Человек-дельфин

Парети-Каполивери. Остров Эльба, 23 ноября 1976 г.

Будто нарисованный ребенком, остров Монтекристо выделялся своим безукоризненным пирамидальным профилем на фоне серого полинялого неба в 20 морских милях от нашего небольшого судна “Эльбано-1”.

Его присутствие меня успокаивало. Я очень люблю Монтекристо, этот по-настоящему дикий остров, естественный заповедник, защищенный Средиземным морем от грязных рук Технологического человека. Мне он представляется символом чистоты и целомудрия, уютным оазисом посреди той пустыни, которая есть система жизни нашей цивилизации.

Я сидел на платформе, прицепленной со стороны бак-борта на уровне поверхности воды, погруженный почти по пояс, длинные тяжелые ласты совсем не видны. Ничто не мешает свободно вентилировать легкие. Мои долгие приготовления к полному расслаблению уже закончены. До “большого погружения” оставалось еще пять минут. Мои помощники расположились напротив меня на слегка волнующейся поверхности (последние судороги неблагоприятной погоды, которая продолжалась несколько недель и, казалось, наконец утихомирилась). Я чувствовал себя относительно неплохо, но далеко не безмятежно, как должно бы быть; слишком долго я ждал этого момента. Вы понимаете, что я хочу сказать: так бывает, когда, получив наконец возможность воплотить в реальность свою мечту, вдруг видишь, что ситуация не совсем такая, как ты ее представлял.

Море не было спокойным, как мне бы хотелось, небо пасмурно, холодно, моя команда не в полном составе, сам я находился в “форме”, оставляющей желать много лучшего, — два пальца выведены из строя после ожога током. Словом, настроение было не слишком подходящим. Неожиданно все смешалось в моей голове: последнее погружение, выполненное несколько дней назад для тренировки на 90 м, было исключительно удачным: я находился в апноэ[1] 3 минуты 45 секунд. Неоспоримые свидетели — автоматические кинокамеры — засняли достижение мной диска с отметкой этой глубины. Сегодня в моем распоряжении был только Виктор де Сантис — оператор на поверхности; команда подводных операторов отсутствовала; стоило ли дразнить дьявола без доказательств, снятых на пленку? В моей программе экспериментов предусматривалось постепенно достичь 100 м. Однако в этом году не преодолел и 90 м. Правда, в прошлом году нырял на 91, 92, 96 м. Эта мысль была утешительной, но в действительности именно последние 4 м, отделявшие меня от магических 100 м, представляли еще Неведомое. Колебания или, вернее, сомнения охватили меня, и это было хуже всего.

В этот момент командир моей команды Альфредо Гульельми должен будет ждать меня на стометровой глубине в компании с Роберто Аральди — двое из самых замечательных ныряльщиков, которых я когда-либо знал.

— Поторопись, Жак, — закричал он, вынимая изо рта загубник акваланга, — мы успеем сделать это прежде, чем придут большие волны.

Решительный тон Альфредо мне понравился, и, хотя в глубине души я не был согласен с этим решением, опыт научил меня доверяться ему во всем, что касается проблем навигации, времени, состояния моря и т. д. Да и вообще я был здесь у себя дома, на острове Эльба, и не было другого ныряльщика, который знал бы морские глубины лучше, чем я. Так усилием воли я вычеркнул из своего сознания все негативные мысли и вслух объявил:

— Я буду готов через три минуты.

Три минуты… Срок действительно короткий. Правильнее было бы снова собраться с силами и подготовиться, потому что времени оставалось в обрез. И так мы потеряли слишком много недель. Я не хотел и думать о переносе дела на завтра. Завтра! Может подняться сильное волнение, которое случается и в совершенно спокойном море. Или налететь ветер. Кто знает, какой другой неприятный сюрприз ожидает нас завтра? Благоприятный или нет, но долгожданный “момент” уже наступил, и я хотел прожить его наиболее интенсивно. Я был готов.

Вентилирование легких замедлялось. Внутренне я успокаивался. Послышался плеск волн о платформу, на которой я сидел. Без этого шороха тишина была бы абсолютной. Мощный голос Микеле Мартореллы нарушил эту тишину. Среди многочисленных функций он исполнял роль хронометриста; это был тот человек, который фиксировал продолжительность всех моих погружений, в буквальном смысле ощущая их руками через трос, вдоль которого скользил балласт с регулируемым тормозом и шар для подъема на поверхность.

