Человек ниоткуда

ГЛАВА XXII

— Мое имя Мильфорд, сэр, Джон Мильфорд. Девять месяцев назад я служил лакеем в пароходном обществе «Блю-Стар» и там в первый раз встретился с мистером Норскоттом. Он был одним из пассажиров парохода «Каледония», прибывшего сюда из Нью-Йорка в октябре прошлого года.

— Он путешествовал один? — спросил судья.

— Да, сэр, он вошел на пароход перед самым отплытием…

— Каким образом он вам предложил стать его лакеем?

— Это было после того, как он спас мне жизнь, сэр. На третий день нашего путешествия во время шторма меня смыла волна с палубы; мистер Норскотт, стоявший неподалеку, бросился в воду и поддержал меня на поверхности, пока не спустили лодку. Я, конечно, чувствовал к нему большую благодарность, и, мне кажется, именно это и навело его на мысль взять меня к себе в лакеи. Он спас мне жизнь и потому мог вполне доверить мне свою.

— Что вы этим хотите сказать? — спросил судья. — Разве он думал, что жизнь его в опасности?

— Он знал это наверняка, сэр. Мистер Норскотт был Игнацем Прадо, президентом Санта-Лукки.

Мильфорд заявил это совершенно спокойно, и его заявление не вызвало никакого волнения в публике. Очевидно, мало кто среди присутствующих знал о Санта-Лукке больше того, что она находится в Южной Америке. Но судья оказался более осведомленным.

— Это заявление удивляет меня, — сказал он, глядя испытующе на Мильфорда. — Я полагал, что Прадо был убит во время последней революции.

— Да, сэр, таково было общее мнение. Но потом оказалось, что в ту самую ночь, когда взорвали его дворец, он сел в челнок и подплыл к стоящему в порту пароходу, который и привез его в Нью-Йорк.

— Он все это рассказал вам на пароходе?

— Нет, сэр, я узнал об этом лишь на днях. Когда мистер Норскотт взял меня на службу, он просто сказал мне, что хочет поселиться в Лондоне и что ему нужен лакей, которому он мог бы вполне довериться. Я принял это место, сэр, так как был рад служить ему и, таким образом, иметь случай выказать свою благодарность. Как вам, вероятно, известно, сэр, мистер Норскотт жил в Лондоне на очень широкую ногу. Мы нередко задавали балы, и под моим началом находилось человек десять прислуги. Затем, месяца два назад, произошла перемена. Мой хозяин порвал все свои связи, заперся в своем доме, рассчитал всю прислугу и оставил только трех человек. Нам было чрезвычайно трудно вести как следует дом, но для него это как будто не имело значения. Он удвоил нам жалованье и сказал, чтобы мы старались справляться сами, насколько возможно. Мы решили, что он заболел, — кроме того, он мне дал особый приказ никого не впускать в дом, не узнав и не сообщив ему предварительно имени посетителя. Так шла наша жизнь.

На прошлой неделе мистер Норскотт приходит ко мне и просит заказать ему извозчика, так как он должен куда-то уехать в шесть часов утра. У него был собственный автомобиль; но не мое дело спрашивать. Я позвал извозчика, и он уехал. Больше я его не видел до той самой ночи, когда он был убит.

Он замолчал и выпил глоток воды.

— Согласно показанию полиции, — сказал судья, — вместо него к вам на Парк-Лэйн явился Джек Бертон.

— Так точно, сэр.

— И вы не заметили, что это не Норскотт?

— Нет, сэр. Мистер Бертон — точь в точь двойник мистера Норскотта. У него даже голос похож. Он носил одежду мистера Норскотта, и она была ему как раз впору. Ничто в нем не вызвало моего подозрения.

Все взоры в зале были теперь устремлены на меня. При обычных обстоятельствах такого рода испытание, смутило бы меня; но я был так заинтересован заявлением Мильфорда, что даже не обратил на это внимания. Я только хотел узнать, что именно из наших совместно пережитых приключений он намеревается сообщить публике.

— Когда же вы начали подозревать этот изумительный обман? — спросил судья.

Мильфорд минуту помолчал, как бы желая проверить точность излагаемых им фактов.

