Чекист

Глава 1 Нефтедоллары

— Отлично сработано, — вкладывая фотографию в приклеенный кармашек довольно пухлой папки, похвалил своего подчинённого, агента III разряда Ахмеда Кирбазаева, старший сотрудник особых поручений ОГПУ Пётр Матвеевич Ясенев. На чуть размытом снимке полный лысый человечек в чёрном костюме, с виду типичный совслужащий, получал от сидевшего рядом с ним за ресторанным столиком высокого холёного иностранца плотно набитый конверт.

Ахмед поправил висевший на поясе громадный кинжал. — Надо брать шакала, — с заметным кавказским акцентом произнёс он. — Бабло он хранит дома, я проследил. — Можно взять много. Айя, как много! — прищёлкнул он языком. — Этот борхатаб бахр ему уже шестой конверт даёт.

Старший сотрудник по особым поручениям усмехнулся и отрицательно покачал головой. — Мы не будем делать бульон из курицы, которая может нести золотые яйца, — сообщил он, выдвигая верхний ящик стола и возвращая туда папку. На лицевой стороне её обложки значилось слово «Рыбопром», но это была только маскировка её основного содержания. Хотя текущим заданием группы Ясенева, входившей в отдел по борьбе со спекуляцией московского отделения ОГПУ, действительно было расследование уклонения от налогов кооперативного объединения «Рыбопром», однако гораздо больше Пётра Матвеевича интересовала неофициальная разработка Анатолия Авксентьевича Бодуна, ответственного сотрудника объединения «Нефтесиндикат», материалы по которому, для конспирации перемешанные с «рыбопромовскими», и хранились в этой папке.

Вскоре после преобразования ЧеКа в ГПУ, а затем в ОГПУ подразделение по пресечению незаконного оборота ценностей было включёно в отдел по борьбе со спекуляцией. Ясенев, получивший звание старшего сотрудника особых поручений, стал руководителем небольшой группы, в которую вошёл Ахмед Кирбазаев, повышенный из стажёров в агенты III разряда, и Митя Фельдцерман, племянник Льва Самойловича, назначенный сразу агентом II разряда. Через некоторое время Ясенев посодействовал переводу в Москву работника Тверского губотдела ОГПУ Мокея Телятникова. Этого кадра он приметил во время своей недельной командировки в Тверь. Московскому чекисту было поручено разобраться с сигналами о хищениях реквизированного церковного имущества. Во время расследования Ясенев вышел на Телятникова, собрал на него хороший материал, и вызвал для личной беседы. По мере предъявления показаний свидетелей, провинциал принимал всё более грустный вид. Убедившись в готовности клиента, столичный гость предложил ему написать явку с повинной и указать места хранения похищенных ценностей. После чего часть украденного была обнаружена в заброшенной даче, парочка попов арестована, дело успешно закрыто, а перспективного кадра Ясенев порекомендовал к переводу из провинции в столицу, где тот вскоре и обосновался при его группе. Материал на Телятникова — его признание вместе с показаниями нескольких свидетелей — был отправлен на хранение в надёжное место, так что в преданности своего нового подчинённого Ясенев мог не сомневаться. Наличие компромата всегда являлось лучшей рекомендацией и самой весомой гарантией верности начальству российских чиновников. Вот почему воры и казнокрады, на которых имелся материал, во все времена были наиболее преданной опорой властей и быстрее других продвигались по служебной лестнице — если, конечно, они правильно заносили и не начинали копать под своё руководство.

Перевозками антиквариата в Ревель Ясенев занимался недолго. Валюта от них поступала хоть и надёжно, но в небольших количествах. Через некоторое время он передал, за половинную долю, этот бизнес Телятникову, которого произвёл в свои заместители, и которого плотно держал на крючке. А сам бывший российский полковник занялся поисками более обширной кормовой базы, используя свой прежний опыт и нынешние возможности.

Из институтского курса истории КПСС Перекуров-Ясенев помнил, что органы ОГПУ-НКВД, в которых он сейчас служил, во второй половине тридцатых годов несколько раз перетряхнут, и тех кристально честных чекистов, которых не расстреляют при Ежове, посадят при Берии. Так что 35-й год можно было считать крайней точкой его пребывания в этой организации. Собственно, к тому времени вообще следовало бы изыскать способ покинуть первое в мире государство рабочих и крестьян. Разумеется, с накопленным капиталом в виде солидного счёта в иностранном банке и коттеджа в цивилизованной стране. Впрочем, учитывая ещё и надвигающуюся войну, подобрать такое место было непросто. Вилла в Испания, самое популярное вложение средств российских эффективных менеджеров, равно как и квартирка с видом на Темзу или домик у озера в Италии, излюбленные места обитания российских патриотов его времени, отпадали. Швейцария была неплоха, но тоже небезопасна — с конца 30-х там плотно обоснуются гитлеровские спецслужбы, и бывший чекист очень даже мог бы их заинтересовать. Оставалась только Америка. Перебраться туда и решил, после раздумий, бывший российский полковник. Вот только все эти проекты мало что стоили без солидного финансового обеспечения. Увы, крохами, какие доставляло курирование контрабанды антиквариата, на коттедж и нормальный счёт в банке пришлось бы копить ещё лет двадцать.

Перебирая крупных бизнесменов, которым можно было бы предложить крышу, Перекуров припоминал известные ему факты из истории. Первым ему пришёл на ум знаменитый Арманд Хаммер, медик из США, который, приехав в Сов. Россию ещё при Ленине, занялся спекуляцией икрой и мехами, потом открыл карандашную фабрику, а потом, накопив капитал, принялся массово скупать по дешёвке царские вещи, прочий ценный антиквариат, и домой вернулся мультимиллионером. Увы, первые же попытки наведения справок об американце показали, что его бизнес крышуют люди из группировки Троцкого-Зиновьева-Каменева — так называемой «новой оппозиции», которая, хотя и понесла в середине двадцатых годов серьёзные политические потери, однако в хозяйственной жизни страны ещё имела немалый вес. Поэтому сбор компромата на шустрого «врача» представлялся крайне рискованным.

Затем бывший российский полковник вспомнил известное из советских учебников по истории название — Ленские золотые прииски. Эта компания, печально прославившаяся в царское время массовым расстрелом рабочих, после революции была вначале национализирована, а потом снова передана иностранцам, фирме «Лена Голдфилдс». Запросив в канцелярии Главконцесскома копию договора, бывший полковник даже присвистнул от изумления — английская компания должна была отдавать СССР только 7 (семь) процентов от добываемых ею на Лене, на Алтае, на Урале золота, меди и других металлов. Всё остальное отходило в её собственность. Причём концессия была заключена на тридцать лет.

— Этот менеджмент, пожалуй, даже эффективнее нашего прошлого, то есть, тьфу ты, будущего, — сказал вполголоса бывший российский полковник, изучая условия договора. — Какие откаты здесь можно будет получать!! — он мечтательно прищёлкнул языком.

Однако, дочитав материалы до конца, Ясенев-Перекуров отчётливо понял, что ему, скромному оперативнику ОГПУ вклиниться в этот эффективный менеджмент никак не удастся — договор украшали подписи Троцкого, на тот момент председателя Главконцесскома, и его заместителя и ближайшего соратника Иоффе.

Поразмышляв ещё немного и перебрав знакомые ему из прежней жизни виды эффективного бизнеса — ввоз и захоронение на территории страны радиоактивных отходов, поставку протухшей еды для школьных завтраков, распродажу земли в водоохранных зонах под дачи уважаемым людям и прочее подобное — Ясенев-Перекуров остановился на экспорте нефтепродуктов. Из высоких партийных чинов эту, потенциально очень прибыльную, деятельность пока никто, как ни странно, не курировал, а, значит, здесь имелось поле для манёвра. Правда, среди руководства нефтяников мелькала фамилия Серебровского, согласно досье давнего знакомого всё того же Троцкого — в его доме последний останавливался после возвращения из эмиграции в 1917 году — но он не имел особого влияния в партии а был, по существу, как следовало из его досье, просто инженерным работником.

— Итак, займёмся нефтью, — подвёл итог своих экономических изысканий бывший российский полковник. — К счастью, сейчас не 37-й год, — усмехнулся он. Не так давно это выражение было как бы слоганом демократов, повторяемым ими при каждой попытке привлечь к ответственности хоть какого-то крупного вора. Однако его же через некоторое время, после перехвата власти, стали использовать и патриоты, к которым Фёдор Михайлович Перекуров с полным основанием относил себя самого.

— Да, до 37-го года ещё далеко, — повторил вполголоса бывший российский полковник. — Поэтому займёмся делом. Тварь я дрожащая или право имею? — задал он сам себе сакраментальный вопрос, поставленный некогда его знаменитым тёзкой.