— Две минуты!

Альфредо и Роберто кувыркнулись за борт. Похожие на плавники морских чудовищ, их длинные ласты взбуравили поверхность моря и исчезли. Снабженные аквалангами, они медленно опускались в глубину бездны, чтобы ждать там меня около металлического диска диаметром 60 см, который служит мне ориентиром и местом встречи с подводными ассистентами. Диск покрыт фосфоресцирующим составом и хорошо различим на этой глубине, где почти темно. Было условлено, что эти двое будут ждать меня на стометровой отметке не более трех минут. Когда знаешь, что нет таблиц декомпрессии[2] для погружающихся с аквалангами на сжатом воздухе ниже 65 м, и когда невозможно представить себе всю опасность для человека на глубине свыше этой, легко понять, почему мы договорились на такой ограниченный предел времени. Если я не достигну диска, Альфредо и Роберто немедленно должны будут подняться наверх. Итак, точность и пунктуальность жизненно необходимы в нашем эксперименте. Еще две минуты, и я исчезну с поверхности.

Мое дыхание все более замедлялось. Я дышал носом, наполняя легкие живительной энергией воздуха.

Снова звучный голос Микеле:

— Одна минута.

Настала очередь Юргена Эше — энтузиаста-глубоководника моей команды и Гаэтано Кафьеро — подводного журналиста и члена Итальянского комитета исследований. Они ныряют на глубину 70 м. Несколькими секундами позже за ними следуют Лучано Галли на 50 м, Джузеппе Алесси по прозвищу Инжир — на 35, Марко Пуччини — на 10, Гаэтано Донати — у поверхности и Энрико Каппеллети — подводный фотограф будет между 25 и 35 м.

Все. Вокруг никого. Море как будто взволновалось.

Альфредо был прав

Микеле мне шепчет что-то, и я догадываюсь, что пора.

Нацепляю зажим на ноздри, кладу левую руку на ручку механизма 30-килограммового балласта. Вращательным движением можно регулировать скорость спуска или блокировать его на тросе. Правая рука инстинктивно ложится на кнопку огромного хронографа, закрепленного на уровне моих глаз так, чтобы я мог контролировать бег минут и секунд. Тишина кажется полной. Последний длинный вдох. Знак головой, и Микеле спускает крючок прикрепленного к платформе балласта. Прокалываю поверхность моря, и холодная вода скользит мне под воротник по шее, плечам и спине, потому что я ныряю без капюшона, чтобы не нарушать кровообращение головного мозга. Мозг — самый главный потребитель кислорода. Начало движения слишком медленное для меня. Мы забыли полностью освободить подъемный шар, в нем остался воздух, и он тормозит спуск. Тем хуже: слишком поздно, чтобы начинать сначала.

Спуск становится более быстрым. Преодолеваю 10 м и открываю один глаз, чтобы взглянуть на глубиномер. Должен делать это с осторожностью, чтобы из-за скорости погружения не потерять контактные линзы, которые я использую вместо классических масок ныряльщиков. Так я экономлю воздух, который они выдыхают под маску для уравновешивания внутреннего давления. Все идет хорошо. Стараюсь ни о чем не думать, слиться с окружающей средой, стать единым с океаном, стать “морем”. Чувствую, как удлиняюсь, растворяюсь и сливаюсь с ним.

Тридцать пять метров… Шум пузырей… Что-то ледяное толкает меня в лицо, и потом следует дружеский шлепок ладонью Джузеппе Алесси. Я преодолел этот первый “ориентировочный пункт”, первый “этап”, и пока компенсация давления для моих ушей прошла хорошо.

Худший момент еще впереди: проход “стены сорока метров”. Между 35 и 50 м в зависимости от погоды и состояния моего организма я должен замедляться и даже делать остановки, чтобы выровнять синусное давление[3]. Мне это плохо удавалось в последние недели, потому что я был переохлажден. К 45 м становится очень трудно уравновешивать давление с левой стороны груди. Замедляю еще немного темп и на 50 м останавливаюсь на две секунды. Печально. В обычное время я бы медленно поднялся к поверхности. Сейчас я убеждаю себя, что соберу все силы и все пройдет.

