Человек без оболочки

Все-таки это может случиться…

В шестидесятых годах все чаще стали появляться сенсационные сообщения о каких-то таинственных опытах над психикой человека. Те, кто занимался ими, предпочитали помалкивать, а если удавалось, то и скрывать свое лицо. В числе первых, кто оценил великое значение этих научных поисков для продления жизни человека, усиления его могущества над природой, были советские ученые. Вот, к примеру, как однажды высказался по такому поводу в "Литературной газете" наш известный хирург Н. М. Амосов:

Но с другой стороны, эти научные Поиски тотчас же стали объектом особого интереса заправил военно-промышленного комплекса США, всерьез вознамерившихся стать властелинами мира. И этот факт не на шутку встревожил ученых и прогрессивных общественных деятелей, которые увидели в нем зарождение новой угрозы человечеству, по своим масштабам не уступающей термоядерной катастрофе, а, может, и превосходящей ее. Одним из них был видный нейрофизиолог профессор Западного университета США Роберт Уайт.

С тех пор прошло четверть века. Опыты над мозгом человека ныне засекречены наглухо, из чего следует предположить, что идут они полным ходом и не так уж далеки от завершения… Попробуем заглянуть в двадцать первый век, ну, хотя бы в его первую четверть, до которой сегодня, можно сказать, рукой подать.

Автор.

© Роман Равдин, 1991

Вместо пролога

Глава первая. ЧУДОВИЩНЫЙ СИМБИОЗ

В память Притту навсегда врезались слова профессора бионики Миллса, которые тот произнес на выпускном вечере в Рочестерском университете.

"Человек — это не что иное, как комочек серого вещества, называемого мозгом. Все остальное — оболочка".

В тот год их, биоников, выпустили всего одиннадцать: десять парней и одна девушка — рыжая Маргрэт. Сколько он знал Миллса, тот любил напоминать, что человек — не более как машина, причем простейшая, самая экономичная, прекрасно сработанная природой.

На вечере профессор был в ударе — ему удалось, наконец, разгадать секрет обонятельного импульса. Он мог теперь на своем биотроне воспроизводить эти импульсы. И он пригласил всю свою группу прийти к нему завтра в лабораторию.

Он усадил их за длинный стол, на котором стояли пять вазонов с геранью.

"Нюхайте, нюхайте. Не правда ли, чудесный аромат!.."

— О, да, профессор, — первой отозвалась Маргрэт и лукаво добавила: — Я возьму на память цветочек?

— Нет, — весело отрезал профессор. — Это может помешать нашему фокусу. А теперь пошли за мной. Халаты — в том шкафу.

Они прошли по коридору к центру здания, вступили на лифт-площадку, которая подняла всех на третий этаж, и очутились в центре круглого зала. Ни стен, ни окон.

Вместо них — белые шкафы с приборами, электронные блоки и, наконец, сам биотрон, занявший почти половину периметра зала. Дневной свет свободно лился сквозь прозрачный купол крыши.

Возле пульта биотрона профессор сел в свое кресло лицом к студентам.

Протянув назад левую руку, он сделал несколько движений пальцами. На пульте вспыхнули огоньки, и ребята услышали шорох позади себя. Из шкафа не спеша катилась к ним тележка, превращаясь в кресло.

И точно, это было кресло. Оно мягко катилось на дутых шинах прямо на Маргрэт. Девушка не успела отскочить, как оно само резко свернуло вправо и, обогнув ее, замерло возле Миллса. Профессор предложил Маргрэт первой занять место. Она села, удобно откинулась на легкую спинку.

— Спокойно, мисс Тойнби, сейчас не двигайте головой. Так.

Позади девушки от блока биотрона начал выдвигаться блестящий стержень, несущий полукольцо. Кресло, на котором сидела Маргрэт, вновь ожило — оно подалось чуть влево, потом вправо и немного подтянулось к биотрону.

Полукольцо плотно охватило голову Маргрэт, примяв ее пышную прическу. Не ожидавшая этого прикосновения, девушка тихо ойкнула и скосила глаза на профессора. Он успокоил ее легким жестом руки.

— А теперь прошу вас всех понюхать воздух, — сказал их учитель и вопросительно оглядел каждого.

— Ничего особенного…

— Как всегда в лаборатории.

— У вас где-то греются провода, — ответила Маргрэт. — Чуточку бакелитом пахнет.

— Ну, милая, у вас отличнейший нюх! — воскликнул Миллс. — Вчера тут исправляли повреждение и немного паяли. Вы указали мне на несовершенство вентиляции. Благодарю вас… Но приступим к делу! — и он повернулся к пульту.

В руках профессора появилась записная книжка. Заглядывая в нее, он стал осторожно поворачивать верньеры. На экране осциллографа появилась яркая точка сигнала. Точка выросла в горошину, затем начала растягиваться в полоску и, наконец, на экране вспыхнул зеленый протуберанец. О Маргрэт все забыли, наблюдая это скачущее сияние. Профессор быстро перебирал ручки верньеров, словно настраивал телевизор.

Только теперь студенты заметили сложный внешний рисунок графической сетки на трубке осциллографа и поняли, что профессор стремится вогнать в рамки этой сетки полыхающий сигнал. Вдруг в этой напряженной тишине прозвучал комариный писк. Очевидно, это был сигнал готовности, потому что профессор с видимым облегчением откинулся в кресле.

— Пока это чертовски трудно, — смущенно улыбаясь, сказал он, опять повернувшись к студентам. — Надо еще подумать о системе настройки. Она отняла у нас почти четыре минуты. Ну, так чем пахнет наша лаборатория, мисс Тойнби?

— Да уже, кажется, ничем, — скучным голосом отозвалась девушка.

— Внимание… А сейчас? — профессор щелкнул тумблером и повел какой-то рычажок на себя.

— М-м-м… Ведь это ваши цветы, профессор. Ну да, герань! Только они гораздо сильней пахнут. Прямо одеколон! Ну их! Противно даже, — Маргрэт стала фыркать и махать рукой перед носом, словно отгоняла воздух.

— Всё, — профессор отвел на место рычажок и снова щелкнул тумблером. — Давайте вы, Притт..

С тех пор минуло много лет. Где они, его сокурсники? Разбрелись по свету, устроились по разным фирмам, выпускающим кибернетические устройства, самообучающихся роботов, которые могут поговорить с вами о погоде и даже посоветовать, как следует одеться завтра с утра, после полудня… Маргрэт удалось построить "Красавицу Лиззи", наделавшую много шума во всем мире. Этот робот, отделанный под элегантную женщину, был установлен в модном салоне братьев Салливэн и встречал своих живых знатных сестер примерно такими словами: "Вы пришли сюда затем, чтобы выйти еще прекраснее. Но как это сделать — не знаете. Я постараюсь помочь вам".

После этого "Лиззи" приглашала женщину пройти с ней по залам, где демонстрировались ткани и рекомендуемые модели одежды. У каждого стенда "Лиззи" информировала заказчицу о качестве, прочности, практическом применении этого вида ткани, времени исполнения заказа и цене его. И даже отвечала на некоторые вопросы. На вопросы, не предусмотренные его программой, робот отвечал: "Простите, мэм, на это лучше ответит вам мой шеф мистер Кларк".

Если заказчица останавливала на чем-то свой выбор, "Лиззи" вручала ей маленький блокнотик, просила записать пока индекс выбранной ткани и модели и приглашала следовать дальше вдоль демонстрационных стендов. В конце осмотра она заводила посетительницу в "Комнату окончательного выбора".

Здесь "Лиззи" просила клиентку повторить все записи в блокноте, после чего предлагала женщине снять все одежды и встать на круглую площадку, выделявшуюся в центре комнаты. Затем гас свет и включалось специальное контрастирующее освещение. Круг, на котором стояла женщина, начинал медленно вращаться, а "Лиззи", отойдя в сторону, внимательно наблюдала за линиями обнаженного тела всеми своими двадцатью четырьмя электронно-оптическими зрачками, скрытыми в ее одежде. Одного оборота было достаточно. Снова включался нормальный свет, и, пока женщина одевалась, "Лиззи" обдумывала ответ. Он был краток, но поразительно точен. В нем содержался трезвый учет конституции тела, настроения и темперамента человека и, в какой-то степени, ранее высказанного клиентом пожелания.

"Одеваться у "Лиззи" — стало показателем хорошего тона и благополучного состояния дел. Потому что стоимость заказанного по ее выбору платья соперничала со стоимостью лучших марок машин.

Братья Салливэн процветали, и Маргрэт вскоре смогла построить себе замечательный научный комплекс в родном штате Юта, на берегу Колорадо. Она прислала Притту приглашение посетить ее лабораторию и помочь кое в чем. Он обещал это сделать при первой возможности. Но не успел еще отправить письма (конверт несколько дней валялся незапечатанным на столе), как пришло ужасное известие: колоссальный взрыв поднял на воздух весь научный городок. Маргрэт и несколько ее сотрудников погибли — даже останков их не нашли…

Это событие сильно потрясло его. И не только потому, что он немного любил эту взбалмошную девчонку. Притт понимал, что причиной взрыва не могла явиться оплошность экспериментаторов: у них просто не было таких опасных реагентов. И специалисты ФБР, обследовавшие место катастрофы, определили четыре очага взрыва. Несомненно, кто-то разместил в научном городке миниатюрные атомные радиомины, начиненные калифорнием. По сигналу, поданному в эфир, они были взорваны в момент, когда Маргрэт и все ее сотрудники собрались в лабораторном корпусе.

Что-либо другое трудно предположить. Ведь тот, кому вздумалось бы убрать с дороги Маргрэт, мог бы сделать это куда проще: встретить ее ночью в долине реки. Многим была известна ее привычка перед сном совершать прогулку верхом на лошади.

Нет, это широко задуманная операция на уничтожение всего творения ученого. И выполнена она каким-то конкурентом братьев Салливэн. В этом Притт не сомневался, хотя ФБР объявило диверсию делом рук красных профсоюзов, выступающих против замены людей роботами.

А не придется ли ему разделить участь Маргрэт?.. Правда, о его работе должен знать весьма узкий круг лиц, в том числе, конечно, сам Главный босс корпорации. Даже компаньоны пока не требуют от Главного отчета о ходе экспериментов ради все той же конспирации.

Он решил, что завтра попросит аудиенции у Босса. На следующий день сигнал "тета" застал его еще в постели. Он поднял голову. На столике светился голубой аппарат. Вызывал директор Научного центра. В наушнике прозвучал приятный голос мистера Майкла.

— Доброе утро, мистер Притт. Извините за такую рань. Боялся вас не застать. В 11.00 шеф ждет вас в Малом кабинете. Не знаю, по какому поводу. Без доклада. Вас что-нибудь еще интересует?

— Нет.

— Тогда до свидания.

Голубое свечение померкло. Корпус аппарата снова стал белым, как и два других, стоящих рядом.

Хитрая эта штука, "тет". Его совсем недавно придумал кто-то из Научного центра. Патент на изобретение выкупила корпорация, так что о "тете" еще никто не знал, кроме руководителей корпорации и главных специалистов. Во всем это обычный радиотелефон, с той лишь "небольшой" разницей, что никто не мог подслушать разговора двух абонентов. Сам радиосигнал мог поймать и радиолюбитель, но расшифровать его не сумел бы ни один аппарат. В двух аппаратах стояли детекторы — половинки одного монокристалла. Кристалл был получен из вещества, привезенного космической экспедицией. Повторить монокристалл в таком же варианте атомной решетки было невозможно — каждый раз получалась другая решетка, хотя по всем основным физическим данным один кристалл был совершенно похож на другой.

Полученный монокристалл разрезали лучом лазера на две части и заряжали ими два аппарата. Изобретатель справедливо назвал свой радиотелефон "тет-а-тет".

— Нет ли у вас подозрений, Притт, — без обиняков начал Босс, что, впрочем, было его обычной манерой на деловых встречах с сотрудниками, — нет ли у вас подозрений, что кто-то хочет сунуть нос в ваши дела?

— До сих пор не было, — неуверенно сказал Притт. — Парни из вашей службы безопасности, вероятно, не зря едят свой хлеб.

— Я тоже так думаю. И все же это дело, — он показал на ворох газет с заголовками, кричащими о таинственном взрыве на Колорадо, — это дело не выходит из головы. Я прикажу усилить охрану вашей лаборатории, но это может дать обратный эффект: интерес к объекту пропорционален его охране. Если было бы иначе, я не стал и отрывать вас от дела — просто усилил бы стражу и все.

Сейчас я хочу знать, нет ли у науки более надежного способа защиты от любопытных.

— Есть, сэр. Я поставлю несколько скрытых излучателей. Человек, попадающий в поле их действия, утрачивает часть памяти. Он моментально забывает, зачем пришел сюда. После неудачных попыток вспомнить, человек вынужден уйти. Через два-три дня его память восстанавливается без изъяна.

— И тогда он опять пойдет? Нет, доктор, давайте лишим его памяти навсегда. Такое излучение нам, пожалуй, подойдет!

— Но это опасно для сотрудников лаборатории. Не исключен несчастный случай…

— Ну, знаете, если какой-то растяпа и попадет, потеря для нашего концерна не будет велика.

— А если я?

— Вы — другое дело, — усмехнулся Босс. — Мы слишком много вложили в вас, Притт, чтобы не заботиться о вашем здоровье. Совет, очевидно, примет ваше предложение. Ведь для концерна безразлично — взорвут ли вас вместе с лабораторией или вы попадете в дом умалишенных — разницы в убытках не будет никакой.

— Спасибо за откровенность, сэр, — кисло улыбнулся Притт. За несколько лет работы в концерне он, кажется, должен был привыкнуть к манерам Главного босса — подчеркнутой деловитости, временами доходящей, вот так же, как сейчас, до цинизма.

Вначале ему именно это и нравилось: никакого плутовства, четкая, почти математическая точность мысли, чувств, желаний.

Босс иногда шутил, обладая достаточно развитым чувством юмора. Но все же эта слишком откровенная прямота коробила даже далекого от сантиментов Притта. Он не боялся своих хозяев и внутренне не испытывал к ним ни малейшего почтения — знал, что нужен им больше, чем они ему. Ради науки он пошел к ним в кабалу. Ради науки он живет. До сих пор его мечтой было выполнить заказ концерна, получить все, что оговорено в контракте, и отдаться самостоятельной, не зависимой ни от кого работе, как Маргрэт. Он ей завидовал. У нее было полуторамиллионное наследство от дядюшки из Кливленда и еще кругленькая сумма за удачно выполненный заказ братьев Салливэн. Как-то года два назад Маргрэт посетила его холостяцкую квартиру и предложила ему руку и сердце. Конечно, особой страсти он к ней не испытывал, но питал добрые чувства. Впрочем, и как женщина она, пожалуй, даже нравилась ему.

Еще она сказала: "Мои деньги позволят нам несколько лет работать самостоятельно. Я хочу иметь не только мужа, но и коллегу. Думаю, ты разделяешь такой взгляд на вещи".

Да, лучшей подруги жизни ему теперь не найти… Но тогда они не договорились. Маргрэт требовала, чтобы он немедленно включился в ее работу.

А он дождаться не мог, когда начнет воплощать в жизнь свою идею, и казалось, что этот день совсем близок…

День, когда он вернет Дэвиду Барнету облик человека, выпустит его на свободу из рабства, чудовищней которого еще не знало человечество во все свои самые страшные времена. Истории известно превращение человека в бессловесное тягловое животное, в исполнителя любой воли господина. Но во всех случаях в рабстве находилось тело человека. Только с помощью религиозного фанатизма или угрозой телесных страданий, страхом смерти можно было частично подчинить себе и мозг раба. Но у мозга оставалось право прекратить свою жизнь, если рабство казалось ему невыносимым…

Здесь в рабстве находился только мозг. Тела вообще не было. Оно давно тлело в могиле, на которой лежит плита из черного лабрадора: "Дэвид Уильям Барнет. Профессор математики. 1986–2018".

Лучший и, пожалуй, единственный друг Притта со студенческой скамьи.

Подвели его тормоза, когда он, любитель быстрой езды, врезался на своем "супер-электро" в тяжелый грузовик, прозевав его стоп-сигнал. Голова и грудная клетка, благодаря привязной системе, уцелели. Но нижняя часть тела и ноги были раздроблены сорвавшимися аккумуляторами.

По странному стечению обстоятельств катастрофа случилась примерно через месяц после того, как Притт заявил на заседании наблюдательного совета корпорации: "Для выполнения вашего заказа мне нужен живой человеческий мозг".

Его лаборатория уже две недели находилась в готовности номер один, поддерживаемой круглосуточно — саркофаг, готовый принять живой мозг, извлеченный из черепной коробки, кроветворные машины, готовые питать его соком жизни, и десятки других аппаратов и приборов, предназначенных поддерживать температуру, давление и все другие параметры серого вещества.

Бригады врачей-реаниматоров дежурили, сменяясь возле операционной барокамеры.

Джоан Барнет немедленно вызвала Притта по телефону и умоляла сделать "что-то", "заморозить, законсервировать" беднягу, пока медики придумают, как спасти исковерканное тело ее мужа.

"Решайся, — сказал он себе. — Или — или. Другого случая может не быть.

Голова блестящего математика, аналитика… Такие головы на дорогах Штатов не часто находят…"

Пауза затянулась, и он извинился перед Джоан, попросив минуту на размышление. Его мучил один вопрос: сумеет ли он работать с Барнетом, то есть с его головой, по той чудовищной программе, что продиктовали ему хозяева корпорации? Хватит ли у него жестокости "оседлать" мозг человека, которого любил и который платил ему тем же?..

"А что делать? Ведь это, пожалуй, единственный шанс спасти Барнета.

Если вообще при таких обстоятельствах человек имеет шанс на спасение…

Джоан думает, будто его можно заморозить и, пока живое тело находится в состоянии анабиоза, поменять в нем испорченные детали. Что ж, одну-две — куда ни шло, но… пол-человека — это несерьезно"…

И снова на ум пришли слова профессора Миллса: "Я вовсе не уверен, что мозг нуждается в теле. Во всяком случае, в такой степени, в какой тело нуждается в мозге. Если отделить мозг от тела, ум и личность человека остаются нетронутыми. Опыт и накопленная информация не исчезнут вместе с телом. Целостным останутся воображение, способность к ассоциациям…"

И снова подумал о том, что не с комочком серого вещества, не с электронной моделью мозга, а с самой настоящей, причем незаурядной, личностью придется ему иметь дело. И весь эксперимент состоит именно в подавлении личности, ее "я", в жестоком, коварном подавлении всего человеческого, с одной лишь целью — превратить живой мозг человека в исполнительную ЭВМ…

— Ладно, Джоан. Вы слушаете меня? Я готов сделать все, чтобы спасти Дэвида. И, если это удастся, — вернуть вам его живым, то только…

Новую паузу Джоан поняла по-своему:

— Все расходы, разумеется, я беру…

— Но только, — прервал он ее решительно, — вернуть в другом виде. То есть у Дэвида будет сильно изменена внешность.

— Понимаю, понимаю. Пластическая операция, швы… Ах, это ужасно! Делайте свое дело, только спасите Дэви.

— И еще одно условие: он пробудет в клинике столько, сколько мне придется его продержать. Год, два…

Охлажденное тело Барнета привезли в рефрижераторе Красного Креста.

Реаниматоры сделали свое дело, и к операционному столу встали Притт и трое его верных помощников — Альберт, Пол и Макс. С ними он потрошил головы обезьян, собак и других животных. В их руках извлеченный мозг обезьяны жил много дней и откликался на их сигналы, подаваемые с биотрона. А два года назад они впервые вступили в контакт с мозгом человека. Человека, тело которого было уже мертво. Они вовремя успели отделить мозг по существу уже от трупа и сумели продлить его жизнь всего на семнадцать минут…

Они разобрали все свои ошибки, а Притт заново переработал схему "алтаря сатаны" — так они меж собой прозвали свой биотрон. На биотроне можно принять и расшифровать электрический или электромагнитный импульс нервной клетки из любого участка мозга, как из любой части живого организма.

Любую команду можно закодировать и передать на рецепторы. К примеру, когда человек размышляет, он словно говорит сам с собой. Никто другой не может услышать этот внутренний разговор, происходящий в мозгу. Но, подключившись к биотокам через вживленный в мозг электрод или настроившись на волну, излучаемую мыслящим мозгом, "алтарь сатаны" позволял им не только услышать, о чем рассуждает мозг, но и вмешаться в его монолог, заговорить с ним…

Итак, они у стола. С помощью электронных манипуляторов свершаются тончайшее процессы разделения тканей, сосудов, нервов — и соединение всех коммуникаций мозга с машиной, которая отныне будет поддерживать его жизнь.

Благодаря манипуляторам, мгновенно выполняющим волю хирургов, работа продвигается быстро. В барокамере тихо звучат доклады автоматов, следящих за ходом операции и поведением живого вещества.

Пятым у стола стоит мистер Майкл, похожий сейчас на робота. Ему, как шефу Научного Центра, полагается быть в курсе всех важнейших событий в подведомственном ему учреждении. Руководители корпорации не любят выслушивать доклады из "третьих рук". Осведомленность докладчика должна быть по меньшей мере осведомленностью очевидца, причем — не дилетанта. Поэтому хозяева и держат на этом хорошо оплачиваемом посту человека широких способностей: управляющего, дипломата и эрудита. Майкл, доктор психологии и магистр еще ряда наук, счастливо совмещает в себе все те качества, которые позволяют ему держать в разумном повиновении ученую публику и ладить с хозяевами.

Чтобы присутствовать возле стола, где сейчас совершалось величайшее из таинств, мистеру Майклу пришлось залезть в скафандр: давление в операционной доходило до шести атмосфер. Он, конечно, мог бы все наблюдать по телевизору, однако личного присутствия в таком случае не получилось бы. Только Притт с коллегами оставались в легких масках — за эти годы они уже достаточно закалились.

Операция подходит к концу. Давление в комнате постепенно выравнивается до нормального.

Сам мозг уже почти не виден из-за сетки подключенных к нему проводов.

По одним — пульсирует влага жизни, по другим — биотоки. Последние движения манипуляторов, и вот уже мозг Барнета ничто не связывает с его бренным телом…

Последняя проверка коммуникаций. Притт выходит из операционной и садится в кресло у биотрона. Один за другим подключаются датчики, установленные в мозгу. Расшифровываются сигналы, поступающие из всех его областей. Сон. Глубокий сон.

— Профессор спит, — шепотом, словно боясь разбудить спящего, говорит Притт, — Внимание: приготовиться к перемещению в саркофаг.

Саркофаг — это сложнейшее сооружение, в котором по законам гидравлики достигается эффект взвешенного состояния. Нежнейшее вещество должно находиться здесь в таком же положении, как плавающее в жидкости тело. Так, чтобы давление от собственной тяжести распределялось равномерно на всю поверхность живого вещества. Мозг как бы плавает в специальном растворе, не касаясь стенок сосуда, но в то же время его положение остается постоянным и меняться может лишь по желанию оператора.

— Ну, все! — выдохнул Притт, когда на экране интроскопа появился мозг, лежащий теперь на "своем месте" — в саркофаге. — Пусть профессор поспит еще несколько дней, пока оправится от потрясения.

— Это невероятно! — воскликнул мистер Майкл, забывший вылезти из своего "водолазного" костюма, и схватил в объятия зазевавшегося Макса. Тот пискнул, как мышь, придавленный жестким панцирем. Альберт кинулся на помощь приятелю, стуча костяшками пальцев по куполу гермошлема директора:

— Алло, мистер Майкл, раздевайтесь, приехали!..

Тут директор действительно вспомнил, что его ждут с докладом у Босса, и крикнул:

— Ну, снимайте же, снимайте!

Пол с Альбертом сняли доспехи с мистера Майкла, и все пятеро в страшном возбуждении направились в душ.

Через час, отдохнувшие, подкрепившись кофе с ромом, Майкл и Притт сидели в кабинете хозяина. Выслушав краткий доклад директора. Главный босс поднялся и подошел к сидящему Притту. Тот вскочил. Босс похлопал его по плечу:

— О'кэй! Думаю, Совет управляющих поддержит мое предложение о прибавке вам жалованья.

— Благодарю вас, сэр.

— А сейчас за такой успех недурно бы и выпить. Мистер Майкл, что бы вы предложили? Как всегда, брэнди?..

— Это прекрасная мысль, — попыхивал сигарой Главный босс, — объездить интеллект! Такого мустанга никакому ковбою не удавалось усмирить…

Босс любил философствовать. И на этот раз не упустил случая.

— Первыми машинами человека были животные. Слоны, лошади, верблюды.

Так начинался прогресс. Мы его продолжим в том же духе: превратим человека в самую тонкую живую машину. Пока ученые не придумали чего-то получше, будем ездить на собаках, черт побери! Как эскимосы. Пока не выдумали аэросани.

— В самом деле, Притт, — распалился Главный. — Если вам удастся приручить с десяток настоящих мозгов и заставить их работать на корпорацию — это же триумф! Мы с вами такое откроем, чего боятся некоторые чересчур щепетильные ученые. Обидно, знаете! Чем умнее башка, извините, тем она больше забита посторонними соображениями… Возможностям мозга нет предела.

Если его заставить работать только в одном, единственно нужном направлении… Ни одной пустой мысли! Вы понимаете, что это значит?..

Он-то понимал, и, пожалуй, не меньше. Но неожиданная откровенность Босса сильно смутила Притта. В его честолюбивые замыслы не входили какие-то авантюрные расчеты. Он хотел подчинить себе живой комок серого вещества и тем самым опередить инженеров-биоников. Хотя все подобные работы велись в условиях полной секретности и сведения о них даже не просачивались, все же Притт интуитивно чувствовал локоть и дыхание своих конкурентов. Они шли обычным, "техническим" путем, используя последние достижения молекулярной биологии и электроники. С помощью устройств по типу нейронов они пытались теперь довести плотность монтажа деталей в узлах электронной аппаратуры до двадцати миллионов штук на кубический сантиметр. Значит, построить малогабаритную машину размером с человеческую голову и с памятью, не уступающей человеческой…

Хозяева хотели от него получить "живые, прирученные мозги", каждый из которых мог заменить десяток-другой инженеров, научных сотрудников. При всей явной экономической выгоде этого "дела" главной целью оставалась возможность управлять этими мозгами!

На пятый день после операции они решили войти в контакт в Барнетом.

Приборы показывали хорошее кровяное давление в системе сосудов и свидетельствовали, что температура живого вещества и колебания биотоков мозга — нормальны, его жизнедеятельность не прерывалась ни на минуту.

Эти дни помощники Притта дежурили посменно у саркофага. И сегодня он их отпустил, хотя ребята просили остаться, чтобы присутствовать на "пробуждении профессора". Но разве мог Притт позволить им остаться при первом, конечно, интимном разговоре со своим старым другом!

Мысленно все эти тревожные дни он готовился к такому разговору.

Объяснить Дэви надо всё, конечно, начистоту. Какие у него шансы? Постепенно они добудут еще один мозг, включат его в работу на хозяина, а для Барнета найдут подходящее тело человека, погибшего от травмы черепа…

На зеленых и красных экранах оживились линии, полоски, заметались светлые точки, искорки. — Притт осторожно поворачивал верньеры.

"Бодрствование" — зажигались сигналы над экранами…

Притт замер на мгновение. Глаза его еще раз прошлись по экранам и задержались на табло — "Пульс". Там плавала шкала с цифрой "72" у окошка.

Наконец, он протянул пальцы к тумблерам: "Слух" — щелчок… "Зрение" — щелчок… и сверху, оттуда, где стоял саркофаг, почти тотчас же долетел звук, похожий на глубокий вздох, а затем глухой, слабый голос спросил:

— Где я? — и снова повторил: — Где я? Зажгите свет, пожалуйста…

Это был его голос, Дэвида. Притт остолбенел, на секунду потерял власть над собой. Конечно, не сам по себе звук знакомого голоса ошеломил его. К нему он успел привыкнуть еще вчера и позавчера, когда настраивал вибротон.

Для этого он использовал несколько катушек магнитной записи речей профессора, которые он достал в его университете.

Вибротон — его гордость, первое его важнейшее изобретение после изобретения его учителя профессора Миллса — преобразователей зрительных и слуховых импульсов биотоков мозга.

Нет, поразил Притта сейчас живой Дэвид! Его тело лежало в могиле. Да, профессор математики Дэвид Уильям Барнет погиб в дорожной катастрофе. И все же, вот он, профессор, жив, вот он, его настоящий голос, а не магнитофонный!

Только звучит он не с помощью натуральных голосовых связок, гортани, языка, зубов — а с помощью электроники. Только и всего! Живой Дэви! Он сейчас с ним будет говорить!..

— Послушайте, кто там! Почему так темно?..

Притт вскочил как ужаленный. Он забыл, что солнце село, а у биотрона работать можно, и не зажигая света. Вот почему Дэви его не видит! Он кинулся к выключателю. Вспыхнула ксеноновая люстра. Притт замер у стены и вперился в "глаза" Дэвида. Они чуть поблескивали линзами под глубоким черным бархатом козырька.

Какое-то мгновение царила тишина. У Притта екнуло сердце: "А вдруг видеосистема отказала?.." Тогда он оторвался от стены и, не спуская глаз с черного козырька, медленно пошел в другой конец зала. Козырек с линзами дрогнул и поплыл за ним, не выпуская из поля зрения…

— Это ты, Джонни?

Голос был слабый, но и гром не поразил бы так Притта. Он замер, сжался, словно бы от удара, оперся руками и затылком о стену и молча уставился в мерцающие в черном бархате линзы.

"И это Дэви… И это Дэви!.." — повторял он про себя, а из глаз сами собой текли слезы. Слезы жалости к Дэви. Но вместе с тем — слезы радости и счастья. Ведь он достиг высоты, на которую не поднимался ни один смертный: свершен чудовищный симбиоз разума с мертвой материей! Живое слилось с неживым в один действующий комплекс.

— Дэви, старина. Это я, Джон. Ясно ли ты меня видишь? — взял себя в руки Притт, и профессиональный интерес уже завладел им. Он медленно подошел к своему креслу у биотрона и опустился в него, не отрывая взгляда от мерцающих линз. Словно какая-то магическая сила исходила от них, проникая в самую душу ему. Козырек меж тем задвигался беспокойно — туда-сюда, обшаривая взглядом всю комнату, и снова вперился в Притта.

— Если это не сон, Джонни, то почему я не вижу себя, разве у меня на глазах окуляры? И почему я не могу ни повернуть головы, ни пошевелить руками, и вообще ощущение, будто у меня нет тела? — медленно и как-то очень вяло проговорил Барнет.

"Объяснить сейчас или оставить этот разговор на другой раз?" Он тронул рычажки вдоль надписей "тонус", "настроение" и улыбнулся навстречу устремленным на него линзам:

— А как общее самочувствие, скажи сначала?

— В общем неплохо. У меня ничего не болит, но это-то и беспокоит, — голос его звучал уже бодрее.

"Черт возьми, что значит бионика! — восхищенно подумал Притт, кинув еще раз взгляд на "сектор психики", — Любое настроение тебе создам…"

— Очень рад за тебя, дружище. Ты уже был в загробном мире, когда привезли тебя сюда. Мне удалось вытащить твою душу, можно сказать, из лап самого дьявола.

— А тело, Джон? Разве ты его оставил дьяволу?

— Пришлось. На нем живого места не было.

— Ты хочешь сказать — осталась одна голова?

— Да! И какая голова! Выдающегося математика нашего времени…

— Но как же я буду жить? Двигаться, работать и все такое? — загремел вибротон, а на пульте замигали сигналы "Внимание!", показывающие опасное напряжение по секторам. Притт машинально схватился за красный верньер "Активность" и чуть повернул его влево.

— Не гаси свет, — еле слышно попросил Барнет.

— Дэви, тебе нельзя волноваться. Прошу тебя, возьми себя в руки, — повернув верньер обратно, страстно заговорил Притт. — Я тебе сейчас все объясню. Ну, как тебе сейчас, светло, хорошо?

— Да, да…

— Прими, ты — сейчас это твой мозг. Единственно, чем ты можешь двигать пока, — это глаза. Электронные протезы. Как в телекамере, только система другая. Кстати, как цвета? — он протянул многоцветную авторучку ближе к линзам.

— По-моему, нормально. Кажется, даже ярче обычного…

— Так вот. Слушай дальше. Речевые импульсы преобразуются в вибротоне. Все остальные отделы мозга пока не задействованы, но я могу на них влиять через эту штуку, которую ты когда-то видел у меня — биотрон.

Влиять абсолютно. Включать и выключать, как транзистор. Создавать любое настроение или мгновенно усыплять…

Короче говоря, с внешней средой у тебя обратной связи нет, если не считать речи. Позже подключу к тебе манипуляторы вместо рук, будешь писать.

Работать тебе придется, да еще как! Весь смысл этого эксперимента — показать, на что способен человеческий мозг, когда он не обременен телесными заботами…

Извини, Дэви. Но у меня не было иного выхода. Разве что ответить отказом Джоан, когда она позвонила мне и умоляла спасти тебя. Я мог бы дождаться другой катастрофы… Согласись, мне бы даже легче было работать с чужим человеком. Но я подумал: если есть шансы спасти тебя, то почему я не должен попытаться?..

— Спасибо, Джонни! — почти весело сказал, дождавшись паузы, Барнет.

Его друг не зря передвигал рычажок "настроение" вправо. Спасибо. Теперь я — твой раб в абсолютном смысле. Не разрешишь ли ты, о господин, свидание с моей вдовой? Ведь я, кажется, умер, по крайней мере — официально.

— Нет, свидание пока исключено. Ведь ты же знаешь, не я тут хозяин.

Настоящий хозяин никого из посторонних сюда не допускает. Наши работы строго засекречены. Но я попробую устроить вам разговор по внутреннему телефону.

Позже немного. Со временем, когда мы выполним работу, я постараюсь вернуть тебе тело. Живое, настоящее.

— Когда же это будет?

— Не спрашивай, — тяжело вздохнул Притт. — Работа предстоит очень большая, и я до конца не знаю ее пределов.

Он хотел сказать: "Я еще не знаю до конца, что задумал мой босс", но вовремя поостерегся: все разговоры, ведущиеся в лабораториях и многих других помещениях Научного центра, записываются. Так что Босс может прослушать любую запись на следующее утро. Раньше в помещениях стояли телекамеры и микрофоны, позволяющие Боссу присутствовать повсюду, не покидая своего кабинета. Но затем, опасаясь подслушивания, отказались от прямой связи.

Теперь специальные служащие доставляют по утрам катушки в канцелярию Главного. И это ни от кого не скрывалось. Напротив, хозяин старался лишний раз внушить своим людям, что на работе не следует отвлекаться болтовней о вещах посторонних.

Вспомнив об этом сейчас, Притт достал из кармана блокнот и написал в нем: "Наш разговор записывается. Ничего — о хозяине. Понял?" — и поднес блокнот к линзам.

— Понял, — прозвучал вибротон. — Ну, а что за работа мне предстоит?

— Точно не знаю. Но вообще — твоя обычная работа ученого-математика. Я буду передавать тебе определенные запросы-задания теоретиков из Конструкторского центра, а ты будешь решать их.

— Как вычислительная машина.

— Ну, что ты! Только для этого не стоило бы и огород городить.

Работа творческая, человеческая. Нам нужны ваши способности, профессор Барнет!

— Да, но каким образом я их выражу? Писать я не могу, а диктовать…

— Дэви, дорогой! А компьютер на что?.. Теперь тебе не понадобится нажимать на клавиши или командовать голосом: компьютер будет воспринимать твои мысли как команды. Программу ему ты сам сочинишь. Если почувствуешь затруднение в этом деле — дадим тебе в помощь программиста. Через свой компьютер ты сможешь подключиться к любому банку информаций. Правда, тут на выходе придется тебя засекречивать и каждый твой выход держать под контролем. Но это уж наша забота!.. В общем, потренируешься, и, я думаю, дело наладится. Только прошу тебя — без капризов! Помни: от успеха нашей работы зависит твоя свобода и сама жизнь…

Глава вторая. СХВАТКА ГИГАНТОВ

Старший агент Шон О'Малей сидел со своим приятелем Суреном Вартаняном за бутылкой аревшата и, потягивая этот приятный напиток, слушал рассказ об удивительной стране Армении. Сурен только что вернулся из туристской поездки на родину своих предков. О'Малей, человек, как он сам считает, твердых убеждений и к тому же критически мыслящая личность, вряд ли поверил бы восторженным описаниям приятеля, если бы не это вещественное доказательство — необыкновенный херес, что привез тот с собой из Еревана. Аревшат даже привел О'Малея в умильное настроение, ему захотелось сказать что-то приятное Сурену.

— Знаю, знаю, дружище! Это у вас там старик Ной высадился после потопа. Прямо к Арарату причалил. Если верить Библии, то и мои предки из Армении пошли, а? Что скажешь?

Сурен просиял, но сказать ничего не успел: приятель остановил его жестом — "минутку!", так как почувствовал острое покалывание кожи в том месте, где в кармане его пиджака лежала плоская черная коробочка размером чуть больше портсигара. Он быстро вытащил ее и, зажав в левой ладони, указательным пальцем правой набрал на клавишах пятизначный номер. Вспыхнул зеленый глазок в углу коробки. Тогда О'Малей поднес ее к губам и шепотом сказал:

— Восьмой слушает вас.

Коробка тихо проскрипела:

— Явитесь к шефу. В семнадцать ноль-ноль.

— Понял вас. В семнадцать.

— Все! — зеленый глазок померк.

Они словно по команде оба взглянули на старинные часы, висящие над камином. В запасе оставалось еще больше трех часов. Но доброе настроение уже покинуло их. О'Малей как-то подобрался, словно пес под взглядом хозяина: эта штука, что всегда носит он с собой даже в праздники, весьма и весьма редко оживает у него в кармане. А уж если оживает, значит дело предстоит серьезное…

— Послушай, кто это вызывал тебя? — спросил Сурен. — Должен бы мистер Герни, да голос не похож…

— А он и не похож ни на кого, этот голос, — усмехнулся О'Малей. — Ты, брат, отстал. Герни теперь я уж и не знаю где. У нашего шефа новый секретарь — кибер. Шеф ему на неделю вперед диктует задания. А уж он разыщет тебя днем и ночью и хозяину доложит. Вот если бы мы с тобой сейчас шумели под хмельком, он бы доложил шефу, что его парни неработоспособны. У тебя когда отпуск кончается? Завтра? Докладывать о выходе на работу будешь этой дубине.

Тогда и познакомишься, ха-ха!..

О'Малея и Вартаняна связывала долгая и опасная служба в фирме, занимающейся научным и промышленным шпионажем. Официально фирма зарегистрирована как акционерное общество по строительству мостов и тоннелей со своими научно-исследовательскими институтами, испытательными полигонами, центрами научной информации. Фирма имеет солидное реноме во всем мире. И не зря так претенциозно называется: "Бриджес инту зе фьюче" — "Мосты в будущее". Она, действительно, осуществляет грандиозные стройки. Например, знаменитый трансконтинентальный мост, соединивший Аляску с Чукоткой, специалисты фирмы проектировали и строили вместе с русскими инженерами. И все же трудно сказать, что больше приносит фирме дохода — мосты, тоннели или шпионаж в пользу анонимных заказчиков.

Шеф О'Малея — Джеймс Ратт, один из президентов фирмы, возглавляет Координационный центр научной информации. Мало кому известно, что раньше он служил в ЦРУ и, тем более — какую информацию и для чего добывал этот бывший разведчик.

Хозяева, которым служил Ратт, были важными фигурами на государственной доске. "Что хорошо для нас — хорошо для Америки", любили повторять они, И Ратт, выполняя их заказы, был спокоен: он действует во имя Великого Общества. А чтобы это спокойствие не колебалось от посторонних мыслей, хозяева подкрепляли его своими автографами на чеках. Перечитав такой чек на ночь вместо Библии, обязательно заснешь сном праведника. Даже если только что совершил не совсем праведное дело…

С другой стороны, и Джеймс Ратт не питал особых иллюзий насчет причин хозяйской ласки. Стоило ему где-то не довернуть, как тотчас же у шефов менялся тембр голоса. Следующая промашка означала бы изменения куда более серьезные. Поэтому Ратт научился "доворачивать": когда чувствовал приближение отлива хозяйских чувств, он придумывал "дело" и затем ловко "распутывал" его. За верную службу прежние хозяева наградили его теплым местечком в "Бриджес инту зе фьюче". Оклад и солидный пакет акций этой фирмы гарантировали ему обеспеченную старость. И, естественно, он вцепился в свое кресло, как стервятник в добычу, и не собирался уступать его никому. Чем больше старился, тем упорнее драл шкуру с подчиненных. Особенно с талантливых работников, ибо только с них и есть что взять.

В числе лучших агентов информационной службы — как здесь именовались шпионы — значились О'Малей и Вартанян. Ратт не любил обоих, считая молодых людей вольнодумцами. Однако самые ответственные и трудные задания поручал им. За одно только "непочтение к старшим" он давно бы их выгнал, но все откладывал до лучших времен, под коими подразумевал появление в его ведомстве других талантов.

Ирландец Шон О'Малей окончил юридический факультет в Кембридже. Но прокурора — кем хотел стать юноша, — из него не получилось. Благодаря связям отца ему удалось устроиться в фирме "Бриджес ингу зе фьюче", нуждавшейся в молодых энергичных работниках. Он покинул родные острова в надежде найти себя на новом поприще и вскоре проявил свои способности, оказался прирожденным психологом — умел распознавать нутро, быстро нащупывать слабое место у человека и успешно пользовался этим. Удачи пошли одна за другой.

А его друг Вартанян обладал еще и редким хитроумием, дерзостью и цепкой памятью. Это последнее по счету, но не по важности, качество не однажды выручало их в трудных ситуациях…

Без пяти пять О'Малей открыл дверь приемной своего шефа и опять поразился пустоте комнаты. Он все еще не мог привыкнуть к отсутствию обычного хозяина приемной — мистера Герни. Пожилой, благообразный секретарь в золотых очках — мистер Герни встречал О'Малея великодушным кивком седой головы, после чего сообщал, по какому делу его вызывают, а попутно информировал о настроении шефа в данный момент, из чего вытекала установка — как нужно держаться перед ним.

