малюсенький, но вспомнился…

Когда стояли уже в станице Петропавловской, а это было в марте 1995-го, к нам часть пришла молодая женщина. Русская, лет двадцати пяти.

В мирной жизни она была красива, впрочем, на войне все женщины красивы, кроме чеченских…

Так вот эта женщина искала своего брата, который пропал без вести в боях в Грозном. Звали его Алексеев Сергей, звание – рядовой, был призван в ноябре 1994-го. Пацан сопливый, только присягу принял – и в мясорубку. У нас в бригаде тоже такие были… Были…

Так вот этот рядовой Алексеев был вообще не из нашей части, а из полка, в котором служил Волков. Она была в этом полку, ничего не узнала, ей посоветовали обратиться к нам. Может, во время прорыва кто-нибудь из наших с ним встречался, или знает обстоятельства его гибели?

И вот эта молодая женщина на свои деньги приехала из Воронежа и, рискуя жизнью, бродила по Грозному, по Чечне, разыскивая тело своего брата.

Лицо ее осунулось, под глазами черные круги, взгляд был, как бы сказать, не потухший, а угасший.

Больше всего меня поразили ее глаза. Большие голубые глаза, а запали внутрь. Это были красивые глаза, но они, казалось, ничего не видели уже. Страшные красивые глаза… Они врезались в память на всю жизнь.

Она опрашивала всех, кто принимал участие в том бою. Каждого солдата, прапорщика, офицера. Но никто не мог ей помочь. Мы хотели помочь, но не могли.

Нельзя было ее отпускать обратно вот так, самостоятельно; начальник штаба Сан Саныч поехал на Ханкалу, на совещание, сделал крюк и оставил девушку в аэропорту Северный. После этого никто ее не видел, и про Алексеева я больше не вспоминал. А вот сейчас, под воздействием водки и воспоминаний, я спросил у Виктора:

– Витя, а помнишь, боец у вас был Алексеев Сергей?

– Алексеев? – я удивился перемене настроения Виктора, он отшатнулся от меня как от сатаны.

– Ты чего?

– Так, ничего. Наливай! А что ты про него вспомнил? – перекрестился.

Я рассказал про сестру и ее глаза.

– Так, помнишь? И чего так тебя перекосило?

– Было дело… Помнишь Ахтурова?

– Нет.

– Здоровый такой, я с ним в одной машине жил?

– По-моему, Семен?

– Он.

– Ну, помню, и что? Мужик как мужик. И что?

– Когда вышли из Грозного вашу бригаду отправили на Запад, а нас – на Юг. Дело было в апреле. Я был дежурным по части, проверил посты, зашел в кунг выпить чаю. Ночь, часа три, туман, продрог насквозь. Захожу, а Семен не спит. Сидит один и спирт пьет. Один в три часа ночи. На войне рано спать ложатся. А он не спит. Мы с ним начали жить вместе в одном кунге, когда мою машину спалили в Грозном. Водила и напарник у меня был ранен, вот сам и водил свой «ГАЗон». А Семена напарник погиб. Я и переехал к нему. Он странный был, заносчивый очень. Но ничего не поделаешь, по службе я с ним особо не пересекался, так, спали под одной автомобильной крышей, да водку по вечерам пили… А тут он смотрит на меня, и что-то пьяное несет. Мол, он самый крутой, боевик, одним словом… Сам-то в разведку как-то не рвался, и принимал участие в боях, когда мы были в «котле». Как тогда, у больницы… И вот он начинает хвастаться, что он такой, он весь расписной, а награды его обходят. Ты за награды воевал, Слава?

– Нет, конечно. Не думал, что она мне вообще достанется, у нас в бригаде есть и были более достойные. Что дальше-то?

– Ну, вот. Слово за слово… Давай выпьем. – Было видно, что Виктору тяжело говорить. – Я возьми и ляпни, что он только в воздух стрелял, чтобы свой страх отогнать. А он и вспомнил про этого Алексеева… Когда духи наш батальон стали окружать, то все пошли на прорыв. И больные, и раненые, и командиры и тыл, одним словом, все. А боец этот молодой, Алексеев, по словам Семена, зажался в окопчик и не высовывается, прижался к земле и дрожит. Ступор у пацана.

– Бывает такое. По себе помню: много раз жалел, что не надел резиновые трусы, с таким бы удовольствие обделался от страха. И страшно было так, что челюсти «SOS» сами выбивали. Ну и что? Не боится только дурак. А пацан молодой. Это в первом бою кажется все нереально, просто как сон, кино, сказка. А потом, когда на своих убитых товарищей поглядишь, на кишки, да ноги оторванные, как-то жить сразу охота. И не хочется из окопчика вылазить. Но вылазишь. Тем паче, что пацаненок-то совсем зеленый был. Ничего удивительного.

– Он его убил.

– Не понял.

– Семен этого Алексеева пытался ногами достать из окопа, а тот встал и рванул в сторону каких-то руин. Тот ему полмагазина в спину и всадил. Потом тело спрятал в руинах…

– Блядь! Козел! – я грохнул кулаком по столу. – Пацана сопливого… Блядь!

– Я был в ярости. Был бы этот герой-боевик, который застрелил молодого своего солдата здесь сейчас – задушил бы собственными руками.

– Ну, а ты? Ты что сделал с этим гадом? – спросил я у Виктора.

– Я?

– Да, ты!

– У меня автомат висел на плече, предохранитель вниз, и очередь…

– По нему?

– По нему, – кивнул Виктор, понурив голову.

– Понятно.

– Вытащил я тело из кунга, туман, стрельба постоянно велась, чтобы духи не подобрались. Осветительные ракеты света не давали. Никто не видел. Положил возле туалета. Вроде как пошел по нужде, нарвался на вражескую пулю. Отправили домой. «Орден Мужества» посмертно.

Потом мы пили водку молча, уткнувшись друг в друга лбами. Слезы капали в водку, жидкость из носа смешивалась со слезами и тоже капала в стаканы. Мы шмыгали носами, вытирали слезы, но не помогало.

Я никому не рассказывал эту историю. С Виктором мы переписывались, перезванивались, еще раз встретились, но историю эту ни словом, ни взглядом не вспоминали.

В 2002 году подполковник Волков умер от инсульта.

Прости, Виктор, что я рассказал эту историю. Не могу я ее носить больше в себе. Прости, Виктор, прости…

Имена изменены