— Это было в ту ночь, когда лорд Сангетт давал бал, в самую ночь убийства. Мистер Бертон ушел около половины одиннадцатого, но не прошло и четверти часа после его ухода, как неизвестный мальчик пришел ко мне с запиской. Она была написала рукой моего хозяина, сэр; он просил меня приехать к нему как можно скорее на извозчике, по адресу: 7, «Бакстерс Рентс», Стэпни. Я ничего не мог понять, так как только что на моих глазах мистер Норскотт вышел из дому. Тем не менее факт был налицо; не было никакого сомнения в подлинности подписи, и я не мог себе позволить ослушаться моего хозяина. Итак, я нашел в справочнике «Бакстерс Рентс», вызвал по телефону извозчика и поехал.

Седьмой номер оказался постоялым двором для матросов. Я нашел там своего хозяина, — он написал мне в письме, под какой фамилией его спросить, — но с первого взгляда я бы не узнал его. Он был небрит и грязен, одет в грубое матросское платье… Итак, сэр, он принял меня в номере, похожем на свиной хлев, запер дверь на ключ и приставил кровать к двери, словно чего-то боялся.

В зале наступила жуткая тишина. Начиная с судьи и кончая дежурящим у дверей полицейским, все до одного человека сидели молча, с напряженным вниманием глотая слова Мильфорда. Поразительная простота и непосредственность, с которой он излагал факты, еще усиливали впечатление.

— Вы уже больше не думали, что мистер Бертон и он одно и то же лицо? — спросил судья.

Мильфорд провел рукой по лбу.

— Право, не знаю, сэр, я был до того поражен, что не могу в точности сказать, что я тогда думал. Я просто стоял, как вкопанный, и смотрел с удивлением на хозяина, не говоря ни слова. Насколько я могу припомнить, все это казалось мне сном.

— Что же было дальше?

— Он усадил меня на кровать, сэр, и медленно, спокойно начал рассказывать о себе. Прежде всего он сообщил мне, что он Игнац Прадо. По его словам, он уехал из Англии еще мальчиком, так что в Санта-Лукка все думали, что будто он родом из Южной Америки… Он убежал из дворца как раз перед самым взрывом, будучи уверен, что никто не заметил его бегства. Конечно, он знал, что многие с удовольствием всадили бы в него нож, если бы только проведали, что он еще жив. Вот это-то и не давало ему покоя. Действительно, вскоре кое-кто дознался, что он не был убит во время взрыва, и Санта-Луккская компания напала на его след. Он не был трусом, сэр, — конечно, нет, — если бы он был трусом, он бы не мог стать президентом и не спас бы мне жизнь, — но тут он понял, что если ему не удастся выбраться из Лондона, его непременно убьют. Люди, приехавшие за ним, принадлежат к какому-то тайному обществу, которое он почти уничтожил, и у них было только одно на уме — убить его во что бы то ни стало, не заботясь о последствиях…

Мильфорд опять остановился, и снова отпил немного воды. Я украдкой бросил быстрый взгляд на Морица. Он тревожно смотрел на свидетеля.

— Продолжайте, — сказал судья.

— Совершенно случайно мой хозяин встретился с мистером Бертоном. Это было в ту самую ночь, когда он уехал из дома на извозчике, сэр. Он поехал подписывать какие-то бумаги к своему поверенному, и на обратном пути, проезжая по набережной, увидел мистера Бертона, стоящего на тротуаре. Он тотчас же заметил, что мистер Бертон поразительно похож на него, и его осенила мысль, что при некоторой ловкости ему, может быть, удастся спасти свою жизнь. Он ухватился за эту возможность, остановил извозчика и вступил с мистером Бертоном в разговор…

Моя особа снова стала центром всеобщего внимания. Присутствовавшие нагнулись вперед, чтобы лучше меня видеть, некоторые дамы даже подняли к глазам свои миниатюрные бинокли. Это было не слишком приятно, но я засунул руки в карманы и мужественно перенес испытание.

— Мой хозяин, — продолжал Мильфорд, — пригласил мистера Бертона поужинать в ресторан «Милан», в особый кабинет. Я думаю, управляющий гостиницы, сэр, может это подтвердить.

Судья кивнул головой.

— Так, так. Это уже вчера подтвердилось.

— И вот, сэр, когда мой хозяин узнал, что за джентльмен мистер Бертон, он предложил ему сейчас же обменяться ролями. Мистер Бертон должен был одеться в его платье, вернуться на Парк-Лэйн и выдавать себя за мистера Норскотта в течение трех недель.

В зале поднялся говор. Слышалось восхищение, с одной стороны, и скептические замечания — с другой… Не знаю, насколько показание Мильфорда было допустимо законом, но публика во всяком случае была чрезвычайно довольна.