Он собрал из публикаций центральной прессы и профильных изданий информацию о работе «Нефтесиндиката», главной организации СССР по торговле нефтепродуктами с зарубежными странами, затем запросил служебную документацию по сбыту и принялся её внимательно изучать. Из опыта прошлого ему было ясно, что основным методом эффективного менеджмента в нефтянке станет занижение количества реальных экспортных поставок и распил стоимости полученной разницы между представителями советской и иностранной сторон. Достаточно легко он нашёл и человека, от которого зависело окончательное оформление документов на поставку. Им оказался Анатолий Авксентьевич Бодун, ответственный работник синдиката. Сравнив накладные низовых трестовых организаций на поставленную нефть со счетами, выставленными «Нефтесиндикатом» зарубежным фирмам, Перекуров-Ясенев убедился в том, что Бодун действительно занижал объём экспортных поставок, примерно на десять процентов. Получившуюся разницу он, очевидно, делил с управляющими западных компаний, покупавших нефть. Обрадованный полковник решил было, что эффективный менеджер уже у него в руках, но, изучив документы до конца, понял, что дело сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Оказалось, что Бодун не просто занижал объём отправленной продукции, а засчитывал эту разницу в качестве очередной выплаты американской «Стандард ойл» за поставленное той новейшее нефтяное оборудование. Бывший российский полковник, исходя из своего прошлого опыта, мог бы поклясться, что цены на оборудование в подобных расчётах являются завышенными и что именно такая наценка составляет в данном случае суть эффективного бизнеса — вот только доказать это, в отличие от прямой фальсификации документов, было ой как непросто. Пришлось ему обложиться техническими справочниками и рекламными буклетами нефтяных фирм и с карандашом в руках трудолюбиво вычислять разницу между рыночной стоимостью бурового оборудования и расценками, по которым проводились компенсационные выплаты. В результате оказалось, что его подопечный занижал стоимость экспортной нефти в среднем на восемь тысяч долларов в месяц. Если предположить, что половина этой суммы отходила компании, половина оставшегося — в карман непосредственно управленцев компании, то на долю Бодуна приходилось около двух тысяч полновесных американских долларов в месяц. «Из этой суммы мы и будем исходить», — сказал сам себе полковник, завершая подсчёт. Вслед за чем он поручил своему подчинённому установить слежку за эффективным менеджером. Несколько раз Ахмед Кирбазаев фиксировал встречи Бодуна с представителем рокфеллеровской «Стандард ойл», а вот теперь ему удалось и сделать снимок в ресторане «Националь», на котором было видно, что американец передаёт сотруднику синдиката крупную взятку. Бодун, наконец-то, оказался на крючке.

Ясенев запер ящик стола на ключ и, видя, что Ахмед продолжает хмуриться, наставительно сказал ему:

— Помнишь, я объяснял тебе разницу между одноразовой реквизицией и постоянным крышеванием?

Кавказец задумался, потом кивнул.

— Значит, мы будем его стричь, как барана? — спросил он.

— Именно, — подтвердил старший сотрудник ОГПУ. — Мы не только не арестуем его, мы будем его поддерживать и прикрывать. Нет более верного клиента, чем надёжно скомпрометированный чиновник, — добавил он. — Но сначала нужно с ним побеседовать. Бодун через неделю отбывает в Краснодар на совещание технических специалистов нефтяных трестов. — Ясенев придвинул к себе пачку бумаг, достал оттуда одну, заполнил и протянул помощнику. — Вот предписание, возьми в кассе деньги, и дуй на Казанский вокзал за билетами. Мы оправляемся в Краснодар.

Чекисты обосновались в том же вагоне первого класса, что и их клиент, только в другом купе. Проходя пару раз мимо раскрытой двери двухместного люкса, который занимал нефтяник, Ясенев как бы невзначай бросал туда взгляд. Бодун сменил свой прежний чёрный костюм на потрёпанную спецовку, несомненно, чтобы лучше приспособиться к предстоящему общению в рабочей среде. Компанию ему составлял мрачный полууголовный тип, одетый в грубо выделанную куртку, под которой виднелась матросская тельняшка, а карман справа недвусмысленно оттягивало что-то тяжёлое. Судя по всему, это был порученец либо телохранитель ответственного работника.

Вагон постукивал колёсами, за окном мелькали леса, луга, редкие посёлки — обычные пейзажи среднерусской равнины. Путь предстоял неблизкий, и старший сотрудник по особым поручениям углубился в изучение статей о текущем положении дел в нефтяном хозяйстве.

К середине 1920-х годов основная часть нефти в Советском Союзе добывалась на Кавказе — в Азербайджане и в районе Чечни. Ещё одним местом нефтяного промысла, значение которого, впрочем, постоянно уменьшалось, являлась Кубань, где шестьдесят лет назад была устроена первая в России нефтяная скважина. Тогда, в 1866 году, около казачьей станицы Крымская, с глубины 55 метров забил нефтяной фонтан, дававший 12 тысяч пудов нефти в сутки. На месте скважины потом установили нефтяную вышку. К концу 1870-х годов центр нефтяного промысла переместился в регион Баку — «где огнь горит неугасимый», — пробормотал по себя Перекуров, припомнив фразу из «Хожения за три моря» Афанасия Никитина. Там запасы нефти оказались куда больше, чем на Кубани, и добывать её было легче. К середине 1920-х годов Апшеронский (Бакинский) полуостров давал 2/3 всего производства нефти в СССР. Тамошние предприятия входили в трест «Азнефть». Постепенно увеличивал добычу и трест «Грознефть», работавший с нефтяными месторождениями Северного Кавказа. В 1920-е годы возобновилась добыча нефти на Кубани. Благодаря внедрению современных технологий её промысел стал выгодным, кроме того, кубанская нефть содержала меньше примесей, чем кавказская, и хорошо подходила для получения авиационного топлива. На Кавказе и на Кубани работали нефтеперегонные заводы. В Краснодаре — точнее, Екатеринодаре; такое название носил этот город в царское время, потому что окрестные земли были некогда переданы императрицей Екатериной II казакам, для освоения и охраны — завод по переработке нефти был основан ещё в 1911 году. Это было небольшое полукустарное предприятие, на котором работало всего полсотни человек. Как и нефтяная скважина в районе Крымска, он был одним из первых в России. За ним последовало создание нефтеперегонных заводов в Азербайджане, Чечне, Майкопе. Трубопроводы, протяжённость которых постоянно увеличивалась, доставляли нефть и продукты её переработки — бензин, керосин, мазут, смазочные масла — к портам Чёрного моря, откуда они уже шли на экспорт в европейские страны. В 1926 году за рубеж было продано 1,6 миллиона тонн нефти, около трети всего количества, добытого тогда в СССР. Бензина уходило на экспорт порядка 90 %.

Со второй половины двадцатых годов первоочередной задачей нефтяного промысла в СССР стала механизация трудоемких процессов и внедрение более совершенного оборудования, на основе использования, прежде всего, американского опыта. Закупленные у «Стандард Ойл» новые машины позволили заменить устаревший канатно-ударный способ бурения на вращательный, а также использовать для откачки нефти мощные электрические глубинные насосы. Если в 1920 году на бакинских промыслах вращательным способом было пробурено около пятой части всех скважин, то в 1926 году их количество подошло уже к двум третям. А переход на насосный способ позволил обеспечить полную механизацию нефтедобычи. К середине двадцатых годов изменения в технологии бурения привели к десятикратному увеличению скорости проходки, использование же глубинных насосов снизило себестоимость добычи нефти вдвое.

За чтением хоть и утомительно-подробной, но очень познавательной технической литературы старший сотрудник особых поручений ОГПУ почти и не заметил, как пролетело время поездки.

Локомотив прибыл на городской вокзал Краснодара рано утром, по расписанию.

Клиент чекистов сел в служебную машину.

Ясенев тоже мог бы заказать транспорт заранее, позвонив из Москвы в местное отделение ГПУ или в облисполком, но, чтобы не привлекать к их миссии лишнего внимания, он предпочёл снять возле вокзала извозчика.

Расписанная виньетками коляска на резиновом ходу с упряжкой из двух гнедых лошадей неторопливо двигалась следом за направлявшимся от центра города в сторону нефтеперегонного завода автомобилем.

Распорядившись притормозить на углу Закубанского проезда, откуда были видны круглые цистерны нефтехранилищ, и проследив за высадкой пассажиров автомобиля у ведомственной гостиницы, Ясенев велев поворачивать обратно. Извозчик довёз чекистов до Пролетарской улицы, где, в общежитии местного ГПУ, расположенном недалеко от вокзала, они и обосновались.

Всесоюзное совещание инженерно-технических работников нефтяного хозяйства должно было начаться в 11 часов утра, в актовом зале административного здания, расположенного на том же Закубанском проезде, рядом с гостиницей.

Поскольку времени до мероприятия оставалось ещё порядочно, старший сотрудник ОГПУ решил поближе познакомиться с местом действия. Оставив инструкции своему подчинённому, он отправился на завод. Издали осмотрел громадные нефтехранилища и устроенные рядом с ними нефтеперегонные кубы, заглянул в производственные цеха, прошёлся по центральной улице заводского посёлка, мимо дощатых бараков для приезжих рабочих. За полчаса до начала совещания Ясенев направился к зданию администрации.

Когда он вошёл в холл, там уже толпилась разношерстая публика. Большинство её составляли технические специалисты. Среди них было и нескольких иностранцев, в том числе тот высокий американец, представитель «Стандард Ойл», с которым клиент чекистов встречался в ресторане «Националь». Около стойки буфета кучковались канцелярского типа личности, с виду мелкие местные боссы из парткома и фабзавкома. Пару раз появлялись, разыскивая кого-то из начальства, рабочие в перепачканных мазутом спецовках.

Наконец, по громкоговорителю прозвучало приглашение к участникам совещания проходить в зал, и те нестройной толпой потянулись в открывшиеся двери.