На 60 м набрал нормальную скорость, в среднем не более 1 м в секунду. Уже чувствую пузыри воздуха, которые мне посылают Юрген и Нино. Но, открыв на этот раз оба глаза, понимаю: что-то не так. Кафьеро “висит” горизонтально, головой почти касаясь троса. Они с Юргеном объясняются жестами и, похоже, меня еще не ждут. Если Нино останется в этом положении, я размозжу ему череп. Вновь мной овладевает противная мысль: “Не будет ли лучше отказаться?” В этот момент Юрген замечает меня и резким движением отталкивает Нино в сторону. Я сознательно торможу и даже останавливаюсь, чтобы убедиться, что все в порядке и Кафьеро вне опасности. Юрген шлепает меня по плечу, что очень кстати. Это зеленый свет для последнего перегона, последних 30 м.

На самом же деле свет сразу становится желтым. Снова кто-то меня уговаривает не продолжать, подняться, отложить погружение на день более милостивый. Снова внутренний конфликт, и я возражаю, что дней более милостивых в этом году уже не будет.

Значит, вперед

Втягиваю голову в плечи, стараясь придать телу наиболее гидродинамичную позу, и вновь устремляюсь в бездну. Но спокойствия не прибавилось. Не могу сказать, чтобы я чувствовал себя в ударе. Начинает даже слегка кружиться голова, видимо, я приложил слишком много усилий для компенсации и теперь нарушено равновесие вестибулярного аппарата. Нужно сохранить хладнокровие и быть внимательным во время подъема, максимально используя шар.

Мысленно я повторяю те жесты, которые мне предстоит выполнить на стометровой отметке. Сразу оторвать привязанный шерстяной ниткой к диску один из двух контрольных сигналов, указывающих глубину, и спрятать его под гидрокостюм. Открыть клапан баллона и наполнить сжатым воздухом шар. Закрыть клапан. Правую руку положить на левый держатель арматуры, которая движется вдоль троса во время подъема, а левую — на механизм, блокирующий всю систему, затем переместить правую руку на клапан выпуска воздуха из баллона, а левой взяться за держатель рамы шара. Словом, ухватившись за металлическую раму спасательного шара, начать подъем, регулируя его скорость подачей воздуха. Эти движения должны быть выполнены одно за другим без малейшего колебания. Но как не колебаться, когда на глубине 95 м я, уже различая этот диск, понимаю, что оба сигнала на нем отсутствуют. Мне приходит в голову безумная мысль, что Альфредо и Роберто под действием “глубинного опьянения” уже их оторвали.

Отметка -100 метров

Наконец с грохотом достигаю диска: Микеле, который наверху чувствовал вибрацию троса и ощутил мое прибытие по толчку, позднее мне скажет, что прошла одна минута и сорок пять секунд. Сигналы действительно исчезли. Ни у Роберто, ни у Альфредо их нет. Присутствие ребят меня подбадривает, но я не берусь утверждать, что с ними все в порядке. Я спокоен, но вполне сознаю опасность, которую представляет потеря времени на этой глубине. Открываю клапан и надуваю шар. И в этот решающий момент происходит что-то совершенно необъяснимое. Я не нахожу ручку механизма, отцепляющего шар. Ищу в полутьме, путая руки и ломая свой мысленно составленный план. Я растерян, секунды идут, и я уже готов решиться на подъем без шара, когда наконец случайно натыкаюсь на рукоятку. Тащу ее и, срывая предохранительное устройство, освобождаю шар из плена.

Не знаю, видели ли меня Альфредо и Роберто, но я под водой издал самый глубокий вздох облегчения в моей жизни. Эта жизнь буквально висит на ниточке троса. Он как символическая пуповина связывает меня со всем живым на земле. Шар, как мне кажется, поднимается слишком медленно, и первые 10 м я помогаю ему сильными ударами ласт. Как было условлено, Юрген опустился на 95 м и извещает меня о своем присутствии дружеским шлепком по спине. Несколькими секундами позже другой удар: это Кафьеро, оставшийся на 70 м. Потом очередь Лучано Галли сообщить мне, что я на полпути. Здесь я предполагал оставить шар и подниматься дальше самостоятельно, но сегодня я не могу себе этого позволить. Наконец последний удар по плечу: это Инжир, который, как мы и договаривались, поднялся на 20 м, где обычно я останавливаюсь, чтобы понять свое состояние и получить от него точную информацию о длительности погружения на этот момент. Однако сегодня возможности передохнуть нет. Я и без того знаю, что исчерпал мои три с половиной минуты абсолютной безопасности, и не годится дальше испытывать судьбу. Впервые за эти последние три месяца экспериментов вылетаю на поверхность вместо того, чтобы по привычке остановиться на несколько мгновений в метре от нее, прежде чем вновь обрести свои “земные размеры”.

Без сомнения, переход этот очень резкий. Мне требуется несколько секунд, пока я наконец смогу выкрикнуть традиционное “ку-ку!”. Гаэтано, это само воплощение силы, находится позади меня, готовый прийти на помощь. Слава богу, никаких обмороков, и я вскарабкиваюсь без чьей-либо помощи на платформу, с которой испускаю очередную серию “ку-ку”, полных радостного и бурного восторга. Восторг в секунду перелается всей команде медиков, физиологов, а также официальных наблюдателей, находящихся на борту судна, потому что все хорошо, что хорошо кончается, и операция “ниже ста метров” удалась.

После триумфа радости на борт “Эльбано-1” возвращается спокойствие. Безмятежные и удовлетворенные, все приступают к своим занятиям.

Я вытягиваюсь на платформе в позе полного расслабления. Впервые за несколько месяцев меня охватывает чувство покоя и полной гармонии с окружающим миром, природой, морем, моими товарищами.

Воздух кажется особенно сладким. Солнце вновь улыбается мне. Смотрю на небо, облака и невольно уношусь мысленно к ним. На мгновение теряю представление о времени и пространстве. Не верится, что то, что я сделал, — правда… Говорю себе: “Почему я, а не другой?” Меня захватывает вихрь образов, возникающих в памяти как вспышки огня. Они напоминают о некоторых событиях моей жизни, предшествовавших этому дню, и в конце концов я начинаю понимать, как и почему я оказался здесь. Первый образ, который всплывает в моем мозгу, — это дельфин Клоун, или, точнее сказать, “дельфиниха”, потому что, как вы увидите, это была “женщина” в самом широком смысле слова.

Когда я вспоминаю Клоуна, я думаю о дельфинах вообще. Обо всех дельфинах мира. Об этих лукавых детях моря, наших морских братьях. Однако странно, что местные дельфины не пришли поприветствовать меня на этот раз в день моего самого глубокого погружения, как делали обычно уже несколько лет. А ведь днем раньше Альфредо с друзьями видели огромного дельфина, играющего вокруг “Эльбано-1”, на якорной стоянке в заливе Парети. Животное, мне сказали, выпрыгнуло несколько раз так высоко, как только возможно, словно искало что-то или кого-то.

Я утешаюсь, что, может быть, искали именно меня. Кто знает? Не улыбайтесь. В самом начале экспериментов глубоководного погружения в апноэ у острова Эльба в 1973 г. подводники из моего экипажа тоже обвиняли меня в том, что я болтун, мечтатель и мистик, когда я говорил о моих отношениях с этими необычными созданиями. Это продолжалось до тех пор, пока они сами не убедились в существовании явлений, часто непонятных и тревожных, о которых мы еще поговорим. Я глубоко убежден, даже если не смогу этого объяснить и еще меньше доказать, что установил с дельфинами своего рода подсознательную связь. Не забывайте о нашей почти полной неосведомленности о способах общения “без проводов и шума”, находящихся в ведении так называемых низших животных земного или подводного царства. Но вопрос в другом. По крайней мере сейчас мне абсолютно ясно, что образ дельфина следует за мной на протяжении всех важнейших событий моей жизни на воде и на суше. Этому должно быть объяснение. Психиатр сказал бы, что оно должно восходить к моему самому раннему детству. Скорее всего он не будет полностью неправ.

Первые дельфины

Это случилось в Красном море. Мне было семь лет. На пароходе мы плыли всей семьей из Китая во Францию. Я и мой брат находились на нижнем мостике, в нескольких метрах от зеркальной глади моря, в компании главного бортового механика, который всегда был готов показать нам что-нибудь новое.

Вдруг брат, разглядев многочисленные плавники над поверхностью воды, закричал:

— Акулы!

— Нет, — сказал офицер, — это не акулы, а дельфины. Обратите внимание на форму их спинных плавников и манеру движения, всем этим они очень отличаются от акул. И, заметьте, они не рыбы, а теплокровные млекопитающие, как вы и я. Посмотрите… посмотрите, как время от времени они поднимаются на поверхность, чтобы дышать.