Теперь же, на месте большого стола с пультом связи, за которым восседал мистер Герни, стоял совсем легкий школьный столик и на нем покоилась длинная железная коробка кремового цвета. По краям над коробкой возвышались две башенки с окулярами. У стены — два железных шкафа такого же цвета, по-видимому, электронные блоки. Вот и все.

"Теперь надо докладывать этой дубине", — вспомнил О'Малей и громким, неестественно звучавшим в пустой комнате голосом отрапортовал:

— О'Малей. Прибыл по вызову к семнадцати ноль-ноль!

— Минутку, — скрипучим голосом сказала коробка, и ее правая башенка ожила: окуляры скользили по фигуре вошедшего, словно обыскивая его. Сбоку, за стеной, как почудилось О'Малею, что-то прошелестело. Он посмотрел в том направлении, но ничего, кроме пустой стены, не увидел. В это время в репродукторе прозвучал знакомый голос шефа:

— Входите, О'Малей. — Значит, "секретарь" уже успел доложить о его приходе.

Он шагнул к двери и нажал ручку. Но дверь не поддалась, и он уперся коленом в мягкую обивку. Тогда сзади снова раздался противный голос:

— Металлические предметы оставьте на столе!

"Ах, да! Опять забыл!", — ругнул он себя и вытащил из пиджака радиотелефон, снял часы и положил это все в специальное углубление с надписью: "Для металлических предметов".

Но дверь по-прежнему не открывалась…

— Что еще, черт возьми?! — не выдержав, рявкнул О'Малей.

— Сдайте металлические предметы, — невозмутимо ответила коробка.

"Спокойно!" — сказал себе О'Малей, как всегда говорил в подобных ситуациях, чтобы овладеть собой. Желваки на могучих челюстях ирландца заиграли зайчиками… И тут он вспомнил про кожаный несессер, в котором лежат ножнички и пилка для ногтей. "Ну, старик! И застраховался же ты"…"

— подумал О'Малей, вытаскивая забытую вещь из бокового кармашка пиджака.

Чудовище в углу, казалось, потеряло к нему всякий интерес, и он беспрепятственно прошел в кабинет.

— В корпорации "Юнайтед стил" ведутся какие-то секретные работы по управлению человеческим мозгом, — сказал Ратт. — Руководит ими крупный специалист по бионике — Джон Притт. Могу дополнить еще, что он — талантливый ученик известного профессора Миллса. Больше нам ничего не известно. Есть предположение, что цель этих работ — сделать малогабаритную вычислительную машину.

— Простите, — не понял О'Малей, — Из человека — машину?!

— Да. Что-то вроде этого. Вы сами должны представлять, какое стратегическое значение может иметь данное изобретение в случае успеха. Нам необходимо знать все о работе Притта — и что это за штука, и в какой стадии решения она находится, и, конечно, план расположения научной лаборатории.

Особо хочу подчеркнуть: это заказ очень солидного федерального ведомства, и его выполнение будет должным образом оценено!

— Это ведомство — Пентагон?

— Я посоветовал бы вам поберечь запасы своего любопытства, — раздраженно ответил Ратт. — Они пригодятся для работы. Не забивайте голову, уважаемый, ненужными разгадками. Думайте лучше о том, как поскорее получить чек на пятьдесят тысяч долларов за выполнение заказа, — с покровительственной улыбкой закончил он. А ирландец чуть не присвистнул: "Ого! Вот это дело…"

— Тогда разрешите взять на операцию Вартаняна.

— Разрешаю. Хотя приготовил для него другое дело. Но это сейчас прежде всего.

В Теритаун они приехали под вечер. Остановились у дальнего родственника Вартаняна, управляющего магазином торговой фирмы братьев Салливэн.

Многоэтажная коробка универмага возвышается над всеми другими зданиями этого стотысячного городка, и с его крыши-аэроплощадки хорошо просматриваются улицы и дворы. После восьми вечера, когда закрывается магазин и на его крыше перестают садиться и взлетать вертолеты покупателей, в это время очень удобно понаблюдать за "усадьбой", — как они условно окрестили лабораторию Притта Отсюда даже невооруженным глазом можно видеть гущу зелени, среди которой белеет невысокое, кубической формы здание, увенчанное серебристым куполом. А бинокль позволяет увидеть многие важные подробности. Например, что парк "усадьбы" обнесен высокой, пожалуй, в три человеческих роста оградой из толстых металлических прутьев ("наверняка — из тугоплавкого материала", — подумали наблюдатели). У ворот — довольно просторная проходная ("там, конечно, сейчас играют в покер охранники").

Вокруг всего дома простирается парк из старых лип, вдоль дорожек — подстриженный кустарник ("это хорошо — можно незаметно подобраться к дому"…).

В общем, наблюдение с крыши универмага не изменило их первоначального плана проникнуть к Притту с воздуха. Куполообразная крыша не давала гарантии безопасной посадки. До темноты они копались в летательном аппарате "Добрый ангел". А Вартанян успел еще облюбовать для своей посадки полянку в тенистом парке и на штурманке запрограммировал направление, расстояние и скорость полета до той точки, откуда он с выключенным двигателем начнет бесшумное парение и спуск на полянку…

— Ну, старина, смелее, — сказал О'Малей приятелю, когда тот закрепил на себе ракетный ранец и в последний раз проверил, как расходятся перья планера. — Все-таки это не с Арарата прыгать!

— О том только и мечтаю, — в тон ему ответил Сурен, — Вот, потренируюсь тут маленько… Отойди-ка!

Тонко запели газовые струи, из-под ног взметнулась пыль, и Вартанян взмыл в ночное небо. О'Малей смотрел ему вслед и с беспокойством думал, что в такое позднее время, когда любителей ангельских полетов немного, его приятель может вызвать подозрение у охраны еще в воздухе. Но Сурену угрожало другое: он ошибся и выключил двигатели несколько раньше, чем следовало бы по высоте полета.

Планируя, Сурен едва перетянул через острые прутья ограды, врезался в густую крону дерева, пробил ее и упал в кусты. Это его спасло от тяжелых ушибов. А сильный порыв ночного ветра, прошумевший в парке во время его падения, скрыл звуки неудачной посадки.

Он поднялся и почувствовал, как саднит лицо. Прикоснулся к щеке тыльной стороной ладони и в свете садового фонаря увидел на руке кровь. Болела ушибленная коленка. Он стал ходить взад-вперед по аллее, массируя коленку и прикладывая к лицу платок. От тяжелого ранца заныли плечи. Он расстегнул ремни и положил аппарат на скамейку. Сел и стал потирать ушибленную ногу.

"Черт возьми, чего я тут сижу? — он взглянул на часы. Было четверть первого. — И вообще, что это за парк? Как я здесь очутился?.." Он посмотрел на аппарат, потрогал себя за нос, поднял глаза к небу, усыпанному звездами, сощурился на огонь фонаря, и глаза сами стали слипаться…

Но он быстро встрепенулся, усилием воли заставил себя сделать несколько приседаний, стараясь отогнать сон. "Все-таки, что это значит? Какого лешего меня принесло сюда? Ах, да, авария! — Он радостно хлопнул себя по лбу. — Значит, я куда-то летел. Куда же?.. Боже, как хочется спать! Так хочется, что ничего уже не соображаю…", — он рассеянно потер лоб, силясь что-то вспомнить…

Вартанян мог заставить свою память выдать ему нужную информацию, если был уверен, что в свое время он заложил ее в голову. Но сейчас, вот уже полчаса его мучил один простой вопрос: откуда он сейчас летел и куда?

Промучившись напрасно, он, наконец, спросил себя: "Что я делал вчера?" И с ужасом убедился: память ему не подвластна. "Может, у меня сотрясение мозга?.." — растерянно подумал он и снял шлем. Ощупал голову сквозь шапку густых волос, но не почувствовал никакой боли…

Как обычно, в семь утра к воротам лаборатории Притта подкатил крохотный белый электромобильчик "Капелька". Из него вышел старый негр Мур, садовник.

Один из охранников обшарил одежду Мура, два других перетряхнули все в машине, заглянули даже под колеса и крикнули — "О'кей!"

Старший вахтер отключил излучатель. В проходной погасла красная лампа, висящая перед самым входом в парк.

Ворота открылись, и "Капелька" неслышно покатила по аллее, свернув направо вдоль ограды. Почти сразу Мур заметил впереди блестящий в лучах солнца белый шар. Он ярко выделялся на красной дорожке из толченого кирпича.

Это был шлем Вартаняна. "А вот и сам космонавт", — иронически сказал старик, подъехав ближе к скамейке, на которой спал Сурен, положив голову на "Доброго ангела". Мур ничего не знал про излучение. Но что посторонних здесь не должно быть — это он знал точно. Не разворачиваясь, "Капелька" укатила обратно к воротам…

С того момента, как в ночном небе растворился огонек ракетных сопел аппарата Вартаняна, О'Малея не покидало тревожное чувство. "Как будто мы с Суреном никогда не ходили на такие дела!" — старался он успокоить себя. Но интуиция подсказывала, что на этот раз они вступили в опасную игру громадных акул, одна из которых хочет вырвать добычу из пасти другой… "Можно представить себе, какой это куш, если нам пятьдесят тысяч обещали!" Нанял их могущественный хозяин — скорей всего, Пентагон. Но ведь и "Юнайтед стил" — тоже не куропатка, ее голыми руками не возьмешь. Этот хищник может и самого министра обороны скушать… А уж их-то с Суреном проглотят — даже не заметив этого. Стоит кому-нибудь зазеваться или выдать себя — и любой охранник, любой служащий компании пристрелит их, как собак. "Жена получит 15 тысяч страховки", — невесело усмехнулся О'Малей.

Часы пробили три. Он выбежал из кабинета управляющего и вскочил в лифт.

На крыше гулял свежий ветер, которому он с удовольствием подставил разгоряченное волнением лицо. "Ну, что он там сидит?" — нервничал О'Малей.

Они договорились, что Сурен сегодня сделает лишь разведку: выяснит, где работает Притт, какими путями можно пробраться в это помещение. Много ли на это нужно времени!

Как жаль, что он не может связаться с ним по радио. Из-за предосторожности Сурен не взял с собой ничего, что в случае захвата его могло бы вызвать подозрения. В сумку он положил бутылку армянского коньяка и папиросы "Давид Сасунский": "Летел к приятелю и вдруг потерпел аварию".

То и дело приникал он к окулярам телебинокля, ясно видел листву, освещенную пронзительным светом ксеноновых фонарей, серебрящийся в их лучах купол лаборатории — там было тихо, "усадьба" спала. Наконец стало светать, и тогда О'Малей понял, что дело плохо. Он нацедил из автомата чашку горячего кофе и отправился к своему электромобилю. План его был прост: если Вартаняна задержали, то его либо выпустят, либо отвезут в отделение секретной службы на допрос. В том и другом случае он должен появиться из ворот "усадьбы".

К воротам он прибыл, когда уже взошло солнце. Подыскивая "дырку" в сплошной веренице стоящих машин, чтобы приткнуть свою, он медленно проехал мимо проходной, не заметив ничего особенного. Место нашлось, к счастью, недалеко от ворот, так, что, сидя в кабине, можно было видеть, кто входит и выходит через них. Делая вид, будто возится в багажнике, О'Малей быстро заменил обычный номерной знак своей машины.

Через улицу наискосок, почти напротив самого входа в "усадьбу", он заметил бар-автомат и отправился туда погреться. Его знобило не столько от утренней прохлады, сколько от нервного напряжения. Получив порцию виски, он уселся за столик и с жадностью глотнул спиртного. Постепенно спина оттаивала, противная дрожь утихала. Отсюда было прекрасно видно то, за чем он сейчас вел наблюдение. В зале, кроме него, сидели трое парней в форменных фуражках таксистов, отдыхавших от ночной работы. Они с аппетитом уплетали сосиски и весело болтали. В этот момент О'Малей увидел, — что к воротам подъехала "Капелька" и из нее вылез и вошел в проходную старый негр, а оттуда вышли два здоровых парня. Они откинули прозрачную кабинку и стали что-то делать в машине, а что — он не успел заметить:

— Хэлло, нет ли у вас закурить? В автомате сигареты кончились, а хозяин еще спит…

Пока он отвечал, что не курящий, а для этого пришлось повернуться в их сторону, электромобильчик исчез. Досадуя на таксистов, он вышел из бара и не спеша направился по улице вдоль высокой металлической ограды…

Старший охранник Джим растолкал спавшего Вартаняна.

— Простите, сэр. Но уже утро, — ехидно сказал он, когда тот открыл глаза.

Увидев перед собой детину в униформе, Вартанян вскочил и пробормотал извинения насчет того, что заснул в общественном месте, а затем, удивленно оглядевшись, спросил:

— Послушайте, что это за парк? Убей бог, не пойму, как я здесь очутился…

Лицо его в этот момент являло такую растерянность, что еще не видевший жертв облучения Джим внутренне поразился: "Эк, ему память отшибло, бедняге!"..

— Вы прилетели сюда на этом вот "Ангеле", — он показал на аппарат, громоздившийся рядом. — Видно, хорошо спикировали, что ободрали лицо и шлем потеряли.

Вартанян пощупал лицо и болезненно поморщился. С удивлением уставился на аппарат, даже потрогал его рукой. Все говорило, что этот человек не придумывает.

— Но почему, почему то, что вы мне говорите, я сам не видел? — почти закричал он. — И почему я не знаю, откуда я взялся тут?.. Неужели я схожу с ума!..

И было отчего. Под действием ночной дозы облучения из мозга вытравилась и сцена его приземления в "усадьбе".

— Успокойтесь. Вы находитесь в частном владении. Хозяин его, доктор Твигг примет вас и осмотрит. Пойдемте в его кабинет.

Едва он поднялся со скамейки, острая боль в коленке заставила припасть на правую ногу.

— Вот, видите, — участливо сказал Джим. — Цела нога-то?

— Коленка… Ничего не пойму! — в отчаянии махнул рукой Вартанян и поплелся за Джимом, который нес "Ангела" и шлем.

Помня инструкцию, Джим больше ни о чем не заговаривал. Он спешил доставить своего пленника в кабинет N 12, занимаемый секретной службой корпорации, пока не пришли на работу сотрудники лаборатории. То, что касается работы секретной службы, не должно быть известно ученым и вообще никому, кроме мистера Лансдейла, которому уже сообщено и он должен сейчас прибыть.

— Располагайтесь здесь, — сказал старший охранник, — Доктор Твигг сейчас приедет и осмотрит вас.

Оставшись один, Вартанян осмотрелся. Он находился в обычной приемной врача: шкафы с инструментами, аптечка, весы и даже малая диагностическая машина. Он снова погрузился в себя, пытаясь припомнить вчерашнее.

Последнее, что он помнил, это свой отлет из Еревана, чудесное раннее утро на аэродроме и розовый с голубыми тенями заснеженный Арарат…

Шеф секретной службы мистер Лансдейл спешил побывать в лаборатории еще до восьми, чтобы не попасться на глаза научным работникам. Босс категорически приказал делать свою работу так, будто тебя вовсе не существует. И уж во всяком случае не тревожить Притта. Ему это удалось. Джим кратко доложил своему шефу состояние задержанного, что нашли при нем (он успел обыскать спящего).

— Ничего особенного, кроме армянских папирос и коньяка. Ни оружия, ни приемо-передающих устройств, ни фотоаппарата. Обследованием места падения установлено, что летел он от центра города. Судя по программе, обнаруженной на штурманке, двигатели автоматически выключились примерно ярдов за сто от северной части ограды. Дальше он планировал, но очень неудачно. Едва не задел ограду, ударился о дерево и упал на кусты. Ободрал лицо и ушиб колено.

После падения никуда не ходил, заснул на скамейке…

Лансдейл понимал, что расспрашивать незнакомца бесполезно. Лишь через двое суток, не раньше, облученный мог бы вспомнить, куда и зачем он летел.

У него созрел хитрый план. Он-то ведь хорошо изучил систему и результаты действия лучей Притта. По его подсчетам, доза облучения была настолько сильной, что и за три дня, пожалуй, парень не придет в себя. Но то, что сейчас с ним происходит, — запомнит хорошо. И надо, чтобы у него остались самые приятные воспоминания — ни в коем случае не показывать ему озабоченность внезапным вторжением. Выпустить немедленно. И постараться проследить — кто он такой, куда направится. Если это шпион, друзья его уже беспокоятся и будут, очевидно, разыскивать где-то здесь поблизости…

— Вот что, Джим. Направь двух наших парней за ворота. Когда выйдет гость, они проследят, куда он исчезнет. А я сейчас его выпущу. Кто знает об этом случае — обязан забыть. Понятно?..

Лансдейл вошел в комнату к Вартаняну.

— Доктор Твигг, владелец клиники, — представился он с легким поклоном. — Как, вам еще не подали завтрак?

Смущенный Вартанян хотел подняться, но хозяин остановил его великодушным жестом:

— Сидите, сидите, пожалуйста. Мне сказали, что вы сильно ушибли ногу.

Пока нам принесут кофе я, разрешите, осмотрю вас.

— О, вы очень любезны, доктор. Я даже не успел вам представиться.

Сурен Вартанян, служащий фирмы "Бриджес инту зе фьюче".

— Я ни на минуту не сомневался, что вы человек порядочный и явились сюда не затем, чтобы очистить мой сейф.

— Да, но я сам не знаю, зачем я сюда явился и совершенно не помню, как я летел на этой штуке, откуда летел… И вообще, со мной что-то стряслось, доктор! Я не помню, что было вчера и позавчера. Вроде бы меня и не было на свете… Боюсь, что-то случилось вот тут, — он постучал кулаком по затылку.

Слушая его жалобы, Лансдейл надел докторский халат и, молча кивая головой в такт причитаниям больного, начал осмотр.

— Ничего страшного, — наконец сказал он. — Ушиб коленной чашечки.

Скоро пройдет. С головой — хуже. Сотрясение височных долей мозга. Я выпишу капли. Через три-четыре дня память восстановится.

В дверь постучали, и вошел бой, неся на подносе кофейник, чашки и тарелку с бутербродами. Лансдейлу стало жаль армянского коньяка, он не выдержал и вроде невзначай сказал:

— Просто удивительно, как при таком падении могла уцелеть бутылка…

— Что за бутылка? — удивился Вартанян.

— Не знаю. Когда помогал вам раздеться, то мне показалось, что там, в кармане комбинезона, у вас бутылка.

Вартанян схватил комбинезон, расстегнул сумку-карман и извлек оттуда бутылку коньяка, удивленно посмотрел на нее и улыбнулся:

— Недавно ездил в Армению…

— О, армянский коньяк!

— Угощайтесь, пожалуйста, доктор. Как раз к нашему кофе!..

Они рассказали друг другу по парочке анекдотов, хохотали и хлопали друг друга по спине, пока не пришел Джим и что-то сказал на ухо своему шефу.

Лансдейл моментально протрезвел и, не показывая это своему хмельному другу, стал, однако, извиняться, что дела зовут его, он просит гостя заходить почаще и так далее. Гость, хоть и пьян был, понял, что хозяевам не до него, надо уходить.

Джим было понес за ним аппарат и комбинезон, но Вартанян, обернувшись в дверях, сказал, обращаясь к доктору:

— Разрешите это оставить пока у вас. Как-нибудь в другой раз заберу.

— Конечно, конечно. Джим, отнесите вещи в мой шкаф..

… О'Малей чуть было не прозевал своего приятеля, когда тот вышел из проходной. В этом веселом, разбитном малом издалека трудно было узнать человека, испытавшего тяжелое моральное потрясение. Ирландец находился от ворот на некотором расстоянии, поблизости от своей машины, чтобы быть готовым ринуться вслед за Суреном, если его повезут куда-нибудь. Он узнал его лишь в тот момент, когда Сурен инстинктивно обернулся к воротам, вдруг почувствовав себя одиноким в незнакомом городе. О'Малей с трудом удержался, чтобы не броситься к нему: нельзя же так глупо выдать себя!

Может, это ловушка… Он сел в машину и стал наблюдать. Дверь проходной, захлопнувшаяся за Вартаняном, больше не открывалась, за оградой не было видно людей. Зато на улице людской поток нарастал, время близилось к девяти.

Он тронул машину, обогнал Сурена и в потоке машин медленно покатил до ближайшего перекрестка, свернул направо и, оставив машину, быстро, по-деловому пошел по тротуару с расчетом столкнуться нос к носу со своим Другом. Вытащил из кармана газету и стал на ходу рассматривать объявления, как десятки других пешеходов. Загородившись листом, он, словно бы невзначай, наскочил на Вартаняна, пробормотав извинения.

— Хэлло, да это ты, Шонни! — завопил от радости Вартанян. — Как ты здесь очутился, старина?!

— А ты как?

Они заключили друг друга в объятия, и тут О'Малей заметил, что от его друга несло, как из пивной бочки. "И где это он успел так нализаться?" — думал старшина и еще больше восхищался "игрой" своего друга и подчиненного.

Он плел — громко для посторонних ушей — что-то о причине своего приезда в Теритаун и вел себя так, словно они с Суреном действительно сто лет не виделись.

Весело болтая, они дошли до электромобиля, и О'Малей втолкнул в кабину своего хмельного приятеля.

— А куда мы едем? — спросил Вартанян, когда машина вырвалась на шоссе.

— Домой, конечно, куда же еще.

— Постой, постой, — стал тереть лоб Вартанян. — Ты говоришь — домой.

А где мы сейчас были?.. Да, конечно, в Теритауне. Но зачем я тут оказался?

Ты знаешь, у меня случилось маленькое сотрясение мозга — так сказал доктор… как его? М-м-м…. Трильби, кажется. Нет, Твигги. Да, он сказал, через три дня пройдет. Забыл все. Зачем я оказался у него в саду? Откуда летел — ничего не помню… Ты, случайно, те знаешь? Я не говорил тебе, куда лететь собираюсь, а?..

— Ладно, кончай травить! — рассердился О'Малей. — Давай к делу. Что ты разведал и почему так долго задержался в "усадьбе"?

— Убей бог, я ничего не знаю!.. Я очухался на скамейке в саду, утром.

Коленка болит, лицо ободрано, рядом летательный аппарат лежит… Охранник, который разбудил меня, говорит, что я неудачно приземлился. Но откуда?! Не с луны ли?.. Ты, понимаешь, у меня совсем нет вчера! Только — сегодня…

О'Малей с тревогой покосился на приятеля. "Он хотя и выпивши, но вздор такой не мог бы нести… Они что-то с ним сделали…"

Обычно спокойный, уравновешенный ирландец вдруг почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Таких внезапных приливов у него раньше никогда не было, они появились совсем недавно. "Нервы сдают, надо бы к доктору…" — и потянул рычажок кондиционера на отметку "холодно"…

А в это время Лансдейл, проглотив приличную дозу антиалкоголя, выслушал доклад своих парней, следивших за вышедшим на улицу Вартаняном.

— Он встретил своего знакомого в трехстах двадцати ярдах от проходной на Роуд-авеню. Назвал его Шоном. Вот их снимки. Весь их разговор записан вплоть до того, как они сели в машину Шона. Номерной знак — 137–216 штата Огайо. Выехали из города по направлению к 424-й дороге…

Включили пленку. Через полминуты ролик остановился. — И все? — спросил шеф секретной службы, нахмурив брови. — Пустая болтовня двух пьяных дураков!

— Запись разговора в машине не удалась, — виновато сказал один из агентов. — По-видимому, у них был включен интерферентор…

— Небогато, — резюмировал шеф. — А теперь слушать меня…

И он стал излагать новую систему охраны лаборатории. В заключение приказал держать язык за зубами: о ночном происшествии — ни гу-гу!

Затем Лансдейл уединился в своем кабинете и с помощью "тета" связался с Главным.

— О'кей! — сказал Босс, удовлетворенный действием излучения. — Эта штука понадежнее автоматов. И самое главное — не так шумит. Но вы уверены, что это разведка? Может, действительно, какой-то несчастный свалился вам на голову?

— Согласитесь, босс, что при таком провале памяти мы у него клещами ничего не вытащили бы более того, что он нам рассказал. Зато уж это — искренне: он был совершенно растерян и психически подавлен. У него оказалось больше вопросов ко мне, чем наоборот… Однако то, что его — определенно — встречали у ворот, хотя бы одно это дает мне основание думать о визите по специальному заданию. Ведь они даже и не подозревают об излучении.

— Да. Вы, пожалуй, правы. Во всяком случае полезнее приготовиться к худшему, чем оказаться растяпой. И правильно сделали, что выпустили его, пусть считают нас простачками… Только я не хотел бы, чтоб доктор Притт прослышал об этом случае. Ничто не должно отвлекать его мыслей от дела.

Напоминаю: вы отвечаете за это!..

"Что они с ним сделали?" — этот вопрос неотступно преследовал О'Малея, пока он находился в вынужденном бездействии. Ратт не разрешил ему повторить попытку проникнуть в "усадьбу", пока не выяснится состояние Вартаняна. Врачи колдовали над ним, мучили кибера-диагностика, но тот давал однозначный ответ: больной здоров. Конечно, любой врач всегда найдет отклонения от нормы. Но ни одно из найденных у Вартаняна отклонений не могло объяснить внезапного провала памяти. Все энцефалограммы, снятые через равные промежутки времени, показывали здоровую электрическую активность мозговых волн.

Указания на сотрясение мозга полностью отсутствовали. Биохимические анализаторы не подтверждали версии, будто пациенту впрыснули определенные вещества, позволяющие контролировать побуждения и действия человека.

Тогда предприняли такой эксперимент. Рядом с Вартаняном посадили санитара. Обоих попросили ответить на один вопрос: "Что вы делали позавчера после двенадцати?"

Пока они вспоминали, замерили биопотенциалы височных долей мозга. И диаграммы резко разошлись. У санитара кривая пошла частыми зигзагами, а у Вартаняна она по-прежнему представляла спокойную волнистую линию, изредка лишь прерываемую всплесками. Это свидетельствовало о подавленности функций памяти.

Что ж, врачи своего добились — диагноз поставили. Соответственно назначили лечение, лекарства. А ему, старшему агенту, необходимо знать причину этого непонятного "заболевания". "Что они с ним сделали, как отняли память?"

Без ответа на этот вопрос нельзя продолжать работу. "Раз они ему ничего не вводили, значит, как-то подействовали на расстоянии, — рассуждал старшина. — Чем можно подействовать на расстоянии? — Только излучением!.."

Он отыскал нейрофизиолога и попросил прокомментировать его догадку.

— Электромагнитные излучения могут при определенных условиях угнетать деятельность мозга, — сказал специалист. — Они вызывают головные боли, тошноты и даже коллапс. Но мне неизвестны случаи, чтобы от подобных излучений страдал только определенный участок коры и притом так устойчиво.

Прекратите облучение — тут же все становится на место… Скорее всего… — ученый задумался. — Да, скорее всего это гипнотическое воздействие на интерпретационную функцию коры больших полушарий мозга.

— Выходит, что мой друг попал в лапы гипнотизеру? — вскочил О'Малей. — Вы что-то темните, док!.. Я хорошо знаю Вартаняна. Ему зубы не заговоришь, он сам кого хочешь загипнотизирует!

Ученый улыбнулся горячности ирландца и развел руками:

— Мистер О'Малей, ведь я ничего не говорил о гипнотизере… О гипнотическом воздействии. А это не одно и то же. На ваш вопрос об излучении я ответил: излучение электромагнитного происхождения тут ни при чем. Вопрос о радиоактивном излучении отпадает — такового не было. Допускаю только третий вид излучения — гипнотическое. Вы слышали про экстрасенсов? Их долгое время не признавали, и они ушли к бионикам. Не исключено, что кто-то уже разгадал природу третьего излучения и произвел его.

Вот вам и гипнотизер — какое-нибудь электронное чудище. От такого, пожалуй, и не отобьешься!.. Нет, мистер О'Малей, вы имеете дело с весьма и весьма достойным противником, который выгодно использует против вас силу науки…

— А вообще-то механика такого действия довольно проста, — продолжал рассуждать нейрофизиолог, — излучение парализует только блоки ближней памяти в мозге. Вы пытаетесь вспомнить, что было вчера, однако накопленная за минувший день информация не поступает из хранилища. Когда этот паралич пройдет, нейроны растормозятся, тогда память восстановится. Но то, что происходило с человеком во время действия гипноза, мы не узнаем никогда, ибо в этот период его память ничего не фиксировала…

На пятый день рано утром О'Малея поднял звонок Вартаняна.

— Это ты, Шон? Извини, старина, что в такую рань. Приходи быстрее и выпусти меня отсюда: я в полной форме!

— Тихо, Сурен! Никому, понял? Сейчас я буду у тебя…

Вартанян уже побрился и выглядел очень бодро, возбужденно прохаживался по комнате.

— Ну, спрашивай, — сказал он, весело блестя своими большими карими глазами.

О'Малей даже растерялся от неожиданности, но быстро нашелся и начал иронически-важным тоном:

— Как ты себя чувствуешь?

— О'кей! Завтра продолжим нашу работу.

— О-о!.. Ну, тогда излагай план. С чего начнем?

— С визита к любезному доктору Твиггу. Есть прямой повод: за имуществом, оставленным на сохранение бедным аэронавтом, потерпевшим крушение. Ведь не зря же мы с ним бутылку настоящего "Арарата" распили!

Такое угощение и свинья не забудет…

— Ну, а что дальше?

Звонок прервал их беседу. Вартанян снял трубку и услышал голос Ратта:

— Как самочувствие?

— В порядке, сэр. Можете выписывать.

— Хорошо. Если доктора не возражают — выписывайтесь и вместе с мистером О'Малеем быстро ко мне.

Доктора не возражали. Пульс, давление и другие показатели жизнедеятельности организма были в норме, и больной не жаловался на выпадение памяти. Несколько контрольных тестов, предложенных ему, окончательно успокоили и психиатра.

— Нет, с неба к ним не попадешь, — продолжал развивать свой план Сурен. — У них там что-то есть такое, что отшибает память напрочь.

Последнее, что я только теперь вспомнил, — это как просигналила штурманка: "готовься к посадке". Помню, как развернул оперение и перешел на планирующий полет, потом выключился двигатель и тишина охватила меня. Только перья фырчали немного. И — всЈ. Убей бог, до сих пор не знаю, как приземлился.

Будто в воздухе умер… А воскрес утром на садовой скамейке.

— Сурен, ты попал под излучение. Я уже консультировался у одного серьезного специалиста по этим делам. Правда, он пока не знает такого излучения, но предполагает, что на тебе испробовали новое изобретение экстрасенсов и биоников.

— Вроде черной магии? — усмехнулся Сурен.

— Эх, приятель, — вздохнул О'Малей и грустно покачал головой. — Ты слишком легкомысленно недооцениваешь силу науки!.

Ратт насупившись сидел в кресле и сурово глядел на них поверх очков. Он всегда напускал на себя важный вид, когда собирался давать какие-нибудь указания. Жестом пригласив их сесть, он выдержал многозначительную паузу и лишь затем начал:

— Мы изучили причины вашего провала и пришли к выводу, что лаборатория Притта находится под защитой сильного, неизвестного нам излучения. Посланные мной дозиметристы не смогли обнаружить какого-либо сигнала. Следовательно, придется действовать по-военному.

О'Малей насторожился. Он не любил "мокрых" дел. Молодые люди тревожно переглянулись, а шеф между тем продолжал:

— Когда разведка наблюдением не дает результатов, тогда берут "языка".

Нам нужно заполучить одного из ближайших сотрудников Притта и выведать у него и о самой научной работе, и о системе защиты, сигнализации в его лаборатории, и прочее.

— Так не лучше ли взять самого короля, — заметил Вартанян, — чем возиться с пешками?

— Не забывайтесь. Мы — не ФБР и, следовательно, не можем хватать любого, кого вздумается. Мы — фирма "Бриджес инту зе фьюче"! Строим мосты в будущее. Если взять Притта — не миновать большого шума. Подобная "реклама" для нашей фирмы равносильна самоубийству. Дошло? — он поочередно поглядел на друзей, получив от каждого утвердительный кивок. — Поэтому еще раз напоминаю: осторожность и осмотрительность!

Он открыл зеленое досье, извлек оттуда несколько фотографий и протянул их О'Малею.

— Это Притт и его коллеги. Хорошо бы кого-то из них завербовать, чтобы получать постоянную информацию. Но боюсь, что придется иметь дело с фанатиками… — Ратт поморщился, — Ну, знаете… когда ученые что-то открывают большое, они забывают обо всем, и если вы к ним в тот момент влезете, они пошлют вас к чертям.

— Дорогой шеф, вы лучше скажите, к какой сумме мы их можем отослать, чтобы они не послали нас, — насмешливо заметил О'Малей, а Вартанян, сверкнув зубами в широкой улыбке, подхватил:

— Я еще не встречал фанатиков среди порядочных американцев. Наоборот, с помощью долларов я вам превращу в фанатика любого трусливого обывателя, и вы даже не назовете меня иллюзионистом…

— Ладно, не паясничайте! У вас такого дела еще не было. Я не хочу запугивать, но имейте в виду, что это — могущественная корпорация! Если они разгадают наш замысел раньше, чем нам удастся его осуществить, то осуществить нам уже не удастся… Вы убедились, какая серьезная защита у них? У нас один шанс — сделать вид, что мы отказались от мысли проникнуть к ним, ничем больше не выдавая себя, чтобы тревога улеглась.

Операцию продолжим через несколько дней. Что касается долларов, то пусть осведомитель сам назовет сумму. Будьте уверены, наш заказчик, — он кинул многозначащий взгляд на потолок, — сумеет удовлетворить любые запросы…

И последнее. Не вздумайте долго задерживать тех людей. Отсутствие любого из них обеспокоит секретную службу. Это может нам повредить.

Руководство фирмой предупреждает: никаких осложнений. Если дело иначе не пойдет — отказаться от него.

Ратт выждал секунду и, прищурив один глаз, добавил:

— Но я полагаю — не в ваших интересах отказываться от приличного заработка. Не так ли?..

Глава третья. В КОЛЬЦЕ ИНТРИГ

Джоан уже в третий раз напоминала ему об обещании устроить ей "свидание" с мужем. Да и Барнет просил его о том же. Поэтому он наконец решил поговорить с мистером Майклом.

— Разговор можно осуществить только по внутреннему телефону? — осведомился директор Научного центра.

— И по радио также, но лучше по телефону.

— По радио — нет. Вы сами понимаете, из соображений секретности. А для разговора по внутреннему телефону миссис Барнет нужно допустить в здание лаборатории. Думаю, что Лансдейл будет возражать. И не без оснований.

— Но ведь она достаточно осведомлена о нашей тайне и я гарантирую, что не узнает больше того, что ей уже известно.

— Лансдейл скажет, что у нас нет оснований доверять ей настолько, чтобы допустить в запретную зону…

О, милейший мистер Майкл недаром занимает свой пост! Он всегда мягок в обращении с подчиненными, логичен, когда ему приходится убеждать их в чем-то, и при этом всегда полон обезоруживающего такта. И уж если ему понадобилось отказать, он сошлется на непреодолимые препятствия и создаст впечатление, будто он и не отказывает вовсе, а лишь с болью душевной признает свое бессилие разрешить вашу просьбу.

И вы уйдете без обиды, хотя и ни с чем…

Однако Притт решил не сдаваться.

— Мистер Майкл, разве вам неизвестно, что в план нашей работы входит телеуправление мозгом?

— Конечно, известно.

— Так что же, какой-то охранник сорвет нам научный эксперимент? Ведь в эфир выходить нельзя "по соображениям безопасности"…

— Я думаю, мы уладим этот вопрос. Прошу вас, больше не называйте так пренебрежительно мистера Лансдейла: он печется о вашем же благополучии, о вашем приоритете. И мы с вами еще не знаем, как велик его личный вклад в наше дело, спокойствие которого он бдительно охраняет!.. Поверьте мне, человеку, на котором лежит такая колоссальная ответственность за научную деятельность всех наших учреждений.

— Значит, придется отказать миссис Барнет, — вздохнул Притт.

— Нет, нет! — воскликнул мистер Майкл, которого слово "отказать" всегда шокировало. — Я совсем не против их общения. Но, дорогой коллега, сделайте это другим возможным путем. Ну, скажем, пусть они обмениваются звуковыми письмами. Все равно ведь миссис Барнет не сможет увидеть своего мужа, допусти мы ее даже к биотрону.

— Сэр, все мы не перестаем восхищаться вашим умом, — сказал удивленно-почтительно Притт, так что мистер Майкл недоверчиво посмотрел на него. — Обидно, почему такая простая мысль не пришла и мне в голову! Вместо этого я отнимаю у вас время, да и сам… — он сделал неопределенный жест, — отвлекаюсь от дела.

Мистер Майкл просиял:

— Ну, как славно! Вот и договорились. — Он протянул руку Притту и заметил добродушно: — А насчет восхищения — это вы зря. Гениальные по своей простоте мысли чаще всего посещают именно бездельников…

Притту, действительно, раньше не пришло в голову устроить супругам обмен звуковыми письмами. Может, поэтому он и не нашелся, что возразить мистеру Майклу. Но идею эту он тотчас отверг. Во-первых, письмо есть письмо, графическое будь оно или звуковое. Им же хочется поговорить, как живой с живым. Во-вторых, письма пришлось бы предъявлять команде Лансдейла.

Одно это вызывало в нем протест. "Нет, друзья мои, я устрою вам свидание. Почти самое настоящее. Тайное. И пусть эта команда занимается своими делами, а в мои не суется…"

Макс и Альберт согласились с его планом и охотно взялись было за работу. Однако Пол заартачился:

— Не понимаю, зачем отвлекаться от дела, да еще с риском вляпаться в крупную неприятность!

— У вас черствое сердце! — вырвалось у Притта.

— Сердце тут ни при чем, — угрюмо парировал тот. — Мы с вами не в детском возрасте. Взрослые люди не могут поступать так легкомысленно.

Притт высоко ценил Пола как специалиста, но недолюбливал за душевную замкнутость, скрытность характера. Порой руководителю казалось, будто сотрудник (который был намного старше Притта) завидует ему, тяготится его руководством. И тогда беспокойство охватывало ученого, ему хотелось как-то наладить свои отношения с коллегой, сделать их по возможности дружескими. Но за все это время они так ни разу и не поговорили по-человечески о чем-нибудь, прямо не связанном с их общей работой. Сейчас же выяснять отношения и вовсе было не время. Интуитивно Притт выбрал заискивающий тон:

— Да, может быть, вы правы, Пол. Даже скорей всего так оно и есть: слишком велик риск. Но, согласитесь, не у каждого исследователя подопытным объектом служит близкий друг… А потому, как бы вы правы ни были, уважаемый коллега, думаю, не откажете мне в этой маленькой человеческой слабости — уступить просьбам несчастного о свидании с женой.

Макс и Альберт выжидательно уставились на своего старшего коллегу, и тот явственно ощутил неприязнь, которую в эту минуту оба юноши испытывали к нему. Да и ссориться с Приттом не входило в его планы, по крайней мере на ближайшее время. Глядя в сторону, Пол пробормотал:

— Вы всегда, Притт, стремитесь выставить себя в лучшем свете. Но я не хочу быть вам черным фоном. Я умываю руки. Буду работать, как все.

— Благодарю вас, — с чувством ответил Притт. — Но вы не можете пожаловаться на мое невнимание к вам. И поверьте, мне очень не хотелось бы вносить раздоры в наш маленький коллектив.

Влюбленный в своего учителя Макс бросился к Полу и горячо пожал ему руку:

— Спасибо, старина Пол! Ведь доктор Притт ничего не выгадывает лично для себя… — и далее Макс произнес бы длинную, пылкую речь о "беззаветных служителях науки и человечества", если бы не раздался звонок телефона и Альберт, снявший трубку, ехидно не поманил своего друга пальцем:

— Пойди, голубь, и отдай свой пыл даме сердца.

Юноша осекся и покраснел: как некстати звонила его подружка Кэт!

— Ну, что тебе? — с напускной сердитостью, подавляя тем смущение, сказал он, взяв трубку. — Нет, сегодня не могу. И завтра тоже. У нас очень важная работа, и меня не отпустят…

— Постойте, Макс, — вмешался Притт, — Зачем же так? Сегодня я вас не задерживаю, а завтра видно будет.

Юноша благодарно кивнул и, прикрыв микрофон ладонью, прошептал:

— Ладно, Кэтти. Не дуйся. Упрошу своего шефа. Жди меня сегодня вечером…

По мысли Притта, им надо было смонтировать специальную телекамеру с кибернетическим устройством. Свидание должно происходить в электромобиле Притта. На переднем сиденье, за рулем, расположится Джоан, а рядом с ней должен сидеть ее супруг. Однако, увы, Человека Без Оболочки пока нельзя зрительно представить в обществе таких же существ "в оболочках". Поэтому рядом с Джоан будет "сидеть" говорящая, слышащая и видящая модель профессора Дэвида У. Барнета. Модель довольно грубая — небольшой металлический ящик с оптической головкой, снабженной двумя объективами, соответствующими паре глаз Барнета. Сигналы, ранее посылаемые мозгом шейным мышцам, теперь будут приняты и выполнены сервомеханизмами головки. Собеседник Джоан сможет не только видеть свою супругу, но и "глазеть по сторонам", если ему захочется. — Кстати, это будет первой прогулкой Барнета на лоне природы, первый выход "в свет" Человека Без Оболочки…

Вопрос "секретности" был снят просто: передачу сигналов решили осуществить по лучу мазера, который установили над куполом лаборатории, подняв на мачту. Довольно сложную антенну нужно было установить на одном из самых высоких деревьев в загородном парке, что расположен в милях пяти отсюда, на возвышенности у северной окраины Теритауна.

Таким образом канал связи повиснет высоко над городом. Никто не сможет случайно подслушать их. А главное — не будет помех, разве кто-нибудь пересечет луч на летательном аппарате.

В воскресный день они отправились с Максом в парк, чтобы подобрать подходящее дерево. Здесь был заповедник, и поэтому им пришлось оставить машину на одной из общих стоянок. Прихватив с собой летательные аппараты, они углубились в лес. Их интересовал склон, обращенный к городу. Песчаная дорога петляла среди могучих деревьев. Вскоре они расступились, давая место просторной поляне, кое-где поросшей кустарником. Очевидно, здесь некогда была большая вырубка, а теперь белели сетками теннисные корты. Дорога выпрямилась, и казалось, что дальше она упирается в старую секвойю. Не сговариваясь, они сразу обратили внимание на это дерево и радостно переглянулись: "Если бы с нее хорошо видно было купол!.." И без слов стали быстро закреплять ранцы "Добрых ангелов".

