Человек, который не мог творить чудеса

Глава 10 ГЕОГРАФИЯ ВОЛШЕБСТВА

Мигель Диас и Хосе Лоретто были гражданами одной из латиноамериканских республик, где уже около года захватила власть военная клика. Ни того ни другого не за что было ни повесить, ни расстрелять — ни один из них не принадлежал к запрещенным военной диктатурой партиям. Но Диас и Лоретто руководили профессиональным союзом докеров, забастовка которых была явно не в интересах дирижировавших экономикой республики иностранных монополий. Бастующие продержались немногим более месяца, но в конце концов забастовка была сорвана правительственной олигархией, а Диасу и Лоретто предъявили наспех сфабрикованное обвинение в убийстве полицейского офицера, руководившего штурмом забаррикадированного забастовщиками столичного порта в Агиласе. И хотя Мигель и Хосе даже не были в это время в Агиласе, а находились от него за сотню километров, в другом центре забастовки — в порту Альмадене, оба оказались подходящими кандидатами для полицейской расправы. Обоим угрожала смертная казнь, и только полное отсутствие доказательств их виновности вынуждало военную прокуратуру откладывать судебный процесс, не суливший обвиняемым никаких надежд на спасение. Ни возмущение прогрессивной общественности всего мира, ни протесты даже немногих легальных общественных организаций Агиласа не поколебали деспотического решения диктаторов. Диас и Лоретто по-прежнему находились в тюрьме, ожидая суда.

Все это я знал из газет и телевизионных передач именно в таком схематичном изложении языком телеграфных агентств, лаконичных сообщений собкоров, редких кадров фото- и кинохроники. И естественно, что судьба Мигеля Диаса и Хосе Лоретто не могла не волновать любого мало-мальски порядочного человека. Однако неожиданное предложение Сузи, признаться, меня ошеломило. Освободить двух мучеников черной деспотии, конечно, чертовски заманчиво, но как это сделать? Предложить невидимкам поднять их в воздух и перенести, скажем, на Кубу? Абсурд! «Невидимки» способны только изменять структуру окружающих нас материальных форм, создавать мощные силовые поля и передвигаться со скоростью света. Но что будет с человеком в движении на такой скорости? Даже не физику ясно: каюк!

Когда я изложил все это Сузи, она засмеялась.

— Зачем все эти сложности, Монти? Разве мы не можем просто уничтожить тюрьму со всеми ее камерами и стенами?

— Так ведь останется тюремная стража с оружием.

— Можно уничтожить и оружие. Невидимки это сумеют.

— Допустим. А дальше?

— У тебя совсем нет воображения, Монти.

— Не знаю. Все это очень сложно.

— Проще простого. Только подумай.

— Не тяни.

— Сразу же начнется паника. Тюрьмы нет, оружия нет. Тюремщики в полной растерянности, кругом суматоха, все разбегаются. Диас и Лоретто, естественно, — тоже. Население кругом дружественное — мелкие ранчеро, пеоны, пастухи. Любой поможет.

Я задумался. Что такое Маз-Афуэра — тюрьма, где томились в ожидании неправедного суда Мигель и Хосе, я знал: видел снимки и текст в «Иллюстрейтед ньюс». Тюрьма была оборудована в почерневшем от времени каменном замке, принадлежавшем когда-то плантатору-южанину и завещанном им полицейской иерархии штата. Замок, построенный на сваях посреди Рио-Бланка, мутной и довольно широкой в этом месте реки в нескольких десятках миль к югу от Агиласа, был огорожен каменной стеной с угловыми башнями для кругового обстрела и причалами для полицейских судов. Ничего деревянного, кроме постельных нар и канцелярской мебели, в тюрьме не было — только металл и камень. Вокруг вода, заболоченные берега, пойма и высушенные трудом издольщиков крохотные участки земли. Бежать действительно будет не трудно и скрыться легко. Диас и Лоретто не преминут, конечно, воспользоваться чудесным исчезновением тюрьмы и, не ломая головы над объяснением случившегося, сбегут вместе с другими заключенными. Кого-то поймают, кому-то удастся и уйти от погони. Лоретто и Диасу это будет легче, потому что едва ли найдется в округе крестьянин, который не счел бы для себя счастьем помочь своим попавшим в беду соплеменникам. Все как будто предвещало удачу, и только одно обстоятельство вызывало сомнение. Сумеют ли невидимки найти нужную точку на карте мира и обнаружить там интересующий нас черный замок? Смогут ли воспользоваться привычными для нас географическими координатами, глобусом и снимками в «Иллюстрейтед ньюс» — номер этого журнала валялся у меня где-то на книжной полке.

— А зачем гадать? — вздернула плечиками Сузи. — Спросите у них сами. Если они еще здесь и смогут откликнуться.

Я последовал ее совету, мысленно предложив для переговоров уже испытанный телевизорный способ.

— Вы еще здесь? — спросил я.

«Да», — ответил беззвучно экран.

— Сможете ли вы найти любое указанное вам место на земном шаре?

«Мы можем связаться с любым полем в любой точке планеты».

— А если поля в данном районе нет?

«Оно возникнет».

— Сумеете ли вы ориентироваться с помощью наших географических координат?

«У нас свои методы ориентации и поиска. Ваши, с помощью так называемых карт, нам чужды, но воспользоваться их указаниями не так уж трудно».