— Это весьма интересно, — сухо заметил судья. — И обвиняемый, по-видимому, принял смелое предложение Норскотта? А знал ли он, какие причины побуждают Норскотта бежать из Англии?

— Хозяин сказал мне, что мистер Бертон знал лишь одно: что его могут убить. Хозяин предложил ему хорошую плату за это, и он согласился рискнуть.

— А что, по-вашему, значит «хорошая плата». Мильфорд покачал головой.

— Не знаю, сэр. Хозяин не сообщил мне, сколько. Он сказал только, что сделал мистеру Бертону несколько замечаний относительно тех людей, с которыми ему придется встречаться; затем они обменялись одеждой, и мистер Бертон вернулся на Парк-Лэйн.

— А что сделал мистер Норскотт?

— Он переночевал в Брос-Гаузе, сэр. На следующее утро от отправился к восточному предместью и купил себе подержанный матросский костюм. Он намеревался уехать в Австралию, но пароход уходил только через четыре дня, так что он снял комнату в «Бакстерс Рентс». С тех пор он все время там и находился.

— Что же заставило его за вами послать?

— Тут было несколько причин. Прежде всего он хотел узнать, не заметили ли мы разницы между ним и мистером Бертоном, играл ли мистер Бертон взятую на себя роль так, как этого хотелось бы хозяину. Затем он дал мне подписать какую-то бумагу, которую я должен был свезти его поверенному.

— Что это за бумага? — спросил судья. — Она при вас?

Мильфорд сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул длинный синий конверт.

— Вот она, сэр. Я не знаю, что в ней написано. Я только написал свое имя, чтобы удостоверить, что действительно находился при хозяине, когда он подписывал эту бумагу.

— Передайте мне ее, — сказал судья. Затем, подняв голову, он оглянулся кругом и прибавил: — Мистер Хорсфолл в суде?

Пожилой, чисто выбритый мужчина встал с места с чопорным поклоном.

Судья положил конверт рядом со своим бюваром.

— Великолепно, — сказал он. — Я хотел попросить вас, мистер Хорсфолл, огласить этот документ, как только свидетель закончит свое показание. Продолжайте, свидетель, что еще поручил вам сделать мистер Норскотт?

— Он взял с меня слово, что я буду писать ему в Австралию и дам знать, чем все это закончится. Он также просил доставить ему кое-что из одежды и взять билет. Я сказал ему, что где-нибудь переночую поблизости и с утра займусь его делами. Как вы себе легко представляете, сэр, я был совершенно ошеломлен его сообщением…

— Почему же вы не переночевали в «Бакстерс Рентс»?

— Все было занято, сэр; не оставалось ни одной свободной кровати.

— Где же вы спали?

— За углом как раз была гостиница, сэр, — дом № 10, по Смис-стрит, — и там я достал себе номер. Я попросил хозяина гостиницы разбудить меня пораньше утром. И вот, сэр, он явился ко мне в шесть часов утра и первым долгом объявил, что этой ночью в «Бакстерт Рентс» кого-то убили, и будто это случилось в одной из комнат седьмого номера. Полиция уже на месте преступления. Когда я услыхал эти слова, я был уверен, что убили моего хозяина. Я оделся и пошел туда. Снаружи стояла большая толпа; все толкали друг друга, всем хотелось видеть, а следователь стоял на крыльце…

— Вы вошли в дом? — спросил судья.

— Нет, сэр. Когда я прислушался к разговорам толпы, я решил, что это, должно быть, убили мистера Норскотта. Некоторые уже видели его тело до прихода полиции.

— Но почему же вы не вошли и не рассказали всю эту историю следователю?

Мильфорд сделал протестующий жест.

— Но как же я мог подойти к полицейскому с подобным рассказом? Подумали бы, что я сошел с ума. Кроме того, я до такой степени ошалел, что сам не знал, как мне поступить. Я боялся также, что если узнают, что я приходил к хозяину накануне вечером, то могут подумать, что я причастен к этому делу…

— Что же вы сделали? — мягко спросил судья.