Ожидая начала мероприятия, Ясенев устроился на краешке пятого ряда и углубился в чтение местной производственной газетёнки. Основное её содержание составляли статьи с бравурными заголовками, призывавшими трудящихся завода «драться за всемерное развертывание встречного промфинплана», «развивать соцсоревнование и ударничество», а также организовывать «сквозные бригады», «оперативно-плановые группы» и «рационализаторские артели». В переводе с языка советских канцеляризмов, всё это обозначало разного рода добровольно-принудительные приёмы, имевшие целью повысить доходность предприятия за счёт недооплаты рабочего труда.

Ровно в 11–00, с громким боем настенных часов, на сцену вереницей вошли члены президиума и принялись рассаживаться за украшенным кумачовым флагом столом. Среди них был и одетый в спецовку-комбинезон Бодун.

Первым выступил заместитель директора завода. Он указал на важное значение производства нефтепродуктов для экономики молодого Советского государства, особенно, для получения так нужной для закупок современных станков иностранной валюты. Взявший слово следом парторг призвал коммунистов и беспартийных приложить все свои силы к выполнению их предприятиями напряжённых планов главка по добыче и переработке нефти.

Затем началась содержательная часть — доклады технических специалистов.

Сидевшие в зале — а это были, в основном, инженеры и представители западных торговых фирм — оживились и зачёркали авторучками в блокнотах, записывая параметры предлагаемых машин, цены на них, информацию о спросе на нефтепродукты и прочее. Наибольший интерес вызвало обсуждение внедрения на предприятиях нефтяной отрасли крекинга — метода разложения нефти под действием высокой температуры и давления.

Когда стрелки часов приблизилось к половине второго, деловое обсуждение закончилось и вновь пошли агитки, на этот раз от профсоюзных деятелей: призывы «не щадить сил», «ширить фронт работ», «догнать и перегнать», «усугубить и усилить».

Пропуская мимо ушей утомительную словесную трескотню, Перекуров-Ясенев рассматривал развешанные вдоль стен зала красочные плакаты. В которых рисунки вышек, качающих из земли нефть, сопровождались сделанными аршинными буквами подписями:

Портреты видных деятелей партии и правительства украшали здравицы;

Бывший российский полковник мог бы рассказать присутствующим немало интересного о судьбе помянутых лиц, а также разъяснить им реальный смысл приведённых лозунгов. Например, безудержно восхваляемые ныне в официальной советской прессе члены Политбюро Зиновьев и Каменев будут с конца двадцатых годов опускаться в партийной иерархии всё ниже и ниже, пока в 1936 году их не расстреляют как контрреволюционеров и врагов народа. Помянутый рядом с ними Троцкий будет в 1929 году выслан из СССР, после чего отбудет в Мексику, переживёт там ряд покушений, но, в конце концов, падёт от рук агентов Сталина. Что до социалистического труда, то он, действительно, на некоторое время победит в Советском Союзе, и даже поможет аграрной стране стать второй промышленной державой мира. Однако в исторической перспективе он получит смысл громадной недоплаты денег рабочим, колхозникам, специалистам — подавляющему большинству населения — недоплаты, которая через некоторое время конвертируется в прибыль олигархов — новых хозяев бывших социалистических предприятий. Именно она фактически станет ценой, которой будут оплачены дворцы олигархов, их самые длинные в мире яхты, их коллекции роллс-ройсов, бентли и элитных проституток.

Но, разумеется, бывший российский полковник ничего подобного говорить не собирался. Да ему никто и не поверил бы.

Когда время уже приближалось к перерыву на обед и некоторые начинали демонстративно постукивать по часам, председатель совещания неожиданно объявил о выступлении представителя ОГПУ из Москвы.

Под недоумевающе-настороженными взглядами затихшей аудитории Ахмед Кирбазаев вышел на сцену, бодрым шагом подошёл к трибуне, возложил правую руку на свой громадный кинжал и уверенно заговорил:

— Товарищи! Ныне наша страна в едином порыве выполняет грандиозные планы, начертанные партией великого Ленина. Каждый день привносит в копилку Родины новые тонны угля, нефти, газа, металла, киловатты электроэнергии, километры тканей.

Однако, в то время как весь сознательный пролетариат Советской страны под руководством большевиков строит новую, социалистическую жизнь, ещё находятся выброшенные на помойку истории отбросы общества, ставящие свои личные и притом грязные делишки выше интересов народных масс.

Текст, который несколько часов назад вручил Ахмеду его начальник, он заучил наизусть, так что теперь шпарил как по писаному, в прямом смысле слова:

— Помните товарищи, гидра контрреволюции не дремлет. Но меч партии, наши славные органы, всегда готовы пресечь преступную деятельность.

С такими словами Ахмед повернулся к президиуму, отыскал там взглядом Бодуна, пару минут мрачно смотрел на него, потом смачно сплюнул и снова повернулся к залу.

— Я говорю вам об этом, товарищи, потому что некоторые вредители, шпионы, взяточники радуются, когда им удаётся один-два раза обмануть наш народ. Но от расплаты не уйдёт никто из них. Карающий меч пролетарского правосудия непременно обрушится на головы всех врагов трудящихся.

Словно невзначай, он снова провёл рукой по кинжалу, повернулся в сторону президиума и кивнул, показывая, что речь окончена.

Под тихий тревожный гул аудитории председатель объявил перерыв на обед, вслед за чем местная руководящая верхушка, приезжие специалисты, а также иностранцы потянулись в спецстоловую. К спустившемся со сцены чекисту подошёл управляющий заводским хозяйством и, растягивая в несколько напряжённой улыбке губы, подал приглашение на обед вместе с красочно оформленным меню. Однако кавказец демонстративно отпихнул его руку, подошёл к стоявшим поодаль рабочим, что-то сказал им, а затем потопал вместе с ними к расположенной у проходной пивной-закусочной. Заводские служащие проводили всю компанию обеспокоенными взглядами.

Ответственный сотрудник «Нефтесиндиката» Анатолий Авсксентьвич Бодун заказал на раздаче в спецстоловой рыбные деликатесы и белое вино. Он сел за отдельный столик, повязал на шею салфетку, взял вилку, отковырял кусочек белорыбицы, макнул её в соус, но изысканное кушанье не полезло ему в горло. Из памяти не выходила странная концовка совещания. Он бросил взгляд в сторону большого стеклянного окна, выходившего на жилой квартал, и увиденное там расстроило его ещё больше. Таинственный чекист распивал пиво в компании рабочих, что-то обсуждая с ними и чокаясь кружками.

Пока Бодун размышлял откуда принесла нелёгкая этого типа и что от него можно ожидать, близ его столика обозначился и сел на соседний стул какой-то непонятный хмырь с пухлым портфелем в руках.

Вид незнакомца, фамильярно рассевшегося рядом, ещё больше раздосадовал нефтяника, и у него началась нервная изжога. Отложив в сторону вилку, он пару раз икнул, а потом с плохо скрытым неудовольствием уставился на незваного гостя.

— Я отвлеку вас только на минуту, — улыбнулся тот. — Позвольте задать вам всего один вопрос.

— Какой вопрос? — щурясь от падавших на лицо солнечных бликов, мрачно осведомился ответственный работник.

Снаружи, со стороны пролетарской пивной-закусочной доносился звон сталкивающихся кружек и гортанный хохот. Бодун мог бы поклясться, что это смеётся таинственный чекист.

Тем временем присоседившийся незнакомец начал выкладывать из своего объёмистого портфеля какие-то документы.

— Вот, посмотрите, — положив на стол последнюю бумагу, предложил он, и ответственный работник «Нефтесиндиката», опустив взгляд вниз, с изумлением увидел копии счетов, которые он выставлял зарубежным фирмам, а рядом с ними — накладные на поставки нефти от трестов. Бодун прекрасно знал, что числа в первых существенно отличаются от сумм чисел во вторых — и что некоторая часть от этой разницы, конвертированная в валюту, каждый месяц оседает в его карманах. Он перевёл взгляд на незнакомца, а тот, снова улыбнувшись, увенчал кучку бумаг фотографией, на которой ответственный сотрудник принимал из рук представителя американской «Стандард Ойл» пухлый конверт.

— Мой вопрос простой: что вы предпочитаете — тысячу долларов наличными сознательному и разумному советскому гражданину, или карающий меч пролетарского правосудия разоблачённому шпиону и вредителю? — поинтересовался незнакомец.

Бодун перевёл взгляд обратно на документы.

— Откуда это у вас? Вы, собственно, кто будете? — судорожно сглотнув, спросил он.

Вразвалку, громко топая, к их столику подошёл давешний кавказец-чекист. Он уселся на стул и принялся сверлить ответственного работника тяжёлым взглядом. Как и было предписано ему в сюжете перфоманса, заранее составленного Перекуровым-Ясеневым.

Бодун затравленно глянул на кавказца.

— Мы — сотрудники московского отдела ОГПУ по борьбе со спекуляцией, — небрежно сообщил Ясенев.

В этот момент в спецстоловой появилось новое действующее лицо. Высоченный американец взял поднос с рыбными деликатесами, увидел в обеденном зале знакомого, приветственно махнул ему рукой, подошёл и, с бесцеремонностью, присущей янки, не спросив разрешения, плюхнулся на соседний стул.

— Glad to see you, Anatol, — громогласно объявил он.

Бодун вяло кивнул в ответ, потом уткнулся обратно в бумаги.

Ясенев хмыкнул, а Ахмед Кирбазаев насупился.

Американец бросил на них мимолётный взгляд и принялся намазывать на хлеб с маслом чёрную икру.

— Who are these men? — спросил он, неделикатно тыча ножом в сторону визави Бодуна.

Сотрудник «Нефтесиндиката» тихим голосом объяснил who.