Будто большие, диковинные птицы опустились они на толстые ветви гигантского дерева. Отсюда просматривался весь город. Далеко-далеко серебрился под солнцем купол здания их лаборатории. Даже простым глазом было видно, что радиолуч, направленный отсюда на купол, не встретит на своем пути помехи в виде какого-нибудь высокого дома. Но Макс для пущей убедительности все же достал из кармана пристрелочный мазер. В оптический прицел он отчетливо разглядел склепанную из титановых листов крышу купола. Нажатие кнопки — и яркий зайчик на миг засветил все изображение. Это на экран индикатора вернулся отраженный титаном радиолуч.

Довольные, они опустились на землю и по достоинству оценили свою находку. Дерево, открытое с поляны, позволит машине свободно курсировать по дороге почти целую милю, не теряя из виду макушку секвойи, где будет висеть ретранслятор. Иначе им пришлось бы из электромобиля тянуть кабель на дерево — а тогда машина не сможет разъезжать и прогулки не получится.

Альберт с Полом уже заканчивали конструкцию модели. Они целыми днями пропадали в мастерских, под их наблюдением рабочие вытачивали, выпиливали, выплавляли сотни замысловатых деталей этой сложной схемы. Барнет уже освоился со своим положением и орудовал компьютером не хуже, чем в прежние времена.

Почти пятиметровой длины экран был постоянно исписан формулами. Перед тем, как им исчезнуть, Барнет давал сигнал, и запись уходила в блок памяти.

Стоило профессору захотеть, как "перед его глазами" вновь возникала нужная запись, в которой он мог бы обнаружить ошибку, вкравшуюся в расчеты, или, скажем, увидеть другой, более удобный вариант решения задачи.

И каждый раз Притт не мог налюбоваться на это занятие своего друга. Он тихо садился у биотрона, чтобы не отвлекать от работы математика, и делал вид, будто углубился в свое хозяйство. А сам поглядывал на экран, радуясь тому, как бегут строчки знаков, как вдруг наступает пауза раздумья…

Дождавшись, когда Барнет, очевидно, решил сделать перерыв, Притт заговорил:

— Как ты смотришь, Дэви, на то, чтобы отправиться на прогулку в парк?

— Опять ты что-то придумал. Ну, конечно, я рад такой возможности.

Однако, боюсь, что она будет весьма и весьма условной…

— Ты не совсем прав. Условной она будет только в том отношении, что ты останешься здесь, в лаборатории. Точнее — твой мозг останется на месте. Но ведь ты — Человек Без Оболочки. Значит, ты свободен быть всюду, где захочешь…

Притт распалился, ухватившись за свою любимую тему — о всемогуществе человеческого разума в царстве слепой материи…

— Придет время, и мозг человека будет витать где-нибудь в Космосе, а воля его, его прихоть охватят всю Вселенную. Не сходя с места, человек будет обладать мирами, о которых мы сейчас и понятия не имеем!.. Сегодня человечество переживает свое детство. Люди летают на планеты Солнечной системы так же, как ребенок впервые знакомится с комнатами большого дома родителей… Погибают в результате ошибок пилотов, неисправностей механизмов, от стихии…

А ведь я мог бы отправить тебя в космический рейс, не боясь за твою жизнь, потому что мозг твой оставался бы здесь, со мной рядом, в то время, как воля твоя неслась бы сквозь миры… Да, мог бы, уже сегодня, если бы в распоряжении Земли имелись запасы энергии в пятьдесят, а, может, и в сто раз больше, чем мы располагаем.

А потому и не можем мы пока обеспечить надежной связи с космическими аппаратами. Но знай, Дэви, человек приобретет подлинную свободу, когда он освободится от своей оболочки, от бренного тела.

Об этом подсознательно догадывались древние. И не случайно религия избрала своим идеалом бестелесное существо — некий святой дух. В образе ли человека, животного, но любая религия признает именно дух. Материалисты не признают духа, но волю человеческого разума считают высшим состоянием материи…

Все самое страшное, низменное в истории человечества связано с его телесным существованием. Все делается в угоду плоти, чтобы насытить ее, согреть, развлечь, произвести себе подобных и как можно дольше протянуть ее существование за счет поглощения других живых организмов.

— Значит, ты за бестелесное существование, — сказал с интересом слушавший его Барнет. — Хорошо тебе, как попу, проповедовать загробную жизнь. Побыл бы ты хоть один день без оболочки!..

— "Я мыслю, следовательно, я существую" — ты помнишь слова Декарта?

Твое существование не менее полноценное, чем было оно у автора аналитической геометрии и философа. Даже определенно продуктивней…

— Уж не завидуешь ли, старина? Уж не хочешь ли отдать мне свое бренное тело в обмен на свободу духа?..

Горький оттенок в словах друга вернул Притта с философских высот на землю.

— Прости, Дэви. Я не хотел… Но кто знает, может быть, и мне придется стать бестелесным существом. Согласись все же, что в принципе я прав: человечество идет к этому.

— Не знаю. А как быть со стимулом? Если нет плоти, то и ублажать нечего. Какой же стимул останется у человека, чтобы искать и открывать, словом, двигаться вперед?

— Жажда познания. Ведь она вела мудрецов и философов, которые или не нуждались ни в чем или, наоборот, обрекали себя на нищенское существование.

Философы-йоги, чтобы быть более независимыми от плоти, стремились подчинить ее своей воле так, чтобы она не требовала слишком много пищи, одежды. Мозг человека вынужден постоянно заботиться о теле, которое вечно болеет, вечно нуждается в чем-то и этим постоянно отвлекает свой мыслящий центр от важнейшей функции — осмысливания действительности, познания сущего.

Вот ведь ты не потерял вкуса к своей работе, а, наоборот, углубился в сложнейшие исследования…

— Да, я, кажется, заканчиваю исследование корней зета, чего и сам не ожидал! — живо откликнулся Дэвид.

— А кроме того, ты еще ведь и выполняешь заказы Научного центра.

Потому, что тебя никто не отвлекает от работы. Разве только я… — Притт улыбнулся. — Тебе не надо отрываться ни на обед, ни на приемы, ни на гимнастику и туалет, ни на тысячу других житейских мелочей. Не сдвигаясь и на дюйм со своего места, ты благодаря телевидению бываешь на футболе, на скачках, на космодроме — где угодно, живешь полной жизнью. И заметь — бодрствуешь двадцать часов в сутки.

— И все-таки я предпочитаю быть обыкновенным человеком, хочу пройтись босым по горячему песку и охладиться в океане. Посидеть на вечернем лугу, где так сладко пахнет скошенной травой…

— А тебе не хочется пройтись с палицей на пещерного медведя или загнать в яму мастодонта?.. Вот видишь, уже не хочется. Отвык. Отделенный от тела мозг тоже постепенно отвыкнет от суетных человеческих радостей, обретя взамен радости высшего порядка, ну, скажем, радость открытия новых миров, встречи и установление контактов с высшим разумом в глубинах Вселенной…

— Мне остается только гордиться, что этот величайший эксперимент начался с меня, и немедля приступить к освоению радостей высшего порядка, — иронически заметил Барнет. — Первой такой высшей радостью будем считать предстоящую встречу в лесу Теритаунского парка с моей Джоан…

Через несколько дней состоялись первые испытания каналов связи. Барнета подключили к его "модели". Все прошло в общем-то хорошо. И тогда Притт вызвал в Теритаун Джоан. Он рассказал ей о "модели" и объяснил, как ей держаться на таком необычном свидании.

— Разумеется, многое покажется вам странным, — успокаивал он взволнованную женщину. — Но главное — держитесь непринужденно, словно перед вами не аппарат, а живой человек. Иначе вы расстроите Дэви. Он, вероятно, будет горько шутить по поводу своего положения. Пожалуйста, не поддавайтесь жалости и другим чувствам.

Не забывайте, прошу вас, что перед вами сидит живой, абсолютно живой собеседник, любящий вас человек, а не хитро устроенный кибер. Повторяю: самый настоящий живой человек, тот самый Дэви, которого вы раньше видели, знали, любили… Просто в силу обстоятельств он стал… человеком-невидимкой. Он будет вглядываться в вас, малейшая тень на лице ему будет заметна, по глазам он разгадает ваши внутренние чувства. И если он найдет в них одну жалость и… извините, брезгливость, ему станет очень больно… Готовы ли вы к такому свиданию?

— Да, — еле слышно произнесла Джоан.

Затем они условились, где она будет находиться, когда приедут Макс и Пол в машине с моделью. На поляне она сядет за руль и поведет машину.

"Модель" будет рядом с ней на переднем сиденье. Парни выйдут и станут прогуливаться по дороге, готовые по сигналу фар прийти на помощь. Все свидание должно продолжаться один час — столько при повышенном расходе позволял запас энергии на борту электромобиля. Можно было бы, конечно, получать энергию по лучу из лаборатории, но Притт не хотел усложнять и без того сложную схему.

На свидание Джоан надела то кашемировое платье с лотосами, которое Дэвид привез ей из своей последней поездки в Индию на конгресс математиков.

Платье это значительно больше нравилось мужу, чем ей. Но женское чутье подсказывало надеть именно платье с лотосами.

В условленное время она прогуливалась по поляне, когда появился серо-голубой "Ягуар" Притта, медленно кативший по песчаной дороге. Сердце молодой женщины вдруг забилось тугими рывками, она судорожно глотнула воздух и пальцами левой руки стала потирать шею. Наконец, удалось умерить волнение, и она быстро пошла к машине, остановившейся невдалеке. Увидела, как из нее вышли двое мужчин, прикурили друг у друга. Один отправился вперед, а другой к ней навстречу. Вот разминулись, будто и не знакомы. Она спешит к машине, распахивает дверцу и застывает, увидев перед собой серый металлический ящик, похожий на чемодан, поставленный на попа. Сверху на чемодане — алюминиевая "кастрюля", перевернутая вверх дном. "Кастрюля" вдруг повернулась, и на Джоан уставились две линзы, отсвечивающие синевой, и тут, как вздох, — родной голос:

— Дорогая! — он звучал немного хрипло, как в репродукторе, но это был его живой голос… — Ани!

Только он всегда звал ее так — Ани, и никто больше, — И ты не боишься меня? Ну, что я такой… необычный… Не могу обнять тебя…

— Я рада, Дэви, милый. Мне хорошо с тобой и так. Ведь ты живой, и я не теряю надежды, что Притт сдержит свое обещание.

— Ты у меня храбрая девочка, — голос его дрожал от волнения. — И почему я раньше этого не замечал!

— Я для тебя всегда была переменной величиной.

— От бесконечно малой до бесконечно большой…

Притт, переключивший Барнета на модель, теперь только, сидя одиноко у биотрона, заметил, что лаборатория опустела. "Он там, — пронеслось в голове, — в лесу, с Джоан. Вот и без оболочки ушел человек на свидание с женой…" В глубине души шевельнулась гордость. Он видел на экране опушку леса с высоты той секвойи. Внизу, тихо двигался по дороге его серо-голубой электромобиль. Вращая ручку трансфокатора, он приблизил изображение так, что увидел в окне машины затылок Джоан, затем ее лицо в профиль, и опять она отвернулась к "мужу"… Разговор у них, видимо, наладился.

Он мог бы прослушать все звуки в машине и вокруг нее, для этого достаточно было бы включить репродуктор. Но он этого не сделал и Джоан предупредил, что никто не услышит их разговора. Иначе это будет просто свинство… Вот почему полнейшая тишина царила у биотрона, если не считать молчаливого разговора мигающих кристаллов электронной машины, которая день и ночь руководит деятельностью десятков аппаратов, поддерживающих жизнь мозга Барнета.

Навстречу двигающейся машине вышел из-за дерева Макс и растопырил пальцы правой руки. Это означало, что до конца свидания остается пять минут.

В этот момент Джоан пожаловалась мужу, что в последние дни ее мучает бессонница и тяготят частые головные боли в затылке. Никакие лекарства не дают ей облегчения. Тогда Барнет вспомнил о своем бывшем товарище по колледжу — Ривейре.

— Он стал сейчас крупным психиатром и, насколько мне помнится, применял какие-то совершенно новые способы лечения мозга. Однажды он нашел меня и попросил произвести довольно сложные расчеты по соотношению частот биотоков нейронов спинного мозга и мозжечка.

Выполняя расчеты по его программе, я не мог добиться приемлемого с точки зрения математики результата. "Глупейший ответ выдала мне и электронная машина", — сказал тогда Ривейра.

Я рассердился. "Уж не думаешь ли ты, — сказал я ему, — что машина хуже меня считает! Видно, такую ты программу выдумал. Так бы сразу и сказал: проверь программу!" Ну, в общем, мне удалось доказать ему, что его программа, не знаю, как с точки зрения нейрофизиологии и других там наук, но со стороны математики — и цента не стоит… Понимаешь, если дважды два получается пять, то, значит, и в любой другой науке выводы будут такими же абсурдными… Потом он меня очень благодарил, говорил, что я сберег ему десять лет жизни и что он теперь окончательно поверил в преимущество человека над киберами.

— Ты заезжай к нему в клинику, представься, и он, я думаю, тебе поможет. Только, пожалуйста, без капризов. Не смотри, что он — негр. Знаю, ты к черным несправедлива. Запомни его имя: Эдлай Ривейра, доктор медицины…

Без четверти шесть Макса позвали к телефону. Звонила Кэт. Она просила приехать к восьми: у ее подруги будет маленькая вечеринка по поводу приезда брата. Кэт не хотелось идти одной, и Майя пригласила их с Максом. Правду сказать, молодому человеку не слишком по душе пришлось это предложение: он недолюбливал шумные компании и охотней посидел бы с Кэт где-нибудь на берегу реки, слушая ее болтовню. Кэт работает старшей продавщицей в универмаге, где управляющим служит отец Майи. Девушку отличает необыкновенная наблюдательность. Ее рассказы о покупателях всегда полны великолепного юмора. Макс однажды даже посоветовал ей попробовать писать рассказы…

В общем, как ему ни хотелось отказать, сделать это он был не в силах. В восемь часов он уже поднимался на восьмой этаж нового дома, где Кэт удалось купить квартиру, разумеется, в кредит. Но еще года через три, если все будет так же благополучно, она сумеет расплатиться полностью.

Кэт ждала его, стоя за закрытой дверью, и слышала щелчок подошедшего лифта, но не открывала. Она стояла, затаив дыхание и зажмурив глаза…

Макс подошел к двери, послышался легкий шорох: он повернул табличку номера квартиры. Включился секретный механизм. Сейчас входящий сюда произнесет, как молитву…

— Я люблю тебя, Кэтти! Будь счастлива со мной!..

С мелодичным звоном, словно в сказочный дворец, дверь открылась, и на пороге он увидел свою принцессу, бледную, с закрытыми глазами и губами, сложенными к поцелую…

Устанавливая кибернетический замок собственной конструкции, Макс словно бы дал клятву верности своей возлюбленной. Замок не срабатывал, если в тоне этих восьми слов пароля не было обычного тепла и нежности. Кэт могла быть довольна: в дурном настроении ее друг никогда не войдет к ней.

Девушка была готова и, смеясь, заметила, что для полного выхода ей не хватало именно этого поцелуя.

— А теперь можно идти, — сказала она. — Хорошо, что ты лифт отпустил — посчитаем ступеньки!..

Воздушное такси за десять минут доставило их на крышу трехэтажного особняка родителей Майи. В холле было уже много гостей, когда они вошли туда, отыскивая глазами свободный уголок. Усадив Кэт, Макс направился к буфету нацедить любимый ее напиток — охлажденный почти до нуля и слегка нагазированный кислородом апельсиновый сок с капелькой масла антильского ореха. Буфет фирмы "Ориноко" избавляет хозяйку любого званого вечера от изнурительных хлопот. Он по заданной программе приготовляет любой из тысячи всевозможных напитков и умеет изготовлять мороженое ста видов — по вашему выбору.

Ожидая свой заказ, Макс поискал глазами молодую хозяйку. Гости, разбившись на группки вокруг столиков с разными играми, казалось, не проявляли ни малейшего интереса ни к хозяевам дома, ни к другим приглашенным. "Как в баре", — грустно подумалось ему. Наконец, в самом центре зала, за овальным столиком он заметил Майю, утонувшую в глубоком кресле астронавта. Его подарил ей дядя — командир звездолета, когда вернулся с Марса. Приземление было неудачным, и корабль пришлось списать.

Экипаж получил право забрать себе на память свои кресла.

Майи не было видно еще и потому, что возле нее толклись трое рослых парней. "Один из них, очевидно, ее брат", — только успел он подумать, как они обернулись к нему, а Майя, выглядывая из-за их спин, с улыбкой манила его пальцем.

Макс оставил свой пост — все равно заказ будет выполнен — и подошел к ним.

— А вот и наш талантливый затворник! — сказала Майя своим компаньонам, делая жест в сторону Макса. — Тем, что общество его видит, оно обязано только моей милой подружке Кэтти. Он никогда не рассказывает, чем они там занимаются в своей лаборатории. Наверное, хочет преподнести сюрприз человечеству.

— Ты не так уж далека от истины, сестренка, — молвил, в упор глядя на Макса, черноволосый молодой человек. — Он, действительно, готовит необычайный сюрприз, и если об этом в один прекрасный день заговорят газеты, то…

— Извини, — быстро перебила его Майя. — Макс, я вас уже представила этим ребятам, а теперь их представлю вам. Мой двоюродный брат — Сурен. А это, — она показала на двух рослых парней, — мои поклонники — Билл и Джо, астронавты из дядиного экипажа. Догуливают последние денечки на Земле.

— А куда же потом? — поспешно вставил Макс, чтобы приглушить неприятное чувство, возникшее внезапно от прерванной реплики Сурена. — В какие миры?

— Да тут, неподалеку, — словно бы нехотя ответил Джо, а Билл в тон ему добавил:

— В пределах Солнышка.

— Парни, приведите сюда мою Кэтти! — скомандовала Майя. — А вы, Макс, забирайте выпивку с буфета и тащите сюда. Заодно, пожалуйста, закажите и мне суфле с гранатовым соком.

Когда все собрались за овальным столиком и Майя усадила Кэт, Сурен вернулся к брошенной им реплике.

— Вы, милые создания, — начал он, обратившись к девушкам, — даже не представляете, какой сюрприз человечеству готовит сей ученый муж вкупе со своими коллегами.

— Мы действительно не представляем! — живо откликнулась Майя. — Макс никогда не говорит о своей работе. Может, он тебе, Кэт, что-нибудь рассказывал?

— А зачем? — пожала плечами та. — Разве я что-нибудь пойму в его формулах?

— Моя работа не представляет сколько-нибудь значительного интереса для нашей компании, — сказал Макс.

В душе у него росла неприязнь к этому армянину, не спускающему с него цепкого взгляда. — До сих пор мои друзья не выказывали большого любопытства к моим занятиям. Вы — первый.

— Но кто-то же должен быть первым, когда дело касается спасения человечества! — эффектно, трагическим тоном произнес Вартанян. — Пора пресечь преступление. Да, да, Макс! Вы не тот, за кого принимает вас эта юная леди. Подумать только!.. Она ему доверяет, она даже любит его. И ни о чем не спрашивает, потому что ей "непонятны формулы"! А вы… А вы за ширмой ваших непонятных формул делаете гнусные опыты над живыми людьми!

Билл и Джо вскочили, выпучив глаза на Макса. Кэт с ужасом зажала ладошкой рот, словно сдерживая крик… Одна только Майя спокойно, по-деловому заметила кузену:

— Может, ты объяснишь, что означает твоя патетика? Ведь мы же не на президентских выборах.

— Прости. Я, в самом деле, погорячился… Когда я узнал, что творится у них в лаборатории, — ушам не поверил своим. Из человека делают живую машину!

— Киборга?

— А зачем из человека? — один за другим воскликнули Билл и Джо.

От неожиданности обвинения Макс растерялся и залился краской. "Откуда этот парень знает о нашей работе?"…

— Макс, это правда? — дрожащим голосом спросила Кэт. — Ну, скажи же! — почти выкрикнула она, когда тот не шелохнулся и даже не посмотрел в ее сторону.

"Кто этот человек? Что ему нужно?" — эта мысль теперь угнетала его все больше, требуя ответа. Он неотрывно смотрел на своего обвинителя, стараясь определить размер грозящей неприятности…

— Ну, что же вы, Макс… Здесь все свои, — ободряюще заметила Майя, — можете не опасаться.

Скорей всего именно этот ее деловой тон и взорвал Макса. Он почувствовал себя в хитро подстроенной ловушке, которая вот-вот захлопнется.

"Ну, нет. Я вам не кролик!"

— Прежде чем закатывать истерики, — процедил он сквозь зубы, глядя прямо в глаза Вартаняну, — я посоветовал бы выражаться точнее. А то, чего доброго, эти молодцы, — он кивнул на астронавтов, — скрутят меня в два счета и доставят прямо в полицию.

— Пожалуйста, готов говорить точнее. Но зачем девушкам слышать мерзкие подробности!

— Отлично, — Макс ухватился за возможность прекратить публичный разговор, — давайте объяснимся наедине. Зачем пугать женщин и вообще — устраивать скандал?!

— Идите в мою комнату, — сказала Майя. — Там вам никто не помешает.

Полчаса вам хватит? На большее у нас терпения нет, — шутливо закончила она, передавая Сурену ключ.

Не успели двери Майиного будуара плотно затвориться за ними, Макс зло бросил:

— Прежде всего, кто вы такой и чем я обязан поднятому шуму?

— Может, присядем?

— Нет. Я не намерен оставаться тут долго, — он скрестил руки и прислонился плечом к стене. В тот же миг стена поползла в сторону, и Макс, потеряв равновесие, чуть не упал. Сурен рассмеялся:

— Это ее гардероб. Открыть-то вы его открыли, но закрыть… Надо поискать секрет. А то будет неудобно.

— Не трудитесь, — холодно сказал Макс, знавший эти штучки наизусть.

Он слегка притопнул ногой. Ничего. Тогда он два раза хлопнул в ладоши — и стена тихо пошла на место. — Итак, я слушаю.

— Я работник фирмы "Вега". Фирма занимается изготовлением препаратов, оказывающих воздействие на высшую нервную деятельность.

Поскольку мы изучаем мозг, мы, естественно, следим и за свежей научной информацией из этой области. — Вартанян импровизировал, хотя в общем план разговора с Максом был им продуман загодя. — И однажды нам стало известно, что в лаборатории доктора Притта ведутся неслыханные по своей жестокости опыты над живым человеческим мозгом. Скажу откровенно, нас интересует не моральная сторона этого дела, а скорее — техническая. Мы хотим иметь доступ если не к самим опытам, то к их научным и техническим результатам. Словом, нам необходима постоянная и полная информация. Понятно, за соответствующую оплату. Фирма не поскупится. Это деловое предложение. Назовите ваши условия.

— А если доктор Притт не примет вашего предложения?

— Тогда мы договоримся с вами лично. Почему бы нет? Вы получите столько, сколько вам не платят за вашу работу в лаборатории. Во всяком случае вы уже в этом году сможете купить собственный дом и взять Кэт к себе, плюнув на ее квартирку на восьмом этаже…

"Ну, конечно, Майя ему уже все разболтала", — догадался Макс.

— …Смените свой "Орлик" на "Космишен лайф". Ну, и так далее. А если возникнут неприятности, фирма гарантирует высокооплачиваемое место в своем исследовательском центре.

— А если я подумаю и откажусь?

— Хорошенько подумаете — не откажетесь. Не люблю шантаж, но обязан предупредить. Если техническая сторона вашего дела не будет нам доступна, придется довольствоваться моральной. Надеюсь, вы понимаете, о чем речь?.. О вас заговорят газеты. Ворота вашей лаборатории осадят толпы репортеров, вы появитесь на телеэкранах мира… Ну, зачем вам такое паблисити?.. Посыплются запросы в конгресс от всевозможных организаций. От Комиссии по правам человека… От Лиги Защиты Невинности… От Общества друзей шизофреников… В конце концов кому-то взбредет в голову обвинить доктора Притта в преступных опытах над человеком, а это, знаете ли, пахнет каторжными работами на Луне…

На минуту Макс представил себе всю кутерьму, которая поднимется после первой же сенсационной заметки в "Нью-Йорк таймс". "О, за это сообщение здорово заплатят!" — и почувствовал, как ловушка захлопнулась. Страшная усталость вдруг навалилась на него.

— Ладно. Я переговорю с Приттом…

Прежде, чем Макс увидел шефа лаборатории, он подвергся еще более упорной атаке. Теперь уже со стороны Кэт, которую Майя успела хорошенько обработать. В ход пошли все виды оружия — от истеричных рыданий до страстных поцелуев. И все было направлено в одну точку: соглашайся!

Соглашайся, ибо второй раз такого случая не выпадет. Соглашайся — и мы будем счастливы. Предательство? Но в мире все предают друг друга. Если ты не предашь, за эти же деньги другие предадут тебя, а ты всю жизнь будешь терзаться и проклинать себя за малодушие…

"Сурен, Майя, Кэт… Настоящий заговор. Как все ловко подстроено!" — злость и досада обуревали его в эти минуты. То, что Кэт состояла "в этой шайке", отчуждало Макса от девушки, и, может, впервые он только сейчас так остро почувствовал эгоизм этого нежного, любвеобильного существа, боготворимого им до сих пор. Но тут подоспела спасительная волна иронии, заставляющая порой смеяться над собой и сквозь слезы. "Влюбленный осел позабыл про хозяйскую палку!.. Ведь она — дочь деловой Америки, а не из страны чудаков. Какой же это эгоизм? Обычный практицизм, основа нашей философии. Удивляться стоит лишь тому, что я до сих пор не подписал весьма выгодный контракт и вместо этого сижу и пускаю интеллигентские сопли…"

Макс и Альберт пришли в лабораторию к Притту прямо с университетской скамьи. Корпорация закупила их таланты на корню, когда оба были еще на третьем курсе. Закупила на десять лет вперед. Часть денег по контракту ушла в уплату за учение, на стипендию, остальное пришлось израсходовать на устройство жизни на новом месте, в Теритауне. Мистер Майкл ободрил молодых ученых, пообещав, что если дела у них пойдут хорошо, они сумеют расплатиться с корпорацией за четыре-пять лет.

Притт, который был старше их на целый десяток, относился к своим помощникам если не по-братски, то во всяком случае — хорошо. И хотя в силу своего характера легко раздражался, на парней никогда не кричал: не подмастерьев видел в них, а своих коллег. За три года, что они работают вместе, он успел убедиться в их полезности. А с тех пор, как они взялись за Барнета, их отношения стали походить на дружбу заговорщиков. Только Пол в их группе держится как-то особняком. Вероятно, потому, что ему уже за сорок и семья поглощает его целиком…

Интересная работа с гениальным ученым, его дерзкий ум и вдохновляющий талант, их честолюбивое стремление покорить самое совершенное произведение природы — все это наполняло жизнь Макса, да и Альберта тоже, придавало ей смысл и радость, уводило от низменных забот. Теперь этому миру грозила катастрофа… И можно было понять Макса, когда он взволнованный пришел домой и тут же, не раздумывая, позвонил Притту.

Голосом его шефа трубка ответила:

— Сэр, почему так поздно? Я сплю.

Макс взглянул на часы — было далеко за полночь. Но он продолжал держать трубку, зная, что автоответчик только предупредил. Если же пренебречь им и еще несколько секунд подержать трубку, телефон Притта зазвонит.

— Прошу прощения, шеф, — горячо заговорил он, услышав настоящий, сонный голос хозяина. — У меня есть очень важное сообщение для вас. Но не хотел бы передавать его на работе.

— Так, — выдохнул Притт, словно волнение по проводу передалось ему.

— Что вы предлагаете? Впрочем, я сам предлагаю: утром на час раньше заеду за вами. Идет?..

Они ехали по тихим улицам и их знобило. Но не от утренней прохлады — в машине работал кондишен, — а от волнения. Что делать? Доложить Лансдейлу, мистеру Майклу? Что изменится? Просто их запрут в лаборатории, поселят там.

А если те поднимут шумиху в прессе, то им будет угрожать расправа, во всяком случае, работать станет невозможно.

Вдруг Макса осенило.

— Скажите, шеф, мы за полгода успеем выполнить вашу программу?

— Может быть, даже раньше.

— Тогда давайте рискнем. Другого пути у нас нет — только быстрей вернуть оболочку Барнету и выпустить его. А тогда нам эти пиявки не страшны.

Пусть докажут! Значит, полгода. Что ж, будем давать информацию.

— Вы с ума сошли! — вскипел Притт.

— Будем давать информацию ус-та-рев-шу-ю. Там, конечно, не дураки сидят, на это рассчитывать не приходится. Давать придется все-таки научную информацию. Но с запозданием на год или не меньше полугода. Понимаете, мы уже кончим свою работу, а они еще только ее середину жевать будут. Словом, информация — как свет далекой звезды. Красавицы давно уж нет, а мы продолжаем видеть ее в расцвете…

— Ха! Вы — дипломат, мой мальчик. В такие дела мы попали, дай бог теперь нам хитрости поболе!

— И потом, надо разработать систему подачи этой информации, чтобы где-то по возможности "случайно" нарушалось какое-то важное звено во всей ее цепи. Информация будет исходить от меня, в случае чего сошлюсь на незнание ваших тонкостей.

— Чудесно! Я сегодня же сяду и набросаю этакую хитроумную систему.

Первую порцию информации вы получите на той неделе. Можете сообщить представителю этой "Веги", что доктор Притт принял их предложение. Деньги на бочку! Ха-ха!..

— Сколько запросить?

— О, милый мой! Чем больше запросим, тем солидней будет выглядеть наша фирма. Неужели мы не стоим каких-нибудь двух миллионов?

— Да нет, я серьезно…

— Ну, просите миллион! Не дадут — поторгуемся. Время-то на нас работает. И последнее: никому ни слова. Мы — заговорщики…

Услышав сумму, Сурен присвистнул: "Игра идет по крупной". Он вспомнил наказ Ратта — на доллары не скупиться. И все же он не ожидал такой цифры.

— Ваш доктор умный человек, совсем не фанатик.

— Доктор Притт гениален. Он стопроцентный американец. Мне не пришлось его долго уговаривать. Узнав, что имеет дело с солидной фирмой, он выставил счет. Его банковские счет в "Чейз-Манхэттен". Миллион вы переводите туда.

Надеюсь, мне вы тоже заплатите, хотя бы сто тысяч?

— Ваш банк?

— Переводите на имя Кэт в городскую сберкассу Теритауна. В следующую пятницу вы получите первую часть информации. Только прошу вас иметь в виду работу нашей секретной службы. В случае провала Корпорация уничтожит вашу "Вегу", как мышонка.

"Знал бы ты, какая у нас "Вега", дурачок, — подумал Сурен. И сверкнул улыбкой:

— Секретная служба для того и существует, чтобы ее остерегались.

Доктор Ривейра вылечивал шизофреников и эпилептиков. Поэтому попасть на прием к нему было не просто. И не только потому, что слава его была в зените. Ривейра днями пропадал в лаборатории, реже — в клинике, а уж на прием пациентов, особенно на разного рода консультации, оставалось совсем ничего, хотя в уплату за такой прием нужно было отдать приличный месячный заработок. Поэтому Джоан записалась без особых надежд на успех.

Регистратор уточнила ее адрес, телефон и сказала, что раньше будущего месяца Джоан нечего беспокоиться.

Она и впрямь уже забыла о Ривейре, как вдруг он сам позвонил ей и очень любезно пригласил приехать в любой удобный для нее день.

— Я очень обязан профессору Барнету, — говорила трубка приятным басом, — и постараюсь хоть в какой-то мере отквитать свой долг. Прошу вас, мэм, назначить день и час.

Джоан решила не откладывать, и они условились на послезавтра.

На этот раз, как только она назвала себя, девушка в регистратуре ослепила ее счастливой улыбкой.

— Ах, мэм! Мы вас так ждали… Полина, проводи леди к доктору.

Эдлай Ривейра, доктор медицины, лауреат Нобелевской премии, просматривал микрофильмы, снятые по ходу его последних опытов. Перед ним жила своей таинственной жизнью группа нейронов больного мозга. С помощью нейтронного интромикроскопа Ривейре удалось заснять работу нервных клеток в стадии самовозбуждения. Ученому хотелось проверить возникшую у него идею расчета управляемых и неуправляемых разумом нейронных процессов путем их физико-электрического и биохимического сравнений. Если это удастся, вероятно, можно будет найти и возбудителя этих неуправляемых импульсов…

— Да, войдите, — сказал Ривейра, услышав стук в дверь. — Миссис Барнет! — он поднялся со стула и поклонился, взглянув выжидательно в лицо гостьи. Старая, усвоенная с детства привычка — выждать реакцию белого человека на свое приветствие. Может, именно этот взгляд и расположил Джоан, избегавшую обычно близко общаться с черными. Она протянула руку, которую он осторожно поцеловал.

— Садитесь, пожалуйста, — указал он на кресло.

Девушка, приведшая Джоан, укрепила на теле пациентки датчики и вышла.

Привычным движением руки, не глядя, доктор включил диагностическую машину.

— Я внимательно слушаю вас…

Уже сам рассказ больного о своем недуге может служить дополнительным источником объективной информации для врача, если только этот врач внимательный психолог. Еще древними диагностиками было замечено соотношение действительного и мнимого в анамнезе: чем подробнее, красочнее рассказывает человек о своей болезни, тем меньшую опасность представляет эта болезнь на самом деле.

И наоборот — серьезно больной человек часто не представляет истинной опасности своего положения. Естественная защитная реакция организма — оптимизм — укрепляет нервную систему, а последняя мобилизует все внутренние силы на борьбу с недугом.

Диагностическая машина Ривейры, исследуя биотоки всех важнейших органов пациента по особой программе, выработанной ее создателем, соотносит с ними качество сигналов, поступающих из волевого центра мозга больного, рассказывающего о недомогании. И только после такого сложнейшего психо-физиологического анализа выдает заключение.

Доктор чем-то расположил к себе Джоан, может, своими большими, карими глазами, смотревшими на нее с внимательным уважением, немного печально. Он не прерывал ее ни звуком, ни жестом. Незаметно она перестала замечать перед собой цветного. Просто умный и добрый человек сидел и слушал ее. Она долго и обстоятельно рассказывала ему о своих головных болях, о бессоннице, что часто мучает ее. А потом, незаметно для себя, перешла на другую тему — стала сетовать на жизнь, которая после катастрофы с мужем заметно изменилась. Ей снова пришлось преподавать английский в колледже, потому что пенсия, которую назначил ей университет Барнета, не позволяла жить в ее вкусе.

Машина перестала стрекотать, лента, выползавшая непрерывно из ее чрева, замерла неподвижным пучком в корзинке.

— Хотите почитать, что она вам нагадала? — улыбнулся Ривейра, перехватив ее тревожный взгляд.

— А можно?

— Пожалуйста, — он поднес корзинку. — Вот начало, отсюда надо читать, — протянул ей кончик белой неширокой полоски плотной бумаги.

Джоан с интересом стала перебирать ленту, но — увы! — ничего, кроме цифр, математических значков и каких-то сокращений, вроде ПЧК, СДЦ, ЛГК, не увидела там. Перебрав всю ленту, она разочарованно взглянула на Ривейру.

Тот, откинувшись на спинку кресла, наблюдал за ней из-под полуприкрытых век.

Молодой женщине показалось, будто он снисходительно посмеивается над ней, как посмеивался дедушка, когда она, совсем малышка, пыталась открыть его автоматический портсигар-зажигалку… Джоан смутилась и покраснела.

Пытаясь сгладить неловкость момента, он добродушно сказал:

— Ничего, ничего. Здесь немного зашифровано, но, если хотите, я вас научу читать этот колдовской язык. — Он подсел ближе и растянул перед ней ленту. — Ну, во-первых, сообщается температура тела: тридцать шесть и семь.

Затем — давление крови. Неплохое. Простой анализ крови — эритроциты, лейкоциты. Ничего особенного. И, наконец, мышечный тонус… Она находит, — Ривейра кивнул в сторону машины, — что тонус у вас ниже нормы. Ходите больше. Бадминтон. Бассейн. Велосипед… А теперь рассказ о том, как функционируют основные органы. Видите — "СДЦ". Это сердце. А далее — его главные параметры: вот, число сокращений в минуту, величина давления в его камерах, напряжение сердечной мышцы, ну и так далее. Вам это не интересно. А вот и вывод: "сердце в норме". Но есть и примечание: "были спазматические реакции коронарных сосудов"… Вы ощущали легкие боли в области сердца? Нет?

Ну, и прекрасно: есть еще время поупражнять ваше сердце свежим воздухом, спортом. И самое главное — поменьше отрицательных эмоций. Сердце надо беречь!..

Дальше Джоан выслушала оценку состояния ее легких, желудка, почек — все, в общем, было "в норме", если не считать некоторых замечаний, за которыми следовали профилактические советы. А в самом конце ленты Ривейра прочитал ей ответ кибернетического эскулапа на основной вопрос, вытекающий из жалобы больной: "Легкая степень неврастении".

— Несколько сеансов волновой терапии вас вылечат.

— Только и всего? — удивилась Джоан, и тут же ей стало неловко от мысли, что отняла по пустякам столько времени у большого ученого. "А его, наверно, дожидаются очень больные люди…" И в порыве искренности она виновато произнесла:

— Вы извините, доктор. Это Дэви настоял, чтобы я к вам обратилась, когда сказала ему про головные боли.

— Ваш муж?

— Ну да.

Ривейра с трудом удержался от восклицания — уж слишком это было неожиданно: хороший диагноз и вдруг — паранойя! Такой ошибки его машина допустить не могла…

Не будь он опытнейшим психиатром, наверняка возмутился бы и сказал: "Вы шутите! Ваш муж скоро два года, как покоится в земле". Но, словно ни в чем не бывало, он безучастно спросил:

— Давно это было, когда он вдруг вспомнил про меня?

— На той неделе.

И только теперь Джоан спохватилась, что наделала. Краска снова залила ее лицо, она прижала руку ко лбу и пролепетала:

— Мне что-то нехорошо, доктор… Я, кажется, говорю какие-то глупости…

— Ах, я медведь! Забыл, что вентиляция не работает! — Ривейра бросился к окну и открыл его. — Простите, мэм, я сейчас принесу воды… — и он быстро вышел из кабинета, не дав ей опомниться для возражения.

"Какой чудесный воздух", — подумала Джоан, глянув в раскрытое окно. Ее охватила судорожная зевота, еще через несколько секунд она уронила голову на плечо, тело ее обмякло в кресле. Джоан крепко спала…

Эдлай Ривейра вошел в кабинет, неся в правой руке запотевший стакан с минеральной водой. Поставив его на столик, он подошел к диагностической машине, выдвинул из ее тумбы продолговатый ящичек и вынул оттуда две плоские металлические чашки, похожие на рефлекторы. Эти маленькие параболические антенны он прикрепил к пружинящим скобам из тонкой листовой стали. Затем произвел какие-то манипуляции на пульте машины — и кресло со спящей Джоан пришло в движение. Оно отклонилось слегка назад, затем спинка в центре стала проваливаться, и казалось, что плечи и голова женщины вдавливаются в мягкое покрытие спинки. Теперь голова Джоан уже не свисала на плечо, а была поднята чуть кверху и покоилась словно на подушке. Отведя волосы со лба и висков, Ривейра осторожно надел на голову спящей женщины скобу, так, что антенна приходилась по середине лба и была направлена прямо на него. Затем укрепил ей и себе на левые запястья нечто похожее на браслеты. Провода, идущие от них, подключил к двум боковым клеммам на панели машины. Усевшись в свое кресло, он укрепил скобу на своей голове и включил машину. На экранчике блока дальнего управления, который он держал перед собой, загорелся сигнал: все готово к сеансу телепатии.

Он поворочал головой, пока на экране не появился светлый шарик: параболические антенны находились на прямой. Он закрыл глаза и тотчас почувствовал дремоту: сила процесса торможения в коре головного мозга, который он только что искусственно вызвал у Джоан, начала передаваться ему… Поискал другой частотный канал, и сон отпустил его. Перед мысленным взором его (а он глаза не открывал, чтобы сосредоточиться на приеме мыслей спящей пациентки) возникло улыбающееся лицо Дэвида Барнета.

— …Так что ты заезжай к нему в клинику, представься, и он, я думаю, тебе поможет, — говорил Барнет, и Ривейра знал кому — Джоан. Он подключился к ее сновидению. Тут Барнет исчез, и его сменила какая-то странная картина… "Мы, кажется, в электромобиле. А рядом что такое? Какой-то аппарат. Камера с объективами. Как два глаза у кибера! Уставились на нас…" — он забыл, что его мысли точно так же передаются Джоан, как и ее идут к нему. Картина резко оборвалась, и он увидел лицо Джоан. Ее испуганные широко открытые глаза смотрели на него.

— Как ваше самочувствие? — спросил он участливо. — Немного лучше? А я воды вам принес, — он открыл глаза и посмотрел на стакан, стоявший на столике между ними, чтобы через него и она увидела воду. Он вновь закрыл глаза, но теперь уже образ стакана с холодной водой запечатлелся в ее сознании и она самостоятельно продолжала его "видеть". — Хотите? — он протянул ей стакан, и она, спящая, взяла его, сделала несколько глотков и протянула стакан обратно.

— Как вы оказались со мной в машине? — она всё еще испуганно смотрела на него.

— Совершенно случайно… Видите ли, я настраивал свои приборы телепатической связи и нечаянно попал на вашу волну. В машине меня не было рядом с вами, я находился в своей лаборатории, — Ривейра осторожно подбирал слова, растягивая их с большими паузами — как и положено во сне. Эта неспешность течения мысли была ему на руку: она позволяла понятней объяснить Джоан его "волшебство", не напугав ее при этом в в то же время не раскрыть и хитрости, с помощью которой он решил выпытать у нее то, что вызывало его беспокойство.