— Тогда смотрите. — Я подошел к глобусу, стоявшему на тумбочке возле книжной полки, и ткнул шариковой ручкой в кружок с надписью «Лондон». — Это Лондон, в центре которого мы находимся.

«Не в центре», — поправил меня экран.

— Согласен, я говорил приблизительно. А теперь перенесемся сюда. — Я повернул глобус и указал на Рио-Бланка — черную ниточку реки близ обведенного кружком Агиласа. Кончик шариковой ручки пополз вверх по течению и дошел до кружочка, отступив от него на полсантиметра. — Нужное мне место находится в нескольких десятках миль южнее этого города, на пересечении соответствующих меридиана и параллели. Меридианы определяют долготу, параллели — широту, — пояснил я. — Счет широт ведется от экватора. Это южные широты, а это — северные. Долготу отсчитывают от гринвичского меридиана, он проходит почти там, где мы сейчас находимся, и ровным кольцом опоясывает Землю от полюса до полюса. Все меридианы Западного полушария определяют западную долготу, меридианы Восточного — восточную. Так вот: наша точка находится как раз на пересечении координат, которые можно обозначить, конечно приблизительно, точно подсчитать не могу. Все ли вам понятно для ориентации?

Экран ответил:

«Пока не все. Постараемся понять. Что вас интересует в этой точке?»

— Замок. Тюремный замок. Он стоит посреди реки, не на берегу, а на воде, на среднем ее течении. Он построен из почти черного камня, внутри находятся металлические конструкции лестниц, решеток, коридоров и камер.

«Что вы хотите?»

— Чтобы замок исчез. Вся его металлическая и каменная структура.

— Деревянные поделки пусть остаются, — добавила Сузи, — и все живое, конечно.

— В понятие металлических структур я включаю все виды оружия, от пулеметов на башнях до личного вооружения охраны, — сказал я. — Вы знаете, что такое оружие?

«Знаем».

— Так сумеете ли вы уничтожить и оружие, и тюремный замок?

«Попробуем конденсацию поля в этом районе», — ответил экран.

— Как долго мне ждать ответа?

«Секунды по вашему исчислению времени».

Экран умолк, но все еще светился. И мы молчали, даже не смотрели друг на друга, я лишь мельком заметил, как у Сузи дрожали пальцы. Я взглянул на секундомер.

— Восемнадцать секунд. Пока еще ничего нет.

— Подождем.

Двадцать секунд, двадцать три, двадцать восемь, тридцать… Молчание. Найдут ли они этот чертов замок? Вероятно, река, на которой он стоит, мутная, грязно-серая от илистых отложений. И болота на берегу, ядовитая зелень травы, хижины из старых бидонов — «бидонвилли» — на клочках добросовестно ухоженной суши… Сорок секунд, сорок пять… Стрелка ползет к пятидесяти, как поезд, тормозящий у станции.

Экран снова заговорил.

«Мы нашли эту точку».

— А замок?

«Тоже».

— Что с ним?

«Его уже нет».

— Уничтожили?

«Мы называем это иначе».

«Какая разница?!» — захотелось крикнуть мне. Нет больше зловещей тюрьмы, нет ни стен, ни решеток, ни «смит-и-вессонов» у стражников, нет даже пуговиц на их форменках. Ничего каменного и металлического. Никаких запретов и наказаний.

Я мгновенно представляю себе, как это происходило. Первые мгновения — растерянность, испуг, суета. Потом в сознании каждого, как удар молнии, — мысль о свободе. Что случилось? Где тюрьма? А не все ли равно, когда стражники хватаются за оружие, а его нет. Почему нет? Где тут думать, почему нет, если светит солнце и до берега совсем близко — возьми доски из-под нар, вот тебе и плот. Или скамейку — и плыви на ней, как на доске. Заключенные уже сообразили, что к чему, и вяжут охранников. Чем вяжут? Веревок же нет под рукой. Но есть подстилки на бывших нарах, их можно разорвать на полосы и скрутить жгутом. А на берегу — кто через болота в тростники, в кустарники поймы, кто в одну из хижин «бидонвиллей» на клочках суши. Диаса и Лоретто не «продадут» — спрячут, а затем на каком-нибудь древнем, замызганном «фордике» доставят обоих на север к партизанам.

Экран все еще светился, словно ожидая вопросов, и я не выдержал, крикнул:

— Почему вы не спрашиваете, зачем мне это?

«Мы знаем все, что ты думаешь. Но это лишено разумной ясности. Хаос. Сумбур. Игра частиц разума, ритмы которых необъяснимы».

И свет и надпись исчезли. Экран потемнел.

— А все-таки мы победили, Монти, — сказала Сузи.

— Победили, — машинально повторил я.

Наполнявшая меня радость вдруг ушла. Голова чуть-чуть кружилась, в глазах рябило, по телу расползалась, как что-то жидкое, противная слабость, размягчавшая каждый мускул. Руки опустились и отяжелели. Я хотел встать и не мог.

— Что с вами, Монти? — испугалась Сузи.

— Ничего страшного. Должно быть, простудился утром или сказалось напряжение последних минут.

— Сбегать за доктором?

— Отлежусь.

— Я прибегу, если что-нибудь появится в вечерних газетах.

— А что появится, кроме вариантов истории с домом? Она мне уже надоела. Сообщений из Южной Америки, если успеют газетчики, следует ждать в утренних выпусках. Вот и приходите утром — в университете я, пожалуй, не буду.