О, ГеПеУ! — на ломаном русском воскликнул американец. Он отложил бутерброд, повернулся к своим соседям и с интересом принялся их рассматривать. Заценил папаху, черкеску, вычурное оружие Ахмеда. Затем надкусил бутерброд и вновь перешёл на родную речь:

— Toto, I've got a feeling we're not in Kansas anymore[10], — сообщил он.

— Что он говорит? — требовательно спросил нахмурившийся Ахмед, возлагая правую руку на свой громадный кинжал.

— Он говорит, что ему очень нравится наша страна, — с кислой миной перевёл ответственный работник «Нефтесиндиката».

— Хм, — произнёс Ахмед, всем своим видом выражая недоверие.

— Вернёмся к нашим баранам, — переключил внимание нефтяника на себя старший сотрудник ОГПУ, сгребая со стола бумаги и возвращая их в портфель. — Что вы предпочитаете? Всеобщее осуждение коллег на этом совещании плюс десять лет тюрьмы шпиону и вредителю, или тысячу долларов разумному и сознательному советскому гражданину?

— Тысяча долларов, конечно, лучше, — сдавленным голосом признал очевидную истину Бодун.

— Тогда до скорой встречи в Москве, — сообщил Ясенев, поднимаясь и забирая свой портфель. — Первого числа каждого месяца вас будет навещать мой помощник. Он кивнул на прощание и зашагал к выходу. Вслед за ним, окатив ответственного работника ещё одним недружелюбным взглядом, поднялся с места и Ахмед.

— Пхх. — Вспотевший Бодун снял с шеи салфетку, посидел немного, массируя виски, затем тоже встал и, пошатываясь, направился к выходу. Аппетит у него пропал окончательно.

Американец удивлённо посмотрел на оставленные почти нетронутыми отборные деликатесы — белую рыбу, крабовое мясо, устрицы в майонезе, паштет из омаров, бутылку «Цинандали».

— Oh, these weird Russians, — покачал он головой и принялся за белужий суп.

Глава 2 Хоть кота пивом обольём

После удачного завершения разработки Бодуна, старший сотрудник особых поручений ОГПУ вернулся к делу «Рыбопрома». В оперативном порядке этим трестом занимался член его группы, агент II класса Митя Фельдцерман, а Ясенев только курировал действия подчинённого и, с высоты своего немалого опыта, давал общие советы.

Расследование «Рыбопрома» началось не по предписанию начальства, а по просьбе Льва Самойловича Фельдцермана, заведующего отделом распределения продовольствия в наркомате труда, хорошего знакомого Ясенева. Однажды, во время очередной передачи продовольственных талонов в ОГПУ для подтверждения их списания, старый друг попросил чекиста призвать к порядку зазнавшихся руководителей рыбного треста, особенно его астраханского филиала, которые уже полгода полностью игнорируют требование наркомата о присылке утверждённой планом части производимой ими продукции для передовиков и ударников производства.

Просьба пришлась Перекурову-Ясеневу очень даже по душе. Из прошлой жизни бывший российский полковник знал, что рыбное дело представляет необычайно благодатные возможности для эффективного бизнеса. Правда, и курировали его обычно весьма авторитетные люди, которым переходить дорогу было опасно. Однако, как известно, кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Выслушав пожелание приятеля, бывший полковник даже потёр руки в предвкушении немалых доходов. Вот только Лев Самойлович почти сразу охладил его энтузиазм, попросив не слишком напирать на уклонение от налогов и спекуляцию, или, тем более, на связи с иностранными агентами и контрреволюцию, а только помочь восстановить деловые отношения с руководством.

— То есть, брать их под крышу или сажать не нужно? — разочарованно переспросил бывший полковник.

— Что вы, как можно? — ужаснулся Лев Самойлович. — Разве мы бандиты какие-нибудь? Там работают уважаемые люди. Их надо лишь чуть-чуть поправить… эээ… в дружеской беседе напомнить, что нашему наркомату полагаются поставки по государственным ценам, ежемесячно, для распределения среди передовиков производства, — он достал бумажку, — сто килограммов белых рыб, осетра и белуги, десять килограммов чёрной икры, бог весть сколько крабов — ах, извините, — подслеповато щурясь, уточнил он, — это из Камчатки, уже улажено. Так, значит, вяленые щуки, окуни, караси, плотва… да вот весь список. — Он положил на стол перед старшим сотрудником ОГПУ мелко исписанный листок бумаги.

— Ясно, — со вздохом отозвался Ясенев. Отказать уважаемому человеку он не мог, хотя дело, похоже, выходило малоприбыльным.

Запросив хозяйственную документацию «Рыбопрома», старший сотрудник ОГПУ углубился в её изучение. Прежний опыт быстро подсказал ему, где и как могут в этом бизнесе производиться хищения, приписки, уклонения от уплаты налогов, распилы государственных средств. Он уже приступил было к конкретным расчётам, но тут настали горячие деньки разработки Бодуна, и Ясенев передал «рыбопромовское» дело Мите Фельдцерману, а потом отправил его в Астрахань для изучения ситуации на месте.

Фельдцерман вернулся в Москву из командировки в тот же день, когда Ясенев и Кирбазаев прибыли из Краснодара. Агент II класса привёз неплохой материал. К уже найденным искажениям отчётности и завышению стоимости выполненных работ добавились фотографии обветшалых заводских корпусов, гниющих куч отходов в консервных цехах, убогих дощатых бараков рабочих — из чего следовало, что средства, отпущенные на усовершенствование производства и улучшение условий труда были потрачены нецелевым образом — попросту говоря, разворованы.

Поработав ещё немного над балансами предприятия, Ясенев счёл, что собранного материала достаточно, составил общую сводку, рассортировал снимки, отобрав наиболее выразительные из них, и отправил для переговоров в главк своего помощника. Во внутреннем кармане кожанки тот держал наготове бумажку, исписанную мелким почерком Льва Самойловича.

Переговоры с руководством рыбного треста прошли успешно, чему немало поспособствовала начертанная старшим сотрудником на ватманском листе схема с квадратами, ромбами, стрелками и именами, наглядно изображавшая откаты, распилы, хищения, взятки и прочие коррупционные связи действующих лиц, многие из которых занимали весьма высокие посты.

Из главка Митя Фельдцерман вернулся сияющий — все проблемы улажены, Лев Самойлович горячо благодарит. Однако на вопрос начальника: как намерены рыбопромовцы оплатить ему труд по улучшению работы их отрасли? он принялся бормотать что-то невнятное и, в конце концов, отведя глаза, сообщил, что из Астрахани от уважаемых людей будет ежемесячно поступать пара осетров и пять баночек чёрной икры.

— Ну что ж, — со вздохом согласился старший сотрудник по особым поручениям, визируя отчёт своего помощника и собирая все бумаги по делу «Рыбопрома» в общую папку, — как говорится: не удалось искупать коня в шампанском, так хоть кота пивом обольём.

Когда Ясенев запечатал и отдал курьеру для отправки в архив материалы по рыбному делу, в его кабинете зазвонил красный телефон. Из секретариата руководства отдела поступил приказ его группе отправиться в подмосковный Дмитров для фильтрации очередной партии заключённых.

Выслушав распоряжение начальства, старший сотрудник положил трубку на место и принялся паковать вещи. Командировка, в которую его группу отправляли уже третий раз, обычно длилась несколько дней.

Глава 3 Встречи с интересными людьми

С некоторых пор московское отделение ОГПУ обязали курировать фильтрационный лагерь осужденных за разные преступления, устроенный около небольшого подмосковного городка Дмитрова. В этом лагере дожидались окончательного решения по апелляциям и последующей отправки в места заключения лица, которым были вынесены приговоры судами первой инстанции. Из тех, чьи апелляции отклонялись инспекторами ОГПУ, кого-то, в основном уголовников, везли в Бутырку или во Владимирский централ для пересылки в Сибирь; кого-то, главным образом, интеллигентов, проходивших по политическим делам — на Соловки или в политизоляторы. По негласным правилам, установившимся после образования Соловецкого лагеря, из интеллигентов преимущественные шансы попасть туда имели учёные и квалифицированные специалисты. Их ОГПУ потом могло «сдавать напрокат» разным ведомствам, за неплохую оплату.

Раньше апелляции разбирались прокуратурой и надзорными судами но, через какое-то время, из-за возросшего потока дел и нехватки личного состава, Наркомюст добился решения СНК о передаче рассмотрения жалоб в ведение ОГПУ. После чего особым бригадам чекистов пришлось, в порядке общественной нагрузки, выезжать в фильтрационные лагеря и выслушивать прошения, ходатайства, протесты.

Группу Ясенева отправляли в Дмитров третий раз. Это было не особо приятное поручение; хотя, в ходе его выполнения, случалось повидать интересных людей.

Уже во второй своей командировке старший сотрудник ОГПУ придумал рационализаторский приём, позволивший ему сильно ускорить фильтрацию. Рассмотрение апелляций разбивалось на два этапа. Сначала Кирбазаев опрашивал кандидатов на встречу с начальством и, по данным ему инструкциям, проводил отсев, а на оставшихся составлял краткую сопроводиловку. Затем те, кто прошёл первичную отбраковку, поступали на собеседование к Ясеневу. Такой конвейерный метод обеспечил быструю пропускаемость потока, благодаря чему старший сотрудник ОГПУ, на зависть коллегам, завершал свою миссию в очень короткий срок.