Нет, его диагностическая машина не могла так ошибиться — "не заметить" у пациента признаки помешательства. Она четко заявила бы об этом, подчеркнув красной чертой это свое сообщение. Значит, профессор Барнет жив, хотя он сам в прошлом году положил на его могилу букет флоксов… И недаром Джоан так смутилась, проговорившись! Нет ли здесь какой-то связи с тем, что стало ему известно недавно о таинственных работах с живым человеческим мозгом? Тем более что доктор Притт, который, по слухам, занимается этой работой, большой друг Барнета. Ривейра вспомнил, что Барнет советовал ему в тот раз познакомиться с Приттом — "с ним вы найдете общий язык…"

Все это вихрем промчалось в его голове и родило тот план, по которому он спешно погрузил свою пациентку в глубокий сон в надежде узнать от нее поподробнее все, что она может знать о "воскрешении" своего мужа.

— …Я находился далеко от вас, но невольно подслушал ваши мысли.

Извините меня, пожалуйста. Но я быстро отключился. Правда, успел заметить, что рядом с вами на сиденье был какой-то аппарат, вроде кибера с очень пронзительными глазами. Что это?

— Это модель Дэви.

— Простите, модель чего?

— Модель Дэвида Барнета. Так называет этот аппарат доктор Притт, который устроил мне свидание с мужем. Это, действительно, кибер. Но в него вселился разум моего Дэви, и я разговаривала с ним, как со своим мужем. С самим Дэви, увы, свидание пока не разрешают. Притт обещает подобрать ему другое тело, вместо того, которое разбилось, когда Дэви налетел на грузовик…

Под вечер приехал мистер Майкл, которого Притт и его сотрудники уже давненько не видели. Он посидел возле экрана, на котором Барнет заканчивал решение группы уравнений.

— Профессор пытается расшифровать значение сигналов, принятых от созвездия Лебедя, — шепотом, наклонившись к нему, пояснил Притт. — Задача была опубликована в "Космосе".

— Что, есть указание на посылки разума?

— Да, есть. Но Барнет отнесся к этому весьма скептически и взялся доказать, что система сигналов не содержит внутренней логики.

— А он неплохо освоился! — шепотом воскликнул мистер Майкл. — На Босса это должно произвести впечатление… Да, да, — сказал он, заметив вопрос, готовый сорваться у Притта, — я приехал просить вас приготовиться к его визиту. Пойдемте, поговорим.

— Итак, он будет здесь завтра в двенадцать, — продолжил мистер Майкл, когда они уединились в кабинете Притта. — Главная цель визита: он хочет знать, видеть, может ли изолированный от тела мозг заменить электронную машину.

— Разумеется, нет. Так же, как машина не сможет полностью заменить человека.

— Не притворяйтесь. Вы знаете, о чем речь… Хозяин вправе знать, стоит ли ему оплачивать и дальше ваши эксперименты. Завтра вы должны успокоить его, а еще лучше — заинтересовать. Ну, желаю успеха. — Мистер Майкл поднялся и протянул руку: — До завтра!

Когда все собрались у него в кабинете, Притт сказал:

— Завтра, не позже двенадцати, вы наконец увидите нашего Босса. Он хочет лично удостовериться в том, что не зря платит нам. Я не шучу, — добавил он, заметив на лице Альберта ироническую улыбку. — От завтрашнего визита будет зависеть многое из того, что нам дорого, а в целом — судьба нашей работы.

— Чего хочет хозяин? — с тревогой спросил Пол, вспомнивший о своем сыне, которому необходимо внести кругленькую сумму, чтобы поступить в университет.

— Хозяин хочет знать, может ли мозг человека заменить ЭВМ.

— Только и всего! — ехидно поддакнул Альберт.

Макс, сердито пнув его в бок, сказал:

— Но это же, в общем, нетрудно исполнить. Сблокируем Барнета с аналоговой машиной, с преобразователем алгоритмов, и наш профессор математики затмит любую ЭВМ! Только не понимаю, зачем это нужно?

— Корпорации нужны исполнители умнее роботов, но не такие умные, как ты. Понял? — ответил Альберт за Притта.

В общем, предложение Макса было принято. Договорились прямо с утра произвести все подключения.

— А сейчас идите по домам, — сказал Притт, — я задержусь и подготовлю Барнета.

Барнет встретил его возгласом:

— Ну, что я говорил! Изучив все варианты, я не нашел возможности алгоритмировать ни одной группы колебаний…

Притт не слушал дальше: есть ли разум в созвездии Лебедя или нет его — это сейчас было ему все равно. Тревога перед завтрашним днем росла в его душе. Он вспоминал тот разговор с Боссом насчет оседлания интеллекта и все отчетливее сознавал, что не удастся ему удовлетворить завтрашнего визитера фокусом, который они задумали только что. Вот почему и милейший мистер Майкл так быстро покинул лабораторию — буквально улизнул, чтобы не вступать в объяснения весьма щекотливого свойства: зачем это ему? Ведь, в конце концов, научную работу ведет не он, директор Научного центра, а Притт. Пусть Притт и думает. И Притт думал. Думал о том, что придется пускать в ход новый генератор. "Это пострашнее человека-машины! — мрачно усмехнулся он. — За один только такой эксперимент уже можно отправлять в газовую камеру"…

"Генератор эмоций", а сокращенно — "ГЭМ", как назвал его автор, являлся логичным завершением работ, начатых еще покойным Миллсом. Его талантливый ученик и последователь сделал следующий шаг по пути овладения мозгом человека — от воздействия на внешние рецепторы к воздействию на эмоциональные центры нервной системы. Еще Миллс утверждал, что личность — это определенный и неповторимый комплекс эмоций. Любой человек отличается от другого именно пропорцией ингредиентов в этом сложном комплексе. Так что личность можно выразить математически, если установить систему потенциалов каждой эмоции. Притт видел в этом величайшее благо для человеческого общества. Выработав математическое значение для объективного определения каждой личности, с помощью ЭВМ можно рассчитать закон наиболее благоприятного сочетания различных типов личностей в коллективе. Собранный по такому закону коллектив будет отличаться необычной устойчивостью, прочностью связей индивидов, а в конечном итоге — высочайшей производительностью труда. Но этим пусть займутся другие. Он считал новую идею ответвлением от линии, по которой шел сам. А отвлекаться в сторону Притт не имел ни времени, ни сил.

Поэтому он двинулся дальше, использовав другой вывод, прямо вытекавший из его открытия: личность можно изменить до неузнаваемости. Например, из садиста сделать добряка или зануду превратить в обаятельного человека. С таким же успехом — можно и наоборот… Конечно, личность формируется под длительным воздействием внешней среды, но "ГЭМ" ускорит процесс воспитания в сотни раз, изменив характер человека.

Этот сложнейший аппарат — чудо бионики — являлся приставкой к биотрону, детищу профессора Миллса. И хотя Притт со своими помощниками за эти годы не раз модернизировали его, все же в своей основной схеме биотрон остался миллсовским. "ГЭМ" оказался первой серьезной "надстройкой" над этим прочным, добротным "зданием".

Тревога Притта вытекала из предчувствия, что придется пустить генератор "в обратную сторону" — не на улучшение личности. И предчувствие оказалось истинным. Босс, на которого хотя и произвела впечатление работа Человека Без Оболочки — он даже рассчитал почти мгновенно курс акций на фондовой бирже, который окажется на третий день, если корпорация объявит о продаже своих урановых копей на Луне в районе моря Дождей, — однако остался не удовлетворен.

— Вы понимаете, Притт, нам не то нужно, — сказал он, когда они закрылись в кабинете руководителя лаборатории. — Ну, зачем вся эта ваша хитрая установка, когда мы могли бы нанять живого, настоящего профессора!

Это нам обошлось бы намного дешевле. Я еще раз подчеркиваю вашу задачу: вы должны изготовить умную, быстродействующую машину, отличающуюся от подобных технических моделей материалом, из которого она сделана. А главным же образом ее отличие от всех других механизмов, и ее основное достоинство перед всеми другими должно состоять в том, что эта машина — корыстна. Вы меня поняли? Она должна выполнять свою работу заинтересованно — и только в этом будет ее сходство с человеком! Машина должна хотеть. Чего хотеть — неважно. Удовлетворение ее потребностей — вот тот стимул, который постоянно гонит ее делать больше и лучше. Машина эта не будет думать ни о чем, кроме одного: как побольше заработать удовольствия. И если мы поставим этого кибера руководить, скажем, цехом или даже предприятием — он раскроет все свои возможности и заставит людей трудиться так, как ни один наш управляющий сегодня не может заставить, — при этом Босс выразительно посмотрел на мистера Майкла, и тот смущенно закашлялся.

А хозяин распалялся еще сильней.

— Машина, машина и только машина! — войдя в раж, стучал он кулаком. — Мы не хотим иметь дело с интеллектуальными личностями, не желаем знать — кому принадлежали эти мозги. Нам нужны не люди, а исполнительные машины.

Пусть одна называется Мери, другая — Джейн, третья — Софи, как угодно!

Можно просто нумеровать их. Именно таких киборгов вы можете создать, Притт?

Ответ я хочу знать сегодня. Сейчас же!..

Наступила тягостная пауза. Мистер Майкл сидел, опустив очи долу, ладошки положил на стол, как неподготовившийся ученик под взглядом учителя.

Притт делал вид, будто рассматривает свои ногти, а сам лихорадочно искал ответа. Собственно, он еще вчера был готов к нему, но сейчас он вновь колебался при мысли о том, что последует затем… Сказать — "нет, не могу" — значило бы распроститься с любимой работой, делом всей жизни, и это в такой момент, когда все идет так хорошо!.. Он взял себя в руки.

— Да, сэр! Хотя это и потребует дополнительных затрат.

— У меня должна быть уверенность в их целесообразности.

— Дорогой коллега, — оживился мистер Майкл, — пожалуйста, продемонстрируйте нам один короткий, но убедительный эксперимент.

— Обезличьте его, и пусть он работает, как машина, а не как профессор Барнет, — уточнил Босс и добавил откровенно: — Мне, признаться, совестно командовать профессором…

"Совесть… Скажи пожалуйста, в нем совесть заговорила!" — фыркнул про себя Притт. А вслух сказал:

— Хорошо. Я выключаю, например, совесть, и личность данного человека исчезнет. Это будет просто скот с человеческой сообразительностью и даже знаниями законов высшей математики…

Что такое совесть? Притт формулирует: комплекс полноценности. Сюда входят и чувство собственного достоинства, базирующееся на признании достоинства других личностей, и способность оценить свои действия как бы глазами других — "со стороны", и чувство справедливости — "внутренние весы" с двумя чашами: на одной — благо для себя, на другой — для ближнего своего…

Количественное соотношение всех составляющих ее компонентов дает качество или — как чаще говорят — чистоту совести — характерной человеческой эмоции, не имеющейся ни у одного животного, разве что только у дельфина и то лишь в зачатке.

— В своих действиях он будет руководствоваться только шкурными интересами, — мрачно продолжал ученый. — Мы ему создадим подходящие условия, скажем, возбудим чувство сильного голода или палящей жажды. При виде стакана воды он будет готов убить самым зверским образом свою жену… Я могу посадить его в танкетку, вооружить лазером, и сказать: уничтожишь население Теритауна — всех, начиная с младенцев, — получишь и воду и пищу…

— Ну, к чему такие крайности! — замахал руками Босс, а глаза его смеялись. Он, может, потер бы от удовольствия руки и предложил выпить за успех дела, если бы… Если бы начисто был лишен совести. Поэтому он и постарался скрыть свои истинные чувства, а милейший мистер Майкл поспешил ему на выручку:

— Сэр, не думайте ничего плохого. Мой коллега, доктор Притт, как истинный американец, любит юмор.

— Я — человек дела, — возразил Притт, — и считаю, что в деловом разговоре юмор не уместен. Я понял вас, сэр, и шутить не намерен. Мне просто не до шуток: заказ очень серьезен. Я создам вам управляющего с головой, но совершенно без сердца, то есть без совести. Таким образом, вы будете иметь дело вовсе не с человеческой личностью, а с высоко организованным кибером, который носит кличку или номер. Я не шучу еще и потому, что у меня нет времени шутить: по слухам — да, по слухам, мистер Майкл, — исследователи в области молекулярной электроники могут опередить нас, выполнить модель человеческого мозга на кристаллах…

Босс посмотрел на мистера Майкла.

— Что вы скажете? У вас есть точная информация?

— Я не помню, чтобы лаборатория Притта делала заявку на такую информацию, — ответил директор Научного центра, — Это что, жалоба? — он повернулся к Притту.

— Мистер Майкл, — одернул его Босс, — рассматривайте это как заявку лаборатории Притта и мою тоже. Я хочу быть в курсе дела…

С президентского совета фирмы Ратт вернулся злой. Угрюмый сидел он в своем кабинете, пытался читать бумаги, но сосредоточиться никак не удавалось. В голове звучал неприятный разговор с тремя президентами. "Вечно ваш отдел подводит фирму, — выговаривали ему. — Может, вам трудно стало?

Скажите. Кстати, как у вас со здоровьем?.."

Если хозяева справляются о твоем здоровье — жди крупных неприятностей.

Это он давно усвоил и сам действовал точно так же в отношении своих подчиненных. И сейчас он понимал, что если ему, одному из президентов фирмы, высказывают такое неудовольствие, значит надо срочно поправлять свою репутацию. А виной всему было это чертовское дело Притта. Информация поступала регулярно. О ее ценности, значимости ни Ратту, ни его подчиненным судить было не дано: слишком уж не по их части. Но, как видно, она не стоила тех денег, что пришлось за нее уплатить. Там, наверху, нервничали, хотя пока определенных претензий не формулировали. Однако и этого с него было достаточно, чтобы не ждать, когда ткнут носом, как нашкодившего щенка.

Все было ясно для него — ясно, что в ближайшие дни качество информации должно улучшиться, иначе… Но неясно оставалось другое — каким образом внушить О'Малею подобную же тревогу. Говорить начистоту с нижестоящими противоречило естеству старого лиса. Ратту нужен был предлог, чтобы сформулировать новые требования к своим агентам. Это и являлось самым трудным для него, поскольку в науках он был слабоват. Зато в интригантстве равных ему трудно сыскать. Благодаря этой "науке" он и преуспевает в жизни, всегда на хорошем счету у сильных мира сего.

Наконец, ему удалось взять себя в руки, сосредоточиться. Однако не стал ломать себе голову над тем, что содержится и чего не хватает в поставляемой им информации. Он рассуждал обычно: "Меня стараются провести. Нашли дурака!

Но я вас, умники, заставлю почитать родителей… Нужно немедленно докопаться до сути: над чьими мозгами они экспериментируют — фамилия, имя, кто такой.

Когда я наступлю им на хвост, они будут послушны и понятливы…" Если в голове оформилась идея, составить план ее реализации уже не трудно, и Ратт отдал приказание своему секретарю-киберу: вызвать на завтра в девять О'Малея и Вартаняна.

— Шеф, а какая им разница, мозги это Джона или Смита? — поинтересовался О'Малей, когда Ратт объяснил их дополнительное задание.

— В этом — вся расшифровка информации, если уж вы желаете знать такие детали, — отвечал шеф. — Я не хочу скрывать от вас ничего: мои агенты всегда должны быть хорошо осведомлены. Да, да, это очень важно — чей мозг, белого человека или цветного, кто он по профессии, чем занимался раньше и… — он хотел сказать: "каким образом очутился в лапах Притта", но удержался: в его планы вовсе не входило знакомить агентов со своими методами работы.

Поэтому он, осекшись на мгновение, закончил фразу так: — и для этого лучше всего знать подлинные имя и фамилию, которые носил тот человек.

— Между прочим, я уже интересовался, — заметил Вартанян. — Это известно только Притту, а он не рассказывает никому.

— Ну, положим! — буркнул Ратт.

— Я тоже в это не верю, — сказал О'Малей. — Чтобы его близкие сотрудники не знали, с чьим мозгом они работают… Да ведь это не кусок говядины!

— Значит, они ему преданы, — не сдавался Вартанян, — и мы от них все равно ничего не добьемся. И не дураки же они, в самом деле, чтобы дать нам такой козырь против себя.

— Давать нам никто ничего не будет! — рявкнул Ратт. — Надо работать, а не болтать языком! Задание вам ясно? Говорите дело: какая помощь необходима от меня?..

На этом, собственно, совещание разведчиков и закончилось. О'Малей поднялся и сказал, что им все ясно, а если что понадобится, они дополнительно встретятся с шефом. Флегматичный, малоразговорчивый ирландец с начальством и вовсе не любил разговаривать. Ему было и трех минут достаточно, чтобы понять, чего хотят от него. Затем он отправился думать.

Пока у тугодума созревал план, его приятель успевал предложить несколько.

Отсеивая их один за другим, О'Малей не без влияния этого града идей вырабатывал, наконец, более стоящий, который после обсуждения, с поправками или без принимался обоими к исполнению. Так и сейчас, Вартанян предложил шантажировать Макса, а через него и Притта тем, что они сообщат его хозяевам о проданных им секретах.

— Во-первых, Сурен, это не по-джентльменски. Во-вторых, они могут вообще прекратить информацию и обратиться за помощью к своей секретной службе. А, в-третьих, они нас могут обмануть — сообщат вымышленное имя, пойди потом, проверь!

— Пожалуй, верно, — согласился приятель и тут же подкинул новую идею:

— Давай захватим и прижмем этого Притта с помощью моих знакомых парней из местной организации Бэрча. Стоит мне сказать им, что он — красный…

— Ну, хватил! Забыл, о чем предупреждал нас шеф, — об осторожности.

Нет, я вот что предлагаю: давай возьмем ближайшего его сотрудника — Альберта…

О'Малей, пока они налаживали информацию, не терял даром времени, он тщательно изучал окружение Притта всеми доступными путями. Ему удалось установить, что Макс и Альберт ближе всего стоят к руководителю и что Альберт является чуть ли не любимчиком Притта. А Пол, наоборот, держится в этом коллективчике несколько обособленно. "Вероятно, и Притт не очень ему доверяет", — сделал он вывод. Теперь он подумал, что хорошо бы "прижать" Пола: он семейный человек, больше всех нуждается в деньгах. Однако ирландец не был уверен в достаточной осведомленности этого сотрудника Притта. "Ради крупной суммы или со страха он может и приврать, зная, что проверка в данной ситуации почти невозможна…"

— Не могу ручаться, но сдается мне, что Альберта они не посвятили в сделку с нами и доли ему, конечно, не выделили. А ведь он в их научной работе не последняя скрипка. Как ты полагаешь, Сурен, не будет ли обидно этому молодому, подающему надежды юноше узнать, как надули его самые близкие товарищи? — О'Малей хитро выпятил нижнюю губу, уставившись на приятеля.

Вартанян, сам неплохой психолог, сразу оценил подход.

— Здорово! — не скрыл он восхищения. — Прежде, чем ударить, Шон, ты выбираешь слабое место… Только уверен ли ты, что Альберт не под наблюдением своей секретки?

— Не уверен. Поэтому нам незачем его похищать.

Надо устроить разговор в укромном месте. Я, кажется, возьму его целиком на себя…

Альберт появился на свет в день сорокалетия со дня смерти великого Эйнштейна, из-за чего и получил его имя, которое дал ему отец, видный американский физик, профессор Принстонского университета. Этот человек являл собой классический тип ученого, который не признает ничего на свете, кроме науки, и ради нее готов на все. Он не признавал политики, заявляя, что оная, как и религия, есть наивреднейшее проявление невежества. Из политических деятелей признавал только Жолио Кюри и Бертрана Рассела, которых очень любил, сожалея, что разум их "пострадал от всеобщего безумия". Остальных во главе с президентом называл тунеядцами и мракобесами.

— А кто же будет управлять делами государства, общества? — спросил его сын-школьник.

И тогда этот чудак прочел ему целую лекцию, содержание которой могло бы соперничать со знаменитыми трактатами Кампанеллы и Руссо. По мнению этого новоявленного философа, общество должно состоять из ученых и рабочих, причем последние должны отличаться от первых не невежеством, а мастерством рук своих. Государство — это кормушка для тунеядцев-политиков, рождающая ежедневно бюрократов-чиновников, оно — ярмо на шее простых людей. Поэтому быть его не должно совсем. Управлять делами общества должен Высший Ученый Совет и его распорядительные органы на местах..

— Но разве это не будет государственным аппаратом? — возражал сын.

— Нет, это совсем другой, научный аппарат, над которым не довлеет какая-то "великая" личность или группа лиц, которые правят от имени безликой массы, громко именуемой "Народ Американский". Сегодня ни одна живая душа из народа, будь она, как говорится, семи пядей во лбу, не может повлиять на ход событий, и каждый живет под страхом: а что-то они еще придумают завтра?..

Ученый Совет не сможет управлять страной без научного согласования всех исходных данных. Каждый сможет тогда передать свою волю по любому вопросу, и если она, эта воля, будет содержать в себе рациональное — с научной точки зрения — зерно, ее учтет Центральная аналоговая машина и со своими выкладками представит на рассмотрение ученых мужей…

— Это прекрасно! — воскликнул сын. — Но ведь этого надо добиваться.

Значит, опять нужна политика, нужна партия, которая внесла бы в свою программу эти цели…

— Нет, — сказал отец, — каждый должен посвятить себя целиком служению науке, просвещению. Только так можно преодолеть всеобщее невежество. А пока просвещение не охватит всех до единого, никакой партии не построить такого общества, где царствовать будут Разум и Наука…

Юноша с детства влюбился в своего отца-труженика. Мать рано оставила их: она была не согласна с мужем, который большую часть своего заработка тратил на поддержку талантливых студентов. "Без талантов науки нет", — говорил он убежденно. А мать тоже не понимала политики, но зато любила жить на широкую ногу, веселиться с друзьями. Она и не особенно возражала, когда муж решил оставить сына при себе. Альберт рос в преклонении перед одним божеством — наукой. Подростком уже трудился в отцовской лаборатории. И когда внезапная смерть отца осиротила его, университет назначил ему стипендию и предоставил право на бесплатную учебу. Потом, с третьего курса, все эти расходы, с согласия самого студента, взяла на себя "Стил корпорейшн".

Вот что узнал об Альберте старший агент фирмы "Мосты в будущее" О'Малей. "Неплохо, — сказал он сам себе, — Этакий нежный цветочек взрастил папаша!.. В оранжерейке он бы еще долго расцветал. Но вот подует на тебя ветер "невежества", и посмотрим, как посыплются твои яркие лепесточки…"

Нет, недаром кембриджские профессора готовили из него юриста — человека, проникающего в суть вещей методом психоанализа, тонким знанием слабостей людей и придуманных ими же законов. Ратту, в конечном счете, наплевать, каким методом действуют подчиненные, выполняя его приказ, лишь бы их действия не повредили репутации знаменитой строительной фирмы. В то время, когда политические и уголовные убийства, исчезновения людей стали почти нормой жизни, О'Малей и стрелять-то как следует не умел, чем, кстати, даже бравировал. Защитой ему служили пуленепробиваемый жилет и приемы самбо, которыми он владел в совершенстве, к тому же он часто выступал на любительских встречах по боксу в полутяжелом весе. В общем, он был интеллектуалом. А интеллектуалы, как известно, презирают и огнестрельное и холодное оружие, не признают мокрых дел, к работе своей относятся творчески.

Он позвонил Альберту на квартиру вечером и представился ему посланцем от некоего профессора, знавшего его покойного отца, назвавшись Томом Клиффордом.

— Я должен передать вам весьма важное поручение, — сказал он в ответ на приглашение приехать, — но вот беда — я, кажется, простыл, и чувствую себя неважно. А поручение срочное. Если вам не трудно, подъезжайте ко мне в отель "Сандерленд", номер 220. Пожалуйста, жду вас.

Когда Альберт вошел в комнату, Клиффорд сидел в кресле, его ноги укрывало одеяло, которое он стащил прямо с кровати, не потрудившись даже застелить его покрывалом.

— Погодка — как у нас в Англии, — сказал он и кивнул на окно, слезившееся моросящим дождиком.

— А, вы оттуда, — кивнул Альберт, давно мечтавший побывать на родине своего отца и повидаться с родичами. — Надеюсь, вы не привезли мне какой-нибудь неприятной вести?

— Как раз наоборот. Я привез вам деньги. И довольно приличные. Ими будет оплачена небольшая услуга, которую вы окажете нашей фирме, а точнее — ученым ее института, работающим в близкой вам отрасли. Они изучают биофизику головного мозга. Им стало известно, что в лаборатории доктора Притта, при самом деятельном вашем участии, достигнуты важные результаты в экспериментах над живым, отделенным от тела, человеческим мозгом…

При этих словах Альберт побледнел, судорожно сжал ручки кресла и прошептал:

— Откуда вам это известно? Ведь мы не публиковали своих отчетов нигде.

И вообще, кто вы такой, кто послал вас ко мне? Я ничего не понимаю!..

— Простите, но мне самому непонятно, отчего вы так взволнованы, — растерянно проговорил Клиффорд, тоже понизив голос до шепота. — Неужели Притт держит своего ближайшего коллегу в неведении относительно договора, который он заключил с нашей фирмой два месяца назад?

— Не знаю, может быть, я забыл, — к Альберту стало возвращаться присущее ему чувство юмора, — но, в таком случае напомните мне, что это за договор такой, — лицо его тронула усмешка.

"Ты еще смеешься, мальчишка", — злорадно подумал О'Малей, а сам сказал:

— Конечно, вы об этом должны знать. Мы договорились о том, что будем регулярно получать от вас всю научную информацию о ходе эксперимента. За определенную сумму.

— И доктор Притт, конечно, уже получил доллары за эту "работу"?

— Наша фирма — предприятие с солидным капиталом. Мы рассчитываемся за услуги моментально, — надменно сказал Том Клиффорд, гордо выпятив свой мощный ирландский подбородок. — Извольте убедиться, — он взял со стола изящную папку. — Я вчера проверял, как выполнены расчеты. Вот справка из "Чейз-Манхэттен бэнк"…

Альберт взял протянутый зеленоватый бланк на гербовой бумаге знаменитого банка, и то, что он увидел, потрясло его. Управление банка подтверждало получение перевода на миллион долларов на имя доктора Джона Притта.

О'Малей не был жестоким от природы, он даже сочувственно глядел сейчас на физиономию парня, отражавшую гамму сложных чувств. "Вот тебе и фанатики от науки, — думалось ему при этом. — А денежки-то все любят. Ну, а ты, разве не из человечины сделан?.."

— Что вам от меня нужно? — подняв горящие глаза, спросил резко Альберт.

— Нам нужно знать, кому принадлежит, точнее — принадлежал мозг, над которым вы экспериментируете. Без этого ученым, читающим ваши научные отчеты, непонятно многое.

— Почему же вы не спросили у того, кто продал вам эту информацию?

— Сначала об этом как-то не подумали. А когда позже понадобилось, человек, знавший вашего отца, пожелал, чтобы деньги, которые придется уплатить и за это, достались лично вам. Он почему-то предполагал, что Притт не поделится с вами. Кстати, и ваш коллега — Макс, через кого была заключена та сделка, специально оговорил сумму для себя лично. Могу назвать ее: двести тысяч. Долларов, конечно.

— Значит, теперь вы хотите купить и меня?

— Послушайте, милый вы человек! — взорвался О'Малей, которому надоела эта святая простота. — Если вы даже и не притворяетесь, то, клянусь мощами святого Пафнутия, эта святость не делает вам чести. Хотя я понимаю, вы — талант и, наверное, будущее светило в науке.

Поймите же, наконец, что все мы постоянно что-то покупаем, что-то продаем. Товарообмен — это закваска человеческого общества. Не знаю, почему я должен читать вам лекцию по политэкономии…

— О, извините! — деланно воскликнул Альберт, снова вернувшийся в свое обычное состояние. — Я, действительно, отупел, отстал от кипучей жизни нашего Великого Общества. Конечно же, все можно купить. И продать. Нельзя только воровать. Продавай, что угодно, но свое. Друзей, например. Или носовые платки, какая разница! Ха-ха-ха! Действительно, все идет по закону политэкономии: товар — деньги — товар… Так что же вам продать? Ах, да!

Имя Человека Без Оболочки… Сколько?

— Что сколько? — опешил не ожидавший потока иронии мистер Клиффорд.

— Сколько долларов дадите за мой товар?

— Шутка — вещь хорошая, — помедлив, ответил тот. — Но я бы не хотел сводить к ней весь наш разговор. — Он с укоризной посмотрел на Альберта и продолжал: — Давайте договоримся по-деловому. Ваше слово.

Тут он вдруг обнаружил, что собеседник его пропал куда-то, хотя по-прежнему сидел напротив с застывшей на лице саркастической улыбкой. Мысли того блуждали сейчас где-то очень далеко от места торговой сделки…

"Нет, разве можно так работать просто ради денег, как работали мы с Приттом, — забыв о времени, о себе, обо всем? Один свет в окошке, одна радость была на всех — овладеть глубочайшей тайной природы, вернуть Барнету тело… Была! А теперь… Но как же мог Притт, человек, пред чьим талантом все мы преклонялись, как мог он пасть так низко? Кто он, ученый или бизнесмен?"…

В душе Альберта что-то переломилось, исчезла опора, на которой привычно базировались его порывы и поступки. Стало пусто, как в доме, покинутом хозяином…

…Мистер Клиффорд остался весьма доволен этой встречей. Он только не мог, а скорей, пожалуй, не хотел понять этого молодого американца, отказавшегося от долларов, честно им заработанных. Он даже рассердился, Том Клиффорд, и мысленно крикнул вдогонку уходившему человеку: "Подумаешь, чистюля! Невинный агнец! Да если б ты знал, как бескорыстно предал сейчас своих друзей! Ведь и Иуда не стал бы чище, когда бы не взял тридцать сребреников!"…

Глава четвертая. ПРЕИСПОДНЯЯ ПРОФЕССОРА ВЕЛЬЗЕВУЛА

Утром в кабинете Босса собрались мистер Майкл, Лансдейл и Притт. Когда все расселись, Босс кивнул Лансдейлу, и тот протянул листок бумаги мистеру Майклу.

— Господа, ознакомьтесь с этим письмом, которое я получил в прошлую пятницу, — сказал Босс. — Надеюсь, мы решим, что нам следует предпринять.

Читая, мистер Майкл быстро розовел — сначала шея, уши и, наконец, щеки. После обычного делового обращения следовал лаконичный, почти телеграфный текст:

Далее анонимный автор указывал адрес, на который он будет ждать ответа в течение пяти дней.

Притт болезненно морщился, читая это послание.

— Черт возьми, они нам не дадут спокойно работать! — воскликнул он, брезгливо отбрасывая листок.

— Спокойно, доктор, — отозвался Босс. — Это мы еще посмотрим. Не так ли, Лансдейл?

— Обычный шантаж конкурентов, — спокойно ответил тот, на кого возложена охрана секретов Корпорации.

— Да, но я хотел бы выслушать мнения ученых по самому факту утечки информации из нашей лаборатории.

Мистер Майкл, которому в таких случаях полагалось отвечать первым, сказал, что он просто поражен.

— При такой отлично налаженной охране, — он сделал улыбку Лансдейлу, — мне остается лишь подозревать моего коллегу, — кивок в сторону Притта, — чего я опять не допускаю, ибо уверен в его незаинтересованности…

Хуже всех в эту минуту чувствовал себя Притт. Ему казалось, что их с Максом проделка будет раскрыта, и подыскивал оправдания на этот счет.

Поэтому, когда Босс поглядел на него, ожидая ответа, он не нашел ничего лучшего, как поддержать мистера Майкла, сказав, что он также уверен в порядочности своих сотрудников.

— И все-таки вы, Притт, виноваты больше всех, — заметил Лансдейл. — Это все ваша гнилая интеллигентская мягкотелость… Извините, сэр, — осекся он под тяжелым взглядом Босса. Хозяин не терпел, чтобы кто-нибудь в его присутствии распекал другого его человека да еще в резких выражениях.

Подобное право — судить и распекать других — он признавал только за собой.

А Лансдейл на миг забыл об этом…

— Извините, сэр, за резкое суждение, — поправился он, — но вы же сами знаете, что доктор Притт с самого начала допустил непоправимую ошибку, раскрыв суть эксперимента вдове профессора Барнета…

Слово "вдове" больно кольнуло Притта. Ведь Барнет оставался для него живым, как и для Джоан. Он чувствовал, что слово это Лансдейл использует явно умышленно и неспроста…

Мистер Майкл мигом сориентировался:

— Вот, видите, дорогой коллега, — укоризненно сказал он Притту, — а вы еще были недовольны, когда я не разрешил вам устроить свидание миссис Барнет с мужем. А ведь чуть было не взял на себя такой грех…

— Предлагаю соблюдать порядок выступлений, — сердито заметил Босс, который очень не любил терять время на "оживленные прения", предпочитая хаосу реплик строгое чередование кратких, хорошо продуманных докладов. — Продолжайте, Лансдейл.

— Я только что вернулся от миссис Барнет. Она призналась, что случайно, как она говорит, проболталась о Барнете своему врачу — профессору Ривейре, когда была у него на приеме. Она сказала, что пришла к нему по рекомендации мужа, что и удивило профессора. Мисс Барнет заверила меня, что никаких подробностей она не рассказывала Ривейре, и он ничего не спрашивал. Но я лично в это не верю и полагаю, что утечка информации произошла именно отсюда. Нужно еще учитывать и то, что профессор Ривейра известный специалист в области нейрологии, он и по одному намеку мог составить примерную картину ведущейся у нас работы. Далее. Я предупредил миссис Барнет, что угрожает ее дорогому покойнику…

— Лансдейл! — хлопнул по столу Босс, не терпящий шуток в докладах. — Не забывайтесь!

— Простите, сэр… Я предупредил миссис Барнет о том, что может произойти, если в прессе поднимется шумиха и федеральные власти будут вынуждены вмешаться в наши дела. Это произвело на нее сильное впечатление.

Ей дано также указание, как надо действовать в случае шумихи. Она будет начисто отрицать вскрытие тела погибшего мужа. Заплачено десять тысяч долларов священнику ее прихода за возможные свидетельские показания.

Соответствующая работа проводится со всеми, присутствовавшими на похоронах профессора Барнета. Предусмотрена также попытка судебных властей произвести эксгумацию. Миссис Барнет будет решительно протестовать против осквернения дорогой могилы — и, как добрая католичка, обратится за помощью к кардиналу.

В таком случае к ее письму будет приложен наш чек. Вряд ли какой судья решится игнорировать протест святого отца…

Чем эффективнее говорил шеф охранки, тем больше убеждался Притт в обратном. "Нужны тебе наши секреты, как пыль космоса! Проворонил, а теперь наводишь тень на плетень". Он начинал яснее понимать истинные пружины поведения Лансдейла. Для начальника секретной службы сейчас важнее всего — сохранить свое реноме, а будут ли раскрыты секреты Корпорации — об этом у него голова не болит. Не застали бы спящим на посту — вот чего он боялся!..

И Притт даже рад был такому отношению к службе: это облегчало осуществлять задуманное.

— У вас есть что-нибудь? — посмотрел на него Босс.

— Да. Нам необходимо приступить к продолжению опыта еще на двух новых мозгах. А Барнету подыскать тело и тем самым блестяще завершить первую часть эксперимента.

— Не возражаю. Все, что вам надо для этого, — обеспечит мистер Майкл.

— А не лучше ли выждать время, пока пройдет эта шумиха? — робко возразил директор Научного центра.

— Не бойтесь, мистер Майкл, — некое подобие улыбки согрело каменное лицо Босса, — Не впервой встречать угрозы и шантаж со стороны наших конкурентов! Бог милостив.

— Ничего страшного не случилось, — поддакнул Лансдейл. — Судя по письму, у них нет серьезных данных, за что можно было бы крепко уцепиться.

— На письмо ответить так: во-первых, никакой вивисекции у нас нет, вас кто-то ложно информирует. Во-вторых, информацию о незаконченном эксперименте давать преждевременно. В-третьих, мы хотим знать, с кем имеем честь… — Босс оглядел поочередно присутствующих с немым вопросом: "Согласны ли? Может, что добавить?".

Притт знал эту, пожалуй, самую сильную черту хозяина: согласовывать свои решения со сведущими в данном деле лицами.

Каждый кивнул согласно. Ведь другого выхода у них все равно не было.

Национальный конгресс биоников должен открыться послезавтра. Притт мог бы поспеть, вылетев и завтра вечерним самолетом, или, еще спокойней, отправиться по монорельсовой дороге, в уютном купе гондолы "Роллей пасифик".

Но он выбрал старый славный способ передвижения по просторам родной страны — за рулем. После напряженной работы и нервозной атмосферы хотелось развеяться, хотелось, слившись с машиной, мчаться мимо полей и ферм под красными черепичными крышами, взлетать на высокие мосты и гулко катить в туннелях, подставляя разгоряченные ладони упругому ветру. С тех пор, как с бетонных магистралей исчез последний автомобиль, езда по ним стала настоящим удовольствием, ибо вместо бензиновой гари путники стали вдыхать аромат полей и лесов.

Поэтому, несмотря на возражения заботливого мистера Майкла, который предложил ему лететь самолетом, Притт настоял на своем, и вот он мчится в "Ягуаре" — полу-спортивного типа электромобиле со скоростью ста миль. На душе легко еще и потому, что конгресс — больше предлог для отдыха, нежели работа. Едет он туда в качестве приглашенного, доклада ему не делать. Если будет скучно — уйдет в любое время, ведь он ни чем не связан. Уйдет…

"Уйти-то особенно некуда, — думает Притт. — Ну, проведаю кое-кого из своих старых знакомых. Вот и все. А друга, такого, к которому бы спешил навстречу всей душой, такого нет. Эх, Марго!.. И ты бы сейчас ехала на этот конгресс, и моя поездка имела больше смысла…"

Раздумывая так, Притт давно заметил в зеркале мотоциклиста. В белом шлеме и темных очках тот сидел неподвижно за рулем и, казалось, внимательно следил за дорогой. То отставал, то нагонял снова, но, видно, не имел намерения обогнать Притта. "Хорошо ему за мной, — подумал он, — от ветра прикрываю".

Вдруг впереди с боковой дороги на магистраль выскочил еще один мотоциклист, и Притт дал ему сигнал, догоняя. Тот прибавил ходу и пошел впереди не очень далеко, так что Притту было видно в зеркальце на руле мотоцикла его сосредоточенное загорелое лицо. Скосив глаза на свое зеркало, он увидел, что за ним следуют уже двое в белых шлемах. "Словно почетный эскорт", — подумалось ему, а затем он почувствовал дремоту. "Черт возьми, не выспался, что ли", — резко включил вентилятор. В лицо ударила струя прохладного воздуха, но это помогло лишь на мгновенье, и снова его потянуло в сон. Нога его перестала давить на контроллер, и мотор, потеряв питание, уже не тянул машину, и та катилась лишь по инерции…

А мотоциклисты вели между собой разговор. В шлемофонах слышались слова команд и ответы.

— Билл, включай свою установку!

— Есть. Мощность полная.

— Джо, что там?

— Кажется, включил вентилятор… Клюет носом!

— Выключай, Билл! Осторожней, ребята. Он так может убиться. Билл, дай на половину мощности.

— Есть. Половина.

— Джо, помоги ему остановить машину.

Притт сквозь дремоту, охватившую, кажется, все его существо, успел заметить, что передний мотоциклист сбавил ход, и он сейчас в него врежется.

Последним усилием он нажимает кнопку автостопа и видит мотоциклиста рядом с собой, тот наклоняется к боковому окну, просовывает руку, кладет ее на его руль и говорит:

— Спокойно, дружище, я помогу сейчас…

Больше Притт не чувствует ничего, — он крепко засыпает.

Виртуозно, словно ковбой, мотоциклист на ходу просовывает голову в открытое окно дверцы машины и, сидя на своем мчащемся "мустанге", выводит автомобиль на обочину и останавливается вместе с ним.

А мимо бесшумно проносятся десятки машин, и никому нет дела до трех мотоциклистов, окруживших уснувшего водителя. Мало ли происшествий свершается каждую минуту на роскошных дорогах Великой Страны!..

Между тем, тот, кто откликался на имя Джо, надевает на спящего маску, которая теперь, когда выключены излучатели, поддержит сон Притта. Затем он снимает свой шлем и бросает его на заднее сиденье. Вдвоем они оттаскивают спящего в сторону, на пассажирское место, и пристегивают его ремнями. Джо садится за руль электромобиля и трогается. За ним следует один мотоциклист.

Второй остался на обочине с двумя электророллерами. Через некоторое время к нему подкатывает грузовичок. Мотоциклы грузятся в кузов, а человек садится с водителем, и они мчатся вслед за машиной спящего Притта…

А по шоссе, не прерываясь ни на минуту, несется стремительный поток ярких, блестящих машин. Живет этот поток сам по себе, словно чудище, холодное, равнодушное к человеку. Только не пересекай ему путь, и он никогда не обратит на тебя внимания, не заметит и будет все мчать и мчать мимо, бог весть где берущий начало, бог весть где иссякающий поток…

Он очнулся, найдя себя полулежащим в кресле, в углу небольшой пустынной комнаты. На стенах ничего не было — ни картин, ни безделушек — гладкие, кремового цвета, — без окон, они казались нарисованными, а тонкие линии углов, где сходились эти идеально гладкие стены, еще более укрепляли впечатление нереальности.

Свет, очевидно, падал с потолка. На противоположной от кресла стене аккуратно, словно на ватмане, вычерчена дверь и нарисована незатейливая ручка. От удивления Притт вскочил и подошел к рисунку двери, чтобы понять, зачем понадобилось это художество. Но рисунок оказался настоящей дверью.

Притт надавил на пружинящую ручку и не заметил, как оказался в просторном, круглом зале, уставленном знакомыми ему аппаратами, приборами. Ага, вот и биотрон — мерцающей подковой на ползала. А в центре помещения совсем знакомая круглая площадка лифта, обведенная легкими перильцами… Да ведь это лаборатория профессора Миллса!..

"Как я тут очутился, черт побери?!" — чуть ли не вслух воскликнул Притт. Он-то знал, что той лаборатории давно не существовало: после смерти Миллса его наследники по-своему распорядились усадьбой. Оборудование было продано, дом снесен, а площадка застроена жилыми домами для преподавателей Рочестерского университета.

