Чекисты

Николай Бахтюков. ПОДВИГ НИКОЛАЯ МИКУЛИНА

У раскрытого окна стоит молодой человек. Ему всего двадцать два, но выглядит он гораздо старше. Глаза у нега глубоко запавшие, на лице следы бессонницы. С удовольствием он вдыхает прохладный осенний воздух, смотрит на хмурое небо, низко нависшее над крышами домов. Затем переводит взгляд на давно не крашенный забор, густо заклеенный плакатами. На самом большом и ярком — красноармеец с винтовкой. Красноармеец спрашивает в упор: «Что ты сделал для разгрома Юденича?»

— Да, не худо бы свернуть ему шею! — говорит молодой человек мечтательно. — Ко второй годовщине революции, славно бы получилось…

— О ком это ты? — подает голос другой, по виду лет сорока.

— Да о ком же еще, о Юдениче…

— Ты ему шею мечтаешь свернуть, а он на Питер целится. Заметил, кстати, как у нас в Гатчине чисто стало?

— Заметил. Что ж из того?

— Да ничего. Просто господа домовладельцы готовятся встречать своих освободителей….

— Вот гады! — взорвался молодой человек. — К стенке их, сволочей!

— Нет, Николай, стенкой вопроса не решишь. На фронтах надо побеждать. Тогда небось и домовладельцы притихнут…

Николай помолчал, потом с хрустом потянулся:

— Эх, на Ящеру бы махнуть! Порыбачить денек, искупаться.

Товарищ его удивился:

— Купаться? В такую-то холодину? Хотя что ж… В твои годы и я бы, наверно, полез…

— Искупаешься тут, как же! Выспаться и то не дают…

— Что ж ты, Коля, думал? В Чека тебя спать взяли? Вот покончим с беляками, тогда и отоспимся.

— Нет, тогда я учиться пойду. Опять будет некогда… В дверь постучали. Вошел скуластый мотоциклист в кожаной куртке:

— Товарищу Микулину вызов из Петрограда… Николай взял протянутый ему конверт. Его срочно вызывали на Гороховую.

В подъезде серого дома на Гороховой улице часовой внимательно проверил документы.

— Оружие при себе?

— Именное! — тряхнул головой Микулин. — За Красную Горку.

— Проходи!

В небольшой комнате, выходившей окном во двор, его уже ждал начальник отдела, которого Микулин знал по прежним встречам.

— В Нарве бывал? — спросил он.

— Случалось. У меня там дядя. В депо работает…

— Это хорошо, — сказал начальник. — Ты ведь тоже в депо работал?

— В гатчинских мастерских, подручным токаря.

Наступила пауза. Потом начальник спросил, глядя прямо в глаза Микулину:

— Как думаешь, мог бы твой дядя пристроить тебя на работу?

Николай вскинул голову.

— Так Нарва же это… Там же…

— Белые, хочешь сказать? В том-то и дело, товарищ Микулин. Имеются у нас сведения, что готовят они наступление. Надо бы кое-что разведать… Соображаешь?

Сердце у Николая тревожно екнуло. Но он справился с волнением и спросил как можно спокойнее:

— Что нужно сделать?

— Товарищи всё расскажут тебе. Получишь документы— и в путь! Будь осторожен, на рожон зря не лезь.

— Постараюсь, если это будет возможно! — пообещал Николай и улыбнулся.

Таким он и вышел из дома на Гороховой — с улыбкой на лице. Похожим на свое изображение на единственной уцелевшей фотографии, которая осталась в память об этом бесстрашном чекисте.

К сожалению, сведения о Николае Семеновиче Микулине крайне скудны. Известно, что в мае 1917 года стал он большевиком, что в августе вступил в красногвардейский отряд.

Когда над взбудораженной Невой раскатился выстрел «Авроры», эхо его разнеслось по всему миру. Красногвардейцы Гатчины рвались в бой. Но их было всего двадцать пять человек. И это в городе, запруженном верными Временному правительству казачьими полками! Тогда Смольный прислал в Гатчину храброго балтийского матроса Павла Дыбенко. В логово врага он заявился на стареньком санитарном автомобиле, без охраны, вооруженный лишь большевистской правдой. Казачьи есаулы могли, конечно, в любую минуту растерзать посланника партии. Но они не решились, и вскоре на самой большой площади города забурлил митинг.

Известно, что на митинге этом выступал и Николай Микулин. Молодой, горячий, с вдохновенным лицом, он бросал в толпу казаков раскаленные слова.

— Мне двадцать лет, — говорил Микулин. — Из них семь я отработал, чтобы жили в роскоши всякие Романовы, керенские и прочая свора. Сколько же еще на них работать? Настало время сделать мир справедливым для всех…

И площадь ответила ему громогласным «ура». А вскоре из Гатчины во все концы России полетела теле-, грамма. Казачий совет 3-го корпуса извещал о том, что Керенский позорно скрылся. В телеграмме говорилось: каждый, кто встретит беглеца, обязан арестовать его как труса и предателя.

Утром следующего дня гатчинские красногвардейцы приняли первый бой — из Луги Борис Савинков двинул свой «батальон смерти». Отрядом красногвардейцев командовал Николай Микулин.

Известно еще, что в начале 1919 года партия направила Микулина на работу в ЧК.

Летом того же года вспыхнул мятеж на Красной Горке. В составе специального отряда Микулин занимался ликвидацией этой авантюры. За мужество в бою был награжден именным маузером.

Вот и все, что известно о Николае Микулине. А спустя некоторое время этот самый именной маузер был найден и приоткрыл тайну гибели молодого чекиста.

Было так.

Прорвав фронт, войска Юденича двигались на Петроград. Навстречу врагу вышел бронепоезд имени Ленина. Построенный путиловскими рабочими, он под командой комиссара Ивана Газа появлялся всегда на самых трудных участках.

Стальная громада бронепоезда двигалась медленно, осторожно. Иван Газа неотрывно смотрел в бинокль. И вдруг впереди, там, где рельсы, тускло поблескивая под неярким осенним солнцем, сворачивали вправо, показался дымок. Что это? Неужто вражеский бронепоезд?

Газа велел притормозить. Пушки путиловского бронепоезда грозно нацелились в сторону врага. Но из-за поворота выскочил… паровоз. Но почему же он не тормозит, почему не дает сигнала? Эдак и столкнуться недолго…

Раздумывать было некогда.

— Огонь! — приказал комиссар.

Пушки изрыгнули пламя. Артиллеристы бронепоезда хорошо пристрелялись в боях, и первый же залп угодил в цель. Паровоз дернулся, качнулся и рухнул под откос, не добежав до бронепоезда всего несколько метров.

Газа опустился на насыпь. Вслед за ним спрыгнули еще несколько бойцов. Они подошли к дымящейся груде развороченного металла. Ну а где же паровозная бригада? Или хотя бы машинист? Ведь кто-то вел этот паровоз?

— Понятно! — сказал комиссар. — Дали паровозу ход, а сами выпрыгнули… Готовили нам ловушку…

Шипели залитые водой угли. Иван Газа носком сапога ковырнул какой-то предмет. Уж не револьвер ли это? Так и есть! Осторожно, боясь обжечься, комиссар поднял еще теплый, полуобгоревший маузер. На револьвере была какая-то надпись. С трудом разбирая почерневшие буквы, Иван Газа медленно прочел гравировку.

— Это личное оружие чекиста Николая Микулина, — сказал комиссар. — Он был награжден за храбрость в бою…

— А как же попало оно на паровоз? — удивился машинист бронепоезда. — Ведь он же шел оттуда…

Комиссар пожал плечами. Откуда он мог знать, что произошло с этим неизвестным ему чекистом.

А с Николаем Микулиным произошла беда. Когда Юденич взял Ямбург, молодой чекист остался в захваченном городе. По заданию руководства он должен был вести здесь подпольную работу — собирать разведывательные данные, поддерживать местных большевиков, готовить верных людей к предстоящему контрнаступлению Красной Армии.

Николаю удалось установить нужные связи, завоевать доверие железнодорожников. В Петроград, на Гороховую, стали пробираться связные из Ямбурга: они несли сведения о передвижениях белых войск, о паровозах и вагонах, об артиллерийских батареях и складах.

Знали Микулина под кличкой Племянник. Лишь руководителю местной партячейки было известно его настоящее имя. Конспирация казалась надежной. И все же нашелся предатель, выдавший чекиста белым контрразведчикам.

Николай сразу почувствовал их внимание к своей особе. И догадался, почему не взяли его сразу: белые хотели выявить все его знакомства.

Племянник решил уйти из Ямбурга: пользы он принести больше не мог. Надо было только повидать одного человека, передать ему кое-какие материалы.

Приняв все меры предосторожности, он отправился по нужному адресу. На железнодорожных путях, возле депо, его схватили. Чекист рванулся, но два дюжих офицера повисли на нем, заломив назад руки. Подбежал штабс-капитан, начальник контрразведки дивизии.

— Попался, большевик! Держите его крепче! Сейчас я ему развяжу язык…

Глаза у штабс-капитана были бешеные, рука судорожно расстегивала кобуру.

— Заткнись, контра! — спокойно сказал Николай и плюнул ему в лицо. — Ничего от меня не услышишь…

Изловчившись, он попытался вырваться и ударил штабс-капитана ногой. Тот скорчился от боли, захрипел. И тогда офицер, стоявший сзади, ударил прикладом в висок. Брызнула кровь, чекист свалился на землю.

Штабс-капитан подошел, пнул его носком сапога.

— Некогда с ним возиться, — небрежно процедил он и отвернулся, раздосадованный неудачей.

— А куда его?

— К большевикам отправим…

— Как это?

— Очень просто. Вот этот паровоз пойдет сейчас навстречу красному бронепоезду — пусть поцелуются на путях… Забросьте большевика в будку. А чтобы не озяб — суньте в топку…

Офицеры захохотали.

Остальное мы уже знаем.

У Юлиуса Фучика есть определение героизма. «Герой, — писал Фучик, — это человек, который в решительный момент делает то, что нужно делать в интересах человеческого общества».

Слова эти как нельзя лучше подходят к Николаю Микулину. Вся его короткая жизнь была решительным моментом, и прожил он ее как герой.