Человеческий лик Бога. Проповеди

Неземная радость Православия. Интервью журналу»Сретение» № 2, 2001

— Ваше Высокопреподобие, насколько я могу судить по Вашему возрасту, Вы пришли в Церковь в то время, когда «моды» на православие еще не было. Расскажите, пожалуйста, как это случилось?

— Не было не только «моды» на православие, не было даже возможности исповедовать православную веру и при этом оставаться полноценным членом общества. Я в течение одиннадцати лет учился в специальной музыкальной школе и за эти годы не встретил там ни одного верующего человека. Сейчас, конечно, я знаю о многих из своих соучеников, что они были верующими, но тогда все это скрывали.

Из нашей семьи первой пришла в Церковь моя мама: ей было тогда 38 лет. Я был крещен в одиннадцатилетнем возрасте — тайно, на дому. В тринадцать лет начал ходить в церковь Воскресения Словущего на Успенском вражке: там часто служил митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим, а настоятелем был протоиерей Леонид Ролдугин, замечательный проповедник. В пятнадцать лет меня пригласили в алтарь, и я начал прислуживать и читать за богослужением. Это давало мне огромную радость. Православное богослужение пленяло своей глубиной, какой‑то неземной красотой, значимостью каждого слова и каждого литургического действия.

Жил я рядом с этим храмом, а школа находилась в двух кварталах. Поначалу никто в школе о моем «увлечении» Церковью не знал, но однажды я, стоя в стихаре на солее, заметил в толпе молящихся одну из своих преподавательниц. Встретившись со мной взглядом, она, кажется, больше испугалась, чем я: она сделала вид, что это не она, и поспешно покинула храм. Спустя некоторое время мой учитель по гармонии во время урока с большим волнением сообщил мне о том, что меня видели «там». Он просил, чтобы я прекратил ходить «туда», а то меня выгонят из школы. Я ответил, что эта просьба для меня невыполнима. Вобщем, дело замяли, и я спокойно доучился. Потом даже поступил в консерваторию.

Большое впечатление на меня оказали две поездки в Грузию, во время которых я иподиаконствовал у Святейшего Патриарха Грузинского Илии, а также посетил несколько замечательных монастырей, в том числе Бетанский монастырь, расположенный в горах. Там общался с отцом Иоанном Шеклашвили (он теперь, кажется, в старостильном расколе); беседы с ним оставили во мне глубокий след. Много раз ездил в Псково–Печерский монастырь и там общался в основном с двумя людьми — отцом Иоанном Крестьянкиным и известным иконописцем отцом Зиноном. Неоднократно встречался и беседовал также с отцом Кириллом в Троице–Сергиевой Лавре. От него и от отца Иоанна Крестьянкина получил благословение на монашество.

Несколько раз мне посчастливилось принимать участие во встречах верующей молодежи с митрополитом Сурожским Антонием: эти встречи происходили тайно, на частных квартирах, куда набивалось по 50–60 человек; атмосфера напоминала раннехристианские собрания «дверем затворенным», «страха ради иудейска». Владыка Антоний производил неотразимое впечатление, и встречи с ним запомнились мне на всю жизнь. С Владыкой Антонием я потом многократно встречался и в Англии.

В Англии же мне посчастливилось неоднократно посещать отца Софрония, ученика преподобного Силуана Афонского, который отнесся ко мне с отеческой любовью. Он мне много рассказывал об Афоне и о святом Силуане, а также о различных сторонах духовной жизни. В последний раз я виделся с ним за три недели до его кончины, и мы беседовали без перерыва более четырех часов. О времени своей кончины он знал заранее.

Из московских клириков я близко общался с отцом Александром Шаргуновым и отцом Валентином Асмусом. Отец Александр был уже тогда одним из самых известных в Москве духовников. А отец Валентин был молодым диаконом, ходил в малиновой тройке из тонкого вельвета, носил золотые карманные часы и слыл монархистом (что по тем временам было чем‑то экстраординарным: никакой «моды» на монархизм тогда, конечно же, не было). Отец Валентин открыл мне доступ в свою библиотеку, которой я пользовался в течение нескольких лет. Иногда я приходил к нему часов в семь вечера, и мы за чашкой чая беседовали до полуночи. В полночь я выражал готовность отправиться домой в связи со скорым закрытием метро, и отец Валентин спрашивал: «еще чаю?»; тогда я уже оставался у него до открытия метро, и вся ночь проходила в беседе на разные ученые и богословские темы.

— Вы самый молодой и самый известный богослов Русской Православной Церкви, Вас высоко ценят за рубежом: в прошлом году Вам была присвоена степень доктора Свято–Сергиевского института в Париже, Вы читаете лекции в учебных заведениях Великобритании и США. Какой путь надо было пройти, какое образование получить, чтобы стать ученым такого уровня?