Точно такая же лаборатория была у Маргрэт — она выпросила у наследников Миллса чертежи и построила точную копию у себя на берегу Колорадо. "Но ведь Маргрэт… — он хотел сказать, — взлетела на воздух вместе со своей лабораторией", как вдруг увидел ее, живую, в обычной своей зеленой беретке на пышных рыжих волосах. Она, поднявшись от стола, за которым работала, сидя к нему спиной, обернулась и замерла с широко раскрытыми глазами…

Они, как завороженные, смотрели друг на друга, боясь пошевелиться.

Зеленые большие глаза девушки на бледном веснушчатом лице светились радостью и страхом. А его затопляло половодье чувств… Еще миг, и он качнулся ей навстречу. Маргрэт вздрогнула и кинулась к нему:

— О, Джонни!..

Притт раскрыл объятия, и … она промчалась сквозь него. Только на миг туман затмил глаза. Как в стерео-кино, когда на тебя кто-нибудь или что-нибудь бросается с экрана…

Они обернулись разом. Маргрэт держалась за голову и виновато улыбалась:

— Ах, я совсем забыла! Прости меня… Вот уж год, а все не могу привыкнуть к своей бестелесности.

— Что ты мелешь? — испугался Притт, — Объясни толком, что за эксперименты…

— Трудно тебе это объяснить. Поверь, мне не так весело, чтобы шутить, но ты попал в преисподнюю. — Она печально усмехнулась и протянула к нему руки. На запястье левой сиял знакомый ему бирюзовый браслет. — Попробуй, коснись меня. Ну, не бойся же! — видя его нерешительность, сама шагнула навстречу. Его осторожно протянутые пальцы, глазу вопреки, шевелились в пустоте, там, где ясно виделось тело…

— Я вот и ущипнуть себя могу, а тебя — нет… Как хочется тебя ущипнуть, Джонни, — вздохнула вдруг она, а он зло дернул себя за мочку уха и сморщился от боли.

— Ладно, привыкай, — махнула она и вытащила из нагрудного кармана комбинезона пачку сигарет. — Закуривай. — Он покачал головой. — А, да. Ты же бросил… А я, хоть и бестелесная, да покуриваю. Как, впрочем, и положено всем грешникам, — продолжала Маргрэт, когда они уселись в "курилке", как когда-то называла хозяйка маленький уголок отдыха в своей лаборатории. Он и здесь был таким же. И все, как быстро убеждался Притт, оглядывая помещение, было точной копией "той же" лаборатории Маргрэт в ее родной Юте, где он провел десять последних дней с Маргрэт перед ее гибелью…

— Ты, конечно, знаешь подробности уничтожения моей лаборатории. Но мне, как видишь, здорово повезло — вопреки всему уцелела, хотя и попала в списки мертвых… Это непостижимо и для меня пока, — она пожала плечами, — и тут уж, прости, я тебе не скажу больше того, что узнала от своего спасителя — профессора Вельзевула, — тут Маргрэт запнулась, перехватив его косой взгляд. — Как, ты еще не знаком с ним? А как же ты очутился здесь?

— Очевидно, меня похитили по дороге, — неуверенно сказал он. — Это еще надо вспомнить.

— Бесполезно. Я тоже пыталась вспомнить, где была в момент взрыва, но память мне так ничего и не возвратила. А о самом взрыве я прочитала в старых газетах, которые дал мне профессор. И тогда я поняла, что нахожусь там, где и должны находиться все погибшие. Профессор так и сказал: "Вы находитесь в преисподней. Только не в той, которую бог создал для падшего ангела, а в той, что сотворил человеческий разум. И зовите меня Вельзевулом…"

Профессор называет наше существование "третьим состоянием". Первое состояние — обычная жизнь. Второе — после наступления клинической смерти — физический распад. Третье — наше, бестелесное. Живет наш дух, наши мысли, наш разум, в какой-то степени — воля…

— Что за мистика! — вскочил Притт, — Какой-то иллюзионист ловко морочит нам головы, а ты с самым серьезным видом плетешь эту чушь… Я не узнаю тебя, Марго!

— Успокойся, дорогой. Как бы я хотела, чтобы все это было чушью… Но не будешь же ты утверждать сейчас, что и взрыва никакого не было в Юте, и что моя лаборатория цела, а ее развалины — дело рук ловкого иллюзиониста…

И что ты сам попал сюда случайно… Может, нам все это снится, — она обвела рукой зал. — Но ведь тут я работаю с моими коллегами. И, представь себе, мы уже многого добились. Сделали то, чего еще никто не придумал в том, реальном мире, мире "первого состояния"… Может, ты все это видишь во сне, тогда опять дерни себя за ухо… Жаль, ты не можешь ощутить моего поцелуя!..

— Вот именно! Раз нет ощущений, значит, это что-то вроде сна. Но при чем тут ад или рай? Давай, пожалуйста, серьезней.

— Ах, Джонни. Еще в Рочестере ты отличался недостатком чувства юмора, чем немало забавлял студентов… Купить тебя просто, голубь ты мой! — она ласково посмотрела на него, наклонив голову набок. — Послушай меня внимательно и не кипятись. — Глаза ее посерьезнели, а над переносицей сложились две знакомые ему морщинки, всегда появлявшиеся, когда Маргрэт раздумывала или растолковывала другим какую-нибудь идею.

— Вельзевул, или как там его зовут в том мире, — очень большой ученый. Гений, который, видимо, не хочет раскрывать себя. В его руках оказалась страшная, почти мифическая сила покорения интеллекта. И я, прости, иначе не могу сказать — наши тела где-то хранятся под его контролем, живут биологической жизнью, а дух наш, разум разгуливает и действует отдельно от своей телесной оболочки… Все, что перед нами — эти стулья, стол, приборы — все существует, так сказать, материально. А мы — только в собственном воображении. Поэтому и не можем друг друга нащупать…

— Постой, опять чертовщина какая-то. А как же мы нащупываем реальные вещи, сдвигаем вот этот стул, пепельницу. Сигарета, который ты дымишь?..

Если мы — выдумка твоего гениального профессора, то как же эта "выдумка" вступает в контакт с реальным миром?! — Притт ударил кулаком по столику так, что подпрыгнула пепельница. — Вот, этот кулак имеет силу, и в то же время его нет… Ха-ха-ха!.. — залился он нервным смехом.

— Джон! Довольно! — вскочила с места Маргрэт. — Возьми себя в руки и прекрати истерику, — уже мягче проговорила она, увидев его вытянувшееся лицо: такой резкости он еще никогда не слышал от нее. — Подумай, ведь и то, что ты сам сделал с Барнетом, других может повергнуть в ужас.

— Откуда тебе известно о Барнете?.. — он растерянно откинулся на спинку дивана. — Ведь я не посвящал тебя в свои дела. И началось это после твоей гибели…

Ее лицо осветилось лукавой улыбкой, она присела на краешек дивана рядом с ним.

— Это тебе еще одно доказательство, что ты находишься в преисподней!

Тут ведь должны знать, чем грешат люди на земле… Без шуток: мне рассказал об, этом Вельзевул. И наша работа, которую мы выполняем по его заданию, смыкается с твоей. Вот, думаю, почему ты оказался здесь и тебя ждет деловой разговор с нашим повелителем.

— И он, конечно, уже сейчас подслушивает нас?

— Мы в его власти, как Барнет — в твоей, — пожала плечами Маргрэт.

— Так что "подслушивает" — не то слово. Я уже говорила, он контролирует весь наш жизненный потенциал, в том числе и потенциал духа..

— Ну, хорошо. А что же это за работа, которая "примыкает" к моей?

— Биохимическая машина, подобная нашим мышцам. Вместо мышц мы разработали группу биополимеров, в которых химическая энергия непосредственно превращается в механическую с высоким КПД — до девяноста процентов. Я напомню тебе, что теоретическая сторона этого дела была выяснена еще в семидесятых годах прошлого века. Тогда русские физхимики установили, что… — и она вкратце изложила теорию своего открытия, опирающегося на достижения советских ученых.

— Уже разработаны рецепты таких катализаторов, — заключила свой рассказ Маргрэт, — которые позволяют так же направленно, как в живой клетке, превращать химическую энергию в механическую.

— Я понимаю. Из биополимеров вы создаете мышцы роботу вместо электромоторов. Но при чем тут мозг Барнета?

— На этот вопрос позвольте ответить мне, ибо мисс Тойнби уже превысила свои полномочия, — к ним шел рослый здоровяк в белом халате и черной бархатной шапочке.

По всплеску глаз Маргрэт Притт понял, кто этот незваный собеседник, и поднялся ему навстречу.

— Хэлло, сэр. Так это вы — мистер Вельзевул, душа этого общества духов?

— Спасибо за признание. Руки не подаю: у нас это не принято, как вы сами уже убедились.

Большие, чуть навыкате, карие глаза его смотрели как будто серьезно, но в то же время — чуть насмешливо. Очень смуглое лицо, густые черные брови, смыкавшиеся над переносицей, толстый мясистый нос и вывороченные, как у негра, губы выдавали в нем мулата. Это последнее произвело на Притта неприятное впечатление, хотя он презирал расистов и относил себя скорее к либералам, чем к консерваторам.

— Ну, что ж, давайте поговорим с вами, коллега, — после небольшой паузы сказал профессор и наклонил голову в сторону Маргрэт: — Думаю, мисс Тойнби нас извинит, если мы уединимся в мужской компании?

Девушка кивнула, и профессор, сделав приглашающий жест, направился в дверь, которая на этот раз открылась сама. Когда Притт переступил порог, на какой-то миг его охватила полная темнота и бесчувствие, затем сознание вспыхнуло ярким светло-голубым светом, и прежде, чем что-либо увидеть и понять, он услышал яростный шепот Вельзевула: "Опять замыкание!.."

Комната без окон светилась небесно-синим светом, а пол состоял из зеленых и желтых квадратов. Два кресла и столик из прозрачного материала.

Когда они уселись, профессор с наслаждением затянулся сигаретой, и Притту показалось, что он чем-то взволнован: толстые пальцы, державшие сигарету, вздрагивали, он смотрел куда-то в потолок. Сделав две глубокие затяжки, профессор внимательно взглянул на Притта и вдруг спросил, показывая сигарету:

— Чувствуете аромат?

— Да… Что это? "Цветок Венеры"?

— Ничего этого нет. Ни дыма, ни сигареты. Это все мои и ваши выдумки.

Я начал фантазировать, а вы продолжаете в меру своего интеллекта. Ну, скажем, я усыпил вас, а сон вам снится собственный. Только в отличие от обычного — этим сном управляю я. Ну, разумеется, спящему оставляется самое главное — его мыслительные способности. Сигарету придумал я. И дым — тоже.

А марку сигарет — это уж вы придумали.

— Мне так показалось…

— Потому что вы когда-то раньше увидели "Цветок", вам понравился аромат этих сигарет.

— Но с вами, профессор, я, кажется, не был знаком. Как же я мог придумать вас?

— Ваш вопрос, конечно, шутка, — сверкнул белками темнокожий человек.

— Хотите начистоту?

— Буду очень признателен.

— Мало, коллега. Мне мало одной признательности. Мне необходимо ваше сотрудничество. Мы построим киборга с человеческим мозгом. Это должен быть интеллектуал, с которым приятно провести время, но вместе с тем он не будет иметь слабостей простого смертного…

"Откуда у него такая осведомленность?" — пронеслось в голове у Притта.

Он вспомнил своего босса, его мечту "оседлать интеллект".

А профессор, меж тем, продолжал:

— Ваша работа с мозгом Барнета достойна Нобелевской премии. Я преклоняюсь перед вашим гением…

Притт мучительно подумал: "Все-таки они пронюхали!.. Кто же выдал? Неужели Альберт!.. Или Пол?.."

— Спасибо за комплимент. Но скажите, профессор, откуда вам стало известно о моей работе, если я сам не опубликовал ни строчки?

— Не кажитесь наивным, Притт. Ну, разве в наше время можно работать, не ведая, чем занят коллега! А вдруг его идея лучше, а вдруг он уже давно придумал то, над чем ты сегодня безуспешно бьешься? Упустишь время — вылетишь в трубу. Хозяин церемониться не станет. Не так ли? — он насмешливо уставился на Притта.

— Допустим. Но ведь есть масса источников информации…

— Законных, вы хотите сказать? Х-ха! А знаете ли вы, откуда ваш достопочтенный мистер Майкл добывает информацию, которой он обязан регулярно снабжать ведущих работников вашего Научного центра и вас в том числе? Смею уверить, что на такой скудной пище, которую дают "законные" источники информации, ваш Центр не продержался бы и недели, а Майкл давно бы лишился теплого места…

— Короче, вы просто шпионили за мной!

— Ну, не я, конечно. Есть специалисты…

— Не эти ли "специалисты" преследуют моих сотрудников?

Вельзевул пожал плечами.

— Не эти ли "специалисты" притащили меня в ваше подземное царство?

— Оно вовсе не подземное. Но давайте перейдем к делу. В силу понятной секретности моих работ я был вынужден доставить вас сюда необычным способом.

Никто не должен знать дорогу сюда. Надеюсь, вы меня понимаете. Ведь ваш излучатель, коллега, хотя и действует превосходно, но, увы! — он не спасает тайну от утечки… А если секрет все же не будет разгадан, то вам могут серьезно помешать…

— Как помешали мисс Тойнби?

— Всяко… А что вам известно об этой истории?

— Я хотел навести справки у вас.

— Хорошо. Вы узнаете и об этом. Но раньше давайте договоримся о взаимной откровенности, на джентльменских началах. Я отвечаю на все ваши вопросы, касающиеся моего дела. Вы — то же самое. Должен оговориться сразу: мне в принципе известна ваша работа. Я пришел к выводу, что без вашего непосредственного участия в моем деле — дело это не пойдет… Но с другой стороны, — он оживился, — и вам одному не добиться цели. Подумайте о наших коллегах-биониках, идущих путем молекулярной электроники!.. Они уверены, что скоро получат копию человеческого мозга. Стоит ли тогда препарировать несчастных людей?..

Подумайте, Притт. Мы с вами работаем на стыке: вы приручаете живой мозг, а я изобретаю мускулы. Вместе с вами мы делаем, как господь бог, первого человека. Но мы создадим его без тех недостатков, которыми был наделен Адам, — Вельзевул увлекся, глаза его сверкали белками, толстые губы были выпячены, словно он произносил долгое "о"…

— Конечно, он не пьет, не курит, ваш Адам, — сыронизировал Притт, но Вельзевул, словно не заметив сарказма, подхватил с прежним воодушевлением:

— Он не сластолюбец и не властолюбец, не мот и не бабник! У него нет иного долга, как служить делу, к которому приставлен, которому посвятил себя, как мы с вами…

— Дорогой профессор, — сказал Притт, когда Вельзевул остановился. — Почему бы вам не поступить на службу к моему Боссу? У вас поразительное сходство взглядов. Ведь когда он дал задание сделать из живого человеческого мозга послушную ЭВМ, он тоже хотел ее видеть без таких же недостатков, присущих каждому потомку Адама.

— А давайте попробуем обойтись в этом деле хоть один раз без хозяина, — хитро прищурился Вельзевул, — Попробуем сделать так, чтобы результаты наших исследований не попали в руки маньякам, одержимых бредовыми идеями.

Конкретно? Предлагаю заключить тайный союз и продолжать наши работы в тесном контакте. Ни боссы, ни кто другой не должны знать о нашем союзе.

— Вы говорите так, словно нас никто не может подслушать…

— Вот, видите, — засмеялся Вельзевул, — вот видите, вы и забыли, что находитесь в "потустороннем мире"!..

Перестав смеяться, Вельзевул весь подобрался, одутловатое лицо его посуровело. Он приподнял подбородок и поглядел на собеседника как-то вроде сверху, сквозь полуприкрытые тяжелые веки.

— Нет уж. Чего нет, того нет! — произнес он ледяным тоном. — Ни подслушать, ни увидеть нас никто из "того мира" не может. Для них мы попросту не существуем. Звуки нашей речи не сотрясают воздуха. Тела наши покоятся сейчас в гробах. И мое, и ваше, и мисс Тойнби, и еще кой-кого…

Кстати, поэтому-то мы и не можем осязать друг друга. Если выразиться "по-земному", мы разговариваем мысленно. Чтобы подслушать нас, надо сесть к пульту и включиться в нашу биоэлектронную систему. А этого никто, кроме меня, сделать не сумеет. Да и небезопасно для посторонних вообще приближаться к моей тайне.

— Если и вы — в гробу, то кто же управляет всей этой сатанинской системой?

— Программа. Моя программа. Я же могу в любой момент вмешаться.

В моем гробу — командный пункт, волевое управление. Развивая идеи телепатии, я однажды пришел к мысли, что если устранить помехи для биоволн, то человеческий мозг сможет вступать в непосредственную связь с себе подобными, значит, людям в процессе труда будет не обязательно встречаться друг с другом. А раз так, то им незачем терять время на передвижение своего тела. Обмен информацией может происходить заочно, а если еще перейти на волевое управление орудиями труда, то все физическое существование человека можно свести к минимуму, близкому к нулю. Точнее — к анабиозу.

Так вот, устранить помехи я не сумел. Думаю, что это вообще невозможно.

Но выход нашел: телепатия осуществляться по волноводам. Люди спят, функции организма в состоянии анабиоза незначительны. Старение отступает!..

Вы понимаете, Притт, что это такое? Ведь это путь к бессмертию. И он — не в спячке, а в активной творческой деятельности человека!..

— Поздравляю, профессор! — взволнованно сказал Притт. — Я начинаю, кажется, понимать, что моя работа уже не имеет большого смысла… В то время, как я препарирую трупы, вы берете живых людей и пользуетесь их мозгом по своему разумению.

— Да, и мне незачем хоронить их тела, как вам пришлось поступить с телом уважаемого профессора математики, бедного Дэвида Уильяма Барнета… Я понимаю, иного способа сохранить ему жизнь не оставалось.

— Я надеюсь вернуть ему тело.

— Для этого надо выпотрошить другого… Боюсь, ваша идея неосуществима.

— Почему?

— Я не верю, чтобы такое нежное живое существо, как мозг, выдержало столько манипуляций над собою. И потом, он ослаб в искусственных условиях саркофага. При трансплантации эта слабость сразу скажется. Я уж не говорю о барьере несовместимости. Ну, предположим, вам удастся его преодолеть. А бактерии? Ведь мозг же сейчас стерильно чистый. В лучшем случае, если он и выживет, то свихнется. А зачем вам полоумный Барнет?.. Нет, дорогой коллега, — вдохновенно продолжал Вельзевул. — Я предлагаю другой путь возвращения Барнета "в люди". Ваш босс хочет из человеческих мозгов сделать вычислительные машины.

Мой заказчик хочет получить робота с мышцами человека. В конструкторском бюро, которым руководит ваша талантливая приятельница мисс Тойнби, близок к завершению проект тела будущего робота, то есть — его биомеханическая часть. Но очень сложной получается электронная голова этого идола. Ведь в его теле более ста двадцати мышц, которые должны управляться определенными импульсами…

После вашего достижения мне бы не хотелось начинать все с начала.

Давайте поместим мозг Барнета в нашего биокибера, и он станет человеком. Профессором математики! Его искусственному лицу можно будет придать обычный облик. Пластика творит сейчас чудеса!..

— Ну, а дальше? Превратим его в раба вашего заказчика?

— Нет, Барнета мы оставим себе. Он будет считаться "опытным образцом".

Затем передадим всю технологию заказчику… А Барнету предоставим свободу.

— Ладно. Вы выполняете заказ, а я? Чем я оправдаюсь перед Боссом?

— Ну, это еще мы продумаем. Сейчас важно другое: согласны ли вы сотрудничать с нами? То есть со мной? — быстро поправился он.

— Не знаю… Во-первых, я хочу знать, как к этому отнесется сам Барнет…

Притту хотелось сказать "да". Он понимал, что имеет дело с недюжинным талантом, ученым, который масштабней его мыслит. Если бы к тому же он был белый…

Он встряхнулся и встретился взглядом с Вельзевулом. Тот, словно угадывая, что переживает сейчас Притт, улыбался слегка иронически, откинув курчавую голову на спинку кресла.

— В принципе я согласен. Больше того, мне лестно ваше предложение. Но все это очень сложно, чтобы так вот сказать "да".

— Постараюсь упростить. По окончании вашей работы вы сможете, по желанию, остаться у меня на правах моего коллеги и компаньона. Если вас это не устроит и вы захотите уйти — пожалуйста. Тогда вы получите причитающееся вам вознаграждение. Я думаю, оно будет весьма приличным… И еще. Может быть, это и жестоко, но мисс Тойнби получит свободу только в том случае, если вы согласитесь сотрудничать со мной.

Притта словно током ударило: "Маргрэт!".. Он побледнел и закрыл глаза.

Как же он мог забыть о ней! А ведь у него нет больше никого ближе этой рыжей девчонки. Ничего себе, девчонка! Ей уже за тридцать… Уйти, бросить все, все. Только с ней. Уехать куда-нибудь в Европу. Заработанных денег хватит, чтобы безбедно прожить несколько лет. Отдохнуть от всей этой ужасной работы!.. Тяжко вздохнув, он посмотрел на Вельзевула и сказал:

— Вы загнали меня в угол.

— Но я честно играю. В открытую. И хочу иметь честного партнера.

— Вы обещали рассказать о мисс Тойнби.

— Ее спасло чудо. В момент взрыва она стояла за экраном противорадиационной защиты. Бетон и свинец ослабили силу прямого удара взрывной волны, и сжатым воздухом ее выбросило наружу ярдов на пятьдесят.

Она не расшиблась, потому что упала на нейлоновую сеть, растянутую над огородом. Так ее садовник защищался от птиц, склевывавших смородину. В состоянии глубокого шока ее доставили ко мне. Из шока я вывел ее в анабиоз.

С тех пор она и лежит в своем саркофаге, как спящая красавица…

— Да, но по какому праву вы лишили свободы гражданку Соединенных Штатов?..

— Притт, как вам не стыдно! Мы что, в конгрессе? И потом, чего вы на меня кричите? Вы бы лучше спасибо сказали, что я для вас воскресил любимого человека! Ведь все, и вы в том числе, считали ее погибшей. Да и сейчас, когда выйдете из моей лаборатории, попробуйте сказать, что мисс Тойнби жива — вас сочтут за параноика.

— Вы правы. Простите, профессор. Но я действительно ее люблю. И до сих пор, кажется, не сознавал этого…

— Скажу, так и быть! Только вы уж ей не передавайте. Это она указала мне на вас. Когда мы столкнулись с трудностями в конструкции головы, мисс Тойнби сказала мне, что есть такой ученый, ее большой друг, который наверняка сможет нам помочь. Правда, прежде чем назвать вас, она взяла с меня слово джентльмена, что ни один волосок не должен упасть с вашей головы…

— Но почему ее доставили к вам, и кто это сделал?

— Тут уж, простите, подробности придется опустить. Тайну фирмы, выполняющей твой заказ, разглашать не полагается.

Одно скажу, чтоб рассеять излишние подозрения: мне нужны были специалисты. Самые лучшие. Надеяться на их добровольное согласие работать в моей сверхсекретной лаборатории я, конечно, не мог.

Я вас тоже заполучил бы к себе. Но, увы! Ваша аппаратура слишком уникальна, чтобы я смог создать вам у себя такие же условия.

А теперь скажу вам совсем откровенно, почему я стремлюсь иметь в вашем лице честного партнера, настоящего коллегу. Производство, если можно так выразиться, киберов — не мое амплуа. Это, если хотите, заработок, который позволяет мне заниматься собственно наукой. Моя стихия — психиатрия и нейрология.

Пусть это будет громко сказано, но я решил посвятить свою жизнь раскрытию тайны распада личности — шизофрении. Если строго подходить к определению ее симптомов, то надо признать, что более половины человечества — шизофреники. А если к их числу добавить эпилептиков, маниакально-депрессивных, слабоумных… Это страшный бич двадцатого века, который, как видите, перекинулся и в двадцать первый!..

До сих пор ведутся споры — соматическое ли это заболевание или чисто психическое. Давно известен вирус — возбудитель болезни и вещества — отравители мозга. Но откуда этот доморощенный белок-вирус? Откуда эти токсические вещества в плазме? Почему один организм вырабатывает их себе на погибель, а другой — нет?

Ответ, по-моему, надо искать в биоэлектромагнитном режиме нейронов и других клеток организма, вернее — нарушениях этого режима извне. Но в данной области именно вы, дорогой коллега, достигли поразительных результатов, развив идеи Миллса. Ваш "генератор эмоций", очевидно, будет бесценным подспорьем…

— Позвольте, профессор, — не выдержал Притт, — откуда…

— Молчите, молчите! Дослушайте, прошу вас. Ваш генератор может оказать бесценную услугу человечеству. И наоборот, если это изобретение попадет в руки маньякам, то… Я не могу сказать, что может случиться…

"Боже, он заговорил как красный!" — с испугом подумал Притт.

А профессор, словно угадав его мысли, воскликнул:

— Разве у вас нет совести, нет чувства ответственности перед человечеством за то, что приносите вы ему своими открытиями?

— Признаться, я не часто задумывался над моральной стороной своей работы… Но кто вы такой, что отчитываете меня, взываете к моей совести, когда я до сих пор не могу понять, в какой шпионской корпорации вы состоите?

Уж не с помощью ли телепатии вы узнаете секреты, охраняемые не хуже военной тайны?!.. — Притт возмущенно уставился на своего собеседника.

— Если мы станем добрыми друзьями, будем работать вместе — вы обо всем этом узнаете, — серьезно ответил профессор. — Сейчас же, согласитесь, у меня нет оснований доверять вам сразу все. Прошу поверить в искренность моих слов и намерений. Я не ищу для себя каких-то выгод за ваш счет. Но мы живем в мире жестокой необходимости, где для достижения даже благородной цели порой приходится прибегать к неблаговидным методам… Вы не согласны со мной?

— Насчет методов — это слишком общеизвестно, — пожал плечами Притт. — Но мне все-таки непонятно, кто вы, профессор Вельзевул? И, представьте, даже мучает этот вопрос. Ведь вы требуете доверия с моей стороны.

Профессор выпрямился в кресле и, глядя прямо в глаза собеседнику, гордо ответил:

— Я ученый. Не бизнесмен, не политикан. Наука для меня — средство уменьшить страдания человека.

Он посмотрел на часы, задумался на мгновение и сказал:

— Извините. Через сорок минут у меня встреча. Вы, очевидно, хотите еще поговорить с мисс Тойнби?

— Да.

— К сожалению, не более получаса. Надо еще до темноты доставить вас "на землю". А это связано с немалыми трудностями, с деловым распорядком моих людей. Поэтому ровно в 18.00 прошу вас быть в этой комнате одному. Иначе возвращение будет очень болезненным как для вас, так и для собеседницы. А сейчас идите к ней в лабораторный зал. Хелло!..

Притт поднялся и пошел к двери, нарисованной на голубой стене. Теперь он даже не вытягивал вперед руки, чтобы отворить эту фальшивую дверь, а шел прямо на нее. Уже вплотную к двери машинально зажмурил глаза, ожидая столкновения, но вместо удара ощутил яркую белую вспышку, открыл глаза и увидел себя в большом круглом зале. На стульчике у биотрона сидела Маргрэт и, глядя в тетрадку, что-то подсчитывала на вычислительной машинке.

Он тихо подошел к ней и, забывшись от нахлынувшего чувства, протянул ладонь, чтобы потрепать ее по щеке, как это он часто делал раньше, стараясь отвлечь от работы. Пальцы прошлись по пустому месту… Он вздрогнул и брезгливо отдернул руку.

Маргрэт повернула голову. Ему показалось, что в ее больших зеленых глазах на миг блеснули слезы. Но она тут же пересилила себя, улыбнулась и предложила присесть на другой стул, который в этот момент появился откуда-то.

— Ты согласился работать с нами?

— Да. Он мне поручился, что выпустит тебя отсюда. Марго! Как ты мне дорога — это я понял только сегодня.

— После моей смерти…

— Нет, после воскрешения! А после смерти я также многое передумал о наших отношениях.

— Значит, у нас все впереди? — она повеселела. — Ну, вот и хорошо. Я верила, что ты меня спасешь, мой верный принц. Ах, жаль, не могу отблагодарить тебя поцелуем!..

Притт залюбовался девушкой и тут же признался сам себе, что еще никогда не испытывал такого откровенного наслаждения ее видом.

— Ну, как тебе тут живется, Марго?

— Скучно, милый. В работе только и забываешься. Ну, еще книжки, телевизор. Иногда шеф устраивает нам прогулки на природе. Он даже предлагал мне верховую лошадь. Но ничего не приносит удовольствия, потому что… выдумка, сон. Понимаешь, Джонни, странная прогулка. Вокруг тебя — трава, деревья, кустарник, над головой — небо в белых барашках… Сорвешь цветок — он не пахнет, пока не вспомнишь его название. А как подумаешь, что все вокруг — сон, плод работы твоих нейронов — пропадает охота гулять.

— А обеды, завтраки — это у вас бывает?

— Ого! Еще какие! Видно, профессор запрограммировал нам поварскую книгу экстра-класса. Наш обед состоит из таких деликатесов, о которых я раньше и понятия не имела. А лакомства, и говорить не приходится…

— Да, ведь ты — сладкоежка!

Они помолчали, разглядывая друг друга.

— Послушай, а кто еще тут с тобой? Большая компания?

Улыбка исчезла с лица Маргрэт. Глаза притухли.

— Прости, Джонни, на этот вопрос я не отвечу. Наверное, тебе уже пора уходить, — вздохнула она. — Еще раз прошу: будь благоразумен. В конце концов, мы — люди науки. Наше дело — работа ради прогресса. А профессор Вельзевул — гений. Не знаю, добрый ли, злой. Но я преклоняюсь перед ним и честно скажу: с интересом работаю под его руководством.

— Но ты знаешь, что выйдет в результате наших исследований?

— Знаю. Тебя беспокоят люди, которые станут донорами? Так наука без жертв не движется. А как же тогда астронавты, космические экспедиции, в которых люди погибают десятками?

— Это не то. Я боюсь за род человеческий. Что, если завтра потребуются живые мозги в массовом количестве?

— Перестань, прошу тебя! О политике — ни слова, — взмолилась Маргрэт и глаза ее испуганно расширились. — Уходи, тебе пора!

Притт взглянул на часы. Почти пять минут в запасе. Он поднялся.

— Ладно, Марго. Я все для тебя сделаю, милая моя девочка. Ведь, оказывается, я и вправду люблю тебя…

…В боксе зажегся свет, и над дверью вспыхнула надпись: "Разгерметизировано". Двое мужчин в белых комбинезонах быстро натянули маски и встали перед дверью. Низким басом пророкотала сирена, и створки двери разошлись в стороны. Двое шагнули внутрь бокса, и половинки вновь сомкнулись за ними. На небольшом возвышении, поблескивая белым металлом, стояла капсула, похожая на тупоносую торпеду. Сбоку — тележка, на каких обычно возят больных в операционную. Двое замерли и подняли руки над головой.

Откуда-то сверху выдвинулись манипуляторы, несущие по паре прозрачных перчаток. Они с мягким шорохом натянули перчатки на кисти поднятых рук и тотчас убрались на место. Люди опустили руки и согнули их в локтях, держа на весу. Раздался легкий треск, и капсула распалась. Верхняя часть ее, словно крышка шкатулки, начала приподниматься и откидываться назад.

Внутри капсулы покоилось тело мужчины. Лица его не было видно из-за густой сети проводов. Двое наклонились к лежащему и начали осторожно освобождать его от электродов, присосавшихся к разным участкам головы.

Затем отцепили датчики с груди, ног, рук и принялись осторожно массировать тело, то и дело прослушивая грудь фонендоскопами. Все это в полнейшей тишине, молча. Только взгляд друг на друга и ответный кивок: "В порядке!", "В норме"…

Закончив свое дело, двое пододвинули тележку вплотную к капсуле и снова замерли. С потолка спустились четыре тросика с блестящими крючками. Двое застропили подстилку, на которой лежало тело, один из них подал знак, и тело поднялось над своим ложем, проплыло в воздухе и мягко опустилось на тележку.

Один из двоих укрыл лежащего мужчину одеялом, и тотчас дверь снова открылась, пропуская тележку с Приттом. В эти минуты он возвращался из состояния, близкого к анабиозу, в которое вверг его профессор Вельзевул.

Ранним утром санитарная машина, не привлекая ничьего внимания, выехала из ворот. В ее кузове покоился на носилках доктор бионики Джон Джордж Притт.

А если бы он мог выглянуть из зарешеченного окошка кареты, то прочитал бы на черной стеклянной доске у ворот надпись, сделанную крупными золотыми буквами:

Но Притт спал крепким сном вполне здорового человека и не слышал, не видел, куда везут его бренное тело, вновь соединившееся с душой…

Окончательно проснулся он утром следующего дня в кресле своего электромобиля. Машина стояла на опушке леса в полсотне ярдов от шоссе, ведущего в Теритаун. Со стороны могло показаться, что он специально съехал с дороги, чтобы поспать.

Проснувшись, он оглядел всего себя, обшарил свои карманы, поискал в машине. Все было как вчера. То есть, когда он помнил последний раз себя перед тем, как провалиться в преисподнюю… Он включил приборы — все нормально. Энергии хватит до дому без заправки. Он решительно нажал на педаль контроллера, машина плавно покатила по траве к автостраде и влилась в густой поток мчащихся машин. Тотчас, как она выбралась на бетонку, колыхнулись и раздвинулись ветви орешника. На поляну вышли с роллерами в руках трое в белых шлемах. Они оседлали своих "мустангов" и тоже, один за другим, вырулили на магистраль.

Вернувшись, он первым делом пригласил к себе Альберта. Этот несомненно талантливый молодой человек отличался среди остальных его помощников веселым нравом и остроумием. Нередко ему приходилось упрекать парня в том, что своими разговорчиками он отвлекает других коллег от дела. Однако за последнее время Альберт заметно притих, словно утратил свой веселый нрав. Он молча копался в схемах или пропадал в препараторной.

"Когда же произошла перемена с ним?" — пытался припомнить Притт, но не успел. В двери появился худощавый юноша в небрежно накинутом халате. Засунув руки в карманы, он с независимым видом прислонился к дверному косяку.

— Закройте дверь и сядьте, — Притт указал на ближайший к себе стул и незаметно включил интерферентор. Это было последнее изобретение Альберта, основанное на принципе сложения звуковых волн. Теоретически рассчитать прибор помог Барнет. Интерферентор "гасил" колебания звука речи, не задевая волны других частот, скажем, звуки шагов, стук в дверь, рабочие шумы… И говорящие не услышали бы друг друга, если б они не экранировались от прибора.

Без всяких предисловий Притт приступил к выяснению мучившего его вопроса.

— Вас допрашивал профессор Вельзевул?

Бледное лицо парня залил румянец, в глазах заблестели злые огоньки.

— Не знаю профессора с таким громким именем. Но какой-то тип, действительно, беседовал со мной на позапрошлой неделе. Просвещал меня насчет современных отношений в нашем обществе. И, представьте, просветил настолько, что я окончательно убедился, каким был до сих пор круглым идио… идеалистом.

— Не буду оспаривать ваш вывод, — язвительно заметил Притт, — но как же наша тайна? Наш приоритет?! — сорвался он и стал почти кричать: — Как могли вы поддаться всяким пустым разговорам! Где ваша честь ученого!..

Но быстро утих, почувствовав ломящую боль в висках. И Альберт успел взять себя в руки. Лицо его приняло обычное свое ироническое выражение.

— Не говорите мне о чести, доктор. Если не хотите окончательно потерять мое уважение. Да, мы — ученые. Мы — рабочие люди, созидатели. А не политиканы. Не нам произносить громкие слова — "честь", "свобода"…

Студентом я впадал в бешенство, когда слышал слово "свобода". Сейчас, слава богу, иммунитет выработался! Для меня что "шлюха", что "свобода" — одинаково звучит![1] Вы говорите "честь ученого", а сами превратили человека, своего друга в подопытного кролика…

— Молчите! — стукнул кулаком Притт, — Мы вернем Барнета к нормальной жизни.

— Я молчал. Думал, это во имя науки. И помогал вам, как мог. Но во имя чего мы терзаем живой мозг, это совершеннейшее создание природы? Чтобы сделать из него обыкновенную вычислительную машину… Но ведь это чудовищный регресс! Зачем и кому нужна эта машина? Нашему Боссу? А еще кому?

— Прекратите болтать! — пришел в себя Притт. — Почему вы раньше не пришли ко мне с вашими сомнениями? А теперь, когда выдали тайну, предали наше общее дело, теперь заняли позу циничного нигилиста! Вам нужен прямой и ясный ответ? Его нет — прямого, ясного. Здесь все очень сложно… Вы слишком молоды. Но хоть это можете понять? Мы обязаны завершить цикл начатых работ! Это заказ корпорации, которая финансирует нашу работу.

— А честь ученого? Ее ведь никто не финансирует… Увы, финансируют только предательство. А честь покупают за миллион долларов.

Притт вскочил:

— Ах, вот оно что! Ну, слава богу, теперь все ясно. Фирма "Вега" и вам предложила ангажемент, — он растерянно улыбнулся, потирая лоб. Голова его все еще была полна туманом после анабиоза, и стоило ему погорячиться, как туман плотнее охватывал сознание, опускался на глаза…

— Да-а-а… Теперь все ясно, — задумчиво повторил он и сел в кресло.

Посмотрел на Альберта уже другими, просветленными глазами: и туман отступил, и на сердце повеселело.

— Попрошу вас, — сказал он совсем другим, очень мягким тоном, — позовите сюда Макса и возвращайтесь вместе с ним. Я чувствовал, что надо было бы и вас посвятить в это дело, но так и не сделал этого. Ладно.

Возвращайтесь вдвоем. А затем я хочу посоветоваться с вами по очень серьезному делу…

Глава пятая. ПЛЕННИКИ СЕНСАЦИИ

Когда, казалось, трудности остались позади, мозг без изъяна был извлечен из черепной коробки и благополучно водворен в приготовленный для него саркофаг, случилось непредвиденное. Новый пленник отказался вступать в контакт с экспериментаторами. Он, — свидетельствовала запись в лабораторном журнале, — "не вышел на связь". Как ни трудился Притт у своего биотрона, какие только варианты ни испробовал, "алтарь сатаны" оставался бессильным, ничем не мог ему помочь. А между тем, все свидетельствовало о том, что мозг не погиб. Электрическая активность его оставалась достаточно высокой, не говоря уж о прочих физиологических функциях, которые поддерживались безукоризненно.

Мозг принадлежал тридцатидвухлетнему специалисту по эргономике[2] и поэтому был особенно дорог. Мистер Майкл приложил все свои недюжинные способности, чтобы достать, и притом без шума, мозг именно такого профиля. В будущем ему предназначалась роль управляющего металлургическим комплексом.

Дабы ученые "напрасно не волновались", мистер Майкл по специальному указанию Босса объяснил им, что человек этот — убийца своей жены, приговорен к газовой камере, что перед казнью согласился продать свой мозг Корпорации.

И в доказательство директор Научного центра показал это завещание приговоренного, скрепленное подписью и печатью нотариуса.

На стол им подали уже подготовленное к операции тело незнакомца под глубоким наркозом. А когда они покончили с ним, тело увезли, как им сказали, в тюрьму, где должны были совершить казнь приговоренного и погребение.

Мистер Майкл предупредил Притта, что сразу же после пробуждения мозга тот должен, используя "ГЭМ", разрушить личность этого человека, не вступая ни в какие разговоры с осужденным.

— По существу-то казнили его мы, — заметил многозначительно Альберт, когда все они собрались у кофейного автомата в комнате отдыха.

Наступило тягостное молчание. У Притта готово было сорваться резкое возражение, но оно застряло где-то в горле. Ему вдруг остро захотелось услышать мнение своих соратников, с которыми делил он всю тяжесть моральной ответственности за столь ужасные эксперименты.

Пол отодвинул недопитую чашку. Контрастней обозначилась густая сеть морщин на его лбу. Угрюмо, словно шары из-под языка выкатывая, он сказал:

— Его все равно бы… умертвили.

— Значит, палачи — мы? — быстро парировал Альберт с какой-то сатанинской усмешкой.

— Как ни парадоксально, но мы и убили его, и спасли от небытия…

— Верно, Макс! — не выдержал Притт. — В тебе говорит диалектик.

Исследователя всегда обуревают противоречивые чувства. А тем более, когда он идет по лезвию бритвы: направо — живое, налево — неживое царство природы…

— Если бы я оказался случайным слушателем вашей лекции, я решил бы, что здесь сидят философы, а не бионики, — съязвил Альберт. — Только, простите, не понимаю, зачем напускать столько тумана на совершенно ясное дело. Чтобы оправдаться перед судом своей совести?

— Зачем тогда вы работаете с нами? Или живые мозги можно брать у мертвецов? — крикнул Пол, и чувствовалось, что в возбуждение он входил с явным облегчением, ибо лучше сердиться, нежели пребывать в растерянности…

— Согласен. Но вы уверены, что завтра кому-то не потребуется ваш мозг, Пол? Сегодня охотятся за инженером-эргономиком, а завтра решат, что выгоднее иметь дело с нашими управляемыми мозгами, чем с нами, критически мыслящими личностями…

— Перестаньте, Альберт, — устало сказал Притт. Ему стало нехорошо.

Видно, сказывалось напряжение последних дней, неудача на биотроне, а тут еще и эти разговоры. Макс испуганно подал ему стакан холодной содовой. Все приумолкли, заметив меловую бледность на лице своего руководителя и то, как дрожит стакан в его руке.

Отпив несколько глотков, он медленно опустил стакан на поднос, задумчиво покрутил его в пальцах, глубоко вздохнул и сказал:

— Зачем нам ссориться? Мы — люди науки. Разве не вольны мы бросить немедленно это дело, если считаем его противным своей совести?.. Альберт в чем-то прав. И я, пожалуй, понимаю его. Он молод, и моральная ноша ему кажется тяжелее всех. Вот он и стонет… Да, согласен, нашими трудами могут по-своему воспользоваться боссы. Только не надо так пугаться. Вспомните, разве не всегда так было? Величайшие открытия человеческого ума пытались в первую очередь использовать против человека. Но всегда разум побеждал. И я верю: разум снова возобладает над корыстью…

Мало-помалу с лица его сходила бледность, речь оживлялась тем вдохновением, какое присуще любому подвижнику науки. Притт относился к таким людям, у которых отними любимое дело — и завтра человека не станет. Говорил он спокойно, но за этим спокойствием угадывалась страстность борца, отстаивающего свое кровное. Оттого, может, и появилась в его речи некоторая высокопарность — сестра пафоса.

— Мы стоим на пороге великого открытия. Оно указывает путь к бессмертию человека, дает ему еще одно огромное преимущество в извечной борьбе с природой, в познании бесконечной материи…

Этому вдохновению и Альберт внимал послушно. Искренность пафоса большого ученого, возвышенность его мечты заворожили молодого бунтаря не меньше, чем его коллег.

— Так разве мы не можем пойти на известные жертвы? Какая же наука — без жертв? — продолжал Притт, простирая к слушателям свои мягкие, удлиненные ладони с тонкими нервными пальцами. — И то, что мы вынуждены выполнять прямой, конкретный заказ наших хозяев — в этом вижу я нашу моральную жертву в пользу науки. А как же иначе мы сможем работать, развивать и доводить до конца свой эксперимент? Кто даст нам средства и, наконец, защиту от посягательств на наш приоритет?..

Он обвел взглядом своих коллег, ища у них подтверждения своим доводам.

Но, заметив, как встрепенулся Альберт, поспешил опередить его:

— Да, мы лишили жизни этого человека. Значит ли, что мы — убийцы?

Нет. Мы лишь привели в исполнение приговор суда, вынесенный убийце. Конечно, не наше это дело — исполнять судебные приговоры. Тут Альберт прав. В этом смысле мы — палачи. Может ли ученый быть палачом? Нет, нет и нет!.. Я принимаю этот позор. Прошу и вас, коллеги, принять его также. О, если бы я знал другой путь!..

У Пола вырвался вздох облегчения, так что Макс даже покосился на него с удивлением. Пола интересовала конечная цель скорее с материальной стороны.

Поэтому всякое там морализирование могло только, по его мнению, отвлечь их коллектив от успешного завершения работы. Пол согласен был "принять этот позор" — и дело с концом.

— Другого пути, наверное, нет, — сказал он. — А если мы будем чересчур щепетильны, то не сможем прославить Соединенные Штаты. Ради величия моей страны я беру этот грех на свою душу.

Голос стопроцентного американца удержал Альберта от высказывания. "Наш позор состоит не только в том, что мы оказались в роли палачей. А в том, что из человека мы делаем чудовищную машину, направленную против людей", — хотел сказать он, но вовремя спохватился: "Кому это нужно? Одержимого Притта теперь не остановить, с ним и преданный ему Макс. Старика Пола ничем не проймешь, да он еще и пожалуется начальству… А, может, я слишком идеально смотрю на жизнь?.."

Встретив вопросительный взгляд Притта, он лишь мрачно отшутился:

— Ладно, давайте не говорить больше о веревке…

В наступившей тишине резко звякнул телефон. Все вздрогнули и с неприязнью повернули головы к столику в углу. Макс снял трубку. "Вас, — сказал он Притту и, прикрыв рукой микрофон, пояснил: — Лансдейл".

— Поздравляю, доктор! — голос шефа охранки звучал слишком бодро. — Можете полюбоваться на плоды своего либерализма. Читайте газеты! Я послал их вам. Хэлло! — он положил трубку.

Ни слова не говоря, Притт направился к шкафу пневматической связи и вынул из ящика сверток. С первой полосы "Ридерса" на него глядело с портрета его же лицо, а сверху чернели крупные буквы: "Тайна доктора Притта". А ниже — "Мертв ли профессор Барнет?". "Глоб энд тайм" кричала фиолетовыми литерами: "Сенсация века! Рассказ очевидца". "Чикаго ньюс" поместила портреты всех четырех ученых и тоже крупно сообщила: "Они умеют из человека делать счетную машину". Только старая респектабельная "Нью-Йорк таймс" осторожничала: "Чудовищные эксперименты. Неужели это правда?.."

Он бегло просмотрел немногословные тексты сообщений. На разные лады подавалась одна и та же история, как профессор Барнет, доставленный после дорожной катастрофы в лабораторию Притта, подвергся вивисекции. Пользуясь беспомощным состоянием пострадавшего, обманув его жену, злодеи в белых халатах извлекли мозг у своей жертвы, а тело похоронили. Над живым мозгом проделывают всевозможные эксперименты, заставляют его работать как вычислительную машину. В заключение все авторы газетных статей призывали власти "положить конец преступной деятельности…"

Его охватил страх. И хотя он уже давно был готов к этому, все же действительность оказывалась куда более грозной, чем он мог себе представить мысленно. Опять стало нехорошо, во рту появилась горечь, похолодели и стали липкими ладони. Из этого состояния его вывело появление Макса, пришедшего звать к телефону. Он сделал усилие над собой, сунул газеты Максу и направился к аппарату.

Звонил мистер Майкл. Он передал указание Босса, никому не выходить за пределы лаборатории.

— Начинается осадное положение, — невесело сказал он. — С неделю, думаю, вам придется посидеть взаперти. К вечеру будет оборудована спальная комната.

Все, что надо доставить из дому, вам принесут, — скажете дежурному охраннику. Городские телефоны отключаются: так мы убережем вас, коллега, от газетных и телевизионных дьяволов. Для связи остается только "тет" в вашем кабинете, пусть там кто-нибудь находится постоянно. Придется, конечно, позаботиться и о вашем питании. Ну, что еще? Да, ни в коем случае не давать никому интервью! Это — приказание Босса, слышали? Корпорация принимает ответные меры. Уверен, все обойдется. Босс заминал и не такие дела… Как новичок, не вышел на связь?.. Это плохо. Постарайтесь, дорогой коллега, порадовать нашего шефа…

— Сурен, тебе придется отправиться в Теритаун, — сказал, отбрасывая последнюю прочитанную газету, О'Малей. — Как видишь, ни одному газетчику не удалось добраться до наших знакомых. Самого главного, чего ждет нетерпеливая публика, так и нет. Я имею в виду интервью с учеными. Вдова отрицает все начисто — они ей хорошо заплатили! — даже грозится привлечь за клевету…

В общем, шум хотя и большой, а у юстиции нет оснований для возбуждения дела.

— А почему бы и в самом деле не произвести эксгумацию, как требует "Чикаго сан"?

— Ого, милый мой! Для этого необходимо согласие вдовы или же специальное судебное решение. А я же только что сказал: у юстиции фактов маловато. Вот в чем дело, дорогой. Потому-то придется ехать тебе и прямо сейчас, — О'Малей начал излагать своему подчиненному план "взятия крепости", который созрел у него в голове после того, как, внимательно изучая прессу, он убедился, что колесо могучей газетной махины пробуксовывает на месте, и если не подсыпать сейчас песочка, то и вовсе станет.

— Осторожно, не возбуждая ничьего любопытства, ты должен раздобыть в мэрии план подземных коммуникаций города и переснять его. Особенно нас интересуют детальные данные о коммуникациях в районе лаборатории Притта и прилегающих к ней кварталов. Мы должны найти достаточно широкий туннель, по которому любой из нас мог бы проникнуть прямо в здание лаборатории.

— Шон, ты — голова!

— Ладно… Специалисты полагают, что излучение подобного рода не должно проникать под землю глубже, чем на полметра. Понял?

— Боже мой, чего тут не понять?

— Мы проберемся туда не одни — с нами пойдет любой репортер. И пока охрана лаборатории спохватится, газеты получат такую обильную пищу, что, пожалуй, и в конгрессе заговорят об этом деле…

На третий день осады хладнокровие изменило Притту. Возможно, сыграла свою роль неудача в попытках войти в контакт с мозгом неизвестного инженера.

Противное чувство страха и неуверенности в себе охватили его душу.

Ассистенты вели себя куда спокойнее, и это еще более раздражало Притта, он не хотел признаться им в своей слабости, только еще более отчуждался от коллег, замыкался в себе. Он не пошел спать в свой кабинет и положил там Макса, чтобы кто-то мог ответить на сигнал "тета". А сам устроился у биотрона, поближе к Дэви. В эти дни Барнет стал ему самым близким человеком, с которым он и делился обуревавшими его чувствами.

Испытывая тягостное волнение за судьбу Дэви, за судьбу своего открытия, он начал готовиться к отражению нападения. Тайно от всех вооружил Барнета новым излучателем биоволн. Попавший под его действие разражается неудержимым хохотом, рвущим внутренности, и, если излучение не прекратится, через полторы-две минуты человек гибнет в судорогах.

Мало того, испуганный Притт установил ежедневный пароль, по которому Барнет допускает к биотрону сотрудников. Руководитель предупредил всех, чтобы без пароля никто не входил в зал — святая святых, ибо это теперь опасно для жизни.

— Я прошу понять меня, — сказал он им, чувствуя потребность оправдаться. — Нам ежеминутно угрожает банда газетчиков, полицейских и всяких темных личностей. Хотя мы под защитой излучателя забвения, они могут подкупить охрану, могут сделать все, чтобы только выведать нашу тайну. Но я вас заверяю, что никто живым не подойдет к биотрону. Человек Без Оболочки будет сам защищать себя. А ему, как известно, терять нечего…

Альберт и Макс спокойно восприняли новый порядок. Пол выразил недовольство, проворчав: "Могущественная корпорация сама найдет силы защитить нас. Напрасно мы создаем трудности для себя", однако подчинился, так как привык подчиняться приказам старших.

За эти же дни Альберт стал совсем другим. Он крепче сдружился с Максом и перед лицом газетной свистопляски ощутил солидарность со своим учителем. В этой сенсационной шумихе он улавливал скрытую враждебность науке, а ханжеские выступления святош и "стопроцентных" американцев, вопивших о "чудовищном покушении на христианскую мораль", воспринимал как вызов темных сил.

И он с ожесточением принял этот вызов, забыв о своей недавней оппозиции. В отличие от Притта, молодой ученый не растерялся. Вместе с Максом они вдохновенно трудились над разгадкой тайны мозга, отказавшегося вступать с ними в контакт. Им помогал Барнет своим тонким и быстрым математическим анализом.

Еще в первый день неудачи Пол высказал предположение, что этот мозг работает совершенно в другом диапазоне, нежели настроен их биотрон. Еще не успели они вдуматься в смысл этого, как Притт резко возразил.

— Ерунда! — раздраженно сказал он. — Миллс проводил свои опыты на десятках, сотнях голов в одном диапазоне — от альфы до лямбды и не встречал препятствий.

Теперь же Макс и Альберт ухватились за эту мысль и начали лихорадочно перечитывать труды создателя биотрона. Такой работы Миллс никогда не выполнял, на главные мозговые центры он не воздействовал, а лишь на отдельные рецепторы — в этом состояла их надежда, что Миллс не мог, естественно, утверждать универсальность найденной им полосы частот. Но что-то должен же был сказать он в отношении расширения диапазона в будущем, ну, хотя бы высказал какие-то предположения теоретического порядка!..

Но ничего похожего найти им не удалось. Чувствовалось, что изобретатель биотрона нарочно остерегался раскрывать тайны своего творения: он почти нигде не касался бионических характеристик своей схемы.

Специалист-электронщик, пожалуй, мог бы построить по этой схеме биотрон. Но вряд ли понял бы его назначение и уж тем более — не мог пустить его в ход.

Тогда они подумали, что у Притта — любимца Миллса — могут храниться особо ценные, не опубликованные записи, которые профессор подарил ему или которые он приобрел позже у наследников. Макс пошел к Притту, и тот достал из сейфа стопку рабочих тетрадей Миллса.

— Честно говоря, я сам давненько не заглядывал сюда, — сказал он, передавая тетради. — Но помнится, Миллс что-то высказывает здесь о положении контуров генератора. Да, да, да… Ну, в общем, посмотрите сами.

Только прошу — не выпускайте этих тетрадей из рук и сразу же верните их мне.

Заверив, что все так и будет, Макс помчался к Альберту.

— Знаешь, я все более склоняюсь к мысли, что Пол высказал счастливую догадку, — встретил его приятель. — Обрати внимание на группу крови. У Барнета — первая, а у этого — третья. Значит, атомные решетки белковых молекул у них разные…

— Следовательно, и частоты колебаний, на которых работают их нейроны, не могут быть одинаковыми! — с готовностью подхватил Макс. — Но посмотрим, что скажет нам старина Миллс, — и он торжественно протянул другу заветные тетради.

Для них это был кладезь мудрости и откровений. Читая, они удивленно-радостно восклицали: "Ну, как это нам раньше не попалось!.." И, наконец, вот оно, чего так упорно они искали, что предвидели в своих догадках!..

"…Заранее не желая отождествлять обычные электромагнитные колебания с доселе неизвестными изменениями магнитного поля, которые вызываются особой пульсацией биопотенциалов нейронов, я ввожу новую шкалу для измерения положений контуров генератора и приемника биоизлучений. Устанавливаю это чисто эмпирически в надежде вернуться позже к более последовательной разработке шкалы (градация, разбивка на диапазоны). Учитывая большую дискретность во многом неизвестной мне величины, я в качестве первых вех ставлю на своей шкале буквы греческого алфавита: альфа, бета, гамма, дельта, эпсилон, фау, дзета, ета, тета, йота, каппа, лямбда. Полагаю, что дальнейшее проникновение в мыслительные центры потребует расширения полосы частот и — в значительной степени…"

— Недаром старик оставил нам в запас еще целых четырнадцать букв, — весело заметил Альберт, успевший сосчитать в уме от мю до омеги.

Они тут же позвали Пола и от души поздравили его, а затем показали тетрадь Миллса. Потирая ладонью скулу (признак большого волнения), Пол отвечал великодушно:

— Ну, что я, ребята, без вас!.. Вот ведь отвергли мою гипотезу, я и отошел. А вы до конца дело довели. Однако радоваться, по-моему, еще рано.

Перестройка контуров у нашего "алтаря" — дело нешуточное, а настраивать их — ох, и наплачешься!.. Если в месяц уложимся — можем считать себя счастливчиками. Но когда начнем? Такая кутерьма идет, шеф наш не в себе…

— О перестройке биотрона и речи быть не может, — заметил Альберт. — Не бросим же мы Барнета, да и Притт на такое не пойдет. Новые контуры придется изготовлять и пристраивать к биотрону, как приставку…

Лансдейл и его воины доблестно отражали нашествие теле-, кино-, фоторепортеров и дотошных газетчиков. Некоторые не стеснялись среди бела дня перелезать через ограду парка. Тут их, бедняг, забывших, зачем они, собственно, лезли сюда, встречали сердобольные служители и ласково, под руки выпроваживали за ворота прямо в бар, что напротив. Хозяину этого заведения и во сне не снилось такое просперити: у него кормились и поились знаменитые телекомментаторы, журналисты, радиообозреватели. Все они ждали своего заветного часа, когда им откроется доступ к информации, которую жаждет получить падкая на сенсации публика. Но час этот все не наступал, и доллары продолжали сыпаться в кассы автоматов и на поднос бармена. Время от времени пресса требовала к себе Лансдейла. Он выходил на "пресс-конференцию" и, обстреливаемый десятками фотовспышек, вежливо улыбался и отвечал одно и то же: "Нет, я не получил разрешения", "Извините, я не уполномочен отвечать на этот вопрос" и все в таком же духе, пока его не отпускали с досадой.

Но сегодня с утра Лансдейл не вышел на зов прессы. Старший охранник сообщил журналистам, что его шеф уехал в офис корпорации. Это всколыхнуло надежду у заждавшихся людей, однако напрасно. Начальник охраны вез на доклад Боссу запись подслушанного разговора, которая, по его мнению, должна убедить хозяина, что в лаборатории Притта зреет заговор и, стало быть, он, Лансдейл, был трижды прав, когда указывал на подозрительное поведение этого ученого.

Взять хотя бы ту подозрительную поездку на конгресс биоников. Ведь Притта в зале заседаний не оказалось ни в первый, ни в последующие дни.

Но когда он по долгу службы поинтересовался у самого ученого, где тот разгуливал, хитрец разыграл сцену оскорбленной невинности: "Вы еще спрячьте своих агентов у меня под кроватью…" Какова наглость!.. А докладывать Боссу уже не имело смысла: "Почему же вы не проследили за ним, когда он выехал из дома?" — обязательно спросит хозяин. Тут мы, действительно, оплошали, черт возьми!.. Ну, ничего, мистер Притт. Мы разузнаем о вас и вашей компании все, что нас интересует. Босс слишком щепетилен с этим народом, и зря. Конечно, прямых улик еще нет, так скоро будут!

Однажды Лансдейл просматривал журнал регистрации магнитных записей, изымаемых из подслушивающих аппаратов, и обратил внимание на прочерки в графе "содержание". Их частота показалась ему подозрительной. Вызванный техник подтвердил, что вот уже почти месяц, как из аппаратов, висящих в помещениях Притта, вынимается чистая пленка.

— Вы внимательно осматривали аппараты? Не было ли там каких повреждений?

— Нет, сэр. Прежде, чем снять аппарат со стены, я сам наговариваю громко и шепотом несколько фраз. А к тому же все пломбы целы.

— Но не могут же они молчать целый день!

— Они разговаривают, сэр. Ну, там спрашивают один другого по каким-то надобностям, бывает, и ругаются друг с другом, а то смеются. Такие разговоры мы не заносим в журнал.

— Да, конечно, такие записи можно и не заносить… Вы свободны, — он заторопился отпустить техника, так как мысли его уже приняли совсем другой оборот. "И как это мне в голову не приходило! Вешаем эти примитивные магнитофоны, а ведь имеем дело с редкими мудрецами. Они-то потешаются над нами!.. Пустил себе какое-нибудь излучение на этот дурацкий ящичек и говорит сколько угодно… Найти! Наверняка их штуковина стоит где-то поблизости от магнитофона…"

Назавтра уборщиком помещения лаборатории был направлен Боб Дрейк — старый сыщик, пригретый в свое время Лансдейлом. Как иные любят коллекционировать предметы, так Лансдейл собирал в своей охранной команде разных чудаков. И, как в сказках, эти чудаки часто выручали его в самых неожиданных перипетиях беспокойной службы.

Но и Боб Дрейк не помог бы ему, если бы не помог случай: один раз Притт забыл убрать в свой сейф интерферентор. И Боб нашел его. Он принес таинственную коробочку хозяину, а тот поспешил с ней на консультацию к электронщикам. Те, конечно, объяснили, что к чему. Лансдейл немного подумал и спросил, нельзя ли, не трогая прибора, лишь парализовать его действие.

"Между прочим, это интересно, — откликнулся один инженер, — вы подали интересную мысль". "Если так, — ответил Лансдейл, — то прошу придумать это побыстрее и чтобы по размерам оно не превосходило данный аппарат. Заказ будет оплачен по самой высшей категории".

Следующим утром Боб положил интерферентор на место, и — опять-таки Лансдейлу повезло: никто из ученых среди дня не хватился этого прибора и потому ни о чем не подозревал. А еще через два дня в подслушивающие магнитофоны были вмонтированы новые приборы, нейтрализовавшие действие интерферентора. Рыбка теперь сама шла в сети, не подозревая о них…

— Ну, что ты скажешь? Соглашаться на предложение Вельзевула? — таким вопросом закончил Притт свой рассказ Барнету о своем пребывании в "преисподней".

Он лежал на раскладушке у биотрона и беседовал с другом по закрытой сети. В зале стоял полумрак, светились только приборы на пульте да перемигивались огоньки кибернетической машины, ведущей управление всем сложным хозяйством поддержания жизни мозга уже не только Барнета, но и незнакомца.

— Я боюсь, он прав: ты не сможешь пересадить меня обратно в чей-то череп, — печально сказал Барнет. — Я много думал об этом. А теперь прибавляется еще одна трудность, которой раньше ты не предвидел: волновое несоответствие. Допустим, я преодолею барьер несовместимости, выживу. А тело откажется мне повиноваться из-за разности диапазонов. Вот так же, как с этим мозгом ты не можешь пока связаться… Может, действительно, искусственное тело позволит мне двигаться самостоятельно? Ведь мне теперь большего и не надо…

— Но ведь это опять — чудовищный эксперимент над тобой!..

— Знаешь, дружище, по совести скажу: я так устал, что мне на все наплевать. Может, единственное, чего я хотел бы перед тем, как исчезнуть навсегда, это добраться до родного ранчо, где прошло мое детство.

Хочу взглянуть на Джоан и умереть на родной земле. Бедняжка! Ей сейчас так тяжело…

У Притта защемило сердце, он тяжело вздохнул:

— Не надо, Дэви. Ну, зачем так мрачно. Я сделаю, как ты хочешь.

— А тогда другого пути у нас нет, как принять предложение твоего профессора. Тебе надо бежать от корпорации, от прессы. Скрыться на время в "преисподней", если это такое надежное место… Только вот не представляю, как при таком осадном положении сюда тайно от всех можно доставить искусственное тело и с ним еще специалистов…

Да, кстати, чуть не забыл. Поставь, пожалуйста, фотокамеру. Мало ли что. Если кто ворвется сюда чужой, я-то его встречу. Но хорошо бы и на пленке запечатлеть — всегда пригодится.

— Хорошо. Утром напомни. Значит, решили: даем согласие. Они должны вот-вот появиться. Еще надо обговорить это с нашими ребятами.

— Только тише, Джонни. Ты ничего не заметил подозрительного?.. Мне кажется, нас подслушивают.

— А интерферентор?

— Не знаю… Ты дал мне очень тонкий слух. Недавно я стал слышать какое-то гудение, исходящее как будто от магнитофона. Раньше этого звука не было. А что, если они сменили начинку, и теперь наше устройство не действует?

— Возможно. Но как это проверить?..

Их беседу прервал звонок внутреннего телефона. Притт машинально кинул взгляд на большие часы, висящие над биотроном. Без четверти двенадцать.

— Мистер Притт, вы не спите? — вкрадчиво спросила трубка, — Это дежурный охранник Смит. Смею побеспокоить, сэр, тут вас спрашивает человек от Лансдейла.

— Я уже в постели, — капризно ответил Притт. — Не понимаю, что за срочность такая…

— Сэр, он говорит, это очень важно для вас, — горячо зашептала трубка. — Если позволите, я проведу его к вам. Он ненадолго.

— Ну, хорошо! — Притт с досадой бросил трубку. — Сейчас сюда придет человек от Лансдейла, — сказал он Барнету. — Дожили! Уже и ночью покоя нет…

Он нехотя поднялся, накинул домашний халат, нащупал в кармане зеркальце и, достав его, пригладил светлые волосы на лысеющей голове.

В дверь постучали, и на пороге показался человек в голубом костюме воздушного путешественника, в которых обычно летают с реактивными ранцами за спиной. В руках он держал снятый шлем. За его тщедушной, почти детской фигурой охранник Смит казался Голиафом. — Сэр, — сказал, подняв ладонь из-за плеча незнакомца Смит, — через тридцать минут прошу позвонить мне.

Хелло!..

Незнакомец осторожно шагнул в зал и, как только дверь закрылась за ним, приложил палец к губам, прося о полной тишине. Быстро достав блокнот, он протянул открытый листок Притту. "Молчите, нас подслушивают!" — было написано во весь лист. Гость перевернул второй листок: "Я от Вельзевула. Мы должны срочно поговорить в помещении, где наверняка нет подслушив. апп.".

Притт кивнул головой и начал вспоминать план своей лаборатории. Но какую бы комнату он ни представил себе, всюду стоял или мог стоять магнитофон. Даже в операционной и в препараторной! И тут он вспомнил о маленькой дезинфекционной камере, которой они никогда не пользовались, ибо все необходимое поступало к ним из хозяйственного блока, обработанное подобающим образом и герметично запечатанное. Прекрасное место! Вдвоем с "малышом" они вполне поместятся в этой камере. Там наверняка еще не догадались поставить подслушивающий аппарат… И он повел гостя по коридору в другой конец здания. С низким гудением массивная дверь медленно отворилась, и в камере зажегся свет. Они уселись рядышком на низкую железную полку. Гость жестом попросил закрыть дверь.

— Невозможно, — шепотом ответил Притт. — Управление дверью находится снаружи. А если она захлопнется — мы не продержимся и десяти минут. Будем говорить тихо.

— Вчера мисс Тойнби доложила, что ее группа завершила работу, — сразу перешел к делу посланец Вельзевула. При упоминании Маргрэт у Притта дрогнуло сердце. — Готовы ли вы принять искусственное тело для Барнета и согласны ли эвакуироваться к Вельзевулу?

— Да, согласен. Но…

— Простите, — перебил его собеседник, — это главное. Все остальное сейчас объясню. Тело вам доставят в течение ближайших трех дней. В монтаже будет помогать сама мисс Тойнби.

Притт от удивления чуть не привскочил. "Он что, бредит?! Тут такая осада, а они, видите ли, всё доставят сюда, как ни в чем не бывало!"

— Вам кажется смелым этот проект? — улыбнулся краешком губ человек в комбинезоне.

— Да, признаться, не кажется осуществимым. Вы же видите, что я и мои коллеги уже находимся на казарменном положении, то есть — сами под усиленным наблюдением и охраной. Для того, чтобы мне легче было вести с вами серьезный разговор, я просил бы и вас быть посерьезней.

Лицо собеседника словно погасло. Притт только теперь заметил глубокие морщины, разлиновавшие его высокий лоб, и множество мелких морщин, лучащихся от прозрачных льдинок-глаз. "Швед или норвежец", — подумал Притт, вспомнив еще и акцент гостя.

— Да, пожалуй, можно и посерьезней, — согласился тот. — С вами, я почему-то уверен, можно говорить начистоту. Вы слышали о Международном Товариществе Ученых?

— Это организация красных. Но я политикой не занимаюсь: времени нет.

— Не будем сейчас спорить. Поверьте мне: МТУ — это организация честных людей, занимающихся не политикой, а наукой. Чтобы выручить, скажем, вас из беды, нужна организация. А организация — это связи, средства и, как говорится, одна голова — хорошо, а две — лучше… Если мы хотим спасти доктора Притта, то исключительно потому, что хотим спасти его гениальные открытия для пользы человечества, а не во вред, как стараются использовать их бесчестные бизнесмены. Неужели вы не догадываетесь, что вся эта сенсационная шумиха поднята конкурентами "Юнайтед стил", по-своему заинтересованными в вашем открытии, доктор!.. А мы не можем позволить, чтобы оно попало в руки авантюристов или безумцев…

Притт молчал. "Боже, еще одна сила ухватилась за меня, — с тревогой думалось ему. — Еще одно "мы"…"

— Как я понял, вы — представитель МТУ, — сказал он после некоторой паузы. — Спасаете меня от акул империализма, употребляя вашу терминологию.

Но скажите, что вы понимаете под моим спасением? Вывезете меня в Москву?

— О! Это было бы слишком просто, — снова разгладились морщинки на лице гостя. — Но Товарищество не занимается ни импортом ученых, ни экспортом их. И Москва тут ни при чем. Эта всемирная организация не допускает использования для военных целей или во вред человечеству ни одного важнейшего научного открытия. Так мы и поступим с вами, доктор. Сначала мы вытащим вас из этого опасного места, создадим условия для нормальной работы.

По окончании эксперимента поможем вам закрепить приоритет на свое открытие в соответствующих международных организациях, а вслед за этим широко проинформируем научный мир. Понимаете, главное — не дать никому преимущества в обладании важным открытием. Именно таким способом человечество уже давно спасается от мировой катастрофы.

МТУ поддерживают крупнейшие ученые мира, с ним сотрудничают все прогрессивные организации. На его счету собираются огромные суммы от добровольных пожертвований…

— На которые вы покупаете ученых?

— Разве мы предлагали вам сделку в этом роде?.. Вот видите. Нет, нам приходится преодолевать другие трудности, в том числе и на пути к сердцу ученых, чтобы, например, просто поговорить с ними, хотя бы и в такой дезкамере, — он беззвучно рассмеялся, и Притту показалось, что бесцветные глаза его собеседника залучились приятным светом. — Вот, если хотите, и ответ на вопрос — как я сюда попал и каким образом сюда скоро доставят необходимые материалы вместе с мисс Тойнби.

Профессор Вельзевул вам очень доверяет. Надеюсь, вы сами убедились, какой это большой ученый. Он — активист Товарищества, и в Великой Стране Свободы, где деятельность МТУ, понятно, не поощряется, он вынужден действовать инкогнито.

Мисс Тойнби появится у вас где-то вечером. Монтаж вы должны успеть закончить к утру, чтобы до рассвета провести эвакуацию. Мисс Тойнби считает, что при надлежащей подготовке этого времени вам должно хватить. Как ваши коллеги, согласны ли они?

— Признаться, еще не говорил с ними прямо. Но уверен, что пойдут со мной. Во всяком случае не предадут.

— Смотрите, вам виднее. В случае неожиданности используйте все средства, — жестко выговорил гость последние слова. — Отступления быть не может!.

— Еще один вопрос. Что будет с Барнетом?

— Простите, но это вы уж с профессором сами решите. А я исчезаю.

Пожалуйста, позвоните в проходную…

С легким сердцем летел Вартанян в Теритаун: вероятно, за всю его службу не предстояло ему задания легче и приятней этого.

К мэру города он прошел запросто, лишь кивнув по пути секретарше. Еще бы! Ведь мэр — старый друг дома его дядюшки — управляющего универмагом.

— А, Сурен! — ласково приветствовал его седой старик-мэр. — Посиди, пожалуйста, мы сейчас заканчиваем.

— Итак, как я уже сказал, — продолжал он, обращаясь к людям, сидящим перед ним, — муниципалитет не может в этом году ассигновать на ремонт очистных сооружений ни цента. Но вы должны продолжать работы по расширению тепловой сети — затраты финансирует сама компания. Причем мы рекомендуем продлить теплотрассу в шестнадцатый район и вести ее вот так, — он наклонился над картой.

Сурен не верил удаче. Не надо специально просить карту, придумывая самый нелепый повод. Сегодня же вечерним рейсом он вернется домой!..

О'Малей было встревожился из-за его внезапного появления, но, увидев сияющее лицо приятеля, только усмехнулся: "Так быстро?"

Вскоре они уже склонились над экраном проектора, рассматривая пленку, отснятую Вартаняном в кабинете мэра. Довольно быстро они разобрались, что в здание лаборатории Притта ведут два подземных канала — канал связи и теплотрасса. Первый путь небезопасен: он, скорей всего, находится под наблюдением электронных сторожей. А кроме того выход из него наверх, в здание, преграждает коммутационный щит. Перелезая через него, повредишь аппаратуру, что поднимет аварийную команду.

Второй канал ведет в помещение бывшей котельной. Оттуда можно легко пробраться в вестибюль. Если даже все двери окажутся закрытыми наглухо, они пройдут с помощью бесшумных плазменных резаков. Ближайший колодец, ведущий в канал теплотрассы, находится во дворе того самого бара, где пьют сейчас журналисты.

— Нет, это не подойдет. Мы будем тотчас замечены, как только поднимем люк, — сказал О'Малей. — А где следующий?.. Эх, далеко! Пожалуй, метров триста отсюда. Сколько лезть придется в три погибели…

— Люк на тротуаре Мари-роуд, — пояснил Вартанян. — Здесь мы рано утром поставим палатку — ремонтные работы! — парни в спецовках прикроют нашу экспедицию.

— Я сам ее поведу. Сейчас же вылетаем!

— Ночью нет самолета.

— Попросим у Ратта служебный. Ну-ка, соедини меня с ним. К утру мы должны подобрать нужных парней из газет, да так, чтобы остальные не пронюхали. Не то лопнет вся наша затея…

Утром Притт поднялся с таким чувством, будто поправился после тяжелой болезни. От уныния и растерянности не осталось ничего. Снова он был устремлен вперед, жажда деятельности завладела его существом. Мысль, что совсем скоро он увидит живую, настоящую Марго, постоянно вспыхивала в сознании. Наконец-то они будут вместе — и любить и работать! Работать где угодно, только с ней. И чтоб рядом были его замечательные ребята — "верные оруженосцы", как он мысленно называл их в шутку и всерьез, сравнивая самого себя с рыцарем Печального Образа, что вполне импонировало мыслям и настроению, возникшим вскоре после известия о гибели Марго. Дух бессмертного Сервантеса продолжал витать над людьми и в начале совсем не сентиментального двадцать первого века…

Итак — только вместе! Вместе они построят новый биотрон, перед которым изобретение Миллса покажется забавной игрушкой. И мы еще посмотрим, профессор Вельзевул, нужно ли человеку замороженное тело!..

— Доброе утро, доктор! — прервал его размышления Макс. — Вас просит мистер Майкл.

Притт пошел к "тету" в свой кабинет. Мистер Майкл бодрым голосом заверял сотрудников лаборатории, что скоро вся эта шумиха спадет, пусть продолжают работу. Узнав, что новый мозг все еще молчит, директор Научного центра рассердился:

— Да вы что, коллега, шутить изволите? Как я объясню шефу?

Притта вдруг осенило.

— А вы ему вот что объясните, — ответил он ледяным тоном. — Расскажите, как мы целую неделю потратили на то, чтобы выяснить, откуда у нас появился новый, необычайно мощный источник радиопомех.

Эти помехи не дают нам выполнить точную настройку биотрона, путают показатели многих приборов. И вообще я удивляюсь, как мы в таких условиях еще не потеряли связи с Барнетом!

— Что вы говорите, Притт! — испуганно воскликнул мистер Майкл. — Откуда такие помехи?

— Да вот, только теперь мы поняли, что обязаны этой шуткой бдительному нашему стражу — Лансдейлу! Его находчивость следовало бы отметить повышением оклада…

— Не крутите вола, ради бога! — взмолился мистер Майкл, — говорите, в чем дело!

— Дело в новых аппаратах подслушивания, которые испускают непонятное излучение.

Не прошло и десяти минут, как явились техники и поснимали отовсюду "уши Лансдейла", — как окрестил эти аппараты остроязыкий Альберт. Сам же он, узнав от Макса про телефонный разговор, хохотал до слез:

— Теперь я окончательно убедился, что док наш — гений!..

Веселое настроение, охватившее после этого всех ассистентов Притта, разом иссякло, как только они узнали, зачем их собрали. Конечно, главное — томила неизвестность места их эвакуации. Из объяснений Притта никто не мог ясно представить себе "преисподнюю профессора Вельзевула", куда им предстояло скрыться. Ну, а дальше что?.. Видя нерешительность своих коллег, Притт сказал:

— Лично у меня другого выхода нет. А разве вам, Пол, вам, Альберт, вам, Макс — разве вам безразлична судьба первого Человека Без Оболочки? И теперь, когда до завершения эксперимента остается совсем немного, разве захотите вы оставить наше великое открытие!.. Продолжать же его здесь больше невозможно: мы рискуем стать соучастниками преступления против человечества… И в то же время, что ни говори, но без вас я не смогу продолжать. Ибо принадлежащая мне идея стала теперь вашей. Нам нельзя расходиться, нет. Но ведь мы же не можем, еще раз говорю, отдать свое детище в руки маньяков. А там, где нам предлагают убежище и все условия для работы, мы спокойно завершим свое дело и продадим патент правительству Соединенных Штатов, а не какой-то монополии.

Первым тишину раздумья нарушил Макс.

— Я всегда с вами, доктор. Право, не пойму толком, куда вы предлагаете эвакуироваться. Но просто верю вам. Рассчитывайте на меня!

— Блажен, кто верует! — усмехнулся Альберт, скрестив руки на груди.

— Я уважаю вас, доктор, не меньше, чем мой приятель. Но в отличие от Макса все же хочу быть твердо уверен, что не сменяю собаку на кота. Чего ради этот ваш Вельзевул станет держать нас на своей шее? Тем более, если он может контролировать волю своих подопечных и без того, чтобы развешивать по лаборатории свои ослиные уши.

Притт хотел было ответить ему, что финансировать их будет МТУ, а Вельзевул лишь выполняет его задание. Но сам, не питая теплых чувств к этой таинственной организации, за подозрение в сочувствии которой ученых лишали места, — сам он живо представил, как может испортить этим разъяснением все дело.

— Ну, а вы что скажете? — посмотрел он на Пола.

— Если человек, совсем еще молодой, — поднял тот глаза, — и холостой к тому же, выражает опасение за свою судьбу, то мне и подавно следует подумать о жене, детях. И все же я иду с вами, Притт. Я верю в вашу звезду, — с волнением закончил он, так что Макс с Альбертом переглянулись и Альберт удивленно пожал плечами.

Вдруг из коридора послышался какой-то странный шум, будто топот бегущих людей. Ученые замерли от изумления, а еще через миг они услышали громкий стук: похоже, стучали в двери. Первым сорвался с места Альберт. Выскочив в коридор, он увидел людей, увешанных аппаратурой, которые толпились у закрытых дверей их святая святых — зала, где стоит биотрон и живет Барнет.

По команде высокого детины они отошли в стороны, а детина подпрыгнул и приемом каратэ вышиб двери…

Альберта удержал Притт. Пол уже звонил в комендатуру.

— Спокойно, — зловещим шепотом сказал Притт. — Я не знаю, как попали сюда эти бедные газетчики, но знаю, что им сейчас станет очень весело.

И тотчас послышался тонкий заливистый смешок: — Хи-хи-хи-и-и-и!.. — и сразу раскатисто: — Ха-ха-ха!.. — Хохот мгновенно разрастался, люди уже не смеялись, а дико орали, заикаясь и давясь…

Оставшийся у дверей детина, зажав уши, помчался прочь и исчез на лестничной площадке. А оттуда уже стучали крепкими ботинками охранники Лансдейла. Вот они бегут по коридору навстречу дикому реву, и в руках у них грозно мелькают электрические дубинки.

Но пустить в ход это старинное оружие против беспорядков не пришлось.

Пятеро "смутьянов" корчились на полу в тяжких муках. Некоторых рвало, и все они были в самом беспомощном состоянии. С удивлением взирали охранники на поверженных репортеров.

— Что здесь происходит, сэр? — отдышавшись, обратился, наконец, старший охранник к Притту, подошедшему вместе со своими товарищами к месту побоища.

— Как видите, вы прошляпили целую кучу газетчиков, — сердито ответил ученый. — Мы были вынуждены защищаться своими силами. А теперь заберите их отсюда в медпункт, пусть придут в себя. И пришлите уборщиков и мастера починить дверь…

— Молодчина ты, Дэви! — благодарно воскликнул Притт, входя в зал, после того, как охранники унесли несчастных газетчиков. Он посмотрел в бинокуляры — в глаза своего друга. Они мерцали таинственным огнем, не перестававшим волновать Притта. Их магическое действие было особенно велико, когда Человек Без Оболочки говорил. "Глаза" фосфоресцировали, свет переливался в глубине оптики, словно сама живая мысль трепетала пред вами…

И сейчас "глаза" играли: Барнет тихонько смеялся.

Подошли Макс и Альберт. Притт обнял их за плечи, и все четверо смеялись, гордые и довольные собой.

— Док, — сказал тихо Альберт, — Я тоже с вами. Беру свои вопросы назад.

— Спасибо, друг мой. Вы получите ответ на них немного позже. А где же Пол?

— Ему позвонили из дома, — ответил Макс. — Что-то с парнем случилось…

Разъяренный Лансдейл бегал по своему кабинету, машинально потирая ушибленную руку. Только что он со злости трахнул кулаком по столу, отчитывая старшего охранника. Этого еще ему не хватало!.. Чтоб какие-то репортеришки проникли на охраняемый им объект…

— Болваны! Бездельники! Поразгоняю всех! — ругался он по адресу своих подчиненных.

К его удивлению и великой досаде Босс не придал тогда значение его пленкам. Прослушав их внимательно, он что-то даже записал в своем блокноте.

Потом сказал: "Ничего интересного. Обычная их болтовня. Но пока они дело делают, я спокоен. Вы, Лансдейл, ищете блох. А крупная дичь в это время может уйти…"

Как в воду смотрел! Хорошо еще, что Майкл не доложил Боссу об этих помехах. На неделю работу задержал… Узнал бы тот — не сносить шефу охраны головы!..

Размышления прервал телефон. Он поморщился, заранее ожидая очередной запрос какой-нибудь редакции. Но звонила жена одного из работников лаборатории.

— Прошу вас разрешить мне переговорить с Полом, — плаксивым голосом сказала женщина. — У нас случилось несчастье: сына порезали в драке…

— И что, серьезно?

— Слава богу, не очень.

— Ладно. Позвоните минут через пять в проходную, вас соединят.

Переговорив с дежурным в проходной, Лансдейл быстро успокоился, уселся за стол и стал усиленно вспоминать. "Странно, — подумал он, — вроде я что-то забыл. Ах, да. Пол… Кто таков? Человек-загадка. Молчун. На пленке нет ни одного его высказывания. "А я-то хорош! До сих пор не поинтересовался этой личностью!.."

Лансдейл встал, открыл сейф и достал личное дело. С фотографии на него смотрело невыразительное, какое-то усталое лицо человека, которому далеко за сорок. Сын фордовского служащего… Окончил Западный университет… В графах "Сведения о работе", "Награды, поощрения" — ничего примечательного. Под рубрикой "лояльность" — политикой не интересуется, голосует за демократов, по убеждениям — либерал, в коммунистических организациях и находящихся под их влиянием обществах не состоял, хотя, будучи студентом, участвовал в беспорядках…

"Все ясно и ничего непонятно", — мрачно усмехнулся начальник секретной службы и почувствовал большое желание повидаться с "молчуном" с глазу на глаз. Он разыскал номер его домашнего телефона и позвонил.

— Простите, мэм, — сказал он, услышав знакомый голос, — я хотел сказать: если вам так нужно, можем ненадолго отпустить вашего мужа домой.

— Мой бедный сын и я будем вам очень признательны…

Всякая идея может осуществиться, когда задумана ко времени. Такой счастливой идеей, по всей вероятности, явилась и эта, родившаяся сейчас в голове начальника секретной службы "Юнайтед стил корпорейшн"…

С некоторых пор искусный нейрохирург и талантливый радиоинженер стал все сильнее ощущать недовольство занимаемым им "местом под солнцем". Все чаще казалось ему, будто коллеги "обходят" его, а он, давно разменявший пятый десяток, задерживается на вторых ролях. "А все потому, — думал Пол, — что я слишком нерешителен, напрасно подавляю свое честолюбие, разыгрывая этакого благородного подвижника науки…"

В самом деле, Пол был высокого мнения о своих способностях. Даже Притта, чьи идеи он всего лишь помогал реализовывать, считал нисколько не талантливее себя. А мысль, что Притт на десяток лет моложе, временами будила в нем глухое чувство досады на самого себя, "сидящего в затишке". Пол ни минуты не сомневался в способности заменить Притта, взять его роль в ведущемся эксперименте. Свое действительное положение в научной группе объяснял лишь гипертрофированной скромностью, каким-то, по его выражению, "дурацким" стремлением не вырываться вперед. И в то же время назвать все это просто черной завистью — значило бы игнорировать весь сложный комплекс чувств, терзавших человека недюжинных задатков.

Вот в каком отношении можно сказать о своевременности идеи, осенившей Лансдейла — попытаться приобрести живого осведомителя, который был бы надежнее всех хитроумнейших приборов. Человек, на которого интуитивно пал его выбор, был уже морально подготовлен к восприятию этой идеи. Мало того, как все люди нерешительные, колеблющиеся, он, наконец, решившись, утратил обычную осторожность и выложил начальнику охранки больше того, что тот мог ожидать…

Их разговор состоялся после того, как Лансдейл позвонил Притту и сказал, что по просьбе жены Полу разрешено покинуть до вечера лабораторию. А для большей безопасности он, Лансдейл, сам будет сопровождать его в больницу к раненому сыну. Лансдейл был не настолько глуп, чтобы в качестве платы за сотрудничество предложить этому человеку просто энную сумму.

Нет, он затронул куда более чувствительную струну. Для начала он постарался расположить к себе "молчуна", а затем удачно выбрал момент беседы и взял с него слово джентльмена — держать при себе то, о чем он сейчас сообщит.

— С некоторых пор по определенным мотивам корпорация не может полностью доверять доктору Притту, — сказал он тихо, почти шепотом. — Очевидно, придется подумать о преемнике. Правда, научные кадры — прерогатива мистера Майкла. Но, вы сами понимаете, дирекция Научного центра не может не считаться с политической характеристикой нанимаемых ученых. А это уже в нашей компетенции. Не хочу скрывать от вас: если запросят — мое ведомство готово выдать вам карточку Патриота Соединенных Штатов.

Когда начальство приглашает, чтобы побеседовать об укреплении руководящих кадров, сердце у приглашенного сжимается сладким предчувствием.

И хотя сидит он, потупив очи — сама скромность, грудь его в это время распирает гордыня. "Или сейчас, или никогда!" — вспотели ладони, в сознании все смешалось — и ученого как не бывало! В кресле сидел стопроцентный американец, готовый разоблачить красную опасность…

И диктофон Лансдейла равнодушно зафиксировал сбивчивый рассказ Пола о предстоящем побеге его коллег.

Директор Научного центра был потрясен. Даже прослушав запись беседы, он отказался верить своим ушам.

— Нет, нет! Это какая-то мистификация… А не сошел ли он с ума? Что ж, в таких условиях вполне возможно! Пусть психиатр даст заключение… Ну, а сами-то вы верите в эту "преисподнюю", "Вельзевула"?

— Верю. Подпольщики могут использовать любую терминологию. А подпольщики-ученые — особые мастера на всякие штуки, — Лансдейл был серьезен и не позволил себе улыбнуться, глядя на растерянно бегающего по кабинету мистера Майкла. — А МТУ вам ничего не говорит? Вы что, забыли силу этой организации? Они могут любую дьявольщину устроить.

— Дорогой мой, вы, как всегда, преувеличиваете опасность. Повсюду вам мерещатся красные. Но я понимаю вас — такова служба. Убрать Притта — значит сорвать эксперимент. Я не могу встать на его место. Усильте охрану, и никуда они не сбегут…

— Успокойтесь, мистер Майкл, прошу вас. И подумайте лучше. Я уверен, коллеги Притта — прекрасные ученые. Ну, конечно, он — автор идеи, он — блестящий талант и все такое. Но ведь товарищи его в курсе дела. А этот человек, — он кивнул в сторону магнитофона, — даже опытнее Притта, просто намного скромнее его, потому и остается все время в тени. Он бы, пожалуй, смог возглавить лабораторию.

— Но вы понимаете, Лансдейл, что я не могу сменить руководителя лаборатории без согласия Босса! А он — вы сами знаете — очень ценит Притта. Нужны очень серьезные доказательства…

— Прокрутим ему эту пленку. Едва он услышит о побеге, пойдет на все!..

Лансдейл знал, что говорил. Должен был знать по роду своей службы.

Знать и уметь использовать слабые места своего начальства — залог успеха и продвижения по общественной лестнице. Самолюбивый властелин с трудом подавил вспыхнувшие чувства, не желая признать поражение. Человек проницательный, Босс ясно различал постоянную мелочную возню нижестоящих, по головам ближних своих пытающихся вскарабкаться повыше. И потому любое замечание в адрес Притта воспринимал прежде всего как выпад завистников таланта. Ему и сейчас не хотелось верить тому, что наговорил Лансдейлу Пол.

— Я хочу сам говорить с этим человеком! — резко сказал он после некоторого раздумья.

— Но, сэр, так мы сорвем все дело, — запротестовал Лансдейл. — Ваша встреча с ним в такой момент насторожит заговорщиков и, вы сами понимаете, усложнит мою работу.

— Мистер Майкл?

Директор Научного центра был готов к ответу. Свои кадры он знал в совершенстве. И прежде, чем идти на этот разговор, он, конечно, встретился с Полом единственно для того, чтобы выяснить — хватит ли у того смелости стать на место Притта и насколько серьезна будет такая замена. "У Притта тайн от нас нет никаких, — заверил его Пол. — Эксперимент мы доведем до конца при условии, конечно, если Альберт и Макс будут мне также помогать".

И он попросил директора поговорить с Альбертом, так как, по его мнению, тот во многом расходится с Приттом, часто спорит с ним и может повлиять на Макса — позже, когда юноша узнает про отставку Притта. Мистер Майкл улыбнулся про себя: он-то хорошо знал истинные отношения ученых в настоящем творческом коллективе и поэтому не питал надежды, будто Альберт и Макс поддержат акцию против своего учителя. Более того — Альберт тотчас передаст ему их разговор. Однако не оставалось ничего другого, как исполнить просьбу ренегата, тем паче, что это не грозило его, Майкла, благополучию. Ведь пресечение заговоров и вообще всякие политические дела — по части Лансдейла. А Майклу не придется плакать, ежели из-за красных весь эксперимент полетит в тартарары… И все же ему стало не по себе, когда Альберт довольно спокойно согласился принять руководство Пола. "Видимо, Притт здорово не поладил со своими коллегами", — мелькнуло у Майкла.

Сейчас же подобная мысль придала больше твердости его голосу, когда он ответил на вопрос хозяина:

— Этот ученый, сэр, который раскрыл заговор, обладает достаточными знаниями и опытом, чтобы довести до конца работу, начатую доктором Приттом.

Я это говорю на тот случай, если вам угодно будет отстранить доктора Притта от руководства лабораторией.

— Да, мне будет угодно. Он опасен во всех отношениях! — взорвался наконец, Босс. Человек, которому он так долго доверял, талантом которого восхищался и оберегал от козней других, и который так отплатил ему — этот человек не достоин снисхождения. — Он не только будет отстранен, но и вообще исчезнет, — зловеще понизил он голос. — Никто не должен знать о Человеке Без Оболочки!.. Вы поняли меня, Лансдейл?.. Мистер Майкл, я принимаю вашу рекомендацию. Вы свободны.

— Объявляю день икс, — сказал Босс, как только затворилась дверь за мистером Майклом. — После утверждения на президентском совете уточним дату.

А пока приготовьтесь к бесшовной операции.

На обычном языке сие означало: "персона нон грата" должна тихо и бесследно исчезнуть навсегда…

Глава шестая. ПОБЕГ В НИКУДА

Не получая новой пищи, газетные утки о мнимой смерти профессора Барнета дохли одна за другой. А тут еще в "Нью-Йорк таймс" и некоторых других изданиях, не заинтересованных в падении акций "Юнайтед стил", появились снимки, сделанные Барнетом. Толпа газетчиков и телеобозревателей, осаждающих ворота лаборатории Притта, быстро растаяла. Глядя на эти крикливо поданные фотографии, читатели начинали хохотать: так заразительно смеялись эти парни, увешанные диктографами, камерами, видеофонами. "Рэмпартс" остроумно объяснил опубликованный им снимок: "Это единственные счастливцы, которым удалось проникнуть в лабораторию доктора Притта. И только здесь они увидели, как… их крупно одурачили…"

Но, пожалуй, самое удивительное во всей этой истории — никто из "одураченных" не мог объяснить своим редакторам, по какой причине они умирали со смеху. В шумной атмосфере разрядки нервной напряженности прошло незамеченным выступление какого-то профессора, который на страницах "Пост диспетч" высказал опасение: "Не имеем ли мы перед собой новое психологическое оружие?.."

Однако, несмотря на то, что толпа репортеров перед воротами лаборатории рассеялась, Лансдейл не спешил снимать "осадное положение", опасаясь, как бы Притт не исчез.

Ученые за эти дни успели обжить рабочие места и, кажется, не очень тяготились своим заточением. Слишком велика была радость сознавать, что их никто не подслушивает, к чему они еще не успели привыкнуть.

После обеда охранник Смит, сопровождавший прислугу, которая приносила пищу и сервировала стол, незаметно сунул Притту записку и в ответ на удивленный взгляд того молниеносно приложил палец к губам и исчез в коридоре. У Притта забилось сердце. Сжимая в кулаке бумажку, он прошел к раскрытому окну и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы вернуть себе равновесие. Затем, войдя в туалет, он рывком развернул записку и прочитал: "Сегодня вечером прибудет оборудование и монтажник. Операция "Оболочка" к утру должна быть завершена. Пол предал вас — нейтрализуйте его. Действуйте смело и решительно. Употребите все имеющиеся средства — только в этом путь к спасению".

Он порвал бумажку на мелкие клочки и спустил воду. "Монтажник"! Какой монтажник? — мелькнула первая мысль. — Ведь это же должна быть Марго…" — забеспокоился он сначала, а потом удивился самому себе: не известие о предательстве Пола взволновало его прежде всего, а именно такой лексический пустяк. "Да ведь это, конечно, она, моя девочка — монтажник!.. Марго — это все, ради чего еще стоит бороться".

Он вернулся в свой кабинет и хотел позвать Макса с Альбертом, но раздумал. "Осторожность, друг мой, осторожность! Пол, очевидно, наблюдает за нами. Поэтому не стоит уединяться с ребятами от него. Пусть не подозревает ни о чем". В это время постучали. Вошел, легок на помине, Пол.

— Док, я хотел бы посоветоваться с вами насчет схемы новых контуров. Дело в том, что мы с Альбертом разошлись в подборе системы квантовых генераторов. Вот, посмотрите. Альберт предлагает… — Пол расстелил электрокальку.

"Скотина какая! — думал Притт, глядя на его морщинистый лоб. — Иуда тоже спокойно Христа целовал перед тем, как отдать его в руки Пилата. А со стороны посмотреть — такой деловой человек", — и с трудом сдерживая истинные чувства, душившие его в этот миг, Притт постарался как можно мягче произнести только:

— В этой технике я целиком полагаюсь на вас. А впрочем, если хотите, пришлите ко мне Альберта. Я выслушаю и его соображения. А то, боюсь, он обидится, если я не выясню его мнения, — и он улыбнулся своей находчивости, а не Полу, который, приняв улыбку на свой счет, залучился в ответ всеми своими морщинами:

— Правильно, док. И я не хочу ссориться с коллегой. Сейчас я пошлю его к вам.

Слушая объяснения Альберта, Притт уже не мог, как обычно, анализировать его рассуждения: собственные мысли уводили его в совсем иной мир.

— Альберт, — начал он, выждав паузу в речи своего ученика, — вы знаете, Пол предал нас.

— Знаю, шеф.

— Как? — с удивлением откинулся на спинку кресла Притт. — Откуда?

— Мистер Майкл говорил со мной. Интересовался, готов ли я продолжать работу здесь без вас, под руководством Пола.

— Ну, и что же вы?

— А как по-вашему?

— Отказались?

— Ну, что вы, шеф. Это значило бы погубить все наше дело. Я согласился, а сам стал обдумывать, как быть дальше.

— А Макс?

— Он пока ничего не знает.

— Что же вы решили?

— Надо немедленно действовать! Они что-то замышляют против вас, шеф. Боюсь, вам грозит самое худшее… Где ваши друзья, которые обещали нас укрыть?

— Только что я получил от них известие. Сегодня вечером начинаем монтировать мозг Барнета в искусственное тело — его доставят нам вместе с мисс Тойнби. Под ее руководством мы должны будем закончить монтаж к утру. А утром за нами пришлют какой-то транспорт: Прошу вас, поставьте в известность Макса, но так, чтобы, сами понимаете…

— А что с этим делать? — Альберт кивнул на дверь, подразумевая Пола.

— Может, закрыть в дезкамере?

— Детей его жаль. Усыпим, чтоб не мешал. Причем, сделать это надо до шести вечера.

— Беру на себя. Только не понимаю, как ваши друзья проникнут к нам?

— Я сам могу лишь догадываться. Вероятно, они давно уже подкупают охрану и кого-то еще повыше. Иначе откуда бы у них такая осведомленность о наших делах и такая уверенность в действиях?..

Так уж случилось, что Макс единственный из всех до последних часов не знал о надвинувшейся грозе, которая вот-вот разразится. Увлеченный идеей перестройки биотрона, он в эти дни словно отключился от внешней среды и потому, когда Альберт внезапно вернул его в мир жестокой действительности, возвращение это оказалось для него болезненным. И то, что ему предстояло бросить новое увлечение сейчас же, и то, что уже через несколько часов придется покинуть по-домашнему обжитую лабораторию, тревожная неизвестность будущего — все это сразу навалилось на психику молодого человека. "А как же Кэт? — растерянно думал Макс. — Она даже и знать не будет завтра, куда я исчез. И сообщить ей теперь никак невозможно. Бедняжка умрет от переживаний!.." И тут же сам собой мозг отреагировал на известие о прибытии к ним мисс Тойнби: "Возлюбленная доктора Притта будет с ним, а моя — далеко…"

Альберт прервал затянувшуюся паузу — схватил Макса за шиворот и приподнял со стула, шипя ему в ухо:

— Возьми себя в руки, пижон! Раскисать уже некогда. Надо скорее браться за Пола… Где наша машинка?

Он имел в виду портативный аппарат электросна, который задумал подложить незаметно под нос Полу, возившемуся в мастерской, где они собирали схему новых контуров к биотрону.

Видимо, легкая встряска дала нужный эффект: Макс отцепил руку приятеля от воротника своего халата и сказал:

— Ладно, ладно. Не умничай! Машинка в мастерской где-то на полке с барахлом. Она не работает. Разве я тебя не просил починить ее?..

— Фу, дьявол! А что там?

— По-моему, вибратор Малькольма.

— И только? Я где-то видел пару новеньких вибраторов…

Еще минут сорок ушло, пока Альберту удалось наладить аппарат. Он щелкнул тумблером и через несколько секунд почувствовал, будто ноги и руки становятся ватными. "Черт возьми, крепко хватает! Пожалуй, не успею убраться из мастерской и свалюсь рядом с ним…".

И тут он сообразил заменить свежий аккумулятор на уже немного севший, чтобы можно было спокойно уйти из мастерской, не вызвав подозрений у Пола.

Перезарядив аппарат, он поставил его на полку, где находилось множество разных аппаратов и деталей к ним, почти над самой головой работающего Пола.

Когда посланный им Макс заглянул в мастерскую, Пол спал, привалившись на левую руку, а в правой у него потрескивал не выключенный лучевой паяльник.

Макс быстро выдернул вилку из розетки и выбежал. Затем они пришли еще раз сюда с Альбертом, выключили на минуту аппарат и уложили коллегу на стол, служивший верстаком. Под голову спящего положили пару свернутых халатов и снова включили электросон.

Притт, когда они постучались к нему, беседовал с Барнетом. Это был разговор перед боем двух близких друзей, которые не знают, увидятся ли они утром. Барнет, понимавший, что у него меньше всего шансов встретить завтрашний день, все время вспоминал какое-нибудь неоконченное дело, и тут же поручал Притту доделать его. А друг его успокаивал и обнадеживал:

— Мы с Маргрэт поставим тебя на ноги обязательно! А Макс, Альберт! Это ж такие парни, ты их знаешь.

— Ну, а дальше-то что, Дэви?

— Поедешь к себе домой, будешь работать, привыкать к новому состоянию. А потом, я уверен, вернешься на свою кафедру и будешь читать лекции.

— Киборг читает лекции! Вот будет сенсация, представляю. В наш университет нахлынут туристы со всего света.

— Вначале, может быть, да. Но вскоре к этому привыкнут, появятся другие люди с искусственным телом. Уверен, что многие захотят освободиться от своих больных или немощных телес, особенно интеллектуалы.

— Сколько же, по-твоему, может жить один мозг, совсем один?

— Полагаю, очень долго. И вот почему. Почти абсолютное большинство людей умирает от сердечно-сосудистой недостаточности, от заболевания крови — это мы называем — "от старости". А болезни тела! Всевозможные токсикации, возникающие главным образом в органах пищеварения и очистки, кроме того неумеренный образ жизни здорового тела — все это отрицательно сказывается на клетках мозга. Самый страшный бич мозга — склероз. Он порождается нарушениями обмена веществ, а последний зависит от жизни тела. Зная идеальный рацион питания мозга, его снабжения кислородом, микроэлементами, гормонами и прочим, мы сможем искусственно создать ему такие благоприятные условия, что причин для расстройства нормального функционирования или прекращения воспроизводства клеток не будет. Мало того, можно вывести зависимость состава питающей жидкости от уровня рабочей активности мозга и автоматически поддерживать нужные ее качества в каждый данный момент!..

Короче говоря, мы физиологически побеждаем смерть, отбирая у нее все плацдармы для наступления. Я говорю — "мы", а вижу, как это делает сам Человек Без Оболочки… Когда он утвердит себя в материальном мире. Таким образом человек вырвется из стихии случайностей. А дальше открывается прямая дорога в бессмертие…

Стук в двери прервал размечтавшегося Притта. Вошли Макс и Альберт.

— Уложили, — просто сказал Альберт, словно речь шла о капризном бэби.

Притт посмотрел на часы. Было две минуты седьмого.

— У вас все готово?

— В каком смысле? — не понял Альберт.

— В смысле предстоящей работы! — рассердился было Притт, но взял себя в руки и, словно извиняясь, добавил почти мягко:

— С минуты на минуту здесь будет мисс Тойнби.

— У нас все готово, шеф, — хитро улыбнулся Альберт, — кроме букета алых роз и лиловых тюльпанов для вашей очаровательной подруги. Я сейчас спущусь вниз и нарву цветов.

— Браво, Альберт! — протрубил Человек Без Оболочки. — Смотри, Джон, в оба!..

— Ну, что ж, пусть попробует понравиться этой девчонке, — задиристо ответил Притт, снимая трубку телефона, чтобы позвонить в проходную.

— А, это вы, доктор! — откликнулся в трубке знакомый голос. "Странно, опять Смит", — успел подумать Притт, знавший, что охранники меняются через три дня, а со Смитом он говорил не далее, как вчера.

— Я сам хотел звонить вам. Принимайте груз от директора Научного центра. Прибыл контейнер. Я направляю грузовик к лифту.

— Какой-то груз от мистера Майкла, — сказал Притт друзьям, — Идемте, Аль. Вы — за цветами, а я — принимать контейнер…

Они вышли во двор. В сумерках после дождя воздух казался сенным настоем, пахнувшим чуть горьковато, как бывает только в самом начале осени. Справа по ярко освещенной аллее к площадке грузового лифта медленно и бесшумно подавал задом огромный фургон.

— Что тут? — спросил он у Смита, протянувшего ему бумаги, когда негр-шофер тельфером снял с кузова серебристый контейнер и поставил его в подъемную клеть.

— Мое дело маленькое, сэр. Тут не указано. Проверьте пломбы и распишитесь, пожалуйста, в получении.

Действительно, на накладной стоял штамп: "Вскрывать только в лаборатории", а в графе "род груза" написано: "секретный". Притту было не в диковинку получать "посылки" подобного рода, поэтому он молча стал осматривать пломбы, а Смит подсвечивал ему фонариком. Удовлетворенный осмотром, он поставил свою подпись в экспедиторской книжке шофера и в контрольно-пропускном журнале.

— О'кей! — крикнул негру Смит и бросил в кабину его книжку. — Уматывай! — и, отсалютовав Притту, вскочил на подножку фургона, который тут же сорвался с места и быстро покатил к воротам.

Притт повернулся и пошел к лифту, чтоб отправить его наверх. Только хотел нажать кнопку, как створки контейнера с треском распахнулись и на пороге показалась ладная женская фигура в плотно облегавшем ее крилоновом комбинезоне. Он испуганно отпрянул назад, но в тот же миг услышал знакомый голос:

— Джонни!..

И он все понял. В скупом свете лифта ее волосы тускло отливали благородным металлом, на бледном лице крупно выделялись такие родные глаза…

Оцепенение длилось какую-то секунду, и Притт бросился навстречу Маргрэт с мыслью быстрей закрыть за собой лифт, чтобы их не заметили. Но пока он держал любимую в объятьях, сзади послышался несмелый кашель, на грузовой площадке стоял Альберт с большой охапкой пламенеющих роз.

— Прошу прощения. Опоздал немного, — он протягивал цветы Маргрэт, — От всего сердца приветствуем вас, как первую женщину, осмелившуюся посетить эту печальную обитель холостяков.

— Кто этот прелестный мальчик, Джон? — с насмешливым удивлением спросила она не без кокетства, принимая цветы.

— Входите быстрей, Альберт, я закрываю! — крикнул Притт не столько из чувства тревоги, сколько из чувства стыда перед своим учеником, заставшего их "в таком виде"…

— Ах, это вы — Альберт. Именно таким я и представляла вас по рассказу доктора Притта, — сказала Маргрэт уже более серьезно, женским чутьем уловив причину смущения своего друга.

— А вы, мисс Тойнби, выглядите много интересней, чем я себе представлял по рассказам доктора Притта, — парировал молодой человек. — И виноват в этом, пожалуй, мой шеф, который так мало рассказывал о вас, — добавил он, когда лифт остановился на их этаже.

— Джон, какие воспитанные мальчики у тебя работают! — успела ответить на комплимент Маргрэт, глядя на Альберта большими зелеными глазами, в которых, как показалось ему, на миг вспыхнуло любопытство.

— Из той информации, которая поступает от Притта, наши заказчики сделали вывод: им ни за что не успеть воспроизвести этот эксперимент у себя, — говорил Джеймс Ратт, один из президентов фирмы "Мосты в будущее", своим лучшим детективам — О'Малею и Вартаняну. — Кроме того, они не располагают кое-каким уникальным оборудованием. Короче, они проиграли этот кросс.

"Юнайтед стил" вырвалась далеко вперед. Даже с помощью прессы и общественного мнения мы не смогли серьезно помешать их работе. Ну, тут не наша вина. — Ратт махнул ладонью. — Слишком много влиятельных людей оказалось у них в конгрессе. А редакторы почуяли, куда ветер дует, и быстро утратили интерес к нашей сенсации.

Итак, поскольку мы хорошо познакомились с этой лабораторией, вошли в контакт с учеными, нам, естественно, предложили выполнить и последний заказ: вывезти Притта и всех его сотрудников в укромное место, а лабораторию уничтожить.

Я хочу посоветоваться с вами, как нам сподручнее взяться за эту работу.

Имейте в виду — после ее выполнения каждый из вас станет миллионером. И тогда, сами понимаете, вы сможете навсегда оставить свою опасную профессию, вложив деньги в более спокойное и не менее прибыльное дело…

Ирландец поглаживал пальцами рыжую щетину на подбородке и молчал.

Вартанян понимал настроение друга, не любившего мокрых дел, но сам был настроен по-боевому. Неудачи, которые они потерпели в последнее время, только раззадорили его, в нем зажегся азарт игрока, делающего последнюю ставку. Да, ставка эта сулила многое, если иметь в виду его твердое намерение жениться на хорошенькой дочери крупного судовладельца, который заявил, что даст в приданое ровно столько, сколько будет на счету у жениха.

Конечно, Сузи любит его и готова обвенчаться хоть сейчас. Но он-то мужчина!

И никогда не унизится перед тестем…

— Как я понимаю, — нарушил он затянувшееся молчание, — мы должны вывезти их всех сразу. То есть попросту напасть и похитить.

— Конечно, — кивнул Ратт, — Всю операцию нужно закончить быстро, в течение одной ночи.

— А не выходим ли мы за рамки своих функций, — подал голос О'Малей, — и не повредит ли такая работа репутации нашей фирмы?

— С этим не приходится считаться, когда речь идет о больших деньгах, — отрезал шеф. — И давайте больше по существу.

Ратт только в одном не скрыл правды: именно большой куш заставил пошевелиться владельцев всемирно известной фирмы "Мосты в будущее". Но, приняв заказ, они на своем секретном совещании договорились и о мерах, которые должны уберечь фирму от нежелательной огласки в случае неудачи и последующего затем разоблачения агентов Ратта. Собственно, меры эти в принципе не отличались ни новизной, ни оригинальностью: нежелательные свидетели немедленно уничтожаются. Был бы Ратт честным человеком, он сказал бы своим ребятам, на что они идут. Но он меньше всего думал о порядочности в своих отношениях с подчиненными. Как можно больше выжать из каждого — вот что постоянно заботило и, пожалуй, усложняло ему жизнь. Сейчас он боялся одного — как бы эти, самые опытные, агенты не отказались. Ведь тогда ему придется посылать других, а это, как он сам считает, означало бы верный провал всего дела.

— Ваше беспокойство относительно необычности предстоящей операции мне понятно. Признаться, я и сам вначале был несколько смущен, — уже другим тоном проговорил этот старый лис, обращаясь больше к О'Малею. — Но потом я подумал: кто мешает нам сделать свое дело чисто, тонко, без стрельбы и вообще — без всякого шума? Тем более, исполнители такие опытные ребята, уже обжегшиеся, но зато хорошо изучившие систему обороны этой научной крепости, — последнее звучало одновременно и комплиментом и поддразниванием молодых честолюбцев. Ратт был не лишен дара находить душевные слабинки у своих подчиненных и незаметно использовать эти находки в собственных интересах.

— И потом я подумал: "Черт возьми, неужели мои парни спасуют перед этими гениями? Да ведь они в своем деле — сами гениальны, и у них головы работают не хуже". Нет, решил я. Отказаться от работы проще всего. Но поймут ли меня парни, если узнают, какого заработка я лишил их своим малодушием?..

Вот о чем я подумал, когда мне предложили это. Однако, если я ошибся, то…

— Ратт пожал плечами, склонил голову набок и выждал паузу, — то, очевидно, придется извиниться перед заказчиком.

Вартанян вопросительно и в то же время просительно взглянул в глаза другу и, получив в ответ молчаливое "да", сказал:

— Хорошо, сэр. Надеемся, в нашем распоряжении будут все необходимые средства?..

Из контейнера извлекли "тело", запечатанное в поролоновый мешок, затем — баки с "эликсиром жизни", который будет течь в жилах полуискусственного человека вместо крови и лимфы. В особых футлярах находились хитроумные аппараты. Один из них должен играть роль сердца — гнать по артериям и сосудам мозга эликсир, другой будет обогащать "кровь" кислородом не из воздуха, а из специального химического запаса и одновременно удалять все вредные вещества, накопляющиеся в процессе жизнедеятельности клеток. Таким образом конструкторская мысль человека превзошла достижение природы: функции легких и почек комплексно выполняет один аппарат.

И, наконец, энергетический аппарат. Питаясь от ядерного генератора, он вырабатывает двигательные импульсы, подобные биотокам. Ведь каждая клетка в живом организме имеет свой энергетический генератор, и сокращение мышц, их двигательная сила есть, грубо говоря, суммированная энергия множества биопотенциалов, организованная и направленная нервными центрами. Простейшие клетки биополимерных мышц синтетического тела Человека Без Оболочки тоже будут иметь постоянно поддерживаемый энергетическим аппаратом свой электропотенциал. По команде из двигательных центров мозга соответствующие группы мышц используют мгновенно выделяющуюся энергию электрических зарядов и преобразуют ее в силовые движения.

Обо всем этом рассказала им Маргрэт, прежде чем они приступили к сборке искусственного человека.

— Конструкция органов зрения, слуха и обоняния, — сказала она, — использована целиком ваша. Чтобы не усложнять и без того громоздкую схему, мы отказались от установки датчиков осязания. Ваш вибротон мы усовершенствовали — сделали его немного миниатюрнее. Речь Барнета будет ближе к человеческой, чем у киберов…

Но вот они вскрыли мешок, и пред ними предстал богатырь с лицом Барнета. Только голубоватые глаза-линзы слишком таращились и размеры лица были гораздо крупнее, чем помнил своего друга Притт.

— Профессор Вельзевул постарался, — улыбнулась Маргрэт. — Он достал портрет Барнета и специально потребовал от пластификаторов добиться сходства.

Пораженный увиденным, Альберт притих позабыв свои шутки и обычное зубоскальство. А Макс — тот и вовсе, казалось, был подавлен грандиозностью свершаемого… Маргрэт, между тем, по ходу дела продолжала свои комментарии:

— "Барнет" получился несколько больше оригинала. Это — от недостатка времени. Мы не успели продумать, например, принцип размещения мозга в черепной коробке и решили поместить его туда прямо в саркофаге. Поэтому голову пришлось делать вместительнее, крупнее. Не удалось нам подобрать достаточно прочный материал для скелета. Учитывая, что он должен нести большой груз на себе — один ядерный генератор весит почти сто фунтов — и при падении ни в коем случае не ломать костей, мы несколько превысили размеры элементов скелета против натуры. Вот так и родился у нас богатырь…

Ну и силища у него!

Жим кисти любой рукой достигает двухсот пятидесяти фунтов. Не хотела бы я попасть в его объятия! — засмеялась она, и Притт, не отрывавший от девушки восхищенного взора, увидел, какой гордостью просияли ее глаза, а на порозовевшем лице растворились созвездия веснушек…

Макс и Альберт молча ощупывали лежавшее перед ними тело богатыря.

Вялая, телесного цвета кожа легко скользила по твердым, упругим бицепсам атлета. Кто-то из них попробовал согнуть в локте руку лежащего, но так и не смог этого сделать, будто перед ними был закоченевший труп.

— Не пытайтесь сдвинуть с места эту машину, — заметив возню, сказала Маргрэт. — Вам не заменить генератора.

Она развернула схему монтажа, и ученые склонились над ней, позабыв обо всем на свете. И уж во всяком случае никто не вспомнил про Пола, усыпленного в мастерской. А вспомнить надлежало Альберту, который хотел вернуться в мастерскую через два часа, чтобы заменить старый аккумулятор в аппарате электросна…

Пол, может, и не проснулся бы до утра, несмотря на то, что электросон иссяк. Но с вечера его, не переставая, точила странная тревога, которую он ощущал даже во сне. Открыв глаза, он поднес к ним руку с часами — была половина четвертого. Он сел и увидел свое необычное расположение. "Ничего себе, улегся на столе!.." Отодвинутый стол, свернутые вместо подушки халаты заставили его задуматься. Страшная догадка пронизала его: "Усыпили! Нарочно усыпили, чтоб не мешал побегу!.."

Он весь напрягся, как струна, прислушался. Нигде ни звука. Прокрался к двери, потрогал ручку — не заперта! Зная, сколько ловушек могут понастроить его ученые коллеги, Пол тихо, на цыпочках добрался до лестничной площадки.

Опасаясь лишнего шума, не стал вызывать лифта, а, сняв туфли, пошел вниз. На последней площадке он сел, трясущимися от нетерпения руками обулся и бросился в вестибюль. Но красный мигающий свет остановил его: излучение включено. Значит, и дверь не открыть!.. Он нажал кнопку переговорного устройства, и в микрофоне просипел сонный голос:

— Дежурный Роджерс слушает.

— Говорит… — назвал он себя. — Срочно пропустите! Я сбежал от доктора Притта, они гонятся за мной, — дико зашептал он в микрофон.

— Одну минуту, сэр, — испуганно ответил охранник. — Выходите!

Красный свет исчез, послышался щелчок запора двери. Пол стремглав бросился по аллее к проходной, возле которой его ждал удивленный дежурный.

— Скорее включите излучение, — сказал, задыхаясь от бега, Пол, когда они вошли в дежурку. Роджерс протянул руку к табло, горевшему перед ним, и повернул рычажок вправо. Рукоятка, с которой он убрал пальцы, вспыхнула изнутри рубиновым огнем.

— Ну, вот мы и в безопасности, — успокоительно сказал охранник. — Хотите кофе?

— Спасибо, не откажусь, — ответил Пол, чувствуя, как страх отпускает его. И пока Роджерс ковырялся у кофейного автомата, он уже сообразил, как объяснить этому парню свое суматошное бегство.

— Понимаете, мы здорово поспорили, — начал он, отхлебывая маленькими глотками горячий ароматный напиток. — Так часто бывает, когда что-нибудь свое приходит в голову, а другому кажется, что только он изрекает истину в первой инстанции.

— Особенно, если этот другой — твое начальство, — подхватил охранник.

— Ну, да. Вы же знаете доктора Притта. Знаменитость. Не терпит возражений. Но я вспылил и сказал наконец, что думаю о нем. Он меня оскорбил, я ответил. Тут его подхалимы Макс и Альберт бросились на меня с кулаками. Я дал одному…

— Апперкот? — не удержался верзила Роджерс.

— Нет, скорее — хук, — улыбнулся Пол такому живому восприятию своего вранья.

— Ну, а теперь как быть?

— Разрешите, позвоню директору Научного центра.

— Что вы, еще четырех нет! Зачем беспокоить высокое начальство…

— Нет, нет, нужно. У меня имеется срочное сообщение для него!

Мистеру Майклу до невозможности осточертела эта возня с Приттом, а теперь вот и ночью покоя нет… Едва сдержав досаду и неприязнь к собеседнику, он мягко проговорил в трубку:

— Спасибо, коллега. Ваша преданность интересам корпорации будет оценена должным образом. Да, вы еще не говорили об этом Лансдейлу? Нет? Ну, приезжайте. Мы свяжемся с ним отсюда. Дайте трубку охраннику…

Пол вышел на улицу и быстро пошел к стоянке служебного транспорта.

— Эй, что вам здесь нужно? — окликнул его какой-то человек, открыв дверку машины, в которой сидел. Подумав, что это человек Лансдейла, Пол назвал себя и, подойдя к нему, тихо спросил:

— А вы из секретной службы?

— Угу, — важно промычал О'Малей, а сам вспомнил поговорку удачи: "на ловца и зверь бежит". — Садитесь. Вас куда? К мистеру Майклу? Так рано? Ну, что ж, мне все равно к нему пришлось бы ехать. Служебным самолетом ему доставили какой-то чемодан, и мы уж сделаем крюк, заберем его. Чтобы мне еще раз не мотаться.

И он погнал машину на предельной скорости в аэропорт, где его ждал специальный самолет.

— Только один? — удивился командир опергруппы.

— Отправляйте одного! — приказал О'Малей. — И немедленно вызывайте второй самолет. Остальных привезем через час.

Пол не успел понять, куда он попал, как был усажен в кабину. О'Малей успел лишь шепнуть ему: "Молчите и слушайтесь, если хотите уцелеть. Мы раскрываем заговор…"

Проводив самолет, ирландец помчался обратно. С минуты на минуту к воротам лаборатории должен был подъехать Вартанян с группой боевых парней из местного отряда минитменов. Их главарю был обещан хороший куш, а парням — разгром красных заговорщиков. План был прост и дерзок: напасть на охрану, выключить излучение и, проникнув в лабораторный корпус, схватить ученых, упаковать их в специальные мешки и немедленно отправить к самолету. Вся операция должна быть закончена к шести часам утра, то есть до того, как рассветет…

— Человек родился! — крикнул вне себя от счастья доктор Притт.

— Родился, родился! — завопили Маргрэт, Макс и Альберт, им было радостно и страшно смотреть, как приподнялся сначала на локтях, а потом сел, опираясь на согнутые пальцы рук, смонтированный ими богатырь — Человек в искусственной оболочке.

— Как ты себя чувствуешь, новорожденный?

— Спасибо, Джонни, как будто я опять живой, — отозвался Барнет, удивленно рассматривая себя в новеньком черном костюме, и Притт отметил про себя, что голос его потерял трубный, металлической оттенок, стал как-то теплее, человечнее. — Теперь я снова ощущаю верх и низ, пространство, в общем. Не то, что в этом саркофаге, в невесомости.

— Потому что у тебя теперь есть вестибулярный аппарат, — сказал Притт. — До этого он тебе не был нужен: ты все время чувствовал бы себя лежащим или стоящим, то есть в одном каком-то положении, переменить которое никак не мог. А это только раздражало бы… Ну, старина, давай слезать со стола. Ты хоть и новорожденный, но уже взрослый. Так что становись на ноги.

Может, помочь?

— Думаю, за год лежки в твоем саркофаге я не разучился ходить, — он пошевелил ступнями, согнул сначала одну, потом другую ногу в колене, провел рукой по коленям. — Вот только не чувствую, не ощущаю своего тела, как будто оно не мое…

— У вас, дорогой профессор, отсутствует осязательная система, нет болевых нервов и вообще…

— И вообще, дорогая Маргрэт, я бесчувственный пень, вы хотите сказать, да? И все же я вам благодарен хотя бы за то, что сейчас встану и пойду!

Барнет соскочил на пол, чуть зашатавшись, взмахнул руками, удерживая равновесие, и пошел навстречу к стоявшим у стены ученым. "Ого, какая точная реакция мышц на сигналы вестибулярного аппарата", — невольно подумал каждый из них, с восхищением глядя на здоровяка, приближающегося к ним тяжелыми шагами. Если бы не восковая неподвижность лица (оживали только скулы, когда он говорил), Барнет ничем не отличался бы от простого смертного. Он подходил, дружески протягивая им свои крупные руки.

— Профессор, — воскликнула Маргрэт, — вы еще не знаете силы своих мышц. Хочу предупредить вас, чтобы от радости вы кого-нибудь не придушили.

Вот, — она выхватила из кармана халата толстый пластмассовый карандаш, — вложите его между пальцев, так, а теперь шевельните средним…

— Клац! — и карандаш разлетелся на две половинки.

— Здорово, — удивился атлет, — да я вовсе еще не сделал никакого усилия!

— Тебе этими ручищами только подковы разгибать, — засмеялся Притт, а Маргрэт серьезно сказала:

— Прошу вас постоянно помнить, профессор, что ваши мускулы — это биомеханическая машина, потребляющая мощность пять и четыре десятых киловатта. Иначе говоря, пять лошадиных сил в вашем распоряжении, имея в виду почти девяностопроцентный КПД этой машины… И кроме того, у вас нет в коже окончаний чувствительных нервов, поэтому вы можете незаметно для себя причинить боль живому человеку. Будьте осторожны в обращении с людьми.

Остерегайтесь и твердых предметов. Например, не советую разгибать подковы, как думает мой друг, доктор Притт. Делая подобные силовые упражнения, вы не заметите, как повредите кожные покровы и даже мышцы. Живому телу сигнал опасности своевременно подает нервная система. К сожалению, мы не успели создать вам эту систему. Задача очень трудная: приходится обходиться без спинного мозга…

— Обещаю следовать вашим советам, милая леди. Но скажите, значит ли это, что я уже не могу пожать руку своим друзьям?

— Не знаю, но я боюсь вам дать руку. Может, после некоторой тренировки у вас выработается чувство нормы…

— Профессор, представьте себе, что вы благодарно пожимаете руку мисс Тойнби, — сказал повеселевший опять Альберт, протягивая Барнету доску от ящика, в котором были упакованы доставленные в контейнере инструменты. — Ну-ка, давайте нежненько пожмите эту ручку…

Барнет осторожно обхватил пальцами доску, поданную ребром, и… послышался треск. Альберт испуганно отскочил, оставив сломанную доску в профессорской руке.

— Ну, в общем, рукопожатие на сегодня отменяется, — нарочито весело сказал Притт, стремясь рассеять тягостное впечатление, которое произвела на всех эта человеко-машина. — А теперь, друзья, необходимо подготовиться к эвакуации. В шесть часов за нами придет вертолет "из преисподней". Остается меньше часа, — он показал на часы. Все кинулись собираться: Притт с Максом — упаковывать важную документацию, Альберт — кое-какие аппараты или уже готовые узлы новых контуров к биотрону. Все, что они считали своим, уникальным и чего из-за громоздкости взять не могли, решено было уничтожить, не оставлять в чужих руках…

Маргрэт же собирать было нечего. Она прохаживалась по залу с Барнетом и рядом с этим великаном казалась совсем маленькой девочкой. Заглядывая снизу вверх в его стеклянные глаза, она объясняла профессору устройство, принципы работы биомеханической машины, порядок ухода за ней, то есть образ жизни, который следовало теперь вести Человеку Без Оболочки, ставшему самостоятельным.

— Одного баллона "эликсира жизни" должно, по нашим расчетам, хватить на десять часов самой активной деятельности или на тридцать часов сна.

Конечно, в заправочных колонках вы этого горючего не приобретете, — улыбнулась она. — Пока мы будем обеспечивать вас "эликсиром". С энергией проще — генератор на быстрых нейтронах не потребует перезарядки топливом в течение года непрерывной работы.

— Страшно подумать. — у меня в животе атомный реактор!

— А мне страшно идти рядом с вами, — лукаво посмотрела она на него.

— Вдруг вы захотите меня обнять…

— Ну-у, вы меня так запугали, что я чувствую себя слоном в посудной лавке…

Проходной овладели сравнительно тихо, без выстрелов. Правда, пришлось дать кое-кому по шее, связать, чтоб не разбежались. Только не знал О'Малей, что Роджерс успел включить сигнал тревоги, поднявший с постели Лансдейла.

Начальник секретной службы, не добившись ответа по телефону из проходной, (парню, оставленному в проходной, было запрещено отвечать на звонки), попросил помощи у полиции и немедленно дал знать в офис корпорации. Но О'Малей мог не опасаться быстрых действий полицейских, ибо шеф теритаунских блюстителей порядка был всего-навсего командиром взвода местного отряда минитменов. Как посмел бы он выступить против своего же отделения, отданного на эту ночь в распоряжение Вартаняна самим командиром отряда!..

Сигнал тревоги сиреной грозно прозвучал и под сводами лаборатории.

Ученые, никогда еще не слышавшие его у себя, вначале остолбенели от испуга, но быстро вспомнили и догадались, какая опасность грозит им сейчас. Притт схватил излучатель смеха — аппарат, похожий на большой ручной фонарь.

— Это единственное наше оружие, — сказал он своим друзьям. — Но с ним, я уверен, мы продержимся до прибытия вертолета. Альберт, возьмите, эту игрушку и ступайте к лестничной площадке. Не пропускайте снизу никого, пусть они еще раз покатятся со смеху! — голос его стал злым. — Покажем этой рвани, чего мы стоим. Стрелять они в нас не будут, ведь им, надеюсь, не трупы наши нужны…

Притт не ошибался: всем нападающим был отдан строжайший приказ не стрелять даже в случае сопротивления, разрешалось применять лишь болевые приемы.

— А если они стрелять не собираются, то разреши мне, Джон, встретить их на лестнице, — предложил Барнет. — Обещаю не жать их изо всех пяти лошадиных сил…

— Вот это настоящий мужчина! — воскликнула Маргрэт и достала из кармана комбинезона портативную рацию. Вытянув стальную ленту антенны, она сказала в микрофон:

— Транспорт немедленно! На нас напали. Отражаем нападение излучателем, — Скорпион-а-семь, слышали? — прозвучал в приемнике чей-то голос.

— Слышал, — откликнулся ему другой, — Иду к лаборатории. Максимум двадцать минут. Выходить на крышу.

— Сольвейг, слышали?

— Слышала, — ответила Маргрэт.

— Повторяю приказ шефа: в острой ситуации применить циклон. Не бояться применить циклон, — рация умолкла.

— Это что еще за "циклон"? — спросил Притт.

— Ах, Джон! Сейчас ли говорить об этом?.. — уклончиво ответила девушка. — Давайте лучше снарядим скорее Барнета в дорогу. Идемте, профессор, к запасным баллонам с "эликсиром" — мало ли что в дороге случается. Макс, помогите мне укрепить их на…

Ее прервал взрыв дикого хохота, донесшегося из коридора. Затем кто-то крикнул там страшным голосом: "Назад!" Макс было кинулся к Альберту, но Притт остановил его:

— Он и один справится. Помогите мисс Тойнби быстрее перенести все вещи на крышу.

Два баллона с гофрированными шлангами, укрепленные за спиной, делали Барнета похожим на акванавта. В своих могучих руках он нес по ящику с приборами. Маргрэт тащила связку книг и заветных тетрадей Миллса, а Макс и Притт волокли мешок, набитый личными вещами, которые им было жалко оставить.

Так они выбрались на крышу здания и укрылись между четырьмя плоскими трубами вентиляции.

В это время О'Малей производил перегруппировку своих сил. Знакомый уже с действием оружия Притта, он вовремя вытащил двух парней, попавших под излучение. Скатившись кубарем с лестницы, верзилы уже не смеялись, а болезненно морщились, потирая ушибленные места. Как мог в такой нервной ситуации, О'Малей объяснил минитменам действие излучателя, но сначала отобрал у всех автоматы, ножи и другое оружие. Ирландец теперь боялся, что в гневе эти гориллы могут перестрелять ученых.

Завернув оружие в плащ, Вартанян потащил его в проходную, чтобы сложить там, пока продлится операция. Вдруг он услышал быстро приближающийся свист турбин. Показались огни вертолета. "Что это, — с тревогой подумал он, — неужели полиция?.." Машина зависла сначала над куполом, затем медленно поплыла влево и стала опускаться на крышу. Больше не думая ни о чем, Вартанян выхватил из кучи сваленного оружия автомат и, прицелившись в темный промежуток между красным и зеленым бортовыми огнями вертолета, выпустил длинную очередь. Над крышей взвилось пламя, озарив кровавым светом аллеи парка…

От яркой вспышки и сильного жара Притт, Маргрэт и Макс отпрянули назад к своему убежищу за плоскими стенами труб. Страх заставил их на время упустить из виду Барнета. Человек Без Оболочки оказался хладнокровнее простых смертных. Поэтому он успел заметить все — и звук выстрела, и место, откуда летели трассирующие пули, и причину гибели вертолета. Его не опалил жар вспыхнувшего горючего — ведь он не мог ощущать ни тепла, ни холода. В его не скованном страхом мозге моментально родилась мысль, которую он тут же начал осуществлять.

По пути с крыши в коридоре ему встретился спешащий наверх Альберт.

— Минутку! — остановил его профессор. — Там сейчас горит наш вертолет, они подожгли его из автомата. Пока придет другой, блокируйте выход на крышу. Я спущусь вниз и попробую напугать этих скотов, отвлечь их внимание от вас.

— Но, профессор, — взмолился молодой ученый, — ведь вы нам дороже всего! Мы только из-за вас и бежим отсюда!..

— Друг мой! Спасибо за любовь. Все вы — славные ребята. И даже не представляете, как гениальны, а я знаю, со мной вам в принципе уже все ясно: человек может жить без оболочки — не я, так другой… Жаль, нет времени поговорить на эту тему. Идите, мой мальчик, и выполняйте свой долг. Берегите Маргрэт и Притта!

В прощальном приветствии он поднял руку и, осторожно обойдя растерявшегося Альберта, неуклюже зашагал к лифту. Выйдя на площадку первого этажа, он легко выломал кусок дубовых перил и направился к парадной двери. В тот момент сюда входил кто-то из минитменов. Увидев сквозь стекло двери лицо-маску Барнета, парень замер от испуга. Но не успел прийти в себя, как мощным ударом ноги был вышиблен вместе с дверью на улицу и замертво растянулся на земле…

О'Малей рассредотачивал своих людей вокруг всего здания. Вартанян приволок им несколько гарпунных ракетниц, с помощью которых пожарные забрасывают веревки в окна верхних этажей. Они готовились забраться на крышу со всех сторон одновременно: если кому-то и достанется излучение, то остальные успеют сцапать того, с излучателем.

Рослого, могучего "акванавта", неуклюже бредущего по центральной аллее, первым заметил Вартанян. Он подумал, что это сам Притт в пулегазонепроницаемом костюме пытается проскочить за ворота. Он хотел его окликнуть, но заметил в руке идущего массивную дубину. Тогда он снял висевший на поясе кусок штурмовой веревки и, подкравшись сзади, как лассо, накинул ее на ноги идущему. Тот упал, и дубинка со звоном отлетела в сторону. В три прыжка Вартанян очутился верхом на лежавшем.

От удара об асфальт Барнет было потерял сознание, но быстро пришел в себя и, подняв голову, увидел человека, бегущего к нему от проходной. Он поднялся на колени и тут почувствовал, как кто-то тяжело дышит за его спиной.

Быстро отвел руку назад и схватил что-то, как показалось ему, очень мягкое. Раздался отчаянный вопль, Барнет испуганно отдернул руку и отскочил в сторону. По земле катался, схватившись за бок, Вартанян. Минитмен с ходу бросился на Барнета. Удар ногами здорового верзилы был страшен, но не для Барнета с его массой, превышающей полтора центнера. Поэтому удар лишь сдвинул нашего героя на шаг — два, но при этом он успел схватить нападавшего за ногу, да так рвануть его в сторону, что бедняга завыл не своим голосом от боли и свалился рядом с Вартаняном…

Этот шум и крики услышали и осажденные и осаждающие.

— Боже мой, он уже вступил в драку! — воскликнул с ужасом Притт. — Они прикончат его…

Ученые ничего не могли рассмотреть внизу, ослепленные пламенем догорающего вертолета. Летчика, вывалившегося из кабины, они спасли, оттащив от огня. Он был ранен в бедро и сейчас лежал, перевязанный Максом, в укрытии за трубой. На помощь им шел второй вертолет. Разозленный Ривейра по радио приказал Маргрэт с прибытием машины применить циклон, "чтоб и духу их не осталось во дворе!.."

Услышав стоны своего друга, О'Малей оставил готовившихся к штурму минитменов и поспешил с тремя парнями к нему на выручку. "Прекрасно", — хладнокровно сказал себе Барнет, завидев бегущих сюда людей, и, подняв оброненную дубинку, стал не спеша отходить к воротам. О'Малей склонился над Вартаняном, а парни стали осторожно приближаться к Барнету.

— Брось палку! — крикнул один. — Не то отделаем тебя, ни одна больница не примет.

— Попробуйте, господа! — с вызовом ответил Человек Без Оболочки и замер, упершись спиной в ворота.

Начало светать, за воротами уже проносились редкие машины. "Надо выйти на улицу, — подумал Барнет, — остановить машину и уехать домой!.." — Эта мысль вдруг пронзила его счастливой радостью. Он свободен! Он может уехать домой, к Джоан! Там, наконец, обретет покой и сможет отдохнуть. Теперь было забыто все. Только одно сверлило мозг: "Домой!"

То ли их насторожил искусственный голос, то ли испугал странный вид, только минитмены побоялись подступиться к нему с голыми руками, замешкались, стали оглядываться назад, на О'Малея, помогавшего Вартаняну подняться на ноги.

Сурен все охал и растирал свой бок.

— Это не Притт, — говорил он сквозь причитания, — и вовсе не из этой капеллы. Его железная хватка напоминает робота… А что, если они выпустили на нас совсем новое чудище и вдобавок снабдили его секретным оружием?..

Постой, а где же он?!.

Выйдя на улицу, Барнет увидел микроавтобус, на котором прибыли сюда минитмены.

— А ну, парень, выходи, быстро! — скомандовал он дремавшему у руля шоферу. Тот с испугу выскочил из кабины и бросился плашмя на мостовую.

Барнет с трудом втиснулся в узкий для него проем двери. Вот он уже тронул машину, но в это время из проходной выскочил Вартанян с автоматом. Утреннюю тишину с треском разорвала длинная очередь. Автобус, взвыв всеми четырьмя электромоторами, растворился в предрассветном тумане…

Уже немного рассвело, и осажденные увидели, как Человек Без Оболочки, использовав минутное замешательство нападающих, быстро вошел в проходную и через мгновение появился с той стороны ворот, за которыми белела крыша микроавтобуса.

— Он сел в машину! — крикнул Макс, отличавшийся острым зрением, и тут же все увидели, как белое пятно двинулось от ворот. Раскатистое эхо автоматной стрельбы болью сжало их сердца, но Макс опять крикнул:

— Он удрал! Они промазали!

— Прекрасно! — отозвалась Маргрэт и добавила злым голосом: — Теперь-то я могу выполнить приказ шефа. Эти подонки получат сполна.

Притт недоуменно взглянул на свою подругу и хотел было спросить, что это значит, но тут послышался прерывистый вой полицейских сирен…

…"Как хорошо, что не по колесам!" — облегченно подумал Барнет, разглядывая серию дырочек в стекле перед собой.

Человек Без Оболочки не мог знать о своем серьезном ранении. Его сотворенное на скорую руку тело не подавало живому мозгу болевых сигналов.

Пули пробили оба баллона, одна — прошила тело, не задев, правда, ни одной коммуникации. Но резервный запас "эликсира жизни" начал быстро иссякать.

Сидел бы с ним кто-то из обыкновенных людей, он заметил, как намокло сиденье, и, вероятно, нашел бы, чем заткнуть пробоины.

А пока счастливый Барнет, лишенный всех болевых ощущений, мчался домой…

Барнет исчез в начале седьмого. Начальник теритаунской полиции был уверен, что к шести минитмены во главе с О'Малеем благополучно закончат свою операцию. Не сомневаясь, что их там уже нет, он поспешил, наконец, выехать по вызову пострадавших от бандитского налета. Шефа полиции обеспокоило пламя на крыше лаборатории: поджог не входил в условия ночной операции, а потому он теперь опасался и непредусмотренных неприятностей по службе.

В тот самый момент, когда полицейские машины с ревом сирен подкатывали к воротам, в репродукторе рации Маргрэт снова раздался властный голос:

— Вертолет подходит к вам. Он будет ждать на высоте. Пилот предупрежден. Обеспечьте безопасность ваших людей. Циклон — в действие!

— Выполняю указание, — ответила Маргрэт и достала из кармана нечто похожее на ракетницу. Немного повозилась над ней, что-то покрутила — ствол телескопически удлинился, и тогда девушка направила его вниз, в сторону ворот, крикнув своим товарищам:

— Все ложитесь и плотнее прижимайтесь к крыше! Быстрее! Ну же, быстрее!..

Убедившись, что они хорошо выполнили ее команду, она нажала спусковой крючок. Послышался резкий шипящий звук, словно струя газа вырвалась из сопла. В нежно-розовом утреннем воздухе над парком заклубились черные бурунчики-дымки. Словно ночные птицы, метались они в воздухе и, бешено вращаясь, росли на глазах у испуганных минитменов и полицейских. А еще через секунду страшный взрыв потряс воздух и горячий смерч с ревом, пронесся над распростертыми телами людей…

Беглецы подняли головы, услышав шум снижавшегося вертолета. Черный дым клочьями отбрасывало от лопастей его винта. Все, что находилось ниже крыши, утопало в чернильной мгле, будто дом, на котором они спасались, затопили мутные волны… Не было нигде видно и сгоревшего вертолета. Трубы, за которыми они только что прятались, стали вдвое короче. Резко запахло озоном…

Летчик торопил садиться. Пока устраивали раненого и укладывали вещи, Маргрэт попробовала доложить шефу, но рация молчала. Когда они взлетели, она попросила летчика связать ее с шефом с помощью бортовой рации.

— Пустое! — махнул тот. — Ваш "циклон" создал такие условия, что в этом районе ни один передатчик работать не будет. Не беспокойтесь, шеф это знает. Он сейчас сам выйдет с нами на связь.

И точно, минуты через три в наушниках зашумело и из шума выплыл знакомый голос:

— Ну, что у вас там?

Сначала ответил летчик, затем микрофон взяла Маргрэт.

— Профессор, Барнет исчез! — волнуясь, заговорила она. — Во время пожара вертолета он спустился во двор, прорвался к воротам и уехал на микроавтобусе…

— Уважаемый коллега, — крикнул в микрофон Притт, — разрешите нам догнать Барнета и забрать его в вертолет. Они прикончат моего Дэви!..

— Прекратите сейчас же! — сердито шикнул на них Ривейра. — Вы забыли, что перед вами открытый эфир! Поговорим на месте. Все! — и рация умолкла с характерным щелчком.

— Послушайте, — обратился Притт к летчику, — давайте немного пройдем над дорогой, ведущей в Цинциннати. Может быть, заметим машину, в которой едет Барнет, спустимся и заберем его с собой.

Но пилот только покачал головой, не желая вступать в разговор на эту тему.

— Бесполезно, Джон, — обернувшись к Притту, прошептала ему на ухо Маргрэт. — У Вельзевула преданные люди…

Беглецы притихли и стали глядеть вниз, туда, где лучи восходящего солнца играли на серебристой обшивке купола их лаборатории. Они поднялись уже высоко. Купол казался вершиной горного пика, торчащего из тучи. Черный туман покрывал завесой весь их парк и прилегающие улицы города. Казалось, будто там что-то сгорело и дым над пожарищем не успел рассеяться. Скоро эта картина исчезла: их машина, сложив лопасти воздушного винта и взамен их выдвинув косые крылья, перешла на реактивную тягу и пересекла границу облачности.

— Где-то там внизу мчится наш Барнет, — задумчиво промолвил Альберт.

— Как ты думаешь, Макс, куда он направился?

— Домой, конечно. В последние дни профессор так мечтал побывать в родных местах. Хочу, говорит, поваляться на лугу возле ручья, послушать кузнечиков…

Притт тоже был уверен, что Дэви помчался домой. "Возьмем у Вельзевула вертолет и слетаем с Марго за ним туда". Прислушавшись к разговору молодых людей, он снова ощутил беспокойство: "Как бы Дэви опять не попал к ним в лапы, не случилось бы аварии…" И тут, вспомнив про "циклон", спросил себя: "Если бы Барнет не успел уехать, решилась бы Маргрэт выстрелить из своего дьявольского пистолета?"

И она, будто разгадав его мысли, обернулась к нему:

— Скажи честно, что ты подумал обо мне там, на крыше? Когда я выпалила из этой штуки?

Захваченный врасплох, Притт виновато улыбнулся. За эту страшную ночь он узнал ее такой, какой не представлял себе и в идеале. Правда, его смущала эта, какая-то не женская твердость духа и смелость — не отчаянная, а с трезвым расчетом… Но все же радость узнавания любимого человека не была омрачена ничем таким, что могло оказаться ложкой дегтя в бочке с медом.

Не дождавшись ответа, Маргрэт принялась расчесывать свои огненные волосы, глядясь в пилотское зеркало, и замурлыкала свою любимую песенку:

Отыскав глаза Джона в зеркале, она торжествующе подмигнула и сказала громко, для всех мужчин:

— А что, испугались? Это вам не излучатель смеха!

— О, мисс Тойнби! — откликнулся Альберт. — Макс и я покорены вашим мужеством, как и красотой. Вы — Жанна Д'Арк двадцать первого века. Мы готовы быть вашими солдатами!

— Спасибо. Я принимаю это всерьез, — быстро ответила героиня, по-прежнему не оборачиваясь и продолжая расчесывать свои чудо-волосы. — Надеюсь, там, куда мы летим, вы с Максом покажете свою пылкость в работе, которая нам предстоит.

— Я-то что! Я — целиком на вашей орбите. А вот мой приятель оставил девушку в Теритауне. Скучать будет.

— Бедняжка! — Маргрэт обернулась и, придерживая золотую прядь, сочувственно посмотрела на Макса. И непонятно было, кого она жалеет — его или девушку. — Мы это дело как-то уладим, обещаю вам.

Макс смущенно покраснел, но глаза его выражали радость.

— У вас, мэм, и сердце золотое…

— Ну, дорогая, теперь ты, надеюсь, довольна? — не выдержал Притт. — Боюсь, как бы курносый нос не улетел в небо…

Из зеркала на него смотрели счастливые глаза. Она тихо радостно смеялась.

— Ну, пожалуйста, — сказал он как мог ласковее, — расскажи про "циклон".

В ее руках откуда-то появилась зеленая ленточка. Перевязав ею расчесанные волосы, она повернулась к нему.

— Я и сама очень мало знаю о нем. Это, очевидно, игрушка из МТУ.

— Ничего себе, игрушка! — хмыкнул летчик. — Я держался на хорошей высоте, и все равно меня так тряхнуло! А видели бы, как ваш "циклон" вымел всех со двора и с улицы!

— Эта машинка, — Маргрэт похлопала себя по карману комбинезона возле правой коленки, — выбрасывает античастицы, которые создают антиполе. В противоборстве с магнитным полем земли антиполе уничтожается, в конечном счете порождая мгновенное возмущение атмосферы. Вот и все, что мне известно.

Видимо, тут и электромагнитная буря, нарушающая связь, и тепловая ударная волна, и параллельно идущая химическая реакция газов.

— Да, но что же случилось там, — Притт кивнул вниз, — с людьми, которые находились в нашем парке?.. Что от них осталось? — растерянно повторил он и сразу увидел, как изменилось лицо Маргрэт. Ее большие зеленые глаза потемнели и сузились, веснушки проступили еще четче.

— А они подумали — что останется от ни в чем не повинных людей, спокойно работавших в моей лаборатории? Только чистая случайность спасла мне жизнь. А ты говоришь — "люди"!.. — Слезы блеснули на ее ресницах, задрожали губы. — Эти "люди" что хотели с тобой сделать?.. А за что?!.

Разве мы не во имя Человека забыли о своих личных делах! — голос ее сорвался…

— Не надо, Марго! Ну, успокойся!.. — Притт схватил ее руку и стал целовать в ладонь. Она отдернула ее и закричала:

— Нет, это не люди!! Я с наслаждением буду убивать таких "людей" — сотнями, тысячами!!! — и она забилась в рыданиях…

"Слишком много работы и мужества для одной женщины", — печально подумал Притт, гладя волосы своей Марго, уткнувшейся ему в грудь. Альберт поменялся с ней местами, и сейчас Притт фактически держал девушку на руках.

Летчик протянул было ему патрон с успокоительным снадобьем, но доктор отклонил его услугу: он придерживался твердого мнения, что нельзя загонять вглубь отрицательные эмоции. Нервная разрядка необходима, как дождь при грозе, и поэтому слезы — лучшее облегчение…

Они приземлились возле какой-то фермы. Вблизи виднелся машинный парк под широким навесом, а за ним возвышалось здание большого зерносклада.

Серебристый шар водонапорной башни на ажурной стальной мачте и яркие цветные шины трансформатора, видневшиеся сквозь прозрачные стены киоска, и сверкающее, словно глыба льда, здание склада из гофрированного алюминия — все это явно не гармонировало со старым двухэтажным жилым домом, узкие окна которого просвечивали белыми наличниками сквозь темно-зеленую драпировку плюща, обвившего все здание.

Как только они выгрузили из кабины свои вещи, к вертолету подкатил маленький красный трактор с длинной штангой. Соскочивший с открытого сиденья рабочий в комбинезоне ловко закрепил штангу за переднее шасси, и могучая машина послушно покатилась по траве. У Притта тоскливо сжалось сердце: "Из огня, да в полымя". Вырвавшись из одной ловушки, он теперь почувствовал себя в другой. Глянул на свою подругу. К его удивлению, лицо Маргрэт не выражало ни страха, ни тоски.

— Ты уже была здесь?

— Нет. Я же тебе говорила, Вельзевул нас никуда не выпускал… А вот и он сам! — она показала взглядом в сторону аллеи, по которой от дома к ним спешил высокий, очень смуглый человек в белой рубашке без галстука и в пестром не застегнутом пиджаке.

Растянувшиеся было на травке Макс и Альберт быстро поднялись, одернули свои пиджаки, подтянули галстуки. Еще издали все увидели сверкающие белки его больших глаз и широкую белозубую улыбку, озарявшую лицо их спасителя.

Притт вздрогнул, увидев Вельзевула впервые на … "этом свете". В мгновение ему все снова почудилось в призрачном мареве сна, лопатки его брезгливо передернулись, будто что-то попало за воротник. Но он тут же с досадой отогнал это чувство…

— Простите, друзья, что запоздал, не встретил вас у трапа! — развел руками профессор. — Очень важный разговор задержал меня у аппарата… Ну, здравствуйте, великие страдальцы науки! Мисс Тойнби, я восхищен вашим мужественным поведением, — он поклонился и коснулся губами руки, протянутой женщиной. — Так же, как до сих пор восхищался вашим талантом.

— А с вами, доктор, замечу сразу, мне весьма приятно вступить в самый обычный, "земной" контакт, — с явным расположением обратился он к Притту, беря обеими руками его ладонь. — Вы сами не представляете, как вы гениальны, коллега. Ваше чудо — Человек Без Оболочки — мчит сейчас по автостраде со скоростью ста миль. Об этом мне только что сообщили.

С доброй отцовской улыбкой профессор пожал руки Альберту и Максу, каждого из которых он, оказывается, уже знал в лицо, чем немало удивил молодых людей.

— Вы, действительно, вездесущи, профессор, — не удержался от реплики Альберт, — не зря носите имя сатаны.

— В мире, где правит Сатана, ангелы не в почете, друг мой! — серьезно ответил этот загадочный человек. — Однако мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

— А сейчас, друзья, — короткий отдых после стольких треволнений.

Завтрак ожидает вас. Вы находитесь на ферме моего тестя. Хозяин просил извинить его за отсутствие: дела! — и он первым тронулся к дому.

Гости двинулись за ним. Притт в последний раз оглянулся на поле, где они приземлились. Вертолет уже вкатили в "склад", из темного проема его ворот выехал красный трактор, и ворота задвинулись. "Ничего себе, ферма, — с тревогой подумал Притт, — да тут настоящий аэродром!"

Внутри старый дом походил больше на приличный отель, нежели на жилище фермера. И лишь столовая — огромная комната, украшенная лепкой в стиле барокко, где они собрались после купания, — напоминала обеденную залу колониста времен Гражданской войны.

Тревога за судьбу Барнета снова охватила их. Выждав приличную паузу за чашкой бульона, гости вновь заговорили о нем.

— Профессор, вы же знаете, что запас эликсира у него всего на двадцать часов, — убеждала Маргрэт. — Надо скорее доставить Барнета сюда.

— К сожалению, мисс Тойнби, на этой ферме не найдется ни эликсира, ни возможности приготовить этот препарат.

— Тогда мы должны немедленно лететь к нам… к вам… — она запнулась, и Альберт мрачно подсказал:

— В преисподнюю.

Это слово по ассоциации вызвало у Макса в памяти обещание Маргрэт вытащить из Теритауна его Кэт. "В преисподней она освободится от дурного влияния Майи и ее дружков", — с удовлетворением подумал тогда юноша. Сейчас же эта мысль придала ему воодушевление.

— А чего мы, собственно, выжидаем здесь? — вдруг подал он свой голос.

— Мы с Альбертом готовы немедленно приступить к работе в вашей мастерской, мистер Вельзевул.

— Весьма признателен вам, дорогой Макс, — усмехнулся профессор. — Мы отправимся тотчас, как это станет безопасным для всех нас. Через несколько часов все прояснится.

"Теперь ему наплевать на Барнета, — с горечью подумал Притт, — раз мы все здесь, в его власти"…

Маргрэт, сидевшая рядом, почувствовала, как начинает закипать ее друг, и, не поднимая головы, наступила ему на ногу под столом — и вполне своевременно: от неожиданности Притт растерял половину запаса злости, который он хотел обрушить на голову их гостеприимного хозяина.

— Меня поражает ваше равнодушие, коллега! — начал он на полтона ниже, чем собирался. — Ведь там живой человек гибнет, мой близкий друг. А вы ведете себя так, словно ему ничего не угрожает!

— Умоляю вас, профессор, — поддержала его Маргрэт, — отпустите нас за Барнетом. Потом делайте с нами что хотите. Мы вернемся, клянусь вам!

Она встала, пристально глядя в глаза Вельзевула. Тот выдержал ее взгляд, отодвинул прибор, вытащил из-за воротника салфетку и вытер рот, затем сложил аккуратно и спокойно сказал:

— Прошу вас, мисс, сядьте, пожалуйста. — И когда она послушалась, продолжал: — Я не собираюсь играть с вами в кошки-мышки. Условия, на которых вы согласились начать всю эту операцию, остаются в силе. Не моя вина, что ход операции внезапно изменился. Задача осталась прежней. Это, как вы помните, — вытащить вас из лап монополистов и, прямо скажем, спасти ваши жизни. Спасти для человечества! — Он чуть не выкрикнул последнюю фразу: — И как хотите думайте обо мне, но ради одного Барнета я не рискну ни единым волоском ваших бесценных голов!

— Хорошо. Я верю, что вы поступаете так во исполнение своего долга.

Более того, согласен, что действия ваши логичны, а побуждения — благородны.

И все же если вы хотите, чтобы мы вас и впредь уважали, оставьте нам право распоряжаться своими головами. Так ли я говорю? — Притт обвел взглядом своих друзей, и они согласно кивнули.

— Но, дорогой коллега, раз вы признаете логичность моих действий, то будьте уж последовательны до конца. Я вас отпускаю. Вы попадаете в лапы минитменам, или полиции, или еще кому-то — мало ли у нас всяких мерзавцев!

И что же? Барнета вы все равно не спасете — у вас нет ни литра эликсира. Но вместо этого попадете на костер мракобесов! Они не простят вам ни "излучателя смеха", ни опытов с живым мозгом человека, ни, наконец, "циклона", о котором сегодня же начнет шуметь вся Америка… Ищейки Лансдейла не бегут по вашим следам только благодаря решительным действиям храброй мисс Маргрэт. Знайте же что ваша подруга — первая, кто применил это еще не известное миру оружие.

Наступила тягостная пауза. На беглецов вновь повеяло жуткой правдой реальности, о которой они забыли на час лишь под влиянием чувства тревоги за судьбу Человека Без Оболочки. Первой нарушила молчание женщина:

— Дайте мне снова ваш адский пистолет, и я не побоюсь разрядить его в самую гущу негодяев, когда мы будем выручать Барнета!

И хотя заявление это прозвучало вполне серьезно, мужчины не могли сдержать улыбок, и в гнетущей атмосфере наступила разрядка. Лишь профессор, казалось, оставался невозмутимым.

— Очень прискорбно видеть, как благо обращают во зло, — ответил он Маргрэт. — Такова сатанинская сущность нашего общества. К сожалению, и нам в этой волчьей стае приходится иногда "выть по-волчьи", чтоб уцелеть…

Физики, открывшие способ консервации и изоляции античастиц, стремились порадовать человечество новым гигантским источником энергии. Эти ученые не сразу сообразили, что своим открытием они прежде всего ставят планету на грань новой военной катастрофы, к которой ее не преминули бы привести медные каски, заполучи они в свои руки античастицы…

Но об этой опасности своевременно подумали наши коллеги из МТУ и упредили ее. Открытие временно заморожено. Ученые находятся в безопасном месте и тщательно законспирированы. Наши юристы подготавливают текст международного договора об отказе от применения античастиц в военных целях.

Когда его подпишут ведущие державы, открытие будет обнародовано через ЮНЕСКО, которое и вознаградит авторов из своего фонда.

— Прекрасная программа! — с сарказмом заметил Притт. — Пока, значит, люди договорятся, будем сами использовать это оружие против людей…

— Ах, Джон, — с досадой воскликнула Маргрэт, — как ты любишь язвить по адресу других, не оглянувшись на себя.

— Вот именно, — чуть улыбнулся профессор. — Доктор Притт забыл о своих излучателях "забвения", "смеха", не говоря уж о "генераторе эмоций".

Вы что же, коллега, и в самом деле думаете, что это все игрушечки?.. Ну, тогда я с большим правом могу утверждать, что пистолет, которым пользовалась ваша очаровательная подруга, это, действительно, милая хлопушка по сравнению с той страшной мощью, которая легко разместится во чреве одной только ракеты средней дальности!.. Смею думать, что выстрел мисс Маргрэт не привел никого к смерти. Ушибы, ну, переломы. Главное же — большая паника, то есть то, что нам, собственно, и нужно было в тот момент..

Теперь, думаю, всем вам станет ясней, почему работы доктора Притта заинтересовали Международное товарищество ученых, почему эта организация и постаралась вытащить вас из Теритауна. МТУ хочет лишь одного, доктор Притт, чтобы ваши открытия не стали вообще последними для цивилизации. Согласитесь, нельзя допустить, чтобы по планете нашей бродили тупые, алчные создания, управляемые по радио преступной рукой…

— Что же касается спасения Барнета, — продолжал профессор, — то мой план таков. Судя по всему, он к заходу солнца приедет на свое ранчо, где его ждет Джоан. Мы позвонили ей. Как я уже говорил, погони за ним нет. С наступлением темноты, дабы не привлекать внимания, на усадьбе сядет наш вертолет и пилот передаст Барнету вашу записку, доктор.

Надеюсь, профессор Барнет не откажется лететь к нам. И таким образом не позднее четырех утра Человек Без Оболочки будет доставлен к нам в полной безопасности. Эликсира ему должно хватить до девяти утра, верно, мисс Тойнби?

Он подождал, пока Маргрэт, мысленно проверив еще раз свои расчеты, подтвердила его слова, и продолжил:

— В нашей лаборатории Барнет пробудет до тех пор, пока шум не уляжется. А тогда… Тогда мы что-нибудь придумаем вместе!

И вновь добродушная улыбка озарила его слегка одутловатое лицо. От нее посветлело и на душе у беглецов. "Как идет ему улыбка, — подумал Притт, — и наоборот, когда хмурится, он похож на мавра, собирающегося душить Дездемону"…

Прислуга собрала обеденную посуду, и на столе появился старинный серебряный кофейник-спиртовка. Альберт попросил у профессора зажигалку и воспламенил ею толстый, остро пахнущий этилом фитиль. И в это время хозяина позвали "к телефону".

Под стеклянным куполом кофейника уже забурлил фонтанчик, а профессор все не появлялся, и они забеспокоились. Наконец он вошел мрачнее тучи. Все вскочили со своих мест.

— Дело оказалось хуже, чем я предполагал, — проговорил Вельзевул, ни на кого не глядя. Вид его теперь был до неузнаваемости страшен, сжатые кулаки гирями оттягивали руки. — Ему прострелили резервные баллоны.

Наверное, во время столкновения с минитменами.

— Боже мой, Дэви! — горестно прошептал Притт. — Маргрэт, что же теперь будет?..

— Возьмите себя в руки, доктор Притт! — вдруг зло сказал Альберт и обратился к Вельзевулу: — Дайте нам с Максом вертолет, и мы попытаемся спасти его во что бы то ни стало!

— Ведь наши головы, если что случится, не так уж ценны, — поддержал своего друга Макс.

Нет, — решительно поднялась Маргрэт, — Джон, собирайся. И вы, профессор, не посмеете отказать нам.

— Не посмею, — угрюмо согласился Вельзевул. — Вертолет ожидает вас.

Сейчас будут готовы программы для автопилота. Первая доведет вас до Сомерсета, а там вы сами найдете ранчо Барнетов. Вторая — на обратный путь, к месту моей лаборатории. Там вас посадят по пеленгу. Впрочем, пилот подробнее объяснит маршрут…

И когда в вечереющем небе растаял звенящий звук турбин вертолета, Ривейра опустился на траву и закрыл лицо руками.

— Лучше бы вы послали нас с Альбертом, — участливо пробормотал Макс, не обращая внимания на знаки, которые подавал ему приятель: "Оставь сейчас его в покое!". Юноша сам остро переживал этот момент, находясь во власти дурных предчувствий. Возможно, Ривейра угадал его состояние. Он потер ладонями лицо, вздохнул и сказал:

— Подойдите ко мне, мой мальчик. И вы тоже, Альберт.

И когда Друзья опустились подле него, профессор продолжал:

— Нам предстоят тяжелые дни. Но мы выживем, если будем держаться вместе и хорошо понимать друг друга. Знайте же: я не имел права рисковать жизнью доктора Притта — отпускать его. Особенно теперь, когда нам удалось это чертовски сложное похищение. Но я не мог, — он покачал своей крупной головой, повторяя, — не мог помешать ему проститься со своим другом.

— Почему проститься?! — вместе воскликнули молодые люди.

— Потому, что я не верю в чудеса…

Выбравшись за город на магистраль, Барнет погнал машину на Цинциннати.

От этого города до его родного имения под Сомерсетом останется уже меньше половины пути.

А всего предстояло отмахать более четырехсот миль. На табло светилась зеленая лампочка — аккумуляторы свежие. Он знал: когда загорится синяя, энергии останется на четыреста пятьдесят миль. Вперед! Сейчас он боялся погони, потому что не знал, какой ураган пронесся над минитменами. И, конечно, если бы не грандиозный переполох, который наделала Маргрэт "циклоном", его уже давно задержали бы полицейские патрули, потому что из Теритауна обязательно сообщили бы номер угнанной машины.

Микроавтобус последней марки Дженерал Моторс бежал резво, был приятно послушен воле водителя. Снова, как и прежде, Барнет был во власти быстрой езды. Он вел бы машину еще быстрее, еще уверенней, если бы пальцы его ощущали тепло баранки, ее тисненную и чуть скользкую, как змеиная чешуя, поверхность.

…Сомерсет он миновал по объездной дороге и вскоре взял на Мидлсборо.

На горизонте вставали знакомые с детства очертания далеких гор, освещенных оранжевыми лучами вечернего солнца. Наконец блеснула извилистая лента Камберленда, петляющего меж холмов. Родная картина вызвала со дна памяти воспоминания. Он увидел себя в стае мальчишек, пропадающих весь летний день на речке, гордо идущего по тропинке с уловом плотвичек, нанизанных на стебель пырея…

Из видений прошлого его вывел странный звук за спиной. Он сбавил скорость и прислушался. Похоже, сзади кто-то всхрапнул. Обернулся — салон пустовал. И тогда он понял все. Дырочки в стекле напомнили грохот автомата и свист пуль. В системе резервного запаса питания нарушен вакуум и в результате насос безуспешно пытается перекачать "эликсир жизни" из баллонов во внутренний резервуар… Барнет взглянул на часы: как быстро пролетело время! Он едет уже восемь часов подряд без малейших остановок. Если верить данным Маргрэт, жить ему осталось какой-нибудь час, не больше…

Барнет съехал на обочину и принялся снимать со спины баллоны. Пальцы плохо владели барашками винтов и запорными муфтами шлангов. Покончив с ними, он долго не мог вытянуть ремень из пряжки, и это, наконец, взбесило его. Он зло рванул ремень, пряжка лопнула, от резкого движения плечом баллон загремел по салону и вылетел наружу, с треском проломив заднее стекло.

Второй баллон он яростно швырнул в кювет…

Вероятно, сознание, что его уже никто и ничто не спасет, примирило Барнета с мыслью о близкой смерти. Теперь ему страстно хотелось только одного — поскорее добраться до родного дома. Он резко вдавил педаль контроллера, и машина рванулась вперед. Теперь он почувствовал духоту, ломило в висках. "Кислороду не хватает", — мелькнула догадка. Но уже внизу он заметил знакомую красную крышу. Пластмассовая черепица ярко выделялась на фоне темно-зеленых елей, окружавших дом. Приступ удушья испугал его. Он осторожно свернул с бетонной полосы шоссе вправо на полевую дорогу, ведущую к реке. К усадьбе вела другая, асфальтированная дорога, до нее надо было проехать по шоссе еще ярдов триста, но он передумал. Мгновенно представилась картина, как тормозит возле калитки, грузно вываливается из кабины и грохается на песок парковой дорожки под ноги испуганной насмерть Джоан…

"Издохнуть, как игрушка, у которой кончился завод… Жалкая смерть и еще более жалкий вид, профессор Барнет!.. Нет, Джоан, родная. Муж твой уже умер. Ты знаешь его могилу. Зачем тебе дважды хоронить меня?.."

Микроавтобус тихо пробирался по извилистой дорожке сквозь старый яблоневый сад, спускаясь к речной долине. Когда-то вокруг угрюмо гудел на атлантическом ветру большой дубовый лес, укрывавший индейское племя. А теперь вот и яблони состарились, в сырых дуплах поселилась всякая нечисть от змей до сов. Уж лет тридцать, как умер старый садовник дядя Бенджамен. С тех пор знаменитые сады Барнетов стали хиреть. Джоан в первый год их свадьбы пыталась возродить былую красу: выписала специалистов, машины, но скоро остыла, поглощенная другими делами, интересами…

Яблоки уже собрали, в саду было пустынно. Лишь воронье кричало и шастало по макушкам деревьев, собираясь к ночлегу. Машина проскочила узкий мостик через противопожарный ров и выкатилась на луг. Переждав второй приступ удушья, Барнет вылез из кабины и направился к заросшему кувшинками берегу Снейка — так называли местные мальчишки безымянный ручей, который, причудливо извиваясь, впадал в Камберленд. Отец — заядлый рыбак — поставил когда-то плотину специально, чтобы водились сомы и налимы. Маленький Дэви провел здесь с удочкой в руках, можно сказать, все свое детство…

Он вошел под сень старинного дуба. Еще предки его во времена войны Севера и Юга сиживали в тени этого красавца. А сам он делал здесь первые свои шаги, шлепаясь на попавшем под гусарик желуде. Седой великан не узнал своего маленького крестника. Пораженный дерзостным величием человеческого гения, он шептал вдохновенно:

Качаясь от слабости, он направился к ручью, к омуту, откуда с приятелями вытаскивал жирных сомов. "Снейк, возьми меня к себе, — шептал он сквозь охватывающую дремоту. — Я не хочу быть чучелом в музее, чтоб развлекать досужих зевак. Укрой меня, Снейк, от алчности и глупости людской…."

Он упал у самой воды и лежал неподвижно. Наконец, собрав всю свою волю, его истощенный мозг послал приказ богатырским мышцам биомеханической машины, и она снова понесла своего повелителя.

Медленно шел он по замшелым доскам плотины. Добравшись до середины омута, в последний раз взглянул туда, где краснела островерхая крыша родного дома. Перед тем, как предсмертная пелена застлала глаза, он успел заметить фигурку, сбегающую по лестнице к реке. "Ани"! — была последняя его мысль, и не управляемое более тело медленно опрокинулось в воду…

Над плотиной завис вертолет. Ветер от его винта смял масляно-гладкую поверхность омута, свист турбин дробился многократным эхом плотины.

— Приготовь трос, сейчас я достану его! — крикнул Притт сидящей за штурвалом Маргрэт и полез в хвост за гидрокостюмом.

— Не надо! — остановила она его и знаком поманила к себе. — Не надо, дорогой, — проговорила она в ухо Притту, обхватив его голову. — Даже у Человека Без Оболочки должно остаться право самому уйти из жизни…

Она потянула штурвал на себя, взвыли турбины, и машину рвануло ввысь.

— Останови! — крикнул он, показывая вниз, на женскую фигурку. — Это Джоан. Я хочу проститься с ней.

— Найдешь ли слова утешения?

— Я потерял лучшего друга.

Она послушно посадила машину на луг. Джоан уже была на плотине, когда он выпрыгнул в густую траву и пошел к ней.

— Я мог бы поднять его…

Она не ответила. В пушистых ресницах продолговатых черных глаз дрожали росинки слез. Потом женщина сняла кольцо и, наклонившись к воде, тихо выпустила его. Падая, оно еще долго блестело в глубине. "Какая чистая вода тут!" — подумал Притт.

— Когда после той ужасной катастрофы Дэви привезли в госпиталь, — словно сквозь сон проговорила она, не отводя взора от воды, — он очнулся и сказал: "Жаль умирать так глупо. Лучше бы я погиб за науку". Его желание исполнилось…