Стандартный диалог Кирбазаева с подавляющим большинством апеллянтов выходил кратким:

— За что сидишь? — был первый вопрос.

— Ни за что, — был обычный ответ.

— И сколько тебе дали?

— Пять, или семь, или пятнадцать, — со вздохом отвечал тот или иной зэк.

— Врешь, гнида-контра, — сообщал Кирбазаев, наизусть помнивший выданную ему инструкцию, — ни за что дают десять. Следующий!

В этот раз после предварительной отбраковки в списке на приём к столичному инспектору осталось только четверо.

Первым был типичный с виду профессор, сухонький старичок с бородкой клинышком и в пенсне, притащивший с собой какие-то чертежи и расчёты. Сделаны они были, похоже, углём, на грубой бумаге, а некоторые даже на бересте. Всё это он выложил на стол перед Ясеневым, после чего опустился на стул и протёр платочком лоб.

— Я сделал величайшее открытие! — выдохнул он.

Перекуров-Ясенев принялся перебирать рисунки, профессор же тем временем комментировал:

— Замшелые обскуранты учат, что атом нельзя разделить. Это глубоко ошибочное мнение. Я доказал, что ядро атома состоит из частей, и его можно разбить.

Бывший российский полковник вгляделся в чертежи внимательнее. Его познаний в школьном курсе физики хватило, чтобы понять, что перед ним схематически изображён процесс деления ядра атома, а рядом — нечто вроде примитивной атомной бомбы. Он побарабанил пальцами по столу.

Профессор же тем временем вдохновенно вещал:

— Моё открытие даст человечеству новые перспективы, раздвинет научные горизонты, перевернёт все наши представления о природе.

— Но какая от этого может быть польза народному хозяйству? — прервал его, размышляя, что предпринять и стараясь выиграть время, бывший полковник.

— Неисчерпаемая энергия атома станет двигать могучие машины, осушит болота, обводнит пустыни, — пафосно провозгласил учёный.

Полковник изобразил на лице скепсис.

— Ещё на основе моего открытия может быть создано могучее оружие, — почти шёпотом поведал изобретатель. — Нашей стране обязательно надо заняться его разработкой.

Столичный инспектор снова побарабанил пальцами по столу, покачал головой, и отодвинул бумаги в сторону.

— Вы не понимаете, — дрожащим голосом сказал профессор, умоляюще глядя на собеседника. — Если это оружие попадёт не в те руки, то погибнет половина человечества!

— А если в те — то всё, — пробурчал бывший полковник. — Плавали, знаем. — Вслух же он произнёс, убеждающим тоном: — Ненаучные вещи говорите, товарищ, а ещё учёный.

Но, взглянув на профессора, в глазах которого пылал фанатичный блеск, бывший полковник понял, что тот не уймётся.

— Ладно, я передам ваши материалы компетентной организации, — сказал он, складывая в папку чертежи и расчёты. Фальшиво улыбнувшись обнадёженному изобретателю, чекист добавил: — можете быть спокойны, разберёмся, — но в его личном деле сделал пометку: «контрреволюционер, связанный с террористической организацией „Союз защиты родины и демократии“, а ещё опасный сумасшедший, пытающийся вырваться на свободу и вернуться к террористической деятельности рассказывая о каких-то своих безумных открытиях». Он был уверен, что при такой характеристике ни один следующий проверяющий не рискнёт выпустить маньяка на волю.

Вторым апеллянтом оказался специалист по сельскому хозяйству, в сопроводительной бумаге на которого значилась непонятная запись, заканчивавшаяся вопросительным знаком: «можно ли использовать для охраны кур?»

— Одомашнивание лисиц. Мда, интересная задача, — осторожно произнёс старший сотрудник ОГПУ, слушая посетителя и стараясь припомнить, где же он встречал его фамилию. Очень уж знакомо она прозвучала.

Тот, вдохновившись, прочитал целую лекцию о важности одомашнивания лисиц и о научной новизне этой темы.

— Но ведь говорят, что лисы не поддаются одомашниванию? — задумчиво спросил специалиста по сельскому хозяйству чекист.

Тот, гневно нахмурившись, выпалил:

— Это рутинёрство и лженаука! Будем гнить в подвалах инквизиции, гореть на кострах, но от убеждений своих не откажемся!

— Так, стоп, — поднял руку бывший российский полковник. Он, наконец, вспомнил, где встречал эту фамилию, и сообразил, что связи с ней могут принести проблемы исторического масштаба. — Вы свободны, товарищ учёный. Вот пропуск на выход.

Следующим оказался колоритный дед в вышиванке, с окладистой бородой, в которую были вплетены разноцветные ленточки.

Полковник с любопытством оглядел фольклорного типа.

— И кто же вы такой есть? — поинтересовался он.

— Ведун земли Русской, — с достоинством пророкотал дед.

— За что взяли? — был следующий вопрос.

Дед поскучнел и промолчал.

Перекуров-Ясенев глянул в сопроводиловку. Там было только одно слово: «Дэвочки».

— Ладно, спросим так, — поправился чекист, — что вы умеете делать?

На этот вопрос былинный персонаж откликнулся очень даже живо. — Творю обереги, — густым басом сообщил он. — Из камня драгоценного, из дерева благородного, из металла истинного, из пуха лебяжьего, из чешуи зверя каркадила…

Бывший российский полковник поморщился. Он уже решил было отослать деда обратно и сделать выговор Кирбазаеву за недостаточно аккуратный отсев, однако, припомнив, сколько миллионов россиян слушали сеансы Кашпировского или Чумака, участвовали в финансовых пирамидах или в выборах властей, задумался.

Тем временем дед продолжал бубнить:

— … и от глаза дурного, и от порчи, и от лихоманки, и от змея болотного…

«Передам-ка я его в наш оккультный отдел», — решил Перекуров. — «Сотрудники там сидят на госфинансировании, а такой персонаж позволит им организовать хозрасчёт. Если даже малый прайс и не занесут, то всё равно будут обязаны услугой».

Он взмахом руки остановил бубнёж, подписал деду амнистию и справку об освобождении, и велел дожидаться на выходе из лагеря.

Последним из отфильтрованных явился апеллянт, в сопроводиловке на которого значилось: «утверждает, что гений-изобретатель».

Войдя в кабинет, изобретатель окинул столичного гостя цепким взглядом и сходу предложил:

— А давайте украдём из бюджета двадцать четыре миллиарда.

Бывший российский полковник усмехнулся. «Вот и местный Бендер», — подумал он. Вслух же спросил:

— Что у вас за проект? Производство красной ртути, освоение торсионных полей, создание отечественного квантового нанокомпьютера?

Если незнакомая терминология и озадачила изобретателя, то лишь на мгновение.

— Я предлагаю делать тонкослойную изоляцию, — сказал он. — В ленте миллиметровой толщины хаотический поток электронов окажется очень слабым и не сумеет пробить материал. Внедрение тонкослойной изоляции даст советской промышленности миллиарды рублей экономии!

— Вы, собственно, по какой статье сидите? — после некоторого размышления осведомился чекист.

— Фарцовка, валютные спекуляции, — нимало не смущаясь, ответил тот. — Оклеветали низкие завистники. По профессии я мыслитель широкого профиля.

Поразмыслив ещё немного, старший сотрудник ОГПУ принял решение.

— Я вам сейчас выпишу направление в физико-технический институт, — сообщил он. — Оттуда были заявки на перспективных кадров. Но дело ваше мы не закрываем. Оно останется у меня на контроле. Раз в полгода заходите в мой отдел с отчётом о размерах полученного финансирования.

«Перепадёт, скорее всего, мелочь. Но, как сказал классик, одна старушка — двадцать копеек, а пять старушек — уже рубль». С такими мыслями Ясенев-Перекуров собрал в папку отчёты по инспекции, поднялся из-за стола и вышел из душного помещения. На площадке перед зданием администрации какие-то люди устанавливали осветительные прожектора.

— Что здесь происходит? — спросил чекист у оказавшегося рядом коменданта лагеря.

— Будут снимать фильм о перековке сознания бывших враждебных элементов, — ответил тот. — По заказу Наркомпроса. В вашу контору приходило письмо на согласование, разве вы не читали?

— Не видел, это не по моей части, — отмахнулся Ясенев, присматриваясь к происходящему. Из грузовика выкатили громоздкий киноаппарат. Следом за ним на землю спрыгнул лысый толстяк, в котором чекист, присмотревшись, узнал своего старого знакомого, писателя Ваннермана. Тот, бросил взгляд в сторону людей, стоявших на пороге здания администрации, поздоровался, но либо не узнал, либо сделал вид, что не узнал Ясенева.

— Потом они собираются на Соловки. Тоже снимать фильм о перековке, — продолжал комендант, протягивая чекисту бумаги. — Список допущенных лиц, — пояснил он.

Просматривая бумагу, Перекуров-Ясенев обнаружил, что произведения одного из сценаристов он читал ещё в позднее советское время. Было там что-то не то про змей, не то про драконов. А в перестройку имя этого писателя стало как бы символом совести российской демократической общественности.

Тем временем, на впопыхах устроенной сцене установили микрофон, и, встав на возвышение, под лучи «юпитеров», какой-то хмырь с пафосом провозгласил:

— ГПУ — мастер перевоспитания. Чрезвычайно радостно видеть как бывшие враги советского строя, перековавшись, встают в ряды добросовестных тружеников. Всем нам, творческим людям, призванным перестраивать сознание, нужно учиться у доблестных чекистов этому нелёгкому мастерству.