— Своей главной богословской школой я считаю не университет и не духовную академию, а православное богослужение. В течение двух лет пребывания в Виленском Свято–Духовом монастыре я ежедневно участвовал во всех богослужениях — либо сам служил, либо читал и пел на клиросе. Когда меня затем направили на приход (маленький деревенский приход в «забытой Богом» литовской деревне), я ежедневно совершал все богослужения суточного круга без сокращений: начинал в 2.30 утра полунощницей, затем шла утреня с кафизмами, библейскими песнями и пр., затем часы и литургия; все заканчивалось часам к 11. Вечером служил вечерню и повечерие. Все это было необыкновенно питательно для души. Богослужебные тексты Православной Церкви — неисчерпаемая сокровищница богословия. У меня до сих пор не укладывается в голове, почему в наших духовных школах их не изучают с богословской точки зрения, ведь в этих текстах в рафинированном виде содержится вся догматика, вся аскетика и вся мистика Православия.

Другим важным формирующим фактором были для меня творения Святых Отцов. Кажется, еще в юности я перечитал всю основную патристическую литературу, имевшуюся на русском языке: ранних Отцов, Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, Макария Египетского, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, «Добротолюбие». Особенно сильный след во мне оставили писания Исаака Сирина и Симеона Нового Богослова.

Будучи клириком Литовской епархии, я окончил заочно Московскую духовную семинарию и затем духовную академию. Не могу сказать, что это обучение что‑либо существенное прибавило к тому, что я получил путем самообразования. Затем два года преподавал в тех же Московских духовных школах: сначала гомилетику, потом догматику и Новый Завет; вел также факультативный курс греческого языка. После двух лет преподавания, по благословению ректора (тогда им был епископ Дмитровский Филарет) и по решению ученого совета академии, был направлен в Оксфордский университет, где в течение еще двух лет писал докторат о преподобном Симеоне под руководством замечательного богослова епископа Диоклийского Каллиста.

Два года в Оксфорде были для меня очень важным временем. Темой моей работы был «Преподобный Симеон Новый Богослов и православное Предание». Фактически я писал гораздо больше о православном Предании, чем о преподобном Симеоне. Тема Предания с этого момента стала главной темой всех моих богословских книг. Должен сказать, что пребывание в инославной среде очень способствует углубленному изучению своей собственной традиции, которую мы часто не знаем и не ценим, потому что воспринимаем как нечто само собой разумеющееся и не требующее специальной апологии. В инославной среде православный ученый, хочет он этого или нет, становится апологетом своей традиции, а это очень важно для его собственного формирования. Думаю, что именно благодаря этому с научной точки зрения я в Оксфорде узнал о православии гораздо больше, чем за все предыдущие годы пребывания в православной среде.

В Оксфорде, работая над книгой о преподобном Симеоне, я получил такой мощный научный заряд, что его мне хватило еще на несколько последующих книг — в частности, о Григории Богослове и об Исааке Сирине. Изучать преподобного Исаака в оригинале я начал под руководством выдающегося сиролога профессора Себастиана Брока: он занимался со мной сирийским языком, и мы вместе читали беседы из открытого им в 1983 году «второго тома» сочинений преподобного Исаака, которые я затем перевел на русский язык.

— Скажите, обязательно ли ехать учиться за рубеж, чтобы получить хорошее богословское образование? И куда лучше «направить стопы своя»?

— Думаю, что когда‑нибудь, если нам удастся создать свою сильную богословскую школу, нужда в стажировках за рубежом может отпасть сама собой, но пока что это необходимо. Дело в том, что наше духовное образование на протяжении восьмидесяти лет развивалось в полной изоляции от мировой богословской науки: до сих пор во многих наших духовных школах используются учебные пособия XIX века. А на Западе в течение XX столетия богословская наука сделала громадный скачок и в библеистике, и в патристике, и в церковной истории и в других областях. Игнорировать все это колоссальное богатство только на том основании, что оно накоплено в инославной среде, недопустимо.

«Куда направить стопы?» Есть три варианта. Можно учиться на богословском факультете светского университета (Оксфорд, Кембридж, Сорбонна, Гейдельберг, Гарвард и т. д.). Туда трудно поступить, и там очень высокие научные требования, но зато и результат может быть более впечатляющим, чем в других случаях. Второй вариант — поступить в какую‑либо инославную школу (католическую или протестантскую). Третий вариант — поехать в православное учебное заведение, например, в Афинский или Салоникский университет, в Свято- Сергиевский институт в Париже, в Свято–Владимирскую семинарию в Нью–Йорке. Я выбрал первый вариант и не пожалел. Но знаю немало молодых людей, которые выбирали другие варианты и достигли больших успехов в научной работе.

— Отец Иларион, Вы монах. Что или кто сыграл решающую роль в выборе такого призвания? Вы никогда не раскаивались в своем выборе?