— Я возвратился на Смис-стрит и полагал, что с этим делом уже покончено. Прежде всего мне захотелось повидаться с мистером Бертоном: но я вспомнил, что он собирался в «Аштон». Я был совершенно уверен, что моего хозяина убил кто-нибудь из той санта-луккской шайки, о которой он мне говорил. Возможно,4 что эти люди следили за мной, и меня страшно мучила мысль, сэр, что, может быть, я принес ему смерть, после того как он спас мне жизнь. Итак, мне казалось, что на мне лежит обязанность найти его убийцу…

В голосе Мильфорда послышались рыдания, но он спокойно вытер рукой глаза. Как мог Прадо, один из отъявленнейших негодяев Южной Америки, внушить к себе такую искреннюю привязанность, это остается для меня и по сию пору загадкой.

— У меня было всего-навсего две приметы, — продолжал он свое показание, — я знал, что убийца иностранец, и догадывался, что он находится где-то поблизости. Мистер Норскотт был не из тех людей, которые дают себя убить без сопротивления, и я слышал, как в толпе говорили о кровавых пятнах на лестнице. Поэтому я решил, что убийца, наверное, валяется где-нибудь в окрестности. В том квартале много домов, куда впустят человека без всяких расспросов, лишь бы он хорошо заплатил. Только счастливый случай, сэр, не что иное, как счастливый случай, навел меня на правильный след. Целых три дня я рыскал по всем окрестностям, но ничего не узнал нового, кроме того, что уже знала полиция. Вчера вечером, около восьми часов, я стоял на улице перед Док'ярд-Армс, когда мальчишка-газетчик пробежал мимо меня. Я купил газету, и мне сразу бросилось в глаза известие об аресте мистера Бертона. Я даже и не знал еще, что полиция уже открыла, что убитый был мистер Норскотт. Я был до того расстроен, сэр, что зашел в трактир выпить рюмку коньяку, и все думал о происшедшем. И вот сижу я так, а в это время входят в бар два человека и садятся неподалеку. Я слушаю, о чем они толкуют, и вдруг, сэр, меня словно обухом хватило…

— Ну? — сказал судья, — ну и что же?

— Один из них, сэр, говорил другому о каком-то квартиранте, который лежит больной у него на квартире.

— Видите ли, его ранили на улице, — сообщал этот человек, — и я не хочу поднимать шума, пока он еще может платить.

Когда я услыхал эти слова, сэр, я чуть не подпрыгнул на стуле. Что-то подсказывало мне, что речь идет об убийце моего хозяина. Я просидел, пока они не кончили пить, а затем прокрался за ними. Они разошлись в разные стороны. Тот, который был мне нужен, свернул к реке. Он был порядком выпивши, и его нетрудно было выследить. Он прошел всю улицу до Шадуэлл и завернул в какое-то полуразрушенное одноэтажное строение, похожее на развалины старого амбара…

— Который был тогда час?

— Около половины одиннадцатого. Я знаю, что часы били ровно одиннадцать, когда я добрался до угла Ист-стрит…

— Вы сейчас же повернули обратно?

— Да, сэр. Я решил, что не стоило идти одному в этот дом. Надо было найти кого-нибудь, кто бы мог помочь и в случае чего быть свидетелем. Мужчина в трактире, между прочим, упомянул имя какого-то Мерилля, учителя Мерилля, о котором я слышал разговоры в гостинице на Смис-стрит. Я решил пойти к нему…

— В Ист-Энде, кажется, все до одного знают учителя Мерилля, — перебил его судья.

— Да, можно сказать, почти все. Даже в такой поздний час было довольно легко узнать, где он живет. Я пришел к нему на квартиру, и, несмотря на поздний час, он сам спустился и открыл мне дверь. Я ведь вытащил его из постели, а он и не подумал сердиться. Я сказал ему, что дело идет о жизни и смерти, и передал всю историю с начала до конца. Он задал мне несколько вопросов и поверил, что я говорю правду. Я подождал, может быть, десять минут, пока он оделся, и мы вышли вместе. Не прошли мы и половины дороги, как он остановился и постучал в один дом, сказав мне, что мы возьмем с собой доктора Роббинса. Доктор Роббинс еще не спал. Мистер Мерилль рассказал ему, в чем дело, и он тотчас же пошел с нами. Мы дошли до амбара, когда часы пробили половину второго, и доктор постучал в дверь. Ответа не было, тогда он постучал еще сильнее. Наконец дверь стала медленно отворяться, и человек, которого я проследил, высунул в нее голову. Кажется, он был еще пьян, но доктор не обратил на это никакого внимания. Он только широко раскрыл дверь и схватил пьяного за плечо.

— Послушайте, — сказал он. — Я врач и пришел навестить вашего квартиранта. Если вы начнете скандалить, мы пошлем за полицией.