По знаку Ваннермана на сцену вскочил актёры, одетых в кафтаны и лапти, и, взяв балалайки, затараторили частушку-новодел:

Отошедший в сторонку хмырь взмахивал руками в такт звукам балалайке, словно дирижируя.

— В самом деле перековались, — сказал, глядя на происходящее, подошедший Кирбазаев. — Ишь, как отжигают.

Перекуров-Ясенев усмехнулся. Он мог бы поведать Ахмеду немало занятных историй про перековку сознания — например, про то, как подобострастно суетились, обслуживая недавно возникший олигархат, бывшие советские люди, особенно всесоюзно известные звёзды, в первом классе учившие наизусть «Мы не рабы. Рабы не мы». Но ничего этого он, конечно, рассказывать не стал.

Глава 4 У всех дети и ипотека

— Мы что же, так и будем молчать?! — негодующе воскликнула высокая светловолосая девушка, поставив на стол опустевшую чашку. Она поднялась со стула и, сердито стряхнув крошки печенья с платья, направилась в кухню за новой порцией чая.

Пока хозяйка гремела посудой, наполняя самовар водой, а затем насыпая в чайник заварку, пятеро молодых людей смущённо переглядывались между собой и потихоньку таскали из тарелки выпечку.

Зиночка Сенникова, возившаяся сейчас на кухне, регулярно приглашала на посиделки к себе домой товарищей по цеху, в основном молодых ребят. Зиночке недавно исполнилось двадцать лет, но из-за трогательных смешных косичек она напоминала девочку-школьницу. Попивая чай и закусывая печеньем, молодёжь обсуждала успехи «Спартака» и «Динамо», фильмы «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина», стихи Есенина и Маяковского. К концу чаепития разговор как-то незаметно переходил от общего трепа на обсуждение хозяйственных, а иногда и политических тем. Половина молодёжи Печорского леспромхоза состояла в комсомоле, а Зиночка была даже комсоргом низовой ячейки второго цеха.

— Это просто возмутительно, — сообщила она, вернувшись с кухни и расставляя перед гостями заново наполненные чаем чашки. — Все знают про воровство лесоматериалов, и все молчат. А какие царские хоромы выстроил себе на украденные у народа деньги наш директор! — гневно сдвинув брови, воскликнула она. — Надо открыто заявить протест и разоблачить мошенников!

— Видишь ли, Зиночка, — примирительным тоном сказал один из гостей, постарше и поопытнее, придвигая к себе чашку чая, — такие вещи полагается сначала обсудить с партийным руководством.

Молодая девушка тряхнула косичками и бросила на него возмущённый взгляд.

— Через три дня будет общее профсоюзное собрание. Вы как хотите, а я выступлю на нём и всё скажу, — решительно заявила она.

Сменявшие друг друга на трибуне актового зала делегаты цехов лесокомбината рапортовали о трудовых успехах, приводили имена отличившихся передовиков, сообщали о дальнейших планах по заготовке продукции. Выступивший вслед за ними представитель губисполкома зачитал статью из центральной газеты, в которой с гордостью говорилось о достижениях местного лесопильного производства. Партийный секретарь предприятия был более сдержан и делал в своём докладе акцент на важности поставок лесоматериалов для народного хозяйства страны.

Для большинства слушателей всё это было привычно-скучным ритуалом. Они позёвывали, почёсывались и посматривали на часы, томясь в ожидании окончания протокольного мероприятия и перехода к банкету.

Однако сонное бормотание в зале сменилось настороженной тишиной, когда председатель собрания, вместо заключительного слова, неожиданно объявил, что сейчас выступит секретарь комсомольской организации второго цеха леспромхоза, кандидат в члены ВКП(б) Зинаида Сенникова.

Высокая светловолосая девушка почти взбежала на трибуну.

— Товарищи, не верьте, вас обманывают, — взволнованно заговорила она. — В газетах пишут неправду. Бухгалтерия нашего предприятия занимается приписками и очковтирательством.

В зале поднялся легкий шум. На лицах многих слушателей проступило недоумение. Что происходит?

Миловидная девушка со смешными косичками боевито продолжала:

— Доходы от продажи леса оседают в карманах дирекции. Руководители обедают в отдельных спецстоловых, а рабочим выдают скудную пайку, выстраивают себе хоромы, а тружеников селят в бараках. И партийное руководство, — она кивнула на президиум, — об этом знает. Надо полагать, они отправляют долю от украденного покровителям в Москве.

Сенникова недолго продолжала свою горячую речь. На сцены появились двое военных в форме ГПУ и, крепко взяв девушку под локти, потащили её к выходу. Уже у самой двери она обернулась и бросила на сидевших в зале молодых людей отчаянный взгляд.

— Стойте, — немного поколебавшись, поднялся со своего места Вася Птахин, один из постоянных участников чаепитий в квартире Зиночки. Он хоть и не состоял в комсомоле, но относил себя к сочувствующим и всегда остро реагировал на несправедливости. — Так нельзя. Ведь в газетах действительно пишут неправду. В нашем леспромхозе действительно занимаются приписками. И рабочие на самом деле живут в дощатых бараках, в то время как начальство строит для себя хоромы.

С места поднялась ещё пара ребят. А затем, поколебавшись, ещё несколько. Все они были из компании, собиравшейся на чаепитиях у Сенниковой.

— Это вредители, — громко сказал, указывая на них, партийный секретарь. — Затаившиеся враги, иностранные агенты, находящиеся на содержании лорда Бивербрука и кровопийц-банкиров лондонского Сити, проявившие, наконец, свою предательскую контрреволюционную сущность. Арестовать.

Рассредоточенные по залу агенты ГПУ в гражданской одежде подбежали к молодым людям и надели на них наручники. Возникший было в аудитории лёгкий ропот быстро стих.

Старший сотрудник по особым поручениям московского отделения ОГПУ Пётр Матвеевич Ясенев бросил на стол газету «Известия ЦИК», на первой странице которой красовался заголовок «В системе леспромхозов разоблачена матёрая вредительская организация иностранных агентов! Советский народ требует суровых приговоров вражеским наймитам!» и поощрительно кивнул стоявшей перед ним по стойке смирно девушке в аккуратно выглаженной форме с малиновыми петлицами. Из-под фуражки с околышем того же цвета выбивались трогательные непослушные косички.

— Отлично сработано, Маша, — сказал он. — Нам давно не хватало в служебной отчётности разоблачения организации вредителей. Перевожу тебя из стажёров в штат. Будешь работать в моей группе. Но командировку тебе придётся продлить.

— Служу революции! — вскинув руку к козырьку фуражки, бойко ответила девушка. Несмотря на официальный характер мероприятия, она не могла скрыть довольной улыбки.

— Вольно, — небрежно махнул рукой её начальник. — Да, и вот ещё что. Он выдвинул ящик стола, достал оттуда свёрнутый рулоном отрез шёлковой материи и перевязанную голубым бантиком небольшую коробку. Положил предметы на стол и пододвинул их к девушке. — Это тебе премия от леспромхоза, — пояснил он. — Разоблачив иностранных агентов, находившихся на содержании лорда Бивербрука и госдепартамента… эээ… кровопийц-банкиров лондонского Сити, ты не только выполнила свой долг перед Родиной, но и оказала большую помощь руководителям предприятия, которые хотят теперь тебя отблагодарить. Смелее, — добродушно кивнул он засмущавшейся девушке. Та развернула отрез, потом развязала бантик и во все глаза уставилась на роскошную косметику. — Мамочки! — совсем по детски воскликнула она. — Это же Кристиан Диор!

Ясенев-Перекуров усмехнулся и положил рядом с двумя золотисто-розовыми флаконами тонкую пачку купюр. — Ещё тебе выдали небольшое денежное поощрение, — сообщил он. — Бери, не стесняйся. Как говорится, у всех дети и ипотека.

На центральной площади леспромхозовского посёлка шёл митинг, посвящённый годовщине Октябрьской революции. Покрытую кумачом трибуну украшала ваза с гвоздиками, которые, под порывами холодного ноябрьского ветра качались и жалобно никли.

Руководители предприятия докладывали о достигнутых со времени прошлого юбилея успехах в трудовой деятельности. Члены партбюро по ходу дела затрагивали и сложную международную обстановку, а представители профсоюза заверяли, что рабочий класс безусловно выполнит все задания партии и правительства.

После выступления начальства на трибуну поднялась, подтягивая мешковатый рабочий комбинезон, секретарь комсомольской организации второго цеха Зиночка Сенникова, известная в реестре секретных сотрудников московского ОГПУ как агент «Маша».

— Гляди-ка, отпустили девку. Небось за смазливую рожу — подельников-то её всех посадили, — громко сказал стоявший в первых рядах митингующих рабочий в спецовке, толкая в бок своего соседа, лесопильщика-передовика. Ребята в их артели давно уже жаловались, что из-за этого передовика им то и дело увеличивают нормы выработки, а зарплату не прибавляют. А ещё этот шустрик отхватил на своё семейство сдвоенную трёхкомнатную квартиру. Если его посадят, то жилищная очередь подымется вверх сразу человека на два, а то и на три!