— В своем выборе я не раскаивался ни одной секунды — даже в самые трудные моменты жизни. Быть монахом — великое счастье, потому что монашество дает возможность отдавать все свои силы служению Богу, Церкви и людям. Только нужно учитывать, что к монашеству у человека должно быть особое призвание. Если этого призвания нет, а человек принимает постриг — либо по молодости, не подумав о последствиях своего решения, либо под воздействием неопытного духовника — это может привести к жизненной трагедии. Думаю, монашество можно принимать только в том случае, если у человека нет ни малейшего колебания, что это — и только это — его путь. Пока сохраняется хоть тень сомнения, лучше терпеливо ждать и не спешить с принятием ответственного решения.

— Что значит «ученое монашество»? Кто такой ученый монах и чем он отличается от обычного?

— Разделение между монахами образованными и необразованными, между «учеными» и «толчеными», между академиками и простецами — искусственно. Это одна из особенностей современного православного монашества, в особенности русского. В древности все монахи были в той или иной степени учеными (даже если монах не умел читать и писать, он мог выучить на слух весь Новый Завет или всю Псалтирь). Сейчас же ученый монах — тот, кто уделяет внимание научной, богословской работе, кто занимается самостоятельным исследованием в той или иной области богословской науки. Не всякий преподаватель духовной школы, принявший монашество, может считаться «ученым монахом»: среди таковых немало людей с начетническим подходом, лишенных научного дара. Архимандрит Киприан (Керн), написавший прекрасную статью об ученом монашестве, говорит о том, что, помимо «ангельского образа», некоторые иноки имеют еще и «помазание науки». Это и есть ученые монахи.

— Вы много говорили о своих духовных наставниках. Судя по Вашим рассказам, это были люди высокой духовности. Сейчас нередки случаи, когда молодой человек, желающий найти опытного духовного руководителя, попадает в руки псевдодуховника с сектантскими методами руководства духовной жизнью. В чем отличие настоящего старца от лжестарца? Как молодому человеку избежать опасности попасть в руки младостарца?

— Во–первых, духовного отца надо выбирать с большой осторожностью. Познакомившись с пастырем, не следует сразу же кидаться в «объятия отча» и записываться в духовные чада: надо пообщаться с ним, попытаться почувствовать, что он за человек, насколько он духовно опытен, насколько его внутренний настрой соответствует вашему.

Во–вторых, есть некоторые признаки, отличающие старца от лже–старца, духовника от лже- духовника. Думаю, главным из них является наличие или отсутствие в пастыре уважения к своему духовному чаду как самостоятельной личности. Если духовник с категоричностью настаивает на исполнении своих требований, лишает своих духовных чад какой‑либо свободы, ведет себя властно, безапелляционно, как начальник с подчиненными, — то это лже–духовник. Если пастырь, подобно фарисеям времен Христа, «налагает на людей бремена неудобоносимые», то это лже–пастырь. Если старец позволяет себе решать за людей те вопросы, которые только они сами могут решить, — например, жениться ли или принимать монашество, — вмешивается в их личную, семейную жизнь, диктует им свои условия, сводит и разводит мужчин с женщинами и т. д., то это «лже–старец». Как говорит Святейший Патриарх Алексий, «подлинный старец бережно относится к каждому человеку». Именно бережное, осторожное, вдумчивое, уважительное, смиренное отношение к людям должно характеризовать всякого истинного старца, истинного пастыря и истинного духовника.

В декабре 1998 года Священный Синод Русской Православной Церкви принял Определение, в котором указал на «участившиеся в последнее время случаи злоупотребления некоторыми пастырями вверенной им от Бога властью»вязать и решить»». В этом определении даны четкие указания относительно того, как духовники должны вести себя по отношению к своим духовным чадам. Очень жаль, что далеко не все пастыри прислушались к голосу руководства Церкви.

Для меня примером подлинного старца всегда служил и продолжает служить архимандрит Кирилл, духовник Троице–Сергиевой Лавры. Он человек глубокого смирения, никогда никому ничего не навязывает. В своем интервью, посвященном теме духовничества, он говорит: «Духовного отца надо искать по расположению своей души. Когда вы доверяете своему духовному отцу и сердце ваше раскрывается перед ним… тогда вы чувствуете, что получаете от этого духовную пользу… Если духовник в каком‑то отношении не отвечает своим требованиям, вы легко можете его оставить и перейти к другому, который большую доставляет духовную пользу. Тут такого закона, который прикреплял бы, нет». Думаю, что это единственно верный подход. Духовник доложен людей не к себе «прикреплять», а к Богу вести. Как говорит митрополит Сурожский Антоний, духовник должен быть подобен Иоанну Предтече: готовить людей к встрече со Христом, а когда Христос придет, отступить в тень, «умалиться» и дать возможность людям самим строить свои отношения с Богом.