Эти слова оказали желанное действие. Как только тот услышал слово «полиция», он съежился, словно его поколотили, затем начал выть, говоря, что он ничего дурного не делал, и ничего не знал про этого квартиранта. — «Никто вас не обвиняет, — сказал доктор. — Проводите нас к нему, да поскорее». Тогда, сэр, он ввел нас в комнату. Было в ней темно, но у доктора оказался маленький карманный фонарь; он зажег его, и мы увидели лежащего в углу, на куче лохмотьев человека. Он стонал так, что страшно было слушать. Доктор подошел к нему и осмотрел, не говоря ни слова. Затем он вынул из кармана записную книжку, что-то написал на одной из страниц; вырвал ее и сказал мне, чтобы я сходил к нему на квартиру и принес все, что он записал на листке…

— А что делал пьяный? — спросил судья.

— Он стоял в углу, сэр, и что-то ворчал про себя. Никто не обращал на него внимания…

— Вы же пошли в докторский дом и получили все, что ему было нужно?

— Да, сэр. Я возвратился не позже чем через час. Мистер Мерилль впустил меня, и я увидел, что все было немного приведено в порядок. Больной перестал стонать, но был очень плох. Доктор делал ему перевязку: я увидел, что он был весь изрезан.

— Он был в сознании?

— Кажется, не вполне, сэр. Он говорил на ломаном английском языке и нес какую-то чепуху. Доктор дал ему какого-то лекарства, и оно словно успокоило его. Во всяком случае он затих. Доктор продолжал обмывать и перевязывать его раны и сказал, что перед смертью он, вероятно, еще придет в себя…

— В котором часу это было? — спросил судья.

— Около трех четвертей третьего, сэр, думается мне. Во всяком случае, я знаю только, что несколько позже уже начало светать. Итак, мы оставались там все втроем, сидя на подоконнике или на скамье, стоящей у стены, и следили за раненым. Мы боялись выйти из комнаты, так как доктор говорил, что больной может проснуться каждую минуту, — а это была единственная возможность узнать от него что-нибудь про убийство. Пока мы ждали его пробуждения, я рассказал доктору всю историю, как я рассказал ее мистеру Мериллю…

— Где же был в это время хозяин дома?

— Он спал в соседней комнате. Они положили его там, когда я уходил. Кажется, он был слишком пьян, чтобы о чем-либо беспокоиться…

— Хорошо. Продолжайте! — сказал судья.

— Так вот, сэр, когда мы так сидели и беседовали, раненый вдруг сильно застонал и открыл глаза. Доктор сейчас же подошел к нему; в стакане было приготовлено лекарство; обняв больного, доктор приподнял его и заставил проглотить немного этого лекарства. Казалось, ему сейчас же стало легче, так как он отклонился назад и посмотрел вокруг, как будто приходя в сознание.

— Кто вы такой? — спросил он.

— Я — врач, — был ответ, — а это здешний учитель, мистер Мерилль. Ваши часы сочтены, вы скоро умрете. Не нужно ли вам что-нибудь сообщить нам перед смертью?

— Я умираю? — воскликнул больной. — Правда это? Я умираю?! — и он бессильно откинулся на свое ложе.

Учитель Мерилль нагнулся и взял его обе руки.

— Прадо умер, — сказал он, — а невинный человек сидит теперь за его убийство.

Эти слова, видимо, подействовали на умирающего. Он вздохнул и поднялся на подушке.

— Нет, нет, — пробормотал он, — это я его убил. Слушайте, я вам все скажу.

Мы все втроем окружили его ложе, и доктор, вынув записную книжку и карандаш, начал записывать слова умирающего. Трудно было следить за его речью, так как он говорил по-английски с сильным иностранным акцентом, а голос его был так слаб, что переходил в шепот. У доктора записано все, что он сказал, он вам покажет, сэр, — и это было как раз то, что я думал. Человека этого звали Да-Коста, и ему было поручено следить за домом на Парк-Лэйн. Когда в тот вечер я поехал к хозяину, Да-Коста следовал за мной и простоял на улице, пока я не ушел. Тогда ему удалось каким-то образом прокрасться в дом и постучать к хозяину в комнату. Мистер Норскотт подумал, по всей вероятности, что это возвратился я, и открыл ему дверь. Войдя, Да-Коста пырнул его ножом прежде, чем хозяин успел позвать на помощь. Но, как я говорил, мистер Норскотт был не из тех людей, которые легко сдаются. Он тоже вытащил нож и ударил Да-Косту в бок. Да-Коста не знал, как долго длилась борьба, но когда ему удалось наконец убить хозяина, он сам был почти при смерти. Он выбрался из дома, дополз до реки и встретил того субъекта, в доме которого мы его нашли. Он сказал, что его ранили во время уличной драки и что он ищет места, где бы отлежаться. Субъект спросил, есть ли у него деньги, и когда Да-Коста показал фунт стерлингов, он взял его к себе. Вот и вся его история, сэр. Вы найдете ее записанной в книжке доктора, с подписью Да-Коста в конце. Он только смог подписать свое имя, а потом ему опять стало хуже…