Откинув капюшон и подставив лицо свежему ветру, девушка быстро затараторила:

— Мы благодарны родной партии и правительству, которые проявляют такую заботу о нашем народе. В этот трудный момент, когда Чемберлен и капиталисты-кровопийцы лондонского Сити объявили нам бойкот и наложили блокаду на нашу социалистическую родину, мы должны ещё крепче сплотиться вокруг нашего руководства. Установленная империалистами блокада бьёт по простым людям. Нам становится труднее покупать нужные лекарства для больных родственников, нашим детям зачастую приходится сидеть в нетопленых школьных классах. Но тщетны потуги западных империалистов и их продажных марионеток. Советский народ не купить и не запугать. Второй цех обязуется выполнить годовой промфинплан и выдвигает повышенный на десять процентов встречный план. А соседей, третий цех, мы вызываем на открытое социалистическое соревнование. — Звонкий девичий голос далеко разносился в морозном воздухе.

Рабочий в спецовке с нетерпеливым ожиданием смотрел на своего соседа-лесопильщика. Но тёртого жизнью передовика на такую дешёвую провокацию было, конечно, не развести.

— У нас зря не сажают. Раз органы отпустили — значит, Зина наш человек, рабочий, советский, — усмехаясь в усы, хриплым покуренным басом ответил он.

Приложение Документальные материалы; исторический контекст

«Примерно в 1927 году ко мне поступили материалы, компрометирующие Молчанова. Речь шла о каких-то его уголовных преступлениях где-то на Кавказе. Я вызвал его из Иваново, сказал ему об этих материалах. Молчанов тогда же признал за собою эти грехи в прошлом и, уже в порядке исповеди, рассказал ещё об одном своем грехе — о приписке себе партстажа. Я сказал, что нуждаюсь в лично мне преданных людях, что судьба его отныне в моих руках, но если он будет выполнять всякие мои указания, то я материалам о нём ходу не дам, а он может продолжать свою работу в Иваново в той же должности… фактически я его завербовал, причём в момент вербовки я ещё не знал, как конкретно в дальнейшем его использую…

Гай. Он был начальником Особого отдела. Окончательно разложившийся и преступный человек. Сифилитик. Он был близок с Прокофьевым и завербован он был по его совету…

Островский… Попался он мне на каких-то уголовных делах…»

(показания на допросе бывшего наркома ОГПУ-НКВД Г.Г. Ягоды, апрель 1937 г.)

Молчанов Георгий Андреевич (1897–1937 гг.). Сотрудник ВЧК с 1919 г. В конце 1920-х гг. начальник Ивановского губотдела ОГПУ. В ноябре 1931 г. по рекомендации Ягоды, переведён в Москву, где занял должность начальника Секретно-политического отдела — одного из наиболее важных формирований ОГПУ, занимавшегося расследованием политических дел… Участвовал в «прикрытии» членов троцкистско-зиновьевского блока во время следствия по их делу в конце 1935-36 гг. В ноябре 1936 г. назначен наркомом внутренних дел Белоруссии. Арестован в начале февраля 1937 г. Расстрелян.

Гай (Штоклянд) Марк Исаевич (1898–1937 гг.). Сотрудник ВЧК с 1920 г. С 1933 г. начальник Особого отдела ОГПУ (слежка за армией). Проводил чистку РККА от офицеров старой армии; организовал ряд фальсифицированных дел. С 1935 г. комиссар ГБ 1-го ранга. С ноября 1936 г. начальник УНКВД по Восточно-Сибирскому краю. Арестован 1 апреля 1937 г. Расстрелян 20 июня 1937 г.

Островский Иосиф Маркович (1895–1937 гг.). В 1921-23 гг. председатель Таганрогской ЧК. В 1925-26 гг. зам. полпреда ОГПУ по Уралу. С 1933 г. управделами ОГПУ. Арестован 29 марта 1937 г. Расстрелян 21 июня 1937 г.

Вопрос. Вы знали, через кого Лурье реализует бриллианты? Он же вам докладывал предварительно, через кого он намечает производить свои операции.

Ответ. Да, я вам указал, через Френкеля, Оппенгеймера, Герштейна и Берензона.

Вопрос. Почему вы санкционировали Лурье продажу именно этим людям?

Ответ. Это крупные бриллиантщики, и они платили лучше.

Вопрос. Это неверно. Вы имели сигналы от ряда организаций, в частности от Кустэкспорта, о том, что Лурье, войдя в личные сделки с этими скупщиками, продает им бриллианты ниже их стоимости?…

Вопрос. Ваши заявления о том, что вы всегда подозревали Лурье, но ничего конкретного не сделали для его устранения, по крайней мере, несерьезны и наивны. Вам Лурье был известен как грязный, преступный человек. Вы знали не только о его мошеннических сделках с ценностями, но и о его шпионских связях. Однако вы не решились его разоблачить…

Известно, что при поездках за границу жена Лурье пребывала там по 2–3 месяца. Ездила по самым дорогим курортам. Вы не интересовались, на какие средства она там жила?…

Из акта обыска кабинета, квартир и дачи наркома НКВД-ОГПУ Г. Г. Ягоды:

НЭП.

Экономика послереволюционной России была основана на принципах труда и распределения: рабочие, крестьяне, специалисты трудились в промышленности, сельском хозяйстве, энергетике — представители трудящихся в наркоматах, продкомитетах и прочих ведомствах распределяли продовольствие, промтовары, топливо, другие ценности.

Весной 1921 года в Советской России была объявлена новая экономическая политика, позволившая дополнить этот метод труда и распределения старыми, веками проверенными приёмами эффективного бизнеса: приватизацией доходов и национализацией убытков:

Инициатором новой экономической политики Советской России был лично Ленин, а его ближайшие соратники Троцкий, Зиновьев, Каменев принимали в её реализации самое активное участие.

Самые прибыльные предприятия нэповской России возглавили троцкисты.

Старый большевик В. Трифонов, тесно связанный с троцкистами, в 1922 году возглавил «Нефтесиндикат»; старый большевик Г. Каминский в том же году возглавил «Хлебоцентр»; старый большевик Г. Ломов-Оппоков в 1923 году возглавил «Нефтесиндикат», потом «Донуголь»; старый большевик и хороший знакомый Троцкого А. Серебровский возглавил «Азнефть», потом «Нефтесиндикат», потом «Союззолото»; А. Халатов в 1923 году — «Народное питание»; И. Косиор в 1926 году — трест «Югосталь»…

Главконцесском.

Виднейшие троцкисты возглавили и центральное капиталистическое предприятие нэповской России — учреждённый в 1923 году Главконцесском, которому было дано монопольное право на предоставление концессий зарубежным фирмам. Первым руководителем Главконцесскома стал ближайший соратник Троцкого Пятаков, а его заместителем — А. Иоффе. В 1925 году Пятакова на посту председателя Главконцесскома сменил сам Троцкий, а того, после изгнания из СССР — Каменев, шурин Троцкого. В 1932-37 гг. Главконцесскомом руководил троцкист В. Трифонов.

В выборе зарубежных концессионеров и условий предоставления им концессий троцкисты руководствовались никогда не подводившим их «классовым чутьём».

Бизнес Хаммера.

Весной 1921 года в Россию приехал молодой выпускник Колумбийской медицинской школы Арманд Хаммер. Его отец, одесский эмигрант, владелец аптек в Нью-Йорке, в то время сидел в тюрьме за криминальный аборт, приведший к смерти пациентки. Напутствуя Арманда, Хаммер-старший, социалист по убеждениям, просил его передать привет вождю мирового пролетариата, с которым он лично познакомился на одном из социалистических съездов.

Протекция Ленина дала зелёный свет бизнесу А. Хаммера в Сов. России. В октябре 1921 года выпускник медицинской школы получил концессию на добычу асбеста под Алапаевском и разрешение на поставки зерна в Россию в обмен на меха и икру. Через некоторое время он навязал своё содействие в торговых переговорах с советскими представителями ряду американских корпораций; в частности, стал посредником в поставках в Сов. Россию тракторов фирмы Форда.

Однако в 1925 году нарком внешней торговли Красин, не принадлежавший к клану троцкистов, решил, что посредничество американского медика в закупках фордовской техники необязательно и предложил ему заняться каким-нибудь реальным делом. Поразмыслив, Хаммер решил построить фабрику по выпуску карандашей. Правда, в этом он ничего не смыслил, да и соответствующие производства мирового уровня давно имелись в Германии и в Англии. Зато у него имелись связи в Главконцесскоме. В октябре 1925 года Хаммер получил концессию на постройку фабрики для производства карандашей и перьев для авторучек. Вскоре он, наняв специалистов в Нюрнберге и Бирмингеме, запустил в СССР своё новое дело.

В конце 1920-х гг. Хаммер скупал по бросовым ценам российский антиквариат: сервизы, иконы, вещи царской династии. «Очень скоро наш дом в Москве превратился в музей предметов, раньше принадлежавших династии Романовых». Сюда вошли и сделанные из золота и драгоценных камней пасхальные яйца Фаберже. «Мы приобрели 15 яиц, одно из которых Николай II в 1895 году подарил Марии Фёдоровне» (Хаммер).

Ленские золотые прииски.

14 ноября 1925 года был подписан договор между Главконцесскомом и компанией Lena Goldfields. Компания, связанная с влиятельным международным банком «Кун, Лёб и Ко», получила от эффективных менеджеров Троцкого право на добычу золота в Ленско-Витимском горном округе на протяжении 30 лет, руд на Алтае и меди на Урале на протяжении 50 лет. При этом компания, по условиям концессии, должна была передавать СССР 7 % (семь процентов) от добываемой продукции.

Тогдашние руководители Главконцесскома — Троцкий, Иоффе, Пятаков — предоставили проклинаемой ими на словах «мировой буржуазии» не только сверхвыгодные условия концессии, но и, «заботясь о доверии зарубежных партнёров», сильные юридические гарантии — возможные споры между компанией Lena Goldfields и правительством СССР должен был разрешать третейский суд. Поэтому, когда в 1929 году Сталин решил расторгнуть заключённый эффективными менеджерами кабальный договор, Советскому Союзу пришлось выплатить значительную неустойку.

Свёртывание нэпа.

Новая экономическая политика, помимо широкого развёртывания эффективного бизнеса (см. выше) стимулировала вложение капиталов в лёгкую промышленность, где те быстро окупались и приносили прибыли. Это не согласовывалось со сталинским планом создания реально независимого государства, основой которого в то время могла стать только развитая тяжёлая промышленность. «На базе нэпа нельзя осуществить индустриализацию» (Сталин).

В конце 1920-х гг. Сталин принял решение свернуть нэп и перейти к полностью управляемой государством экономике, способной решать долгосрочные задачи.

Свёртывание нэпа само по себе не могло существенно уменьшить количество эффективных менеджеров — которые почти все вернулись назад в партийно-административные структуры — однако оно остановило растранжиривание средств чиновниками по коррупционным схемам.

Отказ от концессий.

В конце 1920-х гг. руководство СССР предприняло меры по прекращению распродажи за бесценок (см. выше условия договора с компанией Lena Goldfields) природных богатств страны. После 1928 года новые концессионные договоры практически перестали заключаться, а многие из прежних расторгались. Штат Главконцесскома был сильно сокращён. Если в 1926 году, при Троцком, в нём работало 117 сотрудников, то в 1933 г. их осталось всего шестеро. 14 декабря 1937 г. СНК издал постановление об упразднении Главконцесскома. На тот момент в СССР оставалось только пять незначительных иностранных концессий.

Lena Goldfields не пожелала отдать без сопротивления лакомый кусок, доставшийся ей почти задаром (за 7 % продукции) и затеяла с правительством СССР тяжбу, продолжавшуюся несколько лет. Когда в 1929 году Сталин решил освободить страну от кабального договора, компания обратилась в третейский суд. Претензии компании составили 13 млн. фунтов, в обеспечение которых она пыталась, впрочем, без успеха, наложить арест на имущество СССР за рубежом. В конечном счете, Советскому Союзу пришлось выплатить Lena Goldfields около 3 млн. фунтов стерлингов.

В 1930 году закрыл свой эффективный бизнес в СССР и Хаммер. Правительство выкупило его карандашную фабрику и он решил вернуться в США.

«Я объяснял наше решение уехать из Советского Союза „неблагоприятно сложившейся международной обстановкой“. В действительности, я имел в виду приход к власти Сталина и наступление в стране эпохи террора и репрессий. Я никогда не встречался со Сталиным — никогда не испытывал такого желания — и никогда не имел с ним никаких дел <очевидно, что это нежелание было взаимным>. Однако в тридцатые годы мне было совершенно ясно, что он не тот человек, с которым я мог бы работать <тоже, очевидно, взаимно>» (Хаммер).

Каменев, возглавлявший тогда Главконцесском, выдал Хаммеру разрешение на вывоз скупленного тем антиквариата, включавшего коллекцию яиц Фаберже, приобретённых Хаммером по цене $50 тыс. каждое. Впоследствии эта коллекция стала центром выставок, устраивавшихся Хаммером в Америке. Некоторые из них Хаммер перепродал по цене более $1 млн. каждое.

Репрессии.

Воровство, мошенничество, коррупция, казнокрадство, назначения на должности по кланово-родственным связям были несовместимы с программой ускоренного развития промышленности и сельского хозяйства страны.

Начавшаяся после XV съезда ВКП(б) (декабрь 1927 г.) чистка партийно-государственных структур от троцкистов повлекла за собой и ликвидацию созданных ими мафиозных кланов в экономике. Эффективных менеджеров отправляли в ГУЛАГ и подвалы Лубянки. С 1937 года этот процесс принял лавинообразный характер. Были арестованы и расстреляны все виднейшие троцкисты, занимавшие после революции и во времена нэпа командные позиции в экономике, включая вышеупомянутых Пятакова, Косиора, Серебровского, Трифонова, Ломова-Оппокова, а также наркомы финансов Г. Сокольников (Бриллиант), В. Чубарь, нарком внешней торговли А. Розенгольц, наркомземы А. Шлихтер, Я. Яковлев (Эпштейн), А. Муралов, председатель правления Госбанка Л. Марьясин, его заместители А. Сванидзе, Г. Аркус и многие другие.

Дело «О контрреволюционной троцкистской организации в нефтяной промышленности» рассматривалось с начала сентября 1937 года членами Военной коллегии Верховного суда. Среди подсудимых были: заместитель наркома тяжелой промышленности, куратор нефтяной отрасли А. Серебровский, начальник Главного управления нефтяной промышленности Наркомата тяжелой промышленности М. Баринов и его заместитель Ной Лондон, главный инженер Главнефти по нефтедобыче В. Поляков и его заместитель Н. Алексеев, а также ряд других ответственных работников главка. Все они были приговорены к расстрелу.

В 1956 г. большинство репрессированных было реабилитировано.

Скрещивание людей с обезьянами.

В начале 1920-х гг. биолог и зоотехник Илья Иванов (1870–1932 гг.) предложил провести опыты по скрещиванию людей с обезьянами, одной из целей которых была объявлена «борьба с религиозными предрассудками». Его поддержали А. Серебровский[13], С. Левит, М. Левин и другие члены общества биологов-материалистов при секции точных и естественных наук Комакадемии, а управляющий делами Совета Народных Комиссаров (правительства) СССР Н. Горбунов выделил валюту на зарубежные экспедиции Иванова.

В 1926 году экспериментатор, прибыв во Французскую Гвиану, попытался было скрестить с самцами обезьян африканок, но не получил соответствующего разрешения от губернатора колонии.

В 1927 году Иванов привёз 13 шимпанзе в СССР, в Сухумский питомник, и приступил к планированию скрещивания с ними уже советских женщин. Советские женщины, узнавшие о намечаемых экспериментах, направляли в его адрес письма, предлагая свои кандидатуры для участия в опытах.

23 апреля 1929 года состоялось специальное заседание президиума общества биологов-материалистов при секции естественных и точных наук Комакадемии, посвящённое рассмотрению опытов Иванова. Было принято решение «считать постановку опытов весьма желательной и своевременной… Для постоянного наблюдения за этой работой и её всемерной поддержки избрать комиссию в составе М.Л. Левина, С.Г. Левита, А.С. Иванова и Е.С. Смирнова».

Однако планирование этих смелых экспериментов прекратилось после ареста в декабре 1930 г. их энтузиаста И. Иванова и почти одновременного ухода с поста управделами СНК его покровителя Н. Горбунова.

Одомашнивание лисиц.

В декабре 1935 г., на встрече тогдашнего председателя правительства В.М. Молотова с учёными, директор ВИРа Н. Вавилов сделал доклад о планах работ биологического отделения Академии наук, в которых была и такая экзотическая тема, как «Исследование одомашнивания лисицы». Молотов прервал его возмущённым возгласом: «Что за фантазия одомашнивать лису? Когда вы, наконец, займётесь делом?»

Какой-то тогдашний остряк предположил, что одомашненные лисы могли бы стать отличными охранниками кур.

Лекарства из мочи.

В 1929 году А. Замков (1883–1942 гг.), сотрудник Института экспериментальной биологии, возглавлявшегося генетиком Кольцовым, создал из мочи беременных женщин препарат гравидан. Видимо, этот препарат оказывал некоторый наркотический или психоло-терапевтический эффект, особенно на лиц, склонных к уринофилии. Его употребляли К. Цеткин, М. Горький и другие видные представители ранней советской элиты. В 1933 году Замков стал директором Института урогравиданотерапии при Наркомздраве. Он издавал периодический журнал.

Это шарлатанство продолжалось и во второй половине тридцатых годов. Только в 1938 году Институт урогравиданотерапии был расформирован, а «научная» деятельность его руководителя Замкова осуждена в официальной прессе.

Организация Соловецкого концлагеря.

Среди многочисленных жертв необоснованных репрессий 1937 года был видный партийный и государственный деятель Советской России, в 1920-х гг. управляющий делами Совнаркома, а позже академик АН СССР и вице-президент ВАСХНИЛ Н. Горбунов. В 1954 году он был реабилитирован. Больше того, в связи с 90-летием Н. Горбунова его имя было присвоено кораблю, улицам в Москве и Ленинграде, а в 1989 г. ему был открыт памятник. Ниже приведено постановление, подписанное Горбуновым и Рыковым, об организации известного Соловецкого концлагеря.

В 1931 году на базе Соловецкого ИТЛ ОГПУ был образован Беломорско-Балтийский лагерь (БеломорЛАГ), силами заключённых которого был построен Беломорско-Балтийский канал.

Певцы ГУЛАГа.

В 1934 году ряд видных советских писателей — М. Горький, Л. Авербах, М. Зощенко, Бруно Ясенский, Е. Габрилович, Вс. Иванов, В. Инбер, В. Катаев, Л. Никулин, В. Шкловский… — в специальном 600-страничном сборнике воспели БеломорЛАГ и его организаторов.

Представители советской творческой интеллигенции, не вошедшие в авторский коллектив сборника, направили руководству ОГПУ и БеломорЛАГа хвалебные послания в индивидуальном порядке: