Человек, который любил собак

2

Каролина-стрит находилась на самой окраине этого маленького приморского городка. Конец ее упирался в старую заброшенную железнодорожную ветку, за которой тянулись бесконечные японские огороды. Последний квартал состоял всего из двух домов, и я спрятался за первым из них, что стоял на углу, окруженный заросшей сорняками лужайкой. Перед домом высокая, пыльная, красно-желтая лантана переплеталась с кустами жимолости.

Дальше шли два или три выжженных участка, из обуглившейся травы кое-где торчали обгоревшие стволы, а за ними — грязно-коричневая развалюха за проволочной изгородью. «Де Сото» остановился перед ней.

Хлопнула дверца, доктор Шарп выволок упирающегося пса в наморднике с заднего сиденья и потащил его в калитку и дальше по дорожке. Большая, похожая на бочку пальма загораживала от меня крыльцо и дверь дома. Я развернул свой «крайслер», проехал вдоль углового здания и еще три квартала вверх и свернул на улицу, параллельную Каролина-стрит. Эта улица тоже упиралась в железнодорожную насыпь. Рельсы заржавели и заросли бурьяном, а за переездом, с той стороны, грунтовая дорога вела вниз, в сторону Каролина-стрит.

Выехав на грунтовую дорогу, которая так резко спускалась вниз, что домов за насыпью не было видно, я отмерил расстояние приблизительно в три квартала, остановился, вышел, поднялся на насыпь и осторожно выглянул поверх нее.

Дом за проволочной оградой оказался примерно в полуквартале от меня. «Де Сото» все еще стоял у калитки. Нагретый послеполуденный воздух задрожал от громкого низкого лая. Я лег на живот в зарослях бурьяна и, не сводя глаз с развалюхи, стал ждать.

Прошло минут пятнадцать. Ничего не происходило, только собака, не умолкая, лаяла. Вдруг лай стал громче и резче. Кто-то закричал. Потом раздался отчаянный вопль.

Я выскочил из зарослей и помчался вдоль насыпи и вниз, туда, где кончалась улица. Подбегая к дому, я услышал низкое, разъяренное рычание — так рычит собака, терзающая врага, — и громкую скороговорку женского голоса, в котором слышалась скорее злость, чем страх.

За проволочной калиткой была полоска запущенной лужайки — в основном одуванчики и дьяволова трава. С бочкообразной пальмы свисал обрывок картона — видимо, остатки таблички с номером дома. Корни пальмы испортили дорожку, выворотив куски дерна, и заползли на ступеньки крыльца.

Я вошел в калитку, по деревянным ступенькам поднялся к покосившейся двери и постучал.

В доме все еще слышалось рычание, но женский голос перестал браниться. Открывать никто не шел.

Я нажал на ручку, отворил дверь и вошел. Сильно пахло хлороформом.

Посреди комнаты, на разодранном ковре, раскинув руки и ноги, лежал, распластавшись на спине, доктор Шарп. Сбоку из его шеи толчками хлестала кровь. Большая блестящая лужа растеклась вокруг его головы. Собака, припав на передние лапы и плотно прижав уши к голове, держалась поодаль; на шее у него болтались куски разорванного намордника. Глухое пульсирующее рычание вырывалось из ее глотки: пасть ощерена, шерсть на спине дыбом.

Позади собаки располагалась распахнутая настежь дверь в небольшой чуланчик, на полу которого валялся здоровенный ком ваты. От него по всей комнате распространялись тошнотворные волны хлороформа.

Красивая темноволосая женщина в домашнем ситцевом платье держала под прицелом большого автоматического пистолета собаку, но не стреляла. Животное же глядело на нее прищуренными в темных кругах глазами. Женщина через плечо быстро взглянула на меня и попыталась повернуться в мою сторону. Я вытащил свой люгер и держал его наготове в опущенной руке.

Скрипнула половица, и в двустворчатой задней двери появился высокий черноглазый мужчина в выцветшем синем комбинезоне, синей рабочей рубашке и с обрезом двуствольного дробовика в руках.

— Эй, ты! Брось пушку! — сказал он сердито.

Я открыл было рот, собираясь что-нибудь сказать. Палец черноглазого на спусковом крючке напрягся. Моя пушка выстрелила — честное слово, я был тут ни при чем — пуля ударила в ствол дробовика и аккуратно вышибла его из рук мужчины. Ружье грохнулось на пол, пес отскочил футов, наверное, на семь в сторону и тут же снова присел.

С выражением крайнего недоверия на лице, мужчина поднял руки кверху.

Я не мог упустить момент и сказал:

— Бросьте и ваш, леди.

Она облизала губы, опустила пистолет и отошла от распростертого на полу тела.

Мужчина сказал:

— Черт, не стреляй в него. Я сам с ним управлюсь.

Я моргал, ничего не понимая. Потом до меня дошло: он боялся, что я застрелю пса. За себя он не беспокоился.

Я слегка опустил люгер:

— В чем дело?

— Этот… пытался хлороформом… его, боевого пса!

Я сказал:

— Угу. Может, если у вас есть телефон, вызовете скорую? С такой дырой на шее Шарп долго не протянет.

Женщина чуть слышно проговорила:

— Я думала, вы из полиции.

Я ничего не ответил. Вдоль стены она прошла к заваленному старыми газетами подоконнику и протянула руку к стоящему с краю телефону.

Я посмотрел вниз на маленького ветеринара. Кровь больше не текла из его шеи. Лицо у него было белее всех лиц, какие я когда-либо видел.

— Не надо скорую, — сказал я женщине. — Звоните прямо в полицейское управление.

Человек в комбинезоне опустил руки и, встав на одно колено и похлопывая по полу, ласково заговорил с собакой.

— Спокойно, старина, спокойно. Мы тут теперь все друзья. Все друзья. Спокойно, Фосс.

Собака зарычала и слегка приподнялась на задних лапах. Человек продолжал говорить с ней. Собака перестала рычать, и вздыбленная шерсть на ее загривке улеглась. Человек в комбинезоне продолжал тихонько уговаривать животное.

Женщина у подоконника положила трубку и сказала:

— Выехали. Думаешь, управишься, Джерри?

— Безусловно, — ответил мужчина, не сводя с собаки глаз.

Та легла теперь животом на пол, открыла пасть и высунула язык. С языка капала слюна — розовая слюна, — перемешанная с кровью. С одной стороны морды вся шерсть была в кровавых пятнах.