— И вы прямо оттуда приехали в суд? — спросил судья, когда Мильфорд остановился, чтобы выпить воды.

— Да, сэр. Доктор вызвал к Да-Коста сиделку, и мы прямо приехали сюда на извозчике.

Наступило короткое молчание, в течение которого судья записывал что-то в книгу. Когда он закончил, он надел очки и поднял голову.

— Благодарю вас, мистер Мильфорд, — сказал он медленно, — за прекрасное показание. Ваше поведение во время этих странных происшествий было исполнено благоразумия и большого мужества. Весьма возможно, что представитель полиции захочет задать вам еще несколько вопросов перед тем, как мы снимем показание с доктора Роббинса и мистера Мерилля, а пока, — он повернулся к мистеру Хорсфоллу — может быть, сэр, вы будете так любезны и огласите эти бумаги?

Я находился в лихорадочно-возбужденном состоянии. Показания Мильфорда были так ясны и убедительны для каждого из присутствующих, что я мог надеяться на скорое освобождение. Какого бы мнения ни была относительно моего поведения полиция, но она уже не считала меня больше убийцей.

Мои мысли были теперь заняты другим, более важным для меня вопросом. С того самого момента, когда Гордон шепнул мне, что в суде нет ни Мерчии, ни Билли, мою душу стало давить тяжелое беспокойство. Пока Мильфорд давал свои показания, я слушал его с напряженным вниманием и почти не думал о другом, но теперь, когда этот интерес ослабел, все мои прежние опасения относительно безопасности Мерчии охватили меня с удвоенной силой.

Я медленно и осторожно обвел взглядом весь зал, чтобы убедиться в справедливости слов Гордона. Я заметил безукоризненно одетого лорда Ламмерсфильда; он сидел, опершись на спинку стула, со скрещенными на груди руками, с циничной улыбкой на губах. Йорк со своей сестрой, моя хозяйка из Челси, доктор Ричи, бесстрастный метрдотель «Милана» — все, даже персонажи, игравшие совсем ничтожную роль в этой столь удачной комедии мистера Стюарта Норскотта, были в сборе, чтобы посмотреть, как разворачивается последнее действие. Все — за исключением Билли, Мерчии и… Сангетта. Последнее обстоятельство меня поразило. Я чуял, что готовится что-то недоброе, какая-то новая, ужасная затея, в которой Мерчиа, Билли и Сангетт были спутаны в один клубок. Мне так и хотелось вскочить с места и рвануться к дверям, но я знал, что это невозможно.

Не могу сказать, сколько времени длился допрос доктора и Мерилля, мне казалось, что это продолжается целую вечность, хотя на самом деле вряд ли прошло больше трех четвертей часа с того момента, как Мильфорд окончил свое показание. Судья, наклонясь через стол, обратился к представителю обвинения:

— Вы все еще настаиваете на дальнейшем задержании Бертона?

По залу пронесся гул.

— От имени полицейских властей, — сказал представитель полиции, вставая, — я готов снять с мистера Бертона обвинение в убийстве…

— Браво! — послышался серебристый голос в конце зала. Голос мне показался знакомым. И вслед за тем со всех сторон раздались аплодисменты. Этот энтузиазм был, по всей вероятности, результатом невероятного нервного напряжения, царившего в зале до этого момента. Во всяком случае судья отнесся с должной строгостью к этому бурному проявлению всеобщего одобрения.

— Будьте любезны вести себя прилично, — сказал он резко. — Здесь полицейский суд, а не концерт! — Затем он обратился к моему поверенному: — Мне кажется, дальше незачем вести эту процедуру.

Гордон вскочил со стула.

— Вы прекращаете дело? Судья кивнул головой.

— Обвинение снято, мистер Гордон, — сказал он.