Мы действительно были восхищены фонтанами брызг, которые вырывались из отверстия на голове этих необычайных созданий. Но больше всего меня поразили живые, полные разума глаза, вечная “улыбка” и почти человеческий звук их дыхания. Они приблизились к борту корабля так близко, что были всего в нескольких метрах от нас. Внезапно я понял их взгляд, их улыбку. Это было обращение, необъяснимый и неясный призыв. Я почувствовал, что у нас есть что-то общее, что будто бы они — мои океанские братья. Тогда-то у меня и возникло предчувствие, что эта первая наша встреча не будет последней. Вновь я увидел моих друзей дельфинов вдали от старушки Европы, а точнее, в Китае, где некогда я родился во французской семье, и позже в Японии, куда мои родители часто отправлялись на летние отпуска.

Мой отец был начальником Исследовательского отдела французского муниципалитета в Шанхае, куда переехал с молодой женой, моей матерью, в начале 20-х годов но окончании Лицея инженеров и архитекторов в Марселе, своем родном городе. Таким образом, он должен был по роду службы много путешествовать по Китаю. Некоторые друзья в Ханчжоу, куда он часто выезжал, гостеприимно приглашали его к себе за город вместе с семьей, где на берегах озера Дунтинху мы проводили конец недели. Я никогда не забуду это восхитительное место, расположенное в 100 км на юго-западе от Шанхая на реке Янцзы. Из окна маленькой виллы порой были видны недалеко от берега группы из четырех, шести и даже десяти огромных рыбин длиной от одного до полутора метров, которые время от времени появлялись на поверхности.

1937 г., Карацу, остров Кюсю, Япония

Мне только-только исполнилось десять лет, потому что я родился в Шанхае в 1927 г., а точнее, 1 апреля, что дает мне право носить прозвище Рыба[4]. Я уже опытный апноист и часто ныряю с моим старшим братом Пьером.

Нам знакомы мельчайшие извилины берега, а на пустынном полуострове вулканического происхождения с ландшафтом, напоминающим лунный, находится наше любимое убежище, называемое “Семь гротов”. Там в тенистых, защищенных от волн уголках вода всегда спокойная и прозрачная. Дно украшено красивыми перламутровыми ракушками. Мы играем в ловцов жемчуга и мечтаем о сказочных погружениях, которые совершим однажды на Таити или где-то в другом месте, когда станем большими.

Это случилось вблизи одного из островков, когда я оказался один на один с группой маленьких дельфинов. Они приблизились, и я вместо того, чтобы испугаться, поплыл к ним навстречу. Я чувствовал, как мое маленькое сердце сильно бьется, мною овладело волнение, любопытство, необъяснимое возбуждение. Я жаждал дотронуться рукой хотя бы до одного. Но чем больше я приближался, тем больше они выдерживали дистанцию.

В этот момент кто-то позвал меня с лодки, давая знак подниматься на борт, и дельфины мгновенно исчезли. Пройдет почти двадцать лет, прежде чем я смогу увидеть других под водой так же близко. Будет это в Майамском океанариуме, где я и познакомлюсь с Клоуном или, точнее, Клоунессой.

Флорида — 1955 г.

Вот уже несколько месяцев, как мы с женой и детьми обосновались в Майами на Флориде, где я редактировал один французский журнал. Однажды мы сели в лодку, чтобы осмотреть коралловые сады в окрестностях Ки-Уэста. Я надел ласты и маску и прыгнул за борт.

Никогда не забуду волшебства подводного морского пейзажа, который предстал моим глазам, и этот первый спуск в апноэ вдоль кораллового рифа. На 10 м я почти достиг дна, когда вдруг необъяснимое чувство, которое я не могу выразить словами, привело меня в состояние замешательства. Это длилось всего лишь секунду, но я был как будто парализован.

“Вот, — подумал, — твоя судьба будет связана с водой”.

Работа в журнале оставляла мне массу свободного времени, и я посвящал его поискам интересных сюжетов для радио Канады, корреспондентом которого я также был.

Как-то раз мне позвонили из Канады и заказали специальный репортаж на 4 минуты для радио на необычную тему: первая подводная хирургическая операция, которая будет сделана большой черне[5] в Майамском океанариуме.

Как парижанин никогда не поднимается на Эйфелеву башню, так и я еще ни разу не был в океанариуме и мигом ухватился за эту возможность пойти туда с